Ностальгия

Ах, как прекрасно лето в деревне! Оно совсем не похоже на то же самое лето, проведённое в шумном, большом городе. Там оно ощущается лишь давящей жарой, и пыльным, горячим воздухом, которым практически невозможно дышать. Потные люди, передвигающиеся при помощи общественного транспорта, или настолько злы, что сцепляются с первым же, случайно задевшим их, или настолько замучены, что не реагируют ни на какие внешние раздражители. От зноя не спасает ни скудная тень, ни бутылка с тёплой минеральной водой, купленной в первом же попавшемся магазинчике, зачастую за баснословную цену. Изнывая, все ждут вечера, робко надеясь, что хоть он принесёт какое-то облегчение.

И совсем по-другому лето ощущается где-нибудь на периферии. Жара становится совсем не в тягость, растворяясь в свежем воздухе и густых старых лесах. Деревья, нагреваясь, впитывают её в себя, взамен одаривая путников лёгкой прохладой. В первом же попавшемся теньке, создаваемым даже высокой травой, можно спокойно выспаться, не ощущая ни малейшего дискомфорта. При этом вы не получите ни солнечного удара, ни даже маломальского перегрева. А уж про речки, пруды, и озёра, наполненные водой, по температуре, сравнявшейся с парным молоком, вообще, не стоит и упоминать. В общем – никакого сравнения.

Несколько лет живя взрослой, самостоятельной жизнью, я уже начал забывать, какого это – провести лето в деревне. Притупились волшебные воспоминания детства, безжалостно обменянные на заколдованный круг: работа – дом – семья. Лишь жалкие обрывки иногда всплывали в памяти, согревая душу. Но и они, с каждым годом становились всё меньше и туманнее.

И вот, стоя на просёлочной пыльной дороге, я с непривычной остротой ощутил прелесть деревенской жизни. Когда-то давно я, конечно же, прекрасно знал это, но благополучно забыл. Но на пороге тридцатилетия мне представился случай освежить давно забытые эмоции. Случай паршивый, но уже непоправимый.

Всё дело в том, что примерно месяц назад умерла моя бабушка по отцовской линии. Хоть и обременённая годами, она никогда не болела, и ни на что не жаловалась. И ушла она также легко, как и жила – просто не проснулась, и всё. Дед, совсем не ожидавший такого поворота событий, сразу после похорон прекратил всякое общение и замкнулся в своём маленьком мирке. Соседи регулярно доносили отцу, что он почти не выходит из дома, и никого не пускает на порог. На срочно созванном семейном совете было решено съездить к нему, и разведать всё на месте. Ну а так как меня дед любил даже больше собственных детей, то и выполнять эту миссию пришлось мне.

Деревня не выглядела ни опустевшей, ни запущенной. За последние лет десять она даже разрослась раза в три, приютив у себя под боком многочисленные «финские» домики, и зажиточные кирпичные коттеджи. При виде знакомой улицы мне безумно захотелось встретиться со своими бывшими друзьями. Но, как и всегда, сейчас на это совсем не было времени. Отложив на потом мечты о попойке, сдобренной общими воспоминаниями, я отправился в самый конец улицы.

Людей я не встретил. Понаставив высоких крепких заборов, каждый отгородился от других, создав свой, собственный маленький мирок. Лишь припаркованные на обочине автомобили, да пара бегающих упитанных собак, всем своим видом подтверждали, что деревня не только обитаема, но и довольно зажиточна. Наш старый домик за прошедший месяц обветшал и покосился. А может, в свете последних событий, мне это просто показалось. У деда уже давно не было сил затеять капитальный ремонт, и строение покосилось явно не за несколько дней. Просто мы этого не замечали. Или не хотели замечать. Но какая-то запущенность, нет, вернее, какая-то поглощающая пустота, всё же поселилась здесь.

Деда я нашёл не сразу. Может надо было просто позвать его, но я испугался непонятно чего, и как вор, крадучись, бесшумно заглядывал в комнаты. В четвёртой, самой дальней, больше похожей на закуток, я и обнаружил его спящим на небольшом диванчике. Удивлению моему не было предела. Человек, любимой пословицей которого всегда была – «кто рано встаёт, тому Бог подаёт» – дрых в самый разгар рабочего дня.

В этот момент, глядя на худую, неподвижную спину, я понял, чего бессознательно боялся, и почему так тихо ходил по дому. Но отступать было поздно. Если дед и правда ушёл к праотцам, то видимо это мой крест – найти его.

Три шага, разделяющие нас, я проделал на цыпочках. При этом, до рези в глазах, всматриваясь в седой затылок, и попутно принюхиваясь. Не пахнет ли в комнате чем-то непотребным? Накрутив себя сверх всякой меры, кладя ладонь на неприкрытое одеялом плечо, я был готов ко всему. Никакими словами не передать того облегчения, которое я испытал, ощутив рукой человеческое тепло.

– Дед. Дед, хватит спать-то. – Шептал я, боясь напугать пожилого человека.

Заворчав, дед повернулся, и нехотя открыл глаза. Сон его был так крепок, что он ещё с минуту непонимающе смотрел на меня.

– Егорка? Какими судьбами ты ко мне попал? – Не доверяя самому себе, дед близоруко щурился, и ощупывал меня сухими старческими ладонями.

– Да вот, выпали большие выходные, я и решил, навестить, да узнать, как ты тут. – Лукавил я, не желая сразу идти на конфронтацию.

– Да что со мной будет. – Бубнил он, поднимаясь с кровати. – Как видишь, кряхчу помаленьку. Ну, давай, посидим, коль уж приехал.

Последнее его высказывание невольно царапнуло где-то у меня внутри. Я помнил деда жизнерадостным человеком, согласным на любой кипишь. Всю окрестную малышню, во главе со мной, он учил строить плоты, стрелять из рогатки, забивать гвозди, и даже воровать яблоки с соседского огорода. И всё это он делал весело и легко, несмотря на возраст. Нам иногда даже казалось, что он наш ровесник, только намного умнее, и опытнее. И уж, конечно, никто, никогда, не называл его Егором Николаевичем. Только дядя Егор, ну, или дед Егор, и больше никак. А сейчас напротив меня сидели человеческие развалины, глядя на которые невозможно было поверить в их когда-то кипучую деятельность.

– Да ещё насидимся. – Преувеличенно-восторженно «обрадовал» я деда. – Я же не на один день приехал.

Его лицо вытянулось от преподнесённой мною новости, и растерянность, появившуюся на нём, никак нельзя было перепутать с удовольствием от долгожданной встречи.

– Как это не на один? А на сколько?

– А пока не выгонишь. – Отшутился я.

Дед враз помрачнел, и на секунду мне показалось, что он и впрямь меня сейчас выгонит. Но тень промелькнула и исчезла, и вот передо мной опять сидит мой любимый, старый дед.

– Да чего уж там. – Он как-то обречённо махнул рукой. – Живи, пока самому не надоест. Только, это…, – он замялся, мучительно подбирая слова – …в общем, спать я ночью стал плохо. Отсыпаюсь в основном днём. Так что уж извини, но семейного застолья не получится. Да и что это за застолье из двух человек. Так, людям на смех.

В его словах я уловил всю горечь и одиночество живущего затворником пожилого человека. Это нам, молодым, не понять, как это, прожить всю жизнь вместе, а потом оказаться не у дел. Не знаю, как остальные родственники, а я лично, никогда не задумывался, насколько счастливую жизнь прожили дед с бабушкой. А ведь они действительно были счастливы, в самом полном понимании этого слова. Только сейчас, задним числом, я начал вспоминать неоспоримые доказательства их духовного единства. Я ни разу не видел, чтобы они ссорились. Нет, даже не так. Они ни разу в жизни не повысили друг на друга голос. Им это было не нужно.

Каждый выходной дед приволакивал домой огромный букет, и торжественно вручал его жене. И пусть в основном это были полевые цветы, или купленные на распродаже гвоздики, бабушка, не менее торжественно, водружала их в вазу, и не переставала ими любоваться до следующего принесённого букета. Ел дед всё подряд, нахваливая даже пересоленную пищу. Но так было только дома. Я сам однажды стал свидетелем, как он ругал мою тётю, свою родную дочь, за переваренную картошку. Просто тогда я не придавал этому значения. Насчёт денег они тоже никогда не конфликтовали. Дед просто отдавал всю зарплату, совершенно не интересуясь, на что она потратится.