Голодная тварь
Пролог. Голос в статике
Ричардс щелкнул замки чемодана. В полумраке его кабинета в участке на столе лежали разложенные улики – командировочное предписание в Харперс-Милл, потрёпанная карта с пометками и фотография семьи Барнсов. Их стеклянные глаза на посмертном снимке казались еще безжизненнее под красными пометками маркера.
Он перевернул снимок. На обороте, рядом с официальным штампом дела, его собственные заметки: "15 случаев. Все жертвы не спали более 72 часов. Все слышали пение. Связано с исчезновением детей в 1983?"
Дверь кабинета скрипнула. Капитан Морроу стоял на пороге, его силуэт растворялся в тусклом свете коридора.
– Ты уверен, что хочешь лезть в это болото? – голос шефа был сухим, как осенний лист. – Дело тридцатилетней давности… странные совпадения…
– Это не совпадения, – Ричардс швырнул в чемодан папку с надписью "Харперс-Милл ". – Я нашел связь. И если не остановить это сейчас…
Морроу молча достал из сейфа кассету в чёрной коробке. "Для тех, кто не спит" – дрожали выведенные от руки буквы..
Кассетный диктофон жужжал, словно раненый шершень, запертый в стеклянной банке. Звук был настолько назойливым, что детектив Ричардс почувствовал, как у него закипела кровь в висках. Он стиснул зубы, и боль, тупая и знакомая, отозвалась в челюсти как следствие десятилетней привычки сжимать их до хруста. Этот звук преследовал его с тех пор, как он нашел ту треклятую коробку в подвале дома Барнсов.
Подвал.
Темный, сырой, пропахший плесенью и чем-то сладковатым. Ричардс помнил, как фонарь выхватывал из тьмы контуры старых ящиков, покрытых паутиной, а его пальцы, несмотря на перчатки, будто обжигало от прикосновения к ним.
«Для тех, кто не спит» – дрожащая надпись на коробке, буквы, выведенные неуверенной рукой, будто человек писал их в полной темноте.
Черная кассета, черный прямоугольник, будто вырезанный из самой ночи.
– Включите, – сказал шеф. Его голос был сухим, как осенний лист, готовый рассыпаться от малейшего прикосновения.
Ричардс взглянул на него. Капитан Морроу стоял у окна. Лицо бледное, почти прозрачное, будто он сам превращался в призрака.
– Вы уверены? – спросил Ричардс, но его пальцы уже тянулись к магнитофону.
Морроу не ответил. Он застыл, словно вырезанный из теней, его неподвижный силуэт растворялся в полумраке кабинета. Взгляд, пустой и остекленевший, утонул за окном, где ливень яростно барабанил по стеклу, словно тысячи невидимых существ, отчаянно скребущихся в ночь, жаждущих прорваться внутрь. Капли, как ртутные слезы, стекали по поверхности, искажая огни города в призрачные разводы.
Лента закрутилась.
Сначала – тишина. Густая, давящая, словно предгрозовое затишье, когда воздух становится плотным от невысказанного.
Потом – шипение. Змеиное, прерывистое, будто сама пленка сопротивлялась тому, что ей предстояло выплюнуть.
Статика. Белый шум, въедающийся в сознание, как наждак, пока в ушах не начинало звенеть от напряжения.
И вдруг – голос.
Он вырвался из динамиков, изуродованный, перекореженный, будто пропущенный сквозь жернова ада. Звук скрипел, хрипел и ломался, но Ричардс узнал его мгновенно. Майкл Барнс. На той фотографии, что лежала в папке, он был улыбчивым мужчиной с теплыми глазами и девочкой на плечах – картинка невинности, застывшей в прошлом. Но теперь этот голос не принадлежал миру живых. В нем слышалось что-то глубоко неправильное, словно сама тьма обрела звук.
«Мэри… Боже, Мэри, они снова поют. Ты ведь тоже их слышишь?»
Голос Майкла прорвался сквозь помехи, хриплый, разорванный на клочья – словно его вытягивали из него насильно, вырывали из самой глотки. Он задыхался, звучал так, будто говорил, уткнувшись лицом в мокрую землю. Или будто чьи-то пальцы уже смыкались вокруг его горла, выдавливая слова по слогам.
Ричардс ощутил, как холодная игла страха вонзилась ему под кожу. Мурашки, острые и живые, побежали по спине, словно чьи-то невидимые ногти медленно провели вдоль позвоночника.
«Это как… как будто кто-то шепчет прямо в мои…»
И – тишина.
Не просто отсутствие звука. А зияющая пустота, внезапная и неестественная, будто эфир перерезали ножом. Будто что-то зажало рот Майклу, оборвав фразу на полуслове.
Динамики мертво щелкнули. Лента кончилась.
Но в воздухе, кажется, всё ещё висел тот недоговоренный шёпот – будто он прокрался сквозь трещину в реальности и теперь прячется за спиной, дожидаясь, когда Ричардс обернётся…
Три секунды пустоты, и Ричардс уже хотел выключить запись, когда эфир прорезал детский смех.
Не радостный.
Не живой.
Плоский, механический, как звук с поцарапанной пластинки.
«Не ложись спать», – прошептал Майкл.
Грохот.
Звон разбитого стекла.
И – обрыв.
Ричардс выключил магнитофон. Его пальцы дрожали. На столе перед ним лежала посмертная фотография: семья Барнсов – отец, мать, восьмилетняя Сара и ее братик сидят за столом. Их лица были спокойны, почти умиротворенны.
Но их глаза…
Широко открытые.
Веки – будто удалены хирургическим скальпелем.
– Третья семья за месяц, – пробормотал Морроу, наконец оторвавшись от окна. Его голос был пустым, как взгляд.
– Все одно и то же: никаких следов борьбы, только… это.
Ричардс провел рукой по лицу. Он не спал уже двое суток. С тех пор, как нашли Барнсов.
– Выводы? – спросил он, хотя уже знал ответ.
Морроу покачал головой.
– Никаких. Ни отпечатков, ни следов взлома, ни ДНК, кроме их собственной. Как будто они… сделали это сами.
Ричардс взглянул на фотографию снова. Глаза Сары смотрели прямо на него.
«Ты следующий», – шепнул ему чей-то голос в голове.
Он резко отодвинул снимок.
За окном дождь усилился. Капли били по крыше, как пули.
– Что было на других кассетах? – спросил Ричардс.
Морроу медленно повернулся. Его глаза были красными от недосыпа.
– То же самое. Голоса. Шепот. Детский смех. И… песни.
– Какие песни?
– Колыбельные.
Ричардс почувствовал, как холодная волна прокатилась по его спине.
– Кто-то пел им?
– Нет, – Морроу подошел к столу и положил перед Ричардсом еще одну фотографию. На ней была комната Сары. Стены исписаны детскими каракулями. Один и тот же рисунок повторялся снова и снова: черная фигура с длинными руками, склонившаяся над кроваткой.
– Они пели сами, – прошептал Морроу.
Ричардс хотел что-то сказать, но в этот момент услышал это.
Далекий детский голос.
Напевающий что-то знакомое.
Он обернулся.
В кабинете больше никого не было.
Но мелодия продолжала звучать.
Тихая.
Нежная.
Как колыбельная.
И тогда Ричардс понял – он слышал ее раньше.
В детстве.
Перед тем, как мама закрывала дверь в его комнату.
Перед тем, как в темноте начинали шевелиться тени.
«Спи, мальчик мой…»
Голос был прямо у него за спиной.
Ричардс вскочил.
Никого.
Глава 1. Возвращение домой
Луис Крендолл не собирался возвращаться в Харперс-Милл.
Город оставил ему два подарка: шрам над левой бровью – отец подарил его после третьего стакана виски – и страх темноты, который не исчез, даже когда Луису исполнилось тридцать пять. Но газетный заголовок: «СОННАЯ ЭПИДЕМИЯ: 15 ЧЕЛОВЕК ПОГИБЛИ В СТРАННЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ» заставил его передумать.
4:17 утра. Центральная площадь
Автобус высадил его в кромешной тишине.
– Все фонари горят, – пробормотал Луис, сжимая ручку чемодана до хруста в суставах.
Харперс-Милл сиял, словно театральные подмостки перед началом представления. Небо на востоке уже светлело, но фонари продолжали пылать во всю силу – будто город опасался, что темнота в любой момент может хлынуть обратно, чтобы поглотить его без остатка.
– Как в вакууме, – прошептал он.
Тишина. Ни щебета птиц, ни шепота ветра, ни даже привычного скрипа давно не крашенных вывесок. Лишь собственное дыхание, неестественно громкое, будто предательски выдающее его в этом безмолвном, застывшем мире.
Рюкзак, перекинутый через плечо, давил с непривычной тяжестью. Внутри – диктофон, потрёпанный блокнот и флакон снотворного, захваченный «про запас». Луис машинально провёл пальцем по крышке, нащупывая шершавые зазубрины – следы собственных зубов. Он грыз её по ночам, даже не осознавая этого.
Отель «Полуночник»
За стойкой не было ни души – только тускло поблёскивающий колокольчик и записка, выведенная неуверенным почерком: «Ключ ждёт вас в 13-м. И ради бога, не нарушайте тишину». Луис усмехнулся.
– Номер тринадцать. Ну конечно, куда же без банальностей.
Деревянные ступени стонали под его шагами, будто шептали: «Сворачивай назад. Ты ещё можешь уйти». Но он-то понимал – точка невозврата осталась далеко позади.
Дверь с потускневшей табличкой «13» стояла полуоткрытой. Из щели тянуло сыростью подвалов и приторным, тошнотворным запахом – словно в комнате кто-то недавно раздавил перезревшие фрукты.
– Боже, – прошипел он, морщась.
Луис швырнул рюкзак на покрытое пятнами покрывало, и в воздух взвился вихрь пыльных частиц, заигравших в бледном свете уличного фонаря. Он подошёл к запотевшему окну, протерев ладонью мутное стекло.
Прямо напротив, через пустынную улицу, зияло обшарпанное здание мэрии. Штукатурка слезала с его стен клочьями, обнажая кирпичную плоть, словно проказа разъедала каменную кожу. На обветшалых ступенях, свесив босые ножки, сидела девочка. Её белое платьице неестественно белело в полумраке, будто светилось изнутри.
Он распахнул окно. Ледяной ветер ворвался внутрь, обвивая тело лезвиями холода, неся с собой тяжелый, затхлый запах мокрого асфальта и чего-то ещё – сладковатого, гниющего, как старая плоть.
– Эй, ты как тут одна? – голос Луиса дрогнул, словно сдавленный пальцами. – Где твои родители?
Девочка медленно повернула голову. Её глаза – широкие, влажные, без век – смотрели сквозь него, будто он был призраком. Мокрые волосы липли к лицу, как морские водоросли, а губы шевельнулись беззвучно.
Но голос раздался не от неё – а из самого угла комнаты, из темноты за спиной Луиса, шёпотом, ползущим по позвоночнику:
– Они поют. А я… я жду, когда ты присоединишься.
Луис отшатнулся, ударившись о тумбочку так, что что-то упало и разбилось с ледяным звоном. Сердце билось так громко, что казалось – его слышно на улице.
Когда он судорожно выглянул в окно, ступени были пусты.
– Галлюцинация… – прошептал он, потирая виски, но пальцы нашли там что-то липкое, мокрое.
6:00. Кафе «Утренний кофе»
В полупустом кафе лишь одинокий старик, прижавшийся в углу, безучастно уставился в облупленную стену. Его костлявые пальцы судорожно сжимали потертую кружку, где на дне плескалась гуща остывшего кофе.
За стойкой бариста по имени Джейк (это значилось на его помятом бейдже) медленно, будто сквозь сон, налил Луису черный кофе. Его воспаленные глаза, красные, как будто от бессонных ночей, смотрели сквозь клиента, словно тот был всего лишь очередным пятном на фоне унылого дня.
– Вы новенький? – спросил он, голос хриплый, как будто перетертый наждачной бумагой.
– Луис Крендолл. Журналист.
Джейк замер. Кофейник в его руке дрогнул, и несколько капель упали на стойку, растекшись, как кровь.
– О… Вы про это пишете?
– Про что именно?
Бариста резко облизал губы, словно пытался стереть сказанное. Его пальцы замерли на грязной стойке.
– Про тех, кто не спит. – Он оглянулся, будто боялся, что его услышат. – Хотя… вам бы лучше уехать. Пока не поздно.
– Почему?
Джейк наклонился так близко, что Луис почувствовал запах мятной жвачки и чего-то ещё – резкого, как пот и старые тревоги.
– Потому что они ненавидят чужаков. А еще… они …
За его спиной радио вдруг зашипело, и на секунду в динамиках прорезался детский смех – плоский, механический, как звук из сломанной игрушки.
Луис почувствовал, как по спине побежали мурашки.
– Кто они? – спросил он.
Но Джейк уже отвернулся, протирая кружку тряпкой, которая явно не делала ее чище.
8:45. Архив городской газеты
Пыльный свет лампы едва пробивался сквозь толщу времени, оседая на стопках пожелтевших подшивок. Мистер Дойл, архивариус, чьи руки напоминали иссушенные корни старого дерева, медленно раздвигал перед Луисом страницы истории – той, что город старательно забывал. Его пальцы, узловатые и дрожащие, скользили по шершавой бумаге, будто боялись разбудить то, что дремало между строк.
1911 год. Сто двадцать человек сгинуло в результате обвала шахты, – голос его был похож на скрип несмазанных дверей. – Ни одного тела не нашли.
Страница шелестнула, открывая следующую главу кошмара.
1923 год. Двадцать семь самоубийств за ночь. – Он наклонился ближе, и Луис уловил запах камфоры и старой плесени. – У всех… выколоты глаза.
Газета пожелтела, но от этого строчки казались ещё живее, будто кровь, проступившая сквозь годы.
1983год. Школьный автобус пропал 12.10.1983. Водитель и пятеро детей не найдены».
1988 год. Шесть рыбаков без глаз с обращенными к небу лицами найдены в лодке.
И множество других. Среди них совсем свежая: «СОННАЯ ЭПИДЕМИЯ: 15 ЧЕЛОВЕК ПОГИБЛИ В СТРАННЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ». Мелкий шрифт ниже уточнял: «Жертвы найдены с широко открытыми глазами. Веки аккуратно удалены. На стенах – детские рисунки черных фигур».
Луис листал страницы. Везде – одна и та же деталь:
«Жертвы не спали несколько дней перед смертью».
«Перед исчезновением жаловались на пение во тьме».
«Говорили, что кто-то шепчет им в темноте».
Вдруг Луис обратил внимание на пожелтевший лист, почти незаметный среди прочих с детским рисунком.
Черная фигура. Тело – слишком длинное, будто растянутое в тенях.
Руки – тонкие, с суставами в неправильных местах, согнутыми неестественным образом.
Лица не было.
Только рот.
Не человеческий.
Не звериный.
Ничей.
10:30. Улицы
Луис заметил первого «спящего наяву» – мужчину лет сорока, бредущего по тротуару с неестественно распахнутыми глазами. Белковые оболочки его глаз были испещрены лопнувшими капиллярами, а белесые губы беззвучно шевелились, будто повторяли заученный текст.
Когда Луис попытался привлечь его внимание, мужчина развернулся с механической плавностью манекена. Его стеклянный взгляд скользнул по Луису, не задерживаясь, будто фиксируя пустое пространство.
– Я не могу уснуть, – прошипел он, и из кармана его помятого пиджака выползла тоненькая детская песенка. То ли голос, то ли помехи – три ноты, повторяющиеся в цикле.
Уголки его губ медленно поползли вверх, обнажая ровные зубы. Луис почувствовал, как мурашки побежали по спине.
16:00. Номер 13
Луис щелкнул кнопкой диктофона. Его голос, хриплый от бессонницы, замер в липкой тишине номера:
– День первый. В городе что-то не так. Люди либо не спят, либо… не просыпаются.
Он провел ладонью по лицу, оставляя на коже следы дрожи.
– Сегодня видел девочку. Без век.
Пауза.
– Возможно, галлюцинация. Возможно…
Тишину разрезал шорох.
Из-под кровати.
Мокрый, прерывистый звук – будто кто-то переворачивал страницы мокрой книги.
Луис замер.
– Кто здесь?
Ни ответа. Только дыхание – ровное, спокойное, неестественно громкое в тишине номера.
Он медленно наклонился.
Заглянул под кровать.
Пустота.
Только пыль да забытый кем-то носок.
23:50. Номер 13
Луис сидел на краю кровати, пальцы впились в колени. Глаза, сухие и горячие, будто присыпанные пеплом, не отрывались от трещины в штукатурке – она извивалась по стене, как чёрная жилка. Он не мог вспомнить, когда моргал в последний раз. Воздух в комнате застыл, густой и спёртый, пропитанный запахом пота и чего-то сладковато-гнилого – старой крови или испорченных лекарств.