В последний раз

Глава 1: Шкатулка

Это воскресенье обещало быть таким же, как и десятки предыдущих. Проснувшись, Соня, по привычке подростка, первой делом потянулась к телефону. Мягкий свет экрана, рассеивающий полумрак комнаты, казался единственным рассветом, который она ждала. Распахнув дверь своей комнаты, она, словно вечный пленник утреннего ритуала, натянула голубую пижаму в клетку, сбившуюся на бок, и наушники с наклейками любимой попсовой группы, заглушающие собой всё, кроме мира, созданного звуками. Музыка, как защитный кокон, оберегала от утренней какофонии родительских ссор, доносившихся откуда-то снизу. Чистя зубы, Соня машинально заправляла скрипучую кровать – этот маленький, символический акт порядка в хаосе, попытка привнести структуру в неупорядоченную реальность, которая начиналась за пределами её кокона.

Спустившись по старому, скрипящему трапу, ведущему на кухню, она застала привычную картину, которая, казалось, была неизменной частью утреннего пейзажа. Мама, Тамара, с головой ушла в кухонные хлопоты, её движения были отточены годами, она кружилась между плитой и холодильником, будто невесомая, но всегда занятая балерина. Отец, Дмитрий, который казался ей вечно уставшим, словно вернувшимся с катоторги, только-только разлепил глаза и сонно потирал их, пытаясь стряхнуть остатки сна. Младшая сестра, Лиза, с её неуёмным темпераментом, носилась вокруг стола, подобно маленькой вулканической бомбе, преследуя рыжего кота Барсика, который, казалось, уже смирился со своей судьбой домашней игрушки, с выражением покорности на морде. Его рыжая шерсть мелькала, словно искра жизни в вечной серости будней.

"Барсик волшебный кот! Смотри, он летает!" – визгливо объявила Лиза, внезапно подкидывая перепуганного кота высоко в воздух, словно тот был легким пушистым мячиком. Соня, едва успев ахнуть, наблюдала, как её сестра, с ловкостью, которой позавидовали бы иные жонглёры, ловит пушистый комок в воздухе, едва не ударив его о косяк двери. Аккуратно, будто боясь разбить хрупкую вазу, но с явным неодобрением в глазах, Соня обратилась к сестре, чувствуя, как внутри неё поднимается волна раздражения:

"Лиза, он же живой! Ему может быть больно. Барсик – не игрушка!" Услышав такой упрёк, Лиза топнула ногой и, надув губы, превратившись в обиженный котёнок, что было явным признаком готовности немедленно разреветься и побежать к маме за утешением, бросилась к матери. Детская непосредственность, граничащая с жестокостью, всегда была для Сони источником беспокойства.

Соня разочарованно откинулась на спинку стула, рука инстинктивно потянулась к телефону, чтобы включить музыку ещё громче, желая отгородиться от семейных баталий, которые, казалось, начинались с первыми лучами солнца. Она хотела утонуть в мелодии, создать новую стену между собой и этим миром. Но мечта уйти с головой в музыку была прервана резким стуком – мать, Тамара, поставила перед ней тарелку с яичницей. Вздрогнув, Соня сняла наушники, перекинув их на шею, где они повисли как немой укор.

"Вот вечно ты в своих наушниках, даже мать не слышишь, – начала Тамара, её голос, как нож, разрезал утренний воздух, пробиваясь сквозь остатки сна и музыку. – Ничего не хочешь сказать насчёт двоек?" Соня поднесла вилку к тарелке, на которой лежала яичница, выглядевшая слегка подгоревшей, как и её настроение, не поднимая глаз. Она хотела ответить, возможно, сказать что-то сбивчивое про сложности, про то, что цифры не складываются в её голове, как кусочки мозаики. Но мать, словно чувствуя её намерение прервать её, продолжила, её голос набирал обороты, словно заводящийся мотор:

"Вечно ты такая – сказать даже нечего! Ты должна быть примером сестре. А что в итоге? Даже из дома не выходишь, сидишь, запарившись в своей паутине. Наушники, книги, растения… Когда же ты начнёшь жить настоящей жизнью?" Соня механически ковыряла яичницу, размазывая жёлтый желток по тарелке, делая вид, что слушает, но на самом деле в её голове звучал уже другой диалог – её внутренний монолог, полный обиды и непонимания. Её взгляд скользнул к столу, к отцу. Дмитрий, в очередной раз, тихо прокрадывался на кухню, с явным намерением стянуть баночку пива, спрятанную в глубь холодильника, словно сокровище. Но мать, мгновенно уловив его маневр, стукнула по столу, заставив его замереть.

"Дим, мы же договорились, только как дети уйдут, – её тон был таким, что не оставалось сомнений – разговор окончен, приказ неоспорим. Виновато спрятав банку за спиной, Дмитрий, как провинившийся кадет, отступил и, вздохнув, плюхнулся на стул напротив Сони, как бы ища у неё утешения или союзника в этой домашней войне.

"А ты, Соня, не слушай маму," – сказал он, стараясь придать голосу бодрости, словно пытаясь развеять плотную завесу утренней напряженности. – "Ты молодец. Вот смотри, я сегодня на стройке…" Он начал свой обычный рассказ о рабочих буднях, о тяжести кирпичей и изгибах арматуры, о том, как важно быть сильным и упорным. Но тут вернулась Лиза, вновь поймав невезучего Барсика, неся его к столу, словно трофей.

"С животными за стол нельзя," – начала Тамара, её голос опять прорезал воздух, направленный теперь на Лизу. Но Лиза, чувствуя, что её маневр с котом вызывает негативную реакцию, уже была готова устроить истерику, предвосхищая запрет. Дмитрий, как спаситель, быстро переключил внимание сестёр, подняв Барсика над головой и начав свой рассказ, теперь уже адаптированный для детей, с акцентом на животные, которые «помогают строителям». В этом хаосе, в этой сложной мозаике из родительских ожиданий, детской непосредственности и собственных переживаний, Соня чувствовала себя потерянной, но где-то глубоко внутри, под слоем разочарования, теплилась надежда, что однажды она найдёт свой собственный, понятный ей язык, способный объяснить и принять этот запутанный мир.

Соня доедала яичницу, мысленно перелистывая события дня, словно старую, ветхую книгу, страницы которой уже давно потеряли свою новизну, но всё ещё хранили знакомый, утешительный шелест. Утро было серым, как и её отражение в окне кухни, размытое мельтешением осеннего дождя. "Сегодня за мной зайдёт Женя," – спокойно произнесла она, поднимаясь из-за стола, её движения были предсказуемы, как утренний кофе. Запихнув тарелку в раковину, она почувствовала привычный укол лёгкой тревоги. Каждый выход из дома, даже с Женей, требовал внутренней мобилизации, сбора сил, которые, казалось, рассыпались по углам её комнаты, оставаясь там, когда дверь закрывалась, оставляя её в привычном, безопасном одиночестве.

Вернувшись в свою комнату, Соня переоделась, погрузившись в ритуал, который всегда дарил ей ощущение заботы о себе. Зелёный комбинезон, мягкий и обволакивающий, напоминал о лесе, о спокойствии деревьев. Водолазка цвета морской волны, глубокого, притягательного оттенка, казалась продолжением её собственных мечтаний о чём-то далёком и прекрасном. У зеркала она тщательно подводила карие глаза чёрным карандашом, создавая тонкую, почти незаметную стрелку, словно пытаясь придать своим взглядам ту тонкость и глубину, которой, как ей казалось, ей недоставало. Слой тонального крема лёг поверх подростковых прыщиков и россыпи едва заметных веснушек, скрывая их не потому, что она их стеснялась, а потому, что не хотела, чтобы эти мелкие несовершенства отвлекали от того, что она хотела видеть в себе – более чёткую, утончённую версию, которая, как она надеялась, пряталась где-то внутри. Тёмные, непослушные кудрявые волосы изо всех сил старался поддаться ее прикосновению, но она терпеливо проходила по ним снова и снова, пока отдельные пряди не начали подчиняться, обрамляя её лицо мягкими, естественными волнами. Встретившись взглядом со своим отражением, что-то внутри неё оживало, крошечный огонёк разгорался ярче, предвкушая встречу.

"Соня, твоя подруга пришла!" – донёсся голос матери из-за двери, резкий, но наполненный вполне понятным любопытством. Соня почувствовала, как электрический разряд пробежал по телу, прогоняя остатки утренней сонливости и сомнений. Сумка, как всегда, привычно оказалась в руке, уже собранная с вечера – в ней лежали деньги, телефон и ключи, всё, что нужно для отважного погружения в мир вне дома. Она бросилась вниз по лестнице, скинув с плеч невидимое, но столь тяжёлое для неё бремя утра, будто каждая ступенька приближала её к долгожданной свободе, к смене декораций.

Её встретила Женя – высокая, светлая, с копной золотистых волос, которые, казалось, сами ловили солнечный свет, даже в такой пасмурный день. Её широкая, искренняя улыбка мгновенно осветила коридор, и Соня, забыв о какой-либо сдержанности, бросилась к ней, обняв её крепко, повиснув на шее, словно ребёнок, нашедший свой спасательный круг.

"Воу, воу, похоже, кому-то не терпится пойти по магазинам," – засмеялась Женя, нежно отстраняя её, но её глаза светились теплотой. – "Всё взяла? Деньги, телефон?" Соня торопливо кивнула, ощущая, как её собственная неуклюжесть растворяется в Женкиной лёгкости и энергии. "Да, всё взяла," – прошептала она.

Они отправились в город, и первым делом, по давней традиции, зашли в супермаркет, где накупили целую гору вредной, но такой желанной всякой всячины. Сладкие шипучие напитки, похожие на пузырящиеся радуги в пластиковых бутылках, чипсы с самыми невообразимыми вкусами – от сыра до острых экзотических специй, и, конечно же, шоколад, много шоколада, который обещал мгновенное утешение и маленькое счастье. Соня, как всегда, чувствовала себя не в своей тарелке, пробираясь между рядами, боясь столкнуться взглядом с другими покупателями, ощущая себя невидимой, но при этом слишком заметной. Она робко подавала Жене купленные продукты, ощущая себя безмолвным ассистентом, прося её, более смелую и уверенную, расплатиться на кассе. Женя, ничуть не проявляя смущения, легко и непринуждённо обращалась с кассирами, её голос звучал уверенно и ясно, казалось бы, простом, но для Сони столь сложном ритуале.

"Знаешь, Соня," – сказала Женя, прокладывая дорогу сквозь людскую толпу, которая казалась ей такой же непостижимой, как косяк рыбы в океане, – "А давай зайдём на блошиный рынок? Там так интересно бывает! Может, и тебе там что-нибудь приглядится?" Соня на мгновение замялась. Блошиный рынок… Это слово вызывало в её воображении смешанные чувства: хаос, переизбыток вещей, забытых и вновь обретённых, россыпь чужих историй, отпечатанных на потёртых поверхностях. Это были вещи, отслужившие свой срок, выброшенные, найденные, перепроданные – целый мир, живущий своей, особой жизнью. Но идея, предложенная Женей, была притягательна, обещала уход от привычного, от серого "как у всех", что так угнетало Соню. Чувство предвкушения, лёгкое, едва уловимое, начало зарождаться внутри неё.

Блошиный рынок располагался на старой площади, среди приземистых, обветшалых зданий, где воздух был плотнее от запахов пыли, старой кожи, нагретой солнцем, и чего-то неуловимо пряного, возможно, цветочных духов, которые когда-то принадлежали его нынешним продавцам. Ряды кривых, покосившихся деревянных столов ломились от всевозможного барахла: старые книги с пожелтевшими страницами, которые, казалось, шептали забытые истории; потрепанные пластинки, хранящие мелодии прошлого; фарфоровые статуэтки с отбитыми носиками, свидетели чьих-то неловких движений; потрёпанные книги в кожаных переплётах, исписанные по краям; старинные украшения, которые, казалось, помнили давно забытые руки, прикосновения и, возможно, печали. Соня шла, уткнувшись в плечи, стараясь быть как можно незаметнее, боясь столкнуться с чьим-то пристальным взглядом, всё ещё ощущая себя чужой, потерянной в этом многоголосье прошлого. Женя же, напротив, с присущим ей азартом перемещалась между рядами, ловко протискиваясь сквозь толпу, что-то рассматривая, что-то скупая с удивительной деловитостью и лёгкостью. Она была как рыба в воде, её энергия притягивала, а уверенность заражала.

Соня, как всегда, чувствовала себя не в своей тарелке. Ее кудрявые, непослушные волосы словно жили своей жизнью, постоянно падая на глаза, заставляя ее снова и снова отодвигать их рукой, движения которой казались ей слишком неуклюжими. Губы Сони были плотно сжаты, словно она пыталась удержать внутри рой неозвученных мыслей и страхов, ожидая неприятностей, которые, как ей казалось, подстерегали ее на каждом шагу. Она старалась держаться как можно ближе к Жене, своей старшей подруге, чья уверенность, громкий смех и легкая, ничем не обремененная манера держаться казались Соне чем-то из другого, недосягаемого мира. Женя была словно маяк в океане смущения, к которому Соне всегда хотелось прибиться.

Внезапно, как это часто бывало, когда Соня наименее этого ожидала, перед ними возникло оно – группа старшеклассников, парней и девушек, шумно обсуждающих что-то с явной живостью. Их громкие голоса, смех и легкая самонадеянность как будто проникли в самое ее нутро, заставляя почувствовать себя маленькой и незаметной, или, наоборот, чересчур заметной, будто все взгляды мира устремились именно на нее. Соня почувствовала, как кровь приливает к лицу, раскаляя щеки, и инстинктивно ускорила шаг, делая вид, что заметила среди сувениров что-то невероятно интересное, что-то, что могло бы отвлечь Женю и дать ей самой передышку. «Ой, смотрите, какая прелесть!» – воскликнула она, пытаясь придать голосу беззаботность, и, схватив Женю за руку, увела ее в сторону, подальше от эпицентра надвигающегося социального дискомфорта.

Отойдя на безопасное расстояние, за угол другого ряда прилавков, Соня наконец смогла выдохнуть. Сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь пульсацией в висках. Она прислонилась к шершавой деревянной опоре, пытаясь унять дрожь в руках. Ее взгляд, блуждающий в поисках спасения от напряжения, упал на небольшой, скромный прилавок, где среди старых брошек, покрытых патиной времени, и пожелтевших открыток, изображавших выцветшие пейзажи, стояла пожилая женщина. От нее исходил слабый, но отчетливый запах лаванды, перемешанный с ароматом пыли, словно она сама была частью старинной коллекции.

«Что понравилось, доченька?» – прозвучал скрипучий голос, неожиданно мягкий, словно старушка материализовалась из самого воздуха, из тени прилавка. Обращение «доченька» заставило Соню слегка вздрогнуть; оно было пропитано такой искренностью, что развеяло часть ее напряжения. «Может, браслет? Он такой изящный, с натуральными камнями. Или вот эта шкатулка? Видите, какая резная?»

Соня подошла ближе, все еще оглядываясь по сторонам, словно проверяя, не преследуют ли ее взгляды из прошлой сцены. Шкатулок было несколько, каждая со своей историей. Были деревянные, расписанные вручную, с резными узорами, чьи потускневшие металлические уголки придавали им вид старинных реликвий. Но среди них выделялась одна, самая маленькая, выполненная из темного, почти черного дуба. Ее крышка была украшена россыпью нарисованных, не настоящих, но оттого не менее завораживающих жёлтых камней, которые мерцали в тусклом свете, как крошечные звезды. Соня понимала, что денег у нее осталось совсем мало, всего пара купюр в кармане, но что-то в этой деревяной шкатулке притягивало ее с непреодолимой силой, обещая тайну, которую ей хотелось разгадать.

«Сколько она стоит?» – спросила Соня, ее голос, к ее собственному неудовольствию, дрогнул, выдавая волнение. Она очень старалась звучать как можно более уверенно, но страх показаться неловкой перевешивал.

«Двести рублей, деточка. Хорошая цена за такую красоту», – ответила старушка, ее морщинистые пальцы, сухие и будто сделанные из пергамента, ласково коснулись прохладной крышки шкатулки. Соня механически достала из кармана смятую купюру. Ощущение бумаги на пальцах, тяжесть монеты – все это было знакомо, но сейчас, в момент оплаты, она чувствовала, как щеки снова заливает краска. Она нервно протянула деньги, и старушка, ловко приняв их, с улыбкой передала ей ее находку. Шкатулка была прохладной и гладкой на ощупь, камни на крышке переливались в тусклом свете, меняя оттенки. Внутри, казалось, что-то было – легкий шорох, или ей только показалось? Но замок был плотно закрыт, не было ни малейшей щели, ключа, конечно же, тоже не было.

В этот самый момент она услышала довольный возглас Жени, которая, очевидно, уже отвязалась от своих забот и теперь вернулась за ней. «Соня, идем, нас там уже ждут!» – Женя подошла, обняла ее за плечи, ее прикосновение было легким, но уверенным, и потянула к той самой группе ребят, с которыми Соня так искусно избегала встречи ранее. Соня замерла, не в силах оторвать взгляд от пола, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

«Это Соня, и она свободна», – бодро произнесла Женя, очевидно, пытаясь представить Соню своим знакомым, пытаясь подтолкнуть ее к общению, к этой такой желанной для Жени социализации. Но, заметив, как та ссутулилась, как старается стать невидимой, как ее взгляд прикован к земле, будто там скрывается разгадка всех мировых загадок, тон Жени сменился на более примирительный, более понимающий. «Хотя… она просто очень необщительная, – добавила она, уже обращаясь к своим приятелям, но так, чтобы Соня тоже слышала. – Нам пора, у нас сегодня ночевка!» – В этот момент Женя, не дав Соне даже опомниться, быстро удалилась с ней, буквально увлекая подругу за собой, подальше от неловкой встречи.

Уже вдали от шумного, постепенно угасающего центра ярмарки, когда людские голоса стали тише, а запахи – менее навязчивыми, Женя, немного отстав, подошла к Соне. Она шла чуть позади, но теперь догнала и взяла Соню под руку. «Ты же мне обещала, что постараешься завести новых друзей», – сказала она, но в ее голосе не было прежней раздраженности, скорее слышалось легкое разочарование, смешанное с нежностью. Соня виновато опустила взгляд, чувствуя, как земля под ее ногами снова становится неустойчивой. «Я знаю, но… это так сложно. Я не могу просто так взять и начать разговаривать, как ты. Люди кажутся такими… чужими.»

«Зато смотри, что я купила!» – Кудрявая попыталась сменить тему, протягивая деревяную шкатулку. Она протянула ее подруге с гордостью, хотя и с тенью сомнения, ведь она купила ее, не до конца понимая, зачем.

Женя с интересом взяла ее, вертя в руках, разглядывая под падающими лучами закатного солнца. «Красивая. А где ключ?» – спросила она, пытаясь открыть потускневший замок, поворачивая его туда-сюда, но безрезультатно.

«Нет, ключ не дали. Но мне кажется, там что-то есть», – ответила младшая, забирая шкатулку обратно. Женя ласково растрепала ее кудрявые волосы, мягко притягивая Соню ближе. «Ладно, не расстраивайся. Это просто красивая вещица. Пойдем, посмотрим киношку? Мама купила новый сериал, говорят, очень интересный и пикантный.» – предложила она, и этот простой жест, это понимание и принятие, были для Сони дороже любых слов. Так, в атмосфере тихой подружеской поддержки, они направились обратно к Соне, оставив позади шумную ярмарку и все ее тревоги. Солнце почти село, оставив на небе лишь бледные отголоски своего присутствия, а впереди их ждал уют вечера.

Дома, устроившись с кучей всяких вкусностей – чипсами, шоколадками и вафлями – на мягком диване, они включили очередной мелодраматический фильм. Экран зажегся яркими красками, унося их в выдуманный мир, который казался сейчас гораздо более предсказуемым и безопасным, чем реальность. Соня, прислонившись плечом к Жене. Экран ноутбука заливал гостиную мягким, переливающимся светом. Соня, удобно устроившись на диване, уютно закусив хрустящими чипсами, тихонько вздыхала, всей душой сопереживая героям. Рядом, так же погруженная в сказку, сидела Женя. Им было комфортно в этом маленьком, созданном только для них мире, где реальность за дверью могла подождать.

Во время пауз, когда на экране мелькали яркие, но совершенно неинтересные им образы, их разговор перетек в совсем иную плоскость. Они перешли на шепот, когда они обсуждали последние сплетни об одноклассниках, делились историями, над которыми смеялись до слез, и, что самое ценное, открывали друг другу самые сокровенные секреты. Казалось, что мир за пределами их уютной комнаты, наполненной запахом попкорна и теплотой их дружбы, просто перестал существовать. Вечер был идеальным, сотканным из смеха, доверия и неторопливого течения времени, которое, казалось, замерло специально для них.

Внезапно тишину комнаты нарушил резкий, настойчивый звук – звонок телефона Жени. Ее лицо, только что сиявшее безмятежностью, мгновенно исказилось тревогой. «Алло? Мам, что случилось?.. Почему так срочно? Я сейчас приду.» – слова слетали с ее губ всё быстрее, ее голос приобретал оттенок паники. Она вскочила с дивана, ее лицо вдруг стало бледным, словно вымытым. «Соня, у меня дома что-то случилось. Мне нужно срочно идти. Я не смогу остаться», – произнесла Женя, её взгляд бегал по комнате, пытаясь ухватиться за что-то реальное. Обеспокоенная, словно пойманная в ловушку, она начала быстро собирать свои вещи, её движения были резкими и неуклюжими. Она схватила свой рюкзак, уже наполовину собранный для завтрашнего дня, и потянули его перекинув через плечо. Соня лишь растерянно смотрела на нее, сидя словно приросшая к дивану, не успевая ни понять, ни сказать ничего, что могло бы ее остановить или хотя бы прояснить ситуацию. Её рот приоткрылся, но звуки не складывались в слова.

«Все будет хорошо?» – успела лишь выдавить из себя Соня, когда Женя уже пятилась к двери, оставляя после себя ощущение пустоты и недосказанности. «Постарайся уснуть, ладно?» – бросила она на бегу, уже открывая дверь, не поворачивая головы. И вот, с хлопком двери, Соня осталась совершенно одна, потрясенная внезапностью произошедшего, словно это была нереальная сцена из фильма, которая внезапно перенеслась в ее собственную жизнь. Она упала обратно на диван, который теперь казался огромным и пустым, засыпанным крошками от чипсов, пытаясь осмыслить случившееся, пытаясь найти хоть какую-то логику в этом хаосе. Воздух казался плотным, пропитанным ее собственным внезапно возникшим страхом.

В дверь постучали, вырвав ее из замкнутого круга размышлений. На пороге стояла мама Сони, Тамара, с двумя большими тарелками горячих, аппетитно пахнущих макарон. «Где Женя? Что-то случилось? И почему у тебя такой беспорядок?» – спросила она, её брови сошлись на переносице, обеспокоенно оглядывая комнату, где еще недавно царил смех, а теперь веяло какой-то необъяснимой тревогой. Мамины глаза, полные материнской любви и заботы, встретились с испуганным взглядом дочери.

«Ей позвонила мама, сказала срочно идти домой. Что-то случилось у них», – ответила Соня, ее голос до сих пор дрожал, выдавая ее волнение. Она не могла перестать думать о Жене, о том, что могло произойти.

«Какой кошмар. На, поешь что-нибудь нормальное», – сказала Тамара, ставя одну тарелку на заваленный книгами стол, рядом с диваном. Она ласково погладила Соню по голове, пытаясь успокоить ее своим прикосновением. Соня села за стол, с благодарностью принимая еду, но она казалась безвкусной, словно вся радость из мира ушла вместе с Женей. Мысли метались, беспокоясь о подруге и ее доме, рисуя в воображении самые худшие картины. Она отвела взгляд от тарелки, случайно ее взгляд остановился на деревяной шкатулке, которую Женя, видимо, оставила на столе в спешке. Соня взяла ее в руки, пытаясь снова открыть замок, но он не поддавался. Это было совершенно бесполезно. Соня была удивлена, ведь Женя никогда не оставляла свои вещи где попало. Ее взгляд упал на ножницы, лежавшие рядом на столе, среди каких-то бумаг. Импульс, который она не могла объяснить, заставил ее взять инструмент. Она вспомнила, что у замка были слегка расшатанные винты. Аккуратно, стараясь не повредить, она вставила кончик ножниц в едва заметную щель и надавила. Раздался тихий, но отчетливый щелчок, и замок отлетел, открывая путь к тайне. Ее сердце забилось быстрее, предчувствуя что-то важное. Дрожащими руками она открыла крышку.

Внутри оказались… таблетки. Разноцветные, круглые, поблескивающие в свете лампы, они выглядели совершенно обыденно, но при этом от них веяло какой-то скрытой силой. Соня взяла одну в руки, внимательно ее разглядывая. Большую часть этикетки на карточке, в которой лежали таблетки, было невозможно прочитать – она была порвана, разорвана так, будто кто-то специально это сделал. Но одно слово, написанное на английском, отчетливо выделялось, бросаясь в глаза: \"SON\". Соня, хорошо знавшая биологию и увлекавшаяся химией, не могла понять, что это значит. Рисковать своим здоровьем она, конечно, не стала. Аккуратно положив таблетки обратно, она закрыла шкатулку, а затем поставила ее на место. Казалось, она сделала все правильно, но необъяснимое предчувствие оставалось.

Прошло несколько часов. Уже стемнело, окно диванной комнаты затянуло бархатной темнотой ночи. Кудрявая Соня лежала в полумраке, сжимая в руке телефон, который все это время был рядом. Тысячи непрочитанных сообщений, отправленных подруге, повисли в воздухе, без ответа, словно эхо в пустой комнате. Наконец, пришел ответ: «Не волнуйся, все будет хорошо. Просто наш дом сильно пострадал. Постарайся уснуть, хотя бы для меня». Соня крепко сжала телефон, чувствуя, как холод сомнения и тревоги окутывает её. Это было странное сообщение, оно не объясняло ровным счетом ничего, только усиливало ее беспокойство, добавляя новых, пугающих деталей.

Еще более обеспокоенная Соня старалась не думать о подруге, но все мысли были заняты самыми худшими сценариями, которые рисовала ее разыгравшаяся фантазия. Каждый шорох за дверью, каждый тихий стук часов казался предвестником беды, усиливая ее страх. Бессонница, как пожирающая пелена, окутывала ее, не давая покоя ни на минуту, высасывая последние силы. Она ворочалась в постели, пытаясь найти удобное положение, но ни одно не приносило облегчения. Мысли крутились, как заведенные, не останавливаясь ни на секунду, преследуя ее своими мрачными предсказаниями. Прошло больше получаса, а сон так и не приходил. Она встала, чувствуя себя выжатой, словно после тяжелой физической работы, хотя единственным ее занятием было мучительное ожидание. Спустившись вниз, в прохладную тишину гостиной, где царила полутьма, она пыталась найти хоть какое-то снотворное, что могло бы заглушить этот нескончаемый поток тревожных мыслей, призвать желанный забвение.

Она подошла к полке, где обычно стояла заветная коробочка с таблетками, которую она брала лишь в самые крайние случаи. Но ее там не оказалось. На полке лежала лишь пустая картонная упаковка, яркое свидетельство вчерашней отчаянной попытки обрести покой, которую она, кажется, забыла. Это было неожиданно и разочаровывающе. От полного отсутствия сна, от навалившейся усталости и усиливающегося страха, ее разум начал играть зловещие шутки, подбрасывая ей пугающие образы и искажая реальность. Не зная другого выхода из ситуации решается принять неизвестные таблетки из шкатулки. Надеясь, что ничего плохого не случится, что они принесут ей долгожданное забвение, Соня приняла их, зажмурившись в ожидании. Препарат подействовал почти мгновенно, как только она закрыла глаза, уютно устроившись в кровати, погружаясь в темноту. Засыпание было подобно медленному погружению под толщу воды, когда реальность растворяется, оставляя лишь ощущение невесомости и тишины, которая, казалось, предвещала что-то новое. Она больше не чувствовала тяжести одеяла, не слышала мерного тиканья часов в прихожей. Только мягкое, всепоглощающее ничто.

Медленно, словно выныривая из глубоких вод, Соня открыла глаза. Ее встретило слепящее солнце, пробивающееся сквозь прозрачную синь неба. Ничего не понимая, она поднялась, ощущая под руками мягкую, чуть влажную траву. Ее движения были скованными, словно тело еще не полностью подчинялось воле, словно оно было чужим. Оглядевшись, Соня поняла, что оказалась посреди бескрайнего цветочного поля, усыпанного яркими, незнакомыми бутонами. Лепестки переливались всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками, от глубокой индигово-синей до нежной, перламутровой лазури. Воздух был наполнен сладким, терпким ароматом, который слегка кружил голову. Все еще в той же пижаме, в которой она легла спать – старой, с выцветшими полосами, – она с трудом поднялась с земли, чувствуя, как воздух вокруг нее вибрирует, словно пропитанный чем-то нереальным, волшебным. Не физической вибрацией, а скорее ощущением присутствия чего-то непостижимого, самой ткани бытия, ставшей текучей и податливой.

Не сразу заметив, Соня вздрогнула от неожиданности. В нескольких шагах от нее, лежало тело. Или, скорее, его останки – изящный скелет в идеально сидящем костюме-тройке, ткань которого, казалось, отливала перламутром, сочетаясь с остроносыми лаковыми туфлями. Но вместо головы этого человеческого останка зиял череп оленя с величественными, раскидистыми рогами, будто корона от природы, искусно выточенная из кости. Рога были гладкими, отполированными временем или чем-то иным, и отражали солнечный свет, создавая вокруг фигуры ореол. Внезапно нижняя челюсть этого оленьего черепа медленно раскрылась, произнеся тонким, мелочным мужским голосом, словно скрипучая дверная петля, которую долго не смазывали: "Правда ли, что сегодня небо красивее?"

Соня мгновенно отшатнулась от ужаса. Сердце заколотилось в груди, как пойманная птица. Пятилась назад, совершенно сбитая с толку, спотыкаясь о невидимые корни. Только что она была в своей постели, в знакомой комнате, слушала знакомые звуки ночи, а теперь оказалась здесь, в этом невероятно реальном, но совершенно абсурдном сне.

«Что ты такое?! Где я?!»– Её голос дрожал от страха, едва вырываясь из сжатого горла. Она чувствовала, как холодный пот стекает по спине.

«Меня зовут Марыл, но ты можешь звать меня просто Мар. Я здесь, чтобы помочь тебе. Так вот, те таблетки, что ты выпила, искусственно вводят в состояние летаргического сна. Это как своего рода путешествие внутри себя, контролируемое, но глубокое. Проще говоря, я – порождение этих таблеток, призванное уберечь тебя от полного сумасшествия в одиночестве, от того, чтобы ты не потерялась в самом себе, не нашла выхода обратно. Этот мир – отражение тебя, этот лес – это ты. Кроме меня, всё здесь полностью под контролем твоего разума, твоих желаний, твоих страхов. Признаюсь, твой внутренний мир очень красив, хотя и полон странных, порой пугающих, но завораживающих уголков.»

Соня слушала, пытаясь осмыслить слова, сказанные странным существом. Вроде бы все складывалось в логичную, хоть и пугающую картину, но всепоглощающее чувство, что что-то здесь не так, не покидало ее. Где-то глубоко внутри зарождалось ощущение неправильности, словно красивая мелодия, сыгранная на расстроенном инструменте. Она была в полном недоумении от всего происходящего, но попытка успокоить себя, что это всего лишь сон, что это пройдет, как только она проснется, немного помогла. Спокойствие существа, стоявшего перед ней, казалось странным, учитывая его облик. Его голос, хоть и мелочный, звучал ровно, без тени агрессии. И атмосфера зеленой, теплой поляны, куда ни глянь, несла в себе что-то умиротворяющее, словно сама природа здесь решила позаботиться о ней.

Соня присела рядом, оставив между ними, как ей казалось, достаточное расстояние, хотя в этом сюрреалистичном пространстве понятие дистанции было весьма условным. Она попыталась рассмотреть олений череп поближе. У него не было глаз – лишь темные, зияющие глазницы, смотревшие в никуда, в глубины пространства, или, быть может, прямо в душу. Это отсутствие взгляда делало его еще более инопланетным, но в то же время каким-то странно открытым, без осуждения.

«Почему именно ты?» – тихо спросила она, испытывая смешанные чувства по отношению к Мару. Страх еще не ушел полностью, но к нему примешивались любопытство.

«Я? Если ты спрашиваешь про внешний вид, то сам без понятия, откуда он взялся. Это просто форма, удобная для диалога. Возможно, твой разум решил, что рога и костюм – это подходящий атрибут для существа, которое должно говорить с тобой на равных, не пугая и не вызывая отвращения.» Молча приняв этот странный ответ, от которого на губах остался привкус нереальности, Соня откинулась на мягкую траву. Ее взгляд упал на яркий, наглый одуванчик, росший прямо у ее ноги. Она аккуратно сорвала его. Поднесла его над головой, как могла, и затмила им огромное, слепящее солнце. Мир вокруг нее на мгновение погрузился в мягкий, золотистый полумрак, словно в детском рисунке. В этот момент она почувствовала взгляд, ощутила его присутствие, и, повернув голову, заметила, что повернутый к ней череп Мара, казалось, наблюдал за ее действиями, за этим простым, детским жестом.

«Что ты делаешь?» спросил Мар, его голос был ровным, чуть задумчивым, лишенным той мелочности, что была в первом вопросе. Может быть, потому, что сам вопрос был теперь сложнее?

Соня почувствовала неловкость. Ее щеки, как ей показалось, вспыхнули, хотя цвета в этом мире были столь необычными, что она не могла бы точно определить оттенок. Она отвела взгляд, уставившись на стебель одуванчика в своей руке, и тихо проговорила:

«Просто… одуванчик похож на солнце. Такой удивительный сорняк, что смог затмить настоящее. Я помню, как дедушка из них варенье делал. Это, наверное, глупо звучит, учитывая, где мы и с кем мы, но… это просто мысль.»

«Нет, это совсем не глупо,» – отозвался Мар, и в его голосе прозвучало что-то новое, что-то похожее на нежность, или, по крайней мере, на глубокое понимание. «Мы здесь одни, и ты можешь говорить что угодно. Это ведь сон. В снах нет правильных или неправильных мыслей, есть только те, что рождаются в тебе. А одуванчики, которые затмевают солнце… это, знаешь ли, очень хорошая гипербола. Маленькое, хрупкое, способное победить гигантское. Это внушает оптимизм.»

Соня улыбнулась, очень слабо, едва заметно. Впервые за все время ее пребывания здесь, на этой странной поляне, она почувствовала легкое прикосновение чего-то знакомого, что-то, что могло бы быть спокойствием. «Наверное, так разговаривают добрые волшебники,» – подумала она.

«Можно сказать еще одну глупость?» спросила она, собравшись с духом.

«Да. Говори все, что приходит в голову,» – поддержал Мар.

«Ты мне напоминаешь дедушку. Не внешне, конечно,» – она кивнула в сторону пустого оленьего черепа. «Он тоже носил похожий костюм, когда мы ходили по всяким местам. И, единственное, что я помню о нем, это то, как он всегда слушал меня, не перебивая. Даже когда я молола всякую ерунду. Он просто смотрел на меня своими добрыми глазами и кивал, он…умер недавно, я скучаю.»