Большое изменение – Книга 2. Перед рассветом

Глава 1. День рождения

– Вы не представляете, как быстро двигались очереди в супермаркетах, когда даже обыкновенные кассиры в «Таргет»1 были стопроцентными Нормами. Это была другая жизнь! – профессор Бенджамин Лаймс рассказывал Предтечам о той жизни, которая была до Большого изменения. – Я уже не говорю о том, что мы летали в космос…

Они собрались на дне рождения Оливии. Сама она его праздновать не планировала, но её и не спрашивали. Просто в семь часов вечера всех попросили собраться в конференц-зале и, оказалось, их там ждал праздничный торт, испечённый армейскими поварами по личной просьбе Лаймса. Военная база «Роза», на которой все они находились в рамках исторического, призванного спасти человечество, проекта «Адекват», во многом жила жизнью близкой к гражданской.

Оливия Флоренс смутилась, но быстро пришла в себя. Все, и профессор, и другие учёные, и Предтечи поздравляли её весьма искренне, это было приятно. Потом последовало чаепитие и долгий разговор. Отчего-то, несмотря на то что компания друг другу была уже порядком поднадоевшая, вновь расходиться по своим комнатам-боксам не хотелось. Освещение притушили до дежурного – было уютно, почти по-семейному.

– Наука, искусство, спорт – всё было на недосягаемом для нас, нынешних, уровне, – профессор продолжал рассказ о старых временах. – Представляете, спортивные рекорды обновлялись несколько раз в год! В каждом виде спорта! А какие были фильмы… Нет, кто-кто, а кинозвёзды и тогда грешили спиртным с наркотиками, но по своей воле, а не от рождения – как сейчас.

Взгляд учёного затуманился и погрустнел.

– Каждый из нас мог больше. Надеюсь, когда-нибудь мы всё это вернём.

Пользуясь скрывающим любые намерения полумраком, Оливия незаметно разглядывала людей, в чьём обществе вынужденно праздновала свой двадцать восьмой день рождения. Сестры-близняшки: Анна и Пэтти. Одна из них была Алком, другая Ником. Им было то ли немного за двадцать, то ли немного до двадцати – Предтечи редко распространялись о себе в подобных деталях и ещё реже интересовались ими у других. Кроме внешности, весьма привлекательной, сестрички были схожи ещё в некоторых вопросах: они довольно легко устанавливали отношения с мужчинами – мягко выражаясь.

Одним из этих мужчин был спортивный, без конца играющий мускулами Альфред. Алк. Накачанный в ущерб мозгам здоровяк. По возрасту он находился как раз в том цветущем периоде, когда рвущиеся наружу мужские гормоны требуют беспрестанно сообщать об этом всему миру в самых мало интеллектуальных формах – лет около двадцати семи. Оливию, и не только её, своим псевдомачизмом Альфред основательно раздражал. При этом он, правда, был довольно мягким и безобидным в общении, и, в сущности, незлым парнем. Если бы его было чуть поменьше, возможно, он считался бы даже симпатичным.

Следующим из мужчин-Предтеч, запертых на «Розе», был толстяк Артур – примерный ровесник Альфреда и Оливии. Увалень из захолустной фермерской семьи, стесняющийся всего подряд. Он тоже родился Алком. Из Артура вили верёвки сестры-нимфоманки, с чьими откровенными сигналами бедняга просто не знал, что делать – лишь обильно потел, краснел и нервничал, отвечая невпопад или вовсе отмалчиваясь.

«Серая мышь» – так про себя Оливия звала девушку-Алка, тёзку приютившей их армейской базы, тоже Розу, почти не видную за своими огромными очками закомплексованную тихоню, заметить которую не всегда получалось даже, когда она находилась прямо у тебя под носом. Роза была одной из немногих в их компании, кто не вызывал у Оливии Флоренс никакой неприязни. Будучи школьной учительницей, она вообще симпатизировала тихоням – как потенциальным жертвам разнообразных забияк, которые есть в любом коллективе: что в школе, что здесь у них, на военной базе.

Среди Предтеч на эту роль в первую очередь претендовала Саманта. Темнокожая, высокая, сложенная атлетически, неприятно резкая и прямая, не выбирающая выражений. Афро, которое она выбрала в качестве постоянной причёски, добавляло её образу ощущение опасности. Саманта была Ником, чуть старше остальных Предтеч, на всё вокруг смотрела со скептическим цинизмом и редко держала свой острый, как бритва, язык за зубами. От неё доставалось многим – включая профессора, полковника и саму Оливию. Но особенно она любила изводить Фрэнка.

Фрэнк был ушлым Ником, в присутствии которого стоило следить за карманами. Хоть о своём прошлом, как и все остальные Предтечи, Фрэнк особенно не распространялся, было оно явно криминальным. Повадки в нём выдавали Ника, подсевшего на наркотики, что свидетельствовало о крайне низком уме и слабой силе воли. Всем известно: Никам наркотики почти не доставляют кайфа – для того, чтобы почувствовать хоть что-то, надо принимать их лошадиными дозами. Что соответствующим образом сказывалось на всём в их жизни: здоровье, финансах, отношениях с законом и так далее. Тем не менее такой человек в проект «Адекват» каким-то образом попал, мало того – раньше всех! Он и ещё один из Предтеч, Дух по имени Джим, были первыми, с чьей помощью профессор Лаймс пытался «спасти мир».

О Джиме мало что можно было сказать – как и все Духи, он оставался загадкой. Молчаливый, всегда сосредоточенный на чем-то своём, живший внутри собственного мира. Большую часть времени он проводил в состоянии естественной для Духов медитации – с закрытыми глазами или с безмятежно уставленным вдаль взглядом. С ним Оливия почти не пересекалась, мнения о нём не имела, да и вряд ли кто-то другой из Предтеч мог сказать что-то иное в его отношении. Дух – он Дух и есть.

Больше всего знал о Предтечах профессор Бенджамин Лаймс, научный руководитель «Адеквата» – именно он отбирал их для проекта и персонально общался с каждым. Это был убелённый сединами добродушный и доброжелательный старик, Норм, относящийся к проекту и к занятым в нём Предтечам, как к собственным детям. Особенно – к Оливии. И его, и её родители погибли в результате одних и тех же событий и вообще были тесно связаны судьбами. Это Оливия узнала из дневников своего деда, расшифровки которых ей подарил профессор – как раз в день её рождения.

Был у проекта и руководитель со стороны министерства обороны —полковник Маклиннер. Сегодня он отсутствовал – что атмосфере праздничного вечера шло только на пользу. Душный, сухой на эмоции военный педант в качестве задушевного собеседника котировался не высоко. Как правило, все с облегчением вздыхали, когда он покидал компанию.

Ну и сама виновница торжества – Оливия Флоренс, ещё один Алк в этой компании. Сегодня ей исполнилось двадцать восемь, и вообще-то она предпочла бы отметить свой день рождения дома, в своём захолустном вирджинском Стивенс-сити: получить поздравления от директора школы мистера Морпуса, от детей, которым преподавала историю. Максимум – провести праздничный вечер с Теренсом, её коллегой, с которым в последнее время у них завязались отношения, похожие на серьёзные. Но на сегодня всё это выглядело несбыточной мечтой. Предтечи, все, включая Оливию, являлись «пленниками» проекта «Адекват», подписавшими пусть и сумасшедше выгодные, но сильно ограничивающие их в выборе действий, контракты. Тем более что сейчас на базе был введён усиленный режим безопасности: скоро на «Розу» прибудет сам президент, которому Лаймс с Маклиннером покажут результаты своей работы! «Адекват» – препарат, возвращающий Алкам, Никам и Духам утраченные способности «трезвого» человечества. Конечно, в первую очередь президента интересовал военный аспект. Эффект применения «Адеквата» поражал, это признавалось всеми. Солдат, которому вкололи опытную сыворотку, был в разы эффективнее любого морпеха – неважно Алка или Ника, пускай даже самого лучшего в боевой подготовке. Конечно, военные не могли доверить проект с такими перспективами кому-то ещё – только себе, родному и знакомому Министерству обороны США!

Профессор же (по крайней мере, так он говорил Оливии) ставил для себя совершенно другие цели. В его мечтах во всём мире «Адекватом» людей прививали с самого рождения – младенцами, вместе с вакцинами от полиомиелита, дифтерии и коклюша, – снимая вопрос Большого изменения как такового. До этого, впрочем, было ещё невероятно далеко. Всё, на что хватало препарата пока – это на время (и то с рядом побочных эффектов) повысить физические и ментальные характеристики солдат до уровня, близкого к доэволюционному. О постоянном или хотя бы значительно продолжительном эффекте речи, увы, не шло – сколько ни бился над результатами в своей лаборатории профессор Лаймс и его ближайшие помощники: молодой, симпатичный учёный Джулиан Фелпс, бывший Ником первой категории, и опекающая его миссис Азар, Норм.

– Но всё же, кто всё это начал, профессор? – заплетающимся языком спросил слегка осоловелый, как и положено Алку его категории, толстяк Артур. – Лично я думаю, военные. Такие, как Маклиннер – вполне могли.

Никто с фермерским сыном спорить не стал – полковник Маклиннер производил именно такое впечатление. Если бы на то была его воля, Предтечи сидели бы по клеткам, а не слонялись по базе и не обсуждали в подобном тоне его действия и вообще сам проект.

Но Бенджамин Лаймс был другого мнения.

– Сомневаюсь, – ответил учёный. – Большое изменение – это не грипп, который передаётся от одного чихнувшего другому. В чём его боевое применение?

– В ослаблении экономической мощи, например, – настаивал Артур. – В снижении качества человеческих ресурсов. По-моему, очень может быть! А уж потом это вышло из-под контроля и захватило весь мир.

– Мне как учёному такие технологии неизвестны, – рассмеялся Лаймс. – Вирусное происхождение Большого изменения наиболее вероятно, вы правы, но оно, я уверен, природное.

Споры о том, отчего, начиная с 2000 года и по сей день, люди начали рождаться Алками, Никами и Духами, и почти перестали рождаться Нормами, велись не первый десяток лет, но так и не приблизили их участников к однозначному выводу. Учёные, подобные Лаймсу, искали причину в коллективно мутировавшем человеческом геноме, в истоках эволюции – и, похоже, ничего не находили. Конспирологи выдавали версии, схожие с озвученной Артуром. Религиозные фанатики, зашедшие дальше всех, объявили рождённых с эволюционными признаками «потомками сатаны» и принялись убивать их по всему миру. Этим и объяснялся, главным образом, строгий режим секретности, к которому любой из Предтеч привык с детства. За ними, потомками первых подвергшихся Большому изменению новорождённых, велась настоящая охота – кровавая и беспощадная, множество десятилетий.

В последнее время, правда, Церковь – так называлось религиозное течение, сплотившее вокруг себя тысячи перепуганных играми природы безумцев – вроде бы не давала о себе знать. Это дарило надежду на то, что опасность наконец миновала и скоро Предтечи смогут жить спокойно, как обычные люди, под своими настоящими именами, не скрываясь за разработанными для них в ФБР легендами.

– Ретровирусы, – продолжал объяснять происхождение Большого изменения профессор, – если вы слышали о таких, Артур. Вероятно, дело в них. Наши ДНК – это не просто симпатично похожие на макаронины спиральки. Это – поля битв, усеянные трупами вирусов, побеждённых нами ранее. И многие из них, мы это точно знаем, повлияли на наши ДНК задолго до Большого изменения. Каждый человек на Земле – мутант, нравится вам это или нет. Даже самый «нормальный» из Нормов.

Качок Альфред смотрел на профессора с типичным (не только для Алков, но и для качков) глуповатым удивлением. Саманта – с откровенным скепсисом и характерной для Ников подозрительностью.

– Каждый? – тихонько выдавила из себя Роза. – Не только мы?

– Да, всё верно, – подтвердил профессор. – Возвращаясь же к ретровирусам… Их остатки, которые «болтаются» в наших генах, влияют на нас и в положительном смысле. Вы удивитесь, но, например, материнская плацента – это побеждённый некогда нашим иммунитетом вирус. Наш далёкий предок когда-то заразился им точно так же, как мы подхватываем насморк, и вот к чему это привело спустя миллионы лет.

– Идите вы! – отреагировала Саманта, а близняшки и Альфред рассмеялись.

– Да, представьте себе, – продолжил Лаймс. – Всё, против чего организмы наших предков, я говорю, конечно, о самых ранних видах, боролись и победили, сейчас у нас внутри.

– В каждом человеке? – спросил впечатлённый толстяк-фермер.

– Берите выше, Артур. В каждой клетке каждого человека – от чешуек кожи до кончиков волос и капелек слюны.

Профессор вздохнул.

– Вот только религиозным фанатикам некогда разбираться с такими сложностями. Всё, что им нравится, создал Бог, по их мнению. А всё, что нет – «дьявол и его приспешники». Конечно, так проще.

Оливия решилась спросить:

– А если проект «Адекват» не сработает, Бенджамин? Что будет с нами дальше? Я имею в виду всё человечество.

– Не знаю, – ответил учёный несколько печально. – И не знаю никого, кроме мошенников, кто бы утверждал, что знает. Возможно, ничего страшного. Возможно, эволюция просто объявила перерыв на «коктейльную вечеринку». И вернёт всё обратно, когда посчитает, что повеселилась достаточно. А может, с нашим геномом случится что-нибудь ещё…

– Ещё? О боги, нет! – фыркнула Саманта и деланно закатила глаза.

Лаймс пояснил:

– Я имею в виду, что в любом случае мы, как человечество, сейчас представляем собой некий переходный вариант. А во что превратимся дальше – можно только предполагать…

На этом моменте словоохотливого профессора прервал появившийся в столовой полковник Маклиннер.

– С днём рождения, миссис Флоренс! – без всякой искренности произнёс он. – Простите за опоздание.

– Ничего страшного, спасибо, – так же формально вежливо ответила именинница. Оливия (впрочем, как и все остальные) не слишком любила полковника.

– Ваш кусок торта ждёт вас на кухне. Настоящее объедение! —сказали близняшки Анна и Пэтти на автомате, как это у них часто случалось необъяснимым образом, поделив между собой фразы.

Пошатываясь, Маклиннер отправился к поварам-морпехам. Артур проводил его взглядом полным подозрений.

– И всё-таки я уверен, что нам рассказывают не всё.

– Возможно, – не стал спорить учёный. – Но лично я ни в каике заговоры не верю и вам не советую. Любую ситуацию надо уметь принимать такой, какой она сложилась.

Оливию слова профессора задели.

– Скажите ещё: «что ни случается – всё к лучшему», – бросила Флоренс. – Сколько жизней унесло Большое изменение! Мы все потеряли кого-то из близких, а некоторые даже всех.

– Конечно, вы правы, – Лаймс согласился и тут. – Но всё же прошу вас: не кляните то, что произошло с человечеством. Да, изменения нашей ДНК, возможно, противоречат и естественному отбору, и общему эволюционному порядку – ведь Алки и Ники проигрывают Нормам по всем показателям. Но! – профессор поднял вверх указательный палец. – Дальше по эволюционной тропе прошли именно они! Вы – то есть. Нормы же, такие, как я, наоборот – вымирают.

Эти слова привлекли общее внимание: с такой точки зрения на Большое изменение смотреть было не принято.

– Всё это напоминает защитную реакцию организма, – продолжил Лаймс, – который, разбираясь с чем-то по-настоящему серьёзным, приносит в жертву то, что считает менее значимым. В данном случае – нашу нормальность.

– То есть… – начала Роза.

– То есть не произойди эта мутация, возможно, человечество было бы уже мертво, – закончил профессор.

Предтечи замерли, потрясённые мыслью, до этих пор не приходившую в их одурманенные с рождения головы.

– Стойте… Но раз так… – поднял руку Артур. – Не получится ли, что благодаря «Адеквату», над которым мы все так старательно работаем, мы своими руками уничтожим то, что нас защищает? А? Профессор?

Все уставились на Лаймса.

– Хороший вопрос. Не глупый, – вымолвил он наконец. – Но ответить мне нечего. Мы слишком мало знаем. Почти у любой версии «Адеквата» есть побочные эффекты. Чтобы понять, не снимет ли это защиту с нас от чего-то куда более страшного, чем утрата трезвости… надо время. И много-много экспериментов.

Он на мгновение замолчал.

– Перейти к массовому возвращению нормальности – путём вакцинации – мне всегда казалось достижимой целью… До того, конечно, как погибла вся наша лаборатория.

«Лаборатория погибла… Точно…» – вспомнила Оливия.

Но как же тогда?..

– Профессор… – спросила она растерянно. – Но что же тогда мы делаем здесь?

– Как что? – рассмеялся Бенджамин Лаймс. – Ждём, когда твой Теренс наконец уже разрежет торт!

Все, включая никогда не улыбавшегося Маклиннера, засмеялись, поддерживая учёного.

Торт? Но они же его уже съели? И Теренс. Откуда ему тут быть? На военной базе, соблюдающей режим строжайшей секретности. В телефонных разговорах с ним, совершаемых строго под присмотром полковника Маклиннера, Оливия ни разу не упомянула ни «Розу», ни проект «Адекват» – это было категорически запрещено подписанным всеми Предтечами контрактом.

Но тем не менее – вот он, собственной персоной! Теренс Фаулз! Идёт прямо к ней, улыбаясь, с тарелочкой с тортом в руках.

Теренс протянул Оливии торт, она послушно приняла его. Теренс нежно взял её за плечи и наклонился – словно собирался поцеловать… Но вдруг, всё так же улыбаясь, стал её трясти, приговаривая:

– Оливия! Очнись! Приди в себя! Ты в порядке?

Глава 2. Пробуждение

– Оливия, очнись! Приди в себя! Ты в порядке? Оливия!

Наваждение прошло. Над Оливией Флоренс склонился вовсе не Теренс Фаулз. Её тряс за плечи и легонько бил по щекам толстяк-фермер – тоже только что ей приснившийся.

– Артур? Что ты делаешь?

Оливия села и на всякий случай отодвинулась.

– Я… Прости… – толстяк мгновенно смутился. – Я немного запаниковал. Пробую привести хоть кого-нибудь в чувство. Ты бормотала что-то вслух, я решил начать с тебя.

Оливия огляделась. Они находились в тёмном, вытянутом помещении размером со среднюю гостиную, с еле светящимся, тусклым электрическим освещением. Свет давали продолговатые лампы дневного света, упрятанные в защитные пластиковые короба на потолке. Могли ли они светить ярче – или это был их максимум – оставалось непонятным. Хорошо бы могли: других источников света, типа окон, тут не было.

Но даже такая яркость оказалась чрезмерной. Острая боль, вызванная светом, пронзила нервные узлы мозга, ударив через зрачки по чувствительным височным долям и затылочной области. Флоренс прикрыла глаза, чтобы унять пульсирующий приступ боли, и попыталась отвлечься мыслями. В первую очередь следовало осознать, что с ней вообще произошло – пока она этого совершенно не понимала.

Сон о дне рождения, который Оливия и в самом деле некоторое время назад встретила на военной базе «Роза», мало в чём соответствовал действительности. Не было на нём никаких гостей, подарков и торта, не было поздравлений и уж тем более не было там её друга и коллеги – учителя школы Стивенс-сити, штат Вирджиния, Теренса Фаулза. Единственный подарок, который она получила – и то уже после дня рождения, – были расшифровки дневников её несчастного деда. Профессор Лаймс передал их Оливии, и она успела с интересом их изучить2.

Теренс…

Оливия вспомнила. Она говорила с ним совсем недавно – по телефону. И даже успела признаться в любви – несмотря на кошмар, творившийся вокруг. На базу «Роза», где Оливия вместе с другими Предтечами участвовала в научном проекте «Адекват», напали. Снаружи её обстреляли десятками ракет, а изнутри, взорвав лабораторию и убив нескольких солдат и учёных (бедные миссис Азар и Джулиан!) на них напала одна из своих – Предтеч. Та самая, маленькая, щуплая, невыразительная, носившая мгновенно прилипшую к ней кличку «серая мышь» – Роза. Судя по свидетельству Фрэнка, фанатка и шпионка Церкви. Но хуже всего было то, что Роза действовала не одна: к засланным на базу «кротам» Церкви принадлежал также правительственный агент Майкл, приставленный к профессору Лаймсу в качестве личной охраны.

Оливия вспомнила, как они бежали с базы. Нападение произошло в день, когда Лаймс и Маклиннер демонстрировали возможности «Адеквата» президенту. Полковник разбился в лепёшку, организуя этот визит. Вместе с главой страны на «Розу» прибыли и начальники всех силовых ведомств – каждому хотелось убедиться лично, что проект, на который потрачены ресурсы, сравнимые с бюджетом космической программы (ныне, конечно, давно свёрнутой), того стоит.

Согласно официальному протоколу безопасности, в случае нападения президент и его команда, Предтечи, научные и военные руководители проекта должны были проследовать в самое защищенное место базы – подземное убежище, бункер, способный выдержать любую внешнюю угрозу. Однако к тому моменту бункер был доверху начинён взрывчаткой – по всей видимости, её заложил, пользуясь статусом правительственного агента с неограниченным допуском к любым объектам, шпион Церкви – Майкл. Он же собственноручно пытался произвести взрыв – безжалостно убив при этом попробовавшего ему помешать майора Джеймса Дилана, одного из военных начальников «Розы». Этому были свидетели, видевшие всё собственными глазами. Если бы не фермер Артур, с детства знакомый с охотничьим оружием и с одного выстрела уложивший держащего в руках взрыватель Майкла, страна бы уже выбирала себе нового президента. А ещё вернее – если бы не Дух Джим. Именно он вовремя понял, что происходит, и не позволил Предтечам и профессору искать убежища в бункере, что, впоследствии спасло не только их собственные жизни, но и жизни всей верхушки государства.

Но что же произошло потом? И где они находятся сейчас?

– Оливия, ты в порядке? – с искренней заботой повторил недавний вопрос Артур.

– Да… Сейчас… – она открыла глаза и несколько раз моргнула, привыкая к свету.

Боль прошла. Оливия вспомнила, как они все вместе – оставшиеся в живых Предтечи и профессор Лаймс – покинули «Розу» на армейском грузовике. Как перед этим она позвонила Теренсу и сказала ему слова, которые сам он никак не решался произнести. В грузовике, как она помнила, она сидела, погружённая в собственные мысли. Потом это состояние, очевидно, переросло в сон – для Алков, к которым Оливия принадлежала, это было более чем характерно.

Или нет?

В памяти замелькали какие-то обрывки. Визг близняшек, крики Артура и Альфреда. Какое-то шипение… И туман.

Что за шипение? Какой ещё туман? Где все остальные? И почему они кричали?

Глаза наконец привыкли к освещению. Сомнительное сходство с гостиной исчерпывалось размерами. Никакой мебели в помещении не было – Оливию и Артура окружали голые стены крашенной двумя цветами кирпичной кладки: тёмной – снизу, примерно до высоты человеческого роста, и светлой – сверху, до самого потолка.

– Артур, что с нами произошло? И где все?

Артур посторонился, и Оливия увидела то, что прежде скрывалось за его тучной фигурой. Всех остальных. Тела лежали, как попало. Будто их приволокли и бросили на пол, не беспокоясь о какой-либо деликатности.

Флоренс прижала ладонь ко рту, перехватывая рвущийся наружу крик, но Артур поспешил её успокоить:

– Не надо. Всё в порядке. Они живы. Я проверил.

Оливия, закусив губу, кивнула. Закрыла глаза, сделала несколько вдохов-выдохов, чтобы успокоиться.

– Где мы? Это подвал?

Артур пожал плечами:

– Не знаю. Похоже.

Оливия оперлась на руку, чтобы подняться, и почувствовала под собой мягкую тряпичную поверхность. Матрас? Точно – матрас. Огромный, устилавший весь пол, видимо, составленный из обычных матрасов поменьше. В конце помещения Оливия увидела дверь: к ней от пола вели три широкие крутые ступени. Почему-то в том, что дверь заперта, у Флоренс не было ни малейших сомнений.

Раздался стон. Одно из тел пошевелилось – по качнувшейся копне волос сразу было понятно чьё. Оливия и Артур мигом оказались рядом, оставив осмотр двери на потом.

– Саманта!.. – на всякий случай шёпотом сказала Флоренс. – Это я, Оливия. Со мной Артур. Как ты?

– Что, вашу мать, случилось… – Саманта сжала виски, приложив к ним мягкие подушечки ладоней. – Почему я на полу?

– Пока не знаем, – ответил Артур. – Сами только что очнулись.

Неожиданно, напугав всех до полусмерти, резко сел, приняв вертикальное положение, качок Альфред.

– Оу! – выкрикнул он одновременно с действием.

– Привет, Альфред! – помахал ему Артур. – Как ты? В порядке?

– Я? Наверное, – качок удивлённо потряс головой и попробовал проморгаться. – А что такое?

Даже на такой общий вопрос ответить было нечего. Следом пришёл в себя Дух Джим. Он тоже сжал на несколько секунд ладонями виски, после чего, не сказав ни слова, уселся медитировать – с закрытыми глазами.

– Джим! – с облегчением поприветствовал его пробуждение Артур. – С ним тоже всё в порядке.

– Профессор! – Оливия увидела на матрасном полу седую голову Лаймса.

Вместе с Самантой они перевернули учёного на спину и попробовали придать ему сидячее положение. Это помогло. Несколько раз кашлянув, Бенджамин Лаймс задышал глубже и, наконец, открыл глаза.

– Слава богу… – с облегчением произнесла Оливия, а Саманта даже чмокнула профессора в щеку.

– Оливия? Саманта? – профессор выглядел потрясённым, что, впрочем, учитывая обстоятельства, нельзя было назвать удивительным.

– Мы в каком-то подвале, док, – сказал Саманта. – Были в отключке, но вот, все потихоньку просыпаемся.

– Не все, – с тревогой сказал Артур, и указал на угол комнаты, в котором лежали близняшки. Над их телами, всё ещё бесчувственными, не щадя сил, трудился Альфред, пытаясь растормошить сестёр любыми способами. На данный момент он принялся делать им искусственное дыхание – ту его часть, что называется «рот в рот».

– Эй, мачо! Они что, не дышат? – окликнула его Саманта.

– Дышат. Но во сне, – ответил Альфред. – Я подумал, их надо разбудить.

– Ну, так покричи: «Кукареку!». Зачем ты засовываешь в них язык?

Альфред смутился.

– У бедняжек самая лёгкая масса тела, – заметил профессор. – В относительных единицах они надышались больше нас.

– Надышались? Что вы имеете в виду? Чем? – спросила Саманта и тут что-то вспомнила сама: – Чёрт, точно…

Она закрыла глаза и наморщила лоб, приводя воспоминания в порядок.

– Какой-то баллон… Из него бил газ… – глаза её вспыхнули, Саманта повернулась к Лаймсу. – Что это было, док? Зачем вы с Фрэнком закинули нам эту дрянь в кузов?

Вот что это было за шипение – поняла Оливия. Точно! В крытый кузов грузовика, в котором они ехали, через перегородку с водительской кабиной кто-то просунул открытый газовый баллон. Оливия даже помнила его цвет – голубовато-серый. Такие она не раз видела раньше в лаборатории «Розы» – их применяли для полной анестезии мышей, крыс и кроликов при опытах с очередными версиями «Адеквата».

– Это Фрэнк, – ответил Лаймс, и глаза его заблестели от слёз. – Он приставил пистолет к моей голове, заставил сделать вдох и отключиться. Наверное, потом он разобрался с вами.

– Сучий потрох! Мерзотная тварь! – Саманта по привычке не выбирала выражений. – А где он сам? Я оторву ему башку!

Лишь в этот момент все поняли, что Фрэнк действительно был единственным из покинувших с ними базу, кого сейчас с ними в подвале не было.

Артур всё-таки попробовал открыть двери, подёргав за ручку.

– Заперто, – сообщил он результат.

– Фрэнк нас предал, – сказал профессор. – Простите меня. Я не мог себе представить, что он на это способен…

– Роза, Майкл, Фрэнк… – качая афро, Саманта загибала пальцы. – Что у вас с Маклиннером было с безопасностью, профессор? Церковь засылала к вам своих агентов пачками!

– В случае с Фрэнком Церковь ни при чём, – раздался голос Джима.

Все обернулись. Дух сидел всё так же, с закрытыми глазами. Все ждали продолжения, но больше Джим не сказал ни слова.

До Саманты дошло первой.

– Мы у мафии… – сказала она. – Ну, конечно… Вот с кем был связан этот сукин сын! Как с самого начала и говорил про него Маклиннер.

Фрэнка действительно подозревали в связях с мафией и даже арестовали, обвинив в краже готового «Адеквата» – как раз перед визитом президента. Оливия вспомнила, что Маклиннер даже называл какую-то фамилию или уголовную кличку, на кого Фрэнк скорей всего работал. Что-то, от чего веяло Диким Западом двухсотлетней давности. Типа Джесси Джеймса или Билли Кида3.

– Ну вот! А вы говорите «кукареку»! – воскликнул Альфред, трудившийся над «воскрешением» близняшек. Та, которой он делал искусственное дыхание, наконец, ответила на него – типичным для себя способом: обвила шею качка рукой и закинула на его поясницу ногу.

– Привет! – сказал он ей радостно. – Ты Анна или Пэтти? Сейчас и твою сестричку разбудим…

Неожиданно лампы под потолком, загудев, замерцали и погасли, погрузив подвал в полнейшую темноту. Но через мгновение вспыхнули – таким ярким светом, что все были вынуждены зажмуриться.

В дверях загрохотали ключи.

Оливия Флоренс легко различала категории Алков и Ников. Как учительница, работающая со всеми детьми без разбора, она научилась видеть их отличия по поведению и даже простому внешнему виду. Начиная с трёхлетнего возраста, каждый Алк и Ник оценивались по шкале Большого изменения, имевшей четыре категории (у Духов она была единственная). Первая – «лёгкое опьянение». Её представители были нарасхват среди профессий, требующих повышенной концентрации внимания: операторы сложной техники, пилоты самолётов, руководители на ответственных постах. Конечно, они не шли ни в какое сравнение с Нормами, но ограниченное количество времени могли проработать почти на их уровне.

Вторая категория, самая многочисленная, соответствовала опьянению «средней тяжести». Значительную и опасную для здоровья работу её представителям старались не поручать. У самой Оливии, например, была вторая категория, но недалеко от третьей – на должность педагога она попала по крайнему пределу. Теренс был Ником второй категории, но в самом её начале, и его карьерные перспективы, благодаря этому, были гораздо лучшие.

В третью категорию попадали Алки и Ники с опьянением «выше среднего» – и тут уже были проблемы. В основном их использовали в малоквалифицированных профессиях, не требующих участия в сложных мыслительных и физических процессах – наподобие курьеров, клерков низшего звена и разнорабочих.

Представителям же четвёртой категории (и тем более четвёртой с пометкой «плюс») время от времени нужно было напоминать, как их зовут и что они вообще тут делают.

Двое появившихся на пороге подвала пошатывающихся мужчин – высокого роста, с бычьими шеями и квадратными подбородками, по которым легко читалась их принадлежность к криминалу, – явно представляли собой Алков четвёртой, самой тяжёлой из категорий. Один из них был с бородой, второй – без, и эта деталь была самой очевидной в их различии.

– Очнулись, – глядя на Предтеч, сказал верзила с бородой верзиле без бороды, подтвердив догадку Флоренс. Язык у него сильно заплетался, а глаза сонно хлопали.

Бородач занял позицию у двери, придерживая её и не сводя глаз с Предтеч, а второй, безбородый, стал один за одним заносить в подвал увесистые картонные ящики.

– Джентльмены! Послушайте… – обратился было к ним профессор, при поддержке Саманты и Оливии поднимаясь на ноги. Но верзила у дверей поднял руку в легко читающемся жесте: «Застынь на месте!». Его бородатая сопящая морда при этом насупилась так грозно, что вступать с ней в пререкания совершенно не хотелось.

После того, как последний ящик был занесён, безбородый добавил к нему большое пластиковое ведро. Затем они ушли, заперев за собой дверь и переведя свет обратно на дежурный режим.

– Эй! Что это значит?! Вы кто вообще?! – закричала Саманта, барабаня по двери. Ни на слова, ни на стук никто не ответил.

Артур и Альфред присели у картонных коробок и вопросительно посмотрели на товарищей, словно не решались действовать без их одобрения. Профессор пожал плечами – этого оказалось достаточно. Артур осторожно открыл первый ящик.

– Еда, – констатировал толстяк, достав из ящика консерву с тунцом.

Во втором ящике оказались бутылки с водой, в третьем – предметы гигиены: от рулонов туалетной бумаги до влажных салфеток и женских прокладок. Зачем нужно было ведро, тоже было понятно.

– Ну что ж, кто бы это ни был, морить голодом нас не собираются. Это хорошая новость, – сделал вывод Артур, отрывая зубами обертку шоколадного батончика.

– Отпускать на свободу тоже, – сказала Оливия. – И, по-моему, это важнее.

Глава 3. Лаборатория

Прошло четыре дня. Раз в сутки двери в подвал отрывались, и двое бугаев, внимательно следя, чтобы пленники не выкинули чего-нибудь для них опасного, вносили в подвал новые продукты и вещи, забирали мусор, меняли полное ведро на пустое – и уходили, заперев за собой двери. Все попытки заговорить с ними, не увенчались успехом, хотя Саманта и старалась изо всех сил, провоцируя их и даже опасно оскорбляя – лишь бы они открыли рты и сказали хоть что-то, кроме той единственной фразы, которую им, видимо, было разрешено произносить.

– Ждите, – вот и всё, чего удалось от них добиться.

Ситуация изменилась на пятый день. Неожиданно, уже после обычного визита охранников, в дверях подвала снова загрохотали ключи. Сначала на пороге появились все те же бородатая и гладковыбритая версии Годзиллы и Кинг-Конга, но следом за ними в распахнутые двери вошёл ещё один мужчина. Заметно уступающий первым двум в размерах – обычного среднего роста. В то же время он очевидно превосходил их в уверенности и в буквально исходящей от него властности.

«Вот чем отличается первая категория от четвертой» – подумала Оливия, нагляднее примера было не найти.

– Всем привет! – громко и весело произнёс мужчина и рассмеялся. – Рад приветствовать вас у себя в гостях! Простите, не сразу нашёл минутку на знакомство, но… Таковы были обстоятельства!

Предтечи и профессор с интересом смотрели на вошедшего. Сейчас, наконец-то, им хоть что-нибудь объяснят.

– Гости? – выкрикнула Саманта. – Не сильно похоже! Как по мне, с гостями так не…

Мужчина поднял указательный палец, останавливая Саманту – при этом на неё даже не глядя.

– Все претензии позже, – продолжил он всё так же громко. – Оцените: я пришёл познакомиться с вами лично! Так я поступаю не со всеми. Но вы – интересны мне. Предтечи!

Как показалось Флоренс, мужчина произнёс свои слова одновременно с презрением и уважением. «С завистью» – наконец поняла Оливия, сложив эти два взаимно отталкивающихся компонента.

Он был довольно крепко сбит, подтянут, широкоплеч, лет ему было за сорок, но ненамного. Чёрные кучерявые волосы с небольшой, но заметной долей седины. Орлиный, с горбинкой нос, немногочисленные, резко очерченные морщины. Вздёрнутый, придающий заносчивости подбородок, украшенный «эспаньолкой». Одет мужчина был довольно просто: в джинсы, цветастую рубашку, распахнутую на груди, и лёгкий пиджак светло-голубого цвета. Рукава пиджака были закатаны по локоть. Волосатые руки мужчины покрывали татуировки, а пальцы украшали перстни – из белого и жёлтого золота – штуки по три-четыре на каждой руке. Ещё он обладал жёстким и быстрым взглядом, от которого – даже по первому, мимолётному впечатлению – казалось, трудным что-либо утаить. Делать этого, впрочем, и не хотелось – опасностью от хозяина этого взгляда веяло так же ясно и чётко, как уверенностью и властностью.

– Вам известно, кто я? – спросил мужчина, разведя руки в стороны. – Конечно, нет! Но я о вас знаю много.

Словно экскурсовод, пересчитывающий группу туристов, он начал тыкать указательным пальцем в каждого из Предтеч, сопровождая жест краткой характеристикой:

– Яйцеголовый учёный. Училка. Фермер. Одинокая мамаша на пособии (такая характеристика досталась Саманте). Загадочный Дух по имени Джимми. Спортивный недоумок. И пара нимфеток. Откуда бы нам познакомиться?

Он снова расхохотался и, наконец, представился:

– Меня зовут Бутч Кэссиди!

Оливия поняла, что уже слышала это имя, и что именно его пыталась вспомнить не так давно4. Точно, это было оно. Проклятье! Догадка насчёт того, что Фрэнк продал их именно мафии, оказалась верна. Судя по помрачневшим физиономиям Саманты, Лаймса и толстяка Артура, они тоже это поняли.

– Я живу «по ту сторону закона», – подтвердил Кэссиди их предположения. – Но занимаюсь, я считаю, тем же, чем и вы, мисс Оливия.

Личное обращение было неожиданным – Флоренс удивилась.

– Преподаю людям уроки, – пояснил мужчина. – А также тем, чем вы, мистер Лаймс, – он повернулся к профессору. – Ставлю опыты на людях и использую полученные результаты для собственных целей.

Кэссиди снова рассмеялся – по всей видимости, это была одна из его постоянных привычек: подтверждать значимость сказанного заливистым хохотом.

– У меня нет никаких собственных целей, – вздёрнул подбородок Лаймс, которого задело такое сравнение.

– Ну, так я и не говорил, что мы прям-таки близнецы-братья, док, – Кэссиди ухмыльнулся. – Вы работаете для всего человечества, я – для его части. Не лучшей, согласен, для себя самого. Но кроме проблем с законом – чем я всерьёз от вас отличаюсь?

Кэссиди расхохотался вновь. Никто, кроме машинально оскалившихся на шутку босса гангстерских горилл, этот смех, разумеется, не подхватил.

– Я решил сразу же ввести вас в курс дела. Чтобы снять самые важные вопросы: как вы здесь оказались и что с вами будет дальше. Ваш славный друг Фрэнк работал на меня давно. Ещё до того, как вас собрали на той армейской базе…

– Дерьмо… – тут же отреагировала Саманта.

– Ох, Фрэнк… – вздохнул Лаймс.

– У него не было выбора, – будто защищая предавшего Предтеч Ника, сказал Кэссиди. – Если бы ему не предложили участвовать в вашем проекте, он бы уже кормил крыс в городской канализации. Знали бы вы, сколько он задолжал ребятам, от которых я спас его шкуру, – поняли бы, что куш, который вам бросило государство, не так уж и велик. В случае с Фрэнком, он почти целиком переходил мне. Поэтому он изо всех сил старался выполнить всё, о чём я его просил дополнительно. Я имею в виду ваш «Адекват». Фрэнк спёр его для меня из вашей лаборатории, но довести дело до конца у него не вышло. Вы знаете – из-за этих кретинов из Церкви…

Кэссиди не просто говорил. Одновременно он сверлил глазами каждого из Предтеч, словно старался понять, кто из чего сделан.

– Но получилось даже лучше, – продолжил он, – хотя и сложнее. Фрэнк приволок вас прямо сюда!

Кэссиди рассмеялся снова.

– Честно говоря, я глазам не поверил! Я хохотал как бешеный. Этот идиот подумал, что я заплачу ему больше, если он доставит сюда не формулы и готовые образцы «Адеквата», а вас – живой материал для его производства! А также самого квалифицированного, из тех, что есть на этом свете, учёного спеца по этой части! Полный восторг! Полный!

– Простите… – откликнулся Лаймс, уловив, что Кэссиди говорит о нём.

Кэссиди уже не смеялся, хоть весёлые чёртики все ещё плясали в его глазах.

– Теперь, профессор, вы будете делать «Адекват» для меня. Его последнюю, стабильную версию, конечно. Ту самую, которая так и не досталась правительству.

Пришла очередь рассмеяться профессору – поражённому наглостью прозвучавшего предположения.

– Простите, мистер Кэссиди… – Лаймс несколько раз хихикнул. – Или как вас… Простите… Не могу сдержаться, это нервы… Вы потрясающе наивны! Вы что, думаете, «Адекват» варится как какое-то ведьмино зелье? Или как в мультяшной лаборатории? Где нажатие нарисованной кнопки заменяет тончайшие физико-химические процессы? Вы пересмотрели комиксов или чего-то подобного? Мишек Гамми с их «волшебным соком»? Или может Астерикса и Обеликса? Простите, но я сдаюсь…

Профессор, а за ним и некоторые из Предтеч – Альфред, Артур и Анна с Пэтти – от души рассмеялись. Кэссиди в свою очередь слушал Лаймса с широкой, растянутой до ушей улыбкой, но лицо его при этом медленно каменело. Глаза, например, перестали «улыбаться» на первых же словах учёного.

– Вы зря смеётесь надо мной, профессор, – сказал он, все ещё скалясь. – Во-первых, потому что я вообще мало кому позволяю это делать. Во-вторых, потому что вы смеётесь, кое о чём не догадываясь.

Кэссиди направился к двери.

– Пойдёмте за мной. Все! – позвал он.

В сопровождении охранников Предтечи цепочкой вышли в длинный ярко освещённый коридор. Оливия заметила, что слева, метров через десять он заканчивался тупиком, в торцевой стене которого была такая же дверь, как в подвал, из которого они вышли. Кэссиди же отправился направо. Следуя за ним, Предтечи прошли мимо нескольких однотипных, похожих на гостиничные, равномерно расположенных по коридору дверей и, миновав ещё метров двадцать, остановились у другой торцевой двери. Она отличалась тем, что была оборудована армированным стеклянным окошком – на уровне человеческого роста – через которое можно было заглянуть за неё.

– Прошу, – Кэссиди толкнул рукой дверь с окошком, приглашая всех внутрь.

Предтечи и профессор Лаймс переступили через порог и замерли – совершенно поражённые.

– Не может быть… – прошептал учёный.

– Вот это да! – воскликнул и впечатлительный Альфред. – Не могу поверить!

Такие же или похожие возгласы издали все, кроме разве что, Духа Джима, хотя даже он выглядел впечатлённым. И неудивительно: в просторном, уходящем размерами в тёмную, неосвещённую даль помещении их глазам открылась… лаборатория армейской базы «Роза»! Один в один, точная копия – с тем же, по крайней мере на первый взгляд, комплектом оборудования и даже его расположением.

Внутри их ждали двое. Высокий чёрнокожий мужчина средних лет с неулыбчивым, почти каменным лицом и ещё один, заметно моложе, с крашенными в тёмно-красный цвет волосами и жемчужной серьгой в левом ухе. Оба были в лабораторных халатах и, видимо, над чем-то трудились. Красные глаза выдавали в них Ников, впрочем, вряд ли тяжелее второй, а то первой категории.

Кэссиди снова рассмеялся – в этот раз явно торжествуя.

– Неплохо для мишек Гамми, док, правда? Кстати, теперь буду всех вас так называть!

– Как вы смогли… – спросил Лаймс. – Это невозможно! Откуда у вас всё это?

– Оттуда же, откуда и вся остальная информация о вашем яйцеголовом проекте, – горделиво ответил мафиози.

– Фрэнк, – с ненавистью констатировала Саманта, впечатав имя предателя словно кулак в ладонь. – Ублюдок!

Но этот, вроде бы очевидный, вывод оказался неверным.

– Фрэнк? Да вы что! – Кэссиди воздел руки к небу. – Он и школу-то вряд ли закончил. Тут нужна была голова поумнее. Эй! – крикнул гангстер куда-то вглубь лаборатории. – Ты ведь здесь? Выйди, покажись коллегам! – Кэссиди перевёл взгляд на Предтеч. – Приготовьтесь к сюрпризу, – сказал он, довольно потирая руки. – Он того стоит!

Что и говорить, «сюрприз» превзошёл все ожидания. Из-за большого никелированного бака, служащего ёмкостью для возгонки, вышел тот, кого Предтечи никак не ожидали увидеть – не только тут, в подпольной клонированной лаборатории, но и в принципе.

– Здравствуйте, – негромко, словно извиняясь, произнёс Джулиан Фелпс. Убитый, как все они отлично помнили, во время штурма базы фанатиками Церкви, практически у них на глазах. – Профессор… Друзья… Я очень рад, что вы живы!

Глава 4. Как уговорить профессора

Вопли удивления и радости сотрясли стены лаборатории. Подойти и обнять оказавшегося живым помощника профессора помешали громилы, вставшие на пути у Предтеч, так что поздравления с внезапным «воскрешением» Джулиану пришлось принимать на расстоянии.

– Ты жив! Какое счастье! – со слезами воскликнул Лаймс.

– Джулиан! Мы же тебя похоронили! Как ты, дружище? – помахал рукой Альфред Макслоун.

– Что произошло? – любопытный Артур перешёл к сути. – Как ты выкарабкался?

Фелпс качнул левым плечом и показал на него глазами. Только тут все увидели, что левая рука его лежит на перевязи, а плечо, вместе с ключицей, покрывает туго наложенный бинт, не сразу заметный в вырезе рубашки и накинутого сверху халата.

– Сообразил надеть бронежилет, когда началась перестрелка, – объяснил помощник профессора. – Чуть не истёк кровью, но… В общем, я в порядке.

– Слава богу, старина! – выкрикнул Альфред.

– Я очень рад! – сказал и Артур.

– Джулиан, мы тоже очень рады, – блеснули глазами близняшки, с совершенно очевидным намёком.

– Чему вы все радуетесь? – Оливия остановила общее ликование. – У меня ощущение, что я схожу с ума!

Все замолчали, уставившись на неё.

– Вы что не слышали? – спросила она. – Это он всё сделал!

Удивительно, но слова Кэссиди о том, кто помог построить лабораторию, как будто не были произнесены – так всех поразил факт того, что Джулиан жив. Первым после Оливии опомнился профессор.

– Джулиан… Действительно… Я прошу тебя, объясни нам?..

Фелпс уставился в пол.

– Эй, так это правда? – подключилась и Саманта. – Скажи!

Джулиан молчал, щёки его покраснели. Он словно и хотел сказать что-то, но не мог найти на это сил.

– Правда, правда, – ответил за него Кэссиди. – Джулиан – мой старый добрый знакомый. Он передавал мне каждую бумажку по каждому оборудованию, которое вы себе закупали, профессор. Так что у нас тут полный фарш всего, что было на вашей супер-пупер-базе, док!

Лаймс от растерянности едва мог говорить.

– Джулиан… Я не верю… Разве такое возможно?

– Чему не верите? Своим глазам? – Саманта обработала новую информацию намного быстрее. – Откуда всему этому взяться без его участия? Вонючий поганец… Придушила бы тебя собственными руками!

На всякий случай гориллы Кэссиди, защищая предателя от разъярённой афроамериканки, выдвинулись вперёд и скорчили ещё более свирепые морды, чем им подарила природа.

– Эй! Джулиан! Ты ничего не скажешь? – выкрикнул и Альфред.

Не поднимая глаз, молодой учёный ответил:

– Я понимаю, что вы чувствуете. Но я не мог поступить иначе. Простите меня, если сможете.

Большинство Предтеч на слова Джулиана отреагировали одинаково – презрительно скривились.

– Ты серьёзно? Не мог по-другому? Чувак! – сказал Артур.

– В этом как раз советую не сомневаться, – вступился за Джулиана Кэссиди. – Я его крепенько прижал, это я умею. Сначала пообещал собственную лабораторию – вы, учёные, клюёте на совершенно смешные вещи… А потом, когда он понял, во что вляпался, объяснил, чем это для него кончится – если он вздумает съехать с темы.

– Это так, Джулиан? – спросил Лаймс. – Ты продал нас, потому что испугался этого… гангстера?

– Вы не относитесь ко мне серьёзно… – сказал Кэссиди с печальным вздохом. – Это потому, что мы мало знакомы, док. Если позволите вас так…

– Не позволю! – воскликнул потерявший терпение Лаймс. – И вообще не собираюсь с вами разговаривать! Джулиан, скажи уже что-нибудь сам!

Внешний вид Джулиана был красноречив: он не знал, куда девать глаза и, такое у Оливии сложилось впечатление, едва удерживался, чтобы не разреветься.

– Я не думал, что всё это закончится так, – выговорил он, наконец. – Я просто хотел работать. Делать что-то важное. Как вы, профессор. Но… Но первым номером, понимаете?

– Первым? Но какой в этом смысл, Джулиан?! – профессор искренне не понимал.

– А потом стало поздно что-то менять, – продолжил Фелпс. – Я ошибался, очень сильно. И я ещё раз извиняюсь. Простите меня! Простите меня все.

Лаймс закрыл лицо руками, по всей видимости, испытывая стыд за своего воспитанника, которому верил, как самому себе. Предтечи смотрел на бывшего помощника профессора со жгучим презрением, а Саманта так и вовсе – с неприкрытой ненавистью.

– Значит вы внедрили к нам сразу двух «кротов»? – спросил у Кэссиди любящий полную ясность Артур. – И Фрэнка, и Джулиана?

– Так и есть, – поклонился довольный собой Кэссиди. – Причём они друг о друге не знали, прикиньте! У меня всегда есть запасной вариант, – многозначительно заявил гангстер. – Если бы рассекретили Фрэнка, то и хрен с ним, с торчком. А вот Джулиана потерять было бы жалко.

– Предатель. Такой же, как Фрэнк, ничуть не лучше, – сказала Саманта и, похоже, с ней были все согласны.

Пришедший наконец в себя профессор твёрдо произнёс:

– Я ничего не буду делать для вас, Кэссиди. Чем бы вы мне не угрожали.

Гангстер в ответ рассмеялся:

– И что? За вас это сделает Джулиан. Вас же, раз вы так настаиваете…

Кэссиди сунул руку за пазуху и вынул из-под пиджака пистолет – тяжёлую 92-ю «беретту». Оружие он направил на профессора.

Женщины завизжали. Артур и Альфред выкрикнули: «Нет!» и сделали по шагу вперёд, но это привело лишь к тому, что свои пушки достали и охранники.

– Стоять! – выкрикнул тот, что был без бороды.

Кэссиди наслаждался. Дуло его пистолета по-прежнему было направлено в грудь Лаймса.

– Я бы предпочёл этого не делать, профессор, – сказал гангстер, не спеша. – Так что даю вам шанс.

– Нет, – уверенно ответил Лаймс.

– Как хотите.

Кэссиди снял «беретту» с предохранителя. Женщины завизжали снова – ещё громче.

– Подождите! Пожалуйста! – выкрикнул Джулиан, встав между профессором и Кэссиди. – Мистер Кэссиди! Это сложнее, чем вы думаете. Я не знаю всего. Помощь профессора будет неоценима. У меня просто не хватит квалификации!

– Подучишься в процессе, – Кэссиди и не думал соглашаться.

– На это могут уйти месяцы, а то и годы! – воззвал Джулиан к тому, что, по его мнению, могло бы повлиять на бандита – к его алчности. – Вы что, согласны терять всё это время деньги?

Это помогло – улыбка с лица Кэссиди исчезла.

– А какая разница, если старый осёл все равно против? – процедил он со злостью, хотя руку с оружием всё же опустил.

– Я уговорю его, – пообещал Джулиан.

– У тебя ничего не получится, – ответил упрямый профессор.

– Я же говорил! – Кэссиди снова поднял «беретту».

– Профессор… – не сдавался Джулиан. – Бутч, дайте мне минуту!

Чернокожий мужчина, до этого не принимавший участия в разговоре, подошёл к Кэссиди и шепнул ему что-то на ухо. Кэссиди усмехнулся, и, после секундного раздумья, всё же опустил оружие.

Бандит кивнул в сторону Бенджамина Лаймса:

– У тебя одна минута. Вперёд.

Джулиан заговорил, обращаясь ко всем, но главным образом – к профессору:

– Я понимаю, что вы обо мне думаете. Я не знал, что это так закончится. Простите, мне очень жаль. Они говорили, что найдут других Предтеч, с которыми будут работать в этой лаборатории. Без насилия, по-честному. По такому же договору, как на «Розе», только с ними…

– Где я буду тебе их сейчас искать? – проворчал Кэссиди. – В списке, который Фрэнк выкрал с «Розы», не было никого ближе, чем на Аляске! А эти вот – прямо тут, готовенькие. И к тому же результаты были именно из их крови, а не чьей-то ещё. Так зачем рисковать, заменяя их другими? Скажи мне сам, как учёный, Джулиан.

– Что тебе обещали за это? – спросил Лаймс.

– Эту лабораторию, – ответил Джулиан. – И возможность ей руководить. Простите, это звучит глупо, но да – я на это купился. А потом меня стали шантажировать. Я пожалел об этом решении тысячу раз, я повторяю, но, что с этим делать сейчас?.. Я прошу вас, профессор, проявите благоразумие. Пусть и в плену, но это шанс сохранить то, над чем мы… над чем вы столько работали. И продвинуться дальше! А также, в конце концов, это возможность спасти свою жизнь. Не думайте, что он шутит.

Фелпс повернулся к Кэссиди, показывая, что говорит о нём.

– Я не шучу, – подтвердил тот.

– Я тоже, – ответил Лаймс. – И говорю вам совершенно серьёзно: ничто не заставит меня работать на преступников. Смерть? Поверьте, она ходит за мной с рождения. И я готов заплатить жизнью за свой выбор.

Бутч Кэссиди как будто только этого и ждал.

– Я понял, – произнёс мафиози. – Минута прошла, Джулиан. В сторону.

Так как Фелпс не исполнил просьбу немедленно, один из охранников оттолкнул его силой. Теперь между Кэссиди, вновь поднявшим руку с «береттой», и профессором не было преграды.

– Я прошу вас, не надо! – взмолился Джулиан. – Он может передумать позже! Без профессора мы не получим «Адеквата» никогда! Я не знаю и половины необходимого. Я клянусь! Не убивайте его…

Кэссиди будто оцепенел.

– Хорошо… – произнёс он наконец. – Он останется в живых. Но, если что, меня тронул не твой бабий скулёж, Джулиан. Меня убедила речь профессора. Вы говорили про свой выбор, профессор? Верно?

Лаймс неопределённо качнул головой.

– Ну что ж, выбирайте, – Кэссиди перевёл пистолет на группу Предтеч. – Я лично склоняюсь к одной из девчонок.

Бутч направил ствол на стоявших в обнимку Анну и Пэтти. От страха девушки прижались друг к другу ещё тесней и заплакали. Саманта тоже обняла их, а качок Альфред попытался их собой загородить.

– Что вы делаете? – выкрикнул Лаймс. – Не надо!

Кэссиди размышлял вслух:

– Крови в них всё равно меньше, чем в других. К тому же, зачем мне две одинаковые? Арни, веди их сюда!

Пока один из охранников – тот, что без бороды – вместе с Кэссиди держал на мушке Предтеч и профессора с Джулианом, второй, названный Бутчем Арни, схватил близняшек и грубо потащил к боссу.

– Перестаньте! – закричала Саманта.

– Мы ни в чём не виноваты! – крикнула Анна и её подхватила Пэтти, – За что?!

– Профессор! – выкрикнула и Оливия.

У Кэссиди ожесточилось лицо, улыбка окончательно перетекла в оскал. Он приставил оружие к макушке Анны.

– Ну, старый дурак? – обратился он к Лаймсу. – Ты уже выбрал? Левая или правая? Вы вообще научились их различать? Ты всё равно умрёшь следующим. Так что слишком можешь не терзаться – долго тебя совесть мучить не будет.

– Стойте! Стойте… Хорошо…

Лаймс сдался. Кэссиди застыл на секунду, потом медленно и длинно выдохнул:

– Другое дело.

Бандит заткнул пистолет за пояс и, как ни в чём не бывало, продолжил разговор с учёным:

– Это правильный выбор, док. Беритесь за свою работу как можно скорее. Лучше всего прямо сейчас.

– Это невозможно, – ответил Лаймс твёрдо.

Кэссиди закатил глаза и демонстративно положил ладонь на рукоять торчащей из-за пояса «беретты».

– Серьёзно? – протянул он с разочарованием. – Я думал, что этот вопрос мы только что решили.

– Нет, нет, всё в силе! – поспешил разъяснить профессор. – Но, спасибо вашему Фрэнку, мы все побывали в медикаментозной отключке. Сейчас в нашей крови, и в их крови тоже, – он показал на Предтеч, —огромное количество азота. Значительно выше нормы! Такая кровь непригодна. Прошло слишком мало времени, чтобы она пришла в порядок. Всё, что я могу сделать сейчас, – это подготовить лабораторию к будущим опытам. Хотя, благодаря Джулиану, я вижу, она и так, блестяще подготовлена.

Кэссиди, на чьём лице отражалось явное недоверие, пристально посмотрел на Джулиана.

– Да-да, профессор прав, – подтвердил тот поспешно. – Необходима передышка, думаю, ещё около недели. Пока очистятся клетки. И, кстати, – Фелпс сложил руки в умоляющей позе, – нельзя держать их в подвале. Это скажется на препарате. Участников эксперимента надо нормально кормить, поить, не позволять болеть. Всё это влияет на состав их крови, на их иммунитеты. Необходимы нормальные условия – примерно такие же, какие были на «Розе».

– Засунь их себе в задницу, свои вонючие условия, Иуда, – проворчала Саманта с громкостью, гарантирующей, что Джулиан её услышит.

Бутч обернулся к чернокожему мужчине и вопросительно посмотрел на него. Мужчина кивнул. Кэссиди устало улыбнулся, словно смиряясь с неизбежным.

– Хорошо. Я выполню все ваши условия, – сказал он, для важности покачивая «береттой», словно указательным пальцем. – Будете жить, как вип-постояльцы! – он рассмеялся. – Но для вас, док, я всё-таки найду работёнку, к которой вы с Джулианом приступите немедленно.

Кэссиди протянул руку, и в ней тут же оказалась рация – мужчина с серёжкой и крашеными волосами, весь разговор простоявший молча рядом со своим темнокожим коллегой, услужливо её подал.

– Это Бутч. Спустись, – сухо приказал Бутч кому-то по устройству.

Через несколько минут дверь лаборатории открылась, и перед Предтечами предстал предавший их Фрэнк. Судя по расслабленной походочке и блуждающей по лицу улыбке, он был в прекрасном расположении духа. Видимо, благодаря проданным в рабство коллегам по проекту, он окончательно решил все свои вопросы – финансовые, как минимум.

Увидеть Предтеч при этом он явно не ожидал.

– Бутч! Ты сказал, что мне не надо будет с ними встречаться! – скривился в кислой мине Ник, но затем, лыбясь во всю физиономию, помахал Предтечам раскрытой пятерней. – Всем привет! Как дела, бедолаги?

– Мразь! – выкрикнули хором Анна и Пэтти.

– Вот же ты гад, Фрэнк, – укоризненно пробасил Артур, а Альфред погрозил Фрэнку кулаком.

– С каким бы удовольствием я надрала твою убогую задницу! Мелкий, поганый… – начала Саманта, но не успела закончить эту недлинную в общем-то фразу.

С невозмутимым лицом Кэссиди, подняв пистолет, выстрелил Фрэнку в затылок. Ник рухнул на пол как подкошенный. Его узловатое худощавое тело дёрнулось в нескольких предсмертных конвульсиях, но быстро затихло – в луже тёмной крови, вытекающей сразу с двух сторон черепа: из входного и выходного пулевых отверстий.

По просторной лаборатории гуляло угасающее эхо выстрела. Поражённые Предтечи застыли на месте. Никто не проронил ни звука, лишь темнокожий и крашеный мужчины обменялись друг с другом понимающими ухмылками.

– Не хотелось быть следующим, кого он предаст, – как бы оправдываясь, сказал Кэссиди и ткнул носком туфли лежащее перед ним тело. – Молодец, что надел противогаз, когда травил своих друзей, Фрэнк! – пошутил он, скалясь. – У тебя-то кровь чистенькая. В точности как надо профессору!

Оливия поняла (и, надо думать, что все остальные Предтечи и профессор наверняка бы её в этом поддержали), что успела до смерти возненавидеть смех Бутча Кэссиди. Стоя над трупом хладнокровно пристреленного им мошенника, босс мафии вновь обратился к профессору. На этот раз без тени улыбки, жёстко выговаривая каждое слово:

– Выжмите его до капли, Бенджамин. А в перерывах можете попробовать снова надо мной посмеяться. Как вы поняли, хорошую шутку я ценю, как никто другой.

Глава 5. Вопросы

Когда Оливия Флоренс перестала выходить на связь, Теренс Фаулз – учитель той же школы, в которой она работала, а также её бойфренд, находящийся на стадии почти сделанного предложения руки и сердца – если и не впал в полномасштабную панику, то уж точно – серьёзно занервничал. Все её объяснения: куда, по какой причине и почему в такой спешке она вдруг исчезла, покинув Стивенс-сити – не выдерживали никакой критики.

Оливия якобы нашла выгодную работу у частного заказчика, требующую её постоянного присутствия на месте. Без выходных и школьных каникул. Чем это вообще могло быть? Частной школой в частной тюрьме? Прихотью некоего богатея, пожелавшего изучать историю начальных классов, не покидая родового поместья? Какие ещё тут могли быть варианты, кроме ещё более фантастических?

На все вопросы Теренса Оливия отвечала одно и то же: «не могу разглашать по условию контракта». Без дополнительных объяснений на исчерпывающую информацию это не было похоже вовсе, и Теренс ни за что бы не удовлетворился подобной отговоркой, если бы это не были слова самой Оливии. Не потому, что он не ставил всё ей сказанное под сомнение (не настолько он был наивен, и хоть и влюблён, но достаточно благоразумен), а потому, что, выдавая ему эти странные объяснения, Оливия явно намекала на то, что просто не может рассказать больше – сейчас. Но позже – он узнает всё. И Теренс, не произнося этого вслух, согласился ждать. К тому же он прекрасно знал, что Оливия не выносит, когда на неё давят – форсировать любые расспросы было опасно для отношений, которыми он дорожил.

Но хотя бы размышлять – о том, что всё это, чёрт его дери, значит – ему никто запретить не мог, не так ли?

Возможно, вся эта история была тесно связана с тем, что… Он не знал, как сформулировать это кратко, но вопросы без ответов копились в его мозгу задолго до исчезновения Оливии. Она, например, так и не рассказала ему, почему живёт одна. Почему никуда не ездит на Рождество. Почему не пишет и не получает открыток на праздники. Он не знал ни одного её школьного друга или подруги, даже не слышал о них. Никогда Оливия не вспоминала при нём о своём детстве: родителях, бабушках, дедушках – вообще о ком-либо из той жизни, которую она прожила до того, как они познакомились.

Вопросы… Сплошные вопросы.

Теренс Фаулз ненавидел вопросы – особенно те, на которые не получалось найти ответа. Пожалуй, именно это заставило его пойти в преподаватели. И, вероятно, именно поэтому игрой, которую он любил больше других, был маджонг. Каждая из фишек там совершенно точно имела свою пару. На каждый вопрос, другими словами, существовал ответ – надо было только найти его. Напротив всего на свете стоит что-то, состоящее с ним в неразлучной паре. Теренс верил в это. Восход и закат. Свет и тьма. Мужчина и женщина. Примеров вокруг было великое множество – мир создан бинарным, и это не просто так, в этом есть какой-то замысел. Находя этому лишнее (и крайне убедительное, на его взгляд) подтверждение, Теренс чувствовал себя целым, только когда рядом была Оливия. Когда он понял это окончательно, тогда и решил, наконец, сделать ей предложение. Их созданные друг для друга половинки должны были соединиться и создать этим нечто новое. Целое и невозможное друг без друга.

Семью.

Увы, в жениховские планы вмешался несчастный случай, приведший его на больничную койку. На Теренса напали уличные грабители, врезав ему по башке его же бутылкой вина – приготовленной для празднования помолвки. Слава богу, их спугнула Оливия, перед домом которой это произошло, и бандиты ретировались, не успев обшарить его карманы. В одном из них лежало приготовленное к предложению руки и сердца кольцо – фамильное, принадлежавшее бабушке Теренса. Он специально съездил за ним в Нью-Йорк – посередине рабочей недели, чтобы выходные провести с Оливией (он все-таки надеялся, что она не откажет) уже в качестве будущей супруги, в каком-нибудь живописном романтическом местечке.

Вместо этого уикенд он провёл в больничной палате, с перемотанным марлей кумполом, об который разбились не просто планы на выходные в виде бутылки шардоне (которого не было особенно жаль – Алки все равно не могут по достоинству оценить то, что когда-то делало вина, виски и коньяки чем-то особенным), но и планы на всю последующую жизнь. Оливия исчезла. И объявилась через неделю, по телефону – с нелепыми объяснениями и туманными намёками.

«Ничего, – убеждал себя Теренс. – Мы – фишки маджонг. А, значит, найдём друг друга. Обязательно. Рано или поздно».

Но её последний звонок… Это был ещё один вопрос – и, пожалуй, самый тревожный из всех. Кроме того, что Оливия неожиданно призналась ему в любви, о чём он, естественно, был счастлив узнать, она заявила, что едет к нему и, что скоро они встретятся, попросив в очередной раз набраться терпения и подождать. Полтора месяца ожидания явно тянут на то, чтобы понять – что-то пошло не так! Переполненная чаша весов с вопросами катастрофически перевешивала абсолютно пустую чашу с ответами. Больше Оливия не выходила на связь, и узнать о ней было не у кого. Не идти же в полицию?

Или идти?

А как ещё? Что-то же надо делать?

Теренс Фаулз решил подождать ещё пару дней, но – не более. Затем он начнёт бить тревогу. Пока же, наверное, стоит ещё раз поговорить с директором их школы – мистером Морпусом. Конечно, Теренс уже спрашивал его ранее: не известно ли ему что-то о новом рабочем месте Оливии Флоренс, покинувшей вверенную ему школу Стивенс-сити так внезапно? Но мистер Морпус ничего толком не ответил. По словам директора, «Оливия нашла место получше». Но «какое именно, он не в курсе». Хотя, «если дело повернётся так, что она вдруг вернётся», он «примет её обратно с распростёртыми объятиями».

Отчего-то, когда директор Морпус это говорил, он сильно потел и нервничал. Глаза его бегали, словно застигнутые в амбаре мыши, а руки без конца переставляли предметы на письменном столе. Ещё один вопрос? Вероятно, да. Но благодаря ему теперь было понятно, с чего Теренсу следует начать после установленного им самим срока для битья тревоги.

Два дня пролетели быстро. Теренс Фаулз заявился в кабинет своего школьного начальства, мистера Талбота Морпуса, без предварительной договорённости, просто подловив его на месте. Не слушая директорского лепета о его «занятости» и просьб «перенести встречу на более удобное время», Теренс плотно закрыл за собой дверь, после чего произнёс краткую, но весьма экспрессивную речь. В ней он твёрдо заявил, что сыт по горло враньём любого сорта и готов, презрев правила школьной субординации и корпоративной этики, отволочь мистера Морпуса за шиворот в полицейский участок – если тот немедленно не расскажет ему хотя бы часть чего-то, на чём не стоит яркое, светящееся всеми цветами радуги клеймо «Наглая Ложь!».

Пугливый от природы Талбот Морпус сопротивлялся недолго. Таинственным шёпотом он рассказал Фаулзу, что ему «звонили из правительства» и дали «определённые рекомендации по поводу мисс Флоренс». И что в последний раз он видел Оливию, когда она садилась в машину с правительственными номерами – в сопровождении двух явно имеющих отношения к государственной безопасности громил.

Было видно, что директор до чёртиков боится того, что разболтал слишком много и связанных с этим последствий.

– Теренс, я вас умоляю! Никому ни слова, не поднимайте скандала. А вдруг она – одна из этих… которые имеют отношение к Церкви!.. Например?.. И вообще – я уверен, что надо просто подождать. Всё образуется!.. – попросил директор на прощание.

Предположение о связи Оливии с Церковью Теренс всерьёз не принял – слишком это было нелепо, учитывая всё, что он о ней знал.

С другой стороны: а что он о ней знал на самом деле?

По утверждению директора, Оливия уехала с правительственными агентами. Куда? Учить истории администрацию Белого дома? Членов Конгресса? Самого президента? Вместо ответов его засыпало ещё большим количеством вопросов. Фишка маджонга, на которой стояло имя Оливии Флоренс, скрылась из вида окончательно, погребённая под новыми, только что выясненными фишками-обстоятельствами.

Теренс сидел в гостиной своего небольшого (на две спальни), но уютного домика на окраине Стивенс-сити и продолжал размышлять о том, что ему делать с поисками пропавшей невесты. В руках он держал кольцо, которое собирался вручить Оливии вместе с предложением руки и сердца. Мужчины передавали его своим невестам в их роду уже несколько поколений. Кольцо было довольно дорогое: золотое, с двумя сапфирами – розовым и прозрачным, – уместившимися между парой искусно переплетённых, украшенных миниатюрными серебряными лепестками стеблей роз. Два цветка, слившихся в единое целое силами любви, фантазии и мастерства ювелирного мастера.

Два.

«Я еду к тебе. Жди!..» – вновь прозвучали в памяти последние слова Оливии, сказанные в их коротком телефонном разговоре.

Вопросы. Сплошные, чёрт бы их побрал, вопросы…

В дверь неожиданно позвонили, оборвав воспоминания об этом последнем, одновременно самом тревожном и самом счастливом их разговоре.

Теренс поднялся с дивана и поспешил к двери, на ходу пряча кольцо в карман. На пороге стоял незнакомый высокий мужчина, в весьма идущем ему строгом костюме с галстуком.

– Мистер Джей Теренс Фаулз? – спросил мужчина с улыбкой примерно такого размера, что было непонятно: есть она на его лице или нет.

– Это я. Чем могу быть полезен?

Мужчина добавил улыбке полсантиметра ширины:

– Я хотел бы передать вам привет от мисс Оливии Флоренс.

Это было неожиданнее раввина на мексиканском дне рождения.

Теренс искренне обрадовался, но тут же сам себя остановил. Не слишком ли это было подозрительно? Времени после разговора с мистером Морпусом, по секрету рассказавшим о неких правительственных агентах, прошло совсем немного, и вот на его крыльце стоит некто, больше всего своим видом напоминающий именно агента правительства, и заявляет, что принёс привет от Оливии…

Как конфеты из порванной пиньяты, из Теренса посыпались полные тревоги вопросы:

– Серьёзно? Но кто вы? И где она? Почему и куда она уехала, вы знаете? Я могу с ней связаться? Вы можете мне объяснить, что вообще происходит?

– У неё неприятности, если честно, – мужчина погасил улыбку до минимума, теперь она выражала участие и озабоченность. – Я собираюсь ей помочь, но и мне, в свою очередь, нужна помощь. За ней я к вам и явился, мистер Фаулз!

С каждым словом незнакомца Теренс приходил во всё большую тревожность.

– Неприятности? Какие? – спросил он. – И всё-таки… Кто вы такой, сэр? Я не расслышал.

Мужчина вынул из внутреннего кармана пиджака служебное удостоверение сотрудника государственной службы безопасности.

– Меня зовут Томас Райли, – в удостоверении Теренс прочёл те же фамилию и имя. – Можно просто Том. Я работаю на правительство. Позвольте мне войти? Обещаю, я отвечу на любые ваши вопросы!

Громила с документами агента безопасности? Мистер Морпус, похоже, не врал. Теренсу ничего не оставалось, как, посторонившись, впустить в дом мужчину, представившегося Томасом Райли. Который, впрочем, был с ним совершенно откровенен: и Оливия, и кто угодно другой из Предтеч подтвердили бы – Томас Райли, или как они привыкли его называть, «агент Том», был вторым из пары приставленных к профессору Бенджамину Лаймсу государственных агентов. Первым же был «агент Майкл», и именно он пытался взорвать президента страны вместе с доброй половиной правительства и всеми обитающими на «Розе» Предтечами – включая разыскиваемую Теренсом Фаулзом мисс Оливию Флоренс.

Фишки маджонг определённо двинулись навстречу друг другу.

Глава 6. Том и Джерри

Агент Томас Райли уселся в предложенное хозяином кресло, с трудом уместив в него свои внушительные габариты. Сам Теренс cел сбоку – на низкий уютный диванчик, с которого обычно смотрел висящий напротив телевизор. Пространство между собеседниками занимал небольшой журнальный столик, заваленный непроверенными школьными работами, счетами, рекламными буклетами и другим бумажным мусором.

Теренс подумал было извиниться за беспорядок, но не стал. Какого чёрта? Сейчас не до этого. Он даже не предложил гостю ни чаю, ни кофе, никаких других обычных для выражения гостеприимства напитков. Впрочем, агент их, кажется, и не ожидал.

– Для начала расскажите мне, что вы знаете об Оливии, – сказал он, едва уселся в кресло.

Фаулз нахмурился.

– В каком это смысле? Вы обещали ответить на мои вопросы, но начинаете со своего?

Агент беззлобно усмехнулся:

– Хорошо. Тогда позвольте начать с самого главного. Оливия Флоренс – внучка Иуды Пилата. Наверняка вам, как человеку образованному, известного. Вы знали?

Это было всё равно что сказать: «Твой брат – Супермен, ты в курсе?» или нечто подобное. Конечно, Теренс этого не только не знал – он предположить подобного не мог.

Томас Райли, наблюдая, как лезут на лоб глаза хозяина дома, вкратце рассказал основное:

– Оливия – единственный оставшийся в живых потомок первого изменившегося. Вся остальная её семья, увы, на том свете. Были убиты, если выражаться точнее. До её матери, Клары, Церковь добралась во время третьей Ночи Проклятых. С тех пор она одна.

Теренс слушал Томаса Райли и волосы сами собой шевелились у него не только на макушке, но по всей поверхности тела. Оливия, его Оливия была внучкой внесённого во все учебники истории мира Иуды Пилата! Боже… Сколько же всего она вытерпела… Неудивительно, что она не отвечала ни на один из его дурацких вопросов.

– Правительство дало ей документы, образование, место работы, – продолжил рассказ агент. – Насколько я знаю, и имя, и место жительства ей пришлось менять не единожды – всякий раз, когда появлялись опасения, что к ней снова близко подобрались.

В общих чертах Томас рассказал Теренсу и о проекте «Адекват», а также о том, как в него попала Оливия:

– Я сам заезжал за ней в вашу школу и вместе с профессором Лаймсом уговорил участвовать в проекте.

Рассказать всё, что произошло с момента, когда Оливия появилась на «Розе», и до того, как выяснилось, что Предтечи с базы бесследно исчезли, было сложнее и заняло много времени. Теренс почти не перебивал, изредка уточняя детали – в основном те, что касались его отношений с Оливией: почему она так редко звонила, почему держала в тайне, что с ней произошло. Как ему ревниво показалось, несмотря ни на что, она вполне бы могла рассказать ему всё – рассчитывая при этом на полное понимание – и про себя, и про своё участие в эксперименте.

Том уловил настроение Теренса.

– Я бы на вашем месте не обижался, – произнёс он миролюбиво. – Поймите, вашу Оливию не раз пытались убить. А заодно и всех, кто был рядом с нею. Ничего вам не рассказывая, она вас защищала.

Это было слабым утешением, но многое объясняло, разрешая мучившие Теренса не первый день, и от души ненавидимые им, вопросы.

Про проект «Адекват» и нападение на базу, в котором едва не пострадал президент, Том поведал предельно скупо, честно предупредив:

– Не советую кому-либо это рассказывать, – добавил Райли. – Я совершаю должностное преступление, сообщая такую информацию гражданскому, так что – без деталей.

Теренс в ответ лишь саркастически хмыкнул, побоявшись, на самом деле, выразить возмущение более явным образом.

– Хотя, судя по тому, что произошло на «Розе», – совершенно правильно понял его агент, – информация давно утекла, и ею пользуются все, кому не лень.

Теренс Фаулз не совсем понимал, как на всё это реагировать – напуган он был и до того, как ему поставили в условие это обязательное молчание. Вспомнив про обязанности хозяина дома, Фаулз предложил наконец агенту «чем-нибудь освежиться». Агент выбрал чай, и собеседники сделали паузу, необходимую для приготовления напитка.

– Вы много рассказываете, но я так и не услышал, где сейчас Оливия и что с ней, – заметил Теренс, заливая положенный в кружку рассыпной чай кипятком.

– Это неизвестно, – ответил агент. – Но я думаю, что знаю, с чего начать поиски.

– Вы сказали, что ей нужна помощь.

– Определённо. Её похитили вместе с другими Предтечами и научным руководителем проекта – сразу после нападения.

Теренс несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоится – волна тревоги едва не вызвала у него слезы – расплакаться в присутствии брутального, преисполненного мужскими качествами агенте совсем не хотелось.

– Это ужасно… Похищена…

Агент молчал, тактично дожидаясь, когда Теренс справится с собой.

– Но почему вы пришли ко мне? Почему не обратитесь к своим коллегам? – задал Теренс справедливый вопрос. – Я всего лишь учитель – причём даже не физкультуры. Чем я могу помочь?

– Всё не так просто, – ответил Райли, приняв от Теренса кружку с горячим чаем. – Меня отстранили от расследования.

– Так, – протянул Теренс. – И почему?

– Полковник Маклиннер, мой непосредственный начальник, – сообщил агент, – на данный момент арестован по подозрению в организации покушения на президента. Его же обвиняют в похищении участников эксперимента и профессора Лаймса. Соответственно, моему слову сейчас никто не поверит. Удивительно, что я вообще на свободе.

– И в чём ваш план? – спросил Теренс. – Я всё равно не могу понять, почему вы пришли ко мне. Хоть и весьма благодарен за это. Всё, что от меня зависит для спасения Оливии я сделаю, но…

– Обратиться к своим я не могу и по той причине, что просто не знаю кому доверять, – сказал Райли. – Под подозрением действительно все. В предательство Маклиннера я, правда, не верю. Думаю, предатель до сих пор на свободе.

Теренс слушал со вниманием – агент говорил с болью, он явно переживал за то, что случилось, до глубины души.

– Если я обращусь официально со своими подозрениями… – продолжал агент. – Я знаю процедуру: сначала пойдут бумажные оформления, запросы на высшие уровни. И каждый кабинет, в котором будет поставлена очередная печать, – это риск нарваться на шпиона.

Агент Райли поставил на стол кружку, не сделав ни одного глотка, и пристально посмотрел Теренсу в глаза.

– А также – это ещё и время. Как это ни парадоксально, сейчас мне легче действовать в одиночку. На этой стадии – точно. Сейчас, когда все думают, что я вышел из игры, – тем более.

Вопросов у Фаулза всё ещё было много.

– Почему вы это делаете? Строите карьеру? – спросил учитель прямо, не отводя взгляда.

– Нет, – агент вздохнул. – Для меня это личное. На «Розе» убили моего напарника. А рядом с его телом обнаружили дистанционный пульт от взрывателя. Я думаю, Майкл предотвратил покушение на президента ценой своей жизни. Но его тут же убили – снял неизвестный снайпер. Впрочем, насколько неизвестный… – он горько усмехнулся. – У меня есть кое-какие подозрения. Расскажу о них позже.

– Сожалею о вашем напарнике, – сказал Теренс. – Но всё-таки… Чем я могу быть полезен? Может, всё же лучше обратиться к спецслужбам? Вы сказали, что собираетесь справиться один, но это…

– Я сказал «в одиночку», а не «один», – поправил Райли.

Агент встал с кресла. Фаулз тоже поднялся. Райли положил свою огромную ладонь на щуплое плечо школьного учителя и вновь заглянул ему в глаза – доставая взглядом до самого сердца.

– Мне нужна твоя помощь, Теренс, – негромко, но весьма убедительно произнёс агент. – На кону девять жизней. И одна из них – твоей Оливии.

– Конечно… – сглотнув комок в горле, выговорил Теренс. – Вы можете на меня рассчитывать. Я сделаю всё, что нужно.

– Спасибо, – агент крепко пожал ему руку. – Я был уверен, что ты не откажешься. Оказаться правым – всегда приятно.

Учитель скромно улыбнулся, слова агента ему польстили.

– С чего мы начнём, мистер Райли, сэр?

– Раз уж на то пошло, – сказал Райли, – начнем с того, что зови меня, как напарника, Теренс. Просто Том.

– Разумеется. Только Теренс – это моё второе имя. Первое – Джеральд, – сказал Фаулз. – Если хотите, называйте меня Джерри.

Том на секунду завис.

– Лучше оставить как есть, Теренс, – произнёс агент с вернувшейся на лицо то ли существующей, то ли нет улыбкой.

Глава 7. Чёрный доктор

Предтечи, подавленные судьбой Фрэнка, послушно следовали всем указаниям Бутча и его головорезов, которые вытолкали их из главного зала лаборатории в застеклённое помещение – по всей видимости, предназначенное для рабочих собраний и пауз на кратковременный отдых. Там был большой, человек на пятнадцать, конференц-стол, с десяток простеньких стульев, белая доска на высокой треноге для презентаций и разборов полётов (в этом Кэссиди скопировал условия «Розы» тоже) и пара компьютеров. Отдельно, через проход, но в том же помещении, располагалось нечто вроде мини-кухни, оснащённой небольшой кофе-машиной, микроволновкой, двухкамерным холодильником, шкафчиками с посудой и другой кухонной утварью. От остальной территории лаборатории всё это было отделяла невысокая, не выше полутора метров, стена, переходящая в прозрачные стеклянные секции до самого потолка.

– Садитесь, – приказал Кэссиди.

Предтечи расселись за столом, опустив взгляды. Проявленная их похитителем животная жестокость сработала – лишила их сил к сопротивлению. К тому же сквозь стеклянную перегородку Предтечи видели, как оставшиеся в центральном зале лаборатории охранники занялись телом Фрэнка: сейчас они деловито обшаривали карманы уже снятой с него одежды. Смотреть на это было невозможно.

Вместе с Кэссиди в «аквариум» зашли и загадочный чёрнокожий мужчина со своим странным ассистентом. Несмотря на то, что одеты эти двое были в лабораторные халаты – словно учёные, к которым Предтечи привыкли на «Розе», – всем своим видом и поведением они излучали опасность, учёным совершенно не свойственную. Очевидно, этому способствовали пистолетные кобуры, выглядывавшие из подмышек каждого из них: халаты они носили, в противоречие правилам безопасности, расстёгнутыми – то ли, чтобы иметь возможность быстро выхватить оружие, то ли просто потому, что такая одежда была для них непривычна.

Кэссиди представил странную пару Предтечам.

– Я не такой доверчивый, как вы, профессор, или ваш дурак Маклиннер, – начал Бутч издалека. – Вы проспали сразу нескольких агентов в собственной лаборатории. У меня такого не будет. Вот, познакомьтесь со своим «научным руководителем».

Кэссиди указал на темнокожего мужчину.

– Его имя Сэмюель, но мы зовём его Чёрным доктором или Чёрным Сэмом, – продолжил он. – Его вы будете видеть гораздо чаще, чем меня. Он ваш коллега, профессор. Разбирается во всей этой мути. Так что назначается тут самым старшим.

Темнокожий мужчина стоял, не шелохнувшись, взирая на Предтеч холодным непроницаемым взглядом. Глаза его, застывшие в полусонном состоянии, выдавали в нём Ника – впрочем, вряд ли высокой категории. Одновременно в них была заметна и некая живость ума – он явно не был у Кэссиди рядовым подручным.

– Хотите знать, почему Сэма зовут Чёрным доктором? – спросил Бутч Кэссиди. – Не потому, что его кожа такого цвета. Его душа, поверьте, куда чернее всей Африки вместе взятой. Возможно, даже – такая же чёрная как у меня! Не советую это проверять – будете жалеть потом всю оставшуюся жизнь.

Кэссиди хлопнул по плечу представленного помощника и перешёл к его вертлявому, крашеному напарнику:

– Следующий, кого вы должны будете слушать, – это Морис. Сэм представит его лично, вместе со всем остальным, что захочет вам сказать. Прошу!

Чёрный доктор заговорил, не меняя бесстрастного выражения лица и холодности взгляда.

– Я не буду изображать с вами ни друзей, ни коллег, – голос у него оказался под стать внешности: такой же холодный и такой же опасный. – Помните об этом. Моё слово тут – закон. Если вам что-то нужно, составляете список и передаёте мне. Если вы делаете что-то, что создаёт проблему для меня или для мистера Кэссиди – я говорю об этом Морису. И, поверьте мне на слово: вы не захотите ни видеть, ни слышать, ни даже знать, как Морис решает проблемы мистера Кэссиди.

Крашеный Морис на этих словах хищно улыбнулся, а глаза его затуманила поволока – словно он только и мечтал, как бы добраться до кого-нибудь из провинившихся и применить на них свои умения «решать проблемы». Психопат – определил бы его любой медик, знакомый с введением в начальный курс по психическим патологиям.

Затем Чёрный доктор обратился лично к Лаймсу:

– Предупреждаю вас, профессор, и надеюсь, мне не придётся это повторять. Я прекрасно владею теоретическими знаниями. Не стоит даже пробовать. Допустим, вам удастся сделать облако фенила или какого-нибудь другого яда. Допустим, вы даже убьёте меня и других охранников – и каким-то образом не погибнете сами. Дверь в лабораторию будет всегда заперта, вам не выйти. Дверь дальше по коридору заперта тоже, а за ней – пост вооружённой охраны. Они видят вас по камерам и будут тут спустя минуту. Советую никому из вас даже не думать об этом. Просто делайте свою работу. Сосредоточьтесь на этом – мой вам совет.

Речь Чёрного доктора повергла Предтеч и Лаймса в окончательное уныние – всё, что было сказано, было сказано так, что лишало последних сил не то что к сопротивлению, но к самой надежде на него.

– Вопросы? – спросил Чёрный Сэм, подытоживая

– Мы здесь навсегда? – спросил Артур.

– Спросите профессора, – ответил за Чёрного доктора Кэссиди. – Если у него получится сварганить рецепт, который даст мне то, что нужно – можем поговорить.

– Что, отпустите нас по домам? Не особенно верится, – мрачно произнесла Саманта.

– Зависит от многих вещей, – согласился Кэссиди. – Но кто знает? Сами видите – я человек настроения!

Кэссиди опять расхохотался, и в этот раз по его смеху можно было заметить, что он несколько утомился их долгой беседой – по крайней мере, так показалось Оливии. Она оказалась права: встреча действительно подошла к концу.

– Последнее, что хочу сказать, – сказал Кэссиди, уходя. – Джулиан, с этой минуты ты присоединяешься к своим товарищам. И живёшь тут, не покидая лабораторию.

Лицо предателя, сидевшего с остальными заложниками за столом, вытянулось.

– Как? – пролепетал он. – Но вы же говорили…

– Я передумал, – Бутч безразлично пожал плечами. – Тебя пока особенно не таскали на допросы – в связи с тем, что произошло на базе. Числишься пострадавшим и всё такое… Но со временем дойдёт очередь и до тебя. Я не могу рисковать. Здесь тебе будет лучше. Хочешь поспорить?

Не дожидаясь ответа, Кэссиди покинул лабораторию.

– Добро пожаловать в команду, кусок дерьма, – от души позлорадствовала Саманта. И все остальные Предтечи её сарказм, безусловно, разделили – это было видно по брошенным на Джулиана презрительным взглядам, от этого удержались только профессор и Джим.

Чёрный доктор объявил, что работа начнётся с завтрашнего дня, и счёл уместным снова обратиться к Лаймсу.

– Кровь Фрэнка я подготовлю сам, – «милосердно» предложил он. А затем – и действительно проявил некое подобие настоящего милосердия, заметив:

– И не вините себя в его смерти. Бутч избавился бы от этого дурака в любом случае. Вы же в курсе, каким был Фрэнк?

Профессор, естественно, не ответил.

– Не повторяйте его ошибок, – посоветовал Лаймсу его новоиспечённый «босс». – Оставайтесь нужны мистеру Кэссиди – и проживёте чуть дольше.

Глава 8. За столом

Предтеч «попросили» подождать, пока для них не приготовят комнаты, предложив на выбор: вернуться в подвал, к ведру и матрасам, или же смирно посидеть тут, в компании кофе-машины и набитого снэками холодильника. Предтечи выбрали кофе-машину. Как выяснилось, многие проголодались – и неудивительно: визит Кэссиди сбил устоявшийся распорядок дня, заменив Предтечам завтрак и ланч экскурсией по клонированной лаборатории.

Артур и Альфред накинулись на сэндвичи, Саманта и близняшки нашли готовые салаты. Профессор перекусывал чем-то молочным – вроде йогурта, и даже Джим, сосредоточенно всматриваясь в одному ему видимую даль, неспеша жевал зерновой питательный батончик.

Без еды, погруженная в свои мысли, сидела только Оливия. Это заметил профессор.

– Оливия, поешьте, – подсел он к ней. – Нам всем нужны силы.

Но зря. Как всегда в подобных ситуациях, Оливии казалось, что весь мир сходит с ума – и только она одна это замечает.

– Вы что, не понимаете, что произошло? – заводясь, сказала она. – Вы серьёзно готовы устраивать пикник? Сейчас?

– Мы не ели целую вечность, – пробасил через набитый рот Артур. – С утра.

– Расслабься, – хором предложили Анна и Пэтти.

– А что ты предлагаешь? Устроить голодовку в знак протеста? – спросила и Саманта, закидывая ноги на стол и устраиваясь поудобнее.

Оливию такая реакция только подстегнула.

– Я предлагаю раскрыть, наконец, глаза! – Флоренс резко поднялась со стула. – И подумать уже, что делать дальше!

– Натощак это, по-твоему, лучше? Не согласен, – пошутил Альфред и, редкий случай, остальные поддержали его одобряющими улыбками.

– Послушайте… – Оливия не сразу нашла слова. – Это какое-то безумие… Я не знаю, как вы, а я так больше не могу. Мы и так никогда не принадлежали сами себе. Всю нашу жизнь на нас и наши семьи велась охота. Для чего мы с таким трудом выжили? Для того, что попасть сюда и устроить этот грёбаный фуршет? Поверить не могу, что меня одну волнует, что с нами будет дальше!

Ближе всех к Оливии стояли близняшки.

– Сестрёнка, успокойся, – сказала Анна, обращаясь так к Флоренс.

– Конечно, нас всё это волнует, – добавила Пэтти.

– Но что толку закатывать истерики?

– Возьми с тунцом, вполне приличный!

Пэтти протянула Оливии сэндвич, но та с раздражением оттолкнула её руку.

– Ясно, – прокомментировала Саманта. – Она не заткнётся, пока не выговорится. Ну, валяй!

Оливию всегда угнетало обращённое на неё внимание. Никогда она не пыталась оказаться в его центре, хотя обстоятельства её уникальной судьбы к этому только подталкивали, но сейчас промолчать просто не могла. Флоренс заговорила настолько пылко, насколько ей это было доступно:

– Вы что, не понимаете? Нас будут держать тут до самой смерти! И, если уж на то пошло, смерти Фрэнка мы, скорей всего, будем ещё завидовать – как неожиданной и безболезненной. Я что, одна видела это без конца ржущее чудовище с его подручными психопатами?

– Нет, его заметили и мы, – едко ответила Саманта, от слов Оливии заметно помрачневшая – видимо, какие-то из них до неё достучались.

– Он же сказал… Как там было?.. – морща накаченный лоб, попытался вспомнить Альфред. – Если профессор достигнет нужного результата, то нас могут и отпустить.

– О господи… – закатила глаза Оливия. – Кем надо быть, Альфред, чтобы в это поверить?

Лица остальных Предтеч тоже стали заметно кислее. Жевать прекратили все, даже Артур.

– А что касается профессора… – Оливия обернулась к Лаймсу. – У нас… Я не знаю, я говорю сама о себе… У нас только начала складываться нормальная жизнь! Появились какие-то планы, похожие на те, которые есть у обыкновенных, нормальных людей. Мы стали жить не только нашим ужасным прошлым, не только сиюминутным настоящим – мы стали задумываться о будущем! У нас появился шанс стать нормальными. Такими как все. И тут появились вы…

– Оливия… – профессор попробовал ответить, но Флоренс не позволила.

– И всё это вы разрушили! Неизвестно во имя чего! – продолжила она с жаром. – Вы говорили про счастье всего человечества, но не сказали, что нам придётся заплатить за него своими жизнями.

– Я не представлял, что это зайдёт так далеко, – поникший Лаймс и не думал делать вид, что не согласен с обвиняющей его Оливией. – Вы правы, тысячу раз правы! Я никогда себе этого не прощу.

– Не сомневайтесь, я вам этого не прощу тоже! – Флоренс не тронули слова профессора. – Как и вашему полковнику. На «Розе» мы были почти что в рабстве, теперь же мы и вовсе – в руках маньяка, без единого шанса на спасение. Уже сейчас можете считать себя мёртвыми. Приятного аппетита!

Не выдержав, Оливия отвернулась к стене и заплакала.

Предтечи молчали. Никому больше не хотелось отшучиваться.

– Оливия права. Нас отсюда не выпустят, – сказал Артур и, единственный из всех, вернулся к еде – с виноватым видом тихонько откусив от очередного сэндвича.

Профессор всё-таки собрался и решил ответить.

– Простите вы меня или нет – для меня очень важно, можете не сомневаться, Оливия. Но я готов к тому, что этого никогда не случится. Я заслужил это. Если это поможет, я готов просить прощения у каждого из вас каждую секунду оставшейся мне жизни.

– Да ладно, док… Вы ведь действительно как лучше хотели, – произнёс самый миролюбивый из Предтеч – Альфред. Впрочем, и по лицам других было видно, что вряд ли кто-то собирается обвинять старика так же жёстко, как Оливия. – Я, например, не в обиде.

– Спасибо, Альфред, – поблагодарил Лаймс. – Оливия права и в том, что доверять преступнику, хладнокровно убивающему людей, ни при каких обстоятельствах не стоит. Но всё же, должен заметить: главное – мы живы. Как всё повернётся в будущем, никто не знает. Нам надо сохранять хладнокровие. И надеяться на удачу.

– А в этом – прав профессор, – сказал Артур, прожёвывая сэндвич.

Флоренс утёрла слезы, приступ истерики прошёл.

– Если кто-то и должен просить прощения, это не вы, профессор, —внезапно вступил в разговор Джулиан.

– Гляньте, кто открыл рот! – протянула Саманта.

– Я понимаю, что вы обо мне думаете, и какие чувства испытываете. Могу лишь повторить – то же, что сказал профессор. Я совершил ошибку, горько об этом сожалею и сам никогда себе этого не прощу.

Саманта фыркнула:

– Вот это лично меня волнует меньше всего. Ублюдок! Можешь хоть повеситься, как Иуда – от меня тебе никакого сожаления вовек не дождаться!

Альфред приложил руку к сердцу – для пущей искренности – и сказал:

– На самом деле, Джулиан. То, что ты сделал… Я не знаю…

– Я согласен. Я со всем согласен, – поспешил заверить молодой учёный. – Я заслужил такое отношение.

– Джулиан… – сказал Лаймс. – Вы ещё молоды. Постарайтесь сделать из того, что случилось, правильные выводы.

– Ушам не верю, – воскликнула Саманта, гневно качнув афро. – Док, да вы блаженный! Вы что, поверили в этот спектакль? Да Кэссиди нарочно его тут оставил, чтобы он за нами шпионил!

– Клянусь, что нет! – взмолился Фелпс.

– А мне навалить огромную кучу на все твои клятвы… – отчеканила Саманта в ответ абсолютно в своём духе.

Предтечи принялись горячо обсуждать степень искренности раскаяния Джулиана. К Оливии, не участвующей в этом, незаметно подошёл Джим. Он тронул её за плечо, обратив на себя внимание, и протянул батончик с мёдом и злаками. Поколебавшись, она приняла его, кивнув в знак благодарности. Похоже язвительная Саманта была права на её счёт: накопившимся переживаниям просто был нужен выход. Теперь же можно было действительно заняться чем-то, что имело смысл. Подкрепиться и с новыми силами думать: что делать дальше?

«Уничтожив» Джулиана, какое-то время Предтечи в мрачном молчании утоляли голод. Желание разговаривать и как-либо обсуждать случившееся пропало. Молчание нарушила привычная возмутительница спокойствия в их сложной компании.

– Док, а почему Кэссиди отдельно выделил Оливию? – спросила Саманта, до этого времени мрачно размышлявшая о чём-то про себя, по привычке скрестив руки на груди и закинув ноги на столешницу. – Она чем-то нас лучше? Чёрт, по большому счету мы ничего друг о друге не знаем…

Лаймс взглянул на Оливию, словно спрашивая на что-то разрешения. Оливия никак на его взгляд не отреагировала.

Профессор в задумчивости потёр лоб:

– Действительно… Больше нет смысла скрывать от вас сведения друг о друге. Если желаете, давайте познакомимся ближе. Никто не против? Оливия, я главным образом спрашиваю вас.

Оливия ответила правду:

– Мне всё равно. Делайте, что хотите.

Остальные Предтечи просто пожали плечами.

– Отлично, – профессор Лаймс, можно сказать, даже обрадовался. – Надеюсь, это нас сплотит, и это сейчас нам крайне необходимо. Ну-с, кто начнёт?

Глава 9. Знакомство по-новому

Предтечи действительно мало что знали друг о друге. На «Розу» их доставляли по отдельности, договариваясь с каждым индивидуально. Познакомились они уже на месте – и довольно формально: кроме имён и самых общих деталей биографии (и то большей частью выдуманных агентами ФБР и Национальной безопасности), они о себе не сообщали. Что, в общем, отлично укладывалась в рамки их обычных жизненных правил – с рождения скрываясь от Церкви, объявившей их особыми врагами человечества, подверженных немедленному уничтожению, Предтечи привыкли держать в тайне любые сведения о себе. Но нынешняя ситуация выходила за рамки обычного. Вопрос наблюдательной Саманты, заметившей особое отношение Кэссиди к Оливии, требовал разъяснений. И справедливо разрешить его можно было только одним способом: перезнакомиться заново – на этот раз без придуманных фэбээровцами легенд.

Первым вызвался рассказать о себе Альфред.

– Меня зовут Альфред, фамилия – Макслоун, – сказал он, выйдя на середину кухни, словно артист на сцену. – Я… Простой парень. Спортсмен. Из Вайоминга, кому интересно. Родаки живут там же, начиная с первых нападений. Вы сами знаете, в нашу глушь Церковь особенно не совалась. Так что… Просто жил и жил, пока не явились правительственные агенты. Честно говоря, не знаю, что ещё добавить. Спрашивайте!

Макслоун, надо сказать, мало кого интересовал и до этого, так что ни одного вопроса не последовало.

– Молодец, Альфред, спасибо, – похвалил его Лаймс. – Давайте, кто следующий?

Близняшки, синхронно взглянув друг на друга, сказали:

– Анна и Пэтти Смит. Мы сёстры.

– Шутишь? – дурачась, округлила глаза Саманта. – Никогда бы не подумала!

– Бабушку и дедушку, Предтеч по маминой линии, убили в первую Ночь Проклятых, – проигнорировав шутку, продолжили близняшки, по привычке говоря то хором, то строго по очереди. – Мать с отцом еле унесли ноги во вторую. Чтобы им легче было в бегах, их уговорили нас отдать. Росли сначала у родственников, потом в детдоме. Потом нас удочерили.

Типичная судьба детей и внуков многих Предтеч, отметила про себя Оливия. В самом начале Изменения и до недавнего времени от появившихся на свет Алков и Ников отказывались довольно часто.

– А теперь Артур, – предложила Анна, чего хватило, чтобы толстяк покраснел.

– Артур Киркхауз, – произнёс он, заметно волнуясь. – Не знаю, что вам рассказать. Всё то же, что раньше… У нас семейная ферма – недалеко от границы с Мексикой. Дед переехал туда после первой Ночи Проклятых, с тех пор мы там и живём. Хотел помочь семье заработать денег на настоящее ранчо. Надеюсь, правительство сдержит обещание и выплатит наши деньги хотя бы родственникам. Как вы думаете, профессор?

Профессор ответил неопределённым жестом, который можно было понять и как «непременно», и как «откуда мне знать».

– Хорошо бы, – ответил за него Макслоун с мечтательным вздохом.

– Саманта? – продолжил Лаймс.

– Сначала она, – не разнимая скрещённых на груди рук Саманта кивнула на Оливию.

Флоренс не стала противиться.

– Оливия Флоренс, – представилась она. – Внучка Иуды Пилата.

Тишина, повисшая в комнате секунды на три-четыре, сменилась многоголосым изумлением:

– Что-о?!

– Она не шутит?

– Ни хрена себе!

– Надо же, а я к ней подкатывал! Как простой смертный! – присвистнул впечатлённый Альфред Макслоун.

Подождав, пока стихнет шум, Оливия продолжила:

– До двадцати лет пережила четыре покушения. От рук Церкви в семье погибли все. До последнего времени жила в Стивенс-сити, штат Северная Вирджиния. Работала учительницей… Пока не появился профессор с предложением спасти всё человечество. Достаточно?

– Какое тут может быть «достаточно»? Ты внучка Иуды Пилата! – воскликнула Саманта. Она села на перевёрнутый вперёд спинкой стул и наклонилась в сторону Оливии.

– Спрашивай, – предложила Флоренс. – Что тебя интересует? Каково это, когда твоя прабабка убивает твоего деда? Или когда твоя мать умирает у тебя на руках? Что тебе любопытнее?

– Полегче! Я же не знала… – Саманта пошла на попятную. – Просто очень уж неожиданно. Верно?

– Что есть, то есть, – сказала Пэтти, а Анна добавила: – Ты рок-звезда!

Оливия приняла сомнительный комплимент молча. Пока кто-нибудь, типа Альфреда, не сказал очередной неловкости, Лаймс двинул разговор дальше:

– Саманта, пожалуйста. Теперь ваша очередь.

– Ок, – на этот раз она не стала спорить. – Откровенность за откровенность. Я из Чикаго. Фамилия – Олсон. От родителей ушла подростком и, поверьте, на это были причины. Все бабки, которые государство давало нам на то, чтобы мы прятались от Церкви, предки спускали на наркоту и бухлишко. Не скажу, что сильно от них отличаюсь. Попробовала всякого. В какой-то момент даже побывала на зоне. Моя дочь, про которую вы знаете… – Саманта сделала паузу на вздох, глаза её погрустнели. – Моя дочь раскусила, кто я на самом деле. И не желает со мной общаться ни в каком виде. Вот для чего мне нужны были эти поганые бабки. Я попросила бы у неё прощения, увезла бы её куда-нибудь и обеспечила новую жизнь. Такую, какой у неё никогда не было.

В помещении «аквариума» повисла тишина. Представление Саманты было самым откровенным и неожиданным из всех – для столь циничной, полной сарказма персоны.

– Ну вот… Теперь вы знаете друг о друге больше, – подытожил Лаймс. – Надеюсь, это поможет нам…

– Постойте… – подал голос Артур с теперь уже известной фамилией – Киркхауз. – А Джим?

Как всегда о незаметном Духе, хоть он и не делал ничего, чтобы этой незаметности добиться, забыли. Про себя Оливия отметила, что, пожалуй, он был единственным, про кого ей действительно было бы интересно что-то узнать. При побеге с «Розы» он серьёзно удивил всех, проявив себя настоящим лидером, в одиночку нашедшим единственно верный путь к спасению от смерти.

– Да-да, Джим! Расскажи-ка о себе тоже! – поддержал Артура Альфред.

Дух спокойно и размеренно заговорил:

– Моя фамилия – Коллинз. Когда я родился, мои родители состояли в рядах Церкви. Были осуждены за участие в Ночи Проклятых. Отсидели свой срок. На данный момент – мертвы. Я вырос в приюте Церкви.

Предтечи получили новую порцию изумления, пусть и не такую внушительную, как в случае с Оливией.

– Сюрприз за сюрпризом! – воскликнул Альфред.

– То есть ты, Предтеча, родился и жил в Церкви? А почему они тебя не… – спросила Саманта, заменив последнее слово красноречивым жестом – провела большим пальцем по горлу.

– Сначала они не понимали. Думали, я просто странный, – ответил Джим. – О Духах тогда было мало известно, а я ведь был одним из самых первых. Что со мной делать думали всем приходом. Решили оставить в живых и воспитать в лоне Церкви. В семнадцать лет я сбежал.

– То есть тот, кому Церковь промывала мозги с самого детства, вдруг от неё отрёкся? – Саманта Олсон не унималась. – Мы должны этому верить?

– Ты что? Думаешь, что Джим… – попробовал встать на сторону Духа Артур. – Такого не может быть.

– На серую мышь, грохнувшую полбазы морских пехотинцев, тоже никто не думал, – упомянула Саманта события, уничтожившие проект «Адекват».

– Но ведь именно Джим спас нас на «Розе», – за Духа заступились и близняшки.

– И что? – Саманту было не сломить. – Это же Дух! Он вообще мог преследовать какие-то свои цели.

Оливия тоже было собралась сказать что-нибудь (ещё не зная что), в защиту Джима, но этого не потребовалось.

– Так и было, – он неожиданно подтвердил слова Саманты. – Я просто сдержал клятву, которую дал сам себе.

– И какую же? – в раздражении Саманта поднялась и воткнула руки кулаками в талию. – Что за привычка у вас Духов, по каждому вопросу тянуть кота за яйца!

– Я поклялся никогда не оказываться на стороне тех, кто убил моих родителей, – ответил Джим.

После этих слов Дух закрыл глаза. Неким непостижимым образом Оливии – и не только ей, всем – стало понятно, что больше он не проронит ни звука. Флоренс смотрела на Джима Коллинза с искренним сочувствием. Честно говоря, он и раньше ей нравился, и не только потому, что благодаря ему им всем удалось спасти свои жизни. От Джима исходили свойственные Духам уверенность и спокойствие – такие дефицитные в их трагически сложившихся жизнях. Чисто по-женски Оливия, всю свою жизнь нуждавшаяся в защите, ценила эти качества в мужчинах, и машинально отмечала внутри себя интерес к тем из них, рядом с кем чувствовала себя спокойнее. Теренс был тоже из таких, но, положа руку на сердце, с Духом ему, как представителю Ников, сравниться было трудно.

– Ну и компашка у нас, – пробубнила Саманта, подводя черту. – Хоть сериал снимай.

– Я повторю то, что уже говорил, – сказал Лаймс. – Главное, что мы живы и у нас есть надежда. Мы ещё можем выиграть. Или, как минимум, побороться за свою судьбу.

Глава 10. Судьба проигравших

– Раковые, поражённые болезнью клетки хотят жить не меньше здоровых. И они так же готовы биться за жизнь, они так же стремятся оставить после себя потомство, для которого сделают всё, чтобы занятое ими тело, которое они – искренне! – считают «своим», обеспечило им максимально долгое, сытое, безоблачное будущее…

Великий Отец произносил свою речь в звенящем напряжением безмолвии. Его голос, твёрдый и густой, заставляющий внимательно ловить каждое произнесённое им слово, гулко разносился по высокому залу церемоний, покрывая доверенное ему пространство до последнего сантиметра. Архонты – три женщины и семеро мужчин, облачённые в тёмно-бордовые бархатные мантии с капюшонами – сидели перед говорящим полукругом и слушали его, замерев.

Сам Великий Отец был одет в подобное же одеяние, но с оторочкой рукавов и капюшона золотым позументом. Архонты восседали на массивных, старинных, как минимум полуторавековых, деревянных стульях, с высокими, уходящими вверх спинками. Великий же отец расположился в кресле – ещё более массивном и ещё более старинном. Стояло оно пусть и на небольшом, но символически значимом возвышении – сантиметров на десять выше уровня пола, – располагая сидящего в кресле выше остальных участников Великого ареопага. Кто из присутствующих был главой Церкви в звании Верховного архонта, а кто рядовым участником заседания, было понятно с первого взгляда. В правой руке Великого Отца были зажаты затёртые деревянные чётки – тёмного вишневого дерева, с маленьким деревянным крестиком сбоку, – с которыми он почти никогда не расставался. Особенно – в ответственные минуты жизни.

– Можем ли мы винить их за это? – продолжал Великий Отец риторические размышления о «раковых клетках». – Нет, братья и сёстры. В этом не будет никакого смысла. Они такие, какими их создали – без их ведома. Примем это с покорной мудростью. Стоит ли пытаться перетянуть их на свою сторону? Сторону «здорового организма»? Тот же ответ. Это бессмысленно и не является вопросом переубеждения. Это – гораздо серьёзнее!

Великий Отец повысил голос, и некоторые из архонтов, не выдержав, заёрзали. Вступительная речь подходила, наконец, к ключевому моменту: зачем на самом деле их сегодня тут собрали? Вот что было важным – и отнюдь не риторическим – вопросом. Обычно ареопаг заседал в накинутых на головы капюшонах, исключение составляли голосования высшего уровня, а сегодня их ожидало именно оно. Когда-то, при выработке ритуального кодекса заседаний, это было признано символически верным: самые важные вопросы обсуждать с открытыми лицами, демонстрируя таким образом открытость и искренность своего выбора – перед лицом собратьев и, разумеется, самим Господом. Сегодня повестка, требовавшая голосования, была очевидна, и точно относилась к числу наиболее важных. Два стула из двенадцати, которые прежде, совсем недавно, занимали архонты Раферти и Доусон, были пусты. И остальных участников Великого ареопага это наводило на весьма мрачные мысли: по всей видимости, сегодня они должны будут сделать выбор, связанный с судьбой их недавних коллег. И выбор этот, скорее всего, будет крайне тяжёлым. Но насколько именно? Архонты пытались отгадать это по речи Великого Отца. Есть ли у серьёзно проштрафившихся перед ним Раферти и Доусона хоть какие-то шансы?

– Выбор! – продолжил глава Церкви на новом, более громком уровне звука. – Выбор простой, но не оставляющий сомнений в том, что он должен быть сделан каждым. Или мы – вся жизнь, что есть на Земле, в её теле, созданном Господом, под небесами её, в водной толще её, – или они! Порождения иной силы! Убивающей нас своим желанием жить, плодить в нашем теле своих – противных Господу – отпрысков, заменяя ими некогда здоровые части всего нашего организма.

Великий Отец сделал паузу, обведя слушающих его архонтов потяжелевшим взглядом. Каждый счёл необходимым согласно кивнуть в ответ, сигнализируя о внимании к каждому услышанному слову.

– Но даже мы, созданные по образу и подобию Божию, воспитанные верными слугами христовыми, способны поддаться на козни дьявола – на сатанинские посулы и греховные желания. Предать Царство божие во имя пира сатаны. Некоторые из нас!

Хотя внешне это было наверняка незаметно, но каждый из ареопага почувствовал в этот момент приводящий в ужас змеиный холод, скользнувший им прямо под воротники мантий, спустившийся от мгновенно обледеневших макушек вниз – по вытянутым в тревожные струны позвоночникам, – заморозивший всё, что нашёл, в трусах, и остановившийся лишь, уперевшись ледяными иглами в инстинктивно поджатые пальцы ног. Похоже, Раферти и Доусон к ним больше не вернутся.

– Но даже заражённые смертельной болезнью имеют шанс, – продолжил Великий Отец, неожиданно смягчив тон. – Господь милостив и всемогущ. И истинно раскаявшиеся исцелятся. И обретут Царствие Небесное – так же, как праведники.

Говоря про «истинно раскаявшихся», Великий Отец бросил взгляд на пустые стулья. Некоторые из архонтов восприняли это как добрый знак и даже переглянулись – с затаённым облегчением. Кто знает? Возможно, с попавшими в немилость архонтами не так всё плохо. Вероятно, им просто вставили заслуженный пистон, прилюдно унизили (воспоминания об этом в ареопаге были ещё свежи), но затем – простили. Вот к чему, по всей видимости, вёл свою речь Великий Отец. И за это, скорей всего, им и надо будет проголосовать: за низложение плюс какой-нибудь внушительного размера штраф или перевод на менее значимую должность. Ну и слава богу – можно считать, Раферти и Доусон дёшево отделались. Низложение – далеко не самое суровое наказание из тех, что выносились в Церкви на памяти участников ареопага.

Великий Отец тем временем вновь помрачнел и снизил тон до трагического:

– Брат Ангус отдал свою жизнь за дело Господа. Сестра Роза отдала жизнь свою. И оба они обрели райское бессмертие – подле Господа, в спасении и благодати. И будут вечно благословленны Им. Во имя Отца и Сына, и Святого духа. Аминь. В каждом стуке сердца!

Великий ареопаг вразнобой, но всё равно весьма дружно, почтил память агентов, погибших в операции на «Розе», повторив за боссом ритуальные слова и жест – троекратно отстучав правой ладонью по груди в области сердца.

– Но Раферти и Доусон свои души продали и тем самым погубили. И будут вечно за это прокляты! – Великий Отец сказал это так, словно поставил точку.

Архонты вновь переглянулись. Надежды на счастливый исход для их отсутствующих коллег снова начали таять. А мгновением позже и вовсе – испарились без следа.

– Корнелиус! – позвал Великий Отец, взмахнув рукой с чётками.

Совершенно до этого незаметный, одетый в монастырскую тогу старик возник словно из ниоткуда – вынырнув из-за одной из колонн, где находился всё это время. Достаточно проворно для почтенного возраста, на который он выглядел, монах проследовал к дверям зала заседаний. Скрывшись за одной из их тяжёлых двойных створок секунд на десять, он вернулся – в компании с теми, чью судьбу сегодня решал ареопаг. Раферти и Доусона ввели под охраной двух солдат Церкви. На головы их были накинуты грубые холщевые мешки. Шагали они тяжело: согнувшись и прихрамывая. Если бы не конвоиры, грубовато, но надёжно поддерживающие их под локти, не факт, что архонты вообще смогли бы передвигаться.

По жесту Великого Отца с голов архонтов сдёрнули мешки. Свет, которого были лишены пленники, по всей вероятности должен был заставить их зажмуриться, но… этого не случилось. Глаза их представляли собой настолько узенькие, едва заметные между опухшими, разбитыми ударами палачей скулами и надбровными дугами, щёлочки, что свет в них не проникал совершенно. Обоих архонтов истязали без стеснения – это было ясно. От природы белоснежная кожа рыжего Раферти превратилась в странную и страшную картину – одновременно Ван Гога и Дали. Жёлто-синие тона как свежих, так и уже подзаживших синяков сплошь покрывали невероятные формы его повреждённых ударами, беспорядочно распухших лицевых мышц. Лицо темнокожего Доусона представляло подобное же полотно, разве что выполненное в более тёмных тонах – ближе к мрачным картинам Гойи. Руки у обоих были скованы спереди и подвешены – на короткой массивной цепи к полосе железного ошейника. Сделано это было таким образом, что у пленников постоянно сохранялась «кающаяся» поза: сложенные, благодаря оковам, как бы «в молитве» руки давили на короткую цепь – заставляя под своим весом сгибаться шеи несчастных, а за ними и их туловища.

Архонты хоть и сочувствовали Раферти и Доусону, но взирали на них с совершенно непроницаемыми выражениями на лицах. Совсем недавно подсудимые были одними из них, членами Верховного ареопага, причём на самых его могущественных постах. Раферти возглавлял контрразведку, а Доусон руководил армейским крылом Церкви. Именно они были ответственны за операцию на «Розе», и именно они её провалили. Возможно, намеренно – такое предположение высказал Великий Отец на прошлом заседании и заставил ареопаг с ним согласиться.

Глава Церкви поднялся с кресла и не спеша подошёл к пленникам. Жестом он велел конвоирам отпустить их. Солдаты перестали поддерживать узников и сделали по шагу назад. Бывшие архонты тут же в бессилии рухнули на колени.

– Брат Раферти. Брат Доусон. Ваш грех велик, – Великий Отец заговорил с ними словно родитель с детьми, допустившими некую, огорчающую его шалость. – Вы раскаялись и во всём признались, и я благодарю вас за это. Господь с радостью снова примет вас как детей своих под сень свою. Вы знаете это.

– Слава Господу… – едва слышно просипел Раферти.

Великий Отец перевёл взгляд на Доусона.

– Слава Господу… – повторил и Доусон, и Великий Отец умиротворённо улыбнулся.

– Что ж, – сказал он, – мой долг простить вас так же, как это сделал Отец наш Небесный.

В очередной раз ареопаг переглянулся – судя по всему, Раферти и Доусон, пусть и пострадали сверх всякой меры, но хотя бы сохранят свои жизни. Уже не так плохо для тех, кто признался в предательстве. Но, зная Великого Отца и его привычку играть в «кошки-мышки» со всеми без исключения, окончательные выводы делать было ещё рано.

– И, конечно, я сделаю это, – Великий Отец возложил руки на головы стоящих на коленях архонтов. – Вместе со всеми вашими братьями и сёстрами. После очищения.

Больше переглядываться ареопагу было незачем. Что такое «очищение» всем было прекрасно известно – провинившиеся архонты были приговорены к смерти, мучительной и страшной.

– Пожалуйста… – прошептал Раферти и из глаз его брызнули слёзы.

– Милости… – с трудом шевеля распухшими губами, произнёс и Доусон.

– Очистившийся упокоится с миром, – будто не слыша их, продолжил Великий Отец. – Войдёт в Царствие небесное. Под сень Господа. В круг Его и в обитель Его.

– Милости… Милости… Я прошу вас… Великий Отец… Братья… – хрипло застонал Раферти, глотая катящиеся по изуродованному лицу слёзы.

Доусон же, наоборот, потеряв остатки надежды, выкрикнул с ненавистью:

– Сгори в аду, поганый ублюдок! Как же я тебя ненавижу!

Лязгнув цепями, Доусон качнулся в сторону Великого Отца, словно хотел на него напасть, на что тут же отреагировали конвоиры, крепко схватив его за плечи.

– Мне не в чем себя упрекнуть! Я ни в чём не виноват! И вы это прекрасно знаете! – воззвал Доусон к ареопагу. – Милости! Милости, уродливые вы твари!

Архонты дружно сделали вид, что не слышали ни мольбы Раферти, ни проклятий Доусона. Великий Отец – тем более.

– Голосуем, – спокойно предложил он, перебирая пальцами костяшки чёток – своего верного амулета, долгие годы приносящего ему исключительно удачу. Особенно в тех случаях, когда всё, от чего она зависела, было безукоризненно распланировано, учтено, подготовлено и приведено в действие.

Глава 11. Одним заседанием ранее

У несведущих могло бы сложиться впечатление, что Церковью управлял один единственный человек – Великий Отец. Но это было бы заблуждением. Конечно, его голос имел решающий вес, но всё же коллективным мнением ареопага пренебрегать он не мог. Вернее —остерегался и, без крайней на то необходимости, ни за что бы не решился к этому прибегнуть. Операция по уничтожению президента на военной базе не была санкционирована ареопагом единогласно. А то, что случилось позже, никак не могло считаться успешной реализацией задуманного. Честно говоря, Великий Отец сам считал это полным провалом, но ситуация требовала «хорошей мины при плохой игре». Количество недовольных таким исходом «братьев по вере» он постарался свести к минимуму: все участники операции были отблагодарены, многие продвинулись в карьере, каждый получил значительное материальное вознаграждение. Брат Ангус и сестра Роза, которым всё это стоило жизней, в соответствующей торжественной форме были поданы ареопагу на одобрение в канонизации. Тут ни у кого не повернулся язык сказать что-то против. Ещё бы. Но насчёт того, кто будет назначен главным виновником этой катастрофы… Ситуация требовала нанести упреждающий удар – на первом же заседании (после нападения на базу) кресла архонтов Доусона и Раферти уже стояли пустыми. По его личному приказу.

Верховный ареопаг, руководивший Церковью под управлением Великого Отца в должности Верховного архонта, представлял собой собрание глав ключевых подразделений Церкви. Наименьшим весом в нём обладали представители инфраструктурных секторов – технического и информационного, наибольшим – руководители силовых подразделений. Если в ареопаге возникали мнения, так или иначе противоречащие линии, проводимой Великим Отцом, они звучали именно от них. Конкретно на этом заседании возразить Верховному архонту было некому – филиалы контрразведки и армии Церкви были лишены своих главных представителей: Раферти и Доусона. Теоретическую угрозу могли представлять лишь глава разведки – архонт Мелькадес, и архонт по фамилии Вальмонт. Среди участников ареопага он выделялся приметным золотым перстнем на мизинце и отвечал за обеспечение филиалов Церкви финансами, имея влияние, сопоставимое с силовиками. Кроме того, Вальмонт слыл приятелем Раферти и, как прекрасно помнил Великий Отец, на заседаниях, посвящённых нападению на «Розу», неоднократно поддерживал точки зрения Раферти и Доусона, отличные от предлагаемых Верховным архонтом. Союза Мелькадеса и Вальмонта, при этом, к счастью, можно было не бояться – они с трудом переваривали друг друга, как это бывает у породнившихся волею судеб кланов с совершенно разными интересами. Дело было в том, что дочка Мелькадеса втайне от родителей вышла замуж за сына Вальмонта – так же не поставившего своих предков в известность об этом факте. В результате оба семейства вдрызг переругались между собой – почище Монтекки и Капулетти – и лишь небывалыми дипломатическими усилиями их удавалось примирить хотя бы на время заседаний ареопага.

Остальные архонты прямой опасности не представляли, хотя и насчёт них полностью расслабляться не стоило. Держа нос по ветру, они внимательно принюхивались ко всему, что происходило, и, стоило кому-то проявить слабость, тут же присоединялись к более сильному лагерю. Сейчас, однако, и они были в явном затруднении. Назвать точную причину, по которой двое опальных архонтов отсутствуют, со стопроцентной уверенностью никто не мог. Временами некоторые из архонтов пропускали заседания: по неотложным делам, требующим их присутствия в другом месте или, например, в случае болезни. Это не было совсем уж необычным, но всё же события последних дней были настолько важны, что очевидно требовали участия руководителей двух самых значимых структур Церкви. Их отсутствие явным образом что-то значило.

Но что именно? – над этим вопросом ломал голову каждый из архонтов. Единственное, что можно было сказать с уверенностью: на этом историческом заседании должно было свершиться нечто, что определит дальнейшую судьбу всей Церкви – а значит, и судьбу каждого из них.

– Братья и сёстры! Объявляю очередное заседание Верховного ареопага открытым, – протокольно, но торжественно произнёс Великий Отец. – Во имя Отца, Сына и Святого духа! Аминь.

Великий Отец, а за ним и весь ареопаг перекрестились, добавив к хрестоматийному церковному знамению утверждённое в Церкви дополнение – «в каждом стуке сердца».

– Прошу прощения! Позвольте спросить, Великий Отец? – архонт, чьё любопытство оказалось сильнее правил этикета, поднял руку (на которой блеснул золотой перстень). – Уважаемые архонты Доусон и Раферти… Мы начнём заседание без них?

– Совершенно верно, архонт Вальмонт, – благосклонно ответил Великий Отец.

– Но ведь именно они, как никто другой, в курсе того, как проходила операция, – Вальмонт бросил несколько взглядов по сторонам, на других архонтов, как бы получая подтверждение на право говорить от общего имени. – Мы все ожидали получить от них объяснения. Почему…

– Вы услышите их от меня, – Великий Отец мягко перебил Вальмонта. – Уверяю вас как глава операции, я осведомлён о ней полностью и предоставлю исчерпывающие ответы на любой из ваших вопросов, – Великий Отец так же уделил внимание всему ареопагу несколькими взглядами, показывая, что обращается ко всем.

– Что ж… – Вальмонт скорчил гримасу. – Вопросов у нас много. И первое, что я хотел бы сказать вам именно как главе операции: мы не считаем её результаты удовлетворительными. Мы рассчитывали на большее. На гораздо большее.

Архонты закивали, поддерживая оратора. Ну естественно. Великий Отец отметил про себя, что его предположение оказалось верным: общее недовольство сконцентрировалось вокруг Вальмонта. Ареопаг делегировал его для озвучивания претензий – с тем, чтобы, услышав ответы на них, выбрать свою сторону. Ничего. Ожидать чего-либо другого на старте такого заседания было глупо. Своим планом Великий Отец обещал полный захват власти в самой могущественной державе мира. На деле же всё закончилось десятком убитых морпехов в чине до капитана, а ни президент, ни его окружение не получили даже царапины. Добавьте к этому потерю двух наиценнейших агентов, с превеликим трудом внедрённых настолько близко к цели, что промахнуться казалось просто невозможным…

– Враги рода человеческого познали нашу мощь. Я считаю, что это главное. И мы этого добились, что совсем немало, – лучезарно улыбнувшись, ответил Великий Отец, прекрасно осознавая слабость своих аргументов.

Этот ответ, слишком общий для столь щепетильной темы, положительного впечатления не произвёл, а некоторых из архонтов даже привёл в раздражение.

– Немало? Мы обнаружили себя! Подставили под удар, – заявил мужчина с внешностью, указывающей на наличие латиноамериканских корней, архонт Мелькадес. – Потеряли маскировку, которую создавали десятилетиями! Не слишком ли это большая цена, чтобы просто напомнить о себе?

– Согласен с уважаемым архонтом Мелькадесом, – вставил, подняв руку, другой архонт, украшенный старомодными седыми бакенбардами.

– Вы обещали нам гибель Предтеч, но они тоже ускользнули от нас! – напомнила темнокожая женщина-архонт с массивными золотыми серьгами и браслетами. – Как понимать это?

– Что, кстати, с ними? – спросила другая архонтесса, белая, с крупными формами.

– Предтечи у правительства? – уточнила и вторая белая архонтесса, наоборот, весьма тощего телосложения.

– Если да, то по их спасению приняты беспрецедентные меры секретности, – ответил архонт Мелькадес, чьим словам можно было верить. Он возглавлял разведку и хорошо знал своё дело, именно с его помощью когда-то стало возможно внедрение агента Церкви в охрану руководителя проекта, профессора Лаймса. – По моим сведениям правительство ищет их так же, как и мы. Как бы то ни было, пока нам не удалось установить, где они.