Детектив к осени

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Александр Рыжов

Что-нибудь, кроме дождя

Случилось это глубокой осенью.

Погода стояла неприятная, стылая, в Ленинграде уже и снег раза два выпадал, но быстро стаял, образовав грязные лужи, отнюдь не вязавшиеся с величественной эстетикой города. Женщины все чаще надевали модные в конце семидесятых шапки с длинными, ниже плеч ушами и пальто в клеточку, а мужчины еще храбрились, ходили в плащах и куртках, под которыми у многих стыдливо скрывались теплые вязаные свитера.

И вот в эту промозглую, нагонявшую уныние пору группа подпольных рок-музыкантов отправилась на гастроли в соседнюю Псковскую область – тайно, без официальных разрешений и согласований с властями. Просто у набиравшего популярность ленинградского рокера, известного под творческим псевдонимом Мигель, периодически появлялись то тут, то там новые знакомые, которые организовывали ему и его собратьям квартирные концерты. Иногда за выступление можно было заработать рублей шестьдесят-семьдесят, что по тогдашним меркам являлось приличной суммой.

Получив приглашение из псковского городка Гдова, Мигель оповестил своих приятелей, и из них составилась делегация. Помимо главной звезды, в нее вошли бесшабашный панк по кличке Хряк и двое пока еще малоизвестных, но считавшихся весьма талантливыми рок-исполнителей. Одним из них был Шура Давыденко, в миру работник жилищной конторы, а по призванию – ярый поборник регги и новой волны. Компанию ему и остальным составила Анка, студентка Института инженеров водного транспорта, которая в свободное время назло соседям по коммуналке сочиняла психоделические баллады.

Ради гастрольной поездки, чтобы не ловить попутки и не грузиться в них с гитарами и батареей пивных бутылок, Шура Давыденко позаимствовал на работе служебный микроавтобус. Это был надежный польский агрегат, производившийся в городе Ныса и получивший в советском обиходе прозвище «Нюська». Его очень любили в СССР и закупали тысячными партиями.

Жэковская «Нюська» числилась в ремонте, но Шура благодаря своим связям устроил так, что ремонт завершился на трое суток раньше оговоренного с начальством срока. На эти дни автобус, по бумагам стоявший в автомастерской, перешел в хозяйственные Шурины руки.

Всей четверкой скинулись на бензин. В начале 1978 года автомобильная горючка в стране подорожала в два раза, но и по новым ценам выходило терпимо: литр семьдесят шестого стоил пятнадцать копеек. По трассе расстояние между Ленинградом и Гдовом составляло около двухсот тридцати километров, но Шура заверил, что знает более прямую дорогу, которая позволит сократить путь километров на тридцать.

Съездили чудесно. Четыре квартирника прошли на подъеме, каждый из музыкантов старался в меру сил и дарования. Анка опасалась, что в провинциальном городке, где народу проживает всего тысяч пять, любителей рока не найдется совсем, но Мигель знал, на что подписывался. Публики всякий раз набиралось человек по двадцать – для квартирников показатель более чем достойный. Как потом сообщил компаньонам Мигель, присутствовали не только местные, но и приезжие из других городов и весей Псковщины. Люди приобщались к современной культуре, и гастролеров это радовало. Выручку они собрали солидную: вышло по полтиннику на человека, и это уже с вычтенными расходами на еду, выпивку и топливо для «Нюськи». Почти половина Анкиной институтской стипендии.

Мигель лабал забористые рок-н-роллы, Шура Давыденко удивлял аудиторию карибскими ритмами в стиле Боба Марли, а дикарский вокал Хряка перемежался и контрастировал с лиричным пением Анки. Словом, коллектив звучал разнопланово, что пошло концертам только на пользу.

Обратно выехали воскресным вечером. Шура надеялся к ночи добраться до Ленинграда, на следующее утро встать пораньше, отмыть микроавтобус от дорожной грязи и пригнать его в жилконтору как будто прямиком из мастерской.

Поначалу все шло нормально, но уже на территории родной Ленинградской области, в Сланцевском районе, они сбились с пути. Дороги здесь, как писал когда-то Гоголь, расползались, словно раки, высыпанные из мешка. В темноте Шура быстро дезориентировался, его хваленое знание коротких путей не сработало, «Нюську» занесло сначала в Козью Гору, а потом населенные пункты закончились, вокруг мелькали исключительно леса и покосившиеся столбы.

Напрыгавшись по ухабам, микроавтобус заглох. Окрест царила темень, хоть глаз выколи. Небо затянуло тучами, не видно было ни луны, ни созвездий, и вдобавок оттуда, из провисших облачных брюх, сыпался мелкий секущий дождь.

– Твою за ногу, – меланхолично выговорил Хряк, выглянув из автобуса. – Придется до утра куковать.

– Хорошо, если до утра, – уточнил Шура со свойственной ему педантичностью. – Еще неизвестно, что с мотором.

Заниматься ремонтом в непроглядном мраке не представлялось возможным. Нечего было и рассчитывать на то, что кто-то поедет мимо и поможет. Местность, судя по всему, была необжитой, сквозь просветы в наполовину облетевших деревьях не проглядывало ни единого огонька, который мог бы свидетельствовать о близости жилья.

– И где мы? – уныло промолвила Анка, взирая из автобуса на дождевые струйки, бежавшие по стеклам.

– Да кто ж его знает, – изрек Мигель. – В этой самой… Короче, очень глубоко. – И обратился к Шуре: – Ты куда нас завез, Сусанин?

Шура пожал плечами. Он был отличный парень и музыкант первостатейный, но с топографией не дружил. Только тут до всех дошло, какого дурака они сваляли, доверившись его лоцманскому чутью. Но назад не отыграешь, следовало думать о том, как скоротать время до утра.

На худой конец, можно было переночевать в автобусе. Спать на сиденьях неудобно, зато есть защита от дождя и ветра.

– Как рассветет, осмотримся, – вслух рассуждал Мигель. – Мы же не в тайге, должны быть поблизости какие-нибудь деревухи. Попросим в совхозе трактор, вытащим нашего бегемота из болота, загоним в МТС…

– Меня на работе убьют, – пожаловался Шура. – Узнают, что я «Нюську» без спроса взял, да еще и сломал… Хоть совсем в город не возвращайся.

– Это не ты ее сломал, это она сама сломалась, – философски заметил Хряк. – Если что, вали все на автомастерскую. Халтурщики, починили тяп-ляп. Ты ее после ремонта обкатать решил, а она опять кирдыкнулась.

– Ничего себе обкатать! А в тмутаракань меня ветром занесло или как?

Не нравился Шуре такой расклад. Он, кровь из носу, хотел попасть в Ленинград до начала утренней смены. И желательно с исправным автобусом.

– Что ты предлагаешь? – спросила Анка. – Идти сейчас? В потемках, под дождем?

Шура понимал, что он в меньшинстве, и глядел просительно, чуть не со слезой.

– Я могу и один сходить. Вдруг деревня за поворотом? Там, кстати, и едой разживемся, а то у нас только грамм двести ливерной на четыре рта.

Это был удачный прием. При упоминании о еде Хряк завозился, загремели пустые бутылки, сложенные в авоську у него под ногами. Бутылок было пятнадцать штук, Хряк бережно складировал их в автобусе, надеясь сдать после приезда домой. Можно было не волочь их за тридевять земель и сдать в Гдове, но по правилам каждую бутылку полагалось тщательно вымыть, выскоблить ершиком и счистить с нее этикетку. Хряк планировал заняться этим уже у себя на квартире. Пятнадцать бутылок по двенадцать копеек – итого рубль восемьдесят. Целое состояние!

– Пожрать бы я не отказался, – пробормотал Хряк. – Глядишь, и самогоном бы затарились. У трудового крестьянства всегда что-нибудь для сугрева есть.

– У тебя одно на уме, – вздохнул Мигель и поежился. – Но я бы тоже от согревающего не отказался.

В результате решили разделиться: Шура с Хряком, вооружившись фонариком на круглых, а правильнее сказать цилиндрических, батарейках, отправились в разведку. Мигель и Анка сторожили автобус и обеспечивали приятелям подсветку фарами, чтобы у них было подобие маяка.

Мигель взял гитару и стал наигрывать что-то печальное под барабанную дробь капель, стучавших о крышу автобуса. Анка достала из кармана блокнот, огрызок карандаша и в тусклом свете лампочки, горевшей в салоне, принялась сочинять текст о том, что все плохо и будет еще хуже.

Творческий процесс был в самом разгаре, когда распахнулась дверь, и в «Нюську» впихнулись вымокшие до нитки Хряк и Шура. Помимо холода и сырости они принесли с собой любопытные вести. Им удалось пройти по раскисшей дороге около километра. Ни деревень, ни поселков не попалось, но с левой стороны они разглядели очертания больших каменных строений. Это не были избы, дачные домишки или сельскохозяйственные постройки типа коровников и курятников.

– Скорее, на дворец похоже, – произнес Шура, стряхивая с плаща воду. – И на замок рыцарский.

– Вы там, случайно, не на рюмочную набрели? – уточнил с подозрением Мигель. – Откуда вам здесь дворцы примерещились?

Шура с Хряком в один голос заявили, что это была не галлюцинация.

– У меня уже два часа ни в одном глазу! – объявил Хряк торжественно. – Трезвый, как первоклассник. Даже противно.

– И что там, в этом дворце? – поинтересовалась Анка, оторвавшись от литературных упражнений.

Шура объяснил, что близко к строениям они не подходили.

– Привидений испугались? – хмыкнул Мигель.

– Кто испугался? Я? – Хряк выпятил грудь. – Я никого и ничего… У меня кеды промокли.

– У меня тоже, – поддакнул Шура. – Мы погреться зашли. Сейчас обратно двинем.

Мигель перестал бренчать и отложил гитару. Запахнул куртку и надвинул на голову капюшон.

– Двинем втроем. Хочу поглядеть, какие тролли в вашем дворце обитают. Анка, запрись в автобусе и жди.

– Вот еще! – фыркнула она. – Я с вами пойду. Вы же без меня как дети. За вами присматривать нужно.

Упаковавшись кто как мог, вчетвером вышли из автобуса. Шура запер дверь. Фары были погашены, все сочли разумным, что опустевшая «Нюська» не должна привлекать к себе внимания. Хряк на всякий случай вооружился монтировкой, и отряд двинулся по глинистому месиву, в которое превратилась проселочная грунтовка.

Хряк с Шурой в своих наблюдениях не обманулись. Действительно, прошлепав по так называемой дороге минут двадцать, промокнув и извозившись по щиколотки в грязевой жиже, все четверо увидели сбоку очертания некоего величественного сооружения.

Мигель присвистнул.

– Да тут не просто замок, целая усадьба! Вон дом, вон церквушка, а вон какие-то конюшни… Прям как у Конан Дойля: имение сэра Баскервиля в Девоншире. Только Гримпенской трясины не хватает.

– Трясин тут навалом, – просветил его Хряк. – Наша область вся на топях стоит, спасибо государю-императору…

Подсвечивая фонариком, подошли поближе. Теперь из мглы уже довольно отчетливо выступили контуры дома с готической башней и церкви с трехэтажной звонницей. Подход к сооружениям некогда преграждал забор с ажурными решетками, но от него остались только ржавые фрагменты, согнутые, скрученные спиралями и не соединенные между собой. На месте ворот высилась арка без каких-либо створок. Через нее и прошли.

Все молчали, опасливо озираясь. Лишь Анка проявляла живой интерес. Она взяла у Шуры фонарик, и желтое пятно света заскользило по щербатым стенам.

– Я знаю, где мы! – воскликнула она. – Нам на лекции по краеведению рассказывали…

– В вашем Транспортном институте краеведение изучают? – усомнился Мигель.

– И еще кучу всего ненужного… В общем, эту усадьбу при Петре Первом построили. Он ее то ли денщику своему подарил, то ли адъютанту. Потом она два века из рук в руки переходила, а после революции ее забросили за ненадобностью.

Мигель осуждающе поцокал языком.

– Обидно! Культурное наследие…

Хряк беспечно отозвался:

– У нас такого наследия – куда ни плюнь. Каждую халабудину национальным достоянием объявлять – мемориальных досок не напасешься.

Шура Давыденко, вконец продрогший, лязгающий зубами, поспешил прекратить завязавшийся диспут и подошел к делу с практической стороны:

– Давайте внутрь зайдем. Может, где-нибудь крыша сохранилась, хотя бы от дождя спрячемся.

Они вошли под своды господского дома. Размеры он, по всей видимости, имел колоссальные, однако более чем полувековое отсутствие хозяев привело его в крайне плачевное состояние. Полы прогнили, краска облезла, из потолков во многих местах вывалились целые глыбы. Анка электрическим лучом тщательно обшаривала пространство перед собой, чтобы не угодить в яму или не задеть какую-нибудь шаткую ерундовину.

Наконец им повезло добраться до просторной комнаты, которая, очевидно, в былые времена служила гостиной.

– О, печка! – Шура потер озябшие руки. – Сейчас согреемся!

– Это не печка, а камин, – поправил более образованный Мигель. – И чем ты его топить собираешься? Дров нет.

– А это что, не дрова?

Шура указал на груды деревянной трухи в углах – в нее превратилась барская мебель.

Дождь в гостиную проникал сквозь три стрельчатых окна с давным-давно выбитыми стеклами, лишенных даже рам. Под подоконниками образовались лужи, но дальше, в середине комнаты и у противоположной стены, в которую был встроен камин, вода не доходила.

Анка сбросила с головы капюшон, отряхнула куртку.

– Да, давайте попробуем разжечь. Может, и теплее, и светлее будет.

Мигель оглядел помещение: лишенное декора, оно выглядело, как средневековый каземат.

– А надо ли нам здесь оставаться? Вернемся лучше в автобус. Там посуше и как-то… безопаснее.

– Ты че, сдрейфил? – хохотнул Хряк. – Лови кайф! Когда еще доведется в такой живописной дыре заночевать…

Мигель не любил, когда его обвиняли в трусости. Он холодно бросил:

– Как хотите. Я не за себя, а за вас беспокоюсь.

– Нам пока неплохо! – Хряк прошелся по гостиной; под его ногами поскрипывало каменное сеево. – Интересно, нет ли у буржуев винного погребка?

– Наверное, был, – предположила Анка. – Кто-то из бывших владельцев винокуренный завод держал. Но если они что-то у себя и хранили, то все уже давно растащено. Видишь, какая разруха…

– А вдруг?..

Оживившийся Хряк начал простукивать стены, но с одной из них посыпались отсыревшие куски кладки, и Мигель с Анкой в один голос приказали ему прекратить это дурацкое занятие.

Шура тем временем натолкал в камин килограмма три мебельной крошки и потребовал спички. Он единственный из всей компании не курил.

– Держи! – Хряк бросил ему коробок.

Зажечь влажную труху оказалось задачей не из простых. Анке пришлось пожертвовать на растопку половину страниц из своего блокнота, прежде чем в каминном жерле угнездился чахлый лепесток пламени. Шура со всей осторожностью раздул его.

Повеяло теплом, стало веселее. Отсветы огня разогнали мрак, в гостиной заколыхались причудливые сполохи. Анка выключила фонарик и вздохнула.

– Пару бы свечек для романтики…

– Ага. И шмат сала из кладовой, – добавил Шура.

– Свечи, сало… Размечтались! Их давно мыши сожрали. – Хряк взъерошил мокрые волосы, чтобы быстрее просохли. – Не сгонять ли за гитарами? Забацаем привидениям квартирник!

– Тогда, скорее, усадебник, – снова поправил Мигель. – А что? Так и ночь незаметно пройдет.

Но Шура все еще дрожал, он никак не мог согреться.

– Ну вас в баню… Опять под дождь выходить, по киселю этому шлындать… Я лучше тут побуду.

– А если и правда привидения появятся? – поддела его Анка. – Здесь, за речкой, шведское кладбище…

– А до живых людей далеко?

– Если не ошибаюсь, километрах в сорока железнодорожная станция.

– Сорок километров? – задумчиво причмокнул Мигель. – Неблизко… Как выбираться будем?

Хряк отмахнулся:

– Утром придумаем! Вы как хотите, а я за гитарой…

Он направился к выходу из гостиной. Это был дверной проем, давно уже потерявший прямоугольную форму и больше походивший на овал, а сама дверь отсутствовала.

Внезапно где-то в глубине дома послышались странные звуки: что-то шуршало и похрустывало. Хряк остановился на пороге, весь обратился в слух. Прочие тоже умолкли.

Шорох не прекращался, а затем к нему добавилось приглушенное бормотание.

– Мыши? – прошептал побледневший Шура Давыденко.

– Мыши не разговаривают, – так же шепотом напомнил ему Мигель. – И совы тоже.

– Тогда либо люди, либо нелюди, – рассудила Анка с поразительным хладнокровием. – Зря вы в призраков не поверили…

– Я и сейчас не верю! – храбро провозгласил Хряк. – Мне вообще пофиг, кто там такой. Пойду и разберусь!

Он приметил валявшуюся у камина и почему-то до сих пор не украденную кочергу. Поднял ее и зашагал во тьму коридора.

– Подожди! – Анка бросилась туда же, на бегу включая фонарик.

Мигель с Шурой не имели права оставаться в тылу и последовали за ними.

Бормотание сделалось отчетливее, уже можно было понять, что говорят между собой двое мужчин. Но слова пока еще доносились неразборчиво. Хряк, шествовавший впереди процессии, сделал своим знак: ступайте тише! Сам шел крадучись, на цыпочках, но тихо все равно не получалось – мешал всяческий хлам, валявшийся на полу. Шура наступил на какую-то железяку, она предательски скрежетнула, и голоса стихли.

Таиться уже было бессмысленно, и Хряк во всю глотку выкрикнул:

– Эй, кто тут? Выходи!

С полминуты стояла тишина. Он заорал еще громче:

– Все равно найду и уши обстригу!

– А если у них нет ушей? – буркнул Мигель.

Уши у них были, равно как и все другие, положенные человеческим особям части тела. В лабиринтах коридора гулко затопали, и из-за поворота показались двое, одетые во все брезентовое, на манер рыбаков. У них тоже имелся при себе фонарик, его свет на миг ослепил Хряка, и тот воинственно замахал кочергой.

– Вы кто такие? – спросил с недоумением один из брезентовых и осветил поочередно Анку, Мигеля и Шуру.

– Мы музыканты, – ответила Анка. – А вы?

Было ясно, что это не духи и не посланцы из загробного мира, поэтому напряжение слегка спало.

– Мы сотрудники музея, – пояснил брезентовый с фонариком. – Меня зовут Илья Викторович, а моего коллегу – Роман Николаевич.

– Очень приятно. А документы у вас есть?

Второй брезентовый, который был без фонарика, усмехнулся и вытащил из внутреннего кармана красную книжечку с золотым тиснением на обложке: «Государственный музей истории и развития Ленинграда».

– Устраивает? Заметьте, мы ваших документов не спрашиваем.

– А следовало бы! – Первый брезентовый, назвавшийся Ильей Викторовичем, прищурился. – Что делать музыкантам ночью в таком не подходящем для концертов месте?

– Мы ехали в Ленинград из Гдова и заблудились, – честно сказал Мигель. – А вот что вы здесь делаете? Ищете экспонаты для музея?

Илья Викторович улыбнулся.

– Угадали… А откуда это дымом тянет? У вас, часом, не пожар?

– Нет, это мы камин растопили. А труба старая, пропускает плохо, вот он и коптит…

Вместе с новыми знакомыми вернулись в гостиную. Хряк, видя, что обойдется без потасовки, поставил кочергу в угол и подбросил в затухающее пламя еще порцию трухи. Несколько месяцев назад он работал кочегаром в котельной, так что опыт обращения с топками у него был.

Брезентовые протянули ладони к очагу, их лица (у Ильи Викторовича с бородкой, у Романа Николаевича без) быстро раскраснелись от живительного тепла.

– Заблудились, значит? – переспросил Илья Викторович. – У нас история похожая. Мы в служебной командировке, ездим по области, приобретаем у населения иконы и разные старинные вещи, если они представляют интерес для музея. Знаете, иногда в отдаленных селах у старушек такие редкости попадаются, каких ни в одной экспозиции нет…

– Сегодня вечером рассчитывали попасть в Толмачево, а попали под дождь, – подхватил Роман Николаевич. – Дорогу развезло, машина застряла, помочь некому… Хорошо вспомнили, что рядом заброшенная усадьба. Вот, решили сходить посмотреть, нельзя ли здесь приютиться на ночь. По правде говоря, не ожидали кого-то встретить, тем более в такую непогоду.

– Не поверите, но и мы не ожидали, – пробурчал Хряк, ворочая кочергой в камине. – Думали, здесь никого нет, кроме нечисти.

– У вас какое транспортное средство? – полюбопытствовал Илья Викторович.

– Микроавтобус, – с готовностью откликнулся Шура. – Только он сломался. Не поможете починить? Мы бы вас в Толмачево забросили.

– Увы, молодой человек, мы по части механики не специалисты, – проговорил Роман Николаевич. – У нас и инструментов нет. Но можно поступить иначе. Вы поможете нам вытолкнуть нашу машину, а мы довезем кого-нибудь из вас до ближайшего села, где вы найдете умельца с гаечным ключом и отверткой.

Для Шуры, который с тоской размышлял о том, как ему влетит от начальства, это был подходящий вариант. Конечно, трудно ожидать, что в полночь найдется умелец, желающий ехать в лес и чинить в темноте автобус, но денежные знаки, заработанные в Гдове, могли сотворить чудо.

Он обратился к Мигелю и Хряку:

– Мужики, пойдем, толканем?

Они гурьбой двинулись к овальному проему, но Роман Николаевич их остановил.

– Зачем же всем мокнуть? Достаточно нас с Ильей и одного из вас. Ну, вот вы, например, – он показал на Хряка. – Вы покрепче. Илья сядет за руль, а мы с вами навалимся сзади. У нас не бронетранспортер, а легковушка, да и завязла она не слишком глубоко.

– Согласен! – Хряк застегнулся на все пуговицы, показывая, что готов к трудовым подвигам. – Где ваша таратайка?

– Возле усадьбы. Мы, можно сказать, удачно застряли, далеко идти не пришлось.

– Через десять минут вернемся, – пообещал Илья Викторович и вместе с Хряком и Романом Николаевичем покинул гостиную.

Они вышли из дома под черное беззвездное небо. Дождь стихал, превратившись в еле заметную морось. Хряку после натопленной комнаты сделалось знобко, он поджал плечи и втянул в них голову. Илья Викторович включил фонарик, чтобы освещать дорогу к машине. Роман Николаевич пропустил коллегу вперед, сам пошел бок о бок с Хряком.

Они миновали подъездную аллею, арку ворот, и Хряк разглядел на обочине легковую машину. Не соврали музейщики – она стояла совсем близко от усадьбы. Хряк взбодрился: сейчас они выкатят этот драндулет из болотистого вязла, Шура сгоняет за подмогой, и, если повезет, к утру вся компашка будет уже в Ленинграде. Хряк вообразил себе стоящую в холодильнике поллитровку сорокапятиградусной «Охотничьей», которая изумительно идет под любую закусь, и сглотнул слюну. Скорее бы уж!

Но произошло неожиданное. Роман Николаевич, шедший слева от него, вдруг развернулся и засветил Хряку кулаком прямо в лоб. Удар получился богатырским, от музейного хлюпика такого не ожидаешь. Впрочем, на хлюпика Роман Викторович как раз и не смахивал – рослый, плечистый, он больше походил на грузчика или на какого-нибудь спортсмена. Вдобавок в кулаке у него было что-то зажато для утяжеления. Хряк знал толк в драках, доставалось ему не впервые, и в нюансах мордобития он разбирался на уровне профессионала.

Он не помнил, сколько пролежал без сознания, но, должно быть, не минуту и не две. Когда очухался, первым делом ощутил, как ломит в черепушке. Искусствовед хренов! Приложил так приложил…

Хряк обнаружил себя лежащим в луже, наподобие того самого животного, в честь которого он получил свое прозвище. Со стоном и руганью приподнялся. Машина музейщиков стояла на своем месте, разве что задняя дверца была распахнута. В двух шагах от Хряка, в жухлой, прибитой дождем траве валялся фонарик. Он не погас. Хряк подобрал его, начертил лучом полукружье и увидел в соседней луже Илью Викторовича. Он тоже стонал и держался за затылок.

Хряк помог ему встать. Илья Викторович обалдело глазел на него, на машину, искал своего напарника, но не находил.

– Где он? Куда он делся?

– А я почем знаю! – огрызнулся Хряк, силясь сообразить, что здесь случилось. – Он меня по кумполу шарахнул, я и отрубился.

– И вас шарахнул? – Илья Викторович морщился от боли. – Как это он так? Хотя… он же боксер.

Хряк кивнул – вполне возможно – и задал встречный вопрос:

– А вам-то как прилетело?

– Да так же, как и вам. Нежданно-негаданно. Шел к машине, получил сзади, а дальше ничего не помню…

– Он у вас больной, что ли? С какого перепугу на людей кидается?

– Он не с перепугу. Он…

Тут Илья Викторович призадумался и миг спустя истошно завопил:

– Гаденыш!

Он метнулся к машине, сунулся в салон, стал шерудить руками в поисках чего-то, несомненно, важного. Поиски не увенчались успехом, и он с отчаянием на лице повернулся к подошедшему Хряку.

– Рюкзак! Рюкзак пропал!

– А что у вас там было? Тушенка?

– Экспонаты… Все, что мы приобрели в командировке! Он их украл!

Хряк уяснил суть произошедшего. Сослуживец Ильи Викторовича не просто так отправил их в нокаут, а воспользовался случаем и умыкнул лежавший в машине ценный груз.

– Но почему он не дождался, пока мы тачку вытолкнем? На ней бы и уехал.

– Он не умеет водить. За рулем был я.

Хряк обвел фонариком лес, обступивший усадьбу и дорогу. Днем, при свете, деревья с поредевшими кронами наверняка просвечивались насквозь, как решето, но в сумраке ночи они выглядели плотной стеной. Слабый луч не пробивал ее, она поглощала его, как черная дыра.

– И куда же его понесло? – Хряк потер вскочившую на лбу шишку.

Он попытался изобразить из себя следопыта и внимательно изучил обочину возле автомобиля. Она была истоптана ногами обоих музейщиков и его собственными. Хряку хватило наблюдательности вычленить из хитросплетения следов отпечатки коварного Романа Николаевича. Вероятнее всего, заполучив рюкзак с добром, он юркнул в можжевеловые кусты, росшие поблизости (вон и веточки на них обломаны), а потом исчез за купами берез и осин.

Хряк порыскал за перекрестьями веток, ободрал щеку, но никакой пользы не извлек. За дорожным полотном жидкая грязь кончилась, сменившись мягким моховым ковром, а на нем уже ничего нельзя было различить, тем более при тусклом освещении.

К Хряку подошел чрезвычайно встревоженный Илья Викторович.

– Мы теряем время! Надо организовать масштабные поиски…

Ох уж эти интеллектуалы… Любят выражаться пафосно, будто передовицу для газеты «Правда» надиктовывают.

– Как же их организовать, если мы не знаем, куда он умотал?

– Это да, – не стал спорить Илья Викторович. – Но нас вместе с вашими друзьями пятеро. Мы можем прочесать сразу несколько направлений.

Они вернулись в усадьбу. Машину трогать не стали – толку от нее в предстоящей погоне не было ни малейшего. Похититель не напрасно углубился в чащу – там его сложнее обнаружить и догнать. Во всяком случае, транспорт через заросли не пройдет.

Вести о происшествии взбудоражили все собравшееся в гостиной общество.

– Что хоть было в рюкзаке? – осведомился Мигель. – Самовары, прялки, граммофоны?

Илья Викторович напыжился.

– У нас серьезное учреждение, а не кружок при Дворце пионеров. Мы приобретаем только те предметы, которые представляют истинную ценность, как материальную, так и художественную. В этот раз такая удача… я бы сказал, подарок фортуны… Купили у одного пенсионера собрание украшений. Золото, уральские самоцветы. Ручная работа. Златоустовские мастера! Предки у него работали на демидовских рудниках, ему эта коллекция по наследству досталась, а передать некому, бобылем живет, бездетный. Уступил музею по символической цене, хотя мы ему честно сказали, что стоит это в разы дороже.

– Н-да… – протянул Шура Давыденко. – Где бы мне золото по символической цене раздобыть?

– Ты эгоист, – упрекнула его Анка. – Надо о благе народа думать, а не о том, как самому разбогатеть.

– А я, по-твоему, не народ? Не замечал, чтобы кто-то о моем благе заботился, кроме меня самого…

Так бы и пикировались по пустякам, но Илья Викторович, думавший прежде всего о пропаже, прекратил дискуссию:

– Товарищи, мы должны что-то предпринять! Пока разглагольствуем, этот субъект уходит все дальше…

– А что тут предпринять? Надо выкатывать вашу телегу и жать на всю катушку до ближайшего хутора, – рассудил Хряк. – Поднимать на уши мусоров… то есть эту, как ее?.. милицию. Пусть высылают людей, шерстят окрестности…

Но Мигель тотчас указал на слабые звенья этого плана:

– Во-первых, до ближайшего, как ты говоришь, хутора по такой размазне меньше, чем за час не доедешь. Во-вторых, кого ты там найдешь? Участкового, который с бодуна без задних ног дрыхнет?

– Вот и я о том же! – горячо поддержал его Илья Викторович. – Надо самим… это наш гражданский долг!

От слов «гражданский долг» рок-тусовщиков всегда мутило. Они не считали себя задолжавшими кому бы то ни было. Но ситуация складывалась такая, что от их участия или неучастия зависело, сохранят они свою честь или нет. Пофигизм тоже свои границы имеет. Будь ты хоть трижды аполитичным человеком, даже ярым оппозиционером, но если у тебя на глазах на улице гопник отнимет карманные деньги у дошколенка, пройдешь ли ты мимо? А если пройдешь, то как будешь потом с этим жить?

Такие или аналогичные раздумья промелькнули в головах и у Анки, и у Мигеля, и у Шуры с Хряком. Все четверо выразили готовность преследовать злодея, несмотря на усталость, ночь и ненастье.

Илья Викторович приободрился.

– Я знал, что вы сознательные люди! Необходимо разбиться на группы и обыскать лес!

– На сколько же групп мы сможем разбиться, если нас всего пять человек? – спросила Анка.

– Как минимум на три. Я буду действовать один. То, что я не разглядел его преступных намерений, целиком моя вина, и я готов ее искупить.

– Да ладно вам… – махнул рукой Мигель, не любивший высокопарных речей. – У нас тут не партсобрание. Может, веером разойтись? Так вернее.

– Опасно. Он сильнее любого из вас. Кандидат в мастера, на всех спартакиадах за музей выступал.

– Подумаешь! – Хряк подбросил в руке кочергу. – Я из этого кандидата в мастера кандидата в инвалиды сделаю!

В конце концов распределились так: Анка идет в паре с Шурой, остальные – поодиночке. Вооружились подручными средствами: Хряк – кочергой, Шура – монтировкой, Илья Викторович нашел в багажнике своей машины тяжелый разводной ключ, а Мигелю посчастливилось отыскать в развалинах усадьбы старый, но еще годный топор. К сожалению, фонариков было только два, один отдали Анке с Шурой, второй взял себе Илья Викторович. Хряк сказал, что он и так видит в темноте, как кошка, а Мигель соорудил себе что-то вроде факела – намотал на палку тряпку и смочил ее бензином. При необходимости ее легко было зажечь даже под дождем.

К середине ночи распогодилось: уже не моросило, небо понемногу расчищалось, сквозь прорехи в тучах проглядывали звезды и краешек луны.

– Идемте, идемте! – торопил Илья Викторович. – Он уже может быть километра за три отсюда… Наше единственное преимущество – мы налегке, а у него ноша, причем тяжелая, килограммов на десять.

– Ничего себе, сколько сокровищ вы у деда надыбали! – изумился Хряк. – Это не пенсионер, а граф Монте-Кристо какой-то…

– Так и есть. Вернее, было. Человек сам не осознавал, на каких богатствах сидит. Но сейчас все они могут достаться негодяю.

– Как же так получилось, что сотрудник музея оказался вором? – допытывалась Анка, когда они вышли из усадьбы и направились к влипшей в грязь легковушке.

– Я его на работу не принимал, – недовольно проворчал Илья Викторович. – Все вопросы к руководству и кадровикам. Не знаю, где они находят такие экземпляры… Лично мне он всегда казался подозрительным, себе на уме. Только о деньгах и говорил… Уверен, он и в эту командировку напросился, чтобы под шумок что-нибудь присвоить. А тут такой случай! Считайте, банк сорвал, как выражаются у них на Западе…

Машина собирателей древностей послужила отправной точкой для начала марш-броска за расхитителем. Мигель прошел по цепочке следов Романа Николаевича вплоть до того места, где она обрывалась, и распорядился:

– Расходимся в четыре стороны. Анка с Шурой идут по обочине, это на случай, если он нас с толку сбить захочет и снова выйдет на дорогу. Хряк – налево, вы, – это относилось к Илье Викторовичу, – направо, а я прямо.

– Дельно! – одобрил брезентовый музейщик. – Только, с вашего позволения, я бы с товарищем… гм… Хряком поменялся диспозицией. Слева берег реки, я эти места немного знаю, мы уже не впервые по деревням ездим. А человек несведущий, чего доброго, с обрыва в воду соскользнет. Сами видите, какая каша под ногами…

Поправку приняли единогласно. Еще условились: если кто набредет на беглеца с рюкзаком, лезть на рожон не будет, а постарается проследить за ним. Илья Викторович полагал, что вор к утру либо дойдет до какого-нибудь поселка, либо выйдет на трассу с относительно оживленным движением и попробует поймать попутку. Вот там уже можно будет поднять шум.

– Действуем осторожно! – предупредил напоследок Мигель. – Цацки цацками, но жизни дороже. Кто знает, какие тараканы в котелке у этого Романа Николаевича…

Через минуту Анка с Шурой остались возле машины одни. Хряк, Мигель и Илья Викторович углубились в лес. Некоторое время были слышны их шаги, потом все затихло.

– Пошли и мы? – сказала Анка. – Нам проще, не заблудимся.

– Да, сейчас…

Шура занимался осмотром машины, кругляш света от фонарика скакал по ее бортам, крыше, колесам. Это был «Комби» Ижевского автозавода – нечто среднее между седаном и универсалом. Его начали выпускать лет пять назад, но народ так и не привык к футуристической конструкции с обрубленной кормой и открывающимися вверх задними дверцами. Знатоки, однако, утверждали, что машина прочная, ее охотно брали деревенские для поездок по пересеченной местности.

– Что ты там нашел? – не выдержала Анка, видя, что Шура не торопится.

– Да вот… – Он посветил фонариком вниз. – Посмотри на покрышки.

– И что?

– Нам сказали, что машина завязла, но это не так. На ней хоть сейчас можно уехать.

Он говорил вполголоса, соблюдая конспирацию. Анке сделалось не по себе.

– Мне кажется, нас кто-то подслушивает… Там, в кустах.

Шура передал ей фонарик и, взяв монтировку в правую руку, сделал шаг в сторону леса. Он занес оружие над головой и готов был уже опустить его на черневший впереди кустарник, как вдруг оттуда, из колючек, вылез Хряк с кочергой и засопел:

– Убери железяку, дубина! Мне и так сегодня перепало…

– Хряк? – ахнула Анка. – Откуда ты?

– От верблюда! Говорите потише, разорались на всю ивановскую…

– Мы думали, ты где-то там… – Шура махнул монтировкой вправо.

– Что мне там делать? Я не теленок, меня не облапошишь… А вы тоже просекли?

– Насчет машины? Да…

– Машина – фигня. Эти двое нас за нос водят. Они жулики.

– Почему ты так решил?

– Сами прикиньте. Если бы один хотел с рюкзаком сбежать, то стал бы он ждать, пока свидетели появятся? Они ехали вдвоем по пустой дороге, ночью… Да он бы уже давно от того, второго, избавился и с побрякушками усвистал куда-нибудь. И незачем было в глухомань забираться, проще возле села сбежать, чтобы сразу на автобус сесть или автостопом подальше слинять…

– Но зачем тогда весь этот спектакль? – Шура ничего не понимал. – Чего они добиваются? И машину бросили…

– Проверить бы, исправная или нет. Ты можешь ее без ключа завести?

– Попробую…

Шура слыл автомобильным экспертом и, кроме того, искусным слесарем. Он раздобыл где-то проволочку, выудил из ящика с инструментами, лежавшего в багажнике «Комби», отвертку (а музейщики врали, что нет у них ничего!), поковырялся в приборной панели, и двигатель завелся. Работал он ровно, без перебоев.

– Все в порядке, – оценил Шура. – И бензина достаточно.

Он сел за руль, машина послушно тронулась с места, проехала с десяток метров.

– Можем смыться. Надо только Мигелю знак подать.

– За Мигеля не беспокойся. – Хряк почесал кочергой спину. – Этим двоим он без надобности. Они что-то другое задумали.

– Украсть ценности и разделить их между собой? Странный способ.

– Да уж дебильнее не придумаешь…

Они умолкли, и тут заговорила Анка – решительно, тоном, не терпящим возражений:

– Шура, езжай один. Не собьешься, дорога тебя прямо к станции выведет.

– И что я там буду делать?

– На станции всегда есть дежурные. Попроси… нет, потребуй, чтобы соединили с милицией. В общем, придумай что-нибудь.

– А вы?

– А мы, – вкрутился Хряк, – поищем этих гавриков. Знаем, куда ухромал Илья… или как его там… за ним и пойдем. Думается мне, что и корефан его недалеко ушел. Может, Мигеля подхватим. Трое – уже сила! Ты, главное, не задерживайся.

Не очень улыбалось Шуре бросать друзей в неизвестности и опасности, но Анка сумела его уговорить. Он дал по газам, и «Комби» с чавканьем поплыл по топкой дороге.

– Как бы и вправду не застрял… – пробормотал Хряк, провожая его взглядом. – Вытянуть уже некому будет.

Оставалось уповать на водительское умение Шуры и его смекалку.

– Он доберется, – заверила Анка и себя, и Хряка. – А мы должны идти.

И они пошли туда, где перед тем слился с лесным массивом Илья Викторович.

Фонарик Анка выключила, дабы не превращать себя в удобную мишень, если вдруг преступникам вздумается напасть исподтишка. Шура, уезжая, оставил ей свою монтировку. Штуковина увесистая, вкупе с кочергой Хряка – не самое слабое вооружение.

Небо окончательно расчистилось, луна теперь светила ярко, и это помогало ориентироваться. Илья Викторович, видимо, не рассчитывал, что за ним устроят слежку, поэтому двигался через лес напролом, оставляя приметы, которые несложно было узреть даже неопытному глазу. Примерно через четверть часа быстрой ходьбы по мшанику Анка с Хряком вышли на речной берег. За ним на противоположном склоне виднелись покосившиеся кресты и надгробные памятники. Они как будто сползали в реку, грозя обрушиться в нее вместе с человеческими останками. Зрелище было, мягко говоря, жутковатое.

– Это и есть шведское кладбище, – шепнула Анка. – Неужели он там?

– Нет. – Хряк показал кочергой на обломки досок и бревен. – Мост обвалился, видишь? На тот берег не перейти.

– Где же он тогда? Назад в усадьбу подался?

– Пойдем, глянем. Не зря он меня в другую сторону сплавил. Жук колорадский… Сейчас узнаем, что он задумал!

Боевой дух в Хряке с каждой минутой распалялся. У него еще болела голова от полученной затрещины, вдобавок ему надоело ходить по мокрым дебрям, где ветки хлестали по лицу и осыпали градом ледяных брызг. Он хотел в тепло, выпить и закусить, но злоключения этой ночи никак не желали заканчиваться.

К усадьбе приближались, стараясь издавать как можно меньше звуков. Анка первой почувствовала запах дыма, а чуть погодя увидела наползший на луну колеблющийся шлейф и вылетавшие из трубы над домом колкие искры. Камин в имении снова топился, хотя брошенная в него Шурой труха давно должна была прогореть и погаснуть.

Ступая еще тише, они подошли к заднему двору. Века назад его окружала сплошная кирпичная ограда, теперь же она обветшала, в ней зияли проломы, через которые Анка с Хряком беспрепятственно проникли в то, что некогда являлось садом.

Топорщились одичавшие яблони, под ногами лежали упавшие с них никому не нужные размякшие плоды. Погружая подметки в гниль, Анка брезгливо кривилась и думала, как бы не поскользнуться. А Хряк ничего, пер, как танк, все ему было нипочем.

Они миновали развалины хлева и приблизились к башне, возвышавшейся над сооружением, похожим на руины амбара. Перед ними чернела невидимая с дороги обратная сторона дома, в которой Хряк углядел дверь, выходившую к хозяйственным постройкам.

– Вот тут и пройдем! – просипел он.

Дверь висела на одной петле и пошатывалась на ветру. Хряк приоткрыл ее и прошмыгнул внутрь, Анка нырнула за ним.

Они не знали планировки, а усадьба была настолько огромна, что немудрено в ней заплутать. Продвигаясь длинными коридорами по выбоинам пола, они очень скоро перестали понимать, куда надо идти. Анка включила фонарик, накинула на отражатель носовой платок, чтобы приглушить свет.

Вот и гостиная. Хряк, как цапля, высоко поднимал ноги, чтобы за что-нибудь не запнуться. Анка пропустила его вперед, и он первым ввалился в овальный проем.

У камина на корточках сидел Роман Николаевич, – или как там его звали на самом деле, – и подбрасывал в огонь мебельный прах. Топка была уже хорошо раскалена и пожирала без разбора все, что в нее совали. Под стеной лежал зеленый походный рюкзак – вероятно, тот самый, что исчез из автомобиля.

Занятый своим делом, Роман Николаевич не расслышал осторожных шагов в коридоре. Хряк прыгнул через порожек, подбежал к камину и кочергой огрел поганца по темени. Тот охнул и завалился на бок.

В гостиную вбежала Анка.

– Ты что, убил его?!

– Не. – Хряк склонился над поверженным. – Гвозданул так же, как он меня. Теперь квиты. Отдохнет немного и оклемается. А ты пока посмотри, что у него в вещмешке.

Анка потянула к себе рюкзак, отстегнула клапан.

Вместо золотых и самоцветных украшений, о которых рассказывал Илья Викторович, в рюкзаке обнаружились молоток, кирка, зубило, стамеска и коловорот.

– Я же говорю, они оба жулики! – констатировал Хряк. – Накапали нам на мозги… Нет никаких побрякушек и не было.

– Зачем они нас обманывали? – недоумевала Анка.

– Шут их знает… С ними вообще все непонятно. Сейчас этот фрукт прочухается, и мы его расспросим.

– А если он не захочет отвечать?

– У меня захочет! – И Хряк со злорадной усмешкой сунул кочергу крюком в огонь.

Но все вышло совсем не так, как он загадывал. Через тот же проем с обломанными краями в гостиную вошел Илья Викторович. Он держал динамитную шашку с коротким фитилем из бикфордова шнура. Анка и Хряк не успели вымолвить ни слова, как в руке у вошедшего щелкнула зажигалка, и шнур загорелся, будто новогодняя бенгальская свеча.

– Брось кочергу! – строго скомандовал Илья Викторович.

Хряк медлил. Он стоял как завороженный, не сводя глаз с уменьшающегося шнура. Анка ударила его по руке.

– Да бросай же! Он нас взорвет!

Кочерга, звякнув, упала на пол.

– Прекрасно! – одобрил Илья Викторович. – Люблю послушных… А теперь отойдите в угол. Вон туда. И побыстрее!

Как было ослушаться человека, который в любой миг мог швырнуть в них смертоносную штуку, способную разорвать кого угодно на мелкие части? Сам-то он выскочит в коридор, взрыв его не заденет, а на Романа Николаевича, который только-только приходил в себя, ему, по-видимому, плевать.

Анка с Хряком, теснясь, встали в указанный угол. Роман Николаевич очнулся, свирепо зыркнул на Хряка, перевел мутный взор на Илью Викторовича, и глаза его резко расширились.

– Ты дурак! Щас же рванет!

– Не рванет.

Илья Викторович сунул уже почти догоревший конец шнура в горку песка, насыпанную подле камина (может быть, когда-то там стоял ящик на случай пожара, но доски истлели, и песок оказался на полу). Шнур с шипением погас.

– Вуаля! И вообще, это был муляж. Фраеров пугать.

Хряк рванулся из угла, но Роман Николаевич могучим боксерским свингом отбросил его назад.

– Не рыпайся, шкет! Если жить хочешь, стой, где стоишь!

Музейщики преобразились: растеряли изрядную долю своей интеллигентности и стали похожи на разбойников с большой дороги. Роман Николаевич вытащил из-под брезентовой куртки внушительных размеров нож, покрутил им перед носом у Хряка.

– Видел? Воткну в пузо, и нет тебя…

Тем временем Шура Давыденко, выжимая из «Комби» максимальную скорость, подъезжал к станции. Он уже различал перед собой огоньки над путями и неказистое зданьице провинциального вокзала. Еще несколько минут, и он будет на месте.

Вдруг чуть ли не под колеса бросились двое ненормальных. Они верещали и размахивали сучковатыми палками. Шура инстинктивно вдавил педаль тормоза, и машина остановилась. В тот же миг снаружи дернули водительскую дверцу, и в салон просунулась посиневшая от холода или от чего другого физиономия с рыжими усиками.

– Вылезай! – истошно провизжал незнакомец.

– Вы кто?.. – начал было Шура, но с противоположной стороны в машину сунулся еще один синемордый и больно тюкнул его палкой.

Шуру выволокли из «Комби» и толкнули к фонарю. В неярком свете он смог разглядеть обоих чудиков, появившихся невесть откуда. Стало понятно, почему у них такой необычный цвет лиц: оба были одеты в какие-то отрепья и явно мерзли.

Местность была диковатой, но Шура не ожидал напороться в пяти шагах от железнодорожного узла на бродяг-гангстеров. Чай, не двадцатые годы.

Он поднял руки, залепетал:

– Граждане… у меня ничего нет. Если хотите, поройтесь в машине. Что найдете, все ваше.

Шура не солгал. Деньги, заработанные на концертах в Гдове, остались в микроавтобусе, с собой он даже мелочь не захватил. А было ли что-нибудь в «Комби», он не знал, недосуг проверять. Черт с ними, пусть забирают, все равно чужое.

Ответ одного из синемордых его удивил:

– Это наш автомобиль! А где документы? Отдайте нам документы!

При всей внешней маргинальности они производили впечатление людей воспитанных, к жертве обращались на «вы». Шура воспрянул духом и подумал, что с ними, пожалуй, можно поговорить, как с людьми адекватными. Не голосить же, в самом деле, благим матом в надежде, что вокзальный дежурный услышит и прибежит на выручку. Не факт, что услышит, и не факт, что прибежит.

Шура собрал волю в кулак и настроился на переговоры, но один из синюшных, кутавшийся в темно-вишневую женскую шаль, присмотревшись к нему, вскричал:

– Рома, это не он! Его там не было!

Имя «Рома» вызвало в Шурином мозгу смутные ассоциации.

– Вы Роман Николаевич? Сотрудник Исторического музея?

Синюшные вылупились на него.

– Откуда вам известно?..

Так, слово за слово, вскрылись новые обстоятельства этого щедрого на события вечера. Как выяснилось, двое работников Музея истории и развития города-героя Ленинграда отправились в командировку. «Комби» принадлежал музею. Целью экспедиции была уже знакомая Шуре заброшенная усадьба. Однако в районе станции, приблизительно в двух-трех километрах от вокзала, исследователи на свою беду подобрали на дороге двух мужчин.

– Кто же знал, что они бандиты! Попросили подбросить, нам было по пути, мы и взяли… А они доехали с нами до леса, достали ножи, сняли с нас все до нижнего белья, отобрали машину и – поминай как звали…

Обобранные исследователи кое-как доковыляли до станции. Дежурный вызвал милицейский наряд, а сердобольная буфетчица подыскала им какое-никакое облачение. И вот они уже без малого час торчат на этом треклятом полустанке и ждут, пока приедут милиционеры, которые в ночную пору да в плохую погоду не думают спешить.

– Вы уж извините, что накинулись на вас, – сказал тот из них, что отрекомендовался заведующим фондом рукописных источников. – Увидели на дороге нашу машину, решили, что те гайдамаки вернулись… А кстати, откуда она у вас?

Настал Шурин черед поведать о своих приключениях. Услыхав описание внешности так называемых Романа Николаевича и Ильи Викторовича, исследователи пришли в сильнейшее волнение.

– Это они! И наши документы у них!

Шура упрекнул себя и друзей за неосмотрительность. Поверили красным корочкам, а внутрь не заглянули. Между тем фотографии в удостоверениях моментально изобличили бы самозванцев.

Лишь одно для себя Шура пока что не уяснил:

– Ну, ограбили они вас, отняли машину, вещи… Но зачем поехали в усадьбу? Не логичнее было где-нибудь затеряться?

На этот счет у исследователей имелась веская гипотеза. Подобрав бандитов на дороге и не ведая, с кем имеют дело, они проговорились, что едут в брошенный дом, поскольку в архивах музея отыскалась карта, составленная бывшим владельцем усадьбы.

– В доме тайник, понимаете? А в нем… О, в нем такое!..

Анка и Хряк оказались заложниками в руках вышеозначенных злоумышленников. Покуда Роман Николаевич (будем для простоты временно именовать его так) поигрывал ножом и держал узников в повиновении, его собрат по преступному ремеслу, условный Илья Викторович, производил следующие манипуляции: открыл рюкзак, вынул оттуда молоток и принялся простукивать стену между входом и окном. При этом в свободной руке он держал пожелтевший листок с какой-то схемой, на которую то и дело посматривал. Хряк, наблюдая за ним, переглянулся с Анкой: дескать, я то же самое делал, а вы меня остановили.

Звук до поры получался одинаковый, но вот он изменился, из чего можно было заключить, что в стене пустота.

– Есть! – обрадовался Илья Викторович. – Не так уж это и сложно.

Он отложил молоток, вынул из рюкзака кирку и стал бить ею в стену. Будь кладка поновее, ему пришлось бы попотеть, но ветхий камень крошился, как пряник.

До Анки уже давно все дошло. Покосившись на широкое лезвие ножа, она заговорила, ибо ей не терпелось проверить возникшие предположения:

– Вы ищете клад? А байку про побег с драгоценностями придумали, чтобы убрать нас отсюда?

– Засохни, цыпа! – нелюбезно гаркнул на нее лже-Роман Николаевич.

По существу, Анке не ответили, но она не сомневалась, что попала в точку. А какие еще могли быть толкования? Два любителя легкой наживы раздобыли где-то карту древней усадьбы с указанием места, в котором дореволюционные капиталисты спрятали сокровища. Вероятнее всего, и карту, и инструменты, и удостоверения, и машину они позаимствовали у настоящих работников музея. Под покровом ночи прибыли в имение, чтобы без помех добраться до клада, но повстречали нашедших здесь приют представителей андеграунда. По-быстрому разработали и осуществили отвлекающий маневр: псевдо-Роман Николаевич сделал вид, будто сбежал с несуществующими ценностями, а его сообщник организовал погоню, к которой подключил всю мешавшую ему компанию. После того как усадьба опустела, аферисты вернулись. Появление Анки и Хряка стало досадным недоразумением, которое, впрочем, не помешает довести намеченное предприятие до завершения.

– Никуда вы с этими брюликами не денетесь, – произнес Хряк с пророческими интонациями. – Я ваши хари запомнил.

– Слышь, Фома, – гоготнул мнимый Роман Николаевич, обращаясь к подельнику. – Он нам угрожает!

– А ты ему язык укороти, – посоветовал тот, продолжая курочить стену.

Брезентовый с ножом плотоядно облизнулся.

– Я из него рубленую котлету сделаю и в камине зажарю.

«Людоед, что ли?» – подумал Хряк, но ничего говорить не стал.

Еще один удар киркой, и на высоте около полутора метров от пола открылась ниша, где стоял медный ящичек, позеленевший за давностью лет. Фома бережно извлек его, встряхнул.

– Зуб, что-то не то… Легкий он. И не брякает.

– Попробуй открыть. Глянем, что внутри.

Фома поставил ящичек на пол и влупил по нему молотком. Явно ждал, что изъеденный коррозией металл разлетится вдребезги, но ящичек выдержал, только на крышке появилась внушительная вмятина.

– Э, так ты стекляшки побьешь! – проворчал бывший Роман Николаевич, он же Зуб. – Коловорот возьми.

Сам он в процессе откупорки участия не принимал, боялся оставить без присмотра Хряка и Анку.

Фома перевернул ящичек передней гранью кверху, всмотрелся в отверстие, служившее замочной скважиной.

– Дырка есть, а ключа нет…

Он вытряхнул из рюкзака коловорот, подобрал сверло потолще и ткнул его победитовой напайкой прямо в скважину. С натугой покрутил рукоятку. Из-под сверла полезла тонкая стружка.

За пределами гостиной стукнуло. Фома и Зуб разом навострили уши, скрип сверла прекратился.

– Что это было? – спросил Фома.

– Не знаю. Сходи, глянь, а я за этими пригляжу.

Фома поднял брошенный молоток и вышел из гостиной. С минуту были слышны его тяжелые медленные шаги, затем что-то грохнуло, и наступило безмолвие.

Зуб занервничал. Он не мог покинуть гостиную, но и пребывать в неведении ему тоже не очень-то нравилось.

– Фома! – крикнул он. – Что там такое? Ты где?

Снова послышалась неспешная поступь. Зуб слегка расслабился, подумав, что это возвращается друг. Однако его ожидания были обмануты – в гостиную шагнул Мигель с топором.

– И снова здрасте. Так и знал, что самое интересное впереди.

Зуб зарычал и с ножом в вытянутой руке двинулся к Мигелю. Назревала эпичная схватка, которая могла закончиться как угодно, но Хряк не дал ей развернуться, пресек в корне. Оттолкнувшись от стены, он тараном врезался в спину Зуба и сшиб его с ног, после чего сел сверху. Зуб взвыл, попытался извернуться, чтобы достать противника ножом, но Мигель проворно наступил ему на руку.

Хряк взял Зуба за волосы, потянул на себя.

– Бросай нож! Бросай, говорю! Вот так… умница… Анка, позырь, нет ли у них веревки.

Она протянула ему вынутый из рюкзака моток проволоки.

– Это сгодится?

– Сгодится. Мигель, помогай!

Они скрутили Зуба по рукам и ногам. Он пускал слюну и в бессильной злобе матерился.

– Цыц! – приструнил его Хряк. – Здесь бабы… в смысле, дамы.

Анка вспомнила про Фому.

– А где второй? Мигель, ты его что… топором?..

Она испуганно уставилась на топор в руке Мигеля, но зловещих кровавых пятен не обнаружила.

– Не трогал я его. Он сам впотьмах навернулся. В коридоре лежит, можете посмотреть.

Мигель с Хряком вышли в коридор и приволокли оттуда Фому, который был в беспамятстве. Его скрутили так же, как и Зуба.

Хряк вытер ладонью пот со лба.

– Упарился! Теперь и без подогрева жарко…

Анка все же подбросила в камин еще топлива. Из-за окон, представлявших собой ничем не закрытые проломы, гостиная выстывала мгновенно.

Мигель рассказал, что тоже заподозрил неладное и, поблуждав немного по лесу, решил возвратиться на дорогу. Увидел, что машины музейщиков нет, а потом заметил дым над усадьбой и пошел в дом. Притаившись в коридоре, он услыхал обрывки разговора между Фомой и Зубом и сообразил, как надо действовать.

– Красавец! – похвалил его Хряк. – Чуть бы припоздал, и нас бы с Анкой на фарш смололи.

Мигель приподнял медный ящичек.

– Что же в нем?

Зуб перестал собачиться, сменил тактику:

– Крысы музейные базарили, что камни драгоценные. Синий бриллиант, зеленый сапфир, этот… как его?..

– Розовый жемчуг, – подсказал, приподнявшись, Фома. – И еще много чего…

– Прочухался? – Зуб посмотрел на него с неодобрением, если не сказать – с ненавистью. – Теперь из-за тебя все эти финтифлюшки вон им достанутся.

– Почему только им? На всех хватит! Хоть на двоих, хоть на шестерых…

– Граждане мазурики, выясняйте отношения потише, – попросил их Мигель. – Не мешайте работать.

Он взял коловорот, вставил сверло в уже слегка расширенное отверстие в ящике и крутил до тех пор, пока в крышке не щелкнуло. Тогда он отложил коловорот и подцепил ее ногтем. Крышка поддалась, ящик как бы разъединился на две половины.

– Ну? – не вытерпел Хряк. – Что там?

Из ящика выпала пачка бумажных листов, сшитых суровой ниткой и испещренных малоразборчивыми литерами.

Мигель перевернул обе половины, потряс ими над полом.

– Больше ничего нет.

– А где же камни? – хором возопили Зуб и Фома.

– Никаких камней. Только пыль и эти вот бумажки.

Анка взяла выпавшую из ящика пачку, всмотрелась в верхний лист.

– Здесь что-то по-французски или по-итальянски… Я не разбираю.

– Еще одна карта? – понадеялся Хряк.

– Непохоже. Рисунков нет, одни слова и цифры. – Анка пролистала пачку до середины. – А вот по-русски! Очень плохо читается, чернила выцвели, и почерк отвратительный… как у меня был в первом классе… «Взять пять золотников красного перца да прибавить полфунта свежего имбиря… Гарнец спирту влить в чистую посуду, прибавить три листа шалфея…» Дальше совсем неразборчиво.

Мигель выглядел озадаченным.

– Это «Книга о вкусной и здоровой пище»?

– Скорее, о вкусном и здоровом питье, – внес поправку Хряк и сглотнул. – Гарнец спирта – это ж сколько будет?

– Литра три или что-то около. Я в дометрических единицах не силен.

– Три литра… на красном перчике, на травках… М-м-м!

Фома и Зуб проявляли беспокойство. Еще бы! Они ради этой добычи на уголовщину решились, а что в итоге?

– Пошарьте там, в тайнике! – взмолился Фома. – Вдруг еще что-нибудь есть? Не может быть, чтобы одна макулатура…

Мигель пошарил. В тайнике ничего не было.

Анка уложила бумаги обратно в ящик и накрыла его крышкой.

– Надо дождаться специалистов.

Мигель поднес к глазам левую руку. На запястье красовались часы «Электроника–1» с никелированным браслетом. Мигель копил на них три месяца, откладывал деньги с зарплаты и с концертных сборов и неделю назад купил этот технический феномен за сто двадцать рублей. Это были первые советские электронные часы, их выпуск недавно наладили в Минске. Массивные, сверкавшие стеклом и металлом, они служили их обладателям не столько приборами для определения времени, сколько атрибутами роскошной жизни и объектами зависти для тех, у кого таких часов не было.

– Три ноль семь ночи, – возвестил Мигель. – А куда это у нас Шура запропастился?

Анка сказала, что Шура отправлен за милицией, так что надо лишь набраться терпения. Хряк сходил к автобусу, проверил, все ли там в порядке, и заодно принес две гитары. Желание встряхнуть тишь и благодать безжизненной усадьбы не покидало его.

– Вжарим-ка, ребя, чтоб чертям тошно стало!

Он взял на гитаре чудовищный аккорд, от которого задрожали прогнившие перекрытия и с потолка посыпался песок. Мигель подхватил, и они вдвоем выдали забойный инструментал. За ним последовала насквозь антисоветская песня про лихого казака, который, несмотря на то, что был одноногим и простреленным во всех местах, люто боролся с большевиками и прославлял батьку-атамана.

У Фомы и Зуба гляделки вылезли из орбит. На фоне этой музыкальной вакханалии собственные грехи показались им невинными, как детские шалости.

Анка подыгрывала на импровизированных ударных (стучала кочергой о решетку камина), и концерт удался на славу. Прервало его появление двух личностей в диковинных одеяниях. Это были уже знакомые Шуре, но неизвестные Анке, Хряку и Мигелю историки из музея, подло обворованные Фомой и Зубом. Они приехали в усадьбу на своем «Комби», оставив Шуру дожидаться милиционеров на станции.

– Мы за вас уже все сделали, – проинформировал Хряк охрипшим после пения голосом. – Вот ваш сундук, забирайте.

Роман Николаевич с радостным возгласом кинулся к лежавшему на полу ящичку, снял с него крышку и достал бумаги с непонятными почеркушками.

– Они! Илья, ты посмотри! Мы их нашли!

Илья Викторович, такой же ошалевший от радости, с трепетом принял бумаги из рук коллеги и забормотал, считывая строчки на французском.

Терпение Фомы лопнуло:

– Где же ваши бриллианты и всякая прочая фигня? Не за бумажками же вы сюда перлись!

– Именно за бумажками! – промурлыкал счастливый Роман Николаевич. – Они любых бриллиантов дороже!

– И что в них такого ценного?

– Вы не знаете историю, любезный, – посетовал Илья Викторович. – Хозяин поместья, князь Черкашин, держал знаменитый в России и за ее рубежами винокуренный завод. Производил наливки и настойки необыкновенного вкуса и качества, а рецептуру берег в стройжайшем секрете. В ноябре семнадцатого года князь спешным порядком покинул страну, бросил и поместье, и почти все имущество. После его бегства усадьба подверглась разграблению. Впоследствии предпринимались попытки восстановить утраченные рецепты, но безуспешно. Князь за границей скончался в начале тридцатых годов, наследников у него не было, свои семейные и производственные тайны он никому не передал.

– Но рецепты не были уничтожены, они хранились здесь. – Роман Николаевич указал рукою на нишу в стене. – И благодаря нам с вами они найдены.

– Но вы трепались про рубины, сапфиры, алмазы… – не унимался Фома. – Они-то при чем?

– «Синий бриллиант», «Зеленый сапфир», «Розовый жемчуг» – это названия фирменных настоек Черкашина. Эстет он был, н-да…

Илья Викторович пустился в длинный исторический экскурс и просвещал аудиторию вплоть до приезда Шуры с милиционерами. Фому и Зуба освободили от проволоки лишь для того, чтобы заковать в наручники. Пожилой лейтенант, возглавлявший наряд, сказал, что эту парочку ищут уже второй год. Ханурики со стажем, на них висят десятка полтора дерзких ограблений и квартирных краж. Но теперь они влипли крепко и надолго.

– Как хорошо, что у нас такая активная молодежь! – расчувствовался лейтенант и обвел рок-подпольщиков отеческим взглядом. – Комсомольцы? Дружинники?

Мигель приосанился.

– А как же! Взносы платим, на субботники ходим, против империалистов подписи собираем…

– А это у вас что? Гитары? В самодеятельности играете?

– И играем, и поем. Вокально-инструментальный ансамбль «Серпы и молоты».

– У них песни против Советской власти, – наябедничал Фома, которого милиционеры уже выводили из гостиной следом за Зубом. – Вы бы послушали… По ним колония плачет!

Хряк не дал ему договорить:

– Заткни паяльник, ты… отброс общества! А то еще за клевету схлопочешь!

Шура поспешно взял гитару.

– Товарищ лейтенант, песни у нас самые патриотичные. Желаете? – И он так проникновенно запел «Интернационал», что лейтенант достал носовой платок и промокнул повлажневшие ресницы.

– Верю, верю… Молодцы! Получите по грамоте. И в «Человек и закон» заметку напишем. Пусть вся молодая поросль на вас равняется.

Но Шуру ни грамота, ни заметка не соблазнили.

– Товарищ лейтенант, мы тут… как это сказать… были в походе по родному краю с целью изучения достопримечательностей. Заодно проверяли технику в полевых условиях. А она не выдержала… Можно нам механика найти или хотя бы тягач какой-нибудь, чтобы наш автобус до мастерской дотащить?

– Прямо сейчас? Ни свет ни заря, спят все…

– Но вы же можете поспособствовать? А то мы в Ленинград опоздаем, а у нас учеба, работа… Уроним авторитет, и никакие грамоты не спасут.

– Что ж с вами делать? – Лейтенант задумался. – Ладно, есть у меня кое-какие рычаги. Решим.

Решилось все быстро и волшебно. К шести часам утра из поселка Толмачево, где располагался завод железобетонных изделий, прибыла дежурная ремонтная бригада. Работяги были не слишком довольны, что их выдернули в такую рань, но Мигель сунул им червонец, и они за полчаса починили заглохшую «Нюську». А потом Шура как заправский гонщик с ветерком доставил всех в Ленинград. У него даже осталось несколько минут, чтобы окатить автобус водой из ведра и смыть следы ночных передряг.

Все гастролеры были довольны и поездкой, и ее удачным финалом. Самой довольной чувствовала себя Анка. Она жила в одиночестве, и когда наступала осень с бесконечными нудными дождями, на нее накатывала хандра – верная спутница творческих натур. Но стоило в жизни появиться хоть чему-нибудь, кроме холода, ветра и дождя, как она испытывала прилив вдохновения.

Что-нибудь, кроме дождя… Как только эта готовая поэтическая строчка пришла Анке на ум, она захотела ее записать, чтобы использовать в какой-нибудь песне. Но закрутилась, не записала, а потом забыла. И это было к лучшему, потому что строчку давным-давно использовал другой поэт. Его уже больше полувека не было в живых, а написанные им стихи в Советском Союзе не печатали, поэтому Анка их и не знала.

А вы знаете?

Татьяна Устинова

Дверь в лето

Не люблю сентябрь! Пусть кто как хочет, а я – ну не люблю!

Особенно потому, что новый год.

Ну, в смысле учебный, учебный!..

Все летние радости позади: дача, гамак, пинг-понг, длинные теплые дни, короткие теплые ночи, ожидание моря – мама, мама, а на море когда? Мама, мама, а мы надолго на море? А мы на досках будем кататься по морю? А мы будем в песке валяться у моря?..

Будем, сынок. Будем, не волнуйся. Вот мы, а вот и наши билеты на море! Все будет.

Но в сентябре вдруг получается, что все не «будет», а «было».

Дети не пристают с морем – оно ведь уже было! Гамак, натянутый между соснами, мочит дождик, надо бы снять, но дырка вместо гамака – окончательный приговор лету, а мы не хотим пока, мы еще «не готовы»!

И дети «не готовы»!

Никого не добудишься утром, ни студента – это старший сын, Мишка, ни школьников – младшего Тимофея и племянницу Сашку. Не встают, и все тут.

Лето не отпускает.

Давеча позвонила подруга и тревожным голосом осведомилась:

– Вы к школе готовы?..

В каком смысле?.. Учебники куплены, рюкзаки с ужасными мордами и черепами на фасаде – очень модная вещь! – припасены. Дневники, методические пособия, хрестоматии, тетрадки для домашних заданий – все есть.

А к школе мы, пожалуй, не готовы.

Мы все еще, как кот у какого-то, сейчас не вспомнить, американского писателя, ищем «дверь в лето». Все вместе, не только дети. Мы хотим, чтобы впереди было море, гамак между соснами, и дни длинные-длинные, и радость жизни полная-полная, и пирог с малиной горячий-горячий, и огурцы, купленные у бабки, только что с грядки, а не выращенные на «гидропонике». Когда-то наша биологичка пыталась втолковать нам, что такое эта самая «гидропоника», но я так и не поняла. Поняла только, что с грядки лучше.

– А ты на встречу с классной ходила? – тревожно, как шмель в летних зарослях крапивы, гудела в трубке подруга. – А деньги на охрану у вас уже собрали? И почем охрана? У нас полторы, и говорят, что еще потом дособерут. А англичанка все та же или вам поменяли?

Ох, не ходила я на встречу, и про деньги на охрану мы каждое утро забываем, хотя уже сто раз в школе напоминали, что нужно положить их ребенку в рюкзак или в карман, чтобы он «сдал».

И мы не положили, и он не сдал.

Мы ищем «дверь в лето».

И без толку, без толку!.. Нет ее, этой двери.

Сентябрь за окнами, темнеет рано, птиц не слышно боле, и далеко еще до первых зимних бурь… Впрочем, это все мы будем зубрить во время надвинувшегося на нас учебного года.

А двери нет.

Как всегда, ее отыскала моя мама, самая неправильная из нас. Мало того что она «неправильная», она еще… оптимистка.

– Танюш, – сказала мама в телефонную трубку, и голос у нее, не в пример подруге, был очень веселый, – поедем отдохнем немного от сентября, а?

– Как отдохнем?! – тяжко поразилась я. – Учебный год только начался, нужно втягиваться в работу. И на встречу с классной я так и не сходила, и деньги за охрану…

– Да ладно! – перебила моя неправильная мама. – Успеем мы втянуться. Поехали, а?..

Если бы вы знали, как были счастливы дети, что мы едем «отдыхать от сентября»! Как орали, скакали, как моментально собрались, как скулили, чтоб скорей, скорей, как влезли в машину и уселись там со встревоженными лицами – вдруг мы передумаем?..

Но мы не передумали. И бездельничали целую неделю, нисколько себя не ругая.

Ребята, в этой грянувшей осени нет никакой фатальной окончательности, вот что!.. И приговора нет. Лето прошло, но мы-то остались, и далеко еще до первых зимних бурь, и льется чистая и теплая лазурь… Вот ей-богу льется!..

Елена Логунова

Отпад небесной выси