Линия страха

Введение

Тени большого города скрывали больше, чем просто улицы и переулки. Они хранили

секреты, которые могли сломать жизни, и правду, за которую приходилось платить

слишком высокую цену. Ядвига знала это лучше многих. Бывшая звезда следственного

отдела, она однажды подошла слишком близко к разоблачению коррупционной схемы, в которой были замешаны высокопоставленные чиновники, прокуроры и даже ее

собственный муж. В тот момент она еще не понимала, что правда может быть опаснее

пистолета, приложенного к виску.

Ее исчезновение стало громким скандалом, который быстро замолчали. Память стерта, дело закрыто, жизнь – перечеркнута. Но в новом городе появился один человек, для

которого это дело никогда не будет закончено. Константин Власов, ее бывший

напарник и единственный, кто не сдался, когда все остальные опустили руки.

Семь лет спустя судьба сводит их снова. Ядвига, работающая учителем, постепенно

начинает вспоминать обрывки прошлого. Константин, ставший тенью самого себя, наконец находит ее – но та, кого он искал все эти годы, больше не та женщина, которую он помнит. Она сломлена, напугана и не доверяет даже собственным

воспоминаниям.

Их воссоединение – не трогательная встреча после долгой разлуки. Это столкновение

двух раненых зверей, каждый из которых боится, что другой нанесет новый удар. Но

когда старые враги снова дают о себе знать, им приходится объединиться, чтобы

наконец докопаться до правды.

Это история не только о мести. Это история о том, как даже в самом темном деле

можно найти свет. О том, как доверие, однажды потерянное, можно вернуть. И о том, что любовь – не слабость, а самое мощное оружие, если использовать ее правильно.

Город все так же молчит, но теперь в его тишине слышен отсчет последних секунд

перед бурей. И когда она наконец грянет, никто не останется в стороне.

Глава 1

Ядвига.

Я села, как меня и просили. Спина прямая, руки сложены в замок на коленях. Пальцы

холодные, хотя в кабинете было жарко – окно закрыто, радиатор шипел.

– Ядвига Львовна, – начал директор, не глядя в мою сторону. – Поступила…

информация. От родителей ученика. Они утверждают, что вы – позволяли себе.. – он

прочистил горло – непедагогические действия. В отношении мальчика. Одиннадцатый

«А».

Молчание повисло, как веревка в комнате без окон.

Я моргнула. Один раз. Второй. Не ослышалась.

– Простите?.. – только и смогла выговорить.

Он по-прежнему не смотрел в мои глаза. Взгляд был где угодно: на часах, на папке с

бумагами, на краю стола. Где угодно, только не на мне.

– Родители утверждают, что вы якобы касались его. За пределами дозволенного. С их

слов. – Он тяжело вздохнул. – Мы, конечно, проведем проверку. Но сейчас вы будете

отстранены от занятий. Временно. На время разбирательств.

Касалась.

Это слово ударило в грудь как чужая рука. Грязная, липкая, не моя. Я даже представить

не могла, что это значит – не то чтобы сделать.

– Это… это какое-то недоразумение, – голос прозвучал тише, чем хотелось. Словно не

мой голос. Словно меня здесь не было.

– Мы все проверим. Директор наконец поднял взгляд. В нем – не злость. Усталость. И

что-то, похожее на заранее принятое решение.

– Кто этот ученик? – спросила я.

Внутри нарастал странный холод. Не страх даже – отключение от реальности. Как

будто кто-то аккуратно тянет за шнур, отключая розетки моего сознания одну за

другой.

Он назвал имя. И фамилию.

Я знала его. Смутно. Не особенно активный, тихий. И я даже не помнила, чтобы

общалась с ним лично. Пару раз – дежурная похвала за сочинение.

Это ошибка. Кто-то перепутал. Или.. придумал. Но зачем? Почему?

– Вы можете взять отпуск за свой счет. Или больничный. Это – ваше право. Но завтра

в школу лучше не приходить.

Слова ударили, как пощечина. Отпуск. Или больничный. Я попыталась вздохнуть, но

что-то мешало – будто внутри стоял большой камень.

Я встала. Ноги ватные. Колени дрожат.

Сумку забыла на полу, пришлось вернуться, неловко наклонилась, чуть не упала. И

снова – взгляд директора. Не гнев. Не поддержка. Просто нежелание участвовать. Он

хотел, чтобы я ушла. И не возвращалась.

– Я не делала ничего плохого. И поняла, что не верю, что меня кто-то услышал.

***

Дверь за спиной закрылась с легким щелчком – почти вежливо.

Я стояла в пустом коридоре. Слишком тихо. Звонка не было. Уроки шли. Я опоздала на

свой четвертый класс. Или уже не опоздала.

На секунду захотелось вернуться обратно, открыть дверь и сказать: "Вы что, с ума

сошли? Я не такая. я нормальная. Я преподавала здесь семь лет." Но с места не

двинулась. Стояла. Словно под ногами трескалась плитка, а за ней – черная вода.

Я прошла по коридору стараясь не смотреть по сторонам, не хотела видеть лица людей, которые уже знают и что страшнее – верят.

На повороте столкнулась с Мариной Петровной из начальных классов. Та замерла, как

будто не ожидала увидеть меня здесь. Потом резко опустила глаза и, не сказав ни слова, прошла мимо. Вот оно. Уже началось.

На вешалке у учительской – мое пальто, темное, строгое, с пуговицами под горло. Я

всегда так одевалась. Аккуратно, сдержанно. Чтобы не привлекать внимание. Чтобы

быть «никакой». Чтобы не было повода. Сегодня повод нашел меня сам.

Я вышла на улицу. Холодный воздух ударил в лицо – апрель, но солнце светило

обманчиво. На школьном дворе курили трое старшеклассников. Один из них – как

назло и был тот самый мальчик.

Кротов. Денис. Тот, кто обвинил.

Он посмотрел на меня. Не отвел глаз. Не прятался.

На его лице – ничего. Ни страха, ни торжества. Просто пустота. Как будто он меня

вообще не знает и не знает о том, что произошло.

А я не знала, как дышать.

Телефон завибрировал в кармане. Отец. Я тут же сбросила. Потом снова – звонок. Уже

завуч. Потом мачеха. Потом две коллеги в мессенджере. Слова мелькали, я их даже не

читала. Только одно сообщение от неизвестного номера: "Таких, как ты, надо сажать.

Грязь."

Руки задрожали. Я выключила телефон. Просто выключила – как лампу, как себя.

Села на лавку возле остановки, не чувствовала пальцев, в ушах стучало.

И я не плакала. Пока что – нет. Внутри – не боль, не ярость, даже не страх. Только

белый шум, как будто мое сознание под водой.

Слова "я ни в чем не виновата" крутились в голове, как молитва, которую повторяешь

– не потому что веришь, а потому что больше нечего говорить.

Глава 2

Ядвига.

Несмотря на то, что я пропустила все возможные автобусы, мне все таки удалось

добраться до дома.

Квартира встретила меня тишиной. Привычной, тяжелой, почти дружелюбной. Закрыв

за собой дверь, прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. В ушах звенела

та же фраза, как отбойный молоток: «Вы подозреваетесь». Мир вокруг потерял звуки, будто все вокруг остановилось. Он больше не был надежным или справедливым, он

больше не внушал доверия.

Не знаю как долго я просидела и сколько времени прошло. Тени на стенах сдвигались, луч света от уличного фонаря рисовал зыбкие контуры на потолке. Дома было холодно.

Или это внутри меня заледенело все? Я не могла встать – не потому что устала, а

потому что что-то внутри оборвалось. Вся моя сдержанность, мои четкие линии, логика, профессионализм – все рассыпалось, как карточный домик.

С трудом поднявшись, я прошла в ванную. Включила воду и, не раздеваясь, встала под

душ. В зеркале – женщина. Уставшая, чужая. Не та, что еще вчера уверенно говорила

с прокурором. У нее в глазах поселилась тревога, а на лице – шрам от недоверия. Я

уперлась руками в стеклянную стену кабины, пытаясь остановить дрожь.

Быстро приняв душ, я вышла из ванной. Завернувшись в полотенце, я подобрала свою

мокрую одежду с пола. Из кармана джинсов выпал ключ.. Я подняла его и внимательно

рассмотрела. Это был ключ от моего класса, от класса в котором я провела столько лет

и в который я вряд ли уже когда-либо вернусь.

На кухне я автоматически включила кофеварку. Пальцы дрожали, кофейная чашка

тряслась в руках. Кофе – это привычка. Ритуал, за которым я всегда пряталась от

эмоций. Но сегодня не сработало. Слишком глубоко, слишком страшно было то, что

случилось.

Я села за стол, смотрела на кухонные стены, знакомые и в то же время чужие. Каждый

предмет напоминал о времени до —, до обвинений, до того, как мир внезапно показал

ей свое настоящее лицо. Я закрыла глаза. В памяти всплыли лица коллег. Кто из них

знал? Кто улыбался ей, уже зная, что меня подставили?

На столе лежала старая тетрадь. Когда-то я вела ее для себя – заметки по делам, схемы, догадки. Я раскрыла ее, и сердце пропустило удар: кое-где исчезли записи. Как

будто кто-то сознательно вырезал куски. Это был не просто намек – это было

предупреждение. Кто-то залез в мой дом. Кто-то давно наблюдает.

Я вскочила, сердце колотилось в груди. Первым порывом было собрать вещи и сбежать.

Исчезнуть. Но куда? За мной следили. И я поняла: игра началась гораздо раньше, чем я

почувствовала, со мной играли уже давно и правила были написаны не мной.

Я прошла в гостиную и открыла окно. Свежий воздух хлынул внутрь, как реальность.

Я глубоко вдохнула. Нет. Я не убегу. Не в этот раз. Больше я не позволю себя сломать.

В спальне я достала из коробки старые дела – свои личные копии, которые вела

параллельно. Лист за листом. Я искала совпадения, искала имя, связующее звено. И тут

– взгляд наткнулся на подпись. Имя, которое мелькало среди второстепенных, но

теперь вдруг стало центральным.

Я села, выпрямилась. Пазл начал складываться. Подстава была не случайной. Я кому-то

мешала. Кто-то тщательно выстраивал ловушку. На этом закончилась старая история и

видимо начинается новая.

Зазвонил телефон, я не хотела ни с кем разговаривать, но номер оказался не знакомым.

– Да?

– Ядвига Львовна? – голос на том конце был твердым, решительным и раздраженным.

– Да.

– Вас беспокоят из следственного комитета, вам необходимо подъехать для уточнения

информации по делу. Завтра в восемь вечера ждем вас в управлении.

Повесив трубку, я снова посмотрела в окно. Где-то за горизонтом начинался новый

день. И в этом дне у меня было только одно оружие – правда. Больше у меня не было

ничего. Но поможет ли мне эта правда выстоять? Если стоять мне придется одной.

Глава 3

Ядвига.

Ванная наполнилась густым паром, сквозь который пробивался мягкий свет лампы.

Струи воды стекали по моей коже, оставляя блестящие дорожки на плечах и исчезая в

изгибах талии.

Я закрыла глаза, запрокинув голову, позволяя воде смыть остатки этого кошмара.

Потом провела ладонями по лицу, смахнула капли с ресниц и вытерла тело пушистым

полотенцем, оставив кожу розовой от тепла.

Перед зеркалом, еще затянутым дымкой, я провела рукой, очистив участок для

отражения. Мои черные волосы, тяжелые от воды, падали волнами почти до лопаток. Я

нанесла крем на лицо, потом подвела глаза тонкой линией, подчеркнув их

миндалевидную форму. Помада – нейтрального, чуть розового оттенка – легла на

губы одним точным движением.

Одевалась я неспешно: сначала белье – кружевное, почти невесомое, потом

облегающие джинсы, скользнувшие по бедрам, и свободная белая рубашка, которую я

не стала застегивать до конца, оставив просвет у ключиц. На секунду задержалась у

зеркала, поправила сережку-кольцо в ухе, затем встряхнула волосами, распылив в них

аромат цветочного спрея.

Готова. Осталось только надеть часы на тонкое запястье – и можно выходить.

Комната была похожа на старую учительскую: выцветшие стены, пластиковый стол, стул с расшатанной спинкой.

Никаких камер. Только диктофон и мужчина напротив.

– Лебедева Ядвига Львовна? – спросил он, не поднимая глаз от бумаг.

– Да.

– Присаживайтесь.

Он перелистнул листы. Щелкнул ручкой.

Выглядел спокойно. Даже слишком спокойно – как будто это происходит каждый день

и он уже знает исход.

– Следователь Власов Константин Игоревич. Провожу опрос по делу ¼ 118/К. Вам

разъяснены ваши права?

– Мне никто ничего не объяснил, – сказала я, нервно теребя рукав рубашки. Сегодня

я оделась так, как не одевалась уже давно, на мне была белая легкая рубашка, джинсы, даже не знаю откуда они в моем шкафу, ведь вся моя одежда была серая, неприметная, как раз для работы учителем. Я распустила волосы и теперь они лежали черным

смогом на моих плечах.

Он кивнул, но без раздражения. Достал из папки лист.

– Тогда слушайте. Вы не обвиняетесь, вы – опрашиваемая сторона. Но, в случае

подтверждения заявлений, дело может быть переквалифицировано.

Он говорил спокойно. Без осуждения. Без сочувствия. Просто – по делу.

И от этого становилось страшнее.

– ФИО и дата рождения?

Я назвала. Голос прозвучал сухо.

– Вы преподаете где?

– Школа Nº 17, старшие классы, литература.

– Как давно работаете?

– Семь лет.

– Ученика с фамилией А. знаете?

– Знаю по списку. Почти не общались, я не веду его класс.

Он кивнул. Сделал пометку.

– Близких контактов не было?

– Нет.

– За пределами школы?

– Нет.

– Вы когда-либо были у него дома?

– Нет.

– Он – у вас?

– Конечно нет.

Каждое "нет" звучало все острее. Все сильнее хотелось закричать: "Вы вообще

слышите, что вы говорите?". Но я молчала. Он – тоже. Только взгляд.

Он поднял глаза впервые. Смотрел внимательно, без суеты.

И вдруг спросил:

– Вы боитесь?

Я растерялась.

– Простите？

– Это не в протокол. Просто… вы напряжены. Вы боитесь, что вам никто не

поверит?

Я внимательно посмотрела на него. Он не улыбался. Его темно карие, почти черные

глаза не выдавали никаких эмоций.

– А вы поверили бы? – тихо спросила я.

Пауза.

– Не знаю, – честно ответил он. – Пока не вижу оснований ни для обвинения, ни

для доверия. Но есть вопросы.

Он выключил диктофон.

– Могу задать один из них – не по форме?

– Пожалуйста.

– Вы знаете, что у него есть аккаунт на сайте с откровенными историями? С

подробностями. Похожими на вашу внешность.

Мое лицо побледнело. Он видел это.

– Вы… хотите сказать, он это все… придумал?

– Я ничего не утверждаю, – спокойно ответил Константин.

– Но, возможно кто-то хочет, чтобы вы выглядели виновной. Очень убедительно. И

мне интересно – почему.

***

Константин.

Костяшки ее пальцев побелели, она сильно вцепилась в свою сумочку. Взгляд

напуганный, как у маленького олененка, мне даже становилось ее жалко.

– Вам кто-нибудь угрожал? – спросил я.

– Уже начали, – она кивнула. – Анонимные сообщения. Один номер был с

картинкой. Фотография моего подъезда. Без текста.

Я потянулся к телефону, открыл заметки.

– Можете переслать это мне?

– Я выключила телефон, – ответила Ядвига. – я.. не справляюсь с этим потоком.

– Понимаю, – коротко кивнул я. – Когда включите – отправьте на этот номер, протянув ей визитку. – Только не публикуйте его. Это не служебный.

Она аккуратно взяла у меня визитку. Ее пальцы коснулись моих, холодные как лед, меня будто ударило током от этого прикосновения. Очень странно.

– Вы первый, кто не разговаривает со мной так, будто я уже призналась, – тихо

сказала она.

– Я предпочитаю проверять сам, – ответил я. – Вас могут вытащить на допрос

официально. Могут вызвать в суд. Ваша карьера – под угрозой. Если вы невиновны, вы это выдержите. Но не в одиночку.. Вам есть к кому обратиться за поддержкой?

Она смотрела в стол. Она будто стала еще белее, чем была до этого. Я смотрел на нее, ждал, когда она скажет, что не одна, что ей есть куда бежать. Но она лишь отрицательно

покачала головой.

– Я не знаю, кто это начал. Я правда не знаю, – прошептала она.

– Вы не из тех, кто кричит, даже когда тонет, – произнес я. – Я не знаю, кто это

начал. Я правда не знаю, – прошептала она. Таких легче утопить.

Она вздрогнула. Я не хотел ее обидеть, лишь сказал очевидную вещь.

– Отдыхайте сегодня. Психолог у нас штатный, но я не советую. Они пишут все в

карточку. Если хотите – могу дать вам адрес одного, кто работает анонимно. Не для

следствия. Для вас.

– Почему вы… вообще этим занимаетесь? – спросила она. Вы же могли просто…

задать вопросы и уйти. Зачем вам это?

Я на секунду замер. Но сказал:

– Потому что, когда человек начинает говорить как вы – сдержанно, вежливо, спокойно – я знаю, что внутри у него может быть такая боль, которую громкие давно

бы уже сорвали криком. А вы молчите. Это значит, что у вас внутри – не пусто. Это

значит, что вы еще боретесь.

Она кивнула, видимо понимая о чем я.

– Я постараюсь справиться с этим сама, думаю я смогу найти в себе силы пройти

через этот ад. Благодарю вас за помощь. Могу ли я пойти домой? – на последнем

слове ее голос дрогнул.

– Да, на сегодня вы свободны. До свидания, Ядвига Львовна.

– До свидания, Константин Игоревич.

Она ушла, а я замер, почему мое имя, прозвучало так тепло и нежно, когда его

произнесла именно она? Видимо я совсем заработался и мне тоже пора пойти домой.

Домой. Почему на этом слове у нее дрогнул голос?

– Хватит вопросов на сегодня, об этом ты подумаешь завтра, – сказал я сам себе, выключая свет в кабинете.

Глава 4

Ядвига.

В школьном родительском чате появилось новое сообщение. "Флешмоб": одна мать

написала, что "не хочет, чтобы такой человек учил наших детей". Через полчаса под

постом было сорок семь лайков.

Через час – девять сообщений:

"Я тоже за увольнение. Пусть разбираются органы"

"Уволить до выяснения. Школа – не место для экспериментов"

Мое имя нигде не звучало, но все поняли.

Кухня тонула в утреннем полумраке. За окном дождь стучал по подоконнику неровным

ритмом, словно пытался передать то, что я сама не могла сформулировать. Передо

мной стояла чашка с недопитым кофе – густая черная лужица, покрытая морщинкой

остывшей пенки. Я ткнула в нее пальцем, и жирный след остался на краю керамики.

Телефон лежал рядом, экран тускло светился очередным уведомлением, которое я даже

не пыталась прочитать. В ушах плотно сидели наушники, но из них лилась только

тишина. Раньше музыка заполняла пустоту, вытесняла тревогу, но теперь даже

любимые песни казались чужими. Каждый аккорд, каждый голос в треке напоминал

мне о чем-то, что я больше не могла контролировать, и от этого в груди сжималось

что-то тяжелое и колючее.

Я потянулась к чашке, сделала глоток – кофе был уже холодным, горьким, как будто

специально. Может, это и к лучшему. Хоть какое-то ощущение, хоть что-то реальное.

Я невиновна. Почему это ничего не значит?

Мои размышления прервал звонок. Позвонили с неизвестного номера. Мужской голос, грубый, неузнаваемый:

– Если еще раз подойдешь к детям – сожжем тебя, поняла? Своими руками.

Слово "сожжем" прозвучало слишком буднично. Словно это не угроза – а план.

Я повесила трубку. Села на пол. И впервые заплакала – громко. Почти с рыданием.

Но плакать некогда, нужно было что-то делать, действовать. В голове зрел план

собственного расследования, в конце концов не зря я столько лет проработала опером.

В этот момент раздался звонок в дверь.

Я замерла, перестала дышать, в голове начали крутиться варианты куда бежать, кому

звонить.

Звонок повторился. Точно. Настойчиво.

Я сделала шаг назад.

– Ядвига, – голос снаружи. Спокойный и уже знакомый.

Константин.

Я медленно подошла к двери. Сердце пропустило удар, прежде чем я открыла.

Он стоял в куртке, в руке – пакет.

– Я узнал о звонке. Вы в порядке?

– Нет, – честно ответила я.

– Тогда давайте по-человечески. Без протоколов.

Он прошел на кухню, спокойно, не спросив разрешения, будто он здесь часто бывал и

знает где что находится.

– Тут еда. Я не знал, ели ли вы.

– Спасибо, – я смотрела на него, выпучив глаза. – Я не понимаю…

– Не надо говорить, – сказал он. – Просто проезжал мимо. Я останусь ненадолго.

Если не против.

Я села на стул и наблюдала как он спокойно разбирает пакет, достает оттуда разные

коробочки с едой, греет чайник, достает приборы.

Высокий, на голову выше меня, так что приходилось слегка запрокидывать

подбородок, чтобы встретиться с ним взглядом. А эти глаза… Карие, густо-теплые, с

золотистыми искорками у зрачков, будто кто-то влил в них жидкий янтарь. Когда он

смотрел на меня в упор, мне хотелось задохнуться – не от страха, нет, а от того, как

этот взгляд прожигал кожу.

А его тело… Черт, оно было идеальным. Не просто накачанным, а именно выточенным

– будто его лепили в спешке, когда создавали греческих богов. Белая водолазка

обтягивала его так, что я могла разглядеть каждый рельеф рук: бицепсы, напрягающиеся при малейшем движении, жилы, проступающие под кожей, когда он

сжимал кулак. Широкие плечи, которые так и просились, чтобы на них опереться.

Спина – прямая, уверенная, с той самой линией, что проступает сквозь ткань, когда он

наклонялся вперед.

Но боже… Его зад. Эти синие брюки сидели на нем так, будто их шили специально, чтобы сводить женщин с ума. Плотная ткань подчеркивала каждую линию, каждый

изгиб, и когда он проходил мимо, я ловила себя на том, что задерживаю дыхание.

Он закашлял, а я отвела глаза, надеюсь он не заметил как я на него пялюсь. Господи, Ядвига, о чем ты думаешь, ты можешь стать подозреваемой в деле о домогательстве а

ты пялишься на зад следователя.

***

Константин.

– Я не знал, что вы едите, поэтому взял на свое усмотрение, – сказал я, ставя на стол

коробочки с лапшой из местной корейской забегаловки.

Я уже собирался спросить ее о приборах, обернувшись с тарелкой в руках, но слова

застряли на губах.

Она разглядывала меня.

Не украдкой, не смущенно – с откровенным, почти хищным любопытством. Ее взгляд

скользил по моим плечам, задерживался на груди, медленно опускался вниз, и я

почувствовал, как под этим взвешивающим, оценивающим вниманием кожа будто

нагревается. Черт, даже воздух вокруг стал гуще.

Я прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы не выдать улыбку. Ну раз уж ей так

интересно.

Спокойно, не нарушая момента, я взял и вилку, и палочки, положил их перед ней на

стол с легким стуком.

– На всякий случай, – сказал я, намеренно чуть глубже обычного наклоняясь, чтобы

водолазка натянулась на спине. Пусть полюбуется как следует.

Она встретила мой взгляд, и в ее глазах мелькнуло понимание.

– Спасибо, я всеядна, – пропищала она, став полностью пунцовой. Уголок моего рта

приподнялся, она милая, когда смущается.

– Итак, вам угрожали? – я решил отвлечь ее от смущения, поговорив он насущной

проблеме.

– Да. Мне позвонил какой-то мужчина. А как вы узнали так быстро?

Я улыбнулся и пожал плечами. Как я ей объясню, что ее телефон на прослушке 24/7, потому что я за нее переживаю и мне жизненно необходимо контролировать ее

безопасность.

– Вам страшно?

– Немного. Но больше я устала, у меня нет сил заниматься еще и угрозами, – ее

голос перешел на шепот.

– К сожалению, полиция не сможет обеспечить вашу безопасность, вы по-прежнему

можете стать подозреваемой, – когда я говорил это, мои руки сжимались в кулаки, а

голос становился недовольным.

– Да, конечно, я понимаю.

– Вам есть у кого пожить на время следствия? Оставаться в вашей квартире может

быть небезопасно.

Она подняла на меня свои голубые глаза полное ужаса и на одном выдохе сказала

твердое – Нет.

Эти глаза, они сведут меня с ума, я готов в них утонуть. Как эта женщина, умудрилась

вывернуть всю мою душу наизнанку и нащупать там самые слабые места.

– Я не ответила никому из своих близких, у меня нет представления, кто из них верит

мне, а кто верит во все, что говорят вокруг, – поделилась она.

– Ответьте кому-нибудь, в ком больше всего уверены. Необходимо изолировать вас от

возможных угроз.

– Хорошо, я узнаю.

– Как узнаете, сообщите мне. Если вы смените место пребывания, я должен внести

это в дело, чтоб другие не решили, что вы сбежали.

– Оу.. Хорошо, я так и сделаю, – она нервно облизнула губы.

Почему от этого простого жеста мне захотелось впиться губами в твои нежные пухлые

губки? Что же ты со мной делаешь?

Ее пальцы небрежно перебирали палочки, ногти слегка постукивали по лакированному

дереву. Но этот звук тонул в гуле крови у меня в висках. Казалось, весь мир сузился до

ее губ – пухлых, чуть приоткрытых, с едва заметным блеском бальзама.

Она медленно подняла глаза, и в ее взгляде читалось то же напряжение, что сжигало

меня изнутри.

Я сглотнул, чувствуя, как по спине пробежал горячий трепет. Ее губы… Они выглядели

такими мягкими, такими «доступными» – стоило лишь сделать шаг, наклониться.

Соберись.

– Я поеду, мой номер у вас есть, звоните в любое время, я отвечу. И пожалуйста, ешьте, не уничтожайте себя.

– С-с-спасибо, – ее голос задрожал. Чертовски хочется ее обнять, но это будет

выглядеть странно. Достаточно странно то, что я в принципе сюда приехал и привез ей

еду. Обычно мне некогда накормить даже себя.

Когда она поднялась из-за стола, чтоб проводить меня, мир перевернулся.

Слишком короткая футболка задралась при движении, обнажив полоску кожи у талии

– гладкой, чуть золотистой, с едва заметной ямочкой над левым бедром. Шорты…

Боже, эти шорты должны были быть внесены в список запрещенного оружия. Они

обтягивали каждую линию, каждую округлость так откровенно, что мне пришлось

буквально оторвать взгляд, чувствуя, как кровь приливает к вискам.

Она поправила пучок – небрежный, словно сделанный наспех перед зеркалом. Из него

выбивались пряди, шелковистые и непослушные, как будто специально чтобы их

можно было вплести между пальцев.

А потом она подняла глаза.

Круглые очки из тонкой оправы увеличивали ее голубые глаза до нереальных размеров.

Два океана. Два бездонных, кристально чистых океана, в которых так легко утонуть. В

них отражался я – растерянный, завороженный, уже наполовину поглощенный этой

странной, магнетической красотой.

– Вы в порядке? – она склонила голову набок, и еще одна прядь выскользнула из

пучка, упав на шею.

Я открыл рот, но слова застряли где-то между ребер. Потому что правда была проста: Я тону.

И, кажется, мне это нравится.

Глава 5

Ядвига.

Я стояла в пустом коридоре ведомства. Холодный свет ламп, тихий звон капающей

воды в старом умывальнике – все было знакомо, привычно. Как и люди, которых я

знала годами. Коллеги. Наставники. Друзья. Любимый муж.

Я держала в руках папку – тяжелую, как камень. В ней были доказательства: схемы, подписи, переводы, аудиофайлы. Все. Столько месяцев под прикрытием, столько

страха, столько боли – но теперь я могла все закончить. И я верила, что система, которой служу, защитит меня.

Он ждал меня в кабинете – Андрей Валентинович, начальник, по совместительству

мой дражайший супруг, человек, которому я доверяла больше всех. Он выслушал меня

внимательно, кивнул, взял папку и сказал:

– Ты молодец, Ядвига. Мы это остановим. Я тебе обещаю.

И улыбнулся.

Через два часа меня задержали. Без ордера. Без объяснений.

– Предательство служебных интересов, утечка данных, компромат на вышестоящее

руководство.

Я смотрела в глаза тем, с кем вчера пила кофе. Люди в комнате смотрели на меня

по-разному: кто с удивлением, кто с осуждением, кто с настороженностью. Только

Андрей не смотрел совсем. Он опустил взгляд и молчал.

– Это ошибка, – тихо, но четко сказала я. – Вы обвиняете не того человека.

– Это не мне решать, – ответил Андрей. – Вы отстранены от дел. До

разбирательства – явка обязательна.

После совещания я подошла к Андрею. Говорить было трудно.

– Ты знал?

Он молчал. Потом медленно поднял взгляд и сказал:

– Я не верю, что ты могла. Но ты должна понять – я не могу вмешиваться. Это

слишком высоко.

– Ты знал… и не предупредил меня? – мой голос предательски дрогнул.

– Я думал, это само рассосется. Думал, ты сама все почувствуешь, – сказал он. –

Прости, Ядвига.

Я смотрела на него, как будто впервые. Этот день разделил нашу жизнь на до и

после. После – не было доверия, только холодная решимость бежать. Кто-то очень

хотел, чтобы я исчезла.

В ту ночь я бежала. Без телефона, без вещей, без имени, без представления – куда.

***

Ядвига.

Кафе пряталось в тени старого каштана, будто стесняясь собственного существования.

Вывеска – потертая, с выцветшими буквами – едва выделялась на фоне кирпичной

стены. Если бы не навигатор, я бы прошла мимо.

Внутри пахло корицей, дрожжами и чем-то неуловимо домашним. Мягкий свет ламп с

теплым желтым оттенком падал на деревянные столы, оставляя блики на медных

подносах. Я выбрала столик у окна – там, где стекло слегка подернуто дымкой, а за

ним копошится город, не замечающий моего волнения.

Кружка в ладонях была почти слишком горячей, но я не отрывала пальцев – это