Подземка

Глава 1. Станция-призрак

Гудение под ногами было привычным, как собственное сердцебиение. Андрей Соколов чувствовал его всем телом: от подошв форменных ботинок до кончиков пальцев, лежащих на холодном, гладком рычаге контроллера. Вибрация пронизывала сталь, бетон, воздух и его самого, сливая в единый, монотонный организм – человек и поезд. Тридцать восемь лет, из которых последние пятнадцать он провел здесь, в подземелье, в голове состава, несущегося по артериям города. Разведен, одинок. Дочь-студентка жила с матерью и ее новым, успешным мужем где-то там, наверху, в мире солнечного света и просторных квартир. А у него была только эта кабина. Его кокон, его убежище, его персональный фронтир, где он был капитаном своего стального червя, ползущего сквозь темноту.

Работа была его единственной отрадой. Здесь все было понятно и предсказуемо. Расписание, сигналы, станции, глухой рокот в тоннелях. Он знал каждый изгиб, каждый стык рельсов на своем маршруте от «Юго-Западной» до «Преображенской площади». Знал, где поезд начинает раскачиваться сильнее, где из вентиляционной шахты тянет запахом мокрой листвы, а где тьма за лобовым стеклом кажется особенно плотной, бархатной, словно живой.

Сегодняшняя смена ничем не отличалась от сотен предыдущих. Утренний час пик схлынул, оставив после себя разреженный поток пассажиров и легкую головную боль от мелькания станционных огней. Вагоны за спиной были полупусты, и их гулкое эхо создавало ощущение ирреальной пустоты. Андрей вел состав плавно, почти медитативно. «Спортивная». Двери с шипением открылись, впустив и выпустив несколько фигур. «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Воробьевы горы».

Станция-призрак. Так ее называли между собой машинисты. Построенная на нижнем ярусе Лужнецкого метромоста, она была закрыта почти на двадцать лет из-за аварийного состояния и вновь открылась лишь в начале 2000-х, после долгой реконструкции. Но старая память, память о десятилетиях запустения, осталась. Даже сейчас, когда перрон сиял новыми гранитными плитами и яркими лампами, станция казалась временной, ненастоящей. Словно декорация, которую забудут убрать после спектакля.

Поезд замедлил ход, въезжая на мост. Справа и слева, за широкими стеклами, проплывала панорама Москвы-реки и утопающих в зелени склонов. Но Андрей смотрел вперед, в короткий тоннель, ведущий к платформе. Именно здесь, на этом отрезке, всегда возникало странное чувство. Словно поезд на мгновение выныривал из привычной подземной стихии в чужое, враждебное пространство, чтобы снова нырнуть во тьму.

Состав остановился. Андрей потянулся к кнопке открытия дверей, но палец замер на полпути. В наступившей тишине, когда стих гул двигателей и лишь слабо гудели преобразователи, он это услышал.

Это был не звук. Не голос в привычном понимании. Скорее, тень звука. Шепот, просочившийся сквозь толщу бетона, стали и стекла. Неразборчивый, как шорох, как сухой песок, ссыпающийся по стеклу. Он был везде и нигде – в ушах, в голове, в самой вибрации воздуха. Андрей встряхнул головой, моргнул. Наваждение. Усталость. Давление скачет, вот и все. Он нажал на кнопку. Двери с привычным шипением разъехались. На платформе не было ни души. Это было нормально для дневного времени на «Воробьевых горах».

Но шепот не исчез. Он стал тише, но не пропал. Он словно затаился, прячась за гулом трансформаторов и далеким шумом города за стеклом. Андрей почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он оглядел пустую платформу, затем всмотрелся в черноту тоннеля впереди. Ничего. Абсолютно ничего.

«Осторожно, двери закрываются».

Механический голос информатора прозвучал оглушительно громко, разрывая зыбкую тишину. Шепот оборвался, будто его спугнули. Андрей с облегчением выдохнул и плавно повел рычаг от себя. Поезд тронулся, унося его прочь от странной станции, от наваждения, от секундной слабости.

К концу смены он почти забыл об этом. Усталость навалилась тяжелым, свинцовым одеялом. Передача состава сменщику, короткий рапорт, подписи в журнале. Все на автомате. Выйдя из депо, он с наслаждением вдохнул теплый вечерний воздух, пахнущий пылью и цветущей липой. Мир наверху жил своей жизнью, и проблемы подземелья казались далекими и несущественными.

Он списал все на усталость. Просто переутомился. Нужно будет взять отгул, выспаться. Но когда он уже засыпал в своей маленькой квартире на окраине, в той пограничной зоне между сном и явью, ему показалось, что он снова слышит его. Тихий, едва уловимый шорох. Шепот из глубины.