Не смотри мне в глаза. Ты думал, что играешь мной? Ошибся. Это ты – в ловушке
© Diva Cash, 2025
ISBN 978-5-0067-7034-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
Меня зовут Эдит Ригельхофф.
Я говорю на двенадцати языках, но есть один язык, который стал моим сердцем – язык боли и надежды Афганистана. Мне было всего семь лет, когда я увидела, как легко справедливость может быть раздавлена под колесами страха.
Мои родители – не политики, не дипломаты, не военные. Они были людьми совести. Мама – врач скорой помощи. Папа – переводчик при ООН. Они работали вместе – спасали жизни и старались нести свет в места, где царил мрак.
В тот день они выехали на границу – три женщины, бежавшие из Афганистана, ждали помощи. Женщины рассказали, что за ними идут. Что их ищут. Но никто не знал, насколько близко был ужас. Всё произошло на пустынной трассе между Пакистаном и Ираном. Погоня. Страх. Шорох автоматов.
Слёзы.
На скорости 180 км/ч машина родителей врезалась в грузовик», выехавший с обочины. Позже сказали: это была спланированная засада. Мама вылетела через лобовое стекло. Папа погиб мгновенно.
Я сидела на полу коридора, дрожа от крика сирен и запаха крови. Три афганки, которых они спасали, исчезли ещё до приезда скорой. Кто-то забрал их – тихо, быстро, без следа.
В палате всё сводилось к дыханию. Мама – вся в бинтах, трубках, под лампами, как под прощальным солнцем. Она открыла глаза, когда я сжала её руку. Я тогда была ребёнком. Но её взгляд – был взрослым, острым, спокойным.
– «Эдит…»
– «Не бойся.»
– «Стань сильной. Сделай то, что я не успела.»
– «Освободи их.»
– «Тех, кого мы не смогли довезти.» И потом – тишина.
Аппарат издал длинный, ровный звук. Я больше не слышала её дыхания. Только своё обещание, которое с того дня стало моей миссией.
Я выросла в приютах, интернатах, потом – в университетах. Изучала языки, культуру, политику. Я жила в разных странах, но всегда возвращалась к Афганистану – в статьях, эфирах, интервью, акциях.
Я не была рождена там – но моя душа была там с детства. И я знала: однажды они узнают моё имя. Но я не подозревала, какой ценой.
Сейчас Мне 27.
Я живу в Вашингтоне, но моя душа по-прежнему скитается по улицам Кабула, Шибаргана, Герата. Мои эфиры смотрят в 42 странах.
Моя программа «Женщины без нации» выходит раз в неделю.
– «Сегодня в эфире: Афганистан. Где женщина не человек, а вещь.»
– «Где образование – преступление, свобода – провокация, а голос – угроза.»
– «Я – Эдит Ригельхофф, и я не умолкну, пока они не услышат нас.»
Я рассказывала, как 13-летнюю девочку выдали за 60-летнего командира. Как в Герате женщину забили камнями за «измену» – после того, как запятнали ее честь. Я показывала лица. Я называла имена. Я бросала вызов Талибану в прямом эфире. Не
скрываясь. Не фильтруя. Не жалея. В тот же вечер я опубликовала расследование: «Как талибы закупают европейскую тишину»
В нём – документы, счета, переговоры. Я писала:
«Они не просто прячут женщин – они покупают молчание международных структур. Они торгуют страхом, как нефтью. А мы позволяем.»
– «Ты сумасшедшая,» – сказала Кэтрин на следующий день. – «Ты нарываешься.»
– «Нет,» – ответила я. – «Я просто первая, кто не боится сказать правду вслух.» Омар, мой давний друг, выглядел напряжённым.
Он посмотрел в окно и прошептал:
– «Береги себя. Ты слишком заметна.»
Я глубоко вздохнула, и все же проигнорировала их, я понимала что мои действия опасны, но я защищена, я в другом конце Земли в конце концов Через пару недель
– пришло приглашение. Международный форум по правам женщин. Маршрут – через Стамбул и Катар. Омар лично всё оформил.
Мне хотелось верить, что всё под контролем. Я и представить не могла, что уже перешагнула черту.
ГЛАВА 2 – РЕЙС ОТМЕНЁН. ЖИЗНЬ – ТОЖЕ
Я готовилась к этому полёту с особой точностью. Как хирург перед операцией. Каждый документ проверен трижды. Каждая электронная копия заархивирована. Я представляла, как буду выступать в Женеве – говорить твёрдо, вдохновлённо, в микрофон, глядя в глаза представителям стран, где за слова не убивают.
Но всё пошло не так с самого утра.
Первый тревожный знак
В 6:10 мне позвонили из «службы безопасности рейса» и сказали:
– «Ваш основной маршрут через Женеву временно изменён по техническим причинам. Вы перенаправлены через Стамбул, затем – Катар, и уже оттуда – прямая встреча с делегацией.» Звучало логично. Профессионально. Я кивнула – как будто меня кто-то видел. И всё же… внутри защемило. Я выдохнула. Убедила себя: это просто
форс-мажор. Такие бывают. Я не знала, что в этот момент – уже не принадлежала себе.
Вылет
Частный самолёт ждал в дальнем ангаре. Не на основном терминале. Без лишних пассажиров. Людей почти не было. Только двое сопровождающих. Без форм, без эмблем, но с лицами, на которых будто кто-то вырезал слово: контроль.
Меня встретили двое мужчин в костюмах без опознавательных знаков.
– «Вы Эдит Ригельхофф?»
– «Да.»
– «Проходите. Ваша посадка – вне очереди. Специальная делегация.» Я удивилась. Ни приглашения, ни аккредитации на руках у них не было. Но они вели себя уверенно. Грациозно. Как будто всё – давно решено. Салон внутри был роскошный: кремовые кожаные кресла, минеральная вода, мягкий свет.
– «Перелёт займёт немного дольше. Через Пакистан. Есть нюансы по погоде,» – сказал один из сопровождающих. Я напряглась.
Пакистан? Это не был маршрут, о котором говорил Омар. Я достала телефон. Не ловит. Второй – тоже без сигнала. Wi-Fi отключён. Что-то было не так. Через час я подошла к иллюминатору. Под нами была пыль. Скалы. Песок.
И вдруг голос из динамика:
– «Дамы и господа, добро пожаловать в международный аэропорт КАНДАГАРА.» Мир замер. Дыхание остановилось. Кровь ударила в уши.
– «Что вы сказали?!» – выкрикнула я.
Никто не ответил. Мужчины встали, один открыл отсек и достал военный автомат.
– «Время молчать, Эдит,» – сказал он. Я поняла. Это не форум. Это не международная миссия. Это – ловушка.
И я – в ней. Один билет. Один путь. Без выхода.
Меня не арестовали. Меня не обвинили. Меня просто вручили – как груз. Как живую посылку. Как вещь, которую оплатили заранее. И я поняла – я стала наказанием. Не символом. Не героем. А живым трофеем, который положат к ногам мужчины, от имени которого тысячи женщин шепчут:
«О, Аллах, защити нас от него…»
ГЛАЗА ЗВЕРЯ
Мою голову накрыли черным мешком, и около часа я была в машине, с двух сторон окруженная мужчинами. Когда прибыли, с меня сняли мешок, я была В комнате, тут пахло железом, потом и кровью, спрятанной где-то между стенами. Свет падал сверху
– один тусклый прожектор, который будто нарочно выхватывал только его лицо.
Он сидел на массивном деревянном стуле, похожем на трон. На нём – тюрбан из черного шелка, украшенный золотым узором. На пальце – перстень с зелёным камнем, символ власти. И глаза. Глаза, которые не смотрели – прожигали.
– Ты Эдит Ригельхофф? – спросил он по-английски. Его акцент был чёткий. Он знал язык. Он знал, кто я. Я стояла, скованная руками, но выпрямившись настолько, насколько позволяла спина.
– Да. – ответила я твёрдо. Я не собиралась давать им удовольствие видеть страх.
Он кивнул. Затем – усмехнулся.
– Ты хотела спасать женщин? Ты боролась за их свободу? Бросала вызов нам, у себя в студии, на своём безопасном Западе?
Он встал и подошёл ближе.
– А теперь ты сама молишь о спасении. Ты у наших ног, как те, кого ты защищала. Как интересно, правда?
Один из его охранников резко подтолкнул меня вперёд, и я рухнула на колени. Лоб ударился об пол. Я подняла голову – медленно, тяжело, с тем же вызовом, который был в каждом моём эфире.
– Ты больше не журналистка, – сказал он, обойдя меня.
– Ты не герой. Ты не гость. Ты не даже человек. Здесь – ты ничто.
Он подошёл вплотную, опустился, схватил меня за подбородок и поднял моё лицо к свету.
– Теперь ты будешь слушать.
– А говорить – забудь.
Он с силой оттолкнул меня от себя, словно сбрасывая с себя грязь. Я упала снова – на холодный камень, впитывающий каждое движение.
Я слышала, как его шаги удалялись. Как что-то шептал один из охранников. Как скрипнула дверь, и за мной осталась только тьма и дыхание страха.
Но я повторяла про себя:
«Ты – не ничто. Ты – голос. Даже если рот закрыт, разум – открыт. Даже если тебя бросят в яму, ты станешь эхом.»
Я клялась, что он не сломает меня. Но впервые в жизни я не знала, как долго смогу держаться.
Я лежала на холодном полу. Щека к бетону. Руки связаны. Кровь в висках пульсировала так громко, что казалось – это и есть звук сердца мира, который меня больше не помнит. Он стоял надо мной – командир. Главарь. Судья. Смотрел, не мигая. В его глазах – ни жалости, ни гнева. Только усталость человека, который слишком долго вершил судьбы и устал от криков.
Он поднял руку – и я не знала, будет ли это удар, приказ или конец. И вдруг – ДВЕРЬ РАСПАХНУЛАСЬ.
Стук об дерево был резким, как выстрел.
– «Сайид! Звонок из Мазари. Срочно. Очень срочно!» – прокричал молодой боец, весь в пыли, с рацией в руках. Главарь замер. Его рука всё ещё висела в воздухе.
– «Сейчас?» – голос его был низким, как раскат грозы.
– «Да. Говорят, лично от Али Хана. Север в опасности. Наши позиции слабеют. Он поспешил на выход, приказывая своим солдатам не сводить с меня глаз
В бессилии и от жажды голодая потеряла сознание. Он вернулся спустя пару часов. Я уже не знала – день или ночь. Пространство здесь не имело времени. Только вес. Он открыл дверь с силой, как будто был разъярён. На его лице не было прежней холодной насмешки – только злость и торопливость.
– «Ты мне больше не нужна.»
Он даже не посмотрел на меня. Только оттолкнул охранника, схватил со стола радиоприёмник. Слышались прерывистые голоса на пушту. Срочные команды. В словах – тревога, угроза, что-то рушилось.
– «Что-то случилось,» – прошептал один из охранников другому. – «Север…» Я подняла голову.
– «Война?» – спросила я слабо, почти не надеясь на ответ. Он повернулся. Его глаза блестели – не от интереса, а от страха.
– «Не твоя забота, Эдит. Империя трещит по швам. У меня нет времени на игрушки.»
Он подошёл. Схватил меня за волосы. Сильнее, чем нужно. Приподнял. Засмотрелся в лицо.
– «Ты думала, что будешь героиней? Мученицей? Нет.»
– «Ты закончишься в тени. Как крыса.»
Он встряхнул меня, как тряпичную куклу, и столкнул обратно на каменный пол.
– «Делайте с ней всё, что хотите.»
– «Я уезжаю.»
Он вышел, хлопнув дверью. И в комнате осталось только двоё мужчин с автоматами… и я. Один медленно повернул голову ко мне. Его улыбка была медленной, как капля яда. Второй засмеялся. Глухо. Как будто они ждали этого разрешения.
Я поняла:
Теперь мне не грозит смерть. Мне грозит – выживание
Я даже не успела вскрикнуть – двое мужчин подошли молча. Автоматы у них болтались на груди, руки – как тиски. Один схватил меня за волосы, другой – за руки. Их улыбки были не человеческими. Это была не злость. Это было удовольствие.
– Сопротивляешься? – прошипел один, когда я попыталась вывернуться. Меня ударили по ребрам. В первый раз. А потом снова. Сильнее.
Мы шли по улице. Вокруг были глаза. Женщины в бурках, мужчины с низко опущенными взглядами, дети, прижавшиеся к матерям. Они все видели. Никто не крикнул. Никто не вышел. В их мире – я была мертва уже сейчас.
Сарай стоял на окраине – будто специально, чтобы ни один звук не вырвался наружу. Внутри было темно, пахло пылью, потом и чем-то металлическим – как в подвале старой клиники. Мне завязали руки за спиной. Я упала на колени. Я больше не журналистка. Я просто добыча.