Патология страсти

Пролог

Мой палец дрожит, но не от страха, а от адреналина, когда я нажимаю на "Запись". Экран телефона показывает мое бледное, но решительное лицо. За окном темнота большого города, и ее огни отражаются в моих глазах.

– Это Ребекка Грант, – начинаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо, без единой фальшивой ноты. – И если вы смотрите это видео, значит, я все сделала правильно. Я обвиняю студента медицинского университета, Джеймса Кроуфорда, в преступлениях, которые не поддаются осмыслению. Он работает на черном рынке, используя свои знания и положение, чтобы заманивать молодых девушек. Он… он вырезает их органы и продает их самым отвратительным людям на этой планете. Я собрала доказательства. У меня есть имена, даты, даже записи разговоров, подтверждающие его зверства.

Я делаю короткую паузу, переводя дыхание. В горле першит.

– Некоторые могут подумать, что я сумасшедшая, выставляя себя так напоказ. Но молчать, когда сотни жизней могут быть разрушены, когда за дверями роскошных клиник творится такое… Это и есть преступление. Я знаю, на что иду. Я не боюсь за свою жизнь, потому что правда важнее. Но если со мной что-нибудь случится, если это видео будет удалено, или моя страница исчезнет, знайте – в этом виновен Джеймс Кроуфорд. Он – хищник, скрывающийся под маской будущего врача. Он считает себя неуловимым, но время его безнаказанности подошло к концу. Я не позволю ему продолжать.

Мой взгляд прожигает камеру.

– Пожалуйста, поделитесь этим видео. Пусть все знают правду. Пусть правосудие настигнет его, пока не стало слишком поздно для других невинных жертв. Помните мое имя. Помните Джеймса Кроуфорда.

Мой палец снова дрожит, когда я жму "Стоп". В комнате наступает оглушительная тишина. Я чувствую, как стучит пульс в висках. Сразу же, не медля ни секунды, я выбираю опцию "Загрузить на страницу". Полоса загрузки ползет по экрану. Она движется так медленно, словно каждый процент это отдельная вечность. Наконец, зеленая галочка. Видео опубликовано.

Только сейчас я могу позволить себе выдохнуть. Опускаю телефон на стол. Чувствую себя опустошенной, но в то же время невероятно сильной. Я сделала это. Теперь отступать некуда.

В этот самый момент раздается тихий, но настойчивый звук. Уведомление на телефоне.

«Курьер у двери. Заберите свой заказ.»

Совсем забыла, что заказывала. Мысли о суши и горячем чае на мгновение отвлекают меня от только что пережитого напряжения.

Я подхожу к двери. Привычка, выработанная за годы работы журналистом-расследователем, заставляет меня сначала посмотреть в глазок. Обычный курьер. В стандартной форме, с большой изотермической сумкой на плече. Ничего подозрительного.

Моя рука тянется к замку. Щелчок. Поворот ручки. Дверь приоткрывается на несколько сантиметров, пропуская в квартиру холодный воздух из коридора.

И тут же, без предупреждения, оглушительный грохот. Не успеваю понять, что происходит. Сильный, резкий толчок – не в грудь, а прямо в плечо и бедро, словно меня бьет таран. Я отлетаю назад, влетаю в свою прихожую, врезаюсь спиной в стену и сползаю по ней на пол, больно ударяясь затылком. Сумка курьера мелькает в дверном проеме, а затем он сам, высокий и темный, уже стоит внутри моей квартиры. Дверь захлопывается за ним с громким стуком, отрезая путь к бегству.

Мозги кричат: «беги!». Я пытаюсь оттолкнуться руками от пола, но тело не слушается. Отчаянно ползу назад, по блестящему паркету, пытаясь дотянуться до чего-то, за что можно ухватиться, чтобы встать. До вешалки. До стены. До спасительной двери, которая теперь кажется бесконечно далекой, навсегда запечатанной. Паника сдавливает горло, но я задыхаюсь от удара, а не от крика.

Он делает шаг вперед. Еще один. Его тяжелые ботинки стучат по полу, приближаясь ко мне. Моя тень, искаженная светом из коридора, дрожит передо мной. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него, и вижу, как его правая рука без перчатки взлетает вверх.

Первый удар, тупой и тяжелый, приходится по лицу, по скуле. Голова отлетает в сторону, в ушах звенит, мир качнулся и поплыл. Я скулю, пытаясь отползти дальше, чувствуя вкус металла во рту.

Потом еще один удар, в живот, выбивая весь воздух из легких. Я сгибаюсь пополам, захлебываясь собственным хрипом, тело отказывается подчиняться.

Он склоняется надо мной. Из-под маски вижу только его глаза – холодные, безжизненные, словно лед. В руке, откуда-то появившейся, что-то темное и металлическое. Пистолет. Он поднимает его.

Последнее, что я слышу, это хлопок. Негромкий, почти шепот в этой тишине. Потом только боль, ослепительная, всепоглощающая, разрывающая грудь. И темнота. Стремительная, окончательная темнота.

Последняя мысль, вспыхнувшая в сознании, как гаснущая искра: "Это он. Джеймс… Он не позволит правде выйти наружу." Но уже слишком поздно.

08:30 A.M, Местное информационное агентство "Новости Сегодня".

СРОЧНО: Известная журналистка Ребекка Грант найдена мертвой в своей квартире.

"Сегодня утром в своей квартире обнаружена мертвой известная журналистка-расследователь Ребекка Грант. Предварительный осмотр места происшествия указывает на признаки насильственной смерти. Полиция оцепила район и начала расследование. Подробности выясняются."

10:00 A.M, Телеканал "Наш Город".

Выпуск Новостей.

– Мы возвращаемся к трагической новости о гибели Ребекки Грант. По сообщениям источников, близких к следствию, рассматривается версия ограбления. Накануне вечером Ребекка воспользовалась услугами одной из популярных служб доставки. Это может указывать на то, что преступник проник в квартиру под видом курьера. На месте происшествия продолжают работать эксперты-криминалисты. Соболезнования родным и близким погибшей.

1:30 P.M, Онлайн-издание "Правда XXI"

"Ограбление или Месть? Новые детали в деле о смерти журналистки Ребекки Грант."

"Полиция по-прежнему настаивает на приоритетной версии ограбления. Однако, источники, знакомые с деятельностью Ребекки, указывают на одно значительное «но». Всего за несколько минут до своей гибели Ребекка опубликовала на своем канале сенсационное видео-расследование, разоблачающее крупную сеть по продаже человеческих органов на черном рынке. В видео она утверждала, что обладает неопровержимыми доказательствами, связанными с высокопоставленными лицами. Коллеги Ребекки выражают сомнения в версии обычного ограбления и призывают следствие тщательно проверить все версии, включая заказное убийство, связанное с ее профессиональной деятельностью. Общественность требует ответов.

4:00 P.M Социальные Сети (Twitter/Facebook*)

@EmmaW568: "Покойся с миром, Ребекка. Ее смерть – это не просто «ограбление». Это нападение на свободу слова. #СправедливостьдляРебекки #СвободнаяПресса "

@BigJoy205: "Она говорила правду, и ее за это убили. Система не хочет, чтобы мы знали о черном рынке органов!"

@OfficialPolicePress (официальный аккаунт полиции): "Расследование по делу Ребекки продолжается. Мы рассматриваем все версии и не исключаем ни одну возможность. Общественность будет информироваться по мере появления проверенных данных.

7:00 P.M, Главный вечерний выпуск новостей

– Трагедия, произошедшая с Ребеккой, набирает обороты. Версия об "обычном ограблении" вызывает все больше вопросов у общественности и коллег погибшей. Напомним, незадолго до своей гибели Ребекка опубликовала шокирующее расследование о торговле человеческими органами. Некоторые эксперты-криминологи указывают на профессионализм убийцы, который смог проникнуть в квартиру и скрыться без оставления значительных улик, что нехарактерно для спонтанных ограблений. Журналистское сообщество уже заявило о необходимости независимого расследования и о давлении на следствие с целью не допустить сокрытия истинных мотивов преступления.

*Признаны экстремистскими организациями и запрещены на территории РФ.

Глава 1. По ту сторону халата.

Мой скальпель гудит, срезая последние волокна. Я чувствую, как игла скользит, завязывая нити вокруг артерии. Под ярким, безжалостным светом операционной лампы, внутренности пациента, освещенные и открытые, кажутся почти инопланетными. Я все еще студент, но мои руки двигаются с точностью старого хирурга, отточенной сотнями часов работы в этой клинике. Я знаю каждый изгиб человеческого тела лучше, чем карты родного города, который остался где-то далеко в прошлом.

– Почка. Чистая, – говорю я, и мой голос звучит глухо сквозь маску. Ассистент, крепкий парень, тут же протягивает специальный контейнер. Я бережно, почти нежно, поднимаю влажную, пульсирующую почку, отсеченную от тела, и опускаю её в ледяной раствор. Она выглядит почти живой, фиолетово-красная, идеально сохранившаяся. Бесценный товар.

– Зашивайте, – бросаю я своей второй ассистентке, уже отходя от стола. Она кивает, её глаза устало моргают над маской. Знаю, что справится. Они оба работают на меня уже больше года, заучив каждый мой жест. Пациент, мужчина лет сорока, всё ещё под наркозом, будет жить. Это не смертный приговор, просто… обмен.

Я сбрасываю окровавленные перчатки в контейнер для биоотходов, затем стягиваю маску. Воздух здесь всегда пахнет хлоркой, кровью и чем-то неуловимо металлическим. Я устал. Последние восемь часов я провел на ногах, сосредоточенный на каждом движении. В стенах «Хирон Клиник» время течет по-особенному: оно либо ползет, когда ты ждешь, либо пролетает в бешеном ритме операций.

Я выхожу из операционной. Автоматические двери с шипением закрываются за моей спиной, отрезая меня от яркого света и запаха свежей крови. Коридор «Хирон Клиник» – это совсем другое дело. Приглушенный, почти мрачный свет тусклых ламп, обшарпанные стены, которые когда-то были белыми, но теперь приобрели неопределенный серый оттенок. Никаких табличек, никаких указателей. Только я и бесконечная череда дверей, за которыми происходят вещи, о которых не спрашивают.

Они ждут меня. Двое. Господин Лопес, одетый в дорогой костюм, идеально сидящий на его невысокой, но крепкой фигуре. Его спутник, огромный мужчина с каменным лицом и шрамом над бровью, стоит чуть позади, как тень. Лопес – посредник, лицо местной мафии, занимающийся "логистикой" для своих клиентов. Он всегда пунктуален.

– Доктор, – произносит Лопес, его голос тих, но в нем слышна стальная нотка. Он не улыбается. Никто здесь не улыбается.

Я просто киваю, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Чувствую тяжесть в плечах, но стараюсь выглядеть равнодушно. Это важно.

– Как обычно? – спрашивает Лопес, его глаза-бусинки изучают меня.

– Чистая. Без осложнений, – отвечаю я, избегая смотреть ему в глаза. Я не чувствую ничего. Ни сожаления, ни гордости. Просто констатация факта. Моя работа сделана.

Лопес достает из внутреннего кармана пиджака плотный конверт. Неожиданно толстый. Он протягивает его мне. Я беру. Тяжелый. Сотни, тысячи евро, упакованные так туго, что бумага похрустывает. Большая часть этой суммы уйдет владельцу клиники, но моя доля… моей доли хватит, чтобы продолжать учебу в медицинском университете днем, чтобы оплачивать проживание в квартире в центре города, чтобы покупать дорогие книги и инструменты.

– Благодарю, доктор, – говорит Лопес. Его взгляд скользит по моим рукам, как будто он оценивает их заново. В его словах нет теплоты, только холодное деловое удовлетворение.

Я киваю в ответ, уже поворачиваясь, чтобы идти к своей крохотной комнате отдыха. Мне нужен душ, еда и хотя бы несколько часов сна, прежде чем я снова надену белую рубашку и пойду на лекции по кардиологии.

Запах денег смешивается с остаточными запахами операционной на моей одежде. Я иду по коридору, чувствуя вес конверта в руке. Это моя современность. Мой выбор. И я не жалею. Пока.

Дзынькает телефон. Вибрирует прямо в кармане брюк, в который я только что сунул конверт. Неудобно. Я вытаскиваю его, одновременно пытаясь удержать пачку денег. Экран светится, высвечивая номер без имени – только «Начальство». У меня всегда так записаны контакты, от которых можно ждать чего угодно.

Новое сообщение.

«Нужен новый ассистент. У тебя есть 72 часа, чтобы найти подходящего. Старый… больше не работает».

Я замираю посреди коридора. Мои пальцы непроизвольно сжимают конверт. «Не работает». Это эвфемизм, который означает все, что угодно, кроме нормального увольнения. У нас здесь никто не увольняется.

Я набираю сообщение в ответ, стараясь, чтобы мой тон был нейтральным.

«Что случилось со старым ассистентом?»

Через несколько секунд приходит ответ, короткий и рубленый, как удар ножом.

«Тебя это интересовать не должно».

Я не удивляюсь. Ни капли. Просто легкое, привычное чувство пустоты в груди. Так всегда бывает. Ты либо принимаешь правила игры, либо… перестаешь «работать». Я кладу телефон обратно в карман. Еще одна пустота в моей жизни, которую надо чем-то заполнить, каким-то человеком, который заполнит место рядом со мной в операционной, пока его тоже не сотрут.

Я добираюсь до своей крошечной комнаты отдыха. Это скорее келья, чем комната: койка, шкафчик, раковина. Я бросаю конверт на смятую простыню. Надо будет потом разложить и пересчитать. Сейчас не до этого.

Телефон снова вибрирует. Другое сообщение, на этот раз от «Кайла», моей временной девушки. Медсестра из этой же клиники, но из «официального» отделения, дневного. Наши отношения – это не про чувства, а про необходимость. Необходимость хоть иногда забыться, почувствовать себя живым.

«Жду тебя в «Амплуа» к десяти. Не опаздывай».

«Амплуа» – это ночной клуб в центре, место, где громкая музыка заглушает мысли, а яркий свет слепит глаза, чтобы не видеть правды. Она ждет меня. И я пойду. Нужно заглушить этот привкус хлорки и крови, заглушить мысли о пропавшем ассистенте, о следующем, который займет его место.

Я иду в душ. Горячая вода смывает усталость и остатки чужой крови с моей кожи. Я трусь жесткой мочалкой, почти до боли, пытаясь избавиться от запаха клиники, который, кажется, въелся в мои поры. Надеваю чистую одежду – темные джинсы, простую черную футболку, кожаную куртку. Никаких намеков на мою ночную профессию. Я хочу быть просто студентом-медиком, который вышел расслабиться в клубе.

Выхожу из клиники. Воздух ночного города холоден и пахнет бензином и сигаретами. Я сажусь в свою машину, мотор заводится с неохотным рыком. Фары выхватывают из темноты редких прохожих. Город спит, но в его подполье кипит жизнь, а в его ночных клубах кипит суррогатная радость.

Я еду в клуб. Завтра утром я снова буду надевать белый халат, учиться спасать жизни. Но сейчас… сейчас я еду заглушить тени.

Зеркало отбрасывает идеальное отражение. Черное короткое платье облегает фигуру, спина полностью открыта, и я чувствую холод по позвоночнику. Мои черные, как смоль, волосы, что обычно лежат на лопатках, сегодня намертво зализаны назад гелем, открывая лоб и скулы. Глаза подчеркнуты жирной черной линией, делающей их выразительными и чуть хищными.

Я поправляю бретельку, чувствуя, как адреналин начинает гудеть в венах. Подруги уже ждут.

– Амели! – Донесся с первого этажа знакомый, натянутый голос. – Ты куда-то собралась?

Я стискиваю зубы. Конечно, собралась. Куда еще можно собираться в десять вечера в пятницу, надев такое платье? На ужин с бабушкой?

– Да, мам! – Кричу в ответ, стараясь придать голосу максимально нейтральный тон.

– Опять в клуб? – Голос матери становится выше, в нем слышится тонкая, но стальная нотка тревоги и неодобрения, которую я знаю наизусть. – Амели, ты знаешь, что я об этом думаю. Это небезопасно. У тебя экзамены на носу.

Я хватаю со столика маленький клатч, сую в него телефон, карточки и помаду. Каждое ее слово – это шип, цепляющийся за мою кожу, пытаясь остановить, удержать, подчинить. Семь лет назад, когда отец просто исчез, не оставив ни записки, ни прощального взгляда, она стала такой. Ее гиперопека и нездоровая тревога – это ее способ бороться с собственным страхом потери, но я не хочу быть заложницей ее травмы.

Я спускаюсь по лестнице. Она уже стоит внизу, у подножия, скрестив руки на груди. Ее глаза пробегают по мне сверху вниз, задерживаясь на открытой спине, на длине платья. В ее взгляде – целая гамма эмоций: страх, осуждение, искорка отчаяния.

– Это слишком коротко, Амели. И слишком открыто. Там опасно. Алкоголь. Мужчины…

– Мам, мне двадцать один. Я взрослый человек, – говорю я, стараясь сохранять спокойствие, но мои нервы натянуты до предела.

– Ты моя дочь! – Выпаливает она, делая шаг ко мне. – И я несу за тебя ответственность. Как ты можешь так себя вести? После всего, что…

Она не договаривает, но я знаю, что она имеет в виду. "После всего, что произошло с твоим отцом". Как будто его исчезновение – это мой грех, моя вина, и теперь я должна расплачиваться своей свободой.

– Ты никуда не пойдешь, если ты не переоденешься, – ее голос становится жестким, абсолютным. Она смотрит на меня так, будто я еще ребенок, которого можно запереть в комнате.

В этот момент что-то лопается внутри меня. Все годы запретов, удушающей заботы, невысказанного обвинения, страха – все это вскипает. Я смотрю на нее, на ее лицо, искаженное тревогой, и мне становится противно. Не ей. Себе. За то, что я позволяла этому продолжаться так долго. За то, что не могла дышать.

– Знаешь что, мам? – Мой голос звучит неожиданно холодно и твердо. Я делаю шаг назад, инстинктивно увеличивая дистанцию. – Иди к черту.

Ее глаза расширяются. Она никогда не слышала от меня такого. Ни разу. Ее рот приоткрывается, чтобы что-то сказать, но слова застревают.

Я разворачиваюсь, чувствуя, как мое сердце колотится в груди, но впервые за долгое время – не от страха, а от силы. Хватаю ключи со столика в прихожей.

– Я ухожу. И не жди меня, – бросаю через плечо, не оборачиваясь.

Звук закрывающейся двери грохочет в тишине дома. Я выбегаю на улицу, и прохладный ночной воздух бьет в лицо, лаская открытую спину. Чувствую прилив свободы – чистой, острой, почти болезненной. И где-то в глубине души – легкий укол вины, но он быстро тонет в шуме собственного бунтующего сердца. Сегодня я танцую. Сегодня я дышу.

Я буквально врываюсь в клуб, и волна басов тут же обрушивается на меня, заглушая все мысли о маме и ее истерике. Вот он, воздух свободы. Не клубок вины, не страх, а чистое, пульсирующее возбуждение. Я пробираюсь сквозь толпу, ищу глазами знакомое лицо. Вон она, Элара! Стоит у бара, ее волосы цвета воронова крыла сияют в свете стробоскопов, а на губах играет предвкушающая улыбка. Она уже ждет меня.

– Амели! – кричит она, перекрывая музыку, когда я подхожу. Она обнимает меня так крепко, что я чувствую, как легкие сжимаются, но это приятное ощущение. – Наконец-то! Что будем пить?

– Самое крепкое, что у них есть, – отвечаю я, пытаясь перекричать диджея, и бросаю взгляд на ее уже полупустой бокал с чем-то ярко-голубым. Моя ладонь скользит по краю ее бокала, чувствую холод стекла.

Мы заказываем. Я беру себе Лонг-Айленд, Элара – еще один какой-то космический коктейль. Бармен, высокий парень с пирсингом, ловко смешивает напитки, и вот уже два бокала стоят перед нами. Я хватаю свой, делаю большой глоток. Жидкость обжигает горло, но тут же растекается теплом по венам, смывая остатки напряжения. Это не просто выпивка, это нектар моей бунтующей души. Элара тоже быстро осушает свой бокал, и мы переглядываемся. В ее глазах пляшут озорные огоньки.

– На танцпол! – кричит она, и я киваю, уже чувствуя, как музыка проникает под кожу.

Она хватает меня за руку, и мы ныряем в гущу танцующих тел. Здесь царит своя атмосфера – смешение пота, парфюма и какой-то дикой, первобытной энергии. Я закрываю глаза, позволяя ритму поглотить себя. Мое тело двигается само по себе, отбрасывая прочь все мысли, все запреты. На секунду я забываю обо всем на свете.

Когда я открываю глаза, мой взгляд скользит по лицам в толпе, и тут я его вижу. Он стоит чуть поодаль, на границе света и тени, высокий, с темными волосами, которые падают на лоб, и острым, пронзительным взглядом. Это Маркус. Тот самый Маркус, что на пару курсов старше меня. Он всегда был недосягаемым, каким-то отстраненным. И сейчас он смотрит прямо на меня. Или мне так кажется.

Мое сердце делает кульбит. Он идеален. Идеален, чтобы доказать маме, что я взрослая. Идеален, чтобы доказать себе, что я могу быть кем угодно.

Я начинаю двигаться медленнее, изящнее, направляясь в его сторону. Мои бедра покачиваются в такт музыке, мои глаза не отрываются от его. Он замечает это. Уголок его губ чуть приподнимается в легкой, почти незаметной усмешке. Вызов принят.

Я подхожу ближе, совсем близко. Наши тела почти соприкасаются в этой толпе. Я приподнимаюсь на носочки, чтобы шепнуть что-то ему на ухо, мой голос – низкий, хриплый от музыки:

– Не думала, что увижу тебя здесь, Маркус.

Он наклоняется, и я чувствую его дыхание на своей щеке. Его взгляд скользит по моему платью, по открытой спине. Я ловлю этот взгляд, чувствуя прилив уверенности.

– Мир тесен, Амели, – говорит он, и его голос глубокий, спокойный.

Я улыбаюсь, прижимаюсь ближе, позволяя своей руке на секунду коснуться его предплечья. Электрический разряд. Я поднимаю глаза, смотрю прямо в его.

– Хочешь потанцевать? – спрашиваю, пытаясь придать голосу максимально соблазнительный тон.

Он смотрит на меня. Долгая, секунды три, пауза, которая кажется вечностью. Затем он чуть заметно качает головой. Его глаза ледяные.

– Нет, спасибо, – сухо произносит он и, не говоря больше ни слова, отворачивается. Он делает шаг в сторону, к другой девушке, что стоит рядом, блондинке с длинными волосами, которая улыбается ему легко и беззаботно. Он берет ее за руку, и они растворяются в толпе.

Мой мир рушится. Горячая волна стыда и ярости захлестывает меня. Как он мог? Кто он такой, чтобы так меня отшить? Мое сердце бешено колотится, а кровь вскипает. Это уже не просто вечеринка. Это личное. Маркус, моя мать, весь мир – они все против меня.

Я не могу дышать. Ярость обжигает изнутри. Мне плевать на Элару, на музыку, на кого угодно. Я разворачиваюсь и, расталкивая людей, буквально вылетаю из клуба. Мне нужен воздух. Мне нужно уйти отсюда.

Я вырываюсь на ночную улицу. Прохладный воздух бьет в лицо, но не остужает моего пыла. Руки дрожат. Я запускаю руку в клатч, нащупываю пачку сигарет, которую взяла назло маме. Достаю одну, сую в рот. Руки немного дрожат, когда я достаю зажигалку. Щелк, еще щелчок. Огонек вспыхивает, почти касаясь кончика сигареты.

В этот момент я чувствую резкое движение. Быстрая рука, как змея, выхватывает сигарету прямо у меня изо рта.

Я замираю, глаза широко распахиваются от шока. Огонек зажигалки дрожит в моей руке, освещая пустое пространство, где только что была сигарета. Я поднимаю взгляд, чтобы посмотреть, кто посмел… но еще не успеваю. Мое дыхание застревает в горле.

– Какого черта?! – вырывается из меня, когда я поднимаю взгляд. Мое дыхание снова застревает, но на этот раз не от шока, а от узнавания. Передо мной стоит он. Молодой мужчина, лет двадцати шести, с короткими каштановыми волосами, которые сейчас чуть растрепаны, и глубокими карими глазами, что смотрят на меня с какой-то странной смесью недовольства и чего-то еще, что я не могу разобрать. Его губы сжаты в тонкую линию. Он держит мою сигарету, которую только что выхватил.

Я его не знаю. Никогда не видела. Но его лицо… оно до странности знакомо. Это вызывает новый приступ раздражения. Кто он? И почему его черты кажутся мне такими… отчетливыми?

Его карие глаза, до этого устремленные на сигарету, поднимаются на меня. В них нет ни злости, ни осуждения, просто какая-то странная серьезность. И он произносит, не повышая голоса, спокойным, ровным тоном, который только распаляет мою ярость:

– Что ты здесь делаешь?

Моя челюсть сжимается. От бешенства перехватывает дыхание. Да кто он такой?! Незнакомец, который только что выхватил у меня сигарету, смеет задавать мне вопросы?

– Пошел к черту! – мой голос дрожит от злости.

Мои слова, кажется, не производят на него никакого впечатления. Он не хмурится, не злится в ответ. Просто смотрит на меня своими карими глазами, и я жду, когда он начнет огрызаться, но он не произносит моего имени, не говорит ничего из того, что я ожидаю.

Вместо этого он чуть наклоняет голову и спокойно говорит:

– Я видел тебя в университете.

Что?! Я прищуриваюсь, пытаясь понять, шутит он или нет. Университет? Я его точно не помню. Лицо знакомое, но вот откуда…

– Как тебя зовут? – вырывается у меня, тон совершенно неприязненный. Мне нужно имя, чтобы привязать его к какой-то памяти, к какому-то контексту.

– Джеймс, – отвечает он. Просто Джеймс.

И прежде чем я успеваю сообразить, что с этим делать, Джеймс делает шаг ко мне, слишком быстрый, слишком неожиданный. Его рука скользит по моей щеке, и его губы накрывают мои. Это происходит так внезапно, что я не успеваю даже охнуть.

Шок. Вот что я чувствую. Шок и ярость. Незнакомец, который только что выхватил сигарету и упомянул университет, целует меня?! Это верх наглости. Мое тело реагирует инстинктивно, прежде чем я успеваю подумать. Руки взлетают вверх. Я отталкиваю его изо всех сил, и тут же, не задумываясь, замахиваюсь и бью. Кулак встречается с его лицом с глухим, неприятным звуком.

Он отшатывается, чуть спотыкается. Я вижу, как его рука машинально поднимается к носу, и в свете вывески клуба блестит алая струйка. Кровь. Моя кровь закипает. Адреналин взрывается в венах, яркий, обжигающий. Вид крови на его лице не вызывает отвращения, нет. Наоборот. Это как… триггер. Что-то дикое, первобытное просыпается во мне.

Гнев, который минуту назад рвал меня на части, смешивается с этим новым, мощным приливом энергии, и… и я хочу его. Прямо сейчас. Эта ярость, это насилие, этот вид крови на его лице, которое я не знаю, но которое теперь точно не забуду, это… это возбуждает меня так, как ничто другое.

Джеймс еще не успел опомниться, как я сама делаю шаг вперед. Мои руки цепляются за его куртку, и я притягиваю его к себе. Мои губы жадно впиваются в его. Вкус крови, смешанный со вкусом его кожи, только усиливает безумие. Я целую его, теперь уже сама, совершенно забыв о том, что еще минуту назад хотела его уничтожить.