Змея. Часть 2
Безумный сон. Правдив ли он, иль ложен, – как мне знать?
Но только вдруг я ощутил, что страшно мне обнять,
И я люблю – и я хочу – и я шепчу: «Моя!»
Но молча в памяти моей звенит: «Змея! Змея!»
Константин Бальмонт.
Глава 1
Кенигсберг проезжали не вечером, как обещал проводник, а рано утром. Стоянка длилась более часа. Недавно прошёл дождь, и на улице стало свежее. Он спустился на крытый перрон роскошного вокзала. Прошёл мимо диковинных колонн в главный холл. С утра здесь было довольно публики. Провожающие и встречающиеся слились в одну безликую рокочущую толпу. С деловым видом шмыгали сутулые носильщики и лихие лоточники с пачками иностранных папирос и сигар. Продавали газеты и сладости. Разносчик конфет и пирожных, упакованных в шуршащую, глянцевую бумагу, подобострастно глядя на Гладышева, говорил что-то по-немецки, предлагая купить серебристые, словно литые плитки прусского шоколада. При виде разноцветного лотошного богатства, он вспомнил о том, как ОНА, жмурясь от удовольствия, надкусывала фигурный шоколад, и тот с приятным ломким хрустом дробился на её ровных, белых зубах. Он замер на мгновение, погрузившись в те далекие воспоминания.
– Bitte, Süßigkeiten, Schokolade, Marzipan, Lutscher![2]
– Nein danke.[3]
Нервная усмешка скривила губы.
– Nein… – вновь отрешённо повторил он и вошёл в главное здание.
Там он без труда разыскал буфет. Зачем я сюда иду, думал он по дороге. Я ведь и в ресторане могу купить любую бутылку вина, однако, ноги несли его, скорее по привычке. Мимо дефилировали строгие дамы и не менее аскетичные господа, кричали дети и лаяли шпицы. Из-за высокого купола вокзала каждый звук множился летящим эхом. Тут и там слышалась отрывистая немецкая речь. Меж колонн гулял сквозняк. Утра становились прохладнее, воздух стыл даже в помещении.
«Пожалуй, здесь многое выглядит иначе, – размышлял он. – Это не Россия. Чужие лица. Чужие звуки. Неприятная речь. Даже запахи другие. Хотя… бог с ними, с запахами. На что мне они? И все эти люди… Я вижу их впервые, и в то же время, через мгновение они исчезнут, словно призраки, растворяться в дымке вечности. В сущности их итак давно уже нет. Время беспощадно ко всему живому на этой планете. Все они куда-то спешат, торопятся, что-то говорят или даже кричат друг другу, и не знают, что всё давно тлен. И с точки зрения вечности, все они действительно давно мертвы. Как мёртв и я сам…»
Сквозь стеклянные двери с белыми иностранными надписями он прошел в фешенебельный буфет, за стойкой которого торговали две довольно симпатичные, полненькие немки в белых кружевных передничках. Когда он подошел ближе, чтобы рассмотреть витрину с множеством бутылок, продавщица принялась скороговоркой, с особой учтивостью предлагать ему всевозможные напитки. Ему не хотелось нынче ни пива, ни рейнского вина. Он надеялся взять что-то покрепче, чтобы крепче спать. Молча он ткнул пальцем в бутылку бренди под названием Асбах Уральт.
Позднее он пожалел, что не купил сразу две бутылки. Вернувшись в своё купе, он выпил большую рюмку золотистого бренди и вновь растянулся на кровати, уносясь воспоминаниями в то далекое и тревожное лето.
– А он?
– Он хрипло засмеялся каким-то металлическим смехом и ответил: «Я слишком долго ждал. Ждал долгие годы, когда ты из девы превратишься в настоящую женщину. И я дождался. И теперь нам пора. В том мире, откуда я прихожу, мне нужна любимая жена. Я забираю тебя. А здесь твои дни сочтены. Готовься. Скоро придёт твой час».
– Господи, а что же было дальше?
– Дальше он пропал. Я не спала всю ночь, забывшись тяжелым сном только под утро. Я ждала приезда Казимира. Когда он вернулся, я рассказала ему обо всем. О том, что меня вновь стал посещать призрак Сотникова. И мало того, я рассказала Казимиру о последних словах призрака.
– И что он?
– Он изменился в лице, но после совладал с собою и попытался меня успокоить. Хотя, я видела, что он и сам не на шутку перепуган. Он расспрашивал у меня какие-то подробности моей ночной встречи, потом что-то бормотал себе под нос, мычал, махал руками и призывал меня как можно скорее выбросить всё из головы. Потом он уходил в другую комнату, писал кому-то письма. Давал какие-то распоряжения портье. А после объявил мне, что завтра мы уезжаем в Нормандию, к одному его старому знакомому. Речь шла о неком маркизе де Траверсе. Он был французом, родившимся в России и, вновь перебравшимся во Францию, а конкретно в Руан.
Мы сели на поезд, и ужё через несколько часов оказались в его поместье. Это была огромная старинная вилла, больше похожая на Средневековый замок. Её стены были выложены из серого камня и возвышались на несколько этажей. Были здесь и круглые башни, и крепостная стена, и множество переходов. А сама вилла утопала в зелени старинной дубовой рощи. Её хозяин маркиз де Траверсе встретил нас весьма любезно. Хорошо было то, что он свободно говорил по-русски, хоть и с небольшим французским акцентом. Миша, я разговариваю по-французски, но не столь хорошо, чтобы при сильном волнении суметь объяснить всю суть моих страданий. Поэтому я с радостью приняла то обстоятельство, что маркиз родился в России и отлично знал русский.
Итак, я забыла рассказать тебе о том, как он выглядел. Это был высокий мужчина, лет пятидесяти, сухопарый, с желчным лицом и строгими глазами. Его зачесанные назад седые волосы и кустистые брови делали его облик малопривлекательным. А узкая полоска рта выдавала в нём надменную личность. Но, всё это, в общем-то, неважно. Прибыли мы к нему утром и, позавтракав в большой столовой, похожей на холл средневекового замка, сразу приступили к главному. Он самым подробным образом расспросил меня о ночных визитах Сотникова. Немного краснея и путаясь, я поведала ему обо всём, что помнила и чувствовала, почти с самых институтских времён. Он оказался очень дотошным. Я рассказывала, а он кивал. Как и тот доктор психологии. Помнишь, о котором я тебе говорила. Так вышло, что мне пришлось исповедаться о Сотникове нескольким мужчинам, – с горькой усмешкой констатировала Барбара. – Если честно, то я устала рассказывать все эти непристойности. И с удовольствием бы избежала этих откровений, если бы не угроза моей жизни. Она была весьма реальна. Забыла упомянуть, что перед тем, как нам поехать в Нормандию, Казимир просил посмотреть меня одну из французских ясновидящих. Так вот, та отказалась отвечать на наши вопросы. Она глянула мне в глаза и сообщила, что у меня помутнели зрачки.
– И что это значило?
– Это означало, что мне оставалось жить лишь несколько дней. Угрозы Сотникова были весьма реальны.
– И что этот маркиз? – с волнением в голосе спросил Михаил.
– Выслушав меня, маркиз вынес свой вердикт, что между Сотниковым и мною воздвигнута невидимая связь. Некая духовная цепочка, крепко связывающая наши души.
– Господи, – воскликнул Гладышев. – Но что у тебя могло быть общего с тем мертвым проходимцем?
– Я, право, не знаю. Маркиз сказал, что эта связь не всегда устанавливается во вред человеку. Всё зависит от уровня развития ушедшего духа и от того места, где он пребывает в Тонком мире.
– Только в Преисподней мог обитать этот человек!
– Миша, это упрощенный подход к видению Потусторонней реальности. В нашем понимании ты должен чуточку абстрагироваться от церковных канонов. Там не всё так просто и однозначно. Поверь. Корректнее было бы сказать, что Сотников обитает на каком-то из нижних этажей Непроявленного мира.
– Боже, Барбара, откуда ты всё это знаешь? – он сел рядом и вновь взял её прохладные пальцы в свои горячие ладони. – Ты сейчас похожа на какую-то египетскую жрицу. Ночь делает твои черты поистине таинственными и твои волосы… Барбара, ты прекрасна, и в то же время, я иногда тебя боюсь…
– Не надо, Мишенька… Не говори так. Я и сама, порой, себя боюсь. Особенно, когда смотрю на собственное отражение в зеркале. Казимир меня часто упрекает за мой страшный взгляд. Он считает его урочливым. Хотя, так оно и есть. Но более прочих я способна изурочить лишь саму себя.