Время в Стекле

Пролог: Осколки реальности

Виктор Кремнев стоял над телом с окровавленными руками, не понимая, как оказался здесь. Алая жидкость медленно стекала с его пальцев, капая на паркет с тихим, почти музыкальным звуком – кап-кап-кап – словно отсчитывая секунды до неизбежного.

Комната казалась знакомой и чужой одновременно. Мебель стояла не там, где он помнил: кресло развернуто к окну вместо телевизора, книжный шкаф переместился к противоположной стене, а журнальный столик словно никогда не существовал. На стенах висели фотографии людей, которых он никогда не видел – улыбающиеся лица в рамках из темного дерева, глаза, следящие за каждым его движением. В одной рамке – семейный портрет: мужчина, женщина, двое детей. Мужчина был оч но моложе, с другой стрижкой и без шрама над левой бровью, который Виктор получил в детстве.

Воздух в комнате был густым, насыщенным запахами, которые не должны были здесь присутствовать. Сладковатый аромат жасмина смешивался с металлическим привкусом, а где-то на периферии обоняния маячил запах старых книг и кофейной гущи. Но кофемашины в комнате не было. Как и цветов. Как и библиотеки.

Тело под его ногами принадлежало женщине лет тридцати с небольшим. Темные волосы веером разметались по полу, обрамляя лицо, которое могло бы быть красивым, если бы не восковая бледность и странное, почти умиротворенное выражение. Она была одета в белое платье, которое теперь окрасилось в багровые разводы. Но что странно – платье выглядело слишком нарядным для обычного вечера дома. Как будто она собиралась на свидание. Или на собственную свадьбу.

В углу комнаты лежали осколки разбитого зеркала – большого, в старинной бронзовой раме, которую Виктор не помнил. Зеркало разбилось не обычным образом – трещины расходились от центра идеальными лучами, словно кто-то ударил по стеклу изнутри. Некоторые осколки были размером с ладонь, другие – крошечными, как алмазная пыль, и они мерцали в свете люстры, создавая причудливые блики на стенах.

Виктор опустился на колени, инстинктивно пытаясь собрать осколки дрожащими пальцами. Стекло было острым, и он порезался, но боли не чувствовал. Новая алая струйка смешалась с той, что уже покрывала его руки. В одном из крупных осколков – треугольном, размером с детскую ладошку – краем глаза он заметил движение.

Там стоял совершенно другой человек.

Незнакомец в осколке повторял его позу в точности, но лицо было чужим – более молодым, с другим разрезом глаз и формой носа. Одежда тоже отличалась: вместо его серой рубашки и темных джинсов мужчина в отражении носил элегантный костюм-тройку и галстук. На пальце у него поблескивало обручальное кольцо, которого у Виктора никогда не было.

Сердце екнуло. Виктор резко поднял голову, оглядел комнату – никого. Он был один с телом женщины и тишиной, которая давила на барабанные перепонки, как вода на глубине.

Когда он снова посмотрел в осколок, там был третий человек. Пожилой мужчина с седой бородой, в рабочем комбинезоне, испачканном чем-то темным. Мужчина смотрел прямо на Виктора и медленно покачал головой, словно говоря: «Не то. Не так. Не здесь».

– Кто вы? – прошептал Виктор, но голос прозвучал странно – как будто исходил не из его горла, а откуда-то со стороны.

В ответ – тишина. Даже более глубокая, чем раньше. Как будто весь мир задержал дыхание.

Звук сирен разорвал эту тишину, как клинок разрывает шелк. Вой приближался быстро – слишком быстро. Словно полицейские машины уже стояли под окнами и только ждали сигнала. Виктор знал – у него есть может быть минута, максимум две, прежде чем они ворвутся сюда. Минута, чтобы понять, что произошло, кто эта женщина, почему он здесь, и главное – действительно ли он ее убил.

Но память была пуста и холодна, как зимнее озеро под льдом.

Он поднял взгляд к осколку в последний раз. Теперь в нем отражалось только его собственное лицо – искаженное, растерянное, с глазами человека, который потерял сам себя. Но в глубине зрачков мелькнуло что-то еще. Силуэт в жилете, стоящий за барной стойкой. Мужчина протирал стакан медленными, почти ритуальными движениями и смотрел прямо на Виктора. Губы незнакомца шевелились, но звука не было.

– Не туда идешь, друг, – беззвучно проговорил барменр. – Не в ту сторону.

Дверь квартиры взлетела с первого удара.

Полицейские ворвались в комнату с криками команд, направляя на него оружие. Лучи фонариков слепили глаза, превращая все вокруг в калейдоскоп света и тени. Виктор инстинктивно уронил осколок – он упал и разбился на еще более мелкие части, каждая из которых на мгновение отразила кусочек происходящего: полицейскую форму, дуло пистолета, собственное лицо, искаженное ужасом.

– Не двигаться! Руки за голову! Медленно!

Виктор поднял окровавленные руки. В этот момент его взгляд упал на последний крупный осколок зеркала, лежащий у его ног. В нем он увидел не себя, не полицейских, не комнату. Там был бар – уютный, залитый теплым светом, с высокими стульями и зеркальными стенами. За стойкой стоял тот самый мужчина в жилете и кивнул ему, как старому знакомому.

– Добро пожаловать в «Время в стекле», – беззвучно проговорил бармен. – Мы встретимся очень скоро.

Осколок треснул и рассыпался в пыль.

Металлические наручники сомкнулись на запястьях Виктора с тихим щелчком, который показался ему громче выстрела. Когда его поднимали с пола, он успел заметить, что женщина открыла глаза и смотрит прямо на него. Живая. Невредимая. Губы ее шевелились:

– Увидимся в другой жизни, Виктор.

Но когда он моргнул, тело снова было мертвым.

Глава 1: Клетка времени

Три месяца назад

Виктор Кремнев перестал существовать в привычном мире. Теперь он ежедневно просыпался в тюремной камере номер 347, где серый свет люминесцентной лампы скользил по холодному бетону, как застывшая роса по надгробию. Звуки коридора казались ему искажёнными временем: шаги охранников звучали как отдалённый барабанный бой, эхо которого терялось в лабиринтах памяти, а голос дежурного конвойного – хриплым шёпотом из параллельной реальности, вытеснявшим все остальные мысли из головы.

Зеркало в углу камеры – треснутое по диагонали, размером с школьную тетрадь, в дешёвой алюминиевой раме – лицо, а его сомнения. Трещина делила отражение пополам: левая половина показывала усталого мужчину с впалыми щеками, правая – кого-то чужого, с другим выражением глаз.

Каждое утро в 6:15, когда в коридоре загорался дежурный свет, Виктор вставал с жёсткой койки и подходил к этому осколку. Ритуал успокаивал – единственное постоянство в мире, где время текло неравномерно. В отражении он видел усталого человека сорока двух лет с глазами цвета осенней глины, которые когда-то называли красивыми. Серые волосы на висках появились не от возраста, а от трёх месяцев адского ожидания приговора.

Но иногда, когда Виктор смотрел в глубину трещины, туда, где стекло преломляло свет под невозможным углом, он видел не себя, а мелькание чужих воспоминаний. Пламя церковной свечи, которую он никогда не зажигал. Последнюю улыбку рыжеволосой студентки в баре «Маяк», где он никогда не был. Шелест обёртки от конфеты «Коровка», которую он не покупал уже двадцать лет. Эти образы возникали на границе между сном и бодрствованием, в тот момент, когда сознание ещё не определилось, в какой реальности находится, и тут же растворялись, оставляя острое жжение в висках и привкус металла во рту.

– Кто я? – шептал он зеркалу каждое утро, и его голос звучал как молитва отчаявшегося.

Ответа не было, и в тишине камеры – той особенной тишине, которая бывает только в местах, где время остановилось – рождалась новая тревога. Если память – это поток вариаций, набор случайных кадров из чужих жизней, может ли вообще существовать объективная истина? Каждое отражение в осколке давало показания о другом «я», но ни одно не брало ответственность за реальное преступление, в котором его обвиняли.

Виктор подошёл ближе к зеркалу и коснулся пальцем трещины. Стекло было холодным, но на мгновение ему показалось, что оно пульсирует, как живое. В глубине отражения промелькнула сцена: он сам, но моложе лет на десять, сидит в кафе напротив женщины в белом платье. Они смеются, она касается его руки, на безымянном пальце поблескивает обручальное кольцо. Но у Виктора никогда не было жены. Никогда не было этого кафе, этого смеха, этого счастья.

– Транссерфинг, – прошептал он впервые, не понимая, откуда пришло это слово. – Сознание скользит по ветвям реальности…

Он сел на нары и приложил ладонь к холодному металлу каркаса. По камере пронеслась едва заметная дрожь – будто само здание вздрогнуло от чужого страха, от боли, которую оно накопило за десятилетия. Виктор вспомнил запах жасмина и старых книг – тот самый аромат, который витал в воздухе квартиры, где нашли тело. Но он точно знал: в той квартире не было ни цветов, ни библиотеки. Эти запахи принадлежали другой жизни, иллюзии «альтернативного» существования, которое он мог бы прожить, если бы…

Если бы что? Если бы не пошёл туда в тот вечер? Если бы не поднял нож? Если бы вообще не существовал?

Звук открывающегося замка заставил его вздрогнуть. Проходное окошко в визоре двери открылось с глухим металлическим скрипом – и в квадратной глазнице появилось лицо следователя Савельева. Его помятая форменная рубашка казалась слишком просторной для худощавой фигуры, а под глазами залегли тёмные круги усталости. Виктор видел в глазах Михаила ту же амплитуду колебаний между уверенностью и сомнением, что испытывал сам, глядя в разбитое зеркало.

– Кремнев, – произнёс Савельев медленно, словно проговаривая каждый слог. Его голос напоминал скрежет ножа о стекло – тот самый звук, который преследовал Виктора в снах. – Готовимся к очередному слушанию. Ваш адвокат уже ждёт.

– Я всё помню, – слабо отозвался Виктор, но тут же понял абсурдность своих слов. Он помнил всё, кроме самого главного.

Следователь скривил губы в подобии улыбки, но глаза остались холодными:

– Можете преподнести суду хоть сто версий вашей вины, но факты останутся фактами. Отпечатки пальцев. ДНК. Показания свидетелей. Мотив.

– Какой мотив? – Виктор встал с кровати. – Я её даже не знал!

– Не знали Анну Воронову? – Савельев достал из кармана фотографию и прислонил к стеклу визора. – Вашу коллегу по работе? Женщину, с которой вы встречались три месяца?

На фотографии была та самая женщина в белом платье из видения в зеркале. Рыжие волосы, зелёные глаза, улыбка, которая сжимала сердце. Виктор смотрел на снимок и понимал: он действительно её знал. И действительно не знал. Одновременно.

– Это невозможно, – прошептал он.

Михаил повернулся к двери – за ним молчаливо стоял детектив Рогов, чьи серые глаза были полны тех же неотвеченных вопросов. Артём был моложе Савельева, но выглядел более измождённым, словно это дело высасывало из него жизнь.

– Пойдёмте, – коротко бросил Савельев и открыл дверь камеры.

Выходя в коридор, Виктор почувствовал, как меняется качество воздуха. Тюремная атмосфера – смесь хлорки, человеческого пота и безнадёжности – сменилась чем-то более сложным. В воздухе появились нотки виски и сигарного дыма, запах полироли для деревянной мебели и едва уловимый аромат жасмина.

Проходя по длинному спиральному коридору с арочными потолками, Виктор ловил в отблесках настенных ламп дежурные лица охранников – и каждый раз видел своё отражение: то в стеклах очков дежурного, то в блестящих ботинках конвойного, то в хромированных деталях дверных замков. И в каждом отражении он был разным: то в тюремной робе, то в деловом костюме, то в больничной пижаме. Мир был изменчив, каждый отсвет порождал новую версию реальности.

– Вы когда-нибудь думали о квантовом бессмертии? – неожиданно спросил Савельев, не оборачиваясь.

Виктор споткнулся от неожиданности:

– О чём?

– О том, что каждое решение создаёт параллельную вселенную. И пока существует хотя бы один вариант, где вы живы, вы не можете по-настоящему умереть.

Рогов удивлённо посмотрел на напарника:

– Михаил, что за бред?

Но Савельев не ответил. Они подошли к лифту – старому, с решётчатыми дверями и зеркальными стенами внутри. Виктор вошёл первым и тут же замер: в зеркалах лифта он увидел не трёх мужчин в служебном коридоре, а себя одного в баре с высокими стульями и тёмной деревянной стойкой.

– Вы видите это? – прошептал он.

– Что именно? – спросил Рогов, но его голос звучал далеко, словно доносился из другого измерения.

– Бар. «Время в стекле». Там стоит мужчина в жилете и…

Лифт дёрнулся и поехал вниз. В зеркалах отражения начали множиться, создавая бесконечную перспективу. Виктор видел сотни своих копий, уходящих в глубину стекла, и каждая жила своей жизнью.

– В одной из версий, – продолжал Савельев, словно читая его мысли, – вы никогда не попадали в ту квартиру. В другой – вы спасли Анну от настоящего убийцы. В третьей – она спасла вас.

Лифт остановился. Двери открылись, но за ними был не нижний этаж следственного изолятора, а коридор, выложенный зеркальной плиткой. В конце коридора виднелась дверь с надписью «Время в стекле».

– Идёмте, – сказал Савельев, и теперь его голос звучал совсем по-другому – мягче, глубже, с лёгким акцентом, которого раньше не было.

Виктор шагнул в коридор и почувствовал, как под ногами хрустит битое стекло. Он посмотрел вниз: пол был усыпан осколками зеркал, каждый из которых отражал фрагмент его жизни. В одном осколке он видел себя ребёнком, играющим во дворе. В другом – студентом, сдающим экзамены. В третьем – мужчиной средних лет, стоящим над мёртвым телом с окровавленными руками.

– Кто я в этой ветке? – спросил он, и его голос эхом отразился от зеркальных стен.

– Тот, кого ты выбираешь быть, – ответил голос бармена, хотя Савельев по-прежнему шёл рядом.

Они подошли к двери. Виктор толкнул её, и она открылась без звука, впуская их в мир, где время текло не линейно, а спиралями, где каждое отражение было порталом в альтернативную реальность, и где вопрос «кто я?» имел бесконечное множество правильных ответов.

Глава 2: Первые аномалии

Прошло несколько часов, или дней, или мгновений – в баре «Время в стекле» обычные измерения теряли смысл. Виктор лежал на том, что когда-то было тюремными нарами, но теперь походило на кожаную банкетку у барной стойки. Звуки изменились: вместо металлического стука ключей в коридоре он слышал мелодичный звон бокалов и приглушённые голоса посетителей, которых не видел, но чувствовал их присутствие кожей.

Пространство вокруг него флуктуировало, как мираж в пустыне. Камера то превращалась в уютный уголок бара с мягким освещением, то возвращалась к своему первоначальному виду – бетонные стены, решётка на окне, запах хлорки. Но даже когда реальность тюрьмы брала верх, в воздухе витали ароматы, которым там быть не следовало: дубовая стружка от бочек, ваниль от дорогого виски, и тот самый жасмин, который преследовал его с момента ареста.

Виктор поднялся и обошёл свою «комнату», словно впервые обращая внимание на детали, которые раньше ускользали от внимания:

Грубая штукатурка стен была изрезана трещинами, но теперь эти трещины напоминали не хаотичные разломы, а изящные ветви дерева, тянущиеся к потолку в поисках света. В некоторых местах трещины светились изнутри мягким золотистым сиянием, как будто за стенами пряталась другая реальность, которая просачивалась в его мир тонкими лучами.

Потёртые следы от подстилки на полу образовали причудливые узоры, похожие на мандалы или навигационные карты неизведанных миров. При определённом освещении эти узоры переливались всеми цветами радуги, как масляные пятна на мокром асфальте, создавая оптические иллюзии глубины и движения.

Воздух в камере был насыщен запахами-противоречиями: керосин тюремных ламп смешивался с ароматом старинных фолиантов, хотя никаких книг здесь не было. Люминесцентная лампа на потолке жёлтым пятном выжигала кремовые разводы на побелке, но в этих разводах угадывались очертания барной стойки с высокими стульями.

В углу камеры, там, где вчера не было ничего, кроме пыли и паутины, внезапно материализовался осколок зеркала – крупный треугольный фрагмент размером с ладонь, в старинной бронзовой оправе. Виктор точно помнил: никто не разбивал здесь зеркал, не приносил осколков. Охранники не допустили бы появления потенциально опасного предмета. И всё же осколок лежал на полу, тяжёлый и реальный, отражая не потолок камеры, а что-то совершенно иное.

Виктор осторожно нагнулся и поднял осколок. Стекло было тёплым, словно кто-то долго держал его в руках. В отражении он увидел не себя в тюремной робе, а элегантно одетого мужчины, сидящего за барной стойкой. Позади него стояла знакомая фигура – бармен в тёмном жилете, который протирал хрустальный стакан медленными, ритуальными движениями. Его лицо было повёрнуто к Виктору, и на губах играла загадочная улыбка.

– Снова транссерфинг? – пробормотал Виктор, и слово прозвучало естественно, словно он знал его всю жизнь. – Сознание скользит по ветвям реальности, как лодка по течению времени…

Осколок задрожал в его руках, стекло начало пульсировать тёплым светом. Фигура бармена в отражении помахала рукой и беззвучно проговорила:

– Добро пожаловать в «Время в стекле», мистер Кремнев. Мы встретимся очень скоро.

Звук поворачивающегося ключа в замке заставил Виктора вздрогнуть. Осколок выпал из рук и со звоном ударился о пол, но не разбился. В дверной проём вошёл детектив Рогов, но его обычная уверенность куда-то исчезла. Артём оглядел камеру, словно впервые в жизни попал в тюрьму, его взгляд метался по стенам, задерживаясь на трещинах, которые всё ещё светились изнутри.

– Что-то здесь не так, – пробормотал он, и его голос дрожал. – Я работаю в системе пятнадцать лет, но такого никогда не видел.

Его взгляд упал на осколок зеркала, который теперь лежал на полу и отражал не потолок камеры, а звёздное небо с незнакомыми созвездиями.

– Откуда он здесь взялся? – спросил Рогов, но в голосе не было привычной детективной подозрительности, а скорее детское удивление.

– Зеркало помнит больше, чем мы, – ответил Виктор, сам удивляясь философичности своих слов. – Каждое его отражение – сигнал о том, что реальность не такая, какой мы её воспринимаем. Оно показывает нам те ветви бытия, которые мы отвергли или не заметили.

Рогов присел на корточки и осторожно коснулся осколка кончиком пальца. Стекло было горячим, как будто впитало в себя солнечный свет.

– Мне казалось, я всё понимаю в этом деле, – признался он. – Факты, улики, мотивы – всё складывается в логическую цепочку. Но каждый раз, когда я думаю, что нашёл ответ, появляется что-то такое… – он показал на осколок, – и все мои убеждения рассыпаются, как карточный домик.

– Именно так работает квантовое бессмертие, – произнёс Виктор, и эти слова тоже пришли откуда-то из глубины сознания, из места, где хранились знания, которые он никогда не изучал. – Как в транссерфинге: мы существуем одновременно везде и нигде, во всех возможных вариантах реальности. И каждый выбор, каждое решение создаёт новую ветвь, новую вселенную.

Рогов поднял осколок и посмотрел в него. Его отражение было странным – губы детектива шевелились, словно он что-то говорил, но звука не было. Более того, отражение двигалось с задержкой, как будто между реальным Роговым и его зеркальной копией была временная дистанция в несколько секунд.

– Звук пропал, – констатировал Рогов с удивительным спокойствием. – Как будто браузер реальности завис, не может обработать всю информацию одновременно.

– Ощущение знакомое, – усмехнулся Виктор. – Здесь время ведёт себя странно. Часы то бегут назад, то ускоряются, а иногда вообще останавливаются. Двери ведут не туда, куда должны – из тюрьмы в зал суда, из зала суда в бар, из бара обратно в камеру. Пространство складывается и разворачивается, как оригами из измерений.

В этот момент за дверью раздался стук – не обычный стук охранника, проверяющего камеры, а мелодичный ритм, похожий на джазовую импровизацию. Звук был лёгким, почти музыкальным, но в нём чувствовалась какая-то нечеловеческая природа.

Виктор подошёл к двери и прислонился ухом к холодному металлу. Сквозь толщу стали доносились звуки, которых в тюрьме быть не могло: звон бокалов, приглушённая музыка, смех людей, ведущих непринуждённые разговоры. А ещё – голос бармена, тот самый бархатный баритон, который он слышал в отражениях:

– Время подходит к первой развилке. Приготовьтесь к выбору. Помните: каждое решение откроет одну дверь и закроет тысячи других. Но закрытые двери не исчезают – они ждут в параллельных реальностях.

Виктор отошёл от двери и посмотрел на Рогова. Детектив стоял с осколком в руках, и по его лицу было видно, что он тоже слышал эти слова.

– Мы сходим с ума, – прошептал Рогов. – Или уже сошли.

– А может, наоборот, – возразил Виктор. – Может, впервые в жизни мы начинаем видеть мир таким, какой он есть на самом деле. Не единственным и неизменным, а множественным и бесконечно вариативным.

Стены камеры начали дрожать, как мираж. Бетон становился прозрачным, за ним проступали очертания барного зала с тёмными деревянными панелями, зеркальными стенами и мягким светом свечей. В воздухе запахло дорогим виски и кубинскими сигарами.

– Что происходит? – спросил Рогов, но его голос звучал далеко, словно доносился из другого измерения.

– Мы переходим, – ответил Виктор. – Из одной ветви реальности в другую. Квантовый скачок между возможностями.

Осколок зеркала в руках Рогова засветился ярким светом, и в этом свете растворились стены тюремной камеры, уступив место новой реальности – реальности, где выбор ещё не сделан, где все варианты судьбы остаются открытыми, где время заключено в стекло, а стекло отражает вечность.

Камера наполнилась тишиной – не обычной тишиной, а той особенной, многослойной тишиной, которая возникает в моменты перехода между мирами. В этой тишине слышалось эхо всех возможных разговоров, отголоски всех принятых и непринятых решений, шёпот судеб, которые могли бы сбыться, но остались лишь потенциальностью в бесконечном океане квантовых вероятностей.

Глава 3: Первый разговор

Ночь приближалась, но в мире между реальностями понятие времени суток теряло всякий смысл. В коридоре зажглась тусклая лампа с паутиной трещин в плафоне, и её свет разделился на множество оттенков: холодный белый падал на металлические решётки, тёплый жёлтый окрашивал участки стен, а кое-где пробивались лучи золотистого света, словно из другого измерения. Казалось, сам свет раскололся на параллельные потоки, каждый из которых освещал свою версию реальности.

Атмосфера в пространстве, которое было одновременно тюремной камерой и уголком загадочного бара, стала плотнее, насыщеннее. Воздух приобрёл почти физическую структуру – в нём можно было различить слои запахов и вкусов. Нижний слой – привычные тюремные ароматы: хлорка, сырость, металл. Средний – запахи человеческих эмоций: страх, надежда, отчаяние. Верхний – ароматы бара: выдержанный виски, кожа дорогих кресел, воск свечей, и над всем этим – неуловимый запах времени, которое течёт не вперёд, а во все стороны сразу.

Стук в дверь камеры нарушил тягучую тишину. Звук был необычным – не резкий металлический удар, а мелодичное постукивание, словно кто-то выстукивал ритм сложной джазовой композиции. Виктор, Рогов и внезапно появившийся Савельев встали, повинуясь инстинкту, но не говоря ни слова. На их лицах отражалось одинаковое выражение – смесь тревоги и любопытства, страха и предвкушения.

На стальной двери, в полосах колышущегося света, возникла тень – силуэт высокого мужчины в жилете, хотя в коридоре определённо никого не было. Тень двигалась независимо от источников света, временами становясь объёмной, трёхмерной, словно принадлежала существу, которое находилось одновременно в нескольких измерениях.

– Давайте поговорим, – произнёс голос, и он исходил одновременно из-за двери, из стен, из воздуха. Тембр был глубоким, бархатистым, с едва уловимым акцентом, который невозможно было идентифицировать. – О транссерфинге реальностей, о ветвях времени, которые расходятся и сходятся, как русла великой реки. О том, что квантовое бессмертие – не красивая метафора, а физический закон мультивселенной.

Дверь камеры начала растворяться, не открываясь в обычном смысле, а просто становясь проницаемой. В проёме материализовался бармен – тот самый, которого Виктор видел в отражениях. Он был высокого роста, с седеющими волосами, зачёсанными назад, и проницательными глазами цвета старого виски. Его тёмный жилет был сшит из ткани, которая при движении переливалась, отражая не окружающую обстановку, а фрагменты тысячи других баров из тысячи других миров.

Появился бармен не обычным способом – не вошёл, а словно постепенно проявился, как фотография в проявителе. Сначала стал видимым контур, потом детали, потом цвета, и наконец – сама сущность, квинтэссенция всех барменов, которые когда-либо наливали напитки тем, кто искал забвения или откровения.

– Я здесь не для суда, – сказал он, и в его голосе звучали обертоны других голосов, других времён. – Не для обвинения или оправдания. Я здесь как гид в этом бесконечном океане вариантов, лоцман в архипелаге возможностей.

Виктор шагнул вперёд, преодолевая инстинктивный страх:

– Почему именно я здесь оказался? Почему нам всё это показывают? В чём смысл этих видений, этих переходов между реальностями?

Бармен медленно поднял руку, и в его ладони материализовался стеклянный куб – не обычный куб, а многомерная конструкция, которая одновременно была и кубом, и сферой, и пирамидой, в зависимости от угла зрения. Поверхности куба пульсировали холодным серебристым светом, отбрасывая на стены камеры причудливые тени, которые двигались независимо от самого предмета.

– Вы не случайные гости в этом месте, – объяснил бармен, медленно поворачивая куб в руке. – Вы – точки пересечения множественных реальностей. Места, где разные ветви времени соприкасаются и взаимодействуют. Ваша задача – не найти единственную истину, потому что её не существует, а понять: смерть – лишь одна из дверей в лабиринте бесконечных возможностей, а выбор – не однократное действие, а непрерывный процесс творения реальности.

Рогов, который до сих пор молчал, нахмурился и скрестил руки на груди. Его детективный ум требовал конкретики, фактов, доказательств:

– Это звучит красиво и философски, но мне нужны доказательства. Мне нужно понимать, с чем мы имеем дело. Что вы такое? Человек? Галлюцинация? Проекция коллективного бессознательного?

Бармен улыбнулся – не ироничной, а доброй, понимающей улыбкой старшего брата, который готов терпеливо объяснить младшему устройство мира:

– Доказательство? – он ткнул указательным пальцем в центр призрачного куба. – Вот оно. Каждая грань этого куба – отражение одной из ваших жизней. И граней у него столько, сколько решений вы принимали, принимаете и ещё примете. Бесконечность граней для бесконечности выборов.

На поверхности куба вспыхнули движущиеся картины, как кадры из киноплёнки, которая крутится одновременно в нескольких направлениях. Виктор увидел себя: входит в квартиру с букетом цветов, женщина в белом платье встречает его улыбкой, они обнимаются, смеются, танцуют под музыку, которой нет. Затем изображение сменилось: тот же Виктор сжимает в руке кухонный нож, его лицо искажено яростью, а Анна пятится к стене, закрывая лицо руками. Третья картинка: Виктор сидит за барной стойкой, вдыхает аромат дорогого виски, рассказывает бармену о своих проблемах, получает мудрый совет и уходит, не зная о существовании женщины по имени Анна.

– Это транссерфинг, – прошептал Савельев, и в его голосе звучало понимание. – Сознание действительно скользит по ветвям реальности, как сёрфер по волнам океана, не привязываясь к единственной линии развития событий.

Бармен одобрительно кивнул:

– Именно так. И пока существует хотя бы одна ветвь, где вы живы и свободны, где вы делаете другой выбор, где ваша история развивается по-иному – вы не можете по-настоящему умереть. Вот вам квантовое бессмертие в его истинном проявлении.

В этот момент в дальнем углу пространства, которое было одновременно камерой, барным залом и чем-то третьим, материализовалась женская фигура. Анна Воронова – та самая, которую якобы убил Виктор – сидела на том, что одновременно было тюремной скамьёй и барным стулом. Её белое платье было нетронуто кровью, волосы аккуратно уложены, а в глазах светилась не боль или страх, а глубокое понимание происходящего.

– Сюда меня согласились перевести на одну ночь в рамках эксперимента, – сказала она, и её голос звучал одновременно живо и отстранённо, словно она говорила из места, где понятия жизни и смерти не имели значения. – Хотя, если честно, я не уверена, что когда-либо покидала это место.

Она протянула Виктору тонкий шёлковый платок, пропитанный знакомым ароматом жасмина. Ткань была нежной, почти невесомой, но на ощупь совершенно реальной.

– Я была здесь раньше, в других итерациях, в других ветвях, – продолжила Анна. – В одном из вариантов ты действительно спас меня от настоящего убийцы. В другом – я спасла тебя от самого себя. В третьем – мы никогда не встречались, но всё равно были связаны невидимыми нитями судьбы. Но этот платок – он переходит из реальности в реальность, остаётся константой в океане переменных.

Виктор взял платок и провёл пальцами по его поверхности. Шёлк был усеян микроскопическими нитями, которые при ближайшем рассмотрении оказались не нитями, а тончайшими стеклянными волокнами, напоминающими оптические кабели. Платок буквально светился изнутри, пульсируя в ритме его сердцебиения.

– Что дальше? – спросил он, и в его голосе прозвучала готовность принять любой ответ, каким бы невероятным он ни был.

Бармен начал медленно отступать, растворяясь в тенях, которые сгущались в углах пространства:

– Дальше – выбор. Всегда выбор. Каждую секунду, каждый миг, каждый вздох. Вы можете остаться в этой реальности и принять её правила. Можете попытаться вернуться в ту, которую считаете «настоящей». Можете исследовать другие варианты. Или можете научиться существовать одновременно во всех версиях, стать квантовым путешественником между мирами возможностей.