Русская Православная Церковь и власть в ХХ веке

© О. Ю. Березенкин, 2025

ISBN 978-5-0067-7854-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Общий обзор. РПЦ и власть: история взаимоотношений в Новое и Новейшее время (XVII – начало XXI века)

Христианская Православная Церковь появилась на Руси вместе с Христианством после её крещения в 988 году киевским князем Владимиром I Святым (960—1015), но говорить об её отношении к правительству России имеет смысл только применительно к эпохе Нового времени, когда после образования Русского централизованного государства сформировались основные институты самодержавного государства – Великий князь Московский был провозглашен царём, появилось в собственном смысле этого слова правительство, стали периодически собираться сословно-представительные органы – Земские соборы. Всё это происходило в середине XVI века в начале правления царя Ивана IV Грозного (1530—1584), а при его сыне царе Фёдоре I Иоанновиче (1557—1598) в 1589 году на Руси было учреждено Патриаршество Русской Православной Церкви. Зависимость Русской Православной Церкви от Вселенской константинопольской в XVI веке после захвата в середине XV века Константинополя турками носила номинальный характер. Утверждение Патриаршества на Руси должно было поднять значение Русской Православной Церкви в православном мире. Вместе с тем русская церковь всё более превращалась в церковь русскую национальную, но, становясь национальной, она всё более сближалась с государством, а освобождение от власти Константинопольского Патриарха обернулось для неё возрастанием зависимости от светской власти, т. е. от царя и его правительства1.

Период наивысшего расцвета Патриаршества на Руси пришёлся на XVII век – время правления царей из новой династии Романовых. После избрания царём на Земском соборе в начале 1613 года 16-летнего Михаила Фёдоровича Романова (1596—1645) правил он вместе со своим отцом – Патриархом Московским и всея Руси Филаретом (в миру – Фёдор Никитич Романов; 1553—1633). Вернее было бы сказать, что реальным правителем после своего освобождения из польского плена в 1619 году был как раз Патриарх Филарет. Как пишет известный русский историк С. М. Соловьёв: «С возвращением Филарета Никитича начинается двоевластие в Московском государстве: в грамотах писались два великих государя – Михаил Феодорович и отец его святейший патриарх Филарет Никитич; все дела докладывались обоим государям, решались обоими, послы иностранные представлялись обоим вместе, подавали двойные грамоты, подносили двойные дары. Хотя имя Михаила и стояло прежде имени отца его, однако опытный и твердый Филарет имел очень большую долю в правлении при малоопытном, молодом и мягкосердечном Михаиле»2.

После смерти Михаила Романова в 1645 году царём стал его сын Алексей Михайлович Романов (1629—1676), при котором в 50-е годы XVII века тоже имел место период двоевластия Царя и Патриарха. Тогда в связи с необходимостью проведения серьёзной церковной реформы Русской Православной Церкви (приведшей к её глубокому расколу) Алексей Михайлович в 1652 году сделал патриархом Московским и всея Руси митрополита Новгородского Никона (в миру – Никита Минин (Минов); 1605—1681).

Никон выдвинул и яростно отстаивал идею независимости и руководящей роли Церкви в государстве. Он доказывал, что «священство» (Церковь) выше «царства» и что Царь получает корону из рук Патриарха – представителя Бога на земле. Имея огромное личное влияние на Царя, Никон сумел добиться титула «великого государя», что ставило его почти в равное положение с Царем Алексеем Михайловичем. Полный официальный титул Никона был: «Божиею милостию великий господин и государь, архиепископ царствующаго града Москвы и всеа великия и малыя и белыя России и всеа северныя страны и помориа и многих государств Патриарх». Двор московского Патриарха мало уступал в роскоши и блеске царским палатам.

Царь Алексей Михайлович, прозванный за свой мягкий характер «Тишайшим», полностью подчинился властному характеру Никона, который перед вступлением в сан Патриарха выдвинул ему условие, что Царь во всем должен проявлять ему, Никону, послушание как главному архипастырю3.

Патриарх (25 июля (4 августа) 1652 – 12 (22) декабря 1666) и «Великий Государь» Никон (Никита Минин (Минов); 7 (17) мая 1605 – 17 (27) августа 1681)4

С. М. Соловьёв пишет, что «первые годы своего патриаршества Никон продолжал пользоваться неограниченною доверенностью и сильною привязанностью царя Алексея, который называл его „особенным своим другом душевным и телесным“. Никон управлял государством во время отлучек царя в походы, …; Никон назывался великим государем подобно царю – титул, который носил только Филарет Никитич, но не как патриарх, а как отец царский; теперь же опять явились в Москве два великие государя, причем Никон назывался великим государем как патриарх; власть патриарха, таким образом, приравнивалась к власти царской»5.

Профессор Н. И. Павленко пишет, что «беспредельно честолюбивый Никон, пользуясь покровительством государя, бесцеремонно вторгался в светские дела, чем вызывал недовольство бояр; они докладывали ему, как и царю, стоя. В отсутствие царя, отбывшего в 1654 г. на театр военных действий, он рассылал указы, используя следующий титул: „Указал царь великий князь всея Руси Алексей Михайлович и мы, великий государь и патриарх“. До этого патриархи, за исключением Филарета, величали себя „великим господином“, а не „великим государем“. Никон упорно стремился к осуществлению своей мечты о полном подчинении царской власти патриарху. Царь наконец осознал эту опасность. Восторженное отношение к „собинному другу“6 сменилось охлаждением,…»7.

Стремившийся к реализации идеи примата Церкви над государством Никон продолжал гнуть свою линию, надеясь сломить волю слабохарактерного царя Алексея Михайловича. Начавшийся в 1658 году между ними конфликт привёл к падению Патриарха Никона: последний оставил патриарший престол, полагая, что Царь станет униженно просить его не покидать патриаршество. Однако, этого не случилось: Царь назначил на его место патриаршего местоблюстителя (исполняющего обязанности), а созванный по инициативе Царя Большой Московский собор Православной Церкви 1666 – 1667 гг.8, включавший в себя и суд над Никоном, разжаловал его в простые монахи и заточил в Ферапонтов монастырь9.

По мнению Н. И. Павленко, этот конфликт между Царём и Патриархом по своей сути отражал борьбу двух противоположных начал и должен был завершиться победой либо светской, либо духовной власти, т. е. решить вопрос, станет ли Россия светским или теократическим государством. «Должно со всей определенностью заявить, что реальная угроза для России превратиться в теократическое государство отсутствовала. Посягательства Никона на светскую власть основывались не на праве или обычае, а на личных отношениях царя с патриархом. Поэтому претензии Никона были исчерпаны вместе с благоволением к нему царя», – отмечает Н. И. Павленко10.

В тот период Россия, подобно другим странам Европы, двигалась в сторону установления Абсолютизма – формы правления, при которой верховная власть в государстве полностью и безраздельно принадлежит монарху. Власть достигает наивысшей степени централизации. Абсолютный монарх правит, опираясь на чиновничье-бюрократический аппарат, постоянную армию и полицию, ему подчиняется и церковь как идеологическая сила.

Установление Абсолютизма в России произошло в годы правления сына Алексея Михайловича Петра I Великого (1672—1725 года), носившего титулы «Царь и Великий Князь всея Руси» (в 1682 – 1721), «Император и Самодержец Всероссийский» (в 1721 – 1725). Для установления Абсолютизма и выведения России на новый уровень развития требовалось проведение масштабных реформ всех сторон жизни страны, и Церковь в этом деле должна была быть помощником, а не противником радикальных преобразований. Однако настроения высшего духовенства не давали повода для оптимизма: последние патриархи Русской Православной Церкви (РПЦ) Иоаким (1674—1690) и Адриан (1690—1700) придерживались тех же взглядов, что и опальный Патриарх Никон. Например, Патриарх Иоаким требовал ликвидации Монастырского приказа (министерства) и передачи администрации, суда и финансов в руки духовенства. В результате в 1677 году Монастырский приказ был упразднён и царские чиновники больше не выполняли административных, финансовых и судебных функций в вотчинах духовных помещиков. В составленном в 1690 году завещании Иоаким призывал Царя не знаться с «богомерзкими» иноверцами, с «латинянами» (католиками), лютеранами, кальвинистами и не прельщаться «непотребными» иноземными порядками. Бритье бороды он объявил «гнусным обычаем», за что велел наказывать отлучением от Церкви. В свою очередь, Патриарх Адриан не скрывал своих теократических взглядов и, подобно Никону, отдавал предпочтение духовной власти над светской: «Царство убо власть имать точию на земли… Священство же власть иметь и на земли и на небеси» («Царская власть есть власть только на земле… Власть церковная – власть и на земле, и на небе»)11.

Последний Патриарх Московский и всея Руси (24 августа 1690 года – 15 октября 1700 года) в первый патриарший период Адриан (Андрей); сентябрь 1638, Москва – 15 (26) октября 1700)12

Царь Пётр I видел свою задачу в том, чтобы вывести Россию из средневековой отсталости и сделать её развитой страной европейского типа, костное духовенство РПЦ было против каких-либо перемен и заимствований порядков, обычаев и т. д. у «иноверцев». Тем не менее, памятуя крутой нрав Пётра I, оно предпочитало не выступать открыто против петровских преобразований. Последний в дореволюционной России Патриарх Адриан лишь критиковал «нововводные чужестранные обычаи», в т. ч. брадобритие, европейскую одежду и курение табака. Отношения Царя и Адриана обострились после отказа Патриарха в 1698 году насильно постричь в монахини жену Петра I царицу Евдокию Лопухину. Во время жестокой расправы Петра I в 1698 – 1699 гг. над участниками Стрелецкого бунта Адриан выступал с призывом проявить милосердие к рядовым участникам бунта. Но в целом Патриарх Адриан никакой особой активности не проявлял: именно тогда, когда Пётр I начал приступать к своим реформам Адриан заболел «параличной болезнью» (с 1696 года), а в 1698 – 1699 гг. он окончательно отошёл от дел13.

Пётр I видел глухое, а порою и явное недовольство духовенства теми преобразованиями, которые были начаты им для модернизации России. Пётр I не допускал самостоятельности Церкви в государстве, не любил духовенство, в массе которого находил наибольшее число противников реформ. Во главе Русской Православной Церкви Петру I нужен был не противник его реформаторских планов, а активный помощник, целиком разделявший его намерения. Поскольку после смерти Адриана в 1700 году такого помощника он среди иерархов РПЦ не нашёл и чтобы не обрести второго Никона, Пётр I решил вместо избрания патриарха назначить местоблюстителя Патриаршего престола (исполняющего обязанности), которым в декабре 1701 года стал рязанский митрополит Стефан Яворский. Этой мерой приготовлялось уничтожение Патриаршества и замена его коллегиальным управлением, которое под именем Святейшего Синода было учреждено в 1721 году14. Местоблюститель должен был заведовать только делами Веры, все же прочие дела, находившиеся в ведении Патриарха, были распределены по приказам, к которым относились. Ведавший по этим делам особый приказ – Патриарший разряд – был упразднён. Патриарший местоблюститель всецело подчинялся Царю и не имел никакого авторитета. Во всех важных случаях он должен был советоваться с другими епископами. Результаты всех совещаний Местоблюститель Патриаршего престола должен был представлять на утверждение Петра I.

Положение главы РПЦ стало ещё тяжелее, когда с 1711 года вместо старой Боярской думы стал действовать Правительствующий Сенат. По Указу об учреждении Сената все управления, как духовные, так и мирские, должны были повиноваться указам Сената как царским указам. Сенат сразу овладел и верховенством в духовном управлении.

Стефан Яворский занимал свой пост 20 лет, и хотя он не осмеливался открыто осуждать реформы Петра I, несомненно был тайным их недоброжелателем и иногда позволял себе высказывать суждения, не вызывавшие одобрения Царя. Так, он не одобрил насильственное пострижение в монахини первой супруги Петра I Евдокии Лопухиной и женитьбы Петра I на безродной Екатерине (Марта Самуиловна Скавронская, 1684—1727, в 1725 – 1727 гг. – как «императрица Екатерина I»). Но особенно обострились отношения между Царём и Местоблюстителем Патриаршего престола в 1712 году. Тогда Стефан Яворский в день ангела царевича Алексея назвал его «единой надеждой России» и обрушился на введенный Петром I институт фискалов. В 1711 году фискалы были введены в церковные суды, чтобы осуществлять тайный надзор за соблюдением законов и бороться со злоупотреблениями, при этом они относились к гражданскому ведомству. Проповедь вызвала гнев Царя. Он запретил Местоблюстителю произносить проповеди в своём присутствии и потребовал от С. Яворского письменного объяснения15.

Известный писатель Б. А. Алмазов отмечает: «Стефан оказался в рядах приверженцев старины, стал помехой (правда, далеко не активной) Петру и терял мало-помалу свое влияние. … Стефан шел наперекор царю в вопросе о размерах церковной власти, так как он из католической системы заимствовал принцип главенства церкви. Отсюда все злоключения Стефана. Пользуясь запутанной формой схоластических проповедей, Стефан нередко делал неприязненные намеки на действия царя. Сознавая свою неспособность к открытой борьбе, он не раз просил об отставке, но тщетно: Петр держал его при себе до самой его смерти, проводя под его иногда вынужденным благословением все неприятные для Стефана реформы»16.

В 1714 году в Москве возникло дело о лекаре Тверитинове и других, увлекавшихся лютеранством. Дело пошло в Правительствующий Сенат, который оправдал лекаря. Местоблюститель же Стефан расценил сочинения Тверитинова как безусловно еретические. Стефан приложил все свои силы, чтобы изобличить Тверитинова и других и тем косвенно обвинить и самого Царя, потворствовавшего лютеранам. Впоследствии это дело снова рассматривалось в Сенате. Споры между сенаторами с Местоблюстителем были очень упорными. Это дело ясно обнаружило диаметральную противоположность тенденций Петра I и Стефана и привело к окончательному разладу между ними17.

Церковная реформа Петра I завершилась в 1721 году полным инкорпорированием церковных учреждений в систему государственной власти. Сначала сторонник Петра I псковской епископ Феофан Прокопович разработал «Регламент Духовной коллегии», в котором главой Русской Православной Церкви объявлялся монарх, а управление церковными делами поручалось таким же чиновникам, находившимся на государственной службе и получавшим жалованье, как и чиновники, заседавшие в Сенате и коллегиях (министерствах). Различие состояло в том, что в Духовной коллегии, вскоре переименованной в Святейший Синод, заседали чиновники, облаченные в рясы. Контроль государственной власти за деятельностью Синода осуществлял обер-прокурор, светское лицо, объявленное инструкцией таким же «оком государевым», как генерал-прокурор Сената. Полная зависимость Синода от государства выражалась не только в получаемом жалованье, но и в принимаемой его членами присяге. Члены Синода присягали на верность царствующей фамилии, обязывались блюсти государственный интерес, а самого императора почитать высшим судьей в духовных делах18.

Церковная реформа устраивала далеко не всё духовенство – Церковь как носительница консервативного начала подверглась внедрению крутых новшеств, но Пётр I вместе с Ф. Прокоповичем осуществил реформу так, что ни у одного из иерархов не возникло возражений: все 87 духовных лиц прикусили язык и безропотно подписали Духовный регламент19.

Как пишет Б. А. Алмазов: «президентом Синода царь назначил Стефана, меньше всех других сочувствовавшего этому учреждению. Стефан отказывался подписывать протоколы Синода, не бывал в его заседаниях. Никакого влияния на синодальные дела Стефан не имел; царь, очевидно, держал его только для того, чтобы, пользуясь его именем, придать известную санкцию новому учреждению. За все время пребывания в Синоде Стефан находился под следствием по политическим делам»20.

Созданная Петром I церковная система с незначительными изменениями просуществовала в России почти два века – до 1917 года. В этот период Церковь представляла собой всего лишь одно из многочисленных бюрократических учреждений России. То, что главой Церкви являлся сам Царь, определяло и её отношение к правительству – отношение полной и безусловной поддержки. Профессор В. А. Федоров пишет, что «Русская Православная Церковь… со времени проведения церковных реформ в начале XVIII в. оказалась практически в полной зависимости от государства: созданная светской властью синодальная система церковного управления явилась частью государственного аппарата со всеми вытекающими негативными для Церкви последствиями: духовенство превратилось в своеобразный служилый класс по духовному ведомству, а за Церковью не признавалось творческой инициативы даже в ее собственных делах»21. Далее В. А. Федоров отмечает, что «главное требование, которое предъявляло государство Православной Церкви – покорность „властям предержащим“ и политическая лояльность. Первейшей обязанностью Церкви являлось насаждение верноподданнических чувств в народе – святость подчинения царской власти и ее почитания»22.

Но данная ситуация стала заметно меняться в начале XX века, когда на волне роста в российском обществе оппозиционных настроений в оппозицию Царю и Правительству всё больше стала переходить и РПЦ. М. А. Бабкин в своей докторской диссертации23 пишет, что «с 1901 г. вплоть до начала Февральской революции представителями высшей иерархии Православной российской церкви проводилась деятельность, направленная на ограничение участия императора в церковном управлении и на „отдаление“ церкви от государства». По его словам, «духовенство с начала XX века постепенно становилось в оппозицию к царской власти, стремясь освободиться от государственного надзора и опеки, стремясь получить возможность самоуправления и самоустроения. Это освобождение отождествлялось с падением царской власти, о чём весной и летом 1917 г. духовенством делались признания как в устных проповедях, так и в церковной периодической печати»24.

После ряда неудачных попыток добиться от царя Николая II как главы Церкви разрешения на созыв Поместного собора высшие архиереи РПЦ стали связывать надежды на освобождение и раскрепощение Церкви от государственного контроля со сменой формы правления в России – с монархии на республиканское правление. Действия архиереев РПЦ в предреволюционные годы были направлены на десакрализацию власти царя, они стремились укоренить в сознании паствы представление о Царе не как о помазаннике Божием и духовно-харизматическом лидере народа, а как о мирянине, находящемся во главе государства. Духовенство РПЦ (в частности, члены Синода РПЦ) стремилось обосновать, что между царской властью и какой-либо формой правления нет никаких принципиальных отличий: поскольку «всякая власть – от Бога». Собственно говоря, основным мотивом действий священнослужителей РПЦ было стремление разрешить в пользу Церкви историко-богословский спор ещё XVII века о превосходстве либо светской власти над духовной, или наоборот, духовной над светской25.

Наиболее ярко отношение высшего духовенства РПЦ по отношению к монархии проявилось в первые дни и недели Февральской революции 1917 года. Хотя всю первую неделю событий членами Синода проводились регулярные заседания, никаких связанных с революцией вопросов в повестке дня заседаний не было26. Газеты писали, что на заседании Синода 27 февраля руководство Синода якобы предложило архиереям выпустить специальное воззвание против революционных событий, но Синод якобы это предложение отклонил27. На самом деле церковные иерархи отвергли предложение заявить о поддержке царского правительства28. Сама работа Синода с 27 февраля по 4 марта 1917 года была парализована, официальные заседания не проводились29.

В начале революционных волнений в Петрограде высший орган церковной власти – Святейший Синод смотрел на них безучастно, не предприняв никаких шагов по защите монархии и, в частности, императора. По мнению М. А. Бабкина, члены Синода фактически признали новую власть, когда в первых числах марта 1917 года, ещё до отречения от престола Николая II 2 марта, они вели переговоры с Временным правительством о его поддержке духовенством в обмен на предоставление РПЦ свободы в самоуправлении30. Решив связаться с Временным комитетом Государственной думы, Синод это сделал самым последним из всех государственных учреждений31.

М. А. Бабкин пишет: «Позиция высшего духовенства свидетельствовала о том, что иерархи решили воспользоваться политической ситуацией для осуществления своего желания получить освобождение от императорского влияния на церковные дела и фактически избавиться от царя как своего харизматического „конкурента“»32.

По словам историка Церкви А. В. Карташёва, Синод и епископат проявили в те дни «характерную для восточных церквей пассивную лояльность, смирение и здравый смысл»33. По мнению же А. В. Соколова, архиереи были по сути государственными чиновниками, и их поведение подобно образу действий подчиненных в ситуации неопределённости с начальством34.

После победы революции Синод распрощался со всякими ритуалами преклонения перед царской властью и призвал верующих всемерно поддерживать Временное правительство35. Церковные идеологи пытались обосновать законный характер новой власти, стремясь тем самым заслужить её благосклонность. В то же время Временному правительству РПЦ уже не оказывала таких почестей, какие она раньше оказывала императору и всему Царствующему Дому. Устранение монарха, одновременно являвшегося главой Церкви, ликвидировало и «личную унию» государства и Церкви. Поэтому по отношению к Временному правительству уже не проводилось таинства миропомазания, и от его министров не требовалась принадлежность к православию36.

По словам профессора Б. В. Титлинова, епархиальные архиереи заявили себя лояльными по отношению к перевороту, некоторые публично солидаризовались с народом37. В свою очередь, доктор исторических наук, профессор С. Л. Фирсов пишет, что тут у них просто сработала привычка подчиняться «властям предержащим», а поддержка новых властей звучала главным образом от белого городского духовенства, желавшего сбросить «архиерейское иго»38.

В целом, после Февральской революции РПЦ осталась в том же самом положении, в каком была до революции. Она была переподчинена Временному правительству и продолжала существовать в статусе Ведомства православного исповедания, в которое правительство назначило своего обер-прокурора39. В первое время после революции между РПЦ и Временным правительством установилось взаимопонимание и тесное сотрудничество. Временное правительство для укрепления своего положения нуждалось в поддержке Церкви и поэтому оно предприняло ряд шагов, направленных на установление добрых отношений40.

В дальнейшем между РПЦ и Временным правительством стали появляться разногласия из-за проводимых последним законодательных мер по отделению Церкви от государства, ликвидации прежнего, особого, привилегированного положения Православной Церкви в государстве41. Тем не менее, недовольство иерархов РПЦ теми или иными мерами Временного правительства не приводили к серьёзным конфликтам между ними. Единственный конфликт был из-за постановления Временного правительства от 20 июня (3 июля) о передаче в ведение Министерства народного просвещения церковно-приходских школ, который продолжался потом вплоть до прихода к власти большевиков в октябре (ноябре) 1917 года42. Помимо этого Временным правительством был поднят вопрос о введении светского брака и факультативности изучения Закона Божия в школах43.

Церковь в это время была погружена в свои многочисленные внутренние проблемы и не была заинтересована в конфронтации с Временным правительством. Главной её задачей тогда была церковная реформа, созыв Поместного собора и избрание патриарха, и Временное правительство ей в этом посильно помогало.

5 (18) августа 1917 года была ликвидирована должность обер-прокурора Синода и учреждено Министерство исповеданий, координировавшее взаимодействие гражданской власти со всеми религиозными конфессиями в стране. Руководство деятельностью церковных учреждений было de facto передано Синоду44. Ликвидация института Обер-прокуратуры Синода шла в общем русле тенденции отделения Церкви от государства, превращения её в самостоятельную структуру и восстановление института Патриаршества в России. В общем, вся деятельность Временного правительства была направлена на превращение РПЦ в одну из многочисленных общественных организаций в России.

Не собиравшийся со времён Петра I Поместный Собор РПЦ, которому Временное правительство поручило выработать новый закон о правовом положении церкви в государстве, начал работу в Кремле 15 (28) августа 1917 года45 и продолжал свою работу до 7 (20) сентября 1918 года. Первым и наиболее важным его решением было восстановление Патриаршества в России. Однако до большевистского переворота и свержения Временного правительства 25 октября (7 ноября) 1917 года Собор не успел избрать патриарха, так что решать этот вопрос пришлось уже в очень непростой ситуации после захвата власти большевиками46. Только 5 (18) ноября 1917 года Поместный Собор РПЦ избрал митрополита Московского и Коломенского Тихона (в миру – Беллавин, Василий Иванович; 1865—1925) Патриархом Московским и всея России (интронизация состоялась 21 ноября (4 декабря) 1917 года).

Руководство РПЦ фактически проигнорировало большевистский переворот, а церковная пресса вообще предпочитала не сообщать о происходивших событиях47. Церковь осудила лишь события в Москве как «междоусобную брань», объявив произошедшее «нашествием антихриста и беснующимся безбожием», на основании чего большевистская пропаганда впоследствии утверждала, что РПЦ как «контрреволюционная» сила якобы выступила «против социалистической революции»48, хотя в этом Послании осуждалось просто братоубийство как таковое, а не сами большевики и не революция. Настоящие выступления РПЦ против «Советской власти» и большевистского правительства —«Совета народных комиссаров» (СНК) – начались позже – с начала 1918 года.

По мнению доктора церковной истории, кандидата исторических наук Александра Мазырина, «даже если бы в октябре 1917 г. Русская Церковь приветствовала ленинский переворот, она всё равно была бы гонима. Основание для этого мы находим в самой идеологии, которую проповедовали большевики. Коммунисты не скрывали, что их целью является не просто социальное переустройство общества, а полное изменение сознания человека, воспитание нового человека, человека, „свободного“ от каких-либо, как тогда говорили, „религиозных предрассудков“. … Поэтому дело было даже не в какой-либо оппозиции Церкви по отношению к новой власти. Любая религия, с точки зрения большевиков, была проявлением контрреволюционности»49.

В конце 1917 года большевики никак не вмешивались в деятельность Церкви50 и вели себя вполне благосклонно к нуждам верующих51. Тем не менее, в конце 1917 года ими был принят ряд правовых норм, направленных на отделение Церкви от государства52. Но всё это шло в русле законодательных мер еще Временного правительства53.

Сама же РПЦ в это время продолжала вести себя осторожно, не признавала полномочий правительства большевиков и ждала восстановления «законной власти» в лице или Временного правительства, или какой другой, сформированной Учредительным собранием.54 Поместный Собор в этот период стремился не раздражать большевиков и не провоцировать их на антицерковные действия, поэтому практически не отвечал на их антицерковные декреты.

Только после разгона 6 (19) января 1918 года большевиками Учредительного собрания и перехода всей полноты власти к Советам большевики решили с РПЦ больше не церемониться и пошли в решительное наступление. С января 1918 года в Петрограде большевики развернули пропагандистскую антицерковную и антирелигиозную компанию, стали захватывать церковное имущество, закрывать церкви55.

19 января (1 февраля) 1918 года Патриарх Тихон выступил с резким осуждением действий власти и сложившейся ситуации в стране в целом и объявил всем «извергам» анафему56. В ответ большевистское правительство во главе с В. И. Лениным 20 января (2 февраля) приняло «Декрет о свободе совести церковных и религиозных обществах»57, он же – «Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви»58. Данный документ явился юридической основой к последующему разгрому Русской Православной Церкви59. Именно с начала 1918 года начался продолжавшийся до 1943 года период оголтелых гонений большевиков на Русскую Православную Церковь, выражавшихся в закрытии и даже разрушении храмов и монастырей, конфискации церковных ценностей, аресте и убийстве священнослужителей, разнузданной антицерковной пропаганде.

В свою очередь, возобновивший 20 января свою работу Поместный Собор выступил 25 января (7 февраля) 1918 года с резко негативным осуждением этого Декрета большевистского правительства и пригрозил участникам его реализации отлучением от Церкви. Сама большевистская власть в этом документе была представлена в таких выражениях, что получалось, что Поместный Собор не признаёт большевистскую власть и её правительство60.

13 (26) октября 1918 года, когда в России уже во всю шла Гражданская война, патриарх Московский и всея России Тихон направил большевистскому правительству Послание, в котором осуждал его политику и творящиеся в стране безобразия. Помимо прочего он писал: «Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть и заглушили в нем сознание греха; но какими бы названиями не прикрывались злодеяния, – убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отомщении грехами и преступлениями»61. Несколькими месяцами ранее, 21 июля 1918 года, выступая в Казанском соборе на Красной площади Москвы, патриарх Тихон осудил расстрел бывшего царя Николая II и то, что «Исполнительный комитет62 одобрил это и признал законным»63.

А. Мазырин отмечает, что «и Патриарх Тихон, и Поместный Собор, который проходил в 1917—1918 годах, и все последующие руководители Православной Церкви до 1927 г. твердо отстаивали принцип церковной аполитичности: Церковь не участвует в Гражданской войне и не участвует в политической борьбе. Осенью 1919 года, в наиболее критический для большевиков момент Гражданской войны, … Патриарх Тихон обратился с посланием к архипастырям и пастырям с призывом не участвовать в политической борьбе, стоять в стороне от всех распрей и разделений. Более того, Патриарх Тихон тогда же призвал духовенство проявлять в отношении советской власти гражданскую лояльность, повиноваться советским законам, когда эти законы не противоречат вере и велениям христианской совести»64.

Последним по времени громким выступлением Патриарха Тихона было Воззвание от 15 (28) февраля 1922 года, появившееся в связи с декретом ВЦИК от 23 февраля 1922 года об изъятии церковных ценностей. В Воззвании Тихон выступил против «изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство»65. В ответ большевики арестовали Тихона и стали готовить над ним суд. Процесс, должен был завершиться вынесением ему смертного приговора и всё уже для этого было подготовлено, но в последний момент из желания улучшить международный образ Советской России Политбюро партии большевиков решило от этого процесса отказаться, и Патриарх Тихон, пробыв около года в заключении, вышел на свободу66.

Но в целом, период НЭПа («Новой Экономической Политики», 1921 – 1929 гг.) был временем спада репрессий и гонений против Церкви. С другой стороны, именно в этот период большевики через органы ОГПУ67 организовали ряд крупных расколов внутри РПЦ, среди которых сторонниками Советской власти выступали представители Обновленческого раскола (официальное самоназвание – Российская Православная Церковь; позднее – Православная Церковь в СССР). – Последние выступали против руководства Церковью Патриархом Тихоном, заявляли о полной поддержке большевистского режима и проводимых им преобразований68.

Тогда же возникло «Григорианство» – названо по имени руководителя раскола, архиепископа Екатеринбургского Григория (Яцковского). Оно стало улучшенной модификацией Обновленческого раскола. Как пишет А. Мазырин, у «григорианцев» «характер взаимоотношений с властью, с ОГПУ, был точно таким, как и у обновленцев»69.

Патриарх Тихон умер 7 апреля 1925 года, а его обязанности в качестве Местоблюстителя Патриаршего престола стал исполнять митрополит Крутицкий Пётр (в миру – Пётр Фёдорович Полянский; 1862—1937). После его ареста 10 декабря 1925 года обязанности Патриаршего местоблюстителя стал исполнять его заместитель, митрополит Нижегородский Сергий (в миру – Иван Николаевич Страгородский; 1867—1944). В ноябре 1926 года он тоже был арестован органами ОГПУ. В марте 1927 года он был выпущен на свободу, а 16 (29) июля 1927 года он выпустил документ, известный как «Декларация митрополита Сергия», в которой выражалась поддержка Советской власти в борьбе с врагами «нашего Советского государства», содержался призыв к православным «не на словах, а на деле показать, что они верные граждане Советского Союза, лояльные к Советской власти», выражалась «благодарность Советскому правительству за… внимание к духовным нуждам православного населения». Одновременно Патриарший местоблюститель и Священный Синод заверяли Советское правительство, что они «не употребят во зло оказанное им доверие»70.

Не смотря на такой верноподданнический меморандум, уже с 1929 года – после установления единоличной диктатуры И. В. Сталина – началась новая, ещё более жёсткая волна гонений на Церковь. В 1929—1933 годах было закрыто и ликвидировано много церквей и арестовано около 40 тысяч церковно- и священнослужителей, большая часть которых была заключена в концлагеря, часть расстреляна. В 1934 году были возобновлены массовые закрытия церквей, аресты и высылки священнослужителей и прихожан71. В 1935 году по требованию сталинских властей был распущен Временный Патриарший Синод. В 1936 году, получив известие о смерти Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (за год до его реального расстрела), его место занял упоминавшийся митрополит Сергий (Страгородский)72.

Особо усилились репрессии против священнослужителей в годы так называемого «Большого террора» 1937—1938 гг. Так, в 1937 году было арестовано 136 900 православных церковно- и священнослужителей, из них расстреляно 85 300, в 1938 году было арестовано 28 300 и из них расстреляно 21 500, в 1939 году – арестовано 1 500, расстреляно 900, в 1940 году – арестовано 5 100, расстреляно 1 100, в 1941 году – арестовано 4 000, расстреляно 1 900. Из 25 тысяч церквей в 1935 году к 1939 году осталось 1 277.73 Время наибольшего числа арестов и расстрелов приходится на время т. н. «Большого террора», когда во главе НКВД находился Н. И. Ежов. После него, во время т. н. «Бериевской оттепели» в 1939 году был резкий спад репрессий, которые затем стали вновь возрастать. Понятно, что в такой ситуации никакие выступления со стороны Церкви против политики сталинского правительства были не мыслимыми.

Ситуация определённым образом изменилась после нападения гитлеровской Германии на СССР 22 июня 1941 года. Как пишет исследователь В. Л. Елеев, «с первого дня войны руководство Московской Патриархии призвало народ к защите Родины, поддержав этим государство. Проявления патриотической деятельности Русской Православной Церкви были очень многообразны …: Патриотическая деятельность Русской Православной Церкви во время великой битвы с фашизмом оказала заметное влияние на изменение религиозной политики советского руководства в годы войны»74. Доктор исторических наук М. В. Шкаровский, в свою очередь, указывает, что «с началом Великой Отечественной войны И. Сталину и руководству ВКП (б) под влиянием обстоятельств пришлось начать пересмотр своей религиозной политики. Был совершен переход к диалогу с Русской Церковью во имя единства верующих и атеистов в борьбе с общим врагом СССР75. Как отмечает доктор исторических наук В. Н. Якунин, «именно суровые годы Великой Отечественной войны стали переломным этапом в истории РПЦ в XX веке. В этот период, после долгих лет гонений, поставивших Церковь на грань уничтожения, произошло радикальное изменение ее положения, начался долгий и мучительный процесс возрождения»76.

По одной из версий, решение И. В. Сталина нормализовать отношения с РПЦ и восстановить Патриаршество в СССР были продиктованы стремлением лучше выглядеть в глазах Запада, особенно перед предстоящей встречей лидеров стран «Большой тройки» в Тегеране в ноябре 1943 года, то есть встречи И. В. Сталина с президентом США Ф. Рузвельтом и премьер-министром Великобритании У. Черчиллем, на которую И. В. Сталин возлагал большие надежды, связанные с открытием Второго фронта против Германии. Как утверждает А. Мазырин, И. Сталину «надо было расположить к Советскому Союзу западных союзников. А на Западе, особенно в Америке, крайне негативно относились к притеснениям религии со стороны коммунистов. Поэтому надо было показать Западу, что религия в Советском Союзе пользуется полной свободой»77. Нормализовать отношения с РПЦ и восстановить Патриаршество в СССР И. В. Сталину надо было срочно – ещё до приезда в СССР влиятельных клириков Англиканской Церкви, которые должны были встретиться не с Местоблюстителем (исполняющим обязанности) Патриаршего Престола, а с полноценным Патриархом78.

Решение собрать Архиерейский Собор и избрать Патриарха РПЦ, которого в стране не было уже 18 лет, восстановить не существующий с 1935 года Священный Синод при главе РПЦ было принято 4 сентября 1943 года на встрече И. В. Сталина с тремя ещё оставшимися на свободе на территории России митрополитами – Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем). На той же встрече обсуждались и другие различные вопросы по возобновлению нормального функционирования РПЦ79.

Архиерейский Собор РПЦ собрался в Москве 8 сентября 1943 года – это был первый Собор после 1918 года. Перед собравшимися 19 архиереями РПЦ с кратким докладом «О деятельности Православной Церкви за два года Отечественной войны» выступил митрополит Сергий80. Поскольку митрополит Сергий уже в течение 17 лет фактически нёс обязанности патриарха, то он и был выдвинут единственным кандидатом на патриаршее место и избран Собором единогласно. После своего избрания он объявил об образовании при патриархе Священного Синода, состоящего из трех постоянных и трех временных членов81. Через неделю правительство СССР за подписью И. В. Сталина приняло постановление «Об организации Совета по делам Русской православной церкви при СНК СССР»82, через который Русская Православная Церковь «де-факто оказалась встроена в систему государственных органов, хотя формально ленинский декрет об отделении Церкви от государства никто, …, не отменял», – отмечает А. Мазырин83. Но примирение между государством и Церковью имело и другую сторону. Как отмечает профессор С. Л. Фирсов, «… после 1943 г. существование Русской Православной Церкви осложнялось… необходимостью публично оправдывать враждебный ей строй. Советскую систему было необходимо не только принимать, но и оправдывать»84.

О том, что после «конкордата» Сталина и руководства РПЦ последней пришлось публично поддерживать власть и в духе того времени восхвалять Сталина, говорит послание пастве Патриарха Сергия 7 ноября, в день Октябрьского переворота, в котором он объясняет «мудрую политику» «правителей наших» цитатами из Библии волей Бога («Это – перст Божий, – говорит нам вера. Сие знамение десницы Вышнего»). Пожалуй, самый далеко идущий жест лояльности правительству в этом послании Патриарха – это призыв поусерднее помолиться «о богохранимой стране нашей и о властех ее во главе с нашим богоданным вождем»85.

В новых обстоятельствах, как отмечает А. Мазырин, «Патриархия включается в тот хор славословий Сталину, который повсеместно уже звучал. Если почитать „Журналы Московской Патриархии“ тех лет, 1940-х – начала 1950-х, то там регулярно выражались самые верноподданнические чувства по отношению к „богоданному вождю дорогому Иосифу Виссарионовичу“. Это было составной частью того характера взаимоотношений, которые установились в ходе войны и особенно после нее»86.

В последующие десятилетия и вплоть до краха СССР РПЦ вынуждена была проводить политику подчёркнутой лояльности по отношению к Советскому Правительству, даже во времена новой волны гонений на Церковь в период правления Н. С. Хрущёва (конец 50-х – середина 60-х гг. XX века). Хрущевская антицерковная политика, по сути, повторяла политику большевиков 20-х – 30-х годов с той лишь разницей, что не было арестов и расстрелов священнослужителей и прихожан87. Представители Церкви, включая Патриарха Алексия I протестовали, писали письма руководителям СССР, иногда публично выступали с осуждением проводимой антицерковной политики, осуждали «безбожников», но никогда открыто не выступали против Советской власти и правительства88. Церковное руководство вынуждено было тогда реагировать очень осторожно. Так, Святейший Синод во главе с Патриархом Алексием I 30 декабря 1959 года издал документ, в более мягкой форме повторявший анафему 1918 года на безбожников89. В нём отлучались от Церкви ряд лиц, а также «все другие бывшие миряне — члены Православной церкви, публично хулившие имя Господне». Канадский историк Д. В. Поспеловский пишет: «„Другие бывшие миряне – члены Православной церкви“ – это, без сомнения, те советские руководители и члены КПСС, которые были крещены в детстве. По сути своей этот указ повторяет отлучение советского руководства, совершенное патриархом Тихоном в 1918 г., причем для отлученных тогда этот акт был ощутимо болезненным, поскольку возводил непреодолимую преграду между верующими и советским руководством, разделял всех на „них“ и „нас“, проводя границу на гораздо более глубинном уровне, чем она проводится между правительством и народом обычно»90.

С другой стороны, руководство РПЦ вынуждено было тогда исполнять всякие приказы и «рекомендации» советских властей, даже те, которые шли в русле антицерковной и антирелигиозной политики властей. Например, в конце 1959 года Патриарх Алексий I дал согласие на ликвидацию ряда епархий и монастырей, как объяснил председатель Отдела внешних церковных связей Патриархии митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич), потому что просьбу Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР «он считал и считает приказом советского правительства». Как говорит Д. В. Поспеловский: «Эти слова… характеризуют традицию, к сожалению, восторжествовавшую в Православной русской церкви со времен Иосифа Волоцкого91: распоряжениям правительства подчиняться беспрекословно»92.

Принято считать, что после смещения Н. С. Хрущёва в 1964 году гонения на церковь прекратились, но это не совсем так – просто в период правления Л. И. Брежнева они приняли не столь явные формы93. Протоиерей Д. Константинов пишет, что «брежневские гонения» внешне были более прилизаны и их активные деятели, как он отмечал, «работали даже иногда в белых перчатках»94, а историк А. А. Федотов пишет, что гонения утихли, «но продолжались, в более мягкой форме»95.

В послевоенные десятилетия для подтверждения своей лояльности коммунистическому режиму Московская Патриархия вынуждена была публично поддерживать внешнюю политику СССР и участвовать в инициированных советским правительством кампаниях, например, в кампании «борьбы за мир во всём мире и разрядку международной напряженности»96.

Еще одним проявлением лояльности РПЦ властям во времена Н. С. Хрущева и Л. И. Брежнева должно было служить сокрытие перед Заграницей реальной ситуации с церковными свободами и положением Церкви в СССР97. Так, доктор исторических наук В. В. Василик пишет: «Внешняя политика Церкви при митрополите Николае98 была направлена на всецелую поддержку Советского Правительства и на сокрытие истинного положения Церкви в России. …, зарубежному общественному мнению представлялось положение вещей, при котором Церковь в России не терпит никаких притеснений»99. А священник В. Цешковский пишет: «… руководство страны всё больше стремилось использовать высших архиереев в своих целях. При этом, сами иерархи должны были молчать об истинном положение дел. В официальных документов не было ничего такого, что бы рассказывалось о положение верующих в СССР. Даже не смотря на то, что деятельность РПЦ в стране шла с огромными трудностями, но при этом внешняя политика РПЦ некогда не прекращалась. На внешней арене РПЦ стремилась к постоянной поддержке советской внешней политики. Это касалось вопросов империализма и антиколониализма. Для советской пропаганды, это было очень актуально, особенно если вспомнить, что СССР в те годы ввёл свои войска в Афганистан. Ну пожалуй самой главной задачей РПЦ было отрицание того факта, что в СССР были гонения на религию. Руководство РПЦ очень болезненно отреагировало на то, что Всемирный Совет Церквей привел некоторые факты о подавления религиозной свободы в Советском Союзе, а также преследование церковных диссидентов»100.

Церковная политика коммунистических властей после Л. И. Брежнева в годы правления Ю. В. Андропова (1982 – 1984) и К. У. Черненко (1984 – март 1985 г.) была той же самой, что и при Л. И. Брежневе. В первые годы нахождения у власти М. С. Горбачева, в 1985 – 1986 гг. он лавировал между либерально-реформаторскими силами в руководстве (А. Н. Яковлев) и консерваторами (Е. К. Лигачев), что отразилось и на церковной политике: с одной стороны предпринимались шаги к улучшению отношений с РПЦ, особенно с её руководством, с другой – продолжалась и даже усиливалась линия на усиление антирелигиозной и атеистической пропаганды в СССР. Поворот произошёл примерно в 1987 году, когда официальная пресса сменила тон на защиту верующих и представителей Церкви, прекратилась антицерковная и атеистическая риторика. А в 1988 году, по словам Д. В. Поспеловского, начался «процесс постепенного оздоровления Русской православной церкви, постепенного ее высвобождения из-под усиленной „опеки“ советского правительства и КГБ, постепенного обретения самостоятельности…»101.

На Поместном соборе, проходившем с 7 по 12 ноября 1990 года, патриархом был избран митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (в миру – Ридигер Алексей Михайлович; 1929—2008), твёрдо вставший на путь независимости Церкви по отношению к правительственным структурам102. Собственно говоря, в период горбачевской «Перестройки» с её политикой гласности и демократизации, завершился не только период гонений и притеснений РПЦ, но значительно ослаб, а потом и прекратился диктат партийных и государственных органов над Церковью. Одновременно у Церкви исчезла вынужденная необходимость постоянно демонстрировать свою лояльность власти и выполнять её указания и требования.

Патриарх Алексий II проводил политику невмешательства Церкви в политику государства, что не помешало ему в июне 1991 года дать благословение новоизбранному Президенту России Б. Н. Ельцину, а потом резко осудить двумя посланиями попытку государственного переворота 19 —22 августа 1991 года, предпринятую «Государственным Комитетом по Чрезвычайному Положению» (ГКЧП). Во втором из этих посланий Патриарх поставил осуждение ГКЧП в рамки осуждения всего коммунистического режима и его наследия. Последним проявлением этого наследия, по его словам, и была попытка ГКЧП восстановить коммунистическую диктатуру против воли народа. Коммунистический режим Алексий II охарактеризовал как отвержение «всех абсолютных нравственных начал, забвение духовных источников и смысла человеческого существования», как режим, начисто лишенный чувства ответственности и перед Богом, и перед народом. Несколько позднее Патриарх назвал провал путча прощанием с коммунистическим режимом103.

Собственно говоря, в 1991 году и начался продолжающийся потом несколько десятилетий период великолепных отношений между государством и Церковью в России. Вся церковная политика президентов Б. Н. Ельцина, В. В. Путина и Д. А. Медведева была направлена на церковное возрождение и восстановление того высокого положения РПЦ, которое она занимала до Революции 1917 года, благодаря заботам правительства РФ происходило восстановление церквей и монастырей, происходило распространение православия среди народа, был поднят на значительную высоту авторитет Церкви, Православие, по сути, заняло положение государственной религии, а РПЦ стала главной и ведущей религиозной организацией страны104.

Как отметил митрополит Кирилл (с 1 февраля 2009 го – Патриарх Московский и всея Руси) по случаю смерти Б. Н. Ельцина 23 апреля 2007 года: «Ельцин помог восстановить роль РПЦ», «В качестве главы государства Борис Николаевич стал сторонником установления новой модели церковно-государственных отношений, характеризующихся стремлением к сотрудничеству. В меру своих сил он содействовал восстановлению должной роли РПЦ в жизни страны и ее народа». В свою очередь, руководитель пресс-службы Московской Патриархии священник В. Вигилянский отметил, что Церковь с эпохи правления Ельцина «была предоставлена сама себе и решала проблемы, не оглядываясь на светские власти». «При этом она находила поддержку в тех вопросах, которые зависели от государства – возвращение храмов, монастырей, церковных реликвий»105.

Естественно, в такой ситуации Русская Православная Церковь все эти годы демонстрировала не просто лояльное отношение к власти, а проводила политику всемерной поддержки Правительства РФ. За заслуги перед Церковью в деле церковного возрождения в России Б. Н. Ельцин и В. В. Путин руководством РПЦ были награждены рядом православных орденов.

В марте 2018 года Патриарх Кирилл приветствовал В. В. Путина в связи с его победой на президентских выборах в России. В Послании Кирилла, в частности, было сказано: «От лица епископата, духовенства, монашествующих и мирян Русской Православной Церкви и от себя лично сердечно поздравляю Вас с переизбранием на пост Президента Российской Федерации. Ваша убедительная победа на выборах… свидетельствует о сплочении вокруг Вас россиян, …. Результаты волеизъявления людей свидетельствуют о совпадении чаяний народных с Вашим видением будущего России, миролюбивой, по-настоящему суверенной державы, в которой обеспечиваются права и свободы человека в сочетании с ответственностью за сохранение и приумножение духовно-нравственных и культурных ценностей, …. Да хранит Вас Господь в добром здравии душевном и телесном и да даст силы осуществлять задуманные планы, столь решительно поддержанные нашим народом. Вам, общенациональному лидеру, от лица Русской Православной Церкви провозглашаю: Многая и благая лета!»106

Русская Православная Церковь в начале XX века (1900 – февраль 1917 года)

РПЦ в начале XX века среди конфессий Российской империи, согласно действовавшему законодательству, занимала «первенствующее и господствующее» положение107, её священнослужители являлись духовными пастырями около 70% населения страны. Всего в РПЦ было 68 епархий, которые к 1917 году включали в себя 94 викариатства. В 1914 году в России насчитывалось свыше 54 тысяч (без учёта военных) церквей, более 23,5 тысяч часовен и молитвенных домов; общее число духовенства превышало 112 тысяч человек; монастырей (не считая скитов) было 1025, в них проживало около 30 тысяч монашествующих108. Православная церковь имела 4 высших учебных заведения (духовных академии), располагала широкой сетью средних и начальных духовных школ: 57 семинариями и 187 духовными училищами, находившихся практически во всех епархиях. В 42 тысячах церковно-приходских школах (что составляло треть всех школ страны) обучались сотни тысяч православных, Русская православная церковь служила главным идейным союзником государства109. В целом в начале ХХ века в Русской православной церкви происходил неуклонный рост как числа православных христиан за счёт роста населения Российской империи, так и численности всех слоёв духовенства.

Статистические сведения о духовенстве Православной российской церкви в начале XX века110

Статистические сведения о Православной российской церкви в начале XX века111

Паства РПЦ была неравномерно распределена по территории Российской империи. По результатам переписи 1897 года, в Европейской России к синодальной церкви относилось 81,71% населения, на Кавказе – 49,40%, а более всего в Сибири – 85,79% от всех жителей. Меньшее число православных среди местного населения жило в Средней Азии (8,28%) и в польских губерниях (6,47%)112.

Епископат РПЦ состоял в основном из представителей «ученого монашества», составлявшего около 2/3 его состава, остальные были выходцами из категории женатых (овдовевших и принявших монашеский постриг) священнослужителей. По данным на 1916 год, в РПЦ насчитывалось 143 архиерея113, из которых 48 (33,5%) были вдовцами. Подавляющее большинство епископов РПЦ происходило из духовной среды – из семей священно- и церковнослужителей. Около 10—15% были выходцами из дворян, мещан и других сословий.

К началу 1917 г. средний возраст архиереев был 51,6 года. При этом средний монашеский стаж равнялся 19,3 годам, а среднее время епископского служения – 9,6 лет. При этом возрастные отличия наблюдались между епархиальными и викариальными архиереями. Так, если средний возраст первых (по данным на тот же период) был 55 лет, то вторых – 48,3 года. Накануне Февральской революции 1917 года 86,8% архиереев имели высшее духовное образование, 5,3% – среднее духовное, 7,2% – высшее светское (университетское, специальное и повышенное среднее) и один человек – 0,7% – начальное среднее. Таким образом, к 1917 г. высшее образование имело 94% владык (при том, что в 1897 г. – 80%). Значительная часть епископата являлись магистрами и докторами богословия. Большинство иерархов обладало опытом административной деятельности, поскольку многие из них в свое время являлись инспекторами и ректорами духовных семинарий и академий114.

Высшим органом церковного управления являлся Святейший правительствующий синод. После упразднении царём Петром I в 1701 году патриаршего управления церковью, с 1721 года вплоть до августа 1917 года (номинально существовал до 1 (14) февраля 1918 года) учреждённый им Святейший Правительствующий Синод, который был высшим государственным органом церковно-административной власти в Российской империи, заменявшим собой патриарха в части общецерковных функций и внешних сношений, а также соборы всех епископов поместной церкви, то есть Поместный Собор115. Но по сути дела Синод был типа министерства по православным делам и Церкви. Хотя это было государственное учреждение, Синод пользовался достаточной степенью самостоятельности, так как внутренними церковными делами управляли почти исключительно духовные лица. Синод не обладал законодательными полномочиями, но он выполнял функцию исполнительной власти, издавая указы, обязательные для исполнения духовенством РПЦ. На протяжении синодального периода РПЦ была интегрирована в государственную систему, представляя собой часть административного аппарата империи. Деятельность Синода контролировал назначавшейся императором светский чиновник – обер-прокурор Синода, являвшийся официальным его представителем и отчитывающийся перед императором. Обер-прокурор должен был заниматься охранением государственных интересов в сфере церковного управления и контролем над Синодом. Он занимался также административным управлением РПЦ, церковными кадрами и церковным хозяйством Церкви. С 1864 года существовала должность товарища (заместителя) обер-прокурора с правами и обязанностями, присвоенными заместителям министров. Обер-прокурор имел канцелярию, организованную совершенно одинаково с канцеляриями министров. обер-прокурор к тому времени имел фактически статус министра116.

Действовавшие инструкции и положения, регулировавшие деятельность Церкви, закрепляли обязанности духовенства как государственных чиновников. Доктор исторических наук А. В. Соколов констатирует, что «до 1917 года церковь фактически представляла собой не мистический союз верующих, а „Ведомство православного исповедания“ (или „Ведомство Св. Синода“ …) со своими функциями и своей строкой в бюджете. Православное духовенство – с точки зрения существовавшей тогда государственной системы – являлось частью чиновничьего аппарата»117.

Заседаниями Синода руководил его первенствующий член (председатель). Однако за ним, как и за прочими синодальными членами, не было права решающего в РПЦ голоса. Светский обер-прокурор также не мог считаться хозяином в церкви. Протопресвитер военного и морского духовенства Г. Шавельский сложившееся в РПЦ своеобразное «безвластие» охарактеризовал следующим образом: обер-прокурор «мог все разрушить, что бы ни создавал Синод, но не мог ничего создать без Синода, или не прикрываясь авторитетом Синода. Так и жила Церковь без ответственного хозяина, без единой направляющей воли»118.

Князь Н. Д. Жевахов, заместитель обер-прокурора Синода, вспоминал, что цари не видели особого смысла в предоставлении церкви свободы самоуправления, ибо видели её главную цель в христианизации подданных. Для этого иерархи РПЦ фактически и освобождались посредством института Обер-прокуратуры от мирских дел. Однако обер-прокуроры, наоборот, стремились расширить свои государственные функции в ущерб церковным119.

Вплоть до Февральской революции 1917 года отношения между высшим духовенством РПЦ и рядовым и низшим в значительной степени сохраняли корпоративно-крепостнические порядки: в своих епархиях епископы были практически всевластными хозяевами, но они, в свою очередь, были подконтрольны царской администрации. То есть, приходское духовенство находилось в двойной зависимости: и от верховной царской, и от высшей церковной властей120.

Русская Православная Церковь (РПЦ) де-факто являлась государственной структурой, она была подчинена государству и включена в систему его учреждений. В соответствии с действовавшим законодательством Православие объявлялось первенствующей и господствующей верой в России. Согласно закону главой РПЦ фактически являлся император121. Закон 1906 года называл царя «верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры, и блюстителем правоверия и всякого в Церкви святой благочиния» и устанавливал, что «в управлении Церковном Самодержавная Власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, Ею учрежденного»122.

Как отмечает доктор исторических наук, профессор М. А. Бабкин, «царская власть использовала РПЦ в своих идеологических, политических и социальных целях. … империя, поддерживая Церковь морально и материально через институт обер-прокуратуры, избавляла епископат от рутинной бюрократически-канцелярской работы. Православной церкви в Российской империи были созданы условия наибольшего благоприятствования». Отрицательным же было отсутствие внутренней свободы Церкви и, в первую очередь, – свободы проповеди. «Первенствующая конфессия не имела в обществе самостоятельного голоса, в связи с чем достаточно широко было распространено мнение о православном духовенстве как об агенте правительства и проводнике его программ», – отмечает он123.

Царская власть рассматривала РПЦ и духовенство как свою социальную, идеологическую и духовную опору в народе, призванную распространять идеи самодержавия и православия. Духовенство выполняло функцию по защите самодержавного строя, для чего использовало религиозные средства. Например, церковную «анафему», направленную против бунтовщиков и изменников. Второй вид служения духовенства царизму заключался в обязательной публичной молитве о государях и членах их семей в ходе богослужений. Третий – в зачитывании с амвонов в церквах царских указов и манифестов124. Четвертым средством, с помощью которого духовенство осуществляло защиту самодержавного строя, была проповедническая деятельность. К тому их побуждала 70-я статья «Основных законов Российской империи», согласно которой всем русским подданным вменялась в качестве священной обязанность – защита царского самодержавия125.

РПЦ была частью аппарата самодержавного государства, что давало основание настроенным против Церкви слоям общества считать православных священнослужителей прислужниками царизма, а также возлагать на РПЦ ответственность за любые ошибки царской власти, за политические репрессии и даже за социальную несправедливость в российском обществе. В свою очередь царская власть стремилась изолировать православное духовенство от общественно-политической деятельности, запрещая ему (до 1905 года) избираться и даже принимать участие в выборах в земские уездные и губернские собрания, а также в городские думы. «Такое ограничение общественных прав православного духовенства приводило к практически полному упадку его роли и влияния на общественную жизнь страны», – отмечает М. А. Бабкин126.

Тем не менее, в 1901—1903 гг. С.-Петербурге проходили религиозно-философские собрания с участием известных религиозных публицистов, представителей русской литературы, культуры, профессуры духовной академии и университета, а также представителей священнослужителей. На них обсуждались внутрицерковные проблемы, вопросы, связанные со взаимодействием православного духовенства и общественности, а также с положением церкви в государстве. Отмечалось, что РПЦ, несмотря на свое положение и мощь, оказывает малое влияние не только на идейно-нравственное состояние страны, но и на ее общественную жизнь. В качестве меры по возвращению утраченного церковью авторитета предлагалось ввести свободу совести и раскрепостить Церковь от участия в ее делах светской власти, т.е. изменить сложившиеся за синодальный период отношения церкви и государства, точнее – разрушить их союз127. В целом же по империи росли атеистические и религиозно-индифферентные настроения, наблюдалось неуклонное падение престижа церкви. Современники отмечали отсутствие авторитета у епископата РПЦ, на то, что православные священнослужители находились в духовном застое, были отчуждены от паствы, не выполняли в народе свою пастырско-руководящую роль. Церковная проповедь зачастую была официозно-формальной или вялой, безынтересной и отвлеченной от реальной жизни. Само духовенство, тяготясь обер-прокурорским контролем над своей деятельностью, видело едва ли не главную причину церковных «неурядиц» в сложившихся государственно-церковных отношениях, в установившемся в империи примате светской (царской) власти над духовной»128.

На фоне неудач России в ходе Русско-японской войны (27 января (9 февраля) 1904 – 23 августа (5 сентября) 1905) начались реформы государственного, а также церковного законодательства. В печати, в том числе церковной, все чаще стали писать о неканоничности сложившихся в России церковно-государственных порядков, о необходимости проведения внутрицерковных реформ, в частности – восстановления патриаршества. Особо актуально проблема реформы РПЦ зазвучала после обнародования 12 декабря 1904 года царского указа «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка», в котором объявлялось о планируемых в Российской империи реформах, в частности, введения свободы вероисповеданий129.

Ещё 23 сентября 1904 года царь Николай II в своем письме обер-прокурору Синода К. П. Победоносцеву признавал необходимым созыв Всероссийского церковного собора. По мысли Николая II, на нём, среди прочего, должен был найти разрешение вопрос об отношении РПЦ со старообрядчеством. Мысль о Соборе «давно уже таится в моей душе», – писал он обер-прокурору130.

Сразу после появления указа Николая II от 12 декабря 1904 года на заседании Правительства выступил председатель Священного Синода митрополит С.-Петербургский Антоний (Вадковский).

Первенствующий член Святейшего Синода (9 июня 1900 года – 2 ноября 1912) митрополит Антоний (Вадковский)131

Он отметил, что в связи с предполагаемыми изменениями государственной политики в области вероисповеданий, необходимо менять и правовое положение Православной церкви в стране. Он объяснил это тем, что в противном случае РПЦ может оказаться единственной из всех конфессий, стесненной в своих действиях. Так, если остальные конфессии получат свободу проповеди, то «господствующая» Православная вера, связанная административными и идеологическими узами с государством, не сможет воспользоваться предоставленными правами. Митрополита Антония поддержал глава Правительства С. Ю. Витте.

Премьер-министр Российской империи (1903—1906) граф Сергей Юльевич Витте132

В феврале 1905 года он внес на обсуждение Кабинета министров записку «О современном положении Православной церкви», в которой говорилось о необходимости отмены реформы Петра I церковного управления, созыве собора и восстановлении «соборности» во всей жизни Православной церкви. В записке намечалась предварительная программа преобразований: обновление церковного прихода, материальное обеспечение духовенства, децентрализация церковного управления и преобразование духовных школ133.

Тогда же в феврале 1905 года митрополит Антоний (Вадковский) составил для премьер-министра С. Ю. Витте записку «Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас Православной церкви», в которой рассматривались вопросы реформы церковного управления, и перед властью ставился принципиальный вопрос: не настало ли время для ослабления контроля государства над РПЦ? По сути речь шла о необходимости предоставления Церкви свободы управления и об уменьшении компетенции обер-прокурора Синода.

Резко против реформы Церкви и установившихся взаимоотношений между ней и государством высказался обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев.

Продолжить чтение