Сказание о Любви
«Отвращение к животному инстинкту воспитывалось веками в сотнях поколений, оно унаследовано мною с кровью и составляет часть моего существа, и если я теперь поэтизирую любовь, то не так же это естественно и необходимо в наше время, как то, что мои ушные раковины неподвижны и что я не покрыт шерстью».
А. П. Чехов
Эта книга должна была быть написана, не могла не появиться. Ведь ее автор – пример того, какой разнообразной и наполненной может быть наша жизнь, если она освящена любовью – любовью к родному дому, к своей семье, к природе, к музыке, к профессии, к миру в целом.
Книга о странах и странствиях, явлениях и событиях, людях и судьбах. Книга откровенная, честная, книга-исповедь. Написана ярко, заразительно, легко. Сразу вслед за автором хочется увидеть степи и сопки Казахстана; уйти с головой в бесшабашную студенческую жизнь; затеряться в дебрях марийской тайги с ее колдовскими озерами и строптивыми реками; посидеть у костра в кругу друзей и под звон гитарных струн обнаружить, как живо откликаются собственные струны на проникновенные слова и мелодии простых туристских песен; пожить вольной жизнью отшельника на камских просторах; ощутить захватывающую романтику полета на планере и свист ветра в свободном падении до раскрытия парашюта; окунуться в штормовую стихию бушующего предзимнего Каспия. И много еще чего можно увидеть, прочувствовать и пережить вместе с автором… или независимо от него.
Автор обладает хорошим чувством юмора, может найти комическое даже в ситуациях, довольно драматических. Много ярких метафор, сравнений, экспрессии. Достоинством автора является умение описывать события и явления, а также людские характеры объемно, всесторонне. Очень ярко, образно изображается пейзаж, особенно это проявляется в описании путешествий, походов, деревни. В воспроизведении событий четко прослеживаются логические связи, причинно-следственные отношения.
Это искреннее, доверительное и увлекательное повествование, диалог с читателем, в котором собраны многолетний опыт, мысли, знания, утраты и приобретения.
Светлана Левенштейн
О. Г. Кох, 2023
Ориентировки и реверансы
1. Все неподписанные эпиграфы и стихотворные тексты – мои.
2. На все приведенные в тексте стихотворения (отрывки, цитаты из них) мною сочинены мелодии; никакой специальной подборки стихов я не делал – они звучали во мне по ходу написания того или иного эпизода, что называется, подворачивались под руку.
3. В тексте книги, за редким исключением, курсив – мой.
4. В одном из писем Валера Марушев (мой одноклассник) окрестил настоящие записки сказанием о любви, и я не задумываясь вынес летучую мысль друга в название книги: "Сказание о Любви!"
5. Неоценимую помощь в корректировании и редактировании текста книги оказали мои друзья Светлана и Олег Левенштейны. Кроме того, они сделали ряд ценных указаний по содержанию и стилистике изложения.
6. Добровольно взяла на себя миссию по форматированию и верстке книги мой давний друг по туристскому братству Галина Михайлова.
7. Галине-дизайнеру: «Едва взметнула Фея вежды – и книга, полная надежды, оделась в дивные одежды. Прикрыла длинные ресницы, взмахнула белою десницей – и книга вспыхнула жар-птицей».
8. На протяжении всей марафонной дистанции длиною в два года я ощущал свежее дыхание, трезвый взгляд и горячий стук сердец моих многочисленных друзей, детей и родственников, разбросанных по городам и весям (Караганда, Казань, Москва, Йошкар-Ола, Луганск, Н. Новгород, Кишинев, Чебоксары, США, Германия). Без их поддержки книга вряд ли могла бы состояться.
Олег Кох
Мне не пройти бы замысловатой,
кочковатой дороги длиною в жизнь так дерзко,
с блуждающей улыбкой по устам,
предпочитая смех слезам,
кабы дорогу эту не освещала
благодатная Звезда, имя которой – Любовь.
Ей и посвящаю я эти записки.
Тебе, тебе одной, ушедшей в мир иной,
но не померкшей для меня и не остывшей,
улыбкою и невечерним светом путь мой озарившей,
трактат я посвящаю свой.
24. 04. 2020
Олег Кох. 1990
Я не умру, я улечу на небо.
Молитвою твоей я крылья обрету.
(Автоэпитафия)
Любовь Кох. 1990
Предисловие
Порою в выси горние мечтами улетая,
где гимны ангелы поют в преддверьях рая,
не забывай, что плоть твою и дух ЗЕМЛЯ питает.
И как бы высоко тебя ни уносили грёзы,
УДЕЛ твой на ЗЕМЛЕ, где стоны, громы, грозы.
P. S. "А также ДУРЬ и БЛАЖЬ", – сказал Господь сквозь слезы.
В январе 1968 года меня отчислили из института. Едва осознав непривычное и незнакомое мне дотоле состояние свободы от каких бы то ни было обязательств, распушил я помятые, взъерошенные крылышки, словно побывал в когтях у ястреба, и в означенном полувменяемом состоянии отправился с друзьями по несчастью в верховья Камы созерцать туманы и обонять запахи тайги. "Товаришчь, мы едем далеко, подальше от нашей земли…"
Неожиданно мы попали в необычные миры, как на другую планету. Миры эти были разные, как правило, контрастные, а иногда и полярные. Но каждый был по-своему жив, ярок и красочен. Я смотрел на эти миры широко распахнутыми очами, воспринимал всеми нервными окончаниями и впитывал всеми фибрами души. Каждый день открывал что-то новое и давал обильную пищу для размышлений и переживаний. Особенно тронула меня и потрясла полная драматизма судьба одного человека. Я испытывал острую потребность записать увиденное и пережитое и, главное, рассказать об этом человеке по горячим следам.
Время шло, следы остывали, их размывало дождем и заносило снегом, но лист бумаги оставался пустым, а перо нетронутым. Однако оставалась и надежда и ждала своего часа. И вот через полсотни лет час этот пробил. За это время в моей жизни произошло немало других событий и связанных с ними переживаний, а вместе с ними и новые побудительные причины взяться за перо.
И, пожалуй, самое существенное: надо ж в конце концов и в себе разобраться. Посмотришь иной раз "с холодным вниманьем" на себя в зеркало – и оторопь берет: что это за тип на тебя таращится?! Как ни крути, но вольно или невольно рядишься в чужие одежды (и не какие-нибудь, а непременно белые подавай!), напяливаешь чужие маски, а с иными так свыкаешься, что и сам не разберешь, где ж ты настоящий? И вопрошаешь испуганно зазеркалье: "Кто ты, друг незваный мой?"
Но порой нахлынет пронзительное чувство, сродни сожалению о потерянном рае и ностальгии о покинутой родине, и из утробы твоей вырвется вопль: "Ну хватит врать! Надо ж когда-нибудь побыть и самим собой!" Отсюда и основная тональность записок: искренность и исповедальность. Но даже при такой внутренней установке есть вещи, о которых по разным причинам невозможно сказать открыто: ни по форме, ни по содержанию. Их даже священнику на исповеди нельзя произнести, ибо это будет уже граничить с цинизмом. Надеюсь, что это вынужденное укрывательство некоторых фактов не исказит основной тональности и не сделает песнь мою фальшивой. Засим, с Божьей помощью, и приступим.
Когда влечет неотвратимо
пространство белого листа,
суть этих помыслов проста:
невидимое сделать зримым.
Пусть жизни след и отпечатки,
эмоций жар и мыслей лёд
бумага до конца вберет,
но сохранит лишь суть в остатке.
Пиши, чудак, смеясь и плача, –
вдруг тихо зазвенит одна
тобой задетая струна…
И, значит, – выпала удача.
*(И. Брейдо)
*Брейдо Иосиф Вульфович (1947 – 2021) – мой одноклассник; поэт, д. т. н., профессор – О. Кох
Часть 1. Ликбез
Глава 1. До школы
В печурке пламя мечется –
мерцает свет в землянке.
Буран в оконце бесится.
Спит Мурка на лежанке.
Появился я на свет Божий 1. 08. 1947 в райцентре Вишневка Акмолинской области Казахской ССР. Мама говорила, что родился я в рубашке и что это на счастье. До меня была сестра Люся, 1946 г. р., умерла вскоре после рождения от простуды. Папа, Кох Генрих Генрихович (все звали его Андрей Андреевич – до некоторых пор я не знал папиного настоящего имени), 1922 г. р., вместе с мамой, Могилиной Анастасией Петровной, 1920 г. р., работали в Вишневской средней школе. В 1950 году мы перебрались в с. Волгодоновка Вишневского района (в 30-ти км от Вишневки), где жили все папины родичи: мама (моя бабушка) – Мария Михайловна Нордгеймер (это фамилия ее второго мужа, но все звали ее баба Кохша, девичья же фамилия её – Ковске); брат – Кох Отто Генрихович (русский вариант – Антон Андреевич), 1925 г. р.; сестра – Поль Фрида Генриховна, 1928 г. р., и младший брат по матери Нордгеймер Рейнгольд, 1935 г. р. (отчество его немецкое не знаю, русский вариант его имени Роман Лукьянович); он, слава Богу, еще жив.
До войны папины родичи жили в селе Драйлинде (переводится как "три липы") Ворошиловградской области (ныне Луганская). Папа рассказывал, что дядья его в Гражданскую войну были лихие красные командиры. Один из них был даже награжден красными революционными шароварами, которые иногда по праздникам надевал. Папин отец – Кох Генрих Карлович – был учителем. Дома родичей стояли рядом, а сад был общим. Летом в саду стоял большой стол, за которым собиралось до тридцати человек. Когда папины родители разошлись, дед мой взял папу с собой, а брат и сестра папины остались с бабушкой. В 36-м деда забрали органы НКВД и, как “врага народа”, расстреляли. Но семья узнала об этом только в 60-х годах. Отец вернулся к матери в Драйлинде. Затем поступил в Запорожское педучилище и накануне войны окончил его. Будучи студентом, занимался легкой атлетикой, стрельбой из стрелкового оружия (получил нагрудный знак "Ворошиловский стрелок"), парашютным спортом, играл в оркестре на трубе. Родичи со стороны деда приехали в Россию в середине 19 века, а со стороны бабушки – в 1904 году. На момент начала войны бабушка имела немецкое подданство и могла попросить убежища в Германии, но не воспользовалась этой возможностью.
Мама родилась в с. Петровка Царицынской губернии (Волгоградская область). Отец её – Петр Григорьевич Могила (тезка и однофамилец митрополита Киевского и известного богослова Петра Могилы) – жил со своим братом Михаилом в родовом селе Петровка и имел крепкое хозяйство. Петр был глубоко верующим и набожным человеком, а про Михаила бабушка моя говорила, что он "бегал то от красных, то от белых". Мать – Анна Ивановна (девичья фамилия Чернуцкая) – имела польские корни. Кроме моей мамы, в семье были и другие дети – всего десять душ. Некоторые умерли во время Великого голода в 20-е годы, другие были отданы в жертву прожорливому Молоху во время раскулачивания. Остались три младшие сестры: Вера, Катя и Юля. Когда маме и её сестрам выдавали документы, то фамилию изменили, записав их как "Могилины", то есть дети "Могилы".
В 29 году семья моего деда была раскулачена и сослана в Казахстан. Дед угодил в Карлаг (Карагандинский лагерь) на рудники, а бабушка с детишками мал мала меньше – в с. Красное Озеро Осакаровского района Карагандинской области. Были рядом и ничего не знали друг о друге в течение нескольких лет. И только случайно нашлись.
Мама говорила, что эти годы, без главы семейства, были особенно тяжелыми: холодными и голодными. Раскулаченные жили в большом промерзшем бараке. Им привозили мерзлую картошку и сгружали в кучу, за ней выстраивалась длинная очередь.
Бабушка моя, несмотря ни на что, стала активной колхозницей и одно время была даже председателем колхоза (ирония судьбы, не правда ли?). Она была грамотной, а это в то время многого стоило. Деду каким-то образом удалось освободиться (помог комендант, который с пониманием отнесся к бабушке и её детям), и семья воссоединилась. После этого жить стало легче. Но в 43-м деда арестовали второй раз по доносу. Через того же коменданта деду удалось переправить письмо семье, которое передаю слово в слово: "Дорогая супруга, дорогие деточки! Я ни в чем не виноват. Я сам подписал себе смертный приговор. Всякая власть от Бога. Никому ничего не говорите". Только в конце 80-х пришло известие о том, что он умер в Карлаге вскоре после ареста и в настоящее время посмертно реабилитирован. Ну что тут можно сказать: спасибо Партии Родной!
Когда фейерверки гремят над страною девятого мая,
то сверху дождь сыплет, слезою небесною прах омывая
пропавших без вести, сожженных, истлевших, разорванных в клочья,
лежащих во рвах и в лесах, приходивших во сне к своим ночью.
Но, может быть, это не дождь из небесных запасов бездонных,
а горькие реки, потоки слез женских, земных и соленых,
по деточкам милым, мужьям, по родителям, сестрам и братьям?!
По каждому, кто не вернулся, покинув родные объятья,
упала слезинка, – и вот с неба льются потоки сплошные…
Но так же пылят по проселкам планеты колонны стальные.
(И. Брейдо)
Я, бабушка, мама и Люба в Волгодоновке. Март 1972 г.