Пиковая Дама лихих 90-х

Детство и юность

Моя мама родилась в Сибири, в семье, которая до революции жила в достатке. У ее отца был табун лошадей, но после раскулачивания все имущество отобрали. Мама, тогда еще ребенок, горько плакала, когда у нее вырвали из рук новое пальто – подарок, которого она так ждала.

Семью сослали на золотой прииск в Кемеровской области. Дед работал старателем, добывал золото, был стахановцем и хорошо зарабатывал. Женщины в семье – бабушка, мама и ее сестра – сами рыли шурфы и мыли породу. Однажды мама даже увидела золотой самородок, сверкающий в лотке, как маленькое солнце.

Дед ненавидел коммунистов и запрещал детям вступать в комсомол. В его сумке хранились облигации, которые со временем превратились в бесполезные бумажки – вложить их было некуда.

Отец мой родился и вырос в Восточном Казахстане, куда его предки переехали из Воронежской губернии. Его отец, мой дед, воевал, вернулся с фронта без половины плеча, но с орденами за мужество. После войны, когда дети выросли, дед с бабушкой переехали в Краснодарский край, купили дом с фруктовым садом недалеко от города Новороссийска.

Мама после школы поступила в техникум, после его окончания переехала к сестре в Таштагол и работала в военкомате. Она выросла настоящей зеленоглазой красавицей с длинными вьющимися каштановыми волосами. На танцах, она встретила моего отца – невысокого красавца, с черными кудрями и горячими карими глазами.

– Ты похожа на княжну, – говорил он ей, кружа в вальсе.

– Твои зеленые глаза сводят меня с ума.

Она отшучивалась, но его напор и обаяние растопили ее сердце. Через год, окончив Томский горный институт, отец вернулся в Сибирь по распределению и сделал маме предложение.

Я родилась в мае 1952-го, а через год на свет появился мой брат. Первое яркое детское воспоминание – поездка в Сибирь к маминым родителям. Мы ехали на телеге по лесу, и я впервые увидела оводов, жужжащих вокруг лошадей.

– Не бойся, – смеялась мама, прикрывая мне лицо платком. – Они просто любопытные.

В деревне у бабушки в сенях стояли бочки с кедровыми орехами, а во дворе жила свинья, которой брат как-то вылил в корыто пиво.

– Ах ты сорванец! – ругался дед, а свинья весело хрюкала, шатаясь от неожиданного «угощения».

Но наша, казалось бы, благополучная семья имела темную сторону: отец пил и поднимал руку на маму. Это повлияло и на его карьеру. Отец был грамотным специалистом и изобретателем, обладал незаурядным умом, закончил аспирантуру, написал диссертацию, но загулял и не явился на защиту, поэтому не смог получить звание кандидата технических наук. За это звание в те времена полагалась ежемесячная доплата к зарплате, но отец упустил эту возможность и всю жизнь тяжело переживал. На работе ему прощали его «слабость», а я, видя, как страдает наша семья и мама, твердо решила для себя, что в моей жизни никогда не будет пьющего мужчины.

Родители воспитывали нас строго. Я обращалась к ним на «вы», а за тройки отец брался за ремень.

– Математика – царица наук! – гремел он, и я, всхлипывая, быстрее соображала, как решить задачу.

Когда у него было хорошее настроение, он сочинял смешные стихи. Помню, как он пародировал Маяковского, пугая меня перспективой стать «помойником»:

Мы с братом катались по полу от смеху и просили еще что-нибудь сочинить. Он продолжал импровизировать:

Наказ своего отца – «хорошо учись, если хочешь чего-то добиться» – я запомнила навсегда.

В школе мальчишки толпой провожали меня домой и дрались между собой за право нести мой портфель. Я пряталась от них под партой, чтобы меня не заметили, а потом бегом бежала домой. Однажды, отец случайно увидел, как я первый раз поцеловалась с мальчиком, который провожал меня. За этот поступок он дал мне пощечину. Он мог быть ласковым и смешным, сочиняя стихи, но в гневе становился жестоким.

Первая любовь и первая трагедия

Родители каждое лето отправляли меня с братом на юг, в деревню к бабушке с дедушкой, чтобы мы могли вдоволь есть фрукты и купаться в Черном море. Мы боялись дедушкиного крутого нрава, старались меньше шалить, чтобы лишний раз не вызвать его недовольство. У бабушки с дедушкой была корова – каждый день мы пили парное молоко – они держали кур, кроликов, даже было несколько ульев с пчелами, а в подвале всегда стояли бочки с самодельным виноградным вином. Возле дома росли фруктовые деревья, плодами которых мы постоянно лакомились. Нам очень нравилось проводить в деревне летние каникулы.

В тот период была жива еще моя прабабушка, которой было почти сто лет. Несмотря на свое морщинистое лицо, она была такой милой, что я называла ее «Куколка». Она уже ничего не помнила и считала, что живет в царской России. Мой двоюродный брат Сергей, решил подшутить над ней, показал портрет Брежнева Леонида Ильича и сказал, что это царь. Она каждый раз, проходя мимо портрета, крестилась, думая, что молится царю, а мальчишки, смеялись.

Прабабушка когда-то пережила голод, поэтому прятала под матрас хлеб и конфеты, воровала сахар с кухонного стола, пока никто не видел. Несмотря на свой возраст она самостоятельно гуляла по двору, опираясь на палочку, но никого не узнавала. В нашем роду по линии отца были долгожители – возможно, и я унаследовала их гены.

Когда мне исполнилось четырнадцать, я снова приехала на отдых к бабушке с дедушкой и мой двоюродный брат Сергей познакомил меня со своим другом, которого звали Валера. Он был невероятно красив – в яркой желтой клетчатой рубашке, с белозубой улыбкой, – и я влюбилась в него с первого взгляда. Мы катались на мотоцикле, купались и загорали, даже ночью лазили в чужой сад за яблоками.

Это было настолько счастливое время, что я летала как на крыльях. Но лето быстро закончилось, и мне пришлось уехать. Мы договорились встретиться следующим летом, но осенью я получила письмо: Валера разбился на мотоцикле, когда ехал встречать брата. Его ослепила фара встречной машины, и он врезался в перила моста. Известие о его гибели стало для меня настоящей трагедией. Я рыдала, пила валерьянку и не хотела верить, что его больше нет. На следующее лето снова приехала к бабушке, но теперь ходила на его могилу. Боль от потери любимого человека долго не заживала.

Спустя сорок лет, мой брат Сергей передал мне письмо от Валеры, которое хранил все эти годы. В нем он признался, что тоже влюбился в меня. Я храню это письмо как память о первой любви и первой трагедии в моей жизни.

Учеба и начало карьеры

В 1969 году, после успешного окончания школы, я отправилась поступать в Карагандинский политехнический институт. Впереди меня ждала новая, неизведанная жизнь, полная приключений, а сердце переполняли радость и предвкушение долгожданной свободы. В вагоне поезда, лёжа на верхней полке, я мечтала о счастливом будущем.

Мимо прошли две цыганки – молодая и пожилая. Вдруг младшая остановилась, тронула спутницу за рукав и указала на меня. Старая цыганка внимательно посмотрела в мою сторону и отрывисто бросила:

– Красивая, но несчастливая.

И они двинулись дальше, оставив меня в оцепенении.

Меня поразила её уверенность. Ходили слухи, что цыгане умеют предсказывать судьбу, но зачем она сказала это мне? Моя жизнь только начиналась, я была полна сил и энергии. Её слова больно задели меня, но я решила не придавать им значения.

Вопреки ее мрачному прогнозу, со мной стали происходить чудеса. Из девяти одноклассников, приехавших поступать вместе со мной, институт покорился только мне. На экзамене по физике, когда я растерялась от страха и не смогла ответить даже на простой вопрос, в аудиторию вошёл декан горного факультета – легендарная «гроза» студентов. Говорили, будто ему как-то прислали настоящий гроб в знак «благодарности» за жёсткий нрав.

– Какая красивая девочка! – вдруг сказал он, разглядывая меня. – Как отвечает?

– Не знает третий закон Ньютона, – улыбнулась преподаватель.

– Поставьте ей «удовлетворительно», – неожиданно распорядился декан. – Может, пройдёт по конкурсу.

Счастливая случайность открыла мне двери института. Остальные ребята уехали домой, а я, недобрав один балл для дневного отделения, оформилась на заочное и устроилась секретарём к проректору. Начальница отдела кадров (жена проректора), очарованная моей внешностью, без раздумий взяла меня на работу секретарем проректора, отправив на месяц в канцелярию осваивать печатную машинку. Так началась моя карьера – без опыта, без связей, лишь благодаря удаче.

Жизнь вдруг превратилась в сказку. Тот самый грозный декан неожиданно взял меня под свою опеку. Я чувствовала себя защищённой: мои желания исполнялись едва ли не по первому слову. Я получала зарплату, доплату за помощь в научной работе, жила сначала в общежитии, потом сняла квартиру. Казалось, всё складывается идеально.

Однажды я попросила водителя проректора отвезти меня на окраину города – в магазин, где продавали дефицитные капроновые чулки. Шёл дождь, видимость была ужасной, и мы на полной скорости врезались в стадо баранов, переходившее дорогу. Четыре овцы погибли на месте.

Из тумана вынырнул разъярённый пастух. Он вытащил водителя из машины и приставил нож к его горлу. Я никогда не видела такого бешеного гнева и испугалась, что он сейчас убьёт человека. Но, собрав волю в кулак, вышла и спокойно объяснила: это был несчастный случай из-за плохой погоды, мы обязательно возместим ущерб.

Мужчина, успокоившись, отпустил водителя и тут же принялся добивать раненых животных. Благодаря моей просьбе проректор не уволил шофёра и уладил конфликт. Но ещё долго мне снился тот человек с ножом в руках. Этот случай стал важным уроком: в критической ситуации главное – не паниковать и не усугублять положение.

В этот период в советских магазинах можно было купить недорогие натуральные продукты, но настоящие деликатесы оставались дефицитом. Цены были доступными: буханка хлеба стоила 16 копеек, килограмм докторской колбасы – 2 рубля 80 копеек, проезд в трамвае – всего пятак. При средней зарплате в 120–150 рублей жить можно было вполне достойно. Социальное расслоение было минимальным – квалифицированный рабочий мог получать не меньше директора завода.

Государство действительно заботилось о гражданах: бесплатное образование и медицина, пионерские лагеря для детей. Но за этой стабильностью скрывалась другая реальность – постоянный дефицит. Настоящей роскошью считались импортные вещи, которые добывали через знакомых или в комиссионках. Статус человека определялся наличием ковра на стене, хрусталя в серванте или чехословацкой стенки в гостиной.

Однажды друзья познакомили меня с Владимиром – парнем из самой обеспеченной семьи города. Когда я впервые переступила порог их квартиры, то ахнула: велюровая мебель, хрустальные люстры, ковры с оленями – настоящий музей советской роскоши! Его родители встречали меня как дорогую гостью, подавая фрукты на серебряном подносе.

Владимир сделал мне предложение, но я отказалась – не чувствовала к нему ничего, кроме дружеской симпатии. Тогда ко мне в институт приехал его отец, начальник шахты. Он умолял меня быть помягче с сыном, рассказав страшную историю: в детстве Владимир случайно выколол глаз однокласснику, и с тех пор у него были проблемы с психикой. Мой отказ выйти замуж стал для него ударом – вскоре парень попал в психиатрическую больницу. Год спустя я встретила его на улице, но он меня не узнал…

Я обожала быть в центре внимания. Сшитое по блату из дефицитного зеленого бархата платье делало меня королевой любого вечера. В моде были шиньоны, и я часами укладывала пышную прическу. Моя приемная у проректора всегда утопала в цветах – преподаватели наперебой оказывали знаки внимания. Один профессор, преподававший сопромат, даже предложил руку и сердце, обещая увезти в Москву. Когда я отказала, он попытался мстить через оценки, но декан быстро пресек это.

Мне очень нравилась моя работа, но я все время мечтала общаться в студенческой среде. На третьем курсе попросила проректора перевести меня на дневное отделение, это считалось престижным при приеме на работу. Перевод на дневное отделение открыл новую главу в моей жизни. Стипендия в 40 рублей плюс 50 рублей от отца позволяли мне ни в чем не нуждаться.

Отец присылал мне письма в стихах, которые из-за своего юмора, стали легендой института:

Очень жалею, что не сохранила некоторые его стихи на память.

Учась на дневном отделении, мне доставляло огромное удовольствие принимать активное участие в общественной жизни института, поэтому часто выступала на сцене и даже пела в институтском ансамбле. Мы с ребятами иногда подрабатывали, выступая с концертами на свадьбах.

В стенгазете механико-технологического факультета разместили фото нашего ансамбля на одном из концертов, но кто-то вырезал мое фото на память. Декан сильно возмущался, увидев испорченную стенгазету, а однокурсницы стали подшучивать, что у меня появился тайный поклонник.

Ребята, учившиеся на других факультетах, стали признаваться, что ходили смотреть на меня целыми курсами, когда я работала секретарем, так как в политехническом институте учились в основном парни и ярких девушек было немного.

Сердце мое недолго оставалось свободным – я влюбилась в Валеру, самого харизматичного парня института. Он учился на последнем курсе, играл в ансамбле, прекрасно пел и менял девушек как перчатки. Мои чувства оказались сильнее его ветрености, и когда я поняла, что для него это всего лишь очередной роман, меня настигло разочарование.

Я была молодая, красивая, хорошо училась, мне поступало много предложений о замужестве, а я никак не могла определиться, так как не знала, кого выбрать. Мне казалось, что настоящая любовь еще впереди.

В 1975 году, получив диплом инженера-механика, меня по распределению направили работать на три года преподавателем спец дисциплин в Лениногорский горнометаллургический техникум, в город, где я закончила школу. Впереди меня ждала взрослая жизнь.

Первый брак: любовь и разочарование

Горнометаллургический техникум, куда я устроилась преподавать, стал для меня испытанием. Пять предметов, среди которых – ненавистный сопромат. Как же я жалела, что в порыве юношеского максимализма сожгла все свои конспекты сразу после выпуска!

Остальные преподаватели вели по одному-два курса, а на меня взвалили целых пять. Дневное отделение, вечернее, консультации по дипломам, горы поурочных планов… О личной жизни не могло быть и речи.

Техникум выделил мне комнату в преподавательском общежитии, где я ночами корпела над конспектами. Мне уже было двадцать четыре, а я всё ещё не замужем. Поклонники постепенно исчезали, и тревога росла.

Ночами, сидя в своей комнате в общежитии, я ловила себя на мысли: "Неужели это всё, чего я достойна? Бесконечные тетради, усталость, одиночество»

Я выглядела наравне со студентами, и в коридорах меня часто принимали за первокурсницу. На лекциях парни смотрели влюблёнными глазами, но не слушали ни слова о «напряжениях в балках» – от этого уши горели, как от открытого пламени.

Однажды, в редкий свободный вечер, меня познакомили с Александром – самым перспективным парнем в городе. Красивый молодой человек, среднего роста, из обеспеченной семьи: отец – начальник шахты, мать – глава планового отдела. Сам он работал на шахте и заочно заканчивал институт.

– Ты не похожа на преподавателя, – улыбнулся он при первой встрече. – Скорее, на студентку-отличницу.

Мне льстило его внимание. Он ухаживал красиво: цветы, подарки, знакомство с друзьями. Через пару месяцев я поняла, что беременна.

– Всё будет хорошо, – сказал Александр, делая предложение. – Мы поженимся.

Родители будущего мужа встретили меня настороженно, но статус преподавателя и скромные манеры смягчили их. Свекор, важный мужчина с польской фамилией, гордился своим сходством с Брежневым. Свекровь – мудрая и расчётливая – ходила в простом костюме, хотя у нее были костюмы из люрекса, золото и бриллианты, которые она надевала только во время отдыха.

– Зачем вызывать зависть? – говорила она.

Им привозили деликатесы на служебной машине, но она стояла в очереди за дефицитными продуктами, чтобы все видели, что они живут "как простые люди".

Свекровь мечтала, чтобы её сын как можно скорее стал большим начальником и ездил с персональным водителем, как его отец. Поэтому всё время повторяла:

– Давай, Саша, получай скорее портфель и Петю.

Петей звали водителя свекра, который выполнял все поручения их семьи.

Родители мужа, благодаря своим связям, поменяли мою комнату в общежитии на двухкомнатную квартиру, купили мебельный гарнитур (по тем временам – роскошь). Свадьбу гуляли в ресторане, платье сшили из дефицитного гипюра – свекровь достала его по «блату».

После свадьбы мы с мужем поселились в новой квартире и стали ждать рождения ребёнка. Роды были тяжёлыми: сын не сразу закричал, запутавшись в пуповине, будто не хотел появляться на свет. Когда раздался его крик, я облегчённо вздохнула, но тревога за его здоровье не покидала меня, поэтому полностью ушла в заботу о сыне.

– Наконец-то счастье, – думала я, – настоящая семья, любящий муж, ребёнок…

Но наступили будни и иллюзии стали рушиться. Александр признался, что с детства пристрастился к алкоголю.

– Отец держал в холодильнике коньяк, – смеялся он. – Я подливал в него воду, когда отливал себе.

Для меня это был удар. Я с детства ненавидела пьянство – слишком много слёз видела в своей семье. Я дала себе слово, что в моей жизни не будет пьющих мужчин.

Также я узнала, что Александр учился в Москве в горном институте, но в пьяном виде подрался с иностранцем, и ему пришлось вернуться домой. Он даже на свадьбе умудрился подраться, и мне пришлось разнимать драку.

Я старалась быть идеальной женой. Записалась на курсы кройки и шитья, училась готовить. Но стоило блюду оказаться недостаточно хорошо приготовленным, как тарелка летела на пол.

– Опять не так! – кричал он, – Ты что, не можешь научиться нормально готовить?

Я молча терпела, а внутри поднималась волна возмущения.

После рождения сына, Александр заявил:

– До года к нему не подойду. Пусть сначала человеком станет.

Ночные кормления, бесконечные пеленки, крики – всё легло на мои плечи. Однажды, когда ребенок плакал третий час подряд, я осмелилась попросить:

– Помоги, пожалуйста, подержи его хоть минутку…

– Ты что, не справляешься? – фыркнул он, даже не отрываясь от телевизора – Это твои обязанности!

Я закусывала губу до крови, укачивая сына, и думала:

"Почему я должна одна? Почему он не хочет быть отцом? Разве это семья – когда я одна и с ребенком, и с хозяйством?» Каждый раз, когда Александр приходил пьяным, во мне боролись два чувства:

"Я ненавижу его таким! Но ведь он может измениться… А если нет? Что тогда? Остаться одной с ребёнком? Вынести осуждение родных, знакомых?"

Несмотря на свою щедрость и готовность обеспечивать семью, в пьяном виде он становился агрессивным. Однажды ночью, после шумной пьянки, он избил меня.

– Ты что, не уважаешь моих друзей?! – кричал он, когда я попросила убавить музыку.

Ребёнок плакал, в голове звенело от ужаса. В тот момент я поняла: так жить нельзя.

Свекровь предлагала нам их четырёхкомнатную квартиру (они собирались переезжать на юг), лишь бы мы не разводились. Но я была непреклонна.

Хотя я подала на развод, сердце разрывалось от боли. Я всё ещё любила Александра – того, каким он был вначале: обаятельного, заботливого, полного планов на будущее. Но каждый раз, вспоминая его пьяные выходки, я понимала, что не могу вернуть того человека.

Развод оформили, Александр вернулся к родителям, а те запретили нам общаться. Я осталась одна с ребёнком, с чувством вины и невероятной пустотой внутри. По ночам рыдала в подушку, вспоминая лучшие моменты в нашей короткой совместной жизни.

"А если бы я потерпела? Простила? Может, он бы бросил пить…"

Но тут же приходило горькое осознание:

"Нет. Он не изменится. А я заслуживаю большего»

Когда сыну исполнилось девять месяцев, отдала его в ясли, уволилась из техникума и устроилась на работу младшим научным сотрудником в научную лабораторию.

В 1977 году в Новый год я решила участвовать в конкурсе красоты и выиграла его. Перешила свадебное платье в вечерний наряд, угадала с закрытыми глазами название конфет (сладости – моя слабость) и ответила на все вопросы. Когда на меня надели корону, красную ленту с названием Королева и провели под музыку по кругу, зал аплодировал, а меня переполняли эмоции. В советского время очень редко проводили конкурсы красоты и Победительнице никаких призов не полагалось, только подарок в виде коробки конфет. Это была моя маленькая победа, но внутри я всё ещё чувствовала себя одинокой и разбитой.

Именно тогда начальник научной лаборатории, Геннадий Викторович Соколов, стал проявлять ко мне интерес. Он занимался наукой и изобретательством, мне давал самые ответственные задания. А, чтобы я быстрее вошла в курс дела, сначала отправил меня в Алма-Ату на курсы патентования, потом помог поступить на Высшие государственные курсы руководящих работников по вопросам патентования и изобретательства при Государственном Комитете Совета Министров СССР в Ленинграде.

Меня эта область очень заинтересовала. Я даже в составе группы получила патент на изобретение «Смеситель-активатор» для угольных шахт.

Геннадий Викторович – высокий блондин с карими глазами, умный, успешный стал настойчиво за мной ухаживать. Казалось, появился шанс начать всё заново. "Наконец-то мужчина, который ценит меня. Который не пьёт, не курит».

– Давай жить вместе – предложил он после очередной командировки.

Он даже попросил моей руки у родителей. Я поверила ему, поверила в новое счастье.

Но, переехав ко мне… он не оформил развод со своей женой. Когда начались звонки его жены, мир снова рухнул.

"Опять не туда… Опять ошибка… Почему я не видела этого сразу?"

Её слова: "Будь ты проклята! Ты никогда не будешь счастлива!" – звенели в голове. Она работала в больнице психиатром и знала, как воздействовать на психику человека. Я не верила в проклятия, но её ненависть была настолько сильной, что я начала сомневаться.

Я лежала ночью без сна, и мысли крутились по кругу:

"Может, она права? Может, я действительно не заслуживаю счастья? Сначала неудачный брак, теперь это… Господи, когда же это закончится?"

Однажды она позвонила своему мужу и сказала:

– Если ты не вернешься, я убью детей и себя, а ты будешь всю жизнь виноват, – она даже приготовила шприцы с ядом, чтобы напугать его.

Мир вокруг померк. Я не хотела никому несчастья.

Узнав, что беременна, наглоталась таблеток.

– Зачем тебе женатый? Ты такая красивая и молодая! – причитала медсестра в больнице.

Очнувшись, я сделала аборт и разорвала эти отношения.

Моя личная жизнь потерпела фиаско.

Через много лет Соколов нашел меня в соц. сетях. Рассказал, что он все равно развелся со своей женой. Женился, много лет прожил в Германии, затем переехал в Алма-Ату. Он попросил у меня прощение за короткий неудачный роман.

Отец снова запил, мама ушла от него и поселилась у меня. После всего пережитого, мы с ней решили переехать в другой город на Севере Иркутской области, где жила ее подруга, и начать жизнь заново.

Собирая вещи перед отъездом, я смотрела в зеркало и думала:

«Да, было больно. Да, были ошибки. Но я не сдаюсь. Несмотря на разрушенные надежды, я научусь быть счастливой. Одна. С ребенком и мамой. Но-счастливой».

Переезд на Север

В 1980 году мы обменяли мою двухкомнатную квартиру на такую же в городе Железногорске, что на севере Иркутской области. Переезд пришелся на зиму, и первое, что бросилось в глаза, – гигантские снежные сугробы, нависавшие над улицами словно белые исполины. Дома, укутанные в снежные шапки, казались крошечными среди этих заснеженных великанов. Город, затерянный в тайге, был словно островок цивилизации среди бескрайних лесов.

Климат здесь был суровым: короткое прохладное лето и долгая зима с трескучими морозами, когда столбик термометра порой опускался до минус пятидесяти. Но холод переносился удивительно легко – ветра почти не было, и сухой мороз щипал щёки, словно иголочками. Этот район приравнивался к Крайнему Северу, а значит, зарплаты здесь были выше – с «северной надбавкой».

Единственным градообразующим предприятием был Коршуновский горно-обогатительный комбинат. Меня сразу взяли мастером в ремонтный цех, а мама пошла работать в цех с вредными условиями труда – ради хорошей пенсии, потому что повышенная пенсия в 120 рублей приравнивалась к средней зарплате. Работа в цехе была посменная, приходилось ходить в каске и спецодежде, от которой к концу дня ломило плечи. Возвращалась домой поздно, усталость накапливалась, и вскоре я поняла – так больше не могу.

Однажды, поднимаясь по лестнице управления, я столкнулась с директором комбината. Он остановился, окинул меня любопытным взглядом и спросил:

– Откуда у нас такая девушка? Впервые вас вижу.

Не растерявшись, я ответила, что приехала из Казахстана, имею высшее образование и хочу работать инженером. Директор запросил моё личное дело, и через неделю меня перевели на должность инженера по охране труда, выделив отдельный кабинет. В отделе кадров зашептались:

– За какие заслуги? Кто за неё слово замолвил?

По ночам я всё ещё плакала – не сбылись мечты, не сложилась семейная жизнь, продолжала любить своего мужа и всех поклонников невольно сравнивала с ним. Вспомнила предсказание цыганки и решила: раз не повезло в личной жизни, значит, надо строить карьеру.

Вступила в члены КПСС – без партбилета в те годы высоких должностей не добиться. Вскоре меня избрали секретарём партийной организации на общественных началах. Проводила собрания с начальниками цехов, а иногда производственные совещания в отсутствие главного инженера, мечтала о кресле второго секретаря райкома партии или получить другую руководящую должность.

Летом всех работников комбината отправляли собирать траву иван-чай. Я всячески избегала этой повинности – тайга кишела комарами, и даже москитные сетки не спасали от их укусов. Коллеги завидовали, шептались:

– Она в привилегированном положении!

Однажды дама из бухгалтерии не выдержала и с упрёком бросила:

– У нас лица искусаны комарами, а ты – хоть на выставку! Начальство покрывает?

Но руководство лишь отмахивалось – я хорошо справлялась со своей работой и мне прощались такие вольности.

Однажды, оформляя командировку в Ленинград для сдачи экзаменов на курсах по вопросам патентования и изобретательства, я столкнулась в коридоре с заместителем директора по экономике – Владимиром Петровичем Карповым. Мужчина лет сорока, крепкий, холёный, он оценивающе посмотрел на меня и восхищённо произнёс:

– Какая женщина! Таких я ещё не встречал.

Он спросил:

– Где Вы работаете?

Я ответила, что работаю инженером по охране труда и второй год учусь заочно в Ленинграде на курсах по вопросам патентования и изобретательства. Владимир Петрович проявил большой интерес и принял активное участие в оформление командировки за счет предприятия – в СССР предприятие могло оплачивать обучение своих работников, и я полетела в Ленинград сдавать экзамены.

Ленинград встретил меня промозглым ветром и дождём. Я тут же простудилась, но поразилась доброте местных жителей. Соседки хозяйки, у которой я остановилась, приносили лекарства, мёд, давали советы как лечиться. Эти люди, пережившие блокаду, были особенными – душевными, искренними, с неподдельной заботой в глазах. На всю жизнь запомнила их внимание, сочувствие, поддержку и очень им благодарна.

Несмотря на высокую температуру, экзамены сдала на «отлично» и после двух лет обучения, получила свидетельство об окончании курсов. Мне страстно хотелось заниматься оформлением патентов – защищать советские изобретения от иностранцев, которые бесплатно пользовались нашими разработками, а потом патентовали их за границей на себя, пользуясь тем, что в нашей стране не был отлажен этот механизм. В то время все было государственное и частным образом было трудно это сделать, а я видела перспективу в развитии патентования и хотела принять активное участие в этом процессе, поэтому с интересом изучала все новое. Но в связи с переездом оставалось лишь об этом мечтать.

Жизнь в Сибири очаровывала. Тайга манила своей первозданной мощью – вековые кедры, поваленные буреломом, ковры из мха, брусничные поляны. Таинственное величие и спокойствие чувствовалось в самой природе.

Как-то мы с друзьями отправились в тайгу за брусникой. Сначала плыли на моторной лодке, потом шли пешком. Было жутковато пробираться сквозь чащу в глубь тайги, потому что поговаривали, что хозяин тайги медведь иногда нападал на людей, которые собирали грибы и ягоды или охотились на зверей. Вдруг перед нами открылся сказочный вид – бескрайний ковёр из брусники. Мы с азартом собирали её специальным совком до темноты, домой я привезла четыре ведра брусники, мы с мамой закатали банки на зиму.

Японцы, приезжавшие в наш город, дивились нашим богатствам, восторгались тайгой. В их ресторанах брусника стоила целое состояние, а мы ели ее ложками. Они даже покупали у нас мыло из-за деревянных ящиков, в которых оно лежало. Искренне не понимали, почему мы не используем в производстве огромное количество поваленных деревьев, из опилок которых они изготавливали мебель. Природные богатства нашей страны, а также полезные ископаемые всегда вызывали и вызывают жгучий интерес у иностранцев.

Владимир Петрович Карпов продолжал оказывать мне знаки внимания, но вскоре он с семьей переехал в другой город.

Моя жизнь протекала спокойно и, чтобы скрасить одиночество, я окунулась в общественную работу. Активно выступала на партсобраниях комбината.

В газете «Магнетит» от 19 июня 1987 года было полностью опубликовано мое выступление «Не на словах, а на деле», в котором я говорила: «Перестройку и демократизацию еще не все понимают правильно и пытаются свести счеты с требовательными и принципиальными руководителями» – и, дальше продолжила: «Я же суть перестройки вижу именно в том, чтобы на постах руководителей всех рангов, стояли такие люди, которые могут быть лидерами, способными найти правильные решения, поднять за собой народ и вдохновить его на выполнение поставленных задач». Закончила свое выступление словами: «Нам всем необходимо перестраиваться в работе. Не на словах, а на деле. А для этого надо постоянно повышать требовательность прежде всего, к себе».

В мои задачи также входило организовывать встречи с жителями города и объяснять, какие изменения происходят в стране. Мы расклеивали объявления на подъездах и приглашали жителей после работы на детскую площадку, где я проводила с ними собрания.

В это же время я принимала участие в художественной самодеятельности коллектива. На соревнованиях между цехами исполнила темпераментный цыганский танец.