Цветы для Сфинкса
Пролог: «Последняя загадка поэта»
Город Омфал всегда просыпался в тишине.
Не в той тишине, что рождается от покоя, а в той, что виснет в воздухе, густой и липкой, как смола. В тишине, которую намеренно не нарушают. Здесь даже шаги по брусчатке звучали приглушённо – будто люди боялись разбудить что-то, скрытое под толщей серых стен.
Но сегодня тишину разорвал звон цепей.
Лиран стоял в толпе, стиснув кулаки. Его ладони вспотели, но он не смел вытереть их – любое лишнее движение могло привлечь внимание Хранителей. Они выстроились вдоль площади, их чёрные мундиры сливались с тенями, а лица скрывали шлемы с узкими прорезями для глаз. Безликие. Бесчеловечные.
На помост подняли приговорённого.
Старик. Седая борода, спутанные волосы, просторная рубаха, некогда белая, а теперь испещрённая грязью и кровью. Эрим Фаэтон. Последний поэт Омфала. Последний, кто осмелился задать вопрос.
Толпа замерла. Даже дети не шевелились – их научили молчать с пелёнок.
– Граждане Омфала! – голос глашатая прокатился по площади, отражаясь от каменных фасадов. – Сегодня перед лицом Единогласия свершится правосудие!
Лиран почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он знал Эрима. Тот иногда приходил в школу, пряча в рукаве пожелтевшие листки с запрещёнными стихами. Шёпотом читал их тем, кто осмеливался слушать.
– Преступник признан виновным в распространении сомнений! – продолжал глашатай. – Его вопрос подрывает устои общества!
Над площадью пронёсся шёпот. Быстрый, как испуганный вздох, и тут же угасший.
Эрим поднял голову. Его глаза – ясные, почти безумно-спокойные – скользнули по толпе. Остановились на Лиране.
– Что тяжелее: камень власти или перо правды? – вдруг громко произнёс старик.
Толпа ахнула. Кто-то зажмурился, кто-то инстинктивно отшатнулся – вопросы были ядом.
Хранители дёрнулись, но глашатай поднял руку.
– У преступника есть последнее слово.
Эрим улыбнулся. Не победно – смиренно, будто уже видел то, что остальным было не дано.
– Они боятся не ответов… – прошептал он так тихо, что Лиран едва расслышал. – Они боятся тех, кто спрашивает…
Удар дубинки оглушил площадь.
Старик рухнул на помост, но Хранители уже тащили его к Чёрному Камню – огромной глыбе с высеченной на ней единственной разрешённой фразой: «Знание – послушание».
Лиран почувствовал, как что-то тёплое капнуло ему на пальцы. Он разжал кулаки – полумесяцы от ногтей впились в ладони.
– Приговор приведён в исполнение!
Топор сверкнул в воздухе.
Толпа вздрогнула в унисон.
Когда это закончилось, люди стали расходиться – быстро, без слов, глаза в землю. Лиран остался стоять. Он смотрел, как кровь Эрима стекает в жёлоб у подножия Камня. Как её смывают ведром с песком.
А потом заметил кусочек бумаги, прилипший к сапогу Хранителя.
Обрывок. Всего несколько слов:
«Ищи цветы, которые не должны цвести…»
Ветер подхватил бумажку и унёс в канализационную решётку.
Но слова уже горели в голове Лирана.
Как загадка.
Как начало конца.
Глава 1. «Тихий урок»
Каждый понедельник ровно в восемь утра Лиран Вейл стоял у окна своего класса и ждал, когда колокол отсчитает три удара. Три – не два, не четыре. В Омфале даже время подчинялось ритму Единогласия.
Он поправил мундир учителя – серый, как всё в этом городе, с единственным алым шевроном на левом плече: символом того, что он имеет право говорить о прошлом.
– Входите.
Двери распахнулись, и двадцать три ученика ровными рядами заполнили класс. Ни шороха, ни смеха, ни перешёптываний. Они сели, сложив руки на партах, уставившись в доску, где мелом было выведено:
«История – это Истина. Истина – это Единогласие».
Лиран провёл пальцем по корешку учебника – «Хроники Омфала: от Рассвета к Совершенству». Страницы пахли затхлостью, словно правда, которую они содержали, уже начала гнить.
– Сегодня мы изучим Годовщину Великого Согласия, – голос его звучал ровно, как и полагалось. – В этот день тридцать лет назад наш город отказался от хаоса мнений и обрёл…
– Единогласие, – хором закончил класс.
Он кивнул, механически повторяя заученные фразы.
– До Великого Согласия люди страдали от разобщённости. Они спорили, сомневались, задавали ненужные вопросы, которые вели лишь к страданиям. Но когда Верховный Сфинкс даровал нам…
– Порядок, – снова хор.
Лишь одна девочка на последней парте не произнесла ни слова. Мира Соль. Её рыжие волосы всегда были собраны в тугую косу – слишком яркие для Омфала, где даже природа будто выцвела под взглядом Хранителей.
– Учитель… – её голос прозвучал негромко, но в гробовой тишине класса он грянул, как выстрел.
Лирану стало душно.
– Вопросы задавать не положено, – быстро сказал он, но Мира уже подняла руку.
– А что было до Режима?
Воздух в классе застыл.
Кто-то резко вдохнул. Кто-то инстинктивно отодвинулся от Миры. Даже доска, на которой Лиран только что писал, вдруг показалась ему слишком белой – как незаполненный протокол допроса.
Он знал, что должен сделать. Должен немедленно пресечь это. Должен крикнуть, пригрозить, вызвать дежурного Хранителя…
Но вместо этого он замолчал.
А потом – совершил непростительное.
– Я не знаю, – тихо ответил он.
Глаза Миры расширились.
В этот момент в коридоре раздались тяжёлые шаги.
Дверь распахнулась без стука.
В проёме стоял Хранитель Молчания, его шлем безлико отражал бледные лица детей.
– Урок окончен, – произнёс он механически.
Ученики вскочили, выстроились в ряд и молча вышли.
Лиран не видел, куда увели Миру.
Но на следующий день её парта была пуста.
А на столе лежал один-единственный предмет —
Красный тюльпан.
Стебель был переломлен.
Ключевые детали:
Алый шеврон – знак «одобренных» учителей, но и клеймо соучастника.
Рыжие волосы Миры – символ инаковости, которую система не терпит.
"Я не знаю" – первая личная измена Лирана режиму.
Сломанный тюльпан – намёк: сопротивление знает о нём.
Глава 2. «Красные тюльпаны»
Лиран шел домой медленнее обычного. После исчезновения Миры директор вызвал его на "беседу" – три часа монотонного голоса, повторяющего одни и те же фразы о бдительности и благонадежности. Теперь в висках стучало, а в горле стоял ком, будто он проглотил кусочек мела со своей доски.
Улицы Омфала в этот час были почти пустынны. Серые дома с одинаковыми окнами, серый асфальт, серое небо – все сливалось в одно унылое полотно. Только у подъезда Управления Пропаганды, как всегда, цвели красные тюльпаны – единственные цветы, разрешенные Режимом. Их высаживали специальные садовники в белых халатах, и каждый бутон проверяли на соответствие стандарту: не слишком яркий, не слишком крупный, с идеально правильным количеством лепестков.
Лиран остановился перед своим домом – типовой пятиэтажкой с облупившейся штукатуркой. В кармане пальто он нащупал ключ, но вдруг замер. У порога, в щели между бетонными плитами, что-то синело.
Он огляделся – улица была пуста. Присев на корточки, он разглядел цветок. Совершенно невероятный, невозможный цветок. Его лепестки были цвета ночного неба – такого глубокого синего, что казалось, они вот-вот прольются чернилами. Стебель тонкий, но упругий, пробившийся сквозь бетон.
Лиран потянулся к нему, но вдруг резко отдернул руку. Цветы вне санкционированных посадок были запрещены. А этот… этот был особо опасен. Он помнил этот оттенок – в старых книгах, которые прятали в подвалах, такие цветы называли васильками. Их рисовали на запрещенных открытках, их дарили в день, о котором нельзя было вспоминать.
Сердце бешено колотилось. Он должен был немедленно сообщить о нарушении. Но вместо этого Лиран осторожно сорвал цветок и спрятал его во внутренний карман пиджака, прямо у сердца.
В этот момент за спиной раздался скрип. Лиран резко обернулся. Напротив, у подъезда, стояла старая женщина – та самая, что жила этажом ниже. Магда. Все в доме знали, что она немного "не такая". Говорили, что до Режима она была ученым-ботаником. Теперь же она просто сидела у окна и смотрела, смотрела, смотрела…
Их взгляды встретились. В ее морщинистом лице не было ни страха, ни осуждения – только знание. Она медленно подняла руку и провела пальцем по подоконнику. Лиран разглядел в ее окне крошечный горшочек, где росло что-то зеленое.
Потом старуха резко захлопнула ставни.
Лиран вбежал в подъезд, не чувствуя ступеней под ногами. В своей квартире он запер дверь на все замки, повесил пальто и только тогда достал цветок. Он уже начал вянуть, но все равно был прекрасен.
На кухне Лиран нашел пустую банку из-под консервов, налил в нее воды и поставил цветок. Синее пятно на фоне серой скатерти выглядело кощунственно.
Он не заметил, как уснул за столом. А когда проснулся от резкого стука в дверь, первым делом взглянул на банку.
Цветка там не было.
На столе лежал лишь один синий лепесток, а рядом – крошечная записка:
"Они смотрят. Но не все видят. Жди знака."
Стук повторился. Лиран судорожно сглотнул, сунул лепесток в рот и разжевал его, пока шел открывать. Горький вкус заполнил рот.
За дверью стоял Хранитель. Его шлем блестел в свете тусклой лампы.