Тёмный лес

Я хочу посвятить эту мрачную историю

своему любимому Тюльпану.

Спасибо тебе за помощь, твои знания и любовь.

Стоя посреди бури и ненависти, несправедливости и бессилия, хочется остановиться на одно мгновение и убежать. Бежать в глубокий, самый тёмный, тёмный лес, нетронутый алчным человеком. Этот лес огромен, и он принимает в свои ветвистые объятия и укрывает от всех невзгод. Иногда солнце танцует среди сосен и елей, греет кожу нежными, точно крыло бражника, поцелуями. Мох стелется под босые ноги мягким ковром, и грех не почувствовать себя принцессой, пусть и совсем ненадолго. И хочется бежать, бежать, бежать по нему далеко, затеряться между деревьев, чтобы больше никогда и никто не нашёл. Мох в тёмном лесу такой мягкий, что если лечь в него, то можно провалиться в свежесть лесного облака, окутывающего твоё изнеможденное жизнью тело.

И ты ложишься в него и засыпаешь, потому что нет больше сил, как нет страха и тревог. Только древний тёмный лес где-то высоко вверху под тёплым ласковым солнцем, только мох-перина и маленькие белые цветы, оплетающие твои хрупкие кости.

Глава 1. Свет, краски и монстры.

Знакомые и когда-то родные улицы уже не казались виденной хоть когда-нибудь местностью. Это чувство было сравнимо со сном: ощущение, что все казалось таким маленьким и незначительным, что невольно можно усомниться в реальности происходящего. Как будто бы где-то глубоко внутри пропал всякий интерес к этому месту, или же, возможно, чувствуется рост собственной личности по сравнению с давними воспоминаниями. В воспоминаниях эти места отложились такими красочными, большими и значимыми, что сейчас вполне можно было разочароваться в увиденном.

Карета мерно покачивалась под стук копыт по каменной дороге. Девушка чуть прикрыла глаза, глядя прямо на солнце, укрывшееся от студеного ветра пуховым тонким облаком. Из-за горизонта плыли фиолетовые грозовые тучи, гонимые потоками ветра, приносящего на своих крыльях приятную влажную свежесть и темноту. Можно было расценить это как дурной знак, ведь еще издали казалось, будто улицы залиты ярким светом и солнцем, стремительно тонущими в надвигающейся тени. Однако стоило карете с пассажирами въехать на выложенный разноцветным камнем мосток – налетел ветер, а солнце скрылось за облаками вовсе. Девушка поежилась, ощутив странное чувство нарастающей тревоги, свернувшееся у нее где-то в груди. Вдали слышались колокола.

Она уже увидела краешек бесконечного Зеленого моря, омывающего эти берега все ее детство, который тут же скрылся за кронами сосен. Вероятно, именно трепет от скорой встречи с любимым морем заставил ее улыбнуться сейчас.

– Элис?

Ее руку мягко тронули чьи-то холодные пальцы. Она, наконец, оторвалась от окна и обернулась. На нее пристально смотрели два изумрудных глаза, светловолосый обладатель которых выглядел обеспокоенным. Под его глаза залегли темные круги, а осунувшееся лицо было нездорового бледного цвета. Он был одет в синие и голудые одежды.

– Все хорошо?

– Да… да, вполне. – С неловкой улыбкой и без уверенности в голосе ответила она. – Погода испортилась, только и всего. – Как будто извиняясь, тихо добавила Элис, кивнув куда-то за окно. Туда, где все ближе и больше становилось море.

– Ты же любишь дождь. С каких пор тебя расстраивает приближающаяся гроза? – Смеется он. – Вот меня и правда несколько беспокоит то, что я могу неслабо так промокнуть, – добавил он, с опаской подавшись вперед, глядя на небо и зачем-то поспешно сунув руку в карман, стараясь нащупать что-то, по всей видимости, важное.

– Да уж, Ливиан, позаботься о том, чтобы никто не обнаружил, что ты становишься рыбой, когда намокаешь. – Прыснула Элис, наблюдая, как парень выуживает из кармана кольцо с крупным сапфиром, оглаживая ободок, точно величайшее сокровище, и надевает его на указательный палец.

– Очень смешно. – Он криво усмехнулся, но быстро посерьезнел, увидев в глубине ее глаз ничем не прикрытую грусть. – Я знаю, о чем ты думаешь. И уверен, что тебе не о чем переживать.

– Надеюсь.

– Помнишь, мы с тобой и Тори играли вон там? – Он указал куда-то за окно. Повернувшись в ту сторону, Элис улыбнулась и кивнула, глядя на каменный фонтан на круглой площади. Она помнила, как трое детей играли у этого фонтана, пытаясь попасть камушками в его центр, а после изучали зеленый и скользкий налет тины на его стенках. – Жаль, что мы с ней не увидимся.

– Да уж. Сколько лет прошло? Двадцать с лишним?

– Да. – Ливиан не сдержал грустной улыбки. – Как думаешь, она бы узнала нас сейчас, если бы была жива?

– Думаю, что да. – Девушка вздохнула, сама пытаясь вспомнить лицо подруги. С ужасом она поняла, что не помнит ее голоса, а лицо словно превратилось в смазанный образ с едва угадываемыми чертами.

– Эй? – Парень заглянул в ее глаза, хитро улыбаясь. – Не грусти, дорогая. Если что, я буду рядом, ты же знаешь? – Ответом ему послужил кивок. – А еще, знаешь, что? – Он шутливо огляделся по сторонам, будто опасаясь лишних ушей, что было очень забавно в закрытой карете. Ливиан наклонился к самому уху девушки и заговорщицки шепнул: – Во что бы то ни стало, я добуду твоих любимых рыбных палочек.

Элис засмеялась, и, улыбаясь, вновь отвернулась к окну. Грусть прошла куда-то мимо, улетев вслед за облаками, за что она была благодарна своему другу. Мимо мелькали дома и пышные цветочные кусты, и все в этом маленьком городке урывками смутно напоминало ей детство. Вдруг внимание девушки привлекло что-то сияющее на вершине горы, горевшее, точно солнце на фоне кружевной салфетки снега, коей был покрыт хребет, и темно-серого с фиолетовым грозового неба. Элис хорошо помнила это место. В далеком детстве она поднималась в эту гору вместе с матерью, чтобы просить помощи у ведьм, живущих там. Тогда они надеялись, что колдовство поможет отыскать отца, заблудшего в лесу на многие ночи. Будучи маленькой и наивной, Элис еще не знала, что из темного леса люди не возвращаются, как ни в чем небывало, спустя так много времени. Никогда не возвращаются. Девушка погрузилась в воспоминания. Почему-то из того дня она сохранила наиболее ярко лишь память о малиновоглазой ведьме, встретившей их на пороге… Но дальше будто провал.

Карета резко дернулась, прежде чем совсем остановиться. Дверцу для них распахнул невысокий кучер, везший их весь этот путь.

– Леди Равин? – Учтиво обратился он к Элис, подавая ей руку. – Ваши вещи уже внутри.

Выйдя под ледяные порывы ветра, Элис подняла голову. Перед ней высился дом ее детства – все тот же черничный дом со старомодной белой резьбой вокруг окон. Черничный цвет облупился местами, обнажая серую, пропитанную дождями штукатурку. Казалось, дом устало опустил плечи, словно старик, переживший слишком многое. Перед домом, когда-то гордо возвышавшийся, теперь скромно ютился покосившийся забор, заросший дикой малиной. Маленький садик, который Элис так любила в детстве, превратился в хаотичное царство сорняков и одичавших цветов. Крыльцо уже начало местами разрушаться, а перила покрылись мелкими пятнами ржавчины. По черепице ходили чайки, а стекла усталыми темными впадинами глядели на прибывших. Девушка вздохнула. Теперь это старое здание снова станет ее домом.

И она снова должна называть его именно «домом», тем местом, где должно быть безопасно и должно быть тепло. Придется снова к этому привыкать.

Скрипучая дверь с трудом поддавалась, пропуская Элис внутрь. Запах старого дерева, пыли и воспоминаний ударил в нос. Под ногами хрустели осколки разбитых надежд и забытых обещаний. В каждой щели, в каждой трещинке стен таились тени прошлого, шепчущие истории о радостях и горестях, о любви и потерях. Элис чувствовала, как сердце ее наполняется смесью щемящей тоски и болезненной нежности. Воздух в доме будто бы был остывшим.

***

Ночь опутала город, будто невидимая паутина. Непроглядная тьма иной раз казалась такой родной, что хотелось упасть в ее объятия, раскинув руки. Будь она материальная, была бы она теплым мягким облаком, в котором можно было бы спать до самого рассвета. В этих местах ночи были особенно темны и глубоки, нежели в других больших портовых городах. Казалось бы, что дело в горах, возвышавшихся над крышами домов, потому что темнота будто бы накапливалась за горной грядой, а затем скатывалась по склонам и заполняла собой пространство между зданиями, но нет: дело было в редких газовых фонарных столбах на улицах, которые можно было пересчитать по пальцам. Тихие пустые улочки освещала только луна и крохотные звездочки, видневшиеся здесь в изобилии. Звездное небо иной раз легко было перепутать со светящимися окошками домиков, своими огоньками смотревших в сторону моря, плещущегося у берегов. Ослепительное днем – ночью обозначало свое неизменное присутствие лишь лунной дорожкой, разлитой по воде серебром. И не было ничего прекраснее этого места: горный воздух и морские ветра выстуживали тепло, по большей части, но как же это было красиво. На фоне луны в воздух тянули тонкие узловатые ветви-руки деревья, тихо перешептывающиеся в ночи о своем.

Такой и была Долина Грома, в которой покоился Симар. Пожалуй, она не была похожа на прочие прибрежные городки еще и тем, что не притягивала теплом и ласковым морем желающих понежиться в лучах солнца под приятным морским бризом. Городок состоял из небольших одноэтажных домиков, сложенных из молочно-белого камня, – редко, двухэтажных, но это были в основном магазины с покачивающимися вывесками – образующих своеобразные колодцы, внутри которых лежали аккуратные дворики, обрамленные выложенными разноцветным камнем дорожками. Городок, лежавший у подножия гор, был небольшой и аккуратный, иной раз даже казалось, что здесь почти никто и не живет, но это было не так. Симар, как и его жители, обладал особым магическим очарованием, околдовывающий тишиной и спокойствием. Время здесь точно замирало, а вокруг был только морской воздух и ветер. Ближе к воде город мягко перетекал в каменные набережные, тянувшиеся вдоль улиц, отделенные от них широкими каменными дорогами. Но стоило лишь спуститься с каменного парапета – как можно было оказаться во власти воды и бархатистого песка, принесенного ветрами. Грохот волн иной раз заглушал звуки настолько, что невозможно было услышать и собственный голос. Солнце, песок и белокаменные домики с приветливыми оконцами, над крышами которых где-то в высоте плыли облака, брусчатка и море с остановившимся здесь временем, казалось бы, рай на земле, – так можно описать город Симар.

Прямо над городком, уютно расположившимся на «выступе» – узкой полоске земли между морем и горами, взирал на него свысока Золотой Павильон, в котором жили и колдовали ведьмы Круга. В Долине ведьмы были в особом почете: целительницы, травницы, предсказательницы – они несли много пользы для народа и старались чинить исключительно только добро, являясь мощной защитой для горожан во время нередких здесь катаклизмов и бед. Ведьмами становились девочки в совсем юном возрасте, по велению главной ведьмы круга. И решение это было не всегда понятно до конца. Нередко ведьмы спускались с горы в город и свободно бродили по ярмаркам и улочкам. Иной раз нетрудно было и не признать ведьму, так они были похожи на простых людей в городе, если бы не остроконечные шляпы и плащи, однако и их носила далеко не каждая колдунья. Действительно город контрастов: в Симаре смешались величественные белокаменные постройки с лепниной и резьбой, магия и ведовство, умиротворенность прибрежного городка и нередкие шторма.

Однако даже в Симаре есть тень. В некотором отдалении от города, где цивилизация плавно перетекала в нетронутый природный простор, темнела полоса леса. Этот дремучий лес скрипел, шумел и выл нечеловеческими голосами, а неприветливые тысячелетние стволы деревьев казались столь коварными, что даже прохладная живительная тень в жаркий день под ними не сулила ничего хорошего. Помимо волков, медведей и других лесных зверей, в лесу была и иная опасность: дикая, древняя, первобытная жестокость, обитающая в самых отдаленных уголках глуши и поджидающая жертву. Стоит путнику зазевать, споткнуться, упасть – и он сгинет. Сгинет в темной, сырой чаще, утопая в липкой вязкой жиже под собственные вопли…

В аккуратном доме, выкрашенном в приятный чернично-сиреневый цвет с белыми ажурными окошками, горел свет где-то на втором этаже. В помещении было неспокойно. Ночь, бережно укрывшая мир и поглаживающая своими тонкими пальцами пышные бутоны на кустах под окнами, не давала даже намека на что-то плохое. Однако воздух вибрировал от тревоги.

– Мама, мне страшно! – Истошно ревел ребенок. – Почему вы их не видите?! Почему?! Они лезут, лезут сюда! Они хотят забрать меня! – Срываясь на крик, плакала маленькая девочка. После она протяжно кричала, будто от дикой боли или страха.

И если бы только кто-то мог ей помочь тогда.

***

Это было… страшно. Очень страшно. Спрашивается, отчего на долю маленькой девочки должно было выпасть такое тяжелое испытание? За что можно было осудить невинную душу в самом начале ее пути? Безумие, агония и страх были ее лучшими друзьями на протяжении многих долгих лет. Ведь никто не захочет иметь в числе друзей ненормальную, безумную, не такую, как все остальные. Никто.

Это началось очень давно. Поначалу она думала, что так все и должно быть. Но потом поняла. Нет, не должно было быть. Она считала вещи, происходившие с ней, нормальными. Думала, что она такая же, как и все дети вокруг. Но нет. Постепенно, с возрастом, узнавая жизнь и окружающий ее мир – она поняла. Кошмары преследовали только ее наяву и не отпускали, не давая ни минуты покоя и тишины. Вонзившиеся в ее хрупкое тело длинными когтями они не отпускали ее и шли за ней по пятам. Она плакала и просила, чтобы все это прекратилось, чтобы они, наконец, исчезли, словно их и не было никогда. Что за абсурд? Разве чудовища есть на земле? Элис не знала ответа на этот вопрос, весь гнет общества вокруг нее – друзей, родителей, врачей – постепенно склонил ее к единственной, казалось бы, верной мысли о подтвержденном диагнозе.

И… лучше бы тогда это оказалось страшным сном. Очень страшным.

Элис с раннего детства видела чудовищ. В совсем юном возрасте она считала, что ей снятся реалистичные сны, но позже поняла. Нет, не снились. Из отражений зеркальных поверхностей за ней наблюдали безглазые бледные существа с тонкими длинными пальцами, которыми беззвучно царапали зеркала с той стороны. Это было… жутко. Ведь кроме нее никто их не видел. Ей хотелось кричать, но разве в этом был бы смысл, если бы ее все равно никто не услышал?

А жаль.

С течением времени Элис смирилась со своими видениями и позже вовсе перестала замечать их. Они словно стали неотъемлемой частью ее жизни. Она больше не видела смысла надрывать голос, доказывая кому-то свою правоту, если все равно никто вокруг не верил ей. Ну, или почти никто. Людям тяжело объяснить существование того, чего они никогда не видели собственными глазами, и в этом отчасти заключается суть человеческой природы: если не видно – значит, этого нет. Но Элис убеждена была в обратном. Когда она была малышкой, взрослые считали ее страхи надуманными на фоне разыгравшейся фантазии и богатого детского воображения, но, когда дело дошло до непрекращающихся истерик и паник – стало уже не до умиления наивности ребенка. Однако сейчас это уже не имело смысла в полноте. Кошмарные дни ее детства, когда она в одиночестве билась в истерике, не способная отвести взгляда от зеркал, давно прошли, и с возрастом она научилась молча мириться со своими страхами. Чудовища остались с ней, только больше не пугали так сильно. С одной стороны, эти жуткие отражения были куда более безобидны с Элис, нежели люди, окружавшие ее. Здесь можно поспорить, кто же тогда на самом деле чудовища? Эти пустые глазницы и отвратительная сухая бледная кожа с продольными трещинами не производили на девушку никакого впечатления, да, они страшны, и на этом все. Но, порой, даже сейчас, она все же засматривалась на них, ровно, как в детстве, не способная отвести взгляд, будто эти существа приковывали ее внимание к себе и парализовали, опутывая липким страхом, медленно, точно жидкость, наполняющим сердце…

– Элис ?

Девушка вздрогнула от неожиданности. Пелена тревоги, липкая, как мед, окутавшая ее, резко спала, вернув ее к реальной жизни. Она обнаружила себя стоящей возле раковины с блестящим чайником в левой руке и намыленной губкой в другой. Из крана с вертушками-цветочками текла вода. Она с тихим вздохом на грани облегчения обернулась, увидев перед собой обеспокоенного юношу. Ливиан. В раннем детстве они с Элис познакомились на берегу бухты, и с того дня стали практически неразлучны, имея, как оказалось, общие черты: Ливиан так же испытывал проблемы с нахождением друзей.

– Все хорошо? – Он чуть улыбнулся ей, попутно открывая шкафчик, чтобы ловким движением выудить из его недр стеклянную бутылку с водой. Такие застывания, с взглядом в одну точку, случались с ней довольно часто, поэтому ее лучший друг относился к этому как к обыденности.

– Да, вполне. – Элис выключила воду и оперлась руками на раковину, тоже улыбнувшись. Его появление в кухне обрадовало ее и успокоило. А точнее, напомнило, что в этом мире есть кто-то кроме чудовищ.

– Снова эти потусторонние гады тебя достают? – Смеется он.

Она улыбнулась шире, окончательно успокоившись и придя в себя. На солнце, что было здесь редким гостем в начале дождливой осени, пробивающемся через легкие шторы, его глаза блестели на бледном лице, как два прозрачных изумруда, а светлые волосы переливались, точно золотые нити. Юноша был высок и строен. Чуть мешковатая голубая рубашка придавала ему по-настоящему домашний вид.

– Жаль, что я их не вижу. – Прыснул он. – Иной раз так и хочется увидеть хотя бы одним глазком, кто там маячит в твоем шкафу день и ночь.

– Не стоит, поверь. – Заверила его Элис и решила сменить тему разговора. – Я хочу прогуляться к маяку чуть позже. Составишь компанию?

– Конечно, а как же? Это ведь теперь, как я понял, твой маяк.

– Да, мой. Он принадлежал моему дедушке, пока он не умер. Так странно, правда? Говорят, дедушка был совсем молодым.

– Да уж. Но Элис, в такой солнечный день говорить о грустном – настоящее преступление! Вот, правильно, улыбайся. А позже сходим к маяку. – Подмигнув ей, он удалился, прихватив с собой хрустальную холодную воду. – Я иду в ванную. – Оповестил он ее уже из коридора. Она услышала, как хлопнула дверь и зашумела вода.

Девушка проводила его взглядом. У Ливиана было особенное отношение к воде, она это знала. А еще в его присутствии у нее повышалось настроение. Мысленно поблагодарив его, что он приехал с ней, она мельком снова взглянула на небольшое зеркало в кухне: чудовище в нем будто скреблось, беззвучно открывая и закрывая рот. Оно словно хотело всеми силами проникнуть за зеркальную гладь, но не могло. Сказать по правде, девушку это несказанно радовало. И все же это было странно. Она его видела. Только она. В этой кухне, наполненной тишиной. Светлые стены, клетчатое смешное полотенчико на стуле, белая скатерть, белые лилии в прозрачной вазе на столе, отбрасывающей радужные отблески, блестящий кран, солнечные зайчики и теплый свет, запах вкусной еды. Маленькое круглое зеркало в резной раме, красивый гарнитур. Неужели в этом уютном и чистом мире есть место такому уродству? Есть место злу? Но если даже это существо принадлежит какому-то другому миру, иному, то почему дверь приоткрыта только для Элис ? Почему только она может, пусть и невольно, но смотреть в эту щель между мирами?

«Это всего лишь отражение» – пронеслось в ее голове. И отчасти она была права. Девушка глубоко вздохнула, сжав до беления костяшек край раковины, и, с гордым видом, Элис прошествовала мимо, даже не взглянув в сторону зеркала.

***

За столько лет комната Элис, да и дом в целом, покрылись плотным слоем пыли, а углы наполнились вязанием паутины. Прежде чем разложиться и обжиться здесь ребятам пришлось сделать генеральную уборку: выбросить старый хлам, снять паутину, стереть пыль и выбить ковры. Посуда выглядела не пригодной для использования по назначению, ибо некогда белый фарфор покрылся липкой серой ни то пылью, ни то грязью, которая не стиралась никакими средствами и усилиями, и именно поэтому Элис решила не рисковать и выбросила все подчистую. Сходив в магазин, они купили маленький набор новой посуды, подходящий для всего двоих персон.

Предметы интерьера в комнате Элис выдавали глубоко творческую личность. Буйство красок и царствование хаоса. Ничего не изменилось с тех самых пор, как девушка покинула свой дом, да и с чего бы? После ее переезда здесь никто больше и не жил. В ее комнате вдоль стен стояли два высоких книжных шкафа, наполненных книгами, статуэтками и мягкими игрушками в виде животных и кукол, очевидно, сделанных вручную. Аккуратные крючки над широким столом были увешаны разноцветными тюбиками с краской, а в стаканчиках на полках торчали пушистые и не очень кисти разной длины. За легкой белой шторой на подоконнике виднелось целое изобилие цветов в кадушках, которые девушка заботливо привезла с собой. Напротив окна, отбрасывая длинную тень, был воздвигнут этюдник с витиеватыми деталями и с выдвинутой палитрой и свисающей с края тряпочкой в пятнах краски. На переносном мольберте был закреплен холст с незаконченной, но уже подходившей к концу работой: фактурно выполненный натюрморт с подсолнухами в красной вазе. Что интересно, если оглядеться по сторонам в этой ни то мастерской, ни то спальне, нельзя было заметить натуры: это наводило на мысль, что девушка писала из головы. Но отрицать мастерства, с которым положены мазки и подобрана палитра, не поворачивался язык.

Где-то под потолком у гардины над окном висела музыка ветра, сооруженная из белых ракушек. Они приятно шелестели, тронутые ветерком или задетые колыханием шторы. Элис была человеком глубоко и искренне верящим, что мир можно изменить к лучшему собственными силами. Странно, не правда ли? Человек, всю жизнь живущий на грани миров, неотделимый от монстров, верит в добро и сохранение. Пусть даже отчасти сквозь розовые очки, но Элис заряжала своей энергией всех вокруг, вселяя живую надежду.

Элис заставила себя посмотреть в зеркало. В отражении она могла проследить ровные солнечные лучи, проникающие в комнату. Она знала, что это последние теплые лучи в этом году и хотела насладиться ими сполна. Это было красиво, особенно глядя на покачивающиеся листья фикусов, картину с солнечными цветами, яркие краски на палитре и вишнево-красную длинную юбку Элис. Девушка носила плетеные вручную браслеты и очень любила белый цвет, предпочитая прочим фасонам одежды жемчужно-белые рубашки с пышными рукавами. В ее темных волосах, лежавших мягкими волнами на плечах, выделялись и почти светились яркие заколки с жемчугом, а на лице – голубые глаза и три тонкие полоски шрама на щеке, что был родом из детства. Ее комната всегда была наполнена радужным светом, текучими красками, светящимися на солнце, даже в те дни, когда солнца за окном не было. Она чуть улыбнулась, не заметив в зеркале никаких не званых гостей. Это было редкостью.

И все же…

Этот дом принадлежал прошлому. Стоило ли прошлому его оставить? Возможно. Но она хотела разгадать тайну, что черной тенью лежала на ее роду – затем она и вернулась сюда. Какими-то частичками души она чувствовала, что ключ к разгадке как-то связан с таинственным заброшенным маяком, видневшимся из окон дома. Эта черная башня на фоне ночного неба вселяла ужас своими масштабами, а выбитые стекла добавляли мрачности и без того заброшенному, оставленному давным-давно, маяку. Она должна была понять. Должна была дотянуться до завесы, скрывавшей эту тайну. Но это случится точно не сегодня, потому что сегодня она посвятит остаток дня этому золотому свету и чтению.

Легким движением взяв с полки книгу, она направилась прочь из комнаты, не без удовольствия ощутив, что за дверью, в тени, было прохладно, намного свежее, чем в нагретой солнцем комнате. Как никак, осень и остывший после жаркого лета воздух, летевший откуда-то с моря, пригнали с собой ночные холода и ветра, обострив радость от и без того редких солнечных дней в Симаре и Долине в целом.

Элис замерла перед дверью в ванную, прижимая к груди книгу, из которой торчала закладка с кисточкой. Она прислушалась к тихому плеску воды. Девушка улыбнулась. Ее друг, Ливиан, был всем, что у нее было сейчас. И, она была благодарна ему, что ради нее он был готов терпеть небольшие трудности и этот переезд в город их детства. Она часто задумывалась, что бы было, если бы его рядом не было? Вероятно, она сошла бы с ума от этих тварей, изводящих ее на протяжении жизни.

Она тихо вздохнула, желая прогнать тяготящие мысли и скорее оказаться рядом с живым существом, а не стоять посреди пустого коридора, где на стене висело большое круглое зеркало. После она просто толкнула дверь в ванную от себя привычным движением и вошла внутрь.

Глава 2. Ведьмин круг.

Смотри: я зажигаю красные свечи,

Ручьем проливается воск – и пусть.

Уху послышатся таинственные речи

И как свечной фитиль сгорит и грусть.

Смотри: разгораются свечи.

Все сильнее, все ярче, и вот -

Светлица полна запахами ночи,

Сухоцветов, тепла, медовых сот.

Смотри, как ярко! Ярко пляшет пламя!

Свеча прозрачна, как алмаз,

И незаметно проносится время

Когда я смотрю этот огненный пляс.

Смотри, как догорают мои свечи…

Опаленный, черный фитилек,

Устало роняет пепел, и вечер

Затихает. В ночи вспорхнул мотылек.

Ведьм в Симаре уважали. И всегда боялись.

Они были известны великой силой, непостижимой уму обычных людей. Однако очень мало кто знал, что по-настоящему стоит за этим величием. Боль. Огонь. И кровь. Никто из горожан обычно не лез в их магические дела, и поэтому никто и не знал всей подноготной. Людям нужен был результат, и они его всегда получали, а вот каким путем он был достигнут – никого не волновало.

Но все изменилось, когда к власти в городе пришел новый бургомистр. Он был свято убежден в том, что любое проявление колдовства и магии – это грех, и обязательно навредит городу. К большому сожалению, с ним был согласен и местный святой отец.

Ритуалы чаще были безвредными и порой даже скучными. Ведьмы жгли красные и черные свечи, ведь костров они не жгут – таковы правила. Сделать что-то несложное вроде лекарства (люди считали отвар, настоенный на травах – настоящей магией) не требовало от колдуний особых усилий, но бывали и случаи, когда дело требовало полной выкладки. Самым страшным было то, что порой самым опытным ведьмам приходилось обращаться за помощью к темным силам… За то ведьм и боялась – за связь с нечистой силой. Однако это было не совсем так: каждая ведьма знает, что за любое колдовство, даже малейшая, нужна плата. И чем серьезнее создаваемое колдовство – тем выше и оплата. Горожанам свойственно, а, быть может, и удобно, выдумывать сказки и облачать жизнь ведьм страшной, нелепой и пугающей тайной, понятной только им самим.

***

Снег в этот день выпал так же внезапно, как и растает уже завтра. По нетронутому снежному насту неторопливо прокладывала себе путь невысокая светлая фигура, оставляя за собой следы. На ее плечах лежал молочно-белый плащ, а на голову был наброшен капюшон. Она двигалась медленно, отчего была трудноразличима на фоне заснеженного города. А может, просто не хотела, чтобы ее кто-либо увидел.

– Мара! – Белую фигурку быстро нагнал высокий мужчина, одетый в черное и серый мех. Под горлом меховая накидка была перехвачена фибулой в виде замысловатого листочка. Он выглядел обеспокоено и приобнял невидимку, заглядывая ей в глаза. – Ты замерзла? Такая холодная!

Девушка подняла на него тяжелый взгляд малиновых глаз, горевших, точно два рубина, на фарфоровом лице. Она изящным движением убрала за ухо выбившуюся прядь русых волос.

– Есть в твоем мертвом сердце хоть капля сострадания, чтобы оставить меня в покое? Хотя бы. На день. – Она попыталась вывернуться из его рук, но он лишь крепче обнял ее. Лицо мужчины было холодным, с резкими чертами. Выразительный нос с небольшой горбинкой и густые брови добавляли его образу характера. Его взгляд светло-серых глаз врезался в нее, проникая сквозь нее могильным холодом. Сжав губы, она жестко проговорила: – Меня ждут в кругу.

– Неужто они вспомнили о твоем существовании и ждут тебя в гости? – Улыбнулся ей он. Но улыбка была ненастоящей. Фальшивкой, изобличить которую не составляло труда.

– Пожалуй. – Она, наконец, освободилась и торопливо зашагала прочь, тихо приговорив: – По крайней мере, сегодня.

Из города вела, круто поворачивая вверх, дорога, выложенная крупным камнем и обрамленная невысоким каменным парапетом, смешно создающим иллюзию защиты от падения, затем переходящая в каменный мост. Едва покинув тихую долину, погруженную в тишину в замершем воздухе, защищенную со всех сторон горным хребтом, девушка была готова ощутить сильнейшие порывы ветра, точно нырнув в ледяную воду – невозможно было вдохнуть или открыть глаза. Мятежный зимний дух мороза так и норовил сбить одинокого путника с ног, подхватить его в крепкие ветряные клешни и унести прочь, куда-то далеко-далеко, сбросить с моста в темную пропасть гор. Одной рукой придерживая капюшон у горла, а другой намертво вцепившись в каменный парапет, Мара медленно ступала вверх. Она знала, что здесь спешить нельзя, однажды случай научил ее этому. По обеим сторонам от моста, тянущиеся ровными рядами, росли исполинские ели, словно грозные молчаливые стражи, в своем мрачном молчании покачивая макушками где-то над облаками. Кто бы знал, насколько более сильным был бы ветер здесь, не будь этих разлапистых деревьев, хоть немного, но заслоняющих от ветра. Вдруг ее нога скользнула по ледяной корке, и сердце ведьмы ухнуло вниз. Она зажмурилась, вцепившись в каменные перила обеими руками, отпустив капюшон, который, точно парус, налился ветром и слетел с ее головы. Лишь ощутив, что она твердо и надежно стоит на земле, она продолжила путь, накинув капюшон на голову вновь. От напряжения ее ноги подгибались и дрожали, но она знала, что осталось недолго. Наконец, впереди забрезжил свет. Невысокое здание с круглым крыльцом, примостившееся перед большой часовней с башнями, глядевшее неимоверно теплым огнем на замерзшую путницу сквозь валивший хлопьями снег. В водовороте колючего снега и ветра этот свет сулил защиту и тепло, и, точно мотылек на пламя свечи, Мара поспешила к маяку. Она знала, что это в последний раз.

Едва девушка успела поднести руку к двери, как услышала из-за нее голоса. Она помедлила, прислушиваясь. Мара не имела привычки подслушивать, но сейчас она сумела расслышать собственное имя, и, как завороженная, невольно начала слушать.

– Михара выдающаяся ведьма, – говорил тихий женский голос, – но с ней иногда тяжело общаться. Она так серьезно ко всему относится… С тех пор, как произошла та трагедия, она стала сама не своя.

– Вокруг нее все должны ходить на цыпочках. – Отвечал другой голос. – И это так сильно напрягает временами.

Мара прикусила губу, но быстро взяла себя в руки и толкнула дверь. На улицу пролилась полоска теплого света. Голоса внутри затихли, обращенные вниманием на стоявшую в дверном проеме девушку.

– Мара! Наконец-то! – Из глубины помещения к ней вышла высокая статная девушка, чей голос звучал несколько минут назад. Ее спокойный взгляд и сдержанные манеры выдавали в ней немаловажную особу, внушая уважение. Она улыбалась и говорила непринужденно. – Мы уже начали беспокоиться.

Внутри помещение было светлым и просторным. В центре залы стоял большой круглый стол с расставленными на нем свечами и прозрачной вазой с пышными цветами. Волшебство? Возможно. Кто бы кроме ведьм был бы способен найти розовых пионов в самом цвету на пороге зимы? Прямо над столом горел канделябр с тысячей, казалось бы, крошечных свечей, по спирали уходивших ввысь. Эти же свечи горели и вдоль стен, наполняя дом теплым ярким светом, которого было достаточно, чтобы вершить дела. Стройные колонны поддерживали сводчатый потолок, переходивший чуть поодаль в глухую стену, которая, как можно было догадаться, принадлежала как раз той часовне, что была видна с улицы. В этой же стене виднелась высокая створчатая дверь с разноцветным витражом и скрытая в тени лестница.

Названная Марой скинула с головы капюшон, стряхнув на деревянный пол снег, оставивший под собой темные пятна на древесине. Ее светлые волосы переливались в свету тусклого зимнего дня серебром, а венец, скрытый доселе тканью, сверкнул холодной звездой.

– Я припозднилась, Лана. Прошу меня простить. – Лана указала пришелице на свободный стул у стола. Мара улыбнулась. Но все же она чувствовала какое-то напряжение, держа в голове услышанные случайно слова.

– Мара, как я рада! – К ней резво подскочила огненная девушка с солнечно-рыжими волосами до самых пят, сиявшими нитями текучей лавы и золота. Она была невысокого роста, а ее глаза были бездонны и черны, лишь в самой глубине этой темной бездны лился неземной бриллиантовый свет. Ведьм Золотого павильона отличала особая сдержанность и манерность, чего нельзя было сказать об этой девице, что была словно живой огонь: улыбчивая, яркая, веселая. Ее смех звучал громче других, как и все ее слова – зеркала мыслей.

– Здравствуй, Иллия. – Ведьма кротко, но не без теплоты обняла девушку. – И я очень рада.

– Мы как раз начинаем, поэтому ты очень вовремя! – Весело отозвалась Иллия, бесцеремонно потащив Мару за руку к свободному месту за столом.

– Что ж, – торжественно начала Лана, скрепив ладони перед собой, как после беззвучного хлопка, – теперь, когда все в сборе – можно начать собрание Круга.

– Если бы не Мара, мы начали бы давно.

Взгляды присутствующих обратились к синеволосой ведьме, сидевшей чуть поодаль и недовольно скрестившей руки на груди. Ее короткие волосы океанического синего цвета были растрепаны. Она сидела, скрестив на груди руки и откинувшись на спинку стула. Девушка выглядела раздраженной.

– Хильда, Михара не виновата в своем опоздании. – Строго, но не повышая голоса, заметила Лана. – Ей пришлось пережить страшный обряд накануне.

– А кто тогда виноват? – Огрызнулась синеволосая. – В том обряде ничего страшного не было. А, небось, она была с моим хозяином болот. Лобызались в подворотне, пока ее возлюбленный где-то в море…

– Хильда! – Взорвалась Лана, смиряя дерзкую ведьму взглядом. – Этот болотник – один из тех сущностей, у которых нет чувств и уж тем более сердца. Не смей переходить на личности. Мара одна из сильнейших ведьм в Круге, и тебе стоит проникнуться уважением к ней.

– Уважением к той, что льет слезы раньше времени вместо того, чтобы посмотреть в свой дурацкий шар?

Мара смотрела перед собой, сильно сжав зубы. Она привыкла к нападкам со стороны болотной ведьмы, и знала, почему. Ведь хозяин гнилой топи оказывал знаки внимания прорицательнице Михаре, а не болотной ведьме-травнице Хильде. Хоть ее слова задевали, Мара перестала воспринимать их уж слишком близко к сердцу. Комнату наполнил шепот возмущенных скандалом ведьм, как вдруг…

– Хильда. – Лана сильно хлопнула ладонью по столу. Все затихли. – Покинь павильон. Живо.

Прыснув, ведьма встала таким рывком, что опрокинула стул, который не удосужилась поднять. Проходя мимо Мары, она бросила на нее такой ненавидящий взгляд, что любая другая бы испепелилась от него на месте.

Комната погрузилась в тишину, пока Иллия не встала и не подняла опрокинутый стул.

– Да уж. – Протянула она, вернувшись на место.

– Мара, не обращай внимания на Хильду. Ты же знаешь ее. – Произнесла одна из присутствующих ведьм, на чьей голове был ободок, истекающий медом, по которому ползали полосатые пчелки. Ее улыбка лучилась теплом и летом. – За своего хозяина болота она готова убивать.

– Это точно. – С усмешкой отозвалась одна из ведьм за столом.

– Мара, не расстраивайся. – Вторила ей другая.

– Я в порядке. – Тихо ответила Мара. Хоть ее натянутая улыбка не смогла никого убедить, собравшиеся ведьмы, единогласно, не проронив ни слова, решили к этому инциденту больше не возвращаться.

В Круге каких только колдуний не было. Мара, или Михара, была прорицательницей, и была единственной, чей дар скрыт внутри, не выдавая никаких внешних признаков ее силы. Она была одной из самых молодых ведьм, однако далеко не начинающей: ей семь сотен лет, но она была юна, как и ее младшая сестра – Иллия, которая, как нетрудно было догадаться, была огненной ведьмой, способной с помощью силы обратить собственные волосы в потоки лавы. В детстве, лежа в колыбельке, Иля неосознанно дала силе свободу. В тот день ее семье едва удалось спасти дом от пожара, а судьба девочки была решена: ее сразу же отнесли на попечительство ведьмам в Павильон. Но не у всех ведьм силы начинают проявлять себя в детстве. Лана, старшая сестра Мары и Иллии, была главной ведьмой в круге, и имела способность обращаться белой совой, о чем говорили ее длинные белые волосы с черным рисунком, напоминавшим оперение полярной совы. Но об этом сама девушка не знала вплоть до своего совершеннолетия, когда волей несчастного случая не оступилась и не сорвалась с уступа горы. Видно, испуг и желание жить дали сильный толчок развитию ее дара, ибо она, сама, не понимая этого, расправила сильные крылья и взмыла в воздух в облике совы. В тот момент не страх, а радость захлестнула девушку, и первый полет глубоко врезался ей в память. Многие говорят, что сестры не похожи между собой от слова совсем, однако в какие-то мимолетные мгновения что-то общее проскальзывает в лице каждой.

Та самая медовая ведьма с пчелами – Окари – была летней ведьмой, и ее дар заключался в подчинении себе роя пчел. По какой-то неведомой причине пчелы считали ее своей королевой с самого ее детства. Так же в кругу были две ведьмы-близняшки: Лилия и Риса. Они обе были водяными ведьмами, что выдавали их необычные платья, пышные юбки которых были из живой воды, в которой можно было увидеть удивительные узоры из ряски, тины и даже живых рыб. Вода будто все время двигалась, переливаясь, но, как по волшебству, не стекала и не мочила ничего вокруг. А вот самой робкой и скромной ведьмой в Кругу была Ника. Ее крупные веснушки, рассыпанные по лицу, напоминали окрас олененка, а в кудрявых волосах затерялись тонкие ниточки ростков с листьями. Девушка обнаружила свой дар, гуляя по лесу в совсем юном возрасте, именно тогда она впервые заговорила с деревьями и волками, после чего стала негласной королевой леса, лесной ведьмой. Солнечная, добрая и ласковая, она никогда не бывала злой, стараясь помочь каждому, кому требовалась какая-то помощь. Чего нельзя было сказать о ее противоположности – Хильда. Эта Ведьма никогда не отличалась доброжелательностью к окружающим, всегда стараясь задеть, обидеть или как-то причинить вред. Она была очень умелой травницей и создавала великолепного качества отвары, мази и микстуры, казалось даже, безвозмездно и от души. Изредка в поведении девушки возникали просветы, когда она могла погладить собаку или улыбнуться, глядя на цветы под окном, но все изменилось, когда она заболела нездоровой любовью к хозяину болота. С тех пор она ревниво защищает его перед всеми, кто скверно о нем отзывался – а таких была львиная доля во всем Симаре, – она начинала злиться при любом упоминании болотника, считая, что говорить о нем может лишь она, как и думать, как и смотреть на него. Эта ненормальная маниакальная зависимость от него началась у девушки с тех пор, как ей случилось заблудиться в глухой чаще и забрести в болото, из которого было крайне тяжело выбраться самостоятельно. Болотник возник, откуда не возьмись: словно просто вырос перед ней и протянул ей руку. Он вывел ее из топи и исчез, больше никогда в жизни, не контактируя с Хильдой, будто забыв о ней вовсе. Но ведьма так не считала. Она была уверена, что он, как и она, изводит себя мыслями о ней, что спас он ее не напрасно, а из чувства горячей любви, однако тот поступок был понятен: он видел в ней «коллегу», важную шестеренку одного большого механизма, называемого трясиной и топью. Он знал, что без ведьмы следить за болотом ему будет тяжело, потому то и решил спасти наивную девушку, только чтобы потом использовать, как способ облегчения собственной жизни. А в последнее время сам хозяин болота стал оказывать неоднозначное внимание Маре, к которой Хильда загорелась неподдельной ненавистью. Синеволосую ведьму не тревожит, что хозяин заросшей топи любит позабавиться с симарскими девушками, однако Мара стала той единственной, кто не поддался на чары болотника, чем разожгла в нем азарт, вот и все. Вскоре он успокоится и найдет себе новую жертву. А потом снова, и снова… Так было всегда. И так всегда будет.

– Скоро придут холода. – Продолжила Лана, выдернув Михару из опутавших ее мыслей и размягчающего тепла. – А вместе с ними пробудится и тьма. Мы должны действовать быстро, как и всегда. Мы поможем горожанам Симара в очередной раз, поэтому нужно сделать все максимально хорошо. Окари, Лилия и Риса – вы должны как-то найти общий язык с Хильдой и собрать как можно больше трав и начать делать отвары. Боюсь, что эта зима будет суровой и принесет много смертей. – Лана задумчиво глянула в окно, хмурясь своим же мыслям. – Ника, твоя задача из года в год одна: найди в лесу вожака волчьей стаи и уговори их защитить наш город зимой еще раз. – Веснушчатая ведьма с готовностью кивнула. – Иллия – Лана улыбнулась, глядя, с каким задором улыбается молодая ведьмочка, прекрасно зная, что от нее требуется. – Бери свои сосуды из кладовки и наполняй их лавой до краев. Бутылей должно быть столько, чтобы людям хватило света и тепла до самой весны. – Огненная ведьма кивнула, просияв. Она любила это занятие больше всего на свете. Эти специальные бутыли делали для нее: это особое стекло не плавится и не пропускает лаву, обеспечивая людей теплом и светом и избавляя от нужды в дровах и постоянном поддержании огня зимой. Очень многие просто ставили бутыль с лавой в камин, заменив им огонь.

– Тогда я начну прямо сейчас! – И, счастливая, Иля убежала куда-то наверх по лестнице, вскоре вернувшись с огромной стеклянной банкой в руках. Она спустила пряди волос в горлышко бутылки и, закрыв глаза, пожелала тепла и света от всей души. По ее волосам потекла раскаленная лава.

– Твою бы энергию всем нам. – Засмеялась Лана.

– Или, хотя бы Хильде. – Тихо подметила Ника. – Вот бы она была хоть немного такой, как Иля!

– Да, это бы многим упростило жизнь. – Хмыкнула Риса, улыбаясь.

– Особенно болотнику. – Не заставила ждать с ответом ее близняшка. Все ведьмы захихикали, оценив шутку.

– Девушки, соберитесь. – Голос Ланы вернул их к насущным делам. – Посмеяться вы успеете всегда, но сейчас мы должны думать о грядущей зиме. – Улыбки померкли, сменившись серьезностью во взглядах. – Когда каждая из вас выполнит свою задачу, вы должны будете принести свои кристаллы сюда и мы запустим алтарь.

Каждая присутствующая ведьма тронула самоцвет, вправленный у кого как: то в кольцо, то в кулон. И только Мара не шелохнулась: ее кристалл горел в серебряном венце на голове. Она была единственной, кто не любил украшений вовсе, а венец на голове никак не мешал. Порой девушка совсем забывала о его существовании, благо, носить его нужно было не постоянно, а только на собраниях. Среди ведьм существовала своеобразная традиция, обязующая каждую носительницу магического дара иметь при себе заряженный кристалл, который, как помощник, подпитывал ее силы. У каждой ведьмы кристаллы были разного цвета, в соответствии с их дарами: красный к огню, синий и голубой к воде, зеленые и фиолетовые к травам и цветам, белые и прозрачные – к полётам и предсказаниям.

– Что ж, тогда, я отправлюсь в лес сейчас. – Поднялась Ника. – Я знаю, где как раз сейчас должна быть стая.

– Удачи, дорогая. – Лана кивнула ей вслед.

– А мы пойдем разыщем Хильду и поговорим с ней. – Близняшки тоже покинули комнату, на ходу обсуждая, каким образом будут говорить со строптивой ведьмой.

– Раз уж все решили заняться делом, я пойду собирать мед со своими пчелами. Это не быстрое дело, поэтому чем раньше я начну – тем больше меда мы получим.

– Отлично, Окари. Будь добра уведомить меня, когда соберешь достаточно для первой партии лекарств.

– Обязательно! – На ходу бросила она, ответив улыбкой на улыбку Ланы.

В комнате остались лишь сестры. Тихое шипение светящейся лавы и теплый свет, льющийся из уже наполненных бутылей. Круглый стол опустел, и теперь комната казалась погруженной в сон. Лана повернулась к Маре, и ее улыбка медленно сползла с лица.

– Михара?

Ее сестра с тихим вздохом подняла на нее взгляд, уже зная, что Лана скажет. Каждое собрание одно и то же. Всегда.

– Михара, пожалуйста. – Лана тщательно подбирала слова, и, чтобы ее слова звучали еще более убедительно, она присела рядом с сестрой, осторожно взяв ее за руку. Иллия, сидевшая на полу и опустив волосы в бутыль, затихла и ее пряди погасли, пока она вслушивалась в разговор сестер. – Народу нужен твой дар, как никогда. Ты же можешь узнать, что нас ждет. Нас осталось мало, поэтому должны помочь им всем, чем только сможем.

– Мы готовимся так, что сможем пережить и конец света. – отрезала Мара, серьезно глядя на сестру. – Что бы не случилось, все будет хорошо. Как и всегда.

– Мара… – Осторожно начала Лана. – Кто знает, что будет на этот раз. У меня взыграло нехорошее предчувствие насчет Грибнихи, обитающей в лесу. И тебе бы было лучше пойти с нами, чем оставаться здесь одной. Нынешний бургомистр не жалует ведьм. Законы изменились, и теперь ведьмы не в том почете, что были раньше.

– Каждый год у тебя возникает это предчувствие, и каждый год все идет крайне хорошо. Грибниха уже давно иссохла в своей проклятой чаще. Какой бы не была эта зима, мы ее переживем. А насчет бургомистра не бойся. Я не дурочка, как Лавиэль, чтобы отдаться инквизиции. – Мара поднялась из-за стола и направилась к двери, давая понять, что разговор окончен. Но Лана не собиралась просто так сдаваться.

– Неужели тебе все равно, что будет с нашим народом?

Мара остановилась, сжав кулаки. Она медленно обернулась к сестре.

– Народом, сжигающим ведьм заживо? Что, что с ним может быть, скажи? Медведи? Ника приведет лесных волков. Холода? Иля может наполнить в два раза больше бутылей. Болезни? На болоте растет достаточное количество трав и ягод, чтобы вылечить не то, что весь Симар, а целый континент. – Михару стала бить слабая дрожь. – Что требуется от меня? Избавить вас от опасений или подкрепить и без того существующую уверенность в завтрашнем дне?

– Мы поможем им еще раз, как жест благодарности за многие года жизни бок о бок. Мара, послушай… – Лана сглотнула, осторожно взяв сестру за плечи. – Я знаю, чего ты так боишься. Правда знаю. Но разве тебе самой не будет легче, если ты узнаешь правду, используешь дар? Я не могу видеть тебя такой. Я уже несколько лет наблюдаю, как моя родная сестра угасает от непрекращающейся тревоги и слез. – Лана с сочувствием смотрела в глаза сестры. – Пойми, Эрик, может быть, давно погиб.

Наступила тишина. К горлу подступил ком. Михара приложила титанические усилия, чтобы не дать себе заплакать, которым можно лишь подивиться. Уняв дрожь и развернувшуюся алым бутоном боль в груди, она твердо и без тени сомнений изрекла:

– Он жив. – Трясущимися руками она сняла руки сестры со своих плеч, добавив: – Легче мне не будет. Так есть хоть какая-то надежда, что он вернется. Но шар может сказать мне совершенно иное. – С этими словами ведьма развернулась и зашагала прочь.

– Мара… – Вступилась молчавшая до сих пор Иллия. Ее сестра покорно остановилась и оглянулась через плечо. – Но, если все же он мертв?

За окном свистел ветер, и это было единственным обстоятельством, не дающим комнате погрузиться в полную звенящую тишину. Воздух наэлектризовался от напряжения, как вдруг ведьма тихо, но уверенно сказала:

– Я буду ждать его все равно. – Михара сглотнула, серьезно глядя на сестер. В ее глазах билась настоящая гроза, смесь боли, безумной надежды, любви и тревоги, которым она все никак не позволяла выплеснуться наружу, уверенная, что любая слабость, любая трещина в ее самообладании обернется в жизни тем, чего она так боится.

Мара вышла из теплого и светлого дома под порывы ветра, покорно подставляя щеки под его безжалостные удары. Хлесткие порывы ветра, казалось, резали кожу, словно ножи. Сама себе ведьма внушала, что слезы текут от боли и холода, но никак не от ужасной тревоги внутри. Но кого она пыталась обмануть? Она опустилась на ступени, уронив лицо в руки.

– Эй, ты в порядке? – Откуда не возьмись рядом с ней возник болотник. Как он сумел подкрасться так незаметно?

Ведьма от неожиданности вскинула заплаканные глаза на него. Как всегда, одет в черное. Как всегда, спокойный взгляд серых глаз. Ветер трепал и без того находящиеся в беспорядке густые черные волосы.

– Оставь меня. Пожалуйста. – Мара всхлипнула, отворачиваясь от него.

– Я знаю, о чем ты думаешь. – Начал он. Впервые Маре довелось слышать его голос таким серьезным. – Но ты не должна принимать это слишком близко к сердцу. – Он посмотрел куда-то в небо, где клубились темные облака, и завывающая волком вьюга кружила снежинки. – Дар предсказания крайне редок, и он достался тебе не просто так. Последней предсказательницей у вас была Лавиэль, но она растратила его зря, продавая дар простому народу, гадая за деньги на любовь, измены и женихов. Но ты не такая, как она. Ты хранишь дар внутри себя, однако это тоже неправильно. Твоя сила – удивительна и редка. И я не думаю, что кто-то из вашего круга способен на то, на что способна ты, и… Эй, что с тобой?

Плечи девушки вздрагивали в такт беззвучным рыданиям.

– Лана сказала, что со мной невозможно общаться. Они меня ненавидят, а я… я и так держусь изо всех сил. Мне ужасно тяжело, но почему я должна быть улыбчивой и дружелюбной? Я ведь и так одна из лучших, но, когда этого стало недостаточно? – Она пыталась закрыть глаза рукой, но по щекам ручьями текли горячие слезы.

– Ну, ну. – Болотник осторожно положил руку ей на спину. – Тише. Ты удивительная, Мара. – Чуть подумав, он добавил уже тише: – Я тебя понимаю.

– У меня просто больше нет сил… – Она резко припала к его плечу, ища единственный в этом омуте отчаяния оплот поддержки рядом.

Обескураженный таким порывом, он сначала растерялся, но потом обнял ее чуть крепче. Так они и остались сидеть на крыльце ведьминого круга в тихую метель. Снег уносил недосказанные слова, которые не осталось смысла говорить сейчас, ведь все ясно было и так.

Где-то вдали протяжно завыл одинокий волк.

Глава 3. Маяк.

Первая ночь в доме детства была долгой. Элис, как всегда, пожелав спокойной ночи Ливиану, отправилась в свою комнату. Едва за девушкой закрылась дверь – на нее накатило тяжелое и болезненное чувство ностальгии и воспоминаний. Тихая комната была безмолвна.

Элис не спешила включать свет в комнате. Ей нравился мягкий сумеречный свет, проникающий сквозь чуть занавешенное окно. Девушка медленно прошла вглубь комнаты, оглядывая старые книжные полки. Сборники сказок, книжки с картинками волшебных животных, фантастические рассказы – здесь было все, что наполняло ее жизнь магией. Вдруг она наткнулась на фотобургомистрию родителей. На фото оба родителя обнимают маленькую Элис, улыбающуюся только что освободившимися от молочных зубов деснами, глаза прищурены, а мама с папой улыбаются беззаботно и счастливо. Девушка ощутила подступившие слезы.

За окном плескалась сумеречная синь, украшенная золотыми звездочками-фонарями, тончайшей вуалью накрывшая готовящийся ко сну город. Прекрасная синева вечерних сумерек. Такая холодная и такая спокойная и родная. Так хотелось окунуться в нее, завернуться в эту прекрасную синь, впустить в себя ее грусть, ее очарование, и разрыдаться. Рыдать и кричать во весь голос, зная, что рядом нет никого и не будет.

***

Симар укрылся тонким слоем снега, который таял прямо на глазах. Так было всегда в этот сезон: первый снег осенью то выпадал, то таял вновь, и так могло продолжаться до глубокой зимы. Свинцово-серое небо нависло над городом, а фиолетовые тучи, обступающие небосклон кольцом, летели все ближе, неся за собой тонкие полосы дождя. Когда за порогом свирепствовала непогода, в самом доме как-то по-особенному чувствовался уют. Есть люди, любящие дождь, но разве кто из них признает, что на самом деле такой человек любит любоваться ливнем из дома, укутавшись в мягкое одеяло и с чашкой чая в руке?

Этим утром что-то разбудило Элис. Как ей показалось, это был тихий, но отчетливый стук, напоминающий частые маленькие шажки по полу… Вздрогнув, она поднялась, а ее сон сняло как рукой. Ливиан, привыкший обычно спать достаточно долго, по обычаю еще даже не открывал глаза и не собирался в ближайшие несколько часов, поэтому девушка, чтобы не шуметь и ненароком не разбудить его, решила тихо, как мышка, выбраться из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь. Девушка тихо оделась, и, словно тень, выскользнула из дома.

Её волосы тут же разметались по плечам и облепили ее лицо, танцуя на ветру. Уже начинал моросить дождь, и Элис в ту же секунду, как только закрыла за собой дверь с громким щелчком, пожалела, что надела легкое пальто.

Она глубоко вздохнула, выпустив облачко пара изо рта, оказавшись один на один с собой и давным-давно смутно знакомыми улицами. Элис неуверенно, словно ребенок, отправившийся куда-то без мамы впервые, спустилась с крыльца и ступила на дорожку, ведшую вглубь города. Холодная улица полнилась свежим ветром и легкой изморосью, от которой успели почернеть деревянные лавочки и покрылся пятнами асфальт. Воздух пах морозом и снегом. Людей на улице было мало, навстречу девушке попадались лишь единичные прохожие. Что-то с ними было не так, но Элис быстро успокоилась, осознав, что все дело в ее внешнем виде: жители Симара не одевались так, как была одета наследница рода Равин. Жизнь за пределами маленького прибрежного городка сильно изменила не только манеры Элис, но и ее привычку одеваться. Бабушка Элис забрала свою внучку в крупный развитый город, в котором были мосты, широкие улицы, много разных карет с лошадьми и широкая река, пересекающая город по всей его длине. В том месте было много разнообразного досуга: музыкальные вечера, танцы, литературные встречи. Элис научилась одеваться со вкусом и довольно нарядно, что казалось несколько нелепым в ее родном городке сейчас. Симарцы носили довольно простые одежды, в основном темных тонов, отдавая предпочтение в первую очередь удобству и многослойности, и не встречалось на улице ярких тканей и вычурных аксессуаров, оттого Элис, в своем алом пальто с рукавами фонариками и берете чувствовала себя неуютно. Брошь на берете хотелось прикрыть руками, снять и отшвырнуть, чтобы не привлекать внимания к себе.

«Погода и без того серая, холодная. Должен же хоть кто-то добавить красок в этот безрадостный пейзаж» – так подумала она, чтобы успокоить себя.

Шлепать по лужам в конечном итоге девушке надоело, а руки щипало холодом, и она приняла решение зайти куда-нибудь под крышу. Пожалуй, каких-то ярких эмоций, к которым она морально была готова, от прогулки она не получила. Оно и не удивительно: ничего нового для себя она не нашла, более того, этот город нисколько не изменился за столько лет, и это в какой-то мере даже удручало. Он словно застыл во времени. Всё те же вывески, те же магазины, будто бы даже тот самый запах нисколько не истончился за время.

Едва войдя в дом, Элис ощутила на лице теплое дыхание нагретого помещения. Одетая не по погоде, девушка не стала снимать вязанных перчаток и берет в помещении. Ее пальто покрылось темными пятнами, а волосы, лежавшие на плечах мягкими волнами, блестели от капель влаги. Кафе было скромным и очень уютным: барная стойка была разукрашена милыми картинками, изображающими чашки с кофе, кофейные зерна и пирожные, сразу за стойкой высились стеллажи с разноцветными бутылочками и баночками, мерцающими рефлексами, а на стеклах висели лампочки, неторопливо мигающие своим теплым светом. У барной стойки уже собралась очередь из нескольких человек, но Элис это даже обрадовало – это было лишним поводом провести в теплоте помещения больше времени и наконец согреться.

Когда парень перед ней получил свой напиток и отошел к стойке рядом с кассой, где стал добавлять в свой чай какое-то чудовищное количество сахара, настала очередь Элис, которая уже успела решить, что именно она хочет: она вспомнила, стоя в очереди, что, когда она была маленькой, ее мама часто покупала ей облепиховый чай здесь. Терпкий вкус солнечно-оранжевого напитка заполонил фантомным ароматом ее голову, и девушка даже чуть улыбнулась.

– Добрый день. Можно, пожалуйста, облепиховый чай. Без сахара.

Продавец дружелюбно улыбнулся ей и довольно быстро сделал желанный напиток и поставил его на стойку. В стаканчике плескался яркий апельсиновый цвет, дымящийся теплом.

– С вас десять монет.

Элис, улыбнувшись, сунула руку в карман, и вдруг похолодела. Ее сердце ухнуло куда-то вниз, ведь она не нащупала в кармане свой кошелек. Ее щеки залились алым румянцем, когда она уже хотела извиниться и провалиться сквозь землю, как вдруг к стойке подошел тот юноша, стоявший рядом у сахарного стеллажа и видящий всю развившуюся ситуацию. Он небрежно бросил на стойку мелочь и своей рукой отдал Элис стаканчик.

– А… я не могу… не стоило… что вы…. – Начала заикаться девушка, краснея сильнее.

– Я ничего не сделал. – Ледяным тоном бросил он слова так же, как монеты. Его глаза были серее и пасмурнее неба снаружи, что казалось, будто и в них вот-вот пойдет дождь. Элис вдруг рассмотрела на его лице глубокие шрамы, пересекающие его лицо от бровей до самого подбородка. – В следующий раз будьте внимательнее и не забывайте взять деньги, если планируете их потратить.

– Я сама не понимаю, как так вышло. Я помню, что брала кошелек с собой. – Растеряно Элис вновь похлопала по карманам, ненавидя себя за то, что вдруг начала зачем-то оправдываться.

Парень только улыбнулся. Он чуть склонил голову в прощальном жесте и удалился куда-то в дальнюю часть кофейни и сел за свободный стол. Девушка как-то глупо улыбнулась и тоже прошла за столик.

Элис, всё еще смущенная поступком юноши, сейчас грелась, сложив руки на чашке горячего чая. Она смотрела за стекло, провожая прохожих взглядом. Все они торопились куда-то вдоль улиц. Капельки дождя будто бы наперегонки стекали по стеклу к подоконнику, образуя лужицы на оконной раме.

Девушка погрузилась в мысли. Она чувствовала себя будто бы не в совей тарелке, находясь здесь: родной городок встретил сыро, даже очень прохладно, однако внутри него, гуляя вдоль улиц, роились самые теплые воспоминания, какие только можно найти в закоулках сознания. Она смотрела сквозь влажное стекло, по которому стекали капли дождя, и даже сидя на расстоянии от него, она ощущала прохладу, которой веяло от него.

– Элис ! Как я рада видеть тебя! – Рядом с ней за столик бесцеремонно уселась какая-то женщина. Она была безумно красива, с яркими зелеными глазами, светившимися юностью, хоть ее морщины говорили об обратном. У нее были черные волосы, вьющиеся вокруг круглого личика хаотичным облаком. Ее наряд трудно было назвать богатым, но его опрятность и красота со вкусом делали вязанную кофточку поверх рубашки очень нарядной. Элис вздрогнула от неожиданности.

– Прошу прощения, я, наверное, не узнала… – Замялась девушка.

– Ох, моя птичка, прости. Конечно, ты не помнишь меня. – Незнакомка тепло улыбнулась, тронув кулон на шее в виде маленького ключика с раскрытыми крыльями. – Ты была еще совсем маленькой, когда вы с мамой приходили ко мне в гости. Мы были с ней близкими подругами.

– Вы знали мою маму?

– Да. Меня зовут Фортуна. Не помнишь? – С надеждой в глазах спросила женщина.

Смущенная Элис качнула головой. Однако девушка ощутила странное тепло, коим веяло от приятной собеседницы.

– Жаль, конечно. – Расстроилась она, вздыхая. – Но ничего. Когда ты была маленькой, тебе очень нравилось бывать у меня в гостях.

– Чем же? – С неподдельным интересом спросила Элис. Она помнила, что в детстве была очень застенчивым ребенком, и затащить ее к кому-то в гости было большой проблемой. А тут, чтобы ей самой нравилось это… Это должно было быть чем-то действительно удивительным.

Уже начавшую говорить Фортуну перебила появившаяся буквально из неоткуда официантка.

– Мадам, закажете что-нибудь? – Она с готовностью поставила карандашик на лист блокнота, готовая начать записывать в любую секунду.

– О, нет, благодарю. Я уже ухожу. – С этими словами Фортуна поднялась из-за столика.

– Что вы! Не уходите, посидите еще пару минут. – Взмолилась Элис.

– У меня действительно сейчас есть дела, дорогая. – Фортуна на прощание ласково коснулась руки Элис. – Прости. Но ты можешь прийти ко мне в любое время, когда понадобится немного… Удачи. – Женщина загадочно улыбнулась ничего не понимающей девушке. – Я живу в желтом доме за семинарией, ты легко узнаешь его по флюгеру в виде лошади. Пойдешь вдоль причала, но только не сворачивай. Думаю, не пройдешь мимо точно. Ну, удачи, Элис !

Фортуна точно вспорхнула с места и, грациозно вальсируя, быстро преодолела помещение кафе, составляющее несколько столов, вышла на улицу и словно растворилась. Элис осталась сидеть за столиком, размышляя об этой странной встрече. В душе осталось странное чувство, похожее на хорошее настроение, заставляющее думать, будто все на свете по плечу. Девушка неуверенно улыбнулась, глядя в уже остывший напиток.

После того, как девушка окончательно согрелась, она направилась дальше бродить по городу. Она неторопливо шла по брусчатке, глубоко дыша влажным и холодным воздухом. Моросил мелкий дождь. Элис решила пройтись вдоль причала и взглянуть на дом, в котором живет добрая тетушка, чтобы точно знать куда идти на днях в гости. Издалека Элис увидела здание семинарии – невысокое и довольно старое, с красивой архитектурой и лепниной. Возле него росли кусты живой изгороди, темные и влажные. Обогнув семинарию Элис увидела древнее кладбище, лежавшее до самого леса, а на краю его – старинный желтый дом с полуразвалившимися стенами. Окна в нем были выбиты, дверь висела лишь на одной ржавой петле, поскрипывая, а на обвалившейся крыше виднелись вороньи гнезда. Рядом с домом, распятое на перекрестье черенков от старых лопат, находилось чучело, промокшее насквозь, в рваной одежде. Его шляпа, видимо, унесенная порывом ветра, зацепилась за остаток забора чуть поодаль и трепетала от движений воздуха.

Венчал эти руины одинокий флюгер в виде ржавой лошади.

***

В глубине города снова слышался звон колоколов, только теперь на улицах было гораздо больше народу, чем в день прибытия Элис Равин. Суета и голоса вокруг создавали напряжение, но придать этому значения не было желания. Да и незачем. Мало ли что могло случиться в маленьком городке за ночь. Некоторых горожан бил страшный кашель, но это было обычным делом в осеннюю пору здесь. Все-таки сырость и морские ветра делали свое дело. Однако появление в Симаре чумных докторов настораживало, поскольку было не до конца понятно. Врачи прибыли в какой-то спешке, буквально наводнив своими черными высокими фигурами улицы.

Элис куталась в теплое пальто с меховым воротником и резиновые сапоги несуразного фиолетового цвета на толстые шерстяные носки. Все же дорога к маяку шла по побережью, а промочить ноги в такую стужу совершенно не было желания, и мысли о моде и красоте внешнего вида отходили на задний план. Девушка застыла, глядя на свое отражение. В последний раз встречала зиму она здесь еще в детстве, и сейчас какие-то странные воспоминание всплыли в голове. Она вспомнила, как по утру в зимних сумерках одевалась в теплую дубленку, которая была девочке не по размеру, и выбегала во двор, смотреть, как казавшиеся тогда такими большими снежинки кружатся в свете газовых фонарей. Элис улыбнулась. За ее спиной тихо открылась дверь, прогоняя ностальгию и мысли.

– Ты готова? – За ней стоял Ливиан, одетый в пальто и вязаный шарф. За его спиной виднелся рюкзак, в котором позвякивали бутылки воды, без которых он не выходил обычно никуда. Юноша выжидающе смотрел на подругу.

– Если честно, я не знаю. – Элис потупила взгляд, отвернувшись от отражения Ливиана и повернувшись к нему живому. В жизни он выглядел точно таким, как и в зеркале, разве что несколько более живым.

– Тебя что-то беспокоит? – Его неизменный голос, пронизанный волнением. И от этого становилось так тепло, что все страхи и опасения тут же уходили и не хотелось о них больше говорить.

– Да. – Она смотрела на него, чуть задрав голову из-за разницы в росте. Юноша всегда был высоким, сколько она его помнила. – Какое-то странное предчувствие. Не понимаю только, какое. И знаешь, что еще? – Элис чуть прикусила губу, не зная, как сказать другу о недавнем открытии. – Я встретила в чайной одну женщину, которая явно знала меня и мою маму, и она назвала мне свой адрес. Я решила прогуляться туда, но ее дом был разрушен и стоял посреди кладбища.

– Элис, родная, перестань. – Он дружелюбно хлопнул ее по плечу, озарив улыбкой. – Может быть, ты просто ошиблась или что-то перепутала? Ты ведь давно не бывала здесь, может, заплутала и наткнулась на очень похожий дом?

– Но там было все, как она сказала: желтый дом за семинарией, и флюгер в виде лошади.

– Может быть, она сама могла оговориться? Всякое же бывает.

– Я не знаю. – Она обхватила себя руками, чувствуя себя уязвимой. – Мне даже в маяк идти не очень хочется уже.

– Это всего лишь маяк. Мы ведь идем туда просто посмотреть, что там есть внутри, вот и все. Осмотрим, в каком он состоянии и придумаем, что с ним сделать. – Немного подумав, парень добавил: – Может, уборку сделаем, не знаю.

– Да, наверное, ты прав. – Она ответила ему улыбкой, почувствовав себя глупо из-за непроизвольной и беспочвенной тревоги.

– Конечно, прав. – Приосанился Ливиани хлопнул ее по плечу. – А сейчас взбодрись и идем.

Покидать теплый дом совсем не хотелось, к тому же, утром друзья успели испечь яблочный пирог и становилось обидно лишь от мысли, что он остынет к их приходу. Едва выйдя за порог, Элис ощутила, насколько ветер может пробирать до костей своим холодом. Уже с порога их дома виднелось море, своей серостью и унынием совсем не похожее на летний сапфир, сияющий радугой и солнцем. Закрывая дверь, Элис пришлось потрудиться, проворачивая ключ в ржавом старом замке и случайно не сломать их единственный ключ.

– Нужно будет позже его заменить. – Констатировал Ливиан, наблюдая, как девушка, наконец, справилась с железным противником.

Люди в городе странно поглядывали на Элис и ее спутника, перешептываясь за их спинами. Девушку это настораживало, но она свела все к общей странности всего города в целом, так она думала про него всегда. Да и мало ли о чем могут судачить горожане. Толпа народу высыпала на улицы, и среди горожан выделялись высокие темные силуэты, закутанные в черные плащи и шляпы с полями. Из-под этих полей выглядывали длинноносые маски с птичьими клювами и красные круглые стеклышки вместо глаз. Эти люди бродили туда-сюда вдоль улиц, держа в руках фонари, точно зачарованные. Это было жутко. Элис и Ливиан прошли мимо одного такого, и, Элис была готова поклясться, что доктор обратил на нее взгляд, сверкнув красным стеклом глаз. Девушка поежилась и машинально взяла Ливиана под руку, торопливо проходя дальше. Пока они шли по улице, девушка невольно рассматривала вывески, покачивающиеся на ветру и изредка издающие жалобный скрип. Она успела приметить библиотеку, небольшой ресторан и гостиницу, прежде чем они спустились по ступеням к морскому берегу.

Сколько лет прошло с тех самых пор, как Элис видела его в последний раз? Тогда она была такой смелой, что могла заплывать очень-очень далеко, так далеко, что берег становился едва различимым. Сейчас бы она вряд ли на это решилась. С грустью девушка осознала, что ее стала пугать пучина черных вод, глубина и мощные волны, бьющие берег и раскидывающие камни, которые она так любила раньше. Элис была расстроена. Она думала, что море больше не принимает ее: оно стало неприветливым, грубым. Не таким, каким она его запомнила. Но вскоре она поняла, что море осталось прежним, а изменилась она сама. Море помнило, какой она была когда-то, и всеми силами старалось ей напомнить об этом.

Чуть поодаль море примыкало к отвесной скале, разбивая волны о ее мощную крепость. Небо растворилось в белой дымке, а воздух был таким холодным, что сразу же стал холодить щеки и нос. Мокрый песок вперемешку с мелкой ракушкой сильно проминался под ногами, оставляя глубокие следы, за секунду наполняемые водой. Берег моря резко контрастировал с оживленным сегодня городом: вокруг не было ни души, и время здесь будто остановилось. Пустынный берег тянулся на много миль, огибая город на суше в полукруге. Водяная гладь была заштрихована тонкими песчаными косами, стрелами, пересекающими мель у берега и скрывающимися под водой. Тут и там из воды виднелись волнорезы и небольшие скалы, как бы предупреждающие, что купаться в этих местах не стоит, если не иметь при себе определенных навыков. Этот залив был известен своей темной репутацией: много народу утонуло в этих водах, и не всегда виновато было море…

На большом камне, видневшимся из воды, устроились три молодые девушки, на удивление, обнаженных, не стесняясь показывающих нагую бледную кожу, несмотря на холодные морские ветра и наступившую осень. Их длинные волосы струились вдоль узких лопаток и спин, и дальше – по поверхности влажных камней и уходили в воду. Одна из них была золотоволосой, вторая – черноволосая, а третья вовсе была рыжей. Но самым интересным были не их несомненно прекрасные косы, а рыбьи хвосты вместо ног, сверкающие в неярком свете пасмурного неба. Завидев Элис и Ливиана, девушки заулыбались, обнажая острые зубы, на манер акульих. Все, кроме черноволосой русалки.

– Ливиан! – Тихо, но достаточно четко, чтобы ее услышали, произнесла обладательница рыжих волос. Ее томный взгляд из-под длинных ресниц мог показаться невинным, однако вовсе не вязался с полным ртом острых клыков. Она смотрела на него пустым взглядом черных, как морская бездна, глаз. – Мы скучали. Ты совсем к нам не приходишь.

Парень смущенно покосился на Элис, но все же сказал:

– Мелисандра, приятно видеть тебя.

– И мне тоже, Ливиан. – Русалка хищно улыбнулась, жутко наклонив голову в бок. Вдруг она взяла за запястье темноволосую русалку и выбросила вперед ее руку, чем заставила парня отшатнуться, показывая серебряную цепочку, сверкнувшую на тонкой руке. Вдруг русалки начали хихикать. – Нарлине было приятно получить от тебя подарок, Ливиан.

Ливиан сглотнул. Этот браслет когда-то подарила ему Элис в знак дружбы, но, по неосторожности, он потерял его. Во время купания браслет соскользнул с руки юноши и по чистой случайности угодил в руки русалки, которая и подумала, что Ливиан сделал это нарочно. Он рассказал Элис о потере как есть, и она ему поверила. И сейчас он чувствовал себя отвратительно по отношению к подруге, потому что выглядел перед ней лжецом и подлым мерзавцем.

– Я ничего не дарил ей. Если вы украли что-то, то лучше молчите. – С этими словами он прошел мимо и направился к маяку, не обращая внимания на залившихся задорным смехом русалок. Однако названная Нарлиной так и не проронила ни слова. Элис молча последовала за ним.

Дальнейшая дорога прошла в напряженном молчании. Путь к маяку был недолгим, но из-за нелетной погоды показался через чур утомительным. Когда друзья уже ступили на дорожку, ведущую к маяку, их ноги гудели от усталости, а состояние было вымотанным и разбитым. Сила холодного ветра была увеличена тем, что море, бившееся о скалы, рассыпало в воздух мириады мелких капелек ледяной воды, делая воздух и без того морозным и влажным, вызывающим мурашки. Старый маяк возвышался на утесе, грозный и молчаливый на фоне серого неба, взирающий на простор морской воды с высоты. Свет в нем не горел, и с земли можно было разглядеть выбитые стекла. Вокруг башни кружились чайки.

Ливиан прислушался к шуму волн, пока Элис подбирала нужный ключ. Все-таки с наследством ей досталось немало старинных вещей, в том числе и огромная связка ржавых ключей. Парень увидел среди волн нечто темное, а после – блеск чешуи. Нередко бывали случаи, когда летучие рыбы подплывали так близко к берегу, что их можно увидеть среди волн во время корма. Ливиан чуть улыбнулся.

Зазвенели ключи. Деревянная дверь в маяк была заперта. Ржавый засов и петли говорили о том, что ее крайне давно никто не открывал. Сама древесина была темной и сырой, покрытой какой-то зеленой плесенью или мхом. Вопреки предчувствию Элис, дверь поддалась легко и на удивление быстро сдвинулась, со скрипом отворившись, открыв их взорам черную пропасть.

Внутри маяка пахло сыростью и пылью. Вверх вела черная металлическая винтовая лестница, скрывавшаяся вверху. Из узких окошек внутрь проникал холодный свет, полосами пересекая мрак. Под лестницей была еще одна дверь, вероятно, кладовая.

– Так темно. – Недовольно произнес Ливиан первые слова за последние полчаса, шаря глазами в темноте в поисках чего-нибудь, что можно было бы засветить. Он все еще чувствовал себя неловко после ситуации с русалками и не знал, как Элис отреагирует на это.

– Возможно, в кладовой есть фонарь. – Элис направилась к двери под лестницей. Ее голос был мягким и тихим, как всегда, и ничто в нем не выдавало обиду. – Здесь не заперто.

Воздух здесь был еще более затхлый и пропитанный запахом древности и пыли. Элис закашлялась, ощутив удушливый и тяжелый запах. Внутри кладовой оказалось много разного хлама, покрытого слоем пыли. Здесь были и инструменты, какие-то ящики, кучи бумаг, писем, разная мелочевка, посуда и старая керосиновая лампа, возвышающаяся над грудами забытых вещей на столе. Элис осторожно взяла в руки лампу, чуть поморщившись от ощущения липкости и пыли на руках и подняла чуть выше.

– Внутри еще есть керосин. Поищи спички, пожалуйста?

– Да, конечно… – Сразу согласился он, но помедлил. Он вздохнул, подбирая слова. – Элис, прости. Я не отдавал ей твой подарок.

– Я знаю. – Просто отозвалась она. – Русалки, особенно женщины, обладают, прямо скажем, довольно странным чувством юмора. Забудь об этом, все в порядке. А сейчас давай найдем источник света.

Ливиан кивнул, почувствовав облегчение, и осторожно поставил ногу в груду хлама, нащупав там боле-менее ровную и надежную поверхность. Это помогло ему лучше разглядеть то, что было на полках: наклонившись ближе, он заметил небольшую коробку, в которой среди железок и перьев для письма виднелось что-то похожее на спичечный коробок. Он потянулся к полкам, но оступился, и, схватившись за стеллаж, рухнул на пол вместе с ним. Кругом поднялись столпы пыли и все вещи, аккуратно разложенные на полках, посыпались на пол.

– Ливиан! – Крикнула Элис, кашляя от клубов пыли, и ее голос почему-то стал разносится эхом. В кладовой стало гораздо светлее. – Ты жив?

– Да! – Сдавленно послышалось откуда-то из-под обломков стеллажа. Груда хлама зашевелилась и из нее возникла золотоволосая голова юноши. – Я не нашел спички, но, похоже, что за этими полками в стене была дыра.

И действительно. Светлее стало от открывшегося окна в самом центре стены, выплывшего из облака постепенно оседающей пыли. И кому понадобилось его загромождать этими полками? Воздух стал значительно свежее. Послышался отдаленный голос моря.

Элис помогла Ливиану выбраться и отряхнуться, после чего они оба погрузились в перебирание старых вещей, которые стали гораздо лучше различимы в лучах пролившегося света. И чего только там не было! Старые фотобургомистрии, рыболовные принадлежности, утварь, посуда, старое зеркало, в котором девушка краем глаза успела заметить руку с длинными когтистыми пальцами, украшения и многие неопознанные детали чего-то большего. Здесь были и старые игрушки Элис.

– Смотри, с этим зайчиком я спала в детстве. – Она повернула игрушку плюшевой мордочкой к Ливиану. Заяц был нежного бежевого цвета, а животик был сшит из мягкой белой ткани в звездочку, с несуразно длинными висячими ушами.

– Очень мило. – Усмехнулся парень.

– Заберу его с собой. – По-хозяйски заявила Элис, погладив плюшевого зверя по длинным ушам.

– Я думал, ты уже взрослая. – Засмеялся он.

В маяке вдруг послышался ужасный грохот, отдавшийся эхом по всей башне. Вздрогнув от неожиданности, Элис в ужасе неосознанно прижала к себе зайца.

– Ты слышал? – Чувствуя тревогу пискнула она.

– Тут даже мертвый услышал бы. – Съязвил Ливиан. – Наверное, что-то упало. Здесь гуляет сквозняк теперь, – он многозначительно кивнул на дыру в стене, – а наверху осколки окна и какие-то доски. Мало ли, что упало.

Чуть успокоившись, они продолжили изучать содержимое беспорядка. Ливиан нашел себе занятие по душе, отыскав старинную книгу по астрономии и погрузившись в чтение, изредка недовольна бормоча на пятна на страницах. Парень сидел среди завалов в тусклых лучах пасмурного дня, выхватывающих на ткани его пальто пыльные пятна и мелкие опилки.

– Гляди, что нашла. – Отрывая друга от чтения, произнесла Элис. В ее руке был небольшой блокнот в кожаном переплете, перехваченным веревочкой. На обложке была выбита роза ветров. – Это дневник дедушки.

– Что пишет? – Ливиан чуть наклонился, рассматривая страницы, исписанные аккуратным почерком.

– В основном, о… – Элис наклонила голову в бок. – … о море.

– Ну да, о чем же еще писать. – Саркастично сказал Ливиан, возвращаясь к своей найденной книге.

– Наверное, трудно писать о чем-то кроме морского заката и волн, когда тебя больше ничего не окружает. – С некой обидой Элис опустила взгляд. – Он в основном жил здесь, в этом маяке и писал о том, что видел каждый день. Просто больше было не о чем.

– Да, прости. – Ливиан уязвленно прикусил губу. – Не подумал.

Дальнейшие поиски проходили в тишине. Среди старых вещей иногда трудно найти что-то действительно интересное или важное, если не знать, что искать. Вдруг Элис замерла, выудив из недр хаоса, учиненного друзьями за час кропотливой работы, конверт. Сдув с него грязь, девушка ахнула.

– Ливиан, здесь имя моей бабушки.

Юноша поднял голову от старой книги, захлопнув ее с эффектно выпрыгнувшим из страниц облачком пыли, и обратил внимание на то, что держала девушка. Конверт пожелтел от времени, однако сургуч не был сломан.

– Давай вскроем.

– Оно от дедушки. – Вглядевшись в аккуратный почерк, коим было подписано имя отправителя, девушка осторожно сломала зеленый сургуч. Внутри оказалась чуть выцветшая фотобургомистрия и несколько писем.

– Это что, твоя бабушка? – Парень придвинулся к ней ближе, пытаясь разглядеть фотобургомистрию.

– Нет, – смеется Элис, – что ты, это моя мама.

– Как поразительно ты на нее похожа. – С придыханием отозвался он, метнув взгляд на лицо подруги и снова на фото.

И ведь правда. На фотобургомистрии была изображена улыбающаяся девушка, с точно такими же волнистыми темными волосами, как у самой Элис. Под тенью черных ресниц сияли голубые глаза, как море, лучившиеся добротой. Одета девушка на фото была в уже старомодное шелковое платье с открытыми плечами. На ее шее виднелась цепочка с украшением, но рассмотреть ее не предоставлялось возможным: изображение сильно выцвело и потерлось.

– Мама умерла, когда мне было четыре. – С грустью произнесла Элис. Она бережно погладила фотобургомистрию большим пальцем. – Я ее почти не помню, как и отца.

Ливиан сочувственно положил руку ей на плечо.