Под покровом сна

0.

Некоторые истории не должны быть рассказаны. Они не должны были рождаться, не должны были иметь права даже мелькнуть в голове на секунду лишь оттого, что с самого начала были порочны, разительно отличались от привычных канонов жанра, где есть монстр и герой, жертва и охотник, добро и зло. Так просто слепо следовать устоявшемуся шаблону, который с самого начала был нежизнеспособным, но почему-то так надежно укрепился в культуре. Так просто разделить все на черное и белое, две половины одного целого, не существующие друг без друга. В каждой истории в смертельной схватке должны схлестнуться две противоположности, потому что они были созданы только для этого момента триумфа или поражения, их судьбы предопределены и, увы, незавидны.

В жизни все иначе.

В реальности все эти понятия смешиваются, превращаясь в химеру, имени которой не найти в словарях нашей памяти.

В реальности монстр и герой сливаются воедино, чудовище пожирает себя, а охотник пронзает стрелой собственное сердце. Но это будет лишь в самом конце, когда кусочки причудливой мозаики наконец сложатся в единую картину, а для начала необходим чистый холст. Ноль, если угодно. Ноль – это все и ничто одновременно, синергия. Ноль бесконечен и ограничен. Ноль – это младенец, разрывающийся от крика боли после того, как воздух впервые заполняет раскрывшиеся легкие невидимой агонией. Ноль – это секунды пробуждения после долгого сна, когда еще нет ни воспоминаний, ни мыслей, ни тревоги. Ноль – это вырванные страницы книги, после которых на потрепанном корешке остается засохший клей.

Ноль – это наша отправная точка и конечный пункт.

1. Смерть со вкусом вина

Нора сидела перед погасшим экраном ноутбука, ощущая, как чувство времени медленно ускользает от нее. Так бывает иногда, когда белый шум внешнего мира наконец угасает, а мысли замедляются, тянутся одна за другой, перетекают в нечто совсем неожиданное. В голове проигрываются разные сюжеты – один за одним они мелькают обрывистыми фрагментами без начала и без конца, как и любая история, не переработанная профессиональными сценаристами и писателями, которые так четко могут отследить момент, когда все ломается, а привычный уклад жизни летит к чертям. Но в жизни так, к сожалению или счастью, не выходит. Разрушение подкрадывается незаметно, оставляет отпечаток на крохотных деталях, осторожно меняет привычную реальность на нечто устрашающее.

Резкое прикосновение к плечу заставило Нору вздрогнуть, проглотив комканный крик, родившийся где-то в легких. Девушка быстро сняла очки и зачесала назад пряди темных волос, налипших на лоб, покрытый испариной.

– Снова медитируешь? – насмешливо спросил Мальте, ослабляя свой любимый бордовый галстук.

Он выглядел слегка изнуренным после тяжелого рабочего дня, однако по приходу домой старался натянуть улыбку, будто спустя столько лет был рад снова и снова возвращаться в дом, где его никогда не ждал горячий ужин, где даже его жена разочарованно вздыхала, слыша ключи в замочной скважине. Мальте делал вид, что не видит ее недовольства, не замечает, что спать она ложится все раньше и раньше, а в холодильнике появляются новые бутылки вина, сменяющие друг друга.

– Отвлеклась просто, – покачала головой Нора, потирая сухие глаза.

– Тяжело идет? – спросил он, доставая из шуршащего пакета пластиковый лоток с лапшой. – Сегодня у них закончился вок с говядиной, так что будем есть куриный, – проговорил он, будто нору это могло хоть как-то волновать.

Девушка неопределенно кивнула и посильнее натянула старый плед, впитавший запах ванильного кондиционера для белья. Ей не нравились эти пустые разговоры, она не хотела прерывать свои размышления.

– Разогрей, я переоденусь, – бросил Мальте, направляясь в спальню.

Ноги девушки казались ватными, словно она просидела вот так на одном месте целые часы. Нора неторопливо прошла к островку на кухне, достала один из затупившихся ножей и вскрыла вздутую пластиковую упаковку. Из небольшой гардеробной доносился грохот вешалок и Нора непроизвольно скривилась. Ее раздражало, что Мальте неизменно приносил с собой шум. Он ронял вилки, включал баскетбольные матчи на полную громкость, разговаривал с коллегами по телефону и, кажется, делал все, чтобы не дать тишине осесть на мебели. Он был поклонником этого современного мира, который не может никак заткнуться, чтобы, не дай бог, никто из торопливых прохожих не вынырнул из рутины и не осознал скоротечность времени и бесполезность своих ежедневных ритуалов.

Мерный гул микроволновки заполнил пространство, а Нора, украдкой обернувшись через плечо, долила в кружку зинфанделя. Ей не нужна была никакая еда, пока оставалось вино. Но когда стеклянная бутылка тихо ударилась о полку, рядом возник Мальте. Удивительно, но при своей огромной любви к шуму, ходил он слишком тихо.

– И сколько ты выпила сегодня? – угрюмо спросил он.

Нора сдержала поток обвинений и презрительных вопросов, за которыми неизменно бы потянулась вереница уже осточертевших разговоров.

– Только налила.

– Ага. Конечно.

– Что не так?

– Каждый день пьешь. Твой алкоголизм как-то способствует писательству? Продвигается твоя новая книга?

– Мне нужно все обдумать, – раздраженно бросила Нора. – Я не могу просто сесть и за год написать что-то стоящее.

– Тогда напиши что-то продающееся, – парировал Мальте. – Стивен Кинг пишет постоянно и, думаю, неплохо зарабатывает на этом.

– Тогда, я думаю, тебе стоило выйти замуж за него.

– Нет, я вышел замуж за тебя, – пожал плечами он. – За мою алкоголичку в вечном творческом кризисе, – он протянул руки, чтобы обнять жену, но та резко отпрянула.

– Зачем ты так говоришь?

– Как?

– Так, будто я… – она запуталась в словах, каждое из которых ощущалось как острый нож, режущий горло. – Будто я ничего не делаю. Ничего не стою. Будто я какая-то больная бездомная собака, которую ты приютил по доброте душевной.

– Хватит воспринимать все так, господи, – Мальте раздраженно хлопнул дверцей микроволновки. – Я тебе ничего не сказал, когда ты решила уволиться. Я содержу нас обоих, хоть, поверь, сейчас это очень тяжело. Разве это не говорит о том, что я люблю тебя?

– В последнее время… Все сложно.

– Что сложного? Мне кажется, дело в том, что ты тухнешь дома перед ноутбуком и совсем забыла, что такое реальный мир, где люди живут жизнь.

– Какую жизнь? Просиживают в офисе, смотрят на часы, чтобы сбежать на обеденный перерыв, а потом доработать до семи, прийти домой, развалиться перед телевизором и пойти спать? Такую жизнь я должна вспомнить?

– Нет, жизнь, где есть общение, свежий воздух и какая-то физическая активность. Ты раньше была такой… другой. Что с тобой стало?

– Ничего со мной не стало, – Нора раздраженно глотнула вина. – Я всегда была такой.

– Нет. Иногда мне кажется, что я влюбился в совершенно другую девушку… – он осекся.

В воцарившемся молчании особенно громким показался стук. Странный. Инородный. Пугающий.

– Что это было? – напряженно спросила девушка, стискивая край столешницы.

– Я не должен был это говорить, я… – сразу начал оправдываться Мальте, однако его прервали.

– Нет. Звук из коридора. Там… кто-то есть?

– Я ничего не слышал.

– Я слышала. Там что-то есть…

Раздался скрип, а сразу за ним два тихих стука, будто кто-то скребся в дверцу шкафа в прихожей.

– Вот! Снова!

– Я ничего не слышу, Нора, – упрямо повторил Мальте, изо всех сил стараясь не закатить глаза.

– Господи, просто пойди проверь, – испуганно взмолилась она, чувствуя как страх сублимируется в злость.

Парень тяжело вздохнул, положил вилку на стол и поднялся с места, нехотя направляясь к входной двери. В коридоре было пусто, Нора тоже убедилась в этом, когда выглянула из-за угла. Жестом она показала на шкаф, Мальте лишь прикрыл глаза, мысленно считая до десяти, чтобы не сорваться на очередную тираду. Периодическая паранойя жены сперва пугала его самого до чертиков: он не мог оставаться спокойным, когда она замирала, смотрела в темноту округлившимися от ужаса глазами и шептала, что слышит нечто странное. Потом он привык или, лучше сказать, смирился. Как до этого смирился с повышением налоговой ставки, с неизменной любовью забегаловок пихать маслины в сэндвичи и с тем, что его коллега Стив очень громко сморкается прямо на рабочем месте.

Поэтому он сделал то, что делал всегда: с молчаливым принятием повиновался и распахнул дверь шкафа.

Тьма взорвалась движением – силуэт выплеснулся наружу с яростью освобожденного демона. Нора пораженно открыла рот в немом крике ужаса и вжалась спиной в стену, будто так могла исчезнуть.

Лезвие блеснуло в свете ламп, а на мраморную плитку россыпью сверкающих капель брызнула алая кровь. Мальте кричал, руками закрывая лицо от беспощадных ударов, однако они не заканчивались. Лезвие погружалось в плоть с тошнотворной регулярностью, словно метроном смерти отбивал свой последний такт. Каждый удар – это взрыв боли, трещина в сознании, пока крики не растворились в тишине.

Его челюсть так и осталась открытой, будто даже после смерти он старался позвать на помощь или выплеснуть наружу агонию. Лицо Мальте будто неуловимо изменилось, Нора точно видела это, потому что знала каждую морщинку и трещинку на его коже. Теперь его будто стянула маска, посмертная маска, от которой веет холодом и ужасом. Женщина не раз читала в книгах, что у мертвых меркнут глаза, но его глаза смотрели на нее – живые, обвиняющие, страдающие. Несколько минут он будто глядел на нее, безмолвно прося о чем-то. О прощении? О помощи?

И сейчас Нора почувствовала себя самым невезучим москитом, застывшим в янтарной капле с хищником, готовящимся к нападению. Время застыло, и наконец она смогла рассмотреть убийцу: плотный черный капюшон скрывал лицо, однако из-под ткани выбивались рыжие пряди волос. Тонкие пальцы сжимали рукоять ножа, покрытого сгустками крови. Нора понимала, что у нее нет шансов убежать, потому что ей казалось, что скорее она упадет замертво прямо сейчас – просто не выдержит этого напряжения.

Сердце бешено билось о ребра, словно стремясь пробить их и вырваться наружу. К босым ногам потек вязкий ручеек крови. Девушка в капюшоне поднялась и, кажется, впервые обратила внимание на Нору. В несколько шагов она настигла ее, наклонила голову ниже и поднесла к пухлым губам указательный палец в черной перчатке. На ее коже остался бордовый кровавый отпечаток, однако это было не столь важно, потому что в следующее мгновение холодное лезвие коснулось оголенного живота Норы. Она зажмурилась, все еще не в силах даже приоткрыть рот, однако ни боли, ни удара не последовало. Убийца протерла лезвие о шелковую розовую пижаму и улыбнулась, а затем направилась к застекленному балкону, где через открытое окно в квартиру проникал свежий сентябрьский воздух. Нора приложила все усилия, чтобы повернуть голову, шея задрожала от напряжения. Убийца встала на оконную раму и просто прыгнула вниз так, будто она находилась не на тридцать четвертом этаже небоскреба.

Время тянулось иначе. Нора не могла сказать, сколько минут прошло, прежде чем она смогла сделать первый шаг на трясущихся ногах. Она упала на колени, чувствуя кожей вязкую кровь, и взглянула на своего мужа. Домашняя футболка была изрезана в клочья, а через зияющие раны виднелся слабый блеск сероватых костей. Нора подняла перед собой дрожащие пальцы. В ее голову пришла совершенно неуместная и смешная до абсурда мысль: кровь похожа на вино. С губ женщины сорвался хриплый смешок, который мигом перерос в невнятный вой, прерываемый рыданиями. Нора зажала рот рукой и зажмурилась, будто все могло растаять, будто время могло повернуться вспять и разрушить весь этот кошмар.

Тогда она еще не знала, что ее мольбы будут услышаны.

Тогда она еще не знала, что это не финал трагедии, а лишь предисловие, вступление. Смерть – начало, а не конец, потому что смерть – это очищение. Чистый лист. Белый.

2. Пульс сна

Белый всполох перед глазами пробудил Нору. Белизна обрушилась на нее как лавина – всепоглощающая, безжалостная, испепеляющая остатки сознания дотла. Нора очнулась в этом ослепительном чистилище с хриплым вздохом, словно вынырнула из глубин удушающего кошмара, где разучилась дышать. Первая мысль пронзила сознание с иронической четкостью: она тоже умерла. Умерла, как Мальте. И теперь она, вопреки своим атеистическим убеждениям, оказалась в посмертном пространстве.

Голову пронзила острая боль, похожая на покалывание нескольких сотен игл. Нора слабо приподняла руки, чтобы помассировать виски, однако вмиг почувствовала резкую пронзающую боль: катетер опасно накренился. Она нахмурилась и оглядела мир, который постепенно начал приобретать вменяемые очертания. И теперь она разглядела стальную дверь, простыни на кушетке, пищащие аппараты и провода, опутывавшие тело. И пока Нора боролась с собственным сознанием в попытке вычленить какие-то воспоминания, дверь открылась. Торопливая медсестра впорхнула в палату, держа в руках тоненькую планшетку.

– Какие симптомы у вас наблюдаются? – требовательно спросила она.

– Симптомы? – непонимающе спросила Нора. – Где я? Что здесь происходит?

– Временная потеря памяти и дезориентация – это нормально, – успокаивающе произнесла медсестра. – Вы находитесь в Центре сомнологии Берна. Ваши воспоминания вернутся к вам через несколько минут, не волнуйтесь.

Нора аккуратно села, подтягивая жесткое одеяло, чтобы прикрыть кожу, покрывшуюся мурашками от холода. Она оглянулась по сторонам, усиленно копаясь в собственных мыслях, однако в голове, как казалось, была лишь звенящая пустота. Боль пульсировала в висках даже после того, как медсестра отсоединила датчики и вытерла с волос белесую липкую субстанцию.

– Что вы помните? – спросила она, распечатывая длинную ленту кардиограммы. – Начинайте всегда с простого: как вас зовут, сколько вам лет.

– Меня зовут Нора Бьорк, – неуверенно ответила женщина. – Мне двадцать девять лет. Я…

Она смолкла, озадаченно хмурясь, ведь говорить было нечего.

– Какое ваше последнее воспоминание?

В голове все смешалось: перед глазами завальсировали жуткие картины минувших событий, однако внезапно они будто померкли и начали стираться, уступая место совершенно иным воспоминаниям. Нора зажмурилась и постаралась сконцентрироваться, однако не могла ухватить нужный момент, он ускользал подобно юркой рыбе в мутной воде. От напряжения новая волна боли обожгла затылок, импульсом отдавая в лоб.

– Я не уверена, – прошептала Нора, пораженно оглядываясь вокруг. – Я не уверена, что помню…

Медсестра задумчиво кивнула и сделала несколько заметок в блокноте, будто для нее подобная ситуация была совершенно будничной. Нора в панике глотала воздух, усиленно потроша собственные воспоминания, однако раз за разом натыкалась лишь на темноту.

– Я позову вашего лечащего врача, а пока старайтесь вспомнить все, что можете, хорошо? – она учтиво улыбнулась, касаясь ручки двери.

Женщина рассеянно кивнула, полностью погруженная в процесс. Она будто вынырнула из жуткого кошмара, оставившего после себя лишь отпечаток ярких чувств, но не цельную картину. Постепенно все начало проясняться, будто туман рассеивался, открывая очертания чего-то отдаленно знакомого. Нора вспомнила, как шла по авеню, как видела перед собой приземистое здание медицинского центра и разговаривала по телефону с сестрой, которая готовилась к свадьбе и не упускала возможность излить весь свой стресс тем, кто готов был ее выслушать. Нора вспомнила, что пришла, потому что уже много месяцев ее мучали странные сны, а порой она лежала ночь напролет без сна. Ее привычная жизнь медленно рушилась: в написании книг все чаще Нора упускала важные моменты, отношения с Мальте ухудшались с каждым днем и находились под угрозой полного распада.

Мальте.

Имя мужа воззвало к кошмару, который вдруг вспыхнул в голове так ярко и отчетливо, что затмил все остальное. Его убили. Был это сон или все произошло наяву?

В палату зашла женщина средних лет с блекло-каштановыми волосами и уставшими карими глазами, скрытыми за бликами на толстых линзах очков.

– Фредерика… – вдруг произнесла Нора, пораженная собственным словам. – Вас зовут Фредерика.

– Все верно, мисс Бьорк, – слабо улыбнулась она. – Память возвращается, однако ряд симптомов вызывают беспокойство. Мне передали вашу кардиограмму и снимок мозговой активности в период сна. Есть некоторые ухудшения, не критичные, но я бы хотела обсудить их с вами, чтобы не допустить перехода в кризисную ситуацию, потому что динамика пока неутешительная. Для начала опишите ваш сон, а также ваши собственные ощущения.

– Я… Я потеряла память после травмы?

– Нет, спутанность воспоминаний возможна из-за того, что мозг еще не нащупал грань между сном и реальностью.

– Сон… – шепотом повторил Нора, прикрывая глаза. – Такой подробный, очень правдоподобный. Я даже не уверена, сон ли это был… – аккуратно произнесла она после короткой паузы. – Я видела убийство своего мужа. Так детально… – она покачала головой, теряясь в сумбурном клубке собственных слов.

– Значит, ваш сон был крайне эмоциональный, а сознание воспринимало его как нечто реальное, запустив все реакции организма… – заключила доктор. – Сердечная мышца была на грани разрыва. В вашем возрасте подобные эпизоды – аномалия, граничащая с клинической загадкой. Статистика безжалостна: патологии сердца стремительно молодеют, но даже в этом контексте ваш случай выходит за рамки медицинской нормы, – мягко произнесла Фредерика, положив свою теплую нежную ладонь на дрожащие пальцы пациентки. – Состояние организма ухудшается, а реакции гиперболизированы… Нельзя исключать повторения этой ситуации, поэтому я бы рекомендовала вам продолжить наблюдение на постоянной основе.

– Что это значит? – прищурилась Нора.

Доктор разложила кардиограмму – зигзагообразную карту хаоса, где каждый пик и впадина отражали агонию сердца, столкнувшегося с иллюзией смерти.

– Ментальная реальность поглотила физическую. Граница между сном и явью в вашем сознании истончилась до критического предела. Повторение подобного эпизода может стать фатальным.

Доктор сделала паузу, позволяя словам осесть в сознании пациентки.

– У нас есть экспериментальная программа исследования онейрических феноменов – погружение в природу снов, где реальность и иллюзия сплетаются в неразрывный узел. Неделя под наблюдением. Официальная причина – профилактическое обследование. Никто не узнает о истинной природе вашего состояния.

– Неделю приходить спать в клинику? – с сомнением спросила Нора, нервно сжимая простынь.

– Не совсем. Мы предлагаем полное наблюдение, контроль за питанием, приемом БАДов, обследования в течение дня. За вашим состоянием будут наблюдать постоянно.

– Мне нужно посоветоваться с мужем…

– Я не могу принуждать вас, но как врач обязана предупредить, что это угрожает не только вашему ментальному здоровью, но и жизни в целом. Сердечные ритмы крайне нестабильны. Ваши сны становятся все страшнее и красочнее, как вы сами утверждаете. Месяц назад вы пришли к нам в центр с бессонницей, однако сейчас ситуация значительно усугубилась. Если вы не согласны на наши условия, можете подписать информированное согласие на отказ от оказания медицинской помощи и подтвердить осведомленность о всех рисках, а также о возможности летального исхода.

– Летального исхода? – переспросила Нора.

– В один день вы можете не проснуться, – подтвердила Фредерика.

Нора молчала. Она и сама прекрасно понимала, что ее состояние далеко от нормы, больше всего на свете она желала избавиться от этой проблемы и вернуть жизнь на круги своя, чтобы сконцентрироваться на действительно важных делах, а не разбираться со сбоями в работе организма каждый чертов вечер. Теперь, когда флер страха после сна прошел, она вполне могла мыслить трезво.

– Это что, как в том фильме с Фредди Крюгером? – нервно усмехнулась Нора. – Смерть во сне равноценна смерти в реальности?

– Если вам удобна эта аналогия, то да – ваш мозг превратился в непрерывно работающий реактор. Гиперстимуляция коры больших полушарий создает каскад патологических реакций. Ваш мезолимбический дофаминовый путь функционирует в режиме постоянной перегрузки, словно двигатель, работающий на пределе мощности без возможности охлаждения. Гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковая ось генерирует кортизол в количествах, характерных для хронического стресса военного времени. При нормальном сне происходит критически важный процесс: глимфатическая система очищает межклеточное пространство от токсичных белков – амилоида-бета и тау-протеина. Это своеобразная «ночная уборка» мозга, когда он избавляется от дневного мусора мыслей и эмоций. Ваш мозг лишен этой жизненно необходимой детоксикации. Нейронный мусор накапливается подобно радиоактивным отходам, отравляя синаптические связи и превращая каждый нейрон в потенциальную мину замедленного действия.

Пауза легла между ними тяжелым молчанием.

– Дельта-волны, обеспечивающие глубокий восстановительный сон, практически отсутствуют в ваших энцефалограммах. Вместо нормальных 0,5-2 Гц вы демонстрируете патологические 8-12 Гц даже в состоянии покоя. Это означает, что ваша префронтальная кора не переходит в режим консолидации памяти – она продолжает метаться в лабиринте бодрствующего сознания. Церебральный кровоток не снижается до нормальных 75% от уровня бодрствования – он остается на пике активности, истощая нейронные резервы с каждым ударом сердца. Ваш мозг существует в состоянии онейрической диссоциации. Граница между REM-фазой и бодрствованием размыта. Сновидения инфильтрируют реальность с агрессивностью метастаз, разрушая привычные барьеры между подсознательным и сознательным восприятием.

– Понятно, – медленно произнесла Нора. – Нет, ничего не понятно, но суть я уловила. Не лягу в ваш стационар – мне конец. И сколько он стоит? Насколько он экспериментальный? Меня привяжут к кровати и будут бить током, чтобы я потеряла сознание и просто не видела сны?

– Конечно нет, мисс Бьорк. Мы используем мягкие методы, а также отслеживаем текущие показатели для назначения лечения. Корпус стационара располагается за городом, на территории бывшего закрытого гольф-клуба. Вы будете вдали от шума мегаполиса, сможете расслабиться и наладить режим сна. Все исследования спонсируются из фонда Берна, так что на этот счет можете не переживать. Если хотите – воспринимайте это как небольшой отдых от всей суеты.

Нора подозрительно прищурилась: все звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, однако она не могла отделаться от неожиданного желания бросить все и согласиться. Она так долго мечтала вырваться из каменных джунглей и окунуться в свои мысли, что эта идея с терапией казалась настоящим спасением во всех смыслах.

– Мне стоит прочитать все документы и написать мужу, – вяло ответила она, отчего-то не желая показывать свое внутреннее согласие.

– Естественно, мы предоставим весь план лечение, а также дадим время на ознакомление с договором. Если вас все устроит – можете собрать вещи и приехать для размещения и оформления. Однако… – Фредерика глянула на наручные часы. – Времени остается не так много. В десять часов мы закрываем комплекс и вводим режим тишины.

– Комендантский час?

– Режим тишины, – настойчиво повторила доктор. – Пациентам не запрещено выходить из комнат, однако крайне предпочтительно ложиться спать к этому моменту. Предварительный срок проведения лечения составляет всего одну неделю, но в случае необходимости возможно его увеличение, – продолжила Фредерика. – При этом в открытые часы возможно посещение близких и родственников, вы сможете совершать звонки и пользоваться Интернетом, а также свободно перемещаться по корпусу стационара, где есть и внутренний сад, также для вас будет доступна ежедневная групповая терапия, где вы сможете получить поддержку от людей в похожей ситуации. Питание составляется с учетом ваших личных предпочтений и рекомендаций лечащего врача. Условия крайне привлекательные, хочу вам сказать.

– Слишком привлекательные, – пробормотала Нора.

– Тогда, как только вам станет лучше – позовите медсестру, она сопроводит вас до холла. Если все же решите согласиться, я буду ждать вас тут.

***Нора стояла на пороге апартаментов, не решаясь вставить ключ в замочную скважину. Ее обуял животный страх, однако понять его причину ей так и не удалось. Казалось, что она боится войти внутрь и увидеть окровавленный пол и медленно разлагающееся тело бывшего возлюбленного, однако найти подтверждение тому, что ее мозг дает сбой казалось не менее ужасным в этот момент. От этого осознания Норе стало стыдно.

Она качнула головой и открыла дверь, осторожно заглядывая внутрь. Квартира встретила ее гулкой тишиной, почти ощутимой на коже. Нора сделала шаг – стук каблука о плитку эхом разнесся по широкому пустому коридору. Внутри было чисто: ни тел, ни крови, ни убийц. Нора выдохнула и обессиленно упала на пол, потирая разгоряченный лоб. Она засмеялась от собственной глупости и покачала головой.

– Надо же… Привидится такое… – прошептала она самой себе, чтобы разогнать плотную пелену молчания. – Надо меньше детективов писать, вот и все. Вот и все…

Нора с подозрением осмотрела привычную квартиру, однако не могла избавиться от чувства, что что-то неуловимо изменилось. Она никак не могла понять, что же не так, но решила списать это на тяжелое состояние после сна. Нора взглянула на часы: до десяти вечера она должна была вернуться в центр, а Мальте все никак не возвращался после работы. Это не было редкостью, ее муж довольно часто задерживался, а нынешняя обстановка на рынке вполне могла повлиять на это. Это было весьма рациональным объяснением, которое, впрочем, никак не могло успокоить нарастающую тревогу, липким комком засевшую в грудной клетке. Мотнув головой, Нора в нерешительности достала телефон и зашла в диалог, где уже несколько часов оставалось непрочитанным сообщение от Мальте.

«Дел по горло, так что созвониться никак не получится, извини, тушканчик».

Нечто настолько обыденное поразило Нору до глубины души. Естественно, парень никак не мог знать, что его девушке приснился настолько кошмарный сон, однако он даже не удосужился спросить, как прошел прием у врача. Она тяжело вздохнула и хмыкнула. Что же, умилительное прозвище немного смягчило Нору, однако не смогло до конца усмирить негодование от равнодушия партнера.

– Если ему все равно, почему я должна сама предупреждать, правда? – недовольно спросила она, скидывая с ног туфли, от которых ужасно ныли пальцы. – Пусть сам напишет, узнает, где я. Чтобы я еще за кем-то бегала? Ну уж нет.