Уроки во грехе

Размер шрифта:   13
Уроки во грехе

Pam Godwin

Lessons In Sin

* * *

Copyright © 2021 Pam Godwin.

© Алекс Миро, перевод, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Об авторе

Автор бестселлеров, по версии New York Times, Wall Street Journal и USA Today, Пэм Гудвин живет на Среднем Западе с мужем, двумя детьми и попугаем-матершинником. Когда-то она объездила четырнадцать стран на пяти континентах, окончила три университета и вышла замуж за вокалиста любимой рок-группы.

Хороший кофе, сигареты и мрачные истории любви – ее главные слабости, явно более нездоровые, чем ее любовь ко сну, мясу и куклам с хлопающими глазами.

Глава 1

Тинсли

Всего один жалкий минет – и моя жизнь пошла прахом.

Все тусовки, встречи, старшая школа, дизайнерские шмотки… Когда у меня отняли даже шелковые наволочки, весь мой привычный мир изменился к худшему в мгновение ока.

Моя жизнь закончилась.

Все, конец.

И ничего уже не вернуть.

Драматично? Возможно. Но я по-настоящему испугалась происходящего. Одно дело, когда тебя разлучают с семьей и друзьями. Но отправить меня в католическую школу-интернат для девочек…

Здесь я никого не знала. Воздух провонял сырым деревом и печалью. Со стен, будто зловещие предзнаменования, свисали распятия. А зеленая клетчатая униформа? Фу. Мне совершенно не идет этот цвет. К тому же я даже не католичка.

Ну как такое могло случиться?

Мелкими шажками я шла вдоль окон, и мои шаги эхом разлетались по старому, пустому классу. Солнце закатывалось за вершины гор, окрашивая принадлежащие школе окрестные поля в лавандовый цвет. Вид и впрямь мог быть прекрасным, если бы не… решетки на окнах.

Решетки на окнах третьего этажа.

– Это тюрьма, а не школа. Вот черт. Я в аду, – разбушевалась я и резко повернулась к матери. – Поверить не могу, что ты так со мной поступаешь. Это был просто минет. Ты не можешь из-за этого запереть меня здесь.

– Это место не тюрьма. – Примостившись на деревянной скамейке за первой партой, она не подняла глаз от экрана своего телефона. – Академия «Сион» прививает своим воспитанникам уважение и преданность, два качества, которых тебе в последнее время явно не хватает.

– Только потому, что я потусовалась с парнем? Даже королева Англии занималась этим не меньше четырех раз. Так в чем проблема?

– Королева Англии – женщина, которая дольше всех в истории находится во главе государства. И этот статус она получила не потому, что работала ртом с официантом из «Бургер Кинг». Она исполняла свой долг, проявляла уважение и находилась в примерном браке. – Мама вздернула подбородок и глаза ее заблестели. – И ты, как наследница рода Константин, должна делать то же самое.

Какая чушь.

Кэролайн Константин отлично разбиралась в «примерных браках». Она была не просто главой влиятельного и знатного рода. После папиной смерти она возглавила нашу семью, стала в ней непререкаемым авторитетом и за ней отныне оставалось последнее слово. Кто посмел бы с ней спорить?

Я была почти ребенком. Самой младшей из шести детей. И меня называли драгоценной принцессой. Украшением любого бала. Тини-Тинсли, милейшая из рода Константин.

Другими словами, никто и не думал, что я могу проявить твердость характера.

Да пошли они все. Хоть в прессе с подачи матери меня и описывали как невинную милашку, я могла бы стать такой же непримиримой, как она.

– Мне восемнадцать. – Я уперла руки в бока. – Я могу брать в рот всё…

– Ты Константин. Твой рот представляет нашу семью, так что я буду решать, где и как ты его используешь.

Как же я ее ненавидела. Даже в Бишоп Лэндинг было не так просто завести друзей. Но здесь… В нескольких часах езды от дома? Меня словно приговорили провести свой последний год в старшей школе в одиночестве.

Моей матери удалось найти самую престижную и статусную школу для девочек бог его знает где. Академия «Сион» ордена «Святого сердца» спряталась в старинной деревеньке в Новой Англии, у подножия Белых гор. В гребаном штате Мэн.

В ожидании директора школы я чувствовала себя все более и более одиноко.

До дальних стен классной комнаты вверх уходили ряды сидений и парт, похожих на те, что бывают в аудиториях. А перед ними стоял стол преподавателя, и на стене висела массивная меловая доска.

Благодаря парящему куполообразному потолку пространство казалось воздушным, но тяжелые деревянные парты и потускневшие латунные перила делали старинную атмосферу мрачной и унылой.

Завтра должен был начаться первый учебный день. Когда я только приехала, то сразу заметила, как на меня косятся идущие по коридору ученики. Отвращение к новичкам в их взгляде говорило громче любых слов. На каждый недружелюбный взгляд я тут же отвечала таким же – я не собиралась показывать свою слабость.

Я не могла даже вообразить, как буду сидеть в ряду чопорных девиц в одинаковых зеленых клетчатых юбках. Среди тех, кто готов учиться, молиться и подчиняться.

Просто… Ну нет.

Я хотела влюбляться в парней, носить классные шмотки и жить нормальной жизнью. Неужели я так много прошу?

Минет, сделанный Робби Ховарду, был у меня не первый. Просто Робби только приехал в наш город, поступил в колледж на первый курс и ездил в ближайший университет. Он же не знал, что до меня даже дотрагиваться нельзя.

Я бы даже лишилась девственности с ним, но, как и во всех остальных случаях, нянчащийся со мной телохранитель пресёк это дело на корню.

Может потому, что у Робби не было трастового фонда и ему приходилось работать в «Бургер Кинг», чтобы оплатить обучение? В любом случае, для моей матери это стало последней каплей.

И вот я здесь, во все глаза рассматриваю последствия своего падения.

Сожаление?

Мне было бы неплохо сожалеть. Надо было бы исписать весь обтрепанный по краям дневничок, раскаиваясь в содеянном. У многих восемнадцатилетних девчонок был такой дневник. Но я была не как все. Мне было не позволено ошибаться, а потом сожалеть.

Все думали, что я должна набраться жизненного опыта, при этом будучи идеальной.

Бред сивой кобылы.

– Ты что думаешь, здесь я не вляпаюсь в неприятности? – кипя, набросилась я на мать. – Уж я найду способ, мама. И обязательно найду еще одного Робби Ховарда…

– Еще раз произнесешь его имя – и будешь писать ему за решетку.

– Писать ему? – Я недоверчиво поморщилась. – Я не хочу с ним никаких отношений. Я просто хочу…

– Молчи…

– …секса. Мне бы хоть раз в жизни повеселиться как следует! – В отчаянии я бросилась перед ней на колени, сжала ее лежащую на подлокотнике кресла руку, и тон мой стал почти умоляющим. – Я хочу жизни обычной девушки: экспериментировать, открывать для себя новое, расправить крылья. Я жить хочу!

– Встань. – Она отдернула руку, а взгляд ее голубых глаз стал ледяным. – Встань на ноги.

– Пожалуйста. Не оставляй меня здесь. Умоляю тебя.

– Члены семьи Константин не умоляют и не стоят на коленях. Встань. Немедленно.

– Я перестану умолять, когда ты меня услышишь. – Я прижалась грудью к ее ноге. – Неужели ты не чувствуешь странную мрачность этого места? Эту подавленность вокруг.

– Не путай подавленность с дисциплиной и порядком. Тебе нужно пожить в строгости.

– Ладно. Тогда отправь меня в Пемброк. Китону там понравилось. Или в любую другую подготовительную школу с совместным обучением. Куда угодно, только не сюда. Здесь все не так. Здесь жутко и тоскливо. – Услышав свой дрожащий голос, я содрогнулась, но мне надо было донести свою мысль до матери. – Даже дерево и кирпич, все не так. Здесь промозгло. И в этих стенах обитает что-то жуткое.

– Да ради всего святого! Это всего лишь твои фантазии.

– Элейн ты то же самое сказала?

Мама побледнела, и на долю секунды я, клянусь, заметила в ее лице эмоцию, что ни разу в жизни не искажала ее идеальных черт.

Раскаяние.

Я не знала, что случилось с моей сестрой, но после того, как ее отправили в религиозную школу, она вернулась совсем иной. Мама знала, почему Элейн впала в депрессию и начала принимать наркотики. Элейн много раз жаловалась маме. Молила ее о помощи.

– Она тебе доверилась. Что бы она ни рассказала тебе о школе «Реверенд Линч», я точно знаю, что там все было просто ужасно. – В груди у меня все сжалось. – А что сделала ты? Ответила ей, что это всего лишь ее фантазии?

– Хватит! – Она внезапно поднялась с места и оттолкнула меня прочь. – Встань.

– Ты можешь все это прекратить. – Я быстро подползла к ней на коленях и схватилась за подол ее обтягивающей юбки. – И ты можешь уберечь меня от повторения ее судьбы.

– Избалованное, вечно драматизирующее дитя. – Она схватила меня за запястье и с силой потянула. – Встань, пока ты не опозори…

Но тут дверь отворилась – и темная, внушительная фигура заполнила дверной проем.

Мама отпустила мою руку, и я свалилась на дощатый пол, пытаясь унять сбившееся дыхание.

В класс вошел человек, одетый в черное с ног до головы. Ботинки, брюки, застегнутая на все пуговицы рубашка словно притягивали маячащие за его спиной тени, а мрачность его облачения лишь подчеркивала кипенную белизну стоячего воротничка.

Его вид потрясал с первого взгляда.

Я никогда не видела католического священника вживую, но у меня были определенные представления о том, как они должны выглядеть. Тощие, непривлекательные, озлобленные ханжи…

Боже мой, этот человек разрушил все мои стереотипы.

Плотная ткань его черного одеяния не смогла скрыть его крепкого телосложения. Хорошо сложенный, завораживающий – и это даже без фильтров! Поджарые мускулы напряжены, что особенно видно на швах рубашки, под которой они бугрились и играли. Рукава закатаны до локтя, что подчеркивало сильные руки. Ноги прямые, талия узкая, живот плоский, а грудь широкая.

Что получается – он любит Господа нашего и качается в зале? Не такая уж и безумная идея. Но мозг мне в итоге взорвала возмутительная красота его лица. Та же точеная линия подбородка, которая так привлекала женщин в моих братьях. Закругленные углы, квадратные формы, легкая щетина, сбрить которую дочиста не способен никакой станок.

Его каштановые волосы были слегка взъерошены, короткие по бокам и чуть более длинные на макушке, они выглядели чуть неопрятными. Модный стиль. Молодежный. Хотя на вид он не был так уж молод.

В его чертах читалась мужественность. Никаких морщин. Но в его взгляде угадывалась сила. Тяжелый взгляд, полный жизненного опыта. По возрасту он был ближе к моему брату Уинстону. За тридцать, скорее всего. Слишком старый, чтобы мне понравиться.

Слишком пугающий.

Но… Я не могла отвести от него взгляд. Он стоял, поставив ноги на ширине плеч, положив руки на бедра. Его манера держаться привлекала внимание. Я не знала куда девать взгляд. Ведь каждая часть его тела вызывала непотребные помыслы. И пугала.

Но его великолепная внешность не могла скрыть холодной ауры, витающей вокруг него. Что-то в нем было не так, нечто в его облике заставляло завыть тревожную сирену в моей голове.

Его глаза насыщенного синего цвета сузились, когда он увидел меня, растянувшуюся на полу. Слава богу, на мне были брюки. Но он не просто смотрел на меня. Он словно кричал взглядом, критиковал и отчитывал всё, что видел, хотя при этом не произносил ни звука. Его холодный взгляд проникал сквозь ребра и останавливал биение моего сердца, заглушая удары пульса.

Но я была не единственной, кого он поразил. Мама не пошевелилась с тех пор, как отворилась дверь. Я даже не знала, дышит она или нет.

Но тут она прочистила горло.

– Вы, наверное, отец Магнус Фальк.

Не сводя с меня глаз, он коротко кивнул. Никакого сочувствия, никакой теплоты, ни намека на одобрение.

Если именно это и был тот самый директор школы, который должен был решать мою судьбу на протяжении следующего года, то я вляпалась сильнее, чем думала.

Глава 2

Тинсли

Поднявшись на ноги и пригладив брюки, я подошла чуть ближе к матери. Мне хотелось схватить ее и умолять не оставлять меня с этим священником. Но почему-то я понимала, что мне не стоит показывать ему ни страх, ни свою слабость.

Он внимательно смотрел на мои трясущиеся руки. И, судя по приподнятым уголкам его губ, ему это нравилось. Ему нравилась моя растерянность. Боже, я надеялась, что ошиблась. Может, его холодное приветствие было просто пугающей тактикой, которая заставляла новичков слушаться.

– Кэролайн Константин, – елейным голосом произнесла мама, протянув ему наманикюренную руку. – Вы говорили с моим ассистентом и согласились обучать мою дочь.

– Я в курсе. – Он сжал ее пальцы.

Сжав его руку еще сильнее, она улыбнулась. Никакой реакции – в итоге рукопожатие продлилось дольше положенных двух секунд.

Целибат или нет, но ни один мужчина не мог устоять перед моей матерью. Она была воплощением красоты. Золотые волосы, сияющая кожа – ее могли бы спутать с моей старшей сестрой, и она это знала. Ее величайшим оружием была уверенность в себе. Тем, кто попадал в ее сети, мог помочь лишь сам Господь Бог.

Она медленно отняла руку, но продолжала смотреть ему в глаза.

– У вас есть определенная репутация, отец Фальк.

– Магнус.

– Отец Магнус. – Сохраняя приветливое выражение лица, она слегка наклонила голову. – Я выбрала вашу школу для свой младшей дочери потому, что здесь перевоспитывают проблемных девочек и превращают их в респектабельных молодых леди.

– Стоп. Что? – У меня внутри все сжалось. – Это же школа-интернат, а не исправительная школа. – Звук собственного голоса гремел у меня в ушах. – Я правильно поняла?

Но мама продолжила говорить так, словно меня не слышала.

– Насколько я поняла, вы лично будете учить Тинсли и призывать ее к дисциплине.

– Да. – От его бесстрастного тона по спине побежали мурашки.

– Вы серьезно? – У меня отвисла челюсть. – Я не проблемная, я точно знаю, что меня не нужно перевоспитывать. Это что вообще такое? Чего вы мне не договариваете?

Она кинула на меня раздраженный взгляд.

– Отец Магнус разработал специальную программу для таких девочек, как ты.

– Для таких, как я? То есть для тех дочерей, которых родители используют как пешки в своих бизнес-играх?

– Я не собираюсь это обсуждать.

– Ну конечно, ты имеешь в виду девочек, матери которых слишком заняты своими важными делами, чтобы заниматься такой ерундой, как родительство. – Во мне закипела злоба. – Ты монстр.

– Если бы я была монстром, то просто сидела бы и смотрела, как ты губишь свою жизнь.

– И ты решила загубить ее за меня. – Я с отвращением отвернулась от нее и вперила взгляд в отца Магнуса. – И какого же соглашения вы достигли на мой счет?

– Большинство учеников приезжает в школу в самом начале обучения. – Его густой, глубокий и удивительно успокаивающий голос окутал меня, и в моем животе все сжалось. – Но ты уже взрослая, так что это совсем другая ситуация. Завтра я проведу ряд тестов. И, когда пойму уровень твоих знаний, то составлю твое расписание. Некоторые уроки ты будешь посещать со своими ровесниками. А те предметы, в которых ты разбираешься плохо…

– Я хорошо во всем разбираюсь. У меня отличная успеваемость.

– Учебная программа в академии «Сион» несравненно труднее, чем в частных школах. Я буду работать с тобой лично, чтобы ты нагнала программу, и я сам буду заниматься твоим религиозным воспитанием. А также исправлю твое поведение.

– С моим поведением все в порядке.

Он опустил руку вдоль тела, и я заметила едва уловимое движение: он начал скрести большим пальцем по указательному. Одному Богу известно, что это значило. Может, он пытался подавить желание меня придушить.

Он думал, что я грубая? Разеваю рот не к месту? Что я шлюшка? Гордячка? Что ему вообще обо мне сказали? И что из сказанного было правдой?

– Что вы имеете в виду под «исправлением моего поведения»? – Я распрямилась, пытаясь выглядеть такой же невозмутимой, как он сам.

– Многое.

Туманно. А это всегда не к добру.

Голливуд любит делать священников католических школ бессердечными тиранами. Но наверняка это не совсем так. Божьи люди все же должны уметь сострадать.

Вот только я не заметила ни грамма сострадания в его холодных глазах. Вместо этого его взгляд обещал мне невыносимые условия и правила – и неизбежное наказание за их нарушение.

Во мне зародилось страшное подозрение.

– А какие здесь наказания?

– Для большинства проступков – молитва по чёткам. Есть и другие епитимьи, такие как ранний комендантский час, трудовые работы или изоляция. – Его низкий, бархатный баритон звучал насмешкой в моих ушах. – А в крайних случаях применяется физическое наказание.

– Это же… – У меня во рту пересохло. – Насилие, что ли?

– Физическая боль и унижение.

– Господи Иисусе. – Я даже не замечала, что ноги сами шагают вспять, подальше от священника. И вдруг я наткнулась на мать. – Вы бьете студентов? Типа… Ну, стеком? Линейкой?

– Ремнем и тростью.

– Что? – Я замерла, уверенная, что ослышалась.

– Это не очень распространенная для нашей академии практика, но порой требуются решительные меры.

– Ты это слышишь? – заголосила я, обращаясь к матери.

– Делай как тебе велят, – скучающим голосом произнесла она, – и твоя учеба пройдет безболезненно.

– Закон запрещает бить студентов!

– Нет ни одного федерального закона или закона штата, регулирующего порку в частных школах. – Она улыбнулась, и это причинило мне больше всего боли.

– Значит, если я приеду домой вся в синяках, тебе будет плевать? До тех пор, пока их не увидят посторонние люди?

– Когда мы увидимся в следующий раз, надеюсь, ты уже перестанешь вести себя как ребенок и на тебе не будет никаких синяков.

– Ты о чем? Мы же увидимся в выходные. Родители навещают детей по выходным и…

– Не обсуждается. Только когда я получу удовлетворительный отчет от отца Магнуса, минимум через несколько месяцев, только тогда я разрешу тебе приехать на праздники.

– Зачем ты это делаешь? – В моем голосе послышалась слепая ярость. – Потому что я нарушила твои правила? Ладно. Отошли меня в другую школу. Разрушить мою устоявшуюся жизнь уже и так достаточное наказание. Но отдать меня незнакомцу, который лупцует своих студентов, это как? Ты, видимо, совершенно меня презираешь.

– Выговорилась?

– Нет. – Из меня вышли остатки уважения к стоящей передо мной женщине.

И в тот момент я дала себе обещание. Она думала, я плохая девочка? Так вот, она ошиблась. По-настоящему плохих девочек пинком вышвыривают из таких вот школ-интернатов.

И я поклялась сделать все, что в моих силах, чтобы меня исключили.

– Если оставишь меня тут, – произнесла я, – я подмочу репутацию нашей семьи так, что ты не отмоешь ее ни в какой прессе.

Не сдвинувшись с места, она подняла бровь и посмотрела на отца Магнуса.

– Она не была такой вздорной. Не знаю, что на нее нашло.

– Не Робби Ховард, не любой другой парень… – Я подняла подбородок, – а ты – самый большой сексобломщик!

– Ты ступила на тонкий лед, юная леди.

– Да что ты, «бумерка»?? Это же ты доверяешь меня одному единственному священнику, хотя раньше за мной не очень-то успешно следила куча охраны. Ты теряешь связь с реальностью.

Мама была слишком молода, чтобы принадлежать поколению бумеров. Я просто хотела ее выбесить.

– Подожди нас в коридоре. – Распоряжение, отданное тихим голосом, но оно резало воздух, словно клинок.

– Это ты жди в коридоре. – Скрестив руки на груди, я проглотила подкативший к горлу комок страха.

– Я повторять не буду. – Она указала пальцем в сторону двери.

Испытывая судьбу на прочность, я помотала головой.

– Покажи мне, что в твоем сердце есть хоть капля порядочности и забери меня домой.

Я обращалась к той боли, что была в ней и на которую она должна была откликнуться. Но отец Магнус среагировал первым. Он медленно и угрожающе вышел вперед. Я пыталась стоять на месте, но его уверенные шаги заставили меня отступить.

Он вторгся в мое пространство, его фигура возвышалась надо мной так, что носом я была на уровне его груди. Он не коснулся меня и пальцем, но я бы и не позволила – я отшатнулась, не в силах сделать вдох. Он наклонился ближе. Я отшатнулась снова, а он сделал еще один шаг ко мне, и еще один, каждый раз нарушая границы моего пространства и разрушая мою напускную смелость.

Если я хотела здесь выжить, то не могла позволить ему меня затравить. Мои руки неосознанно дернулись, ноги попятились прочь, инстинктивно пытаясь уйти подальше от жутких флюидов, которые источал этот человек.

Напряженные связки, сильные мускулы, – слишком много мощи, спрятанной под неброской одеждой, мощи, что лишь подчеркивала угрозу, исходившую от его взгляда.

Почему он злится? Или он так смотрит на всех своих студентов специально, чтобы сломить сопротивление?

– Что вы делаете? – с бешено колотящимся сердцем я продолжала отступать, пока не оказалась в дверном проеме. – Отвалите. Не трогайте меня.

А он и пальцем не пошевелил. Никакого физического контакта. Но он и не сдался. Просто продолжал наступать, пока не заставил меня выйти в коридор лишь тем, что подходил все ближе и ближе.

Я не могла не заметить, какой маленькой и ранимой я себя чувствовала в его присутствии, какой физически неполноценной я была по сравнению с его мощью и размерами. Но дело было не только в его телосложении, от которого мне хотелось держаться подальше. Но и в его глазах, в которых сквозила какая-то гнусность. Было в них что-то нечестивое.

Этому учителю было плевать на мои обстоятельства. Это был больной, извращенный тиран, который получал удовольствие от того, что властвовал над студентами.

Как много девочек он «исправил»? Промыл мозги? Ударил? Как много жизней он сломал?

Задней частью икр я уперлась о скамейку и потеряла равновесие. Я рухнула задом на скамью, и он навис надо мной, расставив руки по обеим сторонам моей головы, уперев их в стену.

«Не трусь. Ты выдержишь все его издевательства».

– Я скажу это всего один раз. – Он выставил руку ладонью вверх. – Отдай свой телефон.

От звука его голоса все внутри меня сжалось. Лаконичный приказ, не терпящий возражений. Его хрипловатый тембр завибрировал в моей груди. А его четко очерченный рот словно утащил меня во тьму.

Коридор растворился, и я поняла, что таращусь на него, брутально-красивого. Он был так близко, что, черт возьми, между нами почти не осталось никакого свободного пространства и я ощущала его дыхание. Боже, как от него пахло! Соблазнительно, с нотками лесных деревьев, как от экзотического благовония, или даже лучше. Нечто чувственное и мужественное, не похожее на те ароматы, что разливают по дизайнерским бутылочкам. Я наслаждалась ароматом, ноздри вздымались, я делала глубокие вдохи.

«А ну прекрати!»

Я задержала дыхание и отвела взгляд. Что со мной случилось? Не могла же я попасть на удочку человека, который хотел причинить мне боль. От этой мысли меня затошнило и свело живот.

Ему не надо было даже говорить со мной, чтобы напугать меня до смерти. От его близости каждый мой нерв натягивался до предела.

Мне просто нужно было, чтобы он ушел, и самым быстрым способом заставить его это сделать было подчиниться.

Вытянув телефон из кармана, я шлепнула мобильник на протянутую в ожидании ладонь.

Я знала, что через пару часов пожалею об этом, лежа на незнакомой постели, испуганная и одинокая, проклинающая себя за то, что отдала ему в руки последнюю ниточку, связывающую меня с братом.

Китон был назойливый и слишком обо мне пекся, но это лишь потому, что ему было до меня дело. Это к нему я бежала за помощью и за советом, или за плечом, на которое можно опереться.

И сегодня он нужен был мне как никогда раньше.

У меня в груди все болело, когда отец Магнус засунул мой телефон себе в карман. Так, чтобы я его уже не достала.

Он вернулся в класс и помедлил в дверях, опершись о дверной косяк. Каждая клеточка моего тела напряглась, когда он, обернувшись через плечо, встретился со мной взглядом.

Я ожидала увидеть в его глазах равнодушие, но в них было нечто похуже.

В них был триумф.

Он решил, что выиграл. Он думал, что отныне я скукожусь и перестану сопротивляться, что я стану податливой и меня будет легко контролировать. Он думал, что я сдалась.

Вот еще.

Он еще никогда не сталкивался с членами семьи Константин.

Я сама решаю свою судьбу, и теперь я намеревалась уничтожить свою репутацию, лишь бы отсюда выбраться. И, если он встанет у меня на пути, я утяну его за собой.

– Обещаю вам. – Я расправила плечи и выпрямилась во весь рост. – Я превращу вашу жизнь в ад.

– Ад уже близко, девочка. Но уверяю тебя, он идет сюда не за мной.

С мерзкой ухмылкой он вошел в класс и захлопнул дверь у меня перед носом.

Глава 3

Тинсли

Стоя в коридоре, я прикрыла глаза ладонями и подождала, пока перестанут подступать слезы.

Тинсли Константин представляла из себя так много всего – к тому же частенько говорила о себе в третьем лице – но плаксой она не была точно.

Почему в социальных сетях мою личность обсуждали всегда лишь с одной стороны?

Потому что никто по-настоящему меня не знал.

Никто не знал меня реальную. Даже друзья в предыдущей школе. Они видели во мне то, что хотели видеть – то, что они могли урвать у моей семьи, взять от ее влияния и благосостояния. В глубине души я всегда знала, что даже мои ближайшие подруги тусуются со мной только для того, чтобы добраться до моих братьев.

Такая вот у меня жизнь. Моя фамилия бежала впереди меня, и я знала, что здесь будет то же самое.

Но в том, чтобы иметь такую мать, были и свои преимущества. Она воспитала во мне упорство и стальной характер. Всю жизнь я наблюдала за ней и училась у нее. Она не была заботливой матерью и не терпела ничьих выходок.

Чтобы справиться с происходящим, я решила взять с нее пример – несмотря на то, что мой враг оказался крайне жесток.

Ад придет за мной.

Не такие слова я ожидала услышать от священника, но, чести ради, я первая начала ему угрожать.

Прижав ладони к дверному полотну, я встала за дверью. Изнутри доносился приглушенный голос матери, и я прислонила ухо к двери.

– Я навела о вас справки, Магнус. В церковной общине вас уважают, и вы пользуетесь большим уважением среди коллег-учителей. Но меня больше интересует ваша жизнь до принятия церковного сана. Не странно ли, что вы поздно нашли свое призвание, учитывая, что до тридцати одного года вы вели довольно насыщенную жизнь и не в чем себе не отказывали?

Я замерла и затаила дыхание.

– Миллиардер, который добился всего сам. – До меня донесся стук ее каблуков: она расхаживала по классу, шагами подчеркивая каждое свое слово. – Самый завидный холостяк Нью-Йорка…

Над головой раздался шум. Я развернулась, пригнулась и прижала руку к груди, унимая пустившееся вскачь сердце. Вот черт.

Задрав голову, я внимательно осмотрела потолочные балки. Там что-то было, но оно уже замерло. Что бы там ни таилось, у меня чуть инфаркт не случился. Потолочные своды утопали в тенях, рожденных низко висящими на стенах светильниками. Я напрягла зрение, высматривая, что же там движется.

Ничего.

Если это какая-то тварь, то она, перепугавшись, уже сбежала.

Я снова прижала ухо к двери и прислушалась к голосу матери.

– …внезапно закончилась. И никто не знает, почему девять лет назад вы внезапно променяли дорогие галстуки на воротничок священнослужителя. Но я выясню. Когда мне нужно, я могу раскрыть любой мужской секрет. Не вынуждайте меня.

В наступившей тишине у меня закружилась голова. Я представила себе высокомерное выражение ее лица, как она смотрела на апатичного священника. И если я правильно подсчитала…

Ему было сорок. Он был старше, чем я думала. Но все еще годился ей в сыновья. Он был очередной пешкой в игре ее эго и желании все контролировать. Если мне повезет, он скажет что-то такое, что ее взбесит, и вся эта история закончится сама собой.

– Интересно, – произнес он, и его голос прокатился под сводами потолка, словно гром, – что за женщина начинает угрожать человеку в мантии?

– Умная женщина. Я никому не доверяю. Даже священнику с вычищенной до блеска биографией.

– Если вы намекаете…

– Не намекаю. Вы согласились на мои условия. Не выпускайте ее за пределы школы. Никаких мужчин в ее спальне, включая вас. И не впускайте ее в свою комнату, даже под самым невинным предлогом. Не нарушайте этих правил, не согласовав свои действия со мной, иначе я закрою школу к чертовой матери и сделаю так, что вы исчезнете с лица земли.

У меня в горле застрял комок. Она меня защищала? Моя мать – мать-волчица? Это тронуло меня до глубины души.

Но потом она добавила:

– Я не потерплю скандала, Магнус. Вы меня поняли.

У меня свело живот, я прикрыла горящие слезами глаза.

Я тут ни при чем. Я просто очередная пешка в ее желании сохранить свое достоинство.

– Я сполна заплатила за ее обучение. И подписала условия пожертвования…

Тут над моей головой снова раздался грохот, и я отшатнулась от двери. Плевать, я услышала достаточно.

Вглядываясь в потолок, я следила за шуршащими, хлопающими звуками. Что-то маленькое порхало в темноте, шныряло там, врезаясь в балки и скользя по потолку.

Птица?

Как она сюда попала? Влетела в открытую дверь? Боже, значит, она оказалась в ловушке. Без еды и воды, дезориентированная, мечущаяся среди теней. Боящаяся приземлиться. Она была так далеко, что я не могла даже разглядеть ее.

Вот черт. Она ударилась о стену.

Я немного отошла от двери и ахнула, когда существо уселось на пол и замерло. Какая странная птица. Она пошатывалась и использовала крылья как костыли, пытаясь устоять, и…

Это что, мех?

Она снова взлетела, неуклюже пикируя, словно пьяница, и вылетела в дверь в другом конце коридора.

Это же летучая мышь.

А что еще это могло быть? Бедняжка была ранена. Возможно, она умирала от голода.

Не зная, что я буду с ней делать, я поспешила за ней. Я не хотела, чтобы она застряла где-нибудь и умерла. Ворвавшись в темную комнату, я включила свет и остановилась.

Еще один класс. Доска поменьше. Потолок пониже. Но атмосфера точно такая же, темное потертое дерево, состарившееся от обреченности и мрака.

Прямо как отец Магнус.

С чего бы миллиардеру, который всего добился сам, вдруг становиться священником?

На деньги счастья не купишь, но всемогущий доллар помогал школе выжить. Пятизначные суммы за обучение, миллионные пожертвования, все это лилось на школу потоком из карманов таких богатых семей, как моя собственная.

Значит, это была элитная школа для девочек, чьи родители отправляли их под надзор священника, который не брезговал телесными наказаниями. Судя по тому, что я слышала, у отца Магнуса насыщенное прошлое. Был ли он хищником? Как те педофилы, которые испытывали тягу к девочкам в форме католических школ?

Проведя рукой по волосам, я содрогнулась. Боже, мои мысли приняли довольно жуткий оборот.

Я ведь зашла сюда исключительно ради летучей мыши.

На цыпочках я петляла между стоящими в ряд партами. Где эта маленькая засранка? Никаких звуков, никаких движений, ничего.

Но тут мой взгляд упал на статую женщины в полный рост. Дева Мария? Я не могла разглядеть ее лица, потому что оно было скрыто за вцепившегося в него шерстяным комочком.

– Вот ты где.

Зацепившись за ее лицо задними лапами и передними конечностями, маленькая коричневая мышь повисла на голове статуи. Я медленно приблизилась, стараясь не спугнуть создание. Мое сердце растаяло.

– О-о-о… Ты еще малышка. Поглядите-ка, какие маленькие ушки, какая мордашка. Ты потерялась, да? Где твоя мамочка? – Я понятия не имела, что мне делать, знала только, что должна сделать хоть что-то. Хотя… – У тебя, случаем, нет бешенства?

Если бы у меня был телефон, я бы проверила признаки болезни в интернете. А так все, что я помнила – это что бешенство смертельно в ста процентах случаев.

– Может, ты не будешь меня кусать? Договорились?

Мышка повернула ко мне голову, с опаской уставившись на меня глазами-бусинками, еще крепче вцепившись в лицо Деве Марии.

– Не бойся, я тебя не обижу.

Но она уже была ранена. На ее голове был глубокий порез, возможно, оставленный одной из потолочных балок, в которые она врезалась. Мышь не выглядела больной, но это не значило, что мне можно ее трогать. И это крайне усложняло задачу по ее спасению.

Как и в большом классе, здесь на окнах тоже весели решетки. Но промежутки между прутьями были достаточно большими, чтобы мышь могла в них пролезть.

Сделав пару шагов к ближайшему окну, я повернула защелку и толкнула створку вверх. Но она не сдвинулась с места. Я попробовала еще раз, безрезультатно. Навалившись со всей силы, я надавливала еще сильнее, снова и снова, и в итоге сломала ноготь.

– Блядь! – Я уперлась лбом в стекло, рыча, напрягая мускулы, сжимая зубы. – Ты, старый, упрямый дерьма кусок! Не пойти бы тебе на…

– Ты что делаешь?

Его голос рубанул по мне, словно мечом, и из легких словно вышел весь воздух. Я опустила руки, прислонилась лбом к прохладному стеклу и попыталась восстановить дыхание.

Потом я повернулась к Магнусу.

– А на что это похоже?

– На попытку сбежать.

– Отличная идея. А решетки я выломаю своими бионическими руками. Только для начала все ногти себе переломаю об это долбаное окно.

Он уставился на меня так, будто я дура. И нахмурился еще более злобно, чем раньше, если такое вообще было возможно. Леденящий душу взгляд. Злобный. Его глаза неодобрительно сузились, и он поморщился от отвращения. Словно один мой вид вызывал в нем неодолимое желание причинять боль.

Если у него и были секреты, то это точно было не влечение к девочкам. Возможно, склонность к насилию. Или женоненавистничество. Его взгляд источал убийственные флюиды.

Может, он просто ненавидел самою жизнь и мог вести себя только как мерзкий убогий говнюк.

С идеально очерченными губами.

Он неторопливо направился ко мне угрожающей, медленной походкой. Почувствовав пробежавшую по телу дрожь беспокойства, я отступила назад, прикрыв собой мышку.

Поздно. Он уже ее заметил.

– Не трогайте ее. – Я вытянула руки вперед. – Это мышонок. Я просто хочу выпустить ее в окно и…

– Ты хочешь ее спасти? – Он остановился, подозрительно сведя брови.

– Почему бы и нет?

– Летучие мыши переносят бешенство. Ты ее трогала?

– Не все мыши. И нет. Не трогала, не ласкалась с ней. Мы не в тех отношениях. Ей просто нужно набить животик парочкой москитов и попрактиковаться как летать… – Я сникла под его суровым взглядом. – Что?

– Они гнездятся в колокольне. И они не домашние животные. А вредители. Особенно когда залетают в класс и пугают учеников.

– Они что, орут и рыдают?

– Да.

– Хотите сказать, что мыши с колокольни доводят местных девочек до слез? Это многое объясняет.

У него на щеке дернулся мускул, и он пошел вперед, огибая парты.

Черт, кажется, я зашла слишком далеко. Мой пульс ускорился, а мышцы окаменели. Но я не сдвинулась ни на шаг. Чтобы добраться до мыши, ему придется пройти мимо меня.

Он остановился возле меня, и я приготовилась бороться… но он лишь прошел между мной и мышью.

Я выдохнула и повернулась посмотреть, как он отпирает защелку на окне.

– Замок заедает. – Он с легкостью открыл защелку.

Воздух тут же стал иным, и мышь взлетела и понеслась прямо мне в лицо.

На моем горле сжалась рука, и меня оттолкнули спиной в кусок мрамора. Мрамор был теплый, испещренный рытвинами. Иисусе, а он сильный. Горячий, с сильным телом, непоколебимое животное.

Я поперхнулась и совершенно остолбенела. В голове не было ни единой мысли.

Я умру.

Но он тут же опустил руку. Я подняла ладони к горлу, а он поспешил к окну и закрыл его, словно ничего не случилось.

Я подумала, что не стоит придавать этим событиям слишком большое значение. У меня подскочило давление, а в легких совсем не осталось кислорода. Но с коричневой мышкой все будет в порядке.

Она висела прямо за стеклом, уцепившись за одну из перекладин решетки. Если бы отец Магнус не оттолкнул меня, она повисла бы прямиком у меня на лице.

Я попыталась успокоиться. Когда ритм дыхания восстановился, я встала рядом с ним возле окна. Он не обратил на меня никакого внимания. Сосредоточившись на мыши, он смотрел на нее так, словно искал способ убить ее наверняка.

«Ну давай, малышка. Улетай. Расправь крылышки и лети!»

Она подняла крошечное рыльце и посмотрела на меня.

Отец Магнус потянулся к окну.

– Погодите. – Я схватилась за подоконник. – Просто… дайте ей пару минут. Она напугана и все еще учится летать. Дайте ей время.

– Ей? Ты эксперт по половой принадлежности мышей?

Боже, нет. Я просто порола чушь.

– Пусть она совершает собственные ошибки. И научится всему сама.

– Она совершила смертельную ошибку в тот момент, когда попала в замкнутое пространство.

– Только если она не родилась в нем. – Я не стала умолять его сохранить ей жизнь, но я и не сдавалась. – Что в Библии сказано про летучих мышей?

– Что их не надо есть.

– О! – Я прокашлялась. – Что ж, раз в самой читаемой книге мира есть такая рекомендация, я чувствую себя гораздо спокойнее. Хотя я не знаю никого, кто ест летучих мышей. Кроме Оззи Осборна, конечно. – Я судорожно сглотнула. – Он отправится за это в ад?

– Нет, он отправится туда за другие свои грехи.

– Ого. Мрачновато. – Я закусила губу. – Слушайте, я знаю, наказывать плохих девочек – это ваша работа. Но я буду честна с вами. Рай не для меня. Я к тому, что если даже Оззи не входит в писок гостей, то кто там вообще будет? Шайка чопорных отличников, неукоснительно соблюдающих правила приличия, с волосами на прямой пробор, которые танцуют как уроды и носят немодные джинсы? Какой-то мамский Тик-Ток. Хэштег «СтарческийТок». Скукота.

– Тебе пора повзрослеть.

«Заставь меня». Мне даже не пришлось произносить этого вслух. Он все прочел по моей улыбке.

– Ты повзрослеешь. – Он резко дернул рукой.

Прежде чем я успела понять зачем, он ударил кулаком по раме – оконное стекло зазвенело, и, кувыркаясь, мышонок ухнул вниз.

– Нет! – Мое сердце разрывалось; я распахнула окно и вгляделась в темноту. – Что вы наделали?

Внизу, на три этажа вниз, земля утопала в тенях. Лишь пропасть, черная как сама ночь.

Как он мог быть таким жестоким? Мышь была уже снаружи, она никому не причинила бы вреда. Он же священник. Служитель Божий.

Дьявол во плоти.

Меня обуяла ненависть, проникая в самые фибры моей души, крепчая с каждой секундой.

Я пыталась услышать звук хлопающих крыльев, но в моей голове звучали лишь жуткие, спокойные шаги, что цокали, словно марш смерти.

И его голос.

Его бессердечный, непреклонный приказ.

– Следуй за мной.

Глава 4

Магнус

Не дожидаясь ее, я быстро вышел в коридор. Я не услышал ее шагов, но они непременно последуют. Рано или поздно все ученицы привыкают слушаться.

Предсказуемые, скучные, избалованные дети. В первые дни с ними всегда было трудно: они боролись против новых ограничений и возмущались, что им пришлось оставить привычных друзей и свои особняки.

А мне предстояла сложная задача – переформатировать их в лучшую версию их самих.

Высшие слои общества жили в мире кривых зеркал и неискренних отношений, где личность была менее значимой, чем то, что от нее можно было получить и как много она могла контролировать и дать окружающим.

Для общества было не так важно сделать избалованных детишек умнее и сильнее. Гораздо важнее было преподать им урок смирения, причем на своем примере.

Но я был не таким человеком. Так что применял к ним те методы, в которых и сам знал толк.

А именно, дисциплину.

Пройдя половину коридора, я понял, что она выскользнула из комнаты и идет позади меня.

– Где мама? – Она старалась придать голосу уверенности, но он подрагивал, выдавая ее растерянность.

Кто бы мог подумать, что изнеженная принцесса из рода Константин способна заботиться о ком-то, кроме себя? Ее реакция на летучую мышь раскрыла ее с неожиданной стороны. Но она свела доброту на нет своими язвительными ответами и попыткой меня принизить.

Никогда еще студенты не были так упрямы со мной.

Она трусила позади в ожидании ответа, а в воздухе витала враждебность. Глянув через плечо, я убедился в своей правоте.

Ее большие выразительные глаза будто пылали пламенем ада, губы скривились, обнажив маленькие клычки. Светлые волосы спускались прядями по ее плечам и вдоль ее напряженных рук, а маленькие кисти сжались в кулачки с побелевшими костяшками пальцев.

Она не опустила исполненного гнева взгляда, не показала слабину, лишь сосредоточилась на объекте своей ненависти.

Она меня презирала.

Это тоже было предсказуемо.

Все мои студентки испытывали передо мной трепет. Но они меня не ненавидели. Как раз наоборот. Довольно часто мне приходилось выговаривать им за неуместное кокетство, а порой, что еще хуже, за безрассудную страсть.

В случае с Тинсли Константин я подозревал, что страсть не будет проблемой. Но все же она была точно такой же, как все остальные – соплячка, которую кормили с ложечки, которой организовали трастовый фонд, дали личного водителя и набили гардероб дизайнерской одеждой и эмоциональным багажом, с которым ей трудно справиться.

Надо было сказать ей правду о ее матери, о том, что эта женщина хотела было уехать, не попрощавшись. Но я не смог этого произнести. Вместо этого я зашел в класс и жестом пригласил Тинсли войти.

– Она ждет.

Ждет, да, потому что я приказал ей сидеть тут, пока я ходил за Тинсли ловить мышь. Я хотел, чтобы до того, как их пути разойдутся, они обе уяснили для себя нечто важное.

Тинсли подошла ближе, но я не отступил, и ей пришлось протискиваться мимо меня.

– Убийца, – выдохнула она и проскользнула в комнату.

В наших общих интересах я не стал заострять внимание на ее реплике. У меня будет полно времени, чтобы наказать ее за хамство.

Я последовал за ней и закрыл за собой дверь.

– Почему так долго? – Кэролайн поспешила ко мне, держа сумочку в руках; она выглядела взвинченной и готовой как можно скорее уйти.

– Сядьте. – Я указал пальцем на первый ряд парт. – Обе.

– Удивительно, что ты еще здесь. – Тинсли плюхнулась на стул и скрестила руки на груди. – Я думала, ты смоешься при первом удобном случае.

– Я не смыва…

– Миссис Константин. – Я кивнул на стоящий позади нее стул. – Сядьте.

Она возмущенно выдохнула и жилы на ее шее напряглись, проявившись под кожей. Безупречной кожей. Как красиво смотрелись бы синяки на этой тонкой и нежной шее, попади эта женщина не в те руки.

В другой жизни женщины старше меня были моей слабостью. Но не эта. Не эта женщина и не в этой жизни.

Нельзя не признать, что Кэролайн была роскошной. Царская тонкость костей. Сочный, прорезанный алым рот. Тело, что выдавало постоянные походы в спортзал. Прическа, уложенная волосок к волоску.

Я находил ее крайне непривлекательной. Надменная и жадная до власти, с понятиями о благочестии, достойными самого Люцифера. Я провел собственное расследование и понял, что это холодное сердце не обладает ни одним из качеств, способных искупить ее грехи.

В молчаливом противостоянии она выдержала мой взгляд, но все же опустилась на стул. Она была умной женщиной. Достаточно умной для того, чтобы понять – я не из тех мужчин, кто отступается.

А что касается ее дочери…

Тинсли ссутулилась и сползла на стуле, воинственно глядя куда угодно, но только не на меня.

– Мисс Константин. – Придав голосу ледяную нотку, я встал прямо перед ней. – Сядьте прямо.

Она подняла глаза. Завораживающие глаза, в которых отражалась вся ее внутренняя эмоциональная жизнь. Они прожигали меня насквозь.

– Два слова, один палец, – произнесла она.

Кэролайн ахнула.

Я пнул носок Тинсли с такой силой, что она тут же выпрямилась на стуле.

– Это… – я показал на ее выпрямленную спину, – и есть та поза, в которой надо сидеть в моем классе. С другими твоими недостатками я разберусь позже.

Шокированная, она округлила губы в обиженную букву «О».

Ее волосы, доходящие ей почти до пояса, имели жемчужный отлив и такую бледность, словно они выгорели на солнце. Длинные ресницы обрамляли удивительно округлые, широко распахнутые глаза, светло-голубые, поразительные. Если добавить к этому небольшой курносый носик и тонкую кость, то ее можно было бы сравнить с эльфом. Чистокровная красавица с лицом, которое источает скрытую в ее обладательнице магию.

К тридцати годам она будет изысканной вне всякого сравнения. Та привлекательность, к которой невозможно остаться равнодушным.

Большинство мужчин сочли бы ее привлекательной уже сейчас, но я был из тех, кто испытывал отвращение к подросткам. Даже когда я был таким сам, я предпочитал женщин постарше. И эта одержимость меня разрушила.

Священный сан не был моим призванием. Девять лет назад я сознательно наложил на себя епитимью. Целибат смог обуздать разраставшуюся во мне тьму, и, поселившись в школе-пансионе, я смог ограничить свои потребности.

На факультете работали священники, профессора на пенсии, пожилые вдовы и несколько благочестивых пар. В таком окружении у меня не было ни единого искушения.

Это было лучшее решение из всех, что я когда-либо принимал, и самое благородное, что я когда-либо делал.

Я не был милосердным священником. Но я был опытным лидером. И руководство школой позволило мне получить еще одну вещь, которой я жаждал больше всего.

Контроль.

Этот маленький, уединенный уголок на краю мира стал моим королевством, и я знал, как именно в своем королевстве обращаться с представителями влиятельных и состоятельных семейств.

Как те, что сидели сейчас передо мной.

– Я согласился на ваши правила. – Я встал перед Кэролайн, тем самым заставив ее посмотреть на меня. – Потому что это мои правила. Каждое условие договора, которое вы мне выставили, уже прописано в школьных правилах. И если бы вы дали себе труд с ними ознакомиться, вы бы это знали.

– Не смейте…

– Прочитайте. Ознакомьтесь с тем, как тут обстоят дела. Мне нет дела до того, какая у вас фамилия и какими делами вы ворочаете во внешнем мире, вы не имеете права приходить сюда и угрожать мне. Это моя вотчина, и здесь я принимаю решения в интересах моих студентов. Я не намерен угождать требованиям семейства Константин. Ни матери, ни дочери, ни ваших помощников, адвокатов, телохранителей и других приспешников, которых вы на меня нашлете. – Я скрестил руки за спиной, довольный тем, как Кэролайн напрягла плечи. – Если вас это не устраивает, и вы и ваша дочь можете идти.

Они могли уйти или остаться. Мне было без разницы. У меня и так была облегченная нагрузка в классе, вопрос был лишь в том, будет ли у меня больше свободного времени или мне придется посвятить его Тинсли Константин.

Вне всякого сомнения, девочкой пришлось бы заниматься на постоянной основе.

И неудивительно, что ей и здесь было что сказать:

– А что, решетки на окнах – в интересах ваших студентов? А нам будут выдавать смирительные рубашки, чтобы мы не зарезались тут от горя?

Я проигнорировал ее, даже не посмотрел в ее сторону. Я смотрел в глаза Кэролайн, чтобы она наконец приняла решение.

– Я была права на ваш счет. – Она взяла сумочку и телефон и встала, глядя на меня. – Вы жесткий и бескомпромиссный. Именно то, что нужно моей дочери.

Читай: Вы не будете снисходительны к девчонке.

И в этом она не ошиблась.

– Тинсли. – По ее прохладному и равнодушному тону стало понятно, что она уезжает. Она подошла к двери. – Я жду удовлетворительный отчет от отца Магнуса.

Никаких напутствий. Она даже не обернулась, чтобы бросить последний взгляд на девочку, которой она дала жизнь. Лишь размеренное стаккато каблуков по отполированному деревянному полу удалилось и исчезло в коридоре.

Жестокая любовь.

Не самый плохой вариант воспитания, и он имеет место быть. Но если ребенок не видит ничего, кроме такой любви, то ни к чему хорошему это не приводит.

Я перевел взгляд на девочку, сидящую прямо, с повернутой в сторону головой. Мне даже не нужно было видеть ее лица, чтобы сказать, что она пытается сморгнуть слезы.

Тоска, печаль, страх. Через три секунды все это обратится против меня.

Три.

Ее дыхание убыстряется.

Два.

Она сжимает кулаки.

Один.

– Отправьте меня домой. – Она повернулась ко мне и затараторила. – Мне здесь не место. Я никогда не приму вашу устаревшую религию и не подчинюсь вашим дурацким правилам. Вы пожалеете о каждой секунде, что я проведу здесь. Так скажите же ей, что передумали. Пока она не ушла. Скажите, что я недостаточно хороша для вашей школы и вы не хотите меня здесь видеть.

– Нет.

– Я что, неясно выразилась? – Она заскрежетала зубами. – Я обломаю каждый ваш хитроумный план на мой счет. Богом клянусь, мои факапы будут эпичными.

– Ничего. Твое наказание будет таким же эпичным, как и твои факапы.

– Вы… – Она мотнула головой. – Священники не ругаются.

– С чего ты взяла? Ты хоть одного видела?

– Нет, но это не… Это же ненормально. – Она слегка поежилась, провела ладонями по бедрам. Потом выпрямилась снова и обвела взглядом комнату. – Вы, летучая мышь, решетки на окнах… Все это неправильно.

Пришло время рассказать ей кое-что.

Я сел на край парты позади нее и положил локоть на бедро.

– Когда-то к нам с гор спустились несколько соколов-сапсанов. Они начали гнездиться в церкви, прямо в каменной кладке над оконными проемами. Но проблема была в том, что недолетки врезались в стекло, пытаясь вернуться в гнездо, и ломали себе шею. После третьего погибшего сапсана я приказал установить решетки. И с тех пор больше они не гибли.

Гнев в ее голубых глазах угас, и я знал (хотя она никогда бы этого не признала), что нашел ее слабое место.

Ее слабость была в том, что она жалела слабых.

Как и я.

– А летучие мыши различаются по половому признаку. Самки больше. Их легко отличить. – Я наклонился и сделал каменное лицо. – Твой «малыш», это взрослый самец, и он не мог погибнуть. Только если у него нет бешенства. Ну в таком случае быстрая смерть была для него лучшим выходом.

Я знал, что это чертово создание должно было взлететь, но на всякий случай решил потом поискать его под окнами.

– Шесть остальных священников живут в кампусе. – Встав, я не отвел от нее взгляда. – Когда ты с ними познакомишься, тебе будет с кем меня сравнить. А до тех пор воздержись от скоропостижных выводов. – Я поспешил к двери. – Иди за мной.

Она беспрекословно подчинилась. Для разнообразия. Но это ненадолго.

Я провел ее вниз по лестнице в другой конец здания. На первом этаже стоял гул голосов – значит, в столовой собралась целая толпа.

На следующий день начинался новый учебный год, и девочки праздновали воссоединение с подругами после летних каникул и приветствовали новеньких.

Если бы она иначе вела себя на собеседовании, я бы позволил ей присоединиться к собравшимся. Но вместо этого я повел ее дальше, не останавливаясь.

Она помедлила на входе в столовую, оглядывая вечеринку.

– Что они делают?

– Едят, танцуют, веселятся. Привилегии, которых ты на сегодня лишена. – Не замедляя шага, я повернул за угол. – Поторапливайся.

– С каких пор еда – это привилегия? – Она поспешила за мной. – Я умираю с голоду.

– Надо было думать об этом прежде, чем открывать рот. – Помедлив, я припомнил ей ее же слова. – Я не буду отнимать у тебя эту возможность. Позволю тебе «научиться всему самой».

– Я же не летучая… – хмыкнула она.

– Я не потерплю неуважения. Каждая неблагодарность, каждая гримаса, каждый жест будут наказаны. Кивни, если ты поняла.

Она скрестила руки. Подобралась. Выдохнула. Но все же кивнула.

– Хорошо. И перестань шаркать.

Глава 5

Магнус

Все десять минут, что мы шли до спального корпуса, Тинсли семенила за мной, поспевая за моим широким шагом, обиженно надув губы. Или ее губы были такими от природы?

Пухлыми.

Сексуальными.

Боже, только не это. Я отмел эту мысль прежде, чем она успела поселиться в моем воображении.

Мне не стоило об этом думать. Но было в ней в тот момент нечто привлекательное.

Ее молчание.

Славное, восхитительное молчание.

Когда она помалкивала, то казалась старше. Опытнее. Гибкая фигура, уверенная походка: она несла себя изысканно и с грацией. Не намеренно. Нет, сама она старалась излучать вызов и враждебность. Но когда она переставала защищаться, ее порода расцветала в полной мере.

Повиновение было ее второй натурой.

Беспрекословное повиновение.

От этих мыслей было все труднее отмахнуться. Они бередили те части моего «я», которые я жаждал поскорее похоронить.

– Вы сказали мне правду про сапсанов? – спросила она.

– Я не стал бы тебе лгать. Ни о сапсанах, ни о чем-либо еще.

– А, ну да. Потому что священники не лгут?

– Потому что я не лгу. Здесь налево.

Она свернула в следующий коридор, и я уже не мог видеть ее лица.

– Я смогу посмотреть сапсанов? Птенцы летают вокруг школы?

– Иногда.

– Круто. – Ее спина была все так же напряжена, и отвечала она односложно. Но, кажется, упоминание о птицах немного подняло ей настроение.

– Мы только что вышли из основного здания. – Я провел ее по пустому коридору. – Там были классные комнаты, учительские, библиотека и обеденный зал. А теперь мы идем в спальный корпус. Все ученицы должны быть в своих комнатах к девяти вечера. Отбой в десять. Иначе придется до утра бродить вокруг кампуса.

– Когда нам разрешат прогуляться снаружи, чтобы осмотреть территорию?

Академия «Сион» была одной из двух школ-интернатов в нашей маленькой деревне. Вторая школа, «Святого Иоанна де Бребефа», была полностью отдана мальчикам, и ею управлял отец Кристиано Круз.

Каждый кампус окружали неприступные стены. Вписавшиеся в ландшафт, они защищали спальни от незаконного проникновения учеников этих двух школ. Церковь, футбольное поле, театр и гимнастический зал располагались в центре городка между кампусами, благодаря чему мы с соседней школой делили расходы на содержание имущества.

Соглашение о постройке школы для мальчиков рядом с нашей было взаимовыгодным. К тому же мы с отцом Кристиано были друзьями детства.

– У тебя будет полно возможностей, чтобы исследовать деревню, – произнес я. – Но ученики выходят за пределы школы только в сопровождении.

– Не дай бог, невинная девственница увидит мальчика.

– Мы постоянно проводим совместные мероприятия с соседней школой, к тому же каждый день молимся вместе.

– Что? – Она резко остановилась и округлила глаза. – Вы ходите в церковь каждый день?

– Когда идут занятия, все ученики и преподаватели посещают мессу в восемь утра. Кроме субботы.

– Э-м-м, ну да… – Она поморщилась и пошла дальше. – Не надо меня в это впутывать.

– Все ученики, миссис Константин. И пока вы учитесь в этой школе, вам придется следовать правилам, установленным католической церковью.

– Час от часу не легче.

– На девяносто процентов эти обстоятельства зависят от того, как вы к ним относитесь. Просто измените свое восприятие.

– А на десять процентов?

– Десять процентов – это данность, нравится вам это или нет. Такова жизнь.

Только мы подошли к общежитию, как дверь тут же отворилась. Мириам вышла к нам навстречу и улыбнулась обветшавшей с возрастом улыбкой.

– Добрый вечер, отец Магнус. – Она заправила прядь седых волос за ухо и посмотрела на мою капризную подопечную. – Ты, наверное, Тинсли.

– А кто еще? – Она пожала плечами.

– Тинсли, – я прищурился. – Это Мириам, преподаватель английского языка и литературы.

– К тому же я заведую общежитием, – произнесла Мириам.

– Значит, вы та женщина, которая не дает ученицам улизнуть отсюда? – Тинсли вздернула бровь.

– Нет, эту задачу я делегировала другому человеку. У нас есть старшая по этажу, она обеспечивает безопасность и порядок в комнатах. Этих девочек мы называем «старшими сестрами».

– М-м-м. Какая заманчивая должность, – сухо произнесла Тинсли. – Особенно для ябеды.

Мириам слегка наклонила голову, но больше никак не отреагировала на слова Тинсли. Она повидала на своем веку все виды подросткового протеста и попыток нарушить все возможные правила. Так что Тинсли ничуть эту женщину не смутила.

– Я слежу за чистотой комнат, пополняю аптечку медикаментами и предметами гигиены, отвечаю на личные запросы учениц, могу что-то подсказать или посоветовать, к тому же организую досуг для девочек. – Она постучала по двери позади себя. – А это моя спальня. Если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня найти.

– Мне понадобится домой. – Тинсли пристально посмотрела ей в глаза. – Я не хочу здесь оставаться.

– Подожди пару недель. Ты изменишь свое мнение.

– Э-м-м… Вряд ли, – саркастично протянула она. – На сто процентов уверена, что этого не будет.

– Если я окажусь не права, то мы поговорим об этом. А пока иди в свою комнату. Тебе принесут твои вещи и все, что тебе понадобится завтра на занятиях.

Мириам могла показаться милой пожилой дамой, но она держала общежитие железной хваткой. И Тинсли вскоре в этом убедится.

– Спокойной ночи, Мириам. – Я жестом попросил Тинсли проследовать к лестничному пролету. – Пойдем.

На втором этаже было тихо. Девочки останутся в столовой еще не меньше часа, а потом пойдут в свои комнаты готовиться к завтрашним занятиям.

Я не часто заходил в это здание. Если честно, я го избегал. Слишком много подростковых феромонов и розовых оборочек. К тому же я боялся пройти мимо открытой двери чьей-нибудь спальни и увидеть нечто, что меня скомпрометирует.

– В коридорах нет камер наблюдения. – Я остановился у второй по счету двери. – И комнаты не апираются.

– А где спит стукачка? – Заметив мой непонимающий взгляд, она уточнила: – Старшая сестра.

– Комната Дейзи рядом с твоей, – я кивнул на дверь соседней спальни. – Ванна в конце коридора. – Я протянул руку и включил в комнате свет. – Это все твое.

Она вытянула шею, разглядывая спартанское убранство комнаты. Односпальная кровать, парта и ночной столик. Они только и ждали, когда хозяйка украсит их по своему вкусу. Большинство учениц изощрялись в декорировании своих комнат. Но, судя по небольшой сумке, что стояла на полу, Тинсли взяла только самое необходимое.

– Это твоя единственная сумка? – спросил я.

– Так и есть. – Она не сдвинулась с места, словно если она зайдет в комнату, ее судьба будет предрешена.

Но поезд уже ушел.

– На столе памятка для учащихся. Прочти ее перед сном. Там основная информация о кампусе и ресс-код. – Я стоял в коридоре, у двери, и мог видеть лежащие постельные принадлежности и школьную форму в открытом шкафу. – Месса начинается в восемь. Будь внизу ровно без пятнадцати восемь. Вас проводят в церковь.

Она оглядывала комнату ничего не видящими глазами, не моргая. Словно была контужена.

Потом она втянула воздух и посмотрела на меня.

– Простите, что была с вами непочтительна.

Я уставился на нее, ожидая подвоха.

– Могу я получить обратно свой телефон? Пожалуйста, – она захлопала ресницами.

– Нет, – я обвел рукой комнату. – Видишь эту дверь? Я хочу, чтобы ты зашла и не выходила за нее до самого утра.

Она напрягла челюсть и вся сжалась, словно готовясь к бою.

– Сейчас же! – выпалил я громким голосом, который в свое время мог разогнать совет директоров в мгновение ока. На Тинсли он произвел тот же эффект. Она вся сжалась и бросилась в комнату еще до того, как я успел произнести последнюю букву.

Ахнув, она ворвалась в комнату и наткнулась на стол. Она явно дрожала. Подбородок подрагивал, и она обняла себя руками за талию.

Но не пошатнулась. Не осела на пол, как другие. Она была не такой. Она лишь выпрямилась, опустила руки и расправила плечи.

Майка натянулась вокруг небольших грудей, подчеркнув дерзкие маленькие бугорки – но и этой плоти было достаточно, чтобы сжать ее пальцами и раздавить.

Я отвел от нее взгляд и уставился на свои руки: мои пальцы имитировали это движение. Они воображали. Они хотели того, чего не имели права хотеть. Я был как наркоман во время ломки.

Я засунул руки в карманы. Мое дыхание оставалось спокойным. Ни один мускул на лице не дрогнул. Но под этим фасадом я весь горел адским огнем.

Я хотел страха и боли, крови и рубцов, я хотел бить, кусать, душить, колотить, колотить, колотить… я хотел грубого, дикого, безжалостного траха.

Я жаждал этого.

Ее страх заполонил комнату, ее дыхание сбилось, и с милого эльфийского личика схлынула краска. Но она была сильной. Стойкой. Она могла справиться.

И я знал, что она сделает это изящно.

Время уходить.

Я захлопнул дверь прежде, чем она смогла бы увидеть мое истинное лицо. И пошел прочь.

Глава 6

Магнус

Быстрым шагом пройдя через главные двери, я вышел на улицу. В окутавшей меня темноте ночи я, задыхаясь, потянул и ослабил колоратку.

Что это было, черт возьми?

Я позволил ученице взять меня за живое.

Такое случилось впервые, но я все же держал себя в руках. Произошедшее меня удивило. Я не причинил ей никакого вреда, не пересекал границ дозволенного, так что Тинсли осталась не в курсе произошедшего.

Мое единственное отношение к ней лежит в учебной, не физической, далекой от сексуальности плоскости.

Такого больше не повторится.

Мне просто нужно было пройтись, чтобы унять кипевшие внутри меня страсти.

– Добрый вечер, отец Магнус!

Слева приближалась группка девочек из старших классов, они как раз шли в основное здание. Не ответив, я свернул вправо, и они пошли своей дорогой, привыкшие к моему угрюмому характеру.

Решив прогуляться, я выбрал самый долгий путь, пролегавший по задворкам основного здания. Пройдя возле башни, я, включив фонарик на телефоне, поискал на земле мертвую летучую мышь. Но ее нигде не было.

Как я и думал, мышь давно улетела восвояси.

В мыслях все время возникал образ бесстрашных голубых глаз, бледной кожи, подрагивающих рук, ногтей, готовых царапать до крови.

Я постарался избавиться от этих мыслей, сосредоточившись на завтрашних планах – на церкви, учебном расписании и тестах, которые Тинсли предстояло пройти.

Гравий скрипел под ботинками и ночной воздух холодил кожу. Чистый, свежий горный воздух. Так непохожий на вонь автомобильных выхлопов и разогретого бетона Нью-Йорка. Я скучал по большому городу, но мне нравился царящий здесь покой.

Свернув с дорожки, я пересек подстриженную лужайку и пошел вдоль ограждающей кампус стены. Каменная, достающая до плеча, она не мешала любоваться городком и живописным горным пейзажем. К тому же она служила отличным основанием для высоких черных столбов, между которыми была протянута почти незаметная электрическая проволока. Через каждые пару метров на стене висели предупреждающие знаки.

Напряжение не могло убить человека, но разряд наверняка выбивал из бодрых подростков весь запал. И каждый год обязательно хоть один идиот испытывал судьбу и получал разряд током.

Девять лет назад академия «Сион» была на грани разорения. В первую очередь потому, что руководство не могло ограничить доступ мальчиков из школы Святого Иоанна в спальни своих учениц. Подростковая беременность и неудовлетворительное управление школой привели к катастрофическому сокращению числа учащихся.

Когда я купил эту школу, то первым делом вложил немалые средства в ее улучшение. Построил заграждения, уволил большую часть персонала, разработал конкурентный учебный план, благодаря которому стоимость обучения увеличилась в четыре раза, и разрекламировал школу в кругу богатых семей.

И за два года очередь на поступление в «Сион» стала километровой.

Основы остались теми же, что и были: развитие интеллекта учеников, индивидуальный подход, духовность. Но я руководил школой, как руководил когда-то своим бизнесом, а в бизнесе бал правят деньги.

Поэтому, когда Кэролайн Константин предложила семизначное пожертвование, ее дочь попала сюда без очереди.

Я подошел к воротам – единственному выходу с территории школы – и ввел код. Замок запищал, и я вышел.

Поскольку ближайшая деревня была в паре километров отсюда, преподаватели жили в частных домиках вблизи территории школы. Между академией «Сион» и школой Святого Иоанна пролегала единственная гравийная дорожка.

Через три минуты я подошел к своему дому. Большинство священников жили вместе, но у меня был собственный одноэтажный дом.

Дверь со скрипом отворилась. За прихожей была небольшая кухня и зона отдыха, а за коротким коридором была спальня и ванная комната. На голой стене висело распятие. На окнах – темные занавески. В зоне отдыха потертый диван. И камин. Ничего лишнего.

Скромно. С достоинством.

Кто-то мог бы сказать, что я зря променял свой пентхаус в верхнем Ист-Сайде на это место. Но пентхаус не определял мою ценность как человека. Это делали мои поступки.

В течение многих лет у меня была трудная жизнь.

Я разложил содержимое карманов на столике и посмотрел на телефон Тинсли. Мне не нужен был ее пароль. Мои источники сообщили мне о ней все, что мне нужно было знать.

Семейство Константин было украшением Бишоп Лэндинг, сливками сливок общества. Но как и многие влиятельные семьи, они крутили свои темные делишки, и у них была давняя вражда с Морелли – еще одним семейством, чьи скелеты в шкафу были еще непригляднее.

Когда шесть лет назад умер отец Тинсли, поговаривали, что глава семьи Морелли приложил к этому руку. Но ничего доказать не удалось, и смерть списали на несчастный случай.

Что касается Тинсли, то и здесь обошлось без сюрпризов. Она была в семье принцессой – невинной, милой и предназначенной выйти замуж за того, кого выберет ее мать. Вне всяких сомнений, Кэролайн планировала брак дочери много лет подряд, чтобы союз укрепил влияние семьи и поддержал империю Константин.

От этой мысли меня затошнило. Никто не заслуживает такой судьбы, но увы, подобное имело место быть. Практика, проверенная временем.

Я подошел к шкафчику и достал стакан и бутылку виски. Только я начал разливать виски, как в дверь постучали.

– Открыто. – Я взял еще один стакан.

– Я подумал, тебе нужен собеседник, – голос Кристиано с легким акцентом разнесся по комнате.

– Чушь собачья. Ты просто хочешь разузнать все подробности нашей встречи с Константин.

– И правда. Давай рассказывай.

Я повернулся, отдал ему стакан, и, как обычно, он широко мне улыбнулся. У него была замечательная улыбка. Теплая и благодушная, она словно освещала его лицо.

Сегодня он был в обычной одежде, сменил сутану священника на майку и джинсы. Белизна майки лишь подчеркивала его смуглую кожу и черные волосы.

Когда ему было десять, они с матерью перебрались с Филиппин в Нью-Йорк. Я помню тот день, когда он впервые пришел в нашу начальную католическую школу. Он ни слова не знал по-английски. Но он быстро учился, много смеялся и ему, как и мне, нравилось кататься на скейте.

С тех пор мы стали лучшими друзьями. И были неразлучны до самого выпуска. А потом он пошел в семинарию, а я – совсем другой дорогой.

Держа стакан в руках, я сел на диван, сделал вдумчивый глоток, смакуя привкус дыма.

– Все прошло, как я и думал. Кэролайн мне угрожала. Я угрожал ей, и теперь все мои надежды на беспроблемный учебный год пошли прахом.

– В последний раз, когда у тебя не было никаких проблем, ты стал просто невыносимым. – Кристиано сел подле меня. – Ты заскучал донельзя. Стал ворчливым. Плаксивым. И все время цеплялся к садовнику…

– Я не плаксивый.

– Ты просто ненавидишь, когда все идет легко, Магнус. Это не в твоем стиле.

Откинувшись на спинку дивана, делая глоток, я отстраненно размышлял о завтрашнем дне.

– Она такая же красивая, как на фото в интернете? – спросил он.

– Кэролайн?

– Нет, идиот, – он закатил глаза. – Ее дочь.

Если бы меня об этом спросил кто-нибудь из других учителей, я бы насторожился. Но Кристиано был прежде всего священником, и ставил свои отношения с Иисусом Христом превыше всего остального. В отличие от меня, он был призван исполнить свой высший долг и служил церкви от всего сердца. Я никогда не знал человека более честного и неподкупного, чем он.

И поэтому я пришел к нему девять лет назад за советом.

Он не сказал мне того, что я хотел услышать. Он сказал мне то, что я должен был услышать. И убедил меня остаться. Не только для того, чтобы спасти академию, но и для того, чтобы спасти самого себя.

– Она просто соплячка. – Я снял колоратку и ослабил пуговицу на рубашке. – Несговорчивая, неуважительная, острая на язык негодяйка.

– Я спрашивал не об этом.

– Она симпатичная для восемнадцатилетней девушки.

С глазами, что светятся, словно ведьмин огонь. И такая честная… Боже, помоги мне, ее прямолинейность заставляла мою кровь кипеть в венах.

Она меня заворожила, и от этого мне было крайне некомфортно.

– Кристиано… – Я уставился на свой стакан, в котором янтарный виски мерно кружился. – У меня был рецидив.

– Понятно. – Он поставил стакан и, повернувшись на диване, посмотрел на меня, тут же войдя в роль моего духовника. – Это исповедь?

– Нет. Это просто чувство. Мысль.

– Наваждение.

Вот как он это называл. А я называл это болезнью. И он был единственным человеком на свете, который знал, с чем именно я борюсь. Он знал все мои грязные секреты.

– Ну да.

– Это ее мать спровоцировала?

– Не в этот раз.

– Дочь? – он облегченно вздохнул.

– Твой вздох не слишком меня обнадеживает. Ты слишком в меня веришь.

– Влечение – часть человеческой природы. Мы все его испытываем, и тот священник, который скажет тебе иное, на самом деле прячет нечто гораздо худшее. У нас одинокая жизнь. Мы каждую ночь ложимся спать в одиночестве. Стареем в одиночестве. Такова принесенная нами жертва. Но если честно, я молился, чтобы настал тот день, когда ты изменишь свои предпочтения. Посмотрим правде в глаза: у тебя отвратительный вкус на женщин, друг мой, – он драматично дернул плечами.

– Жопа ты.

Он засмеялся, громко и от всего сердца, и взял свой стакан с виски.

Только он мог найти смешное в моих недостатках.

Он с самого начала был на моей стороне. Пока другие мальчишки в нашей школе увивались за девочками, я увивался за их матерями и учительницами.

В моем детстве не было ничего такого травмирующего. Никаких унаследованных от скучных, законопослушных работящих родителей черт. Ничего, что могло бы объяснить мои наклонности.

Мои сексуальные предпочтения были частью меня.

– Слушай, – отрезвил меня Кристиано, – у тебя гораздо больше терпения и решительности, чем у меня. Сам Господь послал тебя к нам. Время и деньги, которые ты вкладываешь в развитие нашей школы, бесценны. Ты самоотверженный – и тебе нет равных. Ты хороший человек, Магнус.

– Ты знаешь, что это неправда, – хмыкнул я. – Я икогда не был хорошим человеком.

– Я не говорю о прошлом. Конечно, ты все так же жесток. И страшен во гневе. Возможно, я не разделяю твоих методов воспитания, но когда надо мотивировать немотивированных, страх и чувство вины работают как надо.

– Ты говоришь как истинный католик. – Я приподнял стакан с виски.

Он чокнулся со мной и сделал глоток, глядя на меня поверх стакана.

– А что такого необычного в мисс Константин?

– Она спасла летучую мышь.

– Что-что?

Я рассказал ему всю историю, и он долго над ней смеялся. Потом мы обсудили замысловатое расписание уроков школы Святого Иоанна, поговорили о событиях в мире и слишком много выпили.

К тому времени как он вернулся в свои апартаменты, мне стало легче. Я почувствовал себя более уравновешенным, ощутил силы начать новый учебный год.

И призвать Тинсли Константин к порядку.

Глава 7

Тинсли

Мне не спалось.

С тех пор, как стих смех, заполнивший коридор на нашем этаже, прошло уже несколько часов. Когда девочки шли мимо моей комнаты, я несколько раз слышала свое имя, но к десяти вечера все успокоились.

Никто не зашел ко мне, не постучался.

Если бы я была здесь по своей воле, то вышла бы к ним и представилась сама. Я попыталась бы завести новых друзей.

Но все было совсем иначе. К черту эту школу. Я вернулась калачиком на узкой постели, чувствуя, как электризуются мои волосы, а кожа на лице морщится от соприкосновения с отвратительной тканью постельного белья. Как вообще можно на таком спать?

Я скучала по своим шелковым наволочкам. Я пыталась их упаковать, но Джастин – один из маминых цепных псов (он же персональный ассистент) – выудил их из чемодана, заявив, что их нет в одобренном списке. Я вообще много чего пыталась упаковать, но он стоял надо мной и с неодобрением на меня таращился.

«Слишком короткое».

«Слишком прозрачное».

«Никаких стрингов».

«Слишком открытое».

«Неподобающе».

«Производит неправильное впечатление».

Он убирал всё, что я складывала. И когда у меня наконец лопнуло терпение, я швырнула лифчик ему в лицо и сказала, чтобы он паковался сам.

Этот уродец запаковал всего одну сумку. Одну! И набил ее одеждой, про которую я и знать не знала. Консервативным, унылым говном.

Ну да ладно. Я знала, что все рано не задержусь здесь надолго. И всю ночь планировала, как отсюда выбраться.

Напиться, принять наркотики, протащить оружие – за это меня бы точно исключили. Но раздобыть это всё не было никакой возможности.

Можно было запалить комнату. Но я не хотела, чтобы из-за меня кто-нибудь пострадал.

Будь у меня мобильный, я включила бы порно на полную громкость прямо в классе.

Будь у меня мобильный, я бы позвонила Китону. Он бы меня выслушал и сказал правильные слова. Он бы понял. Но поскольку и этой возможности я была лишена, я сидела и внимательно читала школьные правила, придумывая, как бы их нарушить.

Мне нужно было быть совершенно неуправляемой. Хулиганкой. Изобретательной. Храброй. Более смелой, чем когда-либо. Вытворять нечто, чего я никогда не позволила бы себе в своей старой школе.

Я не была плохой от природы. Не могла себе представить, как буду ломать и крушить или, например, красть. Да я, черт возьми, ни разу не курила.

Но сюда я попала за свою прямолинейность и тусовки с парнями, и я решила, может быть, именно за это меня и исключат.

Что касается парней: в своде правил была целая глава, посвященная запретам на половые отношения. И упоминания об электрической ограде на заборах, прости господи.

Может, в стенах были бреши?

Мне нужно было подружиться с нарушительницами общественного спокойствия, с девочками, которые прожили здесь достаточно долго, чтобы узнать слабости этого заведения. Ученицы академии «Сион» казались сдержанными и чопорными, но в каждой школе обязательно есть свои «плохиши». И их будет нетрудно отыскать.

Перед рассветом я услышала топот в коридоре. Словно бежало целое стадо. Они топали, но при этом шикали друг на друга, стараясь как можно тише пробираться мимо спален.

Я подскочила и посмотрела на часы. И ахнула. Я проспала минут двадцать, а собраться внизу мы должны были часа через два.

Какого черта они там делают в такую рань?

Любопытство вытащило меня из постели. Открыв дверь, я мельком увидела кого-то отстающего от остальных. Она исчезла за углом, где-то на лестнице, и кстати, на ней были только крохотный топ и стринги.

Вот ублюдок. Значит, я могла взять стринги.

Сжав руки в кулаки, я ринулась за ними, проскользнув мимо двери старшей сестры.

На лестничной площадке я сначала не поняла – подниматься мне или спускаться. Но голоса послышались сверху, и, разгоняя адреналин в крови, я побежала туда.

В любой другой ситуации я бы не вышла из комнаты в майке и трусиках. Но на сей раз я бежала в шесть утра за девочкой, чей зад был буквально прикрыт ниткой для чистки зубов.

На верху лестницы пролет заканчивался таким же, как у нас на этаже, коридором с комнатами по обеим сторонам. Но здесь стояла оглушительная тишина. Пробираясь по коридору, я заглядывала в открытые двери спален. Во всех лежали личные вещи, но постели были пусты, а простыни смяты.

Куда все подевались?

С другого конца коридора до меня донесся восторженный шепоток. Я поспешила на звук и остановилась у двери последней комнаты.

С десяток девочек прилипли к двум окнам. Стоя ко мне спиной, они пихались локтями и дрались за лучший обзор. Некоторые встали на кровать, чтобы получше рассмотреть происходящее.

В этой толпе я разглядела нескольких девочек в стрингах. Многие были в кружевных шортиках и ифчиках. Куча грудей. Довольно больших. Соблазнительные, женственные фигуры.

Неплохо.

По сравнению с большинством из них я выглядела подростком с цыплячьими ножками и плоской грудью. Прискорбно. Но я привыкла к этому чувству.

Первые лучи солнца озарили горы, подсветили небо во все цвета лазурной пастели. Горя желанием узнать, что же такого захватывающего там происходит, я помедлила на пороге комнаты.

– Глянь на него, – милая рыжая девушка вздохнула. – Так нечестно.

– Он просто чистый секс, – прошептала ее товарка. – Даже когда он весь потный, он восхитителен.

– А эти руки…

– Руки? – Брюнетка с длинными кудрявыми волосами прижалась лбом к стеклу. – Девки, гляньте, какой зад.

Я закусила губу, чтобы сдержать улыбку.

Наверняка там на поле упражнялись мальчики из школы Святого Иоанна де Бребефа. Начался футбольный сезон – и, судя по всему, у девочек появился свой фаворит. Но как они могли разглядеть его с такого расстояния?

Я подошла ближе и встала у них за спинами. Никто даже не повернулся в мою сторону, когда я протиснулась в их ряд и посмотрела в окно.

О.

Боже.

Мой.

Это не мальчик.

Чтобы не ахнуть, я зажала рукой рот – передо мной стоял полуголый отец Магнус.

На нем были лишь серые шорты; он стоял перед окном, вытянув руки над головой. Короткие шорты низко сидели на его широких бедрах, очерчивая его округлые ягодицы.

Вот это задница. Я мысленно помолилась, чтобы пояс не выдержал и шорты упали на пол.

Он сцепил руки за головой и встал лицом к солнцу, подняв голову вверх, словно впитывая солнечные лучи. Эта поза подчеркивала линию его позвоночника, накачанные мышцы пресса и силу, таящуюся в его ногах.

Завораживающая красота.

Опасная соблазнительность.

Грешная порнография.

За его спиной на дорожке для бега лежала куча снарядов. Сама дорожка вела вокруг кампуса вплоть до запертых входных ворот.

Очевидно, что девочки знали его расписание и ставили будильники так, чтобы подсмотреть, как он бегает и стоит возле снарядов прямо перед этим окном. Наверное, он думал, что в шесть утра он здесь один.

Дурачок.

Никогда не стоит недооценивать женскую смекалку.

Девочки вокруг меня приглушенно перешептывались. Занятые созерцанием запретной сцены, они даже не заметили моего присутствия.

– Слава богу, что он любит физические упражнения, – чернокожая девочка, стоящая возле меня, нарисовала сердечко на запотевшем стекле.

– Такер говорит, он каждое утро после пробежки тягает тяжести с членами футбольной команды. Мне еще никогда так сильно не хотелось стать мальчиком. Можете себе представить, каково это – заниматься с ним?

– О да. Могу представить. И представляю. Целый. День.

– Ты отправишься в ад.

– Ради него я поползу туда на карачках.

– Клянусь всеми святыми, я бы высосала из его члена все его благочестие.

– Понимаю тебя, ох как понимаю.

Ни черта эти сучки не чопорные. Хулиганки найдены.

Я широко улыбнулась. Стоя рядом, я кивала и соглашалась со всем, что они болтали. Вообще-то, издалека, когда его осуждающий взор не был обращен на меня, он был самым сексуальным мужчиной из всех живущих.

Но при ближайшем рассмотрении вся его злоба и весь его яд, которым он меня отравлял, меня пугали.

Он еще несколько раз потянулся на турниках, вызывая вздохи женской аудитории. А потом, сверкая накачанной задницей, быстрым шагом направился к воротам.

– Не знаю, как называется эта штука в форме буквы V, но я бы намазала ее маслом и поерзала по ней обнаженной.

– Это секс-линии, – пробормотала я.

– Что? – на меня устремился десяток пар глаз.

– Этот V-образный силуэт по бокам живота от лобка – секс-линии. – Я отступила на шаг назад и прижалась плечом к стене, оценивая их тяжелый взгляд. – По-научному называется поперечная мышца живота. Это группа мышц, опоясывающих нижнюю часть торса, которая помогает поддерживать прямой позвоночник. При низком индексе массы тела и накачанном прессе, эти линии становятся четкими. Кстати, его еще называют пояс Адониса, в честь легендарного бога красоты.

– Такая умная? – спросила рыжая, и по ее тону я поняла, что я в шаге от того, чтобы меня сочли лохушкой.

– Нет, просто запоминаю все, что касается мужских частей тела, которые можно облизать, – я задержала дыхание. – Значит он… ну… каждый день бегает?

– По утрам в шесть, – произнесла стоящая позади меня девочка. – Его тело – наш храм, и мы приходим помолиться.

Послышался хор «аминь» и сдержанные смешки.

Кудрявая брюнетка соскочила с кровати и подошла ко мне, окинув меня взглядом с ног до головы.

– Ты сестра Китона Константина.

Приехали.

– Я Тинсли. Приехала вчера вечером.

– Я Невада. Ходила с Китоном в Пемброк, – она повернулась к подругам. – Он был капитаном команды регби. Король школы. Сказать, что он горячий – ничего не сказать. Чисто огонь. Мы с ним были вот так… – она подняла руки и сцепила пальцы в замок.

– Забавно, – я слегка наклонила голову. – Он никогда не говорил о тебе.

– Я перевелась сюда на втором курсе. А он был на год старше, так что…

– Перевелась? Тебя исключили из Пемброк?

– Возможно, – она хитро прищурилась.

– С удовольствием послушаю, что там случилось, – улыбнулась я одобрительно.

– Это дело прошлое, – она махнула рукой. – Я больше не тусуюсь с парнями. А вздыхаю о мужчине. Мужчине в черном.

– Об отце Магнусе?

– Ну естественно. И на случай, когда мы с ним останемся наедине, я уже кое-что задумала.

Она спятила? Я никак не могла забыть его жуткий рев, когда он на меня закричал. Он что, никогда так на нее не орал? И не смотрел на нее так, словно хочет забить ее до смерти?

– Он тебя не пугает? – спросила я.

– Ужасно, – она сжала свою грудь. – Он та-а-а-к меня пугает, – протянула она.

Мне стало досадно. Я не собиралась общаться с такими шлюшками.

– Я впервые увидела его вчера вечером и думала… – как бы мне сказать это так, чтобы не звучать как трусиха, – что он куда более жесток, чем я предполагала.

– Да, он жестокий. Но всякий раз, когда я смотрю в его сексуальные голубые глаза, я вся таю и хочу сделать все, что он приказывает.

– Он вас еще не наказывал? – я обвела взглядом комнату, считывая реакцию девочек на мои слова. – Кого-нибудь из вас?

Некоторые пожимали плечами. Другие кивали и поджимали губы. Но никто из них не выглядел напуганным или забитым.

– Я Кэрри, старшая сестра на этом этаже, – чернокожая девочка обвела рукой комнату и снова положила ладонь на округлое бедро. – Если ты его выбесишь, он тебя накажет, заставит работать или что-нибудь в таком духе. Ничего ужасного. Некоторым из нас даже нравится его провоцировать, чтобы провести время с ним наедине.

Она улыбнулась, и я расслабилась. Возможно, я переоценила весь ужас ситуации.

– Не знаю. – Высокая блондинка выступила вперед к двери и остановилась. – Помните, что случилось с Жасмин в прошлом году?

В комнате повисла неловкая тишина. Некоторые девочки вышли в коридор, другие уставились в пол.

По выражениям их лиц невозможно было понять, что происходит.

– А что случилось с Жасмин?

– Она осталась после уроков, сняла одежду и села к нему на колени. Она говорила нам, что собирается это сделать, – Кэрри приподняла плечо. – А на следующий день она пропала. Никто ее с тех пор не видел.

– Но у нее нет того, что есть у меня, – Невада провела ладонями по своим соблазнительным формам. – Я преуспею там, где облажалась Жасмин.

– Тебя исключат, сучка, – Кэрри, которая уже выходила в коридор, засмеялась.

Исключат.

У меня не было ни кудряшек, ни самоуверенности, ни сексапильности, чтобы соблазнить такого мужчину, как отец Магнус. Но я и не хотела этого. Я просто хотела выбраться из этой школы.

И по дороге в свою комнату я прокручивала эту идею в голове.

Не скрою – он пугал меня до чертиков. Но если его наказания были не так уж и страшны, что подтвердили девочки, то я могла бы их стерпеть, чтобы в итоге меня отправили домой.

Глава 8

Магнус

Лужайку перед академией «Сион» огласили голоса сразу восьмидесяти девочек. Воодушевленный витающей в воздухе энергией, я стоял в проеме двери.

Белые рубашки и клетчатые юбки разделились на четыре группы, каждая из которых представляла свою параллель классов. Каждую группу из двадцати студентов сопровождал свой учитель, который должен был препроводить их до церкви, путь до которой занимал несколько минут.

Я бросил взгляд на часы – и минута в минуту группки девочек зашевелились и пошли к воротам. Клетчатые юбки колыхались, вертелись, крутились и подскакивали, все в движении. Бесконечный поток энергии, кипящий в подростках.

Поток зеленых клетчатых юбок устремился сквозь ворота, но на территории осталась одна из групп.

Я сверился с часами – семь пятьдесят.

Последняя группа не двигалась.

– Отец Исаак? – я посмотрел на него. – Почему вы задерживаетесь?

Пожилой священник поправил очки на переносице и прищурился, глядя на экран своего телефона.

– Одной не хватает.

– Кого? – оглядывая лица собравшихся, я подошел к нему.

Старший класс.

И еще до того, как он произнес имя, я уже знал, кого не хватает.

– Тинсли Константин, – он поднял на меня взгляд. – Пойду за ней.

Отец Исаак был великолепным учителем музыки, очень внимательным и добрым. Девочки его обожали.

Тинсли съела бы его на завтрак.

– Подождите здесь. Я сам разберусь, – я повернулся к стоявшей сбоку от меня ученице. – Кэрри, пойдем со мной.

Я шел так быстро, что десятиминутный путь занял ровно вдвое меньше. Чтобы за мной поспеть, Кэрри перешла на бег.

– Ты видела мисс Константин сегодня утром? – я выбежал на лестничную площадку и помчался через две ступени вверх.

– Да, – выдохнула Кэрри. – Когда мы выходили из комнат, она уже проснулась. Вернулась, наверное.

Я поглядел через плечо, отметив, как колышутся на бегу ее груди и как капля пота собирается у нее между бровей.

– Тебе нужно добавить тридцать минут кардиотренировок в ежедневное расписание.

– Но у меня плотный график в этом году.

– Значит, вставай пораньше.

– Да, отец, – зарделась она.

Девочка была выдающейся певицей в церковном хоре. И очень интеллектуальной. Трудолюбивой. Ее мать была первой афроамериканкой, ставшей сенатором Нью-Гемпшира, а отец – генеральным прокурором штата. Влиятельная политическая семья, под которую до сих пор копали мои люди в поисках коррупции.

Кэрри почти всегда вела себя хорошо, но она не умела выбирать друзей. Проводила слишком много времени с Невадой Хильдебранд, наследницей международной фармацевтической корпорации. Невада была необузданной и отчаянно жаждала внимания. Готов поспорить, что уже через месяц отстраню ее от занятий.

Дойдя до спальни Тинсли, я постучал и встал спиной к двери. На случай, если она вздумает выйти из комнаты голой.

Но она не вышла вовсе.

– Открывай, – стоя спиной к двери, я кивнул Кэрри.

Послушавшись, он открыла и прошла в комнату. Ее шаги замерли.

– Ну ты и вляпалась, – прошептала она.

Я поморщился.

– Она в потребном виде?

– Ну как сказать…

– В униформе?

– Да?

Почему-то «да» прозвучало как вопрос.

Повернувшись, я увидел, что Тинсли сидит на постели и сует в рот горсти печенья. Прижав коробку к груди, она поднесла еще одну горсть ко рту.

– Еще одно печенье, и твое наказание увеличится вдвое, – я строго посмотрел на нее.

Она посмотрела на меня в ответ и положила печенье в рот. Крошки посыпались на незаправленную рубашку и собрались в складках юбки. Юбки, которая едва прикрывала ей бедра.

– Вставай и пойдем в коридор, – я сложил руки за спиной и расставил ноги.

Оценив мою позу, она медленно встала.

Иисусе. Она срезала почти весь подол, и теперь ткань юбки едва выглядывала из-под незаправленной рубашки.

Вместо того чтобы спрятать содеянное, она отвела руку с коробкой в сторону и встала в позу:

– Зацените прикид.

– Прикид?

– Старичье, – фыркнула она. – Наряд. Зацените наряд.

Кэрри подавилась смехом, но тут же взяла себя в руки.

– Я отдал тебе приказ, и с каждым новым непослушанием ты ухудшаешь свое наказание.

– Вы не смешной. – Тинсли прижала коробку к груди, заправив в рот еще одну порцию печенья. И вышла в коридор.

– Кэрри, возьми ножницы на столе и приходи к нам. – Я протянул руку к Тинсли. – Давай еду сюда.

Она выпятила губы и отступила назад, еще крепче прижимая коробку.

– Я со вчерашнего ланча ничего не ела.

– Католики постятся как минимум час перед Евхаристией.

– Понятия не имею, что это значит, но… Тьфу. Слава богу, я не католик. – Глядя на мою протянутую руку, она сжевала еще одно печенье.

Подсчитывая в уме ее проступки, я стоял, не сводя с нее взгляд.

Ее дыхание участилось, и она медленно протянула коробку мне. Я взялся за коробку и потянул, и еще секунду она не отпускала, словно проверяя меня на прочность.

Кэрри встала подле меня. Я взял ножницы и отдал ей печенья.

– Протягивай руку, – сказал я Тинсли.

– Ни за что! – она округлила глаза.

– Наказания множатся. – Мой голос был спокоен, а лицо бесстрастно. – Каждый проступок влечет за собой последствия. Для тебя этот день будет ой каким долгим.

– Я не позволю отрезать себе пальцы. Это что за школа такая?

Я посмотрел на ее длинные, с жемчужным отливом волосы.

– Только не волосы! – она отчаянно захрипела и протянула мне руку. – Если пустите мне кровь, я вас засужу.

– Другую руку.

Она зарычала и протянула мне другую руку.

Я в мгновение ока разрезал тонкий бриллиантовый браслет и поймал его на лету.

– Нет! – у нее отвисла челюсть. – Это подарок моего брата! Бриллиантовый браслет за три тысячи долларов!

– Теперь он не стоит ничего. Прямо как твоя униформа. – Я швырнул браслет в стоящую в ее комнате мусорную корзину и протянул Кэрри ножницы. – Из какой спальни ты украла еду и ножницы?

Тинсли пялилась на свое запястье, а глаза ее горели яростью.

– Мое терпение бесконечно, мисс Константин. Но в эту минуту… – я посмотрел на часы, – двадцать один человек опоздает на мессу из-за вашего эгоизма.

Я ожидал, что она поднимет бунт, но она зашла слишком далеко, и знала об этом.

– Крайняя комната справа, – она показала за спину.

– Верни украденное, – попросил я Кэрри. – Быстро.

Она бросилась туда, а я наклонился к Тинсли, почти касаясь губами кожи за ее ухом. Она пахла лимоном и ванилью. И украденным печеньем.

– Я знаю, чего ты добиваешься, но у тебя ничего не выйдет, – я вдыхал ее оцепенение, ее беспомощный страх. – Дорогая мамочка заплатила немалую сумму за то, чтобы оставить тебя здесь. Так что ты застряла в моей компании на весь год.

– Лучший способ меня мотивировать – это сказать, что я не смогу, – она повернулась ко мне, касаясь дыханием моих губ. – Избавьте нас обоих от неприятностей и верните меня домой.

Ее губы были слишком близко. Я почти чувствовал сладость, манящий грех, ожидающий меня на расстоянии пары сантиметров. Достаточно было просто немного дернуться.

Наши взгляды встретились, и в этой непереносимой близости я ощутил, как мои зубы впиваются в ее пухлые губы. Я уже чувствовал вкус ее крови, слышал ее стон и причинял ей сладкую боль.

Звук шагов вырвал меня из задумчивости.

Кэрри спешила к нам. Я распрямился, а Тинсли выдохнула.

– Кэрри, – я говорил мягким спокойным голосом. – Объясни Тинсли, почему католики постятся перед мессой.

– Потому что физический голод помогает сосредоточиться и пробуждает в нас голод по любви Божией.

– Спасибо. Можешь идти. Скажи отцу Исааку, чтобы шел к церкви. Мы с Тинсли вас догоним.

– Ладно. – Смущенно мне улыбнувшись, она пошла обратно к лестнице. – Рада снова вас видеть, отец Магнус. Я очень хотела посещать ваш продвинутый класс математического анали…

– Месса началась две минуты назад.

– Точно. – Развернувшись, она поспешила вниз.

Опершись спиной о дверной косяк, Тинсли проскользнула пальцами между пуговицами в районе груди.

– И что вы со мной сделаете?

– Потом узнаешь. Будет неприятно, но не думай об этом.

– Вы о чем? – Ее пальцы дрогнули, и она опустила руку.

Отложенное наказание производит самый лучший эффект. Нетерпение, незнание сами по себе являются наказанием. Но они и близко не стояли к тому, что ждет ее в полдень.

Я заглянул в ее комнату и убедился, что в шкафу висят еще четыре униформы.

– У тебя шестьдесят секунд, чтобы переодеться и подойти ко мне на лестничную площадку. – Я пошел к лестнице.

– А по пути будут острые предметы? – спросила она мне в спину. – Чтобы я могла на них броситься.

– Пятьдесят секунд. – Я подошел к лестничной площадке и прислонился к стене, впитывая прохладу кирпичной кладки.

Мои мысли пытались свернуть в опасное русло. За пятьдесят секунд горячее вожделение охватило меня целиком.

Мои реакции на эту девушку не имели никакого смысла. В этом чертенке не было ничего привлекательного.

Но при этой мысли я понял, что лгу. Тинсли Константин была несравненно красива, с какой стороны ни посмотри, непредсказуема и остра на язык. Она бросала мне вызов, шокировала меня и путала мне все карты. Она была еще ребенком.

Хотя ей уже восемнадцать. Технически она уже взрослая.

А это значило, что Кэролайн уже не имела над ней родительской власти. Тинсли могла покинуть академию «Сион», дать каждому парню в штате Мэн, и ее мать ни черта не могла бы с этим сделать. Кроме как лишить ее денег. Кэролайн могла и лишила бы Тинсли трастового фонда, финансовой поддержки и крыши над головой.

Возможно, за исключение из академии мать вряд ли бы от нее отреклась, но риск был велик.

Я не хотел прикладывать к этому руку. Тинсли была студенткой, и в мои обязанности входило обучать ее и заставить соблюдать дисциплину. А все остальное было злоупотреблением властью.

Услышав звук ее шагов, я понял, что забыл засечь время. Прошло шестьдесят секунд? Пять минут? Мы и так опоздали. Идти на мессу было бессмысленно, только если из желания преподать ей урок.

Она не имела права манипулировать правилами. Я мог это делать куда лучше, чем она.

Когда она вышла на лестничную площадку, я осмотрел ее униформу. Рубашка заправлена, пуговицы застегнуты от самого горла. Гольфы по колено плотно натянуты, а лоферы подобраны по цвету. Зимой девочки носили кардиганы, но сейчас в нем не было необходимости.

– На колени. – Я обошел ее по кругу, подмечая, как напряглись ее плечи.

Она хотела что-то возразить, но послушалась моего приказа.

– Юбка касается пола, как и предписано, – я поднял палец. – Встань.

Ее глаза наполнились яростью. Сила ее эмоций застала меня врасплох. Было в ней нечто большее, чем нежелание подчиниться правилам.

– Сними груз с души, – я скрестил руки. – Но будь аккуратнее в выборе слов.

– Ладно. Что ж… То, что вы сказали насчет юбки. Это так… – она раздраженно хмыкнула, – патриархально.

– Продолжай.

– Не нужно так давить. В смысле, вы же могли видеть, что юбка нужной длины, и не обязательно было заставлять меня вставать на колени. Это устаревший акт публичного унижения в мире, которым правят мужчины. Будь я мальчиком, мне не пришлось бы вставать на колени. Мне даже не пришлось бы носить юбку. Это фигн… – она перевела дыхание и понизила голос. – Это морально устаревшая сексистская практика, и я очень надеюсь, что она больше не будет применяться. В интересах всех студенток.

Опустив руки, пораженный, я уставился на нее. За девять лет, что я управлял школой, ни одна из студенток не приводила столь веских доводов.

– Ты права.

– Да?

– Да, Тинсли. Ты высказала свое мнение уверенно, уважительно и убедительно. Ты убедила меня, что случается довольно редко. Я прослежу, чтобы эту практику перестали применять все преподаватели «Сиона».

– Вот так просто?

– Вот так просто, – я слегка наклонил голову. – Я впечатлен.

– Спасибо.

– Но это не значит, что унижение и стыд не будут использоваться как элементы наказания.

– О… – она свела брови. – Возможно, у меня найдутся аргументы и на этот счет.

Сомневаюсь.

– Можешь попробовать. Но в другой раз.

Я вывел ее из здания и уже через десять минут мы стояли перед арочным входом в церковь. Изнутри доносился хор голосов, возвещая окончание чтения Священного Писания. Половина службы уже прошла.

Взявшись за ручку двери, я потянул, но остановился, глядя на свою подопечную.

– Ты когда-нибудь была в церкви?

– Один раз на асура-йоге в доме, где жили известные ведьмы.

– Ладно, – я медленно выдохнул. – Но это не церковь.

– А казалось, что церковь. Там были звезды и кресты. Правда, перевернутые, – она пожала плечами.

– Твоя задача на сегодня – смотреть и впитывать. Повторяй за мной, вставай на колени, когда я встаю, и поднимайся, когда я поднимаюсь.

Я сопроводил ее внутрь и заметил за кафедрой отца Кристиано, который читал Писание. Ученики обоих кампусов сидели на передних рядах. На одной стороне девочки, на другой мальчики.

Опустив руки в чашу со святой водой, я совершил крестное знамение. А потом, чтобы избежать переполоха, я тихо проскользнул вместе с Тинсли на задний ряд. Нас никто не заметил, по крайней мере сначала.

Пока Кристиано читал проповедь, один из старших мальчиков, сидящий через несколько рядов впереди, посмотрел на нас через плечо. Но потом он повернулся к нам всем телом, воззрившись на Тинсли.

Этот мелкий говнюк в открытую глазел на нее и подтолкнул локтем своего товарища. Через пару секунд к нам повернулся весь ряд и уставился на Тинсли.

Я строго посмотрел на них, но никому не было дела. Они были словно заворожены принцессой семьи Константин. Возможно, они узнали ее из новостей. Но я понял, что тут было нечто большее. Она была прекраснее всех, кого парни когда-либо видели.

Краем глаза я заметил, что она посылает им воздушный поцелуй.

Некоторые из них «поймали» его. И никто не слушал проповедь.

Я наклонился к ней и шепнул ей в ухо:

– Это мое единственное предупреждение. Еще раз так сделаешь, накажу тебя еще больше.

– Ремнем или стеком? – прошептала она.

– Заткнись и слушай.

Через пять минут она уснула, а ее голова безвольно повисла под неестественным углом.

Я взял молитвенник с книжной полки и шлепнул его ей на колени.

Она подскочила, руки ее взметнулись, и она ударила меня в грудь.

– Простите, – едва слышно произнесла она.

Но через пару минут опять уснула.

Так все и продолжилось. Совсем немного времени она бодрствовала, вздыхала, когда надо было встать на колени, а потом подняться, и испытывала мое терпение. Она все делала не так.

Но она научится. К концу дня она поймет, что такое трудный урок жизни.

Глава 9

Тинсли

Глаза с трудом открывались, сердце бешено колотилось – я таращилась на экран ноутбука. И захлопнула крышку. Я проходила тест в течение трех часов, и теперь все расплывалось перед глазами.

Встав со стула, я потянулась руками вверх, как мы это делали на йоге, и попыталась размять затекшие мышцы.

За все утро в классе отца Магнуса никого не было, кроме него самого. Все три часа он сидел за моей спиной и работал на своем ноутбуке. Он был так жутковато тих, так недвижим, что я почти о нем забыла. Почти… Забыть о нем было невозможно.

Его присутствие словно переполняло класс, наполняя воздух темной маскулинностью и эхом обещанного наказания.

«Будет неприятно».

Он словно играл со мной, нагнетая подозрительность и страх. И его стратегия работала. Я представляла себе, как меня порют, а я борюсь до последнего. И делаю все возможное, чтобы он пожалел о том, что заточил меня в этих стенах.

Но несмотря на браваду, мне все же было страшно.

Затаив дыхание, я повернулась к нему.

– Ты закончила? – Он поднял глаза от экрана своего ноутбука, и его низкий, насыщенный вибрирующий тембр прошил меня насквозь.

– Еще как.

Я думала не завершать тест. Если плохая оценка дала бы мне возможность больше времени провести наедине с отцом Магнусом и поставить жирное пятно на его репутации, то оно того стоило.

Но я не смогла. Мне было все равно, считают ли меня непослушной, избалованной или неразборчивой в связях. Но тупой…!

Моя гордость не смогла бы такого вынести.

Он посмотрел на циферблат наручных часов.

– У тебя еще сорок минут. Обычно студенты берут дополнительное время.

– Не понимаю, что вам от меня надо. Я ответила на все вопросы.

– Если ты не выложилась по полной…

– Ага, я в курсе. Меня накажут еще больше. Иисусе.

– Иди в обеденный зал. После ланча возвращайся сюда. У меня днем два урока. Посидишь с остальными, а завтра я объявлю тебе твое расписание и результаты теста, – он снова уткнулся в свой ноутбук. – Свободна.

Выходя из класса, я чувствовала, что он сверлит меня взглядом. Я знала наверняка, что он считает минуты до моего наказания.

Стоя в дверях, я бросила взгляд через плечо. Ну конечно, его глаза так и светились нетерпением, выжидали, наблюдали.

Содрогнувшись, я вышла в коридор.

Пойдя вниз по лестнице и через несколько поворотов, я без труда нашла столовую. Я умирала с голоду, а потому пошла к стойкам раздачи еды напрямую. Если бы сейчас нам подали домашний коричный хлебный ролл, который был после утренней мессы, я уплела бы его за обе щеки.

За круглыми столами сидело около тридцати учеников и учителей. Когда я вошла, разговоры стихли и все взгляды устремились на меня.

Бесит. Куда бы я ни пришла, что бы я ни делала, на меня вечно бросали осуждающие взгляды, высматривали мои недостатки, думали, как бы использовать меня и мою семью.

Забив на них всех, я положила полную тарелку органических фруктов, взяла теплый свежий хлеб и ярко-зеленый салат с жареным цыпленком. Еда выглядела свежей и очень качественной – явно из премиальных продуктов. Что было неудивительно, учитывая возмутительную плату за обучение.

Ухватив бутылку воды, я начала искать место за столом. Это оказалось непросто.

На меня все пялились, смотрели, как я переминаюсь с ноги на ногу. И никто не предложил мне сесть рядом. Даже Невада и ее рыжая подружка-бестия. Когда я подошла к ним, они отвернулись. А мне просто хотелось съесть свой ланч спокойно и не представляться тем, кого я не знаю.

– Ты что делаешь, сестра Китона? – спросила Невада, когда я села напротив нее.

– Не говнись. Ты прекрасно знаешь, как меня зовут. – Я воткнула вилку в салат.

– Тут у всех свои прозвища. У нас так принято. – Она поглядела на что-то за моей спиной и повысила голос. – Скажи, я права, Оплывшая Дейзи?

Я развернулась на стуле и посмотрела на вошедшую в столовую девочку. Плечи у нее были опущены. Волосы свисали коричневыми сосульками. Но прозвище ей дали даже не из-за фигуры.

Кожа у нее под глазами висела, словно стягивая уголки глаз вниз, и верхняя часть лица выглядела так, словно у нее нет скул и костей в принципе, а кожа стекает на щеки и ниже, к челюсти. Поначалу я подумала, что она обожглась на пожаре. Но потом обратила внимание на ее деформированный рот, в котором то ли не было нижней челюстной кости, то ли она была недоразвита.

Но оплывшая кожа не замаскировала выражения гнева и обиды, вспыхнувших в ее глазах.

Будь я хорошим человеком, я бы наехала на Неваду за то, что она такая дрянь, пересела бы за другой стол и там доела бы свой ланч. Но хорошим человеком я не была. И не могла позволить себе наживать врагов среди таких девчонок, по крайней мере до тех пор, пока не найду способ отсюда выбраться.

Так что я засунула свое осуждение куда подальше и продолжила есть.

– Оплывшая Дейзи – старшая сестра по твоему этажу. – Изучая меня взглядом, Невада помахала куском морковки. – Берегись. Она сдаст тебя, даже если ты просто подотрешься тремя, а не двумя квадратиками туалетной бумаги.

– Спасибо за предупреждение.

– Я Элис. – Рыжеволосая откинулась на спинку стула и постучала ногтями по столу. – Ты задолжала мне коробку печенья.

Вот черт. Я и не подумала о том, у кого именно воровала утром. Но учитывая горы еды в ее комнате, она не на печенья обиделась.

– Я компенсирую, – я пожала плечами.

– Компенсируй тем, что познакомишь меня со своим братом Уинстоном.

Фи.

– Он в два раза тебя старше.

– Вот именно. И он чертовски красив.

– У него есть подружка.

– Так скажи ему, чтобы приехал к тебе без нее. А я позабочусь об остальном.

С Винни у нее не было ни малейшего шанса. Он был одержим своей девчонкой, Эш Эллиот, и слишком занят, чтобы кататься ко мне в Мэн. Если меня кто-нибудь и навестит, то это будет Китон.

Но у меня не было никакого желания признаваться ей в этом. Я просто встала, взяла недоеденный хлеб.

– Мне пора. Увидимся.

Согласно висящему на стене расписанию, мне надо было убить еще тридцать минут. Я вышла наружу подышать свежим воздухом и насладиться солнцем, и прежде чем я сама это осознала, я уже шла по гравийной дорожке к густой роще тенистых деревьев.

Через месяц в Мэне будет холодно, как на Северном полюсе. Но в тот день напитанный осенью воздух приветствовал меня, а опавшие золотые и красные листья лежали огненным ковром по всей земле. И мне страстно захотелось сидра, теплых одеял и… домой.

Мне многое не нравилось в Бишоп Лэндинг: претенциозные вечеринки и наигранные улыбки. Но я скучала по братьям и сестрам, по простому общению с близкими и по свободе.

Здесь я была пленницей в обнесенных электрическим забором стенах. И клетка моя уменьшалась с каждым часом, заставляя меня задыхаться.

Что будет, если я просто смирюсь со своей судьбой и проучусь здесь весь год?

По окончании мама продаст свою драгоценную девственницу какому-нибудь подонку из самой влиятельной семьи, которую только сможет найти.

Если я не позабочусь о своей судьбе сейчас, то никогда не смогу этого сделать.

Через рощу протянулась грязная размытая полоса тропы. Теребя в пальцах кусок хлеба, задумавшись, я шла по этой дорожке вперед. Пока вдруг не заметила движение.

Что-то шевелилось в опавших листьях. Прищурившись, замерев, я наконец увидела белое личико. Точнее, два личика.

Два крошечных серых меховых комочка по паре десятков сантиметров в длину прижались к сломанной ветке. Глаза-бусинки, круглые ушки и крысиные хвосты – это были два самых милых опоссума, которых я только видела.

– О-о-о-о! Крошки-воришки! – Я разгребла листья и, не найдя их маму, подумала, что, скорее всего, они остались сиротками.

Они были слишком юными и еще стояли на трясущихся ножках. Такие опоссумы живут в маминой сумке. И я не знала, смогут ли они пережить зиму в одиночестве, да и следующие два дня без еды и укрытия.

Я встала подле них на колени и… Боже мой. Какие они были сладкие, с этими розовыми носиками и трясущимися усиками. Кажется, они меня не боялись. Они даже подняли головы и потянулись ко мне рыльцами.

Хлеб.

– Голодные? – Я поискала глазами укрытие, где можно было накормить их в безопасности.

В паре метров от нас у изножья большого дерева раскинулись внушительные корни, в которых можно было как следует спрятаться. Если перенести их туда, то их не съедят сапсаны.

– Назову вас Джейден и Уиллоу. – Медленно подняв ветку, за которую они уцепились, я перенесла их к дереву.

Сплетенные корни сформировали гнезда, идеальные для того, чтобы укрыться в них от хищников и холода.

Сделав подушку из опавших листьев, я положила в гнездо хлеб. А потом, воспользовавшись второй палкой, ссадила обоих опоссумов. Они тут же набросились на хлеб, разрывая его маленькими зубками.

Им лучше бы подошли фрукты или овощи, но я была уверена, что сейчас они съедят что угодно. Наш садовник дома часто жаловался, что опоссумы роются в мусорных баках.

После обеда я решила принести им воды и чего-нибудь съестного. А пока просто легла на бок и смотрела, как они едят.

И я уснула.

А это было плохо. Я вообще не хотела закрывать глаза, так что когда проснулась, то сразу поняла, что прошло часа два.

Я была в полной жопе.

Джейден и Уиллоу свернулись клубочком вокруг недоеденного куска хлеба. Они крепко спали. И были в безопасности.

Я оставила их и в полном ужасе поспешила в главное здание. Когда я добежала до классной комнаты, то подумала, что меня вырвет.

Дверь была заперта, и, судя по времени на висящих в коридоре часах, я пропустила оба урока.

С бешено колотящимся сердцем я потянулась к ручке двери; пальцы дрожали.

Я не могла этого сделать. Не могла войти внутрь напуганная и виноватая. К тому же я еще жутко захотела писать. Казалось, что у меня вот-вот разорвет мочевой пузырь.

Я резко одернула руку от двери и попятилась.

А через две секунды дверь отворилась сама.

Я задержала дыхание – из класса вышла Кэрри. Она проплыла в противоположном от меня направлении и, прикрыв глаза и положив руку на грудь, издав сладкий стон, прижалась спиной к стене.

Я стояла в паре метров от нее и испытывала к человеку, находящемуся в той комнате, совсем иные чувства. Но ведь не она порвала униформу, нарушила кучу правил, заснула в церкви и пропустила два урока.

А я. Похоже, мне крышка.

Распрямившись, Кэрри засеменила по коридору и исчезла за углом. Она меня даже не заметила.

Зато он заметил.

Он стоял в проеме двери, руки по бокам, выражение лица никакое. Нечитаемое.

Он окинул меня колючим взглядом, и хотя я была к этому готова, я вся задрожала. Я свела колени, чтобы ноги не тряслись. И заставила себя не дергаться, не показывать слабость.

Закусила тонкую часть губы изнутри, то место, которое прикусывала с тех пор, как уехала из Бишоп Лэндинг, и почувствовала вкус крови на языке.

Он заметил, сфокусировался на моем лице, его зрачки расширились. Его темные ресницы опустились словно щиты, прикрывая глаза, выдающие его эмоции, и он начал делать то движение пальцами, странное, отталкивающее, когда остальные пальцы растирают большой.

Что бы ни зрело в недрах души отца Магнуса, там не было ничего хорошего.

От его молчания и неподвижности у меня закипел мозг, по коже пробежало стадо мурашек, а волосы на шее встали дыбом.

Его пальцы перестали двигаться, а голубые глаза уставились на меня.

– Закрой за собой дверь, – приказал он с жутким спокойствием и прошел внутрь класса.

У меня не было выбора, и пришлось ему подчиниться.

Глава 10

Тинсли

От страха у меня тряслись поджилки. Дверь с громким щелчком захлопнулась, и я вся сжалась в комок, когда отец Магнус, обернувшись, посмотрел на меня самым строгим своим взглядом.

– После ланча я решила пройтись. – Я вытерла потные ладони о юбку. – И заснула на лугу. Клянусь, я не хотела. Просто… Я не спала ночью и…

– Замолчи, – его резкий голос пронесся над классом, и я сглотнула.

Пристально глядя на меня, он сидел на краю своего учительского стола. Я не знала, что он собирался сделать и каковы были его намерения, но я сама поставила себя в такое положение. Так что по крайней мере я могла вести себя как взрослый человек.

– Я не стану перечислять все твои проступки. – Он постучал пальцем по столу. Тук-тук-тук. И его рука замерла. – Но в общем и целом ты заработала восемьдесят семь минут наказания.

– Что? Я не могла совершить так много…

– Тихо!

Больше всего мне хотелось исчезнуть, раствориться, и от силы, с которой я сжимала челюсть, она начала болеть. Он собрался бить меня восемьдесят семь минут? Господь всемогущий, я же не переживу.

Сколько ударов я смогу вынести, прежде чем потеряю сознание? Меня никто никогда не бил.

– Послушайте меня внимательно, мисс Константин. – Он соскочил со стола и подошел к огромному распятию, висящему на стене. – Вы отбудете свое наказание от и до без единой жалобы. Любая ваша небрежность в этом вопросе добавит к нему дополнительное время.

– Мне надо в туалет.

– Нет, – он согнул палец. – Подойди.

Я с неохотой пошла к нему, глядя прямо ему в глаза. Было непросто выдержать его взгляд. Его способность смотреть в глаза была лучше моей, а сам взгляд его был еще более высокомерным и угрожающим. Но я не доставила ему удовольствия увидеть, что я трушу. Я же Константин, черт меня дери, и буду вести себя соответственно. Так что, не отводя от него взгляд, я подошла поближе.

– Встань лицом к стене, – он указал на половицу у изножья мрачного распятия.

Меньше всего мне хотелось поворачиваться к нему спиной. Ни плетки, ни стека нигде не было, но на Магнусе был ремень. И он злобно хмурился. Значит, решил сделать мне больно.

И если я не встану туда, куда он указывает, он выпорет меня еще сильнее.

С этого места предо мной предстало нечто жуткое. Деревянные ступни Христа были размером с настоящие, они были прибиты к доске и заляпаны красной, изображающей кровь краской.

Кому могла прийти в голову идея повесить это в классе?

Я оперлась ладонями о стену и, чувствуя, как он подходит ближе, старалась унять дыхание. Каждый его шаг угрозой отдавался в моем сердце. Он поравнялся со мной, словно подавляя меня своей фигурой, обдавая меня жаром своего дыхания.

Он не касался меня. Лишь дыханием. Горячие, невидимые выдохи касались затылка и словно оборачивались удавкой вокруг шеи.

А потом огромная, неприятная рука оперлась о стену подле моей, и его губы прошептали мне в ухо:

– Прикоснись губами к его стопам.

– Фу! Что? – я подняла взгляд на распятие. – Я не собираюсь этого делать!

– Девяносто минут.

– Боже, вы о чем? Вы что, фут-фетишист?

– Девяносто три минуты.

– Вы серьезно? Сколько ртов касалось этих ног? – я повысила голос. – Это негигиенично.

– Девяносто шесть минут. – Его лицо было в паре миллиметров от меня. – Мы можем стоять так всю ночь, мисс Константин. Но вы будете целовать его ступни все отведенное время.

И он не валял дурака. Он даже не прикоснулся ко мне. Вместо физического насилия он пытался заставить меня целовать распятие долбаных девяносто шесть минут.

Да вы издеваетесь?

Было ли это лучше, чем синяки и рубцы? Я не знала. Я вообще не могла думать. По крайней мере тогда, когда он был так близко и дышал мне в шею.

Поднявшись на цыпочки, я прижалась к стене. Его дыхание окутывало меня. И бежать было некуда. За спиной я ощущала его сильное тело, которое словно стало моей клеткой.

Это казалось мне неправильным. Грешным. Запретным. Будь здесь кто-нибудь другой, мои мысли приняли бы иной оборот. Но в отце Магнусе было нечто необоримо сексуальное. Не только его мужественность и удивительно привлекательные черты лица. А его дыхание, то, как он всем распоряжался, как все время оказывался рядом со мной, как смотрел на меня с расстояния десятка сантиметров, прерывисто и горячо дышал мне в лицо. Так, словно хотел уложить меня на свой стол и грубо меня трахнуть.

Но я этого не хотела. Не с ним. А вот моя киска думала, что это отличная идея.

Потерять девственность было одним из моих приоритетов. Но отдать ее священнику? Этому священнику? Бред. Устрашающий бред.

И гениальная идея одновременно.

Если он меня отвергнет, ему придется меня исключить. А если он окажется таким же, как все остальные, и воспользуется ситуацией, то я заявлю на него и закрою эту школу ко всем чертям.

Только была одна насущная проблема.

– Мой мочевой пузырь… Болит. Пожалуйста… – Мольба в моем голосе переросла в стенание, которое должно было вызвать в нем толику симпатии, если таковая у него вообще имелась. – Пожалуйста, мне нужно в туалет…

– Еще одно слово, и время наказания удвоится. – Обшитая бархатом сталь – этот голос принадлежал человеку, которому неведомо сострадание.

Девяносто шесть минут покажутся бесконечностью при том, что мочевой пузырь вот-вот разорвется, а губы мои сейчас будут прижаты к изваянию распятого белого чувака.

– И прежде, чем мы приступим… – Он отступил и прислонился плечом к стене, и его глаза оказались в невозможной близости от моих глаз. – Кэрри сообщила, что девочки собираются перед мессой, чтобы посмотреть, как я бегаю по утрам.

Кэрри стукачка? Не потому ли, что она – старшая сестра на третьем этаже? Она и про себя сказала? Уж не она ли липла к окну вместе с остальными, пуская слюни на полуголого священника?

– С чего вы взяли, что кому-то интересно, как вы бегаете? – Я выгнула бровь, стараясь не обращать внимания на великолепные черты его лица.

– Значит ли это, что тебя там не было?

– О нет. Как раз-таки была, вместе с вашим шлюшьим фанатским клубом.

– Мне нужны все имена.

– Эм-м-м… Ну, конечно. – Я направила на себя большой палец. – Вот эта девушка, которая не стучит. И вообще, ешьте побольше углеводов. Отрастите брюшко. Потому что стиральная доска с восемью кубиками пресса… Она их распаляет. Может, вы не заметили, но на вас текут все девчонки школы.

Он пытался сохранить непробиваемое выражение лица, но все же в его чертах промелькнуло отвращение.

– Они называют это утренней молитвой. – Я таращилась на стену, упиваясь тем, что доставляю ему дискомфорт. – Подумать только, когда все ложатся в кровати, сколько шаловливых ручонок трогают себя в вашу честь.

– Хватит.

– Не вините девочек за то, что они себя исследуют. Поглаживать и…

– Девяносто девять минут. Еще добавить?

– Достаточно, – я стиснула зубы.

– Снимайте носки и ботинки.

«Что?» – но я не посмела произнести вопрос вслух. Ведь каждый из них добавлял еще времени. Черт возьми, мне не хотелось стоять на холодном полу, но деваться было некуда.

Стягивая ботинки и носки, я думала о том, что это было еще одно из наказаний.

Но он произнес:

– И белье.

Я затаила дыхание.

Всего несколько человек в моей жизни просили меня снять трусики, и это были парни, с которыми я хотела переспать. Я не многое знала про священников и их правила, но была уверена, что эта просьба достойна порицания. Звучало слишком интимно, слишком извращенно. Это был сексуальный намек, и никак иначе.

– О чем бы ты ни думала, прекрати. – Он приблизился и встал за моей спиной; его дыхание касалось моей шеи, а голос был глубоким и обжигающим. – Мне совершенно не интересно, что у тебя под юбкой.

Эти слова больно задели, меня ужалило его отвращение.

По коже пробежали унизительные мурашки, и боже, как же мне хотелось подавить содрогание. Даже теперь при мысли о том, что я никогда не буду такой округлой, как Невада, соблазнительной, как Кэрри, и привлекательной и стильной, как моя мать, голова моя невольно вжималась в плечи. Я была щуплой, плоскогрудой, саркастичной и хамоватой.

Я стояла перед ним, пристыженная, и знала, что, судя по раздражению, которое он источал, дальнейшего не избежать.

– Снимай. Их. Немедленно. – Бескомпромиссный приказ, от которого в груди все сжалось.

«Да пошел ты», – рвалось у меня из груди.

– Скажите это, мисс Константин. – Его подошвы стучали по полу, его близость дразнила. – Будьте острой на язык и удвойте время наказания.

А мне просто хотелось поскорее с этим покончить.

Просунув руки под юбку, я стянула трусики. Мягкая ткань заскользила по бедрам и застряла в районе коленей. Я пошевелила ногами. Белые трусики упали на пол, а этот человек даже не пошевелился.

Я быстро подняла трусики с пола. Когда я выпрямилась, он стоял совсем рядом в ожидании.

– «Послушание – это погребение воли и воскрешение смирения». Иоанн Лествичник. – Он кивнул на ближайшую парту. – Сложите вещи сюда. У вас три секунды.

Сомневаюсь, что Иоанн Лествичник, говоря о смирении, имел в виду женские трусики. Но я попридержала язык и сделала, что мне приказали.

К распятию я вернулась, остро ощущая свою наготу под юбкой. А отец Магнус смотрел только мне в лицо.

Он выжидал.

Ждал, когда я поцелую ноги статуи.

Я поставила ладони на стену. В грудной клетке глухо билось сердце, ударами выбивая: «Не делай этого! Не сдавайся! Беги, беги, беги!»

Я обуздала свой гнев и взглянула на изображение полумертвого Сына Божьего в одной лишь повязке на бедрах.

– Я тебя поцелую, жуткий голый Иисус, но ты не получишь от меня большего. Пока меня заставляют целовать твои ноги, я буду сыпать проклятиями в твой адрес каждую мерзкую секунду.

Если это еще не было девятым кругом ада, то я точно стремилась по направлению к нему. Я все ждала, что за эту цитату отец Угрюмость набавит мне еще минут, но он просто положил ладонь на лоб и вздохнул.

Тоже вздохнув, я прислонилась губами к древним ступням и попыталась забыть про микробов. В нос ударил запах заплесневелого дерева, но я старалась не думать и об этом.

Продолжить чтение