Сырой воздух

Заселение

Дом, в который я переехал, был построен в шестидесятых, но выглядел так, словно стоял здесь всегда. Он сливался с серым небом, поникшими берёзами и пыльными подорожниками, росшими у тротуара, время тут текло намного медленнее, чем за поворотом.

Шестиподъездная кирпичная махина – серая, неприметная, с облупленной штукатуркой, отваливающейся кусками, будто кожа старика. На выгоревшем газоне в ленивой тени лежали два кота. Они даже не подняли головы, когда я проходил мимо.

Подъезд был с домофоном – всё как положено, но кнопки липли к пальцам, и в щели у двери жили крошечные муравьи. За дверью – узкий, тёмный коридор, пахнущий промокшей тряпкой, жареной рыбой и чем-то ещё… будто бы затхлой шерстью, чьей-то жизнью, давно прошедшей и не до конца ушедшей.

Меня это устраивало. Квартира была ближе к офису. Аренда – почти даром.

Хозяйка показалась мне странной с первого взгляда: сухая, с кожей в старческих пятнах и ногтями – длинными, кривыми, словно вырезанными из желтого пластика. Говорила тихо, уверенно.

– Хорошая энергетика, – сказала она, водя ладонью по воздуху, будто нащупывая нечто. – Расположение отличное. Старый район с развитой инфраструктурой.

Перед уходом она задержалась в дверях, прищурилась, посмотрела поверх моей головы и добавила:

– Главное – не беспокойте соседей. Сейчас все такие нервные.

Квартира тоже была довольно старой: с потолком в разводах, подтеками на стенах. Обои – синие, с узором, который, кажется, двигался, если долго смотреть. Пол в коридоре скрипел, в ванной из крана капала ржавая вода. Зеркало над раковиной было треснуто. Моё отражение – разрезанное пополам – смотрело на меня с безразличием.

Кухонная плита, казалось, пережила не только войну, но и чуму, и блокаду, и, возможно, пару жертвоприношений. В ней всё было не так: кнопки шатались, дверца не закрывалась до конца, а когда я коснулся её металлической ручки, мне почудилось, будто она тёплая.

Я бросил рюкзак в прихожей. Куртка повисла на крючке, сразу напоминая силуэт человека. Присел на край кровати – она застонала, пружины взвыли, как будто от боли. Кровать была узкой, с покрывалом в выцветших цветах. Оно пахло пылью, сном и чужими телами.

Я посмотрел в окно. За домом прятался пруд – тёмное зеркало, в котором отражались искривлённые кроны деревьев.

Тишина. Летом, говорила хозяйка, здесь всё выглядит лучше.

Не знаю, что она имела в виду.

Из кухни послышался капающий кран. Раз. Два. Пауза. Три.

Звук отдавался в стенах, будто вода капала не в раковину, а в саму бетонную плоть дома.

Первым делом – починить кран.

А потом, может быть, как-то разобраться с этими обоями… Синие, вяжущие взгляд, чужие. Казалось, если оторвать кусок, из-под них потечёт не клей, а что-то куда менее объяснимое.

Вещей у меня оказалось немного. Всё, что осталось от прошлой жизни, уместилось в две дорожные сумки и несколько потрёпанных коробок. Переезд прошёл без особой драмы – только тяжесть на плечах, затаённая тишина в ушах и лёгкое головокружение, как будто не переехал, а соскользнул в новую жизнь.

Я таскал коробки по одной, поднимал их на пятый этаж по грязным ступеням, на которых то и дело попадались тёмные пятна – не то плесень, не то чьи-то забытые следы. Каждый раз, когда я возвращался к машине, мне казалось, что кто-то наблюдает за мной из окна.

Соседей я так и не встретил в тот день. Как будто весь дом вымер. Ни скрипа половиц сверху, ни разговоров за стеной. Когда я закрыл дверь в квартиру на ночь, замок провернул дважды. Потом – на всякий случай – подпер стулом. Чувствовал себя глупо, но мне было не по себе.

Первую ночь я спал крепко, сказалась усталость от переезда.

Но под утро мне приснился яркий сон.

Пустой берег. Песок – чёрный, как зола, будто после пожара. Море – тоже чёрное, густое, без волн. И на берегу – девушка. Сидит, чуть повернувшись, длинные волосы струятся по спине, как траурный шёлк. Она смеётся. Звук её смеха странный – не весёлый, а какой-то пустой, глухой, как эхо в колодце. Она что-то говорит, медленно, губами, но слов не разобрать. Будто звук тонет, не доходя до меня.

Проснулся я от звука воды. Плеск – лёгкий, настойчивый, совсем рядом.

Я сел на кровати, прислушался.

Ничего.

Видимо, остаток сна, ускользающего в утро.

Я встал, пошёл в ванную. Умылся, почистил зубы. И всё мне чудился устойчивый запах рыбы. Надо будет вызвать клининговую службу.

На кухне я заварил себе крепкий кофе. Пара глотков – и внутри стало немного светлее. Я подошёл к окну. С улицы уже тянуло ранним августовским солнцем, но в этой части двора лучи словно застряли между стенами.

У подъезда сидел старик. Курил.

Он смотрел в одну точку перед собой, будто что-то вспоминал.

Я помахал ему – просто из вежливости. Может, сосед.

Он поднял глаза, и мне показалось, что он посмотрел не на меня, а сквозь меня. Как будто я был тенью в стекле. Потом он отвернулся.

Вот так начался мой первый день без семьи.

Без привычных голосов за дверью. Без запаха чужого шампуня в ванной. Без второго стакана на кухонном столе.

Я развёлся с женой после долгих, выматывающих ссор, в которых каждый наш разговор заканчивался тишиной. Мы говорили, чтобы не молчать, мы кричали, чтобы услышать себя. Измена.

И теперь я не чувствовал ничего. Ни облегчения, ни тоски. Ни злости, ни желания вернуть всё назад.

Я думал, что буду страдать. Что проснусь посреди ночи, вцеплюсь в подушку, что буду прокручивать сцены, искать виноватых, вспоминать, как нам когда-то было хорошо вместе. Но сейчас я не чувствовал ничего, словно не со мной это произошло, а кто-то из старых друзей не завершил рассказ о своей жизни.

Я пил кофе у окна, вглядываясь в застывший пруд, и строил планы на свою новую жизнь.

Мне захотелось есть, и я решил выйти – купить чего-нибудь в ближайшем магазине. В квартире не было ни еды, что понятно, ни посуды – что довольно странно. Кроме чашки с отбитым краем и грязной гнутой вилки. Хозяйка сказала: «Если что-то нужно, берите». Брать, как оказалось, тут было нечего.

Я накинул куртку и вышел. В подъезде было тихо. На лестничной клетке на четвёртом этаже висело объявление – расплывшиеся буквы, отпечатанные на матовой бумаге:

«Не шумите после 21:00. Не кормите кошек. Не открывайте двери».

В магазине я купил всё самое необходимое и возвращался с двумя набитыми пакетами. У подъезда мне снова показалось, что кто-то наблюдает за мной. Но внимательно присмотревшись к окнам я никого не увидел. Я поставил пакет на кухню и заметил, что кран больше не капает.

Ни звука. Хотя я его не трогал.

Подошёл ближе, повернул ручку – вода пошла ровно, чисто.

Ну что ж, сам починился, значит можно не заморачиваться, я прошёл в комнату, чтобы начать разбирать коробки.

Когда я вернулся на кухню – вода из крана снова капала.

Я купил новый кран и сначала попытался установить его самостоятельно. Но через час возни сдался и вызвал мастера через приложение. Саша приехал быстро, с коробкой инструментов и мрачным выражением лица.

– Чё там с краном? – спросил он, не снимая кроссовок прошёл сразу в ванную.

– Капает, – ответил я. – Но не постоянно. То капает, то не капает. В общем.

– Понятно.

Работал он молча, я ушел на кухню, чтобы не мешать.

– Готово! – отрапортовал он. Я пошел посмотреть на новый кран под треснувшим зеркалом и облупленной раковиной. Посмотрел, как течет вода и как не течет, заплатил.

Он ушёл так же быстро, как и пришёл. Отказался от чая, не задал ни одного вопроса. Только оставил на подоконнике визитку: "Саша. Ванны, краны, сантехника. Без гарантий, надолго."

Разбирать коробки я передумал. Достал только самое необходимое – зарядку, пару футболок, полотенце, посуду. Остальное пусть пока стоит. Пусть привыкает ко мне, как я – к этой квартире.

Я задвинул коробки в угол и прикрыл их старым пледом. Получился такой себе импровизированный шкаф. В этой квартире всё временное, всё будто на паузе, даже мебель.

В ванной повесил полотенце, нашёл кривой крючок на стене. Краска вокруг него осыпалась, но он держался. Настойчивый.

Поставил зубную щётку в стакан, который нашёл в шкафчике – пластиковый, с надписью «Dental Time», выцветшей от времени. Щётка стояла неровно, как будто сама не верила, что тут останется надолго.

Потом я пошёл на кухню. Вымыл единственную тарелку, заодно – раковину. Там было много странной серой пыли, будто ею протирали что-то, чего уже нет. Кран не капал. Даже не шумел.

Я сварил яйца. Поставил чайник, заварил чёрный чай из старого пакетика. Пил его медленно, стоя, опершись на подоконник. С улицы доносился лай собаки – короткий, как сигнал.

Посмотрел во двор. Людей почти не было. Только в окне напротив кто-то двигался за занавеской – силуэт, неразборчивый, словно нарисованный карандашом.

На секунду он остановился, будто заметил, что я смотрю.

Я отпрянул. Глупо.

После еды помыл посуду. Нашёл веник. Подмёл пол в коридоре.

Открыл окно – проветрить. Воздух шёл тяжёлый, как будто проходил через слои старых лет. Пахло пылью и выцветшим летом.

Долго искал место для мусорного ведра. В итоге поставил под раковину. На телефоне зависла старая мелодия – та, что стояла, когда мы ещё жили вместе. Я сменил её. Без эмоций. Просто удалил звук прошлого.

Ближе к вечеру я решил пройтись. День подходил к концу, но спать было рано, а сидеть в тишине – слишком давило.

Я вышел на улицу. Двор всё ещё был полупустым – будто люди тут двигались только по строгому расписанию. Никаких детских голосов, ни визга качелей. Только ветер шевелил листья на старых кронах раскидистых деревьев.

Я свернул за угол дома и увидел небольшой киоск. Старого типа, жестяной, с выцветшей вывеской – «Продукты. Газеты. Мелочь». Рядом стояла лавочка, облупленная, с проржавевшими ножками.

Внутри – продавщица лет пятидесяти. Она жевала жвачку и смотрела в телефон.

Я подошёл и купил себе яблоко и бутылку воды.

Пока она пробивала покупку, спросила, не я ли заселился в тридцать четвёртую.

Я кивнул.

Она прищурилась и сказала без особой интонации:

– Там долго никто не жил. Всё как-то не приживаются. Быстро съезжают.

– Почему? – спросил я.

Она пожала плечами.

– Тишина давит, наверное. Устает человек. Уходит.

Я хотел расспросить подробнее, но сзади подошёл мужчина, попросил сигареты, и я решил уйти.

Повернул обратно и прошёл ещё немного – до конца улицы. Там был небольшой пустырь, заросший высокой травой, и закат медленно расползался по небу, окрашивая всё в золото с пылью.

Воздух стал чуть свежее. Я постоял, послушал, как где-то далеко лают собаки, и пошёл обратно.

Киоска уже не было.

На его месте – просто пустая плита, выцветший прямоугольник асфальта. Я замер. Обошёл вокруг – думал, может, не тот угол. Нет, всё тот. Мусорка, облезлый столб, старая надпись на стене: «Зина, вернись».

Киоск стоял именно здесь.

Я постоял ещё немного, вглядываясь в тень, будто оттуда сейчас снова выглянет лицо продавщицы.

Я вернулся домой уже в темноте. Взял яблоко – оно было холодным, чуть подмороженным, как будто не из киоска, а из холодильника.

Я съел его, стоя на кухне, и выбросил огрызок в мусорное ведро.

Кран снова капал.

2. Шум

Около двух ночи я проснулся.

Сначала не понял, что меня разбудило – то ли собственный сон, то ли резкий глухой стук, словно кулаком ударили по стене.

Я замер, не открывая глаз, прислушался.

Шорох.

Как будто кто-то двигался – медленно, неуверенно.

Затем – скрип, как если бы тяжелый предмет волокли по полу.

Еще один удар. Приглушённый, глухой, как будто за соседней стеной кто-то упал.

Я сел на кровати.

И тогда началось по-настоящему.

Серия глухих ударов, быстро, с надрывом. Что-то – или кто-то – металось по комнате.

Зашелестела ткань.

Поскрипывала пружина.

И потом – всхлип. Настоящий. Живой. Надломленный.

Я встал, подошёл к стене, приложил ухо.

Там была борьба. Я не знаю, как иначе описать этот хаос звуков: удары, рывки, тяжелое дыхание, приглушённый крик, будто горло кто-то зажал рукой.

Один голос – женский. Другой… нет, не голос – рычание, глухое, животное.

Я сжал кулаки. Всё внутри холодело.

И вдруг – всё оборвалось. Мгновенно.

Ни дыхания. Ни движения. Только пустота.

Я отпрянул от стены. Сердце колотилось где-то в горле. В голове мелькнула мысль:

"Это просто телевизор."

Свет в комнате был мутным, серым, как бывает ранним утром в пасмурный день – сквозь узкую щель в занавеске он разрезал воздух ленивой полосой, едва касаясь пыльных обоев и края кровати.

Я сел, медленно, с ощущением, что мышцы ещё спят, провёл рукой по лицу – кожа показалась влажной, будто я вспотел во сне или лежал слишком долго, уткнувшись лицом в подушку. Комната казалась абсолютно обычной, как и должна была быть – та же неубранная чашка на подоконнике, стопка книг у стены, свёрнутый плед, под которым я засыпал.

Но что-то, как это часто бывает во сне, даже в самом реалистичном, сразу показалось неуловимо чужим.

Я подошёл к окну, машинально – просто движение ради движения, и вдруг заметил внизу, у пруда, кое-что, чего там раньше не было. На спокойной, чуть рябящей воде, как будто в густом сиропе, покачивалась узкая деревянная лодка, в которой сидела женщина с очень длинными тёмными волосами. Она была неподвижна, как часть самого пейзажа – её волосы струились по плечам, по коленям, по борту лодки и даже падали за край, будто были слишком тяжёлыми для тела. Лица я не видел – она сидела боком, а может быть, вовсе не хотела, чтобы я его увидел, – но казалось, что она смотрит прямо на меня, в упор, не мигая.

Я замер. Не мог понять, почему её присутствие внезапно наполнило меня тревогой, как будто она не просто сидела в лодке, а чего-то ждала. И, что хуже всего, я не был уверен, ждёт ли она кого-то другого – или меня.

Я отступил от окна, словно случайно пересёк границу, которую не должен был пересекать. Когда я взглянул туда снова, лодки уже не было. Ни лодки, ни женщины. Только вода, чуть мутная, с бликами света, и покачивающиеся отражения деревьев.

Я пошёл на кухню – не потому, что был голоден или хотел пить, а потому что ощущение нереальности цеплялось за меня, как паутина, и я инстинктивно искал что-то обыденное, твердое, способное вернуть меня в реальность. Но когда я перешагнул через порог, сразу почувствовал, что что-то не так. Плитка на полу была другой – светлее, почти кремовой, хотя я точно помнил старую, серую, с выбоинами и сколами. А обои, которые вчера были тёмно-синими, с неясным узором, сейчас стали зелеными, с тонкой вертикальной полоской, выстроенной в идеальный ритм, будто их клеили по линейке.

Я провёл рукой по стене – бумага была гладкой, новой, без следов времени, как будто ремонт делали накануне. Стало тревожно. Я вошёл на кухню и увидел круглый деревянный стол, которого точно не было – за ним стояли два стула, и один был отодвинут, будто кто-то недавно сидел. На столе лежала свежая газета, и я взял её в руки. Бумага казалась чуть толще обычной, а текст – странным: как будто написан был на языке, который я когда-то знал, но давно забыл. Я попытался прочитать заголовок, но буквы всё время ускользали – то сливались друг с другом, то расплывались, и в какой-то момент мне стало казаться, что я просто разучился читать.

Я бросил газету на стол и огляделся. Теперь я уже точно знал: что-то здесь не то. Мебель была другая. Холодильник выглядел новее, на полке над раковиной стояли чашки, которых у меня не было. Даже свет был каким-то другим – более тусклым, но при этом он будто не имел источника: лампа не горела.

Я вышел в коридор и увидел, что на вешалке висит длинное чёрное пальто, которого я никогда в жизни не надевал. Под ним стояли мужские ботинки – не мои, но моего размера. Я подошёл, дотронулся до пальто – шерсть была плотной, дорогой. Я засунул руку в карман и нащупал что-то твердое. Достав, я увидел маленькую деревянную фигурку: голову лисы, вырезанную грубо, с пустыми выжженными глазами и кривым ртом. Внутри у меня что-то сжалось.

Я выронил фигурку, и она упала на пол – беззвучно, как будто звук отключили.

И только тогда я понял – в квартире стало совершенно тихо. Настолько, что я вдруг осознал, насколько привык к привычному фоновому шуму – к шороху с улицы, к звукам соседей, к далёкому гулу города. Сейчас – ничего. Ни звука. Воздух был вязким, как сироп, как туман. Даже собственное дыхание казалось чужим.

Я медленно обернулся к окну, словно в последний раз, в надежде, что всё вернётся на место.

Но за окном не было ничего. Ни пруда. Ни деревьев. Ни двора.

Только туман, серый, вязкий, бесконечный.

И в тот момент за моей спиной раздался звук – не громкий, но отчётливый: скрип половиц. Один шаг. Потом второй. Как будто кто-то шёл по коридору. И тогда я услышал, как скрипнула дверь.

Она открылась сама – медленно, будто уступая чему-то, чего я не звал. А потом – она вошла.

Та самая девушка из лодки.

Я узнал её сразу, хотя не мог точно описать её лицо – как бывает в снах, когда узнаёшь кого-то, хотя не помнишь, как он выглядит. Волосы длинные, тёмные, с каплями воды, будто она только что вышла из пруда. На губах – лёгкая улыбка, та, что не даёт покоя: ни добрая, ни злая.

Она не ответила, только посмотрела в сторону окна. Я тоже обернулся – и увидел, что пруд исчез. Вместо него – пустырь, чёрная, потрескавшаяся земля, как будто на ней что-то сгорело. А на этой земле – лодка. Всё та же, но теперь перевёрнутая. Из-под неё текла вода.

– Тебе надо меня спасти, – сказала она.

– Что значит "спасти"? Что с тобой случилось?

Она встала тоже, всё ещё улыбаясь, но теперь в её глазах появилась тревога. Она вдруг схватила меня за руку – крепко, не по-женски – и повела к двери. Я не сопротивлялся, потому что в тот момент всё внутри подсказывало: нужно идти.

Мы вышли из квартиры. Лестничная площадка была не той, что днём. Потолок выше, перила деревянные, лестница уводила вниз, хотя квартира всегда была на первом этаже. Свет мигал, лампы потрескивали, будто вот-вот лопнут.

Мы бежали по лестнице вниз, всё ниже и ниже, поворотов становилось всё больше, и я вдруг понял: мы давно уже не в доме. Стены стали каменными, словно тоннели метро, только без света. Только с её рукой, цепко сжимающей мою.

Мы бежали, не разбирая дороги, будто за нами гнался сам воздух, пытаясь остановить, затормозить, вытянуть из нас силу. Пол под ногами сменялся: сначала – деревянный, скользкий, потом – бетонный с ржавыми пятнами, а потом он стал мягким, как почва, пружинистым, как мох. Стены исчезли. Исчез потолок. Вокруг раскинулся сумеречный лес, в котором не было ветра, но каждое дерево тихо, почти незаметно шевелилось, будто дышало.

– Сюда, – сказала она, не оглядываясь.

Я почти не чувствовал своего тела. Адреналин сжёг мысли. Бежал на автомате, только за ней, вцепившись в её руку, как в спасательный круг.

И вдруг всё стихло.

Мы оказались на поляне. Воздух тут был гуще, пахнул мятой и сырой землёй. В центре стоял огромный валун, словно сердце этого странного леса, и девушка остановилась рядом с ним, всё ещё не отпуская мою руку.

Я пытался отдышаться, но она заговорила первой:

– Меня держат здесь. Я не могу уйти.

– Кто? – спросил я, с трудом выдавливая слова.

Она покачала головой.

– Я не могу сказать. Только… это не важно. Важно, что ты здесь. Ты можешь меня спасти.

Я смотрел на неё, стараясь понять, кого она мне напоминает. Глаза были знакомыми, голос – будто из памяти, из сна, который я когда-то забыл, но он всё равно продолжал жить где-то глубоко под кожей.

– Почему я? – спросил я, чувствуя, как всё внутри сжимается от неясной тревоги.

– Потому что ты единственный, кто видит. Остальные просто проходят мимо.

Она медленно отпустила мою руку, шагнула ближе к камню и провела по нему ладонью. На его поверхности проступили слабые, почти незаметные знаки, как будто он ожил от её прикосновения.

– Ты должен доверять мне, – сказала она. – Всё, что будет происходить дальше, может показаться странным. Жутким. Нелепым. Но ты не должен бояться.

– Что я должен сделать?

Она посмотрела на меня внимательно.

– Что я должен сделать?

– Ты должен вытащить меня, – сказала она, почти шепотом. – Спасти. Они держат меня… в плену.

– Кто "они"? Где ты? – я шагнул ближе, но она вдруг побледнела, будто услышала что-то за моей спиной.

– Тсс… – Она положила палец к губам. – Не сейчас. Не здесь. Важно только, что ты пришёл. Этого уже достаточно, чтобы всё началось.

– Подожди, – я пытался разглядеть её лицо, но черты начали расплываться, как в тумане, – где тебя держат? Скажи…

Что-то изменилось. Лес пропал. Мы стояли в моей квартире.

Не в лесу, не у камня. А в прихожей. Моя квартира… но немного не такая.

Я обернулся – она стояла за мной, всё ещё улыбаясь, но теперь её улыбка была спокойной. И настораживающей.

– Где мы? – спросил я.

– Дома, – сказала она, спокойно. – Пока.

И в глубине квартиры что-то скрипнуло. Дверь, которую я точно помнил закрытой, была приоткрыта. Я обернулся – и её уже не было.

Ни девушки, ни следов её присутствия. Только тишина. И моя квартира – как будто снова стала моей, но… чуть более пустой, чуть более затхлой.

Я подошёл к окну. За ним, как и должно быть, – пруд. Всё на месте: подгнившая лавка, камыши по краям, отражение искривлённых деревьев в неподвижной воде. Я замер, вглядываясь, ища взглядом лодку, но ничего не увидел. Вода была пугающе гладкой, как стекло. На секунду мне показалось, что это и есть стекло – тонкая граница между мирами.