Сиделка

Размер шрифта: 13

Издательство выражает благодарность литературному агентству Andrew Nurnberg Literary Agency за содействие в приобретении прав

Серийное оформление и оформление обложки Татьяны Гамзиной-Бахтий

Издательство Иностранка®

* * *

Как всегда, посвящается Уоррену

Глава 1

Это я виновата.

Я первая высказала идею, подняла ее на щит, запустила в действие и в конце концов настояла на ее воплощении. Мой отец решительно выступал против, мать – в лучшем случае колебалась, а сестра, как всегда, была безразлична. Только мой муж Харрисон считал мысль хорошей, да и то потому, что надеялся снять с меня часть бремени.

«Ты слишком много на себе тащишь, – постоянно твердил он и добавлял: – Есть вещи, которые ты можешь контролировать, и те, которые не можешь. Нельзя же вечно делать все и для всех. Сосредоточься на нашей семье и забудь об остальных».

Он, конечно, был прав. Вот только нелегко просто так взять и забыть о других. И я, как ни пыталась, не могла не слышать за этими словами невысказанного следствия: «Если бы ты вкладывала в наш дом, в наших детей, в нашу семью хоть половину тех усилий и энергии, которые вкладываешь в родителей, в сестру, в карьеру…»

Однако именно моя карьера позволяла нам не только закрывать ипотеку, но и оплачивать счета, что давало Харрисону возможность целыми днями – и без сколько-нибудь заметного вознаграждения – работать над очередным романом.

Я говорю «очередным», хотя его первый роман вышел уже почти десять лет назад. Здесь можно добавить, что роман пользовался большим успехом. Но… Если бы я продавала всего один дом в десять лет, давно задумалась бы о другом поприще.

На это Харрисон, несомненно, заметил бы, что писательство – скорее призвание, чем работа, нечто вроде священнодействия, и ни в какое сравнение не идет с торговлей недвижимостью на перегретом и переоцененном рынке. За этим, скорее всего, последовало бы: «Непросто создать стоящий текст, когда под ногами мешается пара малолетних детей».

Последний аргумент мог бы выглядеть серьезно, если забыть, что наш сын, восьмилетний Сэмюэл, бо́льшую часть дня проводил в школе, а наша дочь, трехлетняя Дафни, – в детском саду. Конечно, Харрисону иногда приходилось укладывать их спать, когда у меня на вечер был назначен показ дома, или развлекать их, когда я вкалывала по выходным. Торговля недвижимостью – не та работа, где сидишь строго с девяти до пяти. Так и хочется сказать – в чем-то сродни писательству.

Но, разумеется, я так не говорю, потому что это наверняка приведет к ссоре. А я ненавижу ссоры.

– Мужское эго – очень хрупкий предмет, – как-то сказала мне мама.

Уж она-то знала, будучи замужем за моим отцом – не самым покладистым из мужчин – почти полвека.

Не то чтобы мама была тихоней. Она за словом в карман не лезла, и в фешенебельном Роуздейле об их громких скандалах ходили легенды. Часть моих самых ранних воспоминаний состоит в том, как я лежу в кровати, плотно зажав ладонями уши в тщетной попытке не слышать гневные обвинения и яростные отрицания, разносящиеся по обоим этажам и грозящие вломиться в дверь комнаты, которую я делила с сестрой, как всегда, безмятежно спавшей на соседней кровати. Даже сейчас, когда я не могу уснуть, мне слышатся громкие голоса родителей, пронзающие ночную тишину и врывающиеся мне в уши.

Психотерапевт, несомненно, заявил бы, что этим и объясняется моя нелюбовь к ссорам. И, наверное, оказался бы прав.

Вот бы и остальное объяснялось так же просто.

Конечно, голос моей мамы в последние годы почти смолк, задавленный неумолимой поступью болезни Паркинсона. В результате отцу, лишившемуся любимого спарринг-партнера, волей-неволей тоже пришлось смягчиться.

Нет, иногда папа по-прежнему давал жару: в конце концов, мужское эго – и впрямь хрупкая штука. Но он мог проявлять заботу, а иногда даже нежность. Восемь лет назад он ушел с поста директора агентства недвижимости – да, того самого, в котором работаю я, – и полностью посвятил себя уходу за мамой.

Поступок, конечно, благородный.

Но отцу было уже под восемьдесят, и хотя он по-прежнему оставался здоровым и полным сил, а вдобавок еще и дьявольски красивым, он уже немолод. А забота о женщине на поздней стадии болезни Паркинсона – нелегкий труд в любом возрасте.

Поэтому я и предложила нанять постоянную сиделку.

Идея была немедленно и решительно отвергнута («Спасибо, мы вполне в состоянии справиться своими силами!» – проревел отец).

Я попыталась призвать на помощь сестру. Трейси, на четыре года старше меня, всегда была любимицей родителей: светловолосая голубоглазая богиня ростом за метр восемьдесят и весом пятьдесят семь килограммов. (Для сведения: у меня волосы и глаза почти одинакового невыразительного пшеничного оттенка и куда менее впечатляющий рост метр семьдесят, а пятьдесят семь килограммов я в последний раз весила в возрасте двадцати одного года, то есть почти два десятка лет тому назад.)

Сколько себя помню, одним из первых вопросов, который папа задавал мне при каждом визите, было: «Мне кажется или ты немного прибавила в весе?» (Опять же для сведения: с весом у меня все в порядке; более того, подруги считают меня стройной.)

Как бы то ни было, Трейси отказалась вступать в споры, и в этом, наверное, заключалась вторая причина, почему родители ее обожали, хотя навещала она их редко и только в случае проблем с деньгами.

В итоге идея найма сиделки была отправлена в пресловутый долгий ящик.

До того дня, когда мама упала с кровати, а отцу не хватило сил самому поднять ее. Он попытался дозвониться до меня, но я показывала дом клиентам и выключила телефон, Харрисон был слишком увлечен разглядыванием пустого экрана в поисках вдохновения, а Трейси, увидев имя звонящего и поразмыслив не более полусекунды, видимо, решила не отвечать и убрала телефон в карман. В результате мама пролежала на холодном деревянном полу добрых два часа, потому что отец не хотел вызывать скорую: «Мы вполне способны справиться сами! Не хватало только, чтобы чужаки расхаживали по дому и глазели на наши пожитки!» Пока я не прочитала сообщения и не поспешила к ним.

Тут уж я уперлась и настояла, чтобы отец нанял помощницу. Вполне очевидно, что родители больше не могли «обходиться своими силами». А приходящей раз в неделю домработницы (вернее, целой череды домработниц, потому что никто не выдерживал папины придирки дольше нескольких месяцев) было уже недостаточно. Им требовался человек, который живет вместе с ними, помогает в уходе за мамой, а заодно готовит и поддерживает чистоту в доме. Деньги не имели значения: чего-чего, а денег у родителей было достаточно. Речь шла об их благополучии.

Отец неохотно уступил и позволил мне начать собеседования с кандидатами. Он дал строгие указания: рекомендации должны быть безупречными, и, хотя сиделке должно хватать сил поднимать маму и укладывать обратно в кровать, пусть она также будет стройной и привлекательной. Как объяснил папа, если уж ему придется мириться с присутствием в доме чужой женщины, пусть хоть смотреть на нее будет не противно.

Так и появилась Элиз Вудли.

Эта моложавая шестидесятидвухлетняя женщина – высокая, стройная, но с крепкими руками, коротко стриженная блондинка с дружелюбной улыбкой, подчеркивающей не менее дружелюбные манеры, – казалась едва ли не идеалом.

А что говорят об идеале?

Наверное, мне стоило проявить больше бдительности. Или хотя бы присмотреться внимательнее. Трейси утверждает, что с самого начала почуяла неладное, хотя в тот момент не сказала ни слова. По словам сестры, произошедшее напоминает сюжет крепкого триллера: скрипучий старый дом, пожилая женщина-инвалид и коварная сиделка, ухаживающая за ней; тонкие намеки, ложные следы, мертвое тело у подножия лестницы.

Но я забегаю вперед: мертвое тело появилось позднее.

И если тут и есть загадка, то она состоит в том, как я позволила подобному случиться.

В конечном итоге винить я могу только себя.

Это я привела ее в дом.

Глава 2

– Что вы знаете о болезни Паркинсона?

Этот вопрос я всегда задавала в первую очередь. Мне хотелось, чтобы человек, которого я найму, с самого начала понимал, на что подписывается.

Элиз Вудли сидела напротив меня в одном из двух кресел цвета слоновой кости, стоявших перед лаймово-зеленым бархатным диваном в редко используемой гостиной слева от входной двери. На женщине были желтая блузка с короткими рукавами, темно-синие хлопчатобумажные брюки и открытые сандалии. Под аккуратными волнами светлых волос, остриженных до уровня подбородка, поблескивали небольшие золотые сережки с жемчугом. Сережки и простые золотые часы были единственными украшениями. Я обратила внимание на отсутствие обручального кольца и облегченно вздохнула. Помню, подумала тогда: «Одной сложностью меньше».

Я выбрала для собеседований гостиную не потому, что она была самой официальной из комнат на первом этаже, а потому что там меньше всего хлама. Остальные помещения – маленькая столовая с вечно измазанным стеклянным столом, современная открытая кухня с огромной гранитной стойкой в центре и соседняя общая гостиная с видом на небольшой участок заднего двора – были завалены игрушками моих детей. Нельзя было и шагу ступить, не наткнувшись на фигурку «Супер-Марио» или детальку от конструктора (не говоря уже о вездесущих и практически неистребимых кусочках пластилина, облепивших почти все поверхности).

– Я знаю, что это расстройство нервной системы, которое в основном влияет на двигательные функции, – ответила Элиз. – Что состояние со временем ухудшается. И что лекарства не существует, – тихо добавила она.

Я прикусила язык, чтобы сразу же не крикнуть: «Вы наняты!» Большинство женщин, с которыми я беседовала раньше, – а их всего было шесть – просто качали головами и бормотали: «Не так уж много».

– Как думаете, вы справитесь с уходом за пациентом на поздних стадиях этой болезни?

– Надеюсь. Моя мать много лет страдала от рассеянного склероза, а мой последний работодатель болел раком и под конец жизни был практически прикован к постели, поэтому у меня большой опыт ухода за пациентами с дегенеративными заболеваниями. – Она сочувственно улыбнулась, и по обе стороны рта показались ямочки, похожие на большие запятые. – К тому же я крепче, чем кажусь.

Я объяснила положение мамы в мучительных подробностях: что диагноз поставили примерно десять лет назад и что симптомы развивались в обычном порядке, начиная с дрожи в мизинцах – врачи называют это «тремор покоя» – с дальнейшим затруднением движений и нарастающей мышечной слабостью, ведущей к ригидности, включая изменение некогда идеальной осанки и появление неуклюжей походки.

Мама всю жизнь танцевала, а теперь ее ноги, казалось, прилипли к земле. Она стала ковылять, а не ходить. Дальше – больше. Почерк стал нечитаемо мелким из-за изменений в тех частях мозга, которые влияют на моторику, и ей стало очень сложно, почти невозможно контролировать движения пальцев и рук.

Она начала страдать бессонницей, обильным потоотделением и частыми запорами.

– В общем, дело непростое, – была вынуждена признать я, не желая замалчивать проблемы и рискуя, что соискательница уйдет, осознав тяжесть маминого заболевания. – Хотя отец будет настаивать на том, чтобы взять основной уход на себя. Поэтому работа, наверное, будет в большей степени заключаться в хлопотах по дому и готовке, – с надеждой пояснила я и добавила: – И в том, чтобы быть рядом на случай…

– …Если я им понадоблюсь, – договорила за меня Элиз. – Теперь выдохните, – посоветовала она, и ее темные глаза расширились, а у краешков губ снова возникли ямочки.

Я поняла, что сижу затаив дыхание, и рассмеялась, хотя это больше походило на попытки глотнуть немного воздуха. Я представила себе старое дерево, узловатое и перекосившееся, и подумала, не такой ли меня видит Элиз.

– У вас есть вопросы? – спросила я, готовясь к спорам о зарплате и выходных, которые первым делом завели все шесть предыдущих кандидатов.

– Когда приступать к работе? – вместо этого спросила она, но потом поправилась: – О боже! Какая самонадеянность с моей стороны! Простите. Не стоило забегать вперед. Сын постоянно меня ругает: говорит, я часто тороплю события…

– У вас есть сын?

– Да. Его зовут Эндрю. Он примерно вашего возраста, живет в Калифорнии, в Лос-Анджелесе. Я оттуда родом.

– И давно вы перебрались в Торонто? Прошу прощения, если это слишком личный вопрос, – поспешно добавила я, поскольку где-то вычитала, будто потенциальным работодателям не разрешается задавать кандидатам слишком много личных вопросов. Хотя тут был особый случай: по-моему, нанимая человека, который будет жить в твоем доме, имеешь право узнать хотя бы основные сведения.

– Не стоит извиняться, – небрежно отмахнулась моя собеседница. – Я переехала девять лет назад, вскоре после смерти матери. Мне хотелось развеяться, поэтому я купила билет на железнодорожный тур по Канаде и просто влюбилась в эту страну и ее жителей. Честно говоря, в одного конкретного человека. – Она подняла ладонь к лицу, чтобы скрыть румянец. – Я познакомилась с этим очаровательным мужчиной вскоре после приезда в Торонто, а через три месяца мы поженились. Все было идеально. Но недолго.

Она тяжело вздохнула.

– Однажды вечером – в сентябре будет четыре года – мы смотрели телевизор, и Чарли пожаловался, что у него немного кружится голова. А потом… просто взял и умер. Врачи сказали, аневризма сосудов головного мозга. – Элиз умолкла, и ее взгляд вслед за словами обратился в прошлое. – Так я овдовела во второй раз. Мой первый муж, отец Эндрю, тоже умер: обширный инфаркт в возрасте чуть старше, чем сейчас наш сын.

– Сочувствую, – произнесла я, не зная, что еще сказать.

В тот момент я могла думать только о том, что в каком-то извращенном смысле обоим покойникам повезло. Аневризма и инфаркт – более милосердная смерть, чем медленное и неумолимое развитие болезни Паркинсона.

– В общем, оставалось только одно: продолжать жить. Когда Чарли умер, мы жили в квартире недалеко от центра, и я начала помогать одной пожилой соседке с покупками. Вскоре стала приносить домашнее печенье – обожаю печь! – и в конце концов ее семья наняла меня готовить, прибираться и составлять старушке компанию. Сын, конечно же, пришел в ужас, что его мать опустилась до такой черной работы. В этом смысле он немного сноб. Но, по правде сказать, мне нравится ухаживать за людьми. Я привыкла, и у меня получается. К тому же не хотелось возвращаться в Лос-Анджелес и садиться на шею Эндрю. У него должна быть своя жизнь. – Она заговорщицки наклонилась поближе ко мне: – А если совсем честно… Я не питаю большой симпатии к его жене.

Я еле сдержала улыбку.

– У вас есть внуки?

– Нет, – покачала она головой с явным сожалением.

Как по команде, со второго этажа донесся шум громкой ссоры:

– Мам! Дафни берет мои вещи!

– Мама! Сэм меня обижает!

– Дафни! – крикнула я в ответ. – Перестань брать вещи брата! Сэм, перестань обижать сестру!

– Она не отдает мне приставку!

– Он сказал, что мне можно в нее поиграть!

– Я такого не говорил! Верни сейчас же!

– Мамочка, он опять грубит!

– А что такое приставка? – спросила Элиз.

– Джоди, ради бога, – долетел со второго этажа сердитый голос, – сделай что-нибудь! Я пытаюсь работать!

– Мой муж, – объяснила я собеседнице. – Он писатель.

– Как здорово! А я могла видеть что-нибудь из его книг?

Я пожала плечами.

– Возможно. Он написал роман «Идет сновидец».

– Кажется, такого я не знаю.

– Ну, дело было довольно давно.

– Мам! – крикнул Сэм.

– Мама! – словно эхо откликнулась Дафни.

– Джоди!

– Так, дети, с меня хватит. Спускайтесь сюда, и поживее.

Не прошло и нескольких секунд, как дети скатились вниз по лестнице и оказались перед нами: Сэм – тощая жердина, Дафни – пухленький комочек энергии. У обоих были мои слегка непослушные русые волосы и отцовские внимательные голубые глаза.

– А вы кто? – спросил Сэм, с подозрением оглядывая гостью.

– Это миссис Вудли, – ответила я.

– Да просто Элиз, – поправила она. – Какие замечательные дети! Настоящий юный красавец, – обратилась она к Сэму, – а ты, – она повернулась к Дафни, – сладкая очаровашка.

Дети заулыбались.

– Когда вырасту, буду жить в Нью-Йорке, – внезапно заявил Сэм, хотя раньше таких разговоров не было.

– Это я буду жить в Нью-Йорке, когда вырасту, – перебила его Дафни. – И буду работать на карандашной фабрике, – добавила она.

Я не знала, смеяться или плакать. Карандашная фабрика?!

– Какая замечательная идея, – улыбнулась Элиз. – Сможешь целыми днями делать собственные карандаши и придумывать новые цвета.

Дафни радостно закивала.

– Я хочу есть, – сказал Сэм.

Элиз поспешила встать. На секунду мне показалось, что она прямо сейчас отправится на кухню и начнет готовить. Вместо этого она сунула руку в сумочку и достала лист бумаги лавандового цвета.

– Мои рекомендации, – пояснила она, протягивая листок мне. – Можете с ними ознакомиться и связаться со мной, когда закончите собеседования. И разумеется, если у вас будут вопросы, не стесняйтесь звонить в любое время.

– Но мы даже не обсудили зарплату и отпуск, – запротестовала я, не желая ее отпускать.

– Уверена, вы предложите более чем справедливые условия, – отмахнулась она и протянула ладонь Сэму: – Рада познакомиться с тобой, Сэм. – Она пожала ему руку. – И с тобой тоже, Дафни. Надеюсь, скоро увидимся. А еще я исправлю упущение и куплю книгу вашего мужа, – добавила она, когда мы подошли к входной двери.

Я наблюдала за уходящей гостьей, борясь с желанием броситься за ней, повалить на ближайшую клумбу и объявить, что она получила работу, что нет нужды проверять рекомендации или беседовать с другими претендентами и что мы с радостью заплатим любую сумму и дадим ей столько выходных, сколько она захочет.

Помню, я тогда подумала, что наверняка найдется подвох. Нельзя быть такой идеальной. Но неприятную мысль быстро заглушили голоса детей.

– Я есть хочу, – заныл Сэм у меня за спиной.

– А я – сладкая очаровашка! – заявила его сестра.

Глава 3

– Что значит – ты ее наняла? – возмутилась сестра. – И со мной не посоветовалась? Даже не дала мне встретиться с ней!

– Я просила тебя поприсутствовать, – напомнила я.

– А я сказала, что у меня в тот день тренировка.

– У тебя каждый день тренировка, – скривилась я, оглядывая черные легинсы и коротенькую белую футболку, в которые была одета сестра.

В груди пойманной бабочкой забилась тревога. Меньше всего мне хотелось ссориться. Впервые за последние несколько недель тревога поутихла, сменившись надеждой, и я пригласила Трейси в гости поужинать семгой – одно из немногих блюд, которое ела сестра, – и отпраздновать удачу, которая привела к нам Элиз.

Трейси заправила за ухо длинные светлые волосы, выпрямленные утюжком, а потом покачала головой, и прядь вернулась на то же место. Сестра покрутила цепочку с серебряным сердечком от Тиффани на шее и подтянула к себе стройную ногу, пристроив босую стопу на багряную замшу подушки дивана в нашей гостиной.

– Боже, что это?! – проворчала она, наморщив выпрямленный хирургом нос и скривив подкачанные филлером губы, и принялась отдирать комочек расплющенного розового пластилина с пятки.

– Извини. – Я отскребла улику и встала с дивана, чтобы выкинуть пластилин в мусорное ведро под раковиной на кухне.

– Не принесешь мне стакан воды, раз уж ты там? – попросила Трейси. Взяв в руки стакан, она снова скривилась: – Теплая… Ты что, не держишь бутылку с водой в холодильнике?

– Извини.

Два извинения меньше чем за минуту. Пожалуй, новый рекорд.

Сестра поставила стакан на столик у дивана, не сделав ни глотка.

– Итак, расскажи мне об этой Элиз Вудли.

– Она просто идеальна, – заверила я, занимая свое место на другом конце дивана, и тут же почувствовала, как мне в бок впился маленький пластмассовый супергерой. – Терпеливая, добрая, с огромным опытом работы с пожилыми и больными людьми…

– Ты проверила ее рекомендации?

– Разумеется. Они просто блестящие.

Я поговорила с дочерью бывшей соседки Элиз и сыном человека, который умер от рака. Оба не скупились на похвалы.

– Поверь мне, я провела собеседование со множеством женщин. Она на голову выше остальных.

– И сколько эта чудо-женщина будет нам стоить? – спросила Трейси.

– Все оплачивает папа, – напомнила я.

– Из нашего наследства.

– Трейси, ради бога!

– Ой, не будь такой добренькой. Я ведь права.

Не имея ни малейшего желания спорить, я ничего не ответила.

Трейси пожала плечами.

– Ты так и не сказала мне, что о ней думает папа.

Пришла моя очередь пожать плечами.

– Они еще не встречались.

– Ты наняла ее без согласия папы? Ты что, шутишь?

– Очевидно, предложение вступит в силу при условии, что обеим сторонам все понравится. Мы с Элиз встречаемся у мамы и папы завтра в час. Было бы здорово, если бы ты к нам присоединилась.

– Почему ты всегда выбираешь время, на которое у меня уже что-нибудь назначено? – заныла Трейси. – Нет бы сначала у меня спросить.

– Может, попробуешь перенести свои дела? – предложила я, не обращая внимания на вызов в ее голосе.

– Может быть.

– Ты давно не навещала родителей, – рискнула я и сама бросить вызов. – Уверена, мама была бы рада…

– Ты же знаешь, мне трудно видеть ее такой.

– Всем трудно.

– Ты не понимаешь. Тебе легче переносить подобные вещи. Я слишком чувствительна…

– Дело не в тебе, – возразила я, сразу понимая тщетность своих слов.

Дело всегда было в Трейси. Как ни странно, в этом и состояла часть ее очарования.

Еще одно пожатие плечами. Еще одно «может быть».

Я в очередной раз встала с дивана и пошла на кухню, якобы проверить семгу с овощами, которые мариновались в холодильнике, хотя они в проверке не нуждались. Но я больше не могла выносить эгоцентризм сестры, не швырнув что-нибудь ей в голову, и пластмассовый супергерой, впившийся мне в бок, как раз оказался бы кстати.

– А где все? – спросила Трейси и оглянулась, словно впервые обратив внимание, что ни мужа, ни детей не видно; впрочем, возможно, она и правда не заметила их отсутствия. – У тебя так тихо.

– Харрисон забирает Дафни из детского сада. Сэма он взял с собой.

– Какой хороший отец, – заметила сестра.

– Да.

– Он много с ними занимается.

– Это ведь и его дети, – напомнила я.

– Все равно, редкие отцы столько внимания уделяют отпрыскам, – сказала она, наверное вспомнив нашего отца. – Тебе повезло.

– Да, повезло.

– Харрисону тоже повезло. Ты просто отличная мать, – добавила она.

Этим Трейси застала меня врасплох. Я не привыкла к комплиментам от сестры, да и в целом от родных. В нашей семье вообще было не принято выражать позитивные чувства, хотя высказывать претензии никто не стеснялся. Сложно припомнить, когда кто-нибудь из нас в последний раз говорил «Я тебя люблю». Да и бывало ли такое вообще? Возможно, именно поэтому я старалась каждый день говорить детям, как люблю их, чтобы они никогда не сомневались в своей ценности.

– Хотелось бы считать себя отличной матерью, – ответила я, чувствуя приступ вины за недобрые мысли о Трейси. – Я стараюсь.

– А Харрисон этим летом будет снова вести курс писательского мастерства?

– Да. Ему не терпится поскорее начать.

– Может быть, я тоже запишусь.

– Что?

– Ну, у меня ведь была интересная жизнь, да и воображение хорошее. Разве трудно написать роман?

«Есть еще такая мелочь, как дисциплина», – подумала я, но решила не говорить этого вслух.

– Думаю, дело не такое простое, как тебе кажется, – вместо этого ответила я.

– Ты думаешь, что мне ума не хватит.

– Вовсе нет! – запротестовала я. – По-моему, ты отлично справишься со всем, если сосредоточишься на цели.

Так оно и было. Проблема заключалась в том, что Трейси не умела ни на чем сосредоточиться. Во всяком случае, на сколько-нибудь продолжительное время. Харрисон называл таких людей профессиональными дилетантами. Только за последние несколько лет сестра потратила небольшое состояние из родительских денег, чтобы стать инструктором по пилатесу и по йоге, преподавателем современного танца, учителем бальных танцев, барменом, моделью, диетологом – и каждый раз бросала учебу еще до конца первого семестра. Это не считая уроков бриджа, тенниса и гольфа, которые она тоже быстро забросила.

Аналогично обстояло дело и с мужчинами в ее жизни – чередой по большей части неприглядных ухажеров, обычно исчезавших после одного-двух свиданий.

– Мне бы хотелось больше походить на тебя, – добавила Трейси еще один неожиданный комплимент, подчеркнувший недостаток великодушия с моей стороны. – Но постоянная работа, семья, дети – это не по мне. А вот ты отлично справляешься. Просто я слишком творческая личность, вольная птица.

Вот к таким двусмысленным комплиментам я как раз привыкла. Я с ними выросла. Папа был в этом настоящим докой. Я улыбнулась: разве можно винить сестру, если она училась у лучших?

Входная дверь распахнулась, и в дом ворвались Сэм и Дафни.

– Вот и конец тишине, – вздохнула Трейси, когда Харрисон закрыл за собой дверь, а дети бросились по коридору к нам.

– А кто это тут у нас? – воскликнула я, когда они кинулись ко мне обниматься. – Поздоровайтесь с тетей Трейси.

– Привет, тетя Трейси, – послушно поздоровался Сэм.

– Привет, тетя Трейси, – эхом отозвалась Дафни.

– Привет, тетя Трейси, – сказал Харрисон, прислонившись к стене.

– Как сегодня в школе? – спросила я у сына.

– Хорошо, – ответил он.

– А в детском саду? – обратилась я к дочери.

– Была небольшая проблема, – сообщил Харрисон.

– Я туда больше не хочу, – нахмурилась Дафни.

– Что случилось, очаровашка? – Я начала так звать ее после собеседования с Элиз.

– Этот мальчишка, Джошуа. Он меня обзывает!

– И как он тебя обзывает?

Судя по замешательству на лице дочери, «очаровашка» вряд ли числилась среди прозвищ.

Дафни расправила плечи и надула щеки.

– Он называет меня шлюхой и соской, – объявила она.

Мы с Трейси дружно расхохотались.

– Очень мило, дамы, – упрекнул нас Харрисон. – Очень по-взрослому.

– А давай ты завтра поедешь в детский сад вместе со мной и скажешь ему, чтобы больше не называл меня шлюхой и соской? – попросила Дафни, явно ободренная нашей реакцией.

– Думаю, ты справишься и своими силами, – ответила я, когда наконец смогла говорить.

– Просто скажи ему, чтобы сам отсосал, – посоветовала Трейси.

– Так, дети, – поспешил распорядиться Харрисон, – идите наверх и смотрите телевизор в комнате мамы и папы, пока не будет готов ужин.

– Ура! – закричали они в один голос и убежали наверх.

– Серьезно? – обратился Харрисон к Трейси. – «Скажи ему, чтобы сам отсосал»?

Трейси пожала плечами.

– Иди к нам. – Она похлопала ладонью по дивану рядом с собой. – Только сначала кол из задницы вытащи.

Мне пришлось прикусить губу, чтобы сдержать несвоевременную улыбку, но поздно: Харрисон заметил и явно рассердился.

– Пожалуй, я попробую немного поработать до ужина, – буркнул он. – Может, поговоришь завтра с директором детского сада и решишь проблему?

Мы смотрели, как Харрисон поднимается по лестнице, пока он не скрылся из вида.

– Мне кажется или раньше он не был таким занудой? – спросила Трейси.

Глава 4

Большой трехэтажный дом по адресу Скарт-роуд, 223, был построен в 1932 году и снаружи выглядел полностью на свой возраст. Если бы я описывала его потенциальным покупателям, то посоветовала бы не обращать внимания на темно-красный кирпич фасада и толстые старомодные рамы, придающие дому вид, который лучше всего описывало слово из словаря моего сына – «стремный». Я бы заверила, что внутри дом выглядит совершенно иначе.

И в основном так оно и было.

С тех пор, как родители купили этот дом почти полвека назад, они несколько раз делали ремонт, установили медные трубы и проводку, сняли со стен тяжелые тисненые обои, заменив их белой краской, и постоянно обновляли кухню и ванные с туалетами в соответствии с последними тенденциями, расширяли кладовки и даже оборудовали домашний кинотеатр и тренажерный зал в подвальном этаже с выходом в обустроенный на заднем дворе сад, где был большой плавательный бассейн свободной формы.

И все же, несмотря на многочисленные модернизации, дом сохранял удивительно старомодный вид. Может, причиной тому служила огромная лестница с резными перилами красного дерева посреди центрального холла или широкие деревянные балки потолка и темная обшивка напоминающих пещеры гостиной и столовой; а может – большое количество отдельных комнат, что разительно контрастировало с более открытой планировкой, которую предпочитали современные покупатели недвижимости.

Что интересно, при площади больше четырехсот шестидесяти квадратных метров, дом был одним из самых маленьких на улице. Даже несмотря на постепенно осыпающийся «стремный» фасад, такой особняк в престижном районе можно было продать за не такое уж и небольшое состояние в считаные дни после выставления на продажу.

Вот только отец не собирался его продавать.

Я годами пыталась убедить родителей переехать в кондоминиум, особенно после того, как маме поставили диагноз. Или даже в небольшое бунгало – в жилье, где нет лестниц, с которым легче управляться. Отец и слышать ничего не хотел. Он настаивал, что это их дом и они никуда не переедут.

Теперь, конечно, такой возможности уже не было. Мама, скорее всего, не пережила бы переезда.

Единственной уступкой со стороны отца стала установка небольшого лифта справа от лестницы. Поначалу им пользовались часто, но в последний год его почти забросили: мама стала слишком немощной, чтобы выходить из дома; слишком слабой, чтобы подолгу сидеть в саду; слишком гордой, чтобы получать удовольствие от того, как ее катают по улицам Роуздейла в инвалидном кресле, которое она презирала.

Я увидела Трейси за рулем спортивной красной «ауди» в конце улицы, стоило только свернуть на Скарт-роуд. Я направила свой определенно неспортивный минивэн на дорожку возле родительского дома и, выйдя из машины, подошла по улице к тому месту, где припарковалась сестра.

– Что это ты тут встала? – спросила я, наклонившись к открытому окну ее машины.

– Тебя еще не было, а я не хотела оказаться запертой на дорожке: вдруг захочу уехать пораньше, – объяснила она, вытягивая длинные голые ноги из машины.

На Трейси было короткое бледно-розовое летнее платье с такого же цвета туфельками на плоской подошве, длинные волосы она собрала в низкий хвост.

– Здорово выглядишь, – похвалила я, надеясь, что она скажет что-нибудь в ответ, но что бы сестра ни думала о моей бежевой юбке и блузке с цветочным узором, она предпочла держать это при себе.

– А чего в дом не зашла?

Она закатила глаза, словно такого ответа было достаточно.

– Ну и где наша Мэри Поппинс?

Я посмотрела на часы.

– Должна быть с минуты на минуту.

– Если опоздает, это дурной знак.

– У нее еще есть десять минут.

Снова закатив глаза, Трейси сунула руку в сумочку и достала зеркальные очки в розовой оправе.

– Милые, – сказала я, когда она водрузила их на переносицу. – Новые?

– Том Форд. Стоили целое состояние.

«Меньшего я и не ожидала», – подумала я, но говорить не стала.

– Думаю, нам пора идти в дом, – сказала я вместо этого.

– А это обязательно? – захныкала она.

– Не можем же мы стоять посреди тротуара, пока не придет Элиз.

– Почему не можем?

– Потому что… – начала я, но потом замолчала, решив, что подбирать подходящий ответ бессмысленно.

Вместо этого я развернулась и пошла к дому, не оставив Трейси иного выбора, кроме как следовать за мной.

– Подожди.

– В чем дело?

– А если она папе не понравится?

– Тогда найдем кого-нибудь другого.

– Ты найдешь кого-нибудь другого, – поправила меня Трейси. – Я не собираюсь снова через все это проходить.

«И через что, интересно, тебе пришлось пройти?» – подумала я, но и эту мысль оставила при себе.

Трейси прошла за мной по улице, потом по бетонной дорожке к крыльцу родительского дома.

– Подожди, – снова сказала она, остановившись перед ступеньками. – Дай мне минутку.

Терпение у меня лопнуло, и я собиралась уже сказать что-нибудь такое, о чем потом пожалела бы, но тут дверь открылась.

По ту сторону, улыбаясь, стояла Элиз Вудли в белых брюках и сиреневой футболке; одежда подчеркивала ее стройную фигуру и крепкие руки.

– Здравствуйте, – сказала она, улыбнувшись до ушей. – А мы все гадаем, почему вы застряли на улице. Заходите-заходите.

«Заходите-заходите, – муху в гости звал паук», – думаю я теперь.

Тогда же, разумеется, мне ничего подобного и в голову не пришло.

А когда пришло, было уже слишком поздно.

Глава 5

– Вы опоздали, – буркнул отец, выходя в большой центральный холл из задней части дома, когда Трейси закрыла за нами входную дверь.

Папа был в черных хлопчатобумажных штанах и синей рубашке поло; густые седые волосы недавно вымыты и аккуратно зачесаны назад.

– Вообще-то, они пришли вовремя, – возразила Элиз таким теплым и приветливым голосом, что никто, даже мой отец, не смог бы обидеться. – Это я пришла раньше времени, – призналась она. – Ехала на автобусе и не знала, сколько времени займет дорога, поэтому вышла из дома с запасом. Вы, наверное, Трейси?

– Да, – подтвердила сестра. – Рада с вами познакомиться. Джоди очень вас хвалила.

– А ваш отец хвалил вас. Он вами очень гордится, – сказала Элиз и поспешила добавить: – Вами обеими.

– В самом деле? – Трейси выгнула идеальную бровь и повернулась к отцу: – Как дела, папа?

– Хорошо, спасибо, – ответил он сестре. – Новое платье?

– От Виктории Бэкхем, – похвастала она, покрутившись на месте.

Мне и думать не хотелось, сколько стоит этот наряд, хотя пришлось себе напомнить: то, как Трейси тратит свои деньги, меня не касается. Я не имею права ее судить.

Вот только, конечно, это были не ее деньги. Отец оплачивал все расходы сестры по кредитным карточкам и счетам. И сколько я ни старалась не слишком расстраиваться по этому поводу, регулярно напоминая себе, что мне повезло не нуждаться в помощи, это было обидно.

– Привет, пап, – сказала я. – Ты сегодня настоящий щеголь.

И снова ответного комплимента я не дождалась.

– Как сегодня мама?

– Так же, как вчера и позавчера.

– Кажется, она в добром расположении духа, – заметила Элиз.

– Вы ее уже видели?

– Ваш отец показал мне дом и познакомил нас. Такая красивая женщина, несмотря ни на что. Пройдем на кухню, поговорим? – предложила она. – Я сегодня с утра испекла шоколадные кексы и уже поставила чайник.

– Отличная идея, – улыбнулась я и оглянулась на Трейси, словно говоря: «Разве она не чудо?»

Мы прошли за отцом и Элиз в белоснежную кухню, выходящую окнами на задний двор. Цветущий сад пестрел яркими оттенками кораллового, красного и розового.

– О, здорово! Вы уже открыли бассейн! – воскликнула Трейси, плюхаясь в одно из четырех плетеных кресел возле круглого столика перед панорамным окном. – Пожалуй, я приеду в субботу немного поплавать.

– Чудесно, – подхватила я. – Я тогда привезу детей.

– Кстати, как ваши замечательные дети? – спросила Элиз, прежде чем моя сестра успела возразить.

– Великолепно, спасибо.

Отец, прищурившись, окинул меня взглядом с головы до ног.

– Мне кажется или ты немного прибавила в весе? – спросил он.

Я выдавила улыбку.

– Нет, пап. Все по-прежнему.

«Так же, как вчера и позавчера».

– Элиз, давайте я вам помогу, – предложила я, когда она собралась налить кипяток в фарфоровый чайник.

– Ни в коем случае. Пожалуйста, сидите. Все уже готово. Пусть только чай заварится несколько минут.

Я посмотрела на блюдо, стоявшее посреди стола, и почувствовала, что у меня текут слюнки.

– Кексики выглядят просто изумительно.

– Будем надеяться, что на вкус они не хуже, – ответила Элиз. – Кстати, красивая блузка. Обожаю крупный узор, – добавила она.

– Крупный – это точно, – пробормотала Трейси, когда я уселась напротив нее.

– Тебе не нравится? – спросила я.

– Ну, крупные узоры не в моем вкусе. Но это… так похоже на тебя.

Я кивнула, решив, что ничего более похожего на комплимент сегодня так и не услышу.

– Пожалуйста, угощайтесь кексами. – Элиз начала разливать чай по уже расставленным фарфоровым чашкам.

– Я, пожалуй, не буду, – сказала Трейси.

– Трейси следит за здоровьем, – пояснил отец, когда я потянулась к самому большому кексу.

– Мне повезло, – продолжила Трейси. – Я никогда не была сладкоежкой.

– В отличие от Джоди, – покачал головой отец. – Однажды мы с Одри застали ее в кладовке, где она съела целую коробку шоколадного печенья.

– Мне тогда было пять лет, – напомнила я.

– До чего мы похожи, – рассмеялась Элиз. – Я могла целыми днями не есть ничего, кроме сладостей.

– И все же сумели сохранить стройную фигуру, – заметил отец.

– Хороший обмен веществ, – пожала плечами Элиз. – И немного везения… Ну, каков вердикт? – спросила она, переводя взгляд с меня на отца.

– Пальчики оближешь! – воскликнули мы с отцом в один голос.

«Наконец-то мы хоть в чем-то с ним согласны», – подумала я.

– Я очень рада. Вот молоко и сахар к чаю, – указала Элиз длинными изящными пальцами на середину стола.

– Мне ни того, ни другого, – заявила Трейси, а я решила не отказываться.

– Итак, – начала Элиз, – уверена, у вас есть вопросы. Кто первый?

Следующие полчаса мы провели за обсуждением требований и соображений моего отца. Но на самом деле это было лишь для вида: все понимали, что решение принято. Незримый контракт был заключен в ту минуту, когда Элиз впорхнула в переднюю дверь на двадцать минут раньше назначенного времени с тарелкой шоколадных кексов собственного приготовления. Еще до нашего с Трейси прихода она успела обезоружить отца очаровательной непринужденностью и точеной фигурой.

Хотя папа, по обыкновению, не собирался сдаваться без боя.

– Не возражаете, если мы все обговорим между собой? – попросил он, когда гостья начала убирать со стола. – Джоди свяжется с вами вечером.

– Вполне разумно, – ответила Элиз; если отсрочка и огорчила ее, она никак этого не показала. – Была очень рада с вами познакомиться, – сказала она Трейси и отцу перед уходом. – И, пожалуйста, попрощайтесь за меня с миссис Дандас.

Мы смотрели, как она идет по дорожке перед домом. Мне снова потребовались все силы, чтобы удержаться и не побежать за ней.

– Ты шутишь? – спросила я отца, когда он закрывал дверь. – О чем тут еще говорить? Она просто феноменальна! – Я обернулась к Трейси за подтверждением.

– Это папе решать, – пожала плечами сестра.

– Разве она не идеальна? – настаивала я.

– Мне она показалась довольно милой, – признала Трейси. – Хотя вряд ли мой голос имеет решающее значение.

Отец улыбнулся.

– Можешь позвонить вечером миссис Вудли. Скажи ей, что мы все обговорили и готовы дать ей попробовать.

– Не понимаю, почему ты сразу не сказал ей об этом, пока она не ушла.

– Потому что не следует давать прислуге понять, что она победила, – пояснил папа и подмигнул Трейси, словно мне этого никогда не понять.

– Ладно. Хорошо. Как скажешь, – сказала я, мысленно поморщившись от снисходительного «прислуга» и подумав, что нам повезет, если Элиз задержится хотя бы на неделю, прежде чем пустится в бега.

– Мне пора, – сказала Трейси.

– Даже с мамой не поздороваешься?

– Разумеется, я поздороваюсь с мамой, – бросила сестра, хотя убийственный взгляд и показал, что она вовсе не собиралась этого делать.

Я поднялась вместе с ней по широкой лестнице. На верхнем этаже было четыре спальни: две в передней части дома и две в задней, в каждой собственная ванная комната. В детстве мы вместе с сестрой жили в большой комнате с видом на улицу, а комнату в другом конце коридора отец использовал в качестве рабочего кабинета.

– Может быть, она спит, – пробормотала Трейси, когда мы подошли к большой хозяйской спальне, выходящей окнами на задний двор. – Мы же не хотим ее потревожить, – добавила она, пытаясь выдать надежду в голосе за заботу.

Дверь была открыта, и я заглянула внутрь. Возле единственной белой стены стояла двуспальная кровать с пологом на четырех столбах, и на огромных простынях лежала наша изможденная и крошечная мама. Ее немощное тело опиралось на три туго набитые подушки за спиной. Еще по одной подушке было под руками. Два года назад, когда мамино состояние больше не позволило им с отцом спать вместе, он переехал в маленькую спальню по другую сторону коридора.

– Привет, мам, – сказала я и, подойдя к кровати, провела ладонью по редеющим седым волосам, когда-то густым и темным, которыми она так гордилась и ради которых шла на такие жертвы.

Мать медленно повернула голову в мою сторону.

– Здравствуй, милая, – произнесла она, оглядывая комнату. – Это Трейси там?

– Да, мам, это я, – сказала сестра от порога. – Как ты себя чувствуешь?

– Теперь лучше, раз ты здесь. Подойди поближе. Дай на тебя поглядеть. – Одна рука поднялась и схватила Трейси за пальцы. – Какое красивое платье.

– От Виктории Бэкхем, – сообщила Трейси, решив на этот раз не крутиться. – Ну, что думаешь об Элиз Вудли?

– Кажется, она милая, – прошептала мама, с трудом произнося каждое слово; ее застывшее лицо не показывало никаких эмоций.

– Мы опросили многих женщин, – продолжила Трейси. – Она оказалась намного лучше остальных.

– Как мило, что ты проявила такую заботу.

Если Трейси и было стыдно присваивать себе мои заслуги, то она это прекрасно скрывала. Задержавшись еще на несколько минут, она извинилась и ушла.

– Я заеду к тебе на выходных, – пообещала она, чмокнув маму в лоб.

– Если хочешь, могу немного задержаться, – предложила я, усаживаясь на край кровати.

Мне хочется думать, что в ответ мама улыбнулась.

Глава 6

– Она прямым текстом сказала, будто мы вместе побеседовали со множеством женщин, – жаловалась я мужу за ужином. – А сама ни черта не сделала.

– И ты удивлена?

– Да еще и соврала маме, что приедет навестить ее на выходных, – продолжала я, не обращая внимания на вопрос Харрисона, который, как мне показалось, был риторическим, – хотя она едет только ради того, чтобы поплавать в бассейне.

– Хочу поплавать, – перебил меня Сэм.

– Я тоже! – крикнула Дафни. – Я тоже хочу поплавать!

– Конечно поплаваете. В субботу, – пообещала я, понимая, что делаю это не только ради детей, но и для того, чтобы позлить Трейси, терпимость которой к детям, даже к моим, была в лучшем случае ограниченной, и сразу ощутила приступ стыда из-за собственной мелочности. – Не хочешь с нами? – обратилась я к Харрисону.

– Нет, спасибо, – отказался он. – У меня курс начинается через пять недель, нужно подготовиться. Очень хорошо, что ты заберешь детей в субботу. Так будет проще.

– Кстати, о твоем курсе, – начала я. – Я тебе не говорила, что Трейси собирается записаться?

– Что?! – В мире не найдется слов, чтобы достаточно точно описать выражение ужаса на лице моего мужа.

– Если цитировать, то она, кажется, сказала: «Разве трудно написать роман?..»

– Черт!

Сэм разинул рот.

– Папа сказал плохое слово!

– Черт! – повторила Дафни.

– Черт! Черт! Черт! – со смехом затараторил Сэм.

– Так, все, дети, хватит! – рявкнул Харрисон. – Пожалуйста, отговори ее, – обратился он ко мне.

– Вряд ли это в моих силах.

– Она же твоя сестра!

– Моя старшая сестра, которая не слишком-то любит следовать моим советам, – напомнила я. – Если я назову черное черным, она скажет, что оно белое. Чем больше я буду отговаривать Трейси, тем вернее она будет считать идею отличной.

– Черт, – снова произнес муж.

– Черт! – повторил за ним Сэм.

– Черт! Черт! Черт! – принялась обезьянничать Дафни.

– Дети, я сказал – хватит!

– Но ты же сам так говоришь, – возразил Сэм.

– Да, – согласился Харрисон, – хотя не должен был. Прости, – извинился он, натужно улыбнувшись. – Прости, – повторил он, обращаясь теперь уже ко мне, а потом добавил, не обращаясь ни к кому: – Прости.

– Прости, – сказал он снова, уже в постели, аккуратно сдвигая мою руку со своего голого тела. – Сегодня вряд ли.

– Все в порядке? – Я постаралась не выдать разочарования.

Мы не занимались любовью уже больше недели, и я надеялась, что сегодня все будет по-другому. Я даже надела красное кружевное белье, которое так нравилось мужу, и того же цвета туфли на высоких каблуках.

Вспомнив замечание отца, я задумалась, не набрала ли и в самом деле пару фунтов. Хотя одежда сидела на мне как обычно, убеждала я себя, стараясь не принимать отказ Харрисона слишком близко к сердцу. Он просто устал и полон забот, как всегда бывает, когда он готовится к курсу, который ведет каждое лето. Я знала: его тревожит, что приходится учить других навыкам, которые сам он, похоже, утерял.

– Да ничего особенного, – ответил Харрисон. – Просто… не знаю…

– Тебя что-то беспокоит?

– Пожалуй. Меня слегка выбила из колеи новость, что твоя сестра собирается записаться на мой курс.

– Расслабься. Возможно, она так и не соберется.

– Завтра позвоню регистратору. Надеюсь, группа уже укомплектована.

Я кивнула, свесила ноги с кровати и сбросила туфли, а потом уютно устроилась рядом с мужем. Последние четыре года Харрисон преподавал писательское мастерство в Университете Торонто в рамках программы летнего дополнительного образования для взрослых. В числе прочих семинедельных курсов были занятия по написанию стихов, сценариев, мемуаров, научно-популярной литературы и романов – как серьезных, так и жанровых. В каждую группу набирали не больше двенадцати учеников, а программа пользовалась бешеной популярностью, поэтому вполне возможно, что Трейси уже опоздала с записью. Я на это очень надеялась, потому что иначе мужнина «загруженность» грозила затянуться на все лето.

– Хотя бы с сиделкой все устроилось, – утешил меня Харрисон.

– Точно, – согласилась я. – Она приступает с понедельника.

– Вот и отлично. Теперь наконец перестанешь срываться туда каждые пару секунд и будешь проводить больше времени дома…

– Я достаточно времени провожу дома.

– Речь не об этом.

– Тогда о чем?

– Просто ты слишком зашиваешься, а теперь, когда проблема с сиделкой решена, можно немного расслабиться, – ответил Харрисон и чмокнул меня в кончик носа, после чего перевернулся на правый бок.

Я так и лежала в красном белье, уставившись в мужнину голую спину, слушая тихий звук его дыхания, пока он погружался в сон, и все еще ощущая прикосновение его губ к коже.

Не успели мы расположиться на заднем дворе родительского дома, как у меня зазвонил телефон. Я покосилась на сестру, загоравшую в ярком оранжевом бикини в шезлонге на краю бассейна. Она бы точно не стала отвечать. Увы, я была сделана из другого теста.

– Здравствуйте, это Линда Фрэнсис, – раздался голос в трубке, стоило мне ответить. – Надеюсь, это не доставит вам неудобства, но я надеялась, что мы сможем перенести встречу с завтрашнего дня на сегодня.

– На сегодня? – переспросила я, глядя, как дети несутся к бассейну.

– И чем раньше, тем лучше. Нас только что пригласили друзья погостить на несколько дней, и муж хочет выехать уже сегодня.

Сестра гневным взглядом сопроводила Сэма, который с разбега плюхнулся в глубокий конец бассейна, отправив в ее сторону целый сноп брызг.

– Ради бога, Сэм! – прикрикнула она. – Ты только погляди!

– Куда глядеть? – спросил он.

– Мама, – позвала меня Дафни, – идем купаться.

– Я вам сейчас перезвоню, миссис Фрэнсис, – предложила я. – Посмотрю, что можно сделать.

– В каком смысле «что можно сделать»? – прищурив глаза, спросила Трейси.

– Новая клиентка, – сказала я и объяснила ситуацию.

– Даже не смотри на меня, – отрезала Трейси, предваряя мою просьбу.

– Это не больше чем на час, сестренка.

– Ни за что! – возразила она. – У меня сегодня день отдыха.

«Как будто в другие дни ты работаешь», – мысленно съязвила я, но промолчала. Спорить было бессмысленно. Умолять сестру я не собиралась, а других вариантов не было: отец приглядывает за мамой, а Харрисон не оценит такого нарушения планов. Значит, придется перезвонить Линде Фрэнсис и сказать, что сегодня встретиться не получится.

Я услышала позади себя звук раздвигающихся дверей и, обернувшись, увидела Элиз Вудли, спускающуюся по ступенькам к бассейну. В руках у нее был поднос с кувшином лимонада, тарелкой печенья и стопкой пластиковых стаканчиков. Она была в белых шортах и голубой майке, к которым прилагалась широкая улыбка.

«Кажется, это сон», – подумала я.

– Кто хочет лимонада и печенья? – спросила она.

– Я! – закричала Дафни.

– Я тоже, – подхватил Сэм и торопливо выбрался из бассейна, чтобы успеть схватить стакан раньше сестры.

– Сэм, осторожно! Ты меня всю вымочил! – взвизгнула Трейси, смахивая несколько случайных капель воды с бикини.

Я мельком подивилась тому, как она сумела сохранить такой плоский живот, и попыталась втянуть собственный.

– Что вы здесь делаете? – спросила я Элиз. – Я думала, вы начинаете только в понедельник.

– Решила перевезти часть вещей сегодня, – ответила она. – А когда услышала, что вы подъехали, подумала, что вам, возможно, захочется выпить чего-нибудь прохладного. Что-то не так?

– О нет. Вы тут совсем ни при чем, – поспешила объяснить я. – Только что позвонила клиентка: она хочет увидеться со мной сегодня, а не завтра.

– Тогда бегите, – добродушно предложила Элиз. – Я присмотрю за детьми, пока вы не вернетесь.

– Нет! Я не могу вас о таком просить.

– Вы и не просили. Я сама вызвалась.

– Но…

– Никаких «но». Не беспокойтесь. Я хорошо плаваю и пригляжу за малышами.

– Вы уверены?

– Лучше поезжай, пока она не передумала, – посоветовала Трейси.

– Постараюсь не задерживаться.

– Можете не спешить.

– Спасибо. Спасибо огромное. Я скоро вернусь, – обратилась я к детям. – Ведите себя хорошо и слушайтесь миссис Вудли.

– Ладно! – рявкнул Сэм, и крошки печенья разлетелись у него изо рта, будто осколки снаряда.

– Сэм, бога ради, – проворчала Трейси, руками отмахиваясь от крошек, словно от мух.

– Пока, мамочка! – крикнула мне вслед Дафни, когда я поспешила к задним воротам.

Я обернулась и увидела Элиз Вудли: в шортах и майке она стояла по пояс в воде и держала Сэма одной рукой, а Дафни другой.

Глава 7

Линда и Дин Фрэнсис жили в Лоуренс-парке, другом зажиточном районе города в добрых пятнадцати минутах езды от Роуздейла, особенно с таким движением на дорогах, как в субботу днем. Я остановила машину на залитой солнцем улице и с минуту изучала фасад большого двухэтажного дома в георгианском стиле. По соседству у меня жила подруга, которая и порекомендовала меня Фрэнсисам, когда узнала, что они надумали продавать дом.

– Они слегка эксцентричны, – предупредила меня подруга.

Я отдышалась, нанесла свежий слой губной помады и чуть взбила волосы, прежде чем выйти из машины. С бесформенной туникой в цветочек, прикрывающей слитный купальник, и ярко-розовыми шлепанцами на ногах я уже ничего поделать не могла. Линда Фрэнсис просила поспешить, поэтому я решила не тратить время на то, чтобы заехать домой и переодеться. Позвонив в дверь, я подумала, что могла и ошибиться. Даже если клиенты «эксцентричны», не факт, что они ценят это качество и в других.

Оказалось, что «эксцентричны» – это еще мягко сказано.

– Миссис Фрэнсис? – спросила я, стараясь не глазеть на приземистую дамочку, открывшую дверь.

Она была лет на десять старше меня и одета во все черное. Темные волосы с широкой белой прядью были взбиты в высокую «бабетту», делая ее похожей на невесту Франкенштейна. Ярко-розовые губы были обведены тем же насыщенным оттенком красного, который покрывал ее скулы без малейшей попытки его растушевать, а веки едва поднимались под тяжестью туши на ресницах. В ушах у нее болтались большие серьги-обручи со стразами, а на шее висело ожерелье из нескольких рядов хрустальных бусин. На каждом из десяти пухлых пальцев красовалось по кольцу, а запястья были стянуты браслетами, словно наручниками.

– Спасибо, что согласились перенести встречу, – проворковала она, приглашая меня в прихожую, где уже ожидал ее муж. – Это мой муж, Дин.

Дин Фрэнсис выглядел не менее живописно: под два метра ростом и одет в темно-зеленые шорты бермуды, черные гетры по колено, черные туфли и темно-синий блейзер. Остатки шевелюры были выкрашены в ужасающий бордовый цвет и зачесаны через макушку от уха до уха, подчеркивая острые птичьи черты лица.

– Хотите посмотреть дом? – спросил он вместо приветствия.

Увы, жилище оказалось еще хуже, чем его владельцы. Фрэнсисы были барахольщиками. Они собирали все что угодно, хотя ничего по-настоящему ценного я не заметила. Кипы старых газет и журналов карабкались по стенам, словно плющ. Все полки были уставлены жуткими старыми куклами и дешевыми пластмассовыми фигурками. Семейные фотографии без рамок покрывали стены наподобие обоев. Старых диванов и кресел в гостиной хватило бы, чтобы обставить вестибюли в паре гостиниц. Спальни представляли собой кошмар дизайнера с мешаниной совершенно не сочетающихся стилей и обивки.

– Что-то не так? – спросила Линда Фрэнсис, когда, закончив обход, мы уселись на деревянные стулья с высокой спинкой, громоздящиеся вокруг кухонного стола.

Я старалась не замечать стоящие посреди стола четыре комплекта солонок и перечниц.

– Нужно перевести дух, – услышала я собственный ответ.

– Мы понимаем, что вкус у нас особый.

– Но наверняка найдется человек, который полюбит дом, – предположила его жена.

– Дело не в доме, – сказала я, представляя себе каждую комнату со свежим слоем краски и минималистичным набором изящной мебели. – Дом – не проблема.

– А в чем же тогда проблема? – спросили супруги в один голос.

Я прикусила язык, чтобы не ляпнуть: «В вас».

– Просто здесь слишком много… всего, – сказала я вместо этого. – Уверена, дом прекрасен. Но любой вошедший прежде всего увидит… вещи.

– Что вы предлагаете? – спросила Линда, явно ошарашенная такой реакцией. – Мы уже, как у вас, агентов, говорится, избавились от хлама.

Я едва не рассмеялась.

– Придется немного постараться, – начала я, стараясь быть как можно дипломатичнее. – Обычно мы предлагаем выбросить вдвое больше хлама, чем кажется необходимым хозяевам. Но в вашем случае следует проявить волю, – продолжала я. – Избавиться от старых газет и журналов или хотя бы убрать их в коробки. Упаковать коллекции и семейные фотографии. Возможно, имеет смысл арендовать склад, нанять грузовик…

– Грузовик? Ну это, наверное, лишнее.

– Это необходимо, если вы всерьез намерены продать дом, – заявила я. – Прямо сейчас потенциальный покупатель не сможет себе представить, как превратить ваш дом в свое семейное гнездо, и я не смогу продать особняк в таком состоянии. Поверьте, иначе вы получите лишь часть тех денег, которые этот дом стоит на самом деле, а я попросту буду терять чужое время. У меня есть предложение, – сказала я после нескольких секунд мучительного молчания и встала, стараясь ничего не опрокинуть. – Вы на несколько дней поедете к друзьям. Отдохните, подумайте над моими словами, обсудите их с друзьями и примите решение. Можете перезвонить мне в любой момент.

«Они не перезвонят», – думала я на обратном пути в Роуздейл, браня себя за напрасно потраченный день. Не нужно было отвечать на чертов звонок, злилась я, глядя на часы на приборной доске и понимая, что к моменту возвращения буду отсутствовать почти два часа. Я мысленно вознесла молитву любым богам, которые только есть на свете, за то, что они послали мне Элиз Вудли.

– Простите, что так задержалась, – извинилась я, едва войдя в дом.

– Ерунда, – отозвалась Элиз. – Я прекрасно провела время.

Я обратила внимание, что она переоделась в сухое.

– А где все? – спросила я, глянув в сторону дальней части дома.

Не оставила же она детей одних у бассейна?

– Ну, ваша сестра уехала вскоре после вас, мама спит, а отец отдыхает, – объяснила сиделка. – А дети сейчас в домашнем кинотеатре, смотрят мультфильмы. Надеюсь, вы не против. Они очень устали после бассейна, и я решила, что им не помешает передышка. Вы ведь не возражаете?

– Шутите? – Не верилось, что она еще и извиняется. – Вы же вообще сегодня не должны были работать.

Она пожала плечами.

– Конечно же, я оплачу ваш труд.

Элиз отмахнулась от моего предложения:

– Не беспокойтесь. Но я хочу попросить вас об одном одолжении.

– Просите о чем угодно.

– Идите за мной.

Она повела меня по лестнице в подвальный этаж.

– Привет, дети! – помахала я рукой отпрыскам, проходя мимо кинотеатра.

Сэм помахал в ответ, даже не обернувшись.

– Привет, мама! А мы мультики смотрим! – крикнула Дафни.

– Я переодела их в ту одежду, которую вы оставили, а мокрую сложила в пакет, – сказала Элиз, когда мы вошли в ту комнату, куда ей предстояло переехать.

– Вам здесь нравится? – спросила я, когда она подошла к тумбочке у изголовья большой кровати.

Дверь в небольшую отдельную ванную комнату была приоткрыта, и я увидела, что на полочке возле раковины уже выстроились туалетные принадлежности.

– Лучше и не бывает. А теперь просьба, если не возражаете. – Она подошла ко мне с книгой в руках: – Это роман вашего мужа. Мне очень повезло его найти – в магазине оставался последний экземпляр. Как думаете, мистер Бишоп будет не против подписать его для меня?

– Он только обрадуется, – честно призналась я.

– Точно? Не хотелось бы его беспокоить.

– Поверьте, никаких проблем не возникнет.

Сиделка протянула мне книгу.

– Как замечательно! Буду очень признательна.

– Пустяки.

Из переговорного устройства возле кровати раздался мамин кашель.

– Мне нужно заглянуть к ней, – сказала я.

– Давайте я с вами схожу, – тут же предложила Элиз.

«Пожалуйста, пусть она будет здесь счастлива! Пусть останется», – молилась я по пути домой, пока дети весело болтали на заднем сиденье.

«Будь осторожна в своих желаниях», – шептали в ответ боги.

Но я была слишком рада собственной удаче, чтобы к ним прислушаться.

Глава 8

Сейчас, задним умом, мне трудно вспомнить точный момент, когда все перевернулось.

Возможно, такого момента и не было.

Возможно, события развивались постепенно и незаметно: смещение акцента тут, изменение тона там. Вещи, которым не придаешь значения, когда они происходят. Вещи, которые если и замечаешь, то воспринимаешь как естественные и считаешь незначительной мелочью. Пока все вдруг не меняется.

Пока все не встает с ног на голову.

Первые месяцы работы Элиз у родителей стали настоящим благословением. Она оказалась именно такой, как я и надеялась, и даже больше: отличная кухарка, отличная домохозяйка, отличная компаньонка – терпеливая, добрая, заботливая. Для нее не существовало неисполнимых обязанностей. Элиз откликалась на любую просьбу. Когда она не была занята уборкой или готовкой, то могла часами сидеть с мамой, расчесывая ей волосы, ухаживая за ногтями, читая ей, следя за тем, чтобы мама питалась как следует, благодаря чему отец получал необходимую передышку.

– Скажи правду, – шепнула я папе за ужином недели через четыре после того, как Элиз принялась за работу. – Она просто дар Божий, и без нее ты бы не справился.

– У нее получается лучше, чем я ожидал, – признал он, но не стал вдаваться в подробности.

Приглашение на ужин к родителям меня удивило, и я подозревала, что здесь тоже не обошлось без Элиз. Отец впервые устроил семейный ужин с тех пор, как мама стала слишком больна, чтобы принимать в нем участие.

И вот мы все – я, папа, Трейси, Харрисон, дети – собрались вокруг длинного узкого дубового стола в столовой; мама в длинном розовом стеганом халате, со свежевымытой головой и красиво уложенными вокруг исхудавшего лица волосами сидела в кресле-каталке во главе стола, рядом с папой, и наслаждалась свежей щукой с дикими рисом, капустным салатом с ягодами и лучшим домашним яблочным пирогом, какой я только пробовала в жизни.

Происходящее казалось мне настоящим чудом.

Правда, не все прошло гладко. Маму приходилось кормить с ложечки, глотала она с заметным трудом, а ее реплики ограничивались еле слышными словами и фразами, которые повисали в воздухе, прежде чем мама успевала закончить мысль.

Глядя в ее пустые глаза и застывшее лицо, я невольно гадала, узнает ли она нас. Деменция считалась распространенным симптомом поздней стадии болезни Паркинсона.

– Так вот, у Харрисона на следующей неделе начинаются занятия, – сказала я, стараясь прогнать неприятные мысли и выглядывая хоть малейшие признаки оживления на мамином некогда прекрасном лице, но наталкиваясь лишь на прежний пустой взгляд.

– И зачем ты только тратишь на это время? – спросил у Харрисона отец, отправляя крошечный кусочек яблочного пирога в чуть приоткрытый мамин рот. – Разве там так хорошо платят?

– Я не считаю преподавание пустой тратой времени, – ответил Харрисон на первый вопрос, словно не замечая второго.

– Твои ученики уже хоть что-то опубликовали?

– Пока нет, – признался мой муж. – Но у них все впереди. В наше время издаться нелегко.

– Ну, тебе лучше знать, – произнес отец, привычно маскируя улыбкой мимолетную шпильку. – Кстати, как там твоя новая книга?

Я увидела, как Харрисон улыбнулся в ответ, и подивилась его самообладанию.

– Конец уже приближается, – ответил мой муж.

– Рождество тоже, – не замедлил возразить отец.

– Джоди говорила тебе, что я пыталась записаться на твой курс? – спросила Трейси. – Мне сказали, что все места уже заняты.

«Слава богу!» – подумала я, склонив голову.

– Поэтому я выбрала другой курс, – продолжила сестра.

– Правда? – спросил Харрисон. – И какой же?

– «Как написать бестселлер». Наверное, мне он даже лучше подходит. То есть в этом же и есть конечная цель, верно? Зачем писать книгу, которую никто не будет читать?

– Я считаю, что цель – создать нечто ценное, – возразил Харрисон с прежней улыбкой, хотя по тону я поняла, что его терпение на исходе. – А если оно еще и будет продаваться, то это лишь приятное дополнение.

– Чушь! – со смехом ответила Трейси.

– Верно, детка, – поддержал ее отец. – Ты слышала, Одри? – обратился он к маме. – Трейси собирается написать бестселлер.

Мама открыла рот, чтобы ответить, но ее слова быстро утонули в жестоком приступе кашля; кашель перешел в одышку, одышка вызвала рвотный рефлекс, и мама начала задыхаться.

– Что с бабушкой? – закричала Дафни и, спрыгнув со стула, уткнулась лицом мне колени.

– Она умирает? – спросил Сэм.

– Ради бога, Сэм! – рявкнул Харрисон. – Не говори ерунды.

– Она не умирает, – заверила я сына, хотя сама была далеко не уверена в этом.

По правде сказать, я страшно перепугалась и застыла на месте. Элиз мгновенно оказалась рядом с мамой, обняла ее и помогла унять спазм.

– Тише, тише, – шептала она. – Все хорошо. Все хорошо.

То ли подействовал утешающий голос сиделки, то ли приступ прошел сам собой, но мама вскоре перестала задыхаться и размахивать руками, снова приняв прежнее скрюченное положение.

– Может, поднять вас наверх? – к всеобщему облегчению, спросила у нее Элиз.

– Я сам, – сказал отец.

– Нет, Вик, – возразила Элиз, положив ладонь ему на плечо, чтобы не позволить встать. – Оставайтесь здесь, с семьей. Я помогу Одри.

– Можно с вами? – спросил Сэм, тут же вскочив со стула. – Я хочу покататься на лифте.

– Я тоже, – подала голос Дафни.

– Сядьте сейчас же! – рыкнул Харрисон.

– Нам всем места в лифте не хватит, – ласково сказала Элиз. – Но я прокачу вас перед отъездом. Согласны?

– Ура! – обрадовался Сэм.

– Ура! – повторила за ним Дафни.

– Ужин был просто великолепен, – заявила я Элиз, когда мы готовились к отъезду.

Трейси уже уехала, а отец извинился и ушел, чтобы побыть с мамой.

– Рада, что вам понравилось. Это ваш дом, и вы здесь всегда желанные гости.

– Дети! – крикнул Харрисон наверх, куда Сэм и Дафни приехали на лифте по меньшей мере в десятый раз. – Спускайтесь. Мы уезжаем.

– Ну папа…

– Сейчас же, – скомандовал Харрисон.

Дети снова залезли в лифт, который начал медленно спускаться. Однако, едва они достигли нижнего этажа, Сэм нажал на кнопку, и лифт снова поехал вверх.

– Сэмюэл! – Харрисон в ярости обернулся ко мне, словно это я нажала кнопку: – Сделай что-нибудь!

– И что я, по-твоему, должна сделать?

– Это я виновата, – поспешила вмешаться Элиз. – Показала детям, как пользоваться этой дурацкой штукой…

– Вы тут ни при чем, – поправил ее Харрисон, давая выход раздражению, копившемуся весь вечер. – Они знают, что Джоди им что угодно простит, поэтому мне приходится настаивать на дисциплине.

Он бросился вверх по лестнице, прежде чем я успела ответить.

Элиз наклонилась ко мне.

– Нелегко быть мужем идеальной жены, – тихо произнесла она.

Мне захотелось ее обнять.

– Спасибо, – прошептала я. – Спасибо за все.

– Не за что, – отозвалась сиделка.

Только по пути домой я воспроизвела в памяти события вечера: чудесный домашний ужин, присутствие мамы за столом, ее ужасный приступ, последующее спокойствие Элиз и ее утешающие слова; легкость, с которой она взяла ситуацию под контроль. «Нет, Вик, – сказала она отцу. – Оставайтесь здесь, с семьей. Я помогу Одри».

Я рассеянно подумала, когда это они успели превратиться из мистера и миссис Дандас в Вика и Одри, но легко приняла перемену. Зачем настаивать на неудобных и ненужных формальностях? Я была в восторге, что дела идут так хорошо и всех все устраивает.

Но теперь я гадаю, не был ли это тот самый момент.

Смещение акцента, изменение тона.

Момент, когда все перевернулось.

Глава 9

Еще не обсохнув после душа, я сидела на кровати: голова наклонена к груди под неестественным углом, руки бессильно лежат ладонями вверх на полотенце, обернутом вокруг тела, а босые ноги неподвижны и бесполезны, как два пенька.

Не двигая головой, я покосилась на радиочасы на прикроватной тумбочке, отметив, что сижу в такой неудобной позе уже без малого двадцать минут. Все тело болело. «Еще десять минут, – сказала я себе. – Посмотрим, продержишься ли ты еще десять минут».

– Чем это ты занимаешься? – спросил Харрисон, стоя в дверях.

От неожиданности я вздрогнула, вскинула руки и подняла голову. Полотенце съехало на талию.

– Ты меня напугал, – проворчала я, подтягивая ткань обратно, чтобы прикрыть голую грудь.

– Что ты делаешь? – снова спросил он.

– Задумалась, – ответила я, пожав плечами.

Ложь. Но проще было соврать, чем сказать правду. Звучало не так безумно. На самом деле я пыталась представить себя на месте мамы, понять, каково это – быть запертой в собственном теле, скрученной, словно кусок папье-маше, оставаясь неподвижной целыми часами, и так все время.

Весь день. Каждый день.

Год за годом.

Я не продержалась и получаса.

– Тебе не кажется, что пора готовиться? Они будут меньше чем через час.

Я заставила себя встать. С мокрых волос на плечи закапала вода.

– Что наденешь? – неожиданно спросил муж.

– Что?

– Что ты собираешься надеть? – перефразировал он вопрос.

– Пока не думала, – честно призналась я. – Может, то платье в оранжево-белую клетку, которое я купила в прошлом месяце?

Харрисон скорчил гримасу, словно унюхал неприятный душок.

– Нет. Его не надевай. Лучше… не знаю, что-нибудь… посвежее.

– Свежее, чем прошлый месяц?

– Ты понимаешь, о чем я. Что-нибудь более модное, более… в теме.

«В какой теме?» – захотелось съязвить мне.

– Как насчет белых брюк и яркого верха? – спросила я вместо этого.

– А какой верх?

Он серьезно?

– Может, винтажная футболка «Роллинг Стоунз», которая с огромным языком? Это достаточно «в теме»?

– Пожалуй, подойдет, – протянул Харрисон, приняв мой вопрос за чистую монету. – И, может быть, сделаешь что-нибудь с прической?

– Я только что из душа, – напомнила я. – Волосы еще не высохли.

– Ага. Значит, у тебя мало времени.

– Я постараюсь.

– Ты купила соус барбекю, как я просил?

– Стоит в шкафу.

– Ладно. Хорошо. – Харрисон развернулся к двери.

– Не стоит благодарности, – буркнула я.

Он остановился.

– Извини. Спасибо.

– Да не за что, – ответила я, надеясь на ответную улыбку.

Вместо этого Харрисон глянул на часы и сказал:

– Тик-так!

Ученики мужа прибыли ровно к шести: все двенадцать человек явились с разницей всего в несколько минут, словно ехали на одном автобусе. Не знаю почему, но меня это всегда удивляло. Последние четыре года Харрисон устраивал ужин-барбекю для новых учеников в первую субботу занятий, и каждый год дюжина радостных лиц появлялась на нашем пороге одновременно: кто с цветами, кто с конфетами, кто просто с широко открытыми от благоговения и радости глазами при виде красавца-учителя.

Вообще говоря, женщин обычно бывало больше, чем мужчин, но в этом году распределение выглядело более равномерным: семь женщин и пятеро мужчин в возрасте от восемнадцати до семидесяти, но в основном где-то между.

– Это моя жена Джоди, – говорил Харрисон, представляя меня каждому по очереди.

– Приятно с вами познакомиться, – сказала женщина средних лет по имени Сара.

– Рад знакомству, – произнес Томас, бородач чуть за тридцать с сильным британским акцентом.

– У вас красивый дом. – Кэндис.

– Спасибо, что пригласили. – Зак.

– Как вкусно пахнет! – Лестер.

И так далее.

Я разглядывала гостей, которые собрались в нашем узеньком дворе с бокалами вина или пива в руках и весело болтали. Все были одеты неформально и по части нарядов особенно не отличались друг от друга, поэтому в своей футболке «Роллинг Стоунз» я слегка выделялась, словно слишком усердно старалась быть «в теме», и все это понимали. «Интересно, на кого именно Харрисон хотел произвести впечатление?» – рассеянно подумала я.

Едва я успела задать себе этот вопрос, как ответ возник прямо передо мной.

– Красивая футболка, – сказала очередная студентка.

– Спасибо.

– У моей мамы такая же.

«Вот тебе и “посвежее”», – подумала я, выдавив из себя улыбку.

– Меня зовут Рен.

– Милое имя, – сказала я.

Рен и в самом деле оказалась милой. Под тридцать лет, высокая, стройная, но с полной грудью; длинные каштановые волосы, стянутые в высокий хвост, темно-зеленые глаза. Непринужденно шикарная, какими бывают только молодые женщины, в джинсах и белой футболке с V-образным вырезом, и с чередой маленьких колечек и сережек-гвоздиков в идеальных мочках ушей. Ее кожа светилась без малейших признаков макияжа, если не считать туши на ресницах и тончайшего слоя блеска на губах.

– У вас потрясающий муж, – заявила Рен.

– Ну, насколько я знаю, ему очень нравится вести этот курс, – ответила я.

– Он настоящее чудо. И я не только о его литературном творчестве. Конечно, «Идет сновидец» вне всяких похвал, это всем известно. Однако можно быть отличным писателем и плохим учителем. Но Харрисон… Он хорош во всем.

Я постаралась не поморщиться, услышав, как легко она произносит имя моего мужа. Неужели я и в самом деле ожидала, что студентки называют его «мистер Бишоп»?

– А вы тоже пишете? – спросила она.

– Я? Нет. Я агент по недвижимости.

– Шутите? – рассмеялась Рен. – Моя мама тоже.

«Пристрелите меня», – подумала я.

– В самом деле? В какой фирме?

– «Ре-Макс». – Ее взгляд блуждал по компании, собравшейся в нашем дворике, показывая, что она теряет интерес к беседе. – А где ваши дети? Я надеялась с ними познакомиться. Харрисон говорил, у вас двое.

– Так и есть, – кивнула я, снова натужно улыбнувшись.

С каких это пор мой муж распространяется о своей личной жизни? «Не дури, – тут же сказала я себе. – Почему бы ему и не поделиться столь невинной информацией?»

Я знала, что Харрисон всегда начинает курс с того, что просит учеников рассказать товарищам немного о себе и о том, почему они выбрали его курс. Поэтому вполне естественно, что он и сам мог рассказать немного о себе. Разве не так?

– Дети ночуют у друзей.

– Да, были и у нас времена, – засмеялась Рен.

Я тоже улыбнулась, хотя на самом деле мне хотелось заорать: «Да что ты знаешь о времени?! Ты еще и не жила толком!»

Подошла одна из учениц постарше. Я попыталась вспомнить ее имя, но не преуспела.

– А ваш муж готовит так же хорошо, как и пишет? – спросила она.

– Прошу прощения… – произнесла Рен, не дожидаясь моего ответа.

Я смотрела ей вслед, пока она не скрылась в толпе, собравшейся вокруг барбекю. Харрисон переворачивал котлеты на решетке, купаясь в обожании преданных поклонников. Я улыбнулась, вспомнив деньки, когда сама была одной из них. Я помахала ему рукой. Но муж меня не увидел.

Глава 10

– Это просто безумие, – услышала я голос Трейси, которая вытянула шею, чтобы посмотреть, сколько человек стоит перед нами в очереди.

Хоть и прошло уже целых десять лет, но вечер, когда я встретила Харрисона, оставался в моей памяти в мельчайших подробностях, как это бывает с теми воспоминаниями, которые не устаешь переживать заново, с теми историями, которые не устаешь повторять.

– Там, наверное, сотня человек, а он копается целую вечность. Чем он там занят? Нет, ну серьезно, разве так уж долго написать свое имя?

Я пожала плечами, даже не потрудившись напомнить, что именно по ее вине мы и оказались в самом хвосте очереди, что если бы Трейси не потратила столько времени, чтобы принарядиться и собраться, то мы оказались бы куда ближе к первым рядам. По правде сказать, я была полна решимости ждать сколько понадобится, даже если для этого пришлось бы простоять в очереди всю ночь. Я надела любимую розовую шелковую блузку и даже сходила в салон красоты ради прически и профессионального макияжа.

– Что это ты так расфуфырилась? – буркнула Трейси, увидев меня. – Ты же не думаешь, что он обратит на тебя внимание? – И она перекинула длинные светлые волосы с одного плеча на другое, словно бросая мне вызов.

– О боже, глазам своим не верю! – причитала теперь она. – Он разрешает людям фотографироваться с ним! Мы тут застряли навечно.

– Тебе не обязательно ждать, – ответила я.

– Да, верно. Но я покупала книгу не для того, чтобы уйти без автографа.

– Тогда перестань жаловаться.

– Я даже не то чтобы в восторге от нее. Сама посуди: он на десяти страницах расписывает, как пользоваться стиральной машиной. Господи… Руководство прочитать я и сама могу.

– Это метафора.

– Да брось. А куда подевался сюжет?

– В книге есть сюжет.

– До которого автор добирается целую вечность, – буркнула она, переминаясь с ноги на ногу. – Прямо как эта очередь.

– Тебе не обязательно оставаться, – повторила я, изо всех сил надеясь, что Трейси уйдет.

Я с нетерпением ждала этого вечера несколько недель с тех самых пор, как прочитала в газете объявление, что наша новая звезда литературы, уроженец Торонто Харрисон Бишоп планирует выступить с лекцией в самом большом книжном магазине города, а потом проведет автограф-сессию, и мне совсем не хотелось портить впечатление от события. Я прочитала «Идет сновидец» трижды, и мне хотелось задать автору множество, как я надеялась, умных вопросов. Но к тому времени, когда модератор заметил мою поднятую руку, большая часть этих вопросов уже была задана и получила ответ, а поскольку вечер и так затянулся, я только пробормотала, как благодарна писателю за то, что он поделился своим талантом со всеми нами.

– Боже, ну и банальщина, – прошипела сестра, когда я села на место.

Пока мы строились в очередь за автографами, нам велели написать свои имена на небольших клочках бумаги, чтобы мистеру Бишопу не пришлось тратить время, переспрашивая, как именно пишется имя, и попросили проявить терпение, пообещав, что он не уйдет, пока не подпишет все книги.

– Я не хочу, чтобы он писал мое имя, – заявила Трейси, пока я обдумывала, заменить ли точку над «i» в своем имени на сердечко. – Я где-то прочитала, что книги стоят дороже, если в них стоит просто подпись с датой. А если они подписаны на твое имя, то уже не будут стоить таких денег, если ты решишь их продать.

– Я свою не собираюсь продавать, – возразила я, добавив сердечко, а потом, внезапно, и номер телефона. «Какого черта? – подумала я. – Что я теряю?»

Наша очередь подошла почти через час.

Харрисон сидел за длинным деревянным столом и был именно настолько красив и лохмат, как демонстрировала фотография на обороте его книги. Пряди темных волос нависали над голубыми глазами. Рядом с ним сидела сентиментальная и явно очарованная представительница издательства, а за ними на почтительном расстоянии маячил директор магазина.

– Только автограф, – заявила сестра, когда мы подошли, и протянула ему свой экземпляр книги. – И фотографию, – вдруг добавила она, сунув мне в руки свой мобильник, и поспешила обойти стол, чтобы присесть рядом с Харрисоном.

Положив руку ему на плечо, она изобразила ослепительную улыбку.

– Еще один кадр, – распорядилась сестра. – На всякий случай.

Я послушно щелкнула еще три раза, борясь с желанием запустить телефоном ей в голову.

– Вы очень здорово пишете, – сказала она Харрисону, когда он вернул ей книгу.

– Спасибо, – ответил он, улыбнувшись мне.

– Дай сюда, – потребовала Трейси, выхватывая телефон из моих рук, когда я пододвинула бумажку со своим именем и номером к нему.

Если я и надеялась, что Трейси собирается сфотографировать меня вместе с Харрисоном, то быстро лишилась подобных иллюзий. Вместо этого сестра поспешила отойти в сторону, чтобы проверить кадры, которые я только что сделала.

– Ваша подруга? – спросил Харрисон.

– Сестра.

– А… – понимающе кивнул он в ответ.

– У вас есть сестра? – набралась смелости я.

– Нет. Я один.

– Ой…

– Но у меня есть мама.

– Ой… – повторила я, вспомнив далеко не лестное изображение матери в «Идет сновидец».

– К счастью, она несколько лет назад переехала в Ванкувер и мне больше не приходится с ней общаться.

– Моей маме недавно диагностировали болезнь Паркинсона, – к собственному удивлению, сообщила я.

Услышав не слишком деликатное «кхм!», я обернулась к Трейси. Она демонстративно подняла руку, чтобы посмотреть на часы.

– Какой тонкий намек, – заметил Харрисон.

– Как всегда.

– Восхищаюсь вашим терпением, – сказал он. – И это касается не только ожидания в очереди. Для Джоди, – произнес он, надписывая мое имя на книге. – С сердечком.

Я улыбнулась. Он одной рукой протянул мне книгу, другой убирая в карман пиджака бумажку с моим телефоном.

– Если не возражаете, это я оставлю себе, – сказал он.

У меня перехватило дыхание.

– О чем вы там так долго болтали? – спросила Трейси, когда мы вышли из магазина.

Я пожала плечами и подумала: «Я выйду за него замуж».

Глава 11

– Очаровательная история, – сказала Элиз, отрезая мне еще кусочек шоколадного пирога, который испекла с утра.

Мы сидели за столом на кухне моих родителей, глядя во двор, где отец с мамой расположились у бассейна. Мама, укутанная в одеяла, скрючилась в инвалидном кресле, ставшем практически частью ее тела. Отец в шортах и рубашке с расстегнутым воротом читал маме вслух воскресный выпуск «Нью-Йорк таймс», сидя рядом на стуле.

Я заехала ненадолго в перерыве между показами домов и уже собиралась уходить, когда Элиз предложила мне второй кусочек вкуснейшего пирога. Я понимала, что нужно ехать домой, что Харрисон наверняка будет ворчать, поскольку ему пришлось бо́льшую часть дня сидеть с детьми, но впереди у меня была очередная рабочая встреча, и я наслаждалась этими несколькими минутами «своего» времени.

Выходные всегда получались немного суматошными, потому что у большинства потенциальных покупателей появлялось свободное время искать себе дом. Многие из таких визитов были повторными: если раньше на неделе дом уже понравился жене, требовалось заручиться согласием мужа.

«Когда же это прекратится? – думала я. – Когда уже наконец женщины перестанут судить о себе глазами мужчин?»

– Вы в самом деле прямо тогда и поняли, что выйдете за него замуж? – осторожно спросила Элиз.

– Да, – пожала плечами я, задумавшись о том, когда же успела сама утратить уверенность.

– Наверное, это у вас семейное, – заявила сиделка. – Ваш отец говорил практически то же самое о вашей маме.

– В самом деле?

– По его словам, в ту же минуту, как увидел ее на сцене, он понял, что Одри станет его женой.

– А что еще он рассказывал?

– Что она отказала нескольким престижным балетным труппам, чтобы заниматься современным танцем, хотя за это платили гроши. Что она волшебно танцевала, но решила отказаться от выступлений после вашего рождения.

– Это было не совсем ее решение, – уточнила я.

– В каком смысле?

– Я оказалась не самым простым ребенком, – пояснила я, ощутив знакомый укол вины.

В отличие от Трейси, которая, если верить рассказам, появилась на свет в мгновение ока, я застряла в неправильном предлежании, и пришлось делать кесарево сечение, которое серьезно подкосило мамины планы быстро возобновить карьеру. Потом у меня часто случались колики, и я могла месяцами спать не больше пары часов подряд – опять-таки в отличие от Трейси, которая, если верить семейным преданиям, уже в три года спокойно спала всю ночь и приучилась к горшку еще до первого дня рождения.

Память вдруг наполнилась образами из детства: мама у станка в зале, ее руки изящно порхают над головой, а гибкое тело принимает положения, кажущиеся невозможными, которые Трейси, стоящая в паре метров позади нее, повторяет без труда, а я никак не могу ничего сделать правильно.

– Смотри на Трейси, – поучала мама.

– Смотри на меня, – поддакивала сестра, и эту мантру она не забывала повторять и став взрослой.

«Смотри на меня. Смотри на меня. Смотри на меня».

И я смотрела, но так и не смогла воспроизвести ее непринужденную легкость в овладении искусством танца. Ирония судьбы: у меня было желание, но не хватало таланта, тогда как у Трейси был талант, но отсутствовало желание.

И так получалось почти везде. Казалось, Трейси по силам что угодно. Она была полна прирожденных талантов; все давалось ей с такой поразительной легкостью, что позже, когда наступало время засучить рукава и заняться тяжелым трудом, необходимым для настоящего успеха, она просто сдавалась и находила себе новое увлечение. А потом следующее. И так далее.

Так же было и с мужчинами. Возникала проблема – мужчина исчезал.

Друзья тоже появлялись и пропадали. Трейси жаждала восхищения, а не верности. Когда она переставала ощущать себя особенной, то шла дальше, находила новых приятелей, которых могла поражать.

– Еще кофе? – предложила Элиз, не подозревая, какие мысли кипят у меня в голове.

Я посмотрела на часы. Через тридцать минут у меня был назначен показ, но дом находился совсем рядом.

– Конечно. Почему бы и нет?

Элиз налила мне вторую чашку, потом села в кресло рядом со мной.

– Пожалуйста, расскажите дальше. Когда он вам позвонил?

Я не сразу сообразила, что она говорит о Харрисоне и об истории нашего знакомства. Сейчас, мысленно возвращаясь в прошлое, я не могу вспомнить, с чего вдруг решила довериться сиделке. Подозреваю, дело в том, что она сама задала вопрос. Никто не проявлял интереса к моим словам уже так давно, что меня неудержимо тянуло поделиться своей историей, особенно с сочувственным и восприимчивым слушателем.

– Он позвонил около полуночи, – сообщила я, радуясь этому воспоминанию.

– В тот же вечер?!

Я почувствовала, как румянец с шеи перетекает на щеки.

– Он сказал, что понимает, время позднее, но он немного переволновался и не смог уснуть, а потом спросил, не хочу ли я немного погулять, а я согласилась. Так он появился в моей квартире и практически больше не уходил.

– Вы занялись любовью в первый же вечер?

Я пожала плечами, радуясь ее очевидному одобрению.

– Чудесная история любви, – восхитилась Элиз.

– Да. Была.

– Была?

– То есть и сейчас остается, – задумчиво ответила я. – Просто… ну, понимаете, теперь все по-другому.

– По-другому?

– Мы ведь женаты уже почти десять лет, – натужно рассмеялась я. – Жизнь меняется. У нас двое детей… К тому же у Харрисона небольшие проблемы с началом второй книги…

– Но он же такой хороший писатель!

– Да.

– Наверное, это его очень огорчает. Он же гений! Хотя… Как говорится, жизнь с гением – сплошное мучение.

– С ним – не мучение, – улыбнулась я. – Во всяком случае, не сплошное.

Она рассмеялась, и я ощутила почти неприличную признательность.

– Понимаете, он ведь искренне пытается работать. Просто, как вы и сказали, неудачи его очень огорчают.

– Наверное, и вас тоже.

Уже не впервые мне захотелось ее обнять.

– Ему очень повезло, что вы способны обеспечивать семью, – продолжала Элиз.

– Не уверена, что он так считает.

– Неужели?

– Я понимаю, что он признателен мне за деньги и все прочее, но…

– …Вам кажется, что он обижен на вас за ваши успехи?

– Нет, не то чтобы, – смутилась я. – Хотя возможно.

– Уверена, Харрисон очень гордится вашими достижениями.

– Я тоже в этом уверена, – согласилась я.

– Просто было бы здорово услышать похвалу от него самого, – заметила Элиз.

У меня навернулись слезы.

– Ох, милая моя! Пожалуйста, не плачьте… – В руках сиделки волшебным образом возникла салфетка, которой она, привстав с кресла, промокнула у меня под глазами. – Вы же не хотите, чтобы тушь потекла.

– Простите. Не знаю, что на меня нашло. Я уж точно не хотела, чтобы у вас создалось превратное впечатление. – Я проглотила остатки слез. – Обычно муж меня поддерживает. И у нас все хорошо. По-настоящему хорошо. В каждом браке бывают свои сложные периоды. Ну… Уверена, вы это знаете.

– Конечно. В обоих моих браках случались моменты, когда я была бы не прочь увидеть мужа под колесами автобуса.

Мои губы изогнулись в улыбке.

– Летом, когда Харрисон начинает преподавать, всегда немного сложнее. Новые ученицы смотрят на него как на бога. – Как смотрела и я сама, и как сейчас смотрит на него Рен. – А потом приходится возвращаться к реальности.

– Реальность – та еще сука, – вздохнула Элиз.

– Кто сука? – спросил из дверей отец.

Я вздрогнула. Увлекшись разговором, я даже не заметила, как папа вошел. Посмотрев в сад, я увидела, что мама по-прежнему, ссутулившись, сидит в инвалидном кресле у бассейна.

– Второй кусок? – нахмурился отец, заметив мою полную крошек тарелку. – Думаешь, это хорошая идея?

– Ради бога, Вик, – вступилась тут за меня Элиз, – о чем вы говорите? Джоди стройна как тростинка.

– А маме там хорошо одной? – спросила я, стараясь скрыть раздражение.

– Да все нормально, – бросил отец и посмотрел на кофеварку. – Мне осталось?

– Я сделаю свежий, – тут же вскочила на ноги Элиз.

– А вдруг мама упадет? – продолжала настаивать я.

– Не упадет. – Отец отодвинул стул, собираясь сесть.

– Ваша дочь права, – возразила ему Элиз. – Зачем рисковать? Возвращайтесь в сад, а я принесу кофе, когда сварится.

Я ожидала, что папа рявкнет на нее, скажет, чтобы занималась своим делом и держала свое мнение при себе.

– Хорошо, – вместо этого ответил отец и придвинул стул обратно к столу.

– Как вам это удалось? – спросила я у сиделки, когда папа вышел.

– О, с вашим отцом не так трудно поладить.

– В самом деле? Мне не особенно удается.

Элиз посмотрела на меня с полуулыбкой.

– Нужно просто знать, как им управлять.

Глава 12

Не нужно быть гением, чтобы понять психологию происходящего, глубинную внутрисемейную динамику, которая свела меня с Элиз, подсознательные причины того, почему я не обращала внимания на многочисленные красные флажки, маячившие сначала вдалеке, а потом и прямо перед глазами.

В отличие от Трейси, у меня не было широкого круга приятелей. Сестра любила компанию и была уверена в себе, я же стеснялась и вечно сомневалась в себе. Она безусловная красавица, а я, по словам отца, «миленькая». Трейси досталась балетная фигура нашей мамы, я же, опять по словам отца, выглядела «крепышкой». Сестра ярко сияла, а я еле мерцала.

Трейси была любимицей родителей, что я никогда не подвергала сомнению и даже не злилась. Ни в том, ни в другом не было смысла. Когда сестру хвалили за посредственные оценки в школе, хотя мои отличные отметки еле удостаивались признания, это лишь подталкивало меня усерднее стремиться к успеху. Я была «рабочей лошадкой» – еще одно из любимых выражений отца. Трейси считалась «человеком искусства». Ее баловали, меня лишь терпели.

Какое-то время я подозревала, что меня удочерили. Я не только почти не походила на родителей или сестру (у меня были отцовские карие глаза, но этим сходство и ограничивалось) – я была их полной противоположностью и по темпераменту. Если мои родичи стремились на авансцену, то меня устраивала и роль второго плана. Они предпочитали сольные партии, а меня устраивало и место в хоре.

Разумеется, чтобы раз и навсегда доказать мне, что я не приемная, маме достаточно было показать шрам от кесарева сечения. Так что другой семьи – настоящей, которая готова принять меня со всеми недостатками и считать достойной, несмотря на любые ошибки, – у меня не было.

Однажды, когда я была примерно в том же возрасте, в каком сейчас мой сын, мама предъявила мне доказательство, приподняв рубашку и приспустив брюки на бедрах.

– Видишь? – спросила она. – Это ты натворила.

Я тут же разрыдалась и весь оставшийся день извинялась перед матерью.

И с тех пор только и делала, что пыталась загладить вину.

Я всегда была послушной дочерью и ежедневно звонила маме, чтобы просто поздороваться и спросить, как прошел день, хотя она редко интересовалась, как прошел мой. После того как маме поставили диагноз, положение только усугубилось. Именно я получала лекарства по рецептам, каждую неделю закупала продукты, регулярно навещала маму, звонила утром и вечером, чтобы узнать, как она себя чувствует.

Лиши ребенка родительского одобрения, и он потратит всю оставшуюся жизнь, чтобы его добиться. И печальный, но неоспоримый факт заключается в том, что бо́льшую часть периода становления собственной личности я провела в попытках добиться от родителей хотя бы внимания, не говоря уже об одобрении. И чем больше мне отказывали, тем настойчивее становились мои попытки добиться признания. Было очевидно, что я никогда не стану танцовщицей, как мама, поэтому я стала риелтором, как отец. Я устроилась в его агентство и стремилась стать одним из самых успешных сотрудников, чтобы завоевать папино уважение. Доказать ему, что я – не просто «миленькая рабочая лошадка».

Что я стройный и прекрасный скакун.

Разумеется, что бы я ни делала, этого всегда было недостаточно.

Так стоит ли удивляться, что я так легко и просто поддалась чарам Элиз?

Она была дружелюбной, заботливой, тактичной, даже проявляла заботу о моих чувствах. Она задавала мне вопросы, интересовалась моим мнением, становилась на мою сторону, осыпала похвалами.

Короче говоря, Элиз стала той любящей матерью, которую я искала всю свою жизнь.

Как я уже сказала, не нужно быть гением, чтобы это понять.

Объяснить реакцию отца на сиделку было немного сложнее.

Он столь решительно выступал против любого вторжения на его территорию, что, казалось, пройдут месяцы, пока он привыкнет к присутствию посторонней женщины. Я опасалась, что врожденное стремление контролировать всех и вся не позволит ему пойти на компромисс, и мне очень повезет, если Элиз не бросится с воплями к ближайшему выходу еще до конца первой рабочей недели. Поэтому меня поразило, когда изначальное сопротивление отца не только ослабело с поразительной скоростью, но вскоре и вовсе улетучилось.

Правда, время от времени папа пытался втянуть ее в ссору, как успешно проделывал с мамой, но Элиз просто не обращала внимания на наживку. Она игнорировала или вышучивала отцовские попытки втянуть ее в словесную перепалку. «Ой, Вик, вы такой смешной», – говорила она. В сочетании с приятной внешностью и умением делать свое дело этого было более чем достаточно, чтобы покорить отца.

И поначалу я не могла не благодарить Элиз. За спокойствие родителей.

За саму себя.

– Просто поразительно, – сказала я Харрисону как-то вечером, ложась в кровать. – Она просто непрошибаема. Пришла всего три месяца назад, а все уже налажено, как хорошо смазанная машина.

Харрисон ничего не ответил. Он сидел на нашей двуспальной кровати в окружении выполненных заданий своих учеников. Листы бумаги лежали перед ним веером прямо поверх стеганого белого одеяла.

– Мама выглядит лучше, чем когда-либо за последние годы, – продолжала я, пытаясь проскользнуть под одеяло, не потревожив мужнину работу.

– Осторожно, – предупредил Харрисон, не поднимая головы.

– А отец! – продолжала я. – Как будто дикий лев превратился в безобидного домашнего котика. Невероятно. Говорю тебе: эта женщина – волшебница! Харрисон? – окликнула я его, не услышав ответа.

– Да?

– Ты слышал, что я сказала?

– Твой отец – котик, Элиз – волшебница, – без особого энтузиазма повторил он.

– Удивительно же, разве не так?

– Удивительно, – согласился он, наконец оторвавшись от бумаг. – Послушай. Знаю, я уже говорил это раньше, но мне казалось, что весь смысл найма сиделки для твоих родителей заключался в том, чтобы ты меньше тревожилась о них и больше беспокоилась о своей семье.

– Смысл найма сиделки заключался в том, чтобы помочь отцу ухаживать за мамой, – поправила я. – И когда это я уделяла нашей семье недостаточно внимания?

– Ты серьезно, Джоди? Хочешь выяснить этот вопрос прямо сейчас? Мне нужно до утра проверить все задания.

Я услышала отдаленное эхо громких ссор родителей, летящее к спальням моих детей. Представила себе, как Сэм и Дафни прячутся под одеяло, закрывают уши ладонями, чтобы не слышать злых слов.

– Прости, – сказала я, подавив разочарование и плюхнувшись на подушку с чуть большей силой, чем собиралась.

– Ладно, – сказал Харрисон, собирая бумаги, – убедила. Пойду вниз.

– Я не пыталась тебя ни в чем убеждать… – начала я.

Но он уже встал и вышел, и только его шаги доносились с лестницы.

Я лежала без сна, вспоминая теорию, что на подсознательном уровне мужчины женятся на своих матерях, а женщины выходят замуж за отцов. Что мы стремимся повторить схемы, знакомые с детства, выбирая привычное, каким бы неприятным оно ни было, в надежде переписать историю в поисках неуловимого хеппи-энда.

Неужели я поступила точно так же?

Как и мой отец, Харрисон мог быть невыносимым, поглощенным собой, но то же самое, несомненно, можно сказать о большинстве успешных мужчин. Я убедила себя, что муж неким образом имеет право на эти черты. Быть невыносимым и поглощенным собой – это неотъемлемая часть креативности.

Как и отец, Харрисон мог быть снисходительным и высокомерным, нередко пользуясь как оружием способностью легко владеть языком. Конечно, в этом отчасти и заключался его гений. И да, как и моему отцу, Харрисону нравилось, когда за ним ухаживают, восхищаются им и оставляют за ним последнее слово.

Впрочем, кому это не нравится?

Мне неоткуда было знать, похожа ли я на мать Харрисона, поскольку он терпеть не мог говорить о ней. Я лишь знала, что она бросила семью после развода с его отцом и уехала на другой конец страны ради карьеры и что Харрисон отвергал все последующие попытки наладить контакт и примириться.

«Обращай внимание, как мужчина обращается со своей матерью, – прошептал голосок в голове, когда я выключила верхний свет и закрыла глаза. – Точно так же он будет обращаться и со своей женой».

Еще один звоночек, на который я предпочла не обращать внимания.

Глава 13

Тут на сцену выходит Роджер Макадамс.

Красивый, успешный, очаровательный Роджер Макадамс. Чуть за сорок. Недавно развелся, только что приехал в город и подыскивает себе жилье. Он ворвался в мою жизнь мягким теплым бризом.

Стоп.

Пока рано.

Сначала – о Рен.

– А где Харрисон? – спросила Трейси, когда мы ужинали – разумеется, семгой – как-то вечером.

Дети уже поели и перед сном играли в видеоигры наверху. Была середина августа. До окончания курса Харрисона оставалось еще две недели.

Я налила сестре бокал белого вина.

– У них совещание на факультете.

– Что-то поздновато. – Трейси посмотрела на часы.

Я тоже взглянула на часы. Сестра была права. Уже минуло восемь. Налив себе еще бокал приятного шардоне, я сделала глоток, чувствуя, как охлажденный напиток обволакивает горло, словно целебный бальзам.

– Он предупреждал, что совещание может затянуться.

Трейси пожала плечами.

– Понимаешь, я его сегодня видела.

– В самом деле? Он не говорил, что видел тебя. – Я недавно разговаривала с Харрисоном, когда он позвонил сообщить о неожиданном совещании.

– Наверное, потому что не видел.

– Да? – удивилась я, почти испугавшись говорить что-то еще, хоть и сама не понимала почему.

Трейси ходила на занятия в то же здание в студенческом городке, где находился факультет Харрисона. Неудивительно, что время от времени они могли сталкиваться.

– В баре «Меркурий», – продолжала Трейси.

Это было популярное местечко на Блор-стрит неподалеку от университета.

– Мы с группой зашли туда пообедать, а он сидел снаружи на веранде. Там было много народу, и мы устроились внутри. Наверное, поэтому он меня и не заметил.

– Нужно было подойти и поздороваться.

– Нет. Я не хотела ему мешать.

– Уверена, он не стал бы возражать.

– Не знаю. На вид Харрисон был сильно занят.

– Я так понимаю, он был не один, – произнесла я и тут же пожалела об этом.

– Ага, – подтвердила Трейси. – С какой-то девушкой. Они были очень увлечены беседой.

– Возможно, одна из его учениц.

– Возможно.

– Возможно, они разбирали ее задание.

– Возможно, – снова сказала Трейси, и я поняла, что начинаю ненавидеть это слово. – Она молодая, – продолжала сестра, не дожидаясь моих расспросов. – Симпатичная. Длинные каштановые волосы. Большие сиськи.

Я попыталась отогнать тут же возникший в голове образ Рен.

– Ты на что-то намекаешь? – спросила я, делая новый глоток вина.

Это был излюбленный прием Трейси. Она всегда изображала невинность и заходила издалека, чтобы ее не обвинили в том, что она намеренно мутит воду.

– Я? Ни на что.

– Тебя послушать, так между ними что-то есть.

– В самом деле? И в мыслях не было.

– Уверена, все совершенно невинно, – заявила я.

– А разве я сказала, что это не так?

– Ты подразумевала.

– Ничего я не подразумевала.

– Он регулярно встречается со своими учениками, – сказала я. – Обсуждает задания, поясняет свои замечания, указывает, что можно улучшить. Это его работа.

– Знаю, – разозлилась Трейси. – Я сама несколько раз встречалась со своим преподавателем, чтобы обсудить именно такие вещи.

– Ну вот… – протянула я, найдя подтверждение своей правоты.

– Только не за обедом, – добавила сестра.

– Черт, – пробормотала я, допила вино и налила новый бокал.

– Мой куратор говорит, что у меня настоящий талант, – похвасталась Трейси, явно пытаясь сменить тему.

– Вот и хорошо.

– Ты расстроилась, – констатировала Трейси, поняв, что, наверное, зашла слишком далеко. – Извини, я не хотела. Харрисон был бы полным идиотом, если бы у него хоть мысль возникла об измене. Честно! Уверена, обед был совершенно невинным, – продолжила она, использовав мои же слова, что только подчеркнуло их пустоту. – Вот увидишь, Харрисон сам тебе все расскажет, когда вернется.

Он не рассказал.

– Наверное, непростое было совещание, – сказала я, когда муж пришел домой.

На часах было уже почти десять. Трейси уехала часом раньше, и я сидела в столовой, допивая остатки вина. По плечам скользили легкие приятные мурашки, словно я укрывалась шелковой шалью.

– Потом мы всей компанией забежали перекусить, – ответил он. – Извини. Наверное, стоило тебе позвонить.

– В «Меркурий»? – уточнила я, осмелев от выпитого.

– Что?

– Вы пошли в «Меркурий»? – повторила я.

– Нет. Вообще-то, мы были в баре при соседней гостинице. У тебя все в порядке?

– В полном.

– Выглядишь немного… потерянной. Сколько ты выпила?

Я пожала плечами, окинув взглядом пустую бутылку.

– Трейси заходила на ужин.

Муж кивнул, словно это все объясняло.

– Говорит, она тебя сегодня видела.

Харрисон чуть склонил голову набок, будто любопытный щенок.

– Во время обеда, – добавила я, не дожидаясь вопроса. – В «Меркурии».

По глазам было видно, как муж переваривает последние слова.

– Ну да, – ответил он. – Признаюсь. Я обедал в «Меркурии».

– С одной из учениц?

– Да, с Рен Питерсон. Обсуждали ее последнее задание. А вчера я обедал с Кендис Фицпатрик, – продолжил он. – Тогда меня Трейси тоже видела?

Я ощутила, как шелковая шаль соскальзывает с плеч, оставляя меня совсем беззащитной.

– И что же твоя сестра, по ее мнению, видела?

«Она видела, как ты обедаешь с симпатичной молодой женщиной с длинными каштановыми волосами и большими сиськами», – мысленно ответила я. Но вслух сказала только:

– Она видела, что ты обедаешь в…

– …В «Меркурии». Да, это мы уже, кажется, выяснили. А еще?

– Что ваш разговор казался очень эмоциональным, – промямлила я.

– Он таким и был, – согласился Харрисон. – Рен мечтает стать писателем, но, по правде говоря, этого никогда не случится. И по-моему, она сама начала это понимать и очень расстроилась. Я просто пытался ее утешить. Наверное, Трейси видела, как я погладил Рен по руке, и тут же, как обычно, пришла к неверному умозаключению.

Я еле сдержалась, чтобы не вздрогнуть. Сестра ничего не говорила о том, что Харрисон касался руки Рен.

– И твоей сестрице просто не терпелось примчаться сюда и доложить тебе. – Харрисон раздраженно провел рукой по волосам. – А тебе точно так же не терпелось сделать выводы. Слушай, вечер был долгий, и я совсем выбился из сил. Пойду спать.

Я просидела за столом еще около часа, чувствуя, что невидимая шелковая шаль лежит, смятая, у моих ног. Потом заставила себя встать и подняться в спальню. Умывшись и почистив зубы, я легла рядом с мужем.

– Прости, – прошептала я, обняв его и уткнувшись лицом в теплую спину.

Но если Харрисон и бодрствовал, то не подал виду. На следующий день он уехал в университет, сказав только «доброе утро». И вот теперь на сцену выходит Роджер Макадамс.

Глава 14

– Прошу прощения, – произнес незнакомый голос, – вы Джоди Бишоп?

Я оторвалась от контракта, который просматривала, и увидела в дверях кабинета симпатичное лицо: орехового цвета глаза, русые волосы, аристократический нос, полные губы.

– Роджер Макадамс?

– Собственной персоной, – подтвердил он, подошел к столу и протянул руку.

Клиент был высокий и стройный, в стильных серых брюках и темно-синей спортивной куртке. Рукопожатие показалось мне крепким, а взгляд – твердым.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – предложила я, указывая на пару дубовых кресел перед столом.

– Спасибо, что согласились встретиться так быстро.

– Чем я могу вам помочь, мистер Макадамс? – улыбнулась я.

– Пожалуйста, просто Роджер…

Он объяснил, что несколько месяцев назад переехал в Торонто из Детройта ради новой работы и пришло время сменить крошечную съемную квартирку на собственное жилье.

– Какого рода жилье вас интересует? Дом? Квартира?

– Однозначно квартира. Я разведен, детей нет. Гости, скорее всего, будут нечасто. Но, наверное, хорошо бы две спальни, чтобы одной из них пользоваться как кабинетом.

– Есть какой-то конкретный район на примете?

– Ну… Я работаю на Бэй-стрит. Поэтому желательно где-нибудь в центре. Возможно, с видом на озеро.

– Квартиры с видом на озеро недешевы. Какой у вас бюджет?

– Гибкий, – ответил он. – Может, покажете мне пару вариантов, чтобы я посмотрел, какие есть варианты и по каким ценам? Тогда я смогу лучше понять, из чего выбирать.

– Звучит разумно, – заметила я и добавила про себя: «И туманно», понимая, что нам очень повезет, если подходящая квартира отыщется быстро. – Можете посмотреть предложения на нашем сайте. Вдруг что-то приглянется. А я тем временем попробую подготовить хороший срез текущих вариантов и свяжусь с вами ближе к вечеру.

– Идеальный вариант.

– Какое время вам будет удобнее для осмотра квартир?

– Пожалуй, вечером или в выходные. Если вас это устраивает.

– Если устраивает вас, то и меня устроит, – честно ответила я, хотя уже представляла себе громкие возражения Харрисона по поводу моего расписания работы.

Роджер протянул мне карточку со своим именем и номером мобильного.

– Надеюсь скоро вас услышать, – сказал он на прощание.

«Надеюсь быть услышанной», – подумала я, глядя ему вслед.

– Значит, хочешь сказать, что будешь работать все выходные? – спросил Харрисон, когда мы ложились спать.

– Не все выходные.

– Нет. Только по утрам и днем.

– Не все утро, – спокойно возразила я. – И не весь день.

– Правда? – вскинулся он. – И какой же у тебя график? Объясни.

– В субботу у меня назначены показы с десяти до двенадцати и с двух до четырех.

– А в воскресенье?

– Воскресенье может и не понадобиться.

– Но может и понадобиться, – парировал Харрисон.

– Может, – согласилась я.

– То есть выходит, что мне придется сидеть с детьми все выходные.

– Я буду дома на завтрак, обед и ужин, – ответила я.

– А я должен развлекать их все остальное время.

– Неужели так сложно? У нас замечательные дети.

– Тебе-то откуда знать?

– Так нечестно. Я провожу с ними не меньше времени, чем ты.

– Правда? – фыркнул он. – В какой вселенной? Посмотри правде в глаза, Джоди. Муж и дети для тебя на третьем месте. После родителей и работы.

Обычно я пропускала подобные обвинения мимо ушей. Слушая ссоры между родителями, я поняла, что попытки защититься только провоцируют новые обвинения. Но мне надоел бесконечный поток одних и тех же жалоб.

– Это не только нечестно, – возразила я, – но еще и неправда.

– А я тебе скажу, в чем правда, – перешел в контратаку Харрисон. – Правда в том, что твоя работа всегда оказывается важнее моей. Мне вечно приходится приспосабливать свой график к твоему. Ты совсем не уважаешь ни мое время, ни мой труд.

Я покачала головой, понимая, что мы начинаем повышать голос, и помня, что в соседних комнатах спят дети.

– Ты спокойно занимаешься своими делами, назначаешь встречи, даже не посоветовавшись со мной. По вечерам, по выходным…

– Как будто у меня есть выбор.

– Выбор всегда есть.

– Мне приходится назначать встречи с учетом графика клиентов.

– А как насчет моего графика?

– У тебя он более гибкий, чем у меня.

– Только потому, что я умею расставлять приоритеты.

– Кто-то же в этом доме должен зарабатывать деньги, – огрызнулась я и тут же пожалела.

– Ага, – кивнул муж, – вот мы и добрались до сути проблемы.

– Я просто пытаюсь сказать, что…

– …Что зарабатываешь больше меня и поэтому имеешь право командовать.

– Я такого не говорила.

– «Кто-то же в этом доме должен зарабатывать деньги» – разве не твои слова?

– Да, но я имела в виду, что…

– Что ты зарабатываешь деньги и поэтому принимаешь решения.

– Когда это ты не участвовал в принятии хоть одного важного решения? – рявкнула я.

– Можешь потише? – неожиданно тихо спросил Харрисон. – Детей разбудишь.

Я едва не сорвалась на визг:

– Именно благодаря моему доходу мы можем себе позволить этот дом и детский сад с дневным лагерем для детей, чтобы дать тебе возможность писать. – Стараясь взять себя в руки, я говорила тихим и хриплым голосом.

– И тебе это, конечно же, не нравится, – хмуро заметил он.

– Вовсе нет. Мне не нравится твое нежелание признать мой вклад.

– То есть ты стараешься только ради нас? Речь об этом? Тебе не нравится работа? Ты не получаешь от нее никакого личного удовлетворения?

– Конечно, она мне нравится. Ты извращаешь каждое мое слово.

– И только благодаря тебе мы можем себе позволить комфортную жизнь. Разве ты не так сказала?

– Да, но…

– А я не вкладываю ничего.

– Такого я точно не говорила.

– И без слов понятно.

– Ты сам начал, – напомнила я ему. – Не я первая стала жаловаться.

– Ну разумеется, – съязвил муж. – Ты всегда ни при чем, верно? Сама безупречность.

– Я никогда не говорила, что безупречна! Что, черт возьми, происходит?! – в отчаянии воскликнула я.

– Мамочка! – раздался голосок со стороны двери.

Я обернулась и увидела Дафни, сжимавшую в руках игрушечного кролика с длинным обвисшим ухом. Она беспокойно переводила взгляд то на Харрисона, то на меня.

– Ой, милая… Прости. Мы тебя разбудили?

Дочка уставилась на Харрисона:

– Из-за тебя мама плачет!

– Все хорошо, милая, – сказала я ей. – Все хорошо.

– Молодец… – буркнул мне в спину Харрисон, когда я повела Дафни в ее комнату.

Глава 15

– Я думала привезти детей в субботу искупаться, если ты не возражаешь, – сказала я отцу.

Это было на следующий день после ссоры с Харрисоном, и я заехала после работы под предлогом навестить маму, но в основном потому, что мне не хотелось возвращаться домой и видеться с мужем. И совершенно не хотелось повторения вчерашнего фиаско.

Разве я не стремилась всю жизнь избегать подобных сцен?

– Никаких показов? – удивился отец.

Мы сидели за кухонным столом, и папа попивал из высокого стакана ледяной лимонад.

– На этих выходных – нет.

Утром я первым делом позвонила Роджеру Макадамсу и сообщила, что возникли небольшие семейные проблемы, и либо мы перенесем встречу, либо я могу порекомендовать другого агента. Он пожелал мне поскорее решить проблемы и сказал, что готов подождать неделю.

Если он отнесся к задержке спокойно, то я – нет. Необходимость отменить назначенную встречу, чтобы потешить уязвленное эго мужа, одновременно печалила и злила меня. И все же мне казалось, что другого выхода нет. Или так, или пришлось бы столкнуться с днями, а то и неделями обид и отчуждения. Если достаточно отменить встречи, назначенные на выходные, чтобы доказать Харрисону, что потребности семьи стоят для меня на первом месте, то я готова. Должен же он увидеть свою ошибку и извиниться за несправедливые обвинения!

Разумеется, я ошиблась. С каких это пор уступка могла сработать?

– Мне казалось, что на таком перегретом рынке ты должна носиться как белка в колесе, – проворчал отец, чувствуя, что я что-то недоговариваю, а пройти мимо такого было бы совсем не в его духе.

– Ну… Я только что закрыла продажу дома в Форест-Хилл за восемь миллионов. – Я коснулась серебряной сережки с жемчугом – одной из пары, которую купила себе в награду.

Если я и ожидала поздравлений, то мои иллюзии быстро рассеялись. Отец просто пожал плечами.

– Проще простого на таком рынке, – сказал он. – Возможно, ты могла получить и больше.

– Что это я только что слышала? – пропела Элиз, входя на кухню, свежая и прекрасная в цветастой юбке и белой блузке с голыми плечами. – Вы продали дом за восемь миллионов? Поздравляю! Это здорово!

– Ничего выдающегося, – буркнул отец.

– Что ты говоришь, Вик? Конечно же, это здорово! Отличная работа, Джоди! Можете гордиться собой.

– Спасибо, – ответила я, готовясь к отцовской отповеди, которой, к моему удивлению, не последовало.

– И что это я вижу? Ты не предложил дочери стаканчик лимонада?

– Все в порядке, – возразила я. – Мне не хочется пить.

– Ерунда! Я его только сегодня сделала. Не слишком кислый, не слишком сладкий. Попробуйте. – Элиз достала кувшин из холодильника и налила мне стакан. – Ну как? – спросила она, когда я сделала глоток.

– Идеально, – признала я. – Как раз столько кислинки, сколько нужно.

– Прямо как в женщине, которая его сделала, – пошутил отец, и Элиз рассмеялась.

Я отогнала смутное чувство неловкости. «Неужели мой отец флиртует?» – подумала я, но тут же отмахнулась от этой абсурдной мысли. Господи, ему же под восемьдесят! Хотя в свое время папа был тем еще бабником, и даже ребенком я понимала, что именно его похождения служили причиной большинства самых ожесточенных ссор между родителями.

– Красивая блузка, – сказала я Элиз, пытаясь заглушить злые родительские голоса в голове.

– Вот уж точно, – согласилась сиделка. – Ваш отец увидел ее в витрине магазина и настоял, чтобы я примерила.

– У нее для такого фасона идеальные плечи, – вставил отец.

– И он оказался прав, – подтвердила Элиз.

– Я всегда прав, – фыркнул отец.

– Ой, Вик! – со смехом воскликнула Элиз и обернулась ко мне: – Не хотите перекусить? Может, кусочек яблочного пирога?

– Не нужен ей пирог, – отрезал отец, не дав мне ответить.

– И снова ты прав, – сказала я и сделала еще глоток лимонада, чтобы не запустить в папу стаканом.

– Джоди собирается в субботу привезти детей искупаться, – объявил отец.

– Чудесно! – обрадовалась Элиз. – Мне приехать, чтобы присмотреть за ними?

– О нет, – поспешила отказаться я. – У вас ведь выходной по субботам.

– Не проблема. Да и планов у меня никаких нет.

– Судя по всему, у Джоди тоже нет никаких планов, – многозначительно произнес отец.

– Вам совсем не обязательно приезжать, – сказала я. – Но спасибо за предложение.

«Да что за мужчины попадаются мне в жизни, что я никак не могу им угодить?» – подумала я, глянув на часы.

– Пожалуй, мне пора. Схожу наверх, поздороваюсь с мамой.

– Скажите ей, что я приду через несколько минут, чтобы ее проведать, – попросила Элиз, когда я выходила с кухни.

– Конечно. – Я обернулась и увидела, как сиделка, потянувшись за кувшином с лимонадом, коснулась ладонью руки отца.

Тревога только возросла, когда я заметила, как папа с лукавой улыбкой провожает ее взглядом к холодильнику. Я отвернулась, пока не увидела еще чего-нибудь.

– Привет, мам, – сказала я, войдя в спальню и подойдя к изножью кровати. – Как ты себя чувствуешь?

Мать не ответила, и на минуту мне показалась, что она спит. Потом я увидела, как ее ноги шевельнулись под одеялами, а руки потянулись ко мне.

Я поспешила к ней, боясь пропустить внезапные объятия.

– Хорошо выглядишь, – соврала я, увидев, как мамины руки бессильно опустились, так и не обняв меня.

Она повернула голову в мою сторону, и губы у нее зашевелились, но я не смогла разобрать слов.

– Что? Прости, я не поняла.

Мама повторила, но я все равно не поняла.

– Скажи еще раз. – Я едва не прижалась ухом к ее губам.

– Серьги, – просипела она дрожащим от раздражения голосом.

Я коснулась пальцами уха.

– Да, купила пару дней назад. Продала дом в Форест-Хилл за неплохие деньги и решила себя немного вознаградить. Ты их первая заметила, – радостно добавила я.

Я носила сережки уже неделю, а Харрисон не сказал ни слова.

– Тебе нравится?

– Нет, – отчетливо произнесла мама.

Я едва не улыбнулась. Наши вкусы редко совпадали, и она никогда не кривила душой. Было на удивление приятно понять, что некоторые вещи в жизни не меняются.

– Серьги… – снова прошептала она.

Я присела на край кровати, желая сменить тему.

– Ну как тебе Элиз? Она хорошо заботится о тебе? Она тебе нравится?

– Серьги… – продолжала упорствовать мама.

Я кивнула, вспомнив о том, что люди, страдающие деменцией, часто зацикливаются на незначительных мелочах. Неужели мать уже на этой стадии? Я потянулась к ней, но она отдернула руку. Решив, что это спазм, я предпочла не принимать ее поведение на свой счет.

– У вас все хорошо? – спросила от дверей Элиз.

– Кажется, ей не нравятся мои серьги, – пожала я плечами.

– В самом деле? А по-моему, очень даже красивые.

Я наклонилась, чтобы поцеловать маму в лоб, но ее передернул очередной спазм, и у меня оказался полный рот ее волос.

– Пока, мам, – сказала я ей. – Скоро увидимся. – Быстро отойдя к Элиз, я прошептала: – Кажется, она перестала меня узнавать.

– Она узнает, – заверила Элиз, ободряюще положив ладонь мне на плечо. – А серьги и правда очень красивые.

– Спасибо.

– Серьги! Серьги! – услышала я сдавленный крик матери, выходя из комнаты.

Глава 16

Когда в субботу мы с детьми приехали в дом родителей, Элиз уже ждала нас в дверях с тарелкой шоколадного печенья.

– По одной штучке! – строго предупредила она. – Я приготовила для вас особый обед и не хочу, чтобы вы перебили аппетит.

– Нет, Элиз! – запротестовала я. – Вы вообще не должны быть здесь. У вас же выходной!

– А что такое «выходной»? – спросила Дафни.

– Это означает, что в такой день не нужно работать, – ответила я, многозначительно покосившись на сиделку.

– А она и не работает, – сообщил мне Сэм. – Она пойдет купаться вместе с нами. Правда, Элиз?

– Кто мне помешает?

– Можно мне еще печенюшку? – спросила Дафни.

– А ты обещаешь съесть весь обед?

– Обещаю.

– Хорошо. Тогда возьми еще одну. А ты, Сэм?

– А что на обед? – уточнил он, будучи более осторожным, чем сестра.

– Как насчет рыбьих голов с чешуей? – прищурилась Элиз.

– Фу! Нет! – Дафни тут же бросила печенье обратно на тарелку.

– Ну хорошо, – с улыбкой сказала Элиз. – Тогда что скажете про бутерброды с арахисовым маслом, фруктовым желе и домашним черничным мороженым? Так лучше?

– Ага! – откликнулся Сэм и сунул в рот печенье, пока Элиз не передумала.

Я улыбнулась.

– А можно покататься на лифте? – спросил сын, когда мы вошли в дом.

– Давай оставим на потом?

– Хорошо, – послушно согласился Сэм.

– Вы так легко с ними управляетесь, – подивилась я, когда мы начали спускаться по лестнице на нижний этаж.

В считаные минуты дети переоделись для купания и уже ждали на краю бассейна.

– Идем, Элиз! – позвал Сэм. – Быстрее!

– Мама, надень на меня нарукавники, – потребовала Дафни.

– Я этим займусь. А вы посидите, отдохните. – Элиз показала на шезлонги. – Вы кажетесь немного усталой. Хорошо себя чувствуете?

– Все нормально, – ответила я, ощущая нотки усталости в собственном голосе.

– Звучит как-то неубедительно.

– Неделя была тяжелая.

– Но вы закрыли хорошую сделку.

– Дело не в работе. Там полный порядок.

На глаза вдруг навернулись слезы.

– Боже! – воскликнула Элиз, и глаза у нее тоже повлажнели от сочувствия. – Дома… все не так хорошо?

Продолжить чтение