Полог тени

Пролог

Лим не спал. Он никогда не спал. Его улицы вились, как вены под кожей, а фонари мигали, как умирающие звёзды. Ада Кроу чувствовала это в каждом шаге – город смотрел на неё, его окна были глазами, его асфальт – кожей, его туман – дыханием. Она стояла в своей квартире, сжимая книгу без обложки, которую нашла в сумке три дня назад. Пожелтевшие страницы пахли сыростью и чем-то металлическим, как кровь. Она не помнила, откуда взялась книга. Она не помнила многого в последнее время.

На первой странице, единственной не пустой, было написано её почерком: "Ты уже пишешь."

Ада смотрела на эти слова, пока свет в комнате не мигнул. Лампы загудели, и тени на стенах шевельнулись, как живые. Она подняла глаза. За окном, в переулке, фонарь горел красным – не оранжевым, не жёлтым, а красным, как открытая рана. Она моргнула, и свет вернулся к своему тусклому оттенку. Но что-то осталось. Ощущение, что кто-то смотрел на неё из темноты.

– Ты опять, – прошептала она, обращаясь к пустоте. Тени ответили шёпотом, называя её имя. Ада знала, что это не её воображение. Она видела их с детства – тени, которые двигались не так, как должны. Тени, которые знали больше, чем она.

Книга в её руках задрожала, страницы зашуршали, как листья. Ада открыла её, и на пустой странице появились слова: "Лим – это я. А я – это ты."

Она захлопнула книгу, но голос уже звучал в её голове – мягкий, но острый, как игла.

– Ты уже пишешь, Ада, – сказал он. – Но не свою историю.

Она бросила книгу на пол и отступила к окну. В отражении стекла она увидела не свою квартиру, а Лим – другой Лим. Улицы были покрыты пеплом, дома дышали, а в небе висела расколотая луна. Ада закрыла глаза, но голос не исчез.

– Добро пожаловать в мою историю, – сказал он.

Глава 1: Разрыв

Лим не был городом – он был шрамом. Его улицы извивались, как трещины в старом зеркале, уводя в никуда, запутывая, заставляя сомневаться, был ли ты здесь раньше. Фонари, покрытые коркой ржавчины, мигали без ритма, их свет был слишком жёлтым, слишком больным, словно город страдал от лихорадки. Ада Кроу знала Лим лучше, чем кто-либо. Она родилась в его сером дыхании, выросла среди его скрипучих домов и, вероятно, умрёт здесь, под тяжестью неба, которое всегда казалось слишком низким. Ей было тридцать два, но в зеркале она видела лицо старухи – усталое, с тенями под глазами, которые не исчезали даже после сна. Лим забирал годы. Лим забирал всё.

Библиотека, где Ада работала, стояла в районе, который местные называли "Слепым". Здесь дома приседали к земле, их окна были мутными, как глаза слепцов. Здание библиотеки, некогда гордое, с высокими арочными окнами и витражами, теперь оседало, словно уставший великан. Полки гнили, книги покрывались плесенью, а посетители приходили всё реже. Ада не жаловалась. Тишина была её убежищем. Она любила запах старой бумаги, шорох страниц, скрип деревянных полов. Здесь, среди пыли и забвения, она чувствовала себя дома. Но три дня назад тишина изменилась. Она стала тяжелее, липкой, как туман, который иногда накрывал Лим, делая улицы невидимыми.

Всё началось с книги. Ада нашла её в своей сумке – старую, без обложки, с пожелтевшими страницами, которые пахли сыростью и чем-то металлическим, как ржавчина или кровь. Она не помнила, чтобы брала её с полки или покупала. Книга просто появилась, словно кто-то подбросил её, пока Ада не смотрела. На первой странице, единственной не пустой, была написана фраза, выведенная чёрными чернилами, её собственным почерком: "Ты уже пишешь." Ада смотрела на эти слова часами, пытаясь вспомнить, когда могла их написать. Она не помнила. Она вообще многое не помнила в последнее время.

Сейчас она сидела за стойкой в библиотеке, под тусклой лампой, которая гудела, как умирающий шмель. Книга лежала перед ней, открытая на первой странице. Ада не хотела её трогать, но пальцы сами тянулись к страницам, словно книга была магнитом. За окном, в переулке, фонарь мигнул и загорелся красным – не оранжевым, не жёлтым, а красным, как открытая рана. Ада моргнула, и свет вернулся к своему обычному оттенку. Но что-то осталось. Ощущение, что за ней следят. Не из переулка, не из тени – изнутри.

– Ты опять, – прошептала она, обращаясь к пустоте. Это был не первый раз, когда она чувствовала их. Тени. Они были с ней с детства, с тех пор, как она впервые увидела разрыв. Так она называла эти моменты – когда мир трескался, как стекло, и за трещинами открывался другой Лим. Улицы там были залиты чёрной водой, дома дышали, а люди… их лица были пустыми, как страницы той книги. Ада никому не рассказывала о разрывах. Даже когда её мать исчезла в одну из таких ночей, оставив только записку на кухонном столе: "Не ищи меня. Это не я."

Свет в библиотеке мигнул снова. Лампы загудели громче, и тени на стенах шевельнулись, вытягиваясь, как пальцы. Ада подняла глаза от книги и замерла. В большом зеркале, висевшем у входа, отражалась не библиотека. Там был Лим – другой Лим. Улицы покрывал густой туман, а в нём двигались фигуры – высокие, сутулые, с руками, которые волочились по земле. Ада почувствовала, как холод пробирает её до костей. Она знала, что это разрыв. Но этот был другим. Он был… личным.

– Что тебе нужно? – спросила она, её голос дрожал, но она старалась держать его твёрдо. Она не хотела показывать страха, хотя колени подгибались.

В зеркале появилась фигура. Высокая, текучая, словно сотканная из ртути и дыма. Без лица, но с глазами – двумя белыми искрами, которые горели в пустоте. Трещины расползались по зеркалу, как паутина, и голос – мягкий, но острый, как игла, – зазвучал одновременно в её голове и в воздухе.

– Ты уже пишешь, Ада, – сказало существо. – Но не свою историю.

– Я не пишу ничего, – огрызнулась она, сжимая кулаки. Её ногти впились в ладони, и боль помогла ей сосредоточиться. – И я тебя не знаю.

– О, ты знаешь меня. Ты всегда знала. – Фигура наклонилась ближе, и трещины в зеркале задрожали, словно стекло вот-вот разлетится. – Я Полог. Я тот, кто ткёт. А ты – моя нить.

Ада отступила назад, наткнувшись на стойку. Книга, та самая, без обложки, лежала открытой, хотя она точно помнила, что не трогала её. Страницы шелестели, как под ветром, которого не было. Она посмотрела вниз и замерла. На пустых страницах появились слова, написанные её почерком: "Лим умирает. Но он не хочет умирать один."

– Это не я писала, – прошептала Ада, но её голос утонул в гуле ламп. Свет мигнул снова, и разрыв в зеркале исчез. Стекло стало обычным, отражая только её бледное лицо и тёмные круги под глазами. Но Полог не ушёл. Она чувствовала его – в холоде, который сковывал её пальцы, в шорохе страниц, в тени, которая двигалась за её спиной, не отбрасывая света.

– Почему я? – спросила она, не ожидая ответа. Но он пришёл.

– Потому что ты видишь, – сказал Полог, и его голос был ближе, словно он стоял прямо за ней. – Ты видишь трещины. Ты видишь меня.

Ада обернулась, но там никого не было. Только тень на стене – длинная, изломанная, не её. Она схватила книгу и засунула её в сумку, словно это могло остановить происходящее. Её руки дрожали, но она заставила себя двигаться. Заперев библиотеку, она вышла на улицу. Лим встретил её холодным ветром и запахом мокрого асфальта. Туман, который она видела в зеркале, теперь висел над городом – не густой, но достаточно плотный, чтобы размыть очертания домов. Улицы казались пустыми, но Ада слышала шаги. Не свои. Они были слишком медленными, слишком тяжёлыми.

– Оставь меня в покое, – сказала она, не оборачиваясь. Ответа не было, но тень на стене вытянулась, став длиннее, чем должна быть. Ада ускорила шаг, почти бегом добравшись до своего дома – старого здания с облупившейся краской и лестницей, которая скрипела, как больной старик. Она поднялась на третий этаж, заперла дверь на два замка и прислонилась к стене, пытаясь отдышаться.

В прихожей висело зеркало – старое, с потемневшим серебром по краям. Ада избегала смотреть в него, но её взгляд всё равно зацепился за отражение. Там был Лим – не её Лим. Улицы были покрыты пеплом, дома дышали, как живые, а в небе висела луна, расколотая пополам. В центре отражения стояла фигура – не Полог, а женщина. Её лицо было скрыто туманом, но Ада узнала её. Это была её мать, Мира. Та самая, что исчезла двадцать два года назад.

– Мама? – прошептала Ада, и её голос сорвался. Женщина в зеркале подняла голову, и Ада увидела её глаза – пустые, как страницы книги. Она протянула руку, и зеркало треснуло. Ада отшатнулась, едва не упав. Разрыв исчез, но зеркало осталось треснутым, с длинной трещиной, идущей от края до края.

Ада прошла в гостиную, бросив сумку на пол. Книга выскользнула и упала, раскрывшись на новой странице. Там было написано: "Ты не можешь остановить историю. Она уже началась." Ада почувствовала, как её горло сжимается. Она схватила блокнот, лежавший на столе, и начала записывать всё, что видела в разрывах. Улицы, покрытые пеплом. Женщину с пустыми глазами. Луну, расколотую пополам. Чем больше она писала, тем реальнее становились образы. Её пальцы дрожали, но она не могла остановиться. Слова лились, как кровь из раны.

Внезапно она услышала стук. Тихий, но настойчивый, доносящийся из ванной. Ада замерла, прислушиваясь. Стук повторился – ритмичный, как метроном. Она медленно встала, сжимая блокнот, и пошла к ванной. Дверь была приоткрыта, хотя Ада точно помнила, что закрывала её. Внутри было темно, но зеркало над раковиной отражало слабый свет из коридора. Ада включила свет, и её сердце пропустило удар.

На зеркале, прямо на стекле, были выцарапаны слова: "Ты пишешь меня." Буквы были неровными, глубокими, словно кто-то провёл по стеклу ножом. Ада протянула руку, чтобы коснуться их, но остановилась. В отражении она увидела не себя, а Полога. Его текучее тело заполнило зеркало, глаза-искры горели ярче, чем раньше.

– Ты не можешь убежать, – сказал он, и его голос был одновременно везде и нигде. – Ты часть этого. Ты всегда была частью этого.

– Я не твоя нить, – ответила Ада, но её голос дрожал. Она отступила, но Полог шагнул из зеркала. Не полностью – только его рука, длинная, с пальцами, которые изгибались, как ветки. Ада закричала и бросилась к двери, но та не открывалась. Замки щёлкали, но оставались неподвижными.