Грани Предела. Цвет

Предисловие

Здравствуй, дорогой читатель! Перед тобой – сборник рассказов «Грани Предела». Что за Предел и зачем ему грани? Если коротко, то существует потрясающее сообщество единомышленников, сосредоточенных на работе с текстом в общем и с писательством в частности, имя которому – Шторм. А Штормовой Предел, соответственно, одна из команд этого сообщества. Команда, больше всего ценящая различия и противоречия. В обычное время мы заняты в основном индивидуальным творчеством – пишем рассказы, повести, романы, сценарии и игры – но в этот раз решили попробовать сделать нечто общее. То, что объединяет авторов этого сборника – вера в силу творчества, в то, что сборник наших рассказов, связанных общей целью, представляет собой нечто большее, чем простое собрание нескольких придуманных текстов.

Главное назначение «Граней» – напомнить о том, насколько мы все отличаемся друг от друга. Мы – и наши взгляды на мир и творчество. И что именно в этих различиях можно найти ключи к пониманию себя в мире и мира в себе. В этом сборнике вы не встретите двух похожих по стилю или содержанию рассказов, некоторые могут показаться вам скучными, примитивными, слишком жестокими или отталкивающими – и это абсолютно нормально.

Мы не хотим понравится целиком всем, но верим, что каждый под этой обложкой найдёт что-то своё – ту грань, что отразит его переживания, тревоги, впечатления и надежды. Ту, что станет для него по-настоящему близкой. Читайте с удовольствием!

Александр Куссуль. Без цвета

Я бегу по тротуару, почти не глядя определяю, где нахожусь, и бегу дальше. Дома дальше по улице видны расплывчато, как обычно. И всё серое, как всегда с тех пор, что я на этой работе.

Нужный мне человек сел в машину, но машина тоже оставляет след в окружающем. Не спрячется, не скроется, не потеряется.

Поворачиваю за угол. Серые стены проспекта удерживают и уплотняют след машины, я чувствую его всё острее. Да! Близко, далеко не убежал! Ещё немного ускоряюсь, я и в таком темпе могу очень долго.

Хорошо, что я теперь всё время в ясном разуме, это как холодный свежий воздух. А то раньше было очень ярко в цвете, но половину времени я не могу вспомнить. Бывало, кажется, хорошо, но потом выгребать лопатами приходилось. То штрафы за непристойное поведение – да чтоб я помнил хотя бы, вот что обидно! – то суд за рисунки на стенах, то… Ну, рисунки я хотя бы видел потом, спасибо сети.

Но тогда был цвет.

Ослепительно синий, зелёная заря, золото на голубом, всё везде и сразу – в голове бурлило, иногда выкипало и рвалось, но всегда сияло!

Я помню все слова, но не могу даже мысленно ничего этого увидеть.

След машины нарастает и усложняется. К нему добавляется след того, кто мне нужен. Вот, вот, близко, скорее! Перейти бы на бешеный бег, но вместо этого иду шагом. Да, уже близко – но как раз сейчас не надо бросаться в глаза. Спокойно, ровно иду вперёд. Ага, он прошёл от машины сюда.

Поднимаю глаза на вывеску, читаю название ресторана на тусклом синем фоне. Этот и ещё грязно-коричневатый – те огрызки цветов, что мне остались, кроме бесчисленных степеней серого. Не знаю, лучше или хуже стало бы без этих остатков.

Прохожу мимо ресторана и потянувшись вверх, заглядываю в окна. Можно не беспокоиться, тот, кто нужен, внимания не обратит. И никто ничего не заподозрит, это самое классное в моей нынешней работе! Да, это действительно заводит. Так, надо всё же осторожнее. Присмотреться, приготовиться, занять позицию…

Дожидаться подходящего момента я умею. Сейчас, когда разум всегда свежий, это нетрудно, даже если обстановка непростая. А сейчас всё как обычно, главное, не ограничивать внимание целью и держать во внимании людей вокруг. Шикарная игра, мне нравится!

Извилисто-серая дверь открывается, на опасном расстоянии никого. Пора!

Врываюсь в дверь, проскакиваю швейцара, несусь дальше.

– Стой! Куда?!

Хрен тебе! Опоздал, и этот тоже прохлопал! Влетаю в длинный зал, пробегаю до конца.

– Вон отсюда! Ах ты б!..

Бегу обратно зигзагом. Около нужного столика задерживаюсь, будто потерял соображение, куда дальше.

– Да я тебе! – охранник рядом, весь в облаке злости. Ха! Ну побегай ещё, ты, пыхтунчик!

Я несусь к двери. Камера у плеча захватила и того, кто был нужен, и его собеседника. А крохотный «жучок» упал совсем рядом со столиком. Ещё быстрее!

– Вон!

А я вон и выбегаю. Самое то – у всех на глазах, все в пене, и стопудово никто не просечёт, в чём прикол. Класс! Здорово!

До этой работы у меня были совсем другие игры. Я чертовски много времени проводил перед экраном, приключаясь персонажем и погружаясь в нереальное и затягивающее.

Золото доверия, разжигающее огонь ревности вокруг; пурпур, несущий силу ярости и делающий злее врагов; серебро, дающее удачу и ускоряющее её окончание…

Ничего этого больше нет. Пара слабых оттенков в промежутке между серым и серым.

Я еле уворачиваюсь от машины, потом от прохожего, тот замахивается сумкой, но я уже бегу дальше. Вот каждый раз, завспоминавшись о цвете, дурной делаюсь. Нельзя так! Куратор Дрейхем постоянно напоминает, что и теперь я могу снова сойти с ума, а могу ещё и просто нарваться. Он прав!

В глубине лесопарка я легко засекаю след спрятанного связного планшета. Даже смотреть не надо на тропинки, и так понятно, куда бежать. Сейчас важно осмотреться, прежде чем нырнуть в этот затишок между кустами. Я, конечно, ценный кадр, но, если сеанс связи будет «завален», большой вопрос, стоит ли возвращаться на базу. Ладно! Нет никого. Вперёд!

Планшет подготовлен специально для меня. Набиваю на экранной клавиатуре: «Задание 2 выполнено полностью», включаю загрузку с камеры. Да, точно! Всё как надо. Отснято, чётко, оба в фокусе, геометка есть. Теперь «зашифровать и отправить», нажимаю и жду, разглядывая бурые листья на серых ветках. Краешки от цвета, остаточки, не дающие забыть.

Планшет опять спрятан, а новых заданий мне не подкинули, так что я бегу в сторону базы. Надо пересечь полузаброшенную промзону, а там начнётся недобитый лес.

В середине промзоны плохое место. Там ходит стая бродячих собак. Они уже не раз очень нехорошо ко мне подбирались, но пока не решались напасть. Собаки очень хорошо чуют странное и непривычное, это меня пока и выручало.

Постройки серые, крыши бурые, здесь и раньше цвет не водился. Наверно, поэтому меня и тянет в такие места, даже если спокойнее было бы обежать стороной. Ну и людей, конечно, лучше избегать с моей работой.

В этот раз бродячие меня почти окружили и провожали по пятам до самого леса. В следующий не дадут пройти, точно чувствую.

В глубине грязного и замусоренного мелколесья стоит такого же вида постройка. Бетонный сарай, иначе и не скажешь. Теперь лучше не бежать, чтоб не пропустить сигнальных проволочек. Ага, вот и они. Первую видно, вторую тоже, а между ними хорошо спрятана третья. Перепрыгнуть, теперь параллельно не меньше десяти секунд, переступить, проползти. Есть! Теперь можно к базе!

Вход в здание прикрыт бетонным уступом. «Как у сортира» – каждый раз думаю, когда захожу сюда. Дверь открывают не сразу, так происходит тоже каждый раз.

– Джерд! Забегай, забегай.

Дверь быстро захлопывается, хрустят и щёлкают замки.

– Ты молодец, – Сирус, дежурный на охране, смотрит на меня. Сажусь и смотрю ему в глаза.

– Хороший, хороший Джерд! – Сирус гладит меня по голове.

С тех пор, как я стал псом, мне не перестаёт это нравиться. Да! Хороший. И всегда в разуме.

Я поднимаюсь на второй этаж. Вверх по лестнице легко, вниз не так удобно, но я быстро приспособился. Соединение человеческого разума с собачьим телом оказалось очень хорошим, на приспособление после переноса потребовалось всего несколько дней. Как мне сказал куратор Дрейхем, либо приспособление началось бы сразу, либо вообще не произошло.

– Джерд! Заходи. Как всё прошло?

Специально для экспериментальной программы были заказаны планшеты с усиленной защитой экрана и тачем, подогнанным под собачью лапу. Ну и с клавиатурой почти во весь экран, конечно. Я уже на третий день адаптации начал справляться с этим устройством.

«Привет, Дрейхем. Всё прошло по плану. Без проблем»

– Ты молодец. За собой следил?

«Да. Ясность всё время. Собственное сознание всё время сверху»

– Собачье пробивается фоном?

«Пробивается. Заметно и не мешает»

Всё-таки лапой трудно набирать текст, даже на большой клавиатуре. Хоть я и могу делать лапами такое, что ни один обычный пёс не справится, но не приспособлены они для тонкой работы.

– Ты постоянно прибавляешь скорость работы с планшетом. Раз от раза. Тебе может быть не так заметно, но замеры показывают однозначную тенденцию.

В конце концов, я меньше месяца живу псом. Зато уже две недели как работаю. Да! И работа отличная, мне очень нравится.

– Давай-ка снимем энцефалограмму. И по рефлексам пробежимся, – куратор Дрейхем нажимает на кнопку, вызывая ассистента.

– Вообще явно всё на этот раз идёт правильно. Твой вариант будет прототипом для других.

«Много было других?» – я уже не раз спрашивал, но Дрейхем всегда уклонялся от ответа.

– Других пациентов? Это закрытая информация. Ну, пока точно закрытая. А с тобой это пятый заход.

«Что было с предыдущими?» – я начинаю нервничать. Лапы дёргаются, мне с трудом удаётся снова поднять уши. А вот успокоить хвост вообще не выходит.

– Ладно, уже можно. Твои показатели очень хороши. Баланс такой, что только мечтать можно. Такого у тебя при жизни сроду не бывало, в смысле, при жизни в том теле.

Я слушаю, оставив хвост мотаться, как ему вздумается. Оказывается, мой разум считывали три раза, а переносили в собачий мозг аж пять раз. И первые два раза вообще не дошло до пробуждения в сознание, а на третий раз, проснувшись, я замучился в припадках.

– Потом попробовали то, что стало решением. Кроме переноса разума, была сделана пересадка части мозжечка. И… ещё некоторых областей. Это обеспечило знакомый отклик для разума и запустило встречную адаптацию.

«Но я всё же пятый» – мне удалось справиться с лапой и провести ей по нужным буквам.

– Да, – говорит Дрейхем и разводит руками. – Всё шло неплохо, но мы решили, что с некоторыми поправками получится совсем хорошо. Видишь, так оно и вышло.

Заходит ассистент и начинается обычное снятие энцефалограммы. После разговора приятно, когда пальцами шевелят шерсть на голове, устанавливая контакты. Успокаивает. Да, хорошо.

На ночь в своей комнате я вновь выбираю большую круглую лежанку под окном, уже третий день подряд на диван не тянет. После рассказа куратора заснуть сразу не выходит. Четыре раза я оказывался в другом теле и… умирал? Засыпал? Не жил? Всё равно не помню, да и не мог бы, но как-то муторно.

Я вспоминаю, как меня подцепили в эту программу. Когда при очередном заходе в палату вместе с доктором зашёл ещё какой-то тип, мне было без разницы. Я тогда сам сдался «психам», не дожидаясь попадания на принудиловку или за решётку. Мои приступы экстаза случались уже почти каждый день, и если когда-то к такому приводила долгая работа над объёмным полотном, когда мне особенно удавалось сочетание цветов, то теперь могло хватить и подходящего заката или отражения неба в бокале. Это было невыносимо прекрасно, и я уже почти не мог жить.

Медицина ничего не обещала, кроме того, что в экстазе я ничего не натворю, пока нахожусь в палате. А, ну ещё они немного облегчали «отходняк». А обходиться без цвета я не мог, день-другой – и привет, мёртвый депрессняк без выхода иначе как в приступ, когда всё же попадётся цвет.

Когда мутный тип рассказал о перспективе избавиться и от приступов, и от одержимости цветом, и вообще от этого всего, я был готов. Детали, которые мне рассказали чуть позже, были настолько безумны, что почти заменили мне очередной экстаз.

Да и двинуться мне было уже больше некуда.

– Джерд, не спишь? Это хорошо, я на это и надеялся.

Куратор Дрейхем! Что ему от меня ночью-то нужно?

– Показатели после стрессового разговора отличные. А скажи, работа по заданиям тебе пока не наскучила?

Мотаю головой. Задания классные! Но если спросит что-то сложнее, придётся идти к дивану, планшет там лежит.

Дрейхем задумчиво смотрит на меня.

– Пошли!

Вскакиваю. Потом сажусь. Встаю медленно и подхожу.

– Да, это встречная адаптация. Ты правильно следишь за такими моментами, Джерд.

Куратор выходит в коридор, взмахом руки приглашая следовать за ним. Я иду между серых стен, чувствуя присутствие ещё нескольких людей неподалёку. И двое из них явно за мной наблюдают, а один из них боится.

– Надо выйти из здания, потом пройти периметр и пару часов патрулировать окрестности. Сам решай, на что смотреть и за чем следить. Только сперва в процедурную заглянем, поставим энцефалотранслятор.

Ночной лес вообще лишён цвета, даже небо при слабом свете просто серое. Зато серые контуры видны даже в глубине среди деревьев и кустов. А что не видно, то чувствуется. Это должно бы называться запахами, но оно такое огромное и богатое, что слово для него слишком мелкое. Вся земля передо мной – сплошной поток, говорящий о живом и неживом, дорожки следов и затухающие переливы от всего, что здесь побывало.

Так раньше я видел цвет. Всё состояло из цвета.

Три основных цвета, дающие смешением все остальные, оси, в створе которых есть все оттенки, перетекание многообразия, поднимающее и опускающее свои неизменные опоры. Танец, создающий всё видимое, образующий тайны в каждой тени и приводящий движение даже то, что вечно стоит на месте…

Сейчас, наполнившись чувством окружающего, тем, что люди зовут запахом, я смог вспомнить, как это было раньше.

Я чувствую присутствие кого-то ближе к краю леса. Невнятное копошение и страх. Страх! Бегу! Не уйдёт!

Вылетаю в кустарники за краем леса, дальше рельсы и потом поле. Крыса, что от меня уносится, уже третья, двум первым я свернул шею раньше. Здорово! Эту тоже сейчас! Это не хуже, чем раньше было от цвета! Ещё одну!

Тускло-синее небо над серым миром. Огрызок цвета напоминает о том, как я видел раньше. А где я? Где?

Кругом дома, улица вообще незнакомого района. Бегу, оглядываясь по сторонам, пока не нахожу табличку с названием, которое знаю. Далеко меня занесло. Да. Куратор Дрейхем будет злиться. Плохо!

Я и теперь, став псом, схожу с ума, как раньше. Это не похоже на адаптацию, совсем не похоже. Нет! Надо вернуться.

Если у меня от чувства окружающего те же приступы, зачем было терять цвет? Нет, это не то же самое! Куратор должен знать. Надо вернуться.

Это не то же самое, это безумие, и ещё тоска по цвету! Ещё хуже. Надо вернуться.

Может быть, если ко мне вернётся цвет, он уравновесит чувство окружающего, это наводнение запахов. Может быть, это невозможно. Скорее всего, Дрейхем скажет, что это два пути к сумасшествию вместо одного. У него будет много доводов. Он умный, да! Но я найду слова. Может, записи с транслятора помогут. Мне надо! Я буду говорить с ним, и я найду слова. Найду!

Если я не смогу убедить куратора Дрейхема, мне останется только сесть у его двери и скулить.

Хозяин Дрейхем, верните мне цвет! Пожалуйста! Пожалуйста!

Владимир Щеглов. Темнота под закрытыми веками

Судорожный вдох. Кажется, бесконечное небытие снова выпустило меня из своих объятий. Миг – и привычная темнота сменилась полумраком незнакомой спальни. Ну, наверное, спальни: половину комнаты занимает широкая кровать, на которой я и лежу, тяжелые темно-синие шторы плотно задернуты, у стены стоит большой белый комод. Пальцы, инстинктивно сжавшиеся в кулак, чувствуют гладкую и сколькую ткань простыни. Прохладная поверхность шелка.

Я в кровати не один: слева от меня, под одеялом, изящные контуры человеческого тела, до самой макушки укрытого цветастым пледом. Судя по длинным черным волосам, выбивающимся из-под одеяла, это – женщина. Впрочем, возможно и обратное. Этот человек рядом, кровать и спальня – все вокруг было мне совершенно незнакомо, впрочем, как обычно.

Я всегда прихожу в себя в незнакомом месте: либо они каждый раз новые, либо я не могу узнать их при попадании в них повторно. Увы, моя память – весьма ненадежный помощник. Я просыпался в тесной душной палатке, в которой пахло землей и потом, в большой комнате с несколькими рядами двухэтажных кроватей в компании целой группы спящих людей, на мягком полу какого-то восточного шатра и на жесткой стальной кровати в маленькой комнатке с крошечным зарешечённым окном.

Самым странным было мое пробуждение в ванной комнате. Этот один из редких эпизодов, которые я помню довольно отчетливо. Я очнулся, лежа в стальной ванне, вода в которой уже успела остыть. Из крана лениво капало, помню, я тогда надолго залип на расходящиеся от редких капель круги. Кап…Кап…Кап… Чуть позже я сообразил, что на стене в этой комнате было зеркало – редкий случай, когда я мог бы взглянуть на свое лицо, но до меня дошло это слишком поздно. Мое сознание опять погрузилось в забвение, я даже не успел встать из ванны.

Вся моя жизнь состоит из таких вот эпизодов «пробуждения», между которыми лишь невероятно долгие периоды небытия. Я и сам не знаю, сколько времени проходит для меня между каждым пробуждением. Воспоминания о каждом таком периоде «просветления» почти сразу же забываются, стоит мне опять погрузиться в забвение. Я даже не знаю, сколько таких эпизодов было вообще. В моем сознании все они сплетаются причудливым несимметричным узором, и с каждым новым сложнее отследить и запомнить предыдущие. Сколько раз я так просыпался в чужом месте? И в чужом ли вообще? Кто я такой?

С каждым разом вопросов становится все больше. Может быть, я больцмановский мозг, живое доказательство этой абсурдной теории? И на досуге подглядываю в повседневную жизнь обычных людей? Или все эти люди существуют только тогда, когда я их вижу, а после становятся такой же частью небытия? Единственное доступное мне знание, в реальности которого я не могу сомневаться – мое одиночество. Что бы ни лежало в основе моего существования, оно обрекло меня на высшую степень одиночества: у меня нет даже собственной личности, а пробуждения рядом с постоянно меняющимися человеческими существами лишь подчеркивают это чувство.

Я очень хочу прервать бесконечную череду пробуждений, каждое из которых оборачивается мучительными попытками вспомнить себя. И очень боюсь, что они когда-нибудь прекратятся. Что в какой-то момент бесконечная темнота небытия не прервется очередным ярким эпизодом, а я даже не узнаю об этом. Может ли бояться смерти человек, который не уверен, что он по-настоящему живет? Что он вообще человек?

Ко мне медленно начинает приходить узнавание спальни, в которой я сегодня проснулся: шторы восемь месяцев назад купили на распродаже в «Мире ткани» (что еще за «Мир ткани?»), у кровати недавно сменили обивку. Отдельные четкие воспоминания, которые, однако, никак не могут объединиться в единую связную картину. Я даже начинаю смутно вспоминать женщину, лежащую под одеялом рядом. Теперь я точно знаю, что это именно женщина. Ее зовут… Нет, видимо, пока рано. Ни с чем несравнимое чувство узнавания наполняет меня, теплое ощущение возвращения домой становится все сильнее, остается лишь самое трудное – вспомнить, кто же я такой. Мои губы начинают двигаться, готовясь что-то произнести: может быть, имя женщины рядом? Или даже мое собственное?

Рука тем временем аккуратно касается плеча незнакомки, которую я вот-вот вспомню, и нежно трясет. Отдельные эпизоды почти готовы сложиться в подлинную историю моей жизни. Блестящие черные волосы, развеваемые ветром, щекочут мою шею, яркие солнечные зайчики отскакивают от мелких осенних луж, в моей руке удобно устроилась небольшая родная ладошка… Я торжествующе улыбаюсь, уверенный в том, что в этот раз все наконец-то получилось…

Досадная ошибка. Сколько раз я точно также подходил к самой грани своего мучительного существования? Был уверен, что пересек предел, отделяющий мое мутное зыбкое существование от яркой и четкой жизни настоящего человека? Все исчезло: кровать, шторы, тело женщины под одеялом, которая, кажется, в последний момент начала шевелиться. Темнота не сразу накрывает меня: всегда остается несколько мгновений перед забвением, которое спустя еще одну бесконечность будет нарушено очередным мучительным пробуждением в безуспешной надежде вспомнить себя. Все тщетно. Я закрываю глаза, и темнота под закрытыми веками медленно уступает настоящей пустоте, в которой нет ничего, даже меня.

* * *

– Милый, ты сегодня опять разговаривал во сне и разбудил меня, схватив за руку. Давно с тобой такого не было. Последний раз, кажется, летом?

– Правда, что ли? Совсем ничего не помню. Впрочем, как и всегда. Ты лежи, сегодня моя очередь готовить завтрак.

Катерина Сверж. Ангел и демон

Его крылья когда-то сияли белым золотом, а голос сливался с хором небес. Он был одним из первых, кто стоял рядом с Создателем, наблюдая, как рождаются звёзды и вплетаются в узор мироздания. Созданный для света, но обрёкший себя на тьму.

Небеса были домом, и в их безупречном величии он находил покой. Жил среди сверкающих ангелов, среди величественных белоснежных дворцов, где всё подчинено гармонии и порядку. Вечность текла безмятежно, озарённая светом истины, в которой не оставалось места сомнению.

Но однажды он почувствовал несоответствие.

Сомнение пришло тихо, незаметно, зародилось в вопросах, что вспыхивали в его сознании. Почему ангелам не дано выбирать? Почему воля Создателя должна оставаться непререкаемой? Он видел людей – слабых и недолговечных, но обладающих свободой. Смертные могли ошибаться, падать и подниматься вновь. Разве это не было великим даром?

Он пытался говорить об этом с братьями, но слова встречали холодные спокойные рассуждения. «Такова воля Создателя», – отвечали ангелы. «Свет не терпит вопросов». И тогда он понял – здесь, на небесах, никто не услышит.

Когда Люцифер поднял знамя восстания, он не сразу занял его сторону: боролся с собой, но голос сомнения становился громче. Разве можно быть верным, если не понимаешь, чему служишь? Разве истина боится вопросов? Он не искал власти, не жаждал славы, а хотел узнать ответы.

Только войны не оставляют места поискам.

Когда небеса пылали, он стоял среди пламени и видел, как рушится порядок, которому некогда клялся в верности. Братья, которых он знал веками, обнажали мечи друг против друга. Голоса, некогда сливавшиеся в единый хор, теперь раздирали пространство криками ярости и боли. Он сам поднял меч, сражаясь не за правду, а за возможность её найти, но в пламени битвы истина ускользала.

Падение было стремительным. Он чувствовал, как свет оставляет, передавая место тьме; как жар, что согревал душу, угасает, оставляя холодную пустоту. Крылья, некогда белые, покрылись чёрной копотью, а когда он попытался взмахнуть ими – сгорели в пламени собственного выбора.

В тот день его имя было стёрто с небесных скрижалей.

Теперь он Безымянный. Есть только титул, произносимый с ужасом – Поглотитель миров.

* * *

Город горел.

Небо, затянутое дымом, переливалось алым светом пожаров. Крики людей разрывали воздух, вплетаясь в рёв пламени. Каменные стены, ещё недавно возвышавшиеся, осыпались, уступая разрушительной силе. Пепел кружился в воздухе, оседая на землю подобно чёрному снегу. Вонь гари и крови была невыносима.

Демон шагал сквозь бушующее пламя, вдыхая запах горящего камня и плоти. Сердце не знало жалости, только разрушение приносило ему пьянящее удовольствие. Он не просто сжигал город – стирал его из реальности, обращая здания в дым и пыль. Чёрный меч пылал, алчно пожирая тех, кто пытался спастись. Демон видел, как люди падали на колени, моля о пощаде, но голоса тонули в оглушающем рёве пожарищ.

Он вспарывал воздух чёрными, бритвенно-острыми крыльями, взмывая вверх и обрушиваясь вниз, превращая улицы в пепельные каньоны. Тень его скользила по стенам, предвещая смерть. Каждый шаг оставлял за собой разрушение, каждый взмах меча разрывал ткань реальности. Он был бурей, карающей дланью, несущей ад на землю.

Сила наполняла, сладкая и горькая одновременно. Демон разрушал не потому, что хотел, а потому, что должен. Потому что давно отказался от всего, что делало его тем, кем когда-то был. Тьма внутри требовала крови, разрушения, и он подчинялся. Город умирал в чёрных руках, и это должно было принести удовлетворение.

Но вдруг среди хаоса что-то изменилось.

Ветер донёс звук – не крик, не плач, а тихую, едва слышную молитву. В разрыве дыма возник свет – белый, мягкий, чистый, противоречащий всему, что творилось вокруг. Словно сама небесная благодать устремилась вниз, пробиваясь сквозь копоть и пепел.

Демон напрягся, вглядываясь в источник сияния. В этом мире, полном разрушения, не могло быть места свету, но он был здесь.

Тонкая фигурка стояла на коленях среди руин. Девочка, слишком маленькая, чтобы понять, что город больше не существует, сжимала в ручках истёртый кусочек ткани – может быть, старую куклу, а может, обрывок одежды матери. Глаза были закрыты, губы шептали слова, что терялись в гуле пожаров.

Демон смотрел на ребёнка. Он мог раздавить её одним движением руки. Должен был, но что-то в этом зрелище останавливало движение меча.

Молитва. Чистая, без страха, без сомнений, как будто верила, что её услышат.

И тогда он понял: небеса послали кого-то за ответом.

Свет разгорался, становясь сильнее. Вокруг тишина – не такая, что предшествует смерти, а та, в которой звучат истины. Демон сжал зубы, ощущая, как внутри вспыхивает что-то болезненно знакомое.

Пальцы дрогнули на рукояти чёрного меча, впервые за долгие века вновь почувствовав сомнение.

Он не двигался.

Пламя бушевало вокруг, языки огня лизали обугленные стены, но его мир сузился до одного мига – мига, в котором собственные убеждения дали трещину. Девочка не убегала, не пыталась спрятаться. Она даже не осознавала угрозы, что стояла перед ней в полный рост, а просто молилась.

Он сделал шаг ближе. Тень накрыла хрупкую фигурку ребёнка, заслонив от света. Девочка подняла голову.

Глаза. В них не было страха.

Демон ощутил, как дыхание перехватило. Он видел тысячи смертей, сжигал сотни городов, но никогда ещё никто не смотрел так: не с ужасом, не с ненавистью – а с чем-то, что напоминало… сострадание?

Сила охватила его – не та, что текла в жилах с момента падения, а другая, чуждая и пугающая. Пальцы ослабели, и меч вновь дрогнул в руках.

– Почему ты молишься? – голос прозвучал грубо, клыки скрежетнули несмазанными петлями. Девочка моргнула, как будто удивилась, что он вообще заговорил.

– Потому что я знаю, что меня услышат.

И в этот момент что-то в его душе дрогнуло.

– Но никто не придёт, – усмехнулся демон, в голосе звучала горечь. – Ты одна.

Девочка покачала головой.

– Я не одна, – спокойно ответила. – Ты же здесь.

Эти слова застыли в воздухе, пробивая брешь в мыслях. Он – палач, разрушитель, воплощение ужаса – и она, крошечное существо, говорила так, будто он мог быть её защитником.

Пламя осветило его лицо, отбрасывая резкие тени. Появилось желание отвернуться, раздавить этот абсурд, утопить сомнения в ярости, но что-то сдержало. Слишком давно не слышал слов, обращённых не с ненавистью, а с верой. И эта вера пугала сильнее, чем любая битва.

Он не знал, сколько времени простоял так, не в силах пошевелиться. Демон, низвергнутый, проклятый, отринувший небеса, не мог понять, почему его тянет к этой хрупкой фигурке.

Пламя продолжало бушевать, но звук вдруг стал приглушённым, словно мир вокруг сузился до них двоих. Он смотрел на неё, а она – на него. В глазах девочки не было осуждения, только тихое ожидание. Демон мог убить её. Раздавить, сжечь, стереть из существования одним взмахом чёрного меча, как делал это бессчётное количество раз прежде. Но не сделал.

– Ты не боишься меня? – спросил он, и голос дрогнул.

Девочка улыбнулась – совсем чуть-чуть, едва заметно.

– Нет, – просто ответила она. – Ты не тот, кем себя считаешь.

Демон замер, не зная, что на это сказать. Он был разрушителем, проклятым и отвергнутым, но в словах ребёнка была правда, от которой хотелось сбежать.

Вспомнил…

Когда-то он тоже верил. В свет, в истину, в справедливость. Был среди первых, среди ярчайших, среди любимых. Нёс в себе сияние звёзд, пока однажды не усомнился. Тогда падение было стремительным, а крылья – выжжены тьмой. И теперь, стоя перед ребёнком, вдруг почувствовал, что остатки света, которые он так долго пытался погасить в себе, не исчезли окончательно: тлели, едва ощутимо, как угасающий уголёк, скрытый под слоями пепла.

– Я – тьма, – выдавил он. – Я – смерть.

Девочка покачала головой.

– Нет. Если бы ты был только тьмой, то не остановился.

Эти слова ударили сильнее, чем любой меч. Они были простыми, но проникали глубже, чем хотелось бы. Он сжал кулаки, чувствуя, как внутри что-то ломается, трескается, осыпается в пустоту.

А потом…

Демон услышал шаги. Из дыма вышел силуэт. Ангел. Тот, кого он знал.

И битва, начавшаяся много веков назад, вновь готова была разгореться.

Ветер, пропитанный гарью, пронёсся сквозь руины, закручивая вихри пепла. Демон сжал кулаки, готовясь к неизбежному. Ангел, шагнувший из дыма, был высоким, с крыльями белее свежевыпавшего снега. Золотые глаза полыхали решимостью, а в руке лежал меч, сверкающий в пламени и отражающий пылающее небо.

– Ты пал так низко, – голос ангела был спокоен, но скорбь звучала оглушительно. – И теперь я должен закончить то, что началось века назад.

Демон скрипнул зубами. Он знал этого воина: когда-то братья сражались плечом к плечу. Вместе стояли у истоков мироздания, вместе воспевали славу небесам, но теперь были друг другу лишь врагами.

– Я не сдамся, – прорычал демон. – И не позволю тебе судить меня.

Ангел вздохнул, словно ожидая такого ответа.

– Ты уже был судим, – ответил. – Но есть ещё надежда.

Эта фраза заставила демона дёрнуться как от пощёчины. Надежда. Это слово когда-то значило всё, но теперь звучало насмешкой.

– Убей меня или уходи, – резко бросил он. – Не смей говорить о надежде.

Но ангел не двинулся с места. Смотрел в глубину души демона, словно искал там что-то, чего тот не мог увидеть сам, и этот взгляд не был наполнен ненавистью. Только болью и ожиданием.

– Не надо, – тихий шёпот девочки странным образом рассеял напряжение.

Оба воина посмотрели на неё. В глазах ребёнка было то, что оба забыли – доверие. Руки всё ещё сжимали ткань, а губы дрожали, но она не отступала.

– Он остановился, – продолжила, глядя на ангела. – Разве этого мало?

Ангел закрыл глаза на мгновение, будто почувствовал тяжесть сказанных слов. Меч медленно опустился, и тьма, что висела в воздухе между ними, казалось, начала расступаться.

Демон не мог оторвать взгляда от ребёнка. Почему она защищает его? Почему не бежит?

Ангел сделал шаг вперёд и протянул руку.

– Твой выбор ещё не сделан, – тихо сказал он. – Если в тебе осталось хоть что-то от того, кем ты был… иди со мной.

И в этот миг перед демоном встал вопрос, на который он не знал ответа. Всё, к чему привык, рушилось. Свет не отвернулся окончательно. Но сможет ли он сделать этот шаг?

Пламя вокруг догорало, а мир затаил дыхание, ожидая решения. Демон стоял неподвижно. Рука ангела оставалась протянутой, но он не мог к ней потянуться. Не смел. Пальцы всё ещё сжимали рукоять чёрного меча, но теперь тот казался чужеродным, холодным, тяжёлым. Взгляд метался между лицом ангела и глазами ребёнка.

– Ты боишься, – прошептал ангел, и в голосе не было насмешки. Только понимание.

Демон вздрогнул. Он не знал, что такое страх. Он был огнём, разрушением, хаосом. Вершил судьбы тысяч, не задумываясь о последствиях. И всё же сейчас – да, он боялся. Не их. Себя. Того, что могло произойти, если примет руку, если осмелится сделать шаг в сторону света.

– Всё, что я знал, – это пепел, – сказал он глухо. – Я не умею быть другим.

– Но ты остановился, – мягко ответил ангел. – Значит, можешь.

Девочка шагнула ближе, крошечные пальчики коснулись его запястья. Это было словно вспышка – не боли, не ужаса, а чего-то далёкого, забытого. Чувство тепла. Он отшатнулся, но не убрал руки.

– Ты был светом, – сказала она. – И можешь снова стать им.

Мир вокруг затих. Пламя почти угасло, небо медленно очищалось от дыма. Дыхание демона стало тяжёлым, будто он нёс на плечах весь груз своего падения. Секунда растянулась в вечность.

А затем…

Он разжал пальцы, и меч выпал из его рук, ударившись о землю с глухим звуком.

Ангел кивнул. Этого было достаточно.

– Пойдём домой, брат, – произнёс он.

И мир вздохнул с облегчением, когда первый луч света пробился сквозь тьму.

Демон стоял среди пепла, а чёрный меч у ног мерцал последними отблесками угасающего пламени. Всё, что он знал, рушилось, но впервые это не вызывало в нём ярости. Вместо этого – странная, пугающая пустота, в которой медленно прорастало нечто новое.

Ангел не спешил. Он позволил демону самому осознать случившееся, не торопил. Во взгляде не было ни триумфа, ни гордости – только тихое понимание.

– Что теперь? – голос демона был хриплым, словно он молчал веками.

Ангел шагнул ближе, но не стал навязываться. Его белые крылья сложились за спиной, он больше не выглядел воином небес – скорее, дорогим и любимым братом, с которым давно не виделись и который ждал этой встречи.

– Теперь ты делаешь выбор, – ответил он. – По-настоящему.

Демон стиснул кулаки. Он сделает выбор, но что дальше? Как быть тем, кем давно перестал быть? Как найти путь, когда все дороги ведут во тьму?

Девочка снова смотрела на него. Тёплый взгляд не осуждал, не давил – просто поддерживал. Впервые за долгие столетия демон почувствовал, что кто-то смотрит на него не как на чудовище, а как на нечто светлое.

– Ты можешь пойти со мной, – предложил ангел. – Ты не должен быть один.

Слова задели что-то внутри. Он привык к одиночеству – оно стало второй кожей, тюрьмой. Но вдруг…

Он медленно поднял руку. Неуверенно, словно не знал, как это делать. Пальцы дрожали, но он всё же коснулся ладони ангела.

И в этот миг изменил всё. Не вокруг – внутри него.

Тьма не исчезла, но перестала быть его сутью. Свет не поглотил его, но принял. Это было начало – первый шаг в ту сторону, откуда он когда-то ушёл.

Ангел сжал его руку.

– Идём домой, – сказал он.

И, делая первый шаг, демон чувствовал, что впервые за долгое время он действительно идёт вперёд.

Ольга Новикова. 10:05