Губы на Сигареты

Глава 1

– Банзай! – прокричал один из парней и, швырнув мокрую тряпку на пол, сорвался в сторону девушек, которые спокойно и неторопливо натирали окно. Они изредка перебрасывались между собой парой фраз и тихонько смеялись, посматривая на корчащихся в дальнем углу класса юношей.   Услышав боевой клич товарища, остальные ребята без слов включились в атаку – подхватили крик и бросились следом, громко топая и размахивая руками. Теперь они были похожи на стаю разъярённых гусей – быстрых, шумных и абсолютно не страшных.

Девушки, заметив надвигающийся штурм, не растерялись. Переглянулись, молча кивнули друг другу и, ловко соскользнув с подоконника, встали вровень, заслоняя собой небольшую бутылку фиолетового цвета, в которой находилось моющее средство.

Чуть ли не врезавшись в них, парень резко затормозил, скользя по мокрому полу. Он вскинул руки, будто сдаваясь, и с надрывом произнёс:

– О-о-о… – прохныкал юноша, глядя на них с выражением вселенской обиды. – Профессор Браун наказал весь наш курс, – добавил с нажимом, – Весь!

Он скрестил руки на груди, выпрямился и уже гораздо громче, с вызовом в голосе, выпалил:

– Так почему, чёрт возьми, моющее средство только у вас? Вам – пшик-пшик – и всё сияет! А мы, между прочим, ползём по полу, оттираем краску ногтями и вспоминаем, за что, вообще, живём! Это несправедливо!

Он стоял перед ними, пыхтя, как чайник, и искоса поглядывал на ту самую фиолетовую бутылку, будто та могла внезапно вырваться и сбежать к нему в руки.

Девушки переглянулись – в их взгляде читалось веселье и лёгкое презрение, как будто перед ними выступал клоун, которого гастролирующий цирк забыл взять с собой. И прежде чем кто-то успел ответить, из-за их спин вышла фигура.

– Томас, будь мужиком в конце-то концов! – прозвучал голос, холодный и уверенный, как пощёчина.

Бонни Рид появилась, будто из воздуха: прямая осанка, на лице – ни тени сомнения. Губы, пухлые и чуть приоткрытые, были поджаты с таким выражением, будто каждое слово, сказанное ей в ответ, уже обречено на поражение. Карие глаза смотрели прямо на Томаса – твёрдо, без единой уступки. В длинных, вьющихся каштановых волосах, играли лучи солнца, придавая ей почти героическое сияние. На шее покачивался серебряный кулон в форме клевера, а белая майка и джинсы с потёртостями, словно кричали о том, что перед вами не девочка из уютного кружка рукоделия, а та, кто может поставить любого парня на место.

– Вот именно! Я мужик, а не уборщица! – крикнул он, и со злости пнул стоящее рядом ведро с грязной водой. Оно громко упало, расплескав содержимое на пол. Мутная жидкость моментально растеклась, касаясь ног нескольких студентов, вызвав целую волну возмущённых возгласов.

– Эй, ты куда собрался? А кто теперь за тебя домывать будет?! – раздался сердитый голос из толпы. Но парень лишь отмахнулся, будто его это совсем не касалось, и не оборачиваясь, направился к двери. Он хлопнул ею чуть сильнее, чем требовалось, и скрылся в коридоре, продолжая бурчать под нос какие-то ругательства, понятные лишь ему самому.

– Рид, отгони уже, наконец, своих тёлок и поделитесь с нами моющим средством, – проговорил староста Лео, делая шаг вперёд. В голосе – наглость, в движениях – самоуверенность. Он протянул руку к фиолетовой бутылке, словно она уже принадлежит ему.

Щелчок. Мгновенно, словно по команде, Бонни ударила его по ладони – резко, звонко, так что по классу прокатилось удивлённое «о-о-о». Лео дёрнулся назад, морщась от боли. На его коже тут же вспыхнул алый след от её пальцев.

– Во-первых, тёлка у тебя в штанах, а мы – девушки, – процедила Бонни, злобно прищурившись. Карие глаза метали молнии.

– Во-вторых, – продолжила она, подаваясь вперёд, – никакое моющее средство вы не получите.

– Почему это? – раздражённо пробормотал Лео, потирая ушибленную руку. Он пытался сохранить лицо, но в голосе уже звучала обида.

– Потому что вы – парни. Гадкие, вечно воняющие противным одеколоном, несамостоятельные парни! – бросила она, громко, чётко, так, чтобы слышали даже те, кто отсиживался у двери.

В классе на секунду повисла напряжённая тишина. Несколько девушек фыркнули. Один из парней тихо присвистнул, другой – попятился. А сама Рид, смерив мужскую половину аудитории взглядом, в котором презрение перемешивалось с триумфом, театрально развернулась, закинула волосы назад и ловко забралась на подоконник. Взяв тряпку, девушка повернулась к окну и, будто ни в чём не бывало, продолжила натирать стекло.

– А ты всё та же истеричка, которая не может угомонить свой характер, – спокойно произнёс парень в кожаной куртке, входя в аудиторию.

Все головы повернулись к нему почти синхронно. Высокий, с вальяжной походкой и хищной ухмылкой, он словно нарочно растягивал момент. Его голос – низкий, спокойный, с лёгкой насмешкой – эхом прокатился по классу, пронзив тишину, оставшуюся после слов Бонни.

Она тут же соскочила с подоконника. В глазах – злость, в подбородке – упрямство. Подойдя к Рид вплотную, парень, ухмыляясь, немного наклонился, чтобы их взгляды встретились на одном уровне, и прошептал:

– Зайка, ты, я смотрю, всё дерзишь?

Он намотал выбившуюся прядь её волос себе на палец – медленно, почти лениво, и при этом смотрел ей в глаза с тем самым выражением, от которого Бон стиснула кулачки сильнее. Он это заметил. И чертовски знал, что попал в цель.

– Я тебе не зайка, – процедила сквозь зубы девушка, резко убирая его руку со своих волос.

– А, ну да… – задумчиво протянул брюнет. – На зайку ты не очень-то и смахиваешь. Хм, Бонни… твоим родителям стоило выбрать тебе другое имя, – выпрямившись, добавил парень, смотря на неё сверху вниз с насмешкой.

– Вуд, а я ведь и ударить тебя могу, – прошипела она, фамильярно выделяя его фамилию, словно прицеливаясь

– Неужели? – прыснув смехом, хмыкнул Майк, словно ничего не опасался. Он повернулся, протянул руку и, не глядя на Бон, взял фиолетовую бутылку с моющим средством. Затем он передал её Лео, который застыл в непонимании произошедшего. Однако уже через секунду  староста воспрянул духом, заулыбался и с самодовольной ухмылкой прижал бутылку к груди, как трофей.

Парни, язвительно улыбаясь, мерили взглядами Бонни Рид и её компанию, явно предвкушая момент, когда те наконец не выдержат и метнут в них что-нибудь тяжёлое. Их забавлял факт того, что «эти стервозные сучки» были, по их мнению, поставлены на место.

– И да, зайка… не обижай моих парней, – подойдя к двери, бросил Майк, посмотрел на Бон с насмешкой, и неспешно вышел из аудитории.

– А почему он не убирается с нами? – наконец очнулся один из парней, ткнув пальцем в сторону уже ушедшего брюнета.

– Идиот, потому что это Майк Вуд, – отозвался кто-то из толпы с видом очевидного.

– И что? – снова переспросил он, непонимающе почёсывая затылок.

– Ты действительно такой тупой или просто прикидываешься? – вскинул бровь Лео, оборачиваясь к нему.

Но прежде чем их диалог успел продолжиться, Бонни, оказавшись рядом, выхватила у старосты бутылку с моющим средством из рук.

– Мудак! – выкрикнула она и с такой силой метнула бутылку в сторону двери, что та отскочила от косяка с гулким БАМ, а всё содержимое с хлюпаньем расплескалось по полу..

Лео, нервно сглотнув, молча проводил взглядом Рид и её компанию, которые, не говоря ни слова, аккуратно переступили разлившуюся лужу моющего средства и направились к выходу.

– А убирать кто будет?.. – неуверенно пробормотал кто-то из толпы, но в ответ услышал только то, как девушка хлопнула дверью с такой силой, что задрожали даже стёкла.

***

– Придурок! – засунув руки в карманы куртки, бубнила Бонни, пиная ногой камешек. Тот с глухим стуком ударился о столб. – Самовлюблённый придурок! Как же я его ненавижу! И как таких вообще земля носит? Думает, что он мегакрутой парень, а на деле – конченный мудак, в сторону которого ни одна нормальная девушка не посмотрит!

Она дёрнулась, будто пыталась стряхнуть с плеч невидимую злобу, и закусила губу. Лицо пылало, голос дрожал от возмущения.

Рядом, в ослепительной белой курточке, подчёркивающей талию, в короткой юбке и высоких сапогах на каблуке, от которых стучало по асфальту как по подиуму, легко порхала Мэй.

Она переплела пальцы в замок, как будто держала в руках невидимую чашку с мечтами, и блаженно улыбалась.

– Но Вуд ведь и правда крутой… – протянула Мэй, чуть наклонив голову и хихикнув.

Бонни резко обернулась к ней с лицом, полным искреннего шока.

– Ты это сейчас серьёзно?! – Она прищурилась и скорчила рожицу, в которой читалось чистое отвращение. – Что в нём крутого? Его дерьмовый характер или эти псевдобрутальные замашки байкера, как будто он сбежал с кастинга какого-нибудь дешёвого сериала?

Рид даже руками изобразила кавычки, хрипло передразнив:

– «Смотрите, я мачо, у меня мотоцикл и одна извилина!»

В ответ рыжеволосая, не выдержав, залилась смехом. Настоящим – звонким, щекочущим воздух. Она даже наклонилась вперёд, прижав ладонь к животу.

– Господи, Бонни! – выдохнула она сквозь смех. – Ты ужасная… но боже, как смешно!

В это время Джессика, вытянув руки перед собой, с возмущением разглядывала ладони.

– Из-за этого дурацкого моющего средства у меня теперь кожа на руках шелушится, – бурчала она. – Знаешь, Бонни, может, стоило всё-таки поделиться с ними. Тогда бы Вуд не выставил тебя на посмешище.

– Ну уж нет, – фыркнула Рид, даже не повернув головы. – Пусть мучаются. Труд, конечно, из обезьяны сделал человека… но им, боюсь, даже это не поможет.

Девушки неторопливо шагали по парку, усыпанному хрустящей листвой – от ярко-жёлтой до тёмно-бордовой. Прохладный ветер играл с их волосами, приятно касаясь щёк, словно стараясь привлечь внимание.

По обе стороны тропинки росли старые деревья, кроны которых нависали над головой, образуя живую арку. Сквозь сплетающиеся ветви пробивались тонкие лучи осеннего солнца, рисуя на лицах девушек зыбкие узоры. На ветках можно было заметить птиц, устроивших здесь свой наблюдательный пункт.

Джессика и Мэй были лучшими подругами Рид с самого детства – неразлучной троицей, связанной годами дружбы, секретами и множеством прожитых вместе историй.

Джессика была ранимой, с мягким, почти шелестящим голосом и светлыми волосами, которые она обычно заплетала в аккуратную косу. Настоящий цветок – нежный, хрупкий, но по-своему стойкий.

С ранних лет в ней жила какая-то тихая деликатность. Она избегала лишнего внимания, старалась держаться в стороне и всегда уступала, даже тогда, когда этого вовсе не требовалось. Скромная, тонко чувствующая и немного неуверенная в себе. Девушка часто сомневалась в собственных словах и решениях, хотя окружающие почти всегда прислушивались к её мнению. В ней было что-то удивительно уравновешенное и мудрое, словно она чувствовала больше, чем говорила. Именно к ней Бонни обращалась, когда нужно было разобраться в хитрой формуле или просто поговорить. Джессика слушала – по-настоящему, с тишиной между словами, давая почувствовать, что рядом с ней можно быть собой.

Мэй была полной противоположностью – лёгкая и непредсказуемая, как летний ветер. Вечно влюблённая, импульсивная, с огоньком в глазах и смехом, который заразительно разносился по округе.

Там, где Джессика анализировала, Мэй смеялась и размахивала руками, рассказывая о своей очередной «судьбоносной встрече».

За всю свою жизнь рыжеволосая сменила, казалось, сотню парней. Каждый из них, по её словам, был тем самым, судьбой, небесным знаком – вплоть до момента, когда становился скучным или переставал «чувствоваться сердцем».

Весь архитектурный университет, в котором учились девушки, знал о репутации Мэй. Её влюбчивость и склонность к флирту были предметом постоянных обсуждений, но при этом ни один парень не мог устоять перед её миловидным личиком, чем девушка, собственно, и пользовалась.

Чего нельзя сказать о Бонни.

Рид была боевой девушкой в прямом смысле этого слова. Она никогда не давала себя в обиду и умела постоять за своих подруг. В отличие от обаятельной Мэй, Рид не стремилась нравиться. Потёртые тёмно-синие джинсы, футболка с надписью «Nirvana», грубые ботинки и прямой, немного колючий взгляд – всё в ней говорило: «осторожно, не приближайся».

Парни старались обходить её стороной – не потому, что она была непривлекательной, а потому, что с первого взгляда было ясно: попытки флирта могут закончиться фингалом под глазом, либо глубокой моральной травмой.

А если и находились такие смельчаки – Бон быстро давала понять, что им ничего не светит.

В школе Рид была самым настоящим гадким утёнком. Её дразнили за всё подряд: за чрезмерно пышные, вьющиеся волосы, которые одноклассники называли «пуделем», за огромные очки, увеличивавшие и без того большие глаза, за болезненную худобу.

Особенно тяжело стало после смерти отца. Мир вокруг словно стал жестче, холоднее. Одноклассники, не зная меры, отпускали всё более колкие насмешки, как будто чувствовали, что теперь можно.

Однажды, проходя по коридору, Бонни услышала вслед громкое:

– Эй, безотцовщина, куда прёшь?

Удар был не физическим, но будто по сердцу – хлёсткий, в самую суть. Грудь сжалась. Глаза наполнились слезами. Она не стала ничего говорить. Просто свернула в сторону и скрылась в женском туалете.

Заперевшись в кабинке, Бон села на крышку унитаза, обхватила себя руками и тихо заплакала. Слёзы лились с такой силой, будто вымывали из неё всё, что ещё оставалось хрупким. В тот день она пообещала себе: это больше не повторится. Больше никто не увидит её слабой. Никто не унизит. Никто не причинит боль.

Рид записалась на занятия по боевым искусствам. Не ради спорта – ради выживания. Она ходила на тренировки с упорством, которое редко встречается у подростков, и очень быстро научилась защищаться. И после того как несколько особо дерзких одноклассников испытали на себе силу её удара, дразнить Бон перестали.

Школа осталась позади.

Очки сменились на линзы. Худоба – на выносливое, подтянутое тело. Пушистые волосы девушка научилась укладывать в мягкие, аккуратные локоны.

Но главное изменение было не внешним.

Из той самой ранимой, забитой девочки, что плакала на переменах в школьном туалете, выросла девушка с острым чувством справедливости и внутренним щитом. Рид больше не боялась ни боли, ни презрения. Она знала, как за себя постоять – и, главное, как защитить других.

– Какой следующий план? – встав перед подругами и продолжая идти спиной вперёд, рискуя в любой момент споткнуться, нарушила тишину Мэй.

– На этот раз нужно всё продумать до мелочей, – подхватила Джессика, пожимая плечами. – Потому что идея закидать их шариками с краской оказалась провальной. В итоге наказали нас всех.

– Зато хоть повеселились, – усмехнулась Рид, вспоминая, как одним из шариков угодила точно между глаз Томаса.

– Когда я спускалась в туалет отмыть руки, – заговорила светловолосая, задумчиво оглядывая ногти, как будто краска всё ещё там, – то увидела, как остальные девчонки толпятся возле мужского. Все шепчутся, толкаются, заглядывают в щель между дверью и косяком…

– Да там Калеб просто майку снял, чтобы отмыться, – перебила Мэй, сделав вид, что это что-то обыденное.

– А ты откуда знаешь? – округлив глаза, удивленно спросила Джесс.

Рыжеволосая замерла, глядя в сторону, и, не зная, что сказать, начала мямлить:

– Ну… эм… я просто… ну…

– Знает, потому что стояла в первых рядах и пускала слюнки, – хихикая, вмешалась Рид.

– О, девочки, ну зачем вы так? – всплеснула руками Мэй и притворно топнула ногой, надувая губки.

– Кстати, о Калебе… А это не он там идёт? – прищурившись и глядя куда-то за спину рыжеволосой, спросила Бонни.

– Где? – оглядываясь по сторонам, неожиданно для всех выпалила Джессика.Реакция была слишком быстрой. Слишком… нервной.

Остальные девушки переглянулись, и на их лицах почти одновременно расползлись хитрые улыбки. Бон не удержалась:

– Да ты покраснела! – хихикнула она, ткнув пальцем в щёку подруги. – Смотри, смотри, какой румянец! – обратилась она уже к Мэй.

Та моментально закивала, стараясь изобразить серьёзное выражение лица, но уголки губ предательски дёргались.

С каждой секундой Калеб становился ближе, личико Джесс – краснее, а сердце отпускало удары всё чаще – будто в груди забарабанили кулаками.

Мэй и Бон едва сдерживали смех, наблюдая за этим перевоплощением своей скромной подруги в… в красный помидор.

– Привет, – бросил парень, скользнув по ним взглядом и чуть заметно улыбнувшись. Губы едва дрогнули – вроде бы приветствие, а вроде бы и нет.

Калеб Смит – тот, чьё имя слишком часто звучит в кабинете ректора. Постоянные пропуски пар, игнор заданий, сдержанные, сухие ответы – и при этом он ни на миг не терял своей хладнокровной уверенности. Парень не стремился заводить друзей и не делал вид, будто ему это нужно.

Высокий, худощавый, с холодной, почти фарфоровой кожей. Светлые, чуть растрёпанные волосы небрежно спадали на лоб, подчёркивая миндалевидные глаза – внимательные, но будто всё время смотрящие сквозь людей. Нос – прямой и острый, губы – тонкие, будто вырезанные ножом. В его лице и движениях была какая-то отстранённая резкость, будто он всегда на шаг дальше от всех – и ни на секунду ближе.

– Привет, – хором ответили девушки, и только Джесс, заикаясь, сбилась с ритма:

– П-привет… – пробормотала светловолосая. Слова запутались в горле.  Она тут же опустила голову, будто хотела спрятаться в воротнике своего свитера.

Калеб кивнул и, не сбавляя шага, пошёл дальше.

– Ты это видела? – наконец спросила Бон, когда парень отдалился от них на приличное расстояние.

– Я думала, тебя, подруга, инфаркт хватит! – рассмеялась Мэй и с притворной строгостью сложила руки на груди. – Почему ты нам не сказала, что с ума сходишь по Смиту? Я бы тебе даже пару советов дала по поводу того, как завоевать сердце этого «эмоции для слабаков».

– Кто? Я? Да нет же… Он мне даже не нравится, – быстро заговорила Джессика, сбиваясь на дыхании. Голос дрожал, слова сливались в поток, который должен был звучать убедительно… но это не получалось от слова «совсем».

– Ну конечно-конечно. Оправдывайся теперь, – фыркнула Мэй, закатывая глаза. – Мы-то думали, она приличная девушка, а ей, оказывается, плохие парни нравятся.

Она хитро усмехнулась, а светловолосая моментально снова залилась краской.

– Он же с Вудом шляется! – вставила Бон, многозначительно поднимая брови. – С кем ты связываешься, Джесс?

– Майк держит всю мужскую часть универа, – возразила рыжая, скрестив руки на груди. – Так что, ей теперь в монашки податься?

– Эй! Мы не встречаемся! – возмущённо воскликнула Джессика, но голос всё равно прозвучал больше панически, чем убедительно.

– Только помни о правиле пяти свиданий, – проигнорировав возмущения своей подруги, продолжала Мэй, подняв вверх указательный палец.

– Что ещё за правило? – поинтересовалась Рид.

– Ну как… – рыжеволосая сделала паузу, словно собиралась выдать великую истину. – На пятом свидании он обязательно тебя поцелует. Они все действуют по этой системе. Биологически запрограммированы. Так что будь готова, Джесс. Ты ведь не разучилась целоваться за время своей добровольной ссылки вне романтических отношений?

– Девочки, я с ним заговорить боюсь, а вы тут про пятое свидание! – наконец выпалила девушка. – Мы не встречаемся! И вряд ли вообще когда-нибудь будем!

– Это пока что, – протянула рыжая с загадочной улыбкой и театральным подмигиванием. В её голове уже начинал вырисовываться план действий, основной целью которого было свести, во что бы то ни стало, этих двух.

Температура на улице с наступлением вечера быстро падала, а некогда приятный осенний ветер становился до жути холодным – по телу пробегали мурашки, хотелось съёжиться и поскорее найти укрытие. Не долго думая, девушки решили зайти в кофейню, которую часто посещали после пар в университете.

В помещении витал тёплый аромат кофе, ванили и свежей выпечки – такой, что казалось, он проникает под одежду, в волосы, в настроение. Кофейня была уютной и светлой, словно созданной специально для спасения от пасмурных будней. Просторные окна пропускали мягкий свет, от которого в помещении становилось особенно тепло. По подоконникам и полкам стояли горшки с зелёными растениями – раскидистыми папоротниками, алоэ и суккулентами в керамических кашпо, будто оживляя каждый угол. Стены были выкрашены в светло-бежевый и оливковый, а мебель – простая, деревянная, с мягкими подушками на скамьях и стульях. Из колонок звучала негромкая музыка – что-то акустическое, словно в такт запахам и шороху чашек на стойке.

Девушки заняли свой привычный столик у окна. За стеклом сгущались сумерки, огни города начинали отражаться в витрине.

К ним сразу же подошёл официант – тот самый милый парень, на которого Мэй положила глаз ещё в прошлый раз.

– Что будете заказывать? – спросил он с улыбкой, уже раскрыв блокнот и приготовив ручку.

– Мы… – начала Джессика, но не успела договорить.

– Принесите нам три чашечки кофе и чего-нибудь сладенького, – с лёгкой улыбкой перебила Мэй, облокотившись на стол и заглядывая официанту в глаза.

Светловолосая только вздохнула, молча откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. Репертуар Мэй был ей давно знаком.

– Что именно из сладкого вы хотите? – вежливо уточнил парень, взглядом перепрыгивая с одной девушки на другую.

– На ваш вкус, – с игривым подмигиванием ответила Мэй.

Парень на долю секунды замер, будто не ожидал такой подачи, и слегка смутившись, кивнул, поспешно удаляясь к стойке.

– Вот как? Как ты это делаешь?! – выпалила Джесс, глядя на подругу, которая смотрела вслед официанту с лёгкой улыбкой на губах.

– Просто будь уверенной в себе, милой, женственной и сексуальной, но при этом немного неприступной, – пожала плечами Мэй, словно говорила о простых вещах.. – Тогда они сами будут бегать за тобой.

– Ладно, давайте лучше поговорим о чём-нибудь, что не связано с парнями! – вмешалась Бонни, которой уже порядком надоело слушать эту романтическую болтовню.

– О чём, например? О байках? – рыжеволосая подперла щёки руками и прищурилась, пристально глядя на нахмурившуюся подругу. – Знаешь, Бон, если будешь вести себя как пацанка, то ещё долго будешь ходить нецелованной, – слегка наклонив голову набок, с усмешкой подытожила она.

– А мне никто и не нужен! – сложив руки на груди, процедила Рид, прикрыв глаза и отводя взгляд от Мэй, словно пытаясь спрятаться от разговора.

– Ну да, а кто вчера мне всё уши прожужжал своим: «Мне надоело ходить одной! Я хочу любви и ласки!», а? – передразнила её Джессика, улыбаясь и играя пальцами по столу.

– П-просто на меня в тот день обрушилась осенняя хандра, а сейчас я уже мыслю трезво, – оправдывалась Рид, слегка покраснев.

– Пожалуйста, ваш кофе и десерт, – внезапно вмешался официант, появившись у их столика. Он аккуратно поставил перед ними три маленькие чашечки с горячим ароматным напитком и нежный клубничный торт.

– Спасибо, – хором ответили девушки, а парень, слегка улыбнувшись, удалился.

Пододвинув к себе чашку, Мэй сделала несколько осторожных глотков ароматного кофе и вдруг заметила на блюдце небольшой клочок бумаги с аккуратно выведенными синей ручкой цифрами.

– Учись, Джесс, – с хитрой улыбкой произнесла она, демонстрируя номер официанта. Её пухлые губы растянулись в уверенной, игривой гримасе, от которой девушки снова убедились: перед их подругой действительно невозможно устоять.

Глава 2

Как только Бон зашла в аудиторию, она тут же прикрыла лицо ладонью – очередной скомканный листок бумаги прилетел ей прямо в лоб. Девушка перехватила его на лету и, не глядя, метнула обратно в отправителя, который успел увернуться. Это был их ежедневный "ритуал" на первой паре – раздражающий, но уже привычный.

Поначалу, естественно, Бонни ужасно это злило и хотелось подойти к Майку Вуду, который, закинув ноги на стол, язвительно улыбался, и врезать ему по его ухмыляющейся мордашке.

Она так и сделала – пару раз. То словом, то кулаком.

Но со временем Рид поняла: смысла нет. Такое существо, от которого разит табаком все двадцать четыре часа в сутки, не стоит одаривать вниманием, ведь таких, как он, не исправишь.

Вот и на этот раз Бонни, сжав в кулаке остатки самообладания, спокойно прошагала к своей парте. Она села рядом с Джессикой, которая с хмурым выражением лица вчитывалась в записи прошлой лекции по истории пространственных искусств. Щёки девушки были чуть подрумянены от напряжения, а губы сжаты в тонкую линию. Вид у неё был настолько серьёзный, что Бонни невольно усмехнулась – ещё чуть-чуть, и светловолосая, кажется, попытается вступить в спор с тетрадкой.

– О, смотри, смотри, Калеб идёт! – возбуждённо прошептала Мэй, ткнув зубрящую подругу колпачком от синей ручки и указывая другой рукой на высокий силуэт, приближающийся к аудитории.

– Да знаю я! Молчи, а то он услышит… – поспешно прошептала Джессика и, вспыхнув, прикрылась исписанной тетрадкой так, словно это был щит от реальности. Она сделала вид, будто целиком поглощена изучением материала, хотя страницы у неё перед глазами слегка дрожали.

Высокая фигура размеренно шагала в их сторону, а сердце Джессики начинало всё чаще пропускать удары. Щёки становились пунцовыми, а взгляд метался то по исписанным строчкам тетради, то по классу, будто пытаясь найти укрытие. Она чувствовала, как ладони становятся влажными, и почти с досадой сжала ручку крепче.

– Рид, тебя там староста зовёт. Он в соседней аудитории, – бросил Калеб и сел на своё место у окна.

– Опять будет мораль читать? – прошипела Бонни сквозь зубы, но всё же нехотя поднялась.

Она отлично знала: Лео не упустит шанса промыть ей мозги. Хотя, надо признать, в последнее время Бонни действительно старалась держать себя в руках. Даже с Майком, которого она так ненавидит, особо не вступала в перепалки.

– Ты звал? – приоткрыв дверь, спросила она и шагнула внутрь.

Щёлк – едва уловимый звук натянутой верёвки заставил её взгляд дёрнуться вверх. Прямо над ней покачивалось металлическое ведро. По тому, как от него разило тухлятиной, можно было догадаться – содержимое не сулит ничего хорошего.

Реакция сработала на автомате: Бон резко откинула руку назад и успела ухватиться за ручку двери, не дав ей захлопнуться.

Девушка облегчённо выдохнула, но ненадолго – теперь у неё возникла довольно-таки большая проблема: как, чёрт возьми, выбраться из аудитории и не получить ушат гадости прямо на голову?

– План не удался… – донёсся до неё огорчённый голос старосты из-за двери, и это заставило кровь вскипеть в венах. В висках застучало, пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

– Как только я отсюда выйду, тебе конец! – рявкнула она, злясь уже не только на старосту, но и на сам факт, что оказалась в такой идиотской ситуации.

– Лучше бы ты молчал, – пробормотал Томас где-то рядом, и Рид выпалила:

– Вам обоим конец!

Но в ответ – тишина. Лишь удаляющиеся шаги в коридоре, как издевательский аккомпанемент её ярости.

Телефон остался в другой аудитории, поэтому о помощи подруг можно было только мечтать. Бонни вздохнула и вцепилась в холодную металлическую ручку, как в спасательный круг.

Оставалось только ждать. Надеяться, что кто-нибудь решит заглянуть в кабинет. И главное – успеть вовремя остановить его. Потому что одно неосторожное движение дверью и здравствуй вонючая лавина.

Ведро покачивалось над головой, словно нарочно подрагивая от сквозняка. Смрад от него был такой, что даже фантазировать, что там внутри, Рид больше не хотелось.

– Она сказала мне подойти? – послышался женский голос.

– Да-да, она ждёт вас, – пробасил парень, явно стараясь не рассмеяться.

«Что? Это мисс Ким?» – пронеслось в голове у Бонни, и в следующую секунду она закричала:

– Мисс Ким, не…

Но договорить она не успела.

Дверь распахнулась, натянутая верёвка дёрнулась, и ведро предательски накренилось. Мгновение – и всё его содержимое с липким хлюпаньем вылилась на стоящую в дверях фигуру.

На их нового преподавателя по финансам.

Бонни застыла, ком подкатил к горлу. Прямо перед ней стояла мисс Ким – слипшиеся пряди волос выбились из тщательно собранного пучка, стекающие по лицу капли жёлто-бурого соуса капали на плечи и рукава жакета.

Девушка сняла очки покрытые жирной плёнкой, посмотрела на Рид сквозь липкие ресницы и прошипела:

– Выйди. Вон.

– Но… – попыталась объясниться Бонни.

– Я сказала выйди вон! – уже громче, с нажимом, перебила преподаватель.

Рид молча вышла из аудитории. Дверь за её спиной закрылась с резким щелчком, и теперь в коридоре она осталась одна – пропитанная запахом соуса и унижением.

Девушка понимала, что эта история не закончится без последствий, и всё благодаря Майку Вуду, который стоял в коридоре, облокотившись на стену, и с мерзкой ухмылкой сверлил её взглядом, полным нескрываемого превосходства.

Бон сделала вид, что не замечает его. Она собиралась пройти мимо – не отвечать, не шипеть, не метать молнии. Всё это она припасла на потом – для одного из пунктов своей сладкой мести.

Но у брюнета были свои планы.

В два широких шага он сократил расстояние между ними и, занося руку, прижал девушку к стене.

– Я говорил тебе не обижать моих парней? – проговорил Вуд, нависая над девушкой.

– Да пошёл ты! – Бонни попыталась оттолкнуть его, но Майк даже не шелохнулся. Её усилия вызвали лишь ухмылку на его лице.

– Зайка, тебе ещё не надоело вести эту войну? – спросил он и наклонился так близко, что Рид чувствовала его дыхание с примесью табака и мяты.

– А тебе ещё не надоело вести себя как последний кретин? – резко парировала девушка, выдерживая его взгляд. – Между нами будет война до тех пор, пока ты и твои шестёрки не попросят у нас прощения!

– Ой, смотри! Что это у тебя здесь? Пятно? – с притворным удивлением протянул Майк, указав пальцем на её футболку.

Девушка машинально опустила голову, чтобы взглянуть – и тут же почувствовала лёгкий, почти шутливый щелчок по носу.

– Наивная зайка… – прохрипел он и, развернувшись к ней спиной, зашагал прочь по коридору.

Его шаги отдавались в тишине гулким эхом, а у Бонни внутри всё вскипало от ярости и унижения.

***

Война между парнями и девушками длилась уже почти год. Всё началось с безобидной идеи – выбраться всем курсом на природу, провести время вместе, познакомиться поближе и, как сказала Джесс, «сплотиться». Никто всерьёз не воспринял это предложение… пока за дело не взялась Бонни Рид.

Когда девушка по просьбе подруги встала за кафедру и, поджав губы, спокойно озвучила план, аудитория разом притихла. Все знали: если Бон что-то предлагает – это не просто прихоть, это приказ, завёрнутый в вежливую форму. Репутация шла впереди неё, поэтому однокурсники слушали внимательно, молча, не желая лишний раз нарываться на конфликт.

Слушали все. Все – кроме одного. Парень в третьем ряду демонстративно жевал жвачку и вставил в уши наушники, давая понять, что ему плевать, о чём говорит девушка у кафедры. Бонни не потребовалось много времени, чтобы понять: с Майком Вудом им будет тесно под одной крышей университета.

Но, несмотря на это, она лишь выпрямила спину и продолжила – потому что если уж начала что-то, то доводит до конца.

Спустя несколько дней, собрав все необходимые вещи, студенты наконец отправились в поход – три дня на природе, вдали от города, с палатками, костром и «командным духом», о котором говорили в теории.

Единственное, о чём Рид думала в течение первых суток в лесу, – это о Майке Вуде, который не делал абсолютно ничего. Он развалился в гамаке, щурился на солнце и игнорировал всё, что происходило вокруг. И, конечно, вся мужская половина, ощущая в нём авторитет и защиту, быстро взяла с него пример.

Пока парни нежились в лучах солнца и лениво шутили, девушки в одиночку ставили палатки, собирали хворост, разбирали еду, раскладывали спальники, вязали верёвки, проверяли воду. Сделав всё это без лишнего шума, они подошли к парням с последней просьбой – развести костёр.

Ответ был предсказуем.

– Сами справитесь, – не отрываясь от диалога, бросил кто-то из ребят. Остальные даже не повернулись.

Майк лишь молча наблюдал со своей "позиции", не проронив ни слова. Но этого было достаточно: его безразличие стало для остальных своего рода разрешением.

И тогда девушкам пришлось заняться и этим.

Пока солнце медленно опускалось за горизонт, небо окрашивалось в тёплые оттенки меди и розового золота, а воздух становился прохладнее, Бонни с силой вбивала очередной колышек в землю, чувствуя, как по коже пробегает ветерок. Пальцы саднили от усталости, в голове крутился один и тот же вопрос: сколько ещё они должны делать всё это в одиночку?

Ближе к ночи, когда парни растянулись у костра и вели себя так, будто лесная идиллия – их заслуга, она молча собрала девушек в своей палатке.

– У меня есть идея, – прошептала она, прищурившись. – Насыпем им в спальники белый сахар. Побольше.

На пару секунд повисла тишина, а потом девчонки дружно закивали..

Операция началась, как только парни разошлись по палаткам. Осторожно, подавляя смешки, они проникли внутрь и тщательно насыпали сахар в каждый спальный мешок – особенно старательно в тот, что принадлежал Вуду.

И вот, спустя час, над лесом раздались первые вопли.

Сначала непонимающее ворчание. Потом – топот и истерика. Девушки, не скрывая истинного удовольствия от мести, сложив руки на груди, наблюдали за бегающими по лагерю в одних трусах парнями. Даже Майку, который строил из себя крутого брутального парня, не удавалось игнорировать зуд и укусы, поэтому он материл всё и всех.

Юноши сразу поняли, чьих рук это дело. Сомнений не было: за сахарной диверсией стоял женский лагерь. И после этого игра перешла на новый уровень.

Оставшиеся два дня стали для обеих сторон настоящим адом.

Парни затаили злобу и начали мстить с размахом. В палатках девушек внезапно оказывались змеи – пусть и не ядовитые, но достаточно живые, чтобы вызвать панику и вопли. В еду исподтишка подсыпалось слабительное, а к вечеру лагерь напоминал поле выживания: каждый ел только то, что приготовил сам.

Девушки не оставались в долгу. Они вырезали из одежды парней мозаику, клали крапиву в спальные мешки и натирали рюкзаки чесноком.

Лес жил звуками мщения, шипения, визгов и тихого злорадного хихиканья за кустами.

Но последней каплей для девушек стало купание в озере.

Они решили немного расслабиться, искупаться в прохладной воде недалеко от лагеря. Одежду и полотенца сложили на берегу, не подозревая ничего плохого.

И зря.

Пока девушки плескались в воде, парни – хищно выждав момент – подкрались к берегу и аккуратно распихали по их вещам дождевых червей.

Когда Бонни первой почувствовала что-то холодное и склизкое в кармане джинсов, она вздрогнула, засунула туда руку – и вытащила червя.

– Девочки… – сказала она медленно, показывая находку.

Секунду спустя лагерь огласили визги. Кто-то уронил брюки обратно в траву. Кто-то отпрыгнул от своей одежды, как от змеи. Кто-то, задыхаясь от отвращения, пытался вытряхнуть содержимое карманов прямо в озеро.

Под хор возмущённых криков, смеха со стороны кустов и отголосков женской истерики Бон, сжав зубы, подняла взгляд в сторону лагеря.

В этот момент она поняла: это – война.

Они неосознанно разделились на два лагеря: один возглавляла Рид, другой – Вуд. С этого момента всё пошло по накатанной. На протяжении всего года парни, действуя по указке Майка, издевались над девушками: подбрасывали дохлых крыс в сумки, портили тетради, исписывали парты мерзкими надписями и постоянно пытались вывести из себя. Но и девушки под руководством Бонни не отставали – мстили изобретательно, жёстко и всегда с прицельной точностью.

***

– Идиот! Я его ненавижу! – бубнила Бонни сквозь зубы, глядя под ноги и торопливо шагая в сторону туалета. Её джинсы украшало жирное пятно, которое образовалось после того, как на неё попало несколько капель из того злосчастного ветра. Пятно хоть и было почти незаметным на тёмной ткани, но запах… Запах рыбы теперь сопровождал Рид повсюду.

Подняв, наконец, голову, у девушки внезапно возник план мести Майку, и то, что она собирается сейчас делать, является одним из её пунктов.

Бонни зашла в мужской туалет, даже не оглядываясь. Быстрым, уверенным шагом направилась к зеркалу и вытащила из сумки красную помаду – ту самую, что Мэй сунула ей пару недель назад почти насильно.

– Считай, это мой подарок, – сказала тогда подруга. – Уверена, однажды она тебе пригодится.

Как всегда, Мэй оказалась права.

Рид сняла колпачок, вывела первую букву, и уже через пару секунд на зеркале ярко пылала фраза:

«МАЙК ВУД – ЧМО».

Написано было жирно, размашисто, с характером.

Полюбовавшись своим творением, Бон вышла из туалета. Её совсем не волновало, что Вуд сразу поймёт, кто за этим стоит. Даже наоборот – ей хотелось, чтобы он догадался. Пусть побесится. Пусть подавится собственной злостью.

Ведь в последнее время срывало крышу только у Бонни, а он… Он издевался, смеряя её презрительным взглядом.

***

– Ну что, Джессика? – проворчала Рид, шагая рядом с подругами, которые уже обсуждали случившееся. – Теперь видишь, на кого ты запала? Твой Калеб ничем не лучше Майка. Такой же моральный урод, как и этот придурок.

Светловолосая моргнула, опуская глаза на асфальт и осторожно отозвалась:

– А что, если его кто-то попросил так сказать? Может, он вообще не знал, что тебя хотели облить соусом?

Бонни хмыкнула.

– Кстати, запашок-то остался, – прогундосила Мэй, зажимая нос и для убедительности махая перед лицом ладошкой.

– Джесс, ты же умная девушка! – возмущённо воскликнула Рид, широко распахнув глаза и уставившись на подругу. – Неужели ты не видишь, какой он на самом деле?

Мэй улыбнулась сквозь легкую грусть:

– Бонни, она же влюблена в него! В такие моменты даже мудак может казаться принцем.

– Да хватит вам! – перебила её Джессика, надувая губки и делая вид, будто вот-вот расплачется. – Вы можете обсуждать его сколько хотите, но только не в моём присутствии!

Подруги рассмеялись, глядя на её драматизм, и в унисон произнесли:

– А то вот-вот совсем растаешь.

– Лучше завтра в кафе сходим, – добавила Мэй, хитро улыбаясь. – Иначе рыбная Бонни своим ароматом всех посетителей распугает.

– А я и не собиралась никуда идти… – пробормотала шатенка, закатывая глаза.

Глава 3

Как ни странно, но при всей своей далеко не безупречной репутации, Бон ещё ни разу не вызывали к ректору. И всё же теперь она стояла у громоздких шкафов с документами, рядом с массивным коричневым креслом, под сверлящим, почти ледяным взглядом. А это могло значить только одно: Ким всё-таки настояла на наказании.

Впрочем, это было неудивительно. Если от Бонни несло рыбой за три километра, то представить, как чувствовала себя мисс Ким, было несложно. Да и причину, по которой та сегодня не пришла в университет, можно было не гадать.

От этого проклятого запаха так просто не избавиться. Вчера вечером Бон терла себя мочалкой до красноты, будто пыталась стереть кожу, а сегодня с утра вылила на себя целый пузырёк приторно-сладких духов. Да, она вела себя как пацанка, но это ведь не значит, что Рид должна благоухать тухлой рыбой. Даже у пацанок есть границы.

– Вы понимаете, что вы сделали? – мужчина опустил очки на кончик носа и, опираясь ладонями о край стола, пристально посмотрел на неё ледяным взглядом.

– Ректор… – выдохнула Бонни, но нужные слова так и не пришли. Всё, что вспоминалось – это запах рыбы и ошарашенное лицо Ким.

– Что заставило вас на это пойти? Вы хоть представляете, как после вашей выходки чувствовала себя мисс Ким? Она молода, неопытна… И, между прочим, всегда старалась быть к вам доброжелательной. А вы – именно так решили её «отблагодарить»?

Мужчина на секунду замолчал, отстранился от стола и медленно подошёл к окну. Выдохнул и чуть откинув голову назад, скрестил руки на груди.

– Бонни Рид, хоть я и работаю в учебной сфере уже больше десяти лет, должен признаться: с подобным сталкиваюсь впервые.

– Но… – снова неуверенно попыталась оправдать своё честное имя девушка, однако и на этот раз положительного результата не последовало.

– Рид, – ректор повернулся к ней, в голосе уже звучала жёсткость, – я должен отчислить вас из университета.

Как только мужчина произнёс эти слова, казалось, мир рухнул. Сердце болезненно сжалось, к горлу подступил ком. Бонни автоматически коснулась щеки – той самой, на которой год назад осталась отметина от ладони мачехи. В голове вспыхнули обрывки: крик, захлопнутая дверь, слёзы. Всё снова.

– Ректор! – вскочила со стула шатенка, наконец находя в себе силы заговорить. Мужчина уже тянулся за ручкой, чтобы вынести этот «приговор» на бумаге, но замер, вопросительно взглянув на неё поверх очков.

– Я ни в чём не виновата! – голос сорвался, но был отчётлив. – Я сидела в классе. Калеб сказал, что Лео ждёт меня в соседней аудитории. Этот соус из протухшей рыбы… он был для меня. Не для мисс Ким.

Ректор перевёл взгляд с встревоженной Бонни на переплетённые в замок руки. Несколько секунд молчал, словно взвешивал каждое слово.

– А кто тогда всё это устроил? Калеб? – наконец вымолвил он, не поднимая глаз.

– Нет! – тут же сорвалось с губ девушки.

– Тогда кто?

– Это был Ву… – она запнулась. – Я… не знаю.

Какую бы ненависть Бон ни испытывала к этому надменному парню, подставить его она не могла. Просто не могла. В её мире на такое были способны только трусы и люди, сгнившие изнутри. Те, кто готовы спасать свою шкуру, закидывая других под колёса. К ним Бонни себя не относила.

Но промолчать – тоже не могла. Всё началось с Калеба, и это была правда. А как бы сильно она ни цеплялась за чувство собственного достоинства, страх перед мачехой всегда был сильнее. Он жил где-то под кожей, в ребрах, в памяти. Тот самый звонкий шлепок по щеке, обжигающий, как ожог, до сих пор отзывался в теле – фантомной болью.

В Ванкувере Рид живёт одна. Уютная, но немного пустая квартира, где вечерами слышно только тиканье часов да шум проезжающих машин за окном. У неё нет большой семьи, домашних застолий или фотографий с родственниками на полках. С самого рождения жизнь не баловала её заботой или теплом.

Бонни была нежеланным ребёнком. Родная мать отказалась от неё сразу после родов, не пожелав даже взглянуть на младенца. Возможно, она была слишком молода, напугана или просто не хотела связывать себя с ребёнком. Причины так и остались неизвестными – мать исчезла, оставив новорождённую девочку в холодных стенах роддома.

На тот момент отцу Бон было всего девятнадцать. Парень, сам ещё толком не повзрослевший, оказался перед выбором, от которого у большинства сверстников дрожали бы колени. Но он не сбежал. Не стал оправдываться или прятаться за юность. Он забрал дочь домой – в крохотную комнату в общежитии, где кроватка Бонни стояла рядом с его учебниками и черновиками.

Он учился в колледже на строительном факультете и одновременно работал – разгружал вагоны, мыл полы в торговом центре, носил бетон на стройке. Вся его жизнь превратилась в бесконечный круг: учёба, работа, бессонные ночи рядом с плачущей дочерью.

Бывали дни, когда он падал с ног от усталости. В такие моменты ему особенно помогала миссис Эвелин – консьержка общежития. Пожилая женщина с добрым лицом, седыми волосами, всегда заколотыми в пучок, и неизменным тёплым шарфом на плечах. Она сама подошла к нему однажды и с тёплой улыбкой сказала:

– Оставляй девочку у меня, когда тебе нужно, я посижу с ней. У меня всё равно никого нет, а с ней тут веселее будет.

Так Бонни стала частой гостьей в маленькой комнатке у входа. Там стояло кресло-качалка, телевизор с потрескивающим звуком и полка со старыми детскими книгами. Эвелин поила девочку тёплым молоком, рассказывала сказки, напевала колыбельные, и с каждым днём всё больше привязывалась к ней – как к родной внучке.

Они росли вместе – Бон и её отец. Она делала первые шаги, а он – первые уверенные шаги во взрослой жизни. Он становился другим – не по возрасту, а по сути. Закалялся не только на стройках, но и в бессонных ночах, в тревогах и маленьких победах.

С каждым годом он становился крепче – не только физически, но и внутренне. Его руки, раньше неуклюжие, теперь уверенно держали молоток и ребёнка. Его взгляд стал твёрже, движения – точнее. Он закончил учёбу, сдал все экзамены, прошёл через унижение дешёвых подработок, дождался момента, когда ему доверили первый серьёзный проект.

А потом пришёл день, когда он уже сам принимал решения – не только на стройке, но и в жизни. И вскоре решился на большее: оформил документы, собрал всё, что накопил, и открыл свою собственную строительную фирму. Маленькую, без блеска, без реклам – но честную. Свою. Выстроенную не просто из кирпичей и контрактов, а из бессонных ночей, стиснутых зубов и бесконечной любви к одной-единственной маленькой девочке, ради которой он когда-то не сломался.

Со временем фирма начала расширяться. Появились первые крупные контракты, офис, постоянные сотрудники, техника. Начали приходить хорошие деньги – настоящие, устойчивые. Отец Бонни больше не экономил и мог позволить себе купить новую машину, обновить гардероб, даже впервые за годы съездить с дочкой в отпуск, где она впервые босиком бегала по горячему песку.

И именно тогда, когда всё наконец становилось стабильным, в его жизнь вошла Шарлотта.

Она появилась, как вспышка: яркая, эффектная, с безупречным макияжем, дорогими духами и лёгким голосом, который звучал, будто музыка. Он встретил её случайно – на благотворительном ужине, куда его пригласили как перспективного молодого предпринимателя. Шарлотта умела говорить так, чтобы мужчина чувствовал себя важным, нужным, восхищённым. А он, истощённый годами труда и одиночества, растаявший от одной только улыбки, влюбился почти сразу.

Мужчина хотел верить, что заслужил счастье. Что судьба, наконец, даёт ему что-то просто так. Но он не замечал очевидного: Шарлотта не любила его. Она любила то, что он достиг. Деньги, статус, стабильность. Она вела двойную игру – искусно, тонко, без сбоев.

Для него она была заботливой, нежной, почти идеальной женщиной. Готовила завтрак по выходным, присылала милые сообщения, восхищалась каждой новой ступенькой его карьеры. Она окружила его фальшивой любовью, умело манипулировала, направляя его решения, незаметно подталкивая к тратам: на подарки, на украшения, на поездки, на «небольшие инвестиции».

А вот с маленькой Бонни всё было иначе.

С первых же дней женщина дала понять: ребёнок – не её забота. Она не повышала голос, не устраивала сцен. Всё было в жестах, взглядах, намёках. Бон быстро почувствовала, что теперь она – помеха.

Женщина не пыталась стать ей матерью. Не обманывала – ей это и не нужно было. Она просто отодвинула девочку на второй план, аккуратно, будто переставив ненужную мебель в дальний угол. А отец, ослеплённый любовью, не замечал. Он верил, что они становятся семьёй. Что Бонни привыкнет и всё обязательно наладится. Но девочка знала: в её жизни снова появилась женщина, которая не захотела её любить.

Когда Рид было двенадцать, она потеряла отца. Один день – он ещё обнимал её перед школой, завязывал галстук, торопил с завтраком. А на следующий – его уже не стало. Сердце. Остановилось внезапно. И вместе с ним остановился весь привычный мир.

На похоронах Бонни не плакала – просто стояла, застыв, будто всё внутри неё выключилось. Рядом была Шарлотта. Безупречная, в траурном чёрном, с идеально нарисованной скорбью на лице. Но за кулисами этой маски не было ни боли, ни утраты – только раздражение от «лишних хлопот» и мысли о том, как теперь распоряжаться наследством.

Больше не было тёплого голоса по утрам, не было запаха папиного кофе на кухне, не было рук, которые укрывали пледом, когда она засыпала с книгой на диване. Исчез смех, исчезла безопасность, исчез дом. Осталась только Шарлотта – холодная женщина, которая в один миг стала для неё и хозяйкой, и тенью, и приговором.

Женщина не любила Бонни. Она даже не пыталась это скрыть. В её взгляде не было ни капли материнского тепла – только усталость, раздражение и равнодушие. Она не сдерживалась. Девочка мешала ей: своим присутствием, своей печалью, своей памятью о человеке, которого Шарлотта теперь могла называть «покойным мужем», но никогда – любимым.

Дом стал тюрьмой. Бон жила, словно по тонкому льду: шаг влево – упрёк, взгляд вверх – крик, забытые тарелки в раковине – удар. За любую провинность следовало наказание. Не всегда физическое – порой было достаточно одного ледяного взгляда, чтобы девочка на полдня замкнулась в себе.

Вечерами Шарлотта устраивала званые ужины или сидела в гостиной с бокалом вина, включая громкую музыку, не давая Бон заснуть. А потом, когда гости расходились, находила повод сорваться. Девочка слушала её пьяные монологи о "испорченной жизни", о том, как «всё могло бы быть иначе», и понемногу училась не плакать – чтобы не провоцировать новый всплеск ярости.

Шесть лет. Шесть лет боли, одиночества и выживания. Шесть лет взросления без права на детство.

И только когда Бонни исполнилось восемнадцать, Шарлотта будто выдохнула с облегчением. Без торжеств, без подарков и поздравлений она вручила ей ключи от крошечной квартиры на окраине города и без эмоций сказала:

– С этого дня ты – живёшь отдельно. На днях я уеду в Лондон. Но не думай, что мои руки не смогут оттуда до тебя дотянуться. Не делай ничего, что могло бы испортить мою репутацию. Если ты сделаешь хотя бы малейший шаг в сторону – ответ будет жёстким.

Она смотрела прямо в глаза – спокойно, как хищник, уверенный, что добыча больше не опасна, но всё ещё под контролем. Там не было ни ярости, ни страха. Только хищная уверенность, что девочка, которой она столько лет ломала жизнь, теперь достаточно послушна, чтобы исчезнуть навсегда – тихо, без следов, без претензий.

Именно поэтому, отчисление из университета для Бонни означало только одно: столкновение с Шарлоттой.

Несмотря на свой характер – дерзкий, прямой, «пацанский», как шутили подруги, – Бонни знала: есть в этом мире лишь один человек, которого она по-настоящему боится. И это была мачеха.

Встреча с Шарлоттой – это всегда крики, холодный голос, жёсткие слова, произнесённые сквозь сжатые зубы. И пощёчина. Не обязательно сильная – главное, чтобы унизить, чтобы напомнить, кто главная. Кто контролирует и имеет власть.

И если она вернётся…

Бонни снова станет девочкой, которую когда-то учили бояться тишины между ударами.

Никто не знает, какая у Рид жестокая мачеха. Даже Джессика и Мэй – её самые близкие подруги – не подозревают, через что ей приходится проходить.

Это не то, о чём можно говорить вслух. Не то, что найдёт слова.

Это то, о чём сердце молчит, словно боясь выдать самый сокровенный страх.

– Хорошо. Я постараюсь разобраться в сложившейся ситуации. Вы можете идти, – наконец сказал ректор, и девушка, облегчённо вздохнув, вышла из кабинета.

После такого напряжения хотелось вернуться в привычный ритм – забыть тревоги, нахлынувшие воспоминания и погрузиться в обыденность. Бон была уверена, что ректор проявит справедливость и действительно станет на её сторону. Заправив непослушную прядь волос за ухо, Рид глубоко вздохнула и поспешила на пары, пытаясь вернуть себе хоть каплю спокойствия.

Но не успела она пройти и нескольких шагов, как кто-то железной хваткой схватил её за руку и развернул к себе.

– Ты что, совсем страх потеряла? – наклонившись к девушке, прошипел Майк.

Та, от неожиданности округлив глаза, чуть отшатнулась, но быстро взяла себя в руки и, кинув на него оценивающий взгляд, с усмешкой ответила:

– А мне стоит кого-то бояться?

Она даже тихонько хихикнула, что только сильнее разозлило парня. Майк сжал её тонкое запястье так крепко, что в руке сразу почувствовалась тупая, предательская боль. Бонни попыталась стряхнуть его руку, но он лишь усилил хватку.

– Мне больно… – выдохнула она, поморщившись.

– Заткнись! – рявкнул Вуд и резко потащил её за собой.

Шла третья пара, поэтому коридоры были пусты. Единственное, что нарушало тишину, – это тяжёлые шаги Майка и сбившееся дыхание Рид. Он тащил её за собой, словно непослушную зверушку на поводке, сжатая челюсть и напряжённые плечи выдавали сдерживаемую ярость. А она, обрушив на него словесный шквал, пыталась вырваться.

Когда они подошли к мужскому туалету, догадка Бон подтвердилась: Вуда вывела из себя та самая надпись, которую она вчера оставила на зеркале красной губной помадой. Где-то внутри неё ликующе усмехнулось второе «я».

Парень, открыв дверь, затолкал Рид в туалет, взял её за шею, от чего девушка съёжилась – и заставил поднять голову. В глаза тут же бросилась надпись: «Майк Вуд – чмо».

– Правда глаза колет? – ухмыляясь, язвительно процедила Бонни.

В следующую секунду парень вцепился пальцами в её острые плечи и резко прижал к холодной кафельной стене. Каменная поверхность впилась в лопатки, и от неожиданности у Бонни на долю секунды перехватило дыхание.

– Отойди от меня! – сжав ладонь в кулак, она замахнулась, но Майк схватил её руку раньше, чем та успела двинуться вперёд – как будто ждал.

– Я тебе сейчас зад надеру, и плевать, что ты девчонка, – прошипел он, обжигая её щёку дыханием с примесью табака и мяты.

У Рид внутри всё сжалось. Страх был, но не тот, что заставляет молчать – скорее, тот, что даёт прилив злости. Она смотрела ему в глаза и видела в них не просто гнев. Там что-то дрогнуло – тёмное, дикое, чужое. Нечеловеческое. Настоящее безумие, которое едва удерживалось под кожей.

Он был не как все. Высокий, поджарый, словно натянутый нерв. Чёрные волосы – вечно взлохмаченные, будто после драки. Острые, хищные черты лица, губы всегда поджаты. Руки исписаны татуировками. Он был сумасшедшим, безрассудным, непредсказуемым. Свободолюбивым.

Как и она.

Наверное, именно поэтому они и ненавидели друг друга. Потому что были до боли похожи.

– Только попробуй! – отрезала Бонни и резко толкнула Вуда, но тот даже не сдвинулся с места. Стоял, как вкопанный, глядя на неё с вызывающей насмешкой.

– Попробовать? – наклонив голову на бок, усмехнулся он и медленно провёл указательным пальцем по её ключице. – Попробую.

По спине Рид пробежали мурашки. Ноги будто приросли к полу – тяжёлые, неподвижные, чужие. Она не могла сделать ничего, чтобы остановить его. Где-то в животе туго стянулся узел – непривычное, болезненное ощущение, как перед прыжком в ледяную воду. А разум, как назло, начинал плыть. Мысли становились вязкими, расплывались, и с каждой секундой казалось, что они готовы вовсе покинуть её тело, оставив пустую оболочку.

– Эй, Вуд, что там делаешь? – вдруг услышала Бон голос своего спасителя.

На секунду она не поверила ушам. Теперь она была готова молиться на Калеба Смита всем известным ей богам – потому что ещё секунда, и сердце, казалось, выскочило бы из груди от этой невыносимой близости с Майком.

– Развлекаюсь, – лениво обнажив белоснежный ряд зубов, промолвил Вуд и наконец сделал шаг назад, позволяя Бонни вырваться из его железной хватки.

– Кажется, я помешал, – с прищуром улыбнулся Калеб, явно получая удовольствие от неловкости момента. Он уже собрался уйти, оставив их вдвоём, но Бон резко перебила:

– Ты как раз вовремя.

Собрав в кулак всё, что осталось от храбрости, она резко рванула вперёд и со всей силы врезала Вуду в лицо. Удар получился быстрым и точным.

Парень отшатнулся, зло выругался и, вскинув голову, прислонил руку к разбитому носу. Кровь уже начала стекать по его губе, а в глазах зажглось что-то яростное, дикое.

Калеб дёрнулся, попытался загородить выход, но Рид опередила его – ловко проскользнула мимо и выскочила из туалета, уловив в свой адрес Майковское:

– Сука!

Бонни бежала вдоль длинного коридора, сердце колотилось так, что казалось, сейчас вырвется из груди. Она завернула за угол и, убедившись, что никто не преследует, прислонилась к стене и опустилась на корточки, стараясь унять бешеный ритм дыхания.

Те места, к которым Вуд прикасался своими массивными руками, адски горели. Казалось, будто её тонкая кожа сожжена чуть ли не до самых костей.

Постепенно сердце начало биться чуть ровнее, когда внезапно прозвенел звонок. Из глубины коридора мигом появились студенты, заполняя пустое пространство разговорами и шагами. Многие, обходя девушку стороной, озадаченно поглядывали на нее, пока к Рид не подбежали подруги.

– Бонни, что случилось? Тебе плохо? – присев рядом, спросила Мэй.

Девушка понимала, что если сейчас не дать короткий ответ, подруги начнут засыпать её вопросами. Она выпрямилась, схватилась за голову и наигранно прохныкала:

– Голова болит.

Джессика, держа двумя руками свою довольно увесистую сумку, прищурилась и хихикнула:

– Ой, смотрите, Майку кто-то нос разбил.

Бон тут же перевела взгляд на парня и, поняв по его жестам, что он ищет именно её, тут же закрылась густой шевелюрой, надеясь остаться незамеченной. Не говоря ни слова, она быстрым приставным шагом направилась в аудиторию.

Профессор заметил, как Рид выглядывает из-за двери, насторожился и тихо спросил:

– Бонни, что вы делаете?

Сердце ёкнуло в груди, и девушка, медленно повернувшись на пятках, выдала первое, что пришло в голову:

– Я хотела взять материалы сегодняшней лекции.

Мужчина несколько секунд удивлённо хлопал глазами. Если раньше шатенка и пропускала пары, то никогда не проявляла интереса к материалам – а тут стоит перед ним и хочет наверстать упущенное. Это было неожиданно.

Профессор обрадовался: наконец-то он увидел проблеск интереса к своему предмету. Он протянул ей небольшую папку с лекцией.

Девушка ещё раз выглянула из-за двери, убедилась, что Майка рядом нет, и, глубоко вдохнув, вышла из аудитории.

– Ну и что это было? – спускаясь по ступенькам из университета, спросила Мэй и потуже затянула ремень своего нежно-розового плаща.

– Неужели ты теперь учиться начала? – подхватила светловолосая, внимательно глядя на подругу и откусывая небольшой кусок только что купленного круассана.

Бон уже собиралась ответить, что решила наконец взяться за голову и подтянуть свои хвосты – что, конечно, вызвало бы у подруг дикий хохот – но все мысли мгновенно выбил силуэт Майка.

Парень, в окружении Калеба и старосты, удобно развалился на кожаном седле, одна нога опиралась на землю, другая – чуть согнута, покачивалась в такт настроению. Ветер играючи перебирал чёрные пряди его волос, разбрасывая их по лбу и вискам. А взгляд прожигал Рид насквозь, словно пытался высечь из неё всё до последней искры.

Неожиданно для себя Бонни спросила:

– А сколько у Майка было девушек?

Джессика замерла, широко раскрыв глаза от неожиданности, а Мэй, сочтя вопрос вполне обычным, поддержала:

– В этом городе?

– Что? – выдохнула Рид, не сразу поняв поворот разговора.

– А чему ты удивляешься? – прыснула рыжая, подавляя смех. – Знаешь, каким бы он ни был кретином, природа его явно не обделила.

Она бросила взгляд в сторону Майка и, улыбаясь, добавила:

– Ты только посмотри на его руки. А голос…

– Ладно, Мэй, я поняла, он ещё тот бабник, – перебила её Бон с лёгкой усталостью, не желая дальше слушать хвалебные тирады в адрес Вуда.

– Почему ты вдруг это спросила? – наконец подключилась к разговору Джесс.

– Чтобы ещё раз убедиться, какой он мудак! – рявкнула Бон, и рука невольно потянулась к горящей ключице.

Глава 4

– Не, вот ты серьёзно или прикалываешься? – подперев щёки руками, протянула Бонни.

– Знаешь, Джесс, ещё чуть-чуть – и ты весь стол слюнями зальёшь, – с сарказмом произнесла Мэй, заправляя за ухо рыжую прядь волос.

– В смысле? – наконец-то моргнула девушка и перевела взгляд от своего предмета воздыхания на подруг.

– Судя по твоей физиономии, ты уже в мыслях фату выбираешь, – хихикнула Бонни. – Джесс, приём! Вызывает Земля, как слышно?

В ответ светловолосая надула губки, демонстративно закатила глаза и пробормотала:

– Я на него даже не смотрю.

– Ага, рассказывай, – фыркнула Мэй, скрестив руки на груди.

– Вот-вот дыру в нём прожжёшь своим влюблённо-наивным взглядом, – добавила Рид и передразнивав выражение лица Джессики, захлопала пушистыми ресницами.

Светловолосой ничего не оставалось, кроме как сдаться подругам и признать поражение. Они, увы, были правы. Калеб действительно не выходил у неё из головы уже несколько месяцев, и, как ни крути, сделать с этим она ровным счётом ничего не могла.

– Как долго ты ещё собираешься пускать на него слюни? – с многозначительным видом уточнила Мэй, кивнув в сторону блондина, который, как по заказу, в этот момент прошёл мимо, уверенно направляясь к столику, где уже сидели Майк, Томас, Лео и вся остальная компания.

– Как будто у меня есть выбор… – буркнула Джессика, хмурясь. Между бровей у неё пролегла глубокая морщинка. Ей это явно не нравилось – ни вопрос, ни собственная зависимость от чувств.

– Что тебе мешает подойти к нему и просто завести разговор? – спокойно поинтересовалась Мэй, потягивая банановый сок через ярко-зелёную трубочку.

– То, что он конченный мудак! – перебила её Бон, не отрывая взгляда от своей тарелки, где вилкой продолжала вырисовывать какие-то странные фигурки из остатков еды – понятные, кажется, только ей одной.

– Ну хватит тебе! Калеб хороший! Он красивый, умный, обаятельный, а ещё…

– А ещё он тусуется с мудаком номер два, – не давая Джессике закончить, снова вставила Рид и кивнула в сторону Майка.

– О, Бонни, ты невыносима! Упёртая до невозможности! – выдала светловолосая и всплеснула руками.

– Хорошо! – хлопнув ладонью по столу и игриво стрельнув глазами в подругу, выпалила Рид. – Ты хочешь с ним встретиться?

Глаза Джессики тут же забегали по столовой, словно она надеялась спрятаться где-то между столиками или под чужим подносом. Девушка нервно заёрзала на месте, избегая прямого взгляда.

– Я, я… Ну… – пробормотала она, судорожно сжимая краешек салфетки.

– Хочешь или нет? – не отступала Бонни.

– Хочу… – выдохнула наконец светловолосая почти неслышно, будто призналась в преступлении.

Рид довольно кивнула, встала и, не говоря больше ни слова, направилась прочь от стола. За ней лишь прозвучал удивлённый голос Мэй:

– Что она задумала?

Девушка уверенно направилась к столу, где уже успела собраться вся мужская часть их курса.

Вуд, как всегда, несмотря на запреты, развалился на стуле, закинув ноги на соседний, и с воодушевлением что-то рассказывал. Остальные слушали его с разинутыми ртами, будто он вещал какую-то истину. Только Томас время от времени для вида подпинывал друга под столом – за что тот регулярно получал подзатыльник под дружный хохот всей компании.

Чем ближе Рид подходила к их столику, тем больше терялась её уверенность. Казалось, с каждым шагом тело становилось ватным, словно земля под ногами начинала плыть. Но настоящий удар пришёл, когда Майк – как назло первым – бросил в её сторону свой надменный взгляд.

В ту же секунду все, кто сидел за столом, синхронно повернулись к ней, будто по команде. И вот она – одна, под десятком чужих, изучающих взглядов.

– Почему ты прекратил разговаривать?! Ну же, давай! Хватит так пялиться! – пробормотала девушка себе под нос и, сделав ещё пару шагов, оказалась рядом с парнями.

Некоторые, вспоминая ту самую историю с моющим средством, старались не встречаться с ней взглядом – мало ли. Кто-то, наоборот, разглядывал каждый сантиметр её лица с таким видом, будто искал доказательства слухов. Кому-то было попросту плевать.

А кто-то – Майк Вуд. На его носу ярко выделялась свежая ссадина – ещё совсем новая, как напоминание о вчерашнем столкновении. И сейчас он испепелял Бонни взглядом.

– Чего тебе? – кинул Майк с раздражением.

– Заткнись, я не с тобой пришла разговаривать! – не отводя взгляда, прошипела Бон и прищурила глаза.

Она сама не понимала, откуда взялась эта внезапная уверенность дерзить ему, но внутри что-то радостно щёлкнуло – это явно её забавляло.

Один из парней свистнул – словно объявляя начало настоящего поединка, и вокруг мгновенно поднялся гул, наполненный жаждой зрелища, которое обещало быть жарким.

Майк, не привыкший к такому тону (хотя за всё время, что он делит крышу универа с Рид, уже должен был бы), резко вскочил со стула и выпалил:

– Да я тебе сейчас…

– Что? Зад надерёшь? – перебила его девушка, склонив голову набок и приподняв бровь. – Тогда в туалете у тебя это плохо получилось, – она многозначительно кивнула на свежую, ярко-красную царапину у него на переносице.

– Бонни Рид, ты нарываешься… – пробормотал Лео, быстро скользнув взглядом по Вуду, лицо которого уже налилось гневом.

Шатенка только закатила глаза, с тем самым выражением, в котором раздражение тонко переплеталось с насмешкой.

Майк это заметил. Его губы скривились, он резко вышел из-за стола, отодвинул стул с громким скрипом, и шагнув к ней, протянул руку, чтобы схватить её.

– Отвали! – выкрикнула Рид, резко одёрнув руку.

В столовой тут же воцарилась тишина.

Ложки замерли, жевание прекратилось. Все взгляды, ещё секунду назад уткнувшиеся в тарелки, теперь были устремлены на них – будто кто-то нажал на паузу.

Вуд застыл, будто не веря, что она действительно это крикнула вслух. Вены на шее у него налились, но он не двинулся.

– Вставай, – спокойно сказала Бонни, обернувшись к Калебу.

Блондин моргнул, нахмурился и удивлённо пробормотал:

– Чё?..

– Давай-давай, – повторила она и слегка потянула его за рукав толстовки, как будто вытаскивала не человека, а подзастрявшую мысль.

Он с сомнением посмотрел на неё, потом на Вуда, который, похоже, кипел молча, и, не сводя глаз с Рид, медленно поднялся.

Бонни, наблюдая за тем, с какой осторожностью он это делает, хмыкнула и тихо бросила:

– Ну ты ещё руки вверх подними.

И он, всё так же медленно, с невозмутимым лицом развернул ладони к Бон – и начал поднимать руки вверх.

– Идиот, я же пошутила, – покачала головой девушка, слегка прищурившись. – Пошли.

Она язвительно улыбнулась в сторону Майка – коротко, колко, с вызовом – и потянула Смита за собой, даже не обернувшись.

Спиной чувствовала: Вуд прожигает её взглядом.

И в этом взгляде было всё – срывающаяся ярость, уязвлённое эго, глухая, бессильная злость.

Она снова выиграла.

Растерянный блондин засыпал девушку вопросами, но она молчала. Только когда они вышли из столовой, Бонни наконец отпустила парня.

– Что тебе вообще от меня нужно?

– Слушай сюда, – она остановилась и посмотрела на него в упор. – Сегодня, после пар, мы встречаемся в курилке за универом. И ты должен прийти один.

– Зачем это? – Калеб хитро приподнял бровь и скрестил руки на груди. Улыбка играла на губах.

– Затем это. И только попробуй притащить с собой этого мудака!

– Ты о Майке?

– А о ком ещё?

– Хорошо, что его сейчас нет рядом. А то тебе бы, детка, не сладко пришлось, – с довольным видом протянул Смит.

– Не забудь: после пар, – сказала девушка, уже делая шаг назад. И добавила, не оборачиваясь: – И да, я тебе не детка.

Зайдя в столовую, Рид сразу заметила Майка. Было очевидно, что идёт он не за добавкой: женщина в белом колпаке и с поварёшкой в руках находилась совсем в другой стороне.

Бонни внутренне напряглась. Она знала: Вуд сейчас либо снова схватит её за руку и начнёт угрожать, либо попытается опозорить на глазах у половины университета.

В любом случае – он не оставит её в покое.

– Бонни, Бонни, Бонни… Что ты ему сказала? – перехватила её ниоткуда появившаяся Джессика.

Моё спасение, – с облегчением подумала Рид и тут же потянула подругу в сторону, к стоящей неподалёку Мэй.

– Так что ты ему сказала? – повторила Джесс, не унимаясь.

Но Бон не ответила.

Её взгляд столкнулся с Майком – он приближался быстро, с напряжённой решимостью, и был уже настолько близко, что она ощутила его отвратительный одеколон.

Парень не отводил глаз, и Рид не сдавалась. Это вызвало у парня хищную улыбку, едва коснувшуюся уголка губ.

Но дело было не только в привычной игре в гляделки, где с Майком значит: отвернёшься – проиграл, слабак.

Она не могла оторваться ещё и потому, что в нём было что-то такое, что одновременно завораживало её и выводило из себя.

Первое она отчаянно не хотела признавать, но после того, что случилось в туалете – когда его прикосновения жгли её кожу словно огнём, до самых костей – врать себе стало бессмысленно.

Тогда Рид была готова рухнуть на холодный кафель, потому что ноги не держали.

А сейчас… сейчас он просто злил её.

– Я сказала, что мы должны встретиться в курилке после пар, – наконец ответила Бонни, только когда Майк вышел из столовой.

– Что ты имеешь в виду под «мы»? – прищурившись, спросила Джессика, косясь на подругу.

– Это ты и Калеб. Я сказала ему, что мне нужно с ним поговорить, и что он должен прийти один. Но на самом деле разговаривать с ним будешь ты, Джесс. И только ты, – Рид дважды ткнула её указательным пальцем в грудь.

– Ты что, с ума сошла?! – завопила та, отшатнувшись, будто Бонни только что ткнула в неё раскалённым железом.

На лице светловолосой вспыхнуло настоящее ужасающее негодование: глаза округлились, губы приоткрылись, как у человека, которому только что предложили прыгнуть с крыши. Она вскинула руки, будто хотела отгородиться от самой идеи, и потрясла головой, распахивая глаза ещё шире.

– Бонни, молодец! Всё-таки мои лекции не прошли даром, – довольно сказала Мэй.

– Молодец? Что?! Вы обе свихнулись?! – воскликнула Джессика, озираясь на подруг, будто те сговорились её сдать врагу. – О чём… О чём я вообще буду с ним разговаривать?! Как объясню, что пришла я, а не Бон?!

– Эй, стоп, подруга, не паникуй, – спокойно отозвалась шатенка, прищурившись. – Ты признаешься ему в своих чувствах.

– Но сделаешь это на пофиг, – тут же подхватила Мэй, не скрывая восторга.

– Да-да. Скажешь: «Калеб, ты мне нравишься…» – продолжила Бонни.

– «Но ты решай сам, что с этим делать», – снова вклинилась рыжая, улыбаясь слишком широко.

– И как вы это себе представляете? «Калеб, ты мне нравишься, но мне вообще пофиг». Может, мне ему ещё в лицо плюнуть, чтобы лучше передать этот ваш воображаемый пофигизм? – в отчаянии выдала Джессика.

– Да нет же! – возразила Рид, топнув ногой. – Ты должна сыграть на равнодушии.

– Чтобы он был мужчиной в этой ситуации, – добавила Мэй, – и последнее слово оставалось за ним.

– Вы правда думаете, что это сработает?.. – неуверенно спросила светловолосая, разглядывая свои балетки.

– Конечно! – хором воскликнули девушки и заключили подругу в объятия.

***

Последние две пары Джесс уже не могла высидеть спокойно. Каждые пять минут она косилась на наручные часы, будто силой взгляда могла приблизить звонок.

И когда заветный металлический звук наконец раздался в коридорах университета, она сорвалась с места. Едва преподаватель успел договорить последнюю фразу, она почти бегом направилась к зеркалу, чтобы поправить свой ещё утром наведённый  марафет.

Хоть светловолосая и была заучкой, но от косметики не отказывалась. Особенно когда дело касалось Калеба.

Они вышли из здания, и под ногами сразу же зашуршала влажная, липнущая к подошвам осенняя листва. Воздух был холодным и резким – пронизывал насквозь, пробираясь под пальто, заставляя плечи невольно подниматься и втягивать шею. Привычный за последние дни ледяной ветер с Тихого океана снова ударил в лицо – тяжёлый, с привкусом соли и дождя.

Кампус университета, раскинувшийся между серыми дорожками и аккуратными газонами, выглядел особенно мрачно в такую погоду: деревья стояли почти голыми, как будто выгоревшие на ветру, клумбы утонули в опавших кленовых листьях, а небо – привычно низкое, серое, будто висело прямо над головой.

Где-то вдали слышался городской шум: приглушённый гул машин и редкие сигналы трамваев. Ванкувер в такие дни казался бесконечно холодным и чужим, как будто наблюдал за ними из-за стекла.

В голове Джессики мысли проносились с молниеносной скоростью. Каждая противоречила предыдущей, будто спорили между собой, не давая ей сосредоточиться. Она нервно закусывала нижнюю губу и теребила выбившуюся нитку с рукава пальто – мелкое движение, за которое можно было уцепиться, чтобы хоть как-то удержаться в реальности.

С одной стороны, она безумно хотела наконец признаться в своих чувствах – парню, в которого давно и безнадёжно была влюблена.

С другой – страх. Он сжимал грудь, давил на горло. Калеб Смит мог отреагировать как угодно… и совсем не так, как мечтало её сердце, которое уже готово было вырваться из груди.

Зайдя за угол и пройдя ещё пару метров вдоль белой кирпичной стены университета, девушки наконец добрались до самого легендарного места на всём кампусе – местной курилки.

Именно здесь собиралась вся часть студенческого состава: от заядлых панков и сонных гуманитариев до отличников, которые тайком выходили на перекур между лекциями.

Преподаватели то и дело проходили мимо, бросая тяжёлые взгляды, угрожая исключением за нарушение правил и "недостойное поведение", но дело никогда не доходило до реальных санкций. Поэтому слухи о запрете были лишь частью ритуала – как и фраза «если поймают – делай вид, что просто вышел за кофе».

В углублении стены находилась кирпичная арка, закопчённая у верхушки и покрытая граффити, в основном с подписями вроде «Тут был Эндрю, 2004» и «Курение – выбор сильных». Под аркой можно было переждать дождь – а в Ванкувере это было не «если», а «когда».

Рядом с аркой виднелась массивная железная дверь. За ней – подвал, в котором когда-то хранились музыкальные инструменты, спортивный инвентарь и даже старый тренажёр, о существовании которого особо уже никто не помнил.

Инструменты давно убрали – из-за сырости они расстраивались буквально за день, а деревянные корпуса покрывались плесенью. Подвал теперь пустовал, но легенды о нём всё ещё гуляли – кто-то говорил, что там репетировали подпольные группы, кто-то – что находили крысиные гнёзда.

Вся эта зона – арка, стена с табличкой «Технический вход» – стала негласной территорией студентов. Здесь курили, обсуждали всё от теорий заговоров до завтрашних экзаменов, и могли молчать по десять минут подряд – просто глядя на промокшие листья, что падали прямо на кеды.

– О, а вот и твой Калеб идёт, – заметила Бонни, кивнув в сторону знакомой фигуры.

– Мы будем наблюдать из-за угла, – добавила она, уже отступая назад.

– У тебя всё получится! – попыталась подбодрить подругу Мэй, похлопав Джесс по плечу, прежде чем скрыться вместе с Бон.

Обе, уходя, всё время оборачивались – как будто сомневались, не побежит ли светловолосая за ними. А та стояла, как вкопанная, с широко распахнутыми глазами и с лицом, по которому можно было смело сделать вывод: обморок – лишь вопрос времени.

– Как думаешь, у неё действительно всё получится? – прошептала Бонни, когда они скрылись за углом.

– Уверена, – ответила Мэй, но в душе при этом она всё равно немного переживала за подругу. И

Калеб и Джессика о чём-то долго болтали. Светловолосая, с румянцем на щеках, то и дело смущённо отводила глаза, будто боялась пересечься с ним взглядом.

А он, заметив это, пару раз едва улыбнулся – с тем самым выражением, когда человек не понимает, что умиляется, но всё его лицо уже выдало.

Они выглядели так… так несуразно. Как будто кто-то склеил два кусочка из разных головоломок. Никто в здравом уме не сказал бы, что они пара (да и не были они пока вместе).

Она – аккуратная, миниатюрная, почти хрупкая. Словно героиня из старого фильма: умная, сдержанная, романтичная, нежная, почти прозрачная. Вечно с книгой под мышкой и тревогой в глазах.

А он… высокий, широкоплечий, с разодранными кулаками и вечной сигаретой в зубах, прожигающий жизнь на байке и по слухам – в чьих-то постелях.

Что между ними может быть общего?

Рядом с ним Джесс выглядела… особенно. Как ребёнок, которого хочется обнять, защитить, укутать в плед и не давать миру даже взглянуть. Может, всё дело в этом? Может, девушка просто увидела в нём то, чего ей всегда не хватало – защиту?

– Воу-воу, вы только посмотрите, кто здесь! Калеб, у тебя что, свиданка, что ли? – раздался насмешливый голос, который мгновенно нарушил хрупкое равновесие между блондином и Джессикой.

– Жесть, меня сейчас вырвет, – скривился один из парней, и остальные тут же засмеялись.

– Ты вечно жрёшь всё подряд, – фыркнул другой, хлопнув его по спине.

– А почему не кафе? Где романтик стори, свечи, музыка? – продолжал третий, криво усмехаясь.

– По её прикиду сразу видно – на таких каблуках с нами на байке не погоняет, – сказал ещё кто-то, и за этим последовал дружный ржач.

До Мэй и Бон донеслись эти голоса, и обе тут же напряглись. Рид, не теряя ни секунды, метнулась вперёд, рыжеволосая поспешила за ней. Сердце у Бонни колотилось – не от страха, от ярости.

Когда они подошли ближе, всё стало ясно: рядом с Калебом и растерянной, бледной как мел Джессикой стояла та самая компания, которую они наблюдали сегодня в столовой. И, конечно же, во главе – Майк Вуд, ухмыляющийся так, будто только что выиграл какой-то мерзкий конкурс.

– Ещё две? Смит, да ты, я смотрю, жеребец. Троих-то осилишь? Или поделишься? – язвительно ухмыльнулся он, бросая взгляд то на Мэй, то на Бонни. Остальные снова заржали, но уже менее уверенно – Рид явно не собиралась молчать.

– Ну, он в отличие от тебя не импотент, – прорычала Бонни, метнувшись вперёд, как пружина. Голос дрожал от ярости, но звучал чётко, без тени страха. Её слова врезались в воздух, как удар по лицу.

На этот раз засмеялась только компания Майка. Сам он лишь прищурился, и в его глазах промелькнул опасный огонёк.

– Ах, вот как, – протянул он, делая шаг ближе. – Может, ты, зайка, хочешь проверить? – с этими словами он наклонился к её уху и с противной ленцой прошептал, опаляя кожу тёплым, наглым дыханием:

– Ты будешь умолять…

Это была последняя капля. Чаша терпения, которая и так трещала по швам, наконец перелилась. В глазах девушки вспыхнула ненависть – быстрая, горячая, колючая, как ртуть.

– Ублюдок, – не дав Вуду завершить свою грязную мысль, выплюнула она и резко оттолкнула его от себя с такой силой, на какую только была способна. – Мерзкий, вонючий ублюдок! Кретин!

Она сжала кулаки и несколько раз ударила парня в грудь. Без особой силы, но с таким отчаянным гневом, что все замерли. Майк только рассмеялся, не почувствовав боли, как будто её удары были для него щекоткой.

– Зайка, успокойся, – прохрипел он, ухмыляясь. – Ты чего так бесишься? Радоваться надо, а не…

– Иди в зад, Майк Вуд! – выкрикнула Рид.

Последний удар. Тяжёлое дыхание. Щёки пылают, пальцы дрожат.

Она бросила мимолётный взгляд на остолбеневших подруг, и, всё ещё кипя от злости, почти процедила сквозь зубы:

– Пойдёмте отсюда.

Глава 5

– Мудак! Конченный мудак! – кричала Бонни, кипя от ярости. Развернувшись на пятках, она резко вытянула руку назад и со всей злостью показала средний палец Майку, который уже стал таять вдали, но, судя по громкому смеху, отлично всё видел и слышал.

– Бон, успокойся… – Мэй поспешила догнать подругу и, едва переводя дыхание, попыталась её придержать. – Что он тебе сказал?

– Придурок! Ненавижу его! – прошипела девушка и со всей силы пнула мелкий камешек, который отлетел на несколько метров, глухо щёлкнув о стену. Её руки дрожали, дыхание сбивалось, а лицо пылало от злости и унижения.

– Бонни, хватит, – осторожно, но твёрдо произнесла Джессика, вставая перед ней и положив ладони на плечи. Она с беспокойством заглянула подруге в глаза. – Скажи нам… Что он тебе сказал?

Рид шумно выдохнула, откинула волосы с лица и мрачно пробормотала, опустив взгляд:

– Он сказал, что я буду его умолять… – Она передёрнулась. – Даже произносить не хочу!

– Вот это заявление… – приподняв бровь, протянула Джесс.

– Ой, знаешь, а я бы и не отказалась, – прохихикала рыжеволосая, стрельнув глазами в сторону, где только что стоял Вуд.

– Лучше молчи, – прошипела Бон, метнув на неё взгляд, острый, как лезвие.

– Да ладно тебе, не сердись, – мягко проговорила Мэй и обняла подругу за плечи. Рид вздрогнула, но не отстранилась – в глубине души понимала, что злость уже изматывает её изнутри.

– Пойдём лучше ко мне, – продолжила Мэй, – нужно внести в этот день хоть каплю позитива. У меня есть мороженое и фильмы.

Бон медленно кивнула.

– Только если фильмы – максимально мерзкие, – буркнула она.

– Как твой вкус в мужчинах? – подсказала Джессика, и рыжеволосая прыснула со смеху.

На этот раз даже Бонни еле заметно усмехнулась.

***

Отчего-то дома у рыжеволосой Рид каждый раз чувствовала себя куда спокойнее, чем в университете, либо в родных стенах. Казалось, как только она переступала порог, мир за спиной притихал. Будто не существовало больше мачехи с её вечно недовольным тоном. Будто Вуд никогда не царапал её нервную систему своими словами и прикосновениями. Всё это оставалось там – по ту сторону входной двери.

Комната Мэй была небольшой, но уютной, как кокон. Светлые стены, аккуратные полки, мягкий плед, всегда пахло чем-то тёплым – то ли корицей, то ли молочным кремом. Яркие акценты фиолетового здесь были везде: подушки, вазочка на подоконнике, лампа, даже занавески. Мэй безумно любила этот цвет, хоть и не могла объяснить, за что именно – «просто нравится», и всё тут.

Бонни, не разуваясь, рухнула на кровать лицом вверх, вытянув ноги и раскинув руки по сторонам, как будто сдавалась. Тонкие пальцы привычно зарылись в густые каштановые волосы. Потолок, белый и ровный, расплывался в глазах, превращаясь то в облака, то в холодную плитку университета, то в чёрные глаза Майка Вуда.

Она закрыла лицо ладонями и медленно выдохнула, будто до этого всё держала внутри, не имея права на слабость.

Подруги тем временем устроились на стоящем неподалёку диванчике, каждая занятая своим делом: Мэй, склонившись к зеркальцу, сосредоточенно подправляла макияж, а Джессика, уютно устроившись среди объёмных подушек, уткнулась в телефон. Она то и дело слегка улыбалась, будто кто-то по ту сторону экрана шептал ей что-то приятное.

Эта глуповатая, но тёплая улыбка не ускользнула от внимания Бон. Приподнявшись на локтях, она сначала уставилась на Джесс, потом перевела взгляд на Мэй. Их глаза встретились, и губы обеих расползлись в ухмылке.

Сдерживая смешок, Бонни осторожно сползла с кровати и на цыпочках подкралась к ничего не подозревающей подруге. Присев рядом, она склонилась к уху светловолосой и, заглянув через плечо в экран, прошептала:

– О-о, а кто-то тут продолжает получать удовольствие от просмотра новых фоточек Калеба, не так ли, Джесс?

Фраза прозвучала как выстрел. Светловолосая аж вздрогнула всем телом и чуть ли не подпрыгнула до потолка, еле успев перехватить телефон, который уже почти выпрыгнул из рук.

– Н-ничего подобного! – пролепетала она.

Смех подруг тут же наполнил комнату.

– Ну да, ну да, оправдывайся, – хохотала Бон, склонившись рядом и подталкивая подругу плечом.

Джессика смущённо опустила глаза и ещё сильнее покраснела, будто внутри неё кто-то подкрутил ручку жара.

– Знаешь что, Джесс? – вдруг резко вскочила с дивана Мэй, хлопнув себя по бёдрам. – Мне надоело видеть, как ты тут слюни на Смита пускаешь!

Подойдя к подруге, она схватила ту за руку и, не принимая возражений, потянула к большому деревянному шкафу, доверху набитому одеждой.

– Нам нужно платье! – торжественно подняв вверх указательный палец, с энтузиазмом объявила рыжая и распахнула дверцы шкафа.

– А я, по-твоему, в чём стою? – с недоумением пробормотала Джессика.

– Нет, подруга, ты не понимаешь. Нам нужно сексуальное платье, – хитро прищурившись, ответила Мэй и выудила из глубины шкафа чёрное обтягивающее платье, усыпанное пайетками. Оно буквально сияло, как звёздное небо в полночь. Рыжеволосая с довольной улыбкой приложила его к Джесс, наклоняя голову то влево, то вправо, будто оценивая произведение искусства.

– Сексуальное?! – воскликнула блондинка, округлив глаза. – Но я не хочу сексуальное!

– Хочешь, Джесс, хочешь… – мягко, но с лёгкой ухмылкой, положив руку на плечо подруге, сказала Мэй.

И в этот момент девушка поняла – сопротивляться бессмысленно. Этот вечер точно пойдёт не по плану.

Рыжеволосая, с энтузиазмом охотника на модный трофей, буквально нырнула в свой шкаф. За её спиной тут же посыпались платье за платьем – летящие через плечо, кружевные, блестящие, слишком короткие или чересчур вызывающие по её же критериям. Мэй безжалостно отсеивала варианты, как строгий стилист на модном показе, громко комментируя:

– Скучно.

– Слишком монахиня.

– Это что вообще было?..

Тем временем Бонни, наблюдая за происходящим, едва не падала от смеха, глядя на то, как обречённая Джессика, растерянно переминается с ноги на ногу.

Смех Рид наполнял комнату до тех пор, пока Мэй вдруг не вынырнула из шкафа и, прищурившись, строго произнесла:

– А ты чего смеёшься? Тебя это тоже ждёт.

Улыбка тут же стёрлась с лица Бон, будто её кто-то резко окатил холодной водой.

– Ну нет, Мэй… – пробормотала она с нотками мольбы, глядя в потолок, как будто надеялась, что высшие силы вмешаются в модный приговор.

Но спорить с рыжеволосой было всё равно что пытаться остановить ураган подушками – бесполезно. Всё, что оставалось Бонни, – это надеяться, что выбранное платье прикроет хотя бы те места, которые, по её твёрдому мнению, показывать можно только хирургам.

Осенью сумерки опускаются на улицы быстро и беспощадно, не оставляя ни единой надежды на проблеск солнечного света. Весной это происходит мягче, почти незаметно – тени подкрадываются постепенно. Но осенью ты ощущаешь, как грязное, тяжёлое небо, затянутое низкими тучами, будто нависает над головой, грозя вот-вот обрушиться всей своей серой массой.

Отложив выбранные на завтра наряды в сторону, девушки забрались под один большой плед и уставились в экран телевизора, где шёл испанский фильм о плохом парне и паиньке-девочке, которые, конечно же, влюблялись друг в друга с первых минут. У Бонни и Мэй эта предсказуемая мелодрама вызывала лишь смех.

Но не у Джессики.

Она смотрела, затаив дыхание. Где-то глубоко в душе, несмотря на весь реализм и логику, она верила – нет, она знала, – что их с Калебом история могла бы быть такой же. Он – её крепость, стена, за которой можно спрятаться от всего мира. А она – его свет, его ориентир в хаосе, в котором он жил.

Светловолосая свято верила, что ради неё он изменится. Что именно она станет той, ради кого он однажды перестанет ездить ночами на своём ревущем байке и убегать от чувств, словно от погони. Ради неё – и только ради неё – он вырвется из своего разгульного образа жизни, вычеркнет из памяти вечеринки, драки, сигареты и бесконечную вереницу случайных девушек.

Но…

Правда ли всё будет именно так? Пойдёт ли Калеб Смит на такие жертвы? Готов ли он измениться ради кого-то – и должен ли? Чувствует ли он хоть что-то к Джессике? Или это зыбкие мечты, созданные её сердцем?

Ответов не было. Лишь холодное, тяжёлое осеннее небо нависало над ней, словно невидимая скала, сдавливая грудь, не позволяя вдохнуть полноценно. Внутри всё клокотало – и страх, и надежда, и горькая неопределённость.

***

– Красота… – любуясь своим творением, проговорила рыжая и отряхнула ладони, словно только что таскала мешки с мукой. Хотя именно с этим можно было сравнить нанесение макияжа на лицо Бонни: стоило кисточке коснуться её век, как у девушки сразу же начинали слезиться глаза от непривычки. В конце концов Мэй решила ограничиться обычной тушью и блеском для губ, чтобы не мучить ни себя, ни подруг.

– Может, мы наконец посмотрим? – спросила нетерпеливая Рид.

Рыжеволосая выдохнула:

– Ах, да-да… точно.

Одним движением Мэй стянула тёмную ткань с зеркала, словно снимая пелену с произведения искусства, и комната на пару секунд замерла. Лица девушек вытянулись в приятном удивлении, а рыжая, сложив руки на груди, выжидающе посмотрела на них, будто говоря взглядом: «Ну? Я ведь говорила!»

Но единственное, что смогли вымолвить Джесс и Бонни в унисон, было простое, но многозначительное:

– Вау…

На Джессике было белое платье с массивным воротником, мягко спадающим на плечи, будто шарф, и подчёркивающим её изящную шею. Оно ловко обтягивало её фигуру, подчёркивая пышные формы, но не вульгарно, а с тонким вкусом. На запястьях звенели серебряные браслеты, а её светлые волосы были собраны в высокий хвост, придавая всему образу дерзкую лёгкость.

Бонни же не могла отвести взгляда от своего отражения – то ли с удивлением, то ли с лёгкой тревогой, будто не до конца верила, что эта утончённая девушка в зеркале – действительно она. Красная юбка с высокой посадкой подчёркивала длину ног и придавала образу огонька, а белая блузка с прозрачными рукавами и аккуратными манжетами выглядела настолько нарядно, что Рид инстинктивно выпрямила спину, словно в ней проснулась встроенная осанка. Локоны тяжёлой волной спадали на плечи, обрамляя лицо и смягчая привычно резкие черты, а в руках она держала маленькую дамскую сумочку с позолоченным замком – изящную и совсем не похожую на её привычный потёртый синий рюкзак, куда помещалось полжизни.

Конечно, попытки Мэй сделать из боевой подруги леди случались и раньше – но заканчивались обычно бегством Бонни в ванную, где она с мылом и возмущением смывала весь «этот цирк» с лица. Сегодня же всё было иначе. Она действительно постаралась. И, несмотря на лёгкое внутреннее сопротивление, Рид чувствовала себя… красивой. Неловко, немного чужеродно – но по-настоящему красивой.

– Судя по выражениям ваших лиц, преображение удалось, – довольно улыбнулась Мэй. – Остался последний штрих, – добавила она, стремительно скрывшись за дверью и почти сразу же прокричав из коридора:

– И да, Бон, я надеюсь, ты больше не наденешь свои драные джинсы?

– Ага, мечтай, – буркнула в ответ девушка, закатывая глаза. Хоть сегодняшний образ ей и нравился больше, чем она хотела бы признать, но любимые порванные джинсы и футболка с Nirvana по-прежнему были для неё сродни броне – надёжные, удобные, родные. Ни одна юбка не могла их заменить.

В этот момент в комнату снова влетела рыжеволосая, на этот раз с двумя коробками в руках.

– А вот и последний штрих, – с торжественным видом поставила она туфли на пол.

– Кру-у-у-ть, – с восхищением протянула Джессика, разглядывая тонкий каблук и изящный силуэт обуви.

Реакция Бонни была… предсказуемой.

– О, нет. Только не каблуки, – вскинула она руки, отступив на шаг, будто перед ней поставили ловушку.

– А в чём ты собираешься идти? В своих изношенных кедах? – сложив руки на груди и прищурившись, строго спросила Мэй.

– Я не умею на них ходить! – почти с отчаянием в голосе ответила Бон. – Я же себе все колени разобью!

Рыжеволосая, закатила глаза, подошла к подруге и, мягко приобняв её за плеч, сказала:

– Захочешь сохранить свои колени в целости и сохранности – научишься.

***

– Чтобы я ещё хоть раз согласилась… – злостно бубнила Рид, в сотый раз подворачивая ногу, с трудом удерживая равновесие на предательских каблуках.

– Спокойно-спокойно… – мягко успокаивала её Джессика, придерживая за локоть. – Мы почти дошли. Держись ещё чуть-чуть. Ради красоты, как говорится…

– Да-да, красота требует жертв, а потом эти жертвы лежат в травмпункте! – огрызнулась Бон, но всё же стиснула зубы и продолжила идти.

Утренний осенний ветер играл с их волосами, перебирал пряди своими ледяными пальцами и обжигал щеки. Воздух был таким свежим, что, сделав глубокий вдох, Рид на мгновение почувствовала, как лёгкие наполняются до краёв холодным, почти стерильным кислородом. Это немного взбодрило, даже позволило на мгновение забыть о натёртых пятках и шаткой походке.

Она уже мысленно приготовилась к взглядам, пересудам и, возможно, одобрительным свистам в коридорах университета. Смирилась с тем, что сегодня они с подругами станут центром внимания – редкое для них троих явление. Но вдруг…

Бонни краем глаза заметила знакомый байк – чёрный, с хромированными деталями, – и его всадника, который крепко прижал к колонне девушку с длинными, красно-медными волосами, словно не желая отпускать её из своего поля зрения.

Подруги остановились перед громоздкими дверьми университета, решив немного помедлить и поспорить на реакцию однокурсников. Почему-то Мэй была уверена: Томас будет настолько ошарашен, что они смогут наблюдать, как его челюсть вот-вот проломит пол.

Пользуясь моментом, Бон не отводила взгляда от незнакомки. Она напоминала кошку – грациозную, независимую и немного опасную, с лёгкой игривостью в глазах и готовностью в любой момент улизнуть или, наоборот, внезапно напасть.  Та была одета в чёрную кожаную куртку с колючими шипами, которые словно предупреждали: к ней лучше не приближаться. Пышная мини-юбка подчёркивала её стройные ноги, а ботильоны на высоченном каблуке придавали походке опасную уверенность – обувь, о которой Рид могла лишь мечтать. Один неверный шаг – и привет, двухмесячный гипс.

Но что-то в этой девушке Бонни явно не нравилось, хотя она ещё не могла понять, что именно.

– Почему ты пришла? – донёсся голос Майка, ровный и спокойный, но с едва заметной ноткой напряжения.

– А ты не рад меня видеть? – ответила она. Мелодичный, нежный и в то же время уверенный голос, который подходил к девушке так же идеально, как её внешность.

Вуд хитро улыбнулся, глаза блеснули игривым огнём, и он жадно впился в её алые губы, словно не желая отпускать.

– Достаточно для ответа? – спросил он, отстраняясь с лёгкой насмешкой.

– Вполне, – ответила она, стирая с губ чуть размазанную помаду после поцелуя, и вырвалась из его объятий. Майк шлёпнул её по мягкому месту и улыбаясь, пробасил: – Сегодня в восемь, малышка, не забудь, – и пригрозил пальцем.

В ответ незнакомка только рассмеялась и, подмигнув парню напоследок, отдалилась.

«Вот, значит, какие девушки ему нравятся…» – подумала Бон, не сводя глаз с Майка. Он, заметив Рид на своём пути, всё так же хитро улыбаясь, направлялся в её сторону.

Почему-то в тот момент, когда он страстно целовал незнакомку, прижимая к колонне, Бонни почувствовала, как внутри неё зарождаются чуждые и непонятные чувства. То ли из-за того, что ключицы, к которым он тогда касался руками – теми же, что сейчас нежно гладили её тело, – начали предательски гореть, то ли из-за той самой ненависти, которую она испытывала к Вуду всё это время.

– Ревнуешь? – вырвал он девушку из размышлений, и в её глазах, словно от сухости, появились блестящие капли. Только сейчас она поняла, что до этого момента не сводила с Майка взгляда.

– Понимаю, что ты высокого мнения о себе, но, Вуд, не зазнавайся, а? – вмешалась Мэй. – Ты и мизинца нашей Бон не достоин, так с чего ей тебя ревновать?

Парень медленно повернул голову в её сторону, в глазах играл огонёк насмешки.

– Неужели? – процедил он и открыл дверь университета, чтобы зайти внутрь. Но вдруг остановился и, не поворачивая головы, добавил:

– И да, Рид… Прикид так себе.

***

Все последующие пары для Бонни казались настоящим адом. В воздухе висела тяжёлая усталость и напряжение, а шумы пересекающихся голосов и шорохи переворачиваемых страниц только усиливали ощущение хаоса. Парни постоянно посвистывали в сторону Рид и настойчиво просили дать номер телефона, словно совсем не узнавали в ней прежнюю Бон. Но стоило девушке открыть рот – и они тут же замолкали: что-что, а свои зубы они бережно хранили. Никому не хотелось потом ползать по полу и собирать их в ладошку после стычки с Рид.

Последняя пара тянулась мучительно долго – профессор монотонно рассказывал про производителя и потребителя, а его голос казался словно пульсирующий фон, убаюкивающий и раздражающий одновременно. Вокруг царила атмосфера равнодушия, но для Бонни каждый звук и шорох превращался в укол, напоминая о том, как всё вокруг изменилось. Калеб так и не позвал Джесс гулять, а студенты тихо подшучивали над ней. Мэй сидела рядом, подавленная и расстроенная – все её усилия казались напрасными.

Когда прозвенел звонок, все, включая подруг Бонни, ринулись в раздевалку, стремясь поскорее оказаться дома. Однако Рид не спешила уходить – пластырь, закрывавший её красную мозоль, съехал на пятку, и ей пришлось наклеить новый.

Наконец выйдя из аудитории, она терпела ноющую боль в ногах и, опустив глаза, размеренно шагала по коридору, размахивая сумкой. Но внезапный голос заставил её остановиться:

– Не легко быть девушкой, да, Рид? – язвительно улыбался Майк.

– Отвали, – коротко бросила Бонни и попыталась обойти парня, но он загородил ей путь.

– И к чему весь этот маскарад, зайка? – провёл рукой по её плечу Вуд, и шатенка снова огрызнулась:

– Отвали от меня!

Приподняв подбородок, девушка быстро зашагала в сторону лестницы, пытаясь поскорее скрыться от Вуда, но он упорно, словно банный лист, не отставал.

– На каблуках далеко не убежишь. Да ты даже ходить на них не умеешь! Эй, зайка, признайся, что я тебе нравлюсь. Как ты смотрела на нас, ммм… – с каждым словом он становился всё настойчивее, голос грубел, глаза сужались, наполняясь насмешкой. – Думаешь, я не видел? Признайся, что ты хотела оказаться на её месте!

Бонни резко остановилась, лоб нахмурился, а губы сжались в тонкую линию. Майк чуть не врезался в неё, но успел затормозить в последний момент. Вся злость и обида, что копились в течение дня, взрывались внутри. Парень сам виноват, что попал под горячую руку.

– Да что тебе нужно от меня?! – выкрикнула Бон, глаза сверкали, голос дрожал от напряжения. – Знаешь, пусть я и не умею ходить на каблуках, зато умею вот что! – с рычанием она резко подняла ногу и со всей силы наступила каблуком на ногу Вуда. Тот вскрикнул, морщась от боли.

Быстро сняв туфли, Рид босая спустилась с лестницы, оставив матерящегося Майка далеко позади.

Когда она ударила Вуда, непонятные чувства, что копились внутри, вдруг начали угасать, и стало легче дышать – словно с плеч спадал груз. Пожалуй, это был самый лучший момент за весь этот день. Но не успела она вздохнуть полной грудью, как на неё налетела радостная Джессика.

– Калеб пригласил меня на свидание!

– Свидание? – переспросила ошарашенная Рид, глаза расширились от неожиданности.

– Да! В восемь на мотодроме.

Глава 6

Вечерние сумерки давно окутали город, а уставшая после шопинга Мэй с пакетами в руках устало шагала по пустынным улицам. Мысли роились вокруг одной идеи – как она наконец придёт домой и сбросит со своих ног эти неудобные сапоги на высоченной шпильке, которые сегодня купила только из-за большой скидки. Теперь было понятно, почему их так срочно продавали. Кто, кроме Мэй, добровольно станет пытать свои ноги такой невыносимой обувью?

Доставая из сумочки ключи, она уже почти подошла к дому, когда внезапный рев мотора оглушил её, и железная связка выскользнула из рук.

Перед рыжеволосой предстала Бонни в полной мотоэкипировке – чёрная кожаная куртка с металлическими заклёпками, плотно облегающие брюки и тяжёлые ботинки, словно выкованные для дороги и скорости. Из-под шлема развивались её каштановые волосы, добавляя образу свободы.

– Садись! – крикнула Рид, не сбавляя громкости мотора.

– Что? Куда? Зачем? – тараторила Мэй, но Бон, схватив её за руку, ловко усадила сзади себя.

– Некогда объяснять, – сухо сказала девушка, и байк сорвался с места, унося девушек в ночь.

***

Шум моторов гремел по всему мотодрому, сливаясь с резкими выкриками и свистом байкеров. Они не стеснялись бросать в сторону проходящей мимо девушки в откровенном наряде дерзкие взгляды и громкие комплименты. В её руках гордо развевался яркий флаг – символ огня и скорости, которые здесь были законом. Запах горящего масла и бензина смешивался с дымом выхлопных труб, цепляясь за кожу и волосы, будто напоминая, что здесь правят свобода и риск.

Вокруг стояли только настоящие любители драйва, те, для кого мотодром – второй дом. Скучковавшись у горячих железных бочек, в которых пылал разожжённый костёр, байкеры вытягивали руки над пламенем, чтобы согреться. Лица отражали пульсирующий свет огня, а в глазах читалась жажда скорости и предвкушение предстоящих гонок.

Один парень, Итан, активно жестикулируя свободной рукой, воодушевлённо кричал о скором начале гонки, подзадоривая участников и намекая на начало подготовки.

Неподалёку, у полыхающих огнём бочек у бетонной стены, собралась шайка Вуда. Они оживлённо что-то обсуждали, перебивая друг друга, смеялись и жестикулировали, но каждый их взгляд, каждое движение будто искали подтверждение у одного человека – командира. Майк стоял чуть поодаль, как будто неподвижный центр этого бурлящего хаоса, обнимая за талию ту самую девушку с жгучими красно-медными волосами. Парень был спокоен и уверен в себе, его поза излучала власть и контроль, словно он был хозяином не только своей команды, но и всего мотодрома.

Место, в которое приехали девушки, судя по его состоянию, было заброшено лет так десять назад, а то и больше. Огромные прожекторы – те, что когда-то, возможно, озаряли трассу ярким светом, – теперь беспомощно торчали вверх, заросшие паутиной и покрытые слоем ржавчины. Бетонные трибуны треснули от времени, а вместо фанатов – лишь перекати-поле, сухие листья и запах гари, будто время здесь застыло в дыму. Где-то в стороне валялась перевёрнутая урна, а вдоль забора – граффити, выцветшие от солнца и дождей.

Посреди этого руинного пейзажа мотодром всё ещё жил – дышал рёвом моторов. Трасса, покрытая трещинами и потёртым асфальтом, всё ещё оставалась полем боя.

– Зачем мы сюда приехали? Ты же ведь уже как год здесь не гоняла… – слезая с байка, спросила Мэй. Она наблюдала за тем, как два парня соревновались между собой за внушительный денежный приз.

Гонка была на пике. Один из байкеров в красной куртке вырывался вперёд, будто впитывая силу в каждый поворот. Второй ехал чуть позади, но держался уверенно, явно копя силы для решающего рывка. Моторы выли, как голодные звери, рвали воздух и наполняли его резким запахом бензина. Колёса визжали на поворотах, поднимая облака пыли. Толпа ревела, каждый делал ставки, кто доживёт до финиша не только первым, но и целым.

Все были сосредоточены на зрелище, никто не обратил внимания на двух девушек, появившихся у обочины.

– Здесь должна быть Джессика. Калеб решил «свидание» устроить, – сказала Бонни, показав в воздухе кавычки и скривив губы. Но тут её лицо резко изменилось. Она прищурилась и воскликнула: – Вот она!

Светловолосая, скрестив руки на груди, переминалась с ноги на ногу, будто стояла босиком на раскалённом асфальте. Каждый раз, когда байки с оглушительным рёвом срывались с места, Джесс инстинктивно зажмуривалась, словно эти звуки били по ней волной. Она выглядела, как загнанный в угол котёнок: испуганный взгляд, напряжённые плечи, прижатые к телу руки. Это место ей явно не нравилось. В нём не было ни капли уюта, ни капли того, к чему она привыкла. Только адреналин, выхлопы и чужая агрессия, к которой она не имела отношения.

Калеб же, отхлёбывая алкоголь из железной банки, не замечал – или не хотел замечать – её состояния. Он стоял за спиной светловолосой, будто используя её как подставку для руки, и время от времени обнимал девушку за дрожащие плечи. Его взгляд был прикован к трассе, а с губ резко и громко срывалась очередная порция мата, если гонщик, на которого он делал ставки, проигрывал.

– Джесс, пойдём, – мягко, но настойчиво взяв подругу за руку, потянула её Бонни. Та, удивлённо посмотрела на Рид, и на её лице появилась робкая, едва заметная улыбка.

– Бонни, как ты… – начала она, но договорить не успела.

– Она никуда не пойдёт! – резко, срываясь на крик, прорычал Смит. Он с силой дёрнул Джессику к себе, прижав к груди так, будто она – его собственность. Несколько капель из банки с алкоголем брызнули в сторону, оставляя на земле тёмные пятна. В его глазах плясал дикий огонёк, а голос звучал зло и хрипло. Он был пьян – не до потери контроля, но ровно настолько, чтобы становиться опасным.

– Отпусти её! – повысила голос Бон, не отводя взгляда. Её пальцы крепко сжимали руку светловолосой, как якорь, не позволяющий утонуть. Но Калеб не слушал.

– Она останется со мной, – прорычал он, словно зверь, защищающий территорию.

Они тянули Джесс каждый в свою сторону – Смит сжимал её запястье мёртвой хваткой, а Бонни, вцепившись в другую руку подруги, не собиралась отступать. Светловолосая металась между ними, не в силах что-либо сказать, но страх уже проступал на лице – зрачки расширились, плечи дрожали.

– Калеб, пожалуйста… – почти с мольбой просила Джессика.

– Пусти её, чёрт тебя побери! – закричала Бон, но парень был непреклонен. Казалось, в нем прорвало всё то, что он привык держать внутри. Гнев, алкоголь и собственничество перемешались в нечто опасное.

– Она никуда не пойдёт, – выдыхал он сквозь зубы.

И тогда Рид, чья злость и отчаяние достигли предела, просто перестала сдерживаться.

Сжав ладонь так, что костяшки побелели, она с рёвом ударила его в нос. Хруст был не громким, но отчётливым. Парень зашатался, отпрянул, зажав лицо рукой, и вскинул голову, чтобы закричать что-то матерное, но не успел – Бонни, дыша тяжело, будто после марафона, с точностью ударила его коленом прямо между ног. Калеб сдавленно хрипнул и упал на асфальт.

– Твою мать, – выдавил он.

– Это тебе за Джесс! – сквозь сжатые зубы прошипела Рид, уводя подругу прочь.

Но уйти незамеченными не удалось. Любимец публики, звезда мотодрома и лучший друг Майка корчился на асфальте, держась за промежность – и всё это из-за удара какой-то девчонки. Толпа сначала онемела от шока, а затем разразилась гулом. Кто-то гневно выкрикивал в защиту Калеба, но нашлись и те, кто не сдерживал смех, наблюдая за тем, как «эмоции для слабаков» оказался повержен.

– Воу-воу-воу! Вы только посмотрите на это шоу! – завопил Итан в рупор, залезая на один из ящиков. – Бонни Рид! Та самая Бонни Рид уложила Смита на лопатки!

Он знал её имя. Да и как не знать – всего год назад она была одной из самых обсуждаемых фигур на этом мотодроме. Участница ночных заездов, которую обожали за дерзость и скорость, она часто была фавориткой и срывала главный приз. Многие ставили именно на неё, и не зря – деньги шли за скоростью, а скорость была у Бон.

Но последняя гонка изменила всё. Тогда она была уверена в своей победе, но… просчиталась. Байк дал сбой или кто-то подсуетился – неважно. Она проиграла, и крупно. Расплачиваться пришлось тарелками – несколько месяцев официанткой в дешёвой забегаловке, пока не вернула всё до последнего цента. Обращаться к мачехе за помощью означало добровольно сунуть голову в пасть зверю – не вариант. Работать самой было тяжелее, но безопаснее.

С тех пор она дала себе слово – ни одной ставки, ни одного круга ради денег. Потому что это болото – заманчивое, горячее, полное адреналина – засасывает, и выбраться из него не всегда получается с целыми костями… или с репутацией.

– Знаменитая байкерша! Бывшая королева мотодрома – Бонни Рид! – вновь прокричал Итан в рупор, перекрывая шум толпы.

Гул усилился. Кто-то засвистел, кто-то хлопал, но не обошлось и без насмешек.

– Оттого она и бывшая, что ездить не умеет! – выкрикнул голос из толпы.

Когда люди расступились, Бон увидела ту самую девушку – ту, с кем Майк сегодня утром страстно целовался у входа в университет. В кожанке с шипами, с насмешкой на лице, она стояла, не сводя с Рид взгляда.

И внезапно внутри Бонни что-то щёлкнуло. Желание доказать, что она – не просто байкерша в прошлом, что её имя до сих пор чего-то стоит. Нужно восстановить былую репутацию. Пусть эта крашеная кукла знает, кто такая Бонни Рид. И пусть Майк тоже узнает.

– А ты проверить хочешь? – с вызовом бросила Бон, склонив голову на бок.

– Кажется, у нас намечается заезд! – восторженно произнёс Итан, поднимая рупор к губам. Толпа завыла в предвкушении зрелища.

Но появление Вуда быстро охладило пыл публики. Он шагнул вперёд, притянув рыжеволосую к себе за талию:

– Малыш, не трать на неё время, – проговорил он спокойно, но достаточно громко, чтобы Бон услышала.

Но было поздно. У рыжей бестии в глазах уже плескался огонь. Она бросила на Рид взгляд, полный дерзости и желания соревноваться. Это был вызов. И Бонни его приняла.

– Ты и я. Один круг. Если я первая пересекаю финиш, ты исполняешь любое моё желание, – твёрдо произнесла рыжеволосая.

Майк попытался увести свою пассию и пробасил:

– Малыш, пойдём лучше выпьем.

Но та, смотря на Бонни в упор, не шелохнулась.

– Идёт, – отрезала Рид и села на байк.

Гонка началась. .

Девушки подъехали к старту, и толпа тут же оживилась. В темноте мотодрома гудели голоса, перебивая друг друга, а огонь и свет фар выхватывали из ночи лица и силуэты.

Абсолютно все в один голос скандировали имя рыжей бестии – Мэнди Джонс, – и это давление толпы начинало действовать на нервы. Сердце Бонни билось всё быстрее, ладони вспотели, а дыхание стало прерывистым. Она старалась сосредоточиться на дороге перед собой, но шум будто просачивался под кожу.

Несколько раз она резко газанула, и из-под колёс вырвался густой серый дым, тут же рассеявшийся в холодном ночном воздухе. Мотор рыкнул в ответ, и Рид будто немного пришла в себя.

Девушка с клетчатым флагом неспешно вышла на дорогу. Краем глаза Бон заметила, как Мэнди усмехнулась – быстро, почти пренебрежительно, и что-то прошептала Майку.

Вуд подошёл к ней, и их губы слились в поцелуе. Бонни передёрнуло и ей резко захотелось опустошить свой желудок в какое-нибудь ближайшее ведро.

Но когда Майк подошёл ближе, к Рид – сердце дрогнуло. Он смотрел на неё без особого выражения.

– Сбавь скорость на втором повороте, – тихо бросил он, и, не дожидаясь ответа, развернулся и ушёл.

"Зачем он это сказал мне? Беспокоится? Ага, как же…" – мелькнуло в голове, и Бонни почувствовала, как ярость снова заваривается где-то под сердцем.

– Один! – разнёсся голос Итана из рупора.

– Два! – флаг взмыл вверх, и мотор Мэнди зарычал, готовый сорваться.

– Поехали-и-и! – протянул он, и брюнетка резко опустила флаг вниз.

Мотоциклы рванули вперёд, вспарывая тишину ночи визгом шин.

С каждой секундой стрелка спидометра ползла выше, а в животе у Бон завязывался тугой узел – от волнения, злости и дикого, обжигающего адреналина. Байк вибрировал под ней, будто знал: на кону не просто победа – репутация. Самоуважение. И что-то гораздо глубже.

Ночной воздух хлестал по лицу, холод пробирался под куртку, но девушка этого не замечала. Всё вокруг будто растворилось: толпа, шум, огни, даже дороги как будто не было – только чёрная лента и силуэт соперницы, вырвавшийся вперёд на полкорпуса.

Первый поворот.

Резко, в скольжении мотоцикл мягко ввинтился в вираж. Колено почти касалось асфальта. Резина визжала, но держала. Сердце билось так громко, что, казалось, его можно было услышать сквозь двигатель.

Второй поворот – тот самый, о котором говорил Майк. Она мельком взглянула на разметку, на изгиб дороги, и на долю секунды замешкалась. Сбавить? Или рискнуть?

Мэнди не колебалась. Рыжая, как пламя, она вылетела вперёд, вильнула корпусом и ловко проскользнула в поворот.

– «Чёрт!» – прорычала Бонни сквозь сжатые зубы.

Ветер свистел в ушах, шум мотора сливался с криками толпы, а внутри – только злость. Она не отдаст ей эту гонку. Не позволит.

Бон резко крутанула ручку газа, желая нагнать Мэнди, но зашла в поворот слишком остро. Переднее колесо слегка подпрыгнуло на неровности асфальта – всего на долю секунды, но этого хватило.

Задняя покрышка предательски съехала вбок, теряя сцепление. Байк повело, металл зарычал, будто почувствовал, что сейчас их швырнёт в никуда.

– «Нет, нет, держись…» – паника сжала грудь.

Она попыталась выровнять руль, подалась корпусом вперёд, пытаясь поймать баланс, но было поздно. Мотоцикл, как бешеный зверь, рванул в сторону, выскальзывая из-под неё.

Шершавое покрытие ударило в плечо, потом в бедро, и всё закрутилось – свет, тени, огни фар, крик толпы. Байк проволок её несколько метров по обжигающему асфальту, словно тащил за собой куском ткани. Тела коснулся раскалённый металл, и девушка вскрикнула.

Искры брызнули из-под железа. Мотоцикл перевернулся, а Рид инстинктивно сгруппировалась – как могла. Всё вокруг стало расплывчатым, как будто время замедлилось.

И тут – финальный глухой удар. Что-то хрустнуло. Железо навалилось сверху, вдавив её в асфальт. Воздух вырвался из лёгких, как будто из груди вышибло жизнь.

Звон в ушах. Шлем треснул сбоку, и она ощутила, как по виску ползёт что-то тёплое.

– Бонни! Она не двигается!

Потом – глухая тяжесть в голове, в груди. Металлический привкус крови во рту.

– Она дышит? Она в сознании?!

Кто-то подбежал. Тени мелькали. Шлем с неё уже стаскивали, а в глазах всё плыло.

– Разойдитесь!

Темнота.

***

Глаза будто накрыли плотной чёрной тканью, оставив без шанса на просвет. Только монотонный, равномерный писк электрокардиографа разносился эхом по вязкой тьме. Что-то тяжёлое давило на грудь, с каждым вдохом лёгкие словно цеплялись за воздух, вырывая его из плотной ваты боли. Голова пульсировала от боли, как барабан, а тело не слушалось – особенно ноги. Они казались чужими, словно их и вовсе не было.

Мышцы ныли, но боль была глухой, неотчётливой – как будто всё происходило где-то в другом теле. Бонни попыталась поднять веки, но яркий, режущий свет ударил в глаза, и ей тут же пришлось зажмуриться обратно. Мир был слишком громким, слишком резким.

– Она очнулась… – донёсся родной голос Мэй. Он был не таким звонким, как раньше. Скорее взволнованный, хрипловатый, будто уставший от бесконечных тревог.

Послышались поспешные шаги, и вот подруги уже были рядом. Они сели на корточки возле одиноко стоявшей больничной койки, наклонившись к лицу Рид.

Нахмурив брови, Бонни всё-таки снова открыла глаза – на этот раз медленно, в полуприщуре, позволяя зрачкам привыкнуть к свету. Девушка сразу же ощутила жжение в носу и ужасную сухость во рту. Она инстинктивно дотронулась до лица и нащупала тонкие пластиковые трубки кислородной маски, вставленные в ноздри.

– Что произошло?.. – с трудом выдохнула Рид. Голос был сиплый, будто ей пришлось пробираться через пыль и дым. Тут же раздался сухой, рвущий грудь кашель.

– Ты упала с байка, – тихо, почти шёпотом ответила Джессика, не сводя с подруги глаз.

– Я в больнице?.. – облизнув пересохшие губы, переспросила Бонни.

– Да. Тебя сюда Майк привёз, – ответила Мэй, крепче сжав её руку. Девушка села на край кровати, словно боялась, что Бон вот-вот исчезнет, если её не держать.

– Майк? – удивлённо переспросила она.

– Когда ты упала, тебя придавило байком. Ты была без сознания. Вуд вытащил тебя и не отпускал, пока не подогнали машину. Он буквально нёс тебя на руках, – пояснила светловолосая, и голос у неё слегка дрогнул.

– Он здесь? – попыталась привстать Бонни, но тяжёлый гипс на ноге не позволил ей. Её лицо исказилось от боли.

– Нет, но… – замялась Джессика, и они с Мэй невольно переглянулись, словно в этом взгляде прятался какой-то секрет.

– «Но»? Что «но»? – удивлённо, почти с нарастающей тревогой спросила Бон, сжимая руку подруги крепче. – Договаривайте!

– Ты два дня была без сознания… – начала светловолосая, её голос стал тише, почти шёпотом.

– И в университете сообщили… – перебила её Мэй, сжав губы.

– Сообщили… – наконец выдохнула Джесс, опустив взгляд.

– Не тяни! – требовательно произнесла Рид, сердце билось всё быстрее, а дыхание стало прерывистым. Тогда светловолосая с тяжёлым вздохом произнесла:

– Твоя мачеха здесь…

– Что?! – голос Бон резко окреп, глаза широко раскрылись от неожиданности и тревоги. – Как здесь?!

Бонни редко делилась с кем-то своими переживаниями. Когда девушка жила с Шарлоттой под одной крышей, а ежедневные скандалы так выматывали, что держать всё в себе становилось совсем тяжело, она порой рассказывала подругам о ссорах с мачехой. Но всегда очень вскользь, не вдаваясь в детали. В её голосе сквозила скрытая боль, которую никто из девушек не осмеливался тревожить.

Джессика и Мэй замечали синяки на её теле, мелькавшие то тут, то там, и без слов понимали, что происходит нечто серьёзное. Но никто из них не решался заговорить об этом первым. Все были уверены: если она действительно захочет, то сама найдет силы и расскажет им всё, когда придёт время.

– Она просила сообщить, когда ты придёшь в сознание, – тихо сказала Мэй, опуская взгляд и поглаживая ладонь Рид. Затем, сдержанно вздохнув, девушка поднялась на ноги.

– Нет… Нет-нет-нет, – прошептала девушка, тряся головой. Губы задрожали, но в этот момент скрип входной двери вонзился в тишину, как нож.

– Девочки, оставьте нас наедине, – сказала женщина, появляясь в проёме. Голос – ледяной, спокойный, как гладь замёрзшего озера. Взгляд – прямой, холодный, чужой.

Подруги переглянулись. Одна сжала губы, другая коротко кивнула. Последний взгляд на растерянную Бонни – и дверь за ними закрылась.

Шарлотта вошла в палату, как буря, прикрытая мехом и духами. Статная, с прямой спиной и приподнятым подбородком.  От неё веяло холодом, даже несмотря на дорогой бежевый тренч, безупречно сидящий на фигуре. Из-под лакированной сумки выглядывал край перчаток, а тёмные очки она сняла лишь тогда, когда оказалась совсем близко к кровати Бонни.

Под тонким слоем макияжа скрывалось лицо, которое казалось выточенным из мрамора: чёткие скулы, плотно сжатые губы, ровные тёмные брови, не допускавшие и мысли о слабости. Только глаза – ледяные, серо-стальные – выдавали привычную Бонни сухую ярость. Это был тот взгляд, от которого в детстве хотелось исчезнуть под пол. В нём никогда не было ни капли тепла.

Характер миссис Рид был как и её внешний вид – безукоризненно собранный, контролирующий, властный.  Холодная интонация, сдержанная мимика и тщательно подобранные слова действовали на Бонни сильнее любой пощёчины. Свою роль идеальной жены вдовца и благородной дамы она исполняла безупречно, но за закрытыми дверьми дома их связывали не семейные узы, а железная дисциплина и страх.

Шарлотта не любила беспорядок – ни в вещах, ни в людях, и особенно – в поступках. А Бонни, с её вечной независимостью, бунтарством и гонками, была для неё живым раздражающим фактором. И сейчас, стоя у кровати, миссис Рид смотрела на падчерицу с тем же выражением, с каким бы посмотрела на разбившуюся дорогую вазу – без жалости.

Женщина статно прошагала к кровати Бон и, остановившись рядом, посмотрела на падчерицу сверху вниз.

– Как самочувствие? – спросила она без выражения.

Такой вопрос был ей не свойственен, и это сразу насторожило Бонни. Она сжала пальцы в простыне, но всё же ответила:

– Нормально…

– Это хорошо, – кивнула мачеха, еле заметно, словно по инерции. Затем продолжила тем же ровным, холодным голосом:

– Помнишь, я говорила тебе о своём отношении к твоим глупым занятиям?

– По-твоему, гонять на байке – это глупое занятие? – тихо, но с уколом в голосе спросила девушка.

Шарлотта даже не моргнула, словно вопрос не прозвучал вовсе.

– Как только тебе снимут гипс, ты улетишь со мной в Лондон, – произнесла она и, не теряя ни капли достоинства, зашагала к двери.

– Но… – попыталась остановить её Бонни, приподнимаясь на локтях.

– Это не обсуждается, – резко бросила миссис Рид и, не оборачиваясь, захлопнула за собой дверь.

Глава 7

– Разойдитесь! – выкрикнул Майк, пробираясь к месту аварии. Толпа вокруг Бонни Рид, лежавшей без сознания под тяжёлым байком, лишь сжалась плотнее.

– Я сказал, разойдитесь к чёрту! – снова выкрикнул парень, грубо расталкивая плечами людей. Он увидел, как по виску Бон тонкой струйкой стекала кровь, и на миг застыл, словно кто-то сжал ему грудь изнутри. Затем резко опустился на колени.

Приложив два пальца к её шее, Вуд задержал дыхание. Щёки натянулись, челюсть сжалась. Несколько долгих секунд – и вот под пальцами отозвались слабые удары пульса. Он шумно выдохнул, напряжение в плечах чуть спало.

Рывком поднявшись, он закатал рукава кожаной куртки и с трудом поднял мотоцикл. Вены на руках вздулись, лицо исказила гримаса боли и злости.

– Хах, Вуд, ты чё, герой теперь? – прыснул кто-то из толпы, с ухмылкой переглянувшись с приятелем.

Парень метнул в его сторону взгляд – быстрый, ледяной. Не ответил. Молча и аккуратно поднял Бонни на руки, стараясь не задеть её окровавленную голову, и резко бросил:

– Нужна машина.

– Пошли, сейчас подгоню, – кивнул Итан, хмуро глянув на Майка, и быстро зашагал в сторону парковки, вытирая ладонью пот со лба.

Вуд шёл быстро, прижимая Бон к груди. Его лицо было непроницаемым, взгляд упрямо устремлён вперёд. Ни тревоги, ни страха – только каменная маска сосредоточенности. Можно было лишь догадываться, что творилось у него внутри.

Он почти догнал Итана, как вдруг сзади послышались быстрые шаги.

– А что, скорую вызвать уже не вариант? – крикнула Мэнди, догоняя парня.

– Мы доедем до больницы быстрее, чем скорая приедет сюда, – спокойно ответил Майк, даже не обернувшись.

– Неужели? – прошипела она, внезапно встав у него на пути. Её лицо пылало – злость буквально искрилась в глазах и она с нажимом добавила:

– Так ты не ответил: давно ты героем стал, а?

Вуд остановился, уставился на неё тяжёлым взглядом. Его губы дрогнули, но он всё ещё держал себя в руках.

– Мэнди, здесь всем на неё плевать! – рявкнул он, повышая голос. – Ты серьёзно хочешь, чтобы я просто стоял и смотрел, как она истекает кровью?!

Рыжеволосая девушка ошарашенно захлопала ресницами, будто её окатили холодной водой.

Вуд никогда не кричал на неё, поэтому его резкий выпад заставил Мэнди Джонс инстинктивно съёжиться – непривычно было слышать от него такой тон.

Немного помявшись, девушка всё же собралась. Сложив руки на груди и постаравшись придать взгляду хоть какую-то решимость, она рискнула снова возразить:

– Ты не…

Но Майк, бросив на неё быстрый, колючий взгляд, отрезал:

– Не мешайся! – и, обойдя Мэнди, зашагал в сторону Итана, который уже успел завести машину.

***

Прошедшие два месяца в больнице будто пролетели и одновременно тянулись бесконечно. Дни сливались друг с другом – одинаковые стены, одинаковые запахи, одинаковая боль в ноге. Сначала было тяжело, потом просто… пусто.

Мачеха так ни разу и не приехала. Ни звонка, ни короткого сообщения. Только редкие, сухие ответы на вопросы врачей по телефону – деловые и безличные.

Зато подруги – Мэй и Джессика – появлялись почти каждый день. С пакетами вкусной еды, журналами, дурацкими шутками и искренним беспокойством в глазах. Иногда Бонни не верила, что у неё действительно есть кто-то, кто приходит просто потому, что хочет быть рядом.

Они смеялись, обсуждали сериалы, спорили, в какие кроссовки Бон сможет влезть, когда снимут гипс. Благодаря им больничные стены казались не такими серыми.

Но теперь всё подходило к концу.

Рид сидела на стуле, нервно перебирая пальцами, и наблюдала, как стрелки настенных часов медленно ползут по циферблату. Большая герань на столе у врача закрывала половину его лица, не давая понять, что именно он видит на снимке.

Она надеялась, что кость ещё не срослась и гипс снимать рано – лишь бы остаться в этой относительной тишине, подальше от упрёков мачехи и её ледяного взгляда, к которому Бонни, казалось, привыкла. Привыкла к дрожи в коленях и к этому неприятному, тягучему чувству, разливающемуся в груди.

Она была бы не против снова приложиться об асфальт – лишь бы не ехать с Шарлоттой в Лондон.

– Могу вас поздравить – кость успешно срослась. Скоро даже бегать сможете, – усмехнулся врач, откладывая снимок и бросив взгляд на Рид.

Та натянуто улыбнулась.

– Назначу витамины для восстановления, антибиотики, и да… какое-то время придётся походить на костылях.

Лучше бы в гипсе… – подумала Бон и тяжело вздохнула, отворачиваясь.

На душе скребли кошки: мысль о том, что она снова окажется под взглядом Шарлотты, буквально вызывала спазм в горле.

– За вами кто-то приедет? – не отрываясь от заполнения медкарты, поинтересовался врач.

– Д-да… То есть… – замялась Бонни, и он поднял на неё вопросительный взгляд.

Джессика и Мэй – точно нет. Сессия уже почти на носу, и университет не оставлял им времени даже выдохнуть, не то что сорваться к ней. А мачеха… Та и пальцем бы не пошевелила, даже если бы Бон лежала в коме. Ей было плевать всегда.

– Нет, за мной никто не приедет, – отчеканила она, выпрямившись.

Врач захлопнул медкарту.

– Тогда прошу вас пройти в палату. Медсестра поможет собрать вещи.

Девушка медленно поднялась со стула. Боль в ноге сразу дала о себе знать – резкая, ломящая, будто кто-то сжал её кости в тисках.

Она сделала шаг, опираясь на костыль, и сердце отозвалось пульсацией в травмированном месте. Ещё один шаг – и стало тяжелее дышать.

Пока она шла по коридору, стараясь не хромать слишком заметно, в памяти всплыл другой, совсем иной вид боли.

Тогда всё тело горело, будто её били не руками, а чем-то ржавым, тяжёлым. Она даже не помнила, за что – то ли чашку разбила, то ли просто не так посмотрела. Удар – по спине, по руке, по ребрам. Шарлотта била не вслепую – целенаправленно, методично.

Позже всё тело ломило, кожа саднила, и казалось, что воздух в лёгких был густым, как смола.

Боль в ноге, сжавшаяся где-то под коленом, на этом фоне казалась почти родной – знакомой, предсказуемой. Её не пугала физическая боль. Не после того, что уже было.

Снаружи Рид выглядела спокойно. Лицо – ни одной лишней эмоции. Взгляд – направлен вперёд, немного усталый, но твёрдый. Обычная девчонка, которую выписывают из больницы после травмы. Никто бы не подумал, что внутри всё сжимается в тугой узел.

С каждым шагом по пустому коридору боль в ноге будто нарастала, отзываясь в пояснице и затылке. Казалось, будто она несёт на себе не только собственный вес, но ещё и все воспоминания, которые старалась вытолкнуть из головы.

Она знала, что скоро окажется дома. Что снова почувствует запах дорогого парфюма, исходящий от Шарлотты. Услышит щёлкание каблуков по паркету, надменный голос, и взгляд – холодный, сканирующий, презирающий.

Бонни сделала ещё один шаг, крепче сжав костыль в ладони.

Не показывать, что страшно. Никогда.

Она уже научилась держать лицо. Научилась не дрожать, когда внутри всё ломалось.

Проходя мимо окон, девушка увидела своё отражение в стекле: уставшая, бледная, но собранная. Она знала, как выживать. Это у неё получалось лучше всего.

В палате почти всё уже было готово. Несколько аккуратно сложенных вещей в потёртом рюкзаке, пара книг – одна так и осталась с закладкой посередине.

Медсестра вежливо помогла застегнуть молнию и подала костыли. Рид поблагодарила её лёгким кивком. Слова в горле всё равно застряли бы.

Она шагнула в коридор, в последний раз проведя взглядом по знакомым стенам. Тепло здесь было чужое, искусственное, но хотя бы не ледяное, как то, что ждало её за пределами больницы.

У выхода она замерла.

Сквозь автоматические двери тянуло холодом. Осень стояла мокрая, серая и равнодушная. Деревья были уже почти голыми – последние листья цеплялись за ветки, как будто боялись упасть. Мелкий, промозглый дождь моросил с самого утра, пропитывая асфальт и делая воздух липким и тяжёлым.

Девушка вышла, вцепившись в костыли, – нога ныла всё сильнее.

У тротуара дожидалось старое такси – машина с облупленной краской и затуманенными фарами. Шофёр, не выходя, наблюдал за ней через зеркало. Радио в салоне бормотало что-то про пробки.

Осторожно, стараясь не скривиться, Бон открыла дверь и села на заднее сиденье. Холодная, влажная обивка моментально прилипла к джинсам.

– Куда едем? – хрипловато спросил водитель, слегка повернув голову.

Рид смотрела в окно. Там ветер мотал чей-то зонт и жухлую листву.

– Уэст-Роуд, 17, – выговорила она после паузы.

Такси катилось по мокрым улицам, залипая колёсами в лужи. Дворники шоркали по стеклу, не справляясь с мелким, надоедливым дождём.

Мимо проносились улицы – знакомые до тошноты. Вот аптека, в которую Бон когда-то бегала за анальгином, когда у мачехи болела голова. Вот автобусная остановка, где в шестом классе она пряталась от дождя, плача в ворот свитера. Дом с облупленным балконом, на котором она однажды сидела с отцом и ела мороженое, пока он ещё был жив…

Теперь всё это казалось ей чужим. Знакомым, но мёртвым. Словно город уже давно отвернулся от неё, а она – от него.

Улицы мелькали за окном как кадры старой, потускневшей плёнки: всё то же, только не её.

– Сильно нога болит? – вдруг спросил таксист, не отрывая взгляда от дороги.

В этот момент Бонни ощутила, как внутри что-то подкашивается.

Ей было жутко неприятно – не столько от самой боли, сколько от того, что совершенно незнакомый человек, этот водитель, проявил хоть какое-то внимание к её состоянию.

Внимание, которого она давно не видела от той, кто по идее должна была заменить ей мать.

Пусть его вопрос был, скорее, формальностью, вежливым ритуалом, а не настоящей заботой.

Но всё же – он спросил.

А Шарлотта… Шарлотта даже этого никогда не делала.

Сейчас девушка вновь ощутила то знакомое, омерзительное чувство, когда ком подступает к горлу, губы предательски дрожат, а в уголках глаз начинает собираться ненавистная влага.

Слова застряли где-то внутри – она знала, что стоит только попытаться вымолвить хоть что-то, голос обязательно сорвётся, а слёзы польются сами собой. А этого Бонни не могла себе позволить.

Она ненавидела это ощущение – беспомощности, уязвимости. Всегда ненавидела. Именно в такие моменты она чувствовала себя особенно слабой.

Но хуже всего было другое.

После смерти отца Бон забыла – каково это – быть по-настоящему любимой. Знать, что ты кому-то дорога просто потому, что ты есть. Без условий, без оглядки.

С тех пор никто не смотрел на неё так, как он. Не спрашивал с искренней тревогой: «Ты в порядке?» Не обнимал молча, когда всё рушилось.

Она больше не знала этого чувства.

Иногда… иногда ей действительно хотелось узнать – по-настоящему, изнутри – каково это: когда за тебя тревожится мама.

Каково это – чувствовать, что она рядом. Что она проживает твою боль вместе с тобой, не потому что обязана, а потому что просто не может иначе.

И вот сейчас, сидя на заднем сиденье дребезжащего такси, Бонни вдруг поймала себя на мысли: она ведь даже не знает, как звучит голос женщины, полной любви. Любящей матери.

Такой, что не спит ночами, если её ребёнку плохо.

И это, пожалуй, болело сильнее, чем всё остальное.

– Приехали. Сидите пока здесь, я вытащу ваши вещи и костыли из багажника, – сказал мужчина, мягко, без лишней суеты.

Он вышел из машины, хлопнув дверью, и спустя пару минут, как и обещал, аккуратно поставил сумку, рюкзак и костыли у тротуара. Потом обошёл автомобиль и открыл для Рид дверь, слегка наклонившись вперёд, чтобы подать руку.

– Может, вам сумки в дом занести? – с заботой спросил он.

Девушка на мгновение задержала взгляд на его лице – обычный человек, просто таксист, но сейчас он казался ей почти героем.

– Нет-нет, я сама справлюсь. Спасибо, – ответила она и выдавила фальшивую улыбку, будто надеясь, что это скроет всё то, что клокотало внутри.

Он кивнул, не настаивая.

Бон не хотелось, чтобы этот человек, случайно проявивший к ней хоть крупицу тепла, оказался под ледяным взглядом Шарлотты. Этого было бы слишком – даже для неё.

Таксист немного помялся, будто колебался, но всё же, не услышав от Бонни больше ни слова, сел обратно в машину и уехал.

Мотор стих за поворотом, оставив после себя тишину, в которой всё казалось ещё более гулким и тяжёлым.

Сейчас главной задачей для девушки было просто занести вещи в дом. Но как – с костылями в руках? Проблема.

Она взяла костыли в одну руку, а в другую – увесистую сумку. Передвигаться было тяжело: облокачиваясь на костыли, она буквально «запрыгивала» к дому, чувствуя, как каждый шаг отдаётся тупой болью в ноге и во всех тех местах, которые ещё не зажили с аварии.

Девушка стиснула зубы и неприятно скривилась.

– Бонни Рид! – вдруг раздался за спиной женский голос, громкий, с каплей фальшивого удивления.

Обернувшись, она увидела знакомую фигуру – рыжеволосую бестию с хищной ухмылкой. Та стояла, поставив ногу на рюкзак Бон, оставленный возле дороги, и лениво жевала жвачку. Волосы с красно-медным отливом, прищуренный взгляд, выражение вечной насмешки.

– Может, тебе помочь? – спросила она, с притворной добротой в голосе.

А затем, усмехнувшись, с силой ударила рюкзак ногой, да так, что тот отлетел прямиком к ногам Бонни.

Девушка молча посмотрела на рюкзак, а затем – на рыжую. Она уже хотела зашипеть в ответ, но Мэнди, не дав ей и рта раскрыть, в несколько быстрых шагов оказалась рядом и, схватив за плечи, забрызгала ядом:

– Послушай, сука, если ещё раз увижу тебя рядом с Майком – переломаю тебе не только ноги, а вообще все кости. Так, что никакая больница не поможет. Поняла?! – с яростью прошипела Джонс, тряхнув Бонни за плечи.

«Майком… Как же сладко она смакует его имя. Неужели… влюблена?» – с этой мыслью Рид почти стало смешно, но вместо смеха вышел только хриплый выдох.

– Ты чё уставилась на меня?! Отвечай! – взвилась Мэнди, в глазах которой металась смесь ревности и унижения.

Рыжеволосая кипела изнутри.

Факт того, что Вуд тогда, на мотодроме, не отвернулся от Бон, а вытащил её из-под байка, поднял с холодного асфальта, нёс на руках – сквозь толпу, сквозь шум, крики – привёз в больницу и остался рядом, оставив рыжеволосую одну… этого было более чем достаточно, чтобы Джонс увидела в ней угрозу.

Она не хотела, чтобы Бонни общалась с Майком. Не хотела, чтобы та находилась рядом. Дышала с ним одним и тем же воздухом.

Мэнди не умела делить. Она любила Вуда – по-своему, яростно, до жжения в груди. А он… он просто позволял себя любить. Наверное.

Чувствовал ли он к ней хоть что-то в ответ? Она не знала. И, кажется, страшно боялась узнать правду.

– Неужели ты не понимаешь, что для Вуда ты – просто очередная дешёвка? Игрушка, которой удобно воспользоваться, когда ему вздумается? – хрипло бросила Рид.

Бонни и сама до конца не верила в сказанное, но ей отчаянно хотелось ударить Мэнди – не рукой, а словом, прицельно и больно. Теперь у неё не осталось сомнений: Джонс действительно была влюблена в Майка. А это уже давало Бон странное, мрачное ощущение власти.

Рыжеволосая, кажется, не ожидала такого ответа. Её глаза метнулись, словно у хищника перед броском. И, не колеблясь ни секунды, она замахнулась – ладонь вспыхнула в воздухе, готовая опуститься на бледную щёку Бонни.

Но прежде чем раздался хлопок, рядом с ними неожиданно раздался голос – холодный, с металлической интонацией, не терпящей возражений.

– Что здесь происходит?

Она развернулась – и увидела Шарлотту, стоявшую на крыльце, с безупречной осанкой, с холодной, почти лениво прищуренной усмешкой на губах.

– Бон, что от тебя хочет эта девушка? Кто она? – с показным интересом спросила женщина, будто речь шла не о реальном человеке, а о каком-то бродячем псе у порога.

– Я пришла по объявлению, – ровно, без намёка на эмоции ответила Мэнди, опуская руку, которую секунду назад держала на весу.

– Что? – Бонни непонимающе моргнула. – По какому объявлению?

Её взгляд метнулся к мачехе. Шарлотта сложила руки на груди, и в её глазах мелькнула едва уловимая искра насмешки. Она разглядывала Джонс так, будто уже знала, что скажет дальше.

Странные мысли зашевелились в голове шатенки. Что-то не складывалось.

Секунда – и догадка, как ледяная капля, скользнула по спине. Она вдруг поняла, по какому «объявлению» могла сюда прийти эта. И почему Шарлотта вовсе не удивлена её появлению.

– По какому, чёрт возьми, объявлению?! – рыкнула Бонни, обращаясь к мачехе, до последнего надеясь, что та не сделала именно этого.

Но Шарлотта молчала. Даже не дрогнула.

– Миссис Рид, я так понимаю, Бон – ваша дочь? – с притворной вежливостью, чуть склонив голову, спросила Мэнди и, получив еле заметный кивок, усмехнулась шире: – В таком случае я хочу забрать байк бесплатно. Она проиграла мне гонку на желание. А её байк – и есть моё желание.

Бонни показалось, что земля уходит из-под ног.

– Что?! Мама, ты не посмеешь! – вскинулась она, в голосе сорвалось отчаяние.

Но мачеха уже лезла в сумочку. Её лицо оставалось спокойным, почти холодно-расслабленным.

– Не смей! – закричала Бонни, чувствуя, как в груди поднимается глухая ярость. – Не смей отдавать ей мой байк!

– Поздно, Бонни Рид, – усмехнулась Мэнди, и её голос противно растянул каждый слог.

Джонс на секунду подошла ближе, помахала ключами у шатенки под носом, как будто дразнила собаку.

Это стало последней каплей.

– Что ты делаешь?! Ты не можешь так просто отдать ей то, чем я так дорожу! – с трудом удерживая равновесие на костылях, девушка срывалась на крик. В горле першило от злости, голос предательски дрожал. – Мэнди, не прикасайся к нему, ты слышишь?!

Но всё, что она услышала в ответ – это звонкая, хлёсткая пощёчина мачехи.

Щека тут же загорелась. Бон в шоке распахнула глаза и машинально коснулась покрасневшего места. Рука дрогнула.

– Не позорься и иди в дом, – холодно произнесла Шарлотта, не поднимая голоса. И это спокойствие было страшнее крика.

– Я тебя ненавижу, – процедила Бонни сквозь зубы, не в силах больше сдерживать слёз.

Молчание. Ни единого слова в ответ.

Развернувшись, она медленно поплелась в сторону дома, костыли стучали по асфальту в неровный такт её злости и боли.

И тут раздался рёв двигателя. Тот самый звук, который она раньше знала до самых вибраций. Звук её байка. Теперь – не её.

Невыносимо слышать, как уезжает то, что было частью тебя. И знать, что тебя даже не попытались защитить.

Кое-как дойдя до когда-то своей комнаты, Рид замерла в дверях. Глаза пробежались по знакомым стенам – и больно кольнуло где-то под рёбрами.

Всё исчезло.

От её вещей, когда-то заполнявших пространство жизнью, осталась только пустота. Как будто она здесь никогда и не жила. Ни книг, ни постеров, ни маленьких вещиц, которые могли бы хоть как-то напоминать: ты здесь была.

Шарлотта избавилась от них. Как от ненужного хлама. Как от всего, что могло напоминать об этой девочке – дочери её мужа.

Когда мачеха «в благодарность» подарила Бонни квартиру – на деле просто убрав с глаз долой, – Рид успела захватить лишь самое необходимое: ноутбук, пару комплектов одежды, несколько старых, потрёпанных снимков, где они с отцом ещё были семьёй.

Остальное осталось здесь.

На следующий день, когда Бон вернулась за вещами, дверь была заперта и опечатана. Шарлотта уехала в Лондон и просто… перекрыла доступ. Без объяснений, без слов, без прощаний.

Закрыла перед ней дверь. Дверь в дом, где когда-то пахло парфюмом отца и её детством. Где было тепло. Где была защита и поддержка.

Сейчас же некогда родные стены казались совершенно чужими.

Фотография, где они с отцом стояли на фоне старого маяка, обнявшись и смеясь, – исчезла.

Вместо кровати – диван. А на месте книжного стеллажа – беговая дорожка.

У Бонни потемнело в глазах.

Будто кто-то позарился не просто на вещи, а на самое святое – на память.

На то, что связывало её с отцом.

Она помнила, как он носил её на руках, когда она засыпала у него на коленях, и как напевал вполголоса «Hey Jude», пока укладывал её в кровать.

Как по вечерам он варил какао с корицей – так невкусно, что она всегда морщилась, но выпивала до дна, потому что это был их ритуал.

Как однажды они вдвоём перекрашивали стены в её комнате в лавандовый цвет, и больше краски тогда оказалось на них, чем на стенах.

И как он читал ей сказки, каждый раз меняя голоса персонажей, будто это спектакль.

Как учил её ездить на велосипеде – терпеливо, спокойно, с тёплой ладонью на её плече.

Как они вместе собирали мелочь в фарфоровую копилку – на билеты в кино, куда ходили по воскресеньям.

Как он смотрел на неё – просто смотрел, как на целый мир. Просто потому, что она была его дочерью.

Теперь всё это уничтожено.

Стерто.

Украдено руками Шарлотты – так легко, будто никогда и не существовало.

Девушка стояла посреди комнаты, тяжело дыша. Её грудь сдавливало так, будто кто-то вложил в неё камень, горло сжималось до боли. В глазах стоял туман, но она упрямо пыталась не давать слезам вырваться наружу. Но сдержаться оказалось невозможно.

Вдруг, с диким рычанием, она швырнула костыль в стену – глухой удар отозвался в тишине и заставил её вздрогнуть.

– Чёртова сука! – вырвалось из горла, голос дрожал от ярости и боли. – Как ты могла так поступить?!

Руки мелко дрожали, губы поджались, чтобы не расплакаться громко, но слёзы потекли сами собой – горячие, жгучие, словно огонь, что жёг изнутри. Она судорожно вытерла их ладонью, но они продолжали хлестать по щекам, словно напоминая: ты одна.

Сердце рвалось на куски, обида сжимала грудь, а злость взрывалась как вулкан.

Она схватила с дивана подушку – чужую, незнакомую – и с силой бросила её в стену, будто таким образом могла разрушить всё это предательство и вернуть утраченное.

– Я не могу поверить, – прошептала Бонни, голос ломался, – всё, что связывало меня с папой, не значило для неё ничего…

Она опустилась на диван, тяжело дыша, охваченная безысходностью и горем. Слёзы теперь лились свободно, обжигая лицо, а губы срывались на тихий, но полный боли шепот:

– Прости меня, папа… Я не смогла сохранить то, что ты оставил…

Слова висели в воздухе, словно молитва, обращённая к пустоте. К тому месту, где сейчас был отец, где, казалось, её душа могла найти хоть каплю утешения.

Внезапно дверь тихо приоткрылась, и в щель проникла фигура мачехи. Шарлотта стояла в проёме, её глаза холодно и равнодушно смотрели на измученное тело, сжавшееся в уголке комнаты.

– Через три дня мы улетаем в Лондон, – голос мачехи прозвучал сухо, почти безжизненно, как приговор. – Твой билет на столе.

– Я никуда не поеду! – выкрикнула Бон, срываясь на крик. В груди закипала ярость, но вместе с ней – страх.

Мачеха подошла вплотную. Девушка даже не успела моргнуть, как сильная рука вцепилась в её волосы. Рывок – и голова резко запрокинулась назад. Мир дернулся. Боль пронзила затылок, и в поле зрения оказались глаза Шарлотты – холодные, как лёд. Пустые.

– Поедешь. – Прошипела она. – Кому ты вообще нужна? У тебя нет ничего. Квартира, в которой ты жила? Это был подарок. От меня. Дом? – её губы дрогнули в издевательской усмешке. – Один мой звонок – и он на торгах. Посмотрим, где ты окажешься через неделю.

Она отпустила волосы и сделала шаг назад. Щёки горели, в горле стоял ком – от унижения, боли, бессилия.

– Не забывай, с кем ты имеешь дело, – продолжила Шарлотта, выпрямившись. – Этот дом, квартира, даже твоя учёба – всё это держится на мне. Завтра же тебя вычеркнут из списка студентов, заморозят счета, и можешь ночевать под мостом. Вместе со своим вонючим байком.

Она уже дошла до двери, но вдруг остановилась, бросила через плечо:

– Не заставляй меня идти на крайние меры. Поверь, я умею быть… очень убедительной.

И вышла, оставив за собой густую, липкую тишину.

Глава 8

Наутро Бон проснулась разбитой – не просто уставшей, а будто прошедшей через мясорубку. Глаза налившиеся тяжестью, опухли от слёз. Каждое движение отзывалось глухой, но цепкой болью – будто по всему телу тянулись невидимые синяки.

Диван под ней оказался жёстким, с острыми, неудобными подлокотниками, впивался в спину, в плечи, в шею. Его поверхность натёрла кожу на бедре – ткань была грубой, чужой, будто отторгала её тело. После мягкой постели в собственной квартире это ощущалось как наказание.

Но сильнее всего болела нога. Та самая, с которой только вчера сняли гипс.

Боль в ней была тупой, но настойчивой, тянущей, как будто связки до сих пор помнили ломаное положение и не могли привыкнуть к свободе. Каждый миллиметр движения отдавался в бедре, в колене, в щиколотке. Рид не просто беспокоила боль – она напоминала о том, как она сейчас уязвима. Как один неверный шаг может свалить её на дно.

Девушка лежала ещё минуту, глядя в потолок, пытаясь собраться с силами. Воздух в комнате казался спертым, душным, будто он тоже впитал в себя всё, что случилось вчера. Каждое веко весило словно по килограмму, но лежать дальше невыносимо – в теле скапливалось напряжение, как пружина перед срывом.

Свесив ноги с дивана Бонни опёрлась ладонями о колени и осторожно встала. Нога подвела, дёрнулась, и пришлось ухватиться за край дивана, чтобы не упасть. Всё тело казалось чужим, разбалансированным, как плохо сшитый костюм.

Рид выпрямилась и окинула взглядом комнату. Обстановка была вылизанной, стерильной – неуютной до отвращения. Ни одной детали, за которую могла бы зацепиться память. Ни книги. Ни пледа. Ни фото в рамке. Только холодный свет из окна, отблески на серых стенах и запах – запах чужого дома.

– Ненавижу это место… – прошептала Бонни.

Сейчас девушке хотелось только одного – уехать обратно в свою квартиру, укутаться в тёплое одеяло и раствориться в этом безопасном коконе, отгородившись от всего мира. Чтобы всё было как раньше: тихо, спокойно, без лишних слов и чужих глаз. Там она была сама по себе, свободная и без мачехи. Без её холодного взгляда и вечных угроз.

Но Шарлотта ворвалась в её жизнь, как гром среди ясного неба. Что заставило эту женщину так резко вернуться в Ванкувер? Вряд ли в ней вдруг проснулись материнские чувства – это не её стиль. Тогда зачем ей понадобилась Рид? Она сбросила с себя груз, подарив квартиру – жестокий подарок, чтобы избавиться от девочки, которая мешала ей жить. А теперь – угрозы, давление, требования: поехать с ней в Лондон, насильно, без права выбора.

Ничего не понятно. Никаких логичных объяснений. Только холодная тень намерений, нависшая над Бонни, словно приговор.

И как бы сильно Рид ни хотела отказаться от этого переезда, она не могла. Не потому что не хотела – просто не хватало сил. Эта властная, холодная и бескомпромиссная женщина с детства вселяла в неё страх, сильнее которого не было никакой борьбы.

Бонни – взрослая, дерзкая и свободная, та самая оторва, что возглавляет женский отряд и мчится на байке, рассекая ветер – внутри всё ещё та маленькая девочка, что заливается слезами после каждого удара мачехи.

Страх сковывает её, словно цепь, не давая разорвать оковы.

Она знала: любое сопротивление только усугубит боль, а Шарлотта не остановится ни перед чем.

И в этом безысходном страхе Бон остаётся только скрывать свои слёзы за маской непокорной бунтарки.

Весь день девушка игнорировала звонки подруг и сообщения вечно недовольной мачехи. Хотя та ушла по делам в компанию, каким-то образом всё же узнала, что падчерица не пошла в университет.

Рид вздохнула. Скрестив руки на груди, она ещё раз посмотрела на экран телефона – пятнадцать пропущенных. Она уже знала: как только Шарлотта вернётся, её ждёт унизительная лекция, а может, и пощёчина.

Опираясь на костыли, Бонни медленно направилась на кухню. Каждый шаг отзывался тупой болью в ноге. Подошла к столу, смахнула со скатерти крошки ладонью, будто раздражённо хотела стереть весь день вместе с ними.

Открыла шкафчик, достала пузырёк с таблетками, потрясла – почти пусто. Насыпала в ладонь горсть и, не глядя, запила их холодной водой прямо из-под крана.

Горло обожгло, но это было хотя бы что-то, что она могла почувствовать.

Собираясь снова скрыться от реальности в комнате, она уже повернулась к двери, как вдруг в тишине раздался звонок.

Девушка вздрогнула. Брови сами собой нахмурились, а пальцы сжались на рукоятке костыля. Кто бы это мог быть?

– Почему ты не отвечаешь на наши звонки?! – хором выпалили Джессика и Мэй, как только Рид приоткрыла дверь.

Шатенка застыла. Появления подруг она явно не ожидала.

– А в универе почему не была? – с прищуром спросила светловолосая, скрестив руки на груди.

– Врач запретил? – подхватила Мэй, наклоняя голову, будто ища на лице Рид следы лжи.

Бонни резко замотала головой, но тут же спохватилась:

– То есть да… Да, врач запретил мне посещать университет.

– Неубедительно, – с наигранной строгостью процедила рыжая, состроив недовольную мордашку. – Может, ты нас хотя бы впустишь?

– Нет! – выпалила Рид.

Подруги переглянулись, удивлённые таким резким отказом. Они не догадывались, под каким давлением сейчас живет Бон. Не знали, как выстроена её реальность за закрытой дверью.

Для них её комната – это место уюта, где стены увешаны старыми фотографиями с отцом, где мягкое одеяло пахнет детством, и всегда горит тёплая лампа на прикроватной тумбе.

Но всё это давно исчезло. Теперь за дверью – почти пустое пространство, отведённое мачехой «на время», с узким диваном вместо кровати, пыльной беговой дорожкой у стены и гнетущей тишиной, от которой некуда спрятаться.

И впустить их туда – означало признаться. А признаться Бон пока себе не могла.

– Просто… мать… то есть… мама скоро придёт. Она устанет, ей нужен будет покой, – соврала Рид.

– Хорошо, тогда мы идём в наше кафе, – объявила Джессика с таким тоном, будто у неё не было права на возражение.

– Но…

– Никаких «но»! Собирайся, – и да, выбора у Бон действительно не было.

***

Как и всегда, в кафе пахло свежемолотыми кофейными зёрнами, а спокойная, почти невесомая музыка мягко укутывала мысли, заставляя забыть о проблемах. Здесь всё было привычным, уютным, почти домашним.

Девушки заняли свой любимый столик у окна, и, едва усевшись, тут же обрушили на подругу шквал вопросов:

– Что у тебя случилось?

– С мамой поссорились?

– Только не ври нам. Ты ужасная актриса.

Бонни положила руки на стол, опустила взгляд и тихо вздохнула. Мысли метались – как сказать, чтобы не звучало как удар в лоб? Чтобы не ранить? Чтобы не жалели?

Она выдержала долгую паузу. Но нужные слова так и не пришли. И тогда, почти шёпотом, она произнесла:

– Я переезжаю.

– О, правда? И куда? Далеко от универа? – обрадованно откликнулась Мэй.

Джессика же нахмурилась, настороженно наблюдая за подругой.

– В Лондон… – выдохнула Бон.

Рыжеволосая тут же закашлялась от неожиданности, а Джесс, не говоря ни слова, только округлила и без того большие глаза.

– Ты это сейчас серьёзно? – прохрипела Мэй, не сводя с подруги взгляда.

Рид молча кивнула.

– Когда? – тихо спросила Джессика, будто уже зная, что не готова к ответу.

– Послезавтра.

– Что?! – Мэй резко вскочила со стула, заставив соседний столик обернуться. – Но как? Как такое вообще возможно? А как же мы? Как же универ?!

– Я не знаю… – только это и смогла выдавить из себя Бон.

Светловолосая, положив руку на плечо подруги, мягко потянула её обратно на место.

– Твой байк у Джонс?

Рид удивлённо приподняла брови:

– Откуда ты знаешь?

– Мы видели, – вмешалась рыжеволосая, опуская голос, – как Мэнди Джонс приехала сегодня к Майку. На твоём байке.

– Он был в шоке, когда увидел её. Потом они долго о чём-то говорили… и она уехала, – добавила Джессика.

Бонни сжала пальцы под столом так сильно, что побелели костяшки. В груди всё сдавило, как от удара.

Больше не будет шума мотора под пальцами, ветра в лицо, безрассудных ночных поездок. Больше она никогда не почувствует, как адреналин разливается по венам.

Больше она никогда не будет свободной.

– Но мы ведь сможем переписываться… И я буду приезжать к вам на каникулах. Так что не всё потеряно! Это не конец, ясно? – натянув фальшивую улыбку, Рид старалась приободрить подруг, хотя внутри всё сжималось. – И хватит вам раскисать! Иначе вместе с вами сама зачахну.

– Ты права! – с неожиданным энтузиазмом отозвалась Мэй, хлопнув ладонью по столу. – Расстояние – это всего лишь проверка дружбы.

– У нас остался один день, – подхватила Джессика. – Так что давайте добавим в него хорошие воспоминания, а не слёзы и сопли.

– Поэтому завтра ты идёшь с нами на вечеринку в честь Хеллоуина, – с хитрой ухмылкой добавила она.

– Что? Вечеринка? – переспросила Бон, нахмурившись.

– Ага. За хорошую успеваемость ректор разрешил нам устроить её в актовом зале.

– С одним условием, – добавила Мэй. – Дресс-код. Только те, кто придёт в действительно устрашающем костюме, смогут попасть внутрь.

– А это тебя не смущает? – Рид кивнула на свою ногу в фиксирующем бандаже. – И как, по-вашему, я туда пойду?

– Это вообще не проблема! – воскликнула рыжеволосая, будто её осенило. – Будешь мумией. Обмотаем тебя туалетной бумагой – и никто даже на ногу не посмотрит.

– Вы сумасшедшие… – выдохнула Бонни, закатив глаза. Она уже хотела что-то добавить, но их разговор оборвал миловидный официант, появившийся как по сценарию:

– Ваш кофе.

Он поставил чашки на стол и быстро отвернулся. Но Рид успела заметить, что он выглядел каким-то расстроенным – то ли от усталости, то ли…

– Это случайно не тот официант, который тебе номер дал? – с притворным равнодушием спросила Джессика, щурясь ей прямо в лицо.

Мэй поперхнулась и тут же выпрямилась.

– Блин, точно! Я же ему так и не позвонила! – Она принялась рыться в сумочке. – Сейчас мы это исправим.

Быстро набрав текст сообщения, известный только рыжеволосой, Мэй нажала «отправить» и, подперев щёки руками, стала наблюдать за официантом.

Он, почувствовав вибрацию в кармане чёрных брюк, поставил поднос на стойку и прочёл сообщение. Тут же расплылся в улыбке, обернулся в сторону рыжеволосой, которая игриво ему подмигнула, и, в заметно приподнятом настроении, отправился дальше обслуживать клиентов.

– Что ты ему написала? – с любопытством спросила Бонни.

Рыжая откинулась на спинку стула и, хитро улыбнувшись, ответила:

– Парень, твоей маме невестка не нужна?

– Что-о-о? – удивлённо протянула Джессика.

– Я просто спросила, помнит ли он меня, – рассмеялась Мэй.

– Кажется, у кого-то намечается свидание, – с хитрой улыбкой заметила Рид, на что рыжая лишь мечтательно вздохнула.

***

– Она будет мумией! – выкрикнула Мэй, яростно тянув к себе рулон туалетной бумаги, словно это был главный трофей вечера.

– Нет уж! Она должна быть принцессой! – возразила Джесс, вцепившись в другой конец рулона.

– А моё мнение тут вообще учитывается? – мрачно спросила Бонни, сидя между ними на диване и сжимая в руках подушку. Она уже третий раз закатывала глаза, но толку от этого не было – подруги будто соревновались, кто перекричит другую.

– Она будет мумией! – продолжала Мэй, обмотав себе руку началом бумаги.

– Нет, принцессой! – стояла на своём Джессика.

– Мумией!

– Принцессой!

– Мумией!

– Принцессой!

Словесная перепалка нарастала, и, наконец, Бон встала с дивана, уперев руки в бока.

– Я буду египтянкой! – выпалила она. – Ни принцессой, ни мумией. Просто египтянкой, ясно? Потому что принцесса меня напрягает… а твоя мумия, Мэй, тем более.

Рыжеволосая драматично всплеснула руками.

– Ну спасибо. Разбила мечту, испортила образ, и вообще – ты ничего не понимаешь в концепциях!

– Египтянка… – задумчиво протянула Джесс, скрестив руки на груди. – Это, между прочим, даже звучит лучше.

Нацепив на подругу тёмно-синюю обтягивающую юбку, которую с трудом натянули поверх фиксирующего бандажа, стараясь не причинить Бон боли, и аккуратно заправив в неё лёгкую майку пастельного оттенка, девушки сделали шаг назад, чтобы окинуть её придирчивыми взглядами.

– Главное – не шагай резко, а то разойдётся по шву, – с серьёзным лицом заметила светловолосая, приглаживая ткань на боку.

– Спасибо, ты как всегда вдохновляешь, – хмыкнула Бонни, опираясь на костыль и криво усмехаясь.

Мэй тем временем ловко застегнула на её ушах массивные серьги – они звякнули, как колокольчики, и немного оттянули мочки, заставив Рид морщиться.

– Терпи, красота требует жертв, – с важным видом сказала рыжеволосая, надевая на голову подруги чёрный парик-каре, который тут же лёг ровными линиями.

Последним штрихом стала диадема – замкнутое золотистое кольцо с тонкой резьбой. Мэй с бережной сосредоточенностью поправила его, словно боялась нарушить магию момента.

– Готово! – с удовлетворением выдохнула она, отходя на шаг назад.

– Настоящая египтянка! – восхищённо воскликнула светловолосая, хлопнув в ладони.

Бонни бросила взгляд в зеркало. С одной стороны – элегантный образ, с другой – костыль под мышкой и заметная тугая повязка на ноге, прикрытая юбкой лишь частично.

– Египтянка в компании ведьмы и Белоснежки… – пробормотала она с усмешкой, – Звучит как начало очень странной сказки.

– Ну зато запоминающейся! – подмигнула Мэй и добавила: – К тому же ты – первая хромающая египетская королева, которую я когда-либо видела. Уникальность – залог стиля.

Рид рассмеялась и, махнув костылём, театрально произнесла:

– Тогда пусть эта ночь войдёт в историю.

***

Как только девушки зашли в здание университета, их сразу окутал странный, слегка жутковатый антураж: коридоры были полны оборотней, вампиров, зомби и прочей нечисти, разгуливающей так свободно, будто это был не университет, а съёмочная площадка фильма ужасов. Свет был приглушён, лампы слегка мерцали, создавая ту самую атмосферу предвкушения чего-то… потустороннего.

Бонни бы, может, и испугалась, если бы не знала точно – всё это лишь переодетые студенты, у которых в глазах больше веселья, чем угрозы. Тем не менее, в таких костюмах порой сложно было различить, кто есть кто. Приходилось буквально вглядываться в мелочи: походку, манеру держать телефон, даже выражение глаз.

Вот, например, Ворген* (* Ворген – оборотень из вселенной World of Warcraft), притаившийся в углу у окна, судорожно нажимает кнопки на своём телефоне – скорее всего, это Оливер, тот самый вечный задрот с потухшим взглядом и запахом энергетика, который без ума от компьютерных игр. Его даже из-под костюма выдавала сгорбленная осанка и рефлекторное подёргивание правого плеча, когда он сосредоточен.

А вот вампирша с идеально выкрашенными губами и подозрительно дорогими клыками, из-за которых она говорила чуть шепеляво, но надменно – почти наверняка Бетти. Она спускает все деньги на коллекционные издания книг своей любимой вампирской саги.

– Узнаю университет, – хмыкнула Джессика, оглядываясь по сторонам. – Только тут можно встретить зомби, обсуждающего лекцию по строительной механики с инопланетянином.

– Главное, чтобы мертвецы не сожрали декана, – добавила Мэй с самым серьёзным видом.

Держась за костыль, Бон хромала в сторону актового зала, втайне мечтая скорее добраться до ближайшего стула и захлебнуться пуншем. Несмотря на все попытки подруг расшевелить её, мысль о скором переезде в Лондон глубоко засела в голове.

Как только девушки вошли внутрь, громкая музыка ударила по ушам, а тяжёлые биты, будто волнами, прокатывались по телу, отдаваясь где-то под рёбрами. Свет мигал как бешеный, и всё помещение казалось на грани взрыва – от веселья, от переизбытка энергии и молодости.

Египтянка и ведьма осели у стола с пуншем, стараясь не потерять друг друга из виду в хаосе танцующих костюмов, а Белоснежка пошла куда-то к сцене, подмигивая очередному симпатяге в костюме дьявола.

Заметив, как приуныла Джессика, Бонни наклонилась ближе, стараясь перекричать грохочущую музыку:

– Почему грустишь?

Подруга лишь слабо пожала плечами, не глядя в глаза. В разноцветных вспышках света её лицо казалось бледнее обычного, и от этой тихой печали что-то болезненно кольнуло в груди.

Рид знала – она не может просто сидеть. Это её последний вечер здесь. Последний шанс оставить светлое пятно в памяти, прежде чем всё затянет Лондонской серостью.

Не раздумывая, она поднялась, опираясь на костыль, и решительно потянула подругу за руку:

– Пошли танцевать!

– Но ты же… – начала было светловолосая, глянув на её зафиксированную ногу.

– Танцы бывают разные, – перебила Бонни с озорной улыбкой. – Главное ведь не ноги, а настроение.

Она громко рассмеялась, заразительно и искренне, а потом добавила:

– Я хочу, чтобы вы запомнили меня вот такой – не в слезах, не в больничной палате. А здесь. С вами. В этой нелепой египетской юбке и с пуншем в руке.

Джесс улыбнулась и, схватив Бон за руку, повела её прямиком в самую гущу танцующей нечисти, где мумии обнимали вампиров, а оборотни теряли парики под тяжестью битов.

Наконец, когда к ним присоединилась рыжеволосая, Рид ощутила что-то странное – будто холодный, цепкий взгляд буквально прожигает воздух. Она сразу насторожилась: на такие вещи Бонни была особенно чувствительна.

Быстро оглянувшись по сторонам, она заметила Калеба. Он стоял у стены, не отрывая глаз от Джесс, и выражение на его лице было слишком серьёзным для вечеринки.

– Что у тебя со Смитом? – спросила она, приблизившись вплотную.

– Он пытался несколько раз заговорить со мной, но я его избегаю. – светловолосая отвела взгляд, но тут же вернула его, стараясь выглядеть беззаботно. – А почему ты спрашиваешь? – переспросила она, не сбавляя ритм. На лице – лёгкая улыбка, но в глазах мелькала тихая грусть.

Сколько бы Джессика ни пыталась прислушиваться к голосу разума – холодному, чёткому, безжалостно рациональному – её сердце всё равно тянулось к Калебу Смиту. К тому самому неприступному парню, который мчался на байке, разрезая воздух, и прожигал свою жизнь огнём – между алкоголем, сигаретами и бесконечными мимолётными связями, словно завтра для него не существовало.

На лекциях она тайком наблюдала за ним, стараясь не выдавать своего интереса. Как он водит ручкой по страницам тетради, рисуя что-то, понятное лишь ему самому – плавные линии, которые казались едва уловимыми набросками из другого мира. Его лоб часто сморщивался в глубокой морщине, когда он сосредоточенно пытался уловить мысль, а длинные пальцы едва заметно подрагивали, будто внутри него бушевала буря, которую он старательно прятал от всех.

Джессика знала: держаться рядом с Калебом – значит рисковать всем. Её мечты и принципы были словно противоположность его миру – упорядоченному, надёжному, выстроенному по пунктам: карьера, уютная квартира, ароматный кофе по утрам. А Калеб? Он был хаосом, вихрем, который жил одним днём, словно каждое утро могло стать последним.

В её надеждах, в этих тонких, почти прозрачных розовых мечтах, она была той – той самой, кто сможет изменить его. Ради кого Смит оставит разгульную жизнь. Той, кто вытащит его из тьмы, спасёт от самого себя.

Девушка представляла, как однажды после лекции он подойдёт к ней – не с привычной отстранённой усмешкой, а с настоящим светом в глазах. Как тихо скажет, что устал от пустоты, от бессмысленных ночей, и что в ней – в Джессике – увидел искру, которая может согреть его душу.

В её мечтах он уже не пах сигаретами, и его руки, обычно дрожащие от адреналина и бессонных ночей, стали тёплыми и уверенными, словно обещание новой жизни.

И вот, словно из-за поворота судьбы, эта мечта начала приобретать форму. Калеб – неприступный, каменный, как будто вырезанный из самого мрака – вдруг пригласил её на свидание. Это потрясло даже её. Может быть, под всей этой бронёй – шумной, пьяной, обжигающей – действительно скрывался кто-то настоящий.

Но реальность была сурова и безжалостна.

Парень привёз её на мотодром – в свой мир, где грохот байков глушил мысли, дым сигарет резал глаза, а запах жжёного топлива впивался в кожу. Девушки в коротких шортах, громкий смех, звон разбитых бутылок под светом фар – всё это казалось чуждым, враждебным, слишком громким и опасным для её хрупкой души.

Она стояла рядом с ним и чувствовала себя одинокой, как никогда. Чужой в этом мире – слишком нежной, слишком ранимой для всего этого хаоса. Ей хотелось уйти, спрятаться, раствориться в тишине. Но Смит… он даже не заметил её взгляда, её попыток найти в нём хоть каплю защиты. Он погружался в выпивку всё глубже, всё громче смеялся и был тем же безумным, агрессивным Калебом, которого она пыталась понять.

Он не осознал, что ей нужна была совсем другая поддержка. Что ей нужно было внимание, забота, нечто настоящее, а не только громкий шум и пыль мотодрома.

И, в конце концов, он просто не умел быть другим. Блондин привык, что женщины приходят к нему легко, не задают вопросов и принимают его правила. Калеб не знал, как быть рядом с такой, как Джессика – мягкой, искренней, чуждой его миру. Он пил, потому что это было проще, потому что не знал, как открыть душу и что делать с этой хрупкой девочкой.

После той ночи, которая разбила её розовые очки вдребезги, Джесс твердо сказала себе: с Калебом покончено. С этими глупыми надеждами. С этим притяжением к разрушению.

Но сердце – предательское – продолжало биться быстрее, едва парень появлялся рядом. Оно вспыхивало от его взгляда, дрожало, когда он пытался заговорить, пытался объясниться.

В этой вечной борьбе – между разумом, кричащим об опасности, и слепо влюблённым сердцем, ищущим свет в его тьме – Джессика чувствовала себя разорванной. Как будто две части её души враждовали, не находя мира.

– Потому что он глаз с тебя не сводит, – отозвалась Бонни, склонив голову.

– Что? Где? – светловолосая резко повернулась, её глаза расширились, щеки вспыхнули.

– Может, он хочет извиниться? – пожала плечами Мэй, с любопытством наблюдая за подругой. – Уже два месяца он пытается тебе что-то сказать. Ты это и сама знаешь. А ты… убегаешь.

– Но… – пробормотала та.

– Мэй права, – спокойно, но твёрдо вставила Рид. – Он упустил свой шанс, да. Но ты хотя бы выслушай. Узнай, чего он добивается. А то под его взглядом даже я танцевать не могу, – усмехнулась она, хотя в голосе чувствовалось напряжение.

Джесс замерла, неуверенно поигрывая краем рукава. Затем глубоко вдохнула, выпрямилась и, чуть прикусив губу, сделала первый шаг в сторону Калеба.

Он всё ещё смотрел. И когда их взгляды встретились, на его губах появилась мягкая, виноватая улыбка.

– Я пойду на улицу, выйду. Голова разболелась, – сказала Бонни, массируя виски.

– Сама дойдёшь? – заботливо спросила Мэй.

Девушка коротко кивнула и, не говоря больше ни слова, направилась к выходу.

Ночной осенний ветер обжигал обнаженные плечи, словно мелкий ледяной песок. Рид, даже не накинув куртку, облокотилась на холодные железные перила, чувствуя, как металл буквально тянет из неё тепло.

Свежий воздух быстро прогнал головную боль, но по телу тут же пробежали мурашки, и девушка втянула голову в плечи. Нос начал неметь от холода, и она, поёживаясь, подумала, что пора возвращаться.

Решив напоследок пройтись по опустевшим коридорам универа, Бон направилась к двери. Но внезапно…

– Ублюдок!

Рид замерла на месте, как будто кто-то ударил по выключателю внутри неё. Она всмотрелась в темноту. В тишине – только глухие удары и приглушённые стоны, доносившиеся откуда-то со стороны, но где именно – не разобрать.

Прищурившись, Бонни заметила смутные чёрные тени за оградой университета. Их очертания путались с деревьями, уличными фонарями и сумраком.

Это не её дело. Да и чем она может помочь – хромая, с костылём в руке?

Девушка уже было развернулась, чтобы вернуться обратно, как вдруг внутри что-то кольнуло.

А если там действительно кто-то лежит? Если истекает кровью, не в силах закричать, не в силах даже пошевелиться?

Бонни стиснула зубы. Сердце глухо стучало в ушах, отдаваясь в висках. Тело тянуло назад – туда, где безопасно и светло. Голова подсказывала: «Уйди. Это не твоё».

Но совесть уже сделала шаг вперёд.

Проглотив остатки страха, Рид крепче перехватила костыль, втянула в себя воздух и медленно, прихрамывая, направилась к воротам. С каждой неровной плиткой под ногами внутри крепло одно: она не могла просто уйти.

Приблизившись, Рид поняла – драка ещё не закончилась. Проходя мимо скамьи, она заметила стеклянную бутылку из-под сока, схватила её и крепче сжала – на всякий случай, если придётся защищаться.

– Где деньги, ублюдок?! – снова раздался тот же голос. Девушка нервно сглотнула, сердце колотилось где-то в горле.

Подойдя ближе, она наконец разглядела троих незнакомцев и парня, переодетого в костюм Джокера. Он лежал на земле, сгорбленный, корчась от боли.

«У него уже нет сил сопротивляться», – промелькнуло у Рид в голове.

В следующую секунду кто-то из них снова с силой ударил лежащего ногой – и Бонни сорвалась.

Не раздумывая, она разбила бутылку о металлический забор – звон стекла резко вспорол тишину.

– Отойдите от него! Я сейчас вызову полицию! – крикнула она.

«Браво, Бон! Почему нельзя было просто сделать это изначально?» – мелькнуло с раздражением.

В ответ – только короткий смешок. Один из парней лениво шагнул вперёд, совершенно не впечатлённый ни криком, ни стеклянным осколком в её руке.

– И что ты сделаешь? – хмыкнул он, скользнув взглядом по стекляшке. Язвительно усмехнулся и одним резким движением вырвал её у Бонни.

– Эй! – выдохнула она, но не успела ничего предпринять – он швырнул осколок на пол и с силой толкнул девушку.

Рид потеряла равновесие и упала на холодный асфальт. Боль пронзила локоть, а костыль глухо отлетел в сторону.

Вся шайка рассмеялась.

– Сейчас повеселимся, – бросил тот же парень, подходя ближе.

Девушка зажмурилась, тело сковал страх. Она уже мысленно прощалась с жизнью.

Но вместо боли – удар рядом. Что-то тяжёлое с грохотом рухнуло в нескольких сантиметрах.

Она резко распахнула глаза.

Парень в костюме Джокера – тот, кого они только что избивали – теперь яростно сражался. Его загримированное лицо было в грязи и крови, дыхание сбивчивое, движения резкие, как у зверя.

Один из нападавших уже корчился на земле, схватившись за живот. Второй получил короткий, хлёсткий удар бутылочным осколком по щеке – кровь брызнула, тот закричал и отшатнулся.

Третий – самый крупный – после мощного удара кулаком в висок упал, как подкошенный.

– Звони в полицию! – бросил он, не оборачиваясь.

Бонни застыла, ошарашенная. Она смотрела на него, пытаясь разглядеть знакомые черты.

– Звони! – рявкнул он снова.

Рид судорожно начала водить руками по карманам своей юбки, пальцы дрожали, дыхание сбилось.

Парни, понимая, что представители закона вот-вот появятся, поспешно поднялись на ноги и ушли, оставляя за собой шквал матерных слов в адрес Джокера. Тот даже не пытался их остановить – и в этот момент Бон поняла: упоминание полиции было лишь уловкой, чтобы заставить шайку исчезнуть.

– Ну? Ты так и собираешься здесь валяться? – недовольно произнёс парень, застыв у ворот.

Девушка сразу узнала этот низкий голос и хамоватый тон. Только он позволял себе так обращаться с ней.

– Майк… – прошептала Бонни, с трудом поднимаясь с земли. Каждое движение отдавалось болью, но она старалась не обращать внимания. Нащупав костыль, шатенка аккуратно оперлась на него и, прихрамывая, последовала за парнем.

Вуд стоял неподалёку, засунув руки глубоко в карманы куртки и слегка ссутулившись. Он шмыгал носом, откуда медленно текла кровь, оставляя на шее мокрые пятна. Несмотря на то, что Рид не испытывала к этому парню особой симпатии, в этот момент ей стало его искренне жаль.

Тусклый свет фонарей вырисовывал чёткую картину: разбитая губа, возможно, сломанный нос и уже зреющий под левым глазом фингал.

Почему-то при взгляде на Майка внутри неё что-то щемило, словно кошки скребли по душе. Бонни не могла понять, откуда взялась эта тяжесть, эти неожиданные и непривычные чувства к Вуду – но они были.

Внезапно остановившись, парень, не оборачиваясь, резко спросил:

– Чем ты думала, когда шла туда? Надеялась, что они, как псы, будут слушать твои команды?

Бон тихо пробормотала себе под нос, с легкой горчинкой в голосе:

– Я не знала, что это ты…

На самом деле, девушке хотелось услышать от него хоть какое-то «спасибо».

– Это не важно, – коротко отрезал он, и, не дожидаясь ответа, поднялся по лестнице, тяжело дыша.

– О каких деньгах они говорили? – тихо спросила Бонни, заглядывая ему в спину.

– Тебя это не должно касаться, – прозвучало безразлично, почти холодно.

– Какой же ты эгоист! – внезапно выпалила шатенка. – Вместо того, чтобы нос задирать, мог бы хотя бы поблагодарить! Нет же! Идёшь, как напыщенный индюк, будто это нормально! Придурок…

Глаза Майка вдруг вспыхнули гневом, и он шагнул к ней вплотную, почти касаясь:

– Слушай, Рид, если я такой придурок, почему ты тогда согласилась на гонку с Джонс?

В его голосе прозвучала ярость – всю злость, накопившуюся за день, он вылил именно на неё.

– Ты же знала, что это тупая ревность. Так почему согласилась?

Бонни, не отводя взгляд, встретила его прямо в глаза и спросила в ответ:

– Значит так… Тогда почему ты на гонке предупредил меня о втором повороте?

– Потому что знал, что если ты не сбавишь скорость, тебя занесёт, – уже менее раздражённо ответил он.

– Хах… – усмехнулась Рид, чуть сдавливая губы. – Судя по тому, какие между нами отношения, не могу сказать, что ты мне счастья желаешь.

– Уж поверь, я не такой кретин, за которого ты меня держишь, – отчеканил Вуд, не отводя взгляда от Бонни. Внутри неё снова разрастались странные, непонятные чувства – смесь раздражения и чего-то более глубокого, почти болезненного.

– Майк?.. – прошептала внезапно появившаяся рыжеволосая бестия, и ненависть к Мэнди Джонс вспыхнула у Бон с новой силой.

«Она что, следит за ним?» – подумала Рид и посмотрела через плечо Вуда, на Мэнди, которая, стоя неподалёку, готова начать прыскать ядом.

– Если ты думаешь, что я сделал это из-за того, что без ума от тебя, то ты полная дура, Бонни Рид, – тихо и чуть насмешливо прошептал Майк прямо ей в губы.

Не давая возможности ответить, он резко притянул к себе Мэнди, бросил последний взгляд на Рид и ушёл прочь.