Кровь и пергамент

Пролог

Письмо из Глубины Времен

Хельга Сушко, бухгалтер из Кракова, получила ДНК-отчет. Результат: «Ваша митохондриальная ДНК U5a2d. Возраст линии: ~10,000 лет. Ближайший древний аналог: Хасеби Клев, мезолит, Швеция. Центр аутосом: Жешув (исторически Ряшев), с сильными связями к Кракову, Вильно и Витебску». Рядом валялась пожелтевшая грамота с гербом Бялыня – белая подкова и стрела вверх, внутри подковы золотой кавалерский крест на лазури. пожалованный королем, зарегистрированная предками в Кракове, Вильно и Витебске. Фигуру на этом гербе объясняют тем, что в войну Владислава Локетка с магистром Прусского ордена при осаде местечка Бялыня в 1332 г. кто-то из приближенных к королю лиц придумал сделать и бросить в неприятельский лагерь стрелу с горючими веществами. Победа, через то одержанная, дала отличившемуся право на знамя, имя которого напоминает о месте отличия. «Значит, во мне сидит древняя шведская охотница, а родня моя разъезжала по всему ВКЛ, как курьерская служба?» – фыркнула Хельга, доедая мороженое. В этот момент экран ноутбука вспыхнул, а грамота… заурчала.

Часть 1

Голос из Пещеры (10,000 лет до н.э., Хасеби Клев)

Внутри Хельги (вернее, где-то в ее митохондриях) ожила Ульвхильд. Суровая дама в шкурах, пахнущая дымом и вяленой треской. Ульвхильд тыкала копьем в виртуальный образ Хельги: «Ты! Мягкая! Твои предки – моя дочь Аста, ее дочь Бирта… цепочка из 400 матерей! Почему ты не охотишься? Почему твое копье – это… палка с кнопками?! И что это за зверь в твоей руке? Белый и холодный?» Хельга взглянула на мороженое: «Эээ… это „Пломбир“. Добывается в спецпещерах-„холодильниках“. Ритуальная еда». Ульвхильд одобрительно хмыкнула: «Понятно. Священная добыча. Но ты все равно слишком бледная. Надо бегать за оленями! Или хотя бы за… „автобусами“? Странное слово в твоей голове». Часть 2: Герб, Волки и Витебский Переполох (1373 год, Глухие леса под Витебском)

Аутосомы Хельги взбунтовались, перенеся ее сознание к предку – Збигневу Сушко герба Бялыня. Он мчался на взмыленном коне через дремучий лес, прижимая к груди драгоценный пергамент с печатью Виленского воеводы, подтверждающий его права на герб и клочок земли под Витебском. За ним гналась стая голодных волков (или литовских разбойников? Збигнев путался). «Черт бы побрал эти восточные земли! – ругался он. – В Кракове бы пиво пил, а тут… волки, болота, и этот вечно пьяный витебский воевода, который требует „документик“, а сам читать не умеет!» Внезапно он услышал в голове голос Хельги: «Дедуля! Герб – в левую руку! Там середина подкова из серебра! Маши им как зеркалом – ослепишь волков!» Збигнев, удивившись, но послушавшись, судорожно размахивал грамотой. Солнце блеснуло на металлическом элементе герба. Волки, ослепленные, свернули в чащу. «Чудо! – заорал Збигнев. – Герб Бялыня не только честь, но и волкогон! Запишу в фамильную хронику!» Хельга мысленно вздохнула: «Вот откуда у меня „восточные“ аутосомы… и любовь к драматическим жестам».

Часть 3

Виленский Бал и Митохондриальный Флешмоб (1610 год, Вильно)

Следующая остановка – пра-пра- (еще 20 раз пра) -бабка Ядвига Сушко-Бялыня. Она блистала на балу у Радзивиллов в Вильно. Ее платье стоило целой деревни, а в митохондриях… все так же бушевала Ульвхильд. «Ядвига! – вопил внутренний голос охотницы. – Зачем ты нацепила на себя шкуры двадцати убитых зверей? И так ярко раскрасилась? Это же демаскировка! И почему все скачут под эти звуки? Это ритуальный танец перед охотой на мамонта?» Ядвига, кружась в вальсе, мысленно парировала: «Моя дорогая древняя тетушка! Это не шкуры – это парча! Не раскраска – это румяна! И охота тут совсем иная – на выгодного жениха! А мамонты, простите, вышли из моды». Ульвхильд заскрипела (митохондриально): «Жених? Ага! Вижу – тот тощий в углу. Кости слабые. Убежит от первого же медведя. Выбирай того, что возле камина! Широк в плечах! Пахнет дымом и… пирогами? Странно, но надежно!» Ядвига невольно улыбнулась усатому шляхтичу у камина. Ульвхильд одобрила: «Вот! Теперь твой ритуальный танец имеет смысл!» Хельга, наблюдая, ржала: «Моя мито-ДНК – лучшая сваха!»

Часть 4

Ряшев/Жешув – Центр Мироздания (Наши Дни)

Хельга очнулась в своей краковской квартире. На столе – отчет ДНК, грамота с Бялыней и тающее мороженое. Она загуглила Жешув. «Так вот ты где, мой „центр распределения“! – пробормотала она. – Где слились в кучу гены прадедов-землепашцев, бабок-швеек и лихих шляхтичей вроде Збигнева». Она представила, как ее аутосомы – это толпа лихих предков, пирующих на главной площади Жешува. Тут и витебские Сушко с волчьими историями, и виленские модницы в парче, и даже призрачная Ульвхильд, тыкающая копьем в лоток с «Пломбиром». Внезапно площадь взорвалась громом труб и скрежетом кларнета. Из облака вареничного пара вышли две новые фигуры: Ньял Девять Заложников: Могучий, весь в золотых торквесах, с дикой шевелюрой и взглядом, способным свалить дуба. Он нес на плечах… десять прилипчивых детей (видимо, те самые «заложники», превратившиеся в вечных попутчиков). «Слушай, потомкА! – прогремел он, обращаясь к толпе аутосом. – Я тут главный по генам! Моя кровь – как ирландский виски, льется через века! Где мой трон? И где тут можно взять в заложники того продавца „Пломбира“? Его мороженое – явная магия!»

Роберт II Стюарт (первый король Шотландии из династии Стюартов): Шотландец в клетчатом килте (слегка выцветшем от времени), с меланхоличным взглядом и короной, съехавшей набок. Он нервно теребил грамоту с фамильным древом, где жирной стрелкой было пририсовано: «А ТУТ – СВЯЗЬ С НЬЯЛОМ (не спрашивай как, просто верим!)». «Простите, почтенная публика, – смущенно кашлянул он. – Я, кажись, не туда попал? Искал путь к сердцу Марии… или это была Маргарита? Хроники запутаны. Этот… эээ… Викинго-Король (он кивнул на Ньяла) утверждает, что мы – кровные братья через общего предка, Фергуса Плывущего-Сквозь-Туман-Легенд. У меня, честно, Y-хромосома другая, но он не слушает!»

Хельга вздохнула. Ее аутосомы зашептались: «Опять эти двое! Каждый генетический тест – они тут как тут!»

«Ньял хочет всех в заложники взять, а Роберт – гербы проверить!»

«Говорили же – НЕТ прямой связи! Лакуна в 600 лет – не фамильная тайна, а исторический факт!»

Ульвхильд (материализовавшись у Хельгиного плеча, фыркнула): «Ха! Мягкая, смотри! Два вождя. Один – как медведь после меда, ревет и требует трона. Другой – как потерянный олененок, ищет родню по нарисованным стрелкам. У тебя в роду всегда так? Мои охотники проще были: увидел зверя – бросил копье. Не надо „гербов“ и „генеалогий“! Хотя… – она прищурилась, глядя на корону Роберта. – Эта блестяшка на его голове… хорошая приманка для ворОн. Практично!»

Хельга решила взять ситуацию в руки: Ньялу: «Великий Король! Ваши гены – как великая река, они текут через миллионы! Но мои аутосомы – это тихие ручьи Жешува и Витебска. Ваше величие затопит наш скромный пир! Вот вам священная „Пепси“ (она сунула ему банку) – напиток богов! Идите… направляйте свои Y-хромосомы в сторону Дублина! Там ваш трон!» Ньял, впечатленный «напитком богов» (и шипением банки), гордо удалился, утащив заложников к ларьку с кебабом. Роберту II: «Ваше Величество! Ваш герб – лилия? Знак судьбы! Вот карта до Эдинбурга (она нарисовала схему на салфетке). Там ищите своих настоящих Стюартов. А связь с Ньялом… – Хельга понизила голос, – это семейная легенда для особо впечатлительных родственников. Как клей для генеалогического древа. Вы же понимаете?» Роберт, растроганный «знаком судьбы» и получив салфетку-карту, поклонился и растворился в тумане, бормоча: «Лилии… да, конечно… надо будет добавить в герб еще пару…»

Эпилог 1

Память Воды, Генов и… Генеалогических Мифов

Хельга вышла на балкон. Ветер нес запах Вислы и… отголоски ирландской волынки (Ньял?) и шотландской баллады (Роберт?). «Главное, – подумала она, заказывая вторую порцию мороженого (и копченой рыбы для Ульвхильд), – чтобы мои настоящие предки, Сушко-Бялыня с их волками, болотами и балами, не обиделись. Хотя… – она ухмыльнулась, – Ульвхильд права. Наша семейная история и без королей – чистое приключение: от копья в мезолите до герба-волкогона в Витебске. А Стюарты и Ньял? Пусть будут красочными гостями на этом вечном пиру генов. Главное – не давать Ньялу слишком много „напитка богов“. А то еще всю площадь в заложники возьмет!»

Гербовая грамота на столе тихо блеснула лилией. Бялыня. Никаких лишних королей. Только волки, бал и 12,000 лет пути. Хельга взяла ложку. Путешествие продолжалось. Теперь – с мороженым и здоровой иронией.

Эпилог 2

Память Воды и Генов

Где-то там, под волнами Северного моря, спал Доггерленд – земля, помнившая первых носителей U5. А в ней – митохондрии Ульвхильд. В Жешуве, Вильнюсе, Витебске – в камне, архивах и генах местных жителей – жила память о Сушко-Бялыня. «Круто, – подумала Хельга, заказывая на доставку копченой рыбы (на всякий, для Ульвхильд). – Я – это автобусная остановка на маршруте длиной в 12,000 лет. С пересадками в мезолитической Скандинавии, на витебских болотах и виленских балах. И мой герб – не картинка. Это волкогон, сваха и пропуск в вечность. Главное – не забывать бегать… ну, хотя бы за автобусом!» Она доела мороженое. Где-то в глубине клеток Ульвхильд одобрительно хмыкнула. Путешествие продолжалось. Финал с перчинкой: На следующий день Хельга купила билет в Жешув. «Центру распределения» надо посмотреть в глаза. И узнать, продают ли там хорошие копья… для ритуального танца вокруг палатки с «Пломбиром». Мало ли что скажет Ульвхильд! А гербовую грамоту она положила в рамочку – на случай встречи с волками (или скучными совещаниями). Ведь подкова Бялыни, как выяснилось, ослепляет не только хищников, но и глупые мысли.

Пролог.

Ярославль. Осень 1237 года. Княжий терем. Дым от лучин стелется по горницам. Князь Василько, муж в силе лет, с челом высоким и бородой, как спелая рожь, склонен над чашей с вином. Рядом – воевода Жирослав, лицо в шрамах.

Жирослав (толкая чашу):

– Не пей, княже, тоски! Вести с юга – люты: Батыева рать ордой поганой ополониша Рязань-златоглавую. Стен не осталося… Сором великий!

Василько (встает, мечом чертит по полу):

– Не сором, воедино, – скорбь! Рязанцы – братья во Христе и крови русской! А ныне… чадь их посечена, яко трава, жены в полон истязуемы. Койждо из нас – стена! Не дадим землю поганым на поруганье!

Входит боярин Лазарь, крест целуя:

– Княже! Родимичи твои – посаги (посадские) и вои – ропщут: «Чего ждем? Сядем в осаду? Иль пойдем на сечу?»

Василько (поднимая меч к иконе Спаса):

– Не сидети нам, яко мыши в подполье! Созову братию – князей Владимирово племя. Пойдем совокупно… аще жив Бог – спасем Русь; аще умрем – венцы приимем!

Сцена 2.

Владимир. Зима. Соборная гридница. Князь Юрий Всеволодович, великий князь Владимирский, седой и строгий. Василько – в броне, с челом, отертым платом. Рядом – князь Всеволод Юрьевич, юный сын великого князя.

Юрий (бьет жезлом):

– Ведаю, чадо Василько, ретивость твою! Но не приспе час! Снега – по грудь коню, поганые – яко саранча. Обожди… соберем силы.

Василько (вздымая руку):

– Доколе ждать, отче? Доколе Батый огнем да мечом грады наши пожирает? Коли не ныне – то когда? Русь – не стадо овечье! Пойдем ныне – умрем с честью!

Всеволод (горячо):

– И аз с тобой, стрый! Пусти мене, отче! Умрем, яко Борис и Глеб… за землю Русскую! (Стрый – дядя, брат отца (устар.))

Юрий (со слезой):

– Буди по-вашему, чада безумная… Господь да судит!

Сцена 3.

Река Сить. Март 1238 года. Предрассветье. Лесная сторожка. Василько молится перед походной иконой. Входит старый дружинник Путята.

Путята (шепотом):

– Княже… лазутчики воротилися. Поганые – в трех поприщах. Коней – тьма! Доспехи на них – яко чешуя змиева!

Василько (крестясь):

– Слава Тебе, Господи… что не ворогом тайно, а в честном бою смерть прияти! Ополчимся!

На поляне. Русская рать – пешие вои с топорами, конная дружина в тяжких бронях. Василько на вороном коне.

Василько (кричит, снимая шлем):

– Братие! Родимичи! Се день – судный! **Помяните: не смерды вы – русичи, сыны славных прадед! Лучше пасти мертвыми, нежели живыми – в рабстве поганых! За землю! За веру! За чад и жены!

Дружина (бьет мечами по щитам):

– Гой-гой, княже! Умрем с тобой!

Сцена 4.

Сеча. Полдень. Ад. Кони ржут, мечи звенят, татарские стрелы – дождем. Василько, в разодранной ясыре (кольчуге), рубит двуручным мечом. Рядом падает юный Всеволод.

Василько (подхватывая тело):

– Чадо! Всеволодушко! Ох, свет мой угас…

Татарский нойон (князь) на аргамаке кричит через толмача:

– Сдайся, князь! Батый даст ярлык… будешь владеть землей, яко и прежде!

Василько (плюя в сторону):

– Не бывати тому, поганый! Не кланяюсь твари! Лучше честна смерть, нежели скверен живот! Русь – свята! А вы – псы!

Бой. Василько, окруженный, отбивается у сосны. Татары сбрасывают его с коня.

Сцена 5.

Плен. Шатёр Батыя. Вечер. Василько, в крови, со связанными руками. Бурундай, в шелках, пьет кумыс. Толмач.

Бурундай (холодно): – Слышал: ты храбр. Поклонись мне… будешь первым князем в Руси.

Василько (встает во весь рост):

– Не кланяюсь убийцам и осквернителям святынь! Христос – мой Царь! Делай, что хочешь… души не погубишь!

Бурундай (махая рукой):

– Упрям, яко вол… Уведите… пусть «малым поклоном» научится!

В темном овраге. Татары пытают Василько:

Палач (через толмача):

– Поклонись… и живи!

Василько (хрипит, глядя в небо):

– Свет мой, Христе… приими дух мой! Не предаждь ворогом на поругание…

Удар ножа. Кровь на снегу…

Повѣсть о битвѣ на рѣцѣ Сити

Се буде повѣсть о битвѣ на рѣцѣ Сити, иже бѣ 4 дня мѣсяца марта лѣта 1238 от Рождества Христова. Писано по лѣтописцемъ и по сказанію очевидцевъ, речью древлею, яко же глаголали князи и воини тѣхъ лютыхъ временъ.

Сцена первая. Станъ княжь на Сити. Мѣсяцъ февраль, вечеръ хмуренъ. Шатры посереди лѣса глухаго. Князь Юрій Всеволодичь, великій князь Владимірскій, сѣдый, ликомъ скорбенъ, совѣтъ держитъ. Со нимъ: Василько Константиновичь, князь Ростовскій; Всеволодъ Константиновичь, князь Ярославскій; Владиміръ Константиновичь, князь Углицкій; воевода Жирославъ Михайловичь; воевода Дорофѣй Семеновичь, прозвищемъ Дорожь.

Юрій (гляди на икону Спаса, въ шатрѣ свѣтъ лучины трепещетъ):

– Братья и чада! Слышасте ли вѣсти лютыя? Владиміръ-градъ взяша погани! Жена моя Агафья, дщи моя Феодора… вся чадь моя домовая… въ церкви Святой Богородицы огнь пожьрѣ! Живи въ полонъ отведоша…

(Кладетъ руку на мечь, гласъ прерываетъ)

– Не остася у мене ни града… ни дѣтѧти… ни челяди… токмо мечь сей да душа, Богови должна!

Василько (младъ, очи яры):

– Дядюшка! Не круши сердца! Стоимъ на Сити ратью крѣпкою! Ждемъ брата твоего Ярослава съ Новгородци… да Святослава съ ковровцы… Аще совокупимся – сокрушимъ ворога! Русь – не трава, чтобъ косѣ поганой прекланятися!

Жирославъ (старецъ, ранами изъязвленъ):

– Правда, княже Василько! Но погани… яко саранча! Коней ихъ – тьма! Луки ихъ – громъ проливный! Послалъ быхъ я, княже, Дорожа съ три тысящѣ во просики… да вѣдаетъ, коли ждать напасти…

Юрій (киваетъ):

– Буди, Жирославе! Иди, Дорожь! Смотри во всѣ очи… аще узриши силу татарскую – бѣзи крыла приди! Не укрытися намъ… али успѣти стать въ бой!

Дорожь (кланяется):

– Иду, государь! Аще живъ – вѣсть принесу; аще мертвъ – душа за Русь!

Сцена вторая. Утро, 4 марта. Сторожа Дорожа бѣжитъ къ стану. Конь въ пѣнѣ, самъ Дорожь – кровь на портѣхъ, щитъ разбитъ.

Дорожь (падаетъ предъ княземъ, хрипитъ):

– Княже… горе! Обошли насъ… яко волцы овецъ! Со всѣхъ странъ… Бурундаева сила! Коней – море! Стрѣлы – туча! Погибоша мои три тысящѣ… Азъ единъ… пробихся…

Юрій (блѣденъ, но гласъ твердъ):

– Слава Богу, что живъ пришолъ! Вои! Къ оружію! Не къ крѣпи… не къ дубравѣ… СТАНЬТЕ ВЪ ПОЛКИ! СЕГО ДНЯ ИЛИ ПОБѢДА… ИЛИ ВѢНЦЫ МУЧЕНИЧЕСКІЯ!

Всеволодъ (юный, поправляетъ шлемъ):

– Съ тобой, дядюшка! Умремъ, яко Борисъ и Глебъ! За землю Святую Русь!

Сцена третья. Сеча. Полдень. Лѣсъ Станиловскій. Вопль, скрежетъ желѣза, ржаніе коней. Татарове въ шоломахъ кожанныхъ, стрѣляютъ изъ луковъ кривыхъ. Русичи рубятся въ сѣчѣ тѣсной.

Юрій (рубитъ мечемъ двуручнымъ): – НЕ ЗА ЮРЬЯ… ЗА ХРИСТА! ЗА МАТЕРЬ БОЖІЮ! ЗА ДѢТИ НЕВИННЫЯ!

Конь подъ нимъ палъ. Татаринъ съ топоромъ бьетъ по шлему. Князь шатается.

Василько (пробивается къ нему):

– ДЯДЮШКА! Держись! Вотъ твой конь бѣлъ!

Стрѣла татарская бьетъ Васильку въ плече. Онъ падаетъ съ коня.

Татаринъ вельможа (черезъ толмача):

– Сдайся, князь Василько! Батый дастъ тебѣ Ростовъ… и честь велику! Буди намъ слуга!

Василько (плюетъ въ него кровью): – НЕ БЫВАТЬ СОРОМУ! РУСИЧЪ ПАГАНОМЪ СЛУГОЮ НЕ БЫВАЛЪ! УБИВАЙТЕ… ДУША БОГУ ЧИСТА!

Его вяжутъ ремнями сыромятными.

Сцена четвертая. Гибель Великого Князя. Юрій, одинъ посреди татаръ, стоитъ прислонясь къ соснѣ. Кругомъ трупы дружины его.

Юрій (крестится):

– Господи… пріими духъ мой! Не предаждь ворогомъ тѣла на поруганіе…

Татарскій нойонъ Бурундай машетъ рукой. Два воина сбиваютъ князя съ ногъ, третій рубитъ сѣкирой…

Бурундай (беря отрубленную главу):

– Се убо вѣнецъ твой, княже! Понесемъ Батыю! Русь… яко трава подъ косою!

Сцена пятая. Послѣ сечи. Шернскій лѣсъ. Василько привязанъ къ соснѣ. Нойонъ пируетъ съ воинами.

Нойонъ (черезъ толмача): – Послѣдній шансъ, князь! Поклонись на сѣверъ… гдѣ Батый-царь сидитъ… и живи!

Василько (смотритъ на небо): – СЛАВА ТЕБѢ, ГОСПОДИ… ЧТО НЕ УНИЗИЛЪ ДУШИ МОЕЙ! УБИВАЙТЕ, ПСЫ! МОЛИТВА МОЯ ЗА РУСЬ ДО НЕБЕСЪ!

Его рѣжутъ ножами…

Сцена шестая. На поле битвы. Неделя спустя. Епископъ Ростовскій Киріллъ съ клиромъ ищетъ тѣло князя Юрія межъ труповъ. Вѣтеръ воетъ межъ деревъ голыхъ.

Священникъ (плача):

– Владыко! Не обрѣтаемъ! Звѣрие… и погани… поругалися тѣламъ!

Киріллъ (остановясь надъ тѣломъ безъ главы въ княжей порфирѣ):

– СТОЙТЕ! Се есть князь… Глава отнята… но перси на крестъ сложены! Знайте: сей Юрій Всеволодичь… за Христа и за насъ кровь пролия!

Склоняетъ крестъ. Вороны каркаютъ въ небѣ багровомъ…

Речь древняя ключема:

Челядь – домочадцы, слуги

Погани – язычники (татары)

Просики – разведка

Порты – одежда

Сѣча – битва

Соромъ – позор

Ворогъ – враг

Нойонъ – татарский князь

Вѣнецъ – корона, символ мученичества

Ключема – истинно, воистину

По лѣтописи:

«И ту убиенъ бысть князь Юрьи… и множество вои его паде. И взяша Василка ростовьскаго мучителие, и ведоша его въ Шерньскыи лѣсъ, нучиша поклонитися матерѣ ихъ огню и идоломъ. Онъ же рече: „Христіанъ есмь и Богу Небесному кланяюсь!“ И убиша его, повергше тѣло въ лѣсу…»

(Лаврентьевская лѣтопись)

Итогъ: Дружина вся полегла. Князи – Юрій, Василько, Всеволодъ – мученики. Русь – подъ игомъ. Но слова Васильковы – «Не бывать сорому!» – не дали Руси покориться духомъ. Через вѣка – Дмитрій Донской на Куликово поле придетъ… вспомнивъ Сить. Се бо кровь мученическая – семя свободы.