Путь в Киев. Сказ о Дмитрии и лесных духах

Глава 1. Тревожное утро в Переяславе

Солнце только-только коснулось золотым лучом маковки старой церкви в Переяславе. Утро обещало быть ясным и теплым. Восьмилетний Дмитрий, которого все звали просто Митей, сидел на крыльце их крепкого дома и старательно полировал свой деревянный меч. Меч был точной копией отцовского, только из липы, а не из стали. Митя представлял, как однажды он вырастет, станет сильным воином, как папа Ратибор, и будет защищать родной город.

Во дворе, под яблоней, его пятилетняя сестренка Оленька качала свою тряпичную куклу и что-то тихонько ей напевала. Пахло свежим хлебом из печи и дымком из кузницы, где уже вовсю стучал молот. Жизнь текла своим чередом – спокойно и привычно.

Но в последние дни в этой тишине поселилась тревога. Она витала в воздухе, как пыльца, проникала в разговоры взрослых, в их хмурые взгляды. Митя слышал, как шептались соседки у колодца, слышал слово, от которого становилось не по себе – «кочевники».

Мама Любава вышла на крыльцо. Она вытерла руки о передник, но Митя заметил, что её взгляд был устремлен на дорогу, ведущую к городским воротам.

– Мам, а папа скоро вернется? – спросил Митя. Его отец, Ратибор, был в княжеской дружине и уже второй день проводил на стенах города, укрепляя их.

– Скоро, сынок, скоро, – ответила мама, но голос её дрогнул.

В этот самый миг тишину разорвал отчаянный топот копыт. В городские ворота влетел всадник на взмыленном коне. Он не слезал с седла, а кричал хриплым голосом, так что слышно было на всей улице:

– Враг близко! Печенеги у реки! Все, кто может держать оружие – на стены!

Сердце у Мити ухнуло куда-то вниз. Он вскочил на ноги, сжимая свой деревянный меч. Оленька испуганно прижалась к маминой юбке.

Почти сразу же по городу ударил набат. Гулкий, тревожный звон колокола заставил птиц сорваться с крыш. Люди забегали, засуетились.

К их дому подбежал отец. Его лицо было серьезным и суровым. Он обнял маму, потом подхватил на руки Оленьку и крепко поцеловал её в макушку. Затем он опустился на одно колено перед Митей.

– Любава, собирай детей и все самое нужное. Всех женщин и стариков отправляют в Киев, под защиту великого князя. Дорога через лес, так безопаснее. Идите, не мешкая.

Мама молча кивнула, её глаза наполнились слезами.

Ратибор посмотрел прямо в глаза сыну. Его рука легла на плечо Мити.

– Ты теперь за главного, слышишь? – сказал он твердо. – Береги маму и сестру. Ты мой помощник. Моя надежда.

Митя изо всех сил сдерживал слезы. Он выпрямился и кивнул, как настоящий воин.

– Да, папа. Я сберегу.

Отец крепко обнял его, и Митя почувствовал, как колет его кольчуга и пахнет железом и потом. Это был запах защиты, запах силы.

Глава 2. В дорогу

Густой, тревожный звон набата, казалось, впитался в сами стены дома. Он не прекращался ни на миг, подгоняя, торопя, не давая времени на слезы и прощания. Папа уже скрылся в людском потоке, спешащем к городским стенам, а мама Любава, бледная, но с твердо сжатыми губами, влетела обратно в горницу.

– Митя, Оленька, скорее! – сказала она голосом, который старался быть спокойным, но всё равно дрожал. – Времени у нас мало.

Она не металась по дому, не хватала всё подряд. Её движения были быстрыми, но точными, словно она знала, что делает. С сундука она сдёрнула большой кусок чистой домотканой холстины – он-то и будет их дорожной сумой.

Первым делом мама подошла к столу, где на белой скатерти лежал ещё тёплый, только из печи, каравай хлеба. Его запах, такой родной и мирный, сейчас казался чем-то из прошлой жизни. Мама отрезала ножом добрую половину каравая, завернула в чистую тряпицу и аккуратно положила на холстину. Хлеб – это жизнь в дороге.

Потом она взяла маленький берестяной туесок, в котором они хранили соль. Драгоценную, дорогую соль. Мама отсыпала щедрую горсть в мешочек. Соль не только еду вкуснее делает, но и от всего дурного оберегает, так всегда говорила бабушка.

Митя стоял посреди комнаты, сжимая в руке свой деревянный меч. Он чувствовал себя бесполезным. Что он мог сделать? Как помочь? Он посмотрел на Оленьку. Сестрёнка сидела на лавке, прижимая к себе тряпичную куклу Вербу, и тихо всхлипывала, потеряв один из своих маленьких лапотков.

Вот оно! Дело!

– Оленька, не плачь, – сказал Митя так строго, как только мог, подражая отцу. – Воины не плачут, и сёстры воинов тоже. Где твой лапоть?

Он заглянул под лавку и нашёл пропажу. Опустившись на колено, совсем как папа, он помог сестрёнке обуться и поправил верёвочные оборы. Оленька шмыгнула носом и обняла его за шею.

В это время мама подошла к самому дорогому месту в доме – к красному углу, где висели обереги. Из-под них она достала бережно сложенный рушник. Это было не простое полотенце. Его ещё её мама вышивала, готовя Любаву к свадьбе. По белому полотну бежали ярко-красные петухи, символы солнца и новой жизни, а по краям цвели диковинные цветы-обереги. Рушник этот расстилали только по самым большим праздникам.

Мама на мгновение прижала его к щеке, закрыв глаза, будто прощаясь со всем домом, со всей своей прошлой жизнью. Потом она так же аккуратно, как и хлеб, положила рушник в узелок. Этот рушник – не для рук, он для души. Он – частичка дома, которую они заберут с собой.

В узелок полетели ещё кремень и кресало, чтобы разжечь огонь, маленький ножичек и фляга для воды. Больше ничего. В пути каждый лишний узелок – тяжесть.

– Всё, – сказала мама, крепко завязывая углы холстины. – Митя, возьми Оленьку за руку и не отпускай. Что бы ни случилось, держи её крепко. Понял?

– Понял, мама, – твёрдо ответил он.

Любава закинула узел за спину, взяла Митю за другую руку. Она обвела взглядом опустевшую горницу: притихшую печь, стол, отцовскую лавку… Вздохнув, она решительно шагнула за порог.

Дверь за ними захлопнулась. Набат всё бил и бил, призывая мужчин к битве, а их семью – в долгий и страшный путь

Глава 3. Поток беженцев

Как только они переступили порог родного дома, мир вокруг изменился. Их тихая, знакомая до последнего камушка улочка превратилась в бурную, шумную реку из людей. Эта река текла в одном направлении – прочь от городских стен, к лесу, за которым начинался долгий путь на Киев.

Митя крепко держал в одной руке холодную, дрожащую ладошку Оленьки, а другой вцепился в мамин подол. Он боялся, что их разлучат, растолкают в этой суматохе, и они потеряются навсегда.

Вокруг слышался плач детей, тревожные окрики женщин, ищущих своих, скрип телег, на которые спешно грузили стариков и нехитрый скарб. Но телег было мало, и большинству, как и им, предстояло идти пешком. Воздух был густым от пыли, страха и печали.

Митя видел знакомые лица. Вот соседка, тётя Фёкла, прижимает к себе двух мальчишек-близнецов, её глаза красные от слёз. А вот старый гончар дед Михей, опираясь на посох, медленно бредёт, глядя себе под ноги. Его сын, как и папа Мити, остался в ополчении. Все они были частью одного большого горя.

– Держись, сынок, не отставай! – крикнула мама, перекрывая шум.

Они шли, почти не разбирая дороги. Ноги вязли в пыли, кто-то спотыкался, падал, ему помогали подняться, и поток двигался дальше. Никто не смотрел по сторонам, все глядели вперёд, на спины идущих, словно боялись обернуться и увидеть то, что оставляют позади.

Митя изо всех сил старался быть храбрым. Он ведь теперь за главного. Он видел, как Оленька, широко раскрыв испуганные глаза, смотрит на всё это. Она уже не плакала, а лишь крепче сжимала его руку и свою куклу Вербу.

– Не бойся, – шепнул ей Митя. – Мама с нами. И я с тобой.

Мама Любава шла молча, её лицо было похоже на маску. Она не плакала, не причитала. Вся её сила сейчас уходила на то, чтобы идти вперёд и вести за собой детей. Узелок за её спиной казался неподъёмно тяжёлым, но она несла его так, будто в нём были лишь перья.

Поток людей вылился из городских ворот и потек по широкой, утоптанной дороге, ведущей к киевскому тракту. Но у самого края леса, где дорога раздваивалась, старшие мужчины, оставшиеся для сопровождения, направили толпу на узкую, едва заметную тропу, уходящую в чащу.

– В лес! В лес уходим! – кричали они. – По большой дороге кочевники рыщут! Лесом безопаснее будет!

Люди послушно сворачивали. Великий и могучий лес, который всегда казался Мите немного таинственным и сказочным местом для игр, теперь встречал их тёмным, молчаливым великаном. Он словно собирался проглотить их всех.

Семья Мити, как и все остальные, шагнула под сень вековых деревьев. Солнечный свет сразу померк, сменившись зелёным сумраком. Шум толпы стал глуше, словно лес впитывал в себя все звуки. Здесь, на узкой тропе, они уже не могли идти все вместе. Люди вытянулись в длинную, извилистую цепочку.

Митя, Оленька и их мама стали частью этой цепочки. Они покинули свой дом, свой город, свою жизнь и вступили на тропу, ведущую в неизвестность. Позади остался гул набата, а впереди – лишь шелест листьев и молчание древней чащи.

Глава 4. Последний взгляд на стены

Людская река, текущая от Переяслава, замедлила свой ход и начала медленно вливаться в тёмное устье лесной тропы. Здесь, на границе между открытым полем и вековой чащей, образовалась небольшая давка. Солнечный жар дороги сменился прохладной, влажной тенью. Пахло прелой листвой, грибами и тревогой.

Мама крепче сжала руку Мити, готовясь шагнуть под сень деревьев. Оленька прижалась к её ноге, пряча лицо в складках юбки.

Но Митя замер. Что-то непреодолимое, какая-то сила внутри него заставила его обернуться. Ему нужно было посмотреть ещё раз. Один, последний раз. Он отпустил мамину руку и отступил на шаг назад, на самый край поляны, откуда ещё был виден родной город.

И он увидел его.

Переяслав стоял под ярким полуденным солнцем, могучий и родной. Высокие деревянные стены, сложенные из толстых брёвен, казались несокрушимой крепостью. Над ними, как золотой гвоздь, вбитый в синее небо, сверкал крест на куполе главной церкви. Из труб ещё вился дымок – там, в брошенных домах, догорали угли в печах, помня тепло утреннего хлеба.

Город выглядел почти мирно, если бы не одно «но». Вся верхняя часть стены, весь её гребень, был усеян тёмными фигурками воинов. Они стояли плечом к плечу, как зубья на гигантской пиле, готовые впиться во врага. Солнце играло на остриях их копий, на стальных шлемах.

Митины глаза жадно искали на стене одну-единственную фигуру. Где он? Где папа? Стена была такой длинной, а воинов так много… Они все казались одинаковыми на таком расстоянии. Сердце мальчика сжалось от отчаяния. Он так хотел увидеть его, чтобы запомнить.

И вдруг он нашёл. У главной надвратной башни, самой высокой и крепкой, стоял воин чуть выше остальных. Его плечи были шире, а посадка головы – такой знакомой. В этот самый миг что-то ослепительно блеснуло. Это солнечный луч отразился от начищенного до блеска края отцовского щита.

– Папа… – прошептал Митя, и его губы задрожали.

Это был он. Его отец, Ратибор. Он стоял твёрдо, как скала, и смотрел не на них, а вдаль, туда, откуда должна была прийти беда. И в этот момент, словно почувствовав взгляд сына сквозь огромное расстояние, Ратибор поднял над головой свой меч. Клинок поймал солнце и на миг превратился в огненный столп, указывающий в небо.

Это не был призыв к атаке. Это не был жест отчаяния. Это был знак. Знак для него, для Мити. Знак, который без слов говорил: «Я здесь. Я стою. Я защищаю. А ты иди и будь сильным».

Слезы подступили к глазам Мити, горячие и колючие. Но он вспомнил папин наказ. «Ты теперь за главного». Он быстро смахнул слезу тыльной стороной ладони, чтобы мама не увидела. Он сжал кулаки так, что костяшки побелели. Он смотрел на сверкающий меч, и в его детском сердце росла не только тоска, но и огромная, жгучая гордость за своего отца.

– Митя, пора, сынок. Нужно идти.

Тёплая мамина рука легла ему на плечо и мягко потянула за собой, в тень леса. Он сделал последний, жадный вдох, пытаясь запомнить всё: и золотой купол, и могучие стены, и этот ослепительный росчерк меча в небе.

А потом он шагнул за мамой на лесную тропу.

Стена Переяслава, папа с мечом, весь его родной мир – всё это в один миг скрылось за плотной завесой деревьев. Впереди была только узкая, петляющая тропа и зелёный сумрак неизвестности.

Глава 5. Первая ночь в пути

Солнце давно скрылось за верхушками деревьев, но его прощальные лучи ещё долго золотили пылинки, танцующие в густом лесном воздухе. Лес, который днём казался просто тёмным и большим, с наступлением сумерек начал оживать. Он наполнился шорохами, скрипами, уханьем невидимых птиц и тихим шепотом ветра в ветвях.

Длинная вереница беженцев остановилась на ночлег на большой поляне у ручья. Мужчины, сопровождавшие их, быстро разожгли несколько костров, которые вспыхнули яркими оранжевыми островками в сгущающемся мраке. Люди сбились вокруг них, ища тепла и защиты от ночной тьмы.

Митя сидел на земле, прижавшись к маминому боку. Оленька уже спала у неё на коленях, уткнувшись носиком в складки платья. Усталость навалилась на Митю тяжёлым грузом. Болели ноги, ныла спина от долгой ходьбы, но сон не шёл. Каждый треск ветки в лесу заставлял его вздрагивать. Ему казалось, что из-за каждого дерева на них смотрят чьи-то глаза. Может, это волк? Или, что ещё страшнее, печенежский лазутчик?

Он крепче сжал рукоять своего деревянного меча. Папа сказал ему беречь маму и сестру. Значит, он не должен спать. Он должен сидеть и охранять их.

Холод пробирался под тонкую рубаху. Днём было жарко, но лесные ночи оказались зябкими. Мама укрыла Оленьку краем своего платка, а потом почувствовала, как дрожит Митя. Она обняла его и притянула к себе ещё ближе.

– Замерз, мой хороший? – тихо спросила она.

Митя только кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Страх был холоднее ночного ветра. Он смотрел на языки пламени, которые плясали, выхватывая из темноты усталые, печальные лица других женщин и стариков. Все молчали, думая о своем. О тех, кто остался там, за спиной, в осаждённом городе.

Мама почувствовала напряжение сына, его страх. Она погладила его по волосам, растрепавшимся за день.

– Знаешь, Митя, – начала она тихим, напевным голосом, – когда ты был совсем маленьким и боялся темноты, я всегда пела тебе песенку. Хочешь, спою?

Митя снова кивнул. Ему было уже восемь лет, он считал себя взрослым, но сейчас ему больше всего на свете хотелось снова стать маленьким и услышать мамин голос, который прогонит всех чудовищ из темноты.

Любава посмотрела на спящую Оленьку, на вздрагивающего Митю, на всполохи костра, и тихо-тихо, почти шёпотом, запела. Её колыбельная была не похожа на те, что пели другие матери. Это была старая песня, которую пела ещё её бабушка, песня о ночных духах-хранителях.

«Баю-бай, усни, сынок,

Ночь спустилась на порог.

За окошком бродит Сон,

Заходи скорее в дом.

Вместе с Соном Дрёма-брат,

Он укрыть детишек рад.

Тихим шёпотом ветвей

Успокоит всех зверей.

Светит Месяц с высоты,

Чтобы видел тропы ты,

А сестрицы-звёзды в ряд

Твой покой посторожат.

Спи, мой мальчик, крепко спи,

Силы новые копи.

Ночь пройдёт, и светлый день

Прочь прогонит злую тень».

Мамин голос лился плавно и спокойно, как ручей, убаюкивая и обволакивая теплом. В этой песне ночь была не страшной, а доброй. В ней жили не враги, а заботливые духи – Сон и Дрёма. И даже Месяц со звёздами были не просто холодными светилами, а сторожами, охраняющими покой.

Митя слушал, и колючий комок страха в его груди начал таять. Он прикрыл глаза. Шорохи в лесу уже не казались такими угрожающими. Может, это и правда Дрёма ходит, укрывая зверей на ночь? А уханье совы – это просто ночная птица, а не знак беды.

Он положил голову маме на плечо. Её голос становился всё тише, сливаясь с треском костра. Последнее, что он почувствовал перед тем, как провалиться в глубокий сон, – это как мама поцеловала его в макушку и укрыла своим платком, деля последнее тепло на двоих детей.

Первая ночь в пути закончилась. И несмотря на холод и страх, она была согрета маминой любовью и старой колыбельной песней, которая обещала, что утро обязательно наступит.

Глава 6. Врата леса

Митя проснулся от холода и щебета незнакомых птиц. Ночное небо уже посветлело, сменившись серым, предрассветным туманом, который стелился по поляне, цепляясь за мокрую траву. Костры, что ещё вчера горели так ярко, почти погасли. Лишь в самом большом из них тлели красные угольки, выдыхая последний дымок.

Люди просыпались, потягивались, тихо переговаривались. Лица у всех были помятые и усталые, но в глазах уже не было того ночного ужаса. Утренний свет, даже такой робкий, всегда дарит надежду.

Мама разбудила Оленьку, умыла им обоим лица холодной водой из ручья и разделила на троих кусочек хлеба. Это был весь их завтрак.

Вскоре к самому большому костру сошлись все взрослые. Седобородый старик по имени Яким, который, казалось, вёл их за собой, громко откашлялся, привлекая внимание.

– Ну что, Переяславские, – сказал он, оглядывая поредевшую толпу. – Отдохнули малость, и то ладно. По большому тракту нам пути нет, там печенеги, как волки, рыщут. Путь наш один – через чащу. Дорога будет нелегкая, тропы узкие, но так мы укроемся от злых глаз. Помоги нам Боги и духи леса.

Он указал морщинистой рукой на тёмную стену деревьев, что стояла прямо перед ними. Лес.

Мите показалось, что это не просто лес, а огромное, живое существо, которое затаилось и ждало их. Его опушка была похожа на гигантские ворота, где стволы старых сосен были столбами, а переплетённые ветви – высокой аркой. За этими воротами не было видно ничего, кроме густого, зелёного сумрака.

Люди молча поднялись на ноги, поправили свои узелки и поклажу. Длинная, печальная вереница снова выстроилась и медленно двинулась к этим лесным вратам.

Митя шёл, крепко держа маму и Оленьку за руки. Чем ближе они подходили к лесу, тем сильнее чувствовалось его дыхание – прохладное, влажное, пахнущее хвоей и сырой землёй. Прямо у входа на тропу солнце пробилось сквозь облака и ярко осветило поляну, словно прощаясь с ними.

А потом они шагнули.

В один миг всё изменилось. Яркий солнечный свет исчез, будто его выключили. Над головой сомкнулись густые кроны деревьев, пропуская лишь тонкие, дрожащие лучики, которые плясали на земле, как маленькие солнечные зайчики. Воздух стал густым и прохладным. Все звуки внешнего мира – ветер, далёкие крики птиц – утонули, сменившись новым, лесным шёпотом. Шелестели листья, где-то в вышине постукивал дятел, под ногами хрустели сухие веточки.

Они шли по узкой, едва заметной тропе. Она петляла между могучими деревьями, огибала поросшие мхом валуны и переплеталась с толстыми корнями, похожими на застывших змей. Идти приходилось гуськом, друг за другом, и от этого чувство одиночества только усиливалось. Караван растянулся, и скоро Митя мог видеть лишь несколько человек впереди и несколько позади.

Сначала ему было страшно. Лес давил своей тишиной и размерами. Но потом детский интерес взял верх. Он с любопытством смотрел по сторонам. Вот на ветке сидит белка, чёрная, как уголёк, и грызёт шишку. Вот под листом папоротника прячется большой красный мухомор, похожий на сказочный домик.

Это был совсем другой мир. Мир, о котором ему рассказывала бабушка в своих сказках. Мир, где за каждым деревом мог прятаться лесовик, а в дупле старого дуба жить мудрая сова.

Страх не ушёл совсем, он просто спрятался где-то глубоко внутри. А на его место пришло настороженное любопытство. Путь через чащу начался. Долгая вереница беженцев, покинув мир людей, полностью растворилась в зелёном полумраке древнего леса, доверив ему свою судьбу.

Глава 7. Лесной житель

Они шли уже несколько часов. Однообразное покачивание деревьев и мерный шаг убаюкивали. Оленька совсем выбилась из сил. Мама Любава посадила её себе на закорки, и девочка почти сразу уснула, положив голову ей на плечо. Из её светлой косички выбилась и болталась в такт шагам ярко-синяя лента – подарок отца с последней ярмарки.

Тропа стала ещё уже, и им пришлось идти совсем медленно. Митя шагал позади мамы, стараясь не отставать. Ему было поручено нести маленький узелок с остатками хлеба. Он очень гордился этим, чувствуя себя настоящим помощником.

В какой-то момент, огибая огромный, поросший изумрудным мхом валун, Митя заметил какое-то движение сбоку. Он остановился и пригляделся. Среди корней старого вяза, похожих на костлявые пальцы, кто-то копошился. Сначала Митя подумал, что это ёжик. Существо было маленьким, круглым, и спина его была покрыта чем-то вроде серых иголок. Но это были не иголки, а сухие веточки и листики, прилипшие к его одежде.

Существо подняло голову. У него было сморщенное, как печёное яблоко, личико, борода из тонких корешков и два блестящих, как бусинки, любопытных глазика. Оно было не больше Митиного лаптя.

Митя замер, боясь дышать. Он сразу понял, кто это. Бабушка рассказывала ему про таких. Это был лесовичок, или моховик, – маленький дух, хозяин мхов и лесного подлеска.

Пока Митя разглядывал его, мама с Оленькой на спине немного оторвалась вперёд. Синяя ленточка на косе сестры качнулась и зацепилась за низкорослую ветку орешника. Мама этого не заметила и пошла дальше, а лента осталась висеть на ветке, ярко-синим пятном выделяясь на фоне зелени.

Лесовичок тут же это заметил. Его глазки-бусинки загорелись. Он проворно, как мышка, выскочил из-под корней, подбежал к ветке, ловко снял ленту и, зажав её в крохотных ручках, метнулся обратно в своё укрытие. Всё произошло так быстро, что Митя и моргнуть не успел.

– Эй! – негромко крикнул он. – Это лента моей сестры! Отдай!

Лесовичок высунул из-под корня свой нос-картошку и хитро посмотрел на Митю. Он не выглядел злым, скорее, озорным. Ему просто понравилась яркая вещица.

Митя шагнул к нему.

– Отдай, пожалуйста, – уже мягче попросил он. – Папа подарил. Оленька будет плакать.

Лесовичок наклонил голову набок, будто раздумывая. Потом он посмотрел на ленту в своих руках, потом на Митю. Казалось, он понимает человеческую речь.

Митя вспомнил ещё один бабушкин рассказ. Она говорила, что лесные духи любят подношения. Небольшие, от чистого сердца. Он развязал свой узелок, отломил маленький кусочек хлеба и осторожно положил его на мох, недалеко от корней.

– Это тебе, – прошептал он. – За то, что ты тут хозяин. А ленту верни.

Лесовичок высунулся побольше. Он понюхал воздух, покосился на хлеб, потом снова на Митю. Его глазки-бусинки хитро блеснули. Он что-то быстро-быстро проделал со своими крохотными пальчиками, а затем выкатил синюю ленту обратно на тропинку.

Митя подобрал её. И тут он увидел, что лесовичок не просто вернул ленту. На самый её кончик, в узелок, был аккуратно и очень крепко привязан крупный, спелый лесной орех.

– Спасибо! – улыбнулся Митя.

Он посмотрел на корни старого вяза, но там уже никого не было. Только кусочек хлеба исчез.

– Митя! Ты где? Не отставай! – донёсся встревоженный голос мамы, которая заметила, что сына нет за спиной.

– Иду, мама! – крикнул Митя и бросился догонять её.

Он догнал маму и, ничего не говоря, аккуратно вплёл ленту с орешком обратно в косичку спящей Оленьки. Он решил пока ничего не рассказывать. Это была его первая тайна. Его первая встреча с настоящим лесным жителем. И эта встреча показала ему, что лес не только страшный, но и очень интересный, полный маленьких чудес, которые можно увидеть, если быть внимательным и вежливым.

Глава 8. Полевик и его загадки

Лес, казалось, никогда не кончится. Но вот деревья стали редеть, а впереди забрезжил яркий, почти ослепительный после лесного сумрака свет. Вереница беженцев медленно выходила из чащи на край огромного, залитого солнцем поля. Поле было покрыто высокой, по пояс, рожью, которая золотыми волнами колыхалась на ветру.

Люди остановились, с облегчением подставляя лица тёплым лучам. После холодной тени леса это тепло казалось настоящим подарком. Но их радость была недолгой.

Прямо посреди тропы, на границе леса и поля, сидел на корточках странный старичок. Он был маленького росточка, коренастый, с лицом, выдубленным ветром и солнцем до цвета земли. Его одежда, казалось, была соткана из соломы и полевых трав, а в спутанной, как старое гнездо, бороде застряли колосья и васильки. Он держал в руке длинный кнут и молча смотрел на пришедших своими выцветшими, как полуденное небо, глазами.

– Это ещё кто? – прошептал кто-то в толпе.

– Тише ты, – ответил ему старый Яким, который вёл караван. – Это Полевик. Хозяин этого поля. Без его воли нам дальше не пройти.

Люди замерли. Все знали из сказок, что духов-хозяев лучше не гневить. Полевик был не злым, но своенравным. Он мог запутать дорогу, наслать на путника солнечный удар или заставить его плутать в трёх соснах на ровном месте.

Старик Яким вышел вперёд, поклонился Полевику в пояс.

– Здравствуй, хозяин поля. Пропусти нас, добрых людей. Идём мы от беды великой, не по своей воле твой покой тревожим.

Полевик медленно поднялся. Он был ниже Якима на целую голову, но было в нём что-то такое, что заставляло смотреть на него с уважением.

– Вижу, что от беды идёте, – проскрипел он голосом, похожим на шелест сухой соломы. – Лица у вас серые, печальные. Но порядок есть порядок. Поле моё – не проходной двор. Кто загадку мою отгадает, тому и дорога открыта. А не отгадаете – пойдёте в обход, до самого заката плутать будете.

Он обвёл толпу хитрым взглядом. Взрослые смущённо переглядывались. Какие загадки? Голова была занята совсем другим.

– Ну? Кто смелый? – Полевик упёр руки в бока. – Загадка простая, детская. Что выше леса, краше света, без огня горит?

Наступила тишина. Люди хмурили лбы, шептали друг другу под нос. Лес… свет… без огня горит…

Митя стоял рядом с мамой и тоже думал. Он часто загадывал такие загадки Оленьке. И эта показалась ему очень знакомой. Что-то яркое, тёплое… Что светит им прямо сейчас, после тёмного леса…

Он набрался храбрости. Папа говорил, что он теперь за главного. А главный должен быть смелым.

Митя сделал шаг вперёд.

– Я знаю! – крикнул он тонким, но ясным голосом.

Все обернулись к нему. Мама испуганно ахнула. Полевик перевёл свой взгляд на маленького мальчика.

– Ого! – усмехнулся он в свою бороду-кочку. – А ты не боишься, малец? Ну, говори, раз знаешь.

Митя выпрямился, посмотрел прямо в выцветшие глаза духа и громко сказал:

– Это солнце!

Полевик на мгновение замер, а потом его морщинистое лицо расплылось в довольной, беззубой улыбке. Он громко хлопнул себя по коленкам.

– Ай, молодец! Угадал! – воскликнул он. – Солнышко! Оно и выше леса, и краше всякого света, и горит так, что никакой костёр не сравнится!

Он с видимым удовольствием отступил с тропы, указывая кнутом на простор ржаного поля.

– Проходите, добрые люди! Раз у вас такие смышлёные дети растут, значит, и люди вы хорошие. Дорога вам открыта! Идите прямо, никуда не сворачивая. Ветер вам спину подтолкнёт, а рожь путь укажет.

Люди с облегчением вздохнули. Старый Яким благодарно поклонился Полевику, а мама ласково потрепала Митю по волосам. Мальчик чувствовал, как его щеки горят от гордости. Он не просто отгадал загадку – он открыл дорогу всем этим уставшим людям. Он помог.

Когда они проходили мимо Полевика, тот подмигнул Мите.

– Расти большой, вояка, – проскрипел он. – Голова у тебя светлая. Пригодится.

И с этими словами дух поля словно растворился, слился с колышущейся рожью, будто его и не было. А вереница беженцев двинулась дальше, через бескрайнее золотое море, под ласковым солнцем, которое для них отвоевал маленький мальчик из Переяслава.

Глава 9. Потерянный башмачок

Радость от встречи с Полевиком и пересечения золотого поля быстро улетучилась, сменившись знакомой усталостью. Путь снова вел их по каменистой тропе, петляющей вдоль опушки леса. Солнце, не сдерживаемое больше густыми кронами, припекало нещадно. Пыль забивалась в нос и скрипела на зубах.