Подлодка «Курск» (К-141). От очевидца событий

Глава 1. 1996 – 1998 годы.

Мы стояли на пирсе. Тихо падал весенний снег. Он скользил по черному корпусу корабля, не оставляя следов на толстой резине. 15-сантиметровыми пластинами покрывают корпус титановых лодок для радиолокационной непроницаемости, одним словом, чтобы уменьшить шумность корабля, сделать незаметным его «почерк».

– Любит он море! – как-то совсем буднично сказал Игорь Найденов.

– Кто?

– Да, корабль, – он кивнул на "Курск". – Корабли для того и создают, чтоб в моря ходить.

Любовь… Корабль… Как трагично звучат эти слова: эта подлодка так любит море, что обручилась с ним навсегда?

Трудное это было время, для флота – особенно. Зарплату задерживали, старые подводные волки уходили «на сушу». Новые кадры были слабыми и неподготовленными. Тогда многие стояли на разломе своей судьбы. Легче всего ответить на вопрос, почему уходят ребята? Банальный ответ здесь не проходит, дескать, увольняются слабые, остаются сильные. На мой взгляд уходили гибкие мобильные люди, оставались – стабильные, устойчивые. Жизни нужны и те, и другие. И флоту нужны и те, и другие.

Мы только что выбрались из подлодки, где говорили с ребятами обо всем этом. Из моих оппонентов в живых остался только старпом Михаил Коцегуб – во время курских событий он учился на офицерских курсах.

Игорь Анатольевич Найденов, заместитель по воспитательной работе АПРК "Курск" уйдет «на гражданку» в 1998-м. Кто бы тогда мог подумать, что тихий заштатный военный городок скоро станет центром невероятных событий.

От автора.

Зачем вспоминать то, что случилось 25 лет назад? Конкретных ответов на наши вопросы нет. Так или примерно так я думала некоторое время назад. Пока не случилось трагическое событие – на СВО погиб мой племянник, который до этого служил на одной из подводных лодок видяевского гарнизона.

Древние философы считали, что все происходящие в мире события, как и люди, связаны между собой. К сожалению, мы так отравлены материализмом, что нам трудно эту позицию. Нам не хочется верить в то, что человек – всего лишь частица огромной вселенной, что наша индивидуальность не так уж и уникальна, что мы не вершители своей судьбы, что наша гордыня, взращенная цивилизацией и подпитанная современными установками, является причиной многих наших бедствий.

Эта книга для тех, кто умеет думать.

12 августа 2000 года погиб Атомный подводный ракетный крейсер «Курск». Это случилось в Баренцевом море, подлодка дислоцировалась в гарнизоне Видяево. Те, кто постарше, хорошо помнят эти события, которые не только потрясли мир, но стали началом нашего беспокойного трагического века и первыми решительными шагами российского президента Владимира Путина.

Уже тогда мир начал меняться.

2000-й год стал началом нового века и нового времени, особенно для России. Он мог стать новым, возможно, более гармоничным временем. А мог взорвать мир. Смысл высокой трагедии в том, что она сплотила миллионы людей во всем мире, тысячи моряков и десятки тысяч военных моряков. Само это происшествие могло стать единым нравственнообразующим стержнем, на который бы нанизывались более близкие отношения между людьми и народами. Тогда еще было время для такой позиции, сегодня – нет.

Обо всем этом читайте в этой книге. Скажу лишь несколько слов о том, как я стала свидетелем тех событий. В 1999 году мы из подмосковной коммуналки переехали в Видяево, где муж стал служить по контракту на одной из подводных лодок. А меня пригласили работать в Седьмую дивизию инструктором по работе с семьями, а заодно исполнять обязанности летописца – дивизия готовилась к своему 35-летию, руководство планировало издать книгу. Так получилось, что я записывала все события подряд. Как журналист я работала в крупных издательских домах – в газетах «Жизнь», «Московский комсомолец», «Подмосковье сегодня», последние годы была заместителем главного редактора районной газеты. Пишу это исключительно для создания более доверительной атмосферы.

Наше повествование будет идти вслед за хронологией событий, которые я записывала в общие тетради, их набралось семь. Значительная часть книги посвящена Любви юных курянок.

Мой племянник погиб на войне.

Дениску все любили, малышом он был на редкость обаятельным и забавным, а когда вырос – стал добрым человеком. Характер, однако, у него был настойчивый и целеустремленный.

Запомнилось, что до трех лет племянник не разговаривал, а показывал знаками, что он хочет, например, месяц – делит ладонь пополам. А в три года заговорил чисто и правильно. Вот также – чисто и правильно – он строил свою жизнь.

Семья Мариненко в то время жила в Казахстане, Денис был средним сыном Вячеслава и Людмилы, моей сестры.

В 1995-м году они переехали в Мурманскую область, в тогда еще неизвестный поселок Видяево, где через пять лет грянула трагедия с подводной лодкой «Курск» – первым вестником нашего трагического века.

Видяево был закрытым военным гарнизоном, и это, конечно, влияло на судьбу местных мальчишек. Многие из них становились подводниками, у них и игры были морские: компас, штурвал, корабль посреди сопки, в зарослях шалфея мелькали вихрастые головки.

В положенное время Денис Мариненко закончил видяевскую школу. В положенное время отправился в армию. Служил в знаменитой Псковской дивизии воздушно-десантных войск. После окончания службы Денис заключил контракт с дивизией и прослужил еще четыре года.

Когда я у него спрашивала, сколько раз он прыгал с парашютом, он говорил, что не считал, много. А когда интересовалась, страшно ли прыгать с такой высоты, он смеялся и отвечал вопросом на вопрос: а что там страшного?

Денис, как водится в тех краях, стал подводником, служил на БАПЛ «Нижний Новгород». Семью почти не видел – вахты, дежурства, походы отнимали все его время. Только в отпуске удавалось тесно общаться со своими детьми, они мечтали после окончания службы уехать в Обнинск, где у Дениса были друзья и куда ездили каждое лето. Ребята росли хорошими, крепкими: четверо своих, и одного он усыновил, всего пятеро, семья немаленькая, кормить, одевать, растить – задача не из легких.

В 2021 году Денис был переведен в Печенгу, до конца контракта оставалась служить три месяца. На это время он и ушел на СВО, но контракт автоматически продлили всем бойцам – и вместо трех месяцев пришлось воевать два с лишним года. Трудно сказать, почему ребята уходят на войну – по разным причинам, и кроме желания защищать родину, наверное, есть и другие причины. Специальная военная операция и, как следствие, трагедии в приграничных городах, в том числе и в городе Курске – вот что стало связующим звеном между подлодкой «Курск» и нынешним временем.

Два раза Деня, так его звали друзья, приезжал в отпуск – уверенный, загоревший, казалось, знал что-то такое, чего нам уже не понять. Уже тогда был награжден медалью «За спасение» – переправлял на катере раненых с правого берега Днепра.

Последний раз, третий, был в отпуске в октябре 2024 года, и меня обдало холодом, когда я увидела его глаза – невыразимую тоску невозможно было скрыть.

Через две недели, 5 ноября 2024 года Денис Мариненко погиб на острове Долгий, который отделяет Егорлыцкий залив от Черного моря. Тогда он привез на катере обеспечение для бойцов, которые базировались на этом острове.

Мама Дениса узнала о гибели сына только через две недели. При каких обстоятельствах это произошло, никто не сообщил, посмертно Денис Вячеславович Мариненко был награжден орденом Мужества, редкой и достойной бойцов наградой.

Ему исполнился 41 год. Осталось четверо несовершеннолетних детей, младшему Андрияну только семь. Конечно, всем нам плохо без него, особенно детям. Как Людмила и Вячеслав пережили смерть сына, об этом не расскажешь. А он? Что происходит с человеком, точнее, с его душой, когда он умирает?

Не знаю, но вот что интересно. Мы знали, что Денис находится в Херсоне, что он служит рулевым на катере. Через три дня после его смерти мне приснился этот мальчик, веселый, красивый, спокойный, он сказал: зато я в море накупался вдоволь. Я позвонила сестре, она ответила: почему в море, он же на Днепре? И мы решили, что это сон-иносказание, мы не знали тогда, что его уже нет.

Прощался.

Эта книга посвящается моему племяннику, видяевскому подводнику Денису Мариненко, погибшему на СВО 5 ноября 2024 года.

На краю Земли

Самая крайняя точка Европейской части России – 68-я широта. Севернее – только маленький кусочек Норвегии, дальше земли нет – здесь хозяйничает Северный Ледовитый океан. Это Видяево – тот самый гарнизон, где в двухтысячном произошла трагедия, ставшая знаменитой. Но это потом, а сейчас – здесь царит безмятежность, как бывает в местах, где люди спаяны общими трудностями и общими надеждами.

Почему же люди не уезжали из этих мест, если было так трудно? А куда? Для многих эта земля была единственным местом, где у них был дом, другие прибыли на военную службу. А все мы были заложниками нашей страны, в которой наступили очень трудные времена – разруха, голод, безработица.

Но вот появилась возможность уехать, отдохнуть от полярного захолустья. А северяне остаются и почему-то иногда возвращаются, если уехали. Они любят эту землю, как бы ни парадоксально это ни звучало.

В этом году мы вновь побывали в Видяево. Суровая полярная ночь, бесконечный снег и чернеющие скалы – довольно мрачная картина, а видяевцы веселы и как будто довольны. Об этом говорят их улыбки, санки и лыжи, иллюминация на окнах в преддверии Нового года.

Губа Ара

Север – это собрание парадоксов. Полярный день и полярная ночь – один из них. Летом солнца так много, что жители обзаводятся плотными шторами, чтобы выспаться. В июне-июле солнце кругами ходит по небосводу, как заведенное. Днем – по малому кругу над головой, ночью – по большому над горизонтом. Проснешься, стрелки часов застыли на цифре «4» – то ли утро, то ли вечер? Глянешь в окно – солнце сияет, загорелые люди идут на пикник, грибники на сопках с корзинами бродят.

– День? – кричит в окно невыспавшийся мичман.

– Ночь! – хором отвечают с улицы.

Кстати, ориентиров на Севере нет. Солнце не в счет, компас водит за нос, с сопок видны одни сопки. Когда уходишь за грибами – любой встречный военный, запоминая, осматривает нас – на случай, если заблудимся.

Банальное утверждение, что на Севере много воды, не передает всей грандиозности этого явления. Вода везде – это речки, речушки, ручьи, моря и озера – и даже водопады. С самой высокой горы, нависающей над поселком, ее называют Слоновкой, видно, как разбегаются во все стороны ровные цепочки озер. На севере – до Баренца, на юге – до Мурманска, на западе – до Норвегии, на востоке сияет залив Ура-губа. В крохотных озерцах на вершине сопок вода так прогревается летом, что можно купаться. В заливе вода так холодна, что если какой-нибудь подвыпивший гражданин рискнет окунуться, то уже через семь минут он не жилец.

Видяевцы шутят, что на Севере два времени года – 11 месяцев зима, остальное – лето. А на мой взгляд сезонное распределение времен года все же выглядит по-другому: июнь – настала весна, июль – лето, август – осень, все остальное – зима. Зимой видяевцы впадают в спячку, фигурально выражаясь, конечно, в военном гарнизоне спать не полагается, но все ходят в сумраке как сонные мухи и ждут весну.

Из всех времен года видяевцы больше всего любят осень. Это свежий ядреный воздух, яркие краски, крепкий грибной аромат – и встречи друзей, которые вернулись из отпусков.

При чем здесь лорд Великобритании?

– За маленькую, но Империю! – любил произнести тост во время приезда гостей командир дивизии, контр-адмирал Михаил Кузнецов.

Северный флот владел искусством создания фасадов в совершенстве. У Седьмой дивизии блестящим был не только фасад. На фоне уничтожения ремонтных баз дивизия умудрялась выходить в море, поддерживая свою боеготовность всеми средствами.

Империя держалась на связях контр-адмирала Михаила Кузнецова, а также упорстве и креативности начальника отдела по воспитательной работе, капитана 1 ранга Ивана Нидзиева.

На столе у командира дивизии Михаила Кузнецова красовались разные металлические штучки – он то собирал их, то разбирал: колесики, винтики, шурупы. Как будто играл, но на самом деле за адмиральскими погонами Михаила Юрьевича стояла сложная судьба моряка-подводника, огромный опыт наплаванности – три тысячи суток своей жизни он провел под водой, это 23 «автономки», своего рода рекорд в нашей стране.

За техническую сторону службы 7 дивизии отвечал начальник штаба, капитан 1 ранга Владимир Багрянцев и его заместитель, капитан 1 ранга Виктор Краснобаев.

Империя процветала. Целые фуры из подшефных городов везли в Видяево продовольствие и сантехнику, трубы и ксероксы, мебель и технику. На дворе стояли трудные девяностые. Пишу это исключительно для того, чтобы современники понимали, как неоднозначно воспринималась обеспеченность и устойчивость Седьмой дивизии.

Приезжали к нам и звезды современной эстрады – Иосиф Кобзон, Юрий Антонов, группа "На-на", кстати, они были на "Курске", у меня сохранились фотографии – к сожалению, плохого качества.

И… прежде чем прийти к каким-то выводам о том, что же произошло с атомной субмариной, надо понять, каковы были предпосылки ее, чем жил и дышал российский флот. Комплекс причин возник не вчера, не в 2000-м, а гораздо раньше.

Конечно, не Седьмая дивизия, и не Первая флотилия и даже не Северный флот были причиной трагедии. Но и они тоже.

В укор Седьмой ставился «непотопляемый» "Комсомолец", который погиб в 1989 году (в Шестой дивизии и в другом месте базирования). Подводная лодка К-278 («Комсомолец») была гордостью страны: особо прочный корпус, мировой рекорд погружения (1027м.), 40 процентов живучести (против 14-ти американских). После трагического события Шестая была расформирована, а так называемый человеческий фактор «сослан» в Видяево, где была образована новая Седьмая дивизия. Условия жизни подводников изменились совсем не в лучшую сторону: прежняя база – обустроенный современный город, Видяево – заброшенный поселок с неразвитой инфраструктурой и с плохими бытовыми условиями.

– Седьмая дивизия начинала на пустом месте, – говорит Виктор Краснобаев. – Поселок вымерзал, оставался без воды и электроэнергии. Дивизия при переводе потеряла до 250 классных специалистов, которые вернулись в пункт первоначального базирования, не пожелав расстаться со своими обжитыми квартирами, местом работы членов своей семьи, школой, где учились дети. Это четверть офицерского и мичманского состава дивизии, членов экипажей уникальных титановых кораблей.

Но уже через четыре года в Седьмой дивизии пошли на боевую службу титановые корабли. За это время атомоходы дважды успели сходить на полюс и в высокие широты, несли боевую службу в Ноpвежском и Гpенландском морях, успели даже «снять с должности» 1-го морского лорда Великобритании.

Эта история была широко известна в дивизии, ею гордились. В 1996 году Атомная подводная лодка "Тамбов" несла боевое дежурство вблизи берегов Великобритании. А в это время у матроса Саши Ерохина возник острый приступ аппендицита. Судовой врач ничего не мог сделать – начинался перитонит. Командование в этих условиях разрешило лодке всплыть, Сашу забрал спасательный вертолет и отвез его в английский госпиталь. После этого случая он едва не стал национальным героем Тамбовщины, а на родной лодке на одной из торпед крупными белыми буквами была выведена надпись "За Ерохина!" – это шутка такая, подводная.

В Великобритании, однако, этот случай имел другой резонанс, там как раз шли учения НАТО, и в этот момент под носом великой морской державы всплывает русская подлодка. Палате лордов было не до смеха, а первый лорд Адмиралтейства Великобритании подал в отставку.

Но вернемся в предшествующее трагедии время. Например, по итогам «звездного» 1999 года дивизия заняла привычное четвертое место. Причиной послужило, в том числе, «низкий профессиональный уровень специалистов штаба». Ложь это или не ложь, трудно сказать, скорее, этакая дымовая завеса, которой можно оправдать все, что угодно. В дивизии были крупные специалисты военного дела, к примеру электромеханическую службу возглавлял лауреат Государственной премии, полученной им за освоение кораблей третьего поколения, капитан 1 ранга, сейчас вице-адмирал Виктор Бурсук. Начальник штаба Седьмой дивизии Владимир Багрянцев считался одним из самых перспективных командиров. Флагманский специалист радиотехнической службы Виктор Белогунь, участник всех дальних плаваний кораблей третьего поколения, имел огромный опыт использования современной аппаратуры для обнаружения подводных лодок.

Мало кто знает, что подводная лодка «Курск» после возвращения с последних учений должны были перебазироваться на прежнее место базирования. Это была катастрофа для моряков, многие собирались увольняться, потому что переводили только корабль, экипажу объявили: квартир нет и не будет. А это означало, что экипаж будет добираться на службу за 80 километров, практически не видя семьи, причем за свой счет. Уже в то время моряки скидывались на бензин для автобусов, которые подарили шефы. И делали за свой счет текущий ремонт сложнейшего сооружения: атомная подводная лодка в этом смысле похожа на космический корабль.

Трудно судить о военной необходимости передислокации, ломавшей судьбы подводников, но поговаривали, что была и другая прозаическая причина – сохранность адмиральских погон.

В Первой флотилии числилось 8 лодок. Из них 7 атомных субмарин стояли в Видяево, и 1 – под боком у руководства Первой флотилии в Западной Лице, прошу заметить, что эти сведения являются общедоступными и не являются подрывом обороны страны, Все экипажи Западной Лицы ходили в море на одной АПЛ или по-соседски занимали лодку в Видяево. Не раз и не два лодки после «автономки» возвращались разукомплектованными и восстанавливались Седьмой дивизией. АПРК "Курск" считался лучшим кораблем не только Северного флота, он был лицом Российского флота, особенно после последнего похода в Средиземное море.

– «Война» командования объединения была поддержана командованием флота, им нужен был атомный подводный ракетный крейсер «Курск», – продолжает Виктор Краснобаев. – В связи с тем, что количество кораблей на флоте резко сократилось, а количество штабов и тыловых структур осталось прежним, было необходимым сокращение управленческих структур флота, а это и сокращение адмиральских должностей. Так, при сокращении объединения подводных лодок, сократится как минимум пять адмиральских должностей.

– Раньше АПЛ ремонтировали на плавбазе Специализированной производственно-технической базы (СПТБ-6), потом объявили, что денег на ремонт плавбазы у флота нет, а стало быть, и сама она не нужна. Плавбазу уничтожили, и встал вопрос – где ремонтировать "Курск"? Только на новом месте базирования, где есть свои СПТБ, – поясняет Виктор Краснобаев.

Сегодня, да и после курской трагедии много говорили о нарушении технологий, развале флота, невыполнении флотских требований к безопасности, неумелом руководстве и так далее. Наверное, это все правда. Но в то же время комментаторы забывают, какое это было время и что разруха сопутствовала не только флоту, но и всей стране.

Задолго до этих событий начали продавать военные корабли и распиливать новейшие субмарины, уничтожать ремонтные базы, списывать спасательные аппараты. Подводники научились самостоятельно проводить ремонт из подручных материалов либо покупали запчасти в складчину. Это сегодня выглядит более чем странно – высочайший технологический уровень современных субмарин и приваренные или подвязанные провода, самодельные трубки – тогда это была реальность, способ выживания. На «Курске», к примеру, нашли оригинальный способ замены аккумуляторных батарей. Накануне трагедии я видела на заднем крыльце штабного здания выгруженные аккумуляторные батареи. «Шефы помогли достать составляющие, а придумали у нас в дивизии», – ответил на мой вопрос заместитель командира по воспитательной работе АПЛ Александр Шубин. Не уверена, что этот факт имеет значение для гибели корабля, но то, что он иллюстрирует крайнюю степень разукомплектованности флота – безусловно!

На войне как на войне

Да, на войне, как на войне: свои подданные, свой барабанный грохот, свои регалии и своя тактика. В роли воинов – матросы и офицеры, которые больше всего страдают от флотских разборок. Забегая вперед, скажу, что после курской трагедии мало что изменилось в то время. Только спустя несколько лет флот начал меняться в лучшую сторону, как и вся наша страна.

К 2001 году в СССР и России была построена в общей сложности 261 атомная подводная лодка (АПЛ) – больше половины всех мировых субмарин. В основном это были корабли второго поколения с обычным вооружением. Именно на них подводники стяжали себе славу настоящих морских волков, именно эти АПЛ в свое время по многим показателям опережали американские подводные корабли. Мы первыми всплыли подо льдами Арктики («Даниил Московский»). Первыми создали самые прочные титановые корпуса (945 проект). Первыми – самую глубоководную АПЛ («Комсомолец»). Первыми стали стрелять из-под шапки льда межконтинентальными баллистическими ракетами («Тайфун»).

Где сейчас эта гордость? Распилены, уничтожены, ликвидированы. К 90-м годам флот был сокращен на 45 процентов, задушен недофинансированием. Стапели новостроя пустовали, ремонта требовали почти все корабли. Срок службы российских атомных лодок сократили с 20 до 10 лет, так боеспособные лодки уходили «на кладбище». Это факты из статьи «Бей первой, Катя!», опубликованной в газете «Аргументы недели», автор Альбина Коновалова.

Были и предвестники трагедии. Только при мне в Видяево произошло их несколько.

В марте 1997 года на центральном посту "Курска" повесился матрос.

В июне 1997 года с кручи в глубину озера ныряет автобус с московской делегацией шефов. Тогда от разрыва сердца умер матрос-«срочник», не имевший допуска на перевозку людей – автобус летел со скалы высотой десять метров.

17 сентября 1999 года во время выхода в море на АПРК "Псков" погибает капитан 3 ранга В.И. Возиян (он был «курским»). Он вошел в реакторный отсек, заполненный фреоном-114. Этот случай не получил огласки, безутешной вдове быстренько выдали квартиру в Питере.

Особого внимания заслуживают бесконечные проверки К-141, причем вопреки Корабельному уставу ВМФ, который запрещает проведение в дни осмотров и ремонтов мероприятий по боевой подготовке. С 19 по 27 июля 2000 года на «Курске» проводился планово-предупредительный ремонт. И в те же дни проходили тотальные проверки: 20 июля, 25 июля, 26 июля, 27 июля.

Причиной гибели БАПЛ «Курск» стали не эти факторы, но они, безусловно, сыграли свою роль в трагедии. На алтаре подводного братства в то время находилась огромная масса здоровой части нашего общества – офицеры младшего и среднего состава. Они в свое время ушли разочарованными и преданными руководством флота.

Глава 2. 1999 год.

Ворона кидается кирпичами.

Когда подводная лодки уходит в автономный поход, наступает пора бытовых проблем. Вот здесь и нужен инструктор по работе с семьями, который держит руку на пульсе оставшихся в гарнизоне семей. Женщины с маленькими детьми на это время, как правило, уезжают к родителям, «на материк», как говорят, хотя Видяево находится на полуострове – Кольском, как вы знаете.

Другие остаются, и у них возникают разные проблемы, чаще всего бытовые. Но бывают и другие, например, устройство ребенка в детский сад, получение пайковых денежных средств, помню, однажды решали, что делать с дочерью подводника, подростком, которая что-то своровала в школе. Конечно, бытовые проблемы существуют и до «автономки», но отремонтировать сантехнику или починить кран не всегда удавалось, не хватало сил и средств на всех моряков. А вот если муж ушел в плавание – это святое для коммунальных и руководящих служб. Этими вопросами и занимается инструктор по работе с семьями.

Все события и планы записываю в толстые тетради – по датам и по экипажам. Их никто не конфисковал в отличие от других материалов. Седьмая дивизия готовилась к празднованию 35-летия, поэтому я оказалась на должности инструктора, которую по старой флотской традиции обычно занимают жены высокопоставленных офицеров.

Такие мирные, такие злободневные записи. Например, 31 мая 1999 года – прием у начальника гарнизона. Решить надо такие вопросы: ремонт подъезда, получение пайковых или пособия по уходу за ребенком. А вот необычная просьба: установить козырек над подъездом, ворона подкарауливает людей и сверху кидает обломки кирпичей.

Следующая запись – 29-31 мая приезд Воронежской делегации шефов АПРК «Воронеж». Экскурсия по музею, посещение храма, знакомство с родной субмариной. Гости с удивлением оглядывают зону отдыха – сауну, душ, бассейн, тренажеры в спортзале, телевизор, магнитофон, аквариум, кресла в комнате отдыха. Затем следует обед в кают-компании и разные приветственные речи. Одна из гостей рассказывает, как отправляла сына служить на подводную подшефную лодку, как волновалась, глядя на его тоненькую шейку. И вот результат – сын вернулся крепким, накачанным, здоровым.

В 1999 году приезжали гости из Свято-Данилова монастыря, провели Вечер духовной песни.

5-7 июня 1999 года прибыла делегация шефов из Тамбова подводной лодки «Тамбов». Такие праздники готовились тщательно и с большим размахом. Если позволяла погода, в сопках устанавливали столы с традиционной ухой из семги, готовили шашлыки. Много пели, шутили и говорили прекрасные тосты. Часто гостей прогуливали на катере до полуострова Рыбачий.

10-12 июля 1999 г. – Курская делегация шефов АПЛ «Курск». В программе – посещение крейсера «Петр Великий», авианосца «Адмирал Кузнецов», и, разумеется, К-141. А затем праздник на берегу речки Уры, территории Ура-губинского рыбколхоза, откуда губернатор Курской области Александр Руцкой вывез целый багажник семги, которую он вместе с молодой супругой наловил с маленькой лодочки на маленькой речушке. Но мы, конечно, видели, что речка была перегорожена сетями и «лов» велся большими сачками. Потом машину губернатора погрузили в грузовой люк самолета Руцкого. Я ничего не имею против Александра Руцкого и его жены, а также против семги. Губернатор много сделал для экипажа до гибели подлодки – и много для членов семей экипажа. И семгу, он, наверное, любит… Просто показываю картинку двойных стандартов.

24 июля прибыла Костромская делегация шефов субмарины «Кострома». Один из них с редким мужским именем Альбин Еремин сказал:

– Вас, подводники, у нас в Костромской области знают больше, чем в Мурманской. Когда вы к нам приезжаете, у нас весь Судиславский район перестает косить.

5-7 сентября 1999 года была московская делегация шефов БАПЛ «Даниил Московский». Для шефов подготовили любопытный сюрприз – осмотр системы противовоздушной обороны, а затем труднейший спуск с высокой гористой сопки в ущелье, а там – накрытые столы. Накануне моряки с ног сбились, собирая по всему поселку резиновые сапоги нужного размера.

17 сентября – Курская делегация.

23 октября 1999 года – Тамбовская делегация.

Гости были в восторге от таких приемов. И все это было таким настоящим и искренним. «Сердце истосковалось по чистым людям, которых мы здесь видим», – сказала одна из гостей. Такими она их видела, такими они и были в своем большинстве.

«Автономка»

В середине сентября 1999 года начинаем подготовку к возвращению БАПЛ «Курск» из автономного плавания. 13-14 сентября 1999 года я посетила все семьи АПЛ «Курск», на то время в Видяево жили 17 семей, еще 8 должны были приехать. У женсовета свои заботы, записываю, где взять поросят (именно так: зажаренным поросенком встречали подводников в годы Великой Отечественной войны); как этих поросят запихнуть в обычную духовку; придумать памятный знак; подготовить стол для матросов-срочников.

Летом 1999 года БАПЛ «Курск» вернулась прославленной из похода по Средиземному морю, где уже длительное время ни один корабль ВМФ не плавал.

Известный автономный поход АПРК "Курск", после которого Геннадий Лячин удостоился приема у Владимира Путина, проходил с 5 августа по 19 октября 1999 года. Если быть точным – он был первым и стал последним. АПЛ прошла по всему Средиземноморью, обманув бдительность соперников. На экипаж посыпался дождь наград – 72 члена моряка были представлены к высшим государственным наградам, Геннадий Лячин – к званию Героя России, субмарина признана лучшей на соединении. 5 боевых служб и соединений АПРК признаны отличными. И высшей победой в гарнизоне считали визит командира к Президенту страны, где Геннадий Лячин держался достойно, чем снискал почет и уважение.

К-141 вернулся из похода.

Фильм был снят под водой моряками БЧ-5 (электротехническая боевая часть корабля) 01.10.1999 г.

Наверху – ласковое Средиземное море. А внизу, на крейсере «Курск» – своя жизнь. Ребята выпускают стенгазету.

«Боевой листок", 20 августа 1999 года, Максим Сафонов:

«Хочется особенно отметить, что наша ПЛ выполняет задачи боевой службы при активном противодействии стран НАТО. Пройдено два противолодочных рубежа, где нас ждали самолеты ПЛА "Нимрод", ББК Норвегии, Ирландии, Англии, АПЛ США и Англии.      Конечно, приятно сознавать, что нашему крейсеру уделяется такое внимание, но не стоит забывать и об основном качестве ПЛ – скрытности и постараться сделать так, чтобы все противолодочные силы НАТО остались в пролете".

Другой эпизод – экипаж празднует под водой День минера. «Хотя корабль – мужского рода, – говорит капитан 2 ранга Анатолий Гончар, – но лодка женского рода, и поэтому мы все любим ее».

Проводится финал игры "Что? Где? Когда?" Ребята разыгрывают сценку "Дети капитана Гранта". Первый сын – капитан-лейтенант Дмитрий Колесников сидит со сдержанной улыбкой. Второй сын – каплей Дмитрий Репников произносит: «Наш корабль любит также открывать моря и океаны, но открывает их для себя». Третий сын – каплей Максим Сафонов. Роль сестры Терезы, студентки университета Дружбы народов исполняет мичман Максим Вишняков: тряпица вместо юбки, капор.

Ребята поют под гитару. Самые удачливые игроки – Дима Репников и Дима Колесников. Сверкают улыбки, блестят озорные глаза. Ну и так далее, после трагедии все это приобретает какое-то особенное значение.

В октябре 1999 года я встречалась с экипажем К-141 на борту корабля, в командном отсеке, брала интервью у тех, кто был на дежурстве.

– Лодка новая, и важно было проверить, насколько надежными окажутся ее материальная часть, особенно в сложных условиях большого противостояния противолодочных сил флотов НАТО, – рассказывал после похода Геннадий Лячин. – И экипаж проходил испытание на зрелость и стойкость. Задача была такая – поиск и слежение за авианосными ударными группировками потенциального противника. Нам пытались активно противодействовать в первую очередь патрульная противолодочная авиация, а также надводные корабли и подводные лодки. Мы их своевременно обнаруживали, но случалось, что и они нас засекали. Но установить за нами длительное устойчивое слежение они не могли.

Однако, "звездность" экипажа оказалась мнимой – из 72 человек награды получили только 23 подводника. Ребята недоумевали, они-то точно знали, какие чудеса изобретательности и, не лишним будет сказать, – героизма – проявили в ужасающем пекле Средиземноморья.

– У нас буквально воздух к легким прикипал, – рассказывал мичман Сергей Калинин.

– Мы прошли Сардинию, море Альборан, были рядом с Пальмой-де-Майоркой. Подходили к «натовцам» вплотную, причем порой даже на перископной глубине и даже не ожидали, что они не такие профессионалы, какими кажутся…                                                – Они нас несколько раз цепляли, но всякий раз быстро теряли, – добавляет каплей Сергей Любушкин. – Мы нанесли 5 условных ракетных ударов по их кораблям, поставили 1 200 буев.

За обнаружение "Курска" командование Шестого американского флота объявило премию своим командирам.

– Как вела себя аппаратура лодки во время этого похода? Она ведь довольно чувствительна к жаркому климату, – это вопрос к гидроакустику старшему мичману Ивану Нессену.

– Одной из задач боевого похода была как раз проверка всех систем, – ответил он. – Но сбоев в работе не случалось. На АПРК установлено современное радиоэлектронное оборудование. При этом роль гидроакустика снижается?      Квалификация акустика очень важна даже в условиях высокой автоматизации, – ответил Нессен. – Автоматизация – штука хорошая, но сложная: техника вещь капризная, человек – безотказен. Если гидроакустик не умеет классифицировать шумы – лодка идет, как камикадзе.

Мичман Нессен во время "автономки" был признан лучшим оператором поста – благодаря его мастерству первый надводный корабль был обнаружен в ближайшие сутки боевого дежурства. Нессен не попал на последние учения в августе 2000-го по чистой случайности. 11 августа 2000 года он поехал за зарплатой для экипажа и должен был привезти ее в место базирования, где лодка стояла под загрузкой. Но, прибыв на пирс, он увидел, как К-141 в 11 часов вечера уходит в море. «Эх, не успел! – с досадой сказал Нессен. – Когда они теперь деньги получат…»

На 15 октября 2000 года было назначено второе автономное плавание АПЛ – на этот раз в составе большой группы кораблей.

В начале августа 2000-го ребята ходили на пикник на Питьевое озеро, снимали фильм и об этом. «Если нас не будет, чтобы жены наши были вместе», – звучит голос Анатолия Беляева.

Сережа Калинин играет на баяне: "Когда усталая подлодка из глубины идет домой"… Камера выхватывает лица – кто улыбается, а кто серьезным стал. «Мне нравится эта природа, это время года, – говорит Дима Репников, – но я хочу, чтобы следующая наша встреча проходила на южном берегу Крыма или на Майорке, которую мы только в перископ видели». «Эх, какой день рожденья я закачу детям!» – мечтает Василий Кичкирук. А в это время Наташа и каплей Сергей целуются в кустах. Оператор подкрался и снял эту сценку. Влюбленные убегают. Дима Леонов играет на гитаре.

Они все погибли – фильм-реквием.

Глава 3. 2000 год.

Новый год с обманом.

Новый, двухтысячный год начинался грустно.

Подводники одной из субмарин неожиданно вернулись из похода из-за поломки корабля. Эту случайно возникшую нештатную ситуацию командование Седьмой дивизии решило использовать для дезориентации противника. Сюжет для телевидения был задуман адский – как в голливудском блокбастере. Подводники встречают Новый год в открытом море. Антураж был настоящим: летит вертолет, оператор спускается по лестнице с неба, машет рукой. Участники усиленно веселятся.

На самом деле съемка проходила в чреве подводной лодки, которая стояла у пирса Видяево. артистов согнали с других подводных лодок.

Съемочная группа быстренько сняла кадры и удалилась, якобы, на вертолете, не забыв прихватить свой реквизит в виде ватных шариков и искусственной елочки.

Подводники не очень веселы, скорее, подавленные.

Постановщик сюжета Иван Нидзиев доволен:

– Ну мы и сделали НАТО, – потирая руки, говорит он.

Наверное, не бывает лжи во спасение – бывает просто ложь. С нее начинался 2000-й год.

Глава 4. Последние встречи

День был ослепительно солнечным – на дворе стоял март 2000-го года. На лыжи в Видяево встали даже те, кто в глаза не видел лыжни. Я возвращалась с сопок, а они шли из поселка: женщина – неумело, неловко, он – поджидая ее. Сойдя с лыжни, я тоже ждала, сняв свою теплую шапку и повесив ее на лыжную палку. Пара, наконец, поравнялась со мной, и я поспешно надела шапку на слипшиеся от лыжного демарша волосы – мужчина был начальником штаба дивизии, где я работала: Владимир Тихонович Багрянцев.

Едва кивнув мне головой, "сам" укатил вперед, а мы с его женой Катей остались.

– Я в этом году первый раз вырвалась, – призналась я.

– А я?! – восклицает она. – А я вообще первый раз в жизни на лыжи встала! – мы отчаянно хохочем: оттого, что солнце, оттого, что день теплый, оттого, что жизнь вроде бы прекрасна.

И вдруг застываем, одновременно оглядываясь на Владимира Тихоновича. Он легко бежит вверх по склону. Почему-то защемило сердце. Мы молча смотрим ему вслед – как будто тень пролегла между нами и им. Это пронзительно яркое воспоминание терзает сердце необъяснимой тайной – как мечта о чем-то несбыточном, как грядущее расставанье…

Солнце слепит глаза. Мы здесь, в реальности. А он уходит, вверх по серебристому свету. Как будто в никуда. Странно одинокий посреди искрящегося безмолвия.

Память не вечна, как и жизнь! Я не могу не рассказать о них. Все, что знаю и все, что помню! Пусть это будет мой посильный вклад в память о погибших подводниках.

Владимир Багрянцев

– Извините! – сказала я, увидев на диване моего шефа какого-то человека.

– Входите-входите! – мой начальник, заместитель командира дивизии по воспитательной работе Иван Нидзиев любит, когда его окружают люди. Он хорошо знает, что "короля делает свита…"

Я вхожу и жду, когда эти двое решат свои вопросы. Наверное, мичман какой-нибудь, – решаю, глядя на растянутые «треники» посетителя.

Наконец, разговор окончен, и посетитель говорит по слогам:

– Спа-си-бо!

Тем и запомнился. Кто он такой, я, естественно, не спрашивала – субординация-с-с, господа невоенные! Но как же меняет человека одежда!

5 июня 1999 года в нашу дивизию прибыла делегация шефов из Тамбова – на БАПЛ "Тамбов". Обед на борту подлодки – один из самых важных пунктов двухдневной программы. В кают-компании за маленькими столиками плотно разместились хозяева и гости вперемешку. Я не только обязана присутствовать на мероприятиях такого рода, но и записывать все, что сказано. "Вы ведете летопись дивизии!" – говорил мне Иван Иванович. Но я уже тогда догадывалась, что я не просто "веду", я тут для солидности – и мы, дескать, не лыком шиты, и у нас, дескать, свои журналюги есть.

– Не мешайте мне работать, – говорю соседу слева, какому-то лейтенанту, который отвлекает меня разговорами. – А то мой начальник строго посматривает.

Демонстрируя трудолюбие, достаю из-под себя тетрадку и записываю очередной тост – какой-то перл типа "Пусть всегда будет солнце, небо и подводники!"

– А чего бояться, когда у нас за столиком сидит сам начальник штаба? – отвечает лейтенант.

– Где? – я чуть не упала с прикрученной скамьи: начальник штаба – это второе после командира лицо в дивизии.

– Напротив вас! – ужасно доволен лейтенант.

Напротив сидит тот самый человек – "мичман" в растянутых «трениках», но уже в погонах капитана 1 ранга.

Это и был Владимир Тихонович Багрянцев. В первую нашу встречу он приходил решать какие-то "билетные" вопросы, так как был в отпуске.

До трагедии оставалось чуть больше года. За это время мы не только хорошо познакомились с семьей Багрянцевых – мы подружились. Они все замечательные, но Владимира Тихоновича я и тогда, и сейчас считаю самым светлым, ярким, искренним и добрым человеком…

В нашей дивизии Багрянцев совсем мало прослужил. Почти вся его служба проходила в Западной Лице. Молодым лейтенантом в 1982 году он пришел на корабль "К-206" (бывший "Минский комсомолец"). Рос вместе с кораблем: со стапелей и до распилки. Подлодка вошла в историю флота, как инициатор какого-то крупного соцсоревнования.

Его служебная карьера складывалась довольно удачно – в 44 года он стал начальником штаба 7 дивизии. Поговаривали, что Багрянцев будет командиром дивизии, когда Михаил Кузнецов уйдет на пенсию. В дивизии только у них двоих была за плечами военно-морская академия. Три раза Владимир Багрянцев был в автономном плавании, последний раз – в должности старпома.

Интервью с Владимиром Тихоновичем состоялось 31 мая 2000-го года, это уже для будущего сборника, поэтому вопросы носили несколько официальный характер. Но Багрянцев и здесь отличился индивидуализмом, демонстрируя редкую неординарность ответов, часто идя не только вразрез с общим мнениям, но и наперекор ему. Одним словом, он был хулиганом даже в офицерском кителе.

– Владимир Тихонович! Вы считаете себя решительным человеком?

– Ко-неч-но! – позднее я заметила, что так вот, по слогам, он говорил, чтобы скрыть смущение. – Каждый должен быть решительным человеком. Сначала нерешительность становится поступком. Потом чертой характера. Потом и судьбой.

– А если решение неверное?

– Моряк имеет право на неверное решение. А вот на нерешительность – такого права у него нет. Лучше исправить неверное решение, чем не принять никакого.

– Как все-таки принять правильное решение?

– Информация – оценка обстановки – решение! – коротко ответил он. – Если из этой цепочки происходит выпадение звена – это и влияет на правильность решения.

Когда наше телевидение рассказывало всему миру, что подводники сидят в тесном плену подлодки и ждут помощи – я уже тогда понимала, что их нет в живых. Потому что не таков Багрянцев, чтобы сидеть и ждать помощи. Он брал на себя ответственность, он умел спросить, умел и ответить, он первым шагал туда, где опасно.

Своим учителем Владимир Тихонович считал Михаила Моцака – довольно одиозную фигуру последующих событий. В то время Моцак был вице-адмиралом, заместителем командующего Северным флотом. По всей видимости он сыграл какую-то неверную скрипку в "Курских" событиях. Я его не обвиняю – его обвиняли родственники, у которых в то время было обостренная интуиция. Странно и страшно столкнула их судьба.

Но вернемся к интервью – Владимир Тихонович рассказывает случай с часами, как будто списанный из советского фильма.

Итак, Багрянцев опоздал на совещание к Михаилу Моцаку, который тогда был начальником штаба в городке, при этом сослался на часы.

«Выкиньте свои часы!», – сказал тот, как всегда формально советуют в таких случаях.

«Так точно!» – ответил Багрянцев и тут же выкинул в форточку начальника штаба свои именные часы с надписью "За ракетную стрельбу!"

Не могу сказать, как отнесся Михаил Моцак к подобному "закидону", но, наверное, Багрянцеву он больше не давал таких безответственных советов.

Кабинет начальника штаба увешан вымпелами и значками. Владимир Тихонович достает значки еще из сейфа, штук 200. На стене, на том месте, где обычно у хозяина такого кабинета висит портрет первых лиц государства, – деревянная картина с романтичным таким сюжетом: тоненькая девушка машет кому-то платком.

– Какие недостатки вы хотели бы исправить у себя? – спрашиваю я.

– Никаких! – это стилистика его ответов.

– Почему? У вас разве их нет?

– Есть. Только это мои недостатки. Есть личные, есть семейные проблемы, – говорит он. – Они существуют, и от этого не уйдешь. Раньше как считали: "Если семья мешает службе – брось семью!" Я так никогда не думал. Понимаю, что проблемы не могут считаться аттестацией профессиональной состоятельности. И даже часто наоборот бывает: благополучный на всех смыслах человек ничего не достигает.

Это шло вразрез с тем, что я знала о флотском менталитете, где отслеживался каждый личный шаг.

Думаю, что Владимир Багрянцев был глубже и духовнее многих окружающих людей. И гораздо образованнее: Владимира Тихоновича считали серьезным специалистом по военной истории, он много писал для специальных журналов. Как раз накануне он написал работу по обобщению опыта стратегии подводных лодок, собирался везти ее в главный штаб. Это был немногословный человек, говорил точным, ясным и грамотным языком, нечленораздельного мычания не переносил.

– Как Вы себя оцениваете, Владимир Тихонович! Как строгого командира?

– Как разного. Если нужно для дела – иду на конфликт!

Что такое конфликт для Багрянцева? В дивизии не очень-то боялись его громогласной ругани – ругался он громко и беззлобно, с купеческим этаким размахом, но никогда при этом не подставлял невиновного.

Но мы продолжаем наше интервью.

– На какой нестандартный поступок вы способны, Владимир Тихонович?

– Скажем так: не на какой, а – способен! Больше того убежден: способность на нестандартный поступок считаю необходимым условием военной стратегии. Кто действует по правилам – тот проигрывает. Возьмите, к примеру, Гаджиева. Во время войны он применил неожиданный тактический прием: всплывает, дает артиллерийский огонь, уходит на глубину. Раз всплыл, два… На третий немцы его и потопили.

Во время нашей беседы в кабинет входит кто-то из офицеров.

– Я выговоров не боюсь, – ведет параллельный разговор Багрянцев. – Мне их можно на зипун навешивать, как это делали польские крестьяне с грамотами.

– Флот же напугаем таким решением! – возражает офицер.

– А флот и нужно пугать! – отвечает он.

Он просил меня не писать об этом в очерке, но это было при жизни…

"Не бывает преступных приказов, что есть просто приказ, и я обязан его выполнить!" – сказал он то, о чем я его не спрашивала, как будто знал, что через один год, два месяца и восемь дней он станет жертвой такого приказа.

Владимира Тихоновича в дивизии любили. Из-за редкого обаяния, из-за простоты и открытости, за то, что в нем не было ни капли офицерского высокомерия.

– А вы знаете, как мы его называли? "Медовым", – рассказывал каплей Сергей Григорьев.

Он ждет, когда я спрошу, почему? И я спрашиваю.

– А он однажды весь мед, присланный из Нижнего Новгорода, единолично съел. Да это что? Он всегда что-нибудь жевал, мог и бутерброд чужой доесть, так машинально.

– Море любит сильных! А сильные любят поесть! – говорил Багрянцев, наливая мне кофе в своем кабинете и подкладывая бутерброды.

Только потом я поняла, почему он, завидев меня в штабном коридоре, кричал:

– Альбина! Зайдите ко мне! У меня есть дело!

Пока я пыталась понять, какое у него ко мне дело (а дел у него в принципе ко мне не могло быть), он пытался меня подкормить. Тема эта непростая для гарнизона. Когда некоторые говорят, что краски, дескать, сгущены, я вспоминаю, как дети рылись возле мусорных баков, отыскивая бутылки для сдачи, как целая группа видяевских ребят отравилась арбузами из тех же баков.

Наша большая семья с тремя детьми жила трудно – Владимир Тихонович если не знал об этом, так догадывался. На свою зарплату в восемь тысяч он умудрялся содержать семью и по возможности помогать другим.

Мои младшие дети, возвращаясь от Багрянцевых, иногда приносили корзинку с фруктами.

– А тетя Катя сказала, что у них испортятся! – объявляли они, и я отворачивалась, чтобы скрыть слезы.

Но, разумеется, Багрянцев не был идеальным человеком, он не был даже правильным. В нем был русский размах и удаль, и я думаю, что флотская дисциплина давалась ему с трудом. Отец Владимира Багрянцева, Тихон Андреевич, бывший флотский журналист, рассказывал позднее, что у них дома в Севастополе вечно болталась целая «банда» курсантов, Володиных друзей, которых кормили борщом и компотом.

– Я тогда на флоте служил, – рассказывал позднее Тихон Багрянцев. – Я на корабль, и он, маленький, со мной. Лазил по отсекам, что-то крутил, вертел, нравились ему корабли.

– В Академию поступил без проблем, – продолжает Тихон Андреевич. – Но в Питере семья жила тяжело. По ночам работал то грузчиком на вокзале, то машины перегонял. И был случай в биографии сына, когда он пошел в атомный реактор. Я спросил, зачем он туда полез. Он ответил: «Батя! Если бы не полез, не было бы ни меня, ни экипажа!»

Багрянцев был отчаянным жизнелюбом. Независимым, веселым, дерзким и порой сумасбродным.

Он просто любил жизнь! И за это его любили люди!

Пусть он таким и останется на нашем берегу памяти!

Екатерина Багрянцева, жена.

Наш рассказ о том времени будет неполным без Кати Багрянцевой.

До приезда Багрянцевых церкви в Видяево не было, да и зачем храм в военном гарнизоне, где верующих – пальцев одной руки хватит?

Потом в 1999 году стали появляться объявления о богослужениях – я не обращала на них внимания: какие богослужения, когда храма нет, секта, наверное, какая-то… В Видяево действительно в то время то буддисты собирались, то кришнаиты активизировались, был даже один свидетель Иеговы. Церковные события шли параллельно с моей жизнью, не касаясь работы и жизни ни одной гранью. А между тем, Катя Багрянцева развернула бурную деятельность, организовав постоянные богослужения в Доме офицеров, служить приезжал батюшка из Западной Лицы. Но я как-то не связывала эти события вместе. Катя – стройная красивая женщина, в ярком цветном сарафане, и где-то там на задворках гарнизона церковь без церкви....

И вот однажды вижу на приеме у начальника гарнизона, где я должна присутствовать, как инструктор 7 дивизии, жену начальника штаба Екатерину Багрянцеву, которая скромно стоит в общей очереди просителей.

– Господи, Екатерина Дмитриевна! Вы-то здесь что делаете? Неужели Владимир Тихонович не решил бы ваши вопросы? – спросила я.

– Нет, нет, это не семейное, – быстро сказала она. – Речь идет о выделении помещения под храм.

Осенью 1999 года помещение было выделено – это был весь первый этаж пятиэтажного здания. "Супермаркет" было написано во всю ширину стеклянных витрин. Ободранные стены, разбитые окна, отсутствие отопления, заколоченные верхние этажи, из пожарного крана хлещет вода, стекая в подвал. Все это напоминало гражданскую войну, а не церковь. Но надо было знать Катю Багрянцеву, чтобы понять, что у нее не опустились руки. Прихожанки сами сделали ремонт, сами его оформили, принесли всякие покрывала, иконы и свечи из дома.

И церковь заработала, назвали ее Свято-Никольской, в храм потянулись люди, батюшки, правда, по-прежнему не было. А какие праздники там устраивали – у Кати, безусловно, организаторский талант. Помнится, что мы дома тоже лепили баранчиков из ваты для театра.

Позднее в гарнизоне открылась воскресная школа, и мои дети тоже ее посещали. Работала она… в квартире Багрянцевых. Екатерина Дмитриевна всегда старалась накормить ребятишек.

– Вам не мешают занятия? – как-то спросила я у Владимира Багрянцева – занятия проходили по выходным.

– У нас же три комнаты, да еще лоджия, – смеялся он.

Настоятель храма, отец Сергий появился в гарнизоне только летом 2000 года – едва ли не накануне трагедии. В те дни, когда вся страна молилась о здравии моряков, церковь была открыта почти все время, службы проводились несколько раз в день.

Никогда не забуду, как истово верили матери – на коленях, ползком через весь храм. Катя держалась стойко, она ведь верила, что Бог спасет ее мужа. Несколько раз она говорила: "Володя такой намоленный, такой намоленный…" – Багрянцев в прошлом был из церковной среды.

Новый храм построили буквально за несколько дней. Он и теперь стоит. Рядом кто-то разбил клумбу в виде подводной лодки – сейчас ее нет.

Екатерина Дмитриевна была очень активна в дни трагедии, старалась всем помочь прийти в церковь, вернее, к церкви.

Довольно скоро они уехали в Санкт-Петербург, где получили квартиру, и где живет ее мама. Год спустя мы встречались с ней в Санкт-Петербурге. Екатерина словно поселилась в Серафимовском храме, на кладбище которого похоронен Владимир Тихонович. Этот храм любил и Владимир Багрянцев. Теперь она здесь работает: готовит еду, моет посуду, убирается.

– Мне неважно какую работу выполнять, – говорит Екатерина Дмитриевна. – Главное, что муж тут рядышком. У моего Володи был свой духовный отец – Василий. Сейчас он мой наставник.

На поминальные мероприятия на Серафимовское кладбище в 2001 году Екатерина Дмитриевна опоздала, но словно свет возник при ее появлении, хотя света и так было много – день стоял удивительно жаркий для Питера. Все кинулись ее обнимать, целовать. Прошло какое-то время, прежде, чем очередь дошла до меня. Мы обнялись очень тепло и сердечно. Вот и все.

Игорь Багрянцев, сын

– Мама! А где Америка? – спросил мой маленький сын.

– А вон там, за речкой! – ответила моя сестра.

За речкой клубились дымки из открытых форточек, за речкой стояли сравнительно комфортабельные дома. Улица Заречная уходила вверх. В гололед машины плавно сползали на нижнюю площадь, где и оставались стоять до лучших времен.

На самом высоком месте гарнизона – школа. За ней – дом, где жили Багрянцевы. У них третий этаж, на втором – командир 7 дивизии Михаил Кузнецов.

Возле этого "кузнецовского" подъезда сопка круто обрывалась вниз. Позднее в одном из домов мне тоже дали квартиру. Через два дома от нас – квартира Лячиных. Склоны сопки поросли высоченными зарослями Иван-чая и крошечными, вровень с кустами, березками. Это живописное место любили дети. Зимой здесь самая замечательная горка. А летом тут и там среди камней мелькают детские головки. На площадках, устроенных природой, дети играют в "дом", в "гости", в "подводную лодку".

Здесь и подружился мой сын Сережа с Игорем Багрянцевым. Обоим было по 12 лет. Наш дом от дома Багрянцевых стоял на расстоянии 50 метров в длину и на таком же – в высоту. И целый день ватага мальчишек носилась туда-сюда: в Видяеве редко закрывают двери.

– Игорь, знаешь, какой справедливый! Игорь сказал…Игорь придумал..,– взахлеб рассказывал мой сын.

Игорь действительно отличался от своих сверстников. В нем не было застенчивости, свойственной подросткам. Кто-то назовет мальчишку дерзким, а мне нравилось, что со взрослыми он общался на равных. Но при этом он мог проявить редкую воспитанность и такт. За этим открытым веселым взглядом угадывался характер.

К тому времени я уже знала Багрянцева, как строгого начальника штаба нашей дивизии, но мне и в голову не приходило, что Игорь – его сын. Мне казалось, что сын капитана 1 ранга должен быть более рафинированным, что ли. Игорь-же, скорее, походил на уличного мальчишку – мог и подраться.

Багрянцев обожал своего младшего сына. Они были очень похожи – то же обостренное чувство справедливости, та же бесшабашная смелость. Мне казалось, что Игорек был смыслом жизни для Владимира Тихоновича.

Начальник штаба редко бывал дома – либо в море, либо в командировке. Мальчишки уже дружили, но самого главу семьи сын никогда не встречал.

– Завтра папа приедет! – радостно сообщал Игорь, и мы в такие дни запрещали детям приходить к ним, понимая, как редки встречи Багрянцева с семьей.

Познакомился Сережа с дядей Володей неожиданно. Он шел по нашей нескончаемой лестнице вверх.

– Ты – Сережа? – спросил его спускавшийся военный. – Что же в гости не заходишь? Приходи завтра в обед.

Оказалось, Багрянцев пригласил не в обед, а на обед. Праздничный, с накрытым в гостиной столом, с ножами и десертными тарелками.

Помню такой случай. У Багрянцевых часто ломался замок, сосед – каплей Сергей Григорьев помогал его чинить, рассказывал, что у них дверь иногда была нараспашку.

Однажды Катя прибежала сама не своя:

– Игорь у вас?

–Нет! А что случилось?

– Его нигде нет, мы ему сказали сидеть дома, ключ не взяли.

Мы побежали искать Игоря в разные стороны. Когда я вернулась – Владимир Тихонович быстро ходил возле подъезда, подбежала Катя:

– Его нигде нет! Ну сделай же что-нибудь…

По-прежнему спокойно Багрянцев вошел в подъезд. На площадке разбежался и выбил квартирную дверь плечом. Дверь сорвало с петель – в прихожей испуганный Игорь. Оказалось, что он ждал родителей и заснул в коридоре, а звонков не слышал.

– Опять сломали! – вздохнул Григорьев и пошел спать.

Надо было видеть, как засветились глаза Владимира Тихоновича, когда он увидел сына.

Игорь рассказывал, что с папой можно делать все на свете.

– Во-первых, он все понимает, – рассказывал мальчик. – А во-вторых, все разрешает.

Екатерину Дмитриевну уместнее назвать строгой мамой. Однажды мы с гостями-шефами на буксире вышли в открытое море. За штурвалом стоял Владимир Шевчук, отец позднее погибшего Алеши Шевчука. На борту – весело и грустно. Вода тихая и яркая. Корабль плывет вдоль мрачных скал, усеянных птицами. На палубе поет контр-адмирал Михаил Кузнецов. Вообще-то он хорошо поет, но тут его никто не поддержал, и была в этом какая-то неловкость. Мы с Катей встали рядом и стали подпевать. Но даже в это время Екатерина Дмитриевна не переставала следить за Игорем, поминутно делая ему замечания:

– Игорь, отойди от борта! Игорь, не наклоняйся низко!

Игорь подчинялся неохотно.

– Ну что, жертва воспитания, – спросила я у него, – ни шагу без инструкций?

Он заулыбался.

В самом начале лета к Багрянцевым приехали гости. Рано утром прибегает младший их сын:

– Тетя Аля, можно ваш Сережа поедет с нами на катере?

– Да ты что, Игорек? Будет он там мешать! У вас же гости!

– А папа сказал, чтобы я Сережу позвал.

– А, ну если папа…

– Сережка, на море холодно, ветер такой. Есть ничего не бери, мы уже все взяли, одевай скорее теплую куртку, сапоги, – скороговоркой говорил Игорь, помогая одеваться – мой сын инвалид с контрактурами рук.

Они ехали в Ара-Губу, место дислокации нашей дивизии, это семь километров горного серпантина.

– Дядя Володя посадил нас всех в машину, – рассказывал мой сын. – А самому места не хватило, мы с Игорем сидели у взрослых на коленях…

– И сел в другую машину, – подсказываю я.

– Нет, пошел пешком, – уточняет сын.

– Как? Там же далеко!

– Да он потом на попутке доехал, – беспечно машет рукой Сережа.

Впечатления о той поездке поистине оказались незабываемыми для моего сына – как они выходили в открытое море, как ловили рыбу, как готовили ее на костре, как лодка чуть не перевернулась, когда дядя Володя навалился на борт.

Багрянцевы все верующие, но, я бы сказала, умеренно верующие. Уже после гибели "Курска" в прессе появлялись "сенсации," что младший сын готовится в семинарию. Конечно, это было неправдой. Дима, старший сын, тогда учился в военном училище, Игорь тоже собирался стать военным. В семье трепетно относились к общему образованию – когда Дима сдавал выпускные экзамены в школе, вся семья ходила на цыпочках, чтобы не мешать.

Но, разумеется, какая-то часть жизни мальчишек была связана с церковью. Они помогали ее обустраивать, выступали на концертах, участвовали в конкурсах. Все это не мешало им быть просто мальчишками – озорными, веселыми, беспечными.

Игорь закончил Калининградское военно-морское училище, сейчас старпом на одной из субмарин Северного флота. Мой сын изредка переписывается с ним по электронке, и поэтому я в курсе событий.

Я потом звонила Багрянцевым в Санкт-Петербург, Екатерины Дмитриевны дома не было.

– Как Сережа? – спросил Игорь, потом помолчал и вздохнул. – Таких друзей, как в Видяево, у меня уже не будет. Здорово все было…

Беззаботные улыбки, детские головки, мелькающие среди зарослей Иван-чая… Летнее незаходящее солнце… Багрянцев, который пытается подтянуться на нашем турнике… Игорь смотрит на него и хохочет…

Мы были счастливы тогда.

Геннадий Лячин

– Судьба правильно распорядилась, что мы оказались здесь! – сказал однажды Геннадий Лячин на летнем берегу озера во время одной из многочисленных встреч с шефами.

Мы с Геннадием Лячиным были знакомы "наспех". Пробегая по длинному штабному коридору, кивали друг другу головами и разлетались дальше – что мы знали о планах судьбы?

У нас не было точек соприкосновения. Звездная судьба! Звездный командир! Таких в дивизии было немного. Лячина считали везунчиком, корабль его удачливым, а сама служба на его АПЛ приравнивалась к приличной аттестации на флоте. Да и вообще Геннадий Лячин был немногословным, сдержанным человеком. Мне пришлось немало потрудиться, прежде чем он согласился на интервью.

Лячин стал командиром "Курска" 19 декабря 1996 года. Был такой странный зигзаг в его судьбе. В 6 дивизии он был командиром корабля. После реформирования ему предложили учиться в академии, но он отказался и пошел старпомом в 150-й экипаж Сергея Ежова, это был второй экипаж "Курска" и "Воронежа".

И только через несколько лет снова стал командиром. Поговаривали об этом всякое… Мне же нравился его гражданский поступок, поэтому наш разговор я начала с вопроса, о том, почему он так поступил, все же академия – это серьезный шаг для карьеры.

Он ответил неожиданно просто (оставляю стилистику нетронутой):

– Для меня это была возможность освоить атомные корабли новейшего типа, такие как "Воронеж" и "Курск". "Стополсотый" их и обслуживал. Получилось же все случайно. Когда дивизию пустили "под нож", мне предложили пойти в академию. Поехал в Питер, посмотрел – вопросы жильёобетования не решены, зарплату задерживают. А мне семью кормить надо. Принял решение – служить дальше.

Алексей Коломийцев и Геннадий Лячин.

"Курск" стал особенным кораблем именно при Лячине – его строгость, его требовательность, доходившая до педантизма, его чувство справедливости быстро принесли свои плоды. Экипаж вышел в передовые и скоро стал заметен не только в дивизии, но и на всем Северном флоте.

Геннадий Лячин казался человеком строгим, чуть ли не суровым. Его неразговорчивость мешала сделать хороший репортаж, поэтому для интервью я закинула пробный шар, задав общий вопрос: считают ли Лячина жестким командиром?

Ответы неожиданно оказались разными.

– У, строгий, – ответили матросы. – Но поговорить с ним можно хоть о чем. Что он особенно не любит, так это, когда слабых обижают. Если подозревает что-то, может заставить раздеться до трусов и спросить, откуда эти синяки.

"Дедовщины" на "Курске" не было. Как гордились ребята, что служат на таком корабле. В письмах писали, что у них самый лучший командир и самая лучшая подлодка. Туда даже переводили на перевоспитание "плохих" мальчиков из других экипажей.

– Жесткий ли командир? Конечно, – ответил начальник отдела кадров Андрей Калабухов. – Жестким и должен быть командир. Если даст слабину, сначала ему сядут на шею, потом на голову, потом вообще ни во что не будут ставить. Геннадий Петрович – первоклассный командир! Если экипаж занимает первые места?! Если бытовые вопросы решаются? Если документация в порядке?! Конечно же, жесткий!

– Ну что вы? – заулыбался Саша Шубин. – Я бы так не ставил вопрос, никакой он не жесткий. Он требовательный командир. Таких командиров, как Геннадий Петрович на Северном флоте больше нет!

Теперь нет уже не только на Северном флоте!

Спросила о том же и самого Лячина.

– Считаю, что, если стал командиром – честно выполняй свой долг, – ответил он. – Тогда и обязанности гармонично вытекают одна из другой.

– На экипаже появился человек с проблемами? – продолжаю я свой "допрос". – Что делаете вы: избавляетесь? перевоспитываете?

– Стараюсь увидеть ситуацию. Иду мимо – человек глаза прячет, значит, что-то не так. Конечно, помогаю. Но если предал, подвел – без сожалений расстаюсь.

Под водой – как на войне: все в единой подводной связке.

– Ваш экипаж считается сильным и хорошо подготовленным. Как вам этого удалось достичь, Геннадий Петрович?

– Профессиональное обучение – это раз. Создание единого организма – это два. Я много работаю в этом направлении. Стараюсь приучить каждого к мысли, что за каждый поступок следует и наказание, и награда.

– Что для вас важнее: семья или работа?

И тут он неожиданно засмеялся:

– Конечно же, семья! А разве бывает иначе? Хотелось бы больше времени проводить с семьей. Но командирская работа – она такая особенная, отнимает много времени.

– Происходило ли в вашей жизни что-нибудь необычное?

Я думала, он расскажет о дальних походах, во время которых под водой заклинивает атомный контур или о приключениях на суше.

А он помолчал и сказал:

– Вот хотя бы это: мы с женой дружим со школьной скамьи.

– Вы друзья с женой?

– Я думаю – да.

Его жена Ирина в то время работала в Ура-Губинской администрации, а до этого – в Видяевской школе учителем информатики. Я часто видела их вместе. Дома на нашей Заречной улице были выстроены в виде буквы "Г"– за ними начинались сопки, болота, лес. По вечерам Ирина с Геной и своим шустрым пуделем шли по одному и тому же маршруту: по нашему двору, огибали наш дом и вдоль речки возвращались к своему дому. Если Геннадия не было, Ирина общим привычкам не изменяла – точно по тому же маршруту и в одном направлении. Меня эта приверженность традициям несколько удивляла.

Оба Лячины – рослые, красивые, статные, их нельзя было не заметить. По вечерам всегда в спортивных костюмах.

Правильно ли распорядилась судьба? Нам до конца друг друга не понять. Человеку и судьбе! Она просто распорядилась и все: его жизнь растворилась во мгле времени.

Татьяна Карпова, сестра.

После этих событий я получила письмо от сестры Геннадия – Татьяны. Я писала отцу, но ответила она, сказала, что отец не любит писать письма.

"Какой он был, наш Гена: сын, брат, зять, племянник? – пишет Татьяна. – Попробую обрисовать его."

Она пишет, что в их семье дети рождались исключительно в январе и ровно через четыре года.

Виктор – 1-го января 1951 года.

Гена – 1-го января 1955 года.

Таня – 15-го января 1959 года.

"Как это удалось родителям, понятия не имею, – пишет сестра Геннадия. – Захочешь специально такое сделать – не получится."

"Семья у нас была простая – рабочий класс, – пишет Татьяна. – У родителей – неоконченная школа: у отца – 5 классов, у мамы – 7 классов. Но дети получились "хорошие". У всех – высшее образование. И воспитывали как-то легко, без нравоучения, наказаний, мы даже считали, что нас и не воспитывают вовсе, а мы так, сами по себе растем. Я даже помню, как в старших классах мы с Геной спорили, и я ему возьми, да и скажи: "Какой воспитали, такая и есть!" А он: "Да кто тебя воспитывал? Улица, да школа!" Сейчас я думаю, что всех бы так воспитывали".

Старший сын Лячиных Витя был по нынешним понятиям "ботаником" – спокойный, старательный отличник, увлекался радиоделом. Позднее стал радиоинженером.

"Гена в отличие от Вити рос другим: живым, подвижным, неусидчивым, вспыльчивым, – пишет Татьяна Петровна. – Спортом увлекался, благо, раньше в школе были секции, какие хочешь, а ростом и здоровьем Бог его не обидел. Играл за школу в хоккей, футбол, волейбол, баскетбол. Дружил с ребятами старше себя, музыкой интересовался, тогда у нас уже был магнитофон "Днепр". Фотографией занимался довольно серьезно, закроется в кладовке – перезаряжает фотоаппарат "Смена", в ванной была фотолаборатория. Короче, нормальный парень рос – увлечения, рыбалка, улица. Учиться было некогда".

Геннадий Лячин учился неровно: выручали память, внимательность. Послушает на уроке, ответит. А потом появилась у Гены мечта – он хотел учиться в Ленинграде. Тогда он и взялся за уроки не понарошку, а всерьез и дело пошло на лад.

Отношения между детьми были очень теплыми, но Виктор уехал учиться, когда Танюшка была во втором классе, а Гена – в шестом.

"Потому все мои детские воспоминания связаны с Геной, – пишет Татьяна. – В школу водил, косы заплетал, задачки решал, с улицы загонял домой, жалел и не спал ночами, если у меня болел зуб – все это Гена! Когда меня спрашивают о нем, я всегда отвечаю, что это был настоящий старший брат!"

Геннадий покинул дом после школы, и сестра с братьями стали встречаться только во время коротких каникул. "Приедет такой большой и мягкий, "сгребет" тебя в охапку, приподнимет и ласково поцелует". Обязательно всем подарки привозил. Посидит молча, осмотрится, чего нет, что разбилось – и по магазинам. Приходит нагруженный покупками.

"Вы знаете, он ведь умел абсолютно все, – пишет Татьяна. – Бывают же такие мужчины! Шить – пожалуйста! Девчонкам – юбки, деду – штаны. Варить, стирать – запросто. Наклеить обои, покрасить – мигом. Ну а что касается мужской работы – здесь даже говорить ничего не надо: глаз у него хозяйский был". В училище – он был старшиной – его рота заметно отличалась: форма подогнана тютелька-в тютельку.

Она рассказывает, как была удивлена, когда приехала на Север и увидела, что Гена в курсе всех домашних дел, хотя дома-то редко бывает. Он без всяких напоминаний заглянул в холодильник и купил продукты, каких не хватало, потом собрал детские вещи и постирал. Он был очень аккуратен и требователен к другим в этом вопросе.

"А какое трепетное у него было отношение к женщине: жене, сестре, теще, дочери!" Он вообще любил людей. Когда приезжал в отпуск, соседка по дому говорила: Вон идет мой красавчик!"

«Гена – это часть меня, – пишет Татьяна Карпова. – Я всегда знала, что у меня есть родной, дорогой человек, будь он рядом или далеко. Это те широкие сильные плечи, на которые я могу опереться. Когда умерла мама, я шептала ему, что мне страшно. Когда я осталась одна с маленькой дочкой – он снова был рядом. И все души не чаяли в нем. Его нет. А жизнь продолжается… Какой ужас! Да, вы правы: столько слез не бывает на свете!"

Александр Шубин.

Мы встретились с Сашей Шубиным последний раз летом 2000 года. "Куряне" возвращались из отпусков. Загорелые, окрепшие подводники, наполненные энергией лета, – а в Видяево в это время еще снег на сопках лежит.

Ребята готовились к "автономке", они хотели выйти в море. "В море хорошо, – сказал один подводник. – За кормой остаются проблемы. И что-то большое входит в твою жизнь".

Шубина я поймала "на лету".

– Э-эй, зам! – крикнула я ему. – "Куряне" последними остались для книги. Когда мы встретимся?

– Да мы все выходим на следующей неделе! – из машины улыбнулся Шубин и улетел на своей вездесущей "девятке".

И вот на следующей неделе я в каюте капитана 2 ранга Александра Шубина – здесь много вымпелов, призов, наград. Кстати, сам он к тому времени был награжден пятью медалями, но не сказал об этом.

Александр Анатольевич – инженер-ядерщик, закончил Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище. Там же, в Севастополе он познакомился со своей будущей женой Ириной, выпускницей школы с углубленным изучением английского языка. Родом он из Ростовской области. В 1981 году Шубин получил направление в Видяево, где семья прожила 19 лет. После теплого ласкового моря попасть за полярный круг – испытание нелегкое. Понятно, почему Ира любила жару, как она написала мне позднее. У нас было поверхностное знакомство, я знала Ирину как бухгалтера ОМИС, это что-то вроде домоуправления в гарнизоне. Чисто деловые отношения не переходили во что-то более глубокое, бытовые проблемы нас не сталкивали: ОМИС – это царь в гарнизоне, он дает квартиры, воду, тепло.

Александр Шубин, последний справа.

У Шубиных уже тогда подрастали две дочери: Алина – ее назвали в честь бабушки и Александра.

К тому времени Алина училась в Санкт-Петербурге. Последний раз она виделась с отцом весной, когда он проездом из Видяево в Севастополь заехал к старшей дочери. Весь день они провели втроем: папа с двумя дочками – младшую Сашу Шубин вез к бабушке. На обратном пути отец с Алиной гуляли по городу, зашли в Исаакиевский собор, где билетерша приняла Александра за иностранца. И все было так безоблачно, так надежно, что не верилось в трагический исход.

У капитана 2 ранга Шубина – обычная биография моряка: К-62, "Буки"-68, плавмастерские. Потом, когда завод по ремонту подводных лодок сократили, Александр Шубин остался не у дел. Поехал в гарнизон, где служил на атомной подлодке "Пантера". Ездить достаточно далеко, а переводиться вообще – проблематично.

Так Александр Анатольевич Шубин стал заместителем по воспитательной работе на "Курске". Он не очень хотел снова идти на подлодку – заставили обстоятельства.

Конечно, Шубин мне этого не рассказывал. Это друзья. Уже потом.

– Как же Вы попали в "красные"? – пошутила я во время нашего разговора.

– А это Дьяконов виноват, – смеялся Шубин. – Он первым мне предложил в замы. Еще на плавмастерских. Он внимательно относился ко мне. Помню, что приказ о досрочном присвоении звания был подписан 1 апреля. Александр Геннадьевич лично позвонил и поздравил.

Шубин замолкает, вспоминая что-то свое. Как все застенчивые люди, он становится неловким, когда рассказывает о себе.

– Интересно работать?

– Мне с людьми всегда интересно, – серьезно отвечает Шубин. – Кто чем дышит, кто, о чем думает, какие обстоятельства в семье – все это надо знать. Словом, жить среди людей, знать их интересы, это смысл моей работы.

И он начинает рассказывать о своих замечательных братьях-подводниках и о замечательном командире Лячине.

– Таких командиров нет на Северном флоте! – так и сказал Шубин.

– Строгих? – спросила я.

– Справедливых! – ответил Саша. – С ним легко работать, он сразу все понимает.

А потом – про Беляева. Он тоже замечательный. Все, оказывается, на этом корабле люди совершенно необыкновенные. Про Хафизова, Кичкирука, про других.

– А как вы в походе работаете с людьми? Ну в смысле поддержания боевого духа.

– Существует план работы в автономном походе, который включает в себя многие аспекты деятельности. Это не только развлекательные мероприятия в свободное от вахт время. Наши ребята любят познавательные мероприятия, сами их придумывают.

– Я видела на кассете, это по типу телевизионных передач.

– Ну да, только они обыгрывают все с юмором, получается интересно.

– Трудно быть замом? – пытаюсь я раскрутить Шубина на "личный" разговор.

– Ну, как будто вы не знаете нашу работу? – смеется Саша.

Это правда, я знала его работу. Мы встречались на утренних совещаниях или проработках, как их называли. И хотя Александр Анатольевич считался сильным "политруком", а "Курск" – стабильной командой, все же и Шубину нередко перепадало от начальства.

А он лишь улыбался своей застенчивой улыбкой, да отшучивался порой, я никогда не видела его сердитым, недовольным или обиженным.

Ирина Шубина. Сильная, независимая, умная. Несмотря на то, что она всегда говорила, что чувствует себя с Александром, как за каменной стеной, при первом взгляде на семью сразу становилось ясно, кто здесь главный – пусть это будет не в упрек Саше, чуткому и отзывчивому человеку. Он очень любил своих дочерей – Алину и Александру. Это имя для семьи Шубиных носит знаменательный характер.

Живут Шубины в Санкт-Петербурге, в общем, сбылись мечты Александра Шубина о лучшей доле для своих девочек.

Мы сухо раскланялись, когда встретились на Серафимовском кладбище, ни о чем не говорили, хотя по электронной почте переписывались активно. А после этого Ирина написала: " Впервые за прошедшие десять лет захотелось на Север… в Заполярье…в сопки…». Или в ту…свою жизнь?

Глава 5. 2000 год. Хронология событий

Торпеда все-таки упала при погрузке

Почему все-таки? Потому что военные эксперты утверждают, что этого не было. Я знаю о падении торпеды из первых рук, но фамилию человека, который видел это собственными глазами, назвать не могу.

Погрузка торпед производилась в несколько этапов. В результате подводная лодка К-141 была вооружена 24 крылатыми ракетами «Гранит» и 22 практическими торпедами и 2 боевыми торпедами 65-76 А. Подводные лодки проекта 949А «Антей» оснащены шестью торпедными аппаратами: две – 650 калибра и 4 – 533 калибра.

Ракеты «Гранит» с дальностью 550 км способны развивать сверхзвуковую скорость на высоте более 20 км., они предназначены для уничтожения вражеских кораблей, но на учениях используются муляжи ракет.

Практическая торпеда – это обычная серийная торпеда, в которой вместо боевого зарядного отделения устанавливалось практическое отделение. В нем размещалась регистрирующая аппаратура, которая записывает работу приборов и системы самонаведения торпеды в период ее движения. После прохождения заданной дистанции практическая торпеда всплывает.

3 августа со стеллажа торпедного аппарата К-141 сняли боевую торпеду 65-76 А и загрузили толстую практическую торпеду 65-76 ПВ в торпедный аппарат № 4.

На погрузочной площадке у одного из кранов, не прошедших проверку ГОСТа, оборвалась цепь, и торпеда упала на металлический настил. Ее подняли и загрузили в лодку.

Не исключено, что погрузка проводилась опасным способом – сразу на оба борта, что уменьшает время работы. На «Курске» подобная практика проводилась и раньше, к примеру, перед последней "автономкой", за что была объявлена благодарность старшему мичману Абдулкадыру Ильдарову.

7 августа лодка вернулась в Видяево. По некоторым данным упавшая торпеда начала «травить» уже в то время. Торпедист Олег Сухарев (один из шести членов экипажа, оставшихся в живых) осмотрел торпеду, сделал запись в судовом журнале и… ушел в запой. Именно поэтому он остался жив – вопреки заявлениям некоторых журналистов в подводную лодку не грузят пьяных с тем, чтобы они отрезвели во время плавания.

После этих событий встретиться с Олегом Сухаревым не удалось: настолько он испуган (или запуган?).

8 августа начальник штаба Седьмой дивизии Владимир Багрянцев, который шел старшим по борту на К-141, подал рапорт на имя исполняющего обязанности командира дивизии Виктора Кобелева о том, что торпеда неисправна. Тот в свою очередь – на имя командира Первой флотилии Олега Бурцева. Дальнейший путь сей бумаги неизвестен, исчез он в дебрях флотской бюрократии.

8 августа вечером я видела Геннадия Лячина в своем дворе, он как будто кого-то ждал, потом медленно пошел в сторону своего дома. Непривычно было видеть его таким – подавленным, растерянным, в черном пиджаке вместо военной формы или спортивного костюма.

10 августа 2000 года корабль ушел в Лицу и в тот же день на ПЛ была загружена еще одна практическая торпеда 533 калибра, но с экспериментальной аккумуляторной батареей – УСЭТ-80. Считалось, что торпеда самая обычная, но в ней использовались новые компоненты. Торпеду сопровождал представитель завода Мамед Гаджиев и представитель военной приемки Арнольд Борисов. Специалисты завода «Дагдизель» из Каспийска заменили керосин и перекись водорода аккумуляторами. Взрывчатых веществ в "толстой" практической торпеде не было, а вместо них в боевую часть был заложен хлористый калий с парафином.

В заданный район «Курск» прибыл к 10 часам следующего дня (11 августа) и совершил одну ракетную стрельбу крылатой ракетой «Гранит».

12 августа К-141 должен был произвести две атаки практическими торпедами 65-76 ПВ и УСЭТ-80, которые находились в торпедных аппаратах № 2 и № 4. «Курск» должен был в 9:40 начать подготовку, а с 11:40 до 13:40 осуществить учебную атаку по авианесущей группе кораблей.

Напомню, что обе торпеды были практическими, в них не было боевого заряда, то есть, как уверяют военные, они не представляли серьезной опасности. Стрельбы УСЭТ-80 приравнивались к контрольно-серийным испытаниям в связи с тем, что она была укомплектована аккумуляторной батареей новой разработки.

Два нижних торпедных аппарата предназначены для торпед 650 калибра, верхние и боковые – для торпед 533 калибра (в них были торпеды УСЭТ-80). Одна боевая торпеда 65-76 А извлечена из торпедного аппарата и вместо нее установлена практическая торпеда 65-76 ПВ. А что было в другом нижнем торпедном аппарате650 калибра? Куда делась ранее загруженная боевая торпеда 65-76 А? По одной из версий она находилась на стеллаже возле торпедного аппарата. А зачем ее тогда загружали на борт К-141? Официальное заключение впоследствии пришло к выводу, что стрельбы торпедой 65-76 ПВ произведены не были, но именно эта торпеда стала началом трагедии – та самая, упавшая при погрузке.

– Считалось, что находящиеся на борту торпеды безопасны, хотя безопасных торпед просто не существует, как не может существовать и безопасной военной службы, – подводит итог капитан 1 ранга Виктор Краснобаев.

Сбор-поход и тонны лжи

Учения планировались как сбор-поход кораблей Северного флота. 12 августа был последний день флотских учений, все стрельбы прошли успешно, оставалась учебная атака АПРК «Курск».

12 августа в 11 часов 28 минут 26 секунд по московскому времени произошел один взрыв, через 2 минуты 15 секунд – другой. Моряки с «Петра Великого» рассказывали, что корабль был буквально подброшен вверх – такова была сила второго подводного взрыва. По официальной версии «Петр Великий» вошел в район торпедных стрельб в 11.37, он выполнял поставленную задачу цели для стрельб практическими торпедами с К-141. Во время взрыва он находился на расстоянии 10-15 километров, не более. Атаки К-141 ждали до 14 часов. В 16 часов 35 минут (время сеанса связи с «Курском») «Петр Великий» начал вызывать лодку, но ответа не получил.

12 августа в 17 часов 30 минут была объявлена боевая тревога спасательному судну «Рудницкий». В 18.31 спасательный буксир СБ-523 вышел в море. В 23.00 АПЛ должна была выйти в эфир на резервный сеанс связи. Не вышла. В 23.20 все барокамеры на «Рудницком» приведены в боевую готовность. «Петр Великий» оставался в районе учений.

13 августа (второй день) в 00.55 «Михаил Рудницкий» отошел от причала. На борту два спасательных аппарата – АС-32 (для обследования) и АС-34 (для спасения подводников), их спешно готовят к спуску. Еще два аппарата – АС-15 и АС-36 – готовят к переброске.

В 7.45 суда «Адмирал Харламов» и «Адмирал Чабаненко» начали обследовать район. В 8.59 «Михаил Рудницкий» пересек границу района. В 9.20 спасательный буксир СБ-523 прибыл в точку поиска. В 11.40 ТАВКР «Адмирал Кузнецов» вышел в район поиска (эк, сколько адмиралов собралось в одной точке – А.К.). Кроме этого, туда уже шли спасательное судно «Алтай» и плавкран.

"В 15.30 мы приступили к подготовке к спуску подводного аппарата АС-34 ("Бриз"), – рассказывает в интервью газете "Североморские вести" 22 сентября 2000 года начальник управления поисковых и аварийно-спасательных работ Северного флота, капитан 1 ранга Александр Тесленко. – В 16.15 он был выгружен на воду. В 17.48 экипаж доложил об обнаружении на курсовом угле 60 градусов правого борта на дистанции 1890 метров работы лодочной станции. Аппарат пошел на сближение. В 18.32 аппарат произвел аварийное всплытие. По докладу командира на ходу 2-2,5 узла он ударился о стабилизатор лодки".

В 22.00 АС-32 ушел в воду и приступил к поиску затонувшей подлодки.

14 августа (третий день) в 00.50 АС-32 всплыла из-за аккумуляторных батарей, а в 4.00 в воду опущен АС-34. В 6.34 аппарат вышел на кормовую комингс-площадку, но не смог присосаться. В 16 часов погода резко ухудшилась. В 16.00 в район спасательных работ прибыл плавкран с аппаратом АС-36, но выгрузить его не удалось. В 18 часов волнение моря увеличилось.

«14 августа с 4.55 до 07.48 спасательный аппарат «Бриз» работал на аварийной ПЛ. Четыре раза экипаж выходил на комингс-площадку, два раза садился, пытался «присосаться», но безрезультатно, – сообщил в том же интервью Александр Тесленко. – У нас появились подозрения: что-то с аварийным люком или шлюзовой камерой не в порядке. На спасательных аппаратах работали опытные подводники».

14 августа была предложена помощь: США – спасательную подлодку "Мистик"; Англия – спасательную подлодку LR-5; Франция – сверхмалую лодку "Сага".

15 августа (четвертый день) работы продолжались ночью и днем – то зарядка, то присоска, все неудачно.

16 августа (пятый день) командир аппарата АС-34 наводил его на комингс-площадку четыре раза, но присоса опять нет. В 8.12 АС-34 получил повреждения корпуса и механизмов и поднят для ремонта.

17 августа (шестой день) в 17.40 АС-34 начал свою работу. К 20 часам он совершил 6 подходов и посадок, но присосаться не смог.

18 августа (седьмой день) то АС-36, то АС-15, то погружение, то заряд батарей. В 11.24 АС-36 начал тонуть, его подняли для ремонта. В 22.13 АС-32 начал погружение.

19 августа (восьмой день) в 13.45 АС-36 произвел погружение. Снова 5 попыток присоса не дали результата. К 22 часам АС-34 сделал несколько попыток присосаться.

Так и хочется спросить: это спасение или светский раунд? 14, 15, 16, 17, 18, 19 августа «Бестеры» и «Бризы» начинают новые «па», пытаясь выполнить невыполнимое, уже первые спуски показали, что комингс-площадка деформирована, что у лодки сильный крен. Почему руководство не искало альтернативные варианты спасения 13 августа? Руководство флота уже 13 августа знало, что живых подводников нет и спасать некого. Зачем же нужна дымовая завеса в виде имитации спасения? Чем на самом деле занимались специалисты спасательных аппаратов? Почему не привлекли водолазов? По всей видимости за этими действиями скрывалась государственная или военная тайна. Или спасение адмиральским погон?

Следствие в дальнейшем пришло к выводу о низком техническом состоянии подводных аппаратов и спасательных судов. С момента государственных испытаний, проведенных в 1996 году, эти аппараты вообще не использовались.

20 августа (девятый день) началась работа норвежских спасателей. Весь день норвежские водолазы пытались открыть люк, было ясно, что живых на АПЛ нет.

21 августа (десятый день) в 7.45 была вскрыта верхняя крышка злополучного люка, он был залит водой. В 12.52 открыта нижняя крышка аварийно-спасательного люка.

Российская работа по спасению требовала присутствия международных наблюдателей, которые бы подтвердили, что живых в лодке нет. Это было оправданием перед обществом, вдовами и матерями. Норвежцы нужны были, как адсорбент в грязной игре политиков. Они свою роль выполнили. Их пригласили вовремя – когда страсти накалились до предела.

О спасении подводников

В самые первые дни и часы один из подводников на вопрос о спасении сказал мне:

– Все мы смертники!

– Почему? – ужас звучал в моем возгласе.

– Потому что нечем спасать!

Об этом же кричали женщины на том собрании в Доме офицеров. Это правда, на российском флоте полностью отсутствовали средства спасения подводников. И они, подводники, знали об этом. Что это? Патриотизм? Бессмысленный героизм? Русское «авось»? Нет, все просто – безвыходность по типу поговорки «назвался груздем – полезай в кузов».

Каждое подводное судно у нас в стране оснащено всплывающей спасательной камерой (ВСК). Но, к примеру, экипаж АПЛ К-141 во время аварии не смог воспользоваться камерой из-за того, что центральный отсек был уничтожен. Подводники с К-278 («Комсомолец») смогли задействовать ВСК, однако в нее попали только пять человек. Кроме того, при всплытии разницей давления вырвало люк, и камера начала набирать воду. Одного подводника выбросило вслед за люком, еще один смог выбраться – трое других, включая командира корабля, утонули вместе с ВСК.

Получается, что без помощи аварийно-спасательной команды и специальных средств спастись очень трудно.

На «Курске» работали четыре спасательных аппарата, буквально на пределе своих возможностей. Спасательные аппараты «Бриз» и «Бестер» совершили 14 посадок на аварийную лодку, из них 10 с «присосом». Все это в сложнейших условиях.

«Очень трудно было работать экипажам аппаратов: точно сесть на комингс-площадку, – говорит Александр Тесленко. – Дело в том, что выполнена она на сгоне корпуса лодки, то есть, под наклоном. Кроме этого, сама аварийная ПЛ имела крен и дифферент. Сильно ограничивали маневренность аппаратов кормовые стабилизаторы лодки – заходить на нее спасатели могли только со строго ограниченных секторов. И как раз в этих направлениях шли подводные течения, которые менялись в зависимости от прилива-отлива моря».

Других спасательных средств на Северном флоте в 2000-м году не было.

А буквально за три года до этого на флоте был уникальный спасательный комплекс «Ленок», который в 1997 году был списан. «Ленок» мог лечь на дно рядом с аварийным судном, спасатели могли выходить из него на грунт, работать на дне и снова возвращаться на лодку-спасатель для отдыха. «Ленок» был оснащен глубоководным водолазным комплексом для работы на глубинах до 200 метров. Кроме того, там было два подводных автономных аппарата, которые могли садиться на аварийную лодку с креном, снимать терпящих бедствие и доставлять их на лодку-носитель.

Но… все стареет в нашем старом мире, и настало время ремонта спасательного комплекса. В 1997 году для ремонта «Ленка» требовалось 50 млн. рублей, но денег в стране не нашлось.

Что же могло сделать спасательное судно «Михаил Рудницкий»? Практически ничего. На переоборудованном из лесовоза корабле не было самого главного – декомпрессионных камер, где спасенные подводники могли пройти декомпрессию прежде, чем выйдут на поверхность. В противном случае они погибнут от кессонной болезни.

Справедливости ради стоит сказать, что именно «Курск» стал отправной точкой для улучшения работы спасательных служб: в настоящее время есть спасательные глубоководные аппараты, способные погружаться на глубину 1 000 метров, есть судна-носители, уникальное спасательное судно с барокамерами, водолазным колоколом и т.д.

Если бы все это было в 2000-м году. Удалось бы спасти часть экипажа? Сколько времени жили подводники в затопленной лодке? По некоторым данным, стуки были слышны до 16 часов 13 августа, то есть, подводники жили в девятом отсеке еще около 30 часов. Стуки, похожие на сигналы «SOS», слышали на «Петре Великом», подводные удары и стуки наблюдали на корабле «Адмирал Харламов» и спасательном судне «Михаил Рудницкий».

Позднее адмирал Вячеслав Попов сообщил: «Стуки были. Однако последующий глубокий анализ на аппаратуре показал, что они не могут быть однозначно признаны сигналами того аварийного прибора, которые стоят на наших подводных лодках». Конечно, не могут, это были просто стуки внутри корабля, может быть и в соответствии с международной системой сигналов бедствия: 4 удара – "слушайте сигналы по таблице № 1", 1 удар – "как вы себя чувствуете?", 3 двойных удара – "поднимаем лодку".

Никто из ребят не дождался ответа. Да они и не ждали, они готовились к выходу на поверхность, но новая трагическая случайность оборвала 23 жизни подводников. Там, в глубине любимого ими моря, в родной лодке мальчишки задыхались без воздуха. Они уже тогда знали о жизни больше, чем мы сейчас. Стуки не могли не быть. Потому что Алеше Коркину было 19, а мать увидела его совсем седым. Он жил, он ждал, он надеялся… Виктор Кузнецов умер от кислородного голодания, об этом говорит цвет его кожи. Он тоже жил.

Слабые и беспомощные декорации спасения не смогли бы убедить страну. И только плотный занавес в виде молчаливого согласия родственников сумели придать этому чудовищному спектаклю видимость сыгранной пьесы.

Глава 6. Дневник уходящего лета

Эссе «Там, за туманами…»

Там, за туманами остались наши ребята. Пусть берегом родным станут для них наши воспоминания. Почему они ушли от нас?

Сегодня, в суете бесконечных разъездов, в ритме буден мы не поймем Великое горе, соединившее нас вместе. И Великие души тех, кто остался погребенным в титановом саркофаге. Они вместе! Мы – нет! Но мы вернемся. Мы вспомним друг о друге. Потому что вместе несемся в том поезде, что зовется Историей.

День стремительно отлетает назад. Поезд лишь притормозил на полустанке. Кто-то вышел из вагона. Кто? Недосуг оглянуться. Эти лица, события, явления – они вспомнятся потом. Как в немом фильме. И лишь потом мы поймем, почему судьба раскинула свои карты именно так. А могла – иначе… А могла проскользнуть мимо. И ты никогда не поймешь, почему она выбрала тебя.

Недопетая песня Любви, недопитое вино Жизни, недочитанная глава Романа и дописанная Книга уже навсегда связали нас вместе. Получилась светлая, искренняя и чистая книга о любви невернувшихся мальчишек, о достоинстве зрелых мужей – и об их мужестве. А также о матерях, чье горе навсегда останется с ними.

Каждая страница книги омыта моими слезами. Я знаю, что они не стоят тех слез, что пролили матери, жены и любимые… Столько слез не бывает на свете! Я бы собрала каждую слезинку и превратила ее в памятник. Он будет громче колокола и выше ростральных колонн.