Глубина

Глава 1

Мне часто снилось, что я кит, плыву в огромной толще воды. Я – большая, мощная рыба. Мне вольготно. Спокойно. Я чувствую себя дома в этом океане. По-видимому, я плыву где-то в верхнем слое воды, так как мне не темно.

В воде – блики света. Они танцуют на моей коже, как звёзды на чёрном бархате.

Иногда я всплываю, чтобы вдохнуть воздух, и тогда вижу небо – огромное, бесконечное, как сам океан. Это очень прекрасный сон. Такой, от которого не хочется просыпаться. Потому что в нём я не та, кем являюсь днём.

В нём я не та, кто сидит за компьютером, считает дедлайны и проверяет, ответили ли на сообщение. В нём я – не та, кто боится, что опоздает на метро, забудет купить хлеб или скажет что-то не то. В нём я – просто живое существо в стихии.

Заглянула в сонник – это к беременности, бред. У меня никого нет и не предвидится. Сонники врут. Сколько раз обещала себе не читать гороскопы и сонники, а рука всё равно тянется по привычке. Но сегодня я не стала закрывать страницу. Я прочитала дальше:

«Кит во сне – символ погружения в подсознание. Вы находитесь в состоянии перехода. Вода – это тайна, которую вы ещё не готовы назвать.»

И тут меня осенило. Я не кит. Я помню, что я кит. Или, может быть, была китом. Давным-давно. Ещё до того, как стала человеком. А может, я всё ещё кит, просто забыла об этом. Как забывают, как пахнет дождь, пока не выйдешь под него.

Пальцы на клавиатуре внезапно онемели. Слова сонника плыли перед глазами: «Вы находитесь в состоянии перехода». Перехода? Куда? Откуда? Воздух в комнате стал густым, как вода на глубине. Я медленно откинулась на спинку кресла, и в ушах зазвучал низкий, протяжный гул – тот самый, что слышится в тишине океанских глубин. Или это пульсация собственной крови?

«Вы не готовы назвать тайну». Но что, если тайна уже здесь? Не вне, а внутри. Не будущее, а прошлое, затянутое илом забвения. Ощущение невероятной мощи, свободы движения в трехмерном пространстве, тяжести собственного тела, благожелательного и необъятного – оно было слишком реальным, чтобы быть просто игрой ума. Сны тактильны, но не до такой степени. Я чувствовала воду, обтекающую плавники, давление толщи на бока, вкус криля на языке… Безвкусный пластик компьютерной мыши под пальцами теперь казался чужим, искусственным.

Я подошла к окну. За стеклом – привычный ночной город: квадраты окон, красные огни машин, неоновые вывески. Но вместо отражения в стекле мелькнуло что-то иное. На мгновение показалось, что вижу не свое лицо, а огромный, темный контур в бескрайней синеве, озаренный падающими с поверхности бликами. Я моргнула – и отражение стало обычным. Но в глазах остался след… глубины.

Я помню, что я кит. Эта мысль уже не пугала, а скорее успокаивала, как нахождение давно потерянного ключа. Знание, спрятанное так глубоко, что даже сны лишь осторожно прикасались к нему, не смея разбудить полностью. Почему забыла? Как забывают первый вдох после рождения? Тот переход был слишком резким, слишком… окончательным?

Я приложила ладонь к холодному стеклу. Оно было твердым, непреодолимым барьером. Но где-то в груди, под ребрами, забилось что-то огромное и тоскующее. Тоска по безграничному пространству, по соленой влаге, по тишине, нарушаемой только пением сородичей и шепотом течений. Тоска по дому. Дому, который был не квартирой, не городом, а целым миром – влажным, темным, полным жизни и безмолвного величия.

На столе замигал значок нового сообщения – коллега спрашивал о отчете. Мир дедлайнов, метро и хлеба настойчиво напоминал о себе. Я глубоко вдохнула, пытаясь втянуть воздух так же полно, как кит перед погружением. Воздух показался удивительно… сухим. Безвкусным. Пустым.

Состояние перехода. Сонник был прав. Но это не переход в новое будущее. Это ощущение, что я застряла в переходе. Между тем, кем я была – огромным, свободным существом стихии – и тем, кем стала: маленькой, озабоченной мелочами, заключенной в хрупкую оболочку из кожи и костей на суше. Между памятью глубины и реальностью поверхности.

Я погасила экран компьютера. Городской свет за окном внезапно показался нестерпимо ярким, навязчивым. Мне захотелось темноты. Тишины. Глубины. Закрыв глаза, я попыталась снова ощутить толщу воды вокруг, движение мощного хвоста… Но вместо этого отчетливо услышала стук собственного сердца – маленького, человеческого, отчаянно бьющегося в груди, которая помнила океан. Это был не сон. Это было воспоминание. И вопрос, повисший в темноте закрытых век: если я забыла, что была китом, то что еще я забыла о себе? И почему вода этой забытой жизни вдруг начала просачиваться сквозь плотину дневной реальности сейчас?

Тот звук. Он вернулся ночью, когда город наконец притих. Не гул – а скорее вибрация, пронизывающая стены, мебель, кости. Как будто кто-то настроил гигантскую камертонную вилку на частоту моей крови. Я лежала неподвижно, прислушиваясь к этому зову. Он был не в ушах. Он был внутри черепа, в самой сердцевине воспоминания, которое больше не хотело быть просто сном.

"Аааааааа-уууууууууу…"

Низкий, печальный, протяжный. Знакомый до дрожи. Зов сородича. Или… зов меня? Зов домой.

Утром мир показался плоским и выцветшим. Звук метро резанул слух – не грохотом, а своей механической, бездушной резкостью. Воздух в офисе пах пылью и пластиком, а не йодом и глубинной свежестью. Я ловила на себе странные взгляды коллег. Пальцы сами собой тянулись к вискам, будто пытаясь удержать внутри этот нарастающий гул, этот зов, который теперь звучал постоянно, фоновой нотой реальности.

"Ты в порядке?" – спросила Марина за обедом, тыкая вилкой в салат. – "Выглядишь… отстраненной. Как будто ты не здесь".

Я и не здесь, – хотелось ответить. Я там, где темно и тихо, где тело весит миллион тонн, а двигается невесомо. Где звук проходит сквозь тебя на тысячи миль.

"Просто не выспалась", – пробормотала я, отодвигая тарелку. Вкус огурца казался неестественно острым, почти агрессивным.

Вечером я стояла под душем. Струи горячей воды били по коже, но вместо привычного комфорта возникло странное ощущение… несоответствия. Кожа ждала другого давления – равномерного, обволакивающего, прохладного. Ждала солености. Я закрыла глаза, и сквозь шум воды явственно проступил тот самый гул. Ближе. Настойчивее.

"Аааааааа-уууууууу…"

Я резко выключила воду. В внезапной тишине квартиры звук не исчез. Он пульсировал где-то в области грудной клетки, отдаваясь в зубах. Я подошла к зеркалу, затянутому паром. Стёрла ладонью мутный слой.

Отражение моргнуло.

Не я моргнула. Моргнуло оно. На миг вместо моего человеческого лица в зеркале повисла тень – огромная, сглаженная временем и водой голова, крошечный, но бесконечно мудрый глаз, смотрящий сквозь стекло, сквозь стены, сквозь годы. Или века? Он смотрел с пониманием и… сожалением?

Я отшатнулась. Сердце колотилось, как птица в клетке – маленькое, испуганное, чуждое тому огромному, медленному ритму, что бился в глубине памяти. Когда я снова посмотрела в зеркало, там была только я. Бледная, с широкими глазами, с каплями воды, стекающими по щекам, как слезы океана.

Забыла. Как забываешь запах дождя. Слова эхом отозвались в голове. Но что, если забыла не просто "запах"? Что, если забыла себя? Свою истинную суть, свою стихию, свой масштаб? Человеческая жизнь – лишь миг, вдох перед погружением. А я… я застряла на этом вдохе. Застряла в этой хрупкой оболочке, в этом плоском, шумном мире огней и дедлайнов, в то время как где-то в темноте меня зовут. Зовут домой, в вечную, безмолвную глубину.

Я прижала ладонь к груди, туда, где билось сердце – человеческое, торопливое. Но под ним, глубже, чуялось что-то иное. Огромное, древнее, спящее. И просыпающееся.

Сонник был прав насчет перехода. Но он ошибался в направлении. Это был не переход вперед. Это был крик из прошлого, из той жизни, которая никогда по-настоящему не заканчивалась. Она просто… заснула. А теперь вода забытой реальности поднималась, просачиваясь сквозь щели человеческого бытия. И вопрос был уже не в том, была ли я китом. Вопрос был в том, как долго эта человеческая оболочка сможет удерживать внутри океан? И что случится, когда память глубины окончательно смоет плотину сознания?

За окном с воем пронеслась скорая. Ее сирена на миг слилась с низким гулом в моей голове, создавая жуткую, диссонирующую симфонию двух миров. Я закрыла глаза, вжав пальцы в виски, пытаясь услышать сквозь городской шум только одно: зов воды. Зов, который становился неотличим от зова собственной, забытой души.