Гольц
Поезд
Ведь мы играем не из денег
а только б вечность проводить
( Александр Пушкин «Наброски к замыслу о Фаусте»)
Поезд всё шел.
Прислонившись почти прижавшись к оконному стеклу, вслушиваясь в размеренный стук колес, Гольц смотрел на пролетающие мимо телеграфные столбы, полустанки, городские свалки.
Давненько не ездил он дальними поездами. Теперь, спустя много лет, он вновь почувствовал, как его завораживает, втягивает в себя этот движущийся пейзаж.
Интереснее любой киноленты эта то суматошная, то размеренная смена кадров увлекала и одновременно успокаивала.
Не ты бежишь через этот перелесок, а перелесок движется навстречу и тут же пропадает, а дальше маленький уютный городок как бы проходит сквозь тебя, и вот уже бесконечная равнина или ледяная гладь озера, и не на что положить глаз, только однообразное пространство от горизонта до горизонта.
И при всем при том можно спокойно пребывать в теплом уютном купе – движущемся домике – и прихлебывать чай. «Пить жизнь мелкими глотками», как однажды выразился один давний приятель. Мелкими глотками…
Гольц усмехнулся. Уже давно забылся и приятель, и тот ничего не значащий разговор, в коем эта фраза прозвучала. А фраза запомнилась.
«Люди исчезают, а хорошие фразы остаются», – подумал он и почти рассмеялся.
Еще одна хорошая фраза! Поезд и вправду успокаивал. Убаюкивал. Менял ритм…
Нет, не до мелких глотков ему было все эти годы.
Что-то вынуждало бежать, не переводя дыхания, и жить на пределе, чтобы не проиграть.
Ибо проигравший оказывался под ногами бегущих дальше.
Так во время наступления подстреленный боец падает под ноги наступающих.
И то, что с ним будет, уже никого не интересует.
Затаптывают ли набегающие ряды своих?
Давят ли рвущиеся вперед танки? Или (если повезет) сестры милосердия вынесут с поля боя?
А я выиграл . Я не упал и не подстрелен. Только устал немного.
Забравшись на верхнюю полку, он с удовольствием смотрел на убегающие вдаль деревья. А потом вновь погружался в приятную дремоту под мерное постукивание колес И медленно, по капле, уходила куда-то усталость.
Убежал – радостно думал он сквозь полусон, полубред. Ускользнул…..
Поезд всё шёл.
Под мерное покачивание ему приснился-привиделся совсем другой поезд, шедший по бесконечной Восточно-Европейской равнине в обратном направлении.
И он, тогда еще не Александр Борисович Гольц, а просто Санечка Треплев, смотрел в окно с радостным ожиданием чего-то невероятного.
Весело бежали назад деревья, и с каждым километром все сильнее захватывало Санечку удивительное и упоительное чувство.
Он как бы висел над бездной, и не было точки опоры, но именно ощущение бездны под ногами и ее завораживающая глубина порождали энергию полета.
Он летал.
Грязный плацкартный вагон, обшарпанные полки, духота, смешанная с запахом пива, снеди и человеческого пота, ничуть не смущали его.
Поезд шел, останавливаясь на каждой станции. Народ входил и выходил.
Постоянная смена лиц, смачные ругательства, свисающие со всех сторон ноги – всю эту весёлую кутерьму Санечка наблюдал с наслаждением.
Он впитывал происходящее на лету, но старался не участвовать, представляя себя зрителем какой-то бесконечной, увлекательной пьесы, с нетерпением ожидающим неожиданных, удивительных событий.
Еще не исчезла с его лица рассеянная, блуждающая улыбка.
Он еще был Санечкой.
Сколько лет прошло? Двадцать? Тридцать? Вечность?
Александр Борисович Гольц, одинокий путешественник, потянулся и проснулся.
Поезд всё шел
За окном не было ничего, кроме тьмы, и в этой тьме время от времени бежали навстречу и тут же пропадали огни.
Одиночество, блаженное одиночество!
Стать неприметным, без имени, без обстоятельств, без обязательств – это ли не блаженство!
О, как давно ему хотелось побыть среди людей, для которых он никто, попутчик, незнакомец, случайный собеседник.
Ибо должна же когда-нибудь до чёртиков надоесть эта почти фанатичная сосредоточенность на одной задаче, которая никогда не решается до конца, но, напротив, порождает множество других, которые, как резвые лошади в упряжке, гонят карету вперёд, а ты – и кучер, и пассажир в одном лице.
И вот в какой-то момент соскакиваешь, чтобы прогуляться пешком, а лошади бегут дальше.
И не без удовольствия смотришь вокруг: вот поле, вот лес, вот тихий городок, по улочкам которого можно пройтись не спеша, разглядывая домики-пряники, расставленные то тут, то там.
А для такого блаженства нужно всего ничего – сесть на поезд дальнего, очень дальнего следования и, растянувшись на верхней полке, смотреть в окно.
Теперь для полноты картины только и оставалось – посидеть в вагоне-ресторане, опять же в одиночку, у окна, и слегка перекусить под веселую суматоху вокруг.
Он вышел из купе и двинулся по коридору.
Путь к заветной цели пролегал через густонаселенные плацкартные вагоны.
Оттуда пахнуло привычным: всё те же свисающие с верхних полок ноги, всё те же запахи немытого тела и варёных яиц.
Здесь разворачивалось нехитрое застолье: водка, соленые огурцы, горячая картошка, купленная на станции во время короткой стоянки.
«Всё как прежде, – подумал он, – как будто и не было этих лет».
Но что-то ведь изменилось с тех пор, неужели нет?
Ах да, ведь я… Но не успел поймать мелькнувшую было мысль.
Мобильник дернулся, и увертюра к «Призраку оперы» взорвала воздух.
Вокруг испуганно оборачивались. Пришлось остановиться и достать телефон.
«Новости у меня, как обычно, две», – весело сказал Сергей Петрович.
– Начинай с плохой…
– У нас есть данные, правда, не совсем проверенные, – тебя хотят у…
– Тоже мне новость, меня многие хотят у.....
– Нет, дорогуша, эти очень хотят!
– Ты же знаешь, что я заговорен!
– Э-э-э, на Бога надейся, а сам…
Так я на него и не надеюсь… Хе-хе!
Тебе, дорогуша, бы всё шуточки-прибауточки, но мы всё же приняли меры.
– Ну пусть будут меры… Принял к сведению, переходи к хорошей.
– Хорошая в том, что всё хорошо… Видел сегодняшнюю сводку?
– Еще нет. И ?
– Растём, дорогуша, растем. Тебя все ждут.
– Объясняй, что отдыхаю. Не мне тебя учить…
– И все-таки береги себя.
– Обещаю
Внезапный звонок сбил настроение и вернул его туда, откуда он столь
внезапно сбежал.
Нет, он никому не пытался объяснить свое внезапное решение поехать поездом, впрочем, кто бы решился требовать от него объяснений?
Это решение не меняло никаких планов, поездка на родину, в некогда великий город на северо-западе, носила сугубо деловой характер и намечалась давно.
Такие разъяснения давала пресс – служба Корпорации.
Что же касается деталей поездки, то они не разглашаются.
Вспоминая это сообщение, мелькнувшее на всех новостных сайтах, Гольц улыбнулся.
Ему хотелось стать забытым путешественником в неведомой стране.
Впереди необычайные открытия и удивительные приключения, а он ждет их с замирающим сердцем и нерастраченным любопытством.
Или так: он уже бывал в этой стране, возможно, даже родился в ней, а теперь медленно возвращается, вызывая в памяти прошлое и с каждым шагом радостно узнавая его потерянные следы.
За это он и любил дальние поезда.
Садясь в такой поезд, ты забываешь всё, что было, и не особенно задумываешься о будущем.
Ты начинаешь другую жизнь, подаренную тебе нежданно-негаданно, но только на пару дней – не забудь!
Всё, что случается здесь, случается впервые.
И заканчивается тоже здесь, с прибытием на конечную станцию.
Короткая, но яркая жизнь как матрешка вложенная в жизнь длинную и скучную..
Здесь нет прошлого: оно исчезает после отправления, но и будущее заканчивается вместе с прибытием.
Есть только настоящее, за которое ты не несешь никакой ответственности, захватывающий фильм, в котором сам участвуешь.
Однако – это тема!
Допустим, некий человек садится в поезд в поисках приключений.
Или в поисках другой жизни?
Он садится в поезд, он едет куда-то без биографии, без прошлого-будущего…
Нет не ново…для литературы не ново…, а для игры?
Что-то в этом роде было, кажется, лет тридцать назад… Но сейчас это покажется новым… Что ж… Вполне…
Машинально он продолжал движение вдоль вагона, но окружающего уже не замечал.
«Незаметно, но неуклонно, – повторял он про себя, – незаметно, но неуклонно».
Когда-то, в самом начале, эти три слова звучали в нем как пробуждающий трубный глас, как призывающая к бою барабанная дробь, как заклинание, которое бесконечно повторяешь, двигаясь по бесплодной пустыне в надежде дотянуть до оазиса.
Этот девиз был его личным талисманом и охранной грамотой.
«Незаметно», ибо быть обнаруженным раньше времени есть непростительная ошибка, ведущая к поражению, «неуклонно», потому что стоило чуть-чуть отпустить вожжи, чуть-чуть расслабиться, и царивший вокруг хаос бросался на тебя, как обезумевший от боли раненый зверь.
Возможно, этот девиз, повторенный тысячу раз, навязший в зубах, выставленный на всеобщее обозрение, стерся и потускнел, как краска на старом знамени.
И что с того? Три волшебных слова все равно живут в нем.
Ага! Вот и он, вожделенный вагон-ресторан… Голод, что ли, способствует столь патетическим настроениям?
Вид ресторанных столиков вернул его к реальности и изрядно порадовал.
Прилично и уютно.
Удобно устроившись у окна, под стук колес, время от времени бросая взгляд на пробегавшие мимо убогие строения очередного придорожного поселка, он углубился в чтение новостей
Никакие новости, кроме новостей, саязанных с Корпорацией уже давно не волновали его.
Вот и сейчас среди множества кричащих новостей он быстро нашел главную: очередная версия знаменитой игры (как это теперь называлось, «игровой среды») под общим названием «Другая жизнь», совсем недавно выпущенная Корпорацией, начинала победоносное шествие по миру.
Пожалуй, это нельзя было назвать шествием – увлечение, охватившее мир, скорее напоминало эпидемию.
«В ад по сходной цене»? Вот именно! Он гордился тем, что настоял на принятии этого рекламного слогана как основного.
Ему всегда приходилось преодолевать возражения аппарата: финансовый департамент считал цены слишком низкими, а отдел рекламы смущал моральный аспект. Что ж, на то и Гольц со своей какой-то запредельной уверенностью: уж он-то всегда настоит на своем, и вот результат: распространяется как чума.
«Как чума»! Именно об этом и писали многочисленные недоброжелатели, за которыми маячили столь же многочисленные конкуренты.
«Чума нашего времени», «корпорация развратителей», «восставший из ада» ( ага – это персонально про меня ).
Да где же он? (вопрос звучал повсеместно) Исчез, когда его все ищут!
Или опять ловкий ход?
Ну и профессионалы на него пашут! Прожженные ребятишки!
«Да нет же, всё просто, – отвечали те самые ребятишки, – он уехал, чтобы отдохнуть от дел».
– За границу?
– Да нет же – он в стране! Давно намеченная поездка! Детали? Детали пока не разглашаются.
«Так держать, ребята», – написал он. «Я в порядке. Постепенно, но неуклонно».
Рассеянно блуждая по Сети, он не сразу заметил, что за его столиком оказался кто-то еще.
«Э-э-э, не разрешите ли присесть, мест нет, видите ли», – вкрадчиво проговорил какой-то персонаж мужского рода.
«Любезно попросил разрешения, но уже уселся. Самое время послать его подальше, пока мясо не принесли», – подумал Гольц.
Но он всегда старался избегать резких движений.
И посему просто устремил на наглеца свой такой спокойный и слегка
задумчивый взгляд.
Гольц разглядывал его медленно. Фигура наглеца, его костюм, состоящий из черных брюк, плохо сочетавшихся со свитером неопределенного цвета, и, наконец, лицо – на такое не обернешься в толпе, но если спокойно и долго смотреть, то не такое уж заурядное…
Ну, если Вы возражаете, – продолжал наглец, и легкую растерянность можно было без труда услышать в его голосе, – если Вы против…
«Я не сказал, что я против», – ответил Гольц, не отрывая от него взгляда.
– Ну тогда я…
Гольц ничего не ответил. Лицо незнакомца угрозы не представляло.
Прямого взгляда наглец не выдерживал, что это – признак слабости?
Или держит что-то за пазухой? Один из тех, кто?
Риторический вопрос.
«Ну что вы, что вы, – тихо и дружелюбно ответил наконец Гольц, – если нет других мест… Полагаю, однако, что порядок действий должен был быть обратным: сначала попросить разрешения и только потом сесть!»
Ах, извините, Вы были так увлечены, отрывать не хотелось!
«Возможно, он и участник заговора, – решил Гольц, – но исполнителем будет не он. И то, что он так хочет сидеть со мной за одним столиком, – случайность? Или часть плана? В этой неопределенности – весь интерес!»
Гольц снова вспомнил один старый сюжет
Существует некая фирма, которая продает богатым и пресыщенным путешествия, в коих клиентов ожидают некие приключения. Это могут быть приключения любого рода – лишь бы выбраться из тошнотворной обыденности.
Вся штука в том, что клиент может выбрать географию и характер приключения, но не может заранее знать ни действующих лиц, ни сюжет.
И вот он едет (например) в поезде. И с ним действительно начинает что-то происходить, но происходит ли с ним то, что было запланировано? Или чисто случайно?
Иначе говоря, что это, жизнь или реализация сюжета, разработанного фирмой ?
И кто эти люди вокруг – актеры, или случайные попутчики ?
Но любой такой сюжет не обходится без тех и этих. Невозможно изолировать специально организованное приключение от всего окружающего, которое ведь ничего об этом не знает?
Стало быть, в итоге почти неизбежно получится невероятная смесь, то есть нечто иное, чем было задумано!
«Интересно, интересно», – подумал Гольц, – «еще один сюжет для игры, ведь любая игра – сюжет, вписанный в жизнь… Или жизнь, вписанная в сюжет».
Ага, вот и мясо с салатиком принесли!
Но только он не без удовольствия взялся за салатик, как снова зазвонил телефон.
«Дайте спокойно покушать, ребятки», – сказал Гольц, подцепив вилкой большой кусок мяса.
«Мы расставили вокруг наших людей, в случае чего тебя прикроют», – ответил Сергей Петрович.
– Хорошо, я тебе пришлю.
Это была условная фраза, после которой собеседник должен был отключить связь.
Гольц бросил взгляд на соседа по столу.
Тот сразу же отвел глаза и сделал вид, что рассматривает меню.
«Молодец», – подумал Гольц, – «только уткнуться в меню нужно было секунд на 10 раньше!»
Уплетая салатик, Гольц прикидывал варианты. Если заговор существует, то каков, собственно, сценарий? Убить одинокого путешественника – нехитрая задача. Выстрелить, например, в спину из какого-нибудь пистолета с глушителем.
А еще проще было сделать это совсем недавно, когда я пробирался сквозь плацкарт, – ударить бутылкой по голове где-нибудь в тамбуре и выкинуть из поезда.
Да, но что-то мешает им действовать столь просто.
Опыт прошлых неудач? Нет, вряд ли они знают детали.
Страх перед моими людьми? Какой страх, когда такие суммы, тут можно пожертвовать исполнителем, даже хорошо, если исполнителя не станет.
Давай, Гольц, думай, разматывай клубок дальше. Вот только еще салатику!
Аппетит у него разыгрался нешуточный, да и мясо оказалось неплохо приготовленным.
Разумеется, разгадка совсем рядом, стоит только заговорить.
«Раз уж мы оказались вместе столь неожиданным образом, – обратился Гольц к соседу по столу, – то давайте знакомиться». И он, широко улыбаясь, протянул руку. Меня зовут Александр Борисович, а Вас как называть, молодой человек?
Тот, с заметным усилием оторвавшись от созерцания карты вин, уставился на Гольца.
«Дмитрий, то есть Дмитрий Иванович. Вы уж извините, что так получилось!»
«Он совсем не молод, но хорошо сохранился», – подумал Гольц. Выражение лица еще хранит что-то мальчишеское, но седина уже проступила, и в глазах – такая забота, которая приходит только с возрастом.
– Ничего-ничего, Дмитрий Иваныч (Гольц умел быть любезным), всё бывает, всякое бывает. Просто я люблю уединение, но иногда можно и нарушить оное для разнообразия. Вы, я вижу, с выбором затрудняетесь, так вот, этот салатик и это мясо я Вам очень рекомендую!
И, щелкнув пальцами, Гольц подозвал официанта.
«Оживился-то как, – заметил Гольц, наблюдая, как Дмитрий Иванович диктует официанту названия блюд. – И водки заказывает бутылку, со мной хочет распить, дурачок».
В свою очередь, он заказал еще салатику, уж очень вкусный был салатик.
«А не выпить ли нам? – предложил Дмитрий Иванович, когда всё заказанное оказалось на столе. – Так сказать, за знакомство?»
– Да я не пью, Дмитрий Иванович!
– Ой, зря, ой зря… Нужно бы Вам, Александр Борисович. Нужно очень!
– Это почему?
– Совершенно необходимо водочку пить. Корысть смывать с лица, Александр Борисович!
– Корысть? Вы сказали – корысть?
– Корысть, Александр Борисович, корысть.
– Это каким же образом? И какая у меня может быть корысть?
– У каждого человека есть корысть, как без корысти в наше-то время? И того хочется, и этого, в трудах и беспокойствах мучаешься, забота одолевает, а водка – она… все грехи смывает, делает человека как бы младенцем невинным…
– Ну что ж, давайте смоем всякую корысть… Вы свою, а я – свою…
– Э… нет, я про вашу корысть говорил.…
Гольц ничего не ответил, а только посмотрел прямо в честные глава Дмитрия Ивановича.
Он как будто впервые увидел эти голубые глаза, эти скромные и приветливые, направленные немного в сторону, немного мимо собеседника, и ему показалось, что Дмитрий Иванович смотрит туда не случайно, что он видит там кого-то нужного, кто тоже принимает участие в игре.
Впрочем, только показалось, скорее всего, его собеседнику было некуда деть глаза, ибо мало кто выдерживал спокойный и внимательный взгляд Александра Борисовича Гольца. Такой уж у него был взгляд, а как он его приобрел, он и сам не мог объяснить.
«Ну что ж, – сказал Гольц после некоторого молчания, – давайте ее смывать, эту самую корысть. Разливайте!»
«За что пьем?» – спросил Дмитрий Иванович.
– За знакомство, конечно. И за то, чтобы нам стать бескорыстными!
– Да я и так бескорыстен, Александр Борисович.
– Совершенно бескорыстны?
– Абсолютно бескорыстен.
– Ну тогда за ваши честные глаза!
Что начинало нравиться Гольцу в этом человеке, так это сочетание застенчивости и наглости, этакая застенчивая наглость и наглая застенчивость.
«Ну раз вы совершенно бескорыстны, – сказал Гольц после того, как они опорожнили рюмки, а с меня не так легко смыть корысть, – давайте выпьем по второй. И учтите – водка за мой счет».
«Ну что вы всё про корысть да про корысть! Давайте просто выпьем», – ответил Дмитрий Иванович.
Они снова выпили и закусили.
«Не нами замечено, – сказал Гольц, уплетая вторую порцию салатика (голод продолжал терзать его), – как только двое наших соотечественников сойдутся, так сразу начинают о корысти и бескорыстии, правде и лжи или, давай выше, о справедливости и всяком прочем высшем! Нет чтобы о простом, о насущном…»
«Да, вы правы, пожалуй, – улыбнулся незнакомец. – А вы чем занимаетесь, если не секрет?»
– Сейчас бездельничаю.
– А если серьезно?
– Программки пишу. Маленькие такие программки. Пишу и продаю понемногу. Не торопясь.
– И как… получается?
«Не знает или притворяется?» – подумал Гольц.
«Иногда получается, иногда нет», – ответил он, и это было почти правдой.
«А вот я неудачник», – сказал Дмитрий Иванович.
– Так нынче не говорят. Надо говорить – «лузер».
– Так это ж не по-нашему, лузеры – это у них, а у нас неудачники…
– Я не совсем улавливаю разницу.
Есть разница, есть. Лузер – это тот, кто за удачей и не гонялся, у кого она мимо прошла, а он и не оглянулся. А неудачник – это по-нашему, это тот, кто бился-бился, но не добился.
«Филолог доморощенный, – подумал Гольц, – тонкая, однако, разница!»
– А вы – бились?
– Бился. Но жизнь так устроена, что не добился.
– Несправедливо устроена?
– А по-вашему – справедливо?
– Мне трудно судить. Я корыстник и счастливчик. Еще по рюмке?
– Охотно.
«Он становится более уверенным, – отметил Гольц. – Водка работает?»
Сам он давно был равнодушен ко всякому алкоголю по той простой причине, что с некоторых пор алкоголь на него не действовал совершенно.
Сколько бы он ни пил, и каких бы напитков – состояние опьянения не наступало, ни легкого, ни сильного, никакого.
Это странное свойство он приобрел не сразу: в юности, помнилось, как и все подрастающие юнцы, он бывал иногда и изрядно пьян, но с определенного момента никакое количество выпитого не действовало.
Об этом никто не знал, и, пользуясь этим обстоятельством, Гольц пил, когда считал нужным поддержать ритуал.
Впрочем, в стране, где он родился и нельзя было и шагу ступить без подобного ритуала.
В этой стране так жаждали другой жизни, нет, не еще одной – такой же обрыдло-обыденной, а другой – светлой и обновленной, так хотели, чтобы новая жизнь началась немедленно, что только бутылка хорошей водки, распитой на троих (варианты – двоих, четверых), могла утолить эту жажду.
Казалось, его неожиданный собеседник жаждал только этого – за бутылкой водки излить свою душу первому встречному и достичь тем самым состояния какой-то высшей искренности и душевной открытости.
Но особенно забавляло, что, руководствуясь, по-видимому, только этим простым и таким распространенным в наших пенатах желанием – распить с кем-нибудь пол-литра и поговорить «за жизнь», Дмитрий Иванович наткнулся именно на него – Гольца.
Ибо Гольц уже давно и всем своим нутром ненавидел эти разговоры «о душе» под водку, закуску и с пьяной слезой в финале.
«Завидую Вам, – продолжал между тем Дмитрий Иванович, – завидую белой завистью»..
– Завидуете? Чему же?
– Удачливости вашей, легкости, а наипаче тому, что не мучают вас, счастливчиков, всякие неразрешимые вопросы!
– Я вопросами не мучаюсь. Я их решаю. А о неразрешимых лучше и не думать.
–Вот-вот! Лучше не думать! Не биться над неразрешимыми вопросами! В этом все вы, счастливчики, одинаковы.
Гольц ответил не сразу.
Он вспомнил Корпорацию, затерянную где-то среди лесов, и нескончаемую, запутанную сеть пересекающихся линий Главного здания. Он вновь почувствовал себя во главе этой небольшой армии, работающей как пожирающий пространство космический корабль, рвущийся вперед, постепенно, но неуклонно.
И вдруг куда-то исчезла расслабленность последних часов, а ресторанный столик снова превратился в массивный дубовый стол его кабинета. И в этом кабинете какой-то Дмитрий Иванович посмел насмехаться над ним!
Стоп, стоп,стоп ! Спокойствие! Это ведь провокация, игра, нужно только разгадать её сюжет.
Кто он? Какую роль он играет в предполагаемом заговоре? Отравит? Возможно… Или слишком просто? Но пока я здесь… он не может… Стало быть, надо уйти… на какое-то время… Уйти и проследить… Сказать людям Петровича… пусть проследят… И данные на него, данные…
«Что же вы молчите, господин счастливчик? – спросил Дмитрий Иванович. – Крыть нечем?»
– Да нет, отчего же! Ваши неразрешимые вопросы ни на секунду не отменят моей удачливости… Будь они трижды неразрешимы или четырежды вечны!
Вы думаете? Удача приходит и уходит, а вечные вопросы остаются.
Но только мы не вечны… Ни вы, ни я, никто… Уйдем, исчезнут и вопросы. Для нас.
– Вот именно для нас. Но не для других.
– Но ведь и они уйдут. И вообще – что мне другие, когда не будет меня?
– А! Вот вы себя и выдали! А говорите – корысти в вас нет.
(Ха-ха-ха, – вертелось у Гольца в голове, – давно я не вел подобных разговоров! Бодрит, однако, и юностью попахивает, занятный, однако, тип, и напоминает кого-то. Кто же это, кто? Будто нарочно несет этот бред… Зачем?)
«Послушайте, – сказал он вслух, – ну раз у нас пошла такая пьянка, я отлучусь на минуту, а вы пока наполните рюмки. Поднятые нами вопросы столь значительны, что для дальнейшей дискуссии совершенно необходимо опорожнить мочевой пузырь. Но мы продолжим, обязательно продолжим».
Дмитрий Иванович понимающе кивнул.
Проходя мимо ресторанных столиков, Гольц заметил, что ресторан набит до отказа.
Петрович своих людей подтянул, небось, с первого дня ехали в соседних вагонах.
Ну да, ну конечно, некоторых я даже узнаю, попадались на глаза где-то, когда-то.
Даже у входа в туалет слонялся человек, лицо которого было до боли знакомо.
Гольц сочувственно взглянул на него: «Держись, брателла!»
Он набрал Петровича: «Срочно пробей, кто этот за моим столиком».
«Нет проблем. Наверняка – фигурант. Но учти – он не один».
–Но кто он – кто ?
–Работаем. Выясняем.
–Гольц вернулся за столик.
– Надеюсь, все в порядке ? Продолжим ?
(«Ничего не тронуто. Но в notebook небось заглядывал? Впрочем, что он там увидит?»)
Один момент, ага, есть данные! Так-так, занятно, чёрт побери, неужели?)
«Продолжим», – сказал Гольц. «Налито, налито!»
– А за что пьем !
–Как за что ? За знакомство !
– За встречу !
И они снова выпили.
– Так где мы остановились , Дмитрий Иванович ?
– Кажись в вечности…. На вечных вопросах… Вы ставили под сомнение их вечность.
– Да. Лучше жить здесь и сейчас.
– Ну а потом что потом?
– Потом – ничто, нигде, никогда.
– Но это же страшно, страшно! Особенно для неудачника вроде меня.
И шансов никаких, и жизнь прошла… Позади – неудавшаяся жизнь, впереди – ничто…
– Так и счастливчику не легче, труднее даже…,
– И вы Александр Борисович считаете все это правильным и справедливым ?
«Не знаю, – ответил Гольц, которому начинал надоедать этот дорожный разговор, – я не мыслю в этих категориях. Однако я знал когда-то человека, который всё хлопотал о справедливости. И звали его так же, как и вас, Дмитрием Ивановичем… Вернее, друзья называли его Димыч!»
«Санечка, – потерянно пробормотал Димыч, после того как закончилась минута неловкого молчания, – это действительно ты?»
(«Растерянность разыграл? – подумал Гольц. – Но вряд ли, он ведь никогда не был актером!»)
– Ты пей, пей , без водки все это переварить трудно!
«Господи, – сказал Димыч, когда они опорожнили рюмки, – а я-то думаю, он – не он! Сяду, думаю, выясню. А это – он».
«Не он, – улыбнулся Гольц. – Был он, а теперь не он».
– Ну, изменился, изменился. Никогда бы тебя не узнал.
– Да и ты сам на себя не похож. С трудом узнал, сотрудники подсказали.
– Чьи сотрудники ?
– Да мои Димыч, смешной ты мой человек. Твоя фотография поступила в службу безопасности, там покопались по базам и сетям, нашли наши школьные фотки, так и вычислили !
Искреннеее, неподдельное изумление отразилось на лице Димыча.
– Как…же…
–А вот так ! Вот так дружище !
Гольц торжествовал. Если опасность таилась за дверью, он всегда открывал дверь ударом ноги.
– Так ты теперь кто? Как тебя теперь называть?
– Можешь называть Санечкой. Тебе можно.
– В том смысле, где работаешь ? В спецслужбах ?
– Да нет, Гольц чуть было не покатился со смеху . Числюсь в одной маленькой корпорации.
– Ничего себе ! Да там небось платят немеряно!
– Мне немеряно. Остальным – по-разному.
Гольц искренне наслаждался. С того момента, как он узнал, что Дмитрий Иваныч был когда-то Димычем, добрым и справедливым Димычем из 9-го «А», Гольц и сам превратился в Санечку Треплева. В того самого Санечку, немного странного мальчика, над которым многие снисходительно посмеивались. Гольц уже совсем забыл то время, его оттеснила вся его последующая стремительная жизнь, и вот это время вернулось к нему вместе с Димычем, который сидел напротив, удивленно и с некоторой опаской рассматривая своего школьного товарища.
«Ну что, Димыч, – спросил Санечка, после того как они в очередной раз выпили, – нашел ты справедливость?»
– Ты издеваешься, ты же заранее знаешь ответ!
– Ну прости, дружище, давай бросим эти детские разговоры. Ты лучше скажи, как живешь, чем живешь, зачем живешь?
– Живу как-то и чем-то, а зачем – не знаю.
– Никто не знает зачем. Ну как у тебя со всем этим, с работой, с семьей?
– Ничего, всё как у всех. Жена, две дочки, служу в одном муниципалитете.
– То есть в наших пенатах ?
– Что-что ?
– В нашем городе ?
–Да, конечно.
– А ты чем занимаешься ?
– Я же уже говорил, пишу программки. Программульки
– А семья, дети ?
– Ни того, ни другого. Только сотрудники и партнеры.
– Так ты – хозяин ?
«Хозяин», – хотелось ответить Гольцу, но до него вдруг дошло,
что надо пустить игру по другой ветке.
.– Да нет – просто программист. Работаю за деньги.
– Наемник стало быть ?
– Угу. Отсюда и корысть. Это ты правильно подметил.
– Ты же знаешь – я это насквозь вижу.
(Это я тебя насквозь вижу, – думал Гольц. – Таких случайностей не бывает.Ехать в одном поезде, сидеть в одном ресторане и за одним столиком, познакомиться и узнать друг в друге школьных друзей – о, это просто так не случается, да и добром не кончается.)
«Ну переходи, переходи к главному», – думал Гольц. Ему хотелось развязки, игра становилась скучной, водка убывала, а Димыч всё медлил.
«Всегда так бывает, – сказал Годьц, – когда не видишься лет тридцать, говорить особо не о чем».
– Ну, в школе у нас всегда было о чём поговорить. Помнишь, мы придумали целый город, Космоград, и нарисовали его план и всё такое…
– А,Космоград, центральная улица ведущая к космодрому!
– А на ней небоскребы, гигантские парки и памятники космонавтам !
– И научные центры, где создают космические корабли Тьфу, неужели мы занимались такой чепухой ?
– Ну не совсем это чепуха. Это все могло наступить, если б не такие как ты, да я..
– Загибаешь братец, ты тут ни причем. Да и я тоже..
– Не ты, а такие как ты.
– А откуда ты знаешь какой я теперь ?
– Знаю. Я как посмотрел эти твои программульки – сразу понял. Ведь ты и есть тот самый?
(Вот оно, вот! Не удержался! Спросил прямо! Главное! Но не для себя же? Теплее, уже теплее… Они хотят узнать, как я выгляжу, ведь нет ни одной достоверной фотографии, «все изображения г-на Гольца не вполне достоверны», – прочел он недавно у какого-то борзописца, впрочем, это была заказная статья, мы и заказывали, итак, они хотят достоверных изображений, а для чего… Ну конечно… Чтобы… Убить-то надо с гарантией, а кого – не знают… Вот и заслали дурачка узнать… Уж он-то узнает… Учились вместе…)
–Самый –кто ?
– Да не валяй дурака, ну этот… Гольц ?
– Гольц ? (Санечка чуть не подавился от смеха ) Да нет, я –Треплев, ты же знаешь. «Треплев к доске», ты же помнишь ?
–Нет ? – очень тихо переспросил Димыч.
– Нет. Я знаю о ком ты говоришь, но я – не он.
. Казалось, Димыч облегченно выдохнул.
– Но ты же говорил, что ты…
– Приврал для важности. Но я все же программист, старший программист. И мне неплохо платят, это правда.
– А этот Гольц, какой он ? Кто он ?
– Не знаю. Видел его пару раз, на корпоративах. Мне до него – как до звезд.
А он тебе – зачем ?
– Низачем. Мне нужно знать: ты – это он? Или не он?!
– Ну что ты, Димыч… Ну нельзя же так волноваться из-за пустяков. Совсем ты меня, Димыч, запутал! Я – это я. А он – это он. Давай выпьем, что ли, за то, что узнали друг о друге много нового…
– Постой ….А как же – служба безопасности ? -
– А! Это! Так это у нас нравы такие… Это меня охраняют на случай-чего как ценного сам понимаешь кадра.
«Не буду я с тобой больше пить», – сказал Димыч упавшим голосом.
– А что так ?
– Ты предатель. Предал нашу дружбу.
– Космоград ?
– Тебе лучше не вспоминать о нем ! .
– Да о чем ты, мил человек ? ( ага кажется снова дискуссия – прелестно) !
– Ваши поганые игры… У меня старшая на них зациклилась. Эти бесконечные другие жизни. Где-то там… И люди зависают в этих выдуманных жизнях и бросают свою единственную… И ты , с твоими то мозгами, участвуешь в этом балагане !
– Ну хорошо, не пей, сказал Санечка мне тем более не надо. Но ты пойми я ж за деньги. Хорошие деньги платят. Жить то надо.
– То-то и оно. Предатель.
«Послушай, – Гольц старался говорить как можно мягче, – разве то, что мы делаем, так уж плохо? Мы живем ведь так мало – ты, я, все мы, – что реализуем себя едва ли на одну сотую, да нет – гораздо меньше. А другие жизни – пусть в игре, пусть даже понарошку – ведь это шанс, шанс!»
– Это ложь Санечка, это ложь…
– А Космоград – правда ?
– Правда…
– Ну ты даешь Димыч ! Но скажи мне правду, ты – это ты ?
– Я это я….
– А я думаю – не совсем…
Димыч угрюмо молчал.
«Если бы мы встретились случайно, – продолжал Гольц, – я бы, пожалуй, и поверил в твою святую невинность!»
– Мы встретились случайно.
– Ну так слушай меня внимательно, меня, твоего старого друга. Люди, которые тебя наняли (а тебя наняли), – убийцы. Они ищут Гольца, моего шефа. Подрядили тебя, чтобы узнать, может, Треплев и есть Гольц? Подозревают, что я Гольц, вот тебя и послали удостовериться. Не понимают, дурачки, что Гольц поездами не ездит! Так кто же ты после этого? О, ты не предатель – нет! Ты хуже – ты пособник!
Димыч молчал долго
«Всё ты выдумываешь, – сказал он наконец, – как в твоих поганых играх. Совсем они не бандиты, а журналюги. Хотят сделать фотографии настоящего Гольца, газеты оторвут с руками, хорошо заплатят. Они не похожи на убийц».
– А где ты видел похожих? Они либо сами убийцы, либо работают на убийц. Какой сигнал ты должен им подать?
– Они в левом углу у двери. Когда я буду проходить мимо них…
– Не оборачивайся ни в коем случае… Скорее всего, они уже сделали фотографии, от тебя нужно только подтверждение.
– Да. Если это ты, я должен почесать затылок.
– А если это не я?
– Повернуть голову направо, потом налево.
– В какой момент ?
– Я должен с тобой хорошо выпить, напоить тебя, затем мы расплатимся, пойдем к выходу и…
– М-да. Гениальный план. Стало быть, время еще есть. Давай выпьем и поговорим.
Гольц наполнил рюмки.
Димыч взял рюмку, но пить не торопился. Гольц заметил, что одна рука у него дрожжит
«Я не верю тебе, ни одному слову не верю, – сказал Димыч. – Убить тебя? За что?»
– Да не меня, дурачок, а Гольца! Однако занятная у тебя оговорочка. Ты ведь до сих пор не веришь ни одному моему слову!
– Не верю. Ты лжец.
– Ну и не верь
Гольцу надоел этот разговор. Пора заканчивать,давно пора.
«Знаешь, – мирно и как-то доверительно сказал он, – иногда сам точно не знаешь, кто ты. Но вот что я знаю точно – ты, Димыч, попал в очень скверную историю. Эти ребята, которые тебя подрядили, – они тебе не заплатят, они тебя обманут. Им свидетели не нужны. Твои дочки станут сиротами, а жена – вдовой. Так что думай, Димыч, думай. Но если ты всё расскажешь нашей службе безопасности – шанс выжить у тебя еще есть. Более того, я тебе обещаю: ты останешься в живых и вернешься к своей семье. Времени мало, Димыч, времени очень мало. Решай».
Димыч резко опрокинул рюмку.
– Что они тебе обещали, Димыч ? Деньги ?
– Все ты лжешь. Ты и есть Гольц. Ты по отцу Треплев, а по матери…
– Правда, Димыч, правда! Ну так пойди к ним и почеши затылок… Сколько они тебе предложили? Скажи мне – я дам больше.
– Мне не надо.
– А от них ты бы взял ?
– Ты все выдумал.
– Сколько ?
Димыч молчал.
Ладно,к делу. Времени почти нет.
Гольц вызвал Сергей Петровича .
– Выручай, выходим. Эти- слева у двери
– Они только передаточное звено. Исполнять будут другие.
– Знаю. Эвакуируйте моего приятеля.
«Ну, будь здоров, – обратился он к Димычу. – Хорошо мы посидели. Я предал детство. Ты предал друга детства. Не получилось у нас Космограда. Может, больше и не увидимся. Ведь Санечки Треплева больше нет. Есть Александр Борисович Гольц, а это совсем другая история. А тебе я желаю только одного: выбраться отсюда живым».
Димыч молчал. Так они и выпили – молча .
– Сейчас пойдешь в туалет и дашь знак. Там тебя встретят.И мой совет – не лезь больше в эти игры. Вперед !
«А ты, – спросил напоследок Димыч, – как ты?»
– Обо мне не беспокойся, я – счастливчик.
Димыч, пошел к выходу, его слегка пошатывало.
Интересно, что же он выберет? Затылок почешет или…
Ага… Головой вертит в разные стороны… Так я и знал… Но ведь бесполезно, бесполезно! Они и так всё узнали, разговор слушали, микрофон наверняка в какой-нибудь солонке. Ну иди же, иди, зачем оборачиваешься? Не веришь? Мне? Великому и ужасному?
Гольц подозвал официанта и заказал чашку кофе.
«Никаких эксцессов исполнителя,—написал он Птровичу. За безопасность моего друга отвечаете головой».
– Понял, работаем
Игра подходила к концу, и, как всегда, ему стало немного грустно.
Прихлебывая кофе, он смотрел в окно и считал пробегавшие столбы.
Нет, лучше не встречаться с бывшими друзьями. Лучше помнить их такими, какими они были тогда. «Никогда ничего не вернуть, – вспомнил он. Кто же это написал?"
Чтобы убить время, он попытался вспомнить стихотворение давно канувшего в Лету автора.
Но вспомнить не получилось, и он потихоньку двинулся к выходу.
Обитатели плацкарта мирно посапывали.
В полумраке тамбура он успел заметить какую-то неясную фигуру, шевелившуюся в углу. Стало быть, здесь всё и должно было произойти. Отличное место, лучше не найдешь.
Так и есть! Человек в вязаной шапочке, надвинутой на глаза, с пистолетом в руке и посиневшими губами, неуклюже раскинув руки, лежал на полу лицом вниз.
И двое неизвестных с едва различимыми лицами склонились над ним.
Подойдя ближе, Гольц заметил на их куртках эмблему Корпорации – две стрелы, летящие в цель, и девиз, известный всему миру.
На него почти не обратили внимания.
«Спокойной вам ночи ребята», -тихо сказал Гольц.
Он не стал смотреть, как они осторожно, поднимают безжизненное тело и открывают вагонную дверь.
Ему страшно хотелось спать, и, добравшись до купе, он уснул мгновенно.
Он проснулся от яркого солнечного цвета.
Солнце ли сопровождало поезд, поезд ли бежал за солнцем – не всё ли равно? На ближайшей станции он купил котелок вареной картошки и банку огурцов домашнего засола.
На душе было пусто и весело. Жизнь хороша !
Прихлебывая железнодорожный чай, он смотрел, как солнце путалось в верхушках деревьев и терялось среди корабельных сосен. Нет, ничего не изменилось в его родной стране, всё так же тянулись вверх сосны, всё так же тонули в осенней хляби низкорослые, прижатые к земле домики.
Вчерашнее вспоминалось , как эпизод давно забытого фильма. Дорожное приключение кончилось.
Тем более о нем ничего не сообщалось в новостях, а стало быть, и вовсе не имело место быть.
В который раз он убеждался,что Петрович незаменим в подобных делах
«Молодец», – написал он, – «высший пилотаж. А как поживает наш общий друг?»
– Он в полном порядке. Благополучно доставлен домой. Средства переведены на его счет.
– А как наши оппоненты ?
– Мелкая сошка, любители.
– Так я и думал. А откуда ноги растут ?
– Ниоткуда. Вырваны с корнем.
– Еще вопросы ?
– Один мелкий.
– Давай.
– Помнишь, я тебе говорил про пиарщицу ?
– C трудом, но что-то припоминаю
– Ну так вот – есть кандидатура
– Кто она ?
– Журналистка. Авантюристка. Красавица..
– Не нужна.
– Ну почему же? Возможно, будет полезна.
– Кому ? Чем ?
– Ну не тебе же объяснять ? Лицо нашей фабрики.
– И ?
– Слушай, поговори с ней
– Ты забыл, что я там буду неофициально ?
– Ты что не имеешь права поговорить с красивой женщиной ? Хе-хе !
Гольца передернуло. Несмотря на давнюю дружбу, от этого смеха иногда тошнота подкатывала к горлу. Но только на мгновение.
– Кто она такая черт возьми ?
– Хочет работать у нас. Без ума от нашей продукции.
– А ! В другую жизнь захотелось?
– Не без этого.
– Надеюсь ей не меньше тридцати ?
– Лет 30, не меньше.
– Ладно. Там видно будет.
«Хорошо я тебе пришлю», – сказал Петрович и отключился.
Глядя на бегущие навстречу поезду корабельные сосны, он думал о том, что вот еще раз остался жить, и это не так уж плохо. Особенно если везет тебя поезд, а впереди еще несколько часов блаженного безделья. Продолжаем расслабляться, дружище Гольц! Продолжаем смотреть в окно!
Когда-то, в далекой юности, его увлекала и затягивала непредсказуемость каждой минуты, ее таинственная неопределенность, ее предощущение и предвкушение.
Жизнь в поезде полна таких мгновений. Но тогда любое мгновение было чревато будущим: «налево пойдешь – богатым будешь, направо пойдешь – жену встретишь, а прямо пойдешь – смерть найдешь».
А теперь – все сбылось. Точнее – почти все.
Вглядываясь в обшарпанные здания стареньких вокзалов, он в который раз убеждался, что не стоит предаваться воспоминаниям.
Он стряхнул с себя прошлое, как стряхивают пыль с пиджака, и стал думать о том, что ему предстоит. Теперь, между сорока и пятьюдесятью, у него почти исчезло то страстное, лихорадочное ожидание будущего, которое одолевало его еще лет 20 назад.
Он стал силен и достаточно защищен, чтобы никто не осмелился…
Однако – осмелились! Встреча с Димычем взбодрила, развеселила… Так сказать, будущее, незаметно выползающее из прошлого, давно сданного в утиль… Как змея из черепа коня! Тоже мне, вещий Олег!
Давным-давно возникла у него эта привычка рассматривать себя как бы со стороны, думать о себе в третьем лице. «А. Б. Гольца пытались убить» звучит не так страшно, как «Меня чуть не убили, я чудом остался жив».
Да, нужно смотреть на жизнь как на то, что случается не с тобой. Как на приключение. Как на один из вариантов игры.
Из всех покушений на Александра Борисовича Гольца не удалось ни одно. В последний момент всегда что-то случалось. То пуля не могла вылететь из ствола, и пистолет разрывался в руке убийцы, то снайпер внезапно оказывался в стельку пьяным и вываливался из окна со всем своим снаряжением, то метко брошенная граната не пожелала взорваться вовремя, и вот сейчас – у киллера внезапный инфаркт или, скажем, паралич сердца, как вам больше понравится.
Случайности, сплошь и рядом счастливые случайности.
Писали о его исключительном везении.
Ну что же, пусть это называется везением.
А детали – детали, как известно, не разглашаются.