Прости меня, мама

– Михаловна, тебе письмо.

Шура-почтальонша заглянула в глаза Светлане, высматривая реакцию. Высмотрела. Глаза той расширились, как от удара, потом затуманились болью.

Шура отвернулась. Хотела полюбопытствовать, а получилось самой расстроиться.

– Прислал, значит, – в глупых словах попыталась показать сочувствие. – Ну, может, скоро выпустят.

– Спасибо, Шура, – Светлана Михайловна кивнула, не сводя глаз с дорогого конверта. Дорогого? А пальцами взяла осторожно, словно боялась обжечься, и невесомое письмо тяжёлым грузом легло на сердце.

Пошла в дом. Подальше от чужих глаз. Любопытства в них много, много и злорадства, встречается и жалость. Только и без этого тяжело.

В комнате положила на стол, села, долго смотрела на родной почерк, на казённые штампы. Страшно.

– Прислал, значит, – повторила Шурины слова. – Ну что ж я? – решилась, осторожно отклеила-порвала край, вынула сероватый лист.

«Прости меня, мама…»

Первые строки брызнули в сердце тоской и сладкой болью. И выплеснулись из глаз горькими слезами…

Потом до вечера ходила, что-то делала, ничего не помнила. В голове лишь одно: видно тяжко… крепко тяжко, раз написал.

С суда не виделись, не перезванивались. Каждый эту беду переживал отдельно. Сам.

Вечером отыскала старую тетрадку, вырвала из середины лист, неловко взяла ручку – рука отвыкла.