Магазин мечт

Размер шрифта: 13

ISBN 978-5-0067-7803-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Запах свежеиспеченных пирогов каждый раз возвращает меня в те годы, когда я был совсем ребенком, и, в особенности, в то время, когда моя жизнь разделилась на до и после.

ЗАПИСЬ 1

Эту историю я хотел рассказать ещё очень давно, но только сейчас у меня появилось хотя бы немного свободного времени, чтобы придать огласке то, что раньше казалось мне чем-то неестественным, странным, загадочным и порой даже пугающим. По многим причинам, которые ты, читатель этого блокнота, скорее всего сам вскоре поймешь, я посчитал нужным написать все, что происходило со мной за это нелёгкое время.

1990 год, 3 декабря

За окном тихо падали снежинки, ложась на землю и позволяя каждую секунду думать мне о том, как медленно может идти время, когда тебе всего шесть лет и мама всегда рядом. По телевизору, как обычно, шло «Поле чудес», где усатый дяденька в очередной раз что-то спрашивал у новой тети, которая улыбчиво смотрела на него и светилась от счастья. Каждый раз, видя эту передачу, я уверенно повторял себе, что, когда стану старше, обязательно схожу туда и выиграю для мамы что-нибудь полезное. Например, новый утюг. Старый давно пора выкинуть на помойку, но мама не может купить что-то дороже, чем еда, уже с того времени, как на улице только начинали опадать листья. Когда я спрашивал у мамы, почему она не может купить новый утюг, чтобы мои любимые серые штаны со шнурками больше не выглядели такими мятыми, она отвечала, что в нашей семье наступил «кризис». Тогда я еще не знал точного значения этого слова, но твердо понимал, что это что-то вредное, противное и так мешающее нам с мамой видеться чаще, ведь она так много ходит на работу, чтобы мы могли выбраться из этого «кризиса». А еще «кризис» мешает погладить мне любимые штаны.

Он наступил практически сразу, как ушел мой любимый отец. Папа был очень добрым и хорошим, всегда сажал меня к себе на руки, когда мы всей семьей смотрели телевизор, и отдавал половину мороженого, даже если я уже ел сладкое в этот день. Мой папа ушел не на работу и даже не на войну, как это иногда случается в тех страшных фильмах, которые мама старается выключать, чтобы я, как она говорит, «не травмировал свою детскую голову». Но как ее можно травмировать, смотря телевизор? Я ведь не буду бить себя чем-то после просмотра военного кино или бояться дядек в зеленой одежде. Мне просто интересно, как устроен этот мир, что означают новые слова, которые я часто слышу от взрослых или где, например, живет Бог? Но мама все равно настаивает на своем и каждый день поспешно и с волнением выключает все, что не разрешается смотреть детям. Именно по той же причине, когда мама уехала на «похороны» (еще одно страшное и не до конца понятное для меня слово) моего папы, я остался с бабушкой дома. Так вот. В один совершенно обычный, скучный осенний день, который, как и все такие дни, не предвещает никаких событий, мой папа ушел к Богу на небеса. По крайней мере так сказали мои мама и бабушка. Я им доверяю, но вот папу с этого дня я больше не видел: ни в нашей квартире, ни даже во дворе. Наверное и правда отдыхает у Бога. Когда-нибудь мы увидимся с ним на небе и снова сможем смотреть телевизор вместе, поедая слегка растаявшее мороженое и радуясь так же, как эта тетя в телевизоре, а пока я сижу и думаю о том, как выиграть для мамы утюг, чтобы она больше не грустила из-за «кризиса».

Дяденька в десятый раз прокрутил этот странный барабан, и, в очередной раз почувствовав манящий сладкий запах, я не смог больше удерживаться от огромного желания сбегать к маме и бабуле на кухню и взять хотя бы один пирожок, который смиренно отдыхал в духовке.

– Внучок, иди погуляй, на улице ведь такая чудесная погода! И друзья твои в снежки уже играют! – бабуля всегда заботилась обо мне и хотела, чтобы у меня было много-много друзей, с которыми я смог бы играть, даже если во всем мире станет совсем скучно.

– Бабуль, а можно пирожок? – аккуратно поинтересовался я, уже утаскивая целую миску горячих, ярко пахнущих и таких чудесных пирожков с яблоками и пытаясь сделать это незаметно.

– Конечно можно! И прихвати парочку для своих друзей, да поди погуляй!

Спустя несколько минут я уже был одет в теплую куртку, укутан в толстый шарф так сильно, что моя голова не могла крутиться в стороны, и долгими уговорами отправлен на улицу в шапке на завязочках. Я не любил эту шапку, потому что во всем дворе такая была только у меня и, к тому же, она очень сильно мешалась во время игр, но я терпеливо носил ее, чтобы не обидеть маму и бабушку.

На улице пахло морозной свежестью и тихим утром: деревья покачивались из стороны в сторону от слабого ветра и старались перенести тяжесть наседающего на них снега. Хотя было рано, двор уже был полон моих друзей, которые то и дело играли в прятки, догонялки и другие игры, так любимые всеми нами. Дядя Петя и Максим Николаевич уже сидели на лавочке, оживленно обсуждая что-то сильно их волнующее, и пили «водку». Не знаю, из чего состоял этот напиток, но от него дядя Петя становился очень веселым, а Максим Николаевич, наоборот, суровым и немного строгим. Эти дяди были «отцами всего двора»: они следили за каждым из нас, помогали залазить летом на деревья и вытирали кровь с ран после очередной оживленной драки. Петя всегда ходил в ярко-жёлтой куртке, которая с каждым днем становилась все более грязной, но это не мешало ему нести свет в наш двор, озаряя все вокруг своей искренней улыбкой. Не знаю, что его всегда так радовало, но, я уверен, когда-то он наверняка нашел клад во дворе или выиграл в «Поле чудес». А почему иначе он всегда светится от счастья? Максим Николаевич же постоянно ходил в чёрном пальто или темно-серой куртке и заставлял всех обращаться к нему только по имени-отчеству. Я думаю, что у него тоже случилась какая-то беда, как у меня с папой, потому что порой этот дядя перешептывался с Петей о «похоронах» и своей бывшей жене. Значит его жена тоже у Бога на небесах. Может они с моим папой сейчас сидят вдвоем и наблюдают за нами свысока? Смеются, обсуждают новости, смотрят «Поле чудес», радуются моим победам в уличных играх, грустят из-за того, что Максим Николаевич такой печальный – в общем все делают вместе, внимательно смотря за нашим повседневным ходом дел. Очень надеюсь на это, ведь тогда папа увидит как я пойду в школу, а потом в университет, и найду такую же хорошую жену, какой являлась моя мама для отца

– Эй, Санька? Чего завис? – этот голос, выбивший меня из потока мыслей, я узнаю из тысячи. На нашем дворе, как и на всяком другом, была противная компания мальчиков, которые всегда что-то вытворяли, и среди них был Миша, который почему-то пытался дружить и с моей компанией, и одновременно с этим возглавлять неприятную группу мальчишек. Наверное он просто хотел быть главарем двора, поэтому так старательно налаживал связи с обеими сторонами: добрыми мальчишками, и такими, как он. Я ничего не имел против этого, лишь бы он не мешал нам играть и не трогал Катьку. Она была моей хорошей подругой, соседкой в подъезде и просто самой прекрасной девочкой, которую я когда-либо видел. Мне хотелось оградить ее от всего плохого мира и создать идеальную сказку, в которой бы ей было очень славно жить. Миша часто приставал к Катюше и каждый раз я доблестно защищал ее, чтобы с ней ничего не случилось.

– Да ничего, Миш – скромно ответил я и подошел к нему, чтобы отдать пирожок и улыбнуться, показывая всю свою доброжелательность. Мне никогда не хотелось близко дружить с ним, но и большую дистанцию я тоже не выстраивал, потому что, как говорит бабушка «врагов надо держать еще ближе к себе, чем друзей».

После пары фраз мы с Мишей разбрелись по двору, каждый к своей компании, чтобы не нарваться на конфликт друг с другом. Я подошёл к моим друзьям, которые как раз начали выбирать ведущего, чтобы сыграть в прятки. Получив по вкусному, ещё дымящемуся от своей теплоты пирожку, мальчики улыбнулись мне и хором произнесли считалочку, которая в конечном итоге указала на меня. Я аккуратно убрал последний оставшийся пирожок, который планировал отдать Кате, как только её увижу, и закрыл глаза, чтобы начать считать до пятнадцати. Дальше я считать пока не умел, но этого времени было предостаточно, чтобы мои друзья успевали проворно спрятаться за деревья, кусты, мусорки, лавочки, велосипеды и все, что только можно было найти на нашем дворе.

Единственное правило, которое было в наших прятках – не выходить за пределы двора, чтобы родители не переживали и чтобы всех можно было с лёгкостью найти. Один раз Егор выбежал на соседний двор и мы искали его всей компанией до самого вечера, а потом его мама очень сильно ругалась, так что теперь мы играли по правилам «единого двора». Так мы выработали лозунг «Соседний двор – всему позор!» и больше никогда не уходили со своего. Площадка со всех сторон была окружена домами, и от этого складывалось впечатление, что двор принадлежал только нам – мальчикам, которые в этих домах и жили. Кроны деревьев устремлялись далеко вверх, они казались великанами, которые оберегают всё вокруг от несчастья, в том числе нас. Лавочек было всего три, и одна из них всегда была заставлена всякими игрушками, которые каждой из нас выносил из квартир, чтобы похвастаться или просто поиграть, а на второй сидели дядя Петя и Максим Николаевич. Третья же предназначалась для бабушек, которые с уставшим видом присаживались на нее после совершенных ими покупок. Единственным местом, где можно было что-то купить, являлся ларек, в котором продавалось все: конфеты, жвачки, игрушки – то есть все, что надо мальчикам нашего возраста. Этим магазинчиком управлял необычный мужчина взрослых, как мне тогда казалось, лет. Его звали Ярослав. Он был сильно похож на моего папу, и поэтому я всегда доверял дяде Ярославу свои секреты: рассказывал, что на самом деле немного боюсь Мишу, что мне нравится Катя или что это именно я отдал соседской кошке Мусе нашу колбасу. Ларек дяди Ярослава назывался «Мечта», и, видя это название, я часто задавался вопросом, какая же у меня на самом деле мечта? Я хотел купить утюг для мамы, завидовал новому велосипеду Миши, но вечерами, когда в голову всегда предательски закрадываются самые тайные и тихие желания, я чётко понимал, что мечтаю только ещё разочек увидеть папу, потому что очень сильно по нему скучаю.

Я досчитал до пятнадцати и медленно открыл глаза. Первые несколько секунд я видел только очертания деревьев, потому что за такое короткое время успел привыкнуть к темноте. Мне нравилось играть в прятки зимой, потому что я точно знал, что мальчики не смогут перепрятаться, ведь снег уже вовсю скрипел под ногами. С другой стороны, мне продолжала безумно мешать шапка и угол обзора от этого сужался раза в два. Я старался идти максимально тихо и смотреть во все глаза вперед, потому что толстый и очень теплый, связанный моей бабушкой шарф, тоже продолжал не давать мне нормально повернуть голову в сторону. Уже заметив чью-то ногу, неаккуратно выглядывающую из-за дерева, я внезапно услышал тихие всхлипы с другого конца двора.

Я почувствовал, как что-то в моем сердце сжалось, ведь эти всхлипы были мне знакомы и разжигали всего меня от боли. Это плакала Катя. Осознание произошло мгновенно: надо действовать быстро. Перепрыгивая через сугробы, обегая лавочку с дядей Петей и Максимом Николаевичем, я помчался к Мише, который стоял со своей компанией вокруг Кати, сидящей на холодном снегу, и что-то кричал.

– А надо было внимательнее смотреть! – донесся до меня отчаянный и злой крик. Подойдя поближе, я понял, в чем была проблема. Катина кошка Муся уронила велосипед Мишки, снова выбежав на улицу и испугавшись холодного снега. Царапин не было видно, но я знал, что за такое на нашем дворе все равно не прощают. «Кризис» – шутка нехитрая, а новый велик стоит очень дорого, так что отвечать придется по полной. Катя тихо всхипывала, захлебываясь в своих слезах, потирая красную щеку, и пытаясь оправдать бедную Мусю, которая испуганно сидела на её руках.

– Следи за своей кошкой, а то в следующий раз я с ней такое сделаю!

Ещё раз взглянув на Катю, я понял что необходимо действовать. Если Миша ещё раз обидит мою дорогую Катюшу, я не смогу этого пережить. По этой причине я резко повернулся к Мишке и ударил его по щеке со всей силы. Именно тут и случилось невозвратимое.

– Как ты мог ударить девочку? – я начал кричать так, как не кричал даже когда узнал, что папа умер. Что-то во мне оборвалось, изменилось. Мне было так жалко Катю, что я не мог поступить иначе. – Так нельзя поступать Миша!

Сначала он вообще не понял, что произошло, а потом полез драться: неумело, агрессивно, но при этом уверенно. На секунду мне стало очень страшно, но потом я понял, как страшно было Кате, когда её ударил Миша, и решил драться до конца. Шарф перестал меня душить, потому что внезапно я ощутил такой прилив сил, что мне было все равно, во что я одет и насколько мне это может помещать в драке. Кровь оставляла яркие следы на белом снегу и сильно пугала Мусю, которая то и дело переводила взгляд с меня на Мишу. Только после третьего полученного удара, я заметил, что за всем этим следил дядя Ярослав, который молча ждал развязки случившегося.

– Мальчики, перестаньте! – он с заботой посмотрел на мои ссадины, немного строго взглянул на Мишу и разнял нас. Осознав свое поражение, Мишка последний раз посмотрел на Катьку и молча ушел со двора, не извинившись за все произошедшее.

– Ты правильно сделал, Сашуль, не переживай. – сказал мне дядя Ярослав, после чего я правда понял, что все было действительно верно. Он предложил мне выбрать любую жвачку из его ларька и обсудить случившееся. Перед тем, как пойти к Ярославу, я подошел к Кате, поднял ее со снега, отряхнул милую розовую курточку, обнял эту так настрадавшуюся сегодня девочку и отдал ей пирожок, который все это время лежал у меня в куртке и согревал своим теплом, напоминая о родном доме.

Затем я последовал ко входу в ларек дяди Ярослава и терпеливо ждал, пока тот выйдет ко мне с моей любимой арбузной жвачкой. Спустя пару минут ожидания я слегка приоткрыл дверь в ларек и увидел яркое свечение. Такой красоты мне не доводилось видеть даже в сказках, поэтому я стоял, не шевелясь, и завороженно пытался разглядеть дядю Ярослава среди этого слепящего сияния. Внезапно этот яркий божественный свет выключился и владелец ларька вышел ко мне, держа в руках целую пачку моих самых любимых жвачек.

– Ну как ты, боец? Не ранен? – заботливо спросил дядя Ярослав. Я все ещё думал о свечении, которое наблюдал несколько минут назад, поэтому не смог внятно ответить на заданные мне вопросы.

– Ты правильно поступил, Сашуль. Такие люди, как Миша, должны понимать ещё в раннем возрасте, что за все поступки на свете придётся отвечать. Иногда позже, иногда раньше, но карма все равно настигнет всех, поэтому ты хорошо дал понять ему, что с Катюшей, да и в целом со всеми девочками, стоит обращаться аккуратно.

– Дядя Ярослав, а что за свет у вас в ларьке? – не унимаясь, спрашивал я, пытаясь понять, что же происходит в этом уже не казавшемся мне обычным магазине.

– А о чем ты мечтаешь Саша? – внезапно задал вопрос дядя Ярослав, игнорируя мой интерес к свету в ларьке. В этот момент я ещё не понял, насколько мои и его вопросы взаимосвязаны, но потом это осознание станет для меня таким же естественным, как то, что я и дядя Ярослав связаны тоже. В шесть лет понять это было невозможно, но все-таки всю жизнь мы были связаны так же, как Земля и Луна, как солнце и свет, как Новый год и елка – все это взаимодействует в нашей голове, как неразделимые вещи, как что-то естественно зависящее друг от друга. Такими и были мы с дядей Ярославом.

На этом вопросе я начал мямлить, долго думать, но через несколько минут скромно произнес: «С папой бы увидеться ещё разочек…”. Я осознавал, что скорее всего дядя Ярослав хотел подарить мне подарок на Новый год и именно поэтому интересовался, такими вопросами, но сейчас, когда у меня получилось восстановить справедливость с Мишей и Катей, больше всего хотелось, чтобы её восстановили и в моей семье. Тем более я доверял дяде Ярославу, и поэтому решился поделиться с ним самым сокровенным и так меня тревожащим. Я ему все сказал: папа был мне так дорог и так важен, что это было единственным желанием, которое хотелось загадывать снова и снова, каждый день, пока оно не осуществится. В шесть лет уже понимаешь что от Бога люди не возвращаются на Землю, но в этом возрасте также ещё не прекращаешь верить в то, что Дед Мороз все-таки может существовать и что чудеса сбываются.

– Очень хорошее желание, Саша. Я верю, что оно сбудется на Новый год, главное загадай его 31 декабря и проси не у Деда Мороза, а у Бога.

– Но что же у Вас все-таки за свет в ларьке?

– Со временем ты все узнаешь сам. Пока нет необходимости объяснять тебе все эти взрослые штуки. Просто верь, Саша. Верь в чудо, в справедливость, в искренних людей и в то, что любые желания способны сбываться.

После этой фразы мы ещё немного постояли с дядей Ярославом под снегом, и я побрел домой, задумчивый и немного печальный, потому что чётко знал, что, сколько Бога ни проси, папу он обратно не вернет.

ЗАПИСЬ 2

Мечты сбываются. Особенно если загадывать их искренно и со всей душой. Верите ли вы в это? Готовы ли вы загадать желание, если будете не уверены, что оно исполнится? А готовы ли пожертвовать чем-то ради исполнения своей мечты? В шесть лет дети не задаются такими вопросами. Они слепо верят в чудо и надеются только на лучшее, ведь разве в мире, где подарки под елку приносит Дед Мороз, может происходить что-то ужасное? Тогда я сильно в этом сомневался, однако жизнь расставила все на свои места, давая понять, что просто так получить ничего нельзя.

1990 год, 31 декабря

Из кухни исходил невероятный и манящий запах: мама с бабушкой готовили несколько вкуснейших новогодних салатов, одновременно с этим запекая картошку и дожаривая курицу. По телевизору играли советские фильмы, которые я уже почти знал наизусть, потому что смотрел их гораздо чаще, чем даже моё любимое «Поле чудес». За окном без конца падали снежинки, напоминая мне о том, что волшебство случается, оно существует и может оказаться явью, если очень этого захотеть. Тогда я еще не знал, откуда на самом деле берется снег и как он формируется, не задумывался о том, что весь мир состоит из скучных физики, биологии и химии и что снег – всего лишь вода, только в другом состоянии, поэтому пока что я думал, что Бог посылает на Землю прекрасные снежинки, чтобы показать, что они с Дедом Морозом заодно: готовы исполнять наши желания и дарить такие необычные вещи, как чудесная погода за окном.

Новый Год был моим любимейшим праздником в жизни, поэтому я каждый раз безумно ждал его и заранее думал, что попрошу у Деда Мороза. В четыре года я загадал конструктор, в пять лет новый самолетик, потому что свой старый я изящно сбросил с третьего этажа, но приземлился он на землю не очень ровно. В этот раз изначально в планы входил новый велосипед, однако теперь я четко осознавал, что стоит хотя бы попробовать обратиться к Богу, как сказал дядя Ярослав, и попытаться вернуть папу. Это же и правда было моей главной мечтой – снова увидеть отца и сказать ему, как же сильно люблю его и как мне не хватает наших совместных хобби, вроде прогулок в магазин или запускания самолетиков. Моя надежда была так искренна, что я с твёрдой уверенностью решил дождаться сегодня 00:00 и обратиться ко всем сразу.

– Внучок, иди ужинать! – прокричала бабушка, гремя кастрюлями и суетясь на кухне.

Я посмотрел на часы и понял, что просидел в раздумьях перед телевизором почти весь день, даже не поздравив своих друзей с наступающим Новым Годом. Советские фильмы гипнотизировали меня: с каждой новой просмотренной картиной я все глубже погружался в нахлынувшие воспоминания, но голос бабушки вырвал меня из этого круговорота мыслей. Я побежал на кухню, отпросился у мамы хотя бы на полчасика пойти к друзьям и, одевшись в самую тёплую куртку, которую только смог найти, а также схватив по пути все подарки, вылетел из квартиры. Первым делом я сходил ко всем своим самым близким товарищам, подарил открытки, машинки, с которыми уже не хотел играть сам, раздал печенье, приготовленное мамой пару дней назад, и затем с полными счастья глазами вприпрыжку направился к квартире Кати. Почти полгода я копил ей на подарок, откладывая каждую монетку, которую давали мне мама или бабушка, чтобы я мог купить что-то покушать в ларьке дяди Ярослава. Пряча в кармане куртки висящий на длинной серебряной цепочке кулон с прекраснейшей ярко-красной розой, я решился постучать в дверь квартиры, где живёт Катюша. Мне так хотелось её увидеть, обнять и подарить очень дорогой для моей и, надеюсь, её души подарок.

– Заходи, Сашуль! – с горящими глазами сказала мама Кати, открывая передо мной дверь и приглашая рукой зайти внутрь.

Поблагодарив Катюшину маму и подарив ей маленький цветочек в горшке, на который тоже пришлось очень долго копить, я зашёл в квартиру. Здесь всегда пахло теплом и уютом. Пыльно-розовые обои, растения и декоративные статуэтки по всей квартире успокаивали меня и давали понять, что здесь я в безопасности, в поддержке и любви. Поздоровавшись с папой Катюши, я зашёл к ней в комнату и широко улыбнулся, радостный от того, что подарю ей сейчас то, что уже давно хотел. Мне было так приятно находиться с ней, что я не мог скрывать эмоций и становился мягким и искренним. Получив розу, Катюша очень обрадовалась, обняла меня, а потом посмотрела в окно глазами, полными слез. Посмотрев на нее со стороны, я казалось влюбился в нее заново: ее длинные слегка кудрявые темные волосы и милое розовое платьице по колено делали ее похожей на принцессу из сказки, так что я не мог не улыбаться, смотря на нее.

– Саша, ты очень добрый, спасибо тебе большое. И спасибо, что всегда защищаешь от Миши!

– Катя… это мой долг, я хочу чтобы ты всегда была под защитой, в полном спокойствии, поэтому не надо меня за это благодарить. Я всегда буду таким.

На мгновение я задумался: а правда ли желание увидеть папу сильнее, чем желание защитить Катю? На секунду мне показалось, что я загадал совсем не то. А потом я подумал: если Бог может, он вернет папу, а я могу защищать Катю вместо Бога. Она всегда будет в порядке.

Возвращаясь в квартиру, я услышал на лестничной площадке этажом выше голос Мишиного папы. Наверное, он пошёл в магазин за сигаретами или решил купить жене подарок. Этот мужчина был не самым приятным человеком, он часто ругался и крики доносились до нашей квартиры снизу. Я остановился около своей двери и подождал, пока шаги Мишиного отца стихнут на первом этаже и растворятся в новогодней улице. Что-то в моей голове не давало покоя: может зайти к Мише и тоже поздравить его с наступающим праздником? Все-таки, каким бы этот мальчик ни был, всем хочется получить подарок, заботу и внимание, тем более от того, с кем пытаешься дружить. А Миша очень пытался. Несмотря на наши ссоры и недавнюю драку, он оставался хорошим человеком, немного задиристым, но таким, что дружить с ним вполне можно было. Иногда Миша даже играл с нами в прятки, но чаще всего это происходило, когда его компания не выходила на улицу. Поэтому я не мог понять, заинтересован ли он в нашей дружбе или просто играет с нами от скуки. Всё же я решился подняться к Мише, забежав домой и захватив в подарок красивую машинку, которой он точно обрадуется. Она была коллекционной, и мне подумалось, что Мише надо подарить особенный подарок, чтобы он стал добрее и доверчивее к миру. Два раза постучав в дверь и подождав несколько минут, я уже подумал о том, что не стоило мне сюда приходить, раз меня не хотят видеть и впускать в квартиру. В тот самый момент, когда я развернулся, чтобы со вздохом, полным разочарования, уйти, дверь открылась. Меня встретила высокая, худощавая женщина с немного размазавшейся под глазами тушью. Она нервно поправила кофту, тихо спросила, зачем я пришёл, и на ответ «к Мише» без слов впустила меня в квартиру. В этот момент, ещё раз посмотрев на уставшую и такую обиженную жизнью мать, я понял, что отец явно пошёл не за подарками, а за сигаретами. Миша скромно выглядывал из угла: видно было, что он что-то жевал, видимо уже ел салаты и в одиночку праздновал Новый год. Я кивнул головой и, улыбнувшись страдающей женщине, пошёл к своему товарищу на кухню. Он встретил меня довольно холодно, ожидая какого-то подвоха, издевки, потому что понимал, что отношения между нами сейчас максимально вражеские. Однако, протянув машинку в руки Мише, я взглянул на него и понял, как много боли скрывалось в глазах у этого мальчика, притворяющегося смелым и задиристым. Это была лишь маска уверенности, которая служила защитой для того, чтобы на него не нападали другие, по-настоящему смелые мальчики.

– С-спасибо – немного заикнувшись, произнёс Мишка.

Только сейчас я вспоминаю, что видел на его лице небольшую ссадину, которая скорее всего была следом от отцовского удара. Миша присел за стол, расположившись напротив меня, и начал монолог, который врезался мне в память, ведь он был последним, что я слышал от товарища до всех случившихся со мной событий.

– Слушай, Саш. Прости меня за все. Я не специально Катьку ударил, сам же знаешь. Просто велик я свой люблю, да и кошек боюсь, а она так кинулась на колеса, что, увидев рядом Катьку, я случайно это сделал. Мне очень стыдно, Саш. Я…. Передай Кате, что я извиняюсь, потому что теперь мне не хочется её видеть: не хочу быть таким же, как мой папа…

После этой фразы он поднял на меня глаза и я увидел, что Миша, который еще пару часов назад казался мне страшным мальчишкой, что привносит хаос в наш уютный двор, на самом деле добрый и хороший человек. Мы еще долго разговаривали друг с другом, обсуждая поступок Миши, а потом и вовсе перейдя на детские темы: машинки, мое любимое «Поле чудес» и подарки на Новый год.

Вернулся домой я уже пол девятого и осознал, что так и не поужинал, а также не успел упаковать маме и бабушке в подарок их любимые коробки конфет. У меня не хватило денег на них, но пару дней назад дядя Ярослав, хитро подмигнув мне, отдал две коробки трюфельных конфет из своего ларька, сказав, чтобы я со всей любовью и искренностью поздравил маму и бабушку с Новым Годом. В который раз я удивлялся тому, насколько он добрый и хороший человек. Интересно, он всегда был таким? И всегда ли он знал мою маму и бабушку? Может они с мамой и вовсе ровесники и учились в одной школе? В любом случае я был очень рад тому, что дядя Ярослав часто помогал мне, заменяя тем самым отца. Быстренько упаковав подарки, переданные им, и положив их под скромную елку, которая была ростом с меня, я пошёл помогать маме и бабушке с накрыванием стола, расставляя бокалы и бережно перекладывая салаты из кастрюль в большие тарелки.

Наступило время загадывать желание. Свечи, расставленные по всему столу, были зажжены, елка горела разноцветными огнями, наполовину съеденные салаты покоились на тарелках. Очень долго думая над предложением дяди Ярослава, я все-таки решился загадать желание и испытать удачу. Закрыв глаза, глубоко вздохнув и сложив руки вместе, я начал говорить, но не вслух, а про себя, чтобы не смущать бабушку и маму: «Боже, пожалуйста, если ты меня слышишь, исполни одну мою просьбу. Я знаю, что это невозможно, но дядя Ярослав сказал, что попробовать все же стоит, поэтому я попытаюсь. Папочка был мне очень дорог, я его очень берег и любил и поэтому хочу попросить у тебя вернуть его на Землю. Извини, если помешал тебе выполнять очень важные Божьи дела, но мне так хочется верить в чудо, что я решил рискнуть.» Недолго думая, я перекрестился, пока мама и бабушка загадывали что-то с закрытыми глазами, а потом для галочки сказал вслух:

– Дедушка Мороз, на Новый Год я хочу новый велик!

Мама приуныла в ответ на моё восклицание. От этого мне стало так печально, что я пожалел, что произнёс вслух свою «мечту». Но ведь каждый год папа говорил мне, что Дед Мороз услышит моё желание, только если я произнесу его громко и четко. А может у Деда Мороза тоже «кризис», как и в моей семье? Чтобы сделать маму и бабушку более радостными, я взял в руки те самые подарки, которые им предназначались, и, с широкой улыбкой, вручил им по коробке конфет. Внезапно мама начала плакать. Я не ожидал такой реакции, ведь это были её любимые конфеты. Может они ей разонравились? Может я подарил их как-то не так? Бабушка с теплотой посмотрела на меня и погладила по голове.

– Внучок, ты такой молодец, спасибо тебе! Мама очень рада, просто она не ожидала получить от тебя подарок, поэтому расплакалась от счастья…

Тут мама присела на колени и раскрыла объятия, чтобы принять меня в них.

– Спасибо, сынок. Теперь я знаю, что мне нечего бояться, потому что папа все же успел воспитать из тебя настоящего джентльмена.

Слово «джентльмен» для меня тоже было знакомым не до конца. Мама называла меня так, когда я открывал ей дверь, пропускал вперед, дарил цветы, которые срывал во дворе, и делился с бабушкой пирожком, если видел, что ей тоже хочется его попробовать. Но никто не объяснял, что на самом деле означает «быть джентельменом»? Если я не буду выполнять все то, что делаю каждый день в моменты, после которых меня им называют, я перестану быть джентельменом навсегда? Это оставалось неясным, но зато, когда меня так называли, я вспоминал папу, потому что он всегда говорил «мой маленький джентльмен», если я делал что-то хорошее. После маминых слов я улыбнулся, наполнившись тёплыми воспоминаниями об отце.

Вспоминая сейчас этот далёкий день, хочу сказать, что в моей дальнейшей жизни было много моментов, где я часто осознавал новые истины, ломал свои принципы, задумывался над смыслом многих вещей, однако именно ту ночь и то утро я помню настолько хорошо, будто это было вчера. Ещё ни один день до этого не оставлял на меня такого большого отпечатка. Однако вернёмся к моим детским мыслям и тому, что же я думал, засыпая в новогоднюю ночь, полный сомнений и страхов.

Хотелось мне тогда только одного: хотя бы на одну ночь уверовать в Бога настолько, чтобы он меня услышал и понял силу моей просьбы. Ещё полчаса после того, как я лёг в кровать, в моей голове вертелись самые разные мысли: достоин ли я такого подарка? Как хорошо я вёл себя в этом году? Правильно ли вообще все это: просить Бога о таком неестественном желании, которое по сути незаконно исполнять? Вернется ли папа всего на один час, день или навсегда? Как это повлияет на мою маму, бабушку? Ведь они уже приняли факт ухода отца на небо и старались научиться жить без него. Это было сложно, но у них хорошо получалось. Вместе эти женщины переживали общую горечь утраты: потерю сына и мужа. В шесть лет я, конечно же, не осознавал, насколько тяжело терять любимого человека, с которым ты был вместе почти всю жизнь, но сейчас я уже понимаю это и могу сказать, что мама с бабушкой действительно справлялись хорошо. Постепенно забываясь в своих же рассуждениях, я терял суть того, о чем думал, пытаясь просто уснуть, чтобы утро наступило поскорее и я вновь увидел отца.

До сих пор я отчетливо помню тот звук, который отпечатался в моей памяти навсегда: тихий мужской голос, который неожиданно раздался у меня над ухом, когда я уже засыпал. Неразборчиво, непонятно он что-то говорил моим маме и бабушке, долго, со смешками, а потом, подойдя ко мне, прошептал: «Мечты материальны». Тогда смысл этих слов был мне не до конца понятен, однако отныне и навеки это стало моей визитной карточкой, моей системой жизни и всем ее смыслом. Услышав эту фразу, я уже хотел открыть глаза, порадоваться возвращению отца, обнять его и никуда не отпускать, но тут же понял, что настолько был поглощен сном, что даже не мог пошевелить руками. Все, что я мог сделать, это молиться в отчаянии о том, чтобы это оказался папа и чтобы он не ушёл за то время, пока я спал.

ЗАПИСЬ 3

Иногда чудеса и правда случаются. Конечно, сейчас я в это верю как в Иисуса Христа, в существование дьявола или в то, что солнце будет всходить вечность, даже если нас в этом мире уже не будет, но, будучи ребенком, я не мог поверить в то, что мои желания и самые сокровенные мечты способны исполняться, как только я этого захочу. Эту главу я посвящаю разрушению моих личностных убеждений как шестилетнего ребенка, осознания того, что мир устроен не так уж и просто, как мне казалось, и понимания, что за каждым чудом в нашем мире скрывается нечто большее, чем Бог.

1991 год, 1 января

Проснулся я уже утром, от шума, исходящего из кухни. Громко раздавались два женских и два мужских, полухриплых от смеха голоса. Три из них я узнавал четко, так как слышал каждый день, а один казался таким отдаленно знакомым, но при этом сложно узнаваемым, потому что это был голос кого-то очень родного, но вместе с этим очень далекого от меня. Подскочив на кровати, я не поверил сначала своим ушам, а потом и глазам: около огромной, ярко украшенной ёлки, раскинувшей свои ветви в половину моей комнаты, стоял велосипед с желтым бантом, повязанным на одной стороне руля, а, что самое странное, среди шума голосов на кухне с каждой секундой все более четко различался бас, и теперь я наконец-то понял, кому принадлежит этот голос. Сомнений не осталось: это мой отец. Мельком взглянув на велосипед, который так и манил покататься на улице, несмотря на сугробы и холод, надев носки, я побежал на кухню. Картина повергла меня в детский шок: папа и дядя Ярослав стояли со стаканами, наполненными какими-то напитками, а мама с бабушкой о чем-то шумно спорили. То, что я видел своими же глазами, казалось картинкой из прекрасной сказки: все четверо смеялись и, улыбаясь, радостно взглянули на меня. Первым затаившееся на секунду молчание нарушил дядя Ярослав:

– С новым годом, Саша!

– С новым счастьем! – подхватил, продолжая улыбаться, мой папа.

Папа… Мой папа! Любимый, родной и такой реальный стоял на кухне всего в трех шагах от меня. Я все еще не мог поверить своим глазам и, ощущая наворачивающиеся слезы, побежал к нему. Я обхватил отца обеими руками, вцепившись в его футболку и не желая отпускать. Казалось, что я готов простоять так вечность. Сейчас я, конечно же, понимаю, как все это произошло и почему все случилось именно так и именно в это время, но только представьте себе: к шестилетнему ребенку, который загадал у Бога отца на Новый год, в действительности приходит папа и выглядит он так, будто никогда и не умирал. Мама с удивлением посмотрела на то, как я рад отцу, потому что в обычные дни после его прихода с работы я просто улыбался и, стараясь не смеяться, пожимал ему руку, чтобы поддерживать свой статус «джентльмена», который я непременно получал каждый раз после этого приветствия.

– Папа, я так скучал!! Я так скучал! Так скучал… – не унимаясь, повторял я, все еще не отпуская его футболку из своих цепких детских рук.

– Сынок, но меня ж всего два дня не было. Работать кому-то в семье надо, поэтому прости уж, что заставил тебя так скучать. – с заботой сказал отец и поднял меня к себе на руки.

– Но ты ведь давно…

До конца эту страшную роковую фразу я не успел произнести, потому что из коридора донесся звонок велосипеда. Дядя Ярослав усердно крутил руль из стороны в сторону и без перерыва дергал за звонок, пытаясь привлечь наше внимание и, как я тогда еще не понимал, уберечь меня от роковой ошибки: произнести вслух страшные, так сильно неподходящие к этому празднику слова. Он делал вид, что не понимает, как подступиться к колесам, как сесть и поехать, стараясь раззадорить меня и отвлечь от той мысли, которую мне так хотелось и одновременно было очень страшно высказать. Я подошёл к велику, сел на него, потрогал бант и совсем неожиданно для самого себя расплакался.

Сначала слезы текли медленно, одна за другой, но уже через пару минут дело дошло до типичной детской истерики: мальчик плачет навзрыд, топает ногой, отталкивает любые объятия, которые ему предлагают и уже задыхается в собственных слезах. Вся эта истерика произошла по причине того, что в моей шестилетней голове совершенно не укладывалось, как папа мог стать таким живым, как в «кризис» мама смогла одна заработать на велосипед, как дядя Ярослав покинул свой ларек, просто чтобы прийти к нам в гости, хотя не уходил он оттуда никогда, даже на ночь. И самым главным вопросом, который не давал мне покоя, был: меня и вправду слышит Бог? Что я такого сделал, что заслужил возвращение отца? Это был подарок на Новый Год? Тогда в какое время отец снова уйдет на небеса? Он же не может бесконечно жить с нами: люди рождаются, живут, а потом, когда приходит их время, уходят к Богу на небеса, чтобы помогать ему в сложных Божьих делах. Таковы законы Вселенной. У нас в семье снова будет кризис и мама опять будет долго и часто плакать? Но я не хочу этого. Я не смогу пережить это снова.

Тогда я ещё не знал, что смогу. Смогу пережить не только повторную смерть отца, но и потерю других очень близких для меня людей, разочарование в жизни, удивление от нового мироустройства, которое должно было открыться мне совсем скоро, непонимание новых вещей. Да. Тогда я не знал, что смогу. Конечно, понимание придёт ко мне через ещё много лет после такого новогоднего чуда, но это первое января я помню всегда: это первый раз, когда я столкнулся с чем-то, что лежит на границах миров. Я ещё не четко ощущал присутствия границы, потому что для меня она была размыта, непонятна, но сейчас я твердо осознаю, что как минимум раз в жизни до возвращения отца мне уже доводилось ее видеть: тогда я просто не знал, как все происходит и был совсем маленьким ребенком.

Успокоился от истерики я только после долгих объятий с папой. Когда он касался меня, в моей душе разливалось спокойствие, звучала тишина. Отец полностью принадлежал мне в этот день, и я старался максимально насладиться каждым мгновением, проведенным с папой, боясь, что вместе нам позволено лишь один чудесный день. Может Бог решил подарить мне папу только на сегодня, чтобы показать, что новогоднее чудо и правда существует и что мои мечты могут исполняться, но затем он опять отнимет его у меня и все станет таким же унылым и ужасным как прежде? Я очень надеялся, что папа останется на подольше, но, предчувствуя что-то неладное, все равно тянулся к нему и проводил каждую минуту с самым дорогим для меня в этот день человеком.

Хотя на улице все так же лежали сугробы, мы впятером, пошли испытывать мой новый велосипед на тропинке, где снег был почищен. Дядя Ярослав и мой папа по очереди поддерживали руль, пока я неумело старался описать круги во дворе, медленно вращая педали велосипеда. Поначалу было страшно даже садиться на велосипед, а ехать так вообще казалось невозможным, но после пары десятков попыток и ободряющих слов моего отца ноги все-таки начали меня слушаться и педали стали медленно описывать круги. Мама и бабушка с глазами, полными счастья, смотрели на нас и то и дело тихо причитали, переживая, что я упаду или что велосипед случайно наедет кому-то из старших мужчин на ногу. Это веселое приключение продолжалось минут пятнадцать, как вдруг я почувствовал ощущение невесомости, а потом страха: отец и дядя Ярослав, решившие держать мой руль с двух сторон, переглянулись и, подмигнув друг другу, одновременно отпустили меня, подталкивая вперед. Я поехал. Даже не так. Я помчался. После секундного смятения я стал смеяться и крутить педали все быстрее и быстрее, потому что во мне было столько счастья и радости от сегодняшнего дня, что хватило бы доехать на этом велосипеде до другого города. Увидев впереди ларек дяди Ярослава, я решил разогнаться ещё быстрее, чтобы, маневрируя, обогнуть магазинчик. Уже объезжая ларек с третьей стороны, которая была скрыта от тех, кто вышел со мной на улицу, я заметил красное манящее свечение из полуоткрытой двери. Я медленно подъехал поближе, желая открыть вход в магазинчик и заглянуть внутрь, ведь чётко помнил этот свет: только в прошлый раз он был теплым, желтым, излучающим радость, а не кроваво-красным, несущим страх, как сейчас. Когда я находился рядом с ларьком, мне казалось, что что-то зовёт меня туда, манит, призывает. Ещё мгновение, и я бы зашел в магазинчик, чтобы посмотреть, что же так заставляет его светиться изнутри.

– Нет! – услышал я крик дяди Ярослава в паре метров от себя. – Аккуратно, Саша!

Я обернулся на крик и увидел пролетевшую в сантиметре от моей головы острую сосульку, упавшую с крыши ларька.

Дядя Петя и Максим Николаевич, которые все это время наблюдали со своей лавочки за происходящим, резко повернулись друг к другу и начали перешептываться. Меня напугало то, как изменился их взгляд: Петя резко стал серьезным, даже злым, хотя это никак не сочеталось с его характером и яркой курткой, а Максим Николаевич ухмыльнулся. В этой полуулыбке я увидел что-то большее, чем смех, что-то дьявольское, страшное. Видно было, как дядя Петя хотел встать и пойти ко мне, наверное, чтобы проверить, как я, но Максим Николаевич, остановил его одной рукой, продолжая игриво улыбаться и смотреть на меня. Его пронзительный взгляд словно анализировал мою душу, старался угадать, насколько мне было сейчас страшно, пытался понять, как этот момент повлияет на мою дальнейшую жизнь. Однако их вид напугал меня гораздо больше, чем сосулька, которая чуть не упала мне на голову. Все в это мгновение казалось мне очень подозрительным: дядя Петя и Максим Николаевич знают о том, что ларек светится? А если и так, то почему они на меня так пристально смотрят? Мне нельзя видеть это свечение? Или его видят не все?

Я повернулся в ту сторону, с которой направлялся ко мне дядя Ярослав, чтобы убедиться, что с моими родителями и бабушкой все в порядке: они не упали в обморок от испуга и не убежали звонить в скорую. Моя мама была очень впечатлительной: единственным сыном она дорожила так сильно, как ничем и никем другим, и поэтому любые мои ссадины, порезы или ушибы заканчивались тем, что почти всегда успокаивать приходилось именно маму, а не меня. Часто в таких ситуациях выручал дядя Ярослав, который прикладывал лёд из своего ларька к моим ушибам, учил меня маскировать их под одежду, чтобы мама не заметила, и конечно же поддерживал мои выдумки, которые мы вдвоём рассказывали моей маме, чтобы она не переживала, если вдруг все же замечала какой-то ушиб.

– Саша, будь аккуратнее! – голос дяди Ярослава, который всегда был заботливым и приветливым, резко изменился, став строгим и серьезным. Я никогда не видел его таким: теперь он точно не позаботится о моем ушибе и не успокоит маму, ведь сам дядя испугался очень сильно. Он отдернул мою руку, которая была устремлена в сторону полуоткрытой двери и, усадив прочнее на велосипед, повез меня к родителям и бабушке, серьезно смотря вперед. Мне хотелось спросить у дяди Ярослава, почему вдруг такой теплый и манящий свет резко изменился и почему он стал таким грубым, но что-то подсказывало мне, что ответа я так и не услышу, а вопросом еще больше разозлю и без того недовольного дядю Ярослава.

Уже издали я видел, как бабуля прижимала руки ко рту, мама стояла с распахнутыми глазами, а папа не показывал совершенно никаких эмоций: он будто замер от страха, как ледяная фигура.

Все хорошо. – твердо сказал дядя Ярослав, как только мы подъехали к перепуганным взрослым, тем самым пытаясь успокоить их. – с Сашей все в порядке. Со мной, если вас это заинтересует, тоже. – этой фразой он хотел привлечь внимание к себе, чтобы мне не так сильно досталось от родителей, но, видя мою маму, становилось понятно, что сейчас любые средства будут бесполезны. Придется терпеть этот тревожный разговор.

– Сынок! – первым нарушила молчание мама. Конечно, она была очень напугана, ведь, если бы я бы ближе к двери на каких-то пару сантиметров, сосулька упала бы мне на голову и меня, скорее всего, уже бы не было.

Где-то пять минут я слушал непрекращающиеся возгласы мамы и бабушки, которые то и дело совмещались с тщательным осмотром моей головы, рук и ног. Они так старались убедиться, что я в порядке, что эта злостная сосулька нигде меня не проткнула, а я все стоял и молча смотрел на отца, который все это время не отрывал от меня взгляд и ничего не говорил. Он словно потерял все чувства или стал не таким, как раньше, ведь обычно он вместе с моими мамой и бабушкой старательно осматривает каждую мою ссадину и заботливо перевязывает бинтами все мои ушибы и сильные порезы.

Продолжить чтение