Год. До конца
1 Акт «365 дней свободы»
8 сентября, 6:17 утра.
Комната встретила его запахом сырости и пыли. Грибной дождь стучал по подоконнику, будто пытался пробиться внутрь. Майкл открыл глаза – перед ним плыл потолок с трещиной, похожей на молнию. Голова раскалывалась, спина ныла, будто его переехал грузовик.
Он лежал на полу, а не на матрасе. Тот, серый и продавленный, смотрел на него, как брошенный труп. На вешалке – пальто с дырой на локте. Рядом – пустая литровая бутылка. Вода в ней была тёплой, затхлой. Он выпил глоток, скривился, затем вылил остатки себе на лицо. Вода стекала по щетине, смешиваясь с потом.
– «Что было вчера?»
Память выдавала обрывки: выход на улицу после недели затворничества, тени у подъезда, чужие руки, вцепившиеся в куртку. Коллекторы. Их голоса: «Завтра вернёмся. За деньгами или за печенью».
Гром прогремел так, будто взорвалась крыша. Майкл дёрнулся – сердце колотилось, как загнанный зверь. «Не они… пока не они». Но в следующую секунду дверь затряслась от ударов.
– Открывай, мразь! – голос за дверью хрипел от злости.
Майкл не считал удары, но их было много – больше трёх пар ног. Он рванул сумку из-под матраса, где лежали две футболки, паспорт, а также скрученные в трубку пятьсот рублей и прыгнул в окно.
Дождь хлестал по лицу. Он бежал, спотыкаясь о лужи, пока не рухнул на лавочку у больницы. «Домой нельзя. Но где тогда?»
Головокружение накатило волной. В глазах потемнело. «Чёрт… может, и правда сдохну сегодня».
9:45 утра. Городская больница №3.
Белые стены. Запах хлорки. Чей-то плач за дверью.
– Гемоглобин 62. Бласты в мазке… – врач что-то бормотал, рассматривая анализы.
Майкл сидел на кушетке, сжимая края бумажной простыни. Её шершавость напоминала ему песок – будто он уже сыпется сквозь пальцы.
– У вас острый миелоидный лейкоз, – доктор снял очки. – Без лечения – год. С лечением…
– Сколько? – перебил Майкл.
– Два. Может, три.
Тишина. За окном дождь стих. На подоконнике сидел воробей, чистил клюв. «Свободный», – подумал Майкл.
– Я отказываюсь, – он встал. – Что вы сделаете за год? Вколете мне химию, чтоб я сдох лысым и слабым? Нет уж.
Врач попытался возражать, но Майкл уже шёл к выходу.
12:30 дня. Парк у реки.
Он сидел на промокшей скамейке, сжимая в кулаке больничную бумажку. «Диагноз: ОМЛ. Рекомендовано: госпитализация».
Ветер сорвал лист с ближайшего дерева. Жёлтый, с рваными краями. «Свободный» … Подумал Майкл.
Майкл разорвал бумагу и бросил в лужу.
– Год. «Только для себя», —прошептал он.
Дождь начался снова.
8 сентября, 13:02 дня. Кладбище «Сосновая Роща».
Дождь перестал идти, но воздух всё ещё висел сырым полотном. Майкл шёл по мокрой тропинке, спотыкаясь о корни старых дубов. Его кроссовки хлюпали, впитывая воду, как губка.
Две могилы в дальнем углу – скромные, с потрескавшимися плитами.
«Александр и Елена Вельские. 1965–2012»
Он сел на землю, не обращая внимания на грязь.
– Ну что, мам, пап… – голос сорвался. – Вы же говорили: «Будешь валять дурака – кончишь плохо». Ну вот. Я – закончил видимо.
Капли с веток падали на камень, смешиваясь с его слезами.
– Я даже денег на цветы не принёс. Хотя… вам уже всё равно, да?
Тишина. Только ворона каркнула где-то за спиной.
Он сжал кулаки, чувствуя, как гнев поднимается из живота:
– Почему вы сдохли так рано, а? Оставили меня одного с этим дерьмом!
Но тут же схватился за голову – стыд накрыл волной.
– Простите… – прошептал. – Это я всё испортил.
Ветер шевельнул листья на ближайшем дереве – будто кто-то провёл рукой по его волосам.
12:17 дня. Городские задворки.
Майкл брел по промзоне, где ржавые гаражи соседствовали с разбитыми фонарями.
Нашёл полуразвалившийся сарай с надписью «Не влезай – убьёт!». Внутри – ржавые инструменты и пустые бутылки. Попытался продать гаечный ключ старьёвщику, но тот лишь рассмеялся: «Этот хлам даже на металлолом не берут».
Устроил драку с бродячим псом за кусок колбасы у мусорки. Выиграл, но укус за ногу болел так, что пришлось рвать рубаху на повязку.
16:44 вечера. ТЦ «Яркий» – задняя парковка.
Майкл сидел у стены, наблюдая, как люди несут пакеты с едой.
– Мелочь есть? – хрипел он каждому десятому.
Большинство шли мимо. Одна женщина в розовой куртке бросила:
– Иди работай, алкаш!
Но девочка лет семи (наверное, её дочь?) вдруг сунула ему шоколадный батончик.
– Мама говорит, ты бездомный… – прошептала она.
Майкл хотел рассмеяться, но вместо этого почувствовал, как снова накатывают слёзы.
23:08 вечера. Задворки магазина «Берёзка».
Головокружение вернулось. Он прислонился к стене, глядя, как луна отражается в луже.
«Первая ночь на улице. А сколько ещё таких будет?»
Последнее, что он увидел перед тем, как отключиться – крысу, тащившую кусок хлеба.
03:17 ночи. 9 сентября. Задний двор супермаркета «Берёзка».
Холодный бетон впивался в рёбра. Майкл открыл глаза – перед ним плыл чёрный мешок с мусором, разорванный по шву. Оттуда вываливались пустые банки из-под тушёнки, их ржавые края блестели в свете уличного фонаря, как зубы голодного зверя.
Где-то за углом заскулила собака. Ветер швырял под ноги окурки и полиэтиленовые пакеты, шелестя, как змея.
«Где я…»
Память вернулась обрывками: побег от коллекторов, больница, могилы родителей. Теперь вот это – мокрая куртка вместо одеяла, камень под боком вместо матраса.
Майкл попытался встать, но спина ответилась острой болью. Он сгрёб в ладонь грязный снег (откуда снег в сентябре? А, это пенопласт…) и растёр его по лицу.
05:42 утра. Трущобы за вокзалом.
Город просыпался. Фары грузовиков резали туман, будто прожекторы тюремных вышек. Майкл шёл вдоль забора, испещрённого граффити – чьё-то кривое «ЛЮБЛЮ» поверх «УБЬЮ».
Желудок скрутило так, что он остановился, упёршись руками в колени.
«Надо найти еду. Но где?»
Вариантов не так много.
Мусорные баки у кафе – но там уже копошились старухи с тележками.
Рынок – опасно, могут выгнать или сдать полиции.
Автомат с едой – нужны деньги.
Он полез в карман – 27 рублей, скрепка и чек из больницы.
07:15 утра. Парк «Дубки».
Утро раскрасило небо в грязно-розовый цвет. На скамейке у пруда сидела парочка – студенты, кормившие уток чипсами. Майкл наблюдал, как крошки падают в воду, а птицы дерутся за них, хлопая крыльями.
«Вот же ублюдки… даже утки едят лучше меня»
Он подошёл ближе, делая вид, что завязывает шнурок. Поднял полпакета «Лейз», валявшихся в траве.
– Фу, бомж! – девушка сморщилась.
Её парень встал, сжимая кулаки. Майкл отступил, пряча добычу в рукав.
09:30 утра. Трубная улица.
Голова гудела, как трансформаторная будка. В висках стучало: «Е-да-е-да-е-да».
Остановился у ларька с шаурмой. Запах жареного мяса ударил в нос, слюна наполнила рот.
– Тебе чего? – продавец вытер руки о фартук.
Майкл показал смятые 27 рублей.
– Ха! На такую сумму только соус продам.
Он уже хотел уйти, когда заметил, как мужчина в костюме роняет кошелёк.
«Я же не такой…?»
11:47 дня. Стройплощадка на окраине.
Украденные 3000 рублей горели в кармане. Майкл купил:
– 2 батона (один уже съел, давясь)
– Дешёвую водку (чтобы уснуть)
– Пачку сигарет «Прима» (чтобы не сойти с ума)
Теперь он сидел в полуразрушенном доме, наблюдая, как пыль танцует в луче света.
«Я – вор. Родители бы меня прибили…Но ведь мне нужнее да? Да?»
Но мысли уже путались. Алкоголь разлился по венам тёплой волной.
18:55 вечера. Заброшенная фабрика.
Солнце садилось, окрашивая кирпичные стены в цвет запёкшейся крови.
Майкл нашёл «дом», ну как дом…:
– Угол без ветра
– Картон вместо матраса
– Ржавая бочка для костра
Он свернулся калачиком, прижимая к животу оставшийся батон.
«Завтра… завтра придумаю план»
Но город уже зажигал огни, не обращая внимания на ещё одного потерянного человека.
10 сентября. 04:38 утра. Заброшенная фабрика.
Чужая рука, пахнущая дешёвым самогоном и гниющими зубами, копошилась под его курткой. Пальцы, шершавые как наждак, ухватились за свёрток с хлебом.
Майкл открыл глаза – перед ним стоял сгорбленный мужик в рваном ватнике. Его лицо напоминало смятую папиросную бумагу: жёлтое, с сетью лопнувших капилляров на щеках.
– Отвали! – Майкл рванулся вперёд, ударив незнакомца плечом в живот.
Тот закашлял, сплюнул вонючую слюну прямо на картонную «кровать» и заковылял прочь, бормоча:
– Сдохнешь всё равно, падаль…
Хлеб был спасён, но сон ушёл.
05:12 утра. Трущобы у речного порта.
Город ещё спал. Майкл брел вдоль ржавых контейнеров, где вонь тухлой рыбы смешивалась с запахом мазута.
В поисках еды нашел рыбацкие сети. Перевернул груду мокрых канатов – под ними нашлись две пустые бутылки из-под пива и дохлый бычок.
Чуть дальше была разбитая будка охраны. В ящике стола – полпачки заплесневелых сухарей. Съел, выплевывая зелёные куски.
И напоследок платформа у товарных поездов. У спящего грузчика стащил яблоко из открытого рюкзака. Фрукт оказался червивым.
07:45 утра. Рынок «Южный».
Торговцы только раскатывали товар. Майкл пристроился у овощных рядов:
Попытался украсть банан из ящика. Продавец-узбек запустил в него гнилым помидором.
Во второй раз попробовал подобрать упавшую морковку. Бабка-цветочница прогнала шваброй.
Нашёл разбитую коробку с яйцами. Выпил три сырых, скорлупу раздавил в кармане – пригодится для костра.
12:30 дня. Задворки столовой «Радуга».
Здесь пахло жареным луком и помоями. Майкл прижался к стене, наблюдая, как кухонный работник выносит ведро с объедками.
– Эй, дружок! – Майкл сделал шаг вперёд.
Мужик в заляпанном фартуке огляделся и швырнул ведро в его сторону:
– Жри, бомжара!
В мутной жиже плавали:
– Обглоданные куриные кости
– Прокисшая каша
– Окурок (видимо, повар решил добавить «перца»)
Майкл выловил кости – хоть что-то.
18:20 вечера. Возвращение на фабрику.
Сумерки окрасили кирпичные стены в цвет синяка. Из-за угла потянуло дымом.
«Мой костёр?»
Но нет – у бочки сидели трое. Один жарил на палке кусок мяса (откуда у них мясо?), второй пил из горлышка, третий точил нож о камень.
– Эй, это моё место! – хрипло сказал Майкл.
Точивший нож поднял голову. Шрам от уха до рта растянулся в ухмылке:
– Теперь наше
10 сентября. 18:20 вечера. Битва у бочки.
Нож точили о камень – *скр-скр-скр* – звук, будто кто-то скребёт кость.
– Это моё место, – повторил Майкл, чувствуя, как адреналин поднимается из живота, как горячий дым.
Трое поднялись. Тот, что с ножом (шрам от уха до рта, будто кто-то разрезал ему лицо грубой ниткой), шагнул вперёд.
– А теперь – наше, сучонок.
Запах перегара, вонь немытого тела. Они были пьяны. Очень.
Первый замахнулся – нож блеснул в огне. Майкл рванулся вбок, ударил кулаком в горло. Тот захрипел, упал на колени. Второй бросился, но споткнулся о камень. Майкл пнул его в лицо – нос хрустнул, кровь брызнула на ржавую бочку.
Третий замер.
– Забирай своего и вали, – прошипел Майкл, поднимая нож.
Они убежали, таща за собой того, кто ещё минуту назад точил клинок.
11 сентября. 07:40 Утро. Мир стал ярче.
Солнце било в глаза, но сегодня оно не жгло – ласкало. Даже грязные стены фабрики казались золотистыми, будто покрытыми старой позолотой.
Майкл потянулся.
– Тело болело, но приятно – как после хорошей тренировки.
– Кровь на руке засохла коричневыми узорами – словно татуировки воина.
– Нож лежал рядом, тускло поблёскивая.
Он доел оставшееся мясо (жёсткое, солёное, лучшее, что было за неделю) и отправился в город.
09:42 День. Необычные краски.
Город больше не был серым.
Рынок у вокзала
– Женщина продавала подсолнухи – их жёлтые головы казались маленькими солнцами.
– Дети смеялись, гоняя голубей – их крики были музыкой.
Парк
– Листья падали медленно, будто не хотели расставаться с ветками.
– Старик играл на гармошке – фальшиво, но весело.
Набережная
– Вода в реке блестела, как ртуть.
– Девушка в красном платье кормила уток – Майкл замер, наблюдая, как она смеётся.
Но еды не было. Нигде.
18:40 Вечер. Возвращение на фабрику.
Сумерки. Голод вернулся – острый, как новый нож.
Голуби копошились у мусорки. Один отстал – хромал.
Майкл подкрался. Посмотрел на него. В животе заурчало.
– Прости… – прошептал он, прежде чем схватить птицу.
Она билась в его руках, тёплая, живая. Кости хрустнули легко.
Костер. Перья сгорели быстро, пахнули палёным волосом. Мясо было горьким, но сытным.
20:23 Ночь. Стыд и сон.
Он вытер руки о джинсы – кровь не оттиралась.
– Я не хотел…
Но желудок больше не бурчал.
Майкл лёг, глядя на звёзды. Сегодня они казались ближе.
12 сентября. 06:23 утра. Заброшенная фабрика.
Майкл проснулся от собственного стона. Во сне он снова держал того голубя – тёплого, трепещущего, такого лёгкого, будто сделанного из воздуха и страха. Птица смотрела на него чёрными бусинками глаз, и в них отражалось его лицо – осунувшееся, с щетиной, покрытой уличной грязью.
Он сел, потянулся к бутылке с водой (вчерашняя, валялась у бочки), но она была пуста.
«Опять…»
Город за окном уже просыпался. Где-то вдалеке гудел мусоровоз, где-то кричали чайки. Всё, как всегда.
08:45 утра. Трущобы у речного порта.
Те же мусорные баки, те же запахи – рыба, мазут, гниль.
Рылся в контейнере у пекарни – только пустые мешки из-под муки.
Заглянул под мост, где иногда оставляли еду бездомные – лишь окурки и использованный шприц.
Пытался выпросить мелочь у прохожих – получил лишь брезгливые взгляды.
Но потом – удача.
12:17 дня. Автобусная остановка на Ленинградской.
Розовый кошелёк. Валялся под скамейкой, будто его выронили в спешке.
Майкл огляделся, наклонился, будто завязывал шнурок, и поднял его.
Внутри: 540 рублей, зеркальце, жвачка.
«Хватит на воду и еду…»
Но мысли уже текли в другом направлении.
15:40 дня. Дорога к бару «Гроза».
Деньги жгли карман.
Майкл шёл, и мир вокруг вдруг стал ярче:
– Небо – не грязно-серое, а голубое, с редкими облаками, будто кто-то размазал по нему вату.
– Дорога – не разбитая, а усеянная мелкими камешками, которые блестели на солнце.
– Люди – не спешили, не отворачивались. Одна девчушка даже улыбнулась, показывая отсутствующий передний зуб.
Он чувствовал лёгкость. Голод? Ну и чёрт с ним. Сегодня он будет пить.
16:55 вечера. Бар «Гроза».
Тёмное помещение, пропахшее пивом и сигаретным дымом. Стены украшали постеры с рок-группами и старые номерные знаки. За стойкой – бармен с татуировкой черепа на плече.
Майкл заказал самое дешёвое пиво.
Первый глоток – горький, холодный, прекрасный.
А потом…
17:30 вечера. Она.
Дверь открылась, впустив луч света.
Девушка.
– Волосы – тёмные, с рыжими прядями, будто кто-то провёл по ним кистью с золотой краской.
– Глаза – зелёные, как бутылочное стекло, через которое светит солнце.
– Одежда – чёрная кожаная куртка, рваные джинсы, ботинки на толстой подошве.
Она села за столик у окна, заказала виски.
Майкл смотрел, как она поправляет волосы, как её пальцы обхватывают стакан, как она кусает губу, задумавшись.
«Боже…»
Он хотел подойти.
Но в тот момент мир накренился.
Голова закружилась, пивная бутылка со звоном упала на пол.
Последнее, что он увидел перед тем, как рухнуть со стула – её испуганные глаза.
???:??. Белое небо.
Майкл открыл глаза – и ослеп.
Всё вокруг было белым:
– Потолок – ровный, без трещин, без пятен плесени.
– Простыни – чистые, пахнущие чем-то цветочным, мягкие, как облако.
– Свет – тёплый, золотистый, льющийся из окна сквозь полупрозрачные шторы.
Он приподнялся на локтях.
«Я умер?»
Тело не болело. Голова не кружилась. Даже шрамы на руках казались бледнее.
Дверь открылась.
Она.
Вошедшая девушка казалась ангелом:
– Волосы – теперь распущенные, каштановые с медными бликами, лежали на плечах, как шёлковый шарф.
– Одежда – просторная белая рубашка (его? чья?), открывающая хрупкие ключицы.
– Запах – кофе, ваниль, что-то тёплое, домашнее.
– Уже проснулся? – её голос был хрипловатым, но мягким, как старый свитер.
Майкл не ответил. Он не мог. Просто смотрел, как она подходит к окну, распахивает шторы.
– Ты вчера чуть не помер, – она повернулась, скрестив руки. – Упал в обморок прямо в баре. Пришлось тащить тебя сюда.
Майкл потрогал своё лицо – щетина аккуратно подстрижена.
– Я.… мы… – он задыхался.
– Не бойся, не тронула, – она усмехнулась. – Хотя могла. Ты милый, когда спишь.
Кухня. Завтрак.
Её дом был совершенен:
– Пол – деревянный, тёплый, без щелей.
– Плита – старая, но чистая, с чайником, который тихо подвывал.
– Стол – покрытый клетчатой скатертью, с тарелкой…
Майкл замер.
На тарелке:
– Яичница (два желтка, как глаза, смотрящие на него).
– Тосты (золотистые, с маслом, тающим по краям).
– Кофе (чёрный, с паром, поднимающимся, как душа).
Он ел медленно, боясь, что всё исчезнет. Желтки текли по подбородку, хлеб хрустел, как первый снег.
– Как тебя зовут? – спросила она, куря у окна.
– Майкл.
– Светлана, – она улыбнулась. – Теперь ты мой.
День. Райские будни.
Они провели день так, будто знали друг друга всегда:
Душ – первый за месяц. Горячая вода смыла грязь, но не стыд.
Одежда – его старьё выбросили. Дала свои вещи: широкие штаны, свитер.
Город – они гуляли, и люди не отворачивались. Светлана купила ему мороженое (клубничное, сладкое, как детство).
Вечером они сидели на её диване, пили дешёвое вино, и Майкл не чувствовал боли.
Ночь. Новый кошмар.
Перед сном он заметил:
– Шрам у неё на спине (нож? ожог?).
– Папка на столе – внутри фото какого-то мужчины, перечёркнутые красным.
– Взгляд – когда она думала, что он не видит, её глаза становились холодными, как лезвие.
Но когда она повернулась, снова улыбнулась:
– Спи, Майкл. Завтра будет лучше.
Майкл закрыл глаза. Впервые за год ему было страшно не из-за голода или боли.
А потому что он понял – рай бывает только в сказках.
14 сентября. 08:17 утра. Белая комната.
Майкл проснулся от запаха жареного бекона.
«Сон», – подумал он, впиваясь пальцами в простыни. «Опять этот сон».
Но нет – те же белые стены, тот же мягкий свет, просачивающийся сквозь тюль. На стуле у кровати аккуратно сложена одежда – та самая, которую дала ему Светлана. Чистая.
Дверь приоткрылась.
– Доброе утро, – Светлана стояла на пороге, освещённая утренним солнцем. Её волосы были собраны в небрежный хвост, на плечи накинут тонкий шёлковый халат, сквозь который угадывались контуры тела. Она улыбалась, и в этом утре не было ни единой трещины.
Майкл не ответил. Он просто смотрел, как она подходит к окну, распахивает его.
– Вставай, завтрак стынет.
08:45 утра. Кухня.
Запах кофе, масла, чего-то сладкого.
На столе:
– Яичница – желтки целые, как два маленьких солнца.
– Бекон – хрустящий, с капельками жира, сверкающими, как утренняя роса.
– Тост – с мёдом, стекающим по краям, как золотой сироп.
Майкл ел медленно, ощущая каждый кусочек. Вчера он ещё сомневался, а сегодня – верил.
Светлана наблюдала за ним, подперев подбородок ладонью.
– Нравится?
Он кивнул, не в силах говорить.
– Я рада, – она протянула руку, провела пальцами по его щеке.
11:20 утра. Душ.
Горячая вода, пар, запотевшее зеркало.
Майкл стоял под струями, закрыв глаза. Два дня назад он мылся в луже, вчера – в её ванной, а сегодня – привык.
«Где подвох?» – мелькнуло где-то в глубине.
Но потом он услышал, как за дверью напевает Светлана, и мысль растворилась.
14:00. Город.
Они вышли на улицу, и Майкл увидел город по-новому.
Те же места, но теперь – другие:
– Рынок «Южный» – где он рылся в мусоре, теперь сверкал фруктами, и Светлана купила ему персик.
– Парк у реки – где он спал на скамейке, теперь был заполнен смеющимися детьми.
– Задворки «Берёзки» – где он голодал, теперь казались просто грязным пятном, которое можно обойти.
Они гуляли, смеялись, и Майкл чувствовал себя живым.
Пока…
16:30. Сквер у фонтана.
Старик. Сидел на корточках у метро, в руках картонка: «Помогите, дети голодают». Перед ним – горстка монет.
Светлана остановилась.
– Стой. Видишь его? – её голос стал тише, но твёрже.
Майкл кивнул.
– Подойди и забери деньги.
Он замер.
– Что?..
– Он врун, – Светлана улыбнулась. – У него нет детей. Я видела, как он вчера покупал водку.
Майкл посмотрел на старика – морщины, дрожащие руки, потрёпанная куртка.
– Я.… не могу.
Светлана повернулась к нему. Её глаза стали холодными.
– Ты МОЖЕШЬ. Или я ошиблась в тебе?
Он подошёл.
Старик даже не сопротивлялся – просто смотрел, как Майкл забирает последние 50 рублей.
– Спасибо… – прошептал он.
Майкл не понял, за что.
18:00. Дом.
Деньги Светлана положила в стеклянную банку на полке.
– Наш первый общий капитал, – улыбнулась она, беря его под руку.
Но дом больше не казался раем.
– Стены – не белые, а слишком белые, как в больнице.
– Запах – не ванильный, а приторный, как дешёвые духи.
– Её прикосновения – не нежные, а цепкие, как щупальца.
Майкл лёг спать раньше, свернувшись калачиком.
«Почему?» – думал он, глядя в темноту.
Но ответа не было.
Только тихий смех Светланы из кухни.
15 сентября. 07:49 утра. Чужая постель.
Майкл проснулся с ощущением, будто проглотил камень.
Потолок. Белый. Чистый. Чужой.
«Опять здесь»
Он провёл ладонью по лицу – щетина, следы вчерашнего душа, запах мыла, которое не его. Вспомнил старика у метро. Его дрожащие руки. Монеты.
Желудок сжался, но не от голода.
За окном щебетали воробьи. На окно присел голубь, хромой, с такой же расцветкой как тот самый которого Майкл съел. В его глазах был силуэт старика…
08:12 утра. Кухня.
Светлана сидела за столом, курила, пуская кольца дыма в солнечный луч. Перед ней – тарелка с ягодами, дымящаяся кружка.
– Доброе утро, – сказал Майкл, остановившись в дверях.
Она повернулась. Улыбнулась. Слишком широко.
– Привет, солнышко. Садись, я тебе кофе налила.
Он сел. Выпил глоток – сладкий, с молоком. Как в детстве.
– Спал хорошо? – она протянула руку, поправила его всклокоченные волосы.
– Да…
Её пальцы были тёплыми. Но когда она убрала руку, на затылке осталось ощущение лёгкого ожога.
09:30 утра. Душ.
Вода – горячая, почти обжигающая.
Майкл стоял под струями, глядя, как грязь с его кожи превращается в коричневые потоки и исчезает в сливе.
«Почему она попросила отобрать деньги?»
«Почему я согласился?»
Зеркало запотело. Его отражение расплылось – будто он уже исчезал.
12:15 дня. Город.
Они шли по набережной. Ветер трепал волосы Светланы, делая их похожими на тёмное пламя.
– Здесь красиво, – сказала она, останавливаясь у перил.
Майкл кивнул.
Река блестела, как ртуть. Вдалеке кричали чайки.
«Всё хорошо», – думал он.
«Тогда почему у меня руки дрожат?»
15:40 дня. Пустырь за автостанцией.
Двое. Сидели на корточках у разбитой лавочки, передавая бутылку. Один – в рваной куртке, второй – лысый, с татуировкой паука на шее.