Феноменология духа

Глава 1

1. Общая характеристика переводов

Перевод Густава Шпета (1913 г.)

– Стиль: Академичный, архаичный, максимально близкий к немецкому оригиналу.

– Терминология: Сохранение сложной философской лексики начала XX века (например, «опосредствование» вместо «опосредование»).

– Синтаксис: Длинные, сложноподчинённые предложения, передающие гегелевскую диалектику.

– Особенности: Буквальная точность, но тяжеловесность для современного читателя.

Перевод Валерия Антонова (2025-е гг.)

– Стиль: Современный, упрощённый, ориентирован на ясность.

– Терминология: Использование общепринятых сегодня философских терминов (например, «снятие» вместо «опосредствование»).

– Синтаксис: Более дробные предложения, облегчающие восприятие.

– Особенности: Лёгкость чтения, но возможна потеря нюансов.

2. Ключевые различия

| Аспект | Шпет | Антонов |

|–|–|–|

| Язык | Архаичный («коий», «ибо») | Современный («который», «так как») |

| Термины | «Отрицается», «опосредствование» | «Опровергается», «опосредование» |

| Структура текста | Длинные периоды | Короткие предложения |

| Философская глубина | Акцент на диалектике | Упрощение сложных мест |

3. Примеры сравнения.

Оригинал:

«Die wahre Gestalt, in welcher die Wahrheit existiert, kann allein das wissenschaftliche System derselben sein.»

– Шпет:

«Истинный образ, в коем истина существует, может быть лишь её научной системой.»

→ Сохраняет многозначность «Gestalt» («образ» вместо «форма»).

– Антонов:

«Истинная форма, в которой существует истина, может быть лишь её научной системой.»

→ Выбирает устоявшийся термин «форма», но теряет оттенки смысла.

Диалектика развития (почка → цветок → плод):

– Шпет:

«Почка исчезает, когда раскрывается цветок, и можно сказать, что она отрицается цветком.»

→ «Отрицается» подчёркивает гегелевский диалектический процесс.

– Антонов:

«Почка исчезает при распускании цветка, и можно было бы сказать, что она опровергается цветком.»

→ «Опровергается» звучит менее философски.

4. Грамматические различия.

– Архаизмы у Шпета:

«Оно есть становление себя самого, круг, коий предполагает конец своей целью.»

→ Устаревшее «коий», сложная конструкция.

– Современность у Антонова:

«Оно есть становление самого себя, круг, который предполагает конец своей целью.»

→ Упрощённый синтаксис.

– Синтаксис:

Шпет: «Дух, таким образом постигший себя как дух, есть наука, ибо он есть лишь тогда действителен, когда знает себя.»

Антонов: «Дух, постигший себя как дух, есть наука. Он действителен лишь тогда, когда знает себя.»

5. Заключение.

– Шпет – выбор для глубокого изучения: точность, диалектические нюансы, но сложность языка.

– Антонов – для ознакомления: удобочитаемость, но возможны упрощения.

Рекомендация: Для анализа гегелевской диалектики предпочтителен Шпет, для общего понимания – Антонов. Оба перевода дополняют друг друга.

Объяснение, какое по обычаю предпосылается в предисловии к сочинению, – о цели, которую автор предположил себе в нем, а также о поводах и отношении, в каком, по его мнению, оно стоит к другим, прежним или современным, трактовкам того же предмета, – кажется при философском сочинении не только излишним, но по самому существу дела даже неуместным и нецелесообразным. Ибо что и как можно было бы подобающим образом сказать в предисловии о философии – скажем, историческое указание на тенденцию и точку зрения, на общее содержание и результаты, связь расходящихся между собою утверждений и уверений об истине – не может считаться тем способом, каким должна быть представлена философская истина. – Далее, так как философия по существу пребывает в стихии всеобщности, включающей в себя особенное, то в ней больше, чем в других науках, возникает видимость, будто в цели или конечных результатах выражена сама суть дела и даже ее совершенная сущность, по сравнению с которой исполнение оказывается, собственно, несущественным. Между тем в обычном представлении, например о том, что такое анатомия – скажем, знание частей тела в их неживом существовании, – убеждены, что самое дело, содержание этой науки, еще не обладаешь, а потому, кроме того, должен стремиться к особенному. – Далее, при таком агрегате знаний, который не по праву носит имя науки, беседа о цели и тому подобных всеобщностях не отличается от исторического и безпонятийного способа, каким говорится о самом содержании – этих нервах, мышцах и т. д. В философии же возникло бы несоответствие, что пользовались бы таким способом, который ею самой указывается как неспособный постигнуть истину.

Равным образом, через определение того отношения, в каком, как полагают, философское произведение стоит к другим попыткам трактовки того же предмета, вносится чуждый интерес и затемняется то, на чем зиждется познание истины. Поскольку мнение твердо держится противоположности истинного и ложного, оно также обычно ожидает либо согласия, либо противоречия наличной философской системе и в изложении о такой системе видит лишь либо одно, либо другое. Оно постигает различие философских систем не столько как поступательное развитие истины, сколько видит в различии только противоречие. Почка исчезает при распускании цветка, и можно было бы сказать, что она опровергается цветком; точно так же плод объявляет цветок ложным существованием растения, и в качестве истины растения выступает плод вместо цветка. Эти формы не только различаются, но и вытесняют друг друга как несовместимые. Но их текучая природа делает их в то же время моментами органического единства, в котором они не только не противоречат друг другу, но один так же необходим, как и другой; и только эта одинаковая необходимость и составляет жизнь целого. Однако противоречие философской системе обычно не только само себя не постигает таким образом, но и воспринимающее сознание по большей части не умеет освободить его от его односторонности или сохранить свободным и в том, что кажется борющимся и противоречащим себе, распознать взаимно необходимые моменты.

Требование подобных объяснений, равно как и удовлетворение их, по-видимому, заняты самым существенным. В чем же больше могло бы выразиться внутреннее философского сочинения, как не в его целях и результатах, и чем эти последние познаются определеннее, как не через их отличие от того, что в ту же эпоху производится в той же сфере? Но если такое действие должно значить больше, чем начало познания, если оно должно значить за действительное познание, то его следует, в сущности, причислить к уловкам, чтобы обойти самое дело, и притом соединить то и другое: видимость серьезности и старания о нем и действительную их экономию. – Ибо дело не исчерпывается своей целью, а своим осуществлением; равным образом результат не есть действительное целое, а результат вместе со своим становлением; цель для себя есть безжизненное всеобщее, подобно тому как тенденция есть простое влечение, которому еще недостает действительности, а голый результат есть труп, оставивший позади себя тенденцию. – Равным образом, различие скорее есть граница дела; оно там, где дело кончается, или оно есть то, что не есть дело. Поэтому такие старания с целью или результатами, равно как и с различиями и оценками того и другого, суть труд более легкий, чем, быть может, кажется. Ибо вместо того чтобы заниматься самим делом, такое действие всегда выходит за его пределы; вместо того чтобы пребывать в нем и забывать в нем себя, такое знание всегда хватается за другое и, скорее, остается при себе самом, чем при деле и предано ему. – Легче всего судить о том, что имеет содержание и основательность, труднее постигнуть это, труднее всего, что объединяет то и другое, – изложить это.

Начало образования и отработки из непосредственности субстанциальной жизни всегда придется делать с приобретения знаний об общих принципах и точках зрения, с того, чтобы лишь сначала возвыситься до мысли о деле вообще, равно как и подкреплять или опровергать ее основаниями, постигать конкретное и богатое полнотой по определенностям, уметь давать о них толковый ответ и серьезное суждение. Но это начало образования уступит прежде всего место серьезности наполненной жизни, ведущей к опыту самого дела, и если к тому же присоединится, что серьезность понятия углубится в нее, то такое знание и суждение сохранят в беседе свое подобающее место.

Истинная форма, в которой существует истина, может быть лишь научной системой ее. Содействовать тому, чтобы философия приблизилась к форме науки – к цели, чтобы она могла отказаться от своего имени любви к знанию и быть действительным знанием, – вот что я себе поставил задачей. Внутренняя необходимость, чтобы знание было наукой, заключается в его природе, и удовлетворительное объяснение этого дает лишь изложение самой философии. Внешняя же необходимость, поскольку она, отвлекаясь от случайности лица и индивидуальных поводов, берется всеобщим образом, есть то же самое, что и внутренняя, в том виде, как время представляет существование своих моментов. Показать, что возведение философии в науку своевременно, – это, следовательно, было бы единственно истинным оправданием попыток, имеющих эту цель, ибо оно доказало бы ее необходимость, более того – оно в то же время и осуществило бы ее.