Отряд «Тупые Шипы». Погоня за Фродо от лица орков
Глава 1
Отряд «Тупые Шипы», Опушка Леса у Ручейка «Сопливый Нос», Утро 10-го дня. Состояние: Без следов. Без идей. Сонные.
Гнилозуб (самый корявый и вечно недовольный) пнул потухший костёр. Угли разлетелись, один попал Шныгу (самому юркому и нервному) прямо на голую мозоль на ноге.
– АЙ! Ты чо, урод лесной?! – завизжал Шныг, подпрыгивая на одной ноге и обдувая мозоль ладонью. – Ногу спалишь! И так сапог проклятый жмёт!
– А ты чо, сопляк, на углях спал? – огрызнулся Гнилозуб, почёсывая грязный живот под ржавой кирасой. – Кто последний встал – тот гнилые корни на завтрак жуёт! И угли тушит ногами! Вот!
– Я не спал! Я… разведку вёл! – Шныг гордо выпятил грудь, указывая кривой палкой на ближайший куст. – Там… движение было! Шорох!
– Шорох? – Бугор (самый толстый и сонный), до этого мирно ковырявший в носу, оживился. – Еда? Дичина? Кабанчик? А? Где?! – Он схватил свою затупленную алебарду, оглядываясь с надеждой.
– Не-а, – мрачно констатировал Шныг. – Ёжик. Колючий. Убёг. И следов никаких не оставил. Как и этот проклятый хоббитёнок!
Бугор разочарованно бухнулся обратно на землю.
– Опять ёжик… – пробурчал он. – А я так мечтал о кабанчике… Или хотя бы о жирной улитке… Хоббит… – Он махнул рукой. – Сказки всё. Кто его видел-то? Может, его вообще нету? Капитан придумал, чтоб мы по этим сопливым лесам шлялись?
– Как нету?! – взвизгнул Шныг. – Капитан сказал – есть! С колечком! Маленький, вонючий, лысый!
– Не лысый, – поправил Гнилозуб, пытаясь отковырять кусок засохшей грязи с локтя. – Волосатый. Как крыса мокрая. И пахнет… – Он втянул носом воздух, морщась. – …цветами и пирогами. Противно.
– Ага, а ты знаешь, как пахнут пироги? – усомнился Бугор, у которого при слове «пироги» заурчало в животе.
– Нет! – честно признался Гнилозуб. – Но Капитан сказал – «Пахнет пирогами и страхом». А страх я знаю. Он пахнет… мочой. Когда Шныг Капитана видит, например.
– Не вру! – покраснел Шныг (насколько это возможно под зеленой кожей). – У меня просто… мочевой пузырь слабый! От природы!
Наступила неловкая пауза. Три пары жёлтых глаз уставились на лесную чащу. Солнце, пробиваясь сквозь листву, неприятно слепило.
– Так… – протянул Гнилозуб, окончательно отковыряв грязь и с удовлетворением разглядывая результат. – …куда идём-то? Запаха нет. Следов нет. Шорохи – ёжики. Идеи есть?
– Налево! – сразу предложил Шныг, тыча палкой наугад. – Там вон ручеёк журчит! Вода! Может, хоббит пить хочет? Или умыться? Эти чистюли вечно умываются!
– Вода мокрая, – мрачно заметил Бугор. – А я сапоги только высушил. Иди один, если хочешь.
– Направо! – заявил Гнилозуб, указывая в противоположную сторону, где было чуть темнее. – Там тень! Хоббиты солнца боятся, как и мы! Наверное. Может, там спрятался?
– А может, он летает? – вдруг выдал Бугор, глядя на пролетавшую птицу. – У него же колечко волшебное! Может, он невидимый и летает? И смеётся над нами сверху? – Он злобно погрозил кулаком небу. – Слезай, трус!
Шныг испуганно огляделся.
– Летает?! Невидимый?! Ой, не говори… Я теперь везде его чуять буду! – Он начал тыкать палкой в пустоту вокруг себя. – Ты здесь? А? Отзовись! Чую тебя!
Гнилозуб тяжело вздохнул. Капитан точно отрежет ему уши за такой отряд.
– Ладно, балбесы, – проворчал он. – Идём… эээ… прямо! По этому… эээ… звериному следу! – Он ткнул пальцем в едва заметную тропинку, протоптанную, вероятно, оленем или зайцем.
– Это след? – прищурился Бугор, нагибаясь. – А где копыта? Или лапки? Похоже на… грибную полянку кто-то топтал.
– Это стратегический след! – настаивал Гнилозуб. – Хоббит мог за оленем спрятаться! Или… на зайце уехать! Они же маленькие! Всё возможно! Вперёд! Ищите следы хоббита… или зайца… или грибов! (Грибы тоже сойдут!) – добавил он шёпотом.
С неохотой, ворча и спотыкаясь о корни, отряд «Тупые Шипы» побрёл по тропинке. Шныг тыкал палкой в каждый куст, бормоча: «Невидимый!». Бугор ковырял землю алебардой в поисках съедобных корешков. Гнилозуб шёл первым, старательно делая вид, что знает куда, и думая о том, как бы свалить вину за провал на «этих двух идиотов».
А на опушке у ручья «Сопливый Нос» мирно остались лежать три забытых орками мешка с гнилой провизией и одним относительно целым, но очень чёрствым сухарём. На него уже смотрела ворона.
Глава 2
Отряд «Тупые Шипы», Глухой Лес (Где-то? Наверное…), Глубокая Ночь 10-го дня. Состояние: Заблудились. ГОЛОДНЫЕ. Злые на весь мир.
Лесная чаща сгустилась в непроглядную, враждебную черноту. Три фигуры, больше похожие на сбившихся в кучу мокрых крыс, чем на грозных слуг Тьмы, плюхнулись на корни древнего дуба.
– Хватит! – взревел Гнилозуб, смахивая с лица паука размером с его кулак (паук обиженно уполз). – Я больше ни шагу! Ноги отваливаются! И этот лес… он ЗЛОЙ! Он специально корнями под ноги лезет!
– Ага! – подвыл Шныг, дрожа от холода и страха перед невидимыми летающими хоббитами. – И деревья шепчутся! Слышите? «Орки-дураки… орки-дураки…» Это они про нас!
– Не деревья, – мрачно пробурчал Бугор, потирая живот, который урчал, как разъяренный тролль. – Это у меня в животе урчит. От голода. Сильного. Смертельного.
Слово «голод» висело в воздухе, как проклятие. Все трое одновременно вспомнили о мешках с провизией. Вернее, о том, что их НЕТ.
– Провизия… – шёпотом произнес Шныг, и его глаза округлились от ужаса, затмив даже страх перед невидимками. – Где… где мешки?!
Тишина. Только урчание Бугора да треск сучка где-то в темноте.
– ТЫ! – Гнилозуб внезапно ткнул грязным пальцем в Шныга. – Ты был ответственным за мешки после привала у ручья! Помнишь? Я сказал: «Шныг, тащи мешки, а то Бугор съест всё до ужина»!
– Я?! – завизжал Шныг. – Я?! Я думал, Бугор тащит! Он же всегда тащит еду! Он её чует за милю! БУГОР! ГДЕ МЕШКИ?!
Бугор медленно поднял тяжёлую голову. Его лицо, обычно выражавшее лишь сонливость или голод, сейчас было озарено искрой… воспоминания?
– Мешки… – протянул он задумчиво. – Такие… серые… или коричневые? Тяжёлые. В одном… был тот чёрствый сухарь. Я его… я его присматривал. Как сокровище.
– И ГДЕ ОНИ?! – заорали хором Гнилозуб и Шныг.
– У ручья, – честно ответил Бугор. – Остались. Я думал… вы понесёте. – Он укоризненно посмотрел на Гнилозуба и Шныга.
Наступила мёртвая тишина. Даже урчание Бугора стихло, будто затаив дыхание. Потом Шныг издал звук, средний между воем раненого волка и визгом поросёнка, и повалился на землю, катаясь по мху.
– У РУЧЬЯ?! ЗА ЛИГИ ОТСЮДА?! В ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ?! – он бил кулаками по земле. – МЫ УМРЁМ! УМРЁМ ОТ ГОЛОДА В ЭТОМ ПРОКЛЯТОМ ЛЕСУ! И НАС СЪЕДЯТ… ДЕРЕВЬЯ! ИЛИ НЕВИДИМЫЙ ХОББИТ!
Гнилозуб стоял, как истукан, его мозг лихорадочно соображал, как свалить вину дальше.
– Это… это вороны! – внезапно провозгласил он. – Большие, злые вороны Сарумана! Они стащили наши мешки, пока мы героически… эээ… исследовали след оленя! Да! Это саботаж! Диверсия!
– Вороны утащили три здоровенных мешка? – усомнился Бугор, глядя на Гнилозуба как на полного идиота. – Сильные вороны.
– МАГИЧЕСКИЕ ВОРОНЫ! – настаивал Гнилозуб. – Или… или этот хоббит! Он невидимый, он сильный! Он мог утащить! Он мстит за то, что мы его ищем! Логично?
– Логично! – захныкал Шныг, перестав кататься. – Он здесь! Он невидимый! И он украл нашу еду! Прямо из-под носа! Ой, боюсь! – Он снова спрятал голову под руки.
Бугор тяжело вздохнул. Логика была непостижима. Но голод был реален. Он начал методично ощупывать карманы своей рваной куртки, надеясь найти хоть крошку. В кармане брюк его толстые пальцы наткнулись на что-то маленькое, твёрдое и… знакомое.
– Ага! – торжествующе произнёс он, доставая смятый, покрытый ворсом и чем-то липким… но всё ещё целый ЧЕРСТВЫЙ СУХАРЬ. Тот самый, сокровище из забытого мешка. Видимо, он сунул его в карман у ручья «на перекус», а потом забыл.
– СУХАРЬ! – завопили Гнилозуб и Шныг, как один, их глаза загорелись зелёным голодным блеском. Они бросились к Бугору.
Началась дикая, нелепая драка. Три орка, спотыкаясь о корни и толкая друг друга в темноте, рвали и метались за крошечным куском чёрствого хлеба. Сухарь летал из рук в руки, крошился, падал в грязь, его снова хватали. Шныг пытался укусить палец Гнилозуба, Гнилозуб душил Бугора, Бугор ревел и отмахивался, как медведь от пчёл. В конце концов, сухарь, разломанный на три микроскопических, грязных кусочка, был с жадностью проглочен.
Тишина. Тяжёлое дыхание. Удовлетворенное урчание Бугора. Жалобное хныканье Шныга: «Я свой кусок проглотил, даже не почувствовал…». Злобное бормотание Гнилозуба: «И это всё?! На ужин?! Капитан узнает…».
Они плюхнулись обратно на землю, теперь ещё более голодные, злые и разбитые после битвы за сухарь. Надежда найти хоббита таяла быстрее, чем крошки во рту. Единственный луч света в их мрачном существовании – тускло мерцающие вдалеке, над лесом, холодные звезды. Или это были глаза невидимого хоббита? Шныг скулил и зарывался носом в мох.
Глава 3
Отряд «Тупые Шипы», Неизвестный Берег Неизвестного Ручья (Но Рыба Есть!), Поздняя Ночь 10-го/Раннее Утро 11-го дня. Состояние: СЫТЫЕ! ХВАСТЛИВЫЕ! ВЕЛИКИЕ ОХОТНИКИ!
Возвращение за припасами обернулось новым эпическим блужданием. Лес, казалось, издевался: знакомые корни вели к незнакомым полянам, ручей «Сопливый Нос» будто испарился. К утру (или это была всё ещё ночь? кто разберёт!) они вывалились из чащи не там, где оставили мешки, а на совершенно незнакомом берегу тихого ручейка.
– Опять не туда?! – Шныг пнул камень, который больно отозвался в его и без того разбитом сапоге. – Я же говорил – направо! Там был тот кривой дуб!
– Кривых дубов тут сотни, сопляк! – огрызнулся Гнилозуб, но без обычной злобы. Его мысли, как и у Бугора, крутились вокруг одного: ГОЛОД. Звериный, всепоглощающий. – Провизия… пропала навеки… мы сдохнем…
– Умру… – простонал Бугор, повалившись на мокрый песок. – Прямо сейчас. От голода. И тоски. И от сапог Шныга.
И тут… ЧУДО!
Шныг, бесцельно бредя по кромке воды и мечтая хоть о жирной пиявке, споткнулся обо что-то большое, скользкое и… пахнущее!
– А-А-А-А! ЗМЕЯ! МОРСКОЕ ЧУДОВИЩЕ! – завизжал он, отпрыгивая.
– Где?! – Гнилозуб схватился за меч (которым в основном колол дрова).
– Где чудовище?! – Бугор мгновенно ожил, представляя гигантскую жареную тушу.
Но это были не змеи. Это были ДВЕ ОГРОМНЫЕ, СВЕЖИЕ РЫБИНЫ! Видимо, выбросились на берег во время ночного нереста или просто потеряли ориентацию. Они лежали, слегка присыпанные песком, их тусклая чешуя поблескивала в первых лучах рассвета.
Минута ошеломлённого молчания. Потом лес огласил дикий, триумфальный рев.
– РЫБА-А-А-А! – заорал Бугор, слюна брызнула у него изо рта. – ЦЕЛЫЕ ДВЕ! КАК СВИНЬИ!
– НАШЕ! – рявкнул Гнилозуб, уже таща одну рыбину за жабры. – ДОБЫЧА ОТВАЖНЫХ ОХОТНИКОВ! Я ЖЕ ГОВОРИЛ – МЫ ВЕЛИКИЕ СЛЕДОПЫТЫ!
– Я нашёл! – пищал Шныг, пытаясь оттащить вторую рыбину у Бугора. – Я! Шныг! Я споткнулся о неё героически! Значит, моя!
– МОЯ! – рычал Бугор, обнимая рыбину, как невесту. – Я голоднее всех! Я умру первым, если не съем!
Началась недолгая, но шумная возня. В итоге рыбы были признаны общим трофеем, добытым благодаря «коллективной мудрости и удачливости отряда» (как позже доложит Капитану Гнилозуб, если они выживут).
Теперь главное: ЖАРИТЬ!
Развели костёр. Не костёр – ПОЖАРИЩЕ! Гнилозуб, вдохновлённый удачей, решил, что маленький огонь – для слабаков. Они наломали кучу сучьев (Шныг чуть не упал с сосны), натаскали сухого валежника (Бугор утащил целое гнилое бревно) и воздвигли кострище, достойное праздника в Мордоре. Пламя взметнулось в предрассветное небо, осветив окрестности ярче фонаря Гэндальфа. Искры летели к верхушкам деревьев.
– Вот это ОГОНЬ! – самодовольно заявил Гнилозуб, подбрасывая в пламя еще охапку хвороста. – Пусть весь лес видит могущество «Тупых Шипов»! Пусть хоббит дрожит!
– А вдруг… нас увидят? – робко пискнул Шныг, озираясь на ярко освещенные окрестности. – Люди? Эльфы? Те… другие орки?
– ПФ! – отмахнулся Гнилозуб. – Кто посмеет сунуться к такому костру? Мы же ВЕЛИКИЕ! И СЫТЫЕ БУДЕМ!
Рыбы, наскоро выпотрошенные кривым ножом Гнилозуба (внутренности Шныг героически сбросил обратно в ручей – «пусть другие рыбы учатся!»), были насажены на крепкие ветки и водружены над адским пламенем. Жир закапал, шипя, в огонь. Запах жареной (и местами подгоревшей) рыбы наполнил воздух. Для орков это был аромат рая.
Они ели. Нет, они ПИРОВАЛИ! Рвали горячее мясо руками, чавкали, обжигались, рычали от удовольствия, бросали кости прямо в огонь. Бугор урчал, как целый выводок довольных троллей. Шныг облизывал пальцы и жир с локтей. Гнилозуб, с рыбой в одной руке, размахивал другой, вещая:
– Вот видите, болваны! Удача! Это знак! Саурон сам послал нам эту рыбу! Значит, мы на верном пути! Хоббит – где-то рядом! Скоро мы его схватим! Живого! С колечком!
– А награда! – с набитым ртом добавил Шныг. – Капитан обещал! Целую бочку… эээ… чего там? Гнилого мяса? Или свежего? И сапоги новые! Без дыр!
– Сапоги?! – фыркнул Бугор, отламывая хвост второй рыбы. – Мне – целую ЖАРЕНУЮ СВИНЬЮ! Или быка! И спать на тюфяке из кроликов! И чтобы этот хоббит… – он ткнул костью в сторону леса, – …носил мне пиво! Пока я сплю на кроликах!
– А мне – замок! – заявил Гнилозуб, вдохновленный сытостью и пламенем. – Небольшой. Из чёрного камня. На горе. С ямой для пленных эльфов! И чтобы они пели мне песни! Весёлые! Или грустные… как захочу!
– А мне – волшебную палку! – выпалил Шныг. – Которая делает невидимым! Чтобы я мог подкрасться к Капитану и… эээ… положить ему в сапог лягушку! Или просто посмотреть, как он моется! Хе-хе!
Они сидели у гигантского костра, обжираясь рыбой, бросая в пламя кости и строя грандиозные планы на будущее. Чувство голода сменилось пьянящим ощущением всемогущества. Лес вокруг их ярко освещённой поляны казался им покорённым. Мысли о забытых мешках, о невидимом хоббите, о гневе Капитана – всё растворилось в дыму и запахе жареной рыбы. Они были королями этой поляны, повелителями рыб, героями ночи!
«Тупые Шипы» забыли все свои беды. Они на вершине мира. Они СЫТЫ. Им море по колено. Ну, или ручей. Главное – жратва есть. А хоббит… хоббит подождёт до завтрака. Или до обеда. Или… пока не кончится рыба.
Глава 4
Отряд «Тупые Шипы», Глухой Лес (Опять? Да!), Позднее Утро 12-го дня. Состояние: Сытые. Решительные.
Рыбины были съедены до последней косточки (которую Бугор долго и тщательно обсасывал). Великое Пожарище догорало, оставляя после себя лишь тлеющие угли и стойкий запах гари на лигу вокруг. Но орки чувствовали себя победителями. Полными сил. Готовыми свернуть горы! Или, на худой конец, поймать одного маленького хоббита.
– ВПЕРЁД! – скомандовал Гнилозуб, смачно отрыгнув рыбным духом. – Время охоты! Хоббит ждёт наших цепких лап! Или… когтей? Ладно, неважно!
– В лес! – поддержал Шныг, бодро размахивая своей палкой для тыканья в невидимое. – Там, где дичь, там и хоббит! Он же… как зверь лесной! Маленький, волосатый! Как ёжик! Только на двух ногах и с колечком!
– Как крот! – авторитетно заявил Бугор, вспоминая рассказы о подземных жителях. – Кроты в лесу живут? В норах? Значит, и хоббит – в норе! Будем искать норы! И кротов! На закуску!
Итак, вооружившись гениальной тактикой «Искать Хоббита Как Крота», отряд снова погрузился в зелёные дебри. Их поиск сводился к тому, что они тыкали палками в каждую подозрительную кочку, копались под корнями и периодически заглядывали под большие листья, надеясь обнаружить там испуганного хоббита или хотя бы запасливого крота.
И тут… раздался ВОЙ. Длинный, тоскливый, леденящий душу. Потом ещё один. И ещё. Совсем недалеко.
– ВОЛКИИИ! – Шныг вжал голову в плечи и чуть не уронил свою палку. – Большие! Злые! Голодные! Они нас съедят!
– Пф! – фыркнул Гнилозуб, хотя сам инстинктивно сжал рукоять меча. – Волки? Да мы их на завтрак слопаем!
– Но… но они весь клёв распугают! – заныл Шныг, осознав страшную перспективу. – Слышите? Воют! Как сирены проклятые! Все хоббиты в округе сейчас перепугаются, в норы попрячутся, и сидеть будут тихо-тихо! Наша охота коту под хвост! Капитан опять без хоббита останется! И без награды! И… и без рыбы!
Мысль о том, что волки могут лишить их только что обретённого величия (и потенциальной награды), возмутила орков до глубины души. Это было личное оскорбление!
– Эй, волчары! – вдруг заревел Гнилозуб, выходя на небольшую поляну, откуда явно доносился вой. – Заткнитесь! Ищите добычу в другом месте! Здесь орки хозяйничают! Вы нам всю охоту портите!
– Да! – поддержал его Бугор, стукнув топором по стволу сосны. – Убирайтесь! Шшшшш! Как собак! Киш-киш!
– И не возвращайтесь! – пискнул Шныг из-за спины Гнилозуба, размахивая палкой для устрашения. – А то… а то мы вас… в суп! Рыбный! С волками!
Они шумели, кричали, стучали оружием по деревьям, кидали в чащу комья земли и шишки. Вой на мгновение стих, сменившись удивленным рычанием и шорохом отступающих лап. Казалось, волки, столкнувшись с таким неадекватным поведением, предпочли ретироваться подальше от шумных психов.
– Видааали?! – торжествующе крикнул Гнилозуб в след убегающим волкам. – Испугались! Знают, кто тут главный охотник! Теперь хоббиты наши! Никто их не спугнет!
– Ура! – слабо прокричал Шныг, всё ещё озираясь по сторонам. – Теперь точно найдем! Или… кротов.
Они двинулись дальше, полные гордости за победу над лесными разбойниками. Правда, поиски «хоббитов-кротов» по-прежнему не приносили результата. Солнце начало заметно клониться к западу, окрашивая лес в золотистые тона, которые орки находили подозрительно «эльфийскими» и неприятными.
И вот, продираясь через очередные заросли, они вышли на опушку. Перед ними расстилалась знакомая картина: поле, а за ним – лента реки. Брендивайн? Или другой? Орки уже и не помнили. Но их внимание привлекло кое-что другое.
На берегу реки, довольно далеко, но отчетливо видимый в сгущающихся сумерках, горел ОГОНЁК. Маленький, уютный, явно костерок или фонарь у какого-то причала или домика.
Три пары желтых глаз уставились на огонёк.
– Ого… – протянул Бугор. – Огонь. Люди? Хоббиты? Еда?
– ЕДА! – мгновенно среагировал Шныг на последнее слово. – Может, там трактир? Или ферма? С курами! И пирогами!
– Тссс! Идиоты! – шикнул Гнилозуб, хотя его собственный желудок отозвался на слово «пироги» предательским урчанием. – Это может быть… засада! Или… – Он вдруг замер, лицо его озарилось смесью надежды и паники. – А ЭТО НЕ НАШ КОСТЁР?!
Наступила напряженная тишина. Три орка лихорадочно соображали.
Шныг: (Дрожащим голосом) Наш… костёр? Тот… большой-пребольшой? Мы же его… оставили? Он же… горел? А если… не потух? А если Капитан УВИДИТ?! Он же за пять лиг видит такой костёр! Он подумает, что мы сигналим врагам! Или празднуем без него! Нас… НАС РАСПНУТ НА ТОМ ЖЕ КОСТРЕ!
Бугор: (Прищурившись) Не похож… Тот был как дракон чихнул! А этот… как светлячок. Маленький. Слабенький. Наверное, там еда маленькая. Или чай пьют. Без сахара. Фу.
Гнилозуб: (Чешет затылок) С одной стороны… если наш костёр ещё горит – беда. Большая. Капитан точно прилетит на крылатой твари и спросит: «Где хоббит? И почему костёр в три этажа?». С другой стороны… если это НЕ наш костёр… то там могут быть люди. Или хоббиты. И… ЕДА. И пироги. (Он тоже мечтательно произнес последнее слово). А наш костёр… он далеко в лесу. Может, уже потух? Лес-то мокрый… вроде бы… Или нет
Они стояли на опушке, взирая на далекий огонёк через реку. Вопрос висел в воздухе, тяжелый, как недожаренная рыба:
ИДТИ К ЭТОМУ ОГОНЬКУ (рискуя нарваться на людей или на подтверждение, что их костёр виден всем) ИЛИ ПРЫГНУТЬ ОБРАТНО В ЛЕС (рискуя пропустить хоббита, еду и возможность узнать правду про свой костёр)?
Решение требовалось единогласное. Или хотя бы громкое. Три пары глаз встретились в немом вопросе. Далекий огонёк подмигнул им в сумерках, как дразнящая загадка.
Глава 5
Отряд «Тупые Шипы», Берег Незнакомого Ручья (У Огонька), Утро 12-го дня. Состояние: Настороженные. Разочарованные. Внезапно Озаренные.
Подстёгнутые Бугором, упорно твердившим «Еда… пироги…»: «Тупые шипы» решили идти на огонёк! Они двинулись вдоль опушки, стараясь держаться в тени деревьев и вскоре отряд подобрался к источнику света.
Их ждало разочарование. Это был не их исполинский пожар. Это был небольшой, аккуратный костерок, догоравший на галечной отмели. Рядом – следы недавнего присутствия: примятая трава, пара аккуратно сложенных для сушки веточек (видимо, для растопки), крошки на плоском камне.
– Тут был кто-то… – пробурчал Гнилозуб, его жёлтые глаза сузились, изучая местность с неожиданной для него внимательностью. – Не орк. Аккуратный… как эльф проклятый.
– Или хоббит! – прошипел Шныг, впервые за день забыв про невидимок и вцепившись в топор. – Маленький! Чистюля! Смотри – крошки собраны кучкой! Кто так делает, кроме них?!
– Еда! – немедленно заключил Бугор, тыча толстым пальцем в те самые крошки. – Пахнет… сыром? Хлебом? – Он жадно втянул носом воздух. – Не рыбой… лучше!
Они осторожно обшарили место. Гнилозуб копнул ногой золу – тепло. Шныг нашёл в траве обломок сухаря – поднял, обдул, сунул в карман (Про запас!). Бугор же, ведомый нюхом, обнаружил под камнем аккуратную дырочку в земле, прикрытую плоским камешком. Под ним – аккуратно завернутый в чистый лоскуток… кусочек сыра и еще пара целых сухариков!
– КЛАД! – проревел Бугор, хватая свёрток. – Спрятал! Хитрец! Но Бугор нашёл! – Он тут же сунул сыр в рот, смачно чавкая.
– Идиот! – рявкнул Гнилозуб, выбивая у него из рук оставшиеся сухари. – Это же след! Припасы спрятал – значит, планировал вернуться! Или… – он осёкся, оглядываясь по сторонам с новой, леденящей мыслью. Его взгляд скользнул вверх по ручью, туда, где давеча они устроили свой пир. Расстояние… не больше лиги. Отсюда, с этой галечной отмели, в ночи их гигантский костёр должен был быть виден как маяк!
– Шныг! – Гнилозуб схватил мелкого орка за плечо, заставив взвизгнуть. – Когда мы пировали… огонь был виден далеко? Очень далеко?
– А-а? – Шныг испуганно заморгал. – Д-да… как второе солнце! Весь лес светился! Искры до неба!
– А этот костерок… – Гнилозуб ткнул пальцем в догорающие угли. – …маленький. Как светляк. Его видно только вблизи. – Он повернулся, медленно, как в кошмаре, лицом к месту своего вчерашнего триумфа. – Значит… когда мы жрали рыбу и орали как дураки… ОНО тут сидело?! – Его голос набрал силу, переходя в яростный рёв. – Хоббит! Сидело тут! Пищало в свой дневничок! Сыром хрумкало! И ВИДЕЛО НАШ КОСТЁР?! ВИДЕЛО НАС?!
Мысль была чудовищной. Они были в шаге от цели. Буквально! И пропустили её, ослеплённые рыбой и собственной глупостью. Страх перед капитаном смешался с бешеной злостью. На них!
– Проклятие! – выругался Бугор, даже перестав жевать. – Он… он над нами смеялся? Сидел тут, смотрел на наш огонь и ржал?
– Наверное! – взвизгнул Шныг, уже не от страха, а от ярости. – Маленький, волосатый… наглец! Надо его… надо его на кол посадить! Или нанизать на вертел! С сыром!
Гнилозуб не слушал. Его взгляд, острый и злой, как у раненого кабана, метнулся по темнеющим окрестностям. Куда оно могло пойти? Вдоль ручья? В лес? И тут… на берегу, в месте, где лес сгущался в тёмную стену, ему показалось… движение. Смутный силуэт, мелькнувший между стволов. Или это была игра теней? Птица? Олень?
– ТАМ! – Гнилозуб проревел, указывая дрожащим пальцем. – Видите?! Мелькнуло! Вон там, меж сосен! Это ОНО! УБЕГАЕТ!
– Где?! – заорал Шныг, вскидывая палку. – Не вижу!
– Я тоже! – завопил Бугор, вставая во весь рост и загораживая обзор.
– ДУРАКИ! – взревел Гнилозуб, отталкивая Бугора. – Оно там! Я ВИДЕЛ! Пошевельнулось! Надо догонять! СЕЙЧАС ЖЕ!
Сомнений не осталось. Злость, страх перед капитаном и мимолетная тень слились в единое убеждение: Хоббит был тут, видел их, и сейчас удирает! Они сорвались с места, забыв про осторожность, про мокрые сапоги, про всё. Шныг, поскользнувшись на гальке, уронил свой сухарик в воду – но даже не заметил. Бугор бежал, сжимая в кулаке ворованный сыр. Гнилозуб мчался впереди, его мозг лихорадочно работал: «Догнать! Схватить! И тогда… может, Капитан простит костёр? И даст… ПИРОГОВ?».
Глава 6
Отряд «Тупые Шипы», Лес (Опять?!), Поздний Вечер 12-го дня. Состояние: На следу! Злые! Мокрые! Опять!
Погоня началась с хаотичного рывка в чащу. Гнилозуб бежал впереди, ведомый мимолётной тенью и яростью. Шныг и Бугор пыхтели следом, спотыкаясь о корни и проклиная всё на свете: лес, хоббита, капитана, и особенно – промокшие сапоги.
– Ты уверен, что видел его, Гнилозуб?! – выдохнул Шныг, едва успевая за «вожаком». – Может, это был… олень? Или большой барсук? Или… невидимый…
– Заткнись, сопляк! – рявкнул Гнилозуб, не сбавляя шага. – Я видел! Он тут! Бежит! Чует нас! Ищи следы! Всем смотреть под ноги!
И тут – удача! Вернее, неловкость Фродо, ставшая их удачей. Шныг, озираясь по сторонам, споткнулся не о корень, а о что-то мягкое и неестественно примятое. Пучок папоротника был сломан и примят, как будто кто-то тяжело шлёпнулся сверху.
– Эй! Смотрите! – позвал Шныг. – Тут… как будто медведь упал! Маленький медведь
– Где?! – Гнилозуб ринулся к месту. Его орлиный (по орчьим меркам) взгляд скользнул по примятой траве, осколкам гнилушки, а затем – вверх. – Смотрите! Ветка! Свежесломанная! На высоте… ну, с хоббита!
– Значит… он тут падал? – догадался Бугор, тыча пальцем в примятость. – Споткнулся? Ударился лбом? Хе-хе! Косой!
– Не смейся, туша! – огрызнулся Гнилозуб, но в его глазах горел азарт. – Это СЛЕД! Наш первый настоящий след! Он тут был! Совсем недавно! Видите – листья ещё не завяли! ВПЕРЁД! Не отвлекаемся!
Возможность получить нагоняй от капитана творила чудеса. Их обычно тупые мозги включили режим «Следопыт-эксперт». Они шли теперь быстрее, внимательнее, изучая землю и кусты. Гнилозуб даже издавал низкое рычание, «включая инстинкт». Шныг старательно копировал его позу. Бугор… шёл и мечтал о жареном хоббите.
Их целеустремленность (подпитанная страхом) привела их… прямо к месту их вчерашнего пиршества! Они вывалились из леса на знакомую поляну, где ещё тлели угли их исполинского костра, а земля была усеяна рыбьими костями и следами их дикой пляски.
– Опять тут?! – разочарованно простонал Шныг. – Мы по кругу ходим?!
– Тише! – прошипел Гнилозуб, его взгляд уже сканировал периметр поляны. Он чувствовал – хоббит здесь был. Недавно. – Ищи! Тщательно!
И Бугор, ведомый не нюхом на еду, а внезапной догадкой, нашёл. Он просто отошёл в кусты справить нужду и наступил на что-то… необычное. Маленькое, аккуратное углубление в мягкой земле у самого края поляны.
– Эй! – позвал он, застегивая штаны. – Смотрите! Дырка! Маленькая! Как… как след ноги! Но очень мелкой! И один!
Гнилозуб и Шныг ринулись к нему. Да, это был след. Совсем свежий. Отпечаток небольшой, лёгкой босой ноги… но с характерной широкой ступней хоббита. И рядом… земля была слегка приглажена. Как будто кто-то пытался веткой смахнуть этот след!
– Он… он заметал следы! – ахнул Шныг, осознав масштаб коварства. – Знает, что мы за ним! Пытается скрыться! Хитрый! Волосатый червяк!
– Значит… он здесь был! Минуту назад! – Гнилозуб ощетинился. Его взгляд метнулся от следа к ручью, протекавшему рядом с поляной. Вода… Холодная, чистая… и скрывающая все запахи и следы. Мысль оформилась с орчьей прямотой. – ВОДА! Он пошёл по воде! Чтобы не оставить следа! Чтоб мы потеряли его! Тактика труса!
Ярость вспыхнула с новой силой. Их не просто обвели вокруг пальца – над ними издевались! Сидели рядом, видели их костер, а теперь ещё и следы заметают
– ААААРРРГХ! – Гнилозуб издал дикий, бессильный вопль ярости, обращенный к темнеющему лесу и коварному ручью. – ТРУС! НЕУЛОВИМЫЙ ЧЕРВЯК! МЫ ТЕБЯ ДОГОНИМ! СДЕРЁМ ШКУРУ НА САПОГИ!
– И съедим печень! – добавил Бугор с мрачной убежденностью.
– С печеньками! – уточнил Шныг, уже предвкушая месть.
Сомнений не было. Хоббит ушёл по ручью. Идти по воде – означало снова промочить ноги. Опять. Но страх перед капитаном, чей гнев должен был быть страшнее любой ледяной воды, перевешивал.
– Ладно, болваны! – рявкнул Гнилозуб, первым шагая в холодную струю ручья. Он вздрогнул, но не остановился. – За мной! По воде! Ищем, где он вышел! И не нойте про сапоги! Капитан за новые заплатит… если найдём!
– Только бы не течь… – пробормотал Шныг, нерешительно ступая в воду и подпрыгивая от холода. – Ой, холодно-о-о!
– Главное – не утонуть, – философски заметил Бугор, шлёпая следом и поднимая брызги. – А то хоббит так и останется безнаказанным… и сытым.
Темнота сгущалась, превращая лес в чёрные стены по берегам. Три фигуры, освещенные лишь светом далёких звёзд и тлеющих углей их позади, брели вверх по течению ручья. Их глаза напряженно вглядывались в берега, ища малейший след выхода. Вода холодила ноги, ворчание Бугора смешивалось с журчанием потока, а Шныг периодически вскрикивал, наступая на острый камень. Но они шли. Серьёзные, злые, мокрые и полные решимости найти того, кто посмел их перехитрить и заставить снова лезть в ненавистную воду. Погоня продолжалась в кромешной тьме.
Глава 7
Заголовок: Отряд «Тупые Шипы», Опушка у Курганов, Раннее утро 13-го дня. Состояние: Мокрые. Злые. И… внезапно ошарашенные.
Промозглая прогулка по ручью закончилась там, где вода терялась в камышах и песке, упираясь в подножие первых, поросших колючим кустарником холмов. Курганы. Место, от которого у Шныга сразу же зачесалась спина.
– След! – прохрипел Гнилозуб, вылезая на берег и тыча пальцем в чёткий, маленький отпечаток босой ноги на влажном песке. Он вёл прямиком к темнеющим холмам. – Видите?! Он сюда! В эти… бугорки проклятые! Прячется, гад!
– Курганы… – прошептал Шныг, озираясь. – Тут… тени… духи… каменные стражи с глазами-углями…
– Пф! – отмахнулся Бугор, выжимая воду. – Сказки для сопляков! Главное – хоббит тут! И сыр его тут! Или… что он там прячет? Награда! ВПЕРЁД!
Они двинулись к подножию ближайшего холма, готовые штурмовать нору или ловить «крота». И тут… у самой кромки леса, откуда они только что вышли, оно материализовалось.
Не сгусток тумана. Не очертания зверя. Тень. Живая, дышащая древностью и лесом. Она не имела формы, но была массивной. Не имела глаз, но смотрела. Не было в ней злобы – лишь леденящее, бездонное равнодушие всего старого и дикого к жалким букашкам у его ног. Казалось, сама ночь и мощь древних корней воплотились и встали на их пути.
– Ух… – выдохнул Шныг, задрожав как осиновый лист. – Ш-ш-што это?…
– Не знаю… – пробурчал Бугор, невольно отступив на шаг. – Большое… тёмное… Не пахнет… ничем. Страшно.
– Молчать! – рявкнул Гнилозуб, но в его голосе слышалась трещина. Страх сковал его на мгновение. Потом его сменила ярость. Ярость глупца, которому показали его ничтожество. И зависть. – Это… это ОНО! – прошипел он, указывая кривым мечом на тень. – Видите?! Оно здесь! Первое! Оно хочет… хочет перехватить нашего хоббита! Забрать нашу славу! Нашу награду! Пиры! Замки! Пироги!
Мысль была настолько орчьей, настолько нелепой в контексте древнего ужаса, что стала для них единственной правдой. Эта «Туча» (именно так они её восприняли) была конкурентом! Вором их законной добычи!
– НЕ-Е-ЕТ! – взревел Гнилозуб, теряя последние остатки разума от ярости и страха. – ХОББИТ НАШ! СЛАВА НАША! НАГРАДА НАША! УБЬЁМ ЭТУ ТУЧУ! ААААРРРГХ!
Он ринулся в атаку. За ним, подхваченные стадным инстинктом и криком вожака, бросились Шныг и Бугор. Три жалких, мокрых силуэта против воплощенной древней Тьмы леса.
Бой длился секунды.
Гнилозуб замахнулся мечом, вложив всю ярость. Клинок прошёл сквозь тень, как сквозь дым. Он потерял равновесие и шлёпнулся лицом в грязь, выронив оружие.
Шныг, дико вопя, ткнул свой топор в центр массы. Древко встретило… пустоту. Инерция понесла его вперёд, он споткнулся о корень и со всего размаху треснул древком по затылку поднимавшегося Гнилозуба. Тот рухнул обратно без звука.
Бугор, разбежавшись как таран, пытался ударить тень плечом. Он пролетел сквозь неё, ничего не почувствовав, но его огромная нога метко угодила Шныгу, замершему в ужасе над телом Гнилозуба, прямо в висок. Шныг взвизгнул и сложился как тряпичная кукла, падая поверх «вожака».
Страж Леса даже не шевельнулся. Тень лишь слегка колыхнулась, как вода от брошенного камня, и продолжала стоять. Безмолвная. Равнодушная. Её «взгляд» скользнул по трём телам у своих ног (точнее, у основания своего присутствия) и вернулся к Курганам. Эти жалкие существа не стоили даже мгновения внимания древней силы.
Тишина. Только тяжёлое сопение Бугора. Он стоял, оглядывая поле боя. Гнилозуб и Шныг лежали без движения, сбитые его и своими же ударами в хаосе атаки. Бугор ткнул ногой Гнилозуба – тот не застонал. Пнул Шныга – лишь слабо хмыкнул.
– Ой… – произнес Бугор вслух, почёсывая затылок. – Ну и дела…
Он посмотрел на неподвижную Тьму у леса. Она его больше не интересовала. Не еда. Не угроза (раз не убила сразу). Просто… мрак.
Потом его взгляд упал на груды своих товарищей. Перспектива тащить два бесчувственных тела через лес, холмы и, возможно, ещё ручьи, вызвала у него стойкое отвращение.
– Эх… – вздохнул он, с практичностью настоящего выживальщика. – Долго очухиваться будут. А я… есть хочу. Опять.
Решение пришло само собой. Он схватил Гнилозуба и Шныга за шиворот (точнее, за рваные воротники их курток) и потащил их, как мешки с картошкой, в сторону от тени, к подножию ближайшего кургана. Там, в относительном укрытии, он скинул тела на землю.
– Ладно, лежим… – пробурчал он, роясь в своих и чужих потрёпанных мешках. Провизии, конечно, не было. Но у Шныга в кармане он нашёл заплесневелый кусок хлеба (тот самый, что Шныг прятал у ручья), а у Гнилозуба – почти целую вонючую луковицу. У самого Бугора был ворованный сыр, наполовину съеденный.
Он развёл крошечный, жалкий костерок (никаких маяков!) из сухих веточек, аккуратно разложил свои трофеи: сыр, лук, заплесневелый хлеб. Запах был далёк от вчерашней рыбы, но Бугор не привередничал.
Усевшись поудобнее спиной к кургану, он начал свой ужин, методично обгладывая луковицу и поглядывая на двух своих оглушенных товарищей. Страж стоял неподвижно у леса, растворяясь и сливаясь с наступающий утром. Курганы молчали. Лес шелестел. Бугор чавкал.
– Проснётесь – поедите… – пробормотал он в сторону Гнилозуба и Шныга, откусывая кусок сыра. – …если не проснетесь…
Он устроился поудобнее. Погоня подождала. Привал был обязателен. Главное – не съесть все до того, как товарищи очнутся. Хотя… кто их знает, когда они очнутся? Бугор задумчиво посмотрел на скудные запасы. И на два бесчувственных тела. Время покажет. А пока… ужин при свечах (костерке) и под присмотром древних духов. Романтика.
Глава 8
Отряд «Тупые Шипы», Подножие Курганов, Утро 13-го дня. Состояние: Очухавшиеся. Голодные. Внезапно храбрые (пока)
Утро застало отряд в унылом виде. Гнилозуб сидел, потирая огромную шишку на затылке и мрачно косился на Бугора, мирно храпевшего рядом с кострищем. Шныг очнулся последним, с виском цвета спелой сливы и пустотой в кармане, где был его заплесневелый хлебный запас.
– Ты… ты меня ногой? – хрипел Шныг, тыча пальцем в Бугора.
– А ты меня древком! – рявкнул Гнилозуб. – По затылку! Я чуть мозги не выронил!
– А меня… тень? – неуверенно добавил Шныг, озираясь. Тени у леса уже не было. Рассвет развеял её, как дым.
– Тень? Пф! – Гнилозуб встал, стараясь выглядеть величественно, несмотря на шишку. – Это была… туманная ловушка! Эльфийская магия! Но мы выстояли! «Тупые Шипы» не сломались! – Он гордо выпятил грудь, тут же схватившись за поясницу, которую защемило от неудобной ночёвки. – А теперь… в путь! Хоббит не уйдёт! Он где-то тут, в этих… буграх!
Завтракать было нечем. Запасы сыра и лука Бугора бесследно исчезли за ночь («Съели мыши! Большие, злые мыши Курганов!» – буркнул Бугор, избегая взглядов). Голод подгонял сильнее страха перед капитаном. Они двинулись в лабиринт древних холмов, поросших колючей травой и увенчанных странными, почерневшими от времени камнями. Воздух висел тяжёлый, тихий, будто выжидающий.
– Жутковатое местечко… – прошептал Шныг, прижимаясь к Бугору.
– Чего бояться? – фыркнул Гнилозуб, стараясь идти впереди и громко топать, чтобы прогнать тишину. – Людишки тут дрожат, шепчутся про духов и призраков! Сопли!
– Ага! – поддакнул Бугор, хотя сам косился на тёмные расщелины между камнями. – Духи… они ж не съедобные! Чего их бояться? Вот голод – это страшно!
– Именно! – подхватил Гнилозуб. – Орки – великие воины Тьмы! Мы видали виды! Нас не испугать какими-то камушками и тишиной! Помнишь, Шныг, как мы в Мории с тем троллем разобрались? Одним ударом!
– Эээ… – замялся Шныг. – А какой тролль? Каменный? Или…
– Любой! – парировал Гнилозуб. – Главное – одним ударом! Или… как я того призрака в Дунланде за бороду дёрнул! Он так орал!
– Он орал? – удивился Бугор. – Мне казалось, призраки молчат…
– Этот орал! – настаивал Гнилозуб. – От обиды! Потому что орк его, великого духа, за бороду! Вот! А тут… – он презрительно махнул рукой на курганы, – …тишь да гладь. Никаких духов. Людишки всё придумали, чтоб оркам сокровища не достались! Мы тут пройдёмся, хоббита схватим, может, золотишка наковыряем из могилки… и Капитан нас в герои запишет! А не то что эти… – он кивнул назад, в сторону леса, – …трусливые тени!
Они поднимались на один из самых высоких курганов, усыпанный острыми камнями. Солнце уже припекало, шишка на затылке Гнилозуба пульсировала, а желудки урчали хором. Шныг всё ещё оглядывался, ожидая появления «туманной ловушки» или чего похуже.
И вот, когда они почти достигли вершины, Гнилозуб, шедший первым, резко замер. Его рука вскинулась в немом приказе «Стоп!». Он медленно присел, затаив дыхание. Шныг и Бугор, насторожившись, последовали его примеру, вглядываясь вперёд.
На самой вершине кургана, чётко вырисовываясь на фоне утреннего неба, стояла фигура. Высокая. Неподвижная. Застывшая в вечном карауле. В её руке, поднятой в небо или в вечность, замерло длинное, истонченное временем копьё. Камень, из которого она была высечена, почернел от дождей и ветров, но очертания были ясны: воин древних времен, страж мёртвых или просто памятник забытой битве.
– Видите?! – прошипел Гнилозуб, его голос дрожал от смеси страха и азарта. – Страж! Каменный! Как в байках! С копьём! Он… он на посту! Он сторожит хоббита? Или сокровища?
– Ой… – выдохнул Шныг, прячась за спину Бугора. – Он… живой?
– Не видно… – прищурился Бугор. – Но стоит… как вкопанный. Может, спит? Каменные стражи спят?
– Неважно! – Гнилозуб уже схватился за рукоять меча. Ярость от вчерашнего унижения и голод подстёгивали его храбрость (или безумие). – Он на нашем пути! И он не орк! Значит… ВРАГ! Или конкурент! Помните вчерашнюю Тучу? Эта Глыба – такая же! Не даст нам хоббита! Не даст славы! Надо… эээ… проверить его на прочность! – Он оглянулся на своих воинов. – Кто со мной? За славу! За награду! За… за завтрак?!
Шныг сглотнул. Бугор потрогал живот. Взгляд каменного воина, даже если он был слеп, давил на них с высоты. Но голод и стадный инстинкт были сильнее страха перед камнем.
Глава 9
Отряд «Тупые Шипы», Вершина Кургана Черепахи / Нижний Склон, Утро 13-го дня. Состояние: Злые. Один – летающий.
Каменный страж оказался… не каменным. Он развернулся с потрескивающим звуком старых суставов и пошёл! Просто ушёл вниз по склону, прочь от них, высокий, сухощавый, с копьём за спиной.
– Че… человек?! – выдохнул Шныг, разочарованно опуская топор. – Просто бородатый дылда? И никаких углей в глазах? Обман!
– Пф! – Гнилозуб сплюнул. – Видал? Испугался Великих «Тупых Шипов»! Убегает! Но… – его взгляд стал хищным, – …а вон там! Смотрите! За ним!
Внизу, на отдаленной тропинке, мелькнула маленькая, знакомая фигурка. Волосатая. Быстрая. Хоббит! Тот самый, с реки, с сыром, с наглостью!
– ОН! – прошипел Гнилозуб, забыв про стража. – НАШ! Не уйдёт! ТИХО! Окружить!
Они, стараясь не звякать оружием (что удавалось с переменным успехом), ринулись вниз по склону за удаляющейся фигурой человека. Бугор, движимый голодом и обидой на камень-обманку, вырвался чуть вперёд. Он уже видел спину бородатого человека, слышал его шаги. Ещё немного – и он схватит эту длинную ногу, повалит…
И тут – крик! Резкий, испуганный. Оттуда, где был хоббит. Бугор инстинктивно рванул головой на звук. Его мозг зафиксировал: малыш! испугался! кричит!
Этот миг отвлечения стал роковым. Человек, которого Бугор уже почти настиг, оказался не просто «бородатым дылдой». Он был воином. Он почувствовал дыхание сзади, сделал молниеносный полуповорот и – БАХ! – древко его копья со всей силой метнулось назад, не остриём, а тяжёлым, окованным железом корешком, и врезалось Бугору точно в колено!
– УУУУФ! – вырвалось у орка не столько от боли (хотя боль была адская), сколько от полной неожиданности. Его нога подкосилась. Массивное тело потеряло опору. И могучий Бугор… полетел. Не вперёд, а вбок, под уклон крутого склона.
– АААААРРРГХ-БЛ-БЛ-БЛ! – Его полёт сопровождался диким рёвом, переходящим в бульканье, когда он начал кубарем катиться вниз по склону. Он сносил кусты, выбивал камни, поднимая тучи пыли и листьев, напоминая не столько грозного орка, сколько неуправляемый валун, пущенный с горы троллем. Гнилозуб и Шныг, только что готовившиеся атаковать человека, замерли в шоке, наблюдая, как их «таран» превращается в летящий ком грязи.
Внизу, у подножия кургана, Фродо услышал дикий рёв и грохот сверху. Он обернулся как раз в тот момент, когда Бугор, завершив свой акробатический спуск, с глухим БУМОМ приземлился буквально в пяти шагах от него, подняв фонтан пыли и мелких камешков. Орк лежал неподвижно секунду, похожий на разбитую куклу.
Фродо замер, сердце колотилось как птица в клетке. Кольцо в кармане вдруг стало ледяным. Один из тех орков с реки? Как они нашли…
И тогда Бугор пошевелился. Сперва просто стон: глухой, протяжный. Потом он начал подниматься – медленно, с трудом.. Он был покрыт грязью с головы до ног, в его рваной куртке застряли ветки, одно колено было разбито о камни, из носа текла струйка густой, тёмной крови. Он плюнул – на землю вылетел сгусток смешанный с грязью и, кажется, зубом.
– У-у-ух… – прохрипел он, и его голос действительно звучал как вода в забитой трубе – низко, хрипло, с пузырящимся подтекстом. Он медленно, с усилием выпрямился во весь свой немалый рост, заслонив от Фродо утреннее солнце. В его руке, крепко сжимавшей рукоять, блеснул тусклый, зазубренный меч. Его маленькие, запавшие глаза, полные боли, злобы и абсолютной, тупой решимости, упёрлись в хоббита. – Малыш… – Бугор сделал шаг вперед, припадая на здоровую ногу. – Хитрый малыш… бегал… по воде… прятался… – Ещё шаг. Запах пота, крови и грязи ударил в нос Фродо. – Я – Бугор. – Он произнёс это с мрачной торжественностью, как будто представлялся на королевском турнире. Меч дрогнул в его руке, указывая на Фродо. – Теперь твоя жизнь… принадлежит мне.
Наверху в это время раздавались яростные крики Гнилозуба (Шныг, держи его слева! Ааай, моя нога!), звон металла и рычание Боргара. Но внизу, у подножия кургана, воцарилась тишина, нарушаемая только тяжёлым, булькающим дыханием раненого орка и бешеным стуком сердца Фродо. Два мира сошлись: маленький, перепуганный носитель Кольца и огромный, избитый, но смертельно опасный в своей простоте Бугор, для которого главные мотивы жизни свелись к «поймать хоббита» и «отомстить за колено».
Глава 10
Бугор. Подножие Кургана. Позднее Утро 13-го дня. Состояние: Разбитый. Униженный. Ледяная Ярость.
Слова вырвались из горла, тяжёлые, как камни, пропитанные кровью и грязью: «Твоя жизнь… принадлежит мне». Он шагнул. Его тень поглотила жалкую фигурку. Запах страха хоббита смешался с его собственным – потом, пылью, крови из разбитого носа. Меч в руке – не инструмент, а продолжение воли. Короткий взмах снизу вверх. Кишки. Смерть. Просто.
И тут – вспышка движения. Не назад. Вперёд. К его ногам. Что-то маленькое и цепкое впилось в его ляжку выше колена. Боль. Острая, жгучая, унизительная. Не клинок. Зубы. Хоббит. Кусался! Как крыса! Грязная ткань, солёный пот, проклятые маленькие челюсти, впившиеся в жилистое мясо. Рёв вырвался из глотки – не только от боли, но и от оскорбления. Он тряхнул ногой, пытаясь сбросить тварь.
И тут – новая боль. Взрывная, белая. По голени! Острый меч вонзился точно в кость. Рёв стал воплем. Он зашатался. Ярость затопила разум, вытеснив всё, кроме желания раздавить. Забыв про меч, он ринулся на мелкую фигурку, откатившуюся в пыль. Раздавить весом. Слышать хруст.
Он навис. Затмил солнце. Видел широкие, испуганные глаза внизу. И… удар! Двойной. Ногами – точно в солнечное сплетение. Воздух с силой вырвался из лёгких. Пустота. Головокружительная слабость. Он согнулся, мир поплыл.
И тут – прыжок. Хоббит на спине? Тонкие, но сильные руки обвили шею, сжимая глотку. Этот… этот червь лез на спину! Дёргал, свирепо, перевешивая назад. Бугор ревел, захлёбываясь собственной кровью и бешенством. Крутился, бился о камни, о стволы кустов. Тряска выбивала дух, хрустели его собственные рёбра. Но руки на шее – как стальные тиски. Тьма поползла… Воздуха! Нужен воздух!
Он рухнул на спину. Тяжело. Всей тушей. Чувствовал, как хрустнуло что-то маленькое и хрупкое под ним. Хоббит. Должно было раздавить. Но… руки не отпускали шею! Сжимали сильнее, из последних сил, сквозь боль и темноту. Бугор забился, хрип вырывался из пережатого горла. Силы таяли. Сознание уплывало. Он ослабил рывок на миг… и тяжесть с шеи исчезла.
Он лежал, захлёбываясь, глотая пыль и воздух. Тьма. Грохот битвы где-то высоко надрывно резал слух. Потом… УДАР. Мир взорвался огнём и звоном. Как будто гигантский колокол ударил у него внутри черепа. Боль сконцентрировалась в одной точке. И… ничего.
Темнота. Холод земли под щекой. Головная боль – тупая, всепоглощающая, пульсирующая в такт сердцу. Звон в ушах. Вкус крови, грязи и чего-то желчного. Он открыл глаза. Мир плыл. Серый камень перед лицом. Ветки. Он лежал ничком в кустах, у подножия кургана. Сдвинулся с места. Его… столкнули? Как падаль?
Память вернулась обрывками. Маленькая фигурка. Укус. Удар по голени. Невыносимое унижение. Душащие руки. Падение. Удар камнем. Хоббит. Этот… этот щенок его победил. Оглушил. Столкнул в грязь, как мешок с отбросами.
Ярость вспыхнула, ледяная и чистая. Он попытался подняться. Тело отозвалось волной боли: разбитое колено (копьё человека), ноющая ляжка (укус), сведённые мышцы шеи (удушение), огненный шар в виске (камень). И пустота в желудке. Голод и боль слились в одно.
Он сел, опираясь на трясущуюся руку. Поднял голову. На склоне – тишина. Битва кончилась. Он видел лишь неподвижные, искалеченные тела. Одно – с торчащим из горла копьём. Другое – с развороченной подмышкой. Гнилозуб. Шныг. Мертвы. Растерзаны человеком. Их крики, их ярость – смолкли.
Бугор остался один. Один против хоббита, который оказался демоном в облике крысы, и человека-убийцы. Искать их сейчас, в таком состоянии – самоубийство.
Он вспомнил карту, которую мельком видел у Капитана. Севернее. За холмами. Там должен был рыскать другой патруль. Урук-Хаи. Сильные. Жестокие. Неутомимые. Не то, что они – «Тупые Шипы».
Надо уйти. Не бежать. Отступить. Чтобы вернуться. С подмогой. С настоящими воинами. Пусть щенок и его человечище думают, что отделались. Пусть расслабятся.
Он с трудом встал на ноги, игнорируя протест мышц и костей. Шаг. Ещё шаг. Хромая, опираясь на кривой меч как на посох, Бугор двинулся на север. Прочь от кургана смерти. Прочь от позора. Каждый шаг отдавался болью, но каждый шаг гнал ледяную мысль: «Я вернусь. Не один. Мы сотрём это место с лица земли. И хоббита… я возьму живьём. Он заплатит. За всё». Тень его, длинная и перекошенная, поползла по камням, сливаясь с тенью холмов.
Глава 11
Бугор. Курганы (Опять?!). Ночь 13-го на 14-й день. Состояние: Хромающий. Голодный. Очень нервный. Забывчивый.
Север. Бугор упёрся в эту мысль, как в спасительную скалу. Север. Где патруль Урук-Хаев. Где спасение. Где шанс стереть хоббита и его человечину в пыль. Эта мысль гнала его вперёд сквозь боль, хромоту и грохот пустого желудка.
Но Курганы ночью… это не просто бугорки. Это Царство Теней и Страшных Звуков.
Шорох в кустах и Бугор замирал, вцепляясь в меч. «Крыса? Змея? Хоббит-невидимка вернулся?!» Оказалось – ёж. Маленький, колючий, фыркающий. Бугор чуть не заколол его от злости. «Пф! Сопляк! Убирайся!»
Вой ветра в расщелине звучал как плач потерянной души. Бугор прижимался к холодному камню, вспоминая байки о поющих волках. «Проклятые эльфийские ветра! Заткнитесь! Или я вас… задушу!» Ветер, естественно, выл громче.
А вот и скрип старых корней прямо под ногой! Бугор подпрыгнул, чуть не сломав второе колено, и рухнул в колючий куст. «Ловушка! Капкан! Эльфы!» Оказалось – просто сухое дерево просело под его немалым весом. «Чёртовы гнилушки…»
Белый камень в лунном свете замерцал вдалеке, на холме. Бугору показалось – оно смотрит. Страж? Призрак? Он долго и упорно полз в обход, спотыкаясь и ругаясь шепотом: «Не видишь меня… не видишь… я просто большой… камень… нет, орк… тихий орк…»
Собственный желудок урчал так громко, что Бугору казалось – эхо разносится по всем холмам, привлекая и хоббита, и человека, и всех голодных духов разом. «Тише ты, предатель! Найду еды – накормлю! Может быть…»
Больше всего его бесило не это. Его бесило, что он забыл имена. Имена тех самых Урук-Хаев из северного патруля! Капитан тыкал пальцем в карту, бормотал… а Бугор в тот момент больше смотрел на пятно от похлёбки на карте, чем слушал.
Первый Урук: «Гр… Гром? Гр… Грорк? Грымза? Чёрт! Что-то с «Г»! Или с «Р»? Большой, злой, с шрамом через глаз? Или это был другой?»
Второй Урук: «Ш… Шарк? Шум? Шакал? А может, Клык? Все они Шакалы и Клыки! Как разобрать?!»
Командир Патруля: «Ма… Мазг? Мог? Моргот? Мор… Морду?» Это имя звучало особенно важно. «Морду! Кажется… Морду! Или Мазду? Или Маглу?» Он представлял, как подходит к свирепым Урук-Хаям: «Эээ… здоровы, воины! Это я, Бугор! Из… «Тупых Шипов». Помните? Мы… эээ… рядом тусовались? Ну, в общем, нужна помощь! Мор… Морду тут?» А если он ошибётся в имени? Урук-Хаи не любили ошибок. И дураков. А он сейчас был немного дурак. И хромой. И голодный.
Он шёл, бормоча варианты имен, спотыкаясь о невидимые камни и пугаясь каждой новой тени. «Морду… Мазг… Шарк… Клык… Гром… Грымза… Шум… Чёрт-чёрт-чёрт…» Каждое забытое имя казалось ему личным оскорблением, новой шишкой на и без того многострадальной голове. А вдруг они его не узнают? Или решат, что он дезертир? И прибьют на месте?
Ночь тянулась вечно. Луна плыла по небу, освещая древние камни, которые теперь казались Бугору то спящими великанами, то гигантскими могильными плитами. Он уже не боялся призраков – он боялся своей забывчивости и реакции Урук-Хаев.
Глава 12
Бугор. Курганы (Уже почти не страшно!). Поздняя Ночь 13-го на 14-й день. Состояние: Хромающий. Голодный. Очень забывчивый. Внезапно Обрадованный!
Ночь казалась бесконечной. Каждый камень под ногами норовил зацепить, каждая тень шевелилась с явно враждебными намерениями (даже если это был всего лишь куст, колыхаемый тем самым проклятым эльфийским ветром!). А в голове, как назойливые мухи, крутились обрывки имён, не желая складываться в нужную картину: «Морду… Мазг… Шарк… Клык… Гром… Грымза… Шум… Чёртова куча шишек вместо имён!» Каждое «Гр…» или «Ш…» было как удар тупым топором по его и без того многострадальной башке. Адская смесь страха перед свирепыми Урук-Хаями и стыда за свою дырявую память.
Луна, издеваясь, высвечивала очередной гребень холма. Бугор, спотыкаясь о собственную тень (он бы и её пнул, да она уворачивалась!), поднял взгляд… и замер.
Внизу, на едва заметной тропе, огибавшей подножие кургана, виднелось нечто. Тёмное, угловатое, неестественное на фоне плавных линий холмов. Остов разбитой повозки! Колесо отброшено в сторону, доски разворочены, какая-то тряпка болталась на остром обломке. И самое главное – вокруг неё двигались фигуры! Крупные. Сутулые. Знакомо зловещие даже на этом расстоянии. ОРКИ!
Сердце Бугора гулко стукнуло где-то в районе ушей, на миг заглушив и боль в колене, и урчание желудка, и назойливый шёпот забытых имён.
– Патруль! – выдохнул он, и в этом слове было спасение. – Наш! Северный! Нашёёёёл!
Радость, дикая и неудержимая, как орчий таран, хлынула через край. Все страхи ночи, все шишки, все унижения от хоббита – всё это смялось и отбросилось прочь одним махом. Он нашёл их! Тех самых, страшных и могучих Урук-Хаев! Теперь хоббит и его человечище дорого заплатят! За сыр! За колено! За Шныга и Гнилозуба! За эту проклятую ночь!
Забыв про боль, про хромоту, про то, что он не помнит ни единого имени толком, Бугор ринулся вниз. Не пошёл. Не побрёл. Побежал! Вернее, попытался побежать. Его разбитое колено жутко ныло, спотыкаясь на каждом втором шагу, он чуть не рухнул лицом в пыль, но ярость и надежда несли его вперёд, как парус.
– Э-ЭЙ! – заорал он, хрипло и громко, размахивая руками, как мельница. – ЭЙ, ВЫ! СТОЙТЕ! ЭТО Я! БУГОР! ИЗ… ИЗ… – Он на миг запнулся. «Из Тупых Шипов!»– крикнуть? А вдруг они презирают слабые отряды? «Из великих искателей хоббитов!» – звучало слишком напыщенно. – …ИЗ ЮЖНЫХ ПАТРУЛЕЙ! – выдавил он наконец. – СРОЧНЫЕ ВЕСТИ! ПРО ХОББИТА! И ЧЕЛОВЕКА! ОНИ ЗДЕСЬ! БЛИЗКО!
Он бежал, спотыкаясь, по пыльной тропе, его крик разрывал ночную тишину Курганов. Фигуры у повозки замерли, повернувшись в его сторону. Он не видел их лиц в темноте и предрассветной дымке, но ему было всё равно. Это были ОРКИ! Его спасители! Его месть! Он почти чувствовал вкус жареной баранины (или хотя бы вяленой крысы), которую они ему дадут. И ликующий рёв триумфа уже клокотал у него в груди.
Глава 13
Бугор. У Разбитой Повозки. Раннее Утро 14-го дня. Состояние: Униженный. Голодный. Очень смирившийся (пока).
Бугор ввалился в лагерь у разбитой повозки хромая, запыхавшийся, с лицом, сияющим от надежды. Его крики замерли на губах, когда он увидел их вблизи.
Урук-Хаи. Трое. Такие, какими их описывали: на голову, а то и две, выше обычного орка. Широкие в плечах, закованные в чёрную, грубо сработанную, но прочную броню. Лица – грубые, изрытые шрамами, с тупой жестокостью во взгляде. Они не суетились. Они восседали у солидного костра, на котором жарилось нечто крупное и жирное (кролик? барсук?), распространяя дразнящий аромат. Один чистил когти огромным ножом, другой лениво поправлял доспех, третий, самый крупный и со шрамом через всю морду, просто смотрел на Бугора, как на нелепую букашку.
– Э-э-э… – начал Бугор, внезапно осознав всю свою никчёмность: грязный, в рваной одежде, хромающий, с шишкой на виске и пустым желудком. – Я… Бугор… Вести… Срочные вести! Хоббит! Человек! Они тут! Убили моих! Надо… надо срочно! Пока не ушли! – Он тыкал пальцем обратно, в сторону проклятых курганов.
Наступила пауза. Чистивший когти Урук перестал. Поправлявший доспех фыркнул. Тот, что со шрамом (Гром? Грорк?), медленно поднял тяжёлую кружку (откуда у них кружки?!), отхлебнул чего-то тёмного и вонючего, и произнес голосом, похожим на перемалывание камней:
– Бугор? «Тупые Шипы»? Слыхал. – Он презрительно хмыкнул. – Южные сопляки. Которых хоббит… – он сделал паузу, наслаждаясь унижением, – …загрыз? Хе-хе-хе.
Его смех подхватили другие два. Грубый, издевательский хохот разнёсся по утренней долине.
– Он… он не загрыз! – взвизгнул Бугор, чувствуя, как жар стыда заливает его уши. – Он… он коварный! И с ним человек! Воин! Сильный! Он Гнилозуба и Шныга…
– Заточил? – ехидно подсказал Урук с ножом.
– УБИЛ! – выпалил Бугор. – Изрубил! Надо мстить! Идёмте! Сейчас же! Пока след не остыл!
Шрам (Гром?) отхлебнул еще раз, его маленькие глазки буравчиками впились в Бугра.
– Сейчас же? – переспросил он с преувеличенной вежливостью. – А обед? Видишь? – Он ткнул кружкой в дымящееся мясо. – Кролик. Жирный. Только сняли с огня. А отдых? – Он развёл руками, указывая на разбитую повозку, служившую им спинкой, и на расстеленные плащи. – Мы тут… обустраиваемся. Долго шли. Устали. Сильные воины должны есть и отдыхать. А то как воевать?
– Но… но хоббит! Кольцо! – попытался вставить Бугор, чувствуя, что его надежды тают, как снег на раскалённой броне Урук-Хая. – Капитан велел…
– Капитан велел нам патрулировать север, – холодно отрезал Шрам. – А не носиться по холмам за каждым южным дураком, которого перехитрил хоббитёнок. – Он отломил сочную ногу кролика и громко чавкнул. Аромат ударил в ноздри Бугору, заставив его желудок скулить. – Садись. Жди. Поедим, отдохнём… попозжа двинемся. Может. Если след не уйдёт совсем. А пока… – он кивнул на место у костра подальше от мяса, – …сиди тихо. Не ной. А то кролика не дадим. Или… выгоним.
Бугор стоял, как громом поражённый. Вся его ярость, все его страдания, долгий ночной путь, страх забыть имена – всё это разбилось о каменное спокойствие и сытое равнодушие этих громил. Они смеялись над ним. Они назвали его дураком. Они отказались идти! Из-за кролика и отдыха! «Попозжа»… Это слово прозвучало как приговор.
Он посмотрел на сочное мясо, на довольные морды Урук-Хаев, на их крепкие доспехи и оружие. Потом – на свою разбитую ногу, пустой желудок и тень курганов вдали, где, возможно, уходил его обидчик. Ярость клокотала внутри, холодная и бесполезная. Сопротивляться? С этими тремя? Самоубийство.
С тихим, похожим на стон, вздохом Бугор поплёлся к указанному месту у костра, подальше от мяса. Он плюхнулся на холодную землю, поджав под себя больную ногу. Унижение жгло сильнее голода. Он смотрел, как Урук-Хаи рвут жирного кролика, громко чавкают, перебрасываются грубыми шутками про «южных зудил» и «хоббита-оркоеда». Никто даже не предложил ему куска. Никто не спрашивал подробностей.
Он смирился. Пока. Сиди тихо. Жди. Надеяться, что их «попозжа» наступит до того, как хоббит исчезнет навсегда. И мечтать о том, чтобы хотя бы кость от кролика перепала ему. Холодная, невкусная кость. Как его надежды.
Глава 14
Лагерь у Повозки. Полдень 14-го дня. Состояние: Сытое. Самодовольное. Непоколебимое.
«Попозжа» растянулось. Солнце поднялось выше, осветив жалкую фигуру Бугора, съежившуюся у края давно потухшего кострища. Урук-Хаи же царствовали.
Кролик был съеден. До последней хрящины. Обглоданные кости валялись вокруг, как памятники их ненасытности. Ни одна не перепала Бугору.
Отдых перешел в стадию священнодействия. Один Урук (Шум? Клык?) храпел, развалившись на плаще, рот открыт, из него доносилось бульканье, похожее на болотные звуки. Второй (чистильщик когтей) методично, с тупым упорством точил свой уже и без того острый меч о камень, издавая скрежет, сводивший Бугору зубы.
Шрам (Гром/Грорк/Морду?) был занят самым важным делом – перевариванием. Он сидел, прислонившись к колесу повозки, выпуклые глаза полуприкрыты, живот заметно выпячен. Иногда он громко рыгал, смачно и с чувством глубокого удовлетворения, и пробормотав что-то вроде: «Жирноват барсук… или кроль? Ладно… пойдёт».
Время шло. Значительно. Следы? Остывали. Хоббит? Уходил дальше. Бугор? Кипел тихо, как забытый котелок.
– Эээ… вождь? – рискнул прошипеть Бугор в сторону Шрама после очередного эпического рыга. – Солнце… высоко. Может… двинемся? Пока не поздно? Человек тот… ходок быстрый.
Шрам медленно повернул к нему тяжёлую голову. В глазах показалась глубокая, непробиваемая скука. И лёгкое недоумение:
«Кто этот шумящий комок грязи? Ах да, южный дурак.»
– Двинемся? – переспросил он лениво, потягиваясь так, что кольчуга затрещала. – Куда спешить? Мир не убежит. Хоббит… – он зевнул, обнажив ряд жёлтых клыков, – …куда он денется? В землю провалится? Или на крыльях улетит? А мы… – он похлопал себя по животу, – …силы копим. Для погони. Тяжёлая работа – бегать. После обеда особенно. – Он закрыл глаза снова. – Не тарахти. Мешаешь… пищеварению.
Чистильщик когтей фыркнул, не отрываясь от своего камня:
– Южные шипы… шипят. Как змея подзаборная. Надоели.
Храпящий Урук крякнул во сне, будто поддерживая.
Бугор сжал кулаки так. Он представлял, как прыгает на этого самодовольного Шрама, как душит его, как… Но вид мощной шеи, покрытой буграми мышц и шрамов, отрезвлял. Он бы не душил. Его бы просто прихлопнули, как муху.
Он снова съёжился. «Попозжа» оказалось не временем, а состоянием души. Состоянием сытого, ленивого непоколебимого Урук-Хая. И он, Бугор, со своей срочностью, местью и шишкой на виске, был в этом состоянии лишь раздражающим фоном. Как муха. Которую пока терпят. Но не долго.
Шрам начал посапывать в унисон с храпящим. Чистильщик когтей наконец отложил меч и начал ковырять в зубах обломком кости. Погоня за хоббитом и страшным человеком была отложена. До лучших времен. Или до следующего приёма пищи. Что наступит раньше – было тайной, покрытой орчьей ленью и мраком.
Боргар. Курган Черепахи. Сумерки 14-го дня.
Время у входа в курган тянулось. Сперва – нетерпеливое ожидание. Боргар прильнул к щели, слушая каждый шорох из темноты, представляя блеск Камня Силы в руках дрожащего хоббита. «Вот вынесет… и тогда…» Мысли о богатстве, власти, признании грели сильнее потухшего костра.
Потом – раздражение. Шорохи стихли. Эхо криков «Червяк! Отвечай!» глохло в каменной пасти, возвращаясь лишь насмешливым шёпотом. «Копается… ищет… или прячет для себя?!» Боргар бил кулаком по камню, сбивая кожу с костяшек. Колени затекли от неудобной позы.
Потом – холодный червяк сомнения. Сумерки сгустились в ночь. Ни звука. Ни вспышки света в глубине. «Свалился? Заснул? Или…» Мысль была гадкой, как слизь: «…или вылез где-то с другой стороны? С камнем? И сбежал?» Нет, не могло быть других выходов! Он проверил курган!
Ярость. Она вспыхнула медленно, как тлеющий уголь, раздутый ветром предательства. Он вскинул голову к их лагерю. К костру, где лежали вещи воришки… и его факел, его огниво, его временное доверие, которым тот гад так подло воспользовался!
Он рванулся вверх по склону, не чувствуя камней под ногами. Пусто. Место у потухшего костра было пустым. Ни котомки. Ни плаща. Ни жалких крох еды хоббита. Исчезло всё. Как будто его и не было. Только вмятины на земле от котомки да пепел костра кричали о краже. У него на глазах! Пока он, как дурак, пялился в чёрную дыру!
Бешенство. Оно вырвалось наружу немым, сдавленным рёвом. Боргар схватил свое копьё и с дикой силой всадил его в землю там, где лежала котомка. Древко затрещало, но выдержало. Он выдернул его, занёс для удара… и замер. След. Маленький, неглубокий, но чёткий отпечаток хоббичьей ноги в грязи. Ведёт не к кургану. Ведёт вниз по склону. Прочь.
Камень Силы? Да он сейчас готов был растереть его в пыль! Богатство? Слава? Пустое! Главное было – догнать. Схватить эту юркую, вонючую, дважды обокравшую его тварь! Вытрясти из неё душу! Заставить понять, прежде чем помереть, глубину своей ошибки! За доверие. За время. За унижение ждать у входа, как пса! За то, что заставил его, Боргара, выглядеть дураком!
Он не стал тратить время на сбор лагеря. Рюкзак за спину. Копьё в руку. Взгляд, острый как клинок, впился в след на земле, терявшийся в сумеречной синеве низины. Погоня началась. Не за сокровищем. За кровью.
Тень курганов поглотила его так же безжалостно, как до этого поглотила Фродо. Но если хоббита гнал страх, Боргара несла слепая, холодная ненависть. Лес впереди, куда вёл след, казался ему не убежищем, а лишь местом, где он наконец настигнет свою добычу и навсегда избавит мир от мерзкого вора. Его копьё жаждало работы. И на этот раз – не для угроз.
Глава 15
Боргар. Глухой Лес. Сумерки 14-го дня.
След вёл в чащу. Густую, старую, где корни сплетались в сети, а ветви низко нависали, как руки спящих великанов. Свет факела Боргара (зажжённого уже от ярости, а не от нужды) выхватывал из мрака лишь жалкие островки: замшелый камень, ствол дуба, трепетную паутину, усыпанную каплями ночной влаги. След хоббита был едва виден – то мазок ноги на сырой глине, то сломанная веточка на высоте пояса. Но Боргар чуял его. Чуял близость. Этот вор, этот червяк, не мог уйти далеко. Усталость грызла мышцы, но её перебивала ледяная злоба, гнавшая его вперед сквозь чащобу.
Он вышел на крошечную поляну, зажатую меж древних вязов. Здесь следы были чётче: примятая трава, оброненные крошки сухаря (насмешка!), углубление, где хоббит сидел, прислонившись к дереву. Здесь он ночевал. Боргар оскалился в темноте. Почти настиг. Утром – конец.
И тут… холод. Не просто ночной холод. Ледяной шквал, пронизывающий до костей, выжигающий всё тепло из тела, из души. Факел в руке Боргара захлебнулся, его пламя съёжилось до синей, коптящей тлеющей точки, а потом погасло вовсе, словно его дунули с другой стороны бытия. Тьма сомкнулась, абсолютная, густая, тяжёлая. Воздух застыл. Звуки леса – шелест листьев, писк ночной птицы – умерли. Наступила тишина.
Сердце Боргара бешено колотилось от первобытного ужаса. Он инстинктивно вскинул копьё, замер в боевой стойке, впиваясь взглядом в мрак. Он чувствовал присутствие. Невидимое, неосязаемое, но заполняющее собой всю поляну, давящее на разум, как глыба льда. Оно было здесь.
И тогда из тьмы, прямо перед ним, явился Голос. Скрип. Скрип ветхого льда под тяжестью веков, скрежет камня, перемалываемого в пыль, слитый в одно невыносимое для слуха целое. Он вибрировал не в ушах, а внутри черепа, в костях, в крови.
– Ширрррррр… Бегггггинсссс… – пронеслось по поляне, обжигая сознание ледяной иглой. – Где… Оноооо…?
Боргар ахнул. Этот голос резал, как ножом по нервам. Страх, настоящий, животный, впервые за долгие годы затмил ярость. Но гордость, злость на весь мир и на это «нечто», что посмело его остановить, вырвались наружу грубым рыком:
– К ЧЁРТУ твоего Беггинса! – проревел он в слепую тьму, сжимая древко копья до хруста в костяшках. – Я ищу ВОРА! Хоббитёнка! Маленького, вонючего! Он здесь! И если ты, тварь, прячешь его… – Он сделал шаг вперед, слепой от гнева, тыча копьём в непроглядную черноту. – …то я тебя найду первым и…
Он не закончил.
Оно материализовалось. Не из тьмы, а словно сама тьма сгустилась в форму. Высокую, худущую, закутанную в чёрные, струящиеся, как жидкий мрак, одежды. Ни лица, ни рук – лишь ощущение невероятного холода и пустоты, исходящей от фигуры. И два огонька в глубине капюшона. Не глаза. Угли. Холодные, мёртвые, ненавидящие всё живое.
Боргар замер. Его храбрость, его ярость, его человечность испарились, как вода на раскалённой плите. Перед ним стояла Смерть. Древняя. Нечеловеческая. Абсолютная. Он понял. Понял, с КЕМ только что говорил. Понял свою гибель.
– Н-назг… – успел прошептать он, и голос его был жалким писком.
Фигура двинулась. Не шагом. Поплыла. Мгновенно сокращая расстояние. Боргар инстинктивно рванул копьё на укол – его последний, отчаянный жест воина.
Но Назгул был быстрее. Чёрная, костлявая рука в кожаной перчатке, мертвенно-бледная, как утопленник, вырвалась из складок плаща. Она не схватила копьё. Она коснулась Боргара. Легко. Почти нежно. Посередине груди, поверх кожаного доспеха.
Боль. Неописуемая. Как будто ледяное жало вонзилось прямо в сердце и взорвалось там, разрывая плоть изнутри ледяными осколками. Боргар не закричал. Воздух вырвался из лёгких тихим, булькающим стоном. Все силы покинули его. Копьё выпало из ослабевших пальцев. Он увидел, как его собственное тело, огромное и сильное ещё секунду назад, медленно, как подкошенное дерево, валится на землю. Он услышал глухой стук своего черепа о корень. Последнее, что он ощутил перед тем, как тьма поглотила его сознание навсегда – леденящий холод, растекающийся от точки касания, и безразличные, пылающие холодным огнём угли, склонившиеся над ним в последнем любопытстве к угасающей искре жизни.
Назгул выпрямился. Его бестелесный взгляд скользнул по мёртвому (или умирающему? для него это не имело значения) телу человека, потом – по следам, ведущим в чащу. Холодный Ужас замер на мгновение, чувствуя тонкую, ненавистную нить Власти, зовущую глубже в лес. Затем он растворился.
Бугор и Урук-Хаи. Лагерь у Повозки. Полдень 14-го дня. Состояние: Сытые. Скучающие. Внезапно Зябнущие.
Тёплая истома после очередной порции подозрительной тушёнки (на этот раз – возможно, барсук?) висела над лагерем. Гром (или Грорк?) громко рыгал в такт своему храпу. Клык (или Шарк?) методично ковырял в ухе тупым концом ножа. Сам Морду (или Мазг?) сидел, прислонившись к разбитому колесу, и смотрел в небо с видом полного удовлетворения собой и миром. Бугор дремал, мечтая не о мести, а о куске того самого барсука, который ему так и не перепал.
И вдруг… холод. Не просто ветерок. Ледяной, пронизывающий до костей сквозняк, словно кто-то открыл дверь в гигантский склеп. Тучка, плывшая по небу, вдруг раздулась в грязно-серую тучу, а за ней поползли другие, низкие и зловещие, пожирая голубизну.
Гром захлебнулся на полусонном рыге, открыл один глаз. «Шшшто? Эльфы ветер наколдовали?»
Клык вытащил палец из уха, поморщился. «Воняет… как в Мории после оползня. Пылью мёртвой. Фу»
Морду нахмурил лохматые брови, перестав созерцать небеса. «Погода… испортилась. Скверно. После еды спать хочется, а не мокнуть»
Бугор чихнул, утёр сопливый нос рукавом. Он инстинктивно съёжился, пытаясь втянуть голову в плечи. Странный холод щекотал позвоночник чем-то большим, чем просто низкая температура. Но понять что – выше его орчьего разумения.
Они переглянулись. Шрам (Гром?) зевнул, демонстрируя полный набор жёлтых клыков.
– Ничего, – буркнул он. – Переждём. Под повозкой место сухое есть. – Он ткнул пальцем в укрытие из развороченных досок. – Залезем. Поспим. А как пронесёт… тогда и двинемся. Попозжа.
Глава 16
Разбитый Караван. Холодный Ветер. Полдень 15-го дня. Состояние Бугора: Голодный. Злорадный. Внезапно Обнадёженный.
Хохот стих, оставив после себя лишь свист ледяного ветра в ушах и хриплый стон жилистого урука, корчащегося в пыли. Бугор с наслаждением оторвал ещё один кусок ворованной баранины (найденной в разбитой повозке) и чавкнул, наблюдая, как Морду (или Мазг? Всё равно!) – исполин с изрубцованной мордой – пнул ногой бесчувственную груду, что была его недавним оппонентом. «Так тебе, щенок! Громко не рычи!» – мысленно одобрил Бугор, чувствуя приятное тепло злорадства в животе. Хоть кто-то получил по заслугам, даже если это был не он.
И тут Морду повернулся. Его маленькие, свиные глазки, ещё полные боевого задора, упали на Бугора, сидевшего у дороги с его жалкой добычей. Бугор инстинктивно съёжился, прикрывая мясо рукой – сейчас отнимут!
Но Морду лишь фыркнул, разбрызгивая слюну. Он порылся в грязном мешке у колеса повозки, вытащил обрывок промасленной тряпки (похоже, от паруса или плаща) и обглоданную баранью кость с прилипшими к ней жалкими остатками мяса и жира. Не глядя, швырнул это Бугору под ноги.
– На, сопляк, – буркнул Морду, тыча толстым пальцем в окровавленную голову. – Перевяжи. А то мозги провоняют. И жри. Хватит чавкать, как умирающий барсук. Нам спать мешаешь. – Он повернулся спиной, явно считая вопрос закрытым.
Бугор ахнул. От восторга! Тряпка! Мясо! Пусть грязное, пусть с кости – но его! Дарованное самим Морду! Это был знак! Признание! Пусть маленькое, пусть из жалости или чтобы заткнуть – но он получил долю! Его статус поднялся с уровня «грязи под сапогами» до уровня «полезного приложения, которому можно кинуть объедки». Он торопливо подобрал тряпку, сунул в карман (голова подождёт, мясо важнее!), и впился зубами в жилистый остаток баранины. Счастье! Крошечное, жирное, вонючее орчье счастье!
Но не все оценили щедрость вожака. Младший Урук, тот самый, что поменьше и с вечно недовольным оскалом (Шум? Шакал?), наблюдавший за раздачей, вдруг зашипел, как разъярённый кот. Его жёлтые глаза загорелись обидой и жадностью.
– Эй, Морду! – взвизгнул он, указывая на Бугора, счастливо чавкающего его костью! – Это мой кусок был! Я его от той повозки отгрыз! Ты что, этому… этому отбросу отдал? Он же не из патруля! Он… он южная моль! Гниль! Ему объедки с нашего стола? Да я лучше псу брошу!
Бугор замер с куском мяса во рту. Радость сменилась знакомым холодком страха. Опять? Опять из-за еды?
Морду медленно, как гора, повернулся к Шуму. Его рубцы налились багрянцем.
– Ты… мне… указываешь? – прорычал он, и в его голосе зазвучала смертельная опасность. – Кому я свою добычу кинул? А?!
– Но… но это был мой… – попытался запищать Шум, но было поздно.
Морду не стал тратить слов. Его кулачище, тот самый, что минуту назад превратил лицо жилистого урука в кровавое месиво, взметнулся и БАМ! – опустился на челюсть Шума с тем же кошмарным, глухим хрустом, что и раньше. Шум взвыл, сплюнув зуб, и отлетел к колесу повозки, схватившись за лицо.
А Бугор… Бугор расцвёл. Его страх испарился, заменённый чистейшим, диким восторгом. Он даже перестал жевать! Он видел, как этот наглый Шум, который презрительно фыркал на него с утра, получил по морде! От самого Морду! За него, Бугора! Нет, не за него… за кость… но неважно! Шум получил! И получил так же, как тот первый! Это было прекрасно! Это было справедливо! Это было… мясо!
Он громко, смачно рассмеялся. Хриплый, довольный смех, подхваченный Громом (Грорком?), который проснулся от шума и тоже заржал, видя лежащего Шума. Даже Морду хмыкнул, довольно потирая костяшки.
Бугор снова впился зубами в свою драгоценную кость, чавкая с удвоенным удовольствием. Его мир снова обрёл равновесие. Он сидел у дороги, жевал своё мясо (пусть и обглоданное), а над ним, у разбитого каравана, два урук-хая лежали в пыли, получив по заслугам. Жизнь, несмотря на ледяной ветер и зловещие тучи, была прекрасна. Он поймал взгляд корчащегося от боли Шума и осчастливил его самой широкой, самой жирной, самой довольной орчьей ухмылкой.
Глава 17
Лагерь у Разбитой Повозки. Полдень 15-го дня. Состояние Урук-Хаев: Сытые. Зябнущие. Внезапно Озадаченные. Состояние Бугора: Жующий. Довольный. Внезапно Испуганный.
Тёплая истома после баранины висела над лагерем, как тяжёлое мокрое одеяло. Дождь сменился ледяной моросью, пробирающей до костей. Гром (Грорк?) дремал, прислонившись к колесу, похрапывая и время от времени почёсывая шишку на затылке. Шум (Шакал?), с лицом, напоминающим перезрелую сливу, сидел, закутавшись в грязный плащ, и злобно косился на Бугора, счастливо обгладывавшего его кость. Морду (Мазг?) методично чистил грязь из-под когтей огромным ножом, изредка бросая мрачные взгляды на серое небо. «Погода… гадская. Только спать охота…»
И тут…
ГРУМ-Р-Р-Р-Х!
Звук пришёл снизу. Из самой земли. Глухой, мощный. Земля под повозкой дрогнула. Не сильно. Но достаточно, чтобы кости на сковороде звякнули, а Гром проснулся, уткнувшись лбом в спицу колеса.
– Ух! – фыркнул он, потирая новый бугор. – Что? Землетрясение? Эльфы подкоп делают?!
– Или тролль пукнул? – неуверенно предположил Шум, озираясь по сторонам.
Морду перестал чистить когти. Его маленькие глазки сузились. Он прислушался. Тишина. Только вой ветра и шорох дождя. Но что-то было… не так. Воздух сгустился. Давление.
И тогда это повторилось. ГРУМ-Р-Р-Р-Х! ТУМ!
На этот раз – громче. Чётче. И за первым звуком последовал второй. Тяжёлый. Влажный. Как будто огромная глыба грязи и камня оторвалась и шлёпнулась на землю. Где-то недалеко. За ближайшим холмом. Земля снова дрогнула, ощутимее. С повозки посыпались мелкие камешки и комья засохшей грязи.
Бугор перестал жевать. Кость замерла у его рта. По спине пробежал ледяной червяк страха, куда более знакомый и жуткий, чем просто холод. Этот звук… он знал эти звуки. Не по рассказам. По костям. По древней, зарытой глубоко в орчьем подсознании памяти о временах, когда мир был моложе, а тени – длиннее и страшнее.
– Ой… – выдохнул он, и голос его был тонким писком. – Это… это не тролль… Это… Оно…
Морду медленно поднялся во весь свой немалый рост. Его лицо, обычно выражавшее тупую жестокость или сытое довольство, сейчас было настороженным. Он взял в руки тяжёлую секиру, висевшую у пояса.
– Что «Оно», сопляк? – рявкнул он, но без обычной злобы. В его голосе прозвучало… любопытство? Недоверие? – Говори! Или рот зашибу!
– Курганник! – выпалил Бугор, отползая под защиту разбитых досок повозки. Его глаза бегали по холмам, ища источник звука. – Каменный страж! Дух холмов! Он… он просыпается! От шума! От драки! От… от нашего ужина! Он идёт! Надо… надо тихо! Спрятаться! А то… а то возьмёт в каменные объятия! И сгинешь! Будто и не было!
Он говорил быстро, сбивчиво, тыча пальцем в сторону, откуда донесся последний ТУМ! Его страх был настолько искренним и животным, что даже Гром перестал тереть шишку, а Шум забыл про обиду и съёжился.
Морду фыркнул, но его взгляд стал острее. Он посмотрел на холмы, потом на перепуганного Бугора, потом – на своих оглушённых товарищей, которые начинали стонать и приходить в себя.
– Каменный страж? – переспросил он с преувеличенным презрением. – Сказки для южных сопляков! Наверное, просто… эээ… оползень. От дождя. Или барлог в норе копошится. Большой барлог! – Он громко стукнул обухом секиры по колесу повозки, пытаясь прогнать тишину и собственное смутное беспокойство. Звон металла разнёсся далеко. – Ничего страшного! Мы – Урук-Хаи Сарумана! Нас камнями не напугаешь!
Но Бугор уже был вне зоны досягаемости слов. Он забился глубже под повозку, натянув на голову грязный плащ, и замер, дрожа как осиновый лист. Его кость валялась рядом, забытая. Страх перед Курганником, древний и первобытный, оказался сильнее голода, сильнее страха перед Морду, сильнее всего.
Морду посмотрел на него с отвращением, потом на холмы. Оттуда снова донеслось: ТУМ! Ближе. И ещё один звук – протяжный, низкий гул, похожий на скрежет камня о камень, смешанный с воем ветра в глубокой пещере. Звук был… живой. И древний. И злой.
Шум вжал голову в плечи.
– Может… он прав, Морду? – прошипел он. – Звук… жуткий. Как будто земля злится.
– Пф! – отмахнулся Морду, но его рука крепче сжала рукоять секиры. Он ткнул пальцем в Грома и в Шума. – Вставать, мешки с костями! На ноги! Боевая готовность! Идём… посмотрим. На этого… «барлога». Или на оползень. – Он бросил презрительный взгляд под повозку, где дрожал Бугор. – А трус… пусть тут сидит. Гниёт. Как его южные дружки.
Он развернулся и тяжёлой поступью двинулся по дороге, в ту сторону, откуда доносились звуки. С напускной, тяжёлой уверенностью хозяина этих мест. Гром и Шум переглянулись, пошарили руками по земле в поисках оружия (один поднял свой меч, другой – здоровенную дубину), и неохотно поплелись за ним, постоянно оглядываясь на холмы. Оглушенные урук-хаи, кряхтя и держась за головы, кое-как поднялись и заковыляли следом, больше похожие на сонных троллей, чем на элитных воинов.
Бугор наблюдал из-под повозки, как их тёмные, сгорбленные фигуры растворяются в серой пелене дождя и тумана, двигаясь навстречу тому ужасному ТУМ! и каменному гулу. Он сглотнул ком страха в горле. «Идите… идите, дураки…» – прошептал он в промокший рукав. – «Он вас… обнимет. Каменными руками. И… сгинете. Будто и не было…»
Глава 18
Лагерь у Разбитой Повозки. Вечер 15-го дня. Состояние Бугора: Единственный выживший. Ошеломленный. Внезапно Озаренный.
Под повозкой было темно, сыро и пахло гнилым деревом и страхом. Бугор прижал уши ладонями, но заглушить звуки было невозможно. Оттуда, куда ушли Урук-Хаи, доносился настоящий ужас.
Сперва – громоподобный КР-Р-РАК!, как будто ломали гору. Потом – дикие, переходящие в визг, крики Урук-Хаев. Не боевые кличи, а крики чистейшего, животного ужаса и невыносимой боли. «МОРДУ! АААРГХ!» – пронёсся один вопль, знакомый бас, но искаженный до неузнаваемости. Потом еще один: «НЕЕЕЕТ! ОНО… АЙЙЙ!» – и этот оборвался на леденящем душу хрусте. Как будто кто-то огромный давил виноград. Тяжёлые, влажные удары – ТУМ-ТУМ-ТУМ! – сотрясали землю сильнее прежнего. И над всем этим – тот самый жуткий, низкий гул, скрежет камня о камень, полный древней, бездушной ярости. Он длился недолго. Может, минуту. Может, пять. Но для Бугора, зарывшегося носом в грязь под повозкой, это длилось вечность.
Потом наступила тишина. Глубокая, мёртвая, давящая тишина. Даже ветер стих. Дождь прекратился. Только капли падали с повозки: кап… кап… кап…
Бугор не шевелился. Минуту. Пять. Десять. Его сердце колотилось, как пойманная птица. Он боялся пошевелить даже мизинцем. Боялся, что Оно услышит. Что Оно почувствует его дыхание. Что Оно вернётся.
Наконец, когда сумерки начали сгущаться в настоящую ночь, он осмелился. Медленно, как улитка, высунул голову из-под укрытия. Огляделся. Туман стелился по земле, окутывая холмы. Там, куда ушли Урук-Хаи, царила непроглядная мгла и тишина. Ни криков. Ни стонов. Никакого движения. Только этот тяжёлый запах…
Он выполз полностью. Встал на дрожащие ноги. Оглянулся на лагерь. Разбитая повозка. Потухший костёр. Обглоданные кости. Ни Морду. Ни Грома. Ни Шума. Только он. Один.
Мысль пронзила его, ясная и неоспоримая, как удар молота по наковальне: Он победил.
Ну, не он лично. Но он выжил! А они – нет. Сильные, страшные Урук-Хаи Сарумана, которые смеялись над ним, кидали ему объедки, называли южной молью… они сгинули. Растерзаны Каменным Стражем. Будто их и не было. А он, Бугор из «Тупых Шипов», самый умный (теперь это было очевидно!), самый хитрый (прятаться – это искусство!), самый везучий (дважды перехитрил смерть!)… он ЖИВ!
Гордость распирала его грудь, горячая и жирная, как хороший кусок баранины. Он выпрямился во весь свой немалый рост (насколько позволяла разбитая нога), откашлялся и громко провозгласил в наступающую ночь:
– Я… ВЕЛИКИЙ БУГОР! ПОБЕДИТЕЛЬ КАМЕННЫХ СТРАЖЕЙ! ПОВЕЛИТЕЛЬ ВЫЖИВШИХ! И… – он запнулся, подбирая самый громкий титул, – …И ОФИЦИАЛЬНО ЕДИНСТВЕННЫЙ ОРК В ЭТИХ МЕСТАХ! ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ… – он махнул рукой в сторону зловещей тишины, – …СГИНУЛИ! ПРОИГРАЛИ! А Я – ВЫИГРАЛ! УРА МНЕ!
Эхо слабо отозвалось от холмов, но Бугору показалось, что лес замер в почтительном молчании. Он даже поклонился невидимой аудитории. Теперь он был не просто Бугор. Он был Бугор Великий, Последний Герой Курганов! Титул звучал.
Но что теперь? Месть хоббиту? Он поморщился. Этот хоббит… он был… колючий. Как ёжик. И невидимый. И летающий, возможно. И с ним был тот человек… и теперь ещё Каменные Стражи тут шляются… Нет, охота на хоббита внезапно потеряла всю свою привлекательность. Слишком опасно. Слишком много непонятного. Он уже победил, зачем рисковать?
Его взгляд упал на кость, которую он так и не доел. Пустую кость. И его желудок, забывший на время страха о своём существовании, громко и требовательно заурчал. УР-Р-Р-Р-Р!
Истина озарила его, ярче тысячи факелов. Ясная. Простая. Прекрасная
– Зачем искать хоббита? – пробормотал он, подбирая кость и жадно облизывая остатки жира. – Зачем искать неприятности? Я… я свободен! Нет Капитана, который орёт! Нет Гнилозуба, который командует! Нет Шныга, который пищит! Нет этих тупых Урук-Хаев! Есть… – он широко раскинул руки, обнимая мокрый лес, холмы и ночное небо, – …ЛЕС! И РЕКА! И… РЫБА!
Образ двух огромных, свежих рыб, найденных на берегу, всплыл в его памяти. Сочных, жирных, пахнущих… победой! Вкуснее хоббита, сыра и даже баранины! И их не надо было с кем-то делить! И добывать их не надо было! Достаточно найти подходящий ручей… и удачу.
– Я ухожу! – объявил он ночи и потухшему костру. – Ухожу в… в отшельники! Великий Бугор – Лесной Отшельник и Рыболов! Жить буду тихо! Мудро! Как… как старый барсук в норе! Только нора мне не нужна. Я буду спать… где захочу! Главное – чтоб рядом ручей был. Ручей рыбов!
Он торжественно пнул ближайший камень (сразу пожалев об этом – нога!). Затем, движимый новой, светлой целью, начал копошиться в развалинах повозки и вокруг. В его «снаряжение отшельника» вошли:
1. Его верный, кривой меч (для страшных рыбин или надоедливых ежей).
2. Потрёпанный котелок (для варки ухи!).
3. Обрывок промасленной тряпки (подарок Морду! Для… для чего-нибудь).
4. Несколько относительно целых костей (на перекус и чтобы кидать в ворон, если будут смеяться).
Набив этот нехитрый набор в потрёпанный мешок, Бугор Великий, Последний Герой Курганов, Лесной Отшельник и Рыболов, бросил последний взгляд на место, где сгинули его «союзники». Ни капли жалости. Только лёгкое сожаление, что не удалось стащить у них ещё пару кусков мяса перед их… уходом.
– Прощайте, дураки! – крикнул он в тишину. – Я пошёл… к рыбам! Живите тут… если сможете! Ха!
И он заковылял прочь от дороги, от холмов, от страхов и амбиций. Не на север. Не на юг. Туда, где, как ему чудилось, журчит вода. В глубь леса. Навстречу своей новой, великой судьбе: Пожрать. Поспать. И найти еще много Больших Рыбов. Идеальная жизнь для Великого Отшельника. Он даже начал насвистывать. Что-то хриплое, бессвязное, но очень довольное. Лес, казалось, вздохнул с облегчением.