Монстросити. Панктаун

Часть первая:

Габриэль

Все дело во времени. Во времени и пространстве.

Через 2,8 миллисекунды после того как я нажимаю на спусковой крючок, ствол покидает заряд дроби, все еще заключенной в пластиковый контейнер с гильзой. Люди не задумываются о гильзе, поскольку, едва вылетев из ствола, она отлетает в сторону. Но мне не стоит забегать вперед. Гильза обгоняет дым, который через 3,5 миллисекунды наконец-то вырывается из обреза ствола.

Давайте немного перенесемся вперед во времени: через 5,7 миллисекунды после того как срабатывает ударник, пластиковый контейнер с гильзой, как я уже упоминал, разлетается на части. 7 миллисекунд, и дробинки летят сами по себе; некоторое время они сохраняют форму гильзы, у них еще не было возможности разойтись. Заметьте, это мелкая дробь, а не большая двойная нечетная. В нечетной всего девять гранул. Но сойдет и такая.

Я стою близко к мистеру Голубу, так что мы сэкономим немного времени. На таком коротком расстоянии дробины не слишком разлетятся. Последнее время я читал об оружии и теперь знаю кое-какие мелочи, но не особенно разбираюсь в убийствах, хотя это и не первое для меня. Тем не менее при такой скорости, по моим подсчетам, пройдет меньше десяти миллисекунд между нажатием на спусковой крючок помпового механизма и тем, как в замедленном режиме лицо мистера Голуба сморщится, колыхнется и разлетится красным туманом, напоминая разбрызгиватель для газонов, под струями которого скачут летом дети. Или лопнувший шарик с водой.

Мистер Голуб делает шаг назад. Но не теряет равновесия, застывает, будто в напряженном ожидании второго выстрела. Его голова неровно расколота почти посередине, и левая сторона (для меня левая, для него правая) внезапно вроде как сползает ему на плечо. Он делает еще один шаг назад, будто опасаясь того, что я могу сделать дальше. Раньше на его костюме было не так уж много крови, если не считать оседающего красного облака, но теперь на плече половина головы, дорогая белая рубашка стремительно становится пунцовой. Но его костюм и галстук глянцево-черные, поэтому кровь не так заметна и не впитывается. У меня никогда не было костюма хотя бы вполовину такого же хорошего, а ведь мистер Голуб даже не человек.

Я подумываю – еще долю секунды, хотя, кажется, дробовик соображает быстрее меня, – всадить в него еще одну порцию дроби, но тут мистер Голуб решительно шагает ко мне, протягивает обе руки, сурово булькает горлом и валится вперед. Я едва успеваю увернуться от брызг. К счастью, мои новые туфли блестящие и черные.

Сердце мчит во весь опор, я почти задыхаюсь – из-за волнения, а не из-за крови. В конце концов, я всю жизнь прожил в Панктауне – видел вещи и похуже. Но творил их кто-то другой, вот в чем дело. А теперь это же сделал я, уже второй раз. Не с человеком, но людям постоянно вбивают в головы эту политкорректную хрень (простите за выражение) про людей, нелюдей, гуманоидов, а также не очень человеческих существ. Теперь я – убийца. С этого момента – серийный. В последнее время все происходит настолько быстро – и я имею в виду не только выстрелы из дробовика.

Мне страшно быть пойманным – иногда люди все-таки сообщают, что слышали стрельбу, если пытались уснуть или смотрели любимую программу ВТ, – поэтому приходится немного встряхнуться. Я сажусь на корточки перед телом, укладываю обрез себе на бедра. У того вместо приклада пистолетная рукоятка, поэтому, когда я встану, просто суну оружие под похожий на пончо дождевик. Он темно-фиолетового, модного нынче цвета, так что в глаза бросаться не буду, к тому же капюшон можно натянуть пониже и скрыть лицо. Я бросаю взгляд по сторонам, затем дергаю мистера Голуба за пиджак. Вместо того чтобы перевернуть тело и добраться до пуговиц, вспарываю ткань, затем просовываю руку и нащупываю внутренний карман. Бок под рубашкой слишком мягкий и теплый; но кажется, мистер Голуб просто уснул, поэтому ледяной холод был бы, наверное, хуже. Я надеюсь, что не перепачкаю руку в крови.

Сжимаю пальцами предмет, который и искал. Я – смертельно опасный карманник. Я убил из-за этой крошечной вещицы. Я – грабитель. Пытаюсь предотвратить конец всей цивилизации в том виде, какой ее представляют люди. Я – киллер. Думаю, что теряю разум, и надеюсь, успею закончить, прежде чем это случится.

Снова поднимаюсь. Дождь уже прошел, но на улице серо и сыро. Обрез прячется под дождевиком, ремешок на конце пистолетной рукоятки перекинут через плечо. Украденная вещь теперь лежит в моем собственном кармане. Я смотрю на мистера Голуба, который лежит ничком в маленьком мощенном восьмиугольном дворике с кирпичной оградой. Мы в самой старой части Пакстона, она по-прежнему хранит следы куда более маленького городка чум, который был тут до того, как земляне колонизировали планету Оазис, – будто несколько зубов, вокруг которых кто-то соорудил тело. Довольно симпатичная часть Панктауна, как чаще называют этот город. Голуб не ожидал, что я убью его, тем более здесь.

Бросаю последний взгляд на свою жертву. На его раскроенной голове нет волос, плоть серая и полупрозрачная, под ней проступают большие извилистые черные вены. Глаза серебристые и без век. Носа тоже нет, а рот почти такой же широкий, как у коренного жителя, с гладкими черными губами. По обеим сторонам шеи розоватые кружевные жабры. Самая шикарно одетая рыба из тех, что я видел. Его тело должно возлежать на постели изо льда за стеклянной витриной.

Одним выстрелом я убил двух зайцев: получил нужную вещь и избавился от одного из жрецов, хотя думаю, что лучше назвать его слугой или рабом. Сектантом, приспешником, зомби. Этот хотя бы не человек, как было в прошлый раз. Тогда все оказалось сложнее. Особенно потому, что ту я любил. Не могу сейчас об этом думать…

Меня могут поймать. Есть отряды самообороны, вроде «Десяти мужчин», которые помогают бороться с разгулом преступности в Панктауне. Есть полиция; мы называем их форсерами. А еще есть жрецы…

Я пересекаю дворик. В центре его возвышается старый фонтан, он давно не работает, но в чаше стоит затхлая дождевая вода, на ее поверхности плавает мусор. Прохожу рядом с каменной чашей и, наверное, краем глаза замечаю движение под водой, поскольку прыгаю вперед, бросаю взгляд через плечо и вижу, как из глубины выныривает серая змея, кидается на меня, но промахивается. Затем втягивается обратно и исчезает. Это была вовсе не змея, а конечность. Я бегу на другой край двора. Все-таки мистер Голуб пришел на нашу маленькую встречу не один.

В своей квартире, еще не сняв пончо, я включаю огромный, во всю стену видеотанк. Вряд ли убийство мистера Голуба появится в ВТ так быстро, нет гарантий, что о нем вообще сообщат, поскольку слишком много мертвецов бьются за свои пятнадцать минут славы. Я захожу на канал «Все новости», затем – в подкаталог и выбираю «Криминальный репортаж». Подкатегория «Убийства». Затем отмечаю сегодняшнюю дату. После снимаю украшенный каплями воды дождевик, вешаю его на спинку дивана, а обрез кладу поверх подушек.

– Кофе, – произношу я и слышу, как на кухне шипением/бурчанием отвечает кофеварка.

В сегодняшнем репортаже доминирует смачная история о двух семилетних девочках, которые на второй перемене убили за школой неприятную им одноклассницу (на первой перемене они, видимо, были слишком заняты, меняясь фишками видеоигр с другими девочками). Малолетки засунули ей в горло несколько элементов питания, чтобы заткнуть, а потом перерезали горло лазерным ножом. Интересно, откуда у них взялась идея с элементами питания, и какой размер они использовали – CC или DD? Мне кажется, цилиндрические DD лучше подходят для такого дела, чем маленькие и прямоугольные CC. Тут же появляется ссылка, которая предлагает перейти к рекламе фирмы «БескоН Элементы Питания», но я не указываю на нее кликером. На экране крупным планом лицо мертвой девочки. Не могу представить, что могло заставить одноклассниц захотеть ее смерти – она вполне гуманоидного вида, у нее даже волосы такие же длинные, вьющиеся и черные, как у тех двоих, только прилипшие от крови к лицу. В правом верхнем углу взятого крупным планом пустого взгляда – ссылка на рекламу компании «Оборудование Гузмана», производителя универсального ножа с лазерным лезвием. В левом верхнем углу – ссылка на интервью с убийцами. Я нажимаю на миниатюрные лица двух девочек, те увеличиваются, заполняют большую часть экрана, за исключением рекламных баннеров и прогноза погоды, что постоянно крутится внизу. Убийцы выглядят спокойными и говорят глухо.

– Что было в Инес такого, что вы ненавидели? – спрашивает голос за кадром, но тут же появляется ссылка, предлагающая мне перейти к биографии репортера Пола Поупа. Я отказываюсь. Отвечает одна из неотличимых друг от друга девчонок.

– Она тупая, – говорит угрюмая симпатяга с жестким взглядом, слегка пожимая плечами.

– Да, она тупая, – поддакивает вторая семилетка. – В тупой одежде. И игры ей нравятся тупые.

– Ей не нравятся «Сексбот» или «Кровавая Путана».

– Она тупая.

Неизбежно выскакивает ссылка на статью об опасностях секса и насилия в видеоиграх, и еще одна – на рекламу «Кровавой Путаны 2: Месть распутницы». Рядом ссылки на биографию каждой из девчонок; из любопытства кликаю на одну. Там указаны дата рождения, любимая музыка (целая колонка ссылок на разных исполнителей), любимая еда, видеоигры, программы ВТ и имя ее парня. У девчонки есть кошка по кличке Путана.

Об убийстве мистера Голуба в новостях ничего.

Я вспоминаю гибкую серую конечность, которая взметнулась из фонтана. Возможно, тела Голуба вообще не нашли. Возможно, кое-кто об этом позаботился.

Про убийство Габи по ВТ тоже не говорили.

Она была моей первой жертвой. А еще моей любовницей.

Но, кажется, я снова забегаю вперед. Думаю, мне следует рассказать о Габи, прежде чем возвращаться к мистеру Голубу.

Кликаем по ссылке «Мое прошлое». Подкатегория «Габриэль».

Габи работала в магазинчике свечей на втором этаже торгового центра «Канберра», и от нее всегда едва заметно пахло свечками, будто сама плоть впитала эти ароматы. А кожа у нее была белой, как воск.

Я закупался ко дню рождения своей кузины Эми. Кузина моя неравнодушна к свечам. А я неравнодушен к плоти, которая выглядит так, будто кровь под ней вовсе не течет. В полумраке магазина Габи чуть светилась за своим прилавком. Ее бледность контрастировала с черными волосами – длинными, прямыми, разделенными посередине пробором – и черной одеждой. На Габи были блестящие перчатки, которые заканчивались на полпути от кончиков ее пухлых чувственных рук к плечам, платье с глубоким вырезом и тонкими бретельками, а когда я подошел к прилавку со своей покупкой, то увидел короткую юбку и черные нейлоновые чулки, доходившие до середины бедра. А еще большие уродливые черные ботинки. У нее были крупные пурпурные губы. Темные и узкие глаза. Пышная фигура, налитая, как перезрелый фрукт, готовый вот-вот испортиться. Она выглядела так, словно должна бы раскинуться на софе, обнаженная и томная, перед каким-нибудь художником из давних времен. Вблизи я разглядел в низком вырезе черного платья раскрытую грудную клетку между пышными полукружиями груди, сквозь прозрачное круглое окошко виднелось пульсирующее сердце. Похожее на зверька в аквариуме, с вышитой красной неоновой нитью надписью «MOM». Габи была очень близка со своей матерью. А если смотреть на Габи вверх ногами, например, когда она лежала на нашей кровати, обнаженная и томная, будто позируя мне, татуировка на ее сердце гласила: «WOW».

Блестящие черные пальцы Габи коснулись моих, когда я протянул карту. Губы цвета кровоподтека чуть улыбнулись.

– Хм, – сказала она, прежде чем положить в пакет одну из больших свечей, – эта как раз по мне.

Я поздравил себя с тем, как быстро смог подключиться к игре. Обычно мне не хватает ловкости. Я протянул Габи упаковку маленьких чайных свечей и произнес:

– А вот мой размер.

Фиолетовая улыбка стала немного шире. Габи посмотрела на меня пристальнее. Однако игру не продолжила, меня это расстроило. Не зашел ли я слишком далеко? Правильно ли понял намек? Я сконфуженно попрощался.

Стоя на первом этаже в очереди за кофе, я почувствовал в кармане куртки чью-то руку. Ожидая увидеть воришку, резко развернулся и чуть не ударил Габи по лицу сумкой, полной свечей. Девушка на всякий случай сделала шаг назад и просто опять улыбнулась. Не сводя с нее глаз, я порылся в кармане. Что-то гладкое, похожее на скользкую высохшую плеву. Я понял, что это шелковые трусики. На ощупь – черные. Конечно, так оно и оказалось.

Я угостил Габи кофе, и когда тем же вечером мы впервые занялись сексом, на ней не было ничего, кроме блестящих черных перчаток, которые тянулись почти до плеч. Черные пальцы сжимали мой бледный зад, а белые ноги обвивали спину. Я же обеими руками крепко обхватывал ее гладкую, молочного цвета спину. Пухлый живот и грудь подо мной были невероятно мягкими, казалось, что плоть Габи наполовину превратилась в облако. Ее очень большие светло-розовые ореолы походили скорее на румянец. Когда позже той же ночью я взял Габи сзади, ее гладкая широкая задница маняще прижалась к моему животу, поражая совершенством симметрии. Теплые влажные звуки моих движений внутри Габи походили на стук ее сердца.

После, закурив черную сигарету с травами, она сказала, что в свечном магазине я показался симпатичным в той почти неказистой манере, которая ей нравилась. Она ненавидела искусственность хирургической и генетически модифицированной красоты, и здесь между нами царила гармония. Не думаю, что она действительно считала окошко в груди привлекательным украшением (хотя некоторые сочли бы его таковым), скорее уродством, которое портило ее идеальнейшую кожу. Раной, которая никогда не заживет. Иногда я целовал это окошко, а она шутила, что хочет, чтобы я вынул линзу и проник в нее там.

Я худощавый (предпочитаю слово «жилистый»), с короткими темными волосами, усталым лицом, маленьким тонким ртом и безвольным подбородком. Однако мои глаза умеют казаться достаточно злыми, когда я серьезен, или безумно дикими, когда взволнован, думаю, грабители нападали на меня не чаще, чем пару раз. Полагаю, сейчас надо сказать – лучше поздно, чем никогда, – что зовут меня Кристофер Руби, ведь вы услышите, как Габриэль, которую я называл Габи, зовет меня Тофером. Из противоречия – инь против ян – она никогда не называла меня Крисом.

Мне было двадцать девять, а ей – двадцать, но, честно говоря, я думал, что Габи старше, возможно, из-за фразы Оскара Уайльда: «Она похожа на женщину с прошлым. Таково большинство красивых женщин».

Сначала мы занимались сексом каждый день. Однажды оба взяли отгул на работе, потому что не хотели вылезать из кровати. У нее не было мускулатуры, но и целлюлита тоже, и я все еще тоскую по ее прекрасному изнеженному телу, которое пронзал и любя, и убивая.

В тот день, когда мы остались в постели, одна из ее влажных ног тяжело легла на мою, и Габриэль произнесла:

– Тофер, знаешь, кто-то однажды сказал мне, что если зажечь свечу в каждом углу восьмиугольной комнаты, то можно вызвать демона?

– Здорово, – ответил я и накрасил ее соски фиолетовой помадой.

– Я только что поняла, что в твоей комнате восемь углов.

Я огляделся.

– Комната квадратная.

– Там, – она указала на эркер: два узких окна по сторонам одного большого. Оно смотрело на боковую улочку, куда выходил многоквартирный дом. Мое обиталище располагалось на втором этаже.

– Посчитай углы эркера. Всего получается восемь. Что-то, связанное с углами и выступами, позволяет вызывать демонов.

– Я уже вызвал демона, – сказал я, поглаживая ее ногу.

– Если все сделать правильно, демон будет подчиняться твоим приказам. Моя подруга Мария рассказывала, что заставила одного из них материализоваться на несколько секунд. Это она сама мне говорила.

– А разве это не та твоя подруга Мария, которую, по твоим же словам, нашли с отрезанной головой? А голову так и не нашли.

– Считают, что дело было в наркотиках.

– А разве вызов демона не похож на то дерьмо, где тебе приходится спускаться по лестнице спиной вперед и глядеть в зеркальце, а внизу произнести что-то вроде «Покажи мне призрак» или нечто подобное?

Габи с интересом приподнялась на локте.

– Ты когда-нибудь так делал?

– Нет! Это что-то вроде городской легенды. Страшилка, которую детишки друг другу рассказывают.

– Мария очень интересовалась сверхъестественным, Тофер, а сверхъестественное – это просто естественное, которое еще не легализовали ученые.

Я соединил ее соски полоской фиолетовой помады, очертив круг между грудями. Затем провел линию вниз по ее телу до изгиба пупка. Оттуда, откинув ради этого одеяло, начертил новую линию до края лобковых волос. Габи продолжала говорить, едва замечая мои манипуляции.

– Знаешь, есть и другие измерения – в конце концов, существа из полудюжины иных измерений живут прямо здесь, в городе. Так что мы понятия не имеем, сколько пространств может существовать, верно? А поэтому понятия не имеем и о другом. Вдруг призраки – это остатки нашей энергии, которая живет на ином уровне, а демоны, возможно, реальные существа из измерения, которое неучи называют адом.

– Призраков не бывает.

– Именно эту мысль тебе и стараются внушить.

Вздохнув, я покрутил тюбик губной помады, чтобы сильнее выдвинуть ее фаллический кончик. В моих руках помада выглядела скорее как патрон пистолета. Я принялся рисовать перевернутый треугольник вокруг лобка Габи:

– Ты не можешь сравнивать рай и ад с черными дырами, червоточинами и…

– Отвлекись на минутку от моей червоточины. Считаешь меня дурочкой, да? Не можешь ухватить своим крохотным офисным умишком новую концепцию?

Я пристально посмотрел на нее. Мне не нравилось, когда эта королева свечек насмехалась над моей работой у сетевого провайдера в службе поддержки. В конце концов, я столько же дней работал в своем домашнем офисе в соседней комнате, сколько и в офисе корпорации в центре города.

– Это не новая концепция, Габи, а старая-престарая. Вроде спиритических досок, четок, священных книг и прочего хлама.

– Однажды мы с Марией пользовались спиритической доской, – с вызовом произнесла она, и ее раскосые глаза еще сильнее сузились. – Мне было сказано «НАЙДИ НАС», а Марии – «МЫ ХОТИМ ТЕБЯ».

У меня не было желания объяснять ей, что планшеткой управляло их собственное подсознание. Ни с одним фанатиком нельзя договориться. А я не хотел осложнений – у Габи был ужасный характер, и однажды она уже дала мне пощечину за комментарий про обнаженную красотку в рекламе по ВТ.

– Раз так, давай попробуем, – сказал я, проводя линию по ее плечу, к внутренней стороне локтя, вдоль запястья, точно обнажая лезвием бритвы обескровленное фиолетовое мясо. Габи рассеянно раскрыла ладонь, чтобы я мог и там провести помадой, закончив рисунок на кончике среднего пальца.

– Ладно. Давай, – сказала она по-прежнему чуть ледяным тоном.

В те дни у меня в квартире не было нехватки свечей – мы часто занимались любовью лишь под их трепещущие отблески. Я наблюдал, как Габи, все еще обнаженная, садилась на корточки и ставила на пол свечи – по одной в каждый из восьми углов спальни, включая эркер. Она позволила мне закончить разрисовывать ее кожу геометрическим узором. Теперь линии тянулись по обеим рукам и ногам, отчего казалось, будто я нарисовал ток ее крови или духа. Закончил я рисунок, проведя осыпающейся помадой последнюю линию посередине лица Габи – от верха широкого лба через длинный красивый нос до кончика подбородка. Она походила на жрицу какого-то первобытного племени. Сладострастную богиню культа плодородия. Я не мог дождаться, когда закончатся эти игры со свечками, чтобы заняться с ней любовью.

Габи взяла зажигалку и начала второй раз кружить по комнате, наклоняясь и зажигая каждую свечу на блестящем полу из искусственного дерева. Надеясь, что она не подожжет занавески в эркере, я закутался в свой фланелевый халат. Из теплого гнездышка нашей кровати большая спальня казалась прохладной.

– Теперь тебе нужно произнести какие-то волшебные слова? – спросил я, испытывая ее терпение, но стараясь звучать не слишком шутливо.

– Если честно, то да. После смерти Марии я забрала из ее квартиры несколько дисков – ее сестра разрешила мне порыться в музыкальных записях. Уверена, на одном есть то, что нужно.

Покончив со свечами, она пересекла комнату, подошла к сумочке, начала рыться в ней, отыскивая планшет и кейс для дисков. Я заметил в объемистом клатче маленький незарегистрированный пистолет, который Габи носила с собой для самозащиты – ее пару раз насиловали. Она нашла то, что искала, открыла крышку кейса и присела на край кровати, чтобы перебрать лежащие внутри чипы.

– Красный, – сказала она наконец, вытаскивая диск без маркировки и вставляя его в боковую панель планшета. Пока Габи активировала запись, я вновь нервно посмотрел на свои занавески.

– Тебе как-нибудь стоит самому взглянуть на эти вещи, Тофер, – возможно, они раскроют твои маленькие узкие глазки, – сказала она, изучая содержимое диска своей покойной подружки.

– Твои свечи плавятся.

– Ага. Я была права. Вот тут. Заклинание называется «Восходящий режим». А изгоняющее заклинание – «Нисходящий режим». Чтобы призвать и поработить демона, чтобы он исполнял твои приказы, читаешь «Восходящий режим» целиком… А если хочешь просто взглянуть на него, то читаешь первую половину призывающего заклинания, а затем первую половину изгоняющего, чтобы опять закрыть проход.

– Понял, – торжественно произнес я и кивнул.

Все восемь свечей трепетали. Тени колебались на стенах, словно призраки всех наших соитий. Габи поднялась и вышла на центр комнаты, где взяла в обе руки планшет, точно тот был каким-то заплесневевшим фолиантом в переплете из человеческой кожи. Не разжимая губ, она улыбнулась мне своей кривой улыбкой, снова посмотрела на маленький яркий экран, который подсвечивал ее лицо голубоватым светом, и начала произносить заклинание.

Либо она исковеркала текст, либо тот и должен был звучать тарабарщиной, произнесенной задом наперед человеком, которому перерезали горло и набили рот батарейками. В темных глазах Габи отражался дисплей. А когда она закончила… ничего не произошло.

Габи огляделась вокруг. Я поймал себя на том, что делаю то же самое. Даже взглянул на потолок, будто действительно мог увидеть там жуткую тень, извивающуюся на штукатурке, или тянущиеся сквозь нее костлявые белые руки.

– Наверное, я неправильно произнесла, – предположила Габи.

– Как это вообще можно произнести? Хочешь, я попробую? – неуверенно предложил я.

– Подожди минутку. – Она коснулась нескольких иконок на устройстве. – Мария записывала себя, когда читала кое-какие из этих отрывков…

Я придвинулся ближе, чтобы заглянуть через обнаженное плечо Габриэль, пока она снова открывала содержимое чипа Марии. Та назвала папку «Некрономикон». И сохранила на диске несколько рецептов, если только это не были волшебные зелья. Габи добралась до оставленной подругой закладки и открыла записи, на которых Мария читала отрывки из этой явно скопированной ею книги заклинаний.

Габи кликнула на «Восходящий режим. Часть первая», и экран заполнило лицо Марии. Она была хорошенькой, только брови и волосы сбрила, а голову покрыла геометрическими узорами, вышитыми светящимися голубыми нитями. Они напомнили мои рисунки губной помадой на теле Габи.

Было жутковато видеть одну только голову Марии, глядевшую на нас снизу. Не тогда ли она исчезла? И тут голова заговорила.

Вылетавшие из ее рта фразы звучали не менее исковеркано, не менее перекручено. Мне приходилось слышать о колонистах-нечеловеках, чьи родные языки звучали разборчивей.

Когда все завершилось, мы с Габи снова подняли головы. Тусклый свет камина, дрожащие тени, которые окружали нас и метались по разворошенной постели. Больше ничего.

– А на что это должно быть похоже? – прошептал я.

– Откуда мне, черт возьми, знать? Возможно, на тебя. Возможно, тебя и нет уже, а на твоем месте дьявол.

– Тебя не обманешь, да?

– Но я лучше все равно включу режим изгнания, чтобы закрыть портал. Просто на всякий случай.

– Почему бы и нет? – согласился я.

Я был рад закончить этот эксперимент. Чего ради размышлять о метафизике, если впустую растачиваешь время постельных удовольствий?

Габи нашла подходящий отрывок, «Нисходящий режим, часть первая», и нажала воспроизведение. Я не был уверен, но мне показалось, что запись та же самая, просто прокрученная задом наперед. Когда все закончилось, Габи выключила планшет и, не вынимая из него диск, отнесла обратно к клатчу.

– Ну ладно! – Я сбросил халат, нырнул под одеяло и похлопал по матрасу рядом с собой.

Габи прикурила сигарету от свечи, затем поставила ее обратно на пол. Не задув ее, она присоединилась ко мне, и мы занялись любовью в кольце огоньков. Тени рябью пробегали по белой коже Габи и ее «жреческим» узорам.

Когда я проснулся, несколько свечей погасло, их кольцо разорвалось, а Габи сидела обнаженная на краю кровати, спиной ко мне. Я дотронулся до нее и почувствовал холод кожи.

Не оборачиваясь, она тихо произнесла:

– Я дважды повторила восходящий режим. Один раз сама, а потом прокрутила запись Марии. – Она сделала паузу. – А нисходящий режим произнесла только один раз.

Мне хотелось вздохнуть, но я боялся разозлить ее, поэтому предложил:

– Так повтори его.

– Слишком поздно.

Она чуть повернулась, чтобы взглянуть на меня через плечо. Я заметил, что мои «помадные татуировки» почти стерлись, пока мы занимались сексом и спали. Казалось, на перепачканном лбу Габи сильный ушиб. Соски выглядели расплывшимися. И в тусклом свете я едва мог разглядеть, как бьется в груди ее сердце. На прозрачном стекле отражался свет свечи.

– Эй! – Я сел в кровати и взял ее за руку, чтобы чуть сильнее повернуть к себе.

Красная неоновая татуировка на ее сердце не светилась. И полость, и сам орган потемнели.

– Что случилось? Почему все погасло?

Габи вяло взглянула на свою грудь, словно все еще была в полудреме. Она под какими-то наркотиками? Габи знала, что я не одобряю дурь, которую она принимала со своими друзьями. Посмотрите, до чего Марию довели ее сомнительные делишки!

– Только что отключилось, – пробубнила Габи. – Это неважно.

– Да? Ну… э-э-э… ладно. Это твое увечье.

Шлепая босыми ногами, я отправился в душ, крикнув по пути:

– Кофе!

Выйдя из душа и налив себе чашечку, я окликнул Габи:

– Хочешь кофе?

Но она не ответила. Я переходил из комнаты в комнату и никого не находил. Одежда и клатч Габи тоже исчезли. Все восемь свечей погасли.

На следующее утро я работал в офисе и позвонил оттуда в свечной магазинчик. Коллега Габриэль по имени Рамона сообщила, что Габи, по ее собственным словам, заболела. Я поблагодарил и позвонил Габи домой.

Там никто не отвечал.

Когда я бросил попытки дозвониться, стробоскопическая вспышка справа привлекла мое внимание к окну – узкой, похожей на бойницу, полоске, ее было достаточно, чтобы утверждать, будто у меня имеется окно, но не хватало, чтобы отвлекать от работы. Над городом вновь сверкнула молния, словно поток сверкающей крови, которая несется по венам гиганта. Дождь барабанил по стеклу, делая панораму неясной, будто тающей. Даже в узком окошке Панктаун выглядел огромным. Башни, казалось, распарывали брюхо низко нависавшим черным тучам. Похожие на мух геликары, несмотря на шторм, дрейфовали между смутными очертаниями зданий. Огоньками свечей трепетали освещенные окна и голограммы реклам. Раскаты грома я не столько слышал, сколько ощущал всем телом.

Звонок одного из наших клиентов снова привлек мое внимание к монитору. Клиент выглядел несчастным. Я постарался принять любезный вид. Клиенту не удавалось получить доступ и обновить собственные бесплатные страницы на узле нашего сервиса по созданию сайтов. Я ответил, что обновления на узле не отключались. Может, он просто забыл пароль? Собеседник огрызнулся, что использовал функцию распознавания лиц и совершенно уверен, что свое долбаное лицо не менял. Это был не первый хам, который заставлял меня пожалеть, что я не могу использовать сгенерированную компьютером маску вместо собственного лица. Я ненавидел необходимость выглядеть приятным, мягким. А если бы мне вообще не приходилось работать на этой должности, было бы еще лучше. Этот тип заставил меня почувствовать благодарность Габи за то, что она вошла в мою муравьиную жизнь и заставила сердце биться сильнее. При всей переменчивости ее настроения и странности интересов. Сейчас я предпочел бы спускаться задом наперед по лестнице, читая заклинания и глядя в карманное зеркальце, чем сидеть в этой кабинке и пялиться на людей, которые хотят выместить на мне свою досаду. Предпочел бы лежать вместе с Габи в постели и слушать дождь.

Где же она?

Тем вечером я позвонил ей из дома.

Никакого ответа.

На следующее утро снова позвонил в магазинчик в торговом центре «Канберра». Рамона казалась недовольной тем, что Габи снова сослалась на болезнь. Я позвонил в квартиру. Никто не ответил.

Я подумывал заскочить к ней в обед, но для такого она жила слишком далеко. Поэтому поехал сразу после работы – добрался подземкой от офиса до старой маневровой станции, а оттуда искрящейся маневровой линией до многоквартирного дома, где практически в тени торгового центра, в котором работала, жила Габи.

Ее дверной звонок неисправен, что ли? Я уже трижды тыкал в него пальцем. Наконец забарабанил по створке тыльной стороной кулака. Начал выкрикивать имя Габи, но осекся, когда то ли недовольный, то ли просто любопытный сосед высунул голову в узкий, сумрачный холл. Я не мог определить, кто это, собственно говоря, был – человек или чужой: существо с одутловатым лицом, видимо, страдало сильнейшим ожирением, к тому же было светло-голубым то ли из-за освещения в своей квартире, то ли из-за косметики синих тонов. А возможно, это был его натуральный цвет. У существа не имелось ни волос, ни бровей, и едва мы встретились взглядами, оно медленно вернулось в свое жилище. Когда дверь со щелчком захлопнулась, я слегка вздрогнул и повернулся к дверному проему, в котором уже стояла Габи. Она внимательно уставилась на меня. Я громко ойкнул. Это должно было бы ее позабавить, однако Габи выглядела усталой и отстраненной.

– Да? – спросила она.

– Могу я войти?

Пауза в несколько ударов сердца. Габи посмотрела мимо меня в глубину холла, куда до того пристально вглядывался я, а затем, лениво дернув плечами, скользнула в сторону, пропуская меня внутрь.

– Где ты была?

– Здесь. Лишь здесь.

– Ладно, а почему не отвечала на мои звонки? Злишься за то, что я насмехался над тобой прошлой ночью?

– Я была занята.

– Занята чем?

Еще несколько тихих ударов.

– Рыскала по сети. Искала книги вроде тех, что были у Марии на диске. Мне становится все интереснее.

– Что ж, надеюсь, ты не потеряешь из-за этого работу.

– Работа не имеет значения.

– Скажи это своему домовладельцу, когда наступит время оплачивать аренду.

– Ты пришел сюда только за тем, чтобы критиковать меня, Кристофер?

Я не ответил. Поймал себя на том, что опускаю взгляд на ее грудь. На Габи был огромный черный свитер, черные колготки, красиво подчеркивавшие ее изгибы, черные китайские тапочки. Если татуировка на сердце и была исправна, то под одеждой этого не разглядеть. После нашего последнего свидания окошко словно закрасили черной краской.

– Хочешь, чтобы я ушел? – спросил я, вытягивая шею, стараясь заглянуть в соседнюю комнату. Компьютер Габи, похоже, был включен, судя по странному тихому бормотанию, которое слышалось оттуда, и это заставило меня заинтересоваться новой навязчивой идеей, которая была для Габи важнее ее бедного брошенного парня.

– Мне так было бы лучше, – ответила она. – Я тебе позвоню.

Я сверкнул на нее глазами. Мне и в голову не приходило всерьез предлагать уйти.

– Что с тобой, Гейб? Ты сердишься на меня?

– Я рассержусь, – сказала она, но безучастно, точно хороший сотрудник службы поддержки, – если ты не будешь уважать мое желание побыть одной, Кристофер.

Я заметил, что при этих словах она едва удержалась, чтобы не взглянуть в соседнюю комнату. На свой бормочущий компьютер.

– Что, черт возьми, такого важного в этом дерьме, Гейб? А? – И с этими словами я, словно капризный ребенок, пронесся мимо нее, чтобы посмотреть, что там настолько ее поглотило.

– Кристофер! – рявкнула она голосом старой и знакомой мне Габриэль и бросилась за мной. – Подожди! Это тебя не касается!

Я пару секунд смотрел на монитор, прежде чем Габи заслонила его своим черным телом и свернула программу. Но то, что я успел заметить, походило на переплетенные геометрические фигуры, на паутину из изгибов и углов, хотя и без явного рисунка паутины. Оно напоминало запутанную карту улиц. Бормотание прервалось прежде, чем я успел понять: музыка это или приглушенные голоса.

– Теперь мне известны все твои секреты, – поддразнил я ее невеселым тоном.

Она обернулась и свирепо зыркнула на меня, по-прежнему загораживая мертвый экран.

– Ты пустоголовый кретин.

– До свидания, – вежливо сказал я и пошел прочь.

Она крикнула мне вслед:

– Не будь ты таким предубежденным, я бы с тобой поделилась.

Я остановился как вкопанный, затем оглянулся.

– Тогда сделай для меня копию этой программы. Разреши забрать ее домой и посмотреть. И потом я скажу, считаю ли, что ко всему этому стоит относиться непредубежденно.

Один, два, три удара сомнения. Затем:

– Нет.

И только.

– Заходи ко мне, если появится желание. И, возможно, тебе захочется как-нибудь сходить на работу. – Я открыл дверь и повторил: – До свидания.

Я медленно вышел, ожидая, что она позовет меня обратно. Габи всегда звала меня – пусть и раздраженно, – когда я пытался сбежать после ссоры. Но не в этот раз.

Я снова был в холле. Между мной и Габи опять оказалась закрытая дверь. По какой-то причине я взглянул на соседнюю, откуда на меня недавно смотрело одутловатое синее лицо. Она тоже была закрыта, но я почти чувствовал, как сквозь нее на меня глядят чьи-то глаза.

Иногда на работе ради смены обстановки я в перерыв вместо кафетерия спускался в гараж на цокольном этаже, где вдоль стен, выложенных липкой белой плиткой, стояли торговые аппараты. Вокруг группками гостей на вечеринке стояли сотрудники других офисов, подпиравшие стены или огромные облицованные плиткой опорные колонны. Саму стоянку заполняли ховеркары, геликары и колесные авто всех видов, для экономии места выстроенные друг над другом, как на двухъярусных кроватях. Я видел, как роботизированная рука вела автомобиль по потолочному рельсу, затем опускала и вставляла на свободное место. Люди платили хорошие деньги, чтобы забронировать ячейку. Пожалуй, лучше было бы сказать «саркофаг», до того машины походили на металлические гробы, расставленные в мавзолее. И выдвигавшиеся ради вашего удобства прямо на улицу. Моим потребностям и зарплате больше соответствовал общественный транспорт.

Я купил кофе в автомате, который, судя по звуку, перемалывал целого осла. Черная жижа оказалась горькой. Я представил себе, как ее откачивали из подвешенных машин, а затем отправляли по шлангам в аппарат с напитками. В отдалении с одной машины действительно капало, звук напоминал воду, падавшую из-под свода пещеры. От плохого кофе я затосковал по кофейням «Канберры».

Неподалеку, перед автоматом с конфетами, две женщины, работавшие в компании этажом выше, жаловались на странное поведение своего сервера – сегодня его вскрыли, и оказалось, что мозг в резервуаре с питательным раствором подозрительно распух. Моя компания тоже использовала для мэйнфрейма генно-инженерный энцефалон. Я видел его несколько раз: извилистые сероватые ткани мозга выглядели в растворе зелеными и казались сдавленными в вертикальном прямоугольном контейнере размером четыре на два фута и шириной в шесть дюймов, из массы змеились провода, они колыхались растениями в булькающем аквариуме. Мой брат однажды видел разбитый всмятку грузовик, который перевозил эти огромные искусственные мозги, и рассказывал, что они просачивались из кузова, а зеленая амниотическая жидкость стекала в сточную канаву. Как бы то ни было, я слышал, что ходит какой-то вирус, женщины тоже полагали, что именно он стал причиной странной работы сервера.

Возле аппарата с закусками находились таксофоны. Я подошел к одному и набрал домашний номер Габи. Даже не думал, что она в свечном магазинчике. И не ожидал, что она ответит на звонок. Но она ответила. Загорелся экран, и сначала я решил, что ошибся номером.

– Да? – произнесла незнакомка на мониторе. Женщина без волос. Лысая Габи.

– Какого черта ты сделала? – воскликнул я. И краем глаза заметил, что женщины в белых блузках смотрят на меня.

– Сделала что?

– Со своими волосами сделала, с волосами, черт возьми!

– Это были мои волосы, – ответила она тусклым, бесстрастным голосом. Скорее сухой трюизм, чем попытка защититься.

– Мне нравились твои волосы!

А еще мне нравилось чувственное тело Габи и ее округлое, симпатичное личико. Но без обрамляющих его густых темных волос лицо казалось слишком круглым. Слишком полным. Словно его мягкая нижняя часть стала шире голой макушки. Я видел женщин, которые выглядели прекрасными без волос или с легкой щетиной на голове, но, похоже, Габриэль такое не шло.

– Послушай, – горячо зашептал я, – тебе лучше купить крем для ускорения роста волос и хорошенько им намазаться, моя дорогая, потому что твои волосы были прекрасны, а этот образ тебе не идет.

– Ты ведешь себя так, будто знаешь меня лучше, чем я сама, Кристофер.

– Я знаю, что мне нравится, а мне нравятся волосы. Так что отрасти их. – Я постарался говорить тише, чтобы не казаться тем двум женщинам, что стояли рядом, деспотичным любовником.

– Ты меня не знаешь, – ответила Габриэль. А потом ее новое лицо исчезло.

– Господи Иисусе, – пробормотал я, смущенно протискиваясь мимо женщин и возвращаясь на свое любимое место поближе к аппарату с кофе. – Безумие. Кому это нужно? Боже, – бубнил я под нос.

Мне хотелось порвать с ней. А ей, похоже, хотелось порвать со мной.

Но еще больше мне хотелось вернуть свою прежнюю Габи.

Будь у нее родители, можно было бы обратиться к ним, но как-то, лежа рядом в постели, Габи рассказала, что когда ей было тринадцать, мама просто исчезла. Отец считал, что ее похитили и убили. Габриэль же думала, что мама, возможно, сбежала с другим мужчиной. Но затем рассказала мне, что покойная подруга Мария предполагала, что мама заблудилась где-то в городе и не смогла найти обратную дорогу на знакомые улицы. Навеки застряла в лабиринте. Разумеется, это было нелепо. Она могла просто позвонить домой. Остановить форсера и попросить о помощи. Спросить дорогу. Но Мария настаивала на том, что подобное случается: люди словно исчезают в другом городе, который накладывается на этот, и не могут вернуться назад, не могут даже связаться с прежними местами. Для меня это звучало эзотерической чепухой. Или, по крайней мере, так, будто имелось в виду альтернативное измерение, а не в буквальном смысле лабиринт реального, осязаемого города.

Отец Габриэль бросился с крыши семидесятиэтажного здания, когда Габи стукнуло шестнадцать. Он докатился до алкоголизма. Три года просиживал по ночам в одиночестве за кухонным столом, бормоча что-то себе под нос и рыдая. Ему не хватало жены, кем бы та ни была – жертвой убийства или изменницей. Вот он и бросился в каньон города – плоть и страдания превратились в безымянное пятно, кляксу свежих чернил – точно подношение богу вулкана.

Ближе к вечеру того же дня я выбежал из бизнес-центра и помчался под дождем вниз по улице к ближайшему павильону подземки. Рядом с ним, из решетки на тротуаре поднимался пар, и я нырнул в клубы, чтобы оказаться на станции.

Это была оранжевая ветка, которая должна доставить меня обратно в мой район. Здесь было влажно, как в прачечной, и пахло, как в спортзале. На стенах и потолке чередовались черные и оранжевые плитки. Люди прозвали станцию «Хэллоуин».

Промокший насквозь, я стоял на платформе и ждал поезда. И не смотрел на компанию чернокожих юнцов справа от меня. Ты просто не смотришь прямо на людей, если в этом нет необходимости. В своде правил некоторых молодежных банд один-единственный взгляд может привести к смертному приговору. На этих парнях были блестящие красные комбинезоны, достаточно большие, чтобы спрятать всех своих друзей, а на головах – по последней моде – у чернокожих группировок красовались черные фески с кисточкой цвета их банды. У этих кисточки оказались оранжевыми. А оранжевая линия подземки была их территорией.

Слева от меня стояла полная женщина, закутанная в похожую на цирковой шатер плащ-палатку, скользкую и мокрую от дождя. Лицо пряталось под надвинутым капюшоном.

Никто не обращал внимания на мертвеца, которого я видел внизу, на полотне, хотя все его, наверное, заметили. Очередное самоубийство, как было с отцом Габи? Кого-то столкнули на пути скоростного вагона подземки, возможно, даже эта банда? (Подростки разговаривали на реверсивном английском, как теперь заведено у чернокожей молодежи и многих белых ребят, которые стремятся ей подражать.)

Одежду с покойника сорвало. Вместе с обеими ногами, рукой, несколькими пальцами на уцелевшей руке и головой. Торс с единственной конечностью был грязным, слегка потертым, но практически нетронутым, что создавало особенно неприятный контраст с ранами на месте разрывов. Я бросил взгляд на тучную женщину, чтобы проверить, смотрит ли она на тело, но капюшон скрывал ее черты. А на парней, говоривших задом наперед, я по-прежнему не смотрел.

Индивидуальность была уничтожена. Когда-то этот человек был чьим-то любимым ребенком (мама тыкала пальцем в этот живот, чтобы малыш захихикал). Чьим-то братом. Возможно, мужем (жена или подружка целовала эти соски). Возможно, в этот самый момент его ждал дома ребенок. Ждал вот этот кусок мяса, принесенный в жертву ревущему богу подземки.

Я снова подумал о Габриэль. Лысой. Говорившей одурманенным голосом. Преобразившейся.

Приближался вагон – я слышал вдали похожий на ураган звук, разносившейся по узкому, арочному, выложенному плиткой туннелю.

Перевел взгляд с его темной пасти обратно на тело. Понадеялся, что оно достаточно далеко от реального пути вагона, и мне не придется стать свидетелем окончательного уничтожения покойника.

Когда мой взгляд снова упал на него, я увидел, как в обрубок шеи втянулась тонкая черная конечность. Она одновременно напоминала лапку насекомого и стремительную руку обезьяны. Обгоревшего скелета обезьяны.

Я подумал, что это мог быть какой-то паразит. Или живущий в метро мутант. Но я не мог себе представить целого зверя или живое существо, спрятанное внутри этого обрубка, поэтому мне пришлось приписать увиденное своему воображению.

Подъехал мой поезд. По его серебристым бокам цветной жидкостью стекала реклама. К счастью, труп успел откатиться с пути состава на воздушной подушке. Естественно, я благоразумно подождал, пока парни в фесках первыми зайдут внутрь.

Двери закрылись. Хотя места по большей части были пусты, я решил остаться стоять, держась за мягкий поручень над головой. Меня слегка качнуло, когда вагон со свистом пришел в движение, и уже отъезжая от станции «Хэллоуин», я взглянул сквозь окна на платформу. Тучная женщина по-прежнему оставалась на месте. Она не поднялась на борт. Возможно, она и женщиной не была. За секунду до того, как мой взгляд поглотила абсолютная тьма, мне показалось, что кожа у нее светло-голубого цвета.

Если бы я не был таким неловким с дамами, таким нервным и застенчивым, когда приглашал их на свидания (мне всегда казалось, они слышат в моем предложении что-то вроде «Как думаешь, мы могли бы с тобой разок перепихнуться?»), то смог бы оставить Габриэль в прошлом. Я ее, конечно, любил, но был ли отчаянно в нее влюблен? Да и вообще – можно ли ждать эмоции такой силы хоть от каких-то отношений? Настолько отчаянно я жаждал лишь тех женщин, которые вообще не хотели со мной встречаться. Такой пыл – это почти всегда тоска, а ты не тоскуешь по тому, что у тебя уже есть.

Сидя дома за компьютером, я рассеяно смотрел на рекламный баннер, крутившийся в нижней части экрана. «Фикситол» обещал повысить мою уверенность в себе, исправить низкую самооценку и улучшить представление о себе. Но хотя я знал, что являюсь не более чем химическим супом, булькающим на горелке электрических разрядов, меня, как и многих, держала яростная решимость работать с тем, что мне досталось, ревниво охранять эту случайную комбинацию протоплазмы и тревог – единственное знакомое мне «я». Потерять самого себя слишком ужасно.

Разве Габи этого не знала?

«Просто дело в сексе, – пытался я убедить себя. – И в ее волосах. Того и другого больше нет. Отпусти ее».

Вместо этого я наклонился вперед и решил поискать в сети информацию о книге, которую она получила от Марии. Попытаться лучше понять, что же настолько захватило Габи.

Я ошибся в написании, но компьютер понял мои намерения и выдал правильное название, которое мне не совсем четко запомнилось: «Некрономикон».

Сведения из первых рук сообщили, что речь шла о гримуаре – книге заклинаний, – написанном арабским автором Абдулом аль-Хазредом в Дамаске (где бы тот ни находился на старой Земле) в восьмом веке. Оригинальные переводы были сделаны на латинский, греческий и английский языки. Восемьсот с лишним страниц в зависимости от версии.

Дальше, что касается доступности: появилось примечание, что книга недоступна в сети для чтения или пересылки – разве что кто-то (например, Габи) владеет собственной записью и пожелает ее отправить. Хм. Сколько бы человек ни думал, что в сети есть любая информация, всегда найдется какая-нибудь малоизвестная или, в целом, неинтересная крупица, которой удастся проскользнуть в щель и спрятаться в осязаемом мире. Работая с сетью так близко, я не раз с этим сталкивался. И находил подобный опыт чрезвычайно разочаровывающим, загадочным и, как ни странно, приятным. Обнадёживающим. Но сегодня он вызвал у меня досаду.

Ладно, тогда нужно поискать печатную версию. Настоящую книгу. Хотя прямой ссылки на «Купить Некрономикон» не было, имелась ссылка на «Купить оккультные книги». Я кликнул по ней.

Затем отсеял продавцов, которые торговали электронными книгами, сократил список до обычных книжных магазинов, расположенных в Панктауне (позже, если бы понадобилось, я мог бы попытать судьбу в соседнем, более крупном, но куда менее интересном Миниозисе). Было немало таких, которые специализировались именно на оккультной литературе. С названиями вроде «Безумные книги», «Министерство причудливых книг», «Некропольские книги», «Мифические книги».

Я случайно кликнул по ссылке магазина, название которого было не таким драматическим и оттого более интригующим.

«Голубиные книги».

Это наводило на мысль о книгах про кристаллы и ченнелинг [1], вызывало видения туманных мест и радуг; я представлял обнаженных длинноволосых мужчин и женщин, которые сидят в кругу, держатся за руки и разговаривают слишком мягкими, слишком дружелюбными голосами, а дома у них море кошек. Но все же я поддался порыву и зашел на домашнюю страницу магазина.

Появившийся на экране мужчина повернулся на стуле ко мне.

– Привет! – дружелюбно поздоровался он. – Добро пожаловать в «Голубиные книги». Я мистер Голуб. Чем могу вам помочь?

На миг показалось, что мужчина обращается лично ко мне, но потом я понял, что это интерактивная запись. У мистера Голуба были уже упомянутая серая кожа в черных прожилках, серебристые немигающие глаза, отвисший рот с черными губами, а носа, наоборот, не оказалось. На шее слабо пульсировали розоватые жабры. Если он и являлся чужим, то я таких раньше не видел и даже ничего о них не слышал. У меня сложилось впечатление, что он мог быть мутантом или даже генной модификацией (для подводной колонии?). В любом случае, он ждал моего ответа.

– Э-э-э, привет, – сказал я. – Я ищу книгу под названием «Некрономикон».

Записанный мистер Голуб заколебался, словно обдумывая мою просьбу или не желая на нее отвечать. Наконец произнес:

– Это редкая книга, и по поводу ее приобретения вам лучше встретиться со мной лично. «Голубиные книги» находятся по адресу: улица Морфа, 14-Б. Часы нашей работы…

– А как насчет связанных с нею книг? – нетерпеливо спросил я.

Еще одна заминка.

– Мне жаль, связанных книг нет.

– А похожих?

– Мне жаль, книги по вашему запросу так же относятся к категории редких. По этому поводу вам следует встретиться со мной лично.

– Господи Иисусе, – прошипел я. Видимо, мне не удастся заранее выяснить, стоит ли визит потраченных на него усилий. С другой стороны, он ведь не сказал прямо, что не владеет нужной книгой. – Еще раз назовите адрес, мистер Рыб.

– Мистер Голуб, – любезно поправил он. Из него вышел бы отличный сотрудник техподдержки. – «Голубиные книги» находятся по адресу: улица Морфа, 14-Б. Часы нашей работы…

– Ага, спасибо, – сказал я и вернулся на страницу своего рабочего стола. 14-Б, да? Буква «Б» означала, что искомое место располагается прямо под улицей Морфа. В подземной части Панктауна.

Я перенимал вредные привычки Габриэль – назавтра взял на работе отгул. Был один из тех дней, когда меня ожидали увидеть в офисе, но я пообещал сделать всю работу, какую смогу, дома. Пока босс на экране разглядывала меня, я старался выглядеть поникшим и осунувшимся соответственно моменту. Сильно напрягаться мне не пришлось.

Меня радовали поиски. На самом деле они казались скорее оправданием, нежели чем-то еще. Работа была такой утомительной, такой однообразной, отупляющей, бессмысленной механической рутиной. Муравьиным копошением. Только вместо яиц с места на место таскали информацию. С тем же успехом я мог бы быть роботом. Или зомби. Спаси меня снова, Габриэль, своей белой кожей и запахом свечей, своей эксцентричностью и необузданным нравом, своим безразличием к работе и любовью ко всему неважному! В масштабах космоса любая работа казалась такой бессмысленной, на самом деле муравьиной, так почему бы открыто не принять эту бессмысленность, эту анархию, как сделала Габи?

Подземкой я добрался из своего района прямо до уровня «Б», избежав карнавальных толп и красочных опасностей верхней улицы Морфа. Нижний уровень оказался более спокойным. Относительно. Когда мы подъезжали к нужной станции, я прижался лбом к стеклу, поглядел наружу. Не был в этом районе десять лет… ни в одном из подземных районов не был уже год или даже больше, если не считать, конечно, станций метро и прилегающих к ним сувенирных магазинов /закусочных /зон ожидания.

Высоко над нами твердыми небесами тянулся потолок – с трубами и кабелями, коммуникациями и водопроводом, громоздкими сложными механизмами вместо облаков. Вместо солнца Оазиса рассеянный свет отбрасывали лампы. Старая маневровая линия тянулась по подвешенному к потолку кабелю. От проходящего маленького поезда вниз хлынул сверкающий дождь из искр, но большая их часть погасла, прежде чем коснулась улицы, или, не причиняя вреда, отскочила от плоских крыш небольших многоквартирных домов, которые прижимались друг к другу по обеим сторонам. Потолок пересекали балки, а через равные промежутки своды поддерживали каркасные металлические колонны, похожие на окаменелые деревья. По ночам верхний свет тускнел, но и сейчас горел не особенно убедительно. Зато здесь хотя бы не было дождя, если не считать протечек, которые капали то тут, то там.

Я сошел с поезда и побрел от маленькой крыши платформы под эту общую крышу, заново знакомясь с положением вещей. Панктаун постоянно менялся, постоянно рос, но в конце концов я узнал видеомагазин, в который ходил, когда переживал фазу увлечения японскими фильмами, пока мизогиния в них окончательно не перевесила для меня заряд эротизма (аниме и живые фильмы с бесконечными изнасилованиями и пугающе реальными зверствами, с названиями вроде «Девушка в белых чулках-2: Умрите, розовые трусики в цветочек, умрите!»).

14-Б… Мне нужен 14-Б…

Я нашел его, побродив всего несколько минут и даже не переходя улицу. Это было бледно-фиолетовое кирпичное здание, верх которого сужался непривычной изломанной линией, едва не протыкая бетонное «небо». Сначала я не мог зайти, поскольку не допил дрянной кофе, купленный у робота-продавца. Тот, вероятно, лучше проявил бы себя на моей работе (а для меня продажа здесь кофе могла бы стать приятной переменой в жизни). Однако я не привык выбрасывать напиток, каким бы отвратительным тот ни был, поэтому прогуливался по тротуару и допивал, прежде чем проскользнуть между молодыми проститутками чум, которые топтались у входа в фиолетовое здание. Я старался не смотреть на них, особенно на полностью обнаженную, если не считать нескольких черных татуировок – колючая проволока, точно нездоровый плющ или больные вены, обвивала ее плоть, белую, как у пещерной ящерицы. Среди всех гуманоидных рас – коренных жителей Оазиса – чум, безусловно, одна из самых человекоподобных, этих проституток было бы не отличить от колонистов-землян, если бы не разделявшие головы от уха до уха широкие рты и челюсти с рядами крепких зубов для пережевывания жестких местных кореньев, которые они по-прежнему предпочитали. Внушительные рты были накрашены яркими цветами – верхняя губа красным, нижняя – синим (что, я полагаю, означало, какому сутенеру они принадлежали).

– Эй, красавчик, куда идешь? – тронув меня за локоть, спросила миниатюрная девушка. Не та, что была голой, другая. – Думаешь, старые книжки интереснее меня?

Это был хороший вопрос. И мне польстило обращение «красавчик» даже от проститутки – я почувствовал, что краснею, и только улыбнулся ей в ответ, а затем нырнул в магазин под вывеской «Голубиные книги».

Внутри было тихо и сумрачно, будто снаружи светильники уже приглушили на ночь, в воздухе стоял приятный запах старых книг.

А прямо напротив двери, за прилавком, стоял мистер Голуб в сером полупрозрачном костюме. Он опустил потрепанную книжку, которую читал, и я разглядел название: «Карманный справочник эксцентричных и бесславных болезней Тэкери Т. Лэмбсхеда» [2]. Возможно, мистер Голуб пытался поставить себе диагноз.

– Здравствуйте! – произнес он. – Могу я помочь вам с поисками чего-то особенного, сэр?

– А, ну… – Мне не нравилось, когда сотрудники магазинов помогали или даже заговаривали со мной; предпочитаю рассматривать товары самостоятельно. Но сейчас я сдался и спросил: – У вас есть книга под названием «Некрономикон»?

– Боже мой! – Мистер Голуб вышел из-за прилавка. – Где вы услышали об Аль-Азифе?

– Об Аль-Азифе? – переспросил я.

– Это другое название книги, которую вы упомянули. У нее есть разные переводы.

– А… Я немного почитал о ней в сети…

– Понимаю. В сети. Что ж, эта книга чрезвычайно редка, и, к сожалению, у меня нет ее для продажи. Я сам видел только отрывок.

– Ладно… что ж… а у вас есть что-нибудь похожее? – Я чувствовал, что заново переживаю наш предыдущий «разговор», и надеялся, что на этот раз он будет более полезным. Пока что выходило не очень.

– Вы коллекционер, мистер?..

– Руби. Нет, но мне интересно.

– Что ж, у меня есть специальная коллекция чрезвычайно редких изданий, на которые вам, возможно, захочется взглянуть. Боюсь, они спрятаны за защитным экраном – это немного неспокойный район, понимаете, – и с ними нельзя обращаться небрежно, но если после оценки моего предложения вы посчитаете, что вас все еще возможно заинтересовать, я могу показать вам отдельные книги в своем присутствии.

Я пожал плечами.

– Хотелось бы увидеть, что у вас есть.

– Очень хорошо, мистер Руби… Сюда…

Прекрасно одетый то ли инопланетянин, то ли мутант провел меня за прилавок, где обнаружилась небольшая комната с круглым столом в центре. Мистер Голуб отдернул занавес, расшитый замысловатыми узорами тиккихотто. Там были изображены древние гуманоидные воины с глазами, похожими на усики морских анемонов. Воины сражались с демонами в виде больших белых крабов с морскими анемонами вместо голов. За этим гобеленом виднелся ряд ставен. Я не увидел, чтобы Голуб нажимал какую-нибудь кнопку, однако одна ставня скользнула в сторону, открывая ряд очень старых книг – у большинства из них кожаные корешки уже растрескались. Книги, как и говорил их владелец, закрывал прозрачный защитный экран.

– Оставлю вас наедине с вашим исследованием, мистер Руби. Я буду рядом, если вам понадобится моя помощь.

Хорошо. Можно порассматривать все.

– Спасибо, – произнес я, отделываясь от него.

На корешках многих фолиантов не было названий, но они проецировались на переплеты синими светящимися буквами с помощью крошечных линз, расположенных вдоль полки. Но мне все равно приходилось резко поворачивать шею, чтобы прочитать их. Первой мыслью было, что неучу вроде меня – без встроенных в чип памяти иностранных языков – придется не только отсканировать книги переводчиком, чтобы прочитать их на компьютере, но и понадобится переводчик просто для расшифровки названий (которые весили несомненно столько же, сколько и сами книги). Почему встроенные в полку линзы не могли перевести их прямо сейчас?

Там были «Liber AL vel Legis» Кроули, «De Furtivis Literarum Notis» Джамбаттисты Порта, «Daemonolateria» Ремигиуса, «Kryptographik» Толстого.

Но были названия и на английском, спасибо «Демонолатерии», хотя они казались такими же непонятными: «Ключи Соломона» С. К. Сарджента, «Маг» Барретта, «Металлическая книга» (с металлической обложкой на петлях) неизвестного автора, «Книга благоговения» Луиса Маротты (которая, похоже, была треугольной), «Тайные магические знания» Шаха, «Книги силы» Абдул-Кадира, «Видения Хройд’хона» Уильяма Дэвиса Мэнли, «Книга владычества тайн», «Книга ночи», «Тексты Чжоу»…

Мне пришлось выпрямить свою и без того затекшую шею. С чего начать в такой путанице слогов и неясностей? Попытка разобрать некоторые названия напомнила мне об исковерканных заклинаниях, которые Габи читала на своем планшете той ночью.

Затем у моего локтя появился Голуб. Он склонился чопорно, но грациозно, как дворецкий. От него пахло лосьоном после бритья, хотя сбривать ему было нечего. Возможно, одеколон маскировал рыбный запах. Мистер Голуб промурлыкал:

– Итак… нужны ли вам какие-либо рекомендации, мистер Руби?

– Не уверен. Какая из них больше похожа на «Некрономикон»?

– О-о-о… что ж… это зависит от сферы ваших интересов. У меня есть несколько книг, которые, на мой взгляд, представляют особый интерес, поскольку они развивают некоторые идеи Аль-Азифа. Они сосредоточены на геометрии, математике, определенных видах формул, найденных в Аль-Азифе, и…

– Я никогда не был силен в математике. А что это за книги?

– Одна принадлежит чумскому алхимику Вадуре и переводится как «Атлас Хаоса». Еще рукопись тиккихоттского автора Скретуу «Вены Древних».

– Про варикозное расширение вен?

Голуб негромко и ободряюще рассмеялся.

– Обе книги похожи тем, что признают четкий порядок, который существует даже в хаосе.

– Но это книги заклинаний?

– Да. В «Атласе Хаоса» Вадуры основное внимание уделяется богу, известному как Ползущий Хаос, так же его называют Вестником. Вы простите, если в нашем разговоре я не назову ни одного из этих богов напрямую. Даже их имена могут быть заклинаниями призыва…

«Ясно, – подумал я, – он не только продает это дерьмо, но и сам на него покупается».

– Этот бог – предшественник других богов, – продолжал мистер Голуб. – Те…

– Значит, это целая компания, вроде греческих богов?

– Ну… в некотором смысле. Это политеистическая система. Их называют Древними… или Пришлыми, мистер Руби, потому что Старшие Боги изгнали их в наше измерение в процессе борьбы за власть, которая происходила задолго до рождения любой из ныне живущих разумных рас.

– А эти Старшие, которые победили Древних Богов, – считается, что они все еще тут?

– Древние. И Старшие Боги, – вежливо поправил мистер Голуб. – Нет… они ушли туда, куда уходят боги.

– И есть какие-то исторические доказательства их существования? Может, этими так называемыми богами были реальные инопланетные расы, которых просто обожествляли первобытные люди?

– Полагаю, их можно было бы истолковать и подобным образом. Как инопланетян. Как существ. Но для нас, если сравнивать, они – боги, которые затмевают концепцию любых воображаемых божеств, вроде греческих, которых вы упоминали.

– Разве не все боги воображаемые?

– Какой вы атеист, мистер Руби! – дразняще упрекнул Голуб. – Древние люди поклонялись солнцу. Возможно, они неправильно его истолковали, но точно не придумывали.

– Ну, а «Вены Древних Богов»… То есть «Вены Древних»…

– Скретуу развил теории Вадура еще дальше. Вадур использовал формулы геометрии, чтобы открывать окна в другие миры. Углы и изгибы определенных узоров могут искривлять пространство и время, искажать их течение, ими можно манипулировать, чтобы пробить брешь в ткани Вселенной. – После паузы он добавил: – Так говорит нам Вадур. В любом случае, Скретуу опирался на его идею о картировании этих паттернов, которые невидимо существуют повсюду вокруг нас и ждут, когда их начертят. Ждут, когда их трансформируют в соответствии с нашими желаниями. Его попытка наметить эти невидимые узоры и является темой книги «Вены Древних». Он сравнивал свои исследования с анатомическим препарированием.

– Хм, – произнес я, кивая, как вдумчивый профессор, который обсуждает что-то с коллегой. – Хм, итак, эти две книги сравнительно новые, не такие редкие… раз они продолжали исследования «Некрономикона», то, очевидно, относятся к постколониальному периоду…

– О, это не так. Они обе были написаны до того, как Земля колонизировала Оазис. Тиккихотто уже пришли сюда, именно так Скретуу столкнулся с книгой Вадура, написанной за сто лет до того, но…

– Но вы сказали, что они читали «Некрономикон»…

– Нет, – поправил мистер Голуб. – Я сказал, что они развили некоторые из концепций Аль-Азифа. Но оба пришли к ним независимо. Некоторые концепции, мистер Руби, универсальны для всех живых существ.

– Ну, да. Как вы говорили о солнце. Первобытные люди пытаются справиться со своим страхом перед неизвестным, объясняя его суевериями…

– Мистер Руби… это не всегда так. Некоторые из книг, которые вы просматривали, содержат чистую науку высочайшего порядка! Могу я спросить вас… вы так скептично настроены… что заставило вас прийти в мой магазин?

– Моя девушка увлекается оккультизмом. – По какой-то причине я подумывал солгать – сказать, что хожу по магазинам за подарком для нее. Но вместо этого произнес: – Я просто хочу получить представление о том, чем она так увлечена.

– Она сама вам не покажет?

– Нет.

– И какими материалами она уже располагает?

– У нее есть «Некрономикон». По крайней мере, на диске. Она…

– У вашей девушки есть экземпляр Аль-Азифа? Полный?

– Ну, я не знаю точно…

– И где она его взяла?

– У своей подруги. Марии как-то-там. Ту убили. Видимо, из-за чего-то связанного с наркотиками, и моя девушка забрала из ее квартиры несколько дисков. На одном был «Некрономикон».

– Где же эта Мария его взяла, для начала? – Голос Голуба внезапно стал не таким сухим и куда менее похожим на голос дворецкого. В его тоне слышался голод коллекционера.

– Понятия не имею.

– А как ее убили? Преступника поймали?

– Видимо, нет. Девушке отрезали голову. Думаю, ее так и не нашли.

Голуб фыркнул. Это прозвучало цинично.

– Любопытно.

– Что?

– Просто звучит как фирменное убийство Гончей.

– Это что еще такое? – спросил я.

– Вероятная внепространственная сущность. Которую можно вызвать, рисуя различные узоры в углу комнаты.

– Демон? Моя девушка говорила, будто Мария утверждала, что ей удалось вызвать демона с помощью этого дерьма… Я имею в виду то, что пыталась сотворить моя девушка.

– Демон – это интерпретация. Как и Гончая. Некоторые буквалисты пытаются представить себе этих существ похожими на собак, в то время как прозвище на самом деле скорее символично. – Голуб внезапно выпрямился, став выше, напряженнее. – Вы только что сказали, что ваша девушка тоже пыталась вызвать этих существ?

– Да. Скорее в качестве шутки, чем всерьез. Сама не смогла, поэтому включила запись того, как Мария произносит слова. Но не рисовала никаких узоров на стене… просто произнесла несколько заклинаний. Да, и зажгла восемь свечей в моей спальне. Там восемь углов.

Голуб кивнул. Очень-очень медленно.

– Значит, это не призыв Гончих. А песнь Открытия. Реконфигурации.

– Как скажете.

– Полагаю, если она не позволила вам взглянуть на «Некрономикон», то даже не подумает продать его мне. Но, как вы считаете, не даст ли она хотя бы скопировать его? Если не доверит мне диск, то может скопировать его сама. Я был бы готов щедро заплатить ей за это, мистер Руби. Заплатил бы даже вам кругленькую сумму, если вы поспособствуете этой сделке.

– Ну… э, это мило, но я не знаю, насколько мне повезет. Честно говоря, мы с ней вдруг отдалились…

– Тогда не могли бы вы дать мне ее номер? Возможно, она благосклоннее воспримет эту идею, если я обращусь к ней лично. Сделаете для меня такую малость, мистер Руби, и я заплачу вам тот гонорар, о котором упоминал. Скажем, тысячу мунитов?

Тысяча мунитов! Только за то, чтобы дать продавцу книг номер Габи, даже если она скажет ему распахнуть дверь в ад и убраться туда?

– Конечно, – сказал я. – У вас есть ручка?

Я нацарапал цифры на листке бумаги, который он мне протянул. Мистер Голуб, бросив на листок быстрый довольный взгляд, сложил его и сунул в карман пиджака.

– Ну, так… Кстати, сколько стоят эти книги? Цен нет.

– Некоторые из них не продаются, мистер Руби, хотя я время от времени разрешаю ученым ознакомиться с ними или даже отсканировать. А те, что выставлены на продажу, варьируются в диапазоне от двадцати тысяч до четырех миллионов мунитов, как, например, в случае с «Металлической книгой».

– Четыре миллиона мунитов? О господи!

Голуб поднял серую ладонь, словно отгоняя меня.

– Пожалуйста, мистер Руби… никаких имен божеств и им подобных. Заклинания призыва, помните?

– Ох, да… простите. Ну… Ух! Думаю, сегодня я не буду покупать редкие книги.

– Вы по-прежнему можете найти некоторое количество связанных тем в нашем общем разделе. Но могу ли я спросить вас, мистер Руби, что вообще привело вас в мой магазин? Вам кто-то рассказал о моей коллекции книг?

– Нет, на самом деле я запустил поиск по сети. Не особенно детальный. И просто узнал, что вы продаете оккультные книги. Ваш сайт был первым, на который я обратил внимание.

Казалось, черные губы Голуба попытались изобразить человеческую улыбку.

– А-а-а… Видите, мистер Руби? Некоторые называют это судьбой, предначертанием. Синхронией. Но я думаю о таких вещах, как о закономерностях внутри хаоса.

– Ага, что ж, удачи вам с Габи. Ее зовут Габриэль, кстати. Замолвите за меня словечко, ладно?

– Вот, давайте теперь пройдем, чтобы я мог перевести со своей карты на вашу тысячу мунитов, мистер Руби.

– Конечно, – сказал я, следуя за ним.

И услышал, как позади скользнула на место защитная шторка, закрыв почти музейную экспозицию редких – шокирующе редких – изданий. Ну, я вроде как отказался от своих первоначальных нерешительных поисков и даже не потрудился ознакомиться с основной подборкой магазина, зато заработал тысячу мунитов за хлопоты. И представлял себе, что Габи заработает больше, возможно, намного больше. Не четыре миллиона, конечно, ведь у нее была всего лишь копия на дешевом красном диске, но этого могло оказаться достаточно, чтобы вернуть ее расположение. И вернуть меня в ее постель.

Четверть из своей тысячи мунитов я потратил тут же.

Квартира проститутки чум находилась на втором этаже того же здания, где располагались «Голубиные книги». Девушка была невысокой, стройной, как мальчик, и почти такой же безгрудой. Ее длинные прямые волосы были выкрашены в темно-фиолетовый цвет и блестели, как темно-фиолетовые атласные простыни на ее кровати; белки ее глаз были подкрашены светло-фиолетовым, словно она хотела гармонировать со зданием. У нее были раскосые глаза с эпикантусной складкой, но это была лишь косметика, недавняя мода; чаще чум старались сделать рот меньше, чтобы лучше вписываться в общество людей, которые практически присвоили себе их мир. Это была девушка, что назвала меня «красавчиком».

Первые несколько минут я был в ней. И почувствовал облегчение от того, что справился – у меня не было проституток уже десять лет, с тех пор как на этапе увлечения Японией я снял ту японочку, поэтому сейчас я нервничал и стеснялся.

– Возьми меня в задницу, – закричала чум, ловко выскользнула из-под меня, быстро перекатилась на четвереньки и оглянулась через плечо. – Хочешь взять меня в зад?

– Э-э, нет, спасибо, не в этот раз, – ответил я слегка неуверенно, но прижался к ней сзади и вошел в более консервативное вместилище, затем крепко обнял ее за тонкую талию, с наслаждением прижался к твердой маленькой попке, такой непохожей на более мягкий, но не менее привлекательный вариант Габи. Мне показалось, что я растревожил внутренности девушки. Она застонала. Достаточно убедительно, чтобы удовлетворить мои потребности. Мне нравилось, как ее шелковистые фиолетовые волосы рассыпались по белоснежной спине. Габи прекрасно вписалась бы сюда, в компанию троглодитов. Не мог перестать думать о ней. Это вызывало чувство вины. Я старался прогнать Габи из головы.

Обильно потея от напряженных движений, потея от движений мысли, скользкий от пота и все более и более напряженный от того, что мне было трудно кончить, я наконец извергся, морщась, словно от боли, содрогаясь от резких толчков, прижимаясь к ней, мое сердце готово было вырваться из оков. Я выскользнул и рухнул животом на простыни. Чум растянулась рядом и начала растирать мне спину, пока, думаю, не почувствовала прилив пота, ей это не понравилось, и она убрала руку.

– У меня есть диск, на котором мы с моей соседкой занимаемся этим. Хочешь купить что-то такое? У меня с собой есть диски «Б» и «Д», они могут тебе понравиться. На память.

– Может, в следующий раз, – выдохнул я. Провел пальцем между ее маленькими грудями, которые казались еще меньше из-за того, что она лежала на спине, закинув руки за голову, будто охлаждая подмышки. – Что это значит? – Я обвел черную татуировку. Что-то вроде грубой звезды с глазом в центре, его зрачок походил на пламя.

– Подарок подружки. Она сказала, что это будет меня защищать. Так и есть. Раньше мне снились жуткие сны… ужасные, ужасные кошмары… они сводили меня с ума… с тех пор, как я переехала в это здание. Я пожаловалась Рику – это мой сутенер, – но он ничего не сделал, а моя подруга Роза – она ведьма или что-то в этом роде… и тоже проститутка… она сделала мне эту татуировку.

– Вроде талисмана на удачу, да?

– Да. В этом здании водятся привидения, понимаешь? Ночью я слышу что-то за стеной. Как будто кто-то царапает ее с той стороны. Рик сказал, что это просто крысы, или жуки, или наркоши, или что-то в этом роде, но Роза… она тоже живет в этом здании… она говорит, что это дух. Может, даже демон. Роза говорит, что проблема в книжном магазине, который внизу… Роза говорит, что он – зло. У нее такая же татуировка, как у меня. – Она прикоснулась к рисунку, будто целовала распятие.

Я рухнул головой на ее подушку, пристально глядя на девушку, но мысли мои витали где-то далеко.

Следующие три дня я пытался дозвониться до Габриэль. Она не отвечала на мои сообщения.

Наконец я позвонил в «Голубиные книги» на уровень «Б» улицы Морфа.

– Ах да, мистер Руби! – воскликнул мистер Голуб, он выглядел точно так же, как на записи со своей странички в сети. Секунду я гадал, настоящий ли он сейчас. – Большое вам спасибо за мое знакомство с Габриэль…

– Так… так она продала вам свой диск с…

Он поднял палец.

– Ох… никаких названий, пожалуйста, пока нас транслируют. Да, нет, ну, на самом деле, она сделала мне копию, и это замечательно. Я очень благодарен вам обоим.

– Мне просто любопытно. Как все прошло, понимаете… Поговорила ли она с вами…

– Да, конечно.

– Та-а-ак. Тогда ладно. Мне просто было… любопытно, наверное.

– Конечно.

– Ну… так… как считаете, мог бы я получить у вас копию диска?

Голуб неловко заерзал на своем сиденье.

– Мне ужасно жаль, мистер Руби, но это просто невозможно…

– Невозможно? Вы, наверное, шутите!

– Я уже говорил, что очень благодарен вам, но, боюсь, это одно из условий, которые поставила Габриэль перед тем, как отдать мне копию. Что я не должен продавать ее вам.

– О, отлично, – прошипел я. – Черт бы ее побрал. За кого она меня принимает?

– Я так понимаю, она не считает… если мне будет позволено так выразиться… что вы восприимчивы к ее убеждениям, мистер Руби.

– Что ж, она права, мистер Голуб, совершенно права. – Я снова фыркнул, а затем произнес: – Эй… вы сказали, что она «дала» вам копию. Вы же не хотите сказать, что она отдала ее бесплатно? Вы заплатили ей, да?

Он на секунду заколебался, или это мое воображение?

– Да… конечно, мистер Руби… Я довольно щедро заплатил ей. Но опять же, боюсь, что это дело конфиденциальное.

– Большое спасибо, мистер Голуб, вы, как всегда, предупредительны.

Я протянул руку, чтобы смахнуть его изображение с экрана. В любом случае, это был мой рабочий компьютер, и мне не очень хотелось оказаться застуканным начальницей – в последнее время она была от меня не в восторге.

– Надеюсь, однажды вы сможете более непредвзято относиться к таким вещам, сэр, – продолжал Голуб. Сияние видеоэкрана отражалось в его серебристо-металлических глазах без век. – Вы смогли бы видеть яснее. Видеть то, чего сейчас, возможно, не видите. Или даже не представляете…

– Вам бы нужно встречаться с Габриэль, мистер Голуб, – вы созданы друг для друга.

Теперь я действительно прервал связь. На мой экран вернулось изображение рабочего стола с фотографией Габриэль с длинными черными волосами. Освещение приглушенное, цвета янтаря, интимное и теплое. Снимок сделан крупным планом, так что нельзя было угадать, что единственной ее одеждой в тот момент была пластиковая черная маскарадная маска. Сквозь прорези загадочно смотрели глаза Габи.

Тем же вечером я пришел к ней домой. Постучал в дверь. Позвонил в звонок. Пожилая женщина-чум выползла на четвереньках из-за угла холла, напугав меня. Я смотрел сверху на то, как она приближалась.

– Ищу свои бусы, – прохрипела старуха. – Ожерелье порвалось.

Я вздохнул и тут же присел на корточки, провел руками по ковровому покрытию, о чем глубоко пожалел, почувствовав его жирную текстуру, похожую на шкуру какого-то животного. Разлагающегося животного.

– Ищешь девушку из той квартиры? – спросила старуха.

– Да. Габриэль.

– Она съехала, дорогой.

Я сел на колени.

– Съехала? Господи, когда она съехала?

– Несколько дней назад. Извини, не могу сказать куда. Я с ней никогда не разговаривала. Но видела, как она выносила какие-то коробки.

Так. Значит, это все? Она даже не сообщила мне. Возможно, и съехала, чтобы сбежать от меня. Останься она в городе, я все равно никогда бы ее не нашел. Панктаун – большое место. Она исчезла, возможно, как и ее мать.

Что-то маленькое подкатилось под мою ладонь, которая продолжала обшаривать ковер, о чем я совсем забыл. Крошечная хрустальная бусинка. Я безучастно протянул ее старухе.

– Все, что смог найти, – пробормотал я, поднялся, а затем взял ее за руку, чтобы помочь встать.

– Какой милый мальчик, – сказала старуха. Она была такой же маленькой и худенькой, как проститутка, которую я снял несколько дней назад. Когда-нибудь та молодая девушка будет выглядеть так же. Преобразится.

Я вздохнул, посмотрел в конец холла и увидел открытую дверь. Именно из-за нее за мной подглядывал огромный синелицый мужчина. Или то была женщина?

Почему дверь открыта? Я ожидал, что в любую минуту в проеме появится громадное, похожее на воздушный шар, лицо.

Вместо этого к двери зашаркала пожилая чум и начала заходить внутрь.

Я бросился следом, догнал ее, напряженно зашептал, то и дело бросая взгляды в квартиру за ее спиной.

– Эй… Извините, но с вами живет еще один человек? Очень… гм, большой. Лысый? С синей кожей… может быть?

– С синей кожей? Нет, дорогуша, со мной никто такой не живет. На самом деле, со мной вообще никто не живет.

Я медленно выпрямился. Выходит, перепутал квартиры? Мог бы поклясться, что эта – та самая…

Я неохотно попятился, бормоча слова благодарности. Старуха еще раз поблагодарила меня и захлопнула дверь.

Габриэль позвонила ранним утром. Мне нужно было вставать на работу только через три часа, но, услышав ее голос, я с туманом в голове бросился к компьютеру.

На экране была Габи, но свет с ее стороны казался тусклым. Лицо освещало лишь сияние ее собственного дисплея. Выглядела она ужасно. Глаза были не только узкими, как обычно, но и сощуренными. Лицо стало раздутым и рыхлым. Она сбрила еще и брови. События развивались не самым симпатичным образом.

– Спасибо, что связал меня с мистером Голубом, Кристофер, – прошептала она, будто боялась, что кто-то еще услышит… кто-то рядом с ней, – но никогда, никогда больше никому не рассказывай обо мне. О том, что я делаю. О той книге, что у меня есть. Ты знаешь, какую именно я имею в виду.

– Прости… Просто он сказал, что даст тебе за нее много денег.

– Я не взяла с него денег. Он такой же, как я. Он жрец. А я жрица…

– Он не заплатил? Какого черта… Гейб, он мне сказал, что заплатил тебе! Ты знаешь, за сколько он продает оригиналы? Он мог бы заплатить тебе, по крайней мере, десять тысяч мунитов… пару тысяч… Господи, я отдам тебе остаток того, что он дал мне. А он дал мне тысячу мунитов!

– Мне не нужны твои деньги. Мне не нужны были его деньги…

– Где ты, Габи? Почему переехала? Почему не предупредила меня?

– Никому не рассказывай обо мне, Кристофер. Я предупреждаю тебя.

– Послушай… Габи… Я люблю тебя. Хорошо? Ты меня слышишь?

– Вспомни Марию. Вспомни, что с ней случилось. Мария была глупой. Мария болтала об этих вещах. Показывала их людям. Неразумно говорить о таких вещах с кем попало, Кристофер…

– Габриэль!

– Я больше не могу с тобой разговаривать, Кристофер…

– Габриэль! – закричал я, словно она падала в глубокий-преглубокий колодец. Мне захотелось дотянуться до нее сквозь экран.

Он погас.

– Твою же мать! – прошипел я, резко оттолкнулся от стола и зашагал по комнате. Мой огромный ВТ тоже был мертв, если не считать ленты рекламы, которая прокручивалась внизу и никогда не исчезала. Прямо сейчас она призывала меня попробовать «Фикситол», который поборет депрессию, снимет тревогу, принесет спокойствие и уравновешенность и даст мне возможность встречать день с улыбкой…

– Мистер Голуб, вы случайно не знаете, где сейчас живет Габриэль?

– Нет, мистер Руби, извините… Не знаю.

– Вы общаетесь друг с другом?

– Нет, мистер Руби, не общаемся.

– Она говорит, что отдала вам диск. Бесплатно. Что вы ей не заплатили.

– Извините, мистер Руби, у меня клиент…

– Вы солгали мне, мистер Голуб.

– Я должен идти, сэр…

– Вы потакаете ее заблуждениям!

– Достаточно, мистер Руби.

– Мне стоит называть вас отцом Голубом? Она назвала вас жрецом. А себя жрицей. Вы совершаете вместе свои миленькие маленькие обряды? А?

– Это она вам сказала? Что я жрец?

– Да, сказала…

– Вы оба слишком много болтаете, мистер Руби, если позволите так выразиться.

Затем мой экран погас. Снова.

Это был мой рабочий компьютер. Босс проходила мимо моей кабинки и заглянула внутрь. Я подумал было улыбнуться ей, но решил проигнорировать и сделать вид, что занят. Быстро открыл вызов из очереди в техподдержку.

– Привет, это Крис, – произнес я. – Чем могу помочь вам сегодня?

Я рассеянно разглядывал лицо на своем планшете: массивное мужское лицо с мелкими чертами, стянутыми к центру, с короткой стрижкой, окрашенной в серебристый металлик. Такую прическу носила какая-то спортивная звезда, что и вызывало подобные подражания, но я совершенно не интересовался спортом. И этим мужчиной тоже – я поймал себя на том, что смотрю в окно.

Меня едва заметно, но безостановочно трясло, словно сквозь тело проходил электрический ток. Мистер Голуб мне нагрубил. На самом деле, возможно, я параноик, но мне показалось, что в конце его тон стал несколько угрожающим. Не похоже на него. Или похоже?

Я наблюдал, как внизу, по улице, вдоль водостока двигался робот-уборщик на воздушной подушке. Запрограммированный следовать картам города, он никогда не прекращал труды, поглощал отбросы и мусор и никогда не прерывался на отдых. Когда он свернул с улицы Сети на проспект К, я увидел, что на его заднем бампере ехали два маленьких черных мальчика.

– Алло? – произнес серебряноволосый молодой человек. – Эй?

Я посмотрел прямо на него.

– Да, чем могу вам помочь?

– У меня есть страница в сети с вашим сервисом… игровая страница, куда я поместил кучу игр, которые нашел в сети. И я использовал инструменты, которые вы предлагаете, чтобы создать пару своих собственных игр…

– Да, это весело, не так ли? Вам нужны советы по созданию игр? У нас есть специальная команда для такого рода…

– Нет… ну… Я не знаю. Моя игра ведет себя странно. Та, которую я называю «Сладкая месть». Это «охота и убийство» от первого лица – я выслеживаю девушек по всему Панктауну…

Для меня это звучало слишком типично. Сам того не желая, я снова посмотрел в окно. Рассеянно потер подбородок и почувствовал жесткую щетину. Утром, опаздывая на работу, я торопливо нанес на волосы гель, он размазался и засох на верхней части лба, который теперь казался лакированным и стянутым. Хотелось еще кофе. Меня трясло.

– Я использовал в игре четырех своих бывших подружек… Отсканировал несколько их фотографий и видеозаписей и превратил их в персонажей, которых выслеживаю, чтобы убить…

– Отсюда и «Сладкая месть». – Не глядя на него, я кивнул. – И?

Я прищурился. Каждый день за моим окном открывался один и тот же вид, бурлящий жизнью, но неизменный, отличавшийся по большей части лишь освещением и погодой. Поскольку он оставался настолько постоянным, я почти не воспринимал его осознанно, только как сквозь сон. То же самое я мог сказать о городе, даже когда ходил по его улицам, соприкасался с ним. Конечно, часть меня всегда была настороже и ждала опасности – так и должно было быть. Но в детали я не вникал. Словно видел большую часть реальности краем глаза. Такой узкий фокус. Взгляд муравья у самой земли. Впрочем, даже птица не смогла бы взлететь достаточно высоко, чтобы охватить взглядом весь Панктаун.

Может, именно поэтому я никогда не обращал внимания на фиолетовое здание, которое сейчас виднелось за окном офиса. По крайней мере, осознанно я его раньше не замечал. Мгновение или два гадал: не новое ли оно? Однако дом не выглядел новым, и я не мог вспомнить, видел ли тут какую-нибудь стройку последние год-два.

– …Я выследил двух девушек в переулке недалеко от Овальной площади, – продолжал молодой человек. – Уже убил Эйми и Бриз… это две мои первые подружки в колледже…

Фиолетовое здание на самом деле было скорее бледно-фиолетовым. И довольно высоким – хотя в поле зрения, несомненно, мне попадались и гораздо более высокие строения, – оно сужалось кверху изломанной линией, словно древняя ступенчатая пирамида. Вершину венчал серебристый шпиль, сверкавший на солнце тонким клинком. Я подумал, что, возможно, его не собрали, а вырастили вокруг металлического каркаса, поскольку оно имело какой-то органический вид, по крайней мере, с моей точки. Фиолетовые то ли кирпичи, то ли плитка, из которых было сложено здание, или которые, во всяком случае, формировали его внешнюю оболочку, выглядели большими и неправильной формы, напоминая то ли растрескавшуюся грязь пустыни, то ли чешуйчатую шкуру крокодила.

– Ну, я увидел Джен и Брианну в конце переулка, и они вроде как прятались за большим старым утилизатором для мусора. Я начал подкрадываться к ним, но не торопился, потому что хотел их напугать. Чтобы насладиться, понимаете? Ведь это был бы конец игры. Но я услышал, как они шептались. И даже хихикали…

– Замечательно, что для этих игр можно создавать персонажей с искусственным интеллектом, – пробормотал я.

– Ага, ну, мне это не понравилось. Они не были напуганы. Я подумал, нет ли у них оружия? Почему они не боятся? О чем шепчутся?

– Ваша программа позволяла им защищаться, давать отпор?

– Конечно… Я хотел, чтобы это был вызов. Бриз довольно сильно расцарапала мне лицо, прежде чем я ее прибил. Но, в общем, я осторожно приблизился, держа наготове дробовик…

– Дробовик всегда был моим любимым оружием в играх, – пробормотал я, наблюдая, как геликар проплывал мимо окон фиолетового здания, отражавшего солнце, точно множество рядов зеркал.

– Да, и вот я разглядел их у другого края утилизатора… но там были не только Джен и Брианна. Я увидел с ними третью девушку.

– Да? Вы запрограммировали игру на присутствие случайных персонажей? Фоновый наполнитель?

– Да, и там были интерактивные персонажи, но тут было иначе, чувак. Не знаю. Этот другой персонаж, она вела себя как мои главные героини. Просто была чем-то большим… более живой, чем фоновые персонажи. И она с ними шепталась. И хихикала вместе с ними. Я понял, что они говорили обо мне. И эта новая девчонка была страшной, чувак…

– То есть? – Я увидел облака, отражавшиеся в окнах на другой стороне фиолетового здания. Они плыли медленно. Создавалось впечатление, что смотришь на туман или пар, клубящийся внутри огромного контейнера.

– Она была лысой, и она…

Я посмотрел на экран.

– Лысой?

– Да, и жирной. Жирнее навоза. И кожа у нее была…

«Синяя», – подумал я. Или произнес вслух?

– …как у трупа, чувак. Я вскинул дробовик и выстрелил, так разозлился. Попал Джен в плечо, и она упала, но Брианна и толстуха нырнули за утилизатор. Я подошел и прикончил Джен, пока она не успела встать. Но Джен не кричала, чувак, – она продолжала смеяться надо мной. Смотрела вверх и смеялась надо мной как сумасшедшая. Я разнес этой сучке лицо. Она так же смеялась надо мной, когда я с ней встречался…

– А две других, – подсказал я ему.

– Они сбежали. Оказывается, там был еще один переулок, который уходил вправо… Я не мог видеть этого раньше, потому что его перекрывал утилизатор. Наверное. Я мог бы поклясться, что раньше здесь не было никакого переулка. Как бы то ни было, они сбежали.

– Были ли какие-то другие необычные или нехарактерные события в этой или других играх?

– Ну… иногда в «Сладкой мести» я слышу странную музыку. Не как саундтрек, а будто она доносится из окон. Может, это просто деталь фона. Я в основном брал его из других игровых шаблонов. Это просто как-то… странно. Раньше я такого не слышал. И иногда я теряюсь в местах, которые очень хорошо знаю… а потом, когда возвращаюсь туда позже, они снова становятся нормальными. Как будто игра время от времени перемещает здания вокруг меня или путает их расположение.

Я кивнул. И задрожал.

– Эм… как, вы сказали, вас зовут?

– Маррк.

– Маррк, не могли бы вы дать свой код доступа, чтобы я мог сам зайти на вашу страницу создания игр и в ваши готовые игры? Я хотел бы проверить их для вас.

– Хорошо. Конечно. Мой пароль – убейвсехсук.

Даже интересно, почему моему новому другу так не везет с дамами.

– Спасибо, Маррк… Как только смогу, я позвоню вам со своими выводами. Можете продолжать заходить на свой сайт, но, пожалуйста, не добавляйте и не изменяйте там ничего, пока я не поставлю окончательный диагноз, хорошо?

– Конечно, спасибо, чувак.

На мое лицо упала тень, очертания чего-то большого и темного появились за окном. Краем глаза я заметил, как похожая на лапку насекомого рука потянулась к стеклу. Меня передернуло, я повернулся на стуле – за окном парил робот, проводивший мыльной щеткой по стеклу. Я кивнул в линзу его единственного окуляра и одарил жалким подобием улыбки. Меня трясло.

Пока разогревался ужин на скорую руку, я ввел данные для доступа к сетевой страничке Маррка Аржента. И ел со стоявшего на коленях подноса, пока загружалась «Сладкая месть». Все началось в квартире, которая была слишком роскошной, чтобы походить на настоящую квартиру Маррка, и я, разумеется, надеялся, что на самом деле у него не было такого арсенала оружия. Проигнорировав заигрывания двух великолепных соседок (за их основу были взяты популярные актрисы ВТ Джессика Харт Тэтчер и Анджела Ли Хендерсон), которые, уверен, были ссылками на секс-игру (возможно, в виртуальной реальности), я выбрал себе из обширной коллекции хороший помповый дробовик и пистолет-пулемет. Затем вышел на улицу. Шел дождь, стояла ночь. Плохая видимость раздражала, и мне пришлось вернуться к старту и придумать, как сделать солнечный день. Потом я снова вышел.

Чтобы проверить заявление Арджента о том, что знакомое окружение, казалось, приводит в замешательство, я направился в ближайшее место, с которым был знаком сам, – на работу. Поехал подземкой и добрался за несколько минут (игра шла полностью в реальном времени). Я безо всяких затруднений нашел здание, но войти в него игра не позволяла. Запрокинул виртуальную голову, чтобы посмотреть на свое окно на верхнем этаже, словно думал, будто смогу увидеть собственное лицо, глядящее на меня оттуда.

Уже собирался пойти к подземке, чтобы доехать до своей квартиры – следующего места, с которым намеревался поэкспериментировать, – как в голове у меня промелькнула мысль. Я резко обернулся и осмотрел горизонт в просвете между нависавшими надо мной башнями.

Да, вот оно, виднеется вдалеке между моим офисом и соседним зданием. Бледно-фиолетовое со сверкающим шпилем и «кожей» из каменной чешуи. Отчего-то, встретив в игре, я сильнее поверил в его существование, чем когда смотрел из окна офиса.

Я ехал домой подземкой, как и после любого рабочего дня, если не считать прихваченного с собой дробовика (не то чтобы мне ни разу не хотелось взять на работу дробовик). Рядом стояла женщина-тиккихотто, держась за перекладину над головой. Я поймал себя на том, что поглядываю за ее обнаженную подмышку. Как будто мне нужно было украдкой подсмотреть компьютерный код. Тиккихотто была невысокой и симпатичной, с бледной кожей и пышными формами, в маленьком черном платье, и мне нравился флуоресцентный лаймово-зеленый цвет ее коротко подстриженных волос, но я никак не мог привыкнуть к этим парящим прозрачным усикам, которые у них вместо глаз. Усики колыхались передо мной, как подводные растения.

– Для чего это? – спросила она меня, уставившись на мой дробовик.

– Хочешь потрахаться? – произнес я вслух, обращаясь к экрану.

– Нет, спасибо, – ответила она.

– Могу я в тебя выстрелить?

– Пожалуйста, не надо. У тебя будут неприятности, – спокойно сказала она.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Это еще зачем? – Она говорила, устремив на мой дробовик глаза цвета морской анемоны.

Я сошел на привычной станции, снова направился по знакомым улицам к своему многоквартирному дому и не встретил по пути ничего необычного. Возможно, на ангелах в стиле ар-деко – задумчивых, худых и высоких, державших мечи перед своими обнаженными андрогинными телами, – которые украшали лестницу, было меньше граффити. С тех пор как это место записали для использования в подобных играх, рисунков стало гораздо больше. Интересно, насколько большая часть Панктауна доступна для изучения в этой игре? Что ж, в здание она меня не пустила, так что я не смог узнать, дома ли я.

Так… что дальше? Нужно ли мне достать портативный трекер, чтобы приступить к выслеживанию – как звали выжившую девушку? – Брианны? Брианны и толстой лысой женщины, похожей на труп?

Тут меня посетила странная фантазия. Я по-прежнему был выбит из колеи утренним разговором с мистером Голубом и решил проверить еще одно довольно знакомое место. Улицу Морфа. Подземный уровень. Уровень «Б». Мне был нужен 14-Б…

Вагон высадил меня на той же платформе, что и во время реальных поисков. Как и тогда, далекий потолок походил на окаменевшее небо. На верхней лозе кабеля прогрохотал состав, и вниз посыпался фосфоресцирующий сноп искр. Я пошел по тротуару. Вспоминал, как выглядело 14-Б: здание из бледно-фиолетового кирпича, с зубчатой верхушкой, которая почти касалась потолка…

Я остановился как вкопанный. Бледно-фиолетовые кирпичи. Зубчатый, заостренный верх. Дом, в котором размещались «Голубиные книги», напоминал миниатюрную копию того строения, которое я недавно заметил за окном своего офиса. Мне показалось, что у того – далекого, более крупного – кирпичи или облицовочные плитки имели более неправильную форму, но сходство по очертаниям и цвету все равно осталось. Синхрония, подумал я. Но скорее совпадение. Несомненно, 14-Б запало мне в память и заставило обратить внимание на более крупное здание, хотя раньше у меня не было причин его замечать.

Возобновив прогулку, я вытянул шею, чтобы разглядеть место назначения. Оно должно было оказаться прямо впереди, но я все еще не видел его…

Я миновал магазинчик японских фильмов (с его разнообразными разделами – «Якудзе», «Аниме», «Изнасилования») и робота-продавца, у которого даже захотел купить кофе, пока не вспомнил, что на самом деле нахожусь не на улице Морфа Б. Я пошел дальше. И, наконец, добрался до перекрестка.

Я повернулся, посмотрел туда, откуда пришел. Слишком далеко забрел.

Здесь не было никакого 14-Б.

Здание не выглядело новым, однако неужели его построили после того, как это место записали в игровые шаблоны?

Решив убедиться, что не промахнулся (возможно, дом был выкрашен в другой цвет?), я вернулся той же дорогой. Но в конце концов остановился в начале переулка, где, как я понимал, и должен был располагаться дом. Но вместе него меня как будто встретила дыра, из которой его извлекли. Я увидел большой старый утилизатор мусора с заляпанными грязью бортами и несколько крошечных укрытий, собранных бездомными из поддонов. Сделанные аэрозольной краской граффити светились неоном, так что аллею заливал голубой, розовый, зеленый и желтый пастельный свет, будто солнце светило сквозь витражи. Несколько молодых проституток слонялись в глубине переулка, одна из них заметила мой взгляд… И направилась ко мне нетвердой походкой, будто была пьяна.

– Привет, красавчик, – промурлыкала она. В ее голосе слышалась флегматичная хрипотца. Девушка была маленькой, худенькой, скудно одетой, и когда вышла из мягкого разноцветного полумрака, я увидел, что ее длинные прямые волосы выкрашены в темно-фиолетовый цвет. А белки глаз – в светло-фиолетовый. Она была чум, но глаза у нее были раскосыми, как у земной азиатки. И я ее знал.

– Возьми меня в задницу, – проурчала она, изображая, наверное, воркование. Повернулась ко мне спиной, подперла щеки руками и улыбнулась через плечо своей широкой улыбкой.

Но когда я встретился с ней в реальности… когда уложил ее в постель… у молоденькой проститутки не было четырех костяных выступов, которые выходили из ее черепа наподобие уродливых миниатюрных рогов. Тонкая розовая кожица с них слезла, обнажив белую кость. Еще один раздвоенный нарост виднелся у нее на лопатке, а другой вылезал из локтя. Последний проклюнулся во рту, выпячивая широкую нижнюю губу.

– Возьми меня в задницу, красавчик, – пробулькала она.

Я отступил назад. Но заговорил:

– Ты помнишь меня?

– Не стесняйся…

– Что с тобой случилось?

– Мои мечты меняют меня…

– Что случилось с домом, который здесь был?

– Он вернется…

Когда чум снова повернулась ко мне, я увидел, что на груди у нее нет татуировки, которая должна была ее защищать. Звезды с горящим глазом, которую нанесла подруга. Я попятился к краю тротуара. Девушка сделала неуверенный шаг ко мне, ее руки странно двигались, чтобы удержать равновесие.

– Скажи мне, что происходит! – потребовал я.

– Там кто-то у двери, – ответила она.

Я услышал, что в мою дверь позвонили. И вздрогнул. Словно забавляясь, проститутка улыбнулась так широко, что новый отросток рога высунулся из-под губы, блестя от слюны.

Я поставил игру на паузу (опасаясь того, что мутирующая проститутка может сделать с моим персонажем, пока меня нет), встал из-за стола и направился к двери. Рядом с ней располагался небольшой монитор системы безопасности, но он не работал с тех пор, как я переехал в эту квартиру. Приблизившись к створке, я дрожащим голосом спросил:

– Кто это?

– Габриэль, – глухо ответил кто-то.

Но несколько секунд я не мог в это поверить. Казалось, голос принадлежал мужчине. Глубокий, грудной. Но ведь звук искажала дверь. Может, я просто не мог поверить, что Габи захочет снова встретиться со мной.

Я протянул руку и отпер дверь.

Через долю секунды после того как щелкнул замок, в проем ворвалась масса плоти и стремительно влилась внутрь, словно в ней не было костей. Это был то ли мужчина, то ли женщина – существо гротескно тучное, но двигавшееся с шокирующей быстротой, оно сомкнуло руки на моем горле и толкнуло назад своей громадной массой. Существо захлопнуло дверь ударом задницы. Гора синеватой плоти в похожем на черный парашют халате. Совершенно лысая и без бровей. Именно это создание я видел на платформе метро. Именно оно подглядывало за мной в коридоре, когда я стоял перед брошенной квартирой Габи.

Это была Габриэль.

Руки у нее оказались сильными. Я не мог дышать. Габи прижала меня к стене и поднимала все выше и выше, пока мои ноги не задрыгались в воздухе, пиная ее спрятанную под плащом необъятную грудь. Ноги танцевали, как у повешенного, каблуки зацепили ее одеяние и порвали его.

Я увидел окошко, сквозь которое можно было заглянуть в ее тело. Оно почти зажило, осталось лишь маленькое сморщенное отверстие, похожее на инфицированный анус. А само стекло исчезло – дыра шла прямо в грудь Габи. Там было темно и пусто.

Габи зарычала мне в лицо, показав желтые-прежелтые зубы, и низким голосом, который я не узнал, прогрохотала:

– Ты слишком любопытен, Кристофер. Это не стало бы проблемой, если бы твое любопытство было бы как у меня. Но это не так. У тебя длинный язык. Ты разозлил мистера Голуба. И теперь он обвиняет меня. Он может навредить мне.

Я вцеплялся ногтями в ее запястья. Вцеплялся в лицо. Защищая глаза, она сощурилась. Габи была огромной. Она никак не могла набрать такой вес с тех пор, как я видел ее в последний раз. Однако комичным – или трогательным – было то, что она по-прежнему носила свою старую сумочку… вот только ее жирная рука стала слишком большой, чтобы накинуть на нее ремешок. Вместо этого он опоясывал ее черный халат так, что Габи носила клатч как борсетку.

Я был уверен, что мое лицо почернело. Воздух кололся и шипел, будто его наполнял рой огненно-красных микроорганизмов. Я даже не мог произнести имя Габи, чтобы взмолиться о пощаде. Я бил и пинал ее ногами. Расцарапал лицо ногтями. Попытался просунуть пальцы ей под веки, чтобы выдавить глаза, но она зарычала и, отняв меня от стены, снова в нее впечатала. Моя левая нога распрямилась скорее в судороге, чем атакуя, и ударила по сумочке. Та отстегнулась от многокилометрового ремня, обвивавшего Габи, и упала на пол. Раздался тяжелый грохот.

– Идиот! – взревела Габи и с презрением отшвырнула меня. Я стукнулся сильнее, чем клатч, и с жалобным стоном втянул в себя воздух, словно человек, вынырнувший на поверхность после того, как чуть не утонул. Глаза наполнились слезами, пальцы царапали пол. Я чувствовал, что балансирую на грани между сознанием и беспамятством.

Габи наклонилась поднять свою сумочку. Я сквозь слезы наблюдал: было слишком жутко, чтобы посмеяться над тем, как она не смогла опуститься на колени и ей пришлось наклониться, преодолевая препятствие в виде самой себя. Толстые обрубки пальцев ухватились за ремешок, но когда она потянула сумочку к себе, я увидел, как из той выпал крохотный планшет.

Ее планшет. Неужели красный чип, чип Марии с «Некрономиконом» все еще внутри? Неудивительно, что Габи так отчаянно пыталась защитить эту вещь…

Я поджал под себя колени. Потянулся к стулу, чтобы приподняться… ухватился за него, пытаясь не упасть. Микроорганизмы в воздухе по-прежнему пылали. Казалось, из их ярких крапинок состоял воздух, состояло все вокруг, но только теперь я смог их увидеть.

Планшет был спасен. Выпрямившись и оставив сумочку там, где она лежала, Габи снова посмотрела на меня, прижимая карманный компьютер к груди. Нет… не просто прижимая. Она вставляла его в себя. В то отверстие, где когда-то сквозь прозрачное стекло виднелось ее татуированное сердце. Габи для сохранности спрятала свое драгоценное устройство с его бесценным содержимым в самой себе.

– Ты слеп, – фыркнула она. – С таким же успехом ты можешь быть и мертв.

– Габи, – выдавил я. Теперь я мог, пошатываясь, убраться с ее пути. Но она не торопилась. Я видел, как быстро Габи способна двигаться.

– Тебе повезло, Кристофер. Сейчас ты умрешь. И тебя здесь не будет, когда откроются все двери. Это свело бы тебя с ума. Заставило бы такого слепца, как ты, вырвать собственные глаза…

Она вытянула перед собой огромные мясистые руки. Мне казалось, что те никогда не покидали моего горла. Когда она подступила, я почувствовал вонь ее внутренностей из зияющей дыры между покачивающимися планетами груди.

Отпрянув, я всхлипнул:

– Габи, пожалуйста, не надо!

– Смерть…

– Габи…

– Смерть, сладкая смерть для маленького Кристофера, – прошептала она, словно желая успокоить меня.

Я кружил, пока не оказался над ее сумочкой, и тогда опустился на корточки и запустил внутрь руку.

– Умри! – взревела Габриэль, и это прозвучало так, словно ее горлом заорала дюжина мужиков. Лавина мертвенно-синего мяса в размытом черном пятне. Я вытащил из сумочки маленький нелегальный пистолет, который Габи начала носить после нескольких изнасилований еще до нашего знакомства.

Лавина почти обрушилась на меня. Я наставил на нее пистолет. Упал на спину. Заколебался на секунду. Руки Габи потянулись ко мне. Ее глаза сейчас казались такими маленькими, они почти исчезли с лица, которое навеки нависло надо мной. Время остановилось. Время. Каким-то образом сама Габи, подглядывала за мной в том холле возле своей квартиры. И на платформе подземки. Будущая Габи, шагнувшая достаточно далеко за завесу между «сейчас» и «потом».

Все дело во времени. Во времени и пространстве.

Пистолет был сделан из ярко-желтой керамики. Он походил на игрушку. И издал щелкающий звук, когда я нажал на спусковой крючок. Решив, что это осечка или сдохли патроны, я продолжал нажимать снова, и снова, и снова. Не понимал, что попадаю по Габи – крови на ее черном халате не было заметно, – пока не увидел аккуратную черную дырочку, которая появилась у нее во лбу. А рядом еще одна. Они походили на новые глаза.

Габи отпрянула поднявшимся на задние лапы динозавром. Издала жуткий булькающий звук, он прозвучал в ее легких, в горле, прошел, казалось, через все тело в раздутые конечности. Она откинулась назад, огромной рукой ударила по моему компьютеру. Тот свалился со стола. Габи рухнула сверху. Не комично покатилась, а аморфно растеклась по полу студенистой лужей.

– Габи! – вскрикнул я. Но продолжил целиться в нее из пистолета. Как бы я ни страдал, все равно выстрелил бы в нее снова – снова и снова, – если бы она хоть руку подняла.

Она не подняла.

– Габи, – всхлипнул я. А потом меня без предупреждения вырвало. Рвота забрызгала мою грудь и босые ноги Габриэль. Я упал на колени, и меня снова вырвало. Но счастливый желтый пистолет из рук не выпустил.

Наконец, остались только сухие спазмы, которые словно проталкивали сквозь горло битый шифер. Лужица между ладонями. После удушья и рвоты я снова чуть не потерял сознание, но очередное жуткое бульканье заставило меня оглянуться. Заставило вскочить на ноги и опять наставить на Габриэль пистолет.

Это всего лишь туда-обратно перемещались жидкости. Никакого настоящего движения. Никакого дыхания. Она была мертва. Я ее убил.

Неужели я действительно должен был это сделать? Неужели не мог убежать? Неужели на самом деле был в смертельной опасности или просто испугался? Испытывал ли отвращение?

– Габи, – прошептал я и осторожно подкрался поближе, будто опасаясь, что могу ее разбудить. Она часто ворчала, когда просыпалась.

Слава Богу, ее глаза оставались закрыты. Из дырок в голове, наконец, просочилось немного крови, но та больше походила на густую серую жижу. Получается, это мозг? Я заметил еще одну дырку в одной из обнаженных рук. А там опять та же серая каша. Значит, это не мозговое вещество. Я заметил четвертую дырочку в груди над одним из сосков Габи.

Меня охватила новая тревога. Планшет остался внутри тела. Что если в него попала пуля? Он испорчен? И «Некрономикон» тоже?

Часть меня спрашивала: «Какое это имеет значение?»

А другая знала, что я должен дотянуться до сморщенной раны на груди у Габи и вытащить из нее комп.

Я опустился рядом с ней на колени, снова вдохнул вонь внутренностей, которая просачивалась из отверстия – гораздо более отвратительного, чем проделанные мной маленькие дырочки. Продолжая сжимать пистолет в одной руке, занес свободную над Габи. Желудок скрутило, когда я соединил пальцы и ввел их в тело, изо всех сил стараясь не касаться стенок отверстия. Но мне, разумеется, не удалось. Как Габи протиснула свою немыслимую тушу через мой порог, так и я протиснул руку сквозь это мясистое кольцо. Кожа мертвой была холоднее моей. Когда рука прошла внутрь, края раны сомкнулись вокруг запястья, и у меня появился иррациональный страх, что она будет сжиматься и сжиматься до тех пор, пока не откусит мне кисть.

Внутри тела было еще холоднее. Влажно и скользко. Но мне не пришлось закапываться глубоко, чтобы нащупать компьютер. Я с тревогой вцепился в него. Краям раны нужно было растянуться еще сильнее, чтобы дать мне вытащить устройство, но грубо выдергивая его, я не боялся причинить Габи боль.

Снова поднявшись на ноги, я попятился через комнату. Наконец отложил пистолет, чтобы иметь возможность управиться с маленьким устройством в своих руках.

Планшетик включился. Я вызвал содержимое диска, находящегося в данный момент внутри компа.

Высветился изначальный список. Несколько рецептов, которые Мария сохранила на диске то ли до, то ли после. И… «Некрономикон».

Еще один взгляд на тело. Оно придавило мой компьютер, и игра прервалась. Позже мне придется вернуться к ней снова. Если осмелюсь. Можно было бы воспользоваться планшетом. Но прямо сейчас мне следовало убраться отсюда. Соседи, возможно, уже вызывали полицию. Ведь я был убийцей. Я убил свою любовницу.

Я поспешно переоделся, тяжело дыша в паузах между рыданиями. Энергично вымыл руки, особенно ту, которая была в темноте Габи. Засунул блестящий, как солнце, пистолет за пояс, затем накинул куртку. Комп отправился в карман куртки. Не собирая чемодан, почти вслепую набил какими-то вещами полиэтиленовый пакет, не имея ни малейшего представления о том, куда бегу, и покинул квартиру. Запер за собой дверь. Запер Габи, которая по-прежнему оставалась внутри.

Часть вторая: Продажа

Совершенно голая Сутенерша Мамаша Ти сидела верхом на Мастере-кобеле И, когда в комнату ворвался Сучонок Джей и остановился как вкопанный на пороге, произнеся свою классическую, много раз повторенную фразу: «Боже, прихлопни меня!» Живая аудитория взревела. Мастера-кобеля И и Сучонка Джея играли двое невероятно тучных чернокожих актеров, Омар «Взрыв» М и Майки-Майки Кей соответственно. Мастер-кобель И был двоюродным братом Сутенерши Мамаши Ти, а Сучонок Джей – ее сыном. Но в сегодняшнем эпизоде Сутенершу Мамашу Ти играла миниатюрная белая актриса Джессика Харт Тэтчер, которая, похоже, была моложе обоих актеров-мужчин. В каждом эпизоде ситкома «Сутенерша Мамаша Ти» заглавную героиню изображала новая актриса. Многие «звезды» кино с удовольствием снимались в этой роли, стараясь превзойти друг друга в интерпретации сумасбродной мадам из дешевого борделя с улицы Форма. Однако ее чокнутую семейку и друзей всегда играл один и тот же состав.

Пока Сутенерша Мамаша Ти, заикаясь, сбивчиво пыталась объяснить ошарашенному сыну, что она делала со своим кузеном, неуклюже натягивая гигантскую одежду последнего вместо своей собственной, я, ссутулившись, смотрел на огромный, во всю стену экран ВТ, ощущая в руке теплый «Дзуб», а за переносицей и одним глазом – сильную боль, вызванную излишком «Дзуба» и нехваткой закуски.

Это была квартира с двумя помещениями. Довольно большая комната служила гостиной/мини-кухней, а кухонная стойка частично рассекала ее пополам. Диван раскладывался в кровать. Во второй каморке размещалась ванная. Стены, пол и потолок здесь были облицованы плиткой цвета морской волны, затирка между ними уже стала грязно-черной. Стены, пол и потолок гостиной/мини-кухни были выложены плиткой цвета бледно-желтого банана. Проснувшись тем утром – в первое утро в новой квартире, – я подумал даже, что смотрю не на потолок, а на пол, и, ощущая головокружение, стиснул потрепанное одеяло.

Рядом с креслом стоял небольшой разделочный стол. Вот и вся обстановка, если не считать вышеупомянутого дивана-кровати. Глянцевая поверхность стола была цвета подсолнухов. Как и холодильник, раковина и приборы для приготовления пищи/уборки на мини-кухне. Счастливый, солнечно-желтый оттенок. Как у пистолета Габи.

На столе возле моего локтя лежали три пустые бутылки из-под «Дзуба» и грязная обертка от гироса, съеденного несколько часов назад. Остальными моими продуктами была початая банка орешков, а в холодильнике прятались еще один «Дзуб» и сливки для кофе. Ах да, банка кофе у меня тоже была.

Еще на столе лежал мой планшет. То есть комп Габи.

Я не хотел возиться с закрытием счета, поэтому просто снял все деньги, кроме необходимого минимума, а затем распечатал бумажные купюры. Купил дешевый принтер и подключил его к планшету.

Позвонил в свечной магазинчик торгового центра «Канберра» и поговорил с одной из коллег/подруг Габриэль, Эбони. Однако сначала повернул планшет под таким углом, чтобы девушка видела только стену за моей спиной. Не хотелось, чтобы она или кто-либо еще знал, что я звоню из нового жилья. Если бы она заметила окно, то могла бы разглядеть сквозь желтые полупрозрачные занавески ровно столько, сколько нужно, и понять, что квартира моя находится в подземной части Панктауна. Уровень «Б». Через одну улицу от Морфа.

– Привет, Эбони, – сказал я, улыбаясь очаровательной чернокожей девушке на экране. У нее были короткие прямые волосы, выкрашенные в красный металлик. – Габи там? Я не видел ее уже несколько дней. Кажется, она меня избегает…

– Ой, милый, разве ты не знал? Ох, Тофер… Гейб уволилась. Сказала, что и с квартиры съехать собирается. Может, вообще уедет из Панктауна. Хочешь сказать, что она даже тебя не предупредила?

– Нет, – ответил я, стараясь выглядеть страдающим. Я действительно страдал и полагал, что выгляжу довольно трагично. – Боже мой… Нет, она ничего мне не сказала! Почему? А тебе что-то объяснила?

– Нет, Тофер. Но вела себя очень странно. Сбрила волосы. Часто пропускала работу. Набрала лишний вес… Мне неприятно это говорить…

– Она совершенно меня избегает.

– Думаю, она принимает слишком много дури, Тофер. Мне очень жаль говорить тебе это.

– Ох. Ага… что ж, спасибо. Я рад, что кто-то мне рассказал. Если ты или другие девушки что-нибудь услышите о ней, позвоните мне?

– Конечно. И ты сделай то же самое, ладно?

– Обязательно. Еще раз спасибо, Эбони.

Выключив видеосвязь, я почувствовал отвращение к самому себе. Но мне пришлось сделать вид, будто я не видел Габи. Будто ее не найдут в моей квартире.

Будто не я ее убил.

Я тянул, сколько мог, откладывал, ходил взад-вперед и, наконец, позвонил своему боссу.

– Где ты был, Кристофер? – раздраженно спросила она. – Полдня прошло, а ты только сейчас звонишь?

– У меня неотложное личное дело, Джули… Мне очень жаль…

– Ну, так ты придешь?

– Боюсь, не смогу. И не знаю… Я не знаю, когда смогу. Надеялся, что получится взять отпуск или что-то в этом роде…

– Как? Что это за неотложное дело?

– Семейное.

– Послушай, – вздохнула она, – тебе придется позвонить Диане и объясниться с ней, если хочешь получить отпуск. Но она не обрадуется, если ты не найдешь объяснения получше.

Диана была ее боссом, руководителем отдела.

– Да, хорошо… Так и сделаю. Мне, правда, жаль, Джули…

– Ладно. – Она снова раздраженно вздохнула и отключила связь.

Я завис, принялся расхаживать взад-вперед. Диане, руководителю отдела, так и не позвонил. Вместо этого пошел и купил «Дзуб», гирос и орешки (и кофе). А теперь, когда наступил вечер и огни нижнего Панктауна потускнели, сидел и смотрел бессмысленную комедию по ВТ, чтобы успокоиться. Чтобы отвлечься от жидкого водоворота, который когда-то был моим мозгом.

Во время похода по магазинам (тогда же я забрал принтер) я купил набор для укладки волос и тюбик ускорителя роста. После еды и перед «Сутенершей Мамашей Ти» я себя подстриг, оставив лишь темную щетину. Затем маленькой кисточкой в колпачке аккуратно нанес крем на подбородок и над верхней губой. Почесывая сейчас подбородок, я уже чувствовал, как сквозь кожу пробиваются волоски. К утру у меня отрастут пышные усы и козлиная бородка. Я позаботился о том, чтобы позвонить до того, как изменю свою внешность.

Завтра предстоит еще несколько дел. Я не мог составить долгосрочный план. По одной заботе за раз. Мне нужно избавиться от желтого пистолета. В любом случае, как оказалось, я полностью разрядил его в Габи. Затем необходимо купить новый. Осторожно поспрашивать об этом на улицах. Если поймают, у меня все равно будут неприятности, но, по крайней мере, пистолет будет не тот же, из которого убили Габриэль. Затем я подумал о том, чтобы еще сильнее изменить внешность и сделать несколько татуировок. В будущем их всегда можно удалить. Если у меня будет будущее.

Я не очень-то разбирался в оружии. Стрелял в переулке с другом из его травмата, но настоящим никогда не пользовался. Настоящие пистолеты всегда меня пугали. Теперь же куда больше меня пугали совершенно другие вещи. Я бы провел кое-какие исследования в сети. Почитал бы. Первым делом с утра, перед тем как отправиться и прикупить себе что-нибудь. И раз уж я об этом подумал, то мне, возможно, понадобится парочка пистолетов.

Я взглянул на карманный компьютер. Возникло искушение еще раз проверить ту игру. Но вместе с ним появился и страх. Может, последний отрывок мне только привиделся? С той проституткой-чум? Правильно ли я ее понял, не ослышался ли?

Неужели человек, который обратился ко мне за помощью, сделал это только для того, чтобы подставить? Неужели обманом заставил меня играть, зная, что игра связана лично со мной? Нет… Это нелепо. Паранойя прекрасна, пока это реалистичная паранойя. Но что же тогда произошло? Я общался с компьютерной проекцией, или через нее говорил какой-то другой человек или существо, действующее через виртуал?

Откуда кому-нибудь, кроме меня, знать, что я встречался с той девчонкой?

Ее квартира располагалась в том же здании, что и «Голубиные книги». Видел ли мистер Голуб, как я разговаривал с девушкой, поднимался с ней наверх?

Мистер Голуб был недоволен и Габи, и мной. Мы оба слишком много болтали.

Мистер Голуб. Мистер Голуб. Мистер Голуб. Мистер Голуб.

Наступило утро, на бетонном небе постепенно проступили созвездия искусственных солнц, а я лежал на провисшем, но жестком матрасе раскладного дивана, уставившись на пастельно-желтые плитки потолка. Лениво попытался сосчитать их – сначала вдоль одной стороны, потом вдоль другой, а в конце перемножить эти два числа, но плитки были слишком мелкими, а некоторые тут и там отвалились, и я отказался от этого упражнения. К тому же дело усложнялось тем, что комната не была квадратной. По обе ее стороны располагались две ниши, обращенные друг к другу, с окном в каждой.

Резко сев в постели, я перешел от подсчета плиток на потолке к подсчету углов комнаты.

Из-за двух ниш у гостиной/кухни было восемь углов. Восемь углов, как в спальне моей прежней квартиры. Восемь углов для восьми ароматических свечей Габи.

«Синхрония», – подумал я. Или, возможно, это вовсе не таинственный космический замысел, и у многих комнат восемь углов, но на это редко обращаешь внимание. Я просто не замечал такие вещи, как не замечал окружавший город дальше своего носа.

Я осмотрел свою новую козлиную бородку и усы, правда, их пришлось немного подстричь ножницами из набора для укладки. Затем принял душ (с отвращением касаясь босыми ногами грязной ванны) и оделся в самую обычную одежду (я даже не потрудился взять с собой хотя бы один из костюмов, которые надевал в офис). Серая футболка, черные джинсы. На свежевыбритую голову натянул серую кепку с козырьком. А на нос – темные очки. Я засунул маленький желтый пистолет сзади за пояс, а мешковатая футболка накрыла торчащую рукоять.

Дела создадут хоть какую-то цель. Дела отвлекут от того факта, что я убил свою безумную и, возможно, мутировавшую бывшую девушку и отправил собственную жизнь в небытие. Первое дело: кофе. Купить где-нибудь получше того, что я мог бы сварить здесь.

В маленьком киоске я нашел довольно пристойный большой с фундуком, сливками и сахаром, к тому же там продавались пончики, хот-доги и обжаренные во фритюре местные пирожки, но у меня не было аппетита. С покупкой пистолета повезло меньше. Первый же мужчина, которого я об этом спросил, немного отшатнулся от меня и ответил:

– За кого вы меня принимаете, мистер форсер?

– Я не форсер, – попытался возразить я, но он фыркнул и ушел.

Я бродил более или менее бесцельно, потягивая кофе и надеясь наткнуться на тату-салон. Посидел несколько минут на платформе подземки, наблюдая, как люди заходят в гладкие пулеобразные машины, когда те заезжают на станцию. Мне казалось, моя маскировка нелепа и похожа на костюм для Хэллоуина, пришлось напомнить себе, что на самом деле я выгляжу вполне естественно. Другие люди тоже носят под землей солнечные очки. Рядом с моим локтем прошел мужчина в темном деловом костюме, и я вздрогнул. На миг решил, что это мистер Голуб, чей магазин находится чуть дальше по улице, но когда поднял взгляд, оказалось, что у ожидавшего посадки мужчины человеческая голова. Он выглядел таким же оцепенело-недовольным, каким, наверное, казался другим я, когда ехал в подземке на работу.

Остальные дела совсем вылетели из головы. Я попытался собрать их, как камешки со дна илистого пруда. Да… пистолет, вызывающий дискомфорт в пояснице. Мне нужно от него избавиться. Я нашел примыкавший к платформе мужской туалет и зашел внутрь. Я помочился, дождался, пока уйдет третий посетитель, и подошел к раковинам. Посмотрел в зеркало и убедился, что под таким углом меня от двери не видно, после чего быстро вытащил пистолет, завернул его в несколько бумажных полотенец и выбросил в мусорное ведро. Я мало что мог сделать с отпечатками пальцев или клетками кожи, оставшимися на рукоятке, и не особенно из-за этого волновался. Просто проделывал некоторые ритуалы самосохранения. По большому счету, я предполагал, что мои недавние поступки меня уничтожат, вопрос только в том, сколько времени пройдет до моей поимки.

Я вернулся на улицу, высокий потолок отражал гул уличного движения, заключенного в этих сводах. Поток двигался сверху вниз и снизу вверх. Огромные пандусы сообщались между двумя мирами, хотя поблизости от улицы Морфа их не было.

На фасаде одного из зданий на рекламном щите показывали гигантскую Джессику Харт Тэтчер – у нее брали интервью и спрашивали, понравилась ли ей главная роль в «Сутенерше Мамаше Ти». Джессика, хихикая, отвечала, что стеснялась сниматься обнаженной в сексуальных сценах с Омаром «Взрывом» М, но он вел себя по-джентльменски. Однако Омар «Взрыв» наклонился вперед и сказал, что Джессике пришлось быть сверху, чтобы он ее не раздавил. Оба рассмеялись. Журналист поинтересовался, занимались ли они сексом по-настоящему или только изображали (как это делали некоторые приглашенные звезды). Джессика сказала, что не верит в то, что зрителям нужно лгать, и Омар «Взрыв» низким голосом хохотнул и похлопал ее по колену со словами: «Я тоже, Джесс».

Я побрел дальше. Миновал робота, торговавшего кофе, и решил, что, возможно, куплю свежий на обратном пути. Прошел мимо японского видеомагазина. Перед ним, на тротуаре, голографический самурай с механической, похожей на насекомью, головой – реклама новинки – описывал вокруг себя зловещие дуги мечом, будто разрубая пешеходов, большинство из которых не обращало на него внимания и проходило прямо сквозь призрачный клинок. Маленький мальчик-чум притворился, что сражается с самураем на дуэли. Я улыбнулся малышу и пошел дальше, а потом понял, куда, сам того не сознавая, направлялся.

Вот оно, здание из фиолетового кирпича. Не пустота, как в видеоигре. На первом этаже «Голубиные книги».

Несколько молодых девушек слонялись у парадного входа, либо голые, либо почти голые. Татуировки одной, сияя неоном, обвивали ее обнаженные конечности, а грудь окружали светящиеся красные сердечки. Я не увидел свою маленькую подружку… но узнал одну из девчонок, которых заметил во время своего предыдущего визита в это здание, и подошел к ней. По пути украдкой поглядывал на нижние окна через затемненные очки, почти ожидая увидеть выглядывающее оттуда серое рыбье лицо, но все стекла были отрегулированы на полную черноту.

– Привет-привет, милый, – произнесла девушка, когда я приблизился, и сделала шаг вперед, чтобы встретить меня на полпути.

– Привет. Я ищу твою подругу… такую… темно-фиолетовые волосы? Длинные? Чум? Азиатские глаза? Татуировка в виде звезды на груди?

– У меня на груди татуировка в виде звезды, – гордо объявила одна из девушек и распахнула рубашку, чтобы показать мне. Рисунок действительно был таким же, какой моя знакомая носила для защиты. Его сделала одна из других чум. Роза, так ее звали. Вроде ведьма, но еще и проститутка.

– Ты ищешь Елену, – ответила подруга моей девушки. – Ее больше нет… прости.

– Больше нет? Она… болела? – Я решил, что она умерла. Вспомнил, как она выглядела в игре.

– Он боится, что подцепил что-то от нее! – хихикнула та, что была со звездой.

– Нет, она просто ушла, – рассмеялась подружка Елены. – Больше не смогла выносить эту жизнь, понимаешь?

– Ага… она тяжелая, – произнесла «звездная» девушка. – Это тебе не «Сутенерша Мамаша Ти».

Ее комментарий заставил меня смутиться из-за того, что в прошлый раз я воспользовался услугами Елены. Я пробормотал:

– Ну, ладно… Тогда я рад, что она оставила эту жизнь…

– Ей снились странные сны, – сказала «звездная» девушка. – Мне тоже. Думаю, именно из-за этой жизни. Она тебя доканывает.

Я сочувственно кивнул, а потом заметил кое-что в этой проститутке. Шишку на голове, проступавшую сквозь гладкие черные волосы.

– Что… что это? – спросил я, показывая пальцем.

Девушка смущенно прикрыла ее ладонью. Но до этого я успел заметить, что шишка была заостренной и приметной. Она выглядела влажной и розовой, и как будто начала пробиваться наружу.

– Это ерунда! – огрызнулась, защищаясь, девчонка. – Не беспокойся об этом. Я чистая. Рик заставляет нас всех раз в месяц проходить медосмотры. Мы все чистые.

– Прости, – пробормотал я, отступая.

– Куда же ты? – проворковала подружка Елены. – Елена – не единственная рыбка в море, милый.

Я взглянул на тонированные в черный цвет витрины «Голубиных книг». Не был готов зайти туда сегодня… но знал, что должен, словно это была моя судьба, предопределение, часть какого-то невидимого порядка вещей. Еще одно дело… но не сегодняшнее.

– Простите, – повторил я проституткам, повернулся и направился обратно тем же путем, каким пришел.

Остаток дня я провел, читая об оружии, и выходил из квартиры только за тем, чтобы купить еще один сэндвич и несколько закусок про запас. Основываясь на прочитанном и на том, чем пользовался в видеоиграх, я решил, что имею представление о цели своих уличных поисков. С учетом того, что будет доступно, конечно.

Видеоигры. Рискну ли я еще раз зайти в ту игру? Приближалась искусственная ночь, начинало темнеть. На поверхности мог быть полдень, насколько я мог судить, хотя и знал, что это не так. По какой-то причине мне захотелось взглянуть на игру сейчас, поскорее, пока не стемнело, раз уж вообще собрался с ней возиться.

Все снова началось в квартире Маррка Арджента, насколько я помнил имя того парня. Там меня встретили Джессика Харт Тэтчер и Анджела Ли Хендерсон, изображавшие его соседок. У меня появилось искушение зайти в секс-программу Арджента, поскольку та была связана со «Сладкой местью» (хотя у меня не было комплекта ВР для полного погружения) – милая Джессика нравилась мне гораздо больше, чем пластиковая блондинка Анджела, – но я был слишком выбит из колеи, поэтому снова подобрал себе оружие (на этот раз несколько большего размера) и вышел на улицу. Почти бегом направился к станции подземки.

Спустившись на нижний ярус, я миновал здание, в котором располагалась моя новая квартира, и остановился, чтобы посмотреть на ее окна, будто одновременно был и в игре, и смотрел на нее в украденном планшете. Два человека созерцают друг друга в бесконечной петле Эшера… ленте Мебиуса.

Вниз по улице, за угол, улица Морфа «Б». Мне нужен 14-Б…

Будет ли в этот раз здание на месте?

Его не было. Вместо него – переулок. Я сжал двойные рукоятки полностью автоматической штурмовой винтовки, заряженной растворяющими плоть плазменными патронами в обойме «банан» на пятьдесят выстрелов. «Если та проститутка с фиолетовыми волосами и похожими на рога наростами выйдет из переулка, – подумал я, – то скорее пристрелю ее на месте, чем буду снова расспрашивать». Я пытался совладать со своим страхом. Мне нужно расспросить ее. Ее звали Елена…

В переулке действительно было несколько девушек, хотя они не походили на подопечных Рика, которых я видел во время своих визитов в реальности. Никаких красно-синих губ, которые, казалось, были фирменным знаком их сутенера. Когда я попытался заговорить с девчонками, они отвечали голосами лунатиков – компьютерных программ, не настроенных на активное взаимодействие. Когда они начали повторяться, я махнул рукой.

Значит… Елена в игре мне просто привиделась?

Я уже собирался покинуть программу – с огромным облегчением, несмотря на неудачу, – когда заметил на выложенной плиткой стене рисунок, нанесенный из аэрозольного баллончика, который раньше не видел. Довольно большой, сделанный слегка светящейся фиолетовой краской, он походил на что-то среднее между паутиной, математическим уравнением и картой. Или чертежом. Очень замысловато. Другие граффити частично перекрывали его.

– Что это значит? – спросил я проститутку тиккихотто, указывая на рисунок стволом пистолета.

– Хочешь сладенького, малыш? – промурлыкала та.

Я вышел из программы.

Торговца оружием звали Рабаль, и он был калианцем. Меня отправила к нему банда двенадцатилетних уличных подростков, которых я расспрашивал о том, где бы мне купить оружие (решил, что они могут об этом знать, поскольку парочка из них открыто носила пистолеты в кобурах).

Пацаны направили меня в библиотеку субтауна, в нескольких кварталах от улицы Морфа «Б», на улице Обсидиан «Б». Если Рабаля не было в его фургоне на пустыре за библиотекой, он мог сидеть, как это часто случалось, в читальном зале калианцев. Мне было велено искать золотой ховерван или «толстого калианца в красной пижаме». Я дал мальчишкам на всех банкноту в десять мунитов.

– И это все? – рявкнул один, как я надеялся, с притворным возмущением и хлопнул рукой по пистолету в кобуре.

Я пошутил, меняя тему:

– У Рабаля покупаешь? У него хороший товар?

– Убить может, – ответил пацан, пожимая плечами.

Я прошел несколько кварталов до подземной версии улицы Обсидиан. Библиотека субтауна была небольшим трехэтажным зданием с крышей, сложенной из блоков бледно-зеленоватого мрамора с блестящими золотыми прожилками. Она располагалась в районе, где жили преимущественно калианцы. Я мог судить об этом не только по тому, как много их тут суетилось, но и по запахам еды (я любил калианскую кухню) и музыке, доносившейся из открытых окон и проезжающих машин (она мне тоже нравилась). Неудивительно, что в библиотеке выделили место для их читального зала. В этой части субтауна было очень жарко и душно, и я не знал, дело в неисправности климат-контроля или погода здесь была приспособлена к вкусам калианского большинства.

Почти все калианцы, которых я видел, – мужчины и женщины – носили тюрбаны, которые могли быть гладкими или шероховатыми, плотно прилегающими к голове, собранными в высокие конусы или свернутыми в выпуклые шары. Тюрбаны всегда были синими. Какими угодно – от светло-голубого до глубокого индиго, но только синих тонов. Одежда варьировалась от деловых костюмов до свободных, похожих на пижамы одеяний и халатов (женщины, которых я замечал, всегда были в халатах с длинными рукавами), предпочтительным цветом оставался золотистый металлик. Даже костюмы из красного или зеленого шелка, как правило, были щедро расшиты золотой нитью. И по одежде, и по внешности калианцы были очень красивой расой. Глянцево-серая (от светлого до угольно-черного оттенка) кожа, губы часто довольно полные, раскосый разрез глаз. Сами глаза, не имевшие белков, были полностью черными, как вулканическое стекло.

Я обогнул библиотеку и направился к огороженному пустырю позади; из трещин в покрытии росли стебли хрупкого сорняка-альбиноса. Тут и там стояли припаркованные машины, хотя половина из них представляла собой ободранные остовы. Мне показалось, что из одной раздается детский плач, я даже направился в ту сторону, подумав, что бросили младенца, но услышал тихий женский голос, поэтому отвернул к золотистому ховервану.

Постучав в раздвижную дверь и подождав минуту-другую, я решил заглянуть в библиотеку.

Там было ничуть не прохладнее. Как со всеми подземными зданиями, мне казалось, что я вхожу в помещение внутри еще большего помещения. И я полагал, что это ощущение пройдет, стоит только акклиматизироваться. Я снял темные очки.

Читальный зал калианцев был не очень большим: четыре продолговатых стола в центре и по маленькому столику в конце каждого ряда книжных стеллажей. Затхлый запах старых фолиантов напомнил о доме мистера Голуба, этот аромат я когда-то любил, но теперь он приобрел неприятный оттенок. На каждом столе стояли компьютеры. Я почувствовал себя лучше оттого, что здесь были еще двое не-калианцев, хотя они походили на студентов колледжа, а я – на парня, который хотел купить оружие.

Выбрав наугад книгу (как оказалось, детскую книжку о родном мире с картинками), я встал у начала прохода, раскрыл ее и поверх оглядел окружавших меня калианцев. Один мужчина читал местную газету. Двое других играли в какую-то игру, вроде домино, но с тонкими желтыми палочками. С мрачной продуманностью они выстраивали между собой замысловатый геометрический узор, будто не развлекались, а определяли судьбу Вселенной.

Однако мое внимание скоро привлекла молодая женщина-калианка, в уединении сидевшая в конце одного из центральных столов. Меня зацепило то, что на ней не было тюрбана.

Оказалось, волосы калианцев такие же черные, как и глаза. У этой девушки они спадали ниже лопаток, были густыми и волнистыми, с пробором посередине головы. И походили на темный плащ с капюшоном. Обрамляли высокий гладкий лоб. Серая кожа девушки была бледной и бесцветной, как пепел.

Я знал, что по традиции калианским женщинам не разрешалось открывать волосы на публике. Кажется, за такое женщин могли забить камнями или плеснуть в лицо кислотой. Их волосы предназначались только для глаз мужа, поскольку были манящим, искушающим переплетением похоти и воплощенного зла.

Итак, среди нас была современная девушка. Интересно, мужчины за другими столиками поглядывали на нее с убийственным презрением или тайной жаждой? И с тем, и с другим, я уверен.

Она была очень, очень хорошенькой. У нее имелся тот юношеский жирок, который я находил привлекательным. Можно было предположить, что ей что-то около двадцати лет. Сжатые губы девушки чуть изгибались в безотчетной улыбке, пока их хозяйка просматривала открытую перед ней массивную книгу. Эти губы были очень полными – верхняя, выгнутая луком, возможно, чуть полнее нижней – и темнее, чем кожа ее нежного лица. И глаза, миндалевидные, блестящие черные глаза. А черные брови, хотя и не были излишне густыми, сходились в одну непрерывную линию над переносицей, что на миг напомнило мне о художнице древней Земли Фриде Кало. Традиционно калианские мужчины и женщины сбривали брови в этой точке, чтобы разделить их. Итак, у нас, возможно, еще один вызывающий жест.

Но у девушки все же было одно очевиднейшее клеймо конформизма – ритуальные шрамы, которые просто обязана получить каждая калианская женщина в тот день, когда у нее начались первые месячные. Шрамы, как мне казалось, мало отличались друг от друга, по крайней мере, на мой нетренированный взгляд. Они были только на лице. Три линии начинались чуть выше середины единственной брови девушки и расходились веером по лбу, напоминая трезубую вилку. Они выглядели почти как преувеличенные морщины от напряжения или сосредоточенности.

Кроме того, у нее было по шраму на обеих щеках. Эдакие лежащие на боку буквы V, направленные остриями к ноздрям так, что верхние линии изгибались вдоль скул, а нижние спускались к краю челюсти.

Шрамы были волнистыми и приподнятыми, как келоиды. И темными, как губы девушки, но в них имелся и какой-то серебристый отблеск. Насколько понимаю, когда у калианок впервые начиналась менструация, ее испачканную одежду сжигают, а затем втирают пепел в вырезанные на лице раны, чтобы придать зажившим шрамам особый вид.

Отметины прелестной молодой женщины одновременно ужасно ее уродовали, являясь своего рода печатью презрения к ней, и в то же время странным образом подчеркивали красоту.

На девушке была черная футболка, немыслимо обнажавшая руки – бледно-серые и мягкие на вид. Обтягивающая, она подчеркивала тяжелые округлости груди. Я увидел дразнящий живот, а нижнюю часть тела стягивала длинная юбка цвета золотистый металлик. Ноги девчонки были босые.

Когда я поднял взгляд от ее ног к глазам, то увидел, что те смотрят на меня. У них не было ни белков, ни радужек, ни зрачков, чтобы точно определить, что они направлены в мою сторону, но я чувствовал на себе их взгляд. Возможно, девушка почувствовала на себе мой.

Я неловко улыбнулся ей.

Мне показалось, уголки ее губ, и без того слегка улыбавшихся, еще больше приподнялись.

Не успев понять, что делаю, я направился к ней. Потом до меня дошло, что я хотел спросить, где мне найти типа по имени Рабаль. Возможно, она знает о его репутации и придет в ужас от одного упоминания такого имени, но это было единственное оправдание, которое я смог придумать в тот миг.

Не успел я добраться до ее стола, чья-то рука легонько схватила меня за локоть. Я обернулся и увидел невысокого, пухлого калианца в красной атласной пижаме. Он улыбнулся мне, сверкнув зубами на лице цвета грифельной доски, и прошептал:

– Привет, друг… Эй, ты не должен разговаривать здесь с девушками, приятель. Не разрешается. То есть им это запрещено. Я не собираюсь указывать, что ты должен делать, дружище… Я только не хочу, чтобы ты разозлил какого-нибудь ревнивого мужа.

Тогда я вспомнил, что калианским женщинам не разрешается разговаривать вне дома. А иногда и дома. Женский голос считался «непристойным».

– В любом случае, – продолжал мужчина, – от нее одни неприятности. Глянь на нее – позор. Вот что значит жить в другом мире; на родине этого никогда не допустили бы. Не в обиду твоему народу, сэр. – Ухмылка.

– Вы – Рабаль.

– Да.

– Кто-то предупредил, что я приду?

– Кое-кто сказал, что ты стучался в мой фургон. Стоит ли нам идти туда прямо сейчас? На сегодня я здесь закончил. Я читаю великий калианский роман «Кубутсту». Он состоит из пятидесяти двух томов. Я уже дошел до тридцать седьмой книги!

– И как идет?

– Немного медленно. Но только что появилась любовная линия. Может, пойдем, друг?

Я взглянул на девушку, надеясь, что она все еще наблюдает за мной. Но нет. Она снова уткнулась в свою книгу.

– Ладно, – пробормотал я, и хотя пришел в поисках этого типа, был разочарован, уходя за ним из библиотеки.

Когда мы забрались в фургон и Рабаль задвинул на место дверь, я увидел калианку, сидящую за маленьким столиком и читающую молитвы с монитора с разделенным пополам экраном. Другая половина экрана показывала множество ракурсов с камер наблюдения парковки. Наверное, это она позвонила Рабалю в библиотеку и сообщила, что я приходил к фургону. Женщина подняла на меня взгляд, застенчиво улыбнулась и вернулась к чтению молитвы. Если бы она произнесла вслух хотя бы слово своим непристойным голосом, муж имел право казнить ее на месте. Волосы женщины были убраны под голубой тюрбан.

Кухонька в фургоне оказалась даже меньше моей, а в дальнем конце салона, как я предполагал, за богато расшитой металлической нитью занавеской пряталась кровать. На занавеске было вышито что-то вроде дворца со странными шпилями. В парадные двери входила вереница людей, сгорбившихся и опиравшихся на трости. Из задних дверей дворца выходила процессия маленьких детей. Рабаль увидел, что я восхищаюсь вышивкой.

– Это бог-демон Уггиуту, – гордо объяснил он. – Уггиуту принимает множество обличий, приятель, и часто появляется в виде дома или даже маскируется под храм самому себе, чтобы заманить внутрь неосторожные души и испытать их. В таких строениях ему отправлялись жертвы.

– Но здесь что происходит?

– Это бесконечный цикл жизни, смерти и обновления, мой добрый друг. Уггиуту поглощает жизнь, чтобы создать новую жизнь.

– Боже, прихлопни меня, – сказал я себе.

– Хм?

– Ничего. – Я повернулся к нему. – Можно взглянуть, что у вас есть?

Был готов поспорить, что по пути прошел сканирование, так что Рабаль уже знал, что у меня оружия – как у форсера или грабителя – нет.

Торговец наклонился, отодвинул панель в полу, затем поднялся, пыхтя от ничтожного усилия. У моих ног рядами лежало разное вооружение – большое и маленькое, темное, яркое и разноцветное. Прежде чем я успел остановить хоть на чем-то свой взгляд, калианец отодвинул в сторону панель в стене напротив двери, открывая еще одну впечатляющую экспозицию, напоминавшую музей. Библиотеку оружия.

Здесь были копии старых земных ружей: любых – от кремневых до «томпсонов», однако вместо мушкетных или обычных пуль они вполне могли стрелять лучевыми разрядами. Там было оружие калианцев и тиккихотто. Штурмовые винтовки… Мне нравилось пользоваться ими в играх, но я знал, что они слишком велики и непрактичны для моих целей. Дробовики – такое же отличное оружие для виртуального боя – создавали ту же проблему… Но ах! Я указал на обрез.

– С этим я смогу справиться?

Рабаль передал мне обрез. Тот оказался тяжелее, чем я ожидал, поскольку был металлическим, а не пластиковым или керамическим, как тот пистолет, от которого мне пришлось избавиться. Помповый затвор, пистолетная рукоятка вместо полноценного приклада и ремешок на конце. Из вежливости я постарался не направлять дуло на мистера или миссис Рабаль.

– Для этого малыша, амиго, – калианец постучал пальцем по усеченному стволу ружья, – я могу дать тебе свинцовую или кристаллическую дробь.

– Что делает кристаллическая дробь?

– Свинцовый шарик проделывает большую дыру, но ее можно заделать. Кристаллическая дробь проделывает отверстие, но затем разбивается о кость, превращается в шрапнель и разносится острой пылью по всем тканям, попадает в кровь, откуда добирается до сердца.

Он демонстративно развел руками, не переставая ухмыляться.

Я пожал плечами.

– Возьму коробку того и другого.

– Хочешь чего-нибудь еще? Поменьше? Хороший удобный пистолет?

– Вы, наверное, прочитали мои мысли, друг, – сухо ответил я.

– Лучевой бластер или снарядный шутер?

– Хм, думаю, шутер.

Рабаль махнул рукой в сторону стенда в полу. Я указал на небольшой автоматический пистолет со скупыми линиями и матово-черным покрытием. Калианец достал оружие и протянул мне.

– Тор 86… Это уменьшенная версия Тора 93. Красивый малыш, правда? В обойме тридцать пуль или шестьдесят капсул с плазмой.

Я взвесил пистолет на руке. Керамический, как тот, что принадлежал Габи, но все равно тяжелее. Один только черный цвет делал его более весомым. Мне вполне приглянулся. Выглядел практично, по-деловому.

– Можно мне коробку с патронами и коробку с плазмой?

– С какой именно плазмой? – Он выдвинул из стены ящик, потрогал пальцем картонные коробки. – Обычно плазма имеет цветовую маркировку. Красная проедает довольно небольшое отверстие, прежде чем остановиться. Синяя растворяет сильнее, но проест только органику, вроде плоти, хотя снаряд пробьет ткань, чтобы до плоти добраться. Зеленая сожрет все что угодно… зеленая грызет стену или автомобиль, пока те не сгорают. С парой зеленых капсул достаточно одного хорошего попадания по маленькому телу, и плазма съест труп целиком. Ничего не останется. Очень удобно, добрый мой приятель.

– И очень дорого, да? А что, если я промахнусь и попаду в прохожего? С пулей у него, возможно, будет шанс. А зеленая плазма съест его заживо.

Рабаль пожал плечами.

– Эй, если попадешь в случайного прохожего, это, в любом случае, плохая новость. Не стреляй рядом с прохожими, раз беспокоишься, друг мой.

Я выпрямился.

– Беру коробку зеленой плазмы.

Рабаль дал мне большую пластиковую хозяйственную сумку с рекламой магазина женской одежды, чтобы я мог унести домой ружье и патроны. Сомневаюсь, что он позволял своей молчаливой жене делать покупки в подобном заведении. Разряженный пистолет я засунул за пояс (попросил Рабаля показать, как пистолет заряжается, и калианец объяснил, но извинился, что не может позволить мне реально сделать это в его крохотном магазинчике). Я боялся, что по дороге домой меня задержит полиция, однако, несмотря на свои опасения, снова зашел в библиотеку субтауна. В читальный зал калианцев.

Как я и ожидал с обреченностью, экзотическая серокожая девушка исчезла. Интересно, что же она читала?

Перед уходом я заметил, что те двое мужчин по-прежнему играют партию со своими желтыми палочками. Похожий на паутину узор теперь покрывал почти три четверти длинного стола. Интересно, насколько он растянется, прежде чем игроки закончат?

По каналу погоды сообщали, что наверху идет дождь. Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как я был на поверхности.

Я просидел весь день дома, будто здесь тоже шел дождь. Перекусывал всякой вредной пищей. Смотрел ВТ. Расхаживал взад-вперед. Варил кофе. Играл со своим новым оружием. Зеленая плазма пугала меня даже при взгляде на капсулы внутри коробки, поэтому я заряжал пистолет твердыми пулями.

А после сидел и читал «Некрономикон».

Можно ли было поверить, что Габи действительно открыла какой-то межпространственный портал, просто запалив несколько свечей и включив запись песнопений? Колеоптероиды, эта неприятная жукоподобная раса, вынуждены были ездить на огромных, похожих на поезда черных механизмах по выложенным странными узорами рельсам, чтобы попасть из своего измерения в наше. Я не представлял себе внепространственную расу, которая могла бы проникнуть сюда без какой-либо технологии. Но значило ли это, что подобное невозможно?

После завершения ритуала Габи поняла, что «восходящий режим» произносился дважды – один раз ею и один раз записью Марии, – а «нисходящий» лишь один раз. Когда я предложил снова его включить, Габи сказала: «Слишком поздно». Если предположить, что некую дверь действительно можно открыть таким образом, во что она – как и мистер Голуб – верила, то мне ведь не повредит повторно включить запись Марии с «нисходящим режимом»? Или это не закроет портал, а лишь ухудшит ситуацию? В конце концов я не осмелился проиграть записи Марии, пока не узнаю больше.

Помимо заклинаний, иные из которых требовали обязательных причудливых ингредиентов и случайных жертвоприношений и, как правило, состояли из непроизносимой тарабарщины, книга была полна мифов, написанных словно под воздействием галлюциногенов. О космических битвах между богами-чудовищами. И о побежденной расе чудовищ, скребущихся во сне о барьер, который отделял их от нас. Влияющих своими сновидениями на наши.

При всем своем скепсисе я не осмеливался произносить вслух имена этих существ. Старался даже мысленно их не упоминать. Заставлял свой взгляд скользить мимо. Думал о них просто как о Других. Даже имена, как говорил Голуб, были заклинаниями.

Да. Я признался себе раз и навсегда, что действительно верю. Даже если выступаешь против какой-то веры, сначала нужно уверовать. Я был обращенным. Неофитом. Как еще объяснить фокусы Габи со временем и пространством, ужасную перемену в ней?

Габи. Неужели она по-прежнему лежит на полу моей квартиры на поверхности?

Если «Некрономикон» действительно способен открывать двери в иные миры, впускать Других или, по крайней мере, позволять ощутить их влияние, то неудивительно, что эту книгу так трудно достать. Я представлял, как ее подавляли, отыскивали и уничтожали на протяжении многих поколений. Так и должно быть. И то же самое должно быть с другими книгами из магазина мистера Голуба…

Что он, жрец, как назвала его Габи, намеревался сделать со своим «Некрономиконом»?

Кто-то должен его устранить. Завладеть сделанной Габи копией и уничтожить.

Я вспомнил о двух книгах, которые упоминал Голуб и в которых некоторые математические идеи «Некрономикона» развивались, фокусировались и совершенствовались. Автор одной – чум, другой – тиккихотто. Книги казались очень опасными, их тоже следовало разыскать и уничтожить.

Габи все еще лежала на полу в моей квартире. Жертва из моей прошлой жизни. Я не мог изгнать этот образ из головы.

Я выключил «Некрономикон» и по компьютеру позвонил в магазинчик свечей торгового центра «Канберра». Пообщался с Эбони. Спросил: есть ли какие-нибудь новости о Габи?

Ждал, что к этому времени меня уже разоблачили. Выяснили, что я убил Габи. Эбони, должно быть, в ужасе. Начнет меня проклинать, попытается отследить мой звонок (хотя я использовал функцию блокировки).

Она только сочувственно улыбнулась. Нет… нет… от Габриэль по-прежнему ни слова, прости. А что это я сделал со своими волосами? Она едва меня узнала.

Упс.

Коту под хвост новый образ. Я позвонил своему боссу, Джули.

– Кристофер, – злилась она, – ты сказал, что собираешься позвонить Диане! Ты этого не сделал! Теперь она не даст тебе отпуск, ты же знаешь… Что бы там у тебя ни случилось, ты должен был поговорить с ней, пока не стало слишком поздно!

– Знаю, – пробормотал я, запинаясь. – Эмм… Понимаю, что уволен, но я просто хотел позвонить и извиниться перед тобой. Сказать, что сожалею обо всем этом. Ты можешь просто, э-э, перевести чек последней зарплаты на мой банковский счет…

И Джулия не сказала: «Боже мой, Кристофер, зачем ты мне звонишь? Ты убийца! Тебя ищут!»

Никто меня не искал. И Габриэль никто не искал. Бедная, забытая Габриэль. По ней скучал и скорбел только ее убийца.

Раз так, осмелюсь ли я вернуться в свою старую квартиру? В свою прежнюю жизнь? Оставлю ли позади все это дерьмо с бегством и прятками?

Нет, не смогу. Как и Габи, я каким-то образом изменился. Не только внешне. Перемены и пугали, и странно возбуждали. Мне было неприятно признаваться самому себе, но в том, чтобы уйти от своего прошлого, муравьиного «я», крылась своего рода свобода… некое освобождение в саморазрушении.

Более того, я чувствовал, что должен попытаться как-то отомстить за Габриэль. Как-то защитить других дураков, вроде нее и Марии. Защитить всех. Это же довольно просто, правда? Никаких великих героических жертв. Никаких сражений с космическими богами-чудовищами. Достаточно сжечь пару книг. Или, самое большее, один книжный магазин.

Нет, я не вернусь к своей прежней жизни. Пока нет. Но раз мертвую Габи еще не обнаружили, то, возможно, никогда и не обнаружат. Если я все сделаю правильно. Несмотря на свой страх, мне придется вернуться в свою старую квартиру и довести дело до конца, пока не наступил срок платить аренду и домовладелец не вошел туда сам.

Поэтому я тут же выключил компьютер, извлек из пистолета обойму, вынул несколько патронов и вставил на их место три зеленые капсулы с плазмой.

Когда я добрался до верхнего уровня, был уже вечер. Дождь продолжал хлестать по улицам. На станции подземки, где я сошел, был ряд еще открытых магазинов, и в одном из них я купил фиолетовый дождевик-пончо с капюшоном, который защитил бы меня от непогоды и помог скрыть лицо. В последнее время фиолетовый стал самым модным цветом, так что я сделался неприметным.

Входя в свой прежний дом, я ощущал такую нервозность, словно пришел сюда расправиться с новой жертвой. Разве не говорят, что убийцы возвращаются на места преступлений?

Это и была та волнующая свобода, о которой я говорил раньше? Прийти взглянуть на труп убитой мною бывшей любовницы?

Я подумал о расшитой занавеске продавца оружия Рабаля, где были изображены люди, поглощенные хамелеоноподобным инь/ян дьяволом/богом, повелителем жизни/смерти Уггиуту… его почитателей убивали, перемалывали и переваривали, а затем исторгали для новой жизни. Да, это был я. Переродившийся из одного ада в другой.

Я боялся столкнуться лицом к лицу с соседями, которые могли меня знать, или даже с домовладельцем. С форсерами, с детективами в самом разгаре расследования прямо за моей дверью. Но в коридоре никого не встретил. Моя рука дрожала, набирая пароль на клавиатуре. Точно самозванец, я перепутал цифры, и пришлось повторить попытку. Дверь открывалась внутрь. Отворилась, по крайней мере, наполовину, а затем застряла.

Волна зловония ударила прямо в лицо и едва не расплющила.

В квартире царил мрак, но я нырнул внутрь и быстро закрыл дверь, пока вонь не разнеслась дальше. Пока кто-то не появился рядом. Но охватившая меня паника была еще хуже зловония – я оказался наедине с Габриэль в кромешной тьме и схватился за выключатель на стене, чтобы зажечь свет.

Ох, если бы только я этого не сделал!

Тела могут раздуваться от разложения, точно наполненные газом воздушные шары. Но можно ли объяснить то, что увидел я?

Дверь не открывалась из-за тела Габриэль. Но ведь оно упало ближе к центру гостиной. А уже после смерти раздалось во все стороны. Она доставала до всех стен, ее живот прижимался к потолку, и я гадал: не пролезла ли она в дверь спальни?

Потолочные светильники просвечивали сквозь пурпурно-черную полупрозрачную плоть живота, отчего казалось, что Габи сияет изнутри. Свет проходил сквозь кратер, в котором когда-то было окошко в ее груди.

Через контурные переплетения вен виднелись внутренние органы, которые будто бы плавали в аквариуме с мутной жидкостью. Я не мог отличить, где ее туловище, а где распухшие конечности, разве что, кажется, узнал огромную, изогнутую ступню, прижатую к одной из стен.

А этот запах…

С трудом сдерживая рвотный позыв, я зажал нос и рот. Свободной рукой вытащил из-за пояса «Тор». Я должен был сжечь эту богомерзость, сжечь ведьму, сжечь ее дотла, пока не лишился решимости и рассудка…

Раздался приглушенный хлюпающий звук. Что-то вроде бульканья, такое может издавать засорившийся слив. А потом я увидел, как один из темных органов внутри Габриэль шевельнулся. Сначала я подумал, что тот просто дрейфует, но затем понял, что он сам плыл, подтягивая себя похожими на медуз конечностями разной длины и толщины.

Это был не орган.

Я вскинул «Тор», прицелился и выстрелил в живот Габриэль. В то, что плыло внутри нее.

Из пистолета раздался звук, похожий на хлопок дверью. Пуля прошила Габи насквозь. Входное отверстие оказался таким маленьким, что по блестящей натянутой коже стекала лишь струйка прозрачной жидкости. Но вырвавшийся наружу запах обрушился водопадом, я упал на колени, меня вырвало.

Краем глаза я заметил, как свет внутри Габриэль сделался зеленоватым и затрепетал.

Шипение. Бурление. Я поднял взгляд и увидел зеленое инферно, кипевшее внутри темного шара. Вскочил и прижался спиной к стене, едва пламя перекинулось на кожу, отверстия начали расширяться, и поток хлынул наружу. Он вился вокруг моих ступней и лодыжек. Я быстро скользнул вдоль стены и запрыгнул на маленький комод, пинком скинув с него настольную лампу. Мне не хотелось, чтобы жидкость – или огонь, который наполнял Габи, – коснулись меня.

Огромная масса начала отступать, проваливаться в саму себя. Я прицелился чуть дальше и выпустил второй заряд плазмы. Зеленого пламени стало еще больше. В трупе появилось что-то вроде туннеля. Но эту пещеру мне едва ли захотелось бы исследовать. Поток жидкости вышвыривал органы на пол, и те превращались в красно-черные лужицы. Я не увидел и следа того существа, которое смутно разглядел сквозь кожу Габриэль.

Третий выстрел. Последняя капсула с гелем в пистолете.

Поток тоже начал отступать, сменившись клубами пенящегося тумана… возможно, испаряясь. Отлив обнажил изъеденный и промокший ковер. «Это вычтут из моего залога», – как безумный, думал я. Чуть не захохотал, но тут меня снова вырвало, и я упал с комода. Руки коснулись пола. Я ждал, что остатки плазмы разъедят ладони, но огонь здесь горел недолго и уже погас, его последние всполохи убежали в спальню, преследуя останки громадины.

Подняв весившую целую тонну голову, я в последний раз увидел Габриэль. Ее голову, которая была больше всего моего тела, сжатую в форме песочных часов – одна половина в гостиной, а другая в спальне. Слава Богу, в третьей капсуле геля осталось достаточно жизни, чтобы поглотить все. Слава Уггиуту за его жадное потребление…

Габи не стало.

Я подобрал оброненный пистолет, встал и сделал несколько неверных шагов. Пар вокруг моих ног рассеивался и исчезал, словно призрак. Зеленый огонь уничтожил даже зловоние. По крайней мере, большую его часть.

Держа перед собой пистолет, я обследовал квартиру, будто боясь, что плавающая тварь каким-то образом ускользнула, нашла убежище в ванне или под кроватью. Ничего не нашел. Это было облегчение.

Я подумал о ритуале, который мы в шутку провели, чтобы вызвать демона и заставить его выполнять наши приказы. Неужели ей это в конце концов удалось? Но приказы пришлось исполнять ей? Меня доводили до отчаяния мысли о том, как это существо полностью контролировало одержимую им Габриэль. Как ни странно, я предпочитал думать, что она по большей части сама выбрала свой путь. Каким бы постыдным ни было это чувство, я предпочитал верить, что убил человека, ставшего злом, а не запертую в самой себе невинную жертву. Ведь это было бы все равно, что выстрелить в ребенка, убивая его похитителя.

Я отбросил такую версию, как если бы захлопнул и запер на засов железную дверь. И твердил себе, что Габи сама призвала демонов и добровольно слилась с ними. Путь, который она открыла им, лежал внутри ее самой. Возможно, в буквальном смысле. А их сила переполнила и соблазнила ее. Эти силы, эти сущности подпитывали скрытое в ней ее собственное зло. Вы только послушайте меня. Зло. Демоны. Это были не иудейско-христианские демоны. И зло субъективно. Никогда не существовало демона ужаснее, чем человек, нависающий над свиньей на бойне.

Я проверил остальную часть квартиры и вернулся. Не считая пятен на полу и – куда меньше – на стенах и потолке, квартира вернулась в прежний вид. Стала могилой моей прежней жизни.

Поскольку я был здесь, то решил забрать кое-какие вещи в свое новое жилье и наполнил ими большой мусорный пакет. Компьютер невозможно было спасти – он лежал посреди комнаты, где на него упала Габриэль, раздавленный и частично расплавленный. Я засунул обломки в мусоросжигатель и полностью испарил их.

На меня снизошло вдохновение. Я мог написать предсмертную записку, а потом оставить на полу свой пистолет. Когда домовладелец вызовет полицию, они решат, что это я здесь растворился, испачкав пол. Полная свобода. Кристофер Руби был бы официально вычеркнут из жизни.

Но что, если однажды я захотел бы вернуться к ней? Что, если мне понадобились бы те абстрактные идентификационные номера, подтверждающие легальность моей физической личности? Денег до конца жизни не хватит. Как бы я ни отбрасывал такую смехотворно прозаичную концепцию, как работа, однажды мне снова придется за нее взяться. Нет, я не осмелился убить Кристофера Руби.

А что, если домовладелец все равно вызовет полицию, чтобы пожаловаться на пятна? И если они придут, насколько внимательно будут осматривать квартиру? Я этого не знал, но все лучше, чем если бы они нашли тело Габриэль.

Тело Габриэль, которое я когда-то целовал, ласкал, входил в него. Ждал, что сейчас почувствую раскаяние и жалость, но испытывал скорее отвращение. Ведь она так изменилась. Та женщина, которую я оплакивал, была другим существом, отличавшимся от уничтоженного здесь. Существом, созданным из воспоминаний. Все дело во времени и пространстве.

Я сбежал из квартиры, сбежал в подземный мир во второй раз.

В читальном зале калианцев поддерживалась высокая температура. Влажность была тропической – я подумал, что могу упасть в обморок в одном из душных гробов-проходов, и мне пришлось поскорее пройти и сесть за один из центральных столов с несколькими книжками, взятыми с полки наугад. Все равно что сидеть рядом с духовкой в разгар лета. Но я знал, что внутри меня тоже был жар.

Удушливо пахло потом, сбрызнутым слишком сильным одеколоном. Как макияж на разлагающемся трупе. Неужели вчера здесь было так же жарко? Накануне я бродил тут, словно во сне, и казалось, проснулся в этом зале. Вчера я не задержался – просто побродил несколько минут в поисках знакомого лица. Которое так и не появилось.

Сегодня я снова сонно бродил здесь. Но на этот раз решил остаться. Куда еще мне было идти?

Вдруг я осознал, что надо мной стоит чья-то фигура – краем глаза я заметил мерцание золотистой ткани. Я повернулся и, с тревогой подняв голову, увидел серое лицо с едва заметной натянутой улыбкой. Характерные похожие на клеймо шрамы. Но эта женщина была старше и тоньше той девушки, которая восхитила меня недавно, и на ней был синий бархатный тюрбан. Она протянула поднос, уставленный миниатюрными чайными чашечками, из которых могла бы пить кукла. В другой руке несла чайник, из носика которого шел пар.

– Нет, спасибо, – произнес я с улыбкой.

Мужчины за другими столами резко оторвались от своих книг, газет и игр в желтые палочки. Уголки тщательно вылепленной улыбки этой женщины дрогнули? Я допустил ошибку, заговорив с ней или отказавшись от предложения? Смутившись, покраснев еще сильнее, я кивнул и выбрал изящную чашечку. Калианка наполнила ту прозрачным чаем и уплыла прочь. Взгляды по-прежнему были устремлены на меня. Я осторожно отхлебнул, будто ожидая, что меня отравят или, по крайней мере, ошпарят. В чае ощущался едва уловимый привкус аниса. Вкусно. Я снова отхлебнул. Взгляды отступили.

Книги, которые я выбрал, были на калианском. Неудивительно, что никто, кажется, не возражал против того, чтобы я их взял. Там даже фотографий не было. Я закрыл книги и отодвинул их в сторону.

Древесина стола была желтовато-белой, похожей на кость, и густо покрытой лаком, но сквозь его блеск все еще отчетливо просматривалась текстура. Возможно, какая-то калианская порода. Я потер стол, но ладони вспотели и скрипели, сопротивляясь и размазывая пятна влаги. Я убрал руки и смотрел, как пятна становятся все меньше и меньше, исчезают. Исчезают, как Габриэль. Как я.

Она не просто умерла, что само по себе было трагедией, – выглядело так, будто ее никогда и не существовало, что казалось мне еще хуже. Отец умер – самоубийство. Мать пропала где-то в городе, возможно, тоже умерла. Через некоторое время Габи забудут ее друзья.

Можно ли было считать меня убийцей человека, которого никогда не существовало? Меня не обвинили в преступлении – я как будто тоже не существовал. Никакие форсеры меня не разыскивали. Потеря работы раздражала, но не подкашивала – меня заменят и забудут.

Мои родители были в разводе. Мать, ветеринар, жила с мужчиной неподалеку, в Миниозисе, который, даже превышая размерами Панктаун, не был настолько колоритным. Отец, профессор истории искусств в Пакстонском университете (старый добрый ПУ), жил с женщиной в квартире возле Овальной площади. Мать занималась своими избалованными зверюшками. Отец занимался своими несметными богатыми детишками. Ни одного из родителей я не видел с Рождества. Еще у меня был старший брат. Он перебрался на Землю.

Хотелось позвонить им и сказать: «Я убийца», причем таким тоном, которым другой сын сообщил бы о помолвке или повышении. Хотелось бегать по улицам, выкрикивая эту фразу. Но люди обратили бы на меня не больше внимания, чем на старого чум, которого я обогнал по пути сюда, пока он ковылял по тротуару в грязной пижаме, выкрикивая что-то о приближении крылатых китов, будто человек, не отошедший от страшного сна.

В дереве стола рядом с моей правой рукой виднелся след от сучка – большая темноватая завитушка, похожая на водоворот или воронку, затвердевшую, застывшую во времени. Формой она напоминала маленькую окаменелую галактику. Мне вспомнилась старая банальность о целой вселенной внутри пылинки. Интересно, равномерно ли росли клетки из центра этого узелка, или они медленно, очень медленно разрастались по кругу, образуя спираль. Природа любит спирали. Вроде морских раковин. Или лабиринта завитушек на отпечатке моего большого пальца. Он связывал меня с этим мертвым растением. Я посмотрел вдоль стола. Цельный кусок дерева. Из скольких мельчайших и недавно живых частиц состояла эта плита? И ведь она была лишь малой частью целого, распиленного ради того, чтобы появился вон тот стол, те стеллажи, чей-то дом. Сколько времени потребовалось этой расчлененной, похожей на кость плите, чтобы вырасти до такой длины, клетка за клеткой, будто по кирпичикам? Замысловатая структура… умопомрачительная композиция. И я парю слишком высоко над ней, чтобы уловить внутренние структуры, мертвые, но уцелевшие, как окаменевшие микроорганизмы. Я похож на какого-то глупого бога, неспособного постичь им же созданный мир… неспособного опуститься достаточно низко, чтобы разглядеть частичку жизни в зернышке… разглядеть тайны, скрытые в записанных на зернышке строчках, и ведь их можно было бы перевести, если бы кто-то знал ключ к коду…

– Привет, – произнес кто-то рядом.

Краем глаза я заметил золото. Наверное, мне предлагали еще чаю, я поднял взгляд и увидел чуть улыбающееся серое лицо. Но на этой женщине не было тюрбана, ее густые черные волосы ниспадали на плечи. Именно ее я не смог найти вчера.

Снова вокруг меня поднялись головы. Взгляды полыхали. Я старался не обращать на них внимания.

Молодая женщина была одета в похожую на саронг золотистую юбку, обернутую вокруг пышных бедер, и облегающий топ цвета индиго с длинными рукавами. На этот раз в ее улыбке чуть проглядывали яркие на фоне угольно-серых губ зубы. Немыслимо. Кощунство.

– Интересуетесь нашей культурой? – спросила она почти шепотом, кивая на нетронутые книги и чай.

– Эмм, да, – ответил я. Поскольку действительно интересовался. Определенным аспектом ее культуры. Ею.

– Есть ли… что-то, с чем я могу вам помочь?

– Ну, э-э… конечно… я…

– Вы собирались подойти ко мне, когда были здесь на днях.

– Да, точно… Собирался… Я кое-кого искал… И собирался попросить о помощи…

– Вы его нашли? – Ее голос не был «непристойным». Он был цвета индиго и золота.

– Да. Все в порядке, спасибо.

– Это хорошо.

Я кивнул.

– Так что… Ой, вы не присядете? Я хотел бы задать вам несколько вопросов, если не возражаете. О вашем народе. Ваших обычаях…

Она опустилась на стул слева от меня. Тот тоже был сделан из похожего на кость дерева. Юбка, казалось, связала ее ноги, в стиле русалок.

– Вы студент? – спросила девушка.

– Нет. Я, эмм, безработный сейчас. Меня просто интересует ваш народ. У вас очень любопытная культура…

– Возможно, вас привлекают и сходства, и различия между нами. Вы слышали историю об Уггиуту и о том, как он заселил вселенную нашими народами?

– Немного. Может, не эту ее часть.

– Меня зовут Салит Екемма-Ур.

Я пожал ей руку. Еще больше взглядов – затаенных и открытых – обожгли меня жарче, чем воздух. Я ожидал, что в любой момент кто-нибудь вскочит из-за стола и замахнется стулом. Но Салит выглядела куда меньше обеспокоенной.

– Друзья называют меня Сэл, или Салли, – продолжала она. – Или Эмма.

Мне больше нравилось Салит. Так гораздо экзотичнее.

– Кристофер Руби, – представился я. – Люди зовут меня Крис.

Я не упомянул, что Габриэль назвала меня Тофером. Позже сообразил, что мог бы придумать себе новое имя, поскольку был пустым местом – это ощущение казалось одновременно головокружительным и странно освобождающим. Поскольку я сам себя уничтожил, мог и придумать себя сам. Что ж, я бы создал совершенно нового Кристофера Руби. Просто сделал бы его менее застенчивым.

– Что ж, Крис, на Кали считается, что бог-дьявол Уггиуту создал всю вселенную. Есть различные группы, которые верят в разные вещи, как и в любой религии, но большинство согласно с тем, что Уггиуту создал, по крайней мере, калианцев и подобных им. Некоторые говорят, что саму вселенную он не создавал. Другие говорят, что вселенная, в которой мы все обитаем, – это живое существо, даже громаднее Уггиуту. Третьи говорят, что Уггиуту был всего лишь одним из богов, пришедших в эту вселенную из другой. Этих верующих называют сектой Дальних богов.

– А к какой секте принадлежите вы?

Она улыбнулась.

– Я агностик.

– А я атеист.

– Ну, вам не следует полностью закрывать глаза на тайны вселенной. Человек с Земли по имени Джон Мьюир в 1869 году нашей эры сказал: «Когда мы пытаемся выделить что-то само по себе, мы обнаруживаем, что оно связано со всем остальным во вселенной».

– Очень хорошо. У вас замечательная память.

– У меня замечательный имплантат памяти – «Мнемозина-998».

– А. Это может пригодиться в школе? Или на работе?

– На работе. Я окончила ПУ. Мне двадцать два. – Она понимающе улыбнулась. Догадалась, что я хотел узнать. Я почувствовал себя еще более неловко.

– Так вы говорили, что Уггиуту рассеял человекоподобные расы по всем галактикам…

– Да. Вот почему земные люди, чум, тиккихотто и некоторые другие так сильно напоминают калианцев. Как еще мы все могли бы оказаться такими гуманоидными? Каковы шансы? Каждая из разбросанных рас адаптировалась к разным условиям окружающей среды, но…

– А как же эволюция?

– Ее направлял Уггиуту. Руководил ею. Когда я говорю, что он засеял планеты, то не имею в виду, что он поселил калианских Адама и Еву здесь, чумских Адама и Еву там, полностью развитых…

– А-а-а…

– Я просто пересказываю мифы. Это не значит, что я подписываюсь под ними.

Я кивнул и, стараясь не обращать внимания на удивительную внешность этой девушки, стал переваривать то, что она мне рассказала. Один кусочек истории не растворялся, застрял в мозгу осколком кости.

– Это Культ Других богов…

– Дальних богов.

– Кто-то верит… кто-то верит, что была война между двумя расами богов? Расой, которая, возможно, называется Чужими или Древними… и другой расой, победившей их, – Старшими Богами или Старейшинами?

– Да, да, что-то в этом роде. Дальние Боги действительно сражались с расой божеств, их называли Безымянными, или Богами-тенями, потому что ни у одного из них нет изображения, идола или имени. Усыпив Уггиуту и его братьев, похоронив их и погрузив в кому, Безымянные, видимо, бесследно покинули нашу вселенную.

Я снова кивнул.

– Значит, вы слышали эту историю раньше?

– Я читал что-то подобное в другой книге. Не калианскую версию, но очень похожую. Слишком похожую…

– Многие религиозные сюжеты повторяются. Они часто связаны с борьбой за небесную власть. С битвами между богами. Боги вершат судьбы своих подданных. – Она пожала плечами.

Я хмыкнул в знак согласия, но не торопился отвергать сходство между этой версией мифа об Уггиуту и вычитанным в «Некрономиконе». Совпадения ли привели меня к Рабалю, в читальный зал калианцев, к Салит, а теперь и к этой информации? Или это была судьба? Я вспомнил фразу Джона Мьюира, которую только что процитировала Салит. Все взаимосвязано… некая закономерность…

– Одной из моих любимых историй с детства была про Зуль и черный храм. Это пример веры в то, что Уггиуту все еще с нами, несмотря на то, что он спит под чарами Богов-теней. Он может влиять на нашу жизнь через свои сны…

– А во что верят те, кто не разделяет идею войны с Богами-тенями?

– В то, что он бодрствует и непобедим… но находится далеко, за кулисами, как ваш христианский бог.

– Так, а что там за история с Зуль?

И снова сверкнули белые зубы между темными губами.

Зуль и Черный храм

«Зуль Тубал-Зу была девушкой, красота которой превосходила обе луны, но язык у нее был такой же черный, как и волосы. Когда Зуль исполнилось десять лет, ее волосы повязали первым тевиком, но ее язык тоже следовало бы подвязать или спрятать. Ибо, когда волосы, свисавшие до самого мягкого места, подстригали, чтобы они лучше укладывались под мерцающий тевик, мать случайно дернула эту завесу цвета черного дерева, и Зуль выругалась. Мать упала без чувств, а слуги схватили вспыльчивую девочку и потащили в ее комнату на ферме, где отец разводил прекрасное стадо глебби.

Прошло три года, и Зуль подчинилась закону молчания, который приняла вместе с тевиком – разговаривала лишь в доме своего отца, вне посторонних глаз и всегда уважительным тоном, как подобает ребенку на пороге взрослой жизни. Но когда подошло время, и Зуль, проснувшись однажды, обнаружила, что стала женщиной, скоро выяснилось, что все последние годы ее черный язык просто пребывал в спячке, подобно дурбику, ожидая возможности снова извергнуть свой яд.

Ведь когда Зуль получала Вены Уггиуту…»

– Что? – спросил я.

– Наши шрамы. Они называются Вены Уггиуту. Показывают, что он присутствует в нас и что мы несем на себе его печать. Что мы принадлежим ему.

– Но он же и людьми владеет?

– Конечно. Но я думаю… Я думаю, людям не нравится, когда им режут лица.

«…когда Зуль получала Вены Уггиуту, то от прикосновения лезвия испустила такое ругательство, которое заставило бы упасть в обморок самого сильного пастуха с фермы ее отца. Но жрецы крепко держали девочку и, несмотря на вопли и рыдания, завершили свое дело, стыдясь того, что приходится пачкать ножи кровью подобного создания. Один жрец даже предложил облегчить бремя отца Зуль, родившего такого ужасного ребенка, и использовать нож иным способом, но отец извинился и ответил, что верит в то, что дочь еще не безнадежна.

Тем не менее, теперь, когда она достигла брачного возраста, отец Зуль сильно тревожился и надеялся, что дочь не опозорит семью будущего мужа и не навлечет тем самым бесчестие на свою собственную.

Когда шрамы зажили, Зуль вернулась к молчанию и трудам на ферме. Однажды утром она верхом на спине глебби вела стадо из двенадцати животных в самый отдаленный уголок земель своего отца в поисках свежих пастбищ. Ей такое запрещали, поскольку ферма находилась на краю Внешних Земель и только самые опытные пастухи отваживались сюда оправляться. Но уже много дней не было дождей, и зелень, которую так любили глебби, стала редеть, а потому Зуль посчитала, что, забыв о приказе отца, сделает ему одолжение. И все же прекрасно понимала, что для ослушания не было никакой веской причины.

На фоне бледно-серого неба вырисовывались темно-фиолетовые горы Внешних Земель, и их силуэты наводили Зуль на мысли о некоем сказочном городе замков. Ее посетило сильное искушение оставить стадо пастись и поехать верхом на своем глебби к подножию гор, к тому месту, где они резко вздымались из мягкой земли. Однако хотя бы перед этим порывом она смогла устоять. Ибо знала, что во Внешних Землях сны Уггиуту вились по скалам, скользили по утесам, стенали и завывали в обличье черных ветров.

Но все же она пригнала стадо почти к самому подножию гор Внешних Земель. И в глубокой, холодной тени этих вздымающихся пурпурных вершин обнаружила здание, которое раньше и сама не видела, и не слышала, чтобы о нем рассказывал отец. Оно было слишком большим для сарая или амбара-хранилища и совсем не походило на жилище. Подъехав ближе, Зуль увидела, что здание – черное, с восемью шпилями – это храм демона/бога Уггиуту.

Зуль восхитилась этой торжественной красотой. Она видела храмы в деревне и в городе, когда сопровождала свою семью на рынок, но будучи женщиной, никогда не переступала порог этих блестящих черных домов молитвы.

Зуль спешилась и оставила своего глебби пастись среди остальных. Затем огляделась по сторонам, но не увидела, чтобы за ней следили. «Кто, – подумала она, – узнает, если я загляну внутрь черного храма?» Окажись внутри жрец, можно выскользнуть обратно. А если он погонится за ней – заявить, что заблудилась, и воззвать о помощи. Отец ее защитит. Его любовь уже доказала в прошлом свою глупость и чрезмерную снисходительность.

И вот Зуль подкралась к главным вратам здания, которое по мере ее приближения становилось все выше и величественнее. Восемь шпилей были тонкими и отполированными, они устремляли похожие на копья острия в небо. Окон было немного. Стены выглядели гладкими, а не сложенными из блоков, так что Зуль показалось, что весь храм высечен из единого гигантского куска вулканического стекла.

В главных вратах не было дверных створок, лишь овальное отверстие, в которое Зуль заглянула, вытянув шею. Она мало что различала во мраке, хотя сквозь несколько крохотных окошек внутрь просачивался слабый свет. Зуль напрягла слух, но не услышала ни песнопений, ни музыки. Не почувствовала запаха ладана. Неужели этот храм давно покинут и заброшен?

Девушка переступила порог.

Внутри оказалось так же холодно, как зимой в амбарах ее отца. Зуль крепко обхватила руками свое юное тело. Она робко ступала по полу, который, видимо, был сделан из цельного куска обсидиановой черноты, похожей на лужу смолы, которая выглядела так, словно могла в любой момент поглотить девушку.

От главного прохода с его высоким сводом и странными поддерживающими арками ответвлялось несколько коридоров, закругленных и узких. Зуль заглянула в каждый. Как и главный, они не были ничем украшены. Зуль выбрала центральный. Выход в конце него закрывал занавес цвета черного дерева. Она потянулась к нему и обнаружила, что он кожаный и тяжелый. Зуль чуть отодвинула его, ровно настолько, чтобы заглянуть в следующий зал, не увидела там жрецов и вошла. Здесь был пандус, который поднимался по спирали высоко наверх. Несколько круглых окон пропускали туманный сероватый свет.

Зуль поднялась по спиральному пандусу. На вершине этой маленькой башни имелось большое окно, и девушка взглянула из него на пастбище, где оставила пастись своих глебби.

Там, где недавно лениво жевали зелень пухлые глебби, теперь были разбросаны иссохшие туши животных, словно умерших от голода или жажды. Сначала Зуль подумала, что видит останки стада, которое заблудилось и погибло здесь, возможно, несколько месяцев назад. Но, присмотревшись, увидела последнего живого глебби. С неба к нему спустилась огромная черная гибкая конечность с острием на конце. Она пронзила упитанного глебби и подняла его в небо. Толстые лапы забарабанили по воздуху, раздался тихий, жалобный стон. Хотя животное поднялось высоко и исчезло с глаз, Зуль догадалась, что из животного высасывались соки, как из фрукта выжимают сок. А еще догадалась, что огромная конечность, которую она видела, блестящая и черная, была одним из восьми шпилей храма.

Зуль помчалась вниз по спиральному пандусу, слезы текли по ее шрамам. Она споткнулась и упала, ее тевик частично развязался. Зуль сорвала его с головы, длинные волосы рассыпались по плечам. Она поднялась и снова побежала. Бросилась сквозь скользкую кожаную занавеску. Помчалась по узкому туннелю. Выбежала в коридор.

Главного входа не было. Но, подойдя ближе, Зуль увидела, что тот не исчез, а сжался в узкую щель.

Обезумев, она бросилась к маленькому окошку у самой земли. Но, уже приближаясь к нему, увидела, как то начало уменьшаться в размерах, сжиматься.

На пути к этому окошку она увидела сквозь него один из самых дальних шпилей. Тот извивался, подвижный и живой, как, наверняка, и остальные шпили. Уггиуту радовался жертве, которую Зуль, сама того не ведая, принесла ему.

Отверстие запечаталось и скрыло последние лучи света. Зуль погрузилась в темноту, такую же черную, как ее волосы.

И когда на следующее утро отец Зуль отправился со своими людьми на ее поиски, он обнаружил стадо из двадцати высохших глебби, гниющих у подножия запретных пурпурных гор.

Но от Зуль не осталось и следа. Как и от храма».

– Очень здорово, – сказал я, ухмыляясь.

Салит постучала себя по виску:

– Мнемозина-998.

– Это была самая очевидно-поучительная сказка из тех, что я когда-либо слышал.

– Сказки часто нужны для того, чтобы напугать детей.

– Она настолько антиженская, почему ты вообще так к ней привязалась?

– Потому что я родственница Зуль! Думаю, она была великолепна. Мятежная. Храбрая. Любопытная.

– И погляди, куда ее это привело.

Салит пожала плечами.

– Мне уже рассказывали, что Уггиуту может притвориться храмом, чтобы заманить людей внутрь, – признался я.

– Почему-то это одна из его любимых форм.

– А какая настоящая?

– Аморфная. Хаотическая. Хаосу нужна форма. Поэтому изначально создав нас, теперь он имитирует формы, которые создаем мы.

– Ты не хочешь пойти чего-нибудь перекусить? – прошептал я безо всякого перехода. Хаос – это мой стиль общения с женщинами.

Салит огляделась по сторонам.

– Да. Давай выбираться отсюда.

– Ты и сама немного бунтарка. Нетрадиционная, скажем так. Зачем же ты приходишь сюда?

– Крис, то, что я отвергаю некоторые стороны своей культуры, не означает, что я отвергаю свое наследие целиком. Я бы не хотела красить свою кожу, как это делаете вы, или избавляться от шрамов. Я не хочу отрекаться от того, что я – калианка. Я просто хочу переосмыслить то, что значит быть калианцем.

– По-моему, неплохо сказано, Зуль.

Салит показала мне язык. Тот оказался розовым, а вовсе не черным.

Я никогда не был в кафе «Причал» – маленьком ресторанчике на улице Морфа, где в меню были блюда каждой из обосновавшихся в Панктауне рас. Стены и потолок в коричневых обоях с бархатистым отливом, в чрезмерно богатых рамах медного цвета – расфокусированные черно-белые фото ржавеющих машин и сломанных кукол. Но искусственность и чрезмерная пышность казались скорее насмешливыми, чем претенциозными. Меню было выведено светящимися белыми буквами по черной поверхности стола и прокручивалось от прикосновения. Тем же образом я смог узнать, кто записал джазовую мелодию, которая сейчас лилась из звуковой системы (Лех Янковский). Я играл со столом и потягивал пиво, пока ко мне не присоединилась Салит. Не отдавая себе отчета, я боялся, что она не появится – что отправить меня вперед было только уловкой ради того, чтобы избавиться.

Еще в библиотеке субтауна она сказала:

– Нам лучше уйти порознь… Ты иди первым. Знаешь кафе «Причал»?

– Проходил мимо, но внутри не бывал. А что случилось?

Она наклонилась вперед, еще больше понизила голос:

– Мой народ терпимо относится к некоторому нонконформизму… по крайней мере, здесь, на Оазисе – на Кали меня давно приструнили бы… но если мы уйдем вместе, это может вызвать скандал. В посольство могут подать жалобу. Я знала одного парня в колледже, которого депортировали обратно на Кали – страшно подумать о том, что с ним стало.

– В чем дело… он тоже не носил тевик? – горько пошутил я.

– Придерживался не тех взглядов.

– Не приведи Уггиуту!

Сейчас я с наслаждением наблюдал, как Салит приближалась к моему столику. Она снова была босиком. Шаги ее были короткими и быстрыми, несмотря на неудобную золотую юбку. С другого конца комнаты ее совершенно черные глаза выглядели пугающе, точно пустые глазницы, но когда Салит села напротив, освещение наполнило их изломанными бликами, будто звездами в темноте космоса.

– Не пугайся, – сказала она, – еда здесь не такая дорогая, как можно подумать. Просто у владельцев художественный вкус. Я ходила с ними в школу.

– Ты раньше обедала с землянами? – небрежно спросил я, просматривая меню.

– Да. – Затем она добавила: – Не на свидании. Просто с друзьями по школе, с друзьями по работе.

– Ты встречалась только с калианцами? – Я притворился, что читаю раздел «Закуски».

– Пока да.

– Это не сработало?

– Как оказалось, они меня не одобряли, хотя и считали себя нетрадиционными калианскими мужчинами. То, что изначально привлекало их ко мне, в итоге и отталкивало. Им не нравилось, когда я с ними спорила.

Я поднял глаза.

– А как же порвать с калианским мужчиной? Кажется, это может стать неприятным опытом.

– На самом деле, один парень плакал и умолял. Другой схватил за волосы, выволок из своей квартиры и швырнул на пол. Тогда я встала, подошла к его двери, постучала, и когда он отворил, врезала ему по горлу вот так. – Она сделала резкое движение правой рукой, и я вздрогнул, хотя ее ладонь остановилась в дюйме от моего адамова яблока. – Это лишило его дара речи, так что я смогла уложить его лицом вниз и прижать. У меня в сумочке были наручники.

– Наручники? – Она оказалась раскрепощенней, чем я представлял.

На лице Салит появилась самая широкая улыбка из тех, что я уже успел увидеть.

– Я арестовала его за нападение. Я офицер полиции, Крис.

– Ты форсер?

– Да. В двадцать один окончила программу по охране правопорядка в ПУ, так что мне пришлось проучиться в академии всего один год. В этом году я получила значок. Видишь? – Она принялась рыться в сумочке, и когда я наклонился ближе, то увидел там, в отдельном кожаном кармашке, пистолет. Матово-черный, как у меня.

Но достала Салит бумажник, затем открыла его так, чтобы я мог увидеть ее металлический синий значок и удостоверение личности с фотографией. На фото ее волосы были собраны в тугой пучок на затылке.

– Ух ты, – пробормотал я. – Офицер Салит Екемма-Ур.

– Я не патрульная, если ты об этом подумал…

Подумал-то я о том, что на днях чуть было не спросил ее о мужчине по имени Рабаль. О торговце незаконным оружием.

А еще подумал о том, что прямо сейчас у меня за поясом нелегальный «Тор» 86-го калибра.

И о том, что застрелил свою девушку. И растворил ее тело.

Салит продолжала рассказывать:

– Мой парень был моим первым и единственным арестом на свидании! – Она хихикнула и откинулась назад, когда официантка поставила перед ней бокал вина. – Я работаю в отделе по борьбе с сексуальными преступлениями в участке 9-Б. – Салит стала серьезнее. – Мы расследуем изнасилования, сексуальное насилие над детьми, даже сотрудничаем с Отделом нравов по делам, связанным с проституцией, когда есть подозрение, что девчонка занимается этим против воли или подверглась насилию со стороны клиента…

– Так ты детектив? – спросил я.

– Я следователь… Не могу стать детективом, пока не отработаю еще немного и не получу повышение по званию. Политика, знаешь ли. Мне придется отработать несколько лет со старшим напарником, прежде чем ты сможешь назвать меня детективом Екемма-Ур.

– Ого… ух ты… Боже, я действительно… впечатлен… Ух ты.

– Я знаю двух калианцев-форсеров. Хорошие ребята с прогрессивными взглядами. Один носит тевик, другой – нет. Я была влюблена в одного из них, пока он не женился. – Ухмылка. – Но, как мне сказали, я единственная калианка в полиции Пакстона. В Миниозисе есть несколько, но они лаборантки… не занимаются полевой работой…

– А сейчас ты на дежурстве?

– Нет. Думаешь, смогла бы я преследовать насильника в таком виде? – Она провела рукой по обтянутым золотом ногам. – У меня выходной.

– А ты уже преследовала каких-нибудь насильников?

– На машине. Не пешком. Но арест произвел мой напарник. Мне еще не приходилось доставать пистолет.

Я покачал головой.

– Неудивительно, что два твоих бойфренда не смогли с тобой справиться.

Выражение лица Салит стало серьезнее. Возможно, слегка разочарованным, даже на грани гневного.

– Тебя пугает то, что я – форсер, Крис?

– Нет… нет… Я говорил о них. О них, о калианцах. Нет, я считаю, это здорово. Просто неожиданно, ведь ты такая молодая. И к тому же калианка.

Она выглядела уже не настолько ершистой.

– Думаю, такой меня сделала Зуль. Любопытная, чудная Зуль, которой не терпелось исследовать Черный храм.

– Сначала ей стоило получить ордер на обыск, – пошутил я.

Мы оба рассмеялись. Я гордился Салит. И чувствовал, что она нравилась мне все больше…

…а еще я гадал: безопасно ли будет увидеться с ней снова?

Дома я сел читать «Некрономикон», намазав лосьоном для ускорения роста волос свою колючую голову. Перед расставанием, уже за кофе, Салит сказала: «Знаешь, ты был бы еще симпатичнее с волосами».

По крайней мере я решил оставить усы и козлиную бородку. Золотая середина между старым и новым Кристофером Руби.

Но я не знал, позвоню ли Салит, хотя мы с ней и обменялись номерами. Не знал, соглашусь ли на ее предложение сходить как-нибудь в кино.

Так почему же я снова отращивал волосы?

Я рассказал Салит о своей работе, словно сделал признание в комнате для допросов. Но солгал, что меня уволили. И еще раз солгал, что меня бросила девушка. Хотя это была не совсем ложь. Ложью было умалчивать о том, как на самом деле закончились наши отношения.

У меня не было времени на увлечение новой женщиной. Я должен был отомстить за растление и уничтожение своей бывшей девушки. Должен был узнать о тайнах, которые могли бы растлить и уничтожить многих, очень многих других людей.

Но Салит знала кое-какие из этих тайн, по крайней мере поверхностно, так? Не могла же быть совпадением история о калианском боге созидания и разрушения. Который был одновременно и богом, и храмом этого бога…

За ночь мои волосы снова отросли, а утром я с маниакальной аккуратностью придавал им форму, пока не сделал короткими и аккуратными. Затем подстриг козлиную бородку. Я выглядел менее одичавшим, чем в последнее время. В конце концов, меня порадовал отказ от идеи с татуировками. Не хотелось выглядеть головорезом в глазах новой подруги-форсера. Но я все равно казался изможденным. Щеки ввалились, а глаза потемнели и припухли. Мне снились дурные сны, я это знал, хотя почти никогда не мог вспомнить их утром.

Прошлой ночью было что-то о стае китов, приближавшихся от горизонта. Но они не плыли на своих массивных плавниках, а летели, медленно взмахивая огромными крыльями, похожими на крылья летучих мышей. И когда подобрались ближе, отбрасывая похожие на облака тени на город, который из-за них выглядел карликовым, я увидел, что эти животные намного, намного крупнее китов. И хотя по форме они скорее походили на кашалотов, стоило им приблизиться в пурпурном небе, как я разглядел, что у них нет ни челюстей, ни глаз, их огромные безликие головы повергли меня в ужас, поскольку казались еще более неумолимыми и невосприимчивыми к моим рыдающим молитвам и мольбам о пощаде.

Я пришел к выводу, что должен убить мистера Голуба.

Уехал на целый день в горы, надеясь, что солнце и смена обстановки внесут ясность. Мне нужна была твердая цель. Определенный курс. Однако, выйдя из подземки, я понял, что оказался очень близко к Пакстонскому университету, где мой отец преподавал историю искусств, и поэтому я побрел от кампуса к самой старой части Пакстона, которая на самом деле была останками города чум, занимавшего эту территорию до того, как его погребли миллионы тонн колонистов. Мне нужно было миновать Овальную площадь, а именно там жил отец со своей женщиной, поэтому я шел быстрым шагом, надев темные очки и опустив голову. И только оставив позади мощеную булыжником Овальную площадь, почувствовал себя комфортней и позволил себе насладиться прохладой осеннего воздуха, яркой синевой, просвечивавшей сквозь мои линзы. Здания здесь были ниже, поэтому открывалось больше неба, а на улицы падал настоящий солнечный свет.

Улицы в этом районе узкие, многие по-прежнему мощенные булыжником. Скучившиеся ряды небольших зданий по большей части облицованы кирпичом и камнем. Первые этажи занимают дорогие сувенирные и антикварные лавки, тихие маленькие книжные магазинчики и кофейни. Вдоль некоторых тротуаров через равные промежутки даже растут небольшие деревца. Со стаканчиком кофе в руке я разглядывал через витрину крошечную художественную галерею. Затем побрел дальше. На единственной опять-таки вымощенной булыжником центральной аллее, которую теперь называли улица Салем, запрещалось автомобильное движение, хотя она была довольно широкой и длинной. Получался почти торговый центр под открытым небом – вдоль улицы концентрировалось больше всего магазинов этого района, и в обеденный перерыв сюда приходила куча народа. Где-то впереди небольшая группа исполняла живую музыку. В фонтане плескалась вода, и в чаше босиком ходили дети. Здесь располагался хороший музей, я бывал в нем раньше. На глаза не попадалось ни одного бродяги, разлегшегося на тротуаре. Ни один тощий подросток не подкрадывался ко мне, чтобы выпросить монетку. Да, тут встречались неприятные люди, но все-таки это было самое милое местечко, какое только можно найти в Панктауне. Конечно, по всему городу тут и там были разбросаны отдельные строения чум, но здесь было самое большое их скопление. Все это напоминало покой в центре урагана. Жемчужину, проглоченную китом и застрявшую в его наполненном желчью желудке.

Ясность. Я мог думать. И прикинул, не сжечь ли магазин мистера Голуба… все эти потенциально опасные фолианты по научной магии и магическим наукам. Но я не мог подвергать опасности проституток, которые жили в том же здании, или кого-нибудь из соседних домов. Тогда я представил, как захожу в книжный магазин и обстреливаю полки капсулами с ненасытной плазмой… наблюдаю за стремительным распространением светящейся коррозии.

Но сначала я выстрелил бы капсулой в мистера Голуба. Нельзя было вешать на него всю вину за Габриэль – она еще до встречи с ним невинно, полушутя приступила к собственному разрушению. Но они как-то взаимодействовали, и мистер Голуб усугубил ее отравление. А еще он был жрецом. И представлял угрозу для других невинных Габриэль. А мне нужно было одно-единственное лицо из плоти и крови, с которым я мог бы схлестнуться. И выстрелить.

Теперь я стал обитателем подземного мира. Улица Морфа и ее притоки были моим районом. Я нервничал из-за убийства человека в такой близости от места, где жил сам. Боялся, несмотря на все свои фантазии, жечь его книги, ведь магазинчик располагался совсем рядом с моей квартирой. А теперь еще там – внизу и неподалеку – жила и работала Салит. Салит-форсер…

Если бы я мог договориться с Голубом о встрече в другом месте. Заманить его подальше…

Под каким предлогом?

Ну, в любом случае, я хотел посмотреть книги, которые он предлагал. В частности те, которые упоминались при мне и развивали отдельные идеи из «Некрономикона». Автором одной был чум, другой – тиккихотто. В конце концов, я сказал бы Голубу, что хочу их купить. Попросить его встретиться со мной где-нибудь за ленчем. В каком-нибудь неопасном месте, где не ждешь нападения. Вроде причудливого маленького района, в котором я сейчас находился. Можно ли выбрать более безобидное место в Панктауне? Здесь ненавидели даже произносить слово «Панктаун». Тут он снова носил имя Пакстон… свое настоящее имя. Город Мира.

«Становлюсь психопатом», – подумал я, стоя в толпе перед трио чум, которые играли ту самую живую народную музыку. Что я выиграю, убив этого типа? Мне нужно забыть его. Забыть Габриэль. Я нравился Салит. Салит была дверью в другой край.

Но я уже был убийцей. Пусть из самообороны. Я сбежал, избавившись от тела. Я изменился навсегда, несмотря на отросшие волосы. «Салит – это дверь к закону, порядку и здравомыслию, которая, в конечном счете, не откроется под моей рукой», – сказал я себе. Салит тянуло ко мне, это было очевидно. Но если бы только она знала правду… зайдет ли она так далеко, что арестует меня, или я лишь вызову у нее отвращение? И то и другое было для меня одинаково ужасно. Лучше вообще не видеть ее больше. Лучше позволить себе продолжить падение, которое уже началось…

Кроме того, приближались те киты на огромных черных крыльях. Возможно, они выглядели иначе. И являлись неизвестно откуда. Но я чувствовал удары их крыльев каждой клеточкой своего тела. Слышал их беззвучные крики, будто статические помехи в венах. Габриэль открыла дверь и позволила Голубу сделать то же, вручив ему «Некрономикон». Нельзя позволить ему открыть еще больше дверей для этих существ, которым некоторые поклонялись как богам.

Я слушал бодрое позвякивание инструментов, мягкие умиротворяющие голоса певцов, смех и крики похожих на оживших херувимов детей в фонтане позади. Все это такое хрупкое. Недолговечное. Почему именно я должен сознавать, в какой опасности они находятся? Почему я должен быть тем, кто их защищает? Мне и самому не удалось добиться в жизни большего, чем работа в службе поддержки. Я не смог спасти даже свою собственную девушку.

«Взгляните на меня, спрятавшегося за темными очками, точно знаменитость, – молча предлагал я музыкантам. – Аз есмь спасение и путь».

Я должен убить мистера Голуба.

На обратном пути к станции подземки я снова приблизился к ПУ. Солнце клонилось к закату и золотило зеленый парк кампуса. Я посмотрел на университетские здания, возвышавшиеся над парком. Салит училась там на офицера полиции. Там проповедовались закон, порядок и здравомыслие. Но у них на полках не было «Некрономикона», правда? На своих занятиях по медицине они не препарировали невероятно раздутые трупы мутантов, чтобы добраться до похожих на медуз существ, плававших внутри…

Со всеми своими знаниями я чувствовал себя совершенно одиноким. В каком-то смысле это было к лучшему.

Во время сегодняшней экскурсии у меня через плечо был перекинут рюкзак. В нем лежали пистолет и планшет. Возвращаясь в подземке домой, я открыл лежавший на коленях компьютер и еще раз поискал в сети «Некрономикон».

Отыскались случайные ссылки, скудные упоминания, даже пара наиболее известных отрывков (насколько вообще можно считать известным что-то со страниц этой книги), но, опять же, полной версии в доступе не было, и ни один из книготорговцев не предлагал ее для продажи. Но, просмотрев несколько статей, я понял, что немногие существовавшие экземпляры долгие годы разыскивались и уничтожались, как правило, религиозными фанатиками или, по крайней мере, неуравновешенными личностями. Один ученый, которому разрешили подержать «Некрономикон» в зале редких книг библиотеки колледжа, поджег себя и сгорел, сидя на полу и прижимая фолиант к груди.

Еще я прочел пару строк в нескольких статьях о группе, называвшей себя «Дети Старших», которые утверждали, что лично уничтожили три копии книги и взломали сайт, где был представлен полный текст. Они уничтожили сайт и даже разыскали владельца, чтобы украсть из его дома оригинал книги. К сожалению, не было ни описания, ни имени владельца, о котором шла речь.

У меня сложилось впечатление, что эта организация существовала и сейчас. Что бы они подумали о мистере Голубе и его обладании этой книгой? Или обо мне, если уж на то пошло? Хотя я надеялся, что во мне они увидят союзника…

Я поискал информацию о «Детях Старших», но по большей части просто возвращался к тем статьям, которые уже видел. Казалось, группа существует только на Земле. Ну… по крайней мере, они прикрывают Землю. Но я был бы признателен за некоторую помощь и в эту сторону.

В одной короткой заметке, где действительно их упоминали, отмечалось, что некоторое время о «Детях Старших» ничего не было слышно, и в шутку высказывалось предположение, что их самих выследили и похитили демоны из той самой книги заклинаний, которую они стремились уничтожить.

Я попытался разузнать побольше о двух книгах, которые называл мистер Голуб, но, не вспомнив ни названий, ни авторов, не смог ничего найти. Уже подъезжая к своей станции, я убрал планшетик в сумку, где уже лежал красный диск с неуловимым «Некрономиконом».

Ступив на платформу подземки, я увидел, что улицы на шесть дюймов залиты водой. Колеса авто бороздили темную жидкость, машины на воздушной подушке проносились над маслянистыми на вид реками, тревожа гладкую поверхность. Пешеходы, ругаясь, бежали вдоль дороги, будто спешка могла сделать их суше. Я спросил мужчину на платформе, что произошло.

– Вертолет врезался в подвесной водовод, – усмехнулся тот. – Большой. Глупый мальчишка превысил скорость. Говорят, был пьян. Убил своего пассажира, но сам, конечно, выжил – идиот. Никогда не жалею неудачников, которые пьяными гибнут за рулем.

Мне тоже частенько не было жаль таких, хотя, полагаю, я испытывал бы иные чувства, окажись это кто-то из моих друзей. Как бы там ни было, я подумывал вызвать такси, но идея выглядела не слишком привлекательной, поскольку других она тоже посетила. В конце концов я просто сошел с платформы в глубокую, по самую щиколотку – холодную! – воду и начал с трудом пробираться к дому.

Я миновал пожилого землянина, который стоял посреди тротуара, уставившись в потолок и бормоча что-то себе под нос. Мужчин был насквозь мокрый, и я решил, что это бродяга, который спал на улице, когда начался потоп.

Впереди завыли сирены, оглушительные здесь, под землей, и я заметил за следующим поворотом отсветы цветных мигалок. Затем раздался рев убегающей воды, похожий на грохот водопада, обрушивающегося на улицу. Как и бродяга, я уставился в потолок. Пересечения трубопроводов, каналов, кажущийся хаос транспортировки. Но в этом должен присутствовать порядок, узор паутины. Этот кабель имел начало и конец. Та магистраль доставляла канализацию к определенному месту назначения. Возможно, не все было расписано с самого начала, не все трубопроводы проложены заранее, но планы писались на планах, а паутина сплеталась с уже существующими паутинами, и на самом деле анархия была системой.

Это напомнило мне о том, что однажды сказал мне друг, который учился в ПУ на врача (он преуспел, и с тех пор я потерял с ним связь), после своих первых вскрытий человека. Изнутри тело выглядело так… хаотично. Органы не были помечены цветами, аккуратно очерчены и независимы, как на иллюстрациях в учебниках. Все там было таким мягким, таким серым, таким бесформенным на вид. Как застывший суп из протоплазмы. Преподаватели говорили о великолепной человеческой машине, но она не выглядела машиной. «Это не должно работать!» – благоговейно рассмеялся мой друг. Это была просто… мешанина. Хотя мой друг всегда был убежденным атеистом, он сказал мне, что этот опыт действительно заставил его задуматься о Боге. Вероятно, один Бог мог оживить подобную глину.

Интересно, вырос ли этот религиозный трепет с тех пор, как мы разговаривали последний раз? Он все еще удивлялся или стал теперь измученным хирургом, который ясно различает закономерности, структуру, механизм в этом сером хаосе?

Схемы. Структура. Порядок и цель. Но их можно сломать. И это приведет к кровотечению. Я услышал, как хлынула вода.

И пока стоял там, наблюдая за разноцветными огоньками аварийных бригад, мелькавшими между зданиями на другой стороне улицы, почувствовал, как с моего плеча сорвали рюкзак.

Убегавший вор походил на скелет в громоздкой, поношенной черной одежде. Безволосая костлявая голова странного металлического цвета. Выходит, робот? Племена беглых бунтующих роботов жили в заброшенных старых секциях подземки, частично засыпанных страшным землетрясением, которое произошло несколько десятилетий назад, да так и не отремонтированных. Но когда, поднимая фонтаны брызг, я бросился в погоню, вор оглянулся на меня – он принадлежал к неизвестному мне инопланетному виду. У него были огромные черные глаза, покрытые, казалось, серебристой защитной пленкой или перепонкой, а на лице выступал длинный заостренный клюв, вроде птичьего. Кожа отливала серебром, но, как и глаза, казалась черной под верхним слоем – это выглядело странно, будто тело вора было рентгеновским снимком или фотографическим негативом.

– Эй! – крикнул я ему вслед. – Верни рюкзак, ублюдок!

Хорошо, он не знал, что у меня там пистолет. Иначе мог просто перестать убегать, вытащить оружие и пригрозить им мне. Возможно, даже выстрелить. Но это был не единственный опасный предмет в моей сумке.

Компьютер. С «Некрономиконом» внутри…

Птичий тип метнулся в переулок. Пыхтя и замедляясь, я бросился следом. Пробегая мимо какой-то женщины, обрызгал ее водой.

– Сдохни, придурок! – зарычала она на меня.

Сворачивая в переулок, я едва не потерял равновесие. То ли уровень улицы здесь был ниже, то ли вода прибывала (неужели она будет подниматься и подниматься, пока не достигнет потолка, утопив нас всех в трагедии библейских масштабов?). Вода доходила мне почти до колен. Я с трудом пробирался сквозь нее. Массивный, покрытый граффити утилизатор мусора загораживал дальний конец переулка. Машина давно не работала, поэтому была переполнена и стояла невыносимая вонь гниющих отбросов. Посмотрев вниз, я увидел, что в переулке полно разного мусора. К моей ноге прибило мертвую лысую кошку. Хотя она оказалась не до конца мертва – ее задние лапы слабо шевелились, а рот беззвучно открывался и закрывался. Кошка проплыла дальше, белая, с ободранной шкурой, будто эмбрион в околоплодных водах. Жаль, не было пистолета, чтобы добить ее.

Капли разлагающейся еды – возможно, еды – покрывали поверхность воды. Вдоль стен маленькими островками были раскиданы листы картона. Я добрался до утилизатора. За ним на спине лежал мужчина – прямо под водой, с закрытыми глазами, будто прикидывая, как долго сможет задерживать дыхание. Бродяга, утонувший в своих пропитых снах.

В конце переулок разветвлялся на два рукава – левый и правый.

– Дерьмо! – прошипел я.

Поглядев в оба узких и темных прохода между зданиями, я не смог разглядеть птицу-пришельца. В одном проулке над головой виднелась похожая на крышу решетка. Я выбрал это направление и бросился безоружный, но разъяренный в тускло освещенный туннель. Я впадал в отчаяние. У меня была одна из немногих сохранившихся копий «Некрономикона», я был армией из одного человека и позволил уличному воришке все стянуть. В этой книге были заклинания, способные закрыть двери, если бы только я узнал, как ими пользоваться. Там были рецепты, которые могли бы изменить структуру Вселенной. Украдена… украдена уличным отребьем ради дозы.

– У меня есть деньги! – бестолково кричал я в темноту туннеля, пока мчался вперед, разбрызгивая грязную воду, а сверху струящейся паутиной теней на меня падал узор решетки, отброшенный бледным светом. – Я отдам тебе все деньги, если ты вернешь рюкзак!

Я добрался до конца проулка. Он напоминал букву «Т», разветвляясь влево и вправо.

Заглянув в оба прохода, я не увидел птичьего типа. Эти проулки были еще уже, в них едва можно было протиснуться. В одном я услышал шипение пара из вентиляционного отверстия, клубы заполнили проулок, закрывая обзор. Неужели инопланетянин проскочил сквозь них? Неужели сейчас он прячется там с моим пистолетом в руке, ожидая, что я отправлюсь следом? Я выбрал этот путь.

Меня окружили облака пара, я не видел собственную руку у самого лица и ощупывал скользкие стены домов скорее для того, чтобы нашарить что-то осязаемое, чем для того, чтобы сориентироваться. В любой момент ждал, что из тумана обрушится удар и размозжит мне череп…

…но я выбрался из влажных, клубящихся испарений в маленький дворик. Это было все равно что смотреть вверх со дна гигантской дымовой трубы, выложенной рядами и рядами окон. Многие из них были заколочены досками. Некоторые, на уровне земли полностью покрыты граффити.

Это оказался тупик.

Я опустил лоб на сцепленные ладони. Пожалуйста, пусть этот вор – или тот, кто купит у него планшет, – сотрет красный диск. И скопирует на его место какие-нибудь дурацкие игры.

Когда я поднял взгляд, то увидел, что кто-то смотрит на меня из окна первого этажа. Занавеска быстро опустилась на место. Граффити на окне скрывали лицо, но казалось, оно принадлежало похожему на рыбу существу с серой плотью. Я успел заметить аккуратную белую рубашку, видневшуюся под темным костюмом.

Это мистер Голуб или кто-то из его народа? И вообще, к какому народу он принадлежал? Я был знаком с его видом не больше, чем с человеком-птицей.

Может, все рыболюди одевались так же опрятно, как мистер Голуб. Но если это был он… Была ли это его квартира? Я предполагал, что он жил в том же здании, где располагался его магазин.

Если это был он, узнал ли он меня в темных очках и с новой козлиной бородкой? Он видел меня всего мгновение, и крошечный дворик заполнила тонкая завеса пара.

Мне захотелось подкрасться к окну, заглянуть внутрь. Но я боялся, что меня поймают. Боялся, что даже сейчас это серое лицо, возможно, подглядывает за мной сквозь щель в занавесках.

Повернувшись, я продолжил свой путь по сети переулков, никуда больше не спеша. Мои ботинки заполнила грязная черная вода. Мне казалось, что апокалипсис уже наступил, хотя я знал, что этот хаос – ничто… лишь капля, которая предшествует ливню.

Разорванную «артерию» починили, и «кровотечение» прекратилось. Вода спала, оставив скопления мокрого мусора в сточных канавах. Я выглянул из окна на все еще скользкую улицу. Завтра придется в последний раз надеть свои испорченные ботинки перед тем, как купить новые. У меня была только одна пара. Ею провоняла вся квартира.

Планшета больше нет. А что, если Салит попытается дозвониться мне? Она не сможет. Это даже к лучшему…

Но на обратном пути к своей квартире я, стоя по голени в воде, позвонил из телефонной будки мистеру Голубу. Нашел номер его книжного магазина в справочнике.

На экране граффити. Похожее на то, что было на том окне. Я снял темные очки. Экран уже заполнило серое лицо, серебристые глаза и розовые, слегка пульсирующие жабры.

– Здравствуйте, мистер Руби, – произнес он, узнав меня. Вежливо, несмотря на напряженность нашего последнего телефонного разговора.

– Привет, мистер Голуб, – ответил я так же вежливо. – Эмм… Я тут подумал о тех двух книгах, которые вы мне порекомендовали. Тех, которые, по вашим словам, развивают идеи «Некрономикона» дальше… отображают закономерности во Вселенной, смотрят на вещи с точки зрения геометрии… говорят о том, как переконфигурировать эти закономерности, чтобы искривить время и пространство…

– Да. «Атлас Хаоса» Вадура и «Вены Древних» тиккихотто Скретуу. Но я думал, вы крайне скептически относитесь к этим концепциям, мистер Руби.

– Ну, Габриэль понемногу раскрывает мне глаза. Я стараюсь не быть слишком упрямым в том, чего не понимаю.

– Итак, вы нашли свою пропавшую подругу…

– Да! – ответил я, и голос мой звучал даже весело. – Мы снова вместе. Поэтому я решил, что хочу приобрести эти книги, если это возможно. Для себя и для Габи. В основном, как подарок для Габи. Если смогу себе позволить этот подарок! – Я посмеялся.

– Что ж, к счастью, именно эти книги и близко не так востребованы, как «Некрономикон». Они не столь известны. Вас интересуют сами книги для коллекции или только тексты? Потому что я мог бы предоставить обе книги на диске. На одном диске, если хотите.

– Как насчет цен, для начала?

– Книга Вадура старше и встречается реже… Копия обошлась бы в двадцать тысяч мунитов.

– Боже мой, – пробормотал я.

– Книга Скретуу была переиздана издательством оккультной литературы, но многие отвергли ее как обычное шарлатанство, и она не завоевала популярности у читателей. В настоящее время существует тираж двадцатипятилетней давности в мягкой обложке, что значительно снижает ценность как самого текста, так и оригинального издания. Оригинал стоил бы пять тысяч мунитов, но вариант в мягкой обложке обойдется всего около десяти мунитов.

– О, ничего себе… какой разброс.

– Информация в ней часто лучше, чем в Аль-Азифе, но опять-таки у нее нет той же репутации. Люди слепы, ведь обе книги в некотором смысле превосходят Аль-Азиф.

– А сколько будут стоить обе книги на диске?

– Я бы снизил стоимость книги Вадура вдвое, а вторую отдал бы вам бесплатно. Десять тысяч мунитов, мистер Руби.

– Дорогой подарок, – пробормотал я.

– Действительно. Слишком дорогой для того, кто все еще не до конца уверен в достоверности материала.

– Ну… Мне очень важно сделать Габи счастливой. Чтобы наладить отношения…

– Возможно, кольцо стало бы лучшим вложением денег.

Я воспринял это скорее как шутку, чем сарказм, и улыбнулся.

– Да. Но… Знаете, я бы действительно хотел раздобыть для нее… для нас… обе эти книги. Думаю, придется сказать, что я согласен и покупаю эти книги.

– В самом деле? И вы можете заплатить мне все десять тысяч?

– Да. У меня они есть. Это подкосит меня, но эти деньги у меня есть.

Похожая на рыбью голова задумчиво кивнула.

– Похоже, вы на самом деле серьезно интересуетесь этой темой. Что ж… поскольку Габриэль разрешила мне приобрести экземпляр Аль-Азифа – «Некрономикона», – я сжалюсь над вами, мистер Руби, и снижу цену до пяти тысяч мунитов.

– Вы так поступите? Правда? О боже, это так щедро! Знаю, Габи выдала то, что вы приверженец этих верований, да и сам я был груб с вами, когда не мог ее найти… Мне так жаль, мистер Голуб. Я очень благодарен вам за помощь.

– Из этих книг можно почерпнуть много очень важных вещей, мистер Руби. Хорошо, что вы намерены шире взглянуть на Вселенную. Прислушайтесь к тому, чему Габриэль хочет вас научить. Вместе просветленные и сами формируют узор. Вы и я… звенья одной цепи, мистер Руби. Мы можем сделать друг друга сильнее…

– Да… да… так и Габи говорит! – восторженно воскликнул я.

– В таком случае я запишу диск. Когда бы вы хотели, чтобы он был готов?

– Эмм… через три дня? – Я взял цифру с потолка. Не завтра. Это пугающе скоро. Мне нужно было время, чтобы обдумать, как все обставить. – Скажем, в полдень?

– Тогда я буду ждать вас.

– А, ну, не могли бы мы встретиться где-нибудь еще, кроме вашего магазина? В ближайшие несколько дней я буду на окраине – навещаю отца на Овальной площади. Вы знаете, это там, где…

– Да, недалеко от Пакстонского университета.

– Да, мой отец профессор, преподает там историю искусств, – признался я, чтобы придать своим словам убедительности. – На самом деле, это он одолжит мне деньги. Отец намекнул, что и сам хотел бы взглянуть на книги. Он, возможно, составит мне компанию, если вы не против, а может, и нет. В любом случае, не могли бы вы встретиться со мной в полдень на углу улицы Фассл? Это недалеко от Салем, в нескольких кварталах от Овальной площади. – Я был там сегодня. Между двумя зданиями на улице Фассл располагался небольшой дворик с фонтаном в центре. Хорошее уединенное место для нашей дорогостоящей сделки. – Это место легко найти: рядом есть кондитерская…

– Я найду.

– Возможно, мы могли бы пообедать вместе, после того как встретимся.

– Ценю ваше предложение, мистер Руби, но в этом нет необходимости. Итак… через три дня… в полдень… встретимся на углу улицы Фассл, возле кондитерской.

– Все верно. Спасибо за ваше беспокойство.

– И к тому времени у вас будут все пять тысяч мунитов, мистер Руби?

Он что-то подозревал. Место, каким бы невин-

ным оно ни было (даже кондитерская!), все же находилось далеко от района, в котором мы оба жили. Это казалось ему странным. Я надеялся, что подключение к истории моего отца поможет умерить недоверие…

– Да, конечно, – заверил я. – И опять же, не могу выразить, насколько благодарен за снижение цены. Эмм… и знаете… сегодня грабитель украл мой планшет, а в нем был мой экземпляр «Некрономикона». Не могли бы вы и его записать на диск?

– Боюсь, что не смогу сделать это бесплатно, мистер Руби. Несмотря на свою благодарность за вашу помощь в получении моего собственного экземпляра, Аль-Азиф слишком ценен, чтобы просто его отдать. Нам пришлось бы вернуться к десяти тысячам мунитов… и это лучшее, что я мог бы предложить вам как друг. В любом случае… полагаю, Габриэль сделала вам копию «Аль-Азифа», поскольку не могу представить, что она одолжила вам свой экземпляр. Разве она не может сделать вам новую копию?

Жадный ублюдок! Габи дала ему экземпляр этой книги бесплатно, а он не мог сделать то же самое? Но как мне спорить с его логикой? Двух других книг должно быть достаточно.

– Конечно, – справившись с собой, дружелюбно ответил я. – Не хотел выглядеть дармоедом. Все в порядке. Тогда увидимся?

– Да, мистер Руби. И желаю вам хорошо провести время с отцом.

До тех пор мне придется не высовываться на улицу. Если он заметит меня в субтауне, когда я утверждал, что нахожусь в другом месте…

– Спасибо, – ответил я. И отключился.

Поскольку пистолет у меня украли, я не мог сжечь тело мистера Голуба плазмой, как было с Габриэль. Может, снова найти Рабаля? Купить новый пистолет? По крайней мере, плазменные патроны были все еще в моей квартире.

У меня по-прежнему оставался обрез. К черту все. Я воспользуюсь им.

Следующую пару дней я не выходил из квартиры. Полностью затонировал окна, чтобы никто не мог увидеть меня внутри. Интересно, пыталась ли Салит дозвониться мне? Ужасно хотелось ее увидеть. Я продолжал себе твердить, что даже к лучшему, что это не удается.

Завтра утром у меня была назначена встреча на окраине, где я должен был совершить преднамеренное убийство в нескольких кварталах от того места, где мой отец читал лекции о занятиях скорее созидательных, чем разрушительных, где он учил гармонии, а не уничтожению, упорядоченности линий и перспективе, а не анархии и хаосу. Видите? Даже без магической силы заклинаний я перестраивал судьбу. Свою собственную и других людей.

Но, как безмолвную мантру, повторял про себя: «Я – хороший человек». Именно потому, что я был хорошим человеком, мне предстояло завтра совершить убийство. Разве я хотел этого? Но на мне лежало бремя ответственности, и я должен был что-то сделать, поскольку это касалось моей врожденной доброты, доброты более глубокой, чем я предполагал. Я был готов рискнуть и умереть или обезуметь ради блага других. Кто бы мог подумать? У меня появилось понимание того, что должны чувствовать мужчины, когда из патриотизма вступают в армию и сражаются на войне. Зная, что могут не вернуться домой. Возможно, это просто животный инстинкт, природная программа, защита стада даже с риском для себя. Скорее химия, чем героизм. Какой бы мотив ни играла труба, я должен следовать за ней. И все прочее дерьмо.

Габи дразнила меня за работу в отделе поддержки клиентов, и это меня злило, поскольку было стыдно. Мои родители справились гораздо лучше. За последние несколько лет они незаметно дали понять о своем разочаровании. Но у меня не нашлось ни талантов, ни особых склонностей. Мое эго было слишком велико, чтобы оставаться довольным своим положением, однако усилий не хватало, чтобы изменить свои перспективы. Я завидовал людям, способным примириться с собственной ничтожностью во вселенной и начинять оливки перцем с той же безмятежностью, с какой волы тянут плуг. Но, возможно, по иронии судьбы, я был как раз тем человеком, на кого можно свалить все эти знания и ответственность. Не наполненный ничем другим, я мог быть наполнен ими. Не сосредоточенный ни на чем другом, я мог видеть то, чего не видели другие. Я размышлял об этом в терминах своего города. Большинство людей видели только магазины, офисы, места, куда им нужно добраться, и если приглядывались внимательнее, то замечали трещины на тротуаре… но не видели линий напряжения, которые образовали эти трещины, или тяжести здания, давившего на почву, не видели ветров, которые создавало и направляло пространство между домами… все эти силы, в некотором смысле, формировали невидимый город, который существовал параллельно с видимым.

За день до нашей встречи с мистером Голубом я сидел и смотрел на большой, во всю стену, экран видеотанка. В нем не было функции видеофона, но я мог получить доступ к ограниченным без подписки диапазонам сети. Я проводил выборочный поиск по различным темам. В данный момент пытался выяснить, сколько видов нечеловеков поселилось в Пакстоне. Много. Приводился пример каждого из них. Народ Кали был представлен фотографией мужчины. Я еще не закончил просматривать список, и мне попадались снимки нескольких рас, которых я никогда не встречал, но пока никого похожего на мистера Голуба. Или, если уж на то пошло, на серебристого человека-птицу, который украл мой рюкзак.