Выбор

© Копылов Александр, 2025

ISBN 978-5-0067-7041-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Виктор

I

Город просыпался лениво, будто нехотя. Влажный асфальт отражал размытые огни фонарей и жёлтые пятна окон, в которых кто-то уже заваривал первый кофе. Машина Виктора мягко скользила по улицам, а нервное постукивание по дверце звучало, как глухой метроном. Время – 07:14. Он выехал рано, на всякий случай. Сегодня всё должно было сложиться. Он должен был достигнуть цели.

Виктор мимолётно взглянул в зеркало – светло-серый взгляд, напряжённая линия скул. В другой ситуации он бы подумал, что выглядит как человек, уверенный в себе и в своем будущем. Но он знал – всё держится на волоске.

Мысли перескочили куда-то в детство. Не в первое, беззаботное, а в то, которое начинается с дневников, оценок, попыток доказать что-то взрослым, которые уже всё решили за тебя.

Витюша, хочешь быть лучшим? Ты же не хочешь быть как они?

Мать. Её голос всегда звучал будто из-за стены – тихо, но с нажимом. В нём не было ласки, только забота, выдавленная из долга. Даже когда гладила по голове – казалось, проверяет, не перегрелся ли процессор. Отец был другим – он молчаливо смотрел, не одобрял, не хвалил. От него исходила какая-то холодная уверенность, будто всё, что делало его чадо, само собой разумеющееся. Сдашь экзамен на 100? Молодец, но чего ты ожидал, аплодисментов?

Виктор всё время сравнивал себя с другими. С одноклассниками, преподавателями, даже случайными прохожими. Он не просто хотел быть первым – он хотел, чтобы все его признали. Вслух. Чтобы не было сомнений, что он здесь главный. Он отмахнулся от воспоминаний – будто стряхивал соринку с лацкана пиджака. Он не позволял себе утопать в прошлом. Не сегодня.

Автомобиль уверенно вышел на проспект. Поток был плотным, но двигался размеренно, словно река, у которой давно отбили стремление бунтовать. Виктор убавив музыку, приоткрыл окно – город ворвался в салон сыроватым воздухом, в котором мешались ароматы сдобы, бензина и мокрого бетона. У светофора мнутся люди – кто в дешёвых пуховиках, кто в костюмах с аккуратными складками на штанинах.

Машина ползёт вперёд, утыкаясь в поток. С левого ряда кто-то резко перестраивается без поворотника, и Виктор качает головой, не из-за злости – от презрения. Все одинаковые. Давят друг друга на переходах, спорят в магазинах, пьют, чтобы забыть или чтобы казаться сильнее. Притворяются.

Виктор щурится – сквозь лобовое стекло лучи солнца бьют в лицо, острые, холодные, словно иглы. Мир будто построен на фальши: дома – декорации, улыбки – трещат словно маски при ближайшем рассмотрении. Всё это спектакль, и он в нём зритель, который единственный заметил, что сцена давно прогнила.

Мимо проплывал район, в котором он бы никогда не жил. Пятиэтажки со следами ржавчины на подоконниках. Старый вывесочный шрифт на аптеке. Бледно-жёлтые шторы в окне второго этажа – в таких окнах всегда сидят кошки и смотрят, как стареют улицы.

Светофор. Бабушка с ребёнком. Мальчик смотрел на его машину с тем самым чистым вниманием, которое бывает только у детей – без страха, без подозрения, будто мир ещё не показал ему, насколько он может быть жесток. Виктор отвёл взгляд. В таких глазах он видел прошлое, которого у него не было. Или которое было, но кончилось слишком рано. Он завидовал – не осознанно, не остро, а тихо. Завидовал этой незащищённой, беспричинной радости. Он снова сосредоточился. Осталось немного. Несколько поворотов, здание с остеклением и охраной, лифт с зеркалами, переговорная комната. Слово за словом. Ход за ходом.

Поворот с проспекта. Широкая улица с одинаковыми офисными коробками, будто город вдруг решил быть скучным и у него это вышло.

Здесь не было суеты – только машины, припаркованные под углом, зеркально отражающие утреннее солнце. Всё казалось глянцевым, будто реальность вдруг пригладили и вылизали к приходу начальства.

Виктор ехал медленнее. Он всегда замедлялся, когда был почти на месте. Не потому что волновался – нет, конечно. Просто… пусть время подумает, прежде чем ему что-то сказать.

Справа за стеклом проплыл бизнес-центр, похожий на кусок льда, застрявший в асфальте. Он когда-то здесь арендовал переговорку на один день – ужасное освещение, стулья будто для наказания. Там всё пошло не по плану. Он отогнал мысль.

Вот и оно. Здание, ради которого он сегодня здесь.

На фоне остальных – неброское. Три этажа, серый фасад, охрана в будке у ворот, парковка на пятнадцать машин. Ни вывесок, ни суеты. Только Весомость. Именно так – с заглавной буквы. Он заехал на территорию, предъявив пропуск. Охранник кивнул – в своей небрежной манере. Машина встала на своё место. Виктор выключил зажигание, и в салоне стало тихо.

Он остался на мгновение внутри. Пальцы на руле. Сердце билось медленно, отдаваясь хлёстким эхом в ушах. Всё уже расписано: кто с кем, во сколько, в каком порядке, какие бумаги, какие лица, какие слова. Посмотрев в зеркало выдохнул. Улыбнулся сам себе – неуверенно, но с наигранной самоуверенностью, как будто убеждал лицо в отражении, что оно всё ещё боец.

Ну, понеслась.

Дверь щёлкнула. Утренняя прохлада облизнула лодыжки. Город продолжал жить за воротами, а Виктор шёл в сторону парадного входа, как человек, идущий на ринг – в костюме вместо перчаток.

Внутри господствовала чистота. Не той показной чистотой, которой натирают больницы, а какой-то выветренной – как будто здесь всё давно под контролем, всё давно отлежалось, и каждый атом пыли знает своё место.

Виктор шагал по серому ковролину. Каблуки глухо стучали – размеренно, как сердце в момент, искусственного спокойствия. Здесь всё было слишком правильным. Картины – нейтральные, ресепшн – без единой лишней детали, кофемашина как положено. Всё на месте. Ни одной детали, которую можно было бы назвать ошибкой. И это злило. Он не любил идеальные места. В них не за что зацепиться. Они, как собеседники, которые улыбаются и кивают, но внутри уже всё про себя решили.

Он шёл, и с каждым шагом будто пробовал на себе новую кожу. Обычный костюм, обычная рубашка, обычный день – но всё равно казалось, что в нём ищут подвох. Что его здесь ничто не ждало, кроме провала. Он умел показывать уверенность. Научился, со временем. Но каждый раз, когда делал это, что-то внутри молча ставило галочку: ещё один раз, когда ты – просто костюм с голосом.

Он почти на месте. Осталось два поворота – и переговорка. Там уже кто-то сидит. Кто-то, кто может поднять. Или утопить. Кто-то, кто решает.

А делают вид, что решают вместе.

Он пришёл за час до назначенного времени. В приёмной комнате было тихо – только щёлканье каблуков по мрамору и приглушённый голос секретаря за стойкой ресепшена. Виктор прошёл к креслу у окна, от которого веяло холодом: кожаная обивка цеплялась за ладони, будто пыталась втянуть в себя остатки тепла. Он достал телефон, проверил время – ещё 57 минут. Перекинув ногу на ногу. Перевернул портфель на бок, поправив галстук,

который сидел неровно.

Нет, теперь как удавка – чуть ослабил.

Он репетировал речь про себя: для начала приветствие, после чего краткое резюме проекта, дальше – его предложение. Слова, давно выученные, всё равно норовили ускользнуть. Он ловил их, сминая в голове, вставлял обратно, придавая им важность, вес, и форму. Он знал, что сегодня критическая точка – либо вверх, либо вниз. Но тревога не могла поколебать то, во что он верил без остатка, почти свято.

Прошло десять минут. Его должны были вызвать, но сидеть на одном месте было слишком сложно. Он прошёлся к холлу, по очереди оглядывая каждого, кто проходил мимо.

А может, они меня проверяют? Типа, смотрят, как я держусь под давлением? – мелькнуло в голове. – Ведь так делают, да?.. Где-то видел… может в кино или в дешёвом романе матери, которые она так любила читать. Видимо в жизни романтики ей не хватало.

Оставалось 30 минут до назначенного времени. Проверил телефон, пусто. Может, чуть задерживаются. Такое бывает. Вернулся в кресло. Дверь в холл открылась, и вошла молодая женщина – уверенная походка, идеальная стрелка на брюках, бейдж на блузке. Виктор моментально выпрямился, встав как на линейке вежливо улыбнулся. Она приблизилась и коротко сказала:

– Виктор Сергеевич?

– Да.

– Встреча сегодня отменяется. Приносим извинения за изменение в графике. Вас уведомят о новой дате.

Она развернулась и ушла. Он стоял ещё секунду, две, три. Повернул голову к двери, где она исчезла, будто ждал, что она вернётся и скажет: – Извините, перепутала. Всё в силе, пойдёмте. Но она не вернулась.

Он сел обратно. Остался сидеть минут пять, уставившись в пол. В груди словно что-то провалилось – не вниз, не вверх, просто исчезло. А потом пришло раздражение. Даже не злость – чувство менее острое, но ядовитое. Встречу не просто отменили. Его самого как будто проигнорировали, ничего не объяснив.

Словно я для них пустое место.

II

Виктор вошёл в здание компании и, не отвечая на приветствия, сразу направился в свой кабинет. Бросил папки на стол, сняв пиджак, упал в объятья кресла и провёл рукой по идеально выбритой щеке.

Мысли сбились. Он проверил почту – пусто. Посмотрел календарь встреч – всё по-прежнему. Может, ошиблись? Может, его спутали с кем-то? Или назначили другую дату, а он что-то пропустил? Он начал лихорадочно проверять сообщения, переписки, даже старые звонки. Ничего, пустота. В подсознании всплыли слова матери: – Им просто не нравится, если кто-то лучше, чем они. Привыкай.

Когда из пятнадцати приглашённых на день рождение детей пришли двое, мать удалила их из телефона. Он открыл документы, перелистал свои материалы – аналитика, цифры, графики. Презентация – готова! Прогнозы – подтверждены! Всё было вылизано до последней запятой. Он не мог ошибиться. Не мог.

Если сам не понял – значит, не заслужил понять.

Слова отца после просьбы помочь с уроками. Почему воспоминания всегда накрывают, как волной, когда что-то идёт не так? Как перед смертью вся жизнь проносится перед глазами, и сознание отчаянно пытается найти решение, выход из безнадёжной ситуации.

Он сидел в тишине почти весь день, почти не выходя из кабинета. К нему заглядывала Ира, как любая секретарша предлагала ему кофе, пыталась узнать, как всё прошло. Виктор лишь отмахивался от ответа, ничего не объясняя.

Не будь слабаком, женщины не приносят успеха – а ты должен быть сильным.

Это уже начинало давить на нервы, парадоксальные нравоучения отца впивались в мысли как пиявки, высасывая всё что считали лишним. Вот только это не помогало. Под вечер, выйдя в архив, он забрал свой кейс. В нём лежали, флешки, черновики, конфиденциальные сводки, наработки, которые он собирал вручную. То, что хранить в сети было опасно – слишком ценно, слишком хрупко.

III

Он не поехал сразу домой. Внутри было неприятное жжение – как после проваленного экзамена, только хуже, потому что ты даже не сдавал его. В голову пришла идея остановиться у бара, который он любил – местечко без лишнего пафоса, полуподвальное помещение с тусклыми лампами и запахом жареной картошки.

Бар был полупустой – будний вечер, приглушённый свет, фоновый джаз с хрипловатой саксофонной ноткой. Виктор сидел у стойки, щёлкал пальцем по стакану с виски. На нём тёмная рубашка, чуть расстёгнутая у воротника, как бы случайно, но продуманно. Рядом Артём, старый знакомый из тех, кого жизнь чуть потрепала, но лицо ещё держит улыбку. Офисная душа, со своим банком, ипотекой и регулярными пятницами здесь.

– Ты как в последний день живёшь – сказал Артём, крутя лёд в своём бокале. – Постоянно мчишься. Тебя никто не гонит, Вить. Ты и так не на дне. Наоборот – уже выше большинства.

Виктор чуть усмехнулся, посмотрел на янтарную жидкость, сделал глоток.

– Ты правда не понимаешь, зачем?

– Хочу понять – пожал плечами Артём. – Просто ты как будто всё время с кем-то соревнуешься. Даже когда никого рядом нет.

Виктор кивнул, потом повернулся к нему:

– Я всю жизнь кого-то слушал. Родителей, учителей, начальников. Делай так, не делай эдак, думай вот это, не думай об остальном. Даже когда я делал всё правильно – мне говорили, что можно было лучше. Понимаешь? Я не хочу всю жизнь прожить по чужим лекалам. Я хочу – себя. Без условий, без оглядки.

Артём усмехнулся, допил остатки из бокала.

– Ну это у всех. Все чего-то хотят. Ты ж не особенный.

– Нет – покачал головой Виктор. – Особенный не я. Особенным делает то, насколько ты готов рваться, чтобы не жить как все.

Он замолчал на секунду, подбирая слова.

– Деньги это не понты. Это не тачки, не часы, не столик в ресторане. Деньги – это возможности. И мне нужна возможность нажать на кнопку «Выход». Если ты богат – ты не зависишь. Ни от мнения, ни от расписания, ни от прихоти других людей. Если хочешь, улетаешь, не хочешь – исчезаешь. Ты сам себе закон. Хочешь – посреди зимы едешь в Бразилию. Не нравится кто-то – посылаешь. Не хочешь сидеть в городе – покупаешь дом у моря. Ни перед кем не отчитываешься. Ни под кого не прогибаешься. Вот она, свобода. Ни флаг, ни гимн, ни книжки про внутренний покой. А один счёт, на котором столько, что ты сам выбираешь, когда тебе вставать.

Артём молчал, только кивал.

– Я не бегу за успехом – продолжал Виктор. – Я копаюсь изнутри наружу. Рву всё, что на мне выросло: ожидания, страхи, голос отца, что я «должен быть кем-то». Я просто хочу однажды проснуться и не быть никому ничего должен. Ни тебе, ни им, ни кому ли то было ещё. Понял?

– Понял – тихо сказал Артём. – Типа птица из клетки?

Виктор усмехнулся:

– Нет. Птица из клетки всё ещё птица. А я хочу быть тем, кто строит клетку. Только для себя. Только с тем, что мне надо. И если захочу – сам дверь открою.

– Не страшно быть бедным. Страшно – ничего не стоить.

Они замолчали. Музыка в баре заиграла громче. Кто-то в углу засмеялся. Виктор снова посмотрел на свой стакан.

– А ты чего хочешь? – спросил он, не поворачиваясь. Артём пожал плечами:

– Я, наверное… просто хочу, чтобы всё было спокойно.

Виктор криво улыбнулся.

– Тогда нам не по пути.

Позже, уже ближе к полуночи, распрощавшись со знакомым, он вышел на улицу. Сырая, ветреная ночь. Машину он оставил в переулке за зданием – не хотел светиться, вдруг кто-то из партнёров проходил мимо.

Он обогнул угол, и тут сердце резко рухнуло вниз. Одна из дверей машины была приоткрыта. Внутри кто-то возился, в свете фонарей был виден едва различимый силуэт.

– ЭЙ! – выкрикнул Виктор, подойдя к машине.

Фигура внутри замерла, резко повернулась. Молодой парень в капюшоне. Он выскочил из машины, на спине у него был рюкзак. И этот рюкзак был набит, словно тот набрал всё подряд.

– А ну стоять! – Виктор рванул вперёд, спотыкаясь.

Парень бросился прочь. На асфальте что-то блеснуло – кейс, который стоял в тени рядом, заблаговременно вынутый, упрятанный от глаз. Грабитель схватил его на бегу, даже не замедляясь.

– СТОЙ СУКА! – закричал Виктор и прыгнул за ним. Успел схватить за капюшон, так что от рывка тот обернулся. Виктор смог разглядеть его лицо: молодое, спокойное. Ни капли испуга, лишь застывший холод. Парень вырвался из захвата, не забыв также нанести удар прямо в переносицу. Виктор пошатнулся, боль ослепила, и когда он поднял голову – тот уже исчез.

IV

Следующим утром Виктор пришёл на работу чуть раньше, чем обычно. Без галстука, без плана. В таком разбитом состоянии он мог лишь существовать. Офис встретил его как всегда – светом холодных ламп, запахом дешёвого кофе и гулом клавиатур. Но сегодня даже эти будничные раздражители ощущались иначе. Он шёл к своему кабинету быстро, но не торопясь – как человек, который спешит спрятать нервозность за деловитостью. На месте его ждала секретарь. Бледная, как утренний ксерокс.

– Виктор Сергеевич, Константин Аркадьевич уже у себя. Он… очень вас ждёт.

– По какому поводу? – спросил Виктор.

– Мне не сообщили, поспешите пожалуйста. – ответила Ирочка, скрывая глаза и уходя, явно ища место где можно переждать бурю. Начальник явно был не в духе, и даже думать по какой причине его вызывают, не хотелось. Перед смертью не надышишься.

Он постучал в дверь кабинета, на которой красовались инициалы «Елисеев К. А.» гравировка была явно не фабричной, но с удивительной строгостью и вниманием к деталям. Иногда определить насколько высокий статус у человека можно лишь по визитке, или по табличке на его двери.

Лишь гулкое «Заходите» послышалось в ответ, Константин Аркадьевич стоял у окна. Высокий, с идеально выбритым затылком, с руками за спиной, как у человека, который прикидывает – кого сегодня казнить.