Солдаты Солнца. Книга 1

Глава первая

– 2027 год! – конец… Всё чересчур сложно и на удивление просто, – полковник неотрывно смотрела на монитор своего компьютера.

– Эй!! Да проснитесь же – замороженные хот-доги… Просыпайтесь же, чёртовы ледяные куклы!!

Миша развернулась на своём мягком высоком стуле-кресле и, откинув полу форменного серо-оливкового френча, упёрлась рукой в бок.

– Малеча, прекрати! Ты мне мешаешь работать, япона-мать… Оставь несчастного полковника в покое! Ты уже битых полчаса нещадно хлещешь его по щекам. Так ты всё равно ничего не добьёшься – разве что окончательно доконаешь его! И на этот раз точно: окончательно. Лучше как следует следи за индивидуальными показаниями мониторов – физитопы постоянно показывают перераспределение внутренней энергии с одного жизненного органа на другой: система скачет, точно сошла с ума! Отойти нельзя на минутку… И вообще, такое дурение системы может привести к общему сбою реабилитационной программы поддержки организмов твоих подопечных – и тогда они попросту передохнут один за другим как мухи в долбаной Пустыне! Ты меня слышишь, Лео?! Я с тобой на русском или на каком разговариваю?! – Миша покачала головой на упёрто отмалчивающуюся пэпээсницу и перешла на американский. – Чем измываться над тем, кто тебе ничем не может ответить, лучше побрей полковника. Смотри, зарос трёхдневной щетиной, а ухаживать за отморозками всецело твоя работа. Ты меня слышишь?

Лео стояла над седым, крепко сбитым и безжизненно лежащим на лабораторном столе ФЗ-кабинета красивым пятидесятивосьмилетним сильным мужчиной с крылатой татуировкой на правом плече, по грудь укрытым тонким тёплым биоодеялом, и почти что с нескрываемой ненавистью смотрела на эти «древние криоостанки»… Рядом с распростёртым на столе совершенно безвольным телом живая и выносливая, как корабельная пеньковая верёвка, но очень уж хрупкая на вид девчонка с серьёзным и обиженным выражением лица казалась абсолютным подростком, взбешённым комком сухожилий, который готов от досадливой злости содрать кожу с этих полуживых мумий, уже целых два месяца валяющихся без памяти и пробуждения в одной из лабораторий её деда – профессора Румаркера.

– Пусть лучше с меня живьём сдерут скальп в Казематах Форта, чем я ещё хоть пальцем пошевелю ради этой кучи трупного перегноя… Какого хрена?! – сержант постоянно перескакивала с американского на русский – особенно в ругательных выражениях, впрочем, как и все, кто здесь находился.

– Того самого! – Миша сердилась, все последние дни сержант Румаркер своим неистовым безумством просто доводила полковника до нервного срыва. – И в Казематы Форта ещё успеется – за этим не заржавеет! Это твоё постоянное кредо: попадать! То на «кресло разборки» лично к генералу, то в его тюремные палаты… Так или иначе, это была ваша с профессором в абсолюте сумасшедшая идея разморозить «древних»! Хотя до сих пор не понимаю, почему профессор называет свой сугубо экспериментальный материал: «древние»? К примеру, этот биоматериал подопытных кроликов был запакован в криокамеры всего каких-то сорок лет назад… И, кстати, я была против их безусловно бессмысленной разморозки, и Танго была против! И если бы Чукки тебя не поддержала, вряд ли бы мы вообще взялись за это идиотское по своей феноменальной бессмысленности предприятие! Тоже мне, «сахарные мальчики»… Вот! Теперь имеешь на руках четырёх сопливых зомби-отморозков.

– Зомби и без «отморозков» – отморозки! – Лео злобно зыркала на Мишу из-под своего «песчаника».

– Без разницы, – полковник отвернулась и снова уставилась в монитор.

– Да!! – пэпээсница сердито стукнула кулаком по стене лаборатории. – Это я упросила своего деда помочь нам с командой! И он предложил именно этот вариант.

– Предложил?! Ухватился!! Ещё бы, ведь ты только и делала, что всё время скулила по своему Гэ́бриэлу Ха́ррису – легенде всех вьетнамских ветеранов, Робин Гуде шестидесятых-восьмидесятых, защитнике всех несправедливо униженных и обиженных и тэ-дэ, и тэ-пэ… А что Джон тебе ещё мог предложить? Какого-нибудь дряхлого столетнего миллионера с мозгами высохшей криомумии.

– Я не скулила.

– Без разницы!

Выставив нижнюю губу вперёд, Лео надрывно засопела над своим вытребованным Робин Гудом:

– Иногда мне кажется, я такой же фанатичный маразматик, как и мой дед.

– Тебе только кажется, а другие за это расплачиваются… Черти тебя дери, Лео! Прекрати скулить, ядрёна воша! И твой дед не маразматик! Не смей так говорить о великом человеке! Джон – гений, просто обычный гений и всё. Такой же фанатик своего дара небесного, как и ты – необузданный фанатик всевозможных неприятностей, каких и придумать порой нельзя, если так вообще можно классифицировать твои бесконтрольные действия фатальной некросоцилии, – Миша раздражённо развела руками. – Иногда я совсем тебя не понимаю, Лео!

Пэпээсница стояла у физистола всё с тем же расстроенным и хмурым выражением лица, не сводя напряжённого потемневшего взгляда с неподвижного лица своего молчаливого подопечного.

– Я конченая, конечно. Но как ты, Миша, могла позволить себя уговорить?!

Полковник немного смягчила тон своего властного голоса:

– Лео, детка, расслабься… Это всего лишь неудавшийся эксперимент и ничего более. Что уж тут теперь поделаешь? Что сделано, то сделано! Мы всё равно в полкоманды имеем только половину шансов на успех нашего общего дела. И потому мы все знаем: нам нужна помощь настоящих парней – таких же полудиких и необузданных, как и ты сама… Они нам нужны, а не осозовцы или генокеры. А Команда «Альфа» – это не просто легенда: это по-настоящему проверенное, реальное везение и чистые человеческие мозги, не зараженные ни «серой слизью», ни ужасным наследием Последней Войны. Пусть даже они из прошлого – что поделать, если в настоящем не сыщешь больше стоящих парней, на которых можно было бы положиться в нашем непростом деле.

– О, да!.. куда более стоящие, чем эта рухлядь… Чёрта с два!!

Лео размахнулась и как следует врезала кулаком полковнику по небритой челюсти… Сила приложения удара оказалась куда сильнее, чем полагалось для удержания равномерного распределения почти что двухсотфунтового тела по рабочей поверхности физистола: мужчина перевернулся набок и свалился на пол – вместе с одеялом. Все щитки, приборы и кнопки постоянного компьютерного слежения за пациентом разом зашумели, недовольно защёлкали и замигали на панели монитора опустевшего лабораторного стола.

– А-ааа… Чёрт!! Чёрт!! – Лео нервно запрыгала возле тела и пару раз даже пнула его по ногам.

– Сила есть – ума не надо: старая неизжитая истина, – в лабораторию вошла Танго с небольшим подносом, на котором стояли четыре чашки парящего кофе и дюжина разносортных пирожных. – Хорошо всё-таки, что кухня рядом с ФЗ-кабинетом… Бисквит был только с черносливом!

– Ненавижу чернослив!! Всё мне назло!!

– Зато его обожает крыса Чукки, – Танго была сама невозмутимость.

– Лео, – Миша нахмурилась, – ты отключила полковника от необходимого жизнеобеспечения, физитоп нервничает.

– Чёрт с ним!! Надоело… Все мы покойники! Лишь с той несущественной разницей, что мы всё ещё дёргаемся, как куклы на ниточках в японском театре… Ненавижу чернослив!! Ненавижу всех и вся!! Ненавижу!! Ненавижу!! Ненавижу!!

Усмехнувшись уголками тонких губ, Танго поставила поднос на стол:

– Что? Сахарные леденцы никак не хотят размораживаться?

– Да уже сто лет как разморозились, из анабиоза не выходят ни в какую, япона-мать! Ох, чувствую я, проснутся эти «сладенькие», будут у нас проблемы почище имеющихся, – Миша взяла поданный ей лейтенантом чёрный кофе. – Чукки там скоро выйдет от профессора? Что-то Джон её сегодня долго тестирует.

– Да за мной идёт, задержалась на кухне – опять что-то доказывает старой духовке.

– А что говорит Джон?

– Как будто ты не знаешь, что обычно в таких случаях говорит наш дока! Что если бы мы все были, как она, мир стал бы раем: нормальнее Чукки может быть только Мэлвин… Смешно!

– Да уж, для двух дураков всегда капля ума найдётся.

– Подожди, командир, вот проснётся Мистер Псих Номер Один – будет нам всем уже тройная головная боль.

– Эй?! Кто-нибудь собирается помочь мне закинуть эту кучу перегноя на место?!

Танго – красивая как сто чертей! – с чёрными, как крыло ворона с синим отливом, прямыми шёлковыми волосами до плеч, с большими небесно-голубыми глазами с длинными от природы и чёрными как уголь ресницами, с тонкими бледно-алого, почти перламутрового оттенка губами, неимоверно аристократичная в каждом своём движении, выточенная точно из белого мрамора девушка спокойно протянула чашку с кофе сидящей на корточках возле «кучи перегноя» пэпээснице.

– Расслабься, Лео… Последние дни ты совсем не в форме – расклеилась как лапша на курином экстракте. Ты знаешь, тебе нужно больше тягать тренажёры по библиотеке.

Сержант подняла голову и недружелюбно скосилась на красивое скуластое лицо Танго:

– Р-рр!

– Лео, посмотри мне в глаза…

Но разве можно было сконцентрироваться на этих завораживающих с первого же взгляда глазах, в которые просто невозможно было смотреть: их яркий насыщенный блеск бездонно-голубого неба был настолько сильным, что просто заставлял любого, кто пытался заглянуть в них, невольно отводить свой взгляд в сторону.

Лео совсем уже недружелюбно оттолкнула протянутую руку с кофе:

– К чёрту! Всех к чёрту… Отвяжитесь – все!!

Танго вздохнула, но дальше настаивать на своём не стала.

Пэпээсница всё же перевернула мужчину на спину:

– О, нет!.. только не это…

– Что там у тебя, Лео?

– Кровь пошла из носа!.. вот хренотень…

– Неудивительно! Похоже, ты таки решила прибить его – окончательно и уже бесповоротно. Танго, тебе не кажется, что у Лео с полковником за эти два месяца сложились особо близкие отношения?

– Ты думаешь?

– Она явно к нему неровно дышит.

Лейтенант вытащила из «впаянных» прямо за голенище сапога ножен свой боевой «оборотень» и в момент всадила его в деревянный круг мишени на противоположной стене от компьютерного стола Миши – прямо в десяточку.

– Да… похоже, у этих двоих точно роман, Миша.

– Подъябываете? – Лео злобно сщурилась на обеих обидчиц.

Обе створки дверей бесшумно распахнулись и сразу же захлопнулись за спиной как-то уж очень экстравагантно вошедшей в лабораторию стройной растрёпанной девчонки со странным выражением лица и вытянутыми вперёд тонкими руками.

– Сегодня Брама Перехода открылась, чтобы затащить четыре покинутые светлые души обратно в межпространственное измерение адового плана планеты Земля. Но микроволновые импульсы старого и верного защитника и охранника Пограничной Брамы Бешеного Пса помешают планам злого гения Царства Мёртвых – Ненасытного Эмпуса…

– Чукки! Только не сегодня… Нам хватит на наши истерзанные души доведённой до белого каления Лео.

– Полковник, она опять вела душещипательные беседы со своим личным ангелом-хранителем: Бешеным Псом-охранником! И сегодня он снова поселился в своей любимой тёплой будке – в старой кухонной микроволновке, – Танго вынула нож из мишени и, засунув его обратно за высокое голенище, с отрешённо-недовольным видом уселась на компьютерный стол, скрестив руки на груди.

Миша опёрлась широкой ладонью на плечо своего верного лейтенанта:

– Подожди, Танго… Возможно, Чукки видит что-то существенное для нас всех – нам стоит всё же послушать её повнимательнее.

– И зачем только Чукки выклянчила у профессора этот дурацкий наночип, открывающий «третий глаз»? Ну ты только посмотри на неё: сплошное дурко! И так была не при себе столько лет, а за последние годы у неё окончательно съехала крыша… Бывает, правда, терпимо даже, а бывает – одна нелепица да сплошной набор запутанных словооборотов.

– Танго, будь немного милосерднее к тем, кто блаженнее тебя.

– Они как большие младенцы: всё надо делать за них, всё надо делать для них, – Лео совершенно не обращала внимания на Чукки, она всё также продолжала заниматься своим делом, бережно промокая салфеткой кровь из носа ударившегося об пол полковника. – Они такие, другие… эти настоящие мужчины из восьмидесятых…

– Из шестидесятых: они – солдаты Вьетнама, Лео.

– Нет! Ну надо же! Только что готова была выпустить ему кишки. И вот, пожалуйста, – при всём своём наружном аристократизме, внутренне Танго никогда не отличалась такой сугубо человеческой добродетелью, как анахроничная сентиментальность. Её всегда интересовало только по-настоящему весомое и стоящее достойного противника – и этот «подержанный генотип из шестидесятых прошлого тысячелетия» был для неё всего лишь подержанным генотипом из шестидесятых прошлого тысячелетия.

Чукки протянула всё ещё вытянутые руки в сторону лежащего на полу тела, её затуманенный взгляд стал более осмысленным:

– Принцу следует поцеловать свою спящую принцессу – иначе сколько её ни тормоши, она всё равно не проснётся… никогда!

– Совсем свихнулась! Лучше бы тебя прозрело на наше дело.

– Нет, подожди, Танго, – вытянув ноги и сцепив на груди руки, Миша села на самый край своего барского кресла. – Разве ты не чувствуешь, в словах Чукки есть что-то такое – цепляющее, что-то, чего мы попросту не хотим замечать из-за того, что мы – не она… Чукки, ну-ка, скажи мне, что надо сделать, чтобы наконец-таки растолкать это сонное царство замороженных тюленей?

Чукки сладко прижмурила свои миндально-медовые глаза – она всегда так делала, когда чувствовала живой интерес к себе и железную защиту со стороны полковника Васильевой. Она склонила голову набок:

– Принц должен поцеловать свою принцессу – она будет жить… но он должен сам к этому прийти: подключиться к неординарному мышлению, к высшим сферам бытия – к самым высшим…

– Если она не заткнётся сию же минуту, я вырву ей язык! И пусть тогда вещует тебе телепатически, – из-за лабораторного стола поднималась рычащая голова Лео.

Танго, как кошка, тут же отскочила за компьютерный стол, а Чукки испуганно попятилась назад к дверям.

Миша остановила Чукки и, подойдя к пэпээснице, положила руку ей на спину – вместе с ней присела на корточки рядом с распластанным на полу телом.

– Вот что, сержант, ответь-ка мне по-чести-совести: если мы отсюда слиняем, скажем, через недельку-другую, насовсем… на что ты готова пойти ради этого?

– На всё!!

– Тогда поцелуй своего полковника и, возможно, все наши проблемы решатся одним махом.

Лео подскочила как укушенная в одно место:

– Ты что?! Совсем спятила?!

Полковник медленно выпрямилась:

– А как ты сама думаешь, Космос?

– Я что, похожа на идиотку?!

– К тому же – конченую, – насмешливо отозвалась из-за компьютерного стола Танго.

Миша успокаивающе похлопала пэпээсницу по спине:

– Разок, Лео! Тебе это ровным счётом ничего не будет стоить – все твои пришитые члены останутся там же, где и должно им быть.

– К чёрту!! К дьяволу!! Ко всем чертям!!

– Сержант Румаркер…

Лео подняла гневные глаза на Мишу:

– Один раз, полковник… но если ничего не выйдет из этой дурацкой затеи Чукки… я лично придушу её – обещаю!

– Давай, Лео, давай – дерзай, детка! Как говорит Танго: «Кто не рискует, тот не пьёт шампанского!» Лично она считает, что никогда ничем не рискует, – поэтому шампанского не пьёт.

– Не пью, потому что его нет, – ревниво отозвалась из-за стола Танго.

– Сержант, это приказ!!

– А пускай тогда они… отвернутся! Я так не могу, когда они пялят на меня свои нахальные зеньки!

Полковник только глянула на Танго – та поморщилась, но, разок хмыкнув для проформы, всё же отвернулась к стене.

Чукки повторять дважды никогда не нужно было, она сама сразу же повернулась спиной к лабораторным столам:

– Не расстраивайся, если вдруг не получится с первого раза: всё ж таки это – настоящие мужчины, а не их негармоничное геноподобие.

– Убью, оракул хренов!!

Миша – самая высокая из всех четверых, сильная даже на вид, с высокой округлой грудью и сильными мышцами по всему спартанскому телу, по-славянски обворожительная как настоящая богиня-воительница, с очень длинными шоколадно-кофейными волосами и смоляными ресницами над золотисто-малахитовой радужкой чуть вытянутых к наружным углам проницательных миндалевидных глаз – одна осталась стоять рядом с Лео. Её давно уже мало что могло по-настоящему тронуть за душу или удивить в этой жизни… Но Лео так не могла: рядом стояла уже почти что биомашина – настолько душа и тело Миши давно закостенели, обратившись в жёсткое и толстокожее чудовище без всяких излишних эмоций.

– Миша… ну прошу тебя… ну полковник.

Полковник пожала плечами, но всё же вернулась за стол и опять переключилась на свой компьютерный телебук.

Лео сердилась, но выбора не было: Мишу приходилось слушаться – ведь она дала слово своему деду… Сидя на коленях перед бесчувственным телом, Лео пыталась сначала как-то примериться к наиболее чистому месту на заросшем лице полковника, но такое место было разве что только на высоком, с двумя глубокими бороздами-морщинами, мужском лбу. Лео отёрла сухие губы тыльной стороной левой ладони и, прикрыв глаза правой, быстро чмокнула полковника в лоб – тут же отскочив от него на два ярда назад!

Миша даже не повернула головы в её сторону.

– О, нет… Нет!! Я же говорила, всё это маразматические выдумки вконец свихнувшейся Чукки… Чёрт! Чёрт! Я никогда отсюда не выберусь – никогда!!

Танго упала локтями на компьютерный стол Миши и, уткнувшись головой в руки, залилась беззвучным нервным смешком.

– Нет-нет-нет!! Нельзя так бессмысленно отчаиваться, – Чукки пыталась успокоить Лео, бьющуюся головой о лабораторную кровать полковника. – Конечно же с первого раза могло и не получиться, легендам известно таких историй немало.

– Какого лешего?! – пэпээсница схватила за грудки никак не сопротивляющуюся Чукки, подняла и прижала её к стене. – Как это – могло не получиться?! Ты меня что, за полного недоумка держишь, сволочь чумная?! Лучше сразу заткнись, Чукки, по-хорошему, меня на эту ерундень не купишь… Я пошла на такие жертвы, я поцеловала это почти что дохлое тело в лоб! А ты мне здесь рассказываешь сказки, что первого раза будет мало… Знаешь, что я сейчас сделаю? Я вытрушу из тебя кишки – вот что я сейчас сделаю. И в первую очередь вырву твой болтливый скорпионий язык и заставлю тебя его прожевать вместо твоего сушёного крысиного чернослива! А потом! Потом я разрежу твою разлюбимую дерьмовую куртку на самые мелкие клочочки и буду смотреть, как ты давишься каждым свиным шматком по отдельности…

Танго аж трясло на компьютерном столе в психическом припадке истерического смеха.

– Ну разговорилась в кои-то века… Хватит, Лео! Успокойся, чертеняка хвостатая, я тебе сказала!! И оставь Чукки в покое!! – полковник оторвала впившуюся в лацканы старой потрёпанной кожано-джинсовой ковбойской куртки не на шутку разъярившуюся пэпээсницу и подвела запуганную Чукки к распластанному на полу телу. – Подумай ещё раз, может, ты что-то выпустила из виду, а? Что-нибудь этакое, главное…

– А что тут думать? Этакое главное – это поцелуй!.. как во всём главном – в губы…

– В губы?! – у Лео глаза налились дурной кровью.

– Отставить, сержант! – Миша подняла руку, что означало одно: всем молчать и слушать. – Смотреть на меня! Отвечать на вопросы! Куда ты поцеловала полковника?

– В лоб!! В лоб!! В лоб!!

Миша положила свою тяжёлую ладонь на шею пэпээсницы.

– Тебе придётся это сделать снова, Лео: назад дороги нет – ты же сама понимаешь. К тому же он… – Миша кивнула в сторону тела на полу, – никогда об этом не узнает. Ведь так, лейтенант?

– Какие проблемы между нами – джентльменами! – выдавила сквозь слёзы Танго.

– О Чукки вообще разговора нет, кто её будет слушать? Так что, сержант Румаркер, это – приказ!

– И обязательно, чтобы в самые губы! – подняла указательный палец вверх Чукки. – Живой горячий поцелуй – долгий, с чувством и настоящий… поцелуй любви!

– Я тебе сейчас устрою: поцелуй любви! – Лео дёрнулась вперёд, но Миша её уже не подпустила к Чукки.

– Очень надеюсь, что из вашей затеи ничего не выйдет!

Полковник развернулась к Танго:

– Что за разговоры, лейтенант?! Почему ты себе позволяешь так говорить?!

– Позволяю? Опомнитесь! А если вдруг всё получится? Получится всё-таки поднять их на ноги и даже вернуть к нормальной функциональной жизни. Ведь ты до сих пор нам так и не сказала, что станет с этой четвёркой потом – после того, как мы их используем. Ты подумала над этим, Миша?

– Подумала… И даже знаю, какого именно решения ты от меня ждёшь: если их не убьёт раньше сам же Город или Пустыня – мы сами их уберём! Не так ли, лейтенант Танго Танго?

– Ничего нет слаще смерти.

– Ах, это сладкое слово: смерть! Как я тебя понимаю, лейтенант.

Магические глаза Танго загорелись адским огнём – она резко разрубила воздух тонкой кистью:

– По-любому, им нет места в этом мире! Они чужаки – и ему, и нам!

Полковник обречённо устало улыбнулась одними краешками губ:

– А мы? Мы, Танго, кто в этом мире? И где нам здесь место? А как насчёт такого плана: убьём их, а потом убьём и себя – чтоб им на том свете на этот раз было уже не так скучно, как в одиночных криокамерах последние сорок лет.

– Не-ет!.. с тебя станется, полковник… Я на такой план не согласна! И мне всё это совсем уже перестаёт нравиться.

– Что, Танго? Это слишком даже для чёрного рейнджера, – почти что чёрные губы полковника Васильевой сжались в жёсткую и безжалостную складку на хмуром бледно-сером лице: Миша никогда никого особо не жаловала – особенно если дело касалось уже составленного ею плана. – Ты слышала, что сказала Чукки, Лео?!

Пэпээсница молча кивнула головой, и девчонки снова разошлись по своим углам.

Лео дышала, как паровоз! Её всю трясло от бешенства, но, кажется, придётся это сделать ещё раз. Она снова села перед бесчувственным мужским телом, перекрестилась по-православному, по-христиански, как это делал её дед: крестным знамением справа налево. Бескровные губы полковника были недвижны и, скорее всего, холодны как лёд… Господи! Если ты действительно вдруг есть где-то там, за этим грязно-чернильным небом, помоги мне и спаси нас всех. Чёрт! Ну как же трудно себя заставить по-настоящему поцеловать в губы человека, которого ты никогда не знал даже как собрата по оружию, не бился с ним бок о бок на грязной улице со всякими недоносками, не пробирался вместе через минное поле… Да и вообще, что такое мужчина в теперешнем мире?! По большей степени – кусок полного дерьма: безвольный, слабый, ничтожный и трусливый, выродившийся под корень человекозавр. К тому же за всю её послевоенную взрослую жизнь ей так и не довелось иметь близкого контакта ни с одним мужчиной: слишком уж все они – земные гуманоиды – какие-то… омерзительные во всём – в словах и поступках… и особенно в мыслях – грязных, скудных и таких ничтожных… да ещё добрая половина из них генокеры и мутанты. Всех её друзей из прошлого давно поглотила чума и прах Последней Войны, все её настоящие братья по оружию остались там – на выжженных дотла полях Третьей Мировой. Этот мир – другой, а того, прежнего мира, что остался за чертой Последней Войны, его больше нет! И никто его уже не вернёт… И как только Миша успела во время этой короткой молниеносной войны глобального самоуничтожения влюбиться в какого-то там полинезийца?! До этого ли тогда было нам всем. Двадцать долгих лет после войны, а полковник сама! И никто ей больше не нужен – ни в мыслях, ни в жизни… А Танго! Всю жизнь как перст – сама по себе и никого к себе больше чем на один вечер никогда не подпускает. И, кажется, её эти короткие «постельные» знакомства вполне устраивают. И ведь находит же себе жертву на вечер, как с красочных картинок рекламы мужских свитеров, – вряд ли даже пятая часть из них наполовину настоящие люди, но разве её это колышет? Впрочем, Танго всегда оправдывала свой полевой позывной: «Доктор Смерть»! Кто из тех несчастных, самодовольных и тупоголовых самцов, думающих, что отхватил на вечер всего лишь красотку напрокат, остался при своём же мнении после более контактного знакомства с Доктором Смерть?.. А Индиго! Порой на неё вообще невозможно смотреть без содрогания. После войны она превратилась в ходячий манекен для медицинских экспериментов. Дед вытащил её пять лет назад из так называемого госпиталя для военных ветеранов: из дурдома – одним словом! Там уже давно никого не держат дольше, чем свежачка хватит на экспериментальные образцы для испытаний новых препаратов «серой слизи». Впрочем, в этом замкнутом пространстве подземного криобункера Чукки, похоже, уже совсем дошла до нужной кондиции чокнутого оракула… Господи! Ну как же решиться? Одно дело, скажем, иметь одноразовую работёнку с солдатами-генокерами, мрущими как мухи за стенами города, – до них ни души, ни дела нет! Другое дело – настоящий живой мужик! – легенда из прошлого… мужчина, которого она никогда живьём не знала, «древний» – которого она боготворила всю свою жизнь, наверное, с самого своего рождения: по восхищённым рассказам её деда, по старым газетным публикациям, по созданному ею же образу, в который она вложила всё, что не имела в этой жизни. За мутной крышкой криокамеры этот мужчина всегда был для неё всем и даже большим! А теперь? А теперь это просто земной бог, который может воскреснуть из мёртвых и которого она теперь боится больше жизни… Нет! Она не сможет – не сможет и всё!! Но как же решиться перешагнуть через эти свои непонятные ей самой страхи? Ведь она никогда ничего не боялась раньше, не испытывала ни малейшего сомнения ни перед чем… и даже каким-то непостижимым для неё самой образом до сих пор умудрялась как-то и жить, и выживать… Как же решиться? И откуда он только приходит этот непонятный внутренний страх? Мало убить Чукки – мало! Ну я до тебя, крысиный оракул, ещё доберусь… Надо представить себе лицо своего деда. Ведь она его так часто целовала в губы – особенно когда была ещё совсем маленькой: лет тридцать назад. И должна ещё помнить, как это было, и как она всегда радовалась своему деду и так любила целовать его лицо – в сухие губы, в нос картошкой, в каждый глаз отдельно, в щетинистые щёки… О-ооо! Как же это трудно!

Лео собралась с духом и, затаив дыхание, медленно приблизила своё бледное как полотно лицо к лицу полковника… А он симпатичный этот полковник Гэбриэл Харрис: черты лица спокойные и по-настоящему мужественные – так и должно быть у каждого мужчины рода человеческого. Полковник Джордж «Гэбриэл» Харрис – бедолага, замороженный вместе со своими верными боевыми напарниками сорок лет назад её дедом. Вот она: судьба! Во всей своей красе… До сих пор невозможно поверить, что дед уговорил её убедить Мишу обратиться за помощью к самым натуральным покойникам – натуральнее не бывает! Да, лицо у полковника действительно из тех, которые вызывают искреннюю симпатию, даже несмотря на то, что он полуживой труп… и эти губы – тонкие, ровные, идеальные… и, наверное, холодные – как у мертвеца…

Лео не уловила момента, когда её плотно сжатые губы неожиданно коснулись бледно-розоватой полоски закрытых мужских губ… Её всю будто насквозь пронзило током, и всё тело словно окунулось в котёл с кипящей смолой! Она хотела тотчас отбежать подальше от этого ужасного тела, но что-то случилось неподвластное её разуму. Она не могла заставить себя сдвинуться с места, её губы точно приросли к горячим, живым, сладким губам чужого ей человека! А голова пошла кругом от недостатка кислорода – так как она просто забыла, что надо дышать… Но тут! Губы мужчины чуть вздрогнули… или, может, ей это только показалось…

Лео пулей отлетела от тела и остановилась только возле дверей лаборатории, вдавившись спиной в стену и закрыв пылающее огнём лицо непослушными трясущимися руками.

Миша встала из-за своего стола, но дальше пока что не пошла, – её остановившийся взгляд был направлен на голые ступни мужских ног, торчащие из-под одеяла из-за лабораторного стола. Чукки и Танго подошли к Мише и встали рядом с ней, направив свои взгляды в том же направлении… В ФЗ-кабинете стояла, что называется, абсолютная глухая тишина – казалось даже, что Лео у дверей дышит, как взмыленный бык на испанской корриде. И только тихо тревожно пощёлкивал физирефактор над пустым столом полковника.

Наконец Лео не выдержала гнетущей тишины и подняла голову. Застывшими изваяниями все так и стояли на том же месте возле своего командира, полковника Васильевой, и, кажется, чего-то напряжённо ждали.

Миша медленно достала из кармана своего строгого военного френча серебристо-расписную круглую плоскую баночку «монпансье». Привычным отработанным жестом пошуршав у правого уха жестяным «коробком», она, не глядя, нажала большим пальцем на защёлку – вверх из коробочки вылетела маленькая тёмно-фиолетовая капсула. Запрокинув голову, Миша ловко поймала «конфетку» открытым ртом и сразу же проглотила её. Однако на какое-либо иное действие всё ещё так и не решилась.

Лео успокоила своё неровное дыхание и нетвёрдым шагом двинулась к лабораторному столу… За пару шагов до койки она всё же остановилась, остальные стояли как вкопанные и по-прежнему смотрели в одну точку – на голые мужские ступни. Лео протянула руку, схватилась за угол лабораторного стола и, вытянув шею вперёд, заставила себя заглянуть за него – оттуда на неё смотрели совершенно осознанным ясным взглядом серо-синие светлые мальчишеские глаза абсолютно живого мужчины! И в этих ясных глазах явно угадывалось некоторое удивление, смешанное с азартным вопрошающим восторгом ненароком застуканного в совершенно незнакомом месте мальчишки-бродяги. От неожиданности Лео на какое-то мгновение замерла на месте, будто прикованная этими ясными смешливыми глазами к улыбающемуся лицу мужчины… Но вдруг резко попятилась назад, как бычок навалившись всем телом на тройку вставшей позади команды, и, не останавливаясь, прорвалась прямо через них и, наконец, опять застыла возле дверей лаборатории, во второй раз вдавившись всем телом в «металлическую» стену и выкатив глаза из орбит от изумления и какого-то непонятного и неизвестного ей доселе страха.

Миша и остальные, следом за Лео, тоже сразу же оказались у дверей ФЗ-кабинета… Из-за лабораторной койки, с усилием цепляясь пальцами за край затянутого металлической простынёй стола, вполне самостоятельно поднималась на свои собственные босые ноги «отмороженная» живая особь.

Кутаясь в серо-зелёное тонкое, но тёплое протогенетическое биоодеяло, полковник Гэбриэл Харрис внимательно и вполне осмысленно смотрел прямо на экстравагантную, как на его вкус, четвёрку застывших у дверей молодых перепуганных женщин – с первого взгляда куда больше походивших на подростков-тинэйджеров или кадетов. И только одна, из-за спины которой с испуганным восхищением выглядывали остальные «курсистки», действительно могла претендовать на вполне взрослую молодую женщину лет двадцати семи-тридцати.

Полковник поскрёб пальцами щёку – одну, потом другую:

– Меня что, били по щекам?

Ответа на вопрос не последовало.

Полковник взялся непослушными негнущимися пальцами за свой тяжёлый подбородок, поправляя небритую челюсть… и наконец поднял правую руку в приветствии:

– Хау! – бледнолицые… э-э, койоты… э-э, не то… силь ву пле, мадемуазель, или как оно там по-французски?.. в общем, как говорится в таких случаях: рад приветствовать вас, прекрасные леди-марсианки, на дружественной – надеюсь… э-э… и вполне солнечной планете Земля – третьей по счёту от Звезды по имени Солнце… Во как завернул! А?!

Всеобщий возглас неподдельного изумления пронёсся через всю комнату, но на большее «леди» так и не хватило.

Полковник по привычке пошарил во внутреннем кармане, но должного к месту кармана в его одеяле конечно же не оказалось. Придерживая импровизированную «тунику Сократа» одной рукой, другую полковник отвёл в сторону: дескать – на нет и суда нет… Но Лео слишком хорошо изучила за свою долгую жизнь все повадки и привычки каждого отдельно взятого члена Команды «Альфа»: для этого курса познания у неё было всё – и её восхищённый «робин-гудами» дед, и куча старых газет, и кино про вьетнамских героев. Она вынула из широкого нагрудного кармана своего старого джинсового комбинезона кубинскую сигару и, сделав несколько неловких шажков вперёд, протянула её мужчине. Полковник широко приветливо улыбнулся и, взяв сигару из руки Лео, с нескрываемым наслаждением провёл ею под носом, восторженно вдыхая старый знакомый аромат высушенного на жарком солнце табака.

– Благодарю… А как насчёт огонька?

Лео из бокового бездонного кармана выудила зажигалку в виде цилиндра, бросила её на лабораторную кровать полковника и, пятясь спиной, пошла назад к дверям.

Полковник поднял зажигалку.

– Интересная конструкция… больше похожа на… – он открутил одну треть цилиндра. – Я так и думал! Ловко придумано: с одной стороны турбозажигалка, с другой – пробойник… Две закрутки – это значит, за пробойником заправщик – умно. Мне подходит!

Полковник вдавил металлическую трубку остро заточенным краем в колпачок сигары, прокрутил, вырезанную часть струсил на пол, закрутил пробойник обратно и, чиркнув зажигалкой, показал на шею Лео:

– Спасибо, малыш… И от какого голливудского зверя тебе достался на память такой чудный и оригинальный клык саблезубого самца? Случайно не из «Затерянного мира» Ирвина Аллена?

– Р-рр!!

– Ой! – состроил смешливые круглые глаза полковник. – Это что у нас? Боевая единица из штата Гитлерюгенда?

Пэпээсница сделала злобное лицо и, шагнув вперёд, выкинула руку вперёд:

– Хай!!

У полковника отвалилась челюсть.

– Лео вам ещё не такой «Гитлер капут!» выкинет, если вы будете её провоцировать подобными дурацкими выходками… полковник Джордж «Гэбриэл» Харрис!

– О-о!! Здесь знают моё имя?!

– Как видите! – Миша застегнула верхнюю пуговицу, одёрнула свой серо-оливковый френч и уверенно шагнула вперёд.

Полковник прищурился, скрывая за узкими щёлками глаз своё сконцентрированное внимание на этой, в военном френче, явно главной среди всех остальных. И для начала он с нескрываемым удовольствием как следует раскурил свою сигару и только потом, подобрав «тунику Сократа», поудобнее умостился на краешке своего постельного места.

– Как я понял, со мной всё уже ясно… А вы – «люди в чёрном»? По этим – «по тарелочкам»?

Миша никак не отреагировала на откровенно провокационную шутку «голого короля», продолжая пристально и не очень-то дружелюбно вглядываться в этого странного шутника из профессорского «холодильника».

Полковник понял, что дальнейший диалог, по всей видимости, будет непростым.

– О`кей! Так с кем имею честь вести переговоры, так сказать? Хотя извините – не при параде.

– Полковник Правительственного Департамента Службы ОСОЗ США: Объединённых Сил Общей Защиты – при Правительственном Совете Земли… Васильева! На данный момент на спецзадании.

– Угу… А спецзадание – это, случайно, не мы? – полковник кивнул в сторону трёх соседних «межгалактических капсул».

– Нет! Не вы, полковник Харрис… Вы слишком большого о себе мнения! Но уверяю вас, о ваших как военных, так и гражданских подвигах давно уже позабыло это человечество – лет сорок тому назад.

– А здесь даже знают о наших «подвигах»?

– Нас не интересуют ваши прежние героические похождения, полковник Харрис!

– Но раз мы здесь, значит, всё-таки ещё интересуют. Хотя, конечно, пока я мало что понимаю из ваших явно противоречивых пояснений, полковник с длинным послужным списком.

– Можете не утруждать себя чужими регалиями, обращайтесь ко мне проще: Миша! Это упростит наше дальнейшее сотрудничество.

– Значит, всё же – сотрудничество. Не могу отдать вам воинское приветствие, полковник… Миша. Как видите, я не при парадном кителе!

– Сразу поясню вам одну главную вещь, полковник Харрис. Без вашей команды ценность вашего присутствия здесь сводится к совершенному ничто! Поэтому будем надеяться, что профессор Румаркер всё же окажется прозорливым провидцем, и коллективное сознание вашей команды действительно имеет ту просто непостижимую силу взаимного восприятия общевзаимодействующей энергии, о которой так много в вашу бытность трубилось в глупых бульварных газетёнках.

– Исходя из ваших нелицеприятных слов, полковник Васильева, лично вы не очень-то высокого мнения о мужском интеллекте в частности и вообще.

– В ваших же жизненных интересах, полковник Харрис, никогда не ставить под сомнение мои слова.

– Звучит как угроза… Мне кажется или мы общаемся на каком-то понятном и в то же время совсем непонятном мне языке? К тому же, если я вас правильно понимаю, полковник Бэкквард заменил наш пожизненный отдых на мексиканском курорте на обмен с китайцами или же – с русскими… Только вот не пойму, на кой хрен мы сдались русским?

Последняя и явно провокационная фраза практически на чистейшем русском никак не смутила Мишу.

– Честно говоря, мне тоже хотелось бы знать: на кой хрен вы нам нужны?

– Даже так?! И даже на чистейшем русском?! Что ж, надеюсь нас не поставят к стенке в первые же часы столь патетико-романтического знакомства.

Миша снова промолчала, но её хмурый напряжённый взгляд нехорошим предчувствием отозвался в сердце Гэбриэла: даже без лишних слов было понятно – этот полковник Правительственного Департамента США в клоунские игры играть с ним не станет… Полковник решил разрядить слишком напряжённую обстановку:

– Эй, малыш! А нельзя ли и мне чашечку горячего кофе?.. жутко манящий аромат…

Лео глухо зарычала и, стиснув кулаки, качнулась в сторону полковника… Миша попридержала своего безкрышного сержанта на месте:

– Не заводись! Ещё успеешь добить свои костяшки… Если вы ещё хоть раз назовёте сержанта Лео Румаркер «малышом», она вырвет вам кадык и запихает его вам же в глотку, полковник Харрис…

– Можно просто: Гэбриэл!

– …и вы даже не успеете насладиться вашей любимой кубинской сигарой.

– А что, какая-то проблема? – Гэбриэл насторожился.

– Проблема в том, полковник, как к этому относиться.

Гэбриэл выдохнул густым облаком табачного дыма:

– Видно, придётся публично извиняться перед младшим по званию… Не думал, что теперь на военную службу берут четырнадцатилетних подростков. Попахивает фашиствующим нацизмом тридцать седьмого года! Если мы всё ещё в Америке, то в стране налицо кризис с военными рекрутами.

– Сержанту Лео Румаркер тридцать семь лет! Прошу вас это запомнить с первого раза, полковник Харрис… И вы по-прежнему всё ещё на земле Великой Америки! И тот режим, при котором вы теперь будете существовать, очень близок к тому, о котором вы только что имели случайность неосмотрительно упомянуть.

– Так что? Теперь у вас «чёрный чемоданчик»?

– «Чёрный чемоданчик», полковник Харрис, уже двадцать лет как использован – по своему прямому назначению.

– Честно говоря, как по мне, ничего хорошего не обещающие слова: шутка не удалась… Тогда вопрос по существу! Профессор Румаркер – это, случайно, не тот самый криогений, который одним из первых всерьёз занялся медициной будущего? Как же это?

– Крионикой… криогенетикой и нанотехнологией сегодняшнего дня первого столетия XXI века года две тысячи двадцать седьмого от Рождества Христова. Как видите, полковник Харрис, прошло всего ничего: каких-то сорок лет как вас крионировали со всей вашей командой военных наёмников – в качестве одного из исследовательских экспериментов профессора Румаркера. И если вы считаете, что вам сильно повезло, так как вы снова живы, то я вас сразу и крайне разочарую: вы даже себе представить не можете, что вас ожидает в первые послерождественские дни, спустя двадцать лет после Последней Войны.

– Должно быть, в таком случае стоит произнести одну из сакральных фраз капитана Линкольна – вроде такой: «Лучше бы нам вообще не родиться, чем дожить до такого».

– Точнее и апостол не сказал бы!

– Однако… невесёлое начало.

– Конец будет ещё веселее.

– О-ооо, моя башка, – с соседнего лабораторного стола неуверенными толчками поднималась распатланная голова с заросшей копной прекрасной пшенично-медовой шевелюры. – А-ай!!

Распатланная голова стукнулась об прозрачную капсульную крышку, напичканную всевозможными приборами стационарной реабилитации, которой до частичного негерметичного сцепления был накрыт весь этот лабораторный стол… физирефактор тихо зашипел и медленно пошёл под потолок, остановившись в четырёх футах над столом пациента… сразу же, следом, ещё два физирефактора отошли от столов-коек своих пациентов и, шипя как змеи, поползли вверх – под потолок лаборатории.

Полковник вынул сигару изо рта и широко улыбнулся:

– Красавчик!

– Гэбриэл… что с моей головой? – Красавчик опёрся на «крылатый» локоть и попытался пошире распахнуть заплывшие глаза. – И что это… с моими ногами?

– Лучше спроси, что с твоим лицом! – полковник прижал рукой лейтенанта к койке, быстро достал одеяло с нижней полки стола и укрыл им абсолютно голое мужское тело.

Красавчик тревожно встрепенулся:

– Меня что, били по лицу… много? Честно говоря, последнее, что я помню, – это гадко ухмыляющуюся рожу полковника Бэккварда.

– Гав… гав-гав!! – на крайнем столе нервно задёргались голые пятки капитана.

– Мэлвин! Рад слышать, что ты всё ещё с нами, – полковник поспешил за следующим одеялом.

Крайний стол залился обрадованным щенячьим визгом! Со стола между Красавчиком и Мэлвином поднялась мощная как наковальня рука и выставила в сторону щенячьего визгуна кулак-молот:

– Заткнись, Мэлвин!! Твой Динки сдох ещё в прошлом году, меня на это не купишь.

– Уже и мячику порадоваться нельзя!

– Здесь нет никакого мячика, Псих… Это что?! Я – голый?!

Миша перевела напряжённый взгляд на взбешённую Лео, конкретно давая ей понять: одно лишнее движение и «Гитлеру – капут!» Пэпээсница вплотную подошла к Мише и, кивнув в сторону третьего стола, раздражённо прорычала сквозь зубы:

– И не вздумай сравнивать меня с Зу́лу… Я – за дедом!

– Коллективное сознание сработало: они будят друг друга… Кто бы мог подумать, что док окажется прав, – Танго не могла отвести заворожённого взгляда от надувшегося лица Красавчика. – Миша, ты только посмотри на эту отвратительную мордень!

– Позвольте, леди… – «обскорбился» явным перекосом внимания в его сторону Красавчик. – Говорить на чужом языке и тыкать пальцем в человека?! Так беспардонно обходятся только с военнопленными.

– И этого человека когда-то считали красавчиком, – ещё более бесцеремонно перешла на американский Танго.

– Мне кажется, вы говорите обо мне так, будто меня здесь нет! И почему вы говорите обо мне в каком-то прошедшем времени? А я вас, между прочим, даже не знаю, леди… Может, обсудим этот вопрос за ужином: скажем – у Винченсо Розалли!

– Гав-гав! Хочу есть! Красавчик, хочу есть!!

– Подожди, Мэлвин, собачий корм закончился! Видишь, леди впали в ступор – должно быть, от моего непревзойдённого обаяния.

– Есть хочу! Согласен на сахарную косточку.

– Заткнись, Псих!!

– Ай-яй!! Больно же… И почему меня положили рядом с Зулу?! Полковник?!

– Рад вас снова слышать, парни! Сейчас разберёмся, капитан, – Гэбриэл сделал широкий шаг к троице у дверей. – Хотелось бы всё же знать, что здесь происходит? В чьём всё-таки распоряжении мы теперь находимся? И где полковник Бэкквард?

– Мои «архангелы» проснулись!!! Команда «Альфа»!!! Гэбриэл, друг мой, как я рад тебя снова видеть – живым и в здравом рассудке… Лео – это полковник Гэбриэл Харрис! Я тебе о нём столько всего рассказывал!

– Мы это уже поняли, Джон, – ответила Миша за пэпээсницу.

– Гэбриэл, я собрал все газеты, в которых о вашей команде когда-то столько печатали…

– Да уж, библиотека ими просто забита, – раздражённо прошипела Миша.

В двери лаборатории совершенно беззвучно вкатилась инвалидная коляска, в которой сидел очень старый седовласый джентльмен с почти что невидимыми сквозь узкие щёлки глазами, – это был сам профессор и доктор Джон Румаркер. За спинку его кресла-коляски держалась его внучка – Лео Румаркер: бесформенный потёртый джинсовый комбинезон, военная серо-зелёная футболка, высокие военные ботинки-берцы, два длинных тёмно-золотистых хвоста, закинутых вперёд… хмурый воинственный взгляд из-под закрытого полевым беретом упёртого лба.

– Джон!! Не может быть… Я просто не верю своим глазам: это ты и никакой другой доктор Румаркер?!

– Я, я, Гэбриэл!! Если бы ты только знал, как я рад снова видеть тебя, мой друг… дорогой мой полковник, мой Гэбриэл… Сорок лет я ждал нашей встречи! Долгих сорок лет вся твоя команда морозилась у меня в криохранилище, Гэбриэл! И вот этот святой момент настал…

Старый учёный обнимал обёрнутого в одеяло полковника и плакал как настоящий ребёнок, никого не стесняясь.

– Джон… Ты никак плачешь, Джон?

– Я двадцать лет не плакал, Гэбриэл.

– Да ты никак постарел, да ещё влез в инвалидную коляску… Что у тебя с ногами, Джон? На твоих коленях покрывало.

– Позвоночник… но это неважно, Гэбриэл. Вот! Познакомься с моей внучкой – Лео Румаркер: сержант Противопехотных Сил ОСОЗ… наёмник – как и ты…

– А мы как бы уже… знакомы, – Гэбриэл облизал губы и, широко улыбаясь, снова зажал сигару крепкими «голливудскими» зубами. – Наёмник, значит…

Лео умудрилась покраснеть до самых кончиков ушей.

– Нет! Пожмите друг другу руки, чтобы я видел… И пока я ещё не отправился ко всем праотцам, дай мне слово, Гэбриэл, что отныне и до смерти будешь заботиться о моей внучке – как если бы это была твоя единственная судьба!

– Джон, твоя внучка вовсе не похожа на солдата, которому нужен персональный генерал.

– Много ты понимаешь, старый служака! Гэбриэл, уважь старика – последняя просьба!

– Что ж! Детей у меня нет, своей семьи не было, – полковник протянул руку фыркающей Лео. – Значит, противопехотные силы… и полевой берет – сразу видно: не «боевая лягушачья кожа» – уже не из нашего Вьетнама.

Лео и Гэбриэл сжали ладони друг друга.

– ACU-sand: полевой песчаный камуфляж ППС… «боевой песчаный берет», «песчаник», – Лео попыталась сразу же отдёрнуть руку назад, но полковник только крепче сжал её маленькую квадратную кисть, силой придержав в своей широкой шершавой ладони.

– «Пустынные дьяволы», Гэбриэл…

– «Пустынные дьяволы», значит…

– Слово, Гэбриэл, – слово!!

– Даю, Джон, – даю тебе слово Гэбриэла Харриса!!

– Участь няньки? – невзначай пробросил Мэлвин за плечом полковника.

– Сторожа… – рыкнул Зулу.

– Ну хватит!.. всех эти слезливых лобызаний… К делу, джентльмены!! – Миша выступила вперёд. – Вы здесь – Команда «Альфа» – потому что у нас проблема! Большая проблема – скрывать не буду. И отныне нам предстоит решать её вместе! И если уж быть вместе неизбежность, зарубите себе на носу: вы здесь не в качестве командного состава, вы здесь, чтобы выполнять грязную работу наёмников – без излишнего позитива и праведного, никому не нужного героизма в духе команды вьетнамских «робин-гудов». И пока что, профессор, оставляю это сборище размороженных неандертальцев на ваше полное знахарское попечение: приведите их, пожалуйста, как можно скорее в надлежащий порядок и не забудьте как следует прочистить их отмороженные мозги! Даю вам на всё про всё ровно три дня… Потом их воспитанием займусь я!

Закончила говорить Миша на русском – явно для профессора. Затем она развернулась, в приказном порядке махнула рукой и вышла за двери лаборатории со всей своей гвардией.

* * * * *

– А она… с характером – эта полковник Васильева…

Старый учёный только отмахнулся:

– Не концентрируйся на этом, Гэбриэл: у разбитого сердца душа в дурдоме – скоро ты на это всё просто перестанешь обращать внимание. Ребята! Наконец-то я вас откопал из царства мёртвых. Эти несносные девчонки совсем меня старика доконали! Но они ещё не понимают, что вот только теперь и наступает их настоящая жизнь и настоящие перемены… только теперь… А мне вам нужно столько всего порассказать! Столько всего! А у нас всего три дня.

– Это точно, Джон! Общения каких-то пять минут, а у меня уже голова кругом от твоих чёртовых вояк. Такое впечатление, что мы как минимум чумные прокажённые, как максимум – какие-то марсиане.

– А чего вы ожидали, Гэбриэл?! Вы для них заблудившиеся в космических мирах инопланетяне с планеты, которой больше нет… Позже я вам всё объясню, вам и так от этого теперь никуда не деться.

– Ладно, пусть! Сегодня никакие новости не радуют… Но ты, Джон! Ты-то тут сам как? Засекреченный Франкенштейн или просто – пленный.

– Эх, Гэбриэл, как бы оно теперь ни выглядело, мы все здесь заложники одной ситуации: безвыходной и всемирно глобальной по своим катастрофическим и чудовищным последствиям.

– Ты говоришь о Последней Войне?

– Почти… Третья Мировая – её ещё называют Последней Войной, но это уже в прошлом. А вам, джентльмены, сейчас нужно совсем иное, совсем иное. Главное, привести вас в полный порядок, Команда «Альфа»!

– Что у меня с лицом, док?

– Всё будет хорошо, Красавчик! Я тебе обещаю, сынок… Даю слово!

– Хм, а в плане слабого пола?

– Кому что, а кролику всё то же! – покачал головой Зулу.

– Переживаешь, будут ли по-прежнему за тобой бегать толпы очаровательных поклонниц? Хотел бы я тебя утешить, лейтенант, но понимаешь, слабого пола, как бы тебе попонятнее объяснить, его больше нет – вернее, он конечно есть, но он теперь совершенно иной закваски, которая тебе вряд ли понравится. И вообще, забудь о таком понятии – как слабый пол: здесь, в этом бункере, это больше чем не приветствуется. Слабый пол теперь, скорее, всё человечество как есть – в том числе и его мужская половина… Зато, Красавчик, есть Танго! И если ты сможешь завоевать её сердце, поверь старому джентльмену, никакие другие тела и юбки тебе больше не понадобятся даже во снах.

– Доктор!! Скажите, неужели мы и вправду провалялись в целлофановых мешках замороженными бифштексами целых сорок лет – как какие-то мясные окорока со скотобойни?!

– Во-первых, Зулу, не в целлофановых мешках, а в криокапсулах… Во-вторых, не просто провалялись, как замороженные бифштексы, а на все сорок лет стали моим рабочим экспериментальным материалом. И главное! Если бы я сорок лет назад не решился на этот воистину шокирующий шаг, даже если бы вас не поставили к стенке, то, скорее всего, вы давно бы уже протянули ноги на каких-нибудь засекреченных урановых рудниках.

– Гав, гав?

– Мэлвин, родной мой, настоящие щенячьи радости – это как раз то, что тебе так сейчас необходимо для вхождения в норму. Гавкай сколько хочешь! Ни на какие перекошенные лица за твоей спиной не обращай внимания… Прыгай, бегай за мячиком, лови удачу на лету – тебе сейчас это только на пользу! Я загрузил в тебя жидкокристаллический наночип, который нейтрализует биопрограмму саморазрушения мозговых клеток из-за всех тех дурацких и ужасных лекарств, на которых тебя держали столько лет до криогенирования.

– Значит, Джон, ты всё-таки добился своего: стал не только самым известным криобиологом, но и наноинженером?

– Не просто наноинженером, Гэбриэл! А наногенетиком! Биоинженером, который складывает всю цепочку живого биомашинного материала в одно целое, в минигалактику со всеми её планетами и солнцами – от первой шестерёнки и до последнего замка зажигания, – профессор как-то совсем безрадостно вздохнул. – Правда, я этим давно уже не горжусь: тело без души – что окорок отдельно от целой ноги. А я не Господь-инженер и не дирижёр-Творец, я только слепой машинный наладчик – нанотехник.

– Ты всегда преуменьшал свою роль в науке, Джон.

– Те, кто преувеличивал, заодно с военными и правительствами и делали эту чудовищную и кровавую войну.

– А в меня, док, вы тоже успели пристроить одну из своих адских самоделок?

– Не переживай, Красавчик, не только в тебя… Пойдёмте-ка со мной, парни, выпьем для начала! Я сам готовлю спиртовой вишнёвый сироп для водки: наливка получается – что надо… Но сначала вас следует приодеть, показать вам ваши комнаты, накормить как следует – соскучились, поди, за сорок-то лет по настоящему гамбургеру. А как насчёт горячей ванны и байховых халатов? Ну чего скукожились, солдаты? Расслабьтесь! В ближайшие трое суток никто к вам на пушечный выстрел не подойдёт: слово Миши – закон… Ну а потом, Гэбриэл, я вам всё-всё покажу и обо всём расскажу с самого начала, с самого вашего криогенирования. Поехали, Команда «Альфа»! Только вперёд! Только за мной – по каютам: бриться, мыться, духариться. Вся ваша одежда по шкафам… А какой у тебя гардероб, Красавчик! Лео тебе со всех блошиных вещевых складов намародёрничала – признаю, она у нас по таким делам спец… Только ты, Красавчик, пока что особо на себя в зеркало не заглядывайся, не надо – хорошо?

Лейтенант схватился за сердце:

– Неужели всё так плохо?! Гэбриэ-э-эл…

– Расслабься, Красавчик! Джон никогда не станет делать ничего такого, что может навредить твоему имиджу писаного красавца… Джон, поясни нам, что всё-таки происходит?

Профессор выехал на своём навороченном «авто» из ФЗ-кабинета терапевтической лаборатории, и мужчинам ничего другого не оставалось, как послушно шлёпать босыми пятками за его коляской, кутаясь как боги Олимпа в свои тёплые и мягкие серо-зелёные «туники».

– Больше всего, Гэбриэл, я боялся только одного: что даже если я подниму вас из ваших ледяных могил, то в ваши тела вселятся другие души – блуждающие по этой земле и не могущие покинуть этот проклятый, вывернутый наизнанку мир. Но ваша невыполненная до конца миссия оказалась сильнее всех иных побочных эффектов и обстоятельств.

– Какая ещё миссия, Джон? О чём ты говоришь?

– Гэбриэл… – профессор развернул коляску и пристально посмотрел в глаза своего друга. – Я нанимаю всю твою Команду «Альфа» для своего последнего дела! За самую большую цену в этом мире: за ваши жизни…

Профессор покатил кресло-коляску дальше:

– С той стороны, за моей спиной, дальше по этому коридору мои лаборатории – их там много… ещё – мастерские, оранжереи…

– Наши жизни? Джон! – полковник встал перед коляской профессора и сцепил на груди руки.

– Гэбриэл, ты должен знать правду: мы находимся глубоко под землёй. Это высокотехнологичный криобункер: большой кислородный холодильник-генератор – автономный рефрижератор с собственной внутренней кислородной станцией… Сорок лет назад я спас ваши задницы от того самого расстрельного могильного плена, а может, и от химических радиационных заводов, куда вас после третьего расстрела мог окончательно и уже бесповоротно упрятать жалостливый военный трибунал вместе с ЦРУ – подходящая компания! Здесь кухня-столовая. И кстати! В своих комнатах вы найдёте и старые кассеты, и бук-диски, на которых записаны все до единой серии очень красочного сериала для мальчишек и домохозяек о ваших заэкранных похождениях: «Команда «Альфа»! О вас было так много всего понаписано за столько лет, что вы стали чем-то вроде национальных героев-ковбоев вьетнамской закваски. Поверьте мне, парни, там есть на что посмотреть! Хотя, конечно, и рядом не валялось с настоящей истиной… Кстати, есть там и серии о вашем «последнем сотрудничестве» с ЦРУ: ох уж эти продажные киношники, во всю расстарались напоследок – выжали из того, что удалось выудить из архивов военной разведки и гражданских газет, всё, что только смогли! И кстати, в последней серии Команда «Альфа» снова бежала и снова скрылась, только на этот раз уже навсегда.

Профессор заставил полковника отойти в сторону и вновь двинулся дальше.

– Этот сериал начали снимать ещё при нашей жизни, – раздосадованно махнул кулаком Зулу. – Слащавый сиропчик! Полная ерунда!

Красавчик встал посреди длинного полутёмного коридора как вкопанный и завертел головой в обе стороны, точно пытаясь что-то вспомнить, что никак не хотело выплывать из дальних потаённых уголков его всё ещё непроснувшейся души:

– А разве… а разве мы не стали работать на ЦРУ в проекте секретных правительственных спецопераций?.. и разве нас не уволили уже после второго или третьего задания?..

– Скорее прочищай мозги, Красавчик! Вы сорвали вторую же операцию, переиначив её на свой собственный лад! Как вас только сразу не расстреляли? Но это было ещё так – цветочки.

– Мы были им ещё нужны, – согласился Гэбриэл.

– Нас посылали на верную гибель! – возразил Зулу.

– Сержант, Команду «Альфа» для этого и оставляли в живых – после предыдущего трибунала.

– Ага! Чтобы прикрыться нами там, где агенту Бонду даже не светило… Нам вовсе не хотелось умирать вот так: в полной безвестности!

– Ну да, капитан! Куда приятнее было героически светиться на первых полосах газет в качестве «гражданских робин-гудов».

– Ага, приятнее… мне очень даже нравилось читать о нас же… Только обо мне почти ничего не писали, к сожалению!

– ЦРУ всегда предлагало только грязную работу, Джон! И с каждым разом всё грязнее и грязнее.

– А чего же ты хотел от суперразведки, Гэбриэл? Где мировая власть – там самое болото.

– Мы только хотели спокойной старости!!

– Кто?! Ты, Зулу?! Мистер Яростный Молот и старость?! Бред!! Никакой покой, кроме могильного, уже не мог остудить ваши проклятые, искалеченные войной души: вы все подсознательно жаждали смерти! Даже тогда, когда Красавчик пытался бросить вас и в одиночку бежать от ЦРУ… Я ваш приговор по расстрельным урановым рудникам обменял на криоэкспериментальные исследования. Я вас использовал как добровольных подопытных кроликов – для испытания совершенно нового вида криогенного антифриза. Я закачал в вас совершенно новый «сахарный» антифриз, который сберегает человеческую кровь от неминуемой смерти, но, увы, не от летаргического сна. Безусловно, я рисковал вашими жизнями. Вернуть вас с того света через несколько десятков лет – представлялось делом, не имеющим реального будущего: на то время ещё не существовало подходящих технологий по воскрешению заживо погребённых в глубокой криозаморозке… нет этих технологий и сегодня – по крайней мере там, на поверхности… А чего вы хотели?! Вы и так уже считались мёртвыми!! И то, что я смог воскресить вас относительно здоровыми и самое главное – в здравом рассудке, даже мне самому до сих пор кажется какой-то дикой фантастикой или скорее чудом свыше.

– А Бэкквард?

– К сожалению, ваш самый заклятый враг Бэкквард тоже в добром здравии и даже приободрился за последние годы: наночип «молодости» весьма удачно прижился в таком же прогнившем теле, как и его нечистоплотная душа… Да! Ни полковнику Лакричу с его удачей, ни поначалу самому полковнику Бэккварду, ни даже этому фашиствующему наёмнику Эшгулгу не удалось изловить в свои хитроумные ловушки легендарную команду вьетнамских героев-ветеранов! Но как говорится, и на старуху бывает проруха. Рано или поздно это всё равно бы случилось. Наш земной шарик так мал, а мир людей и того – с грязную лужу, с ладонь… теперь ещё меньше… Просто когда-то должно было повезти и цэрэушникам! Вас всё равно бы поймали, всё равно – это было лишь делом времени. И вы это знали! Только ничего уже не могли с собой поделать – ничего! Благоразумно залечь на дно было не для вас, не вашей стезёй. Постоянный риск стал вашим собственным «Я», вашей кислородной подушкой, вашей визитной карточкой… Даже после того, как вы навсегда исчезли с гражданского фронта после вашего первого «газетного» официального трибунального расстрела, и даже после вашего второго закрытого и всё того же трибунального расстрела, многие вас ещё долго помнили – до того, как это случилось: Последняя Война и Время Всеобщего Забвения – так наше ничтожное бытие теперь именуется.

– Здорово нас тогда цэрэушники нагрели перед этим «гражданским» расстрелом, – Красавчик резко пошатнулся и привалился к стене. – Сначала подставили нас под нужное им дело, подвели под военный трибунал, а потом заставили самостоятельно выбираться из этой передряги – из… гробов! Это я хорошо помню!

– А в сериале всё упростили до целлофановых кульков для трупняков, чтоб не травмировать впечатлительные души домохозяек.

– А-а! – отмахнулся от Мэлвина Красавчик.

Профессор подъехал к Красавчику и нащупал пульс на запястье:

– Да, лейтенант, так оно и было: Команду «Альфа» взяли на вашей единственной слабинке – страстном, я бы сказал, фанатичном желании самооправдания в глазах своей страны и её неблагодарного общества… Пульс слишком учащённый – тахикардия, но для твоего настоящего состояния это нормально. Не переживай, я ещё сделаю из тебя Рождественского Зайца!

Красавчик всхлипнул:

– Здорово нас тогда подставил полковник Фэйлурт: сыном прикрылся, Вьетнамом, нашим оправдательным приговором… А этот чёртов мафиози, капитан Клай Кортес, сдал нас всех скопом Вэддингмену, который гонялся за Кортесом не один год. А генерал Вэддингмен, отпетый цэрэушник, красиво воспользовался моментом: всех нас выследил, стравил и накрыл одним махом!

– Да… – Гэбриэл нерадостно усмехнулся, – этот отпетый негодяй погулял на кровавом пиршестве как настоящий свадебный генерал: на полную раскошелился!

– На полную? На полную? – Красавчик в очередной раз приклеился голыми ступнями к холодному полу. – Мнимый расстрел, усыпляющие пули, три гроба – один на другом… морозильный рефрижератор… И эта сволочь Вэддингмен заставил нас выбираться из забитых гробов самим, чтобы проверить, годимся ли мы ещё для грязных делишек его собственной конторы, или Команда «Альфа» выдохлась, как пустой грецкий орех! А мой гроб, между прочим, был самым нижним – у меня вообще не было никаких шансов выжить.

– Но не зря же наш славный сержант носит заслуженный ринговый позывной: Мистер Яростный Молот! Так что окочуриться просто так ни малейшего шанса у тебя не было, Красавчик.

– Не смешно, Гэбриэл.

– Ага! Представляешь, что было с Зулу, когда он очухался в своём тёмном запечатанном гробу?

– Я чуть крышей не поехал!! – прорычал за спиной Красавчика сержант. – Этот припадочный так орал и бился ногами где-то там подо мной, что мне пришлось разломать свой деревянный макинтош, чтобы добраться до этого горлопая.

– Зулу, ты спас мне жизнь…

– Он спас нам всем жизнь, Красавчик!

– Сволочь Вэддингмен!!

– Красавчик, перестань, – Гэбриэл положил руку на плечо своего лейтенанта. – Пошли дальше.

Профессор покатил коляску вперёд:

– Ещё помнишь, лейтенант, и это хорошо: боль даёт нам возможность чувствовать себя именно живыми и, может быть, даже людьми.

– После нашего «официального расстрела» нам навсегда пришлось остаться в силках этого гнусного пройдохи – генерала Вэддингмена.

– А я был на незримом подхвате Команды «Альфа», полковник.

– Точно, Мэлвин! Твоё прикрытие – военный госпиталь – стало для нас настоящим спасением: благодаря твоей невидимости нам удавалось водить за нос этого заядлого цэрэушника Вэддингмена!

– Это правда, Гэбриэл! Всю грязную работу, что на вас скинуло ЦРУ, вы, парни, каким-то непостижимым для них образом оборачивали на свою сторону, переиначивая на свой собственный лад… Но это не могло продолжаться вечно! Так что уже через два месяца совместной работы ЦРУ решило, что Команда «Альфа» более опасна, чем все террористические организации мира. Ещё бы!.. Правда, первыми сдали нервы у Красавчика, точнее – трижды сдали! И трижды обстоятельства заставляли его вернуться назад.

– Когда тебе в лицо или твоим друзьям в спину целится дуло автомата, уже не до личностных сантиментов.

– Мы же были неконтролируемые! – подчеркнул Мэлвин.

Гэбриэл протяжно выдохнул:

– Проверив нас на нескольких более-менее «нейтральных» заданиях, Вэддингмен сделал большую ошибку: он перекинул нас на самую грязную работу от политики. Но убийство президента своей собственной страны никак не входило в наши планы – даже под страхом очередного расстрела.

– И вы в который раз пытались бежать и скрыться.

– И снова Мэлвин подставил нам своё незримое плечо.

– У меня же был мой дорогой и верный друг – генерал доктор Брайтлайт, а у него как у всякого порядочного военно-полевого хирурга были свои надёжные связи в разведке – ещё с Кореи.

– Генерал Вэддингмен настолько был уверен в своей безнаказанной защищённости, что даже не позаботился о дополнительной охране на нашем, как он думал, последнем расстреле.

– Угнанная военная «вертушка»! Мы в одной связке с генералом Брайтлайтом! Разлетающиеся по плацу солдаты! И тупая рожа капитана расстрельного отряда, когда мы сели прямо ему на голову посреди их базы в пустыне… Вот было потешно смотреть на перекошенную рожу капитана, когда генерал Брайтлайт-Зорро наставил на него свой автомат, а я в это время в костюме Супермена отвязывал полковника от его расстрельного столба!

– Да, Мэлвин, без тебя Команды «Альфа» попросту никогда бы и не существовало – что тогда, что сейчас! Ты снова спас наши задницы!

– Мы всё-таки бежали из лап генерала Вэддингмена…

Профессор ещё раз измерил пульс на запястье в пятый раз прилипшего к полу коридора Красавчика и покачал головой:

– Бежать вам удалось, лейтенант! Скрыться – делом было куда более хлопотным. Генерал Вэддингмен держал на прицеле человека, знающего вас как свои пять пальцев, вас всех четверых и все ваши повадки – досконально! В общем, армия обратилась за помощью к ЦРУ, а Вэддингмен, в свою очередь, обратился к тому, кто знал вас лучше вас самих.

– Полковник Бэкквард!! – прорычал Зулу.

– Фактически птички попались в силки браконьера, которому дважды поручалось это дело, и дважды он терпел полное фиаско.

– Но всегда есть третий шанс…

– Он всегда есть, Гэбриэл! Всегда! И он всегда срабатывает: настойчивый своего добьётся… А Бэкквард был не просто настойчивым – из-за вас его карьера летела ко всем чертям! Ему было за что потягаться… А вы уже так насолили всему военно-разведывательному комплексу США! Уже сам Белый Дом был заинтересован в вашей окончательной и безвозвратной изоляции: неконтролируемая команда военной разведки ветеранов-спецов широкого профиля – это маленькая армия с неограниченными автономными полномочиями, способная свергнуть даже самое большое правительство и полностью захватить и удерживать власть в своих руках почти над любой страной в мире… Одним словом, вы стали не просто опасными, а представляющими реальную угрозу! Ведь фактически, даже работая на ЦРУ, вы всё время умудрялись оставаться вольными наёмниками, к тому же абсолютно неуязвимыми.

– И сумасшедшими! – вскинулся Мэлвин.

– К тому же – все четверо!

– А Фредди? – вдруг совсем тихо спросил Красавчик, всё так же пристально всматриваясь куда-то в неопределённое тёмное прошлое своей жизни.

– Фредди Одерли был крутым ковбоем-каскадёром, только когда был рядом с вами, Команда «Альфа». Вы это и сами отлично знали, парни. И когда ваш напарник из бывшего сапёрного отряда погиб…

– Я тогда уходил в третий раз… пытался уйти…

– Точно, лейтенант… После его смерти вы все стали, как Мэлвин, конченными психами! Именно тогда Вэддингмен решил разыграть с вами последнюю карту: он всё поставил на ту операцию…

– После которой он бы нас сразу же и убрал – тихо и без лишнего шума.

– Именно, Гэбриэл! И ты это понимал, как никто другой… Но любой побег – это всегда только полдела.

– Мы собирались в Северную Африку: пески надёжно скрыли бы нас на какое-то время… Не успели! Не добрались!

– Не успели, Гэбриэл, не добрались! Вас ловко просчитал полковник Бэкквард – умно, быстро и главное – безошибочно.

– Он поставил себя на моё место, и ему удалось!

– Да, на третий раз ему чертовски повезло!! – Зулу рычал от злости.

– Должно же было когда-нибудь и ему повезти, Зулу, – «успокоил» сержанта Гэбриэл.

– Да, на этот раз это был ваш конец, парни! Мэлвина ещё пытался спасти его друг, генерал доктор Брайтлайт, как всегда пытаясь укрыть капитана в психиатрическом отделении под крышей своего военного госпиталя. Но, к сожалению, на этот раз ему это не удалось: суд признал капитана Мэлвина Линкольна вполне вменяемым.

– И это через столько лет сидения в одной клетке с психами!! – возмутился Зулу.

– У стенки все вменяемые, – сделал свой вывод Мэлвин.

– Да, Джон! Мэлвин прав, у стенки все вменяемые… и полковник Бэкквард был единственным несфабрикованным свидетелем, который присутствовал на прощальном суде – третьем и последнем для нас.

– Генерал! Теперь – генерал Бэкквард, генерал-президент Великой Америки и Мистер Премьер Правительственного Совета Земли ОСОЗ… Ваши комнаты, парни! К сожалению, ваших собственных вещей практически никаких не сохранилось, но что могли, мы восстановили по вашему вкусу и типажу. Кстати, твои наградные часы, Гэбриэл, я получил от Бэккварда в подарок за твою персональную и окончательную смерть! Так что твой Вьетнам ждёт тебя в твоей каюте… Каюты, конечно, не царские палаты! Но зато без решёток и наручников. И кое-что из ваших личных вещиц мне всё же удалось выкупить из военного архива.

– В моей комнате нет включателя! И кто-то уже включил свет! – Красавчик с порога заглядывал за дверь своей комнаты.

– Здесь нет ни включателей, ни выключателей, лейтенант: этот криобункер регулирует всё сам и свет в комнатах в том числе… Приоденьтесь во что-нибудь лёгкое, парни! И добро пожаловать ко мне в лабораторию: надо на вас поближе посмотреть. Потом – все в столовую! В ванную! Отдых! И снова ко мне – в лабораторию.

– А как же сериал?! Сериал «Команда «Альфа»: про нас, про меня… – Красавчик снова заглянул и снова прикрыл дверь своей комнаты. – Я хочу посмотреть на себя в прощальном кадре!

Профессор негромко засмеялся:

– Прощальный кадр не имеет ничего общего с действительностью, лейтенант… Да и вряд ли ты себе там понравишься. Танго говорит, ты чересчур уж там картинный получился – как слащавый клоун на шоу-параде геев-красавчиков.

Красавчик вдохнул, но на выдох захлебнувшегося возмущения ему уже не хватило, – он шагнул в свою комнату и громко хлопнул дверью.

Гэбриэл встал перед профессором:

– Джон, а если я скажу тебе правду – скажу откровенно: навряд ли я знаю, что теперь делать.

Профессор понимающе улыбнулся:

– Никто не знает, Гэбриэл. Но вам может повезти, как везло всегда… Да, мира больше нет! И того прежнего – его тоже нет… Но зато теперь есть вы – Команда «Альфа»! И в этом наше спасение. Ведь вам и в третий раз удалось обмануть стенку: сама Смерть преклонила перед вами свои колени.

– Хмм… Честно говоря, ты своими выводами ставишь меня в тупик, Джон. Всё слишком быстро, всё слишком накатисто.

– Просто ты ещё не готов принять ту действительность, которая уже завтра перевернёт весь твой прежний мир, Гэбриэл.

– Просто я ещё не видел этой настоящей действительности, а потому не могу судить о том, чего ещё не знаю… пока не знаю…

Вдруг Мэлвин резко дёрнулся в сторону, чуть не сбив с ног сержанта, внимательно вслушивающегося в каждое слово профессора.

– Ты с ума сошёл, придурок?!

Но капитан будто его и не слышал – он резко остановился посреди длинного коридора и тупо уставился напряжённо болезненным взглядом в никуда.

– Мэлвин, что случилось?!

– Полковник… а Эмили – с моим хомячком?.. их тоже – нет?..

– Мэлвин…

– И доктора Брайтлайта?.. моего дорогого и любимого друга – доктора Брайтлайта?..

– Мэлвин…

– И маленькой уютной пиццерии на углу?..

– Капитан!

– Подожди, Гэбриэл, – профессор подъехал к Мэлвину и взял его за руку. – Быть может, память – это лучшее из всего твоего прошлого, которое даст тебе возможность продолжить жить дальше – во всё ещё человеческом облике и божьей душе… и это – главное, капитан… верь мне…

Глава вторая

– Скучно…

– Найди себе врага и сразу станет веселее!

– Нашла бы, – Танго вяло перевела взгляд с ехидно-злобного зырканья Лео на такое же «ненастроение» Миши, – если б позволяли.

– Успеется ещё! – полковник подняла глаза, но посмотрела не на своего праздно зевающего лейтенанта, а на задумчиво умиротворённое лицо Чукки. – Сколько можно говорить, капитан: никаких излишних привязанностей!

– Что значит излишних? Не мы определяем меру даруемых нам привязанностей.

– Ну не крыса же! – полковник разложила перед собой на столе новый пасьянс и отпила сладкого кваса из пивной глиняной кружки.

– Ты несправедлива, Миша! Федя такой милый, такой ласковый.

– Особенно когда у него плохое настроение и он кусается, собака! – Танго сидела в своём персональном кресле, вытянув вперёд обе ноги и расслабленно лениво елозя миниатюрной пилочкой по ногтям длинных тонких пальцев. Не делая ни одного лишнего движения, она кинула на Чукки вялый «задушевный» взгляд и снова занялась своим делом.

– Так, может, не стоит обижать малыша – тогда и котёнок не превратится в тигра, и волк не обернётся в оборотня, – Чукки с удовольствием поглаживала под мохнатым подбородком у чёрно-белой с рыжим подпалом длинношёрстной морской свинки, развалившейся на спине и блаженно похрюкивающей в такт движениям пальцев своей хозяйки. – Федя – естественный природный стабилизатор психической уравновешенности и гарантия всегда хорошего самочувствия.

– Тоже мне, природный… Генетический мутант!! Этот мышиный панк годится только на корм помойным котам, а не на стабилизацию твоей психической неуравновешенности.

– Уверяю тебя, Лео, если бы у нас был кот, эти двое «генетиков» обязательно бы подружились! И хочешь знать почему?

– Нет!!

– Потому что в отличие от людей и их подобия, кот и мышь в сто раз быстрее способны проявить в себе человеческую душу, найти общий язык и протянуть друг другу лапу, нежели ты, наконец, перестанешь отрывать рога и копыта у таких же, как ты сама!

– Ой-ё-ёй!.. как поучительно… Вот оторву твоему Феде кое-что под обгрызенным крысиным хвостом, и будет он, как мы все, без рогов и копыт, зато – с хвостом и душой!

– Злая…

– Сама такая!

– Насчёт рогов и копыт, – Танго усмехнулась, – это ты погорячилась: у кого, у кого, а у тебя их так на целый взвод чертей хватит… гы-гы-гы!

– Сама – хвостатая!! Змея…

– Лео, тебе стоит только попробовать хоть разочек мирно погладить Федю, и ты сразу же почувствуешь, как сама доброта и спокойствие поселяются в твоей беспокойной душе.

– Если ты от меня не отцепишься со своим крысиным зубогрызом, я сейчас тебя так поглажу против шёрстки, что ты узнаешь!!

– А по шее? – предостерегающе процедила сквозь зубы Миша.

Лео глухо зарычала, но всё же убрала занесённый кулак.

– Кто-нибудь вырубит этот дурацкий «ящик»!! Сколько раз повторять: от этих маразматических идиотских телешоу у меня разрывает коробку на куски!! – Лео была не просто не в духе, сегодня её явно клинило.

– Ну ты, чертеняка хвостатая! Чего снова набычилась как сурок на зиму? И чего бы тебе не выключить телебук самой? Кто переломал своими кулачищами все пульты и голосовые сенсорные приставки к «ящику», а? Сила есть – котелок найдёт, где приложиться… Андрею или Танго опять всё чинить после твоего очередного рукоприкладства – никакая система не выдерживает такого безумного насилия. И ты ещё Чукки обвиняешь в безумстве?! И почему ты снова не поставила за ухо «улитку»? Я всё равно найду тебя, если мне это будет надо… Сержант Румаркер?!

Но Лео только показала своему полковнику язык и снова «набычилась как сурок».

Танго подула на отполированные до жемчужного блеска природно-перламутровые ногти, убрала пилочку в чехол и спрятала в набедренный карман комбинезона. Затем подобрала ноги, как обычно затянутые в высокие чёрные сапоги из мягкой блестящей кожи с красивой меховой оторочкой, небрежно закинула ногу на ногу и, спокойно закурив, расслабленно выпустила в сторону Лео длинную спиральку дыма.

– А как вам… наши отморозки?

Чукки перевернула свинку на живот и посмотрела на лейтенанта круглыми немигающими глазами, но ничего не ответила. Пэпээсница недружелюбно зыркнула исподлобья на Танго, выпятила нижнюю губу, глухо рыкнула, но тоже больше не открыла рта.

– Они не наши, они – Лео! – Миша бросила карты на стол, подошла к книжным шкафам и слегонца приударила кулаком по расчерченному квадрату монитора – широкая рама голографического библиотечного телебука сошлась в точке и погасла. Полковник взяла толстую книгу с полки и снова села за стол.

– А-аууу! – зевнула Танго. – А может, ты нам лучше побренчишь… а, Миша? Лео сгоняет к тебе за гитарой.

– Я не бренчу!

– Ну тогда спой, что ли.

– Не до песен!

– Ну Миша-а-ааа…

– Скучно? Почитай!

– О-ооо, – протянула Танго и откинула голову на спинку кресла.

– Тогда не цепляйся! – Миша раздражённо захлопнула книгу и пошла за ажурную, старого «дедовского» образца, тёмную чугунную перегородку – в пяти ярдах за спинкой дивана, на котором сидела Чукки… Полковник молча сняла ботинки, подвернула штанины, нацепила манжеты на щиколотки, натянула на руки боксёрские перчатки и стала методично вполсилы пробивать старую оранжевую грушу.

Сама Большая Библиотека представляла из себя несколько комнат вокруг одной большой бальной залы, но только само «приложение» тренажёрного ответвления было хорошо видимым и всегда доступным из добавочных боксов. Большая часть пристенного пространства библиотеки была заставлена книжными шкафами. Вглубь от входных дверей немного левее стоял диван с двумя широкими креслами и двумя изящными высокими журнальными столиками. За диваном стоял стол, который девчонки использовали для карточных игр и наливочных разгулов.

– Зануда, – хмыкнула в сторону своего полковника Танго и, пригнувшись, выпустила облачко дыма на увлечённо умывающегося на диванном подлокотнике Федю.

Свинка протестующе заверещала и тут же юркнула за спину капитана. Чукки осуждающе посмотрела на Танго, но опять ничего не сказала. Лео продолжала «медитативно бычиться» на своём месте, запрятав обе кисти рук под мышки и по-турецки поджав ноги, заодно недружелюбно позыркивая то в сторону Чукки, то в сторону лейтенанта.

Танго лениво взглянула сквозь решётку на Мишу:

– Мы здесь скоро совсем сойдём с ума от скуки! Чего мы ждём, командир, а?! Два месяца принудительного затворничества, клятвенно обещанные доку Румаркеру, наконец-то закончились вместе с пробуждением этой отмороженной четвёрки никому не нужных «древних» придурков. Три дня их полной акклиматизации тоже прошли. И они вместе с доком преспокойненько разгуливают по всему бункеру точно у себя дома, пока мы безвылазно сидим в своих каютах и даже обедаем в библиотеке. Неудивительно, что отлично себя чувствует только крыса Чукки: столько разнопланового внимания – и всё ей одной! Мне вся эта хренотень порядком надоела! Остоёбло…

Лео уставилась на Танго как бык на красную тряпку:

– Дед просил нас дать Команде «Альфа» несколько спокойных дней для вхождения в норму и адаптации в непривычной для них среде.

– Убиться об штурвал – непривычная среда, ёханый бабай!! Да здесь абсолютно всё стилизованно под вторую половину прошлого века.

– Не всё! Телебуки современные.

– Ну надо же!! А в комнатах?! Во всех наших каютах… Древнепотопные японские гробы-телевизоры и германские видаки с кассетами-книжками. Я ещё понимаю – библиотека! Настоящие бумажные книги! И этот антикварный, проеденный молью и мышами запах – у дока свои причуды, ладно… Но остальное! Комнаты! Ванные! Кухня! А столовая? Просто какая-то икебана прошлого века! Вы когда-нибудь за последние двадцать лет видели более натуральную еду, чем ту, которую воспроизводит старая кухня дока? Все эти серебряные вилки, салфетки, графины, почерневшие подсвечники – хотя мне это даже нравится… Но за эти последние два месяца полной изоляции от внешнего мира, мне кажется, мы совсем абстрагировались от всего того, что там – наверху.

– Особенно от «Яго»… Как я тебя понимаю! – ехидно съязвила Лео.

Танго трудно было оставить в долгу.

– Ещё немного, и я буду умолять дока сделать меня ещё одной наследницей его Снежного Королевства!

– И не надейся!.. макака-резус…

– А кто мне запретит?.. интересно, интересно… Сапёрная лопатка, что ли?!

Дальше диалог перешёл со смеси двух языковых групп на чистейший русскоязычный.

– А кто мне запретит натолочь тебе сапёрной лопаткой по твоей крысиной морде?

– Слышь, брякало, а по горбу в обратку – не слабо?

– Не слабо по заду тебе напинать!

– Прикинь! Таки запинала, индюшачье перо… Ну ты у меня догавкаешься: новые зубья в два счёта поменяю на старые-драные!

– А я деду пожалуюсь! Он тебя в морозилку запихает!

– Не добежишь – не успеешь… Так что умойся грудным кефиром и засохни, недомерок!

– Ну всё, – Лео дёрнулась из кресла, но подняться ей не пришлось: тяжёлая боксёрская перчатка наковальней легла на её плечо.

– Сиде-е-еть! Я! – сказала… Хватит, пацаны! – полковник скинула боксёрские перчатки на диван и, упав возле Чукки, отстегнула утяжелители. – И ты, лейтенант, тоже расслабься. Чёрный рейнджер – не свихнувшийся пэпээсник. Твоё перенапряжение – признак повышенной взрывоопасности всегда для всех и в буквальном смысле… Спокойнее, спокойнее, детки! Самая тёмная ночь перед рассветом. Проверено! Скоро всё закончится. Я! – вам говорю.

– Как по мне, так всё только начинается.

– Помолчи, лейтенант… Чукки!

Миша собрала перчатки и манжеты и понесла их обратно в тренажёрный зал. Чукки поднялась следом и, подойдя к столу, открыла термос – разлила кофе в четыре чашки и молча разнесла две: Танго и Лео… Сняла со спинки стула Мишин френч и, подождав возвращения полковника, спокойно подала. Миша засунула руки в рукава, но застёгиваться не стала. Она взяла свою чашку и неспешно присела на диван. Чукки прислонилась к столу и отпила кофе. Федя перебрался на спинку дивана и свысока стал наблюдать за происходящим, совершенно по-человечески вдумчиво и весьма внимательно.

Миша допила свой кофе в три глотка и, передав чашку с блюдцем сразу же подошедшей к ней Чукки, заложила руки за спину и снова нервно заходила по библиотеке. Такое маятниковое состояние полковника уже само по себе ничего обнадёживающего не предвещало.

– Но ты права, – Миша резко остановилась напротив кресла Танго и в упор посмотрела на своего лейтенанта, – время действовать! А мы здесь совсем порасслаблялись, один наш расхлябанный вид чего стоит! Приходится констатировать значительное ослабление общей мозговой деятельности и основных жизненных инстинктов…

– Бодлер, – отпив глоток кофе, с точностью до микрона уверенно-спокойно констатировала капитан.

– Амбивалентное отвращение к жизни…

– Варлен.

– Нигилизм, упадничество и отвращение ко всему и вся…

– Тургенев.

– Размазни и импотенты!!

– Декаденты, – хладнокровно поправила своего полковника капитан. – Бодлер, Рембо, Шопенгауэр, Гартман… «от реального к реальному»…

– Ницше, – сладко выдохнула в никуда голубым колечком Танго.

– А-аа! – махнула рукой Миша. – Один хрен! Скоро от нас станет толку, что от крысы Чукки.

– Мой бедный, бедный Федя! – капитан посадила свинку себе на плечо. – Все считают тебя крысой, а ты всего лишь прелестный пушистый комочек под логотипом: морская свинка.

– Цурюк цур натур, – усмехнулась Танго.

Лео наконец-таки вылезла из своего пещерного кресла:

– Ладно, схожу – ещё раз переговорю с дедом… Надо точно знать, на что мы можем рассчитывать, если всё-таки сможем прибегнуть к помощи Команды «Альфа».

– Это с самого начала было плохой и неудачной идеей, – Миша снова усадила Лео на место. – Я всегда была против! И ты это знала.

– И действительно, зачем нам аж четверо потных вонючих мужиков? – Танго точно знала, как заесть Лео до смерти. – Если бы это были былые времена, мы могли бы завести себе четырёх охранных кобелей: каждому по смердящей псине – и всех делов!

– А чем тебе эти не кобели? В самый раз булли на задворках!

– Э-эээ… – Танго попробовала привлечь внимание Миши, показывая большим пальцем на входные двери позади себя.

– Нам никто не нужен!! Тем более чужие – новые они или старые. Толку от них никогда не было – ни тогда, ни теперь. Я сама найду выход из этого тупого и безнадёжного положения!

– А может быть, всё-таки вместе? – голос Гэбриэла прозвучал прямо за спиной Миши.

– А вот и «сахарные мальчики»… У нас гости! – наконец озвучила своё предупреждение лейтенант.

Миша резко обернулась, но полковник уже удерживал её кисть перед своими губами.

– Всегда приятно прийти на помощь дамам, когда они в настоящей беде.

Гэбриэл вынул изо рта дымящуюся сигару, поцеловал руку Миши и, широко улыбаясь, опять зажал сигару ровными белыми зубами.

– Й-ёкарный бабай!! – совершенно неадекватно по-русски отреагировала Миша.

За спиной полковника стоял Красавчик, а в проёме двойных распахнутых дверей – Зулу и Мэлвин.

– Он самый, – буркнула от стола Чукки.

– О-ооо, – кажется, это был единственный осознанный звук, который вырвался из груди чуть было не загоготавшей в голос Танго.

– Бог в помощь! – совершенно по-русски расплылся в самой приветливой улыбке Гэбриэл.

– Милости просим… – Мишино лицо перекосило от такого наглого «профессорского» приветствия полковника. – Неужели по нам так видно, что «дамы в беде»?

– Ни в коем случае, полковник Миша Васильева! Но мой внутренний голос мне подсказывает, что мы и к месту, и ко времени… «Heroes for hire are always welcome at court!» – подходящий герой всегда ко двору, миледи.

– А-а-ахххренеть, – недружелюбно-восхищённо выдохнула из себя Лео.

– А-ахренеть – не встать! – подвела русский преферанс Танго.

Чукки молча села на Мишин стул по ту сторону стола и с нескрываемым любопытством стала разглядывать ослепительный отряд.

Миша сразу же застегнула на френче все до последней пуговицы и, отойдя к книжным полкам, сцепила на груди руки и молча угрюмо уставилась на незваных гостей. Танго, хитро прищурившись, отмороженно скосилась на вставшего сбоку Красавчика, Чукки налила в блюдце кофе для быстренько перебравшегося на стол Феди, Лео же исподлобья злобно зыркала на всю нежданную четвёрку.

Красавчик решил, что шутка – лучшее средство для разрядки атмосферы. Обращаясь сразу ко всем, в большей степени он всё же склонился к явно игнорирующей его Танго:

– Мы только на свидание, а девчонки уже тут как тут! А что, на прихорашивание девушки теперь меньше тратят времени?.. ну там – щёчки подпудрить, губки подкрасить…

Танго изящным движением руки вытащила дымящуюся сигаретку изо рта и пренебрежительно посмотрела на Красавчика:

– У меня что, свои губы синие, что я должна их ещё и штукатуркой мазать?

Красавчик замялся:

– Я… этого не говорил!

– Тогда чего рот раскрывал?

В комнате повисла вполне закономерная пауза, но вряд ли её можно было назвать томительной или неловкой: скорее, это была пауза оценивающая, нужная, классическая, дающая возможность всем прийти в себя и, что называется, успеть на одном дыхании присмотреться друг к другу, ухватить суть вещей на лету, переломить ход давно назревших событий – ведь впереди им предстояло нелёгкое и, возможно, даже неосуществимое со стратегической точки зрения сотрудничество.

А осмотреть и оценить было что… Только один вид «древней» четвёрки привёл в настоящее замешательство девчонок-военных, слегка обалдевших от такого «парада комет». И здесь было на что посмотреть широко открытыми глазами – в их мире так уже давно никто не одевался, разве что старомодный профессор Румаркер, когда поднимался наверх…

Полковник Гэбриэл Харрис был сама пренебрежительная элегантность с чистой примесью отточенной военной выправки: высокий, подтянутый, молодцеватый, с серебристой шевелюрой на голове и с хитрым смешливым стальным взглядом серо-синих колких глаз на светлом и прекрасно сохранившемся мужественном красивом лице. Синие узкие джинсы стиля восьмидесятых прошлого века и застёгнутая всего лишь до середины «железной» груди плотная тёмно-бордовая однотонная рубашка придавали ему ещё более молодцеватый вид. Его обувь являла собой пример настоящего денди – песочно-коричневые, начищенные до зеркального блеска, фигурной кожи высокие туфли под Техас. Натуральный кожаный ремень с техасской бляхой под слегка выступающей складкой живота мог бы посоперничать даже с таким образчиком грубоватой, но таки изысканной формы, как чисто военный ремень полковника Миши Васильевой. Но сказать о полковнике Харрисе: военная выправка! – было всё равно, что ничего не сказать. Гэбриэл Харрис скорее был сама показная элегантность мегазвезды, сошедшей с экрана старого и некогда нашумевшего блокбастера шестидесятых об агенте 007 с мужественным и чопорным Шоном Коннери в главной роли…

А вот Красавчик скорее тянул на звезду более раскованного типажа восьмидесятых – вроде блистательного сердцееда Мэла Гибсона или харизматичного романтика Патрика Суэйзи. Имперский индиго двубортного пиджака, бело-бежевые брюки с отлично выглаженными и вытянутыми по струночке стрелками, белоснежная рубашка с золотыми квадратными запонками на высоких манжетах, фирменные итальянские туфли с узким носком и конечно же небрежно повязанный на голую шею под расстёгнутый отложной воротник рубашки широкий тёмно-голубой шёлковый платок – прямо под цвет дивных глаз лейтенанта.

На Зулу просто было больно смотреть – он буквально весь переливался, как новогодняя ёлка: непременный комбинезон, сейчас тёмно-фиолетового цвета, заправленный в красные гольфы и белые мягкие высокие боксёрки-сапожки всё того же образца семидесятых-восьмидесятых. Его пояс, в который спокойно вместилось бы два полковничьих ремня, с яркой, в ладонь, тяжёлой стальной бляхой-украшением, опоясывал торс-тумбу человека, некогда носившего вызывающе-обязывающее имя: Мистер Яростный Молот! – рингового бойца за титулы и деньги и просто кулачного уличного драчуна и задиру. Его верхнюю половину тела с мощными квадратными плечами прикрывала майка в обтяжку тигрового окраса с глубоким угловым вырезом чуть ли не до самого пупа. Его бычья шоколадная шея была увешана целой связкой золотых цепей с крестами и медальонами. А его руки! Не было пальца, чтобы на нём не красовался золотой перстень или квадратная печатка, а то и вместе со всякого рода гербовыми вензелями и рокерскими причудами. И конечно же выбритый ирокез на круглой сливочно-шоколадной голове с чёрной пугающей бородой на тёмном лоснящемся насупившемся лице, подобном вырубленному в скале портрету первого неандертальца, довершал этот сногсшибательный образ. Сержанта Инкейна вполне можно было бы выставлять вперёд в любой драке для прикрытия вместо щита, даже без устрашающих воинственных криков его племенных африканских предков и полагающейся к такому случаю дубины поувесистей. Всецело хватило бы одного его вида, чтобы привести в шоковое состояние любого – только от первого и совершенно неизгладимого впечатления этого зулусского воина-защитника.

Пожалуй, только один «причокнутый» капитан Мэлвин Линкольн вполне мог сойти за обычного лоботряса и шалопая, мающегося от скуки и полного безделья или какой-нибудь лёгкой «дури» где-нибудь на блошиной тусовке в районе клубного бара «Шериф Джо». Его безмятежно спокойный разбалбесный вид вполне мог бы успокоить ошарашенные взгляды женской военной «братии» из бункера профессора Румаркера – если бы не его рост. Хотя в распростёртом положении эти четверо размороженных неандертальцев и занимали абсолютно всё пространство лабораторных столов в ФЗ-терапевтической лаборатории профессора Румаркера, но теперь, когда они ещё и встали на свои ноги да приоделись-приобулись, девчонки-вояки, которые до сих пор всё-таки не считали себя какими-нибудь там карликами или людьми-мутантами по сравнению с мужской половиной собратьев по оружию, поняли, что дела будут обстоять не совсем в том накатанном русле, к которому они привыкли за последние двадцать лет. Все четверо «древних олимпийцев» были под шесть с половиной футов с запасом да ещё с таким нетипичным для теперешнего времени наглым поведением и чувством упоения неограниченной свободой – а такое безграничное нахальство теперь было частично позволительно разве что солдатне из Форта да старой гвардии «Клуба Убийц». Даже Миша, самая высокая из всех своих, почти на голову была ниже полковника Харриса, что уже было говорить о Лео, которая с трудом дотягивала лишь до неполных пяти с половиной футов.

И самый высокий в этой четвёрке «древних джедаев» был именно Мэлвин! Одетый в лётную авиаторку ВВС США L-2B Light Zone времён Вьетнамской войны – защитно-зелёную кожаную бомберку на молнии с замершей на спине рычащей мордой короля-льва и синюю клетчатую рубашку, в бесформенные светло-серые штаны и дорогие фирмовые высокие кеды, и конечно же с синей бейсболкой на голове с нашивкой всё того же рычащего короля-льва, из-под которой топорщились во все стороны его редкие и непослушные льняные кудри, Мэлвин к тому же ещё всё время зачем-то делал свои кофейные глаза ужасно круглыми и театрально моргающими, точно хотел произвести первое незабываемое впечатление – что, кстати, ему как раз таки неплохо удавалось из-за столь изысканного вида и эксцентричного поведения.

Однако уже по первой оценке значимого вторжения, казалось, что всем присутствующим осталось только выхватить из-за пояса по вестерн-револьверу типа «Дикий Запад» и вперёд – аргентинское танго начинается! И может быть, судя по оборонительной позиции Миши и вконец набычившемуся виду Лео, всё где-то так и произошло бы, если бы не философски безалаберный манёвр капитана Линкольна.

Мэлвин снял свою бейсболку, пригладил кучери и напялил её обратно на голову… решительно одёрнул куртку и сделал шаг вперёд:

– И кто мне подогнал этот шикарный вариант штурмовой авиаторки времён Вьетнамской кампании?.. Удобно, комфортно, сшита точно по мне и король-лев в унисон бомберу с моей бейсболкой. Мне припало!

Видя, что никто не собирается отвечать Мэлвину, Чукки взяла инициативу в свои руки:

– Ну… я припечатала на куртку и бейсболку короля-льва для Львиного Вертохвоста – покорителя воздушной стихии.

– Ммм, зашло – не отрицаю… И что читаем?! – заложив руки в карманы штанов, Мэлвин вразвалочку вальяжно подошёл к столу и, достаточно бесцеремонно вытащив из-под ладони Чукки книгу полковника Васильевой, повернул её обложкой к себе. – Рэмбо! Что-то я запамятовал, когда это прославленный герой Вьетнама стал заниматься биографическим письмомарательством! Да ещё таким…

Мэлвин уважительно потряс на ладони толстый томик в серебристо-чёрном переплёте:

– …тяжеловесным!.. Та-ак! Что здесь у нас? Ага!

«Коль мне нужна вода Европы, то не волны

Её морей нужны, а лужа, где весной,

Присев на корточки, ребёнок, грусти полный,

Пускает в плаванье кораблик хрупкий свой…»1

Капитан закрыл книгу и, спокойно пристроив томик обратно, положил ладони на стол и посмотрел прямо в глаза Чукки чуть лукавым взглядом из-под своих пушистых сладких ресниц:

– Чем ответите на Рэмбо… мэм?

Чукки поставила локти на стол и чуть подалась вперёд:

– На Рэмбо – отвечу Рембо́…

«Я знаю рвущееся небо, и глубины,

И смерчи, и бурун, я знаю ночи тьму,

И зори трепетнее стаи голубиной,

И то, что не дано увидеть никому…»2

– О-ооо! Полковник! – Мэлвин кивнул Гэбриэлу. – А нас здесь, кажется, понимают.

– Чем обязаны и всё такое, джентльмены?! – Миша снова выступила вперёд, в упор посмотрев в лицо полковника Харриса.

Гэбриэла ни в коем разе не смутил вопрос на чистейшем русском. Он широко улыбнулся и положил локоть на плечо своего лейтенанта:

– Неординарные проблемы требуют столь же неординарных решений, полковник… Вы нас всячески избегаете, леди, так что мы решили сами к вам наведаться – так сказать, с дружественным дипломатическим визитом!

Миша отдала должное не только абсолютному пониманию её речи, но и столь же невозмутимому и достаточно исчерпывающему ответу своего оппонента.

Мэлвин опёрся локтями на стол и нагнулся к уху Чукки:

– Она знает русский язык?

– В совершенстве…

– Зачем?

Вопрос был совершенно идиотским, но Чукки спокойно посмотрела в наивные солнечные глаза капитана:

– Положено.

– Положено?

– Положено знать язык своего основного врага: мы же – Америка.

– Так с дружественным или дипломатическим? – Миша вновь перешла на «родной» американский и снова готова была молниеносно обратиться в неприступный, ощетинившийся всеми возможными средствами и методами ведения партизанской войны, окопавшийся дзот.

– Всё будет зависеть только от хозяев этого дома. Но мы готовы к сотрудничеству – всецело и абсолютно: мы всегда там, где больше всего нужны… Красавчик!

Лейтенант выудил из-за спины бутылку шампанского:

– Между прочим – не подделка! Не какой-нибудь кулинарный эрзац. Настоящее вино солнечных горных долин! «Новый Свет»: Россия, Крым, 1987 год! Оно, конечно, никто не знает, во что это вино превратилось за столько лет. Но док Румаркер уверяет, что оно просто прелестно. Впрочем, не стану томить вас, леди! Мы его уже попробовали: шампанское – просто…

Красавчик сложил пальцы вместе и изобразил такой смачный поцелуй, что у Танго засосало под ложечкой.

– Я пью только горячую водку, – Миша отвернула голову в сторону.

– Вы – русская! – сделал шаг вперёд Гэбриэл. – Стопроцентно русская! Так?!

– Все мы здесь русские американцы… Но скажем так: воспитывалась русским дедом, а потому некоторые вещи в моей крови неискоренимы!

– А не слишком ли разогревает славянскую кровь столь варварский и явно мужской напиток, как горячая водка?

– Налей мужику водки, он выпьет и успокоится! В глухой России так принято, когда в стране… неспокойно. А в тех краях всегда было неспокойно.

– М-мм… Мне кажется, полковник, вы относитесь к нам заранее предубеждённо – как к каким-то… иноверцам.

– Времена нынче смутные, неспокойные… А в России есть такая потеха: во времена смут бить рожи иноверцам… всем! – без разбору и не взирая на чины и регалии.

– Нет причины вам не верить, полковник: я помню по Вьетнаму – русские не знают жалости. Кровь у вас ещё та… Должен признать, для начала совместного знакомства и первого разговора, это – серьёзно! – Гэбриэл встал так, чтобы его было видно каждому в этой большой комнате.

– Сегодня живи, а завтра воюй! – Миша сделала шаг навстречу полковнику.

– Я бы сказала точнее, командир: сегодня воюй, и завтра смерть сама отыщет тебя.

– Интересная интерпретация…

Танго полностью проигнорировала нестройное мямленье своего соседа – она не сводила своего насмешливого жутковатого взгляда с Гэбриэла.

– Ближе к теме, полковник! Вы ещё не у себя дома, – Танго не была рьяной поклонницей долгих «развесистых» церемоний, да и тон Миши позволял ей вольное вмешательство в подобного рода неуставную перепалку.

– Кажется, осталось только запинать нас ногами и выкинуть ко всем чертям за двери, – отозвался от стола Мэлвин.

Но Гэбриэл не собирался сдаваться:

– Девчонки!.. солдатики… Тут у нас ещё такой вопрос: Джон посвятил нас во многие вещи – в частичное и главное, так сказать. Но добавил, что всё остальное мы должны услышать от вашего непосредственного командира – полковника Миши Васильевой.

– Весьма любезно со стороны Джона! – кажется, полковник Васильева собиралась не только никак не реагировать на выкинутый флагшток с белым флагом, но её «ангельскому» терпению явно наступал конец.

Гэбриэл широко улыбнулся и, расправив плечи, набрал в грудную клетку побольше воздуха – предстояло немедленно переломить ситуацию или попросту быстро ретироваться всем своим парадным составом.

– И всё же, для начала, разрешите представиться, леди… Полковник Джордж «Гэбриэл» Харрис! Для друзей просто – Гэбриэл. Всегда к вашим услугам!.. И моя Команда «Альфа»!! «Красавчик»! Лейтенант Руп Квинси… Руперт Квинси: непревзойдённый ловелас и непревзойдённый проныра, но и такой же непревзойдённый солдат – для любой команды оперативной разведки.

Красавчик отвесил четыре чётких офицерских кивка.

– Хи-хи!

– Я что, плохо выгляжу? – сразу же насторожился Красавчик.

– Дурацкий вид… но тебе идёт! – Танго не повела даже бровью, зато так прицыкнула своими тонкими перламутровыми губками, что Красавчика трижды окатило кипятком.

– Спасибо и на этом, – скуксился Красавчик.

Танго слабо отмахнулась.

Гэбриэл сделал вид, что пауза была предусмотрена рамками Договора Европейского Союза:

– Капитан Мэлвин «Психо» Линкольн! Лётчик: водит все виды воздушного транспорта, а также страстный любитель собак, лошадей и справедливости… и конечно же незаменимый подрывник и знаток сапёрного дела: всегда найдёт как распорядиться на кухне – для еды или для взрывчатки. Мэлвин, потом покажешь, как ты любишь животных, не всё сразу. Не тяни крысу за хвост!!

Капитан поднял за короткий хвостишко подбежавшего к нему Федю и таким бесцеремонным образом перенёс его себе на плечо:

– А я и не тяну, полковник! И это вовсе не крыса, а морская свинка… И я только посадил её себе на плечо, и она совсем даже не против. И я тоже так могу: фр-фру! Смотрите, как этот пушистый пройдоха щекочет мне ухо. Ай-яй! И лезет за шиворот… Щекотно!!

Чукки подпёрла рукой подбородок и в совершенном недоумении следила за приплясывающим «подрывником», но с места не вставала, лишь осторожно посматривая то в сторону полковника Харриса, то Миши.

Гэбриэл отвернулся от капитана, прыгающего по библиотеке и на ходу вытаскивающего из-за пояса рубашку, чтобы вытрусить из себя забравшуюся под одежду и верещащую от полного восторга свинку.

– Сержант Инджелоси «Зулу» Инкейн! Мистер Инкейн! Мистер Яростный Молот! Но мы зовём его – Зулу! Или просто: Детский Ангел… его очень любят дети… Правда, своей семьи он так и не успел, к сожалению, завести.

– Как и вы все, – мрачно вставила Миша.

– Но ведь никогда не поздно… Правда, Зулу?!

– Детский Ангел?!

– Зулу, помолчи пока что. Сержант только на вид такой – пугающий всем своим видом. Но зато он может всё! Нет такого дела, с которым бы сержант Инкейн не справился.

Капитан наконец-то вытрусил из себя довольно хрюкающего Федю и без проблем передал его из рук в руки Чукки, чем очень её удивил: Федя никогда не шёл на руки даже к девчонкам. А тут! Избалованную свинячью морду точно подменили.

Мэлвин хлопнул Зулу по спине:

– Ну как вам наш титан из прошлого?.. то есть – из будущего, то бишь – из настоящего…

Никто не нашёлся, что ответить… Тогда Лео спустила ноги со своего кресла и разжала мизинец на левой руке:

– Из любого техномусора создаст настоящее произведение искусства! Да ещё действующее: на колёсах, с приличной скоростью для удирания и погонь. Плюс что-то универсальное, пуленепробиваемое и с множеством потайных лёжек, в которых всегда можно найти всё для первой необходимости, – например, автомат, ручной пулемёт, несколько запасных обойм, гранаты, взрывчатку для Мэлвина, одеколон для Красавчика и коробку сигар для полковника…

Лео перешла на другую руку:

– А ещё, у Зулу, у Мистера Яростного Молота очень тяжёлая рука для дурных голов и мёртвая хватка для горлового захвата. А ещё, Зулу ненавидит подводные крейсеры! Это у него персональная фобия вроде зубной боли… У Мистера Яростного Молота – типа Детского Ангела, как и у каждого, есть своя собственная слабинка – и не одна: Зулу заваливается в мёртвый ступор от одного только вида самой захудалой «фанеры» и впадает в неконтролируемое бешенство, если не дай бог на его холёной отлакированной машинке появится хоть одна подозрительная царапинка. А ещё… он недолюбливает собак и лошадей, а ещё…

Глянув на открытый рот в натуре впавшего в ступор сержанта, Гэбриэл поспешно накрыл своей широкой ладонью пальчики-считальчики пэпээсницы:

– Мы тебе очень благодарны за столь подробные сведения о Мистере Инкейне, сержант Лео Румаркер, но предоставь нам самим судить о людях по поступкам, а не по бумажным отчётам полковника Бэккварда… вернее, теперь уже генерала Бэккварда… Я так понимаю, леди, нам есть о чём с вами потолковать, прежде чем мы приступим к следующему этапу нашего официального знакомства. Поэтому предлагаю для начала отужинать в столовой профессора Джона Румаркера – вместе! Тем более, что нас там уже ждёт как полагается накрытый и по такому случаю даже праздничный стол… Что скажете? Миша?

Гэбриэл тактично предложил руку, согнув её в локте. Миша посмотрела на девчонок и, стиснув зубы, всё же взяла полковника под руку.

– А теперь, джентльмены! Не очень привычно к леди обращаться так, но Джон настоятельно просил нас именно так обращаться к вам… А теперь, леди-джентльмены и просто джентльмены, вперёд – к застольному ужину! Прошу всех к столу!

Гэбриэл больше не задержался ни на секунду – он слишком хорошо чувствовал это взрывоопасное напряжение в окружающем пространстве: воздух был настолько наэлектризован, что можно было зажигать лампочку. И само «дружеское одолжение» полковника Васильевой было настолько очевидным, что бессовестно злоупотреблять её дальнейшим терпением было бы, по крайней мере, неосмотрительно. Гэбриэл сразу же направился к выходу, для подстраховки придерживая кисть Миши на своей руке.

– И что же теперь, по-вашему, эта наша жизнь, полковник Васильева?

– Наша жизнь – это игра Бога с недогадливым человечеством… вернее, с тем, что от него осталось, включая теперь и ваши жизни.

– Так что же нас ждёт, полковник? Каковы ваши прогнозы на наш счёт? В перспективе, разумеется.

– В перспективе? В перспективе – большие перспективы: от Казематов Форта и до Пустыни Смерти!

– Это слишком даже для нас… А для начала?

– Бросайте курить, полковник Харрис: говорят, это очень укрепляет здоровье.

– И весьма расслабляет мозги.

– Человек слышит только то, что он хочет слышать: вот он корень всех проблем!

– В таком случае, Миша, смотрите в суть… ищите истину…

– В чём? В ком?

– Да хоть в нас с вами… Если не ошибаюсь, кто-то из давних мудрецов утверждал: «истина в споре».

– А как насчёт: «истина в вине»?

– Мудрецы тоже были смертными.

Как только за ними закрылись двери, в библиотеке сразу же автономно приглушился свет.

– Ещё не дома, а уже командует, – процедила сквозь зубы вслед захлопнувшимся дверям Танго.

– Она действительно любит горячую водку – этот ваш недружелюбный полковник с дремучими русскими корнями? – Красавчик вновь поднял руку, в которой он держал замирительную бутылку.

– А что, у дураков всё ещё есть сомнения на этот счёт?

На мгновение Красавчик снова растерялся… Зулу подошёл к Лео чуть ли не боком, точно косолапый увалень, и неуклюже протянул раскрытую лапищу:

– За одежду… спасибо… большое…

– Согласен! – сразу же всполошился Красавчик. – Костюмчик что надо! Сидит отлично!

Он закинул непослушную чёлку назад, пригладил себя по адмиральским бокам и придвинулся к креслу Танго поближе.

А Лео столь широкий мужской жест от Мистера Яростного Молота не только не приняла, но ещё и предприняла совершенно неожиданную для Зулу технику тотального ограждения: вжалась в дальний угол кресла и глухо предупредительно зарычала на вновь опешившего от такого солдафонского приёма сержанта. Зулу тут же отшатнулся и встал в стороне, вполоборота к Лео, так и не поняв – обижаться на «это» или просто великодушно проигнорировать.

А Чукки и Мэлвин уже почти что не обращали внимания на окружающих: похоже, они первыми и без лишних слов нашли общий язык – они буквально не сводили друг с друга своих светящихся медовых глаз.

Танго щёлкнула золотым портсигаром, неспешно достала из него голубую сигаретку и, демонстративно защёлкнув, постучала длинной сигареткой по изящной крышке.

– И где же теперь можно раздобыть такую прелестную антикварную вещицу? Должно быть, подарил кто-нибудь из многочисленных поклонников? – Красавчик всячески пытался настроиться на нужную волну.

Танго наконец-то повернула голову и посмотрела на Красавчика долгим изучающим взглядом из-под своих длинных опахал-ресниц:

– Не напрягайся…

– Ой! – дёрнулась в своём кресле Лео. – Да с трупняка стянула – как обычно!

Красавчик криво улыбнулся, а Танго только негромко одобрительно рассмеялась над ревнивой прямотой Лео. Затем также неспешно она прикусила алмазными зубками фильтр своей сигаретки и вложила золотой портсигар в накладной кармашек под грудью.

Красавчик поставил бутылку на пол и, точно фокусник неуловимым движением перехватив зажигалку из руки Танго, галантно согнулся над длинной сигареткой у нервных губ лейтенанта:

– Можно?

– Можно в телегу с разбегу… А на войне: разрешите прикурить!

– Понял… Разрешите прикурить, лейтенант?!

Танго прищурила глаза, но ей явно польстило столь подобострастное преклонение к её особе. Она благосклонно прикурила из рук Красавчика:

– Ладно! Вольно, лейтенант…

Красавчик положил зажигалку на столик и снова опёрся рукой на подлокотник кресла:

– Вы заметили, леди, как хорош сегодня закат?

– Ещё раз назовёшь меня леди, получишь в оба глаза одновременно… лейтенант.

– Понял… А вы знаете, лейтенант, в этом доме нет ни одной лампочки и ни одного включателя, я уже проверил! Точно – ни одного: ни в узких тёмных коридорах, ни в крохотных комнатах в виде тюремных камер, где нет даже решёток – потому что нет окон. Похоже, и с освещением, и с окнами у вас здесь совсем худо. Дом без окон, без дверей – что нора для зверей.

Танго криво улыбнулась:

– Это не просто дом! И не просто нора. А подземный криобункер, который находится в автономном режиме полного саморегулирования: он сам решает, какой режим освещения подавать в ту или иную «тюремную камеру». Поэтому ни включателей, ни выключателей, ни рубильников энергетических подстанций здесь нет – равно как и старомодных лампочек из эпохи «древних». Пора было бы уже привыкнуть к новой обстановке за три дня полного безделья.

– Гмм, попробуем ещё раз… А как вам, лейтенант, сегодняшний вечерний закат над дивным горизонтом свинцового безбрежного синего океана?

– Закат?.. горизонтом?.. океана?..

Танго в упор посмотрела в лоснящееся от нескрываемого удовольствия «квазимодное мырло» лейтенанта:

– У тебя мордень сведёт в трупном окоченении, если ты не перестанешь всё время лыбиться, как перемасленный блин на сковородке.

– Ты считаешь меня уродом?

– Ещё и каким!

– Весьма любезно…

– Что это за понятие «любезно»?

– Это от понятия «любовь»!

– Понятия… А где же место чувствам? Или док Румаркер окончательно переделал вас в биодураков нового порядка!

– Я думал о чувствах ещё рано говорить – столь открыто и откровенно прилюдно.

– Урод!

– Ну… стоит ли так отчаиваться из-за какой-то пустячной помехи в нашем с тобой первом и, я надеюсь, не последнем… свидании?

– Свидании?! Эй, моряк! Ты слишком долго плавал.

Все, кто были в комнате, внимательно и практически безмолвно наблюдали за этой щекотливой сценой… А Лео – так просто в упор! Разве что хмуро исподлобья.

Красавчик – самый физически изменившийся из всей мужской четвёрки после «чудесного воскрешения» и не в лучшую сторону – и сам понимал, что с таким худым костлявым видом и с таким всё ещё одутловатым лицом, и особенно в два раза укрупнившимся и просто до безобразия ставшим огромным носом, он теперь выглядит, по меньшей мере, комично. Поэтому он направил всё своё внутреннее обаяние в сторону изысканного мужского этикета. Он осторожно присел на широком подлокотнике кресла Танго и нежно взял её за руку.

– Зато как гармонирует цвет твоей элегантной сигаретки в тон с моим морским прогулочным костюмом… Так, может, бросим всю эту скучную компанию и завихренимся куда-нибудь на Канары или Сейшелы – на огромной двухмачтовой красавице-яхте под белоснежно-золотистыми парусами. И будем вдвоём и только вдвоём любоваться розовыми туманными рассветами и сиреневыми дымчатыми закатами… Сто лет не был на Сейшелах!

Красавчик как можно нежнее поцеловал руку Танго:

– Какая нежная бархатистая кожа и так чудно пахнет. Так бы и съел всё целиком – со всем наполненным приложением.

Раздражённо куснув себя за нижнюю губу, Танго затолкала сигарету в пепельницу:

– Боже Милосердный… А я ещё Мишу считала занудой!

Собираясь подняться из своего кресла и будто невзначай, Танго опёрлась всей правой ладонью на достаточно ощутимое «имущество» лейтенанта и слегонца сжала свои прелестные тонкие пальчики с отточенными перламутровыми ноготочками.

– Ай-яй!! – взмолился Красавчик.

– Ой!! – Танго жеманно всплеснула руками. – Надеюсь, твоя индивидуальность никак не пострадала, лейтенант?! Тебе не больно?.. сахарный…

– Я… всё ещё… вроде как… мужчина! – выдавил из себя задохнувшийся от нестерпимой боли Красавчик.

Танго без зазрения совести выставила за ухо ладонь:

– Вроде как?!

– Да! – наконец распрямился Красавчик. – Я мужчина!

Танго в упор заценила Красавчика:

– М-мм! Слегка приятно для уха… особенно вроде как для женского…

– И вообще! При чём тут сахар? – хотел было продолжить дискуссию Красавчик.

– Хватит трындеть, леденец на палочке! Пошли уже, животное с несоизмеримыми желаниями и абсолютно ограниченными умственными возможностями… Бутылку не забудь!!

Танго грубо потащила лейтенанта за собой, бесцеремонно намотав его шёлковый платок себе на пальцы.

– Да! Да! Согласен… этот хомяк просто чудо-доктор в терапевтической области психиатрической медицины. Пожалуй, нам даже стоит получить у него консультацию по поводу будущих перемен в области нетрадиционной медицины и наиболее эффективного лечения при повреждениях головного мозга, и…

– Мэлвин!!

– А нас троих уже здесь нет! – капитан точно волшебник ненавязчиво аккуратно сграбастал в кучу и свинку, и хозяйку оной и двинулся побыстрее догонять Танго и Красавчика, пока разозлившийся Зулу в отсутствие полковника точно не скрутил ему шею.

В комнате остались двое… После разгибания пальцев по делу представления Мистера Инкейна, теперь уже с Лео буквально случился ступорный столбняк – сейчас она чуть ли не с дикой ненавистью смотрела на этого громилу с насупившимся лицом, нависшим над её вжавшимся в большое кресло джинсово-комбинезонным квадратным телом. До Зулу всё же дошло, что просто так этого кусачего щенка из норы не вытащить: может и кусануть до крови! Он решил смягчить своё хмурое выражение лица и даже криво, но искренне-выразительно улыбнулся этому рычащему бесформенному комку с двумя золотистыми хвостами на плечах – в прямом смысле вросшего сейчас всем своим телом в такое же квадратное кресло и куда больше походящего на беспризорного мальчишку из детского приюта, куда он всегда отдавал половину всех заработанных денег и где частенько учил уличных отщепенцев правильно подавать бейсбольные мячи. Но, кажется, Лео не оценила столь великодушного лица и только ещё больше вжалась в своё кресло и сцепила зубы, точно готовясь отбиваться от предстоящего нападения до последней капли крови… Зулу понял, что так, по-мирному, «мяча не отбить»! Он без всяких предисловий сгрёб одной правой Лео себе под мышку и так понёс из библиотеки – в направлении столовой.

* * * * *

У Лео перехватило дыхание от такого наглого «перехода джокера в другие руки». Но на боевые действия и крики праведного возмущения у неё от внутреннего перенапряжения сейчас просто не было ни сил, ни голоса. Потому именно в такой групповой композиции эти двое последними вошли в столовую, где все уже сидели за большим прямоугольным столом. Лео даже особо не дёргалась – только, скрестив на груди руки, ждала, когда же её поставят на пол или просто хотя бы отпустят на все четыре стороны. Она и так толком ничего не видела – Зулу сграбастал её из кресла таким образом, что голова Лео оказалась за его спиной… Безусловно картина получилась довольно комичная и одновременно небезопасная: Зулу ещё не знал с каким ёжиком ему сразу же пришлось столкнуться вот так близко. К тому же здесь все были военными, и повальную драку мог спровоцировать любой неправильно истолкованный выдох. Да ещё во главе стола сидел в своём инвалидном кресле сам хозяин криобункера: профессор Джон Румаркер! И теперь с открытым ртом и пока что ещё молча удивлённо смотрел на эту более чем престранную парочку, на мгновение замершую в проёме дверей его столовой. Увидев испуганное лицо профессора, Миша, которая сидела на своём обычном месте на другом конце стола напротив Джона, резко обернулась и крайне изумлённо уставилась на это действительно престранное зрелище.

Полковник подскочил со своего места и быстро подошёл к двум оставшимся незанятым никем стульям в начале стола – возле профессора Румаркера.

– Зулу, кажется, ты переусердствовал, неси свою драгоценную ношу сюда – побыстрее да поаккуратнее.

Сержант молча донёс свою небезопасную ношу до стула возле профессора и очень даже умело и без проблем усадил на него так и держащую скрещенные руки на груди Лео, и не особо раздумывая, и сам плюхнулся на соседний стул.

Вся обстановка столовой представляла собой удивительную конструктивную смесь современного оборудования и таких старых и простых вещей, как длинный деревянный стол со старинными гарнитурными стульями образца позапрошлого века на десять персон; слева от стола вдоль стены расположился массивный деревянный резной бар, справа – антикварный буфет, за креслом профессора – кухня. Вся посуда на столе тоже была старинной, фарфоровой. На столе стояли два высоких изысканных серебряных подсвечника на одну свечу. Между ними в небольшом глиняном горшке элегантно возвышалось настоящее миртовое деревце с полураспустившимися бутонами и с белыми пахучими цветами-звёздочками.

 Стол был сервирован лёгкими закусками – это давало повод думать, что основные блюда подойдут в процессе застольного действа. Из напитков на столе стояли две бутылки шампанского, большой кувшин кваса, кувшин с питьевой водой и ещё один солидный графинчик с тёмно-вишнёвого цвета жидкостью, от которой шёл лёгкий пар, как от горячего. По обе стороны каждой тарелки лежало по тупой мелкозубчатой вилке и одна ложка, ножей к столу, похоже, не предусматривалось. Во всём остальном вся обстановка комнаты соответствовала доброй домашней столовой.

Потрясённый нечаянным терпением и дипломатической выдержкой своей внучки профессор никак не мог прийти в себя. Но всё уже было стабилизировано, все сидели на своих местах и молча ждали.

– Что же, похоже, все в сборе! А посему прошу высокое собрание откушать от моего скромного стола да чего покрепче, чтоб и дружба была такой же крепкой и горячей, как мои столовые напитки и ваши живые человеческие сердца! – профессор волновался, а потому своё вступительное слово говорил на своём родном, на русском.

Миша первая привела разволновавшегося профессора к единой нити общего понимания:

– Джон, кончай гонять психованную вагонетку, двигай дальше на накатанном – на аборигенном.

Профессор сразу же взял себя в руки:

– Тебя понял, Миша… понял!

Он повернул голову – по левую руку от него сидел ещё один человек, которого все присутствующие уже хорошо знали.

– Андрей, мальчик мой, пожалуйста, я хочу сделать приятное нашим гостям: сегодня зажги все свечи и приглуши свет.

Андрей, генокер неполных шестнадцати лет, созданный профессором Румаркером как помощник во всех его делах, молодой стройный юноша, совсем безволосый, с большими добрыми светло-синими глазами на красивом чувственном лице славянского типа, одетый в облегающий светлый серебристый биокомбинезон и имеющий полный рост Миши, послушно поднялся со своего места и совершенно по-человечески сделал всё, что попросил его отец – именно так называл Андрей своего создателя. Ведь Джон Румаркер вложил в своего «ребёнка» свой собственный генофонд и всю ту любовь, которую он мог бы отдать своим детям, но которых у профессора уже давно не было: две его маленькие дочери и жена взорвались вместе с самолётом, захваченным террористами ещё пятьдесят лет назад, а его старшая дочь, мать Лео, погибла на орбитальной космической станции – вместе со своим мужем-астронавтом. Все последние годы семьёй профессора оставались только двое – теперь уже его детей судьбы: Лео и Андрей! И обоих можно было бы отнести к категории полулюдей. Родившись на космической станции, Лео мало походила на обычного человека – и внешностью, и всем своим поведением. Андрей был «искусственным человеком»: генокером. Но у мальчишки-генокера никогда не было повода сильно переживать из-за этого: отец воспитал его сам – в лучших традициях бывшего человечества – и относился к нему как к родному сыну.

Сначала Андрей зажёг свечи на столе, затем ещё в трёх подсвечниках на баре. Как только зажглась последняя свеча, свет в комнате из неизвестного источника приглушился вполовину – и только четыре старинных фосфоресцирующих лампы в виде уродливых горгулий по углам столовой добавляли теперь совершенно магическое освещение к общему прозрачно-голубоватому фону столовой.

Все за столом знали, что к мальчишке-генокеру надо относиться на равных, никогда и ничем не подчёркивая различий между ними. Это условие должны были соблюдать все находящиеся в криобункере, включая и новоприбывших: Команду «Альфа». Но сам Андрей прекрасно знал – и кто он, и для чего его изначально создавал профессор: Джон Румаркер никогда этого от него не скрывал.

– Отец! Я сегодня испёк пирог с яблоками – ведь ты разрешил мне из сада плодовой оранжереи сорвать несколько штук.

– Конечно, мой мальчик! Конечно разрешил! С сегодняшнего дня будут сняты запреты на многие вещи… Ты такой у меня молодец, всегда слушаешься своего старого отца.

– Ну да! Не то что я – всегда приношу на твою седую голову только массу новых проблем и очередной сердечный приступ, – весьма недружелюбно прошипела Лео.

– Лео, перестань, пожалуйста… Твоё желание постоянно переступать порог смерти – просто несовместимо уже ни с какой жизнью. Ты же прекрасно знаешь, как я тебя люблю! А ты всегда ссоришься с Андреем и обижаешь его совершенно ни за что: то специально опрокинешь на него горячий кофе, то порежешь его комбинезон, а то ещё что похуже – отрубишь своим тесаком мясника все пальцы на его руке.

– Но это так весело! Смотреть, как он удивляется всякий раз, когда я подкладываю ему очередную свинью… Умора и только! Он всегда поражается, как в первый раз.

Лео весело-хрипло рассмеялась и поймала осуждающий взгляд своего соседа Зулу.

– Но это же так уморительно! Всё равно он самовосстанавливается – что ему, если я немного подшучу над ним?.. ведь так скучно жить!.. и так скучно умирать – заново, всякий раз…

– Однажды мне не удастся воскресить тебя – не так-то легко вытаскивать «чистых» людей с того света! Вот девчонки знают.

– Просто её некому как следует выпороть!

– Вот ещё!! – Лео вперилась в Танго гневным взглядом.

Профессор сердито стукнул ложкой по столу:

– Лео, это всё смертельно опасные игры! А у смерти нет оправданий!

– Подумаешь… Смерть не спешит по мою душу! Что мне от её оправданий?

– Это потому что ты со смертью всё время в пятнашки играешь, а она играется с тобой, как ты с Андреем.

– Ну и что?! Чего мне терять? Все мои друзья-пацаны погибли давно… тысячу лет назад… Новых? Новых не бывает! А в старых друзьях остался только один верный напарник: Ангел Смерти.

– Теперь у тебя есть новые друзья, Лео!

– Друзей новых не бывает, не бывает! Есть – одни! И на всю жизнь, до самого конца…

Гэбриэл поднялся и вышел из-за стола.

– А я так думаю, что друзья – это те, кто идут с тобой рядом плечом к плечу и помнят тех, кого они похоронили и потеряли в той последней битве, из которой всегда возвращаются не все. И потому вовсе не стоит выкидывать на помойку тех, кого, возможно, прислали тебе на помощь именно твои настоящие друзья – те, кто не вернулись однажды домой: они не умерли – потому что мы их помним. И они продолжают заботиться о нас, живых, посылая нам своих преемников, с которыми они отправляют нам и частицу своей души… Сегодня этот день собрал нас всех вместе не просто так: в этом заложен большой смысл, который нам всем ещё только предстоит постичь и осознать до конца. На это, безусловно, уйдёт какое-то время, но придёт тот день, когда мы сможем с надеждой и полным доверием посмотреть в глаза своего боевого напарника и сказать ему: ты – мой настоящий друг, навсегда и до самой смерти… Мы знаем, что это такое, когда погибают твои друзья, когда они погибают на твоих руках. Мы многих друзей потеряли во Вьетнаме. Но были те, кто погиб и в мирное время. Нас оставила одна из наших близких друзей журналистка Сью Шаррон – наша верная соратница по борьбе за справедливость и наше собственное выживание. Джон сообщил мне, что Сью погибла в автокатастрофе спустя месяц после нашего последнего пожизненного приговора: она пыталась уже в одиночку бороться за справедливость, выступив против полковника Бэккварда и всей военной машины Америки… и проиграла эту войну против системы – потому что осталась одна. Но это не значит, что она умерла в наших сердцах: часть её души навсегда с нами, как и наша с ней. Нет с нами и других, кто должен был быть сегодня рядом, многих нет… А утраты, – полковник положил руку на плечо Лео, – утраты, сержант, это только часть нашей жизни, часть каждого из нас. И только от нас самих зависит, станут ли эти утраты потерями навсегда, или мы найдём в себе достаточно мудрости, чтобы черпать духовные силы из наших утрат, – ведь память и есть человек. Пока помним мы – всегда останутся те, кто будут помнить нас.

Гэбриэл снова сел на свой стул и обвёл взглядом присутствующих.

Андрей обнял профессора за шею обеими руками:

– Отец! Ты мой самый большой друг и ещё – Лео! Я не хочу, чтобы вы уходили от меня: моя сила в вас… Я не хочу, чтобы вы однажды покинули меня и ушли.

Профессор усадил Андрея обратно на стул:

– Мы все когда-нибудь уйдём, сын… И ты тоже однажды покинешь нас. Главное – это всегда носить образы любимых и дорогих тебе людей вот здесь – в твоём сердце. И тогда смерти не будет! И никто не уйдёт от нас насовсем – просто они будут далеко, но всегда будут помнить и по-прежнему заботиться о тебе.

– Но, отец, я не хочу, чтобы ты был далеко от меня!

– Может, хватит уже разводить сентиментальности, джентльмены. Что-то я не наблюдала подобного трепетного отношения к жизни и смерти там – наверху.

– А разве ты здесь не за этим же, Миша? Разве не глупая старомодная сентиментальность привела тебя сюда?

– Ты притащил меня сюда, Джон!

– Чтобы ты, Миша, всё ещё имела надежду – надежду отыскать свою дочь! И никто, кроме меня и этих людей, не поможет тебе в твоём испытании. И ты это знаешь не хуже меня… Просто тебя злит всё это и то, что ты сейчас слышишь: как бы тебе самой хотелось говорить подобные слова своей семье – дочери и мужу. Но ты вдруг слышишь эти сокровенные слова от какого-то давно упокоившегося раритета, который считался умершим, ещё когда ты пешком ходила под стол… А ведь ты всё ещё помнишь слова, которые говорил тебе твой отец, когда уходил воевать по приказу за свою страну, за Россию – на Восток; и те простые, но великие слова, которые говорил твой дед своим, когда уходил воевать по зову сердца – тоже за свою страну, за Россию – на Запад! И ты эти слова будешь помнить, даже умирая! Разве их можно забыть? Слова горечи расставаний и страдания от боли потерь, слова веры в святую победу и надежда на возвращение. И эти слова до сих пор звучат в твоих ушах и больно ранят твоё сердце. И полковник Гэбриэл Харрис просто только что тебе их напомнил – напомнил слова и твоего мужа, погибшего двадцать лет назад в Третьей Мировой Войне, только теперь – за Америку… Я понимаю, как тебе больно и горько: дорогие тебе люди, отец и муж, погибли за чужие идеалы, за разные супердержавы, а ты осталась одна с никогда не убывающей болью бесконечной череды утрат. Нет больше и твоего деда, а теперь пропала и твоя единственная дочь – просто исчезнув в пламени огня за куполом Чёрной Смерти Соломоновых Рудников. И ты могла бы сто раз уже умереть – что может удержать здесь того, кому нечего больше терять?! Но ты продолжаешь жить только потому, что тобой движет сильнейшее из чувств: любовь – любовь к своей дочери… И я не позволю – ни тебе, ни кому бы то ни было другому – осквернять слова полковника Гэбриэла Харриса! Лучшего из всего, что вообще когда-либо было на этой прескверной планете!!

Миша не сводила напряжённого взгляда с профессора, пока он говорил.

– Прости, Джон, ты же знаешь, как я бываю груба и бесчувственна к чужому потенциалу. Но ты как всегда прав – тысячу раз прав: меня гложет и ослепляет боль бесконечных утрат. Вся моя жизнь – это только утраты… И по-моему мы все здесь по этой самой причине. Мы все потеряли что-то или кого-то – настолько личное и дорогое для себя, что не стоит даже растрачивать попусту всё то ценное, что ещё осталось у нас всех: возможно – друг друга. Именно друг друга нельзя потерять – особенно теперь. Извините меня за грубость, полковник Харрис, иногда нас всех тут заносит. А вообще, привыкайте заново: не я – так кто-нибудь другой… Время такое! Но всё равно – извините!

– Похоже, это первые общие стоящие слова, которые по-настоящему могут объединить нас и даже сделать со временем настоящими друзьями.

– Сложное суждение, полковник Харрис. Но, безусловно, стоит попробовать – раз так хочет профессор Румаркер… Только не забывайте ни на миг, вы – в городе со спичечный коробок. Индианаполис со времени Последней Войны урезан вдвое, но к нему достроена военная база – Форт Глокк: государство в государстве! Все вопросы решаются там. Мы всё ещё называем Америку – Америкой: США! По принципу: все штаты в одном штабе. И так оно и есть! Форт Глокк – это и Новый Амстердам, и Вашингтон, и Лос-Анджелес, если надо… Здесь у нас всё просто: закон один для всех! Шаг влево, шаг вправо – и вы труп! Хотите жить – держитесь профессора Румаркера и этого криобункера: лучшей защиты вам не найти.

– А нам нужна защита?

– Защита нужна всем!

– Сложное суждение, полковник Васильева.

– Сложное, если у тебя за плечом никого нет, кому бы ты мог доверять… И всё же особо на мою близкую дружбу не рассчитывайте, полковник Харрис. Правда, и предавать вас генералу Бэккварду я тоже не собираюсь. А если вы ещё и согласитесь помочь нам в одном большом общем деле – хотя лично я до сих пор не могу понять, как вы нам можете помочь, – то, возможно, в моём чёрством сердце даже поселится нечто, отдалённо похожее на неподдельную благодарность… к вашему брату.

– Весьма польщён таким жизнерадостным началом.

Красавчик поднял руку:

– А разве наш труд не стоит вознаграждения? Нам подходит работа по найму… за некоторую плату.

Гэбриэл бросил на Красавчика усмиряющий взгляд:

– Лейтенант…

Профессор со стуком развернул коляску в сторону Красавчика:

– На этот раз, лейтенант Руперт Квинси, вы нанимаетесь за самую высокую плату в нашем мире: за вашу собственную жизнь!

Красавчик взглянул на Гэбриэла, потом – на профессора:

– Да я так… к разговору.

– У меня встречное предложение, – полковник потянул одеяло на себя, – если позволишь, Джон!

Профессор улыбнулся:

– Наконец-то, впервые за многие десятилетия, я снова слышу голос здравого рассудка настоящего парня из прошлого – из моего прошлого. Говори, Гэбриэл! Сколько хочешь! Я готов слушать тебя всю оставшуюся жизнь… Но прежде чем снова передать штурвал слова в твои самые надёжные руки в мире, хочу напомнить всем присутствующим за этим столом: полковник Гэбриэл Харрис вместе со своими друзьями и боевыми соратниками спас столько жизней, включая и мою собственную, что я готов на Библии заложить и перезаложить свою душу какому угодно дьяволу за полковника и его людей! И я хочу, чтобы вы это знали: все! Дай твою руку, Гэбриэл! Я благодарю судьбу за то, что я смог вернуть вас к жизни, и вы все теперь с нами.

Полковник снова подошёл к тому краю стола, и они с профессором крепко пожали друг другу руки и обнялись… Профессор смахнул с лица две невольно скатившиеся слезинки:

– Давай, Гэбриэл, теперь всё в твоих руках.

– Спасибо, Джон, за щедрые и искренние слова! Больше всего я рад, что теперь смогу, наконец, чем-то отплатить тебе за всё, что ты сделал для нас… И именно потому, что мы теперь снова вместе, стоит начать с самого начала, чтобы не ошибиться. И начнём с более полного представления всех присутствующих сейчас за этим столом – друг другу. Красавчик, давай!!

Лейтенант и полковник в один момент с громким пробковым вылетом открыли обе бутылки шампанского и разлили по высоким фужерам. Федя, до сих пор спокойно сидящий на плече Мэлвина, испуганно взвизгнул и перепрыгнул на колени Чукки.

Гэбриэл поднял свой фужер:

– Леди, джентльмены, солдаты! Прошу вас всех поднять это прекрасное вино в память о наших ушедших навсегда друзьях и родных, которых мы по-прежнему любим, помним и пронесём их светлые образы через всю нашу жизнь – до самой смерти… Друзья! Мы помним о вас.

Все встали… Полковник поднял свой фужер над головой и, помолчав, выпил шампанское до дна – так же сделали его парни и профессор: подняли фужеры над головой и выпили до дна… Энергия, которую излучали эти незнакомые и совершенно странные люди, была такая мощная, что девчонки в точности повторили этот жертвенный жест за Командой «Альфа». А Миша вдруг почувствовала, как комок горячих слёз подкатился к её сжавшемуся от спазма горлу. Она еле заставила себя проглотить шипучее вино. Но во рту было так горько, что она даже не почувствовала вкуса этого изысканного напитка.

Гэбриэл поставил фужер на стол и повернулся к Мише, от которой он стоял по правую руку.

– И теперь, прежде чем мы приступим к нашему первому общему ужину, попрошу полковника Мишу Васильеву… Мишу… представить нам своих боевых напарников по общему делу. Джон совершенно скуп в любых определениях, касающихся вашей команды, полковник. Признаюсь честно, за исключением общего представления, мы так до сих пор толком ничего о вас не знаем.

– Представить? Что ж, если это так необходимо. Извольте, джентльмены… По правую руку от профессора его внучка: Лео Румаркер! – мастер-сержант ППС, отдельное мотопехотное подразделение сил специального назначения сухопутных войск Армии США: «пустынные дьяволы», «боевой песчаный берет»… Крест «За выдающиеся заслуги», Серебряная Звезда, Пурпурное Сердце… Личный полевой позывной: «Космос»! – за создание самой результативной противопехотной мины на начало Последней Войны. Последние десять лет вольный наёмник.

– «Дьявол на нашей стороне», – Лео ощерилась точно мангуст на кобру и в одно мгновение дотянулась до графина с вишнёвой наливкой – с размаха плеснула себе полный фужер парящей водки и с неописуемой жаждой сразу же и перекинула всё это единоличное бахвальство прямо себе в горло… Миша даже бровью не повела на округлившиеся в её сторону молящие глаза профессора.

– Гм… – Гэбриэл нахмурился и приставил сжатый кулак к своим губам.

Миша невозмутимо продолжила:

– Чукки Рур! – капитан отдельного спецподразделения спасательно-штурмовых ВВС: «небесные драконы», «боевой сапфировый берет»… лётчик-легенда Третьей Мировой, два Креста, два Пурпурных Сердца… пятнадцать лет как не удел… Личный воздушный позывной: «Индиго»! В бегах, в официальном военном розыске.

– «Мы можем всё!»

– Ух ты!! – восхищённо мотнул головой Мэлвин.

– Танго Танго! – лейтенант чёрных рейнджеров: стратегическая разведка отдельного подразделения штурмового спецназа… «чёрные анаконды», «проклятые ниндзя», «адский берет»… три Креста, две Серебряные Звезды… Личный позывной: «Доктор Смерть»! В бегах, в официальном военном розыске.

– «Ради смерти стоит жить».

– Чёрный рейнджер?! «Адский берет»?! «Доктор Смерть»?! – похоже, до Красавчика только теперь стала доходить главная информация о развязно восседающей на соседнем стуле «кусачей нимфетке». Он сглотнул и медленно отодвинулся от Танго подальше.

– И я! Миша Васильева: «чёрные морпехи», «чёрные кракены», «боевой чёрный берет», капитан морской пехоты, подполковник штабной военной разведки, полковник секретного спецотдела ОСОЗ… Личный позывной: «Урал»! Второй год в закрытом розыске.

– «Чёрный берет», значит…

– «Всегда верен команде»… Разве осталось ещё что-то, что вам не ясно, полковник Харрис?

– Ваш голос… ваши движения, ваши тайные мысли, замыслы… Всё это проявляется только в непосредственном контакте с заинтересованным субъектом. А ближе вы не подпускаете?

Миша сцепила руки на груди:

– Полковник Харрис, вы пытаетесь подловить меня на подсознательной психологии бессознательного?

– Это так! – ответил за своего командира Мэлвин. – А вы здорово разбираетесь в психологии, полковник.

– Штабной разведке положено.

– И всё же? – настаивал на более откровенном ответе Гэбриэл.

– Хотите откровенности, полковник Харрис?.. Ну скажем так: ожидалось нечто, но не настолько импозантное как на бывших военных. Вы совсем не похожи на того легендарного человека, о котором с таким восхищением все последние месяцы талдычил нам профессор Румаркер. Вы – не похожи на военного. Скорее сумасшедший авантюрист! Каким вас и выставила на публичный показ ваша же армия.… Да простит мне Джон, вы – уличный клоун, шекспировский паяц, фигляр картинных подмостков и просто – картёжный шулер, как и вся ваша Команда «Альфа». Я не верю во все эти героико-патриотические россказни, киношные восторги и «газетные утки». Я считаю, там – наверху – вы и ваши люди не продержитесь и получаса: вас попросту разорвут, как картонный ящик, а вы даже не успеете сообразить, что же с вами произошло на самом деле и в какое такое западло вы вляпались… Как вам такое? Ближе уже не надо?

Гэбриэл растянул свою очаровательную улыбку голливудской кинозвезды ещё шире:

– Первое впечатление, говорят, вернее не бывает… Но так ли это? Если я скажу, что вы, полковник Васильева, здесь единственный человек, который до коликов боится всего, что не соответствует вашему узкоштабистскому представлению вымеренной действительности: даже под строгостью вашего военного мундира вас с головы до ног выдаёт идеально вышколенная выправка. Я ещё не видел вас хоть на секунду расслабленной и по-настоящему доверяющей той крыше, под которой вы сейчас находитесь.

От грубого животного смеха Миши всей четвёрке Команды «Альфа» сразу как-то стало нехорошо.

– Не представилось случая, полковник Харрис… вот и не видели!

Гэбриэл посмотрел на присутствующих:

– Джентльмены! Перед нами типичный образчик агента разведки, работающего под прикрытием, но надо отдать должное неординарности данной личности – ну очень хороший и высокопрофессиональный образчик. Джон, ты держишь у себя под носом агента военной разведки, шпиона в чистом виде и даже не подозреваешь об этом?!

– Но, Гэбриэл…

Красавчик повернулся к профессору:

– Может, мы и потрёпанные анахронизмы, но нюх у нашего полковника на подобные дела, просто как у харьера на лисьей охоте!

Профессор насупил брови и посмотрел на Лео, потом на Танго и Чукки… и только потом – на Мишу.

– Это всецело моя вина, Миша. Я действительно ещё не всё рассказал о вас Команде «Альфа»… Если уж быть точно последовательным: совсем ничего! Хотелось, чтобы большую часть вы все узнали друг о друге самостоятельно.

– Свинячье одолжение, Джон.

Гэбриэл держал лучезарную улыбку до конца:

– На самом деле Джон был ужасно упрям в проблемах всех моих расспросов, по большей части отмахивался и закрывал все дискуссии общими фразами. И совсем замучил нас за эти три дня своими бесконечными медицинскими экспериментами и лабораторными анализами. Стольким медицинским мукам я не подвергался даже в военном госпитале.

– Я не могу тратить драгоценное время на пустую болтовню, когда дело касается настоящего будущего. В общем, все парламентёрские переговоры и спорно разъяснительные дискуссии, честно говоря, я оставил тебе, Миша. У меня всё ещё слишком много работы, мне не до светских бесед. Так что придётся тебе самой теперь пространно и обстоятельно объясняться с полковником Харрисом!

– Глупо, Джон, но теперь придётся, – Миша не меняла позы, так и сидела, сцепив руки на груди и вытянув ноги под стол. – И тем более глупо было бы отпираться, если даже «покойники» могут тебя раскусить с полуоборота.

У Зулу начинали сдавать нервы – его челюсть заходила, как крылья ветряной мельницы.

Гэбриэл оставался начеку:

– Спокойнее, Зулу, мы здесь пока что ещё гости. Не стоит затевать перепалку из-за маленьких семейных разногласий. Я уверен, мы имеем дело с очень непредсказуемыми и бесспорно неглупыми военными, и мне это напоминает даже где-то нас самих.

Все смотрели на Мишу… Она достала из кармана свой персональный «спасатель», задумчиво пошуршала им у правого уха и положила коробочку обратно.

– Ну хорошо, хорошо! Что вы там хотите так настырно выяснить?.. Да, я полковник ОСОЗ, и это известно каждой штабной сволочи в этом богом забытом городе-государстве. Да, я получила задание, которое к делу профессора Румаркера изначально не имело никакого прямого отношения – разве что косвенное. Вы даже представить себе не можете, как на самом деле моё первоначальное задание было далеко от этих стен и направлено в совершенно иное русло… Если говорить о том, кто я есть как военная штатная единица, то это звучит так: я служу под командованием небезызвестного всему миру генерала Бэккварда, президента Великой Америки, Премьера Правительственного Совета Земли ОСОЗ – который, полковник Харрис, представьте себе, до сих пор жив и даже здравствует и процветает прежде всего благодаря наноразработкам профессора Румаркера, и который уже сорок лет как думать забыл о какой-то там Команде «Альфа»… Мой отдел, в котором я прослужила после Последней Войны достаточно, чтобы знать больше, чем даже полагалось избранному смертнику, занимается самой серьёзной из самых серьёзных проблем последних двух десятилетий на этой гибнущей планете: Чёрной Смертью – куполом Соломоновых Рудников на бразильских топях в самом сердце амазонских джунглей. Никто не знает, по крайней мере, достоверно – кроме, разумеется, военных да вот ещё профессора, что этот купол не просто убивает или поглощает в себя всё, что только оказывается у него на пути или приближается к нему на расстояние вытянутой руки, но он ещё и растёт. И растёт достаточно быстро, чтобы по-настоящему об этом беспокоиться уже каждый день. По самым последним наблюдениям и серьёзным подсчётам этот купол представляет собой некое подобие сферы, в которую нельзя просто так постучаться, которую никто ещё не покинул и которой на нас всех наплевать: сфера тишком-тишком, но тем не менее постоянно разрастается – и она движется к центру Земли, не говоря уже о приближении во времени и пространстве к нашим последним городам-цивилизациям. Оболочка этой сферы, как мы выяснили, не что иное, как самая обычная космическая чёрная дыра. Эдакий бесплатный подарочек неизвестно откуда и прямо на наши головы. Что прямо-таки вселяет надежду на завтрашний день в последний оплот человечества – вырождающихся людей-мутантов.

– Гм… и откуда же взялся этот смертельный подарочек на нашей планете?

– Оттуда, полковник Харрис… Правительством Соединённых Штатов когда-то была сделана очень серьёзная ошибка! На Соломоновы Рудники, на эти каторжные копи смертников, перед самой войной был сослан один сумасшедший маньяк-учёный: как считалось в связи со сложившимися неугодными правительству обстоятельствами и как у нас в таких случаях принято – по вопросам государственной сверхбезопасности! Этот великолепный учёный-ядерщик, учёный-физик, учёный новых идей и неконсервативных теорий – доктор Дмитриев – учёный-иммигрант из бывшего СССР. Он был обвинён в двойном государственном шпионаже – в пользу России и Китая: слишком многим он мешался здесь, в Соединённых Штатах, со своими передовыми достижениями и чрезмерным желанием делать достояния секретных разработок открытыми для всего мира.

– Всё интереснее и интереснее…

– Мы думали, что, высылая в заражённую зону конченых ублюдков, мы, так сказать, делаем нашему обществу великое одолжение, избавляя его от трудов праведных – от трудов по перевоспитанию и выделению на это хлопотливое неблагодарное дело массу казначейских денег наших законопослушных налогоплательщиков. Мы как всегда ошибались! Как говорится: хотели как лучше, а получилось как всегда – в очередной раз. Через месяц, после того как доктор Дмитриев вошёл в Зону Первой Степени Поражения, над Соломоновыми Рудниками вдруг, ни с того ни с сего, появляется эта прескверная штуковина: купол чёрной дыры! Естественно, все наши поставки оттуда особенных Х-кристаллов, чистейших энергетических алмазов редчайшей структуры, которые шли исключительно на военную и космическую промышленность, сразу же прекратились. Прекратилась вообще какая бы то ни было связь с Соломоновыми Рудниками. Чёрная Смерть – так сразу же наименовали этот чёрный непроницаемый купол, через который не проникало ничего: ни бомбы, ни ракеты, ни ракеты с ядерной начинкой, ни подземные реакции, ни землетрясения – ничего! Этот купол поглощал всё. Я лично восемнадцать лет руководила Специальным Вторым Отделом Правительственного Департамента Службы ОСОЗ США. Наша группа – ООН: отряд особого назначения – занималась только одной проблемой: найти допуск за Чёрную Смерть и уничтожить этот купол любым способом. Мы испробовали всё, что было в наших силах и в нашем распоряжении. Эту штуковину не берёт ничего!

– Прямо фантастика какая-то.

– Увы, это не так, полковник Харрис… И ко всем нашим бедам вскорости добавилась ещё одна не менее серьёзная проблема: как выяснилось, купол начал постепенно разбухать, расти… Ещё десять лет назад чёрный купол был с дюжину футбольных полей – сегодня он безостановочно движется к центру Земли. Никто не может сказать, что случится, когда сфера ещё ближе подберётся к ядру планеты. Мы даже до сих пор не знаем, что из себя представляет само это ядро нашей планеты: все так называемые учёные, кто во что горазд! Кто-то утверждает, что ядро – постоянно кипящий вулкан, кто-то выдвигает гипотезы, что это сплошная глыба льда, кому-то вообще мерещится Ад в пустотелых внутренностях Земли со всем прилагающимся к такому варианту подземным миром, кишащим всевозможными бесовскими тварями вроде чертей, огненных собак и кипящих котлов.

– А кураторы?

– Те инопланетяне, которые ещё сотрудничали с нашим Мировым Правительством, двадцать лет назад, сразу после войны, окончательно покинули нашу планету – заодно поставив нам радикальный по своим масштабам и значимости ультиматум: либо мы сможем найти выход из заваренного нами же всепланетного хаоса, либо нас ждёт очень скорый очередной апокалипсис во всемировом масштабе. Что означает дословно: всё будет стёрто с лица Земли! Как это, впрочем, уже бывало и раньше на этой лабораторной планете и затем начато с начала – с нуля! Только кто сказал, что с нами – с прежним, неудавшимся человечеством? Я не поддерживала наше Мировое Правительство ни в чём и никогда, но я на него работала – точнее, на то, что от него ещё осталось. Ещё с Третьей Мировой моя работа – это стратегическая разведка в тесном сотрудничестве и при полной поддержке штурмового отряда чёрных рейнджеров. И почти все два десятилетия после Последней Войны моя работа – это обеспечивать поле выживания для тех, кого мы сегодня всё ещё называем жалкими остатками некогда могущественной человеческой цивилизации.

Миша сделала паузу, но никто больше не смел её перебивать.

– Мою дочь, Руберту-Марию, журналистку от Бога с четырнадцати лет, никогда не устраивала та постоянная лживая информация, которой нас пичкает официальная пресса и телевидение. Эта безумная выкрала засекреченную информацию, связанную с моей работой по Чёрной Смерти: она сумела через базу данных Второго Отдела ОСОЗ выйти на сверхзасекреченную информацию Первого Отдела Форта Глокк, доступ к которой имели только единицы из самого близкого окружения президента Бэккварда. В этом, конечно, есть и моя вина: некоторые дубликаты замков и ключей кодов допуска, в том числе и сменных, я хранила у себя в сейфе – мало ли что жизнь может ещё подкинуть не сегодня-завтра. Мне и в голову не приходило, что моя дочь решится на такое запланированное самоубийство! Одним словом, воспользовавшись секретными кодами допуска к данным Второго Отдела, её близкий друг, военный лётчик и по совместительству гений-хакер, смог взломать сверхсекретные замки Первого Отдела. По этой же схеме они получили разрешение на облёт Зоны Х – Зоны Чёрной Смерти. Подлог заметили сразу, но опоздали всего на полшага: осозовцы Форта Глокк вылетели следом за ними на штурмовых «сигарах» – самом быстром классе современных истребителей. Но перехватить или сбить беглую «сигару» им не удалось: за штурвалом машины был опытный лётчик именно этого класса истребителей – но сам самолёт был сильно повреждён… У самого купола Соломоновых Рудников машина ушла на бреющий полёт и, сделав круг вокруг Чёрной Смерти, точно дождавшись пока подойдёт весь сопроводительный эскорт, снизила скорость и носом, вся в огне, медленно красиво вошла в непроницаемое облако чёрной сферы: всё это я видела потом на записях с бортовых самописцев всех пяти штурмовых перехватчиков Первого Отдела.

Гэбриэл положил остаток сигары в пепельницу:

– Вам сказали, что ваша дочь погибла прямо у них на глазах. Запись могли сфабриковать, и вы не могли не знать этого как профессиональный штабист.

– Что вы можете судить об этом, полковник Харрис?! Я это видела собственными глазами – с пяти разных самописцев! У меня тогда не было желания докапываться до сути: моя дочь, так или иначе, исчезла из моей жизни навсегда – единственная нить, всё ещё связывающая меня с этим миром. Хорошо рассуждать по факту чужого горя, со стороны.

– Собственно, я не хотел вас обидеть, Миша. Вы выставили свой оценочный лот на дискуссионный аукцион, и я только ответил на ваш ход.

Мэлвин нагнулся прямо к уху Миши и, закрывшись от всех ладонью, на всю столовую громко «посекретничал»:

– От полковника Харриса ничего нельзя скрыть: он – Всевидящее Око Вселенной!

– От генерала Бэккварда тоже ничего нельзя утаить: он – Всеслышащая Совесть Земли!

– Уверен, вас сразу же отстранили от работы, Миша. И, возможно, даже собирались отдать под военный трибунал: за утечку по вашей вине сверхсекретной государственной информации и возможное непосредственное участие в побеге вашей дочери.

– Собирались, полковник Харрис?! Я вам поясню… Генерал Бэкквард – Пиночет Индианаполиса! Его главный девиз правления: «ни себе – ни другим». Меня сразу же арестовали и без суда и следствия отдали под трибунал, промыв мне перед этим так мозги, что я больше стала похожа на тех зомби-генокеров, которыми теперь кишит этот драный мегаполис. Но мне уже, как говорится, почти всё было по барабану.

– Вы считали, что ваша дочь погибла.

– Ей не было и восемнадцати…

– И генерал как всегда вовремя сообразил, что вы ещё можете пригодиться на общее благо нации.

– Кому ж его так хорошо знать, если не вам, полковник Харрис! После смертного приговора Бэкквард лично поведал мне, что есть основание серьёзно предполагать, что Соломоновы Рудники – не зона смерти, как считалось изначально, а как раз всё может даже наоборот. Этим-то и занимался все эти годы самый засекреченный Первый Отдел –отдел учёных-смертников, которые никогда не покидают подземных бункеров Форта Глокк. И ещё Бэкквард сообщил мне с присущим ему цинизмом, что моя дочь может быть мертва, а, может быть, и нет.

– Бэкквард был уверен, вы не в курсе секретных дел Первого Отдела.

– Х-ха! Это он так думал… Шесть лет назад нам с одним моим личный автономным агентом, без проблемы обнаружения точечного первоисточника, удалось по хакерской программе «трутневого вируса» через несколько десятков не связанных друг с другом абонентов подключиться к сверхсекретным файлам Первого Отдела. «Трутневый вирус» плохо поддаётся дрессуре, с ним мало кто захочет связываться без особой надобности: угодить в Казематы теперь мало истинно желающих – оттуда редко кто вообще выходит. Но именно по такому типу «разгоняющего вируса» моей дочери и удалось взломать базу сверхсекретных данных ОСОЗ Форта Глокк… Самореализовавшись, «трутневый вирус» становится сотовой ячейкой в компьютерных сотах взломанного файла. Именно так и нам с моим агентом удалось скачать нужную информацию Первого Отдела. Поэтому то, что я услышала от Бэккварда, уже не было для меня неким новьём, но было уже всё равно: я видела, как горел самолёт с моей дочерью, когда проходил закрытый барьер чёрной дыры, и это было последним для меня – остальное меня уже не интересовало.

– Вы знали, что под куполом Чёрной Смерти может быть жизнь! Но теперь уже не для вашей дочери.

– Да, полковник, именно так… И Бэкквард купил меня на это – на состряпанную или настоящую информацию гибели моей дочери. Заодно предоставив мне «неопровержимые доказательства», о которых я ранее даже не подозревала, работая на ОСОЗ… Мы многое скрываем от нашего налогоплательщика: обыватель во все времена своего существования хочет иметь иллюзию мира, состоятельности и собственной защиты – и правительства последних дней человечества особенно в этом преуспели. И Бэкквард не исключение… Хотя я тоже считаю, что кому-кому, а американцу, как и римлянину, надо давать то, чего он хочет: хлеба и зрелищ! Иначе он попросту повесится на собственном галстуке. Но всего не скроешь, как бы кому-то этого не хотелось. Наша планета уже два десятилетия живёт без нормального фотосинтеза, так как небо стало грязно-фиолетовым и не пропускает достаточно солнечного света для воспроизводства лесов, трав, зерновых культур и всего того мирового фотосинтеза, без которого биологическая жизнь на Земле существовать просто не может.

– А как же леса?

– Леса?.. А лесов как таковых больше нет! Пустыни и гниющие болота – вот истинное достояние последней цивилизации.

– Но как же – кислород?

– Природный запас! Дыхание океана! Небольшие выжившие оазисы так малы, что никакой существенной роли в общем накопительном процессе не принимают… Но пока ещё дышать есть чем. И мы всё ещё как-то живём и даже пытаемся восстанавливать новую популяцию так называемых людей – с помощью всё тех же пробирок и последних технологий генной инженерии. А с чего ещё восстанавливать? Последние люди – это до основания потрёпанный временем и войнами старый генофонд, поддерживаемый исключительно последними новшествами генной нанотехнологии. И генокеры – люди искусственной генетики из пробирок: мы сами! Но только усовершенствованные уже до точки нашего же последнего вздоха… А сама Земля, бедная наша и до бесконечности терпеливая мать-планета, которую мы так утомили своим потребительским варварски-безоглядным присутствием, она больше не желает нас терпеть на своём исстрадавшемся теле. Земля – это бесплодные пустыни вместо городов и полей, гниющие болота вместо лесов и оазисов и вся заражённая химией и радиацией пресная вода – вся! Даже та, которая у нас под ногами. Наши учёные постарались на славу, а Третья Мировая Война в четыре месяца превратила ещё пригодную для жизни землю в мёртвую пустыню: человечество само с собой сыграло в «русскую рулетку» – и проиграло!

– Людей осталось совсем мало?

– Предположительно сейчас на всей Земле осталось менее восьмидесяти миллионов человек – да и что это за люди? Нас уже нельзя назвать людьми, если мы больше не в состоянии самовоспроизводиться. Пробирки, генокеры, полулюди-зомби, мужчины без половой силы и просто мутанты – вот и всё наше достояние… Наши последние города – полумёртвые клетки, всё ещё цепляющиеся за мираж легенды прежней жизни. Человек – тварь хуже таракана: приспосабливается к любым условиям. Надо мутировать – мутирует! Но если дети уже не рождаются – это Божья кара! Мы больше не можем иметь детей, и мы больше не хотим их иметь: нормальные дети перестали рождаться на этой планете. После Третьей Мировой они больше не дети: смертники…

– Исчезли аисты, а с ними исчезли и дети.

– Да, Чукки, да, всё так, – Миша снова повернула голову к Гэбриэлу. – Генерал Бэкквард посчитал, что я ещё могу кое-где пригодиться – на том фронте, куда даже выдрессированные генокеры из «грязных загонщиков» и элитный спецназ ОСОЗ добровольно не сунут своего носа.

– Чёрная Смерть!

– Чёрная Смерть поставляла всему выжившему миру «алмазы жизни» все двадцать лет после Последней Войны! Именно эти энергетически структурированные камешки Соломоновых Рудников по-прежнему дают нам сегодня надежду на жизнь: колоссальный потенциал чистой энергии для физического выживания и конечно же – оружие новых технологий. На их основе мы выращиваем всё необходимое в стенах наших цитаделей-мышеловок – всю энергетическую основу для всех отраслей, которые питают нашу кровь и плоть. Лазерные технологии, наиболее дешёвые и наиболее продуктивные, теперь всё: девяносто процентов всего и вся! Выращивание всё новых совершеннейших энергетических кристаллов на основе соломоновых алмазов стало единственным смыслом и реальной поддержкой нашего жалкого существования. Но в том-то и дело, что алмазы Соломоновых Рудников уникальны! Такой совершенной и «неприродной» структуры кристалла мы не можем ни повторить, ни воссоздать, ни вырастить самостоятельно, а это – сверхоружие и материал для наночипов «молодости». Ни из чего другого наночип «молодости» создать невозможно, а это ключевой наночип в нашем быстро агонирующем мире.

– Докатились…

– Докатились, полковник Харрис, это вы точно подметили… Для жалких остатков былого величия человеческой цивилизации алмазы Соломоновых Рудников – основа последнего выживания, когда всё ещё можно относительно полноценно продолжать жить дополнительных пятьдесят-сто лет. Соломоновы алмазы, или, как мы их называем, Х-кристаллы, для последнего оплота целого человечества – всё! Вот только условия взаиморасчёта поменялись: похоже, что на бразильских рудниках диктатор почище Бэккварда, и у него свои требования к этому миру.

– Взамен чистых «алмазов жизни» доктор-маньяк требовал человеческих жертвоприношений – людей!

– Ещё каких людей! На выбор: только людей и никого больше – никаких мутантов, никаких генокеров. Легко сказать – людей! Когда даже более или менее пригодные для жизни дети и те самые генокеры «рождаются» теперь чуть ли не на всей планете только в одном месте, вернее, в двух – в Москве и…

– И в Наноцентре профессора Румаркера!

– Вы всегда так догадливо-прозорливы, полковник Харрис?

– А вы всегда так колки на язык, полковник Васильева?

– Привычка штабиста.

– Догадливость и прозорливость входят в долгий перечень моих закостенелых привычек… Однако отдавать людей учёному-маньяку совсем не хотелось?

– Их и так рождались единицы! Ещё десять лет назад в городе можно было увидеть пару детских бледных лиц, настоящих лиц… Нынче об этом остались одни воспоминания: детей заменили генокеры – окончательно и бесповоротно! А Центр Нанотехнологий Индианаполиса теперь единственный оставшийся рабочий центр на всю Америку. Ещё один полноценный в Москве. Но русские такие скрытные – даже теперь, когда и скрывать-то уже нечего… Тем не менее поставки «живого товара» постоянно шли на Соломоновы Рудники: нам нужны были эти чёртовы Х-кристаллы – и ради них мы шли на требуемые жертвы. «Товар» собирался со всего мира на главной базе Каффы: в Крыму – на юге России. Но о поставках «живого товара» знали единицы: вводить в транс шокового аутизма толпу людей-полуживотных было делом опасным.

– Похоже на возврат к временам работорговли.

– Точнее не скажешь… Здесь, в Индианаполисе, сбором нужного материала занимался только один отдел – Первый Отдел ОСОЗ. Естественно в полнейшей тайне от всех! Поэтому наш Второй Отдел не был в курсе данных манипуляций с людьми – мы не знали именно этого главного факта отправки людей на Каффу и Соломоновы Рудники. Мы были в курсе лишь одного: Первый Отдел занимается главной разработкой физического уничтожения Чёрного Купола над Соломоновыми Рудниками. Первый Отдел готовил группы спецзаброски в район Чёрной Смерти – для стратегического проникновения за разбухающий смертоносный купол и уничтожения последнего. Второй Отдел обеспечивал спецгруппу сопровождения и военной поддержки Первому: наше дело было дать возможность беспрепятственно подойти главной группе к Чёрной Смерти и обеспечить проход для всего транспорта к алмазам, которые рассыпаны в одной из точек границы мёртвой зоны перед чёрным куполом Соломоновых Рудников… Спецгруппа Первого Отдела, как правило, сопровождала правительственный крейсер и сама вела первое звено ударных штурмовиков. Второй Отдел служил звеном прикрытия. Мы зачищали зоны перед куполом и затем удерживали позиции на линии обратного отхода. Первый Отдел курировал всё, что непосредственно происходило вокруг Чёрной Смерти. Они забрасывали внутрь некоторую группу людей – как мы считали для информационной и диверсионной разведки, подбирали кристаллы и через некоторое время разворачивали главный крейсер на обратный курс. Мы, спецназ ООН, делали только свою работу: технически приводили и уводили группу силового сопровождения.

– Но Второй Отдел не знал главного…

– Того, чего нам и не полагалось знать: группа заброски за сферу чёрной дыры только на одну десятую состояла из спецназа ОСОЗ, вся остальная группа людей шла на самую обычную торговлю мена – соломоновы алмазы на «чистых» людей! Время уходило, а из-за купола так никто и не возвращался, а сам купол никуда не исчезал. К тому же Чёрная Смерть продолжала расти, а многие люди, уходившие за купол, самоуничтожались при соприкосновении с чёрной сферой прямо у нас на мониторах – практически на наших глазах. Но мы делали своё дело, не вникая в подробности, не задавая ненужных вопросов: мы люди военные – наше дело выполнять приказы, обеспечивать беспрепятственный подход и отход наших солдат и спецгрупп.

– В общем, до определённого момента Второй Отдел молча делал своё дело и не задавал лишних вопросов.

– Вопросы ко мне пришли позже – и особенно остро они встали, когда моя дочь погибла… возможно – погибла…

– А возможно и нет: не видел своими глазами – никому не верь! Иногда это срабатывает… Вот только ваша дочь, кажется, была куда напористее вас, Миша: её-то точно интересовала масса вопросов, связанных с Соломоновыми Рудниками.

– Дети… им всегда надо – куда даже смерть на четвереньках не полезет.

Гэбриэл улыбнулся:

– Удачно сказано! Вот только оставался самый главный вопрос: зачем доктору Дмитриеву нужны люди? И действительно этому доктору-маньяку, а не кому-нибудь ещё?

– Наиболее вероятная версия: доктор создаёт свою колонию людей! Но так как чёрная дыра по какой-то неясной нам причине не пропускает людей-мутантов и людей с военными наночипами, Дмитриеву и требуется чистый генофонд – насколько это возможно.

– Создание новой колонии землян из более-менее естественного генотипа? Только будет ли в этом смысл, если чёрная дыра всё-таки доберётся до ядра планеты?

– Спросите у профессора.

Все обернулись в сторону Джона Румаркера.

– Предположительно, все, кто вне этого купола и кто достаточно незащищён, погибнут! И тогда в свои права, возможно, уже вступит новая колония людей – колонизаторы-конкистадоры Соломоновых Рудников… Америка будет открыта заново!

– А генералу Бэккварду вместе со всеми нечистотами Земли теперь уже навсегда придётся кануть в вечность, – закончила Миша.

– Представляю, как ему этого не хотелось бы! – рассмеялся Гэбриэл. – Но я никогда не поверю, что Бэкквард, пусть даже за супералмазы, станет просто так делиться неизвестно с кем «товаром чистейшей пробы».

– Вы, полковник Харрис, слишком хорошо знаете Бэккварда, чтобы не обманываться на его счёт… Независимо от мнения Правительственного Совета ОСОЗ генерал Бэкквард всегда имел свои собственные взгляды и решения. Ему просто необходимо было знать, что же там – за этим чёрным куполом, и что это за действие, которым он не может управлять. Уж чего только наш генерал-президент не придумывал со своим Первым Отделом! Но если попросту, то это всегда имело один результат: ни один генокер, ни один мутант, ни один спецагент с военным наночипом ещё не прошёл за купол Чёрной Смерти – и это известно точно! Всю эту «грязную братию» попросту разрывает в песок или сжигает в быстрой вспышке яркого пламени при малейшем соприкосновении с чёрной дырой.

– И никто не знает почему!

– Верно, полковник… Только здесь, у профессора Румаркера, я узнала, что военный наночип, созданный профессором, и волновая настройка генокеров и людей-мутантов имеют общее звено корневой структуры – это, должно быть, и является основным препятствием для прохождения молекулярной структуры «агентов» через погранзону чёрной дыры. В то время как обычная биоструктура хомо сапиенса почему-то в пролёт проходит через вязкую непроницаемую массу чёрной дыры и всасывается точно пылесосом. Раз! И нет человека по эту сторону – он уже где-то в зоне нашего не восприятия.

– Поэтому Бэкквард и ОСОЗ отправляют туда лишь приговорённых к смертной казни или к пожизненному заключению уголовников.

Миша кивнула головой:

– Отпетых уголовников, каторжников, смертников – людей, которых больше не услышит простой налогоплательщик, а значит, не узнает правды. Этих каторжников собирают со всего света, со всех мегаполисов, что ещё остались на планете, на Каффу и оттуда везут на Соломоновы Рудники менять на Х-кристаллы. Таким образом, информация не просачивается – её просто некому просачивать. Первый Отдел ОСОЗ по всему миру имеет минимальную и глубоко законспирированную инфраструктуру и её не так-то просто вывести из глубокого ила на чистую воду. К тому же Каффа – Город-на-Скале: его жители настолько закрыты от всего остального мира, что оттуда точно никакая «лишняя» информация не может просочиться наружу. А такие мегаполисы, как Индианаполис или Москва, имеют полный контроль над своими подданными: что в телесеть идёт – то и есть правда для народа… Но истины ради стоит признать, насколько я владею информацией, хуже всего дела по соблюдению человеческих прав обстоят именно в Индианаполисе. Если из других мегаполисов можно хоть как-то попасть в другие города и даже на Каффу, то из Индианаполиса не только нет выхода – в него давно уже нет входа, кроме как для инспекторов и спецподразделений «Барракуды» ОСОЗ. Я не говорю уже о полностью цензурированном телевещании и пограничном разделении города на три разноправных зоны: где Форт Глокк – это Белый Дом, а Бруклин-город – практически полностью закрытая резервация для всех, кто не может себе позволить жить в Центре.

– В Индианаполисе прав, я так понимаю, в принципе нет ни у кого.

– К сожалению, нам некуда жаловаться: Каффа – Остров Объединения, но большего, чем частичный контроль силами «Барракуды», оттуда ждать не приходится. Мир на грани полного апокалипсиса. И в каждой выжившей гавани свой Премьер-президент, он же – цезарь и бог… Помимо десятка последних мегаполисов в мире остались небольшие и в основном подземные островки жизни, но их в расчёт никто не берёт и с ними нет никакого серьёзного контакта. Мегаполисы, из-за серьёзной нехватки энергии, не горят желанием налаживать с ними близкий контакт – ведь тогда придётся делиться. Да и сами «пещерники» особого контакта с нами не ищут – им тоже наша железная клешня только как серпом по яйцам. Зато весь мир в избытке кишит монстрами, каких человечество раньше исключительно на мифических картинках созерцало и ужасалось! Теперь-то мы точно знаем, нечто подобное нашему положению уже бывало на Земле – и не раз. И всякий раз силы Природы с шизанутым человечеством разбирались по-свойски… к херам грёбаным, япона-мать нас всех разом!!

Последние полпредложения полковник Васильева буквально прошипела на чистейшем русском.

– Миша… – профессор склонил голову набок.

– Извини, Джон! Я помню: за столом не выражаться… Забылась! Но, думаю, полковник Харрис меня и так прекрасно понимает.

– Силы Природы – что сам Творец: с ними особо не поспоришь, особенно когда начинаешь походить на запаршивевшегося шкодливого кота. А как надоедает Природе терпеть выходки неразумного человечества, так и наступает очередной час истины: сметает она со своего хребта всё до последнего и начинает всё сначала. Сценарий любого Армагеддона можно прописать на целый ледниковый период вперёд! Вот только точка последнего отсчёта, пожалуй, уже зависит от самого человечества… или кто там ещё был до нас?

– Динозавры и трилобиты… ангелы и демоны… титаны и химеры, – мечтательно вставил Мэлвин.

Но Миша слышала только того, кого сейчас хотела слышать:

– Вот видите, вы и так всё знаете, полковник Харрис… Но кто бы мог всерьёз предположить всего каких-то тридцать лет назад, что так скоро наступит тот самый Конец Света и Судный День, о котором так старательно горлопанили все миллениумные шоу конца ХХ века! Просто чудо, что мы вообще умудрились выжить после Третьей Мировой. Видно, ещё остался где-то за нашим чёрным небом Господь-Бог, если нам по-прежнему всё ещё даётся призрачное подобие на некий шанс для выживания – особенно в лице тех самых «картинок», на которые мы теперь смотрим, как на извращённый раритет наших далёких и не столь уж далёких «древних».

– Да-а! Ироничный цинизм просто-таки ваш персональный конёк, Миша… Но о каком шансе вы говорите сейчас – о Соломоновых Рудниках или о своей дочери? Может, о нас: Команде «Альфа»?

Миша хмыкнула:

– Как же вы себя любите… мужики. Я говорю обо всём, полковник Гэбриэл Харрис! Обо всём вместе, а не о чём-то или о ком-то индивидуально. Только здесь, у профессора Румаркера, я вновь стала осознавать, что шанс по-прежнему есть у каждого из нас в отдельности и у всей оставшейся цивилизации вместе! Шанс на выживание, шанс на настоящую полноценную жизнь.

– И давно Бэкквард копает под профессора?

– Сами догадались? Или кто подсказал?

– Сам! Вы – здесь! Это и есть подсказка.

– Ах да!.. я здесь… Но стоит сразу уточнить, генерал Бэкквард всегда копал под профессора. Ещё с тех пор, как Джон перевёл своё детище, свой Наноцентр и Криохранилище, в Индианаполис – как раз за полгода до начала Последней Войны. Как будто точно знал, куда надо запрятать свою «семью» на случай мирового апокалипсиса.

– Просто я ушёл от опасных краёв материка подальше вглубь континента, – профессор внимательно вслушивался в каждое слово этих двоих: он прекрасно понимал, что от исхода этого первого контакта будет зависеть всё дальнейшее осуществление его последнего проекта.

– А Бэкквард увидел в странном поступке учёного с мировым именем чуть ли не заговор против всего народа Америки.

– Куда точнее, полковник!

Мише не очень нравилось, что Гэбриэл предвосхищает чуть ли не каждую её мысль, но она понимала – и Джон, и все остальные ждут, что именно она уступит лидирующую позицию полковнику Харрису:

– Профессору Румаркеру могла быть уготована участь доктора Дмитриева: Великая Америка быстра на расправу, если ей кажется, что земля пошатнулась у неё под ногами… Генерал Бэкквард, глава безопасности страны на тот момент, впился в профессора, как клещ. Но добиться от Джона правды, если он этого сам не хотел, было невозможно ни под каким соусом: профессор настаивал на версии притягательной привлекательности стабильного в банковском отношении Индианаполиса – по сравнению с меркантильным и продувным Лос-Анджелесом. И кстати, этот случайный или не случайный выбор оказался на самом деле наиболее удачным проектом всех последних вложений американского налогоплательщика: практически от всей Калифорнии, как и от Нью-Йорка и половины Флориды, остались ножки да рожки – осыпались края как пудра с пирога… прямо на дно мирового океана… Профессор – герой почище нас всех вместе взятых! Он не поступился Бэккварду ни пядью родной земли и ничего ему не рассказал о своих настоящих планах –ничего!

– И тогда сразу после войны Бэкквард посадил Джона на «промывочное кресло», чтобы всё-таки добиться от него всей правды и выяснить подноготную всех его странных спасительных поступков, – ведь настойчиво складывалось впечатление, что Джон знал о скором мировом апокалипсисе наверняка. Возможно, что ему это кто-то даже заранее «подбросил».

– Ага, какой-нибудь новоиспечённый «нострадамус-по-американски»… Вот только профессор Румаркер оказался крепким орешком – и не киношным, а настоящим: наночип, который он сам себе ввёл в мозг, блокировал любые насильственные вмешательства в его мозговую деятельность.

Гэбриэл повернулся к профессору:

– Представляю, Джон, что тебе пришлось пережить! Бэкквард никогда ни перед чем не останавливался: для него человеческая жизнь ничего никогда не значила – ни в единичном случае, ни в масштабном… хотя он и мог «чистосердечно» признать силу и превосходство своего противника.

Профессор промолчал… Продолжила Миша:

– Генерал Бэкквард был среди тех, кто развязал эту Последнюю Войну. Его президентство было лишь делом времени: сразу после окончания войны стало в очередной раз понятно, что мировых политиков делает не столько мир, сколько война. И чем более жестокая, тем перспективнее и легче путь достижения желанной цели: толпа боится всего, что не вкладывается в рамки её значимости, а значит, при любых стрессово-неблагоприятных ситуациях ею всегда легко управлять… Изуверы-учёные ввели профессору наночип-шпион, что делать было ни в коем случае нельзя: мозг Джона был уже загружен действующими неразборными жидкокристаллическими роботами нейтрализующего наночипа. А человеческий мозг пока что ещё не может выдержать войны роботов в своих чувствительных и нежных серых клеточках! Благо, что профессор всё это кощунство предвидел с самого начала – прозорливости ему не занимать: наночип в его голове был особо одарённым, более совершенным и менее роботизированным, и потому он выиграл эту «войну миров» за жизнь Джона…

– Но проиграл его ноги – позвоночник отказался работать «на ноги». И Джону пришлось пересесть в инвалидное кресло. Так?

– Так точно, полковник Харрис! Именно так всё и случилось.

– Всегда приходится чем-то жертвовать, Гэбриэл, – спокойно отозвался профессор на полный сострадания взгляд своего друга.

– Но профессор Румаркер, этот гений от Бога, по-прежнему оставался нужен своей стране и, пожалуй, теперь, как никогда раньше. Кто же будет запускать в производство новых людей из пробирок, если наши учёные способны только на разрушение. Созидание как таковое – дело давно позабытое для Великой Америки. А институт дармового сырьевого потребления от третьих стран и интеллектуальной собственности из Старого Света стал теперь недоступен… Бэкквард поставил профессору условие, что тот оставляет своё частное практикование и полностью переходит на службу ОСОЗ и конечно же самого генерала-президента Великой Америки. Естественно, что Джон согласился безоговорочно. Ведь оставалось ещё одно большое «но»!

– Лео! Внучка профессора.

Профессору уже хотелось прекратить это терзание мысли и духа: полковник Васильева видела перед собой достойного противника, и это её заводило. Но как далеко может завести Мишу её истерзанное сердце и циничное поверхностное спокойствие, Джон очень хорошо знал и боялся этого куда больше, чем даже драчливого и склочного характера своей вспыльчивой внучки. Он даже попытался как-то остановить Мишу, но было слишком поздно: она уже ничего не видела перед собой, кроме своего горя и своей боли, – Гэбриэл разбудил в ней раненого зверя. Отступление на попятную теперь было делом последним в очереди за льготной раздачей слонов.

А Лео в очередной раз залила в себя водку и хмуро сжала пустой фужер в кулаке.

Миша вдруг вся подалась вперёд, опёршись лишь одними локтями на край стола и посмотрев на Гэбриэла, точно пьяная. Её чувственные прекрасные губы сложились в узкую и почти невидимую синюю складку на посеревшем лице:

– Да, Лео Румаркер! Ведь для профессора Лео была последней выжившей в его семье. И Бэкквард знал по какому больному месту профессора надо ударить, чтобы он перестал трепыхаться, как прирезанная курица на столе у мясника, и утихомирился со всеми своими гениальными кониками и выбрыками… Нельзя сказать, что профессор чересчур уж переживал за своего последнего нерадивого отпрыска рода Румаркеров, – извини, Джон, что я так! Ведь было нечто такое, что служило явной невидимой защитой для его внучки, раз она сумела вернуться живой из мясорубки Третьей Мировой. Но война осталась в прошлом, а Бэкквард был здесь – прямо над душой его внучки. И условие у Бэккварда было чёткое и однозначное: если профессору вдруг вздумается что-нибудь выкинуть без ведома генерала или чем-нибудь ему напортачить, то под прямой угрозой окажется жизнь его непутёвой внучки – сержанта спецподразделения ППС.

– А кто она – сержант Лео Румаркер?

– Это надо знать, полковник Харрис, чтобы понимать Джона и все его беды… Только за десять лет службы до увольнения на вольные хлеба Лео целых двадцать четыре раза отстраняли на неопределённое время от службы в ППС Форта Глокк – из-за слишком уж неуживчивого и скандального характера и повсечасной поножовщины! На счету Лео Румаркер, только уже за эти последние десять лет и только по официальным данным, больше ста шестидесяти генокеров из Форта, буквально разорванных в клочья в постоянных драках в барах и подпольных клубах за пограничной чертой Центра – то есть в Большом Бруклине, где и живут-то только те, кто обычно живёт в Бруклине: калеки, нищие, люди-мутанты, генокеры и просто отпетые негодяи, да ещё те, кто не желает жить в стерильном Центре, – диктаторские законы Бэккварда не каждому налогоплательщику по вкусу… И как этого сумасшедшего пэпээсника, Кровавую Лео, до сих пор свои же военные не пришибли за углом – один Бог знает!

– Похоже, Лео-Космос – это нечто!

– И это нечто как магнитом тянет в Бруклин-город: излишние пары поспускать… Оно понятно, после тяжеленной, на пределе человеческой воли, кровавой и грязной работы чистильщика-минёра за стеной города – куда даже за большие деньги никто добровольно не хочет выходить на службу пэпээсника – хочется опустошить душу от крови и ненависти. Ведь каждый раз кто-то да не возвращается, кто-то да остаётся там, своими костями подпирая стены этого города-государства по ту сторону жизни. А без охранной работы ППС теперь ни один мегаполис не может существовать: пэпээсники и за стенами, и под стенами, и во всех туннелях, по которым ходят охотиться не только хищные монстры, но и наши сограждане – люди-мутанты.

Гэбриэл пару раз украдкой кинул на тот край стола тревожный взгляд, но Лео лишь сжала губы и, насупившись, молча смотрела в одну точку на столе. Было ясно, что Миша здесь больше, чем авторитет: она могла говорить всё что угодно и кому угодно, и даже Джону.

– Генетические мутанты нашей воспетой трубадурами от науки и овеянной славой светлого будущего пресловутой генной инженерии постоянно опробывают на вшивость наши упакованные в городские коробочки самовоспроизводящиеся мясные фермы, которыми мы им оттуда, из-за стены, представляемся. Как следствие, подкопы под город, нападения на стены, атаки с воздуха! Правда, с воздуха им тяжелее всего пробиться – двойная защита: лазерная сетка над городом и тепловые пушки – что надо! А вот системы наземной и подземной защиты дают периодические сбои. Мутанты – они же умные. Их голым нахрапом и огородными пугалами не возьмёшь! Наши генетики вложили в них столько, что теперь генетические монстры хозяева планеты, а не мы.

– А что же мы?

– А мы как мамонты в «волчьих ямах»: хрипим на последнем издыхании и дёргаемся из последних сил, завязая в собственном дерьме всё глубже и глубже. Мутанты – они ж как кролики за сеткой у фермера: всё равно где-то да прокопают! А значит, нужно постоянно выходить за стены и под стены города – чинить эти самые стены, латать лазерные сетки, ставить новые ловушки, ремонтировать минные поля. Всю эту тяжёлую и грязную работу делают военные ППС: на этой службе остаются только конченые вояки-зомби и убийцы-генокеры – других людей в ППС попросту не осталось… Сержант Румаркер, пожалуй, единственное шоковое исключение из общего правила: ей генерал Бэкквард изначально выписал догробный пропуск на санкционированные и не очень санкционированные убийства. Да, Лео?! Ответь нам, нечего отмалчиваться, когда нужно отвечать!

В позе пэпээсницы ничего не изменилось – она отвечала в стол, лишь сильнее сжимая кулаки перед собой:

– Каждый выход за стены всегда означает чью-то смерть на твоих собственных глазах: монстры всегда готовы к нашему выходу, они нас ждут, всегда ждут. У генокеров и смертников тоже горячая красная кровь. Каждая наша ошибка – наша смерть! А для монстров – это как праздничный уикенд с накрытыми для них столами.

Лео вдруг подняла глаза, но только глаза, и у Гэбриэла всё перевернулось внутри от этого злобного мёртвого взгляда цвета выжженной до чёрной крови пыли. Из сжатого кулака пэпээсницы как по стёку побежала тонкая струйка тёмно-красной крови.

– И если возвращаешься оттуда живым, то идёшь куда-нибудь на край света – подальше от логова Форта: спустить пары – точно так! Иначе свихнёшься ещё до того, как тобою закусит на десерт какая-нибудь жуткая саблезубая тварь с отвратительным свинячьим рылом и дурным запахом из воющей пасти, или сам развеешься в пыль и прах на своей же собственной «попрыгунье-стрекозе»… Что вы тут обо мне можете судить?! Убийцы – те, кто всё это затеял! Все эти лягушачьи бега и салки со смертью наперегонки… Гады!!

Гэбриэл уже пытался разжать левую кисть Лео, Зулу удерживал сжавшуюся в комок пэпээсницу на стуле. Но у полковника ничего не получалось: тонкие сухожилия Лео были сделаны точно из стальных прутьев – осколки раздавленного в кулаке хрустального фужера всё сильнее вдавливались в мягкие ткани человеческой ладони… Миша сидела всё с тем же невозмутимым видом, сцепив руки на груди и молча наблюдая за привычной сценой на том краю стола.

– Зулу, помоги! – Гэбриэл потянул руку Лео к сержанту. – Только осторожно…

– Ах, я старый олух! Как же я не успел выхватить у неё из руки фужер?! Проморгал! Лео, дочка, разожми кулак. Чукки, укол! Андрей, беги в мою лабораторию – готовь её стол… Гэбриэл!!

– Зулу! – Гэбриэл с неимоверным усилием удерживал тело вырывающейся пэпээсницы на месте, прижимая её вместе со спинкой стула к своей груди, – казалось просто неимоверным, чтобы в таком хрупком теле было столько нечеловеческой силищи. – Красавчик!.. Мэлвин!..

– Сейчас… Держите крепче, полковник, крепче!! – Мэлвин упал на ноги Лео.

А Красавчик больше нервно мельтешил вокруг образовавшейся свалки, только всё время издавая нечленораздельные звуки и нервозно поправляя шёлковый платок на своей шее, нежели вообще что-либо делая толкового.

– Лейтенант, водки!!

Наконец Красавчик, кажется, сообразил: чуть не навернувшись через стулья, схватил со стола графин с наливкой, быстро наполнил стакан, больше разлив, чем налив, и, не зная, что делать дальше, выплеснул водку в лицо пэпээсницы… И сработало! У Лео запекло в глазах от тёплой сорокоградусной жидкости и она, зарычав как взбесившийся волкодав, замахала головой из стороны в сторону, ослабив мёртвую хватку сжатого кулака. Зулу тут же зафиксировал положение разжавшейся кисти и вывернул ладонь Лео вверх: два осколка стекла вышли навылет – через ладонь.

Гэбриэл взглянул на мельтешащего лейтенанта круглыми глазами:

– Красавчик!.. я не это имел в виду…

– Я всё понял, Гэбриэл! – Красавчик уже наливал второй стакан водки.

Лео всё ещё сопротивлялась, так и норовя зацепить зубами кого-нибудь из близко находящихся.

– Держи её, Красавчик! – полковник схватил Лео за хвосты и потянул их назад, принуждая голову оскалившегося зверёныша запрокинуться назад. – Ну-ка, ещё поклацай зубками – вот так!! Ну прямо волчонок какой-то.

Гэбриэл осторожно, но быстро влил в рот Лео полный стакан водки, и тут же, ещё раз наполнив его до краёв, снова влил содержимое в рот уже потихоньку сдающей позиции пэпээсницы.

– Так-то лучше, детка… Сейчас мы буянить перестанем: такая доза даже слона может с ног повалить… Отставить сумасшедшие уколы! Это лекарство будет поэффективнее уколов навылет.

Полковник отвёл руку Чукки, уже направившую иглу в сторону шеи Лео.

– Побойся Бога, капитан, это ж чистейшее варварство!! Не изобрели ещё лучшего лекарства, чем спирт и водка… Хотя, конечно, тёплая водка – это просто кощунство!

– Похоже, не всё так плохо в нашем «холодильнике», – Танго посмотрела на Мишу усмехающимся взглядом. – Даже намечается что-то… общесвязующее.

Миша молча отмахнулась.

У профессора тряслись не только руки, но даже подбородок:

– Гэбриэл! Ты убил мою внучку… Как ты мог?!

– Ты что, Джон… Пьяницу стаканом не убьёшь – клин клином вышибают. Через пару часов полноценного отдыха и тёплой ванны она будет как огурчик! Поверь мне… Куда её отнести?

Лео уже не сопротивлялась, её тело беспомощно повисло на руках полковника.

– Куда ж ещё? Ко мне в главную лабораторию – немедленно! Снова надо чинить.

– Чинить здесь надо крышу, Джон. Простым латанием ран тут уже не поможешь.

Все бегали, суетились, толкались… Только Миша и Танго продолжали спокойно сидеть, где сидели.

– Это теперь надолго, – Танго достала из кармана портсигар и неспешно раскурила голубую сигаретку.

Полковник, Чукки и профессор отправились в лабораторию, где их ждал Андрей. Остальные потихоньку снова расселись по своим местам… Образовалась небольшая пауза.

Красавчик хлопнул в ладоши:

– Да! Теперь я начинаю кое-что понимать в вашей нелёгкой бункерной жизни.

– В нашей… – небрежно сбросила себе под ноги Миша.

– А?! – снова тревожно завертелся Красавчик.

Танго сладко зевнула:

– А-аууу… мелочи! За десять минут док всё сделает как надо. Бывало и хуже! Помнится, месяца три назад доку Румаркеру пришлось заново выращивать для Лео чуть ли не всё левое предплечье, половину передних верхних зубов и новый левый глаз ставить… Глаз, кстати, еле прижился после операции.

Мэлвин закивал головой:

– Предплечье и глаз – не голова: всегда можно что-то сделать, как-то приладить на прежнее место, а вот голову заново не прилепишь, не прикрутишь – да!

Зулу сунул капитану кулаком в ухо:

– Что ты мелешь, дурья башка?! Лучше вообще рот не открывай, пока я тебе сам башку не открутил.

Красавчик поднялся и широко заулыбался, замещая своего командира:

– Ну… думаю, всё обойдётся – раз здесь Гэбриэл. Так что, на время некоторого отступления от нашей первой общей застольной беседы, предлагаю освежиться шампанским! У меня даже по этому поводу имеется один чудесный тост… Мэлвин, разливай шампанское по фужерам! Всегда лучше вести диалог за бутылочкой прекрасного вина, чем за хирургическим столом.

Танго грубо хохотнула:

– Да уж!! Рассчитывай на худшее – готовься к отпеванию души и тела заранее. Как говорит наш полковник: хенде-хох и сверху крышка! В общем, «Гитлер капут!» Думаю, с русского никому перевода не требуется?

– Катастрофа, – капитан карикатурно растянул луноликую улыбку на лоснящемся лице и посмотрел на Красавчика лукавыми глазами снизу вверх, точно намекая: попал ты, друг, на крупняка!

– Совершенно не смешно! – Красавчика заедало, что Танго так легко манипулирует «языковыми тезисами»: даже при всей легковесной подвешенности его собственного языка, едким сарказмом он владел куда хуже язвительного лейтенанта полковника Васильевой. – Человеческая жизнь – не повод для насмехательства! Особенно в кругу своих близких друзей.

– Это ты уже о себе или всё ещё об «унесённых ветром», лейтенант?

– Я понимаю, почему у вас здесь столько проблем. Вы забыли, что такое настоящая жизнь!

– Не создавай лишней проблемы, Красавчик, – недовольно прошипел на лейтенанта со своего места Зулу.

– Я не согласен! – возопил Красавчик. – Нельзя отмахиваться от проблемы просто так, если она имеет место быть. А тем более насмехаться над живым человеком или его проблемой.

– Лейтенант, – Миша даже не подняла головы, – тебе просто надо избавиться от своих собственных проблем или проблемы. И тогда всем станет понятнее, куда и к чему ты тут клонишь. Проверено!

Танго потянулась за своим фужером:

– А если ты хочешь избавиться от проблемы, над ней стоит хорошенько посмеяться, можно даже в кругу собственных друзей. Существуют тысячи примеров, когда смех просто спасал жизнь приговорённых к неминуемой смерти. Ты со мною не согласен?.. котик…

Она повернула голову в сторону Красавчика и посмотрела на него сквозь щёлки прижмуренных глаз.

– Котик?! – сержант не сдержался и прыснул в свой кулачище.

Красавчика всего передёрнуло:

– Не вижу ничего смешного!

Миша взяла фужер с шампанским:

– Вино хорошее – хотя я в нём ничего не понимаю. Но оно не заглушит того, что мы чувствуем каждый проходящий мимоходом день: нам в этом замкнутом пространстве медленно умирающего города всё одинаково. И не надо обманываться на наш счёт. Мы все точно такие же, как Лео, – свихнувшиеся, жестокие, бездушные, мёртвые… только проявляемся по-разному.

Миша медленно подняла глаза на лейтенанта, и у Красавчика всё похолодело внутри: такого мёртвого, леденящего кровь взгляда он не помнил даже со времён Вьетнамского Апокалипсиса… Он тихо осел назад на свой стул.

Танго бросила в пепельницу недокуренную сигарету – сизо-голубая крутящаяся спиралька от непотушенного «огарка» красиво пошла вверх. Танго достала из портсигара новую сигаретку и игриво покрутила ею в своих длинных изящных пальчиках:

– Ну что там за особый тост? Давайте пить уже, что ли! Лично мне понравилось вино: каторжными мурашками под черепком бегает… ударяет, знаете ли, под самые ногти…

– Одной уже ударило! – Зулу сердито смотрел на Мэлвина, как будто именно он был причиной случившегося с Лео. – Я думал, только Мэлвин псих.

– «Психо» – попрошу!

– Сейчас я тебя так попрошу…

Красавчик поднёс зажигалку к голубой сигаретке Танго:

– Зулу! Позже выскажешь Мэлвину всё, что ты ему хочешь высказать сейчас… Леди! Прошу прощения: леди-джентльмены! У меня всё-таки тост… За – женщин!! Без которых мы, мужчины, просто никуда и нигде, ни в лес ни по дрова – без хорошего пинка… М-да! Собственно, кажется, я отморозил себе все мозги… Я поднимаю этот бокал шампанского за ослепительную и просто неземную женскую одухотворённую красоту, которую мы имеем возможность лицезреть прямо здесь и сейчас своими собственными глазами, а не глазами могильных цветов, за которыми нас чуть было не отправил полковник Бэкквард. Честно говоря, я даже рад, что судьба именно так распорядилась моей жизнью: навряд ли в восемьдесят лет я смог бы оставаться таким же привлекательным и обаятельным, как сейчас.

– С этим можно было бы и поспорить, кому-то в натуре восемьдесят лет, – язвительно прошипела Танго.

Но Красавчик сделал вид, что не расслышал её очередной колкости.

– Мы пьём за вас, милые леди!! Леди-джентльмены!!

Миша и Танго переглянулись, но выпили своё вино молча… Миша поставила пустой фужер на стол и снова откинулась на спинку стула:

– Ну вы-то хоть туда-сюда: на мужчин похожи, Команда «Альфа»… Может, от вас и правда хоть какой-нибудь толк да будет – помимо природной привлекательности и несравненного личностного обаяния, конечно. Очень уж в вашу пользу всё время свидетельствует сам профессор Румаркер, заядлой настойчивости ему в этом деле не занимать – ну прямо как на скачках…

– А-ааа?! – оторопел Красавчик.

– А Джон бывает так неосторожен в своих гениальных желаниях. Иногда его поступки не лезут ни в пизду ни в Красную Армию! – совершенно на русский манер закончила свою мысль полковник Васильева.

Зулу наморщил лоб, но в отличие от Красавчика, который сделал круглые глаза, так и не понял истинного глубинного значения вольного русского словоизлияния.

А Миша ждала возвращения полковника: ей надо было весь этот прорвавшийся нарыв выплеснуть из себя, весь до последней капли, чтобы наконец что-то просветлело в решении их общей и её личной проблемы. И её подсознание совершенно безошибочно точно подсказывало ей, что теперь все их судьбы в руках одного человека – полковника Гэбриэла Харриса.

Красавчика бросало из огня да в полымя: его то хватало за грудки, то отпускало, но он всячески старался удержаться на плаву и не пасть лицом под ноги этих совершенно бестактных солдафонок-пересмешниц. Он быстро оклемался от парализующей прямоты полковника Васильевой, хотя, конечно, совершенно не был готов к такому жёсткому приёму. Красавчик посмотрел в насмешливые глаза Танго:

– Мы – настоящие мужчины! – очевидно немного отстаём в интеллектуальном соперничестве с женской половиной общества, но наши сильные стороны в другом, нужно только обратить на них внимание.

– Кому обратить?

Красавчик в который раз потерял нить связующей мысли… На выручку пришёл Мэлвин:

– Если к нам повнимательней присмотреться, то мы можем ещё послужить чем угодно – всегда можем пригодиться как на военном поприще, так и в домашнем хозяйстве. Как говорит в таких случаях наш полковник: «Просто удивительно, что может сделать кучка людей с помощью набора простых инструментов и обычной изобретательности».

– Заткнись, Мэлвин!

– Мэлвин прав, Зулу: не обязательно опираться на сверхсовременные технологии, чтобы достичь чего-то существенного, – в столовую возвращался Гэбриэл вместе с Джоном и Чукки. – Иногда лучше положиться на обычную слабую сторону человека – его человечность! И результат может превзойти даже самые смелые ожидания.

– Человечность? – Миша на мгновение взглянула прямо в глаза полковника, в её удивлённом взгляде читалось нескрываемое пренебрежение к такому «светлому» понятию.

– Как там, Гэбриэл?

– Всё тип-топ, Красавчик! Пару накладных швов и здоровый принудительный сон приведут сержанта Румаркер в полный порядок уже к завтрашнему утру – по крайней мере, так утверждает Джон. Андрей будет дежурить возле неё всю ночь: нам не удалось с Джоном уговорить его вернуться за стол – он остался с Лео… А нам, я так понимаю, всё ещё есть о чём договориться за круглым столом переговоров!

– Не знаю, кто о чём собирается договариваться до скончания века, а лично я хочу есть! – первым не выдержал Зулу.

– И я! – поднял руку Красавчик.

– А я могу и потерпеть, – кажется, всем довольный Мэлвин был сыт одним лишь присутствием возле себя капитана Чукки Рур.

– А психов не спрашивают! – скорчил в сторону Мэлвина зверское лицо недовольный сержант.

– Обещаю, что через несколько минут мы все приступим к трапезе, Зулу.

– Пять минут, Гэбриэл, не больше! В конце концов это столовая, а не полигон для пристрелки нового оружия.

– Метко сказано, сержант! – отметила Миша.

– Капитан, что ты стоишь мнёшься? Сержант Инкейн никого ещё не съел, несмотря на свой грозный и голодный вид, – Гэбриэл перевёл взгляд с Чукки на профессора, уныло подкатившего коляску к столу. – Джон, надеюсь, я ещё ничего такого не сделал сверх меры?

– Просто я слишком переживаю по любому пустяку, если это касается Лео или Андрея. Они такие похожие и такие разные… И всё же между ними колоссальная разница! Андрей – почти стопроцентный генокер: он может отрастить сам себе руку или ногу за считанные минуты. А Лео – она же… почти стопроцентный человек! И почти каждый месяц мне приходится выращивать персонально для неё какой-нибудь очередной орган – ухо или пальцы на руке, а ещё надо, чтобы они обязательно прижились, а это – время, всегда время… Голову не вырастишь, чужую не пришьёшь. А ведь однажды я могу потерять её навсегда! А я не могу допустить этого, никак не имею права. Она всё, что осталось у меня полноценного от семьи. Она – ребёнок, который родился на космической станции, на околоземной орбите: в ней многое не так, как у простого земного человека. Она более совершенное существо. И в то же время более слабое и неприспособленное, нежели земные индивиды.

– И всё-таки Лео – человек!

– Смертный человек! Со всеми присущими простому человеку слабостями и пороками. Но Лео живёт играючи, абсолютно игнорируя свою слабую человеческую сущность простого и далеко несовершенного индивида. Она всегда так живёт! Ей никто не указ! Её моральные ценности настолько индивидуальны, насколько скорее непонятны и почти неприемлемы для нашего мира… Хотя! Наверное, вот точно так же можно сказать о каждом втором оставшемся жить дальше на этой проклятой земле.

– Да, Джон! Мы этот разрыв тоже уже успели заметить… Наверное, в этом всём и состоит всё её бесстрашие и бессмертие – её собственное бессмертие.

– Да-да, её собственное бессмертие… И так мало заботы о нас – её родных и друзьях.

– Джон, – прервала болезненный ход мыслей профессора Миша.

– Да-да, стол! Я помню… Прошу тебя, Гэбриэл, продолжай! Сегодня ты хозяин за этим столом.

Гэбриэл на секунду задумался.

– Закончим наш прерванный разговор, полковник?

– Закончить так быстро не удастся: теперь – это только начало разговора.

Зулу напряжённо засопел, но всё же сдержался.

Гэбриэл вновь остановил свой взгляд на Мише:

– Итак, Лео… Закроем эту тему!

– Ххе! Закроешь, как же! – передёрнула плечами Танго.

Но Миша спокойно продолжила:

– Лео военнообязанная, в ППС с семнадцати лет… Нельзя сказать, что конченость – это её персональная визитная карточка, но самые серьёзные проблемы у неё начались, когда она пошла за стены города.

– Ещё и какие проблемы!! – профессор чуть не плакал. – Да чего уже там, с самого рождения сплошные проблемы. В школе почти не училась, бегала от неё, как от чумы: всё время на мотоциклах по автобанам с чокнутыми байкерами! Сколько она этих машин угробила и счёту нет… А когда подошло время выбирать колледж, началась Третья Мировая: уже не тайная, не закулисная – реальная. Да разве ж я мог тогда удержать Лео при себе?! Разве что в криокапсуле! Лео прямо с мотоцикла перепрыгнула в ещё худший ад, бросилась в это проклятое пекло с головой! А чего было её не взять в армию? Внучка гениального учёного сама притащила на службу вооружения Армии США игрушку собственного изобретения – противопехотную мину новейшего образца: «Космос»! Эта маленькая кругленькая штучка с ладонь самостоятельно отслеживает передвигающуюся цель в радиусе десяти ярдов, но срабатывает только при непосредственном попадании цели в поле её действия радиусом один ярд, не оставляя от объекта практически ничего. Конечно Лео сразу же предложили работу в новейшей военной лаборатории с самыми передовыми учёными на то время.

– Но Лео не пошла в тёплые и сытные лаборатории.

– Конечно – нет! Надо же знать Лео! Естественно, её путь мог лежать только на передовую – туда, где погорячее. Один Господь-Бог знает, как ей удалось выжить и дойти до конца этой проклятой войны… И когда сразу после окончания войны началась сумасшедшая гонка на последнее выживание, Лео, само собой, осталась служить в своём родном спецподразделении ППС. А когда оставшиеся полуживые мегаполисы закрылись лазерными щитами-сетками, она вышла за стены города: ей всегда надо быть там, где хуже всего, где самый ад… И если мы все бежим от хаоса и пекла, потому что в нас природно срабатывает персональный чип самосохранения, Лео всегда их отыщет – и хаос, и пекло… Чёртов Индианаполис!! Он совсем сожрал мою Лео и совершенно доконал меня!!

– Лео… Генерал Бэкквард всё-таки нашёл твоё слабое место, Джон.

Профессор закрыл лицо рукой – ему сдавило горло, а к глазам снова подступили слёзы.

– Он разрешил сержанту Румаркер вольно участвовать во всех операциях по охране стен города – во всех, без права на какое-либо серьёзное отстранение её от службы за нарушение военного или гражданского порядка в городе. Одним словом, генерал-президент собственноручно выписал Лео пропуск на санкционированное самоубийство – выдал ей безвременный пропуск в Ад! – Миша сама налила себе из графина полную стопку водки и залпом выпила. – Вот такие-то развесёлые права были у нашего сержанта Румаркер целых десять лет после окончания Последней Войны и начала царствования Великой Пустоши – Пустыни Смерти… Бэкквард прекрасно осознавал, что гений профессора Румаркера никуда от него теперь не денется, не сбежит и не закопается в какую-нибудь дыру, как подпольный крот. Будет работать на ОСОЗ и генерала, лишь бы сержант Румаркер имела теперь самое главное: свободу привилегий, надёжно защищающую её от расправы военного трибунала.

– Это правда, я согласился на все условия Бэккварда. Главное, чтобы Лео не запрятали в Казематы: оттуда назад дороги нет – ни для кого.

– Но ведь ты просто так терять Лео не собирался?

– Ах, Гэбриэл! Ты даже себе представить не можешь, какие тяжёлые времена наступили для нас всех. Когда покатилась по земле открытая Третья Мировая, мы все думали, что это и есть самое ужасное, что только могло случиться со всеми нами. Как оказалось, самое ужасное ждало нас впереди, на многие и многие годы с запасом наперёд.

– Не унывай, Джон, теперь у нас всех есть мы! А раз нас много, самое ужасное преодолимо, – Гэбриэл повернулся к Мише. – Что конкретно Бэкквард хочет от вас, полковник?

– Много чего хочет! Но последнее задание и было последним – мы оба это знали. Смерть моей дочери развязала мне руки, и конечно же Бэкквард не собирался терять одного из лучших своих бойцов за хреновый хрящик. Надо было направить хаотичную энергию саморазрушения в нужное ему русло, а это генерал умеет лучше всего… Пропуская подробности «промывочного кресла», докладываю вам, полковник Харрис, что моё последнее задание состояло в том, чтобы под видом заключённого-смертника войти за Чёрную Смерть и провести самую обычную работу диверсанта с нулевым допуском уничтожения. Это значит, что я могла действовать вольно по обстоятельствам, но с конечной целью обязательного уничтожения чёрного купола изнутри и по возможности выведения доктора Дмитриева из зоны ликвидации.

– Угу… Но без команды не было смысла даже дёргаться, нужна была стопроцентная подстраховка из «чистых» людей, из наёмников старого состава.

– Бесполезно было искать «чистых» в Форте Глокк или подбирать «стерильных» в Центре… За командой я отправилась в трущобы города, в Третью Зону Индианаполиса: Бруклин-город! Там и сегодня ещё можно найти «чистых» людей-убийц – бывших ветеранов и просто охотников-за-головами: за хорошую выпивку и отличное вознаграждение эта отпетая братва может и этот город в считанные дни превратить в руины – не спасёт никакой Форт Глокк.

– Военных Форта в команду брать было нельзя?

– Нет! Ни под каким предлогом. Теперь военный – это диагноз! Все действующие военные и особенно генокеры в обязательном порядке помечены наночипами армии – кодовыми наночипами «военной полиции»: заказное создание гениального ума нашего любимого профессора. Если он запущен в действие, вынуть его уже невозможно: наночип «военной полиции» не просто техноробот – это такое «криожеле», которое принимает жидкокристаллическую структуру плазмы крови и навсегда становится биомолекулярной частью индивидуальной биосистемы.

– Я за многие вещи оторвал бы себе руки! Но они у меня были повязаны.

– Не добивай себя, Джон! Все мы по горло в чужой крови. Это рентгеновский знак нашего времени: военными становятся навсегда, – Миша продолжила. – Наночип носит столь режущее ухо комбинированное название «военная полиция», потому что в городе практически нет больше разделения между этими разнофункциональными структурами. Военные и есть гражданская полиция, а полиция – та же армия.

– Значит, чип отлично просматривается на специальных приборах?.. полная подстраховка…

– Трудно сегодня быть дезертиром, – вздохнул Мэлвин.

– У всех военных есть такой чип, нейтрализовать его можно, разве что, только после смерти.

– Смешнее не придумаешь, – буркнул Зулу.

– А вот у Лео его не было и не могло быть! Когда Джон понял, что отговорить семнадцатилетнюю внучку от армии не удастся, он нагрузил её наночипом острой динамики отторжения инопродукта ещё до того, как Лео перескочила со своего «харлея» в седло БТР ППС. В неё теперь ни хрена не загрузишь без ведома самого профессора. Поэтому сегодня Лео так трудно отыскать, если она уходит на неопределённое время побродяжничать без спецоборудования по пристенным кварталам Третьей Зоны города.

– А что остальные? Чукки, Танго? Вы, полковник?

Миша сделала беззвучную паузу на долгом выдохе и снова повернула голову к Гэбриэлу:

– Военные чипы в нас нейтрализованы профессором – относительно без осложнений, но через сложное сырьевое выведение коррекции организма на новую биохимическую формулу для каждого из нас. А такие процедуры, так или иначе, не могут пройти без последствий: за всё надо расплачиваться… Чукки! Чукки уже больше пяти лет неотлучно живёт у доктора и практически стала его полновластным подопытным кроликом. Но для неё это единственное спасение из того смертельного капкана, в котором она очутилась под конец своей военной карьеры. Имея открытый доступ во все военно-медицинские учреждения в Форте Глокк и в Центре Индианаполиса, Джон выудил капитана Рур из Военного госпиталя для ветеранов с помощью своего преданного помощника Андрея, когда с Чукки пытались проделать обычную процедуру для уже безнадёжных военных: пустить на «размывку» – экспериментальное соединение в организме человека одновременно нескольких наночипов на взаимоисключающей основе. Так поступают почти со всеми солдатами, которые больше не пригодны для военной службы. А у Чукки уже давно ехала крыша – тем более, что её долгие годы держали на сильнодействующих психотропных препаратах: испытывали на таких, как она, новые лекарства.

– Твари… – гневно процедил сквозь зубы Мэлвин и взял Чукки за руку.

– Три года назад подобная история приключилась с Танго: только она сама дезертировала со службы ОСОЗ – эта однообразная бесконечная армейская жвачка надоела ей до чёртиков!

– Как я тебя понимаю, – Красавчик с восхищением посмотрел на соседку за столом.

– Рутинная служба не для чёрного рейнджера, – спокойно отбила от себя излишнее внимание Танго.

– Её конечно же поймали! Господи, где в этом застоялом гадюшнике можно скрыться?! Все на одном пятаке, как тарантулы в стеклянной банке… И чтоб не иметь излишних хлопот, её посадили туда же, куда и всех: сначала на «промывочное кресло», а потом пустили на полную «размывку»! Благо, что это было прямо в родных пенатах профессора, он вытащил её из своего же Наноцентра… Джон подменил военные наночипы Чукки и Танго на совершенно иные – полноценные «ручные» нано и криочипы, более динамичные и уже на этот раз действительно посмертные. Отныне даже сам профессор не сможет вымыть этих протогенетических «фирменных плазмоидов» из их «чистой» органики… Зато теперь Танго может жить без пищи, воды и других насущных человеческих потребностей в три-четыре раза продолжительнее любого натренированного человека. А Чукки прекрасно справляется со всеми своими глюками сама – почти без посторонней помощи. Небольшой побочный эффект в виде кратковременных приступов конечно остался, но это предусмотрено программой её собственного криочипа «третьего глаза»: её отключка – это перезагрузка организма через подстраховочный канал самосохранения.

– Это значит, что с капитаном Рур всегда кто-то должен быть?

Миша засмеялась:

– Желательно, Мэлвин, желательно, но не обязательно. Наша Чукки сама по себе супергерой ВВС Армии США! И не надо об этом забывать! К тому же мало чем уступит Танго, если это касается любых средств передвижения: наш «небесный дракон» водит всё, что движется по небу, по воде, под водой и по суше.

– Ну-ууу!! – других слов уже для полного обожествления предмета своего восхищения у Мэлвина просто не нашлось.

Чукки нахмурилась, что случалось с ней крайне редко, и Миша сразу перебросила стрелки.

– Кстати, Танго – отличный подрывник, десантник, морпех, стратег авиации. Надо будет, чёрный рейнджер поведёт космический шаттл или инопланетный НЛО.

– Всё интереснее и интереснее, – на этот раз Красавчик придвинулся к Танго поближе.

– М-да, с таких войск не уходят… живыми, – Танго мечтательно перевела взгляд на потолок. – А так хотелось ещё побалдеть где-нибудь на Французской Ривьере.

– От Французской Ривьеры уже и названия на карте не осталось: там теперь радиационные болота.

– Миша, а вы?

Полковник вздохнула:

– Скажем так, мне просто не повезло уже на начальном этапе, где каждый только за себя, и никто ни за кого… С отстреленными рваными обрубками нижних конечностей меня подобрал патруль военной полиции и отправил, куда отправляют всех таких – сначала в Наноцентр, это потом уже – или в военный госпиталь, или в Форт Глокк на «размывку»… Оно так бы и было! Если бы снова не вмешалось провидение в лице профессора Румаркера. В Центре Нанотехнологий на меня сразу же махнули рукой: слишком большие были повреждения, а для отращивания новых конечностей потребовалось бы не только время, но и достаточно много энергокристаллов. А этот продукт в городе на вес жизни.

– Страховку военным обеспечивает Форт Глокк.

– Бэкквард не собирался платить за бросовый материал, полковник. Тем более, что теперь от взрывоопасного материала было проще избавиться, чем подвергать весь город страшному риску: моя «ядерная страховка» обеспечивала мне пропуск только в один конец – туда, откуда не возвращаются. Химическое заражение крови, полученное от ДК-пушки – оружия с дестабилизирующим катализатором, разрешённое в пользование только спецподразделениям, во взаимодействии с «ядерной кровью» было просто непредсказуемым по своим разрушительным последствиям. И это практически сразу решило мою судьбу. Бэкквард отдал приказ уничтожить тело окончательно, чтоб, так сказать, и духу не осталось от гусиных мурашек по коже. Очнулась я уже с новыми, со своими собственными ногами в бункере профессора Румаркера. Я была третья из смертников, кого он краденым мешком приволок в свой потайной криобункер под Наноцентром, третья и последняя, кого он определил в няньки для своего любимого дитяти: сержанта Лео Румаркер.

– Я спас тебе жизнь!

– А кто спорит, Джон. Выходил, вычистил кровь, поменял наночипы, а заодно вырастил мне новые ноги… мои прежние ноги – один в один…

– С того момента цели поменялись, – Гэбриэл вёл разговор туда, куда вела его интуиция.

– И – да, и – нет. Казалось, закончившаяся жизнь была снова разделена на две полосы: до и после… До – у меня была одна цель: месть! Теперь у меня появилась надежда. Но любой край – это всегда край: нельзя вернуть чью-то жизнь, не пожертвовав своею. Последнее испытание – всегда испытание смертью… или бессмертием… Принимайте как хотите. Наша жизнь – это жизнь Лео! Джон решил во что бы то ни стало спасти жизнь своей внучке: он как никто другой знал, что этот мегаполис всё равно долго не продержится на плаву – без нормального солнца, без убывающего кислорода, без контроля над техноситуацией извне. Да и обстановка в Индианаполисе действительно взрывоопасная даже сама по себе: город переполнен всякого рода смертоносным оружием, а его всё делают и делают, всё новее и смертоноснее. Это человечество обречено, и это уже не секрет! А тут ещё Чёрная Смерть… Но профессор также был уверен, что за Чёрной Смертью сама жизнь! Новая или старая – не важно! Но если там жизнь, значит, там и надежда, которой нам всем так теперь не хватает. И эта правда уже не обманная – она настоящая.

Миша замолчала, хмуро уставившись на носки своих ботинок.

Гэбриэл вздохнул и снова поднял глаза на полковника Васильеву:

– Джону не нужны никакие сверхсекретные материалы ОСОЗ по Соломоновым Рудникам и Чёрной Смерти, чтобы знать больше, чем знают другие: он учёный и сам всё высчитал. И решил во что бы то ни стало переправить туда Лео. Но он рассуждал так же, как и Бэкквард: для подстраховки дела нужна была команда… Красавчик!

– Ещё какая команда, полковник Харрис! Команда, которая прежде всего сумеет выйти из города, пройти всю Тропу Костей – от Индианаполиса до Соломоновых Рудников и главное – перебраться через защитный купол Чёрной Смерти и остаться в живых хотя бы частично… Но кто, кроме смертников, решится на такое добровольное самоубийство. За стены выходят только два воздушных крейсера – «Правительственный Наблюдатель» и «Пустынный Охотник», их спецсопровождение – штурмовые истребители. Да ещё наземный транспорт ППС ходит на починку стен. Всё! И Джон собирает команду – в принципе из того, что так или иначе проходит через его руки… Вот вам и ВВС – капитан Чукки Рур, и чёрный рейнджер – лейтенант Танго Танго, и я – «чёрный берет» и штабной полковник Миша Васильева. И теперь мы все в полном распоряжении Джона и его личных приказов. Мы – его солдаты, его личная армия!

– Не утрируй, пожалуйста, – обидчиво отозвался профессор. – Вы все теперь мои дети!

– И конечно же профессор посвятил вас, полковник Васильева, в свои самые сокровенные личные планы, совершенно не подозревая, что вы готовили этому миру, – Гэбриэл со знанием дела раскурил сигару, поданную Красавчиком.

– Мира, полковник Харрис, давно уже нет, от него давно ничего не осталось – даже намёка.

– Но доводы профессора Румаркера теперь давали вам новую надежду на то, что, возможно, ваша дочь жива.

– Именно так, полковник! Доводы и уверенность профессора вселили в меня не только надежду, но и совершенно поменяли планы, которые я согласилась принять от генерала Бэккварда.

– Но вы, естественно, не сразу сказали профессору всей правды о себе.

– Он знал обо мне достаточно, чтобы не обманываться на мой счёт.

– И всё же?

– Вы слишком… доёбистый, полковник Харрис.

– Я всё понял! – Зулу нахмурился ещё больше.

– И я! – поддакнул Мэлвин.

– Не сомневаюсь, – спокойно ответила Миша. – Но если бы, сразу зная всю правду, профессор вдруг засомневался бы во мне и передумал на мой счёт! Что тогда ожидало бы меня? Джону ничего не стоило засунуть меня в одну из своих криокапсул и похоронить навечно, как он это сделал с сотнями своих пациентов.

– Добровольных пациентов! – поправил Мишу профессор. – И к тому же умерших собственной смертью.

– Одним трупом больше – одним меньше. Кто бы там стал разбираться, если сюда имеют пропуск только те, кого хочет видеть сам Джон. Сначала я выслушала его предложения и только потом, спустя пару месяцев…

– Полковник Васильева? – заумно-наигранно нахмурил брови Мэлвин. – Вы целых два месяца подвергали жизни этих людей опасности быть преданными!

– Кто бы меня ещё учил жить!!

– Не многие остались в живых, кто пытался это делать… По крайней мере, я знаю лично с десяток «хороших» парней, которые уже никогда и никого ничему больше не научат, – Танго уже маялась от скуки.

– У каждого из нас своя боль, – спокойно продолжила Миша. – Спустя два месяца, после того как я снова встала на свои ноги, я приняла решение, что нет смысла тратить последний шанс на амбициозные планы генерала Бэккварда, если предоставлена возможность на более человечный и по-настоящему искупительный план – даже если он и представляется совершенно абсурдным и безумным по своему всепланетарному масштабу. Я согласилась стать частью команды, которая специально создавалась Джоном в первую очередь для спасения Лео.

– И всё же оставалась одна немаловажная загвоздка…

– Существенная загвоздка, полковник Харрис! Весьма существенная… Джон – сам мужчина, и страх перед неизвестностью для его внучки пугал его куда больше, нежели все иные условности.

– Джон не хотел, чтобы в Пустыню Смерти отправлялись одни женщины, даже если это самые стойкие женщины на свете! А мужчин для этого опасного плана так и не нашлось.

– Скажем так, полковник, профессор Румаркер хотел, чтобы в команде его внучки были не просто мужчины с вырожденным интеллектом и короткими ручонками. Джон хотел, чтобы спины женщин прикрывала не его внучка, а те, кто и должен был это делать ещё от сотворения этого мира: мужчины!.. настоящие мужчины… Но даже в лучшие времена этот острый вопрос всегда оставался открытым и всегда имел много ненужных проблем с трагическими осложнениями. Достаточно вспомнить хотя бы то же средневековье с его ведьмовскими кострищами или ещё недавние погребальные обычаи – хоронить заживо жён вместе с лошадьми в одной могиле с их безвременно упокоившимся супругом.

– Позвольте, позвольте! – задёргался Красавчик. – Меня совершенно не устраивает подобная и абсолютно несправедливая интерпретация постановки последнего вопроса.

– Замолкни, сахарное семя! – Танго одной левой прибила Красавчика обратно к спинке стула. – Настоящий мужчина не будет блестеть, как у кота яйца.

– А при чём тут моя внешность?! – было дёрнулся Красавчик, но тонкие пальцы Танго буквально пришпилили его обратно к спинке стула.

– Внешность, идеально подходящая для жулика! – Танго выпустила в лицо лейтенанта прозрачное колечко дыма и убрала руку с его плеча.

Красавчик отряхнулся и всей пятернёй откинул рассыпавшуюся чёлку назад:

– Нельзя ли добавить – и друга!

– Ну-у да!.. рубаха-парень, который снимет с себя последнюю рубашку, а «с друга» –последние трусы… Плавали – знаем!

Зулу прыснул в кулак, а Мэлвин так вообще сидел с дурацкой улыбкой на полрожи и буквально с щенячьим вожделением заглядывал в рот обоим полковникам, при этом ни за что не выпуская руку Чукки из своей.

– А что же тогда, по-твоему, мужчина?!

– Мужчина – это кровь, пот и… любовь.

– Да-а, жизнь – штука непростая, – обречённо кивнул головой Красавчик.

– А ты её ещё и усложняешь!

– Чем?!

– Одним своим присутствием… Ненавижу, когда без пользы дела перебивают моего командира, – Танго снова выпустила в лицо Красавчика сигаретный дым и наконец, к великому облегчению последнего, отвернулась от него.

– Приходится констатировать как факт, – снова заговорила Миша, – к концу двадцатого столетия мужчины уже серьёзно начали сдавать свои главные позиции по всем фронтам и без Третьей Мировой… Ведь так, профессор?

– А что тут скажешь? За всю свою долгую непростую жизнь я знал только одну стоящую команду с настоящими мужчинами, которым я доверил бы всю Вселенную, если б на то была моя воля… Это они: Команда «Альфа»! Команда настоящих мужчин… Кх-гга! Кх-гга! Простите, старые болячки мучают… Гэбриэл! Я семьдесят лет своей жизни посвятил крионике и четверть века – нано и криоинженерии. И этому была причина! Я искал пути воскрешения людей из мёртвых и продления жизни живым – пути продления человеческой жизни в жизнеспособной органике. Частично мне это удалось. Господь был милостив к моим постоянным мольбам и бесчисленным экспериментам… Да! Меня осмеивали мне же подобные: не принимали в научных кругах моих сомнительных исследований и даже бывало гнали взашей из научных институтов. Но я никогда не сдавался! Потому что считал своё дело правым.

– Я это знаю, Джон.

– Гэбриэл, я не бросил дела всей своей жизни: крионики! И одним из первых признал нанотехнологию как реальную науку самого ближайшего будущего. Но ратуя за спасение и прогресс человеческой цивилизации, людям я не доверял – нет! У меня были на то свои причины… Я этот бункер и нашёл, и сделал на свой лад, полностью переквалифицировав под свои научные исследования. Но сам криобункер как основа был уже создан до меня и находился в системе каких-то очень давних и старых шахт со скальной шапкой над основным корпусом этого сооружения. Никто, кроме меня, об этом криобункере не знал. На его скальной крыше я сначала поставил Криоцентр, а затем добавил к нему наземные нанолаборатории. Я всё успел до начала Последней Войны – всё… кроме Лео…

– Её уход на войну стал для тебя ударом, Джон!

– Настоящим ударом… Но я не останавливался в своих новых разработках и экспериментах! Я перевёл крионику в разряд криогенетики – рангом выше и ответственнее: я знал, что всё это когда-нибудь пригодится тем, кто придёт ко мне за помощью, что это будет надо Лео. Я всегда это знал! И эта вера давала мне стимул не только жить дальше, но и не останавливаться, не опускать рук, а продолжать дело всей моей жизни. И я не ошибся в своей вере! Как теперь всё это надо тем, кого путаница залитых кровью дорог привела на порог моего тайного убежища… Я всегда шёл на два шага впереди всех разработок своего Наноцентра – всегда на два шага: этому меня когда-то научил Гэбриэл. «Если ты впереди своего врага всего на один шаг – значит, он скоро будет здесь!» – такими были прощальные слова моего друга. Я эту науку усвоил лучше всех других наук. Часть Криоцентра я устроил глубже, чем его подвалы с замороженными богачами в своих криокапсулах. На многих из них я потом проводил свои эксперименты с использованием того самого закачанного в их тела бальзама, первого и допотопного материала-сырца этих дохлых мумий, которых было уже не воскресить никакими молитвами. А в моей криолаборатории у меня стояли свои собственные крионированные пациенты, до жизни которых уже не было дела ни одной душе в мире, кроме меня одного…

– Команда «Альфа»!

– Команда настоящих солдат под самой настоящей защитой… Этот бункер – больше, чем обычный бункер на случай войны: его нельзя ни просветить, ни просто так уничтожить. Пока что ни одна система-ящейка не в состоянии его разнюхать! К тому же я определил, что бункер запакован в криощит, который невозможно отследить, и самое главное – уничтожить никаким современным оружием. Я создал некое подобие этого щита, но конечно же это лишь слабое отображение тени, весьма далёкое от истинного совершенства. Но даю голову на отсечение, военные Форта отсыпали бы мне золотого запаса вперёд на три жизни, предоставь я им в руки даже этот слабый прототип сверхновой защитной системы… Дураки!! Я им и за всё золото на свете, и за все соломоновы алмазы не выдал бы такого проекта. Моё золото – это люди, которых я люблю! Глупее генерала Бэккварда может быть только сам генерал Бэкквард. Когда-то он совершил непростительную глупость, разрешив отдать наконец-то пойманную им Команду «Альфа» на перспективные эксперименты по крионике. Это я приложил всё своё умение и талант убеждения, чтобы заполучить Команду «Альфа» в своё полное и безраздельное распоряжение. А когда я представил генералу отчёт и неоспоримые доказательства смерти всех четверых солдат Команды «Альфа», вы, друзья, не поверите – Бэкквард чуть ли не полез ко мне целоваться на радостях… «Вы даже не представляете, дорогой вы наш профессор, какое великое одолжение вы сделали всей американской нации!» Знал бы он, какое на самом деле я сделал одолжение американской нации, как можно лучше упаковав тела моих друзей в экспериментальные криокапсулы совершенно нового типа. В общем-то, именно на Команде «Альфа» я и опробовал в полномасштабном действии своё новое достижение в криогенетике.

– Мне уже плохо от одной лишь мысли об этом, – простонал Красавчик.

Танго только покачала головой, следя за дёрганой реакцией своего соседа.

– Дурак Бэкквард! Я только теперь делаю настоящее одолжение всей человеческой нации на планете Земля: мои последние исследования наконец-то увенчались новым прорывом в крионике и криогенетике и серьёзным успехом в моих долгих поисках и экспериментах. В конечном итоге я смог добиться того, что размороженный обломок исторической цивилизации уже не просто кусок мамонта и даже не оживший труп-зомби, а возвращённый из небытия на грешную плоть земного Эдема Адам! Когда человек возвращается таким, каким уходил – без повреждений плоти, мозга и памяти. Как долго я ждал этого святого момента, Гэбриэл, если бы ты только знал…

– Мне кажется, по такому значимому поводу стоило бы поднять наши бокалы!

– Было бы неплохо, пожалуй, – ущипнула себя за губу Танго.

– Красавчик, подожди! – остановил поднимающегося лейтенанта Гэбриэл. – Это действительно событие: мы живы, мы в своём разуме, и всё у нас так, как было до последней огненной вспышки в моём мозгу.

– А вот что станется с бедолагой генералом Бэкквардом, когда он узнает, что Команда «Альфа» вернулась, – Мэлвин закатил глаза и задёргал руками и ногами в «эпилептическом припадке».

– Держи меня, Гэбриэл!! – Зулу потянул скрюченные пальцы через Чукки к горлу Мэлвина.

Чукки выскочила из-за стола и, взглянув на профессора, подавшего ей знак, убежала на кухню.

– Зулу! Смотри на меня, – Гэбриэл перевесился через стол и схватил сержанта за руку. – Вернись на свой стул – немедленно. Это приказ! Красавчик, помоги!!

Лейтенанту пришлось бежать на ту сторону стола, чтобы оттащить Мэлвина от разозлившегося сержанта. Миша медленно потянулась за наливкой, неспешно налила себе из графина, глухо выдохнула вбок и также неторопливо в один кидок запрокинула в себя. Уничижительно произнесла: «Тёплая, гадость!» – и продолжила спокойно безразлично дальше наблюдать за происходящим.

Чукки поставила на стол сразу две большие салатницы и пошла обратно.

Танго посмотрела на Мишу, взяла в руку пустой фужер и повернулась к профессору:

– Док!.. так нечестно…

– Танго, любые пристрастия пагубны и конечны.

– Перестаньте, док! Вы уже и говорите, как Миша… Мы готовы раздавить ещё не одну бутылочку вашего прекрасного шампанского, – Танго не сводила своего пронзительного змеиного взгляда со старика в инвалидном кресле: в моменты своей наивысшей упёртости она была как рассерженный клубок гадючного логова – и профессор жутко не переваривал иметь с Танго дела в такие моменты.

Профессор наклонил голову и прислушался к «улитке» за ухом:

– Андрей, ты меня слышишь? Всё в порядке? Андрей, мальчик мой, принеси нам из старых запасов ещё одну бутылочку моего шампанского, будь так любезен, сынок.

Танго льстиво улыбнулась профессору и наконец сняла с него свой удушливый гипнотический взгляд.

– Я голоден как барибал после сорокалетней спячки!! – неожиданно заревел Зулу, стукнув по столу обоими кулачищами. – Я сыт по горло вашими бесконечными пятиминутными переговорами и булькающими напитками… Хочу есть!!

Федя испуганно перескочил с левого плеча Чукки на правое и быстро-быстро визгливо зачирикал что-то там в ухо своей хозяйке – при этом потешно перебирая растопыренными лапами по воздуху, точно чего-то объясняя и жалуясь на творящееся в его понимании полнейшее безобразие за его столом. Чукки чуть не выронила из рук большую сервизную супницу, с которой она только что переступила порог столовой.

Миша среагировала быстро и практично. Она придвинулась к столу и звучно обратилась к Зулу:

– Сержант!! Ты можешь начинать есть, мы тебя догоним… Чукки, пододвинь Мистеру Яростному Молоту котёл – пусть накладывает себе еды столько, сколько в него влезет.

– Слава Богу!! – Зулу покрутил в руках две вилки, с раздражением бросил на стол обе и с жадностью выброшенного на берег «робинзона» накинулся на близлежащую еду, чуть ли не руками перекладывая её не столько себе в тарелку, сколько с прожорливой ненасытностью переправляя в свой рот. – Как будто лет двести не ел… Двигай всё прямо сюда, Мэлвин! Поближе, поближе ко мне!

– Некоторые организмы через стресс и длительные голодовки приспосабливаются к грядущим резким переменам… А стресс – это чаще всего голод, полнота и диабет.

– Убью! – злобно пробубнил сквозь набитый рот Зулу, но от своего салатно-закусочного пиршества не оторвался ни на мгновение.

Чукки поставила супницу на стол напротив своего места и посмотрела на профессора.

Профессор заправил белую льняную салфетку за ворот:

– Присядь пока, Чукки, подождём Андрея.

– Я тут, отец! Вот шампанское, как ты и просил.

– Сюда!! – Красавчик сразу перехватил инициативу в свои руки.

Андрей передал бутылку и встал возле профессора.

Профессор взял Андрея за руку и усадил возле себя:

– Всё нормально, сынок?

– Для неё нормально, – тихо ответил Андрей: отец и сын понимали друг друга без лишних слов.

– Я хочу, чтобы ты поднял с нами тост. Прошу тебя, сынок!

Красавчик повертел в руках холодную зелёную тяжёлую бутылку с очень длинным толстым горлышком:

– И всё-таки почему каффское вино, почему – крымское, русское? Каффа – это так далеко! Это даже не Италия! Не Франция! И даже не Аргентина!

– И даже не Испания! – перекривляла Красавчика Танго.

– Это потому, лейтенант, – профессор ласково посмотрел на Красавчика, – что на острове Таврида, как раньше назывался остров Крым, даже сам воздух когда-то был напоён не только медовым янтарём южного горячего солнца, но и мельчайшими частичками самого настоящего золота как самого настоящего драгметалла. Там, на Каффе, когда-то этого добра было больше, чем в каком-либо другом известном нам месторождении этого уникального согревающего солнечного металла. Там золото было везде! В песке, в море, в воздухе, в виноградной лозе и даже в лёгких и волосах самих местных жителей.

– Да вы просто фанат золота, док!

– Не золота, лейтенант, а солнца – продукта необходимого как условие для выживания всей нашей человеческой расы.

– Делом занимайся, оратор хренов! – Танго облизала губы и остановила на Красавчике недовольный взгляд.

– Так, солдаты, нам есть что сегодня отметить! Жаль, что я не могу встать, мне так бы хотелось произнести тост стоя, но… – профессор закрыл уши обеими руками: пробка от шампанского с шумом врезалась в потолок и рикошетом прошлась по его темечку.

Все замерли… Даже Зулу так и застыл с набитым ртом, выпучив испуганные глаза на профессора. Первая схватилась за живот Танго, следом во всё горло громко и хрипло рассмеялся сам профессор.

– Простите, док Румаркер! – растерянно виновато зачастил Красавчик. – Я не хотел… честное слово джентльмена… честное-пречестное…

– Тоже мне, джентльмен из высшего общества вонючих портянок… Наливай уже, охотник-за-профессорскими головами! – Танго первой подставила свой пустой фужер.

Вслед за ней и профессор поднял над столом свой фужер:

– Кто последний – тому достанется меньше всех!!

Все дружно зазвенели своими фужерами… Зулу, не выпуская ложку из одной руки, другой протягивал вперёд свой фужер. Гэбриэл подставил к шампанскому сразу два фужера – свой и Мишин.

Несмотря на все подколки Танго, Красавчик всё равно чувствовал себя на седьмом небе: за большим столом сидели только друзья, он был жив-здоров и в полной безопасности, разливал старое сладкое вино, а самое главное – рядом сидела женщина-девчонка, от одного присутствия которой у него подсасывало под ложечкой и хотелось то петь, то плакать.

– Себе не забудь налить, снайпер по крышкам!

– Джон, как хочешь, это слово – твоё! – Гэбриэл поднял свой фужер в сторону профессора.

– Согласен, Гэбриэл… Джентльмены!! Солдаты!! Нам действительно есть что отметить: возвращение Команды «Альфа» и возвращение надежды… Давайте, друзья, поднимем наши бокалы! За то, чтобы вас всех никогда и ничто больше не могло разлучить: ни смерть, ни жизнь, ни военные трибуналы. Пускай отныне Судьба будет немного благосклоннее к вам всем и к вашим дорогам, по которым вам ещё предстоит пройти… Я пью за тебя, Гэбриэл – наш всепобеждающий архангел Гавриил! Как за спасителя всего рода человеческого. И я пью за тебя, Миша – наш православный архангел Михаил! Как за великого воина и защитника своей команды, своих солдат, своих детей… Я пью за вас, Гавриил и Михаил, как за единое целое одного неразрушимого и неразделимого! Я пью за вас Команда «Альфа»: за вас за всех – как за одну команду! И пусть наконец-то сбудутся все ваши мечты!!

– Гм, последние слова мне особенно по вкусу, – Танго ударилась фужером с сияющим от счастья профессором и посмотрела на светящегося Красавчика. – Представляю, какие извращённые желания могут одолевать эту гнусную расплывшуюся рожу.

Красавчик перестукался со всеми и довольно потянул вино губами:

– А вот и не представляешь! Только мужчина может понять всю полноту и страстность настоящего извращённого желания.

– Маньяк! – Танго дёрнула себя за губу и повернулась к столу.

Андрей выпил своё вино и моментально испарился – сейчас он мог находиться только рядом с Лео.

– Жаль, что Лео пришлось отключить, проснётся – устроит мне полный разнос, что гуляли без неё.

– Переживётся, Джон… Уж чего-чего, а нахлестаться какой-нибудь стигнячной соляры Лео не упустит случая даже перед своим самым последним вздохом.

Профессор с укоризной посмотрел на перебивающую застолье русскими фразами Мишу, первой опустошившей свой фужер с вином и профессионально-набитым жестом теперь спокойно наливающую себе стопку его лучшей вишнёвой наливки. Но не стал перечить вояке, которую уважал не меньше самого Гэбриэла.

– Чукки, разливай суп, детка! И что у тебя там ещё сегодня будет?

– Свиной рулет и пирог с гусиным паштетом, профессор, – Чукки открыла крышку супницы. – И сегодня особенный суп! Придвигайте тарелки, бойцы с голодного фронта.

– Я готов! – Зулу засунул под одну из салатниц свою опустошённую тарелку для вторых блюд и придвинул к себе поближе большую тарелку для супа.

Чукки повела половником по супнице…

– У-уу… И кто это так аппетитно готовит? Не ты ли? – Красавчик попробовал «состроить глазки» своей соседке.

– Ещё чего! – сразу же без всяких церемоний отрубила Танго. – Для этого здесь есть шеф-повара: Чукки и Андрей.

Красавчику осталось уже в который раз лишь разочарованно вздохнуть и на время снова примолкнуть.

Мэлвин втянул носом воздух как носорог у водопоя и облизнулся точно кот на сливки:

– Сейчас вся моя слюна обрушится потоком на этот чудный… черепаховый супчик!

– Отличный нюх, капитан! – рассмеялась Танго.

– Но это может быть и… слонятинка!

– Ты всегда был хорошим бойскаутом, Мэлвин! – отметил капитана и Гэбриэл.

– Скажи еще, что это крокодильи яйца, – сердито заскрежетал зубами Зулу.

– Отличный нюх – привилегия полковника! Я же отдаю предпочтение своей исключительной интуиции: дайте попробовать – я скажу точно, что это за аргентинская ондатра, – Мэлвин потянулся к половнику.

Красавчик подскочил со стула и поспешно перенял половник из руки Чукки:

– Капитан Рур, позвольте раздачей слонов сегодня заняться настоящему ценителю деликатесного продукта.

Придерживая явно нервничающую свинку на своём плече, Чукки села на место и сразу же пустила Федю на стол, контролируя его прогулочное пространство в пограничной области своих тарелок.

– Только давай уже разливай, «ценитель продукта», побыстрее! Я всё ещё умираю от голода, – Зулу держал ложку в кулаке точно наградное полковое знамя и с жадным нетерпением смотрел на парящую супницу.

– Сержант, смотри не перестарайся: пищевое отравление сродни токсическому, – Миша налила и Гэбриэлу стопку. – Ну что, полковник Харрис, хватит духа ещё на посошок что-то более стоящее, чем пузырящееся дамское вино?.. для аппетиту, так сказать…

– Не откажусь… А вы, Миша, видать, знаток по «Коктейлям Молотова»? Шампанское и горячая водка в один присест.

– У-уу, ещё и какой знаток, полковник! Можете не сомневаться на мой счёт… Правда, есть у нас в команде прыщ, которого мне не перепить ни за какие профессорские нанопримочки.

– Ну так выпьем за отсутствующего прыща…

Они чокнулись и разом опустошили свои стопки! Миша опрокинула всё разом, Гэбриэл выпил красиво в два тягучих глотка и даже не поморщился, хотя от тёплой водки его сразу же расслабило. Ну а о каком прыще шла речь, на этот счёт точных разъяснений никому не требовалось.

Красавчик вылил в тарелку Гэбриэла целый половник:

– А нам не предлагаете, полковники?

– А вы ещё не доросли в звании – капитаны, сержанты и лейтенанты.

– Понял – не дурак!

– Ты нальёшь мне, наконец, или так и будешь мести половником по столу, как языком по плацу перед казармами?!

– Тарелку давай, крикун!! Простите, док, а где вы достаёте черепах для своих супчиков? Признавайтесь – контрабанда?

Профессор положил ложку на стол и посмотрел на Красавчика, потом на Танго и Мишу… и снова на лыбящегося Красавчика.

– Понимаешь, лейтенант, как бы это помягче… За три дня вы уже привыкли к нашей пище?

– Ел бы и ел! Настоящая европейская кухня!

Профессор вытер рот уголком салфетки и вытянул её из-за ворота:

– Думаю, пора вам сказать…

– Что сказать, док? Что вы потихоньку воруете черепах в заповедной зоне Коралловых островов в Тихом океане?! – Красавчик по-детски беззаботно рассмеялся. – Или вам их доставляют прямо из Гавайского Национального заповедника дикой природы?!

– Похоже, что не всё так однозначно, лейтенант, – Гэбриэл решил, что пора прийти на помощь замявшемуся профессору. – Думаю, Джон хочет тебе сказать, что половина этих продуктовых деликатесов на столе – синтетическая пища, а мясо в супе и пирогах, скорее всего, крысиное или что-то в этом роде… Ты должен помнить, лейтенант, над нами город-ловушка! Город без окон и дверей! Город – клетка!

У Красавчика чуть половник не вывалился из рук – он весь аж позеленел в одно мгновение.

– Не знаю, как у меня – как у бойскаута, а у полковника нюх, как у белой акулы на каплю крови за милю! – теперь уже Мэлвин перенял половник из ослабевших рук лейтенанта, быстро разлил себе и Чукки суп по тарелкам и захлопнул супницу крышкой.

Красавчик медленно осел на пододвинутый прямо под его зад стул и, не моргая, уставился в свою наполненную янтарной жидкостью тарелку.

– Гэбриэл как всегда знает, что говорит. Это мясо действительно приходится выращивать генетически – так же, как и человеческие органы. Но вкус у него, как у прототипа: черепаховый! Я всегда стараюсь держать вкусовые качества продукта на природном уровне идентичного образца.

Кажется, только Зулу было абсолютно наплевать, что там за мясо – слоновье или крысиное. Он бы с таким же аппетитом закусил и лягушачьей лапой высокоразвитого гуманоида, как сейчас уплетал за обе щёки бело-розоватые кубики генетической черепашки из своей тарелки. Он старательно присёрбывал ложку за ложкой, да ещё и смачно причавкивал:

– М-мм!.. вкусно… м-ммм!.. вкусно… шикарный супчик, капитан Рур!.. очень вкусно… мняв!.. ну просто шикарный супчик…

– Андрей может ещё вкуснее готовить, у него дар настоящего шеф-повара.

– Вкуснее не надо! Побольше бы, – Зулу протянул пустую тарелку Чукки, чтобы она налила ему добавки.

Красавчик медленно отодвинулся от стола и, ни на кого не глядя, пошёл куда-то из столовой прочь.

– Всё будет хорошо… Сейчас наш лейтенант освежит голову под краном и вернётся. Для такого истинного гурмана, как лейтенант Руперт Квинси, твои слова, Джон, как ножом по печени. До Красавчика всегда доходит последним, – усмехнулся Гэбриэл.

– Неправда! – взялась за ложку Танго и посмотрела на сержанта, ловко и шумно выскрёбывающего супную добавку из своей тарелки. – Последним доходит до кого-то совсем другого.

Зулу поднял голову и вожделенно посмотрел на супницу:

– Может, ещё одну тарелочку осилить?

– До кого-то другого иногда совсем не доходит, и это к лучшему! – поднял палец Мэлвин.

– В чём дело?! – Зулу тупо уставился на поднятый вверх указательный палец Мэлвина. – Почему этому Психу разрешили командовать за столом?!

– Потому, Зулу, что только психи имеют право говорить всю правду-мать любым дуракам и умникам, вроде тебя, и им за это ничего не будет!

– Не будет?! Да мы все знаем, что ты только придуриваешься психом!!

– Тогда почему ты всё время называешь меня Психом?

– Потому что ты и есть придурок!

– Ты только что утверждал обратное, Зулу… А своим словам надо быть хозяином!

Гэбриэл уже собирался вмешаться в очередной назревающий конфликт, когда неожиданно Федя, крутящийся между тарелками Чукки и Мэлвина, неосторожно сделал резкий разворот на сто восемьдесят и буквально ввалился всем своим пушистым задом в тарелку супа Танго… Правда, он тут же осознал свою оплошность и быстро-быстро заработал по жирной юшке своими розовыми задними лапами, улепётывая восвояси. Но было уже поздно! Чукки успела только вздрогнуть, а её любимый крыс уже визжал на всю вселенную, намертво зажатый с обоих боков пригвожденными к столу стальными «хамелеонами» Танго: два широких металлических «когтя»-бумеранга в виде ножей-кастетов без усилий на треть вошли в стол и встали как истуканы на воротах.

Лейтенант откинулась на спинку стула и зарыготала во всё горло – это шоу было как раз в её вкусе! Глаза профессора гневно сверкнули, но он только закрыл свой широкий лоб ладонью.

Зулу довольно хрюкнул над тарелкой и, сложив пальцы прищепкой, потянулся к визжащей свинке, чтобы и себе ущипнуть её за нос. Но тут же отдёрнул руку и приложил прокушенный палец к губам. Чукки испуганно замерла, не отводя взгляда от своей трепыхающейся меж двух смертельных лезвий любвеобильной привязанности. В дверях столовой за этой смертельной сценой безмолвно наблюдал Красавчик – совершенно с серым как грязный мел лицом.

– Варварство! – выдохнул Мэлвин.

Почти всегда лояльная к своему лейтенанту полковник Васильева на этот раз отреагировала несколько раздражённо:

– Для своих игр найди сегодня другое место, Танго.

– Ну согласись, это потешно!

– Р-рр… – Зулу заклеил палец поданным из профессорского кармана пластырем, ему эта сцена больше не казалась потешной – из прокушенного пальца крупными каплями сочилась ярко-алая кровь.

– Не теперь и не за столом, – Миша понизила голос.

– Ладно, ладно, не кипишуй, полковник! – Танго покорно вложила «игрушечные» бумеранги в наружные ножны голенищ своих сапог и снова приняла скучающую позу.

Как только острые лезвия ножей соскользнули с боков морской свинки, Федя тут же что есть духу рванул на колени своей хозяйки.

Только теперь Красавчику стало понятно – то, что «издалека» казалось только наружным украшением голенищ высоких сапог Танго, на самом деле оказалось смертельным холодным оружием, весьма эффективным в действии.

Красавчик молча прошёл к столу и тихо сел на своё место.

– Эй, веселее, лейтенант! – Танго толкнула Красавчика локтем и засмеялась. – Ладно! В виде перемирия иду помогать Чукки с остальными пирогами.

– В духовке! – немного обидчиво кинула в спину Танго капитан и вновь принялась вытирать салфеткой задние лапы и хвост жалобно похрюкивающего Феди.

Танго трижды ходила на кухню – в результате чего на столе появились ещё три больших блюда: пирог с гусиным паштетом, свиной рулет и нарезанные толстыми кольцами ананасы. Лейтенант собрала со стола супные тарелки и опустевшие салатницы, принесла ещё хлеба и заливную треску.

Профессор в это время посвящал Команду «Альфа» в тонкости появления на свет всех этих кулинарных вкусностей.

– В городе вы так поесть можете, разве что, в «Индиан-холле» да ещё в ресторане Наноцентра. В остальных местах Центра меню куда более проще – я уже не говорю про Бруклин-город… Практически все салатные составляющие выращены в моих оранжереях, а вот мясные деликатесы, простите, оранжерейным способом не вырастить: всё мясо генетически запрограммированное – точно так же, как и отдельные человеческие органы. Так что в любом случае получается, мы едим себе подобных. Только раньше это были милые свинки и упитанные фермерские бычки, а теперь общая инженерная программа по генетическому выращиванию «однокоренного плода». Я действительно боялся говорить вам об этом сразу! Я знаю, Красавчик – гурман, а Зулу придерживается диеты здорового питания…

– Придерживался, – Мэлвин чуть снова не получил от сержанта кулаком в ухо.

– Мэлвин любит гамбургеры. А у меня паштет из гусиного прототипа. С натуральным белковым субстратом теперь совсем плохо. Поэтому на улице ничего не советую покупать – мясо там точно или крысиное, или, в лучшем случае, синтетическое. Бруклин ест, как ты правильно предположил, Гэбриэл, крыс и… себе подобных.

– Личных денег у нас всё равно нет, Джон.

– Да! – встрепенулся Красавчик. – И стоит ли даже интересоваться нашими старыми счетами? За сорок лет мои банковские проценты могли достичь весьма и весьма привлекательных дивидендов.

– Твои голливудские желания, Красавчик, всегда превышали твои доходы… Твои счета закрылись первыми! Ещё до того, как деньги стали котироваться не ценой золота, а каждодневной энергией выживания, – Танго одной из вилок весьма ловко подцепила кусок свиного рулета и, перекинув его себе на тарелку, тотчас раскромсала на равные кубики.

Красавчик скосился на заумную соседку:

– А есть хоть что-нибудь, чего обо мне в этих стенах не знают?

– Мечтатель…

Профессор кивнул Красавчику:

– Деньги – не главное, лейтенант. Я вам всем выдам достаточно, чтобы вы не чувствовали себя не в своей тарелке. А вот выжить на улицах Индианаполиса вам будет куда труднее. И ни какая военная полиция и диктатура Форта Глокк не в состоянии остановить ежеминутную смерть… Но могу всё-таки сказать, что я изо всех сил пытаюсь делать всё, чтобы на этом столе каждый божий день были продукты, наиболее приближённые по своим изначальным генетическим характеристикам и вкусовым качествам к своим настоящим природным прототипам.

– Перестань оправдываться, Джон! Лучше посвяти наших друзей в суть продукта, а не в его наружную обёртку.

– Лучше ты! У тебя понятнее получится.

Миша поставила локти на стол и сомкнула пальцы в замок:

– Как скажешь, Джон… Чукки, раскладывай по тарелкам пироги и рулеты, не смотри на некоторые кислые рожи. Лейтенанту Квинси положи пару кружков ананаса и налей в стакан чистой воды.

– А мне – кваса!

– Сам себе налей, – прорычал Зулу в сторону Мэлвина.

Миша отпила глоток кваса и продолжила:

– Эта еда, особенно та, которая сегодня на столе, спроектирована профессором специально для вас, Команда «Альфа». Наш стол, дабы Джон не преувеличивал, всегда чуть скромнее. Но это не от недостатка продуктов, а от особенностей наших организмов. И ваш мозг должен очень быстро адаптироваться к новому миру, который теперь сильно отличается от того, который покинули вы сорок лет назад. Скажем прямо, вам предстоит практически с четверть оборота перестроиться с волны вашего мира на совершенно иное измерение. А это – время, которого у нас нет.

– А чем питаетесь вы? Воздухом? – хотел было съехидничать Красавчик.

– Почти, – выдержке полковника Васильевой можно было только позавидовать. – А если быть точными: энергией… Наночипы профессора Румаркера перестроили многие химические процессы в наших организмах. Можно сказать, что теперь мы все четверо имеем так называемый «эффект ихтиандра»: уникальную способность частично перестраивать углекислый газ и часть нашей «кровяной плазмы» в дополнительную энергию, освобождающуюся при таких простейших химических процессах, как, например, окисление и некоторые сопутствующие им химические реакции. Что даёт нам дополнительный шанс выживания там, где, как говорится, кошка сдохла… Увы, в вашем случае этот номер у профессора не прошёл: «древние» – те, кто относятся к «чистому», далеко довоенному материалу – такой экспериментальной пертурбации не поддаются ни за какие хитросплетённые наноманипуляции. «Чистый» материал имеет такую консервативную биосистему самоблокировки, что тягаться с кровью «древних», всё равно что тягаться с самим Батюшкой-Творцом. Поэтому для вас у профессора были заранее приготовлены домашние заготовки вроде спецпитания и других проектов.

– Это такая застольная шутка? – Мэлвин улыбался всему столу совсем как милый дурашлёп в ярмарочную пятницу.

– Полу… – Миша воспринимала и свои, и чужие слова куда серьёзнее, чем это получалось у некоторых других джентльменов данного застолья. – Полностью отказаться от еды и кислорода мы конечно же не можем, а может, и не хотим – наверное, старое всегда держит крепче, чем мы сами думаем.

– А салаты, горошек, шпинат… водка – это тоже выращенное мясо? – Красавчик явно застрял где-то посередине на кровавой картинке истошно визжащей меж двух тесачков морской свинки и переваривании информации о природе сотворения мира из генетической получерепахи-получеловечины.

– Конечно же нет, Красавчик! – старался как можно мягче успокоить лейтенанта и сам разнервничавшийся профессор. – Вы же видели мою прекрасную лабораторию с натуральной зеленью и одну из оранжерей с карликовыми декоративными и фруктовыми деревьями! Вот и этот миртовый бонсай тоже оттуда… Солнце, конечно, искусственное, но всё-таки результат налицо! Кх-гга! Кх-гга! Извините… И вода своя – домашняя: я её выращиваю на криокристаллах.

– А где город берёт воду?

– В городе часть воды снимается с лазерного купола. Идёт какой-нибудь кислотный или пепловый дождик и, стекая по рёбрам лазерной сетки над городом, собирается в специальных желобах на стенах. Дальше по подземным резервуарным каналам и трубам на очистительную станцию Перерабатывающего завода. Получается очень даже пригодная и для питья, и для технического использования вода. Иногда немного воды подкачивается из подземных источников, но на них долго не посидишь: наши теперешние постоянные соседи – подземные жители, кроты-мутанты и песчаные змеи – регулярно рушат их. Весь основной запас воды в городе «выращивается», как и всё остальное теперь, на соломоновых алмазах. Но воды в Индианаполисе пока что всем хватает.

– А водка? – Зулу неодобрительно посмотрел на тянущуюся к графину руку полковника Васильевой.

– И водка у меня как водка: настоящая вишнёвая наливка – домашняя, перегонная. Крепковата, правда! Даже разбавленная сорок пять – пятьдесят градусов. Зато никогда не отличите от старой дедовской! Уверяю вас, ничего нового. Старый дедовский способ: пшеница, патока, дрожжи – вернее, заменители, ну и – змеевик, спиртовка, обычная лаборатория…

– Как всегда просто и гениально, Джон, – Гэбриэл покачал головой.

– Да! В простоте истории – надежда будущего.

Зулу тупым концом вилки отодвинул от своего куска пирога снова загулявшегося по столу наглого крыса, но пальцы протягивать к нему на этот раз побоялся.

– И что?! – вдруг снова опамятовался задним числом Красавчик. – Ты взаправду можешь без еды и питья неделю! И быть как теперь – на полной динамике?!

Танго посмотрела на Красавчика как на прокажённого:

– А что тебя смущает, сахарный? Что женщина способна на большее, нежели обычная статистическая особь мужского пола… Могу! Трое полных суток без ничего! И сохранить пятьдесят процентов динамики на полноценную боеспособность не только к самовыживанию, но и к быстрому и полному самовосстановлению организма. Могу месяц без еды и две недели без воды и всё ещё ползти по пустыне, когда твой труп уже давно отбелеет на бесконечном полотне дикой и всепоглощающей Великой Пустоши.

– Месяц без еды, две недели без воды – как верблюд! – сравнил своё собственное видение Мэлвин.

– И не только как верблюд, ещё и как стервятник…

– Это как же так?!

– А просто! Могу питаться трёхдневной падалью и пить токсогенную кровь почти что любого потенциального «субпродукта»… Съел, сахарный?!

– Полковник Васильева, прикажите вашему лейтенанту, чтобы перестала называть меня сахарным! Всё-таки я – солдат, а не круглый чупа-чупс на палочке… Что это за издевательство над потенциальными напарниками по одной коалиции?!

Профессор придержал Танго, уже нацелившуюся на разъяснительную беседу:

– Позвольте, джентльмены, я сам… Красавчик, я сейчас поясню тебе это научное недоразумение. Я всё могу пояснить!

– Это я научное недоразумение?!

– Ещё и какое! – не упустила возможности Танго.

– Кобра, – злобно прошипел в ответ Красавчик.

– Змей-искуситель…

– Лейтенант, послушаем нашего дорогого профессора! – теперь Гэбриэл придерживал начавшего было дёргаться не по делу Красавчика.

– «Древние» – то есть те индивидуумы, которые остались относительно чистым генетическим материалом после Последней Войны, они имеют иную биохимическую трансляцию как внутри себя самих, так и с фиксированной протогенетической проекцией на этот мир: в них больше природно-скомпонованного для нашего вида хомо сапиенса химического «натурального сахара», нежели в тех генотипических химерах, кои переступили порог уже совершенно иной иномерной ревертазы. Молекулы сахара нынешнего хомо за последнее десятилетие приобрели побочную структуру быстрой свободной мутации: всё явственнее и недвусмысленнее происходит смена древа первородства всего человечества на обратную транскриптазу совершенно иного порядка, изначально чуждого самой природе последней цивилизации. В общем-то, это даже не так было бы и заметно в обществе уже «себе подобных», если бы не одно существенное «но»: природная самоблокировочная программа по биологическому сохранению рода практически на сегодняшний день полностью снивелирована на приближение к абсолютному нулю.

– Не-е… понял, – вытянул рожу Красавчик.

– Х-хех… не мудрено, – отозвалась Танго.

– Чтобы тебе было понятно, Красавчик, поясню так: молекулы сахара играют в нашем очень сложном биоорганизме весьма и весьма значимую роль одного из детонирующих стартеров для зарождения себе подобного биологического индивида. А обычный кусок сахара в настоящем антиподе, будь то мужская особь или женская, практически утерял своё первоначальное запрограммированное природой предназначение, допуская при дальнейшем, более сложном перевоплощении, бесплодные непродуктивные мутации, которые, как теперь оказалось, ведут в никуда. Одним словом, с потерей одной из составных нашей собственной «формулы любви», а именно – утратой «натурального сахара», мы потеряли ещё совсем недавно такую простую и обычную природную возможность к запрограммированному Матерью-Природой деторождению! Ибо Вселенная поругаема не бывает, всё имеет свои каверзные последствия… А в вас – всех четверых – всё это первородство, как показали лабораторные анализы, сохранено на самом высоком уровне и практически в чистейшем виде. Вы есть сахар в натуральную величину. Вы все, Команда «Альфа»! Ты понял меня, лейтенант?

– С куском сахара в натуральную величину меня ещё никто не сравнивал… И всё равно мне это не нравится. Я категорически против такого «сахарного» насилия в обращении к моей персоне!

– Какие мы нежные… Стоит пустить слезинку и от настоящего сахарного мужчинки остаётся лишь приторно-хреновый сиропчик, – Танго снова без зазрения совести пользовала русский, но мельком всё же косилась на Мишу.

– Танго! – Миша сдвинула брови. – Я запрещаю тебе обращаться таким образом к лейтенанту Квинси – раз и навсегда! Никаких больше «сахарных»… Я! – сказала.

Танго приложила руку к голове:

– Есть, командир! Никаких больше «сахарных»… Хренотень!

– Слава Богу! Есть всё-таки справедливый суд и на небе, и на земле, – Красавчик гордо распрямил плечи и положил ладони перед собой по обе стороны своей тарелки.

– Ладно, ладно, – прошипела в его бок Танго, – я ещё на тебе отыграюсь… козлик.

– Какое продуктивное питательное общение… И всё же не перестаю удивляться древним философским истинам: всё гениальное в простоте! – профессор с мягкой грустью смотрел на эту ярко выраженную языкастую парочку и счастливо улыбался.

– Джон, ты меня порой удивляешь! Лично я бы сейчас всыпала по самое не хочу этой языкастой парочке баламутов, а ты делаешь умилённое лицо и рукоплещешь им своими гениальными мозгами.

– Просто профессор Румаркер хочет нам всем сказать, что Команда «Альфа» теперь имеет шансов больше всех остальных именно из-за своей устаревшей простоты по отношению к современному миру, – Мэлвин отхлебнул кваса из глиняной кружки и довольно проглотил последний кусок своего рулета.

Зулу повернулся к капитану и поморщился:

– Перестань молоть этот бред, идиот!

– Если бы я был таким идиотом, каким кажусь, ты бы никогда не осмелился мне сказать, какой я идиот, Зулу.

Сержант и теперь ничего не понял, а потому покрутил прокушенным пальцем у виска и махнул рукой на Мэлвина:

– Псих…

– Другое дело! – Мэлвин вытер салфеткой рот и, забрав с плеча Чукки умывающегося Федю себе на руки, блаженно сытно отвалился на спинку стула.

Но учёный старик с довольным видом внимательно выслушал проходящую реплику капитана и, кажется, собрался продолжить живую дискуссию на поданную с лёгкой руки Мэлвина насущную и животрепещущую для самого профессора тему:

– Да, капитан Мэл Линкольн! Я с тобой совершенно согласен! Весь наш учёный гений ничто, когда дело касается простейшего выживания… Вот вы, джентльмены, думаете, доктор Дмитриев просто так собирает у себя под защитой чёрного купола самое простое из простого и самое сложное из сложного: обычных людей? Те же учёные и философы давно доказали всем своим существованием на этой земле: жизнь, свет и любовь – в максимализме простоты, в простоте чувств, а не в торжестве эволюции разума над Матерью-Природой. Ибо истинных чувств не надо много, чтобы понять, что такое свет и любовь…

– Это всего лишь поэтическое вдохновение… Ты же учёный, Джон! Не выпадай в миры утраченных иллюзий.

– Сейчас я говорю не о твоей остервенелой глухоте и окаменевшей бесчувственности, Миша: самая сильная во Вселенной боль, душевная боль, заглушает биение твоего всё ещё живого сердца.

– И ты искренне веришь, Джон, что именно Команда «Альфа» сможет спасти нас? Спасти в случае нападения на нас генетических мутантов, для которых даже лазерное и протонное оружие скорее как пукалки для ворон, обсадивших потешное пугало в огороде у незадачливого фермера. Чем эти «древние», эта старая гвардия, эта чистая кровь сможет реально защитить нас? Зубами, кулаками, криками динозавров или дымом сигары, табачные листья для которой ты самолично выращиваешь в своей цветочной оранжерее? Или в конечном итоге мощными цепями с не менее мощной шеи Мистера Кронштейна?

– Инкейна, – ненахраписто возмутился Зулу.

– Ты опять за своё, Миша?!

– Пока не буду знать наверняка, все разговоры – только разговоры!

– Джон, может, тебе не стоит так сильно наседать на полковника? Всё-таки она – леди, хоть при этом ещё и отличный солдат.

– Оставьте своё заступничество при себе, полковник Харрис! Оно вам ещё пригодится самому.

– Вернулись с чего начали!.. пинг-понг, пинг-понг…

Миша сжала пальцами угол стола:

– Мэлвин, тебе не кажется, что ты сегодня чересчур подсел на свой наночиповый мячик?

– Мячик я уже погонял сегодня с утра, отлично поразмял клыки и поразмялся сам! Сейчас меня вдохновило на глубокие философские прозрения: после сытного обеда – по закону Архимеда…

– Мама дорогая, – схватился за голову Зулу.

– Уж лучше «глубокомысленная» философия Мэлвина, чем драка между двумя мастодонтами, – Красавчик закрыл рот кулаком и умоляюще посмотрел на профессора. – Док, вам не кажется, надо срочно менять тарелки, а?

– Чай! Давайте пить чай и кофе! – Танго даже поменяла позу под новое начинание: пожёвывая губами сигаретку, опёрлась обеими ладонями на колени.

– Секунду! – профессор сердился. – Да! Команда «Альфа», полковник Миша Васильева, имеет не такое силовое мышление, как у вас: чёрный скептицизм – не их конёк. И вы в этом в скором времени будете иметь возможность убедиться совершенно самостоятельно – без подсказок и пиханий в спину вашего друга, старого дурака-учёного… Неординарность глубокого человеческого мышления! Вот та формула успеха и та нелёгкая стезя, что поведут вас всех через трудности и ужасы отравленных джунглей и мёртвых пустошей открытого и смертельно-губительного пространства Великой Пустыни, Пустыни Смерти! И вы, несговорчивая команда солдафонских забияк и диктаторов с женским интеллектом, должны, вынуждены будете научиться быть и выживать вместе, друг за друга – одной командой как Команда «Альфа»! Вы, разложенный до трупного окоченения, растерянный, погибающий интеллект и ваши вояки, Миша, если вы, солдаты и женщины в одном сущем, сможете сложить по осколкам свой общий интеллект друг для друга, как грани в кристалле алмаза, – получится единая непобедимая формула силы падающего графина глицерина с высоты Церкви Христа Спасителя: формула всей жизни любого философа-алхимика – формула эликсира бессмертия! Ибо нельзя победить, что сложено одно в другое, как дитя – в мать, а женщина – в Бога.

– Угу… Проповеди отца Климентия здорово сказались на твоей психике, Джон. Короче говоря, твоими научными выводами: порознь мы грубая нестабильная среда, а вместе – саморегулирующаяся взрывная субстанция.

– Раструб обычного веника! Подметёт так, что полетит всякая нечисть вон из-за кухонной плиты! Нечего прятаться под кухонной мойкой и портить воздух благочинным хозяевам, которые хотят жить в цветнике из белых гардений и китайских роз, – капитан поднёс спину морской свинки к своему носу и, глубокомысленно вдохнув от жирной лоснящейся спинищи, прижался щекой к мягкой шелковистой шкурке. – Да прибудет мир среди мира животных и мира людей!

Миша подняла глаза на профессора – и в этих глазах было лишь каменное насмешливое отчуждение:

– Если бы я сразу знала, что вы… профессор Румаркер… хотите нас так принизить…

– Миша, Христа ради! Умоляю тебя! Что ты такое говоришь? Я имею только одно желание: спасти вас всех и дать шанс на будущее – и вам, и этой планете… И эта команда «древних» – команда настоящих мужчин! – вам просто необходима. И прежде всего, как общий психотропный нейтрализатор нестабильной реверсивной среды внутри вашей же команды.

– Джон, я в экстазе от твоих выводов! Чисто ненаучная мужицко-пещерная прообезьянья демагогия с вершины опасно раскачивающейся пальмы, под которой расположился муравейник рыжих амазонских муравьёв-убийц.

– Согласен – полностью! И всё же, Миша, есть значимый плюс и на ваш мелочный каннибальский муравейник: это реальная физическая сила…

– Вот удивил, Джон!

– …и ещё – неординарное мышление!

– Не кричи об этом так громко, Джон: кто-то может под плохое настроение оторвать своему соседу по стулу ухо или любой другой подвернувшийся под тяжёлую руку орган.

На этот раз до Красавчика дошло мгновенно! И он тут же, даже не пытаясь перенастроиться на долгосрочное обдумывание своих дальнейших действий, закрыл своё правое ухо всей пятернёй, а левой ладонью прикрылся пониже и с неподдельным испугом скосился на скучающе жующую дымящуюся сигаретку Танго.

– Секунду, Миша… Есть ещё одно, третье и главное, как с моей точки зрения: Команда «Альфа» – это всегда беспроигрышный вариант!

– Да это ты с чего взял, Джон? С потолка своего криобункера?

– Знаю!! – ударил кулаком по столу всегда достаточно терпеливый и добросердечный старик. – Знаю, Миша! Проверено! На собственной шкуре. И этот всепоглощающий фактор всегда стопроцентный. Всегда беспроигрышный вариант: команда, тайна и скандал… три составляющих, если хочешь, тысячапроцентного успеха! И разве вам этих трёх составляющих занимать?! Вам – всем?!

Наступила совершенно нетипичная для этой комнаты тишина – кажется, даже Федя на плече Мэлвина затаил дыхание, внимательно всматриваясь в профессора своими красно-чёрными глазами-бусинками.

Переведя взгляд на графин с вишнёвой наливкой, Миша задумчиво почесала тыковку, скривила губы, поскребла под подбородком, провела указательным пальцем под носом и неспешно налила себе полную стопку водки. Также невозмутимо в один глоток перекинула всю жидкость в себя и громко ударила дном пустой стопки по столу.

– Ну… если ты ставишь вопрос таким ребром: беспроигрышный вариант! То это самое безумное из всего того маразма, что мне до сих пор приходилось выслушивать из твоих профессорских уст, Джон. Пожалуй, тут есть над чем поразмыслить – на досуге.

– Гэбриэл!

– Думаю, Джон, заржавевшие колёса «троянского коня» наконец-то сдвинулись с мёртвых песков.

– Вы очень интересно разговариваете, полковник Харрис, даже для эсперанто.

– Учусь у вас, Миша! Настоящая сила неординарного мышления в беспроигрышном варианте командной кампании.

– Мужицкое самомнение!

– Женская логика!

– Похоже, нам, как игрокам на поле битвы, нужен свой арбитр.

Чукки поднялась так же спокойно, как спокойно она умела наблюдать со стороны, когда другие галдели и щипались, как гуси у полной кормушки. Она странно нетвёрдо пошла вокруг стола – как казалось, втупившись впереди себя куда-то в одну точку.

– Ну нет! Только не сейчас, – Танго бросила зажигалку на стол и нервно зажала в пальцах ещё нераскуренную сигарету. – Её эсперанто абсолютно не имеет ничего общего с языком разума… Док, вы же обещали!

– Поиск новых точек относительного равновесия не всегда идёт стабильным путём конверсии тяжело застарелых проблем.

– Хренотень…

А Чукки остановилась прямо за спиной Миши и спокойно возложила на её голову обе свои ладони – её глаза по-прежнему смотрели куда-то впереди себя:

– Время – простить и время – проститься… времени больше не будет, но не для Лилии Мира – цвет неба спасает покров… но времени больше не будет – для воина сей приговор как последний – одна среди целой пустыни, одна в последнем походе за правдой… пора уходить за крестовым походом, пора уходить за мечом и щитом… пора…

– Это что, Мэлвин в юбке? Ай!!

Танго тут же треснула расчирикавшегося говоруна ложкой по голове и показала ему кулак. Красавчик почесал тыковку точным жестом Миши и обидчиво замолк.

Чукки возложила руки на соломенную голову Красавчика – тот втянул голову в плечи и замер.

– Время – разбрасывать камни, время – их собирать… время делать поступки – Златокудрый Сосуд Сердец – время делать свой выбор… один только шанс – в тонущем иле и в смерти, в уходящей за небо печали, в ускользающей сквозь пальцы надежде… времени больше нет – времени больше не будет…

Чукки повернула обратно, Гэбриэл не стал отстраняться от узелковых костяшек длинных тупых пальцев невидящей пророчицы.

– Время – учить и время – учиться… точка весов всегда где-то там – где времени нет, как нет вечности – в битве за вечное, как нет веры – в битве за час… и только Любовь поднимает крыло Синей Птицы, только Любовь поднимает из пепла новое Солнце, только цветок приютит мотылька… тронешь – и всё потеряешь… просто иди – куда несёт тебя ветер пустыни… просто иди…

Ватные руки Чукки соскользнули с платиновых волос полковника и легли на его плечи: она печально улыбалась странной лёгкой улыбкой, глядя куда-то вперёд своими незрячими, подёрнутыми тусклой дымчатой пеленой, большими и какими-то почти инопланетными глазами – тёплый свет настольных свечей яркими звёздами отражался в затуманенных глазах вещуньи.

– Время – любить и время – дарить… ты – пахарь и сеятель жизни – от Бога… ты будешь и сеять, и лошадь седлать, и со смехом закидывать детские души под самое небо и звёзды… и время восстанет для Сфинкса – Оракул восстанет для мира… просто иди – куда несёт тебя ветер пустыни… просто иди – куда несёт тебя ветер пустыни…

– Бредятина!

Чукки повернулась и пошла на звук сердитого голоса. Зулу нахмурился и глухо зарычал, но Чукки это не остановило. Её ладони крест-накрест легли на чёрный ирокез бунтаря.

– Время – для сильных и время – для слабых… кровь – она всегда идёт по кровавому следу… кто станет ковать – тот четыре подковы утроит… и Чёрная Смерть станет ложем и домом Невесте – с лицом луноликой Селены и волосом Лилии Синей – как целое небо востока…

От последних слов Чукки у Миши всё закружилось перед глазами в бешеном круговороте – она одной рукой схватилась за край стола, другой сжала своё колено. Гэбриэл обеспокоенно накрыл руку Миши своей ладонью. Но полковник тут же отдёрнула руку назад и, сжав губы, отвернулась.

А Чукки уже возлагала руки на седую голову профессора:

– Время – для жизни и время – для смерти… смерть многолика и смерть одинока – и радость, и горе в обеих руках… когда все идут на молитву – Смерть выбирает Седьмой себе день – чтобы править, судить и нести приговор… тет-а-тет – в одиночку… всегда – для Души и вечно – для Бога…

Чукки глубоко вдохнула и посмотрела на Мишу нормальным человеческим взглядом.

– Капитан? Всё нормально?

Чукки ничего не ответила, она сняла руки с головы профессора и пошла к старинному пристенному буфету возле прохода на кухню.

– А мы?! А про нас забыли?! – с полным недоумением на лице Мэлвин держал обеими руками морскую свинку перед собой и от имени обоих взывал к праведной справедливости.

– А вы на десерт! На закусь! – эгоистичный подколодный смех Танго сразу же разрядил несколько «подогревшуюся» обстановку.

Чукки включила кнопку нагрева энергочайника и распахнула деревянные дверцы двух длинных узких полок над буфетным столом:

– Чай! – с лимонником, бергамотом, вереском, жасмином и чабрецом. Кто любит цейлонский, тому…

– Дулю под нос! – отреагировал на дурацкий смех Танго и Мэлвин.

– А как ты догадался? – капитан кинула искренне удивлённый взгляд на Мэлвина и снова отвернулась.

– Два дурака – пара! – рассерженно пробубнил Зулу, нервозно приглаживая к голове свой любимый ирокез.

– Чукки, детка, заваривай сегодня все сорта, какие есть… каждый выберет себе сам.

– Хорошо, профессор.

Чукки выставила в ряд пузатые фарфоровые чайнички с пастушками на голубых, розовых, бежевых лужках и залила каждый до половины крутым кипятком, и тут же выплеснула всё их содержимое в большую миску на столе – сразу же всыпала в каждый чайничек по доброй горстке разнотравной цветочно-листовой смеси. По комнате поплыл божественно-дурманящий аромат луговых и благородных трав.

– Я буду кофе! Благо, этого наркотика у нас хоть упейся! – Танго курила сигарету за сигаретой, Красавчик только успевал подносить зажигалку, но никто не ставил ей этого в упрёк: время и так многое поменяло местами за последние годы, за последние часы.

Танго встала, и сама поставила большую турку на плиту. Облокотилась спиной на кухонный стол.

– Андрей, сынок, может, ты хотя бы попьёшь с нами чая? – профессор безуспешно пытался достучаться в свою заушную «улитку» до мальчишки-генокера. – Танго, сходи за Андреем! Пусть он выпьет хоть чашку чая.

– Ага, побежала пешком!! К чему это пустое дёрганье, док? Он всё равно не придёт. А силой волочить я его не собираюсь: была охота тянуть из реки бегемота… Вы сами приучили его любить до беспамятства Лео аки родную сестру-кровинушку! Вы лучше меня знаете, Андрей будет сидеть возле Лео, пока она не поднимется. А если она таки однажды надумает отчалить к вашим родовым предкам, то он, не задумываясь, последует за ней – прямо в пекло. И нечего из-за меня попусту сердце изводить на инсульт. Вы, док Румаркер, сами Андрея таким сделали! С меня спроса теперь не имейте.

– Из твоего каменного сердца никакого инсульта не выбьешь. Тогда хотя бы отнеси Андрею в лабораторию чая с заварными эклерами – он их очень любит!

– К чрезмерному сладкому тоже, между прочим, приучили его вы, док, – Танго поставила на стол большую чашку с кофе и лениво откинулась на спинку своего стула, расслабленно выпустив длинную спиралевидную дымку на трепещущий язычок свечи. – Пусть Чукки идёт! Всё равно она как бункерное привидение стучит кандалами туда-сюда.

– Чукки не стучит кандалами туда-сюда! Если ты ещё не заметила, она режет яблочный пирог Андрея и носит на стол ватрушки и эклеры. А капитан Мэлвин убирает со стола тарелки – молодец!.. добровольный помощник…

– Ну вот кто молодец, тот пусть и батрачит! Я к огурцам-молодцам, слава вселенским богам, в этой жизни не отношусь.

– А к кому? К плохим парням?

Танго неохотно повернула голову к занудливому словоблудцу:

– Ещё к каким плохим! Тебе, Красавчик, такие и в кошмарных снах ещё не снились.

– Ещё нет? А что, будут?

– В твоём варианте? – Танго чуть поразмыслила и твёрдо кивнула. – Стопроцентно!

– Танго!! – не выдержал профессор.

– Не пойду – и точка!!

– Я схожу, Джон! Хочу перекинуться с Андреем парой словечек, заодно занесу ему чай с пирожными.

– Сиди, Гэбриэл! – профессор махнул рукой на полковника, который уже хотел подняться со своего стула. – Отнесёшь, как только закончим наше чаепитие: хочу, чтобы свой первый общий застольник мы закончили все вместе.

– Мэл, – послышался голос Чукки из кухни, – иди нарезай пирог! Я разолью чай.

– Полковник, вы слышали! Она назвала меня Мэ-э-эл… Боже, как же я люблю резать пироги с начинкой! А вдруг там пугачки из магазина страшилок, – Мэлвин, который было уже снова умостился на своём месте, предварительно удостоверившись, что всё лишнее со стола, кроме пирожных, ватрушек и чашек им добросовестно убрано, тут же подскочил со стула, посадил Федю на своё плечо и угрём проскользнул на кухню за спиной Зулу.

Сержант чуть не свалился со стула, пытаясь на ходу зацепить Мэлвина за куртку:

– Не давайте этому Психу нож!!

– Спокойно, Зулу! – Гэбриэл перетащил взгляд сержанта на себя. – Пусть Мэлвин потешится, он сорок лет рукам воли не давал…

– Главное, чтобы он мозгам воли не давал! Участь приколотой к обеденному столу крысиной свиньи мне совсем не кажется перспективной, Гэбриэл.

– Ххе! Такого мальчика-кабанчика, как ты, сержант, одним кухонным ножичком не завалить – здесь нужен как минимум целый кухонный набор мясника для разделки крупного рогатого скота.

Зулу недобро посмотрел в сторону лыбящейся Танго, но это совершенно никаким наездом не повергло в трепет неспешно потягивающую свой кофе лейтенанта.

Чукки спокойно разлила по чашкам чай на заказ и пошла на кухню за вторым блюдом для яблочного пирога.

– Миша, мне надо с тобой переговорить по поводу завтра.

– Позже, Джон… Встретимся в ФЗ-лаборатории, я хочу сегодня ещё поработать на компьютере.

Мэлвин и Чукки вместе вернулись в столовую – Мэлвин поставил на стол второе блюдо с яблочным пирогом, а Чукки стала раскладывать по пустым десертным тарелкам эклеры и пироги.

– Тебе что, лейтенант?.. ватрушку, эклер, пирог?..

– А мне всего и побольше! Что-то мне сегодня праздничный обед в горло не полез.

– А задница не слипнется? – кинула Танго на русском и потянулась за куском яблочного пирога.

– Не-а! – Красавчик поправил свой шёлковый нашейный платок и положил руку на спинку стула Танго. – Да, девчонки! Надо признать, в наше время с такими потрясающими данными, как у вас, вы были бы королевами выпускного бала в любом колледже.

– А ты, сержант? – Чукки наклонилась к подпёршему обеими ладонями подбородок Зулу. – Пирог или творожную ватрушку?

– Сыт по горло! Чай с жасмином ещё буду.

– Я сейчас налью.

– Профессор даёт нам такую возможность: оставаться молодыми, – Миша снова отодвинулась от стола, вытянув ноги и скрестив руки на груди. – Кроме Лео…

– Отличный чай, Чукки… Но почему кроме Лео? – Гэбриэл поставил пустую чашку на стол и, вытащив последнюю сигару из верхнего кармана рубашки, повернул голову к Мише.

– Лео – человек. Но как генокер: у них дата взросления два года – и всё, у Лео – четырнадцать и всё… и с четырнадцати лет она такая, какой вы её теперь видите.

– Честно говоря, у меня уже кругом голова от всего этого мира, которого я ещё не видел, но уже, кажется, ненавижу, – Красавчик подул на прищемлённые спиной Танго пальцы. – Господи! Как вы выдерживаете в этом постоянно замкнутом пространстве? Это ж всё равно что во вьетнамском плену – в клетке, если не хуже… За эти три дня я уже весь измучился от тоски и скуки – аж выть хочется! Вот только на что?

– На потолок! – Миша подала знак Чукки налить ей чай с лимонником. – Чем тебе это бледно-голубое сияние над головой не космическая спутница Земли – Луна?

– Хочется на воздух! На жаркий пляж, на нежный песочек, разогретый южным горячим солнышком… а ещё – за руль своей родной «Корветты», моей белоснежной верной красотки…

– С разящей красной молнией для искушения падких женских сердец? Мечты Имхотепа из замшелого склепа! – язвительно прокомментировала Танго. – Когда вы выйдете наружу, вам сразу же захочется обратно – за эти уютные мирные стены бункера дока Румаркера.

– Твоей «Корветты», Красавчик?! – Зулу привстал из-за стола. – При чём тут твоя пришлёпнутая развалина?! Меня больше интересует вопрос, где мой старый с иголочки фургон?!

– Сядь, Зулу! – профессор заставил сержанта занять своё прежнее место. – А как тебе такое? Придётся ходить собственными ножками, Мистер Инкейн.

– А разве мой фургон не заморозили вместе со мной? – вопрос был столь прямым и наивным, что профессор сразу не нашёлся, что ответить.

Зато сразу же нашёлся кто-то другой.

– И как бы твой шкафина-фургон мог влезть в маленький ледяной гробик, в который тебя-то еле запихали вперёд ногами?!

– Убью, гада!!

– А вы уверяли нас, док, они при всех своих, – Танго кивнула на Красавчика и постучала пальцем у виска.

Лейтенант резко развернулся к Танго и перешёл на повышенные тона:

– Сейчас завою как волк! Кто-то меня уже сильно достал!

– Волк – зверь экономный и честный. И воет всегда по причине: вызывает соперника на бой, собирает стаю на охоту или просто – наш Воющий Волк, как мартовский кот, ищет себе подружку, – спокойное и бесхитростное пояснение капитана Рур оказалось таким простым и, кажется, попало в самую точку.

– Ха-ха-ха-ха!!! – коленки Танго взлетели выше головы, и в следующее мгновение она уже билась в беззвучной истерике, отползая на четвереньках в сторону кухни.

– Х-хе… ххе-е-е-е!! – Зулу махнул по воздуху кулаком и закрыл лицо руками.

Даже Миша заткнула себе рот кулаком и отвернула голову в сторону.

Красавчик обвёл стол удивлёнными глазами и остановил свой взгляд на полковнике:

– Гэбриэ-э-эл?!

– Гму… – полковник выдохнул и положил руку на спинку стула своего лейтенанта. – Ну что тебе такого ответить, Красавчик? Капитан Рур имеет отвлечённое суждение от общепринятой нормы человеческого восприятия.

– Ты что, Гэбриэл, тоже решил поприкалываться надо мной?!

– Ну что ты, Красавчик? Неужели ты обо мне такого «прикольного» мнения?

– Да!! Именно такого… Я вам всем так скажу! Это – нечестно! Почему все шутки и насмешки падают исключительно на меня одного?! Я что тут – самый недоделанный?!

– Я – тебе отвечу за них всех, – профессор совершенно серьёзно посмотрел на лейтенанта. – Ты избранный, Красавчик! Избранный – даже среди них всех.

– Но вот видите, даже вы!.. а ещё мудрый человек…

– Послушай меня, лейтенант! Я тот человек, который, как и твой командир, всегда отвечает за свои слова. И я тебе говорю, ты единственный в этой команде, кто дарует потерянным и покинутым то, что могут с щедростью королей раздаривать только избранные: мессии, учителя, праведники и посланники Святого Неба – избранные… И это дар – особый дар! – редко встречающийся среди простых смертных. Ты – единственный здесь, кто вселяет светлую надежду в тех, кто потерял эту надежду и разуверился во всём и во всех. Ты, Красавчик, спасение всей надежды человечества!.. по крайней мере – по эту сторону планеты…

– А я всегда думал – это я! – Мэлвин посмотрел в усатую морду своего «напарника». – Вот видишь, друг, как можно одного дня разувериться в целой эпохе – Наполеона спустили с пьедестала и отправили на Святую Елену.

– И подняли на новый пьедестал, – Чукки погладила Мэлвина по голове и поставила перед ним новую чашку с чаем. – Съешь за меня эклер, и ты сразу увидишь, как новое родится в опустошённой душе.

– Ладно! – Мэлвин вмиг позабыл о своих притязаниях на спасителя всей надежды человечества.

– Док, а вы… ничего не перепутали?

– Нет, Красавчик! И те, кто сейчас так жестоко осмеивают тебя, ещё будут осмеяны сами, – профессор хлопнул рукой по спине Танго, которая всё ещё корчилась от беззвучного смеха, держась рукой за кресло учёного.

– Сто лет так не веселилась, – Танго упала на свой стул. – Ну Красавчик! Ну адмиральские штаны! Ну дримбот – голубая мечта для королевы волчьей стаи… Да ты прямо ходячая сенсация: от блудливого кота и Воющего Волка – до спасителя всего человечества!!

– Человечество может быть и в одном лице, а спасение даже одного человека может стать той ступенью, на которой будет спасено всё человечество!

– Ладно, ладно, док! – Танго замахала руками на профессора. – Чего вы все сегодня нападаете на меня, точно на Красавчика? Я ж не вою на луну.

– Зато частенько воешь на «Яго».

– Эй! Компромата внутри команды не потерплю, – Танго привстала со стула.

Чукки положила ей на плечи оба свои локтя и заставила сесть на место:

– За тебя – хоть в жерло вулкана, Танго! Я люблю тебя, лейтенант…

– Я люблю тебя, капитан…

Они чуть коснулись друг друга губами, но и этого оказалось достаточно, чтобы Красавчик поперхнулся на весь стол: он только что отхлебнул большой глоток крепкого бергамота, когда вся эта масса горячих пенящихся брызг снайперским выстрелом полетела через весь стол – прямо в лицо дожёвывающего своё четвёртое пирожное сержанта.

Зулу дико выпучил глаза на «идиота»-Красавчика, но подходящих слов найти так и не успел – ему попросту перехватило дыхалку.

– А мы тоже так умеем и даже лучше! – Мэлвин потёрся со свинкой нос в нос и смачно чмокнул комично отфыркивающегося Федю прямо во влажную мордень, чем по-доброму рассмешил всех и удачно отвлёк от предыдущего «инцидентика с брызгами шампанского».

Зулу вытер лицо всем предплечьем и погрозил Красавчику кулаком. Тот сделал жест лицом: извини! – и поскорее отвернулся от уже не на шутку рассерженного сержанта.

Гэбриэл подозвал к себе Чукки и что-то сказал ей на ухо. Она кивнула и пошла к буфетному столику – снова включила энергочайник и взяла с полки новую заварку.

– Миша, а как же: завтра?! Кх-гга!.. кх-гга… завтра?!

– Джон, не капай мне на мозги… и не дави на жалость – доживём до завтра, – она опять говорила на русском, ставя ударение на первый слог в слове «мозги». – Чукки, кончай эту галиматью! Напились уже… Танго, бросай сосать фильтрушку, соберись! Расплылась как медуза по пляжу.

Полковник Васильева обвела весь стол придирчивым взглядом.

– Команда… тайна… скандал, – Миша поднялась. – Ладно, джентльмены! На сегодня хватит. Всем отдыхать! Остальные разборки завтра… Спасибо, Джон, за отличный застольник: первое знакомство на командное сближение, хочешь не хочешь, состоялось.

– Надеюсь, не последнее, Миша?

– С надеждой, Джон, к лейтенанту Квинси! Я полагаюсь на факты. Реальность – доказательная система базы выживания, в том числе и командного… Всем спасибо за сотрудничество! Моей команде в убыстренном темпе разбежаться по своим гамакам – лично проверю каждую каюту! Это – приказ… Полковник!

Полковник Васильева кивнула Гэбриэлу, повернулась и пошла к выходу… Гэбриэл сразу же догнал Мишу.

– Полковник…

– Что, полковник, первый блин комом? Ну ладно! Как-то оно будет.

– Согласен!

– То-то, полковник Харрис! – Миша остановилась в дверях и, открыв одну из створок, подпёрла её своим телом, оставляя проход наполовину открытым.

Гэбриэл подпёр вторую половину дверей и вынул сигару изо рта:

– Может быть, всё-таки: Гэбриэл…

– Может быть…

Сигнал, что называется, был подан, и остальным не оставалось ничего другого, как отчаливать от такого гостеприимного и сытного местечка восвояси – в свои тесные каюты и прохладные длинные коридоры криобункера.

Первым покатил своё кресло-коляску к выходу профессор:

– Джентльмены, позвольте раскланяться, я вымотан под завязку! А меня ещё ждёт масса работы… Всем хорошего отдыха и спокойной ночи! Гэбриэл?

– Я помню своё обещание, Джон!

– Миша, прошу тебя, будь терпимее.

– Без проблем, Джон, – Миша отвечала профессору так же, как он сейчас обращался к ней – на русском.

Чукки уже у самых дверей поцеловала старого инвалида в дряблую бледную щёку:

– В столовой приберу немного позже… Спокойной ночи, профессор!

Красавчик встал и придвинул свой стул к столу:

– Значит, Доктор Смерть?

Танго запрятала зажигалку в карман комбинезона:

– Это скорее почётное звание.

– Ага!.. да ещё и чёрный рейнджер…

– С этим не поспоришь!

– Круто – как на такое… божественное, но хрупкое тело…

– Это только на первый взгляд.

– На первый взгляд хрупкое или божественное?

– На первый взгляд и у кого-то в штанах только на ощупь – вслепую… Златокудрый Сосуд Сердец.

Танго ушла на кухню – следом за Чукки, и Красавчик вместе с Зулу и Мэлвином направились к выходу. Все трое молча отдали воинское приветствие полковнику Васильевой и завернули в коридор.

– Вам не кажется, Миша, что вы живёте здесь, как…

– Как в тюрьме?

– Угу…

– Значит пора выходить в город… Полковник!

Миша кивнула Гэбриэлу на выход, и тому ничего не оставалось, как вслед за своими парнями тоже покинуть столовую комнату. Обе створки дверей столовой сразу же захлопнулись за его спиной.

– Не полковник, а целый полкан! – прорычал Зулу, идя по коридору рядом с Красавчиком.

– Полканище! – поправил сзади Мэлвин.

– Она же пьёт горячую водку! Чего же вы от неё хотите? Им бы всем по ребёнку в руки всучить да по перине.

– Это ты о лейтенанте Танго Танго, Красавчик? – Гэбриэл догнал их на повороте.

– Обо всех!.. бабы ж, вроде…

– Остынь, Красавчик! Женщины любят ушами.

– Фигня… не тот вариант!

– Тот, тот… терпение, Красавчик!

– Терпение?! Гэбриэл, это не леди, это – монстры!

– Красавчик, не забывай, это специально подобранная команда солдат-убийц… в общем-то, как и мы…

– Но мы – мужчины!

– А они – женщины! Вот, собственно, и вся разница: кот наплакал…

– Кот наплакал?! Кот наплакал?! Целый океан ненависти!!

– Океан надежды, – поправил Мэлвин.

– Океан чёрт знает чего! – прорычал Зулу.

Лейтенант остановился и в упор посмотрел на Гэбриэла:

– Ну и что эта команда гиен-убийц будет с нами делать дальше?! Препарировать как наглядное пособие? Или просто – бить головой об стенку?

– Особенно сержант Лео Румаркер… вот так, вот так!! – Мэлвин наглядно на себе продемонстрировал своё образное видение сюжета на соседних стенах.

– Ну хоть что-то у них от женского начала должно было остаться?! Ну кроме тела, конечно.

– Эти девчонки – солдаты войны, Красавчик, войны, которая никогда не заканчивается.

– Это точно! – рубанул по воздуху боксёрским кулачищем Зулу.

Танго ущипнула себя за губу:

– Как ты думаешь, Миша, они осознали свою силу?

– Ещё нет! Но жизнь и смерть расставят всё по своим местам: очень скоро каждый займёт предназначенную ему нишу, каждый…

– Но этот мир другой, и сила их другая.

– Танго, спокойнее… Скоро они сами это всё узнают – на своей собственной шкуре. Ладно, пацаны, покатили!

Гэбриэл вернулся в столовую, где никого уже не было, и на столе осталось всё так, как было.

Он тяжело вздохнул и пошёл к буфету:

– Ну и вечерок… Так! Я обещал Джону… Где тут у нас что? Ага! В этом чайничке свежезаваренный бергамот: молодчина, капитан, своё слово сдержала. Пирожные я могу положить и сам.

Гэбриэл поставил на поднос расписной пузатый чайничек с крепким пахучим бергамотом, рядом примостил две чайные чашки и блюдце с яркими кружочками лимона. Переложил в пустую тарелку несколько эклеров, ещё два куска яблочного пирога и к ним две ватрушки. Подумал и добавил к общему натюрморту сахарницу и две чайные ложки… Хотел было уже идти, но неожиданно обернулся к столу, сорвал с цветущего миртового дерева одну небольшую веточку с белыми полураспустившимися бутонами-цветочками, поставил в свою стопку и налил чистой воды.

– Да, я знаю, что в больничную палату нельзя вносить посторонние предметы, а тем более – цветы! Но зато теперь я натурально похож на шоколадницу – можно законно писать портрет: «как я принудительно проспал сорок лет в холодильнике для трупов и теперь добровольно работаю сиделкой и разношу по больничным палатам чаи с эклерами».

Он оставил сигару в пепельнице и взял в руки поднос.

Глава третья

– Андрей…

– Полковник… Не обращайте на меня внимания: я всегда плачу, когда она здесь, на столе лаборатории, вот так лежит – без движений, почти без дыхания, под всеми этими кнопками, проводами, капельницами, системами. А я никогда ещё тут не лежал вот так – беззащитный. Ведь у меня всегда всё на месте: руки, ноги, почки, глаза.

– И часто профессору приходилось менять Лео руки-ноги?

– Сто раз! Выращивать заново или латать из того, что осталось… Отец выращивал для Лео вот только обе почки – четыре раза!

– Всего лишь четыре раза за последние двадцать лет?!

– Полковник Харрис…

– Зови меня – Гэбриэл! Буду тебе очень обязан, Андрей.

Мальчишка-генокер наконец поднял голову и в упор посмотрел на полковника, его лицо было мокрым от слёз. Он держал Лео за руку – пэпээсница лежала под капельницей, была без своего комбинезона и закрыта одеялом по пояс, её берцы стояли под лабораторной кроватью, рукав футболки на левом плече был подвёрнут.

– Гэбриэл, мне так больно – вот здесь! Здесь всё сжимается и ноет, когда вот так, всё плохо.

– Ну-ууу… – Гэбриэл поставил на ближайший лабораторный стол поднос и стал разливать чай по чашкам. – Не ожидал, что ты такой пессимист, Андрей. Болит – значит, ты всё-таки человек, а не биоробот или бездушный синтетический гуманоид. Так и должно быть, мой мальчик: живое горячее сердце должно чувствовать не только собственную боль, но и боль близких тебе людей… Давай, перекуси, малыш! Я тебе принёс твои любимые эклеры. Отвлекись – поешь.

– Нет, Гэбриэл, я не хочу!.. и не буду…

– Ну как малое дитя: «не хочу, не буду»! Правильно говорит Джон: ты как Лео – что она упёртый голодушник, что ты… Я всё равно от тебя не отстану и отсюда не уйду, пока ты не поешь.

– Нет!

– А со мной?

– С вами?

– Угу… сколько тебе ложек сахара?

– Ну… три – я люблю сладкое.

– Я тоже! Если честно, мы, мужчины, во все времена были страшными сладкоежками. Даже когда охотились на мамонтов… Да, да! Чему ты так удивляешься, Андрей? Мясо млекопитающих, наполненное живой кровью, необычайно сладкое. Так что сладкоежки мы с незапамятных и совершенно доисторических времён. Держи!

– Как у вас так получается? – Андрей взял протянутую ему чашку и эклер.

– Что? Шутить всерьёз?

– Да!

Гэбриэл придвинул свободный стул к лабораторной кровати и, взяв чашку с чаем, откусил от яблочного пирога:

– У-ууу, вкуснятина… Умеешь кухарничать, солдат!

– Я не солдат.

– Не по чинам заслуги, мой мальчик. Ты ешь, ешь!

– Ладно, уговорили… Отец ругает меня, если я забываю поесть хотя бы раз в день. А мне просто кусок в горло не лезет, ведь так – почти всегда.

Мальчишка-генокер снова посмотрел на Лео – две крупные прозрачные слезы упали на пирожное в его руке.

Полковник поставил чашку и свободной рукой прижал голову Андрея к своему плечу:

– Всё правильно! Так и должно быть, малыш: беда близкого человека – это всегда наша боль. Но похоже, Лео самим небом уготована особая судьба – ведь она родилась больше на небе, чем на земле. И с этим стоит хотя бы частично, но смириться.

– Но…

– Она не может умереть просто на этом столе! Не за этим её посылала в этот мир небесная канцелярия: уж там-то точно знают, что кровожадный берсерк должен погибнуть в бою! Как велит кодекс настоящего самурая.

– Вот опять шутите, а ведь о серьёзном.

– Понимаешь – значит, не конченный пессимист, а так – в начальной стадии… Кусай эклер!

Андрей откусил кусок и запил сладким чаем:

– Чукки заваривала, я её руку всегда могу отличить от любой другой. И бергамот у неё самый вкусный получается.

– Я рад, что тебе понравилось.

– А…

– У-у!! Сначала доешь… Это я могу разговаривать с набитым ртом, а тебе не положено, ещё подавишься – Джон меня опять в морозилку запихает! Не посмотрит, что я его старый хороший друг… Ну-ка, скажи мне, Андрей, из чего это покрытие стола? То ли металлическая сетка, то ли фольга вроде зеркальной амальгамы? Не поймёшь даже.

– Ну да, «металлическая простыня» и есть металлическая! Протогенетическая металлизированная нить, жидкокристаллическая основа и так далее: тёплая, когда пациенту холодно, прохладная, когда начинается перегрев тела. Экранирует электромагнитные излучения тела человека, создаёт эффект биорезонанса, снимает мышечные и суставные боли, ускоряет заживление ран и травм, восстанавливает работоспособность организма в целом, бактерицидная, мягкая и лёгкая, как обычная простыня. Можно стирать в любой воде, может выдерживать температуру тройного кипения, ну и всякое такое… Из этой же ткани полевые шорты-трусы. А вот одеяла ближе к натуральным: генетически выращенная верблюжья шерсть и пятидесятипроцентное вплетение протогенетической нити – ничего особенного.

– Это для тебя ничего особенного, а для меня всё здесь чуть ли не на грани фантастики.

Андрей доел пирожное, выпил чай и сам отнёс чашку на поднос.

– А ещё?

– Нет, Гэбриэл, не хочу.

– Что ты делаешь?

Мальчишка-генокер немного развернул на себя «мягкий» щитковый браслет на середине плеча Лео и внимательно посмотрел на внутренний узкий дисплей:

– Слежу за её, как это называет отец, «космическими перегрузками»: это её персональный «М-щит» – электромагнитный протогенетический нейростимулятор на кристаллах ревертазного действия. «М-щит» следит за общим состоянием биоорганики и вступает в действие, когда собственное состояние Лео резко или сильно ухудшается: тогда дисплей становится красным – чем темнее, тем хуже общее состояние его хозяйки, чёрный фон означает смерть… Сейчас он светло-серебристый – почти под фон кожи. Это значит, что состояние Лео практически стабилизировалось, но дисплей должен быть таким же светло-серым, как и сам браслет – как знак удовлетворительного состояния Лео. Отлично у нас не бывает никогда – по крайней мере, я ни разу не видел… Нравится ей это: загонять себя в могилу, а заодно и нас с отцом.

– Ну что б не скучно было!.. одной-то…

Андрей посмотрел на улыбающегося полковника:

– Мне бы чуточку вашего оптимизма, Гэбриэл.

– Готов поделиться всем, чем только могу!

– Нет! Мне от вас ничего не нужно – у меня есть всё: отец и Лео… А вот ей, – Андрей кивнул на лабораторный стол, – ей нужно много чего, ох, как много! И в первую очередь, жизнелюбия! Вот такого же, как ваше, Гэбриэл.

– Что ж, я человек щедрый и солдат исправный. Однажды выбранную службу правлю честно и верно. Так сложилось, что родина отвернулась от меня, но я не отвернулся от неё, не последовал примеру глупых и амбициозных военных от политики. А потому остался нужен своей родине – только в другом амплуа, но с тем же неизбежным для меня эффектом: служить своей стране и людям, которым нужна моя помощь!

– Ах, как Лео нужна помощь! Если бы вы только могли это знать, Гэбриэл… Только она – она даже не горделивая, нет! Упрямая в своём одиночестве. «Всегда быть одной, оставаться одной при любых обстоятельствах и умереть сам на сам, где-нибудь на грязной улице в луже крови – зато на геройском поприще неравных и жестоких драк!» – вот её неизменный девиз от первой секунды жизни и до последнего вздоха… А разве так должно быть, полковник Гэбриэл Харрис?! Разве так должен умирать человек?!

– Конечно нет, мой мальчик, конечно нет! – Гэбриэл задумчиво размешивал сахар в повторно наполненной горячим чаем чашке. – Но знаешь, Андрей, жизнь и смерть в этом мире самые загадочные для нас понятия и действия, подаренные человечеству кем-то извне, из Большого Космоса, и они иногда принимают самые непостижимые и причудливые образы. Собственно, каждый из нас вправе утверждать: «я знаю только то, что ничего не знаю».

– Вот вы ещё ко всему и философ. Наверное, нам вас послало само провидение – ей послало! – Андрей кивнул на лабораторный стол. – А Лео больше нельзя жить без этой штуковины: «М-щит» её единственный полноценный защитник в этом мире, единственный, понимаете?

– Понимаю, Андрей. И именно этот вопрос больше всего и тревожит Джона.

– Именно этот вопрос больше всего тревожит отца вот уже как двадцать лет: Лео – одиночка даже в команде, – Андрей снова накрыл своей ладонью руку пэпээсницы.

Гэбриэл подул на чай и потянул с поверхности вместе с паром:

– Горяченький! А что показывают приборы, Андрей?

– Лео опять в летаргическом сне. Отец говорит, если однажды она впадёт в летаргическую кому, мы её больше не сможем разбудить.

– Ну-ну… Есть такие трубы – иерихонские! Поднимают мёртвого из могилы. А какого-то летаргика мы всем скопом да на такие рога поднимем… Давай-ка, малыш, я тебе ещё чая налью, бергамот – штука сногшибающая, но душу умиротворяющая. Как раз то, что тебе сейчас как бальзам на сердце… Ты должен надеяться – всегда! При любых обстоятельствах! Наша надежда даёт возможность почувствовать другому человеку свою значимость в этом огромном пугающем мире. Надежда вселяет в нас веру – веру в то, что нас всё-таки любят и что мы всё ещё нужны кому-то. Надежда – это тот компас, что не даёт нам заблудиться в океане потерянности и собственного одиночества.

– Я надеюсь.

– Знаешь, Андрей, тебе надо чаще с Красавчиком общаться: его жизнелюбивое вдохновение заставит даже конченного холерика перекраситься в аборигены племени бумба-юмба.

– И с могилы мёртвого поднимет?

– Поднимет! Не сомневайся… Это у нас Мэлвин запросто живого в могилу загонит: специалист высшего класса! Зулу подтвердит… А Красавчик спец по реанимациям! Хоть, вроде, и не медик. А я так за идейного вдохновителя: есть тоска – нет тоски, была проблема – нет проблемы.

– Вы говорите, как мой отец, а я ещё никогда не слышал, чтобы кто-то говорил, как он.

– Похоже на похвалу!

– Не зря отец так любит вас. Он всегда твердил нам, что придёт день, когда вернётся Гэбриэл Харрис, и этот день станет началом новой жизни – для нас с Лео… и для всего остального мира…

– Джон явно переборщил с моим персональным предназначением для всего мира, но что касается работы на одно конкретное дело, тут всё обстоит куда перспективнее: багаж у Команды «Альфа» серьёзный… А скажи, Андрей, кто-нибудь когда-нибудь бывал здесь, кроме вас и этих трёх вояк: Чукки, Танго и Миши?

– Никак нет, полковник! Это совершенно невозможно – это наше тайное убежище, наш тайный бункер: никто не может сюда войти или выйти без особого кодового криочипа и кодового шифра.

Гэбриэл отставил чашку в сторону:

– Наночипа, Андрей…

– Нет-нет, полковник! Я никогда не ошибаюсь: нельзя вводить два однородных наночипа человеку первой структуры.

– Первой структуры?

– Таких, как вы, Гэбриэл! Вы – человек первой структуры: «адам-ева». Лео – человек второй структуры: «космос». А я – человек третьей структуры: «генокер». Есть и другие, но они разношёрстны и не превалируют в нашем человеческом обществе.

– Не надо, Андрей, о других! О криочипе поподробнее, если можно.

– Вам можно всё рассказывать. Отец сказал, что бы Гэбриэл Харрис тебя ни попросил или ни приказал, и даже в случае моей смерти, слушайся его во всём: его и Мишу, немного Лео, но Гэбриэла – как главного, как меня самого.

– Твой отец очень мудрый человек, Андрей. Расскажи мне всё про криочип.

– Отсюда нельзя выйти и нельзя войти, если в биоорганизме нет кодового криочипа: «ключ». Этот чип имеет особую адъювантную сборку: протонно-молекулярную структуру жидкокристаллического криометалла – которую отец создал, чтобы дополнительно оградить бункер от любого чужеродного проникновения извне. Но если сюда всё-таки завести чужого, нужно в течение суток ввести ему кодовый криочип «ключ», иначе он погибнет, криобункер уничтожит его. Правда, если разрушить защитную оболочку криобункера, что отец считает практически невозможным, можно войти внутрь и без криочипа «ключ», и без кодового ключа-слова. Понимаете? Кодовый криочип и кодовое слово – это ключи. А замок – это весь этот криобункер!

– Но разве можно ставить человеку одновременно два чипа? Джон говорил, что это смертельно для нормального жизнеобеспечения почти любой биоорганики. Нужен довольно продолжительный отрезок времени между введениями разных наночипов: стационарный период реабилитации организма длится достаточно долгое время – от нескольких месяцев до нескольких лет. Да и последствия наслоения практически непредвиденны.

– Не всё так просто! Криочип – не наночип, он может безопасно соседствовать с наночипом и в этом его колоссальное преимущество.

– Это значит, что в каждом, кто здесь сейчас находится, обязательно есть такой пропускной криочип?

– Конечно! Принцип простой: ты выходишь, но тебе придётся всё равно вернуться – и ты сможешь беспрепятственно пройти всю систему криозащиты бункера, если в тебе есть «ключ» от «замка» криобункера.

– А если я всё-таки захочу тайно провести кого-то чужого в бункер?

– У вас ничего не выйдет: автономная система криозащиты на время отключит вашего чужого. Придётся такого «пациента» срочно выставлять отсюда вон или ставить ему кодовый криочип, иначе криозащита бункера его попросту умертвит.

– Как?!

– Заморозит до смерти – в десятую долю секунды! Человек даже не успеет понять, что же с ним произошло. Генокеры и мутанты тоже не пройдут этой безотказной системы криозащиты.

– Вот это Джон нагородил! Как только ему это удалось?

– Это не совсем так, – Андрея явно смутил такой напор полковника. – Не всё нагородил только отец… и не ко всему приложил руку только он…

– Понимаю! – Гэбриэл подмигнул мальчишке-генокеру. – Знаем, что не один – у него же ещё есть помощник. Но ведь в каждой системе есть слабые места! Ведь так, Андрей?

– Я не знаю. Но отец говорит, если что и сможет разрушить «Ар…» М-мм, наш криобункер… то, наверняка, это будет какая-нибудь очень и очень большая протонная бомба – с целую луну.

– Ах, эти чёртовы гении! Нет-нет, да и зарываются в своём величии.

Гэбриэл похлопал мальчишку по плечу:

– Не переживай, Андрей, в этом городе вряд ли найдётся настолько безумный придурок, чтобы уничтожить весь свой мир и планету из-за какого-то там бункера… даже если этот уникальный придурок окажется генералом Бэкквардом.

– Вы не знаете генерала-президента Бэккварда.

– Да-ааа?!

– Вы знали полковника Бэккварда – с тех пор прошло сорок лет. Многое изменилось с тех пор, многое!

– Это мы как-нибудь переживём! И не такое переживали… Андрей, что это за хитроумный наночип «военной полиции», из-за которого никто не может пройти Чёрную Смерть? Честно говоря, из психованных объяснений Джона и Миши за столом я мало что понял. Он что – типа вируса?

– Точнее не скажешь! Собственно, мне кажется, пройти Чёрную Смерть не могут не из-за самого наночипа, а из-за его ауры.

– Ауры?

– Каждый наночип так или иначе воздействует на энергетическую оболочку биосистемы, в данном случае – человека. Энергетическая насыщенность наночипа «военной полиции» делает ауру вокруг головы человека не радужной, какая она есть на самом деле, и даже не серой – допустимой при некоторых отклонениях. А яркой грязно-зелёной! Очень неприятной и тяжело воспринимаемой человеческим глазом, если смотреть на это явление через спецприбор: полицейский сканер – ПЧ. На его экране хорошо видна аура как всего биотела, так и аура головы. Даже если вся аура тела будет любого радужного цвета, а голова грязно-зелёной, значит, всё: вы – военный или бывший военный. Не надо никаких вживляемых в тело номерных имплантатов: посмотрел на экран – результат налицо.

– Точнее, на лице!

– Мы не знаем почему, но куполу Чёрной Смерти почему-то именно эта аура, как и сами люди-монстры и генокеры, не по вкусу.

– А какие ауры у людей-монстров и генокеров?

– Да, собственно, почти такие же, как у нас всех. Разве что сильно искривлённые по контуру и всегда блуждающие.

– Блуждающие?

– Это значит мерцающие, сильно отклоняющиеся от нормальной яйцеобразной формы биополя.

– Понятно! А почему именно наночипы Джона? Почему они?

– Потому что все наночипы моего отца «ручные»: их нельзя просто так повторить, копировать, идентифицировать на предмет трансгенной инженерии. Все наночипы отца, помимо обязательного «инженерного курса», замешаны на амальгаме из чистого серебра, выращенного на целом Х-кристалле и… его собственной крови.

– Собственной крови Джона?

– Да! И «банка крови» отца у нас нет. Когда его не станет, не станет и «ручных» наночипов «молодости»! С наночипами «военной полиции» всё проще: отец поставляет необходимый «инженерный» материал наверх, в Наноцентр, а там уже наштамповывают этих военных роботов, как горох, сколько нужно на заказ. Часть наночипов отправляется на Каффу, но там больше всего нуждаются именно в «ручных» наночипах моего отца, в наночипах «молодости».

– Кто бы сомневался!

– И серебро, и чистая человеческая кровь – это колоссальные по своей энергии и сборности информационно ёмкие «жидкие металлы». Запоминая заложенную информацию, наночип после передаёт её поэтапно: от первоначального «твёрдого» состояния, до последующего «жидкого» и в конце – «газообразного» с отпечатком первоначальной памяти наночипа. Растворяясь в крови, мозге или другом органе биоструктуры, наночипы отца делают процесс перенакопления информации практически необратимым. Этим чипы профессора Румаркера существенно отличаются от более простых «инженерных» – воспроизвести «ручные» никак не возможно: каждый, независимо от одинаковости предназначения, совершенно индивидуален и невоспроизводим. Поэтому их ещё называют «наночипами древних».

– Джон всегда был себе на уме! А ещё говорит, что я перестраховщик… А скажи-ка мне, мой мальчик, какие наночипы профессор внедрил в наши «древние» организмы – в Команду «Альфа»? Ну кроме кодового криочипа «ключ».

– Это долго объяснять.

– А я никуда теперь не спешу, Андрей.

– Ваша просьба для меня приказ, Гэбриэл… Да, я помогал отцу ставить вам всем и наночипы, и криочипы. Когда отец волнуется или сильно переживает, он всегда все операции и исследования проводит вместе со мной: у меня не дрожат руки и я не ошибаюсь в расчётах, которые отец никогда не заносит в компьютер. Он всё держит в своей голове – боится, что его передовыми прорывами воспользуются нечистые на руку учёные и военные.

– Джон совсем стал слаб телом, это видно уже невооружённым взглядом.

– К сожалению, никакие лекарства и инъекции отцу уже не помогают. Безотказно работает только его мозг! А когда мы вас размораживали, отец так плакал: он очень боялся что-то сделать не так. Я ведь знаю, он потом бы совсем загнал себя в могилу, если бы что-то пошло не так.

– Похоже, с нами было море мороки, мой мальчик!

– Вот зря иронизируете, Гэбриэл… Ведь прежде чем приступить даже к предварительному этапу разморозки ваших допотопных криокамер, отец провёл свыше двадцати тысяч тестов: угробил армию крыс и даже несколько десятков зомби-генокеров. Только вы ему об этом ничего не говорите: про экспериментальных генокеров он мне запретил даже рот открывать. Но это так неразумно, разрешить говорить вам обо всём и не разрешить упоминать про лабораторный материал, даже если это мои собратья-генокеры… Однако должен признаться: мы с вами повозились! Крионика прошлого века – физика низких температур – весьма ничтожный примитив. После войны крионикой мало занимаются, всех интересуют только наночипы «молодости и вечной жизни». А зря мало занимаются крионикой! Лично я считаю, крионика и криогенетика – залог будущего любой цивилизации. Слишком зыбкая почва под ногами любой даже сверхцивилизации и во времени, и на физическом плане, чтобы пренебрегать такой силищей, как крионика.

– Похоже, Андрей, твой отец достиг таких высот в своих исследованиях по общей крионике, что узнай об этом наверху – и ему крышка!

– В самую точку, полковник! Только отец им всем выдаёт крохи из своего гения, чтоб не зарывались и вконец не угробили последнее чаяние человечества: планету Земля! А вообще, общая крионика – это не только физика низких температур. Это только её начало, точка отсчёта: «ледяное мумифицирование» – как называет это отец. Общая крионика – это состояние анабиоза при пониженных температурах и ещё много всего-всего. Но главное – это свободное состояние анабиоза! И совсем не нужно заменять свою собственную кровь убийственным антифризом.

– Андрей, ближе к теме.

– В общем, мы заменили вашу антифризную плазмокровь – на криокровь: «голубую кровь жизни» с так называемым «космическим эффектом невесомости». Одним словом, мы вытащили вас с минус девяноста шести и заменили старый антифриз на «живую кровь». А когда получили полное подтверждение удачной разморозки, отец сразу же переключил ваши тела на восстановительную терапию и занялся вашими мозгами.

– Джон боялся, что мы вернёмся не людьми.

– Ещё и как боялся! Наш мир – это мир монстров… Отец даже как-то очень расстроился: восстановительный процесс и так шёл медленно и с осложнениями, а на одном из перевальных этапов мы вас чуть было не потеряли – стали самоотключаться системы пилотируемой поддержки полного жизнеобеспечения. Отец иногда срывался и раньше, но чтобы так! Он кричал, ругался, как Миша, клял свою жизнь, всё крушил вокруг себя. Я тогда в первый раз от него услышал: «Если я не верну Команду «Альфа» людьми, я их уничтожу собственными руками, но другими их никто не увидит»! Это было всего лишь раз, и больше отец таких страшных слов не говорил. Но я точно знаю, он своё решение не изменил бы. И «повёрнутой» Команду «Альфа» этот свет ни за что бы не увидел!

– Тем более Лео…

Мальчишка-генокер с грустью посмотрел на полковника:

– Отец с самого детства слепил для неё образ святых солдат, настоящих героев, намного выше возвеличив ваши образы, нежели в тех красивых сериалах, что ставились на основе вашей судьбы… И тем более «недоделанными» вас ни за что не увидел бы генерал Бэкквард: в этом городе в четыре замкнутых угла невозможно разминуться таким сложным биосистемам, как Команда «Альфа» и генерал Форта Глокк. Ваше столкновение – реальность как неизбежное.

– Ты так думаешь, Андрей?

– Можете не сомневаться, Гэбриэл… И возможно, отец и не ставил бы вам наночипы, ограничился бы только криочипами: он за чистую кровь! Но шансы на ваше нормальное возвращение, честно говоря, по-прежнему оставались весьма и весьма призрачными, что ужасно злило и расстраивало отца. И отец решил ввести каждому из вас стимулирующий жидкокристаллический защитный наночип. И он как всегда не ошибся в своём решении! Вы, Команда «Альфа», живы, здоровы и, как нам всем кажется, при своём собственном разуме «древних».

– И слава Богу, что так!

– И слава Богу, что так, Гэбриэл! Иначе бы отец давно уже умер: святая вера в Команду «Альфа» заставляла его не терять надежду и продолжать бороться, всё искать и искать новые пути для будущего, которого ни у кого нет… Мой отец очень болен! Дух и вера – его единственные помощники: только наше с Лео присутствие никак не давало ему возможности покончить со всем этим адом разом. Моему отцу уже ничего не помогает, но он всегда говорил: «Живу, чтобы жили вы – Лео, ты, Андрей, и, если получится – Команда «Альфа»… и когда я сделаю то, что должен сделать, я, наконец, смогу спокойно уйти в Царство Золотых Небес, прямо к своим родным и близким, к своим товарищам и друзьям, домой – в Небеса Обетованные». Эти наночипы спасли вам «крышу», полковник! Я точно знаю.

– И что Джон закачал в меня?

– В вас, Гэбриэл, введён очень сложный наночип, самый сложный из всех четырёх – наночип «шоковой радиации»: это в первую очередь притупление любой боли при полном осознании всего, что происходит вокруг, и главное – увеличенная защита вашей органики от повышенной радиации и других внешних и внутренних тепловых, протонных, крио и биохимических факторов агрессивного воздействия на ваш слабо приспособленный к нашему миру организм.

– Очень предусмотрительно со стороны Джона. А что с остальными?

– Зулу отец ввёл наночип «силовой радиации»: его собственные физические данные теперь усилены примерно втрое, но сам организм этого не ощущает, – этому факту может дать определённую оценку только сам мозг человека. Его наночип это ещё, как и у вас, повышенная самозащита всей органики… У капитана Линкольна наночип «Х-радиация»: Х – означает нейтрализация всего чужеродного. Как главное – это саморегулирование собственных действий, но при этом ему теперь будет несколько сложнее в точных науках: например, ему будет трудно научиться новому в сложных математических расчётах молекулярной физики.

– Мэлвину это ни к чему! Можешь быть спокоен, мой мальчик.

– Отец тоже так сказал. Ну и конечно же повышенная защита всей органики… Зато Мэлвин самый защищённый из вас от психотронных атак практически любого уровня сложности – даже от собственных: если у него случится, скажем, истерика или сильный нервный припадок, Х-нейтрализатор потушит в его мозгу негативное восприятие образов или любых других отрицательных воздействий на человеческую психику.

– По типу огнетушитель тушит огонь… Джон чертовски умён! Он позаботился о нас, как о собственных детях. А что Красавчик? Если честно, его физическое состояние меня беспокоит больше всего.

– Лейтенант Квинси: наночип «Q-адам-радиация»! Или как ещё его называет отец –«чип радиации красоты и гения».

– Ёмкое название! Особенно – «гения».

– Ох, Гэбриэл… Пришлось же нам повозиться с вашим Красавчиком! По поводу его отец говорил так: «Красота дело тонкое и исключительное женское, а где женское – там жди подвоха… к тому же красота в нашем мире дело невостребованное: прошло время истинных Аполлонов и Гераклов, настало время горгон и злых гениев – и здесь уже не различить, где красота души, а где синтетическое покрытие обычной задницы»… Извините за сленг, полковник. Но как говорит отец: «Из песни слов не выкинешь».

– Джон всегда был прямолинейным человеком. Заканчивай про Красавчика!

– Над этим эпатажным наночипом «Q-адам-радиация» отец помучился больше всего. Кровь у вашего лейтенанта оказалась не просто особой, а переходной: нулевой! Почти как у Лео: нулевая – с четвёртой группы на пятую и ещё – с нестабильным гемоглобином и особым «промежуточным» составом крови, который даже у наркозависимых редко встретишь. Зато теперь ваш Красавчик – самый настоящий красавчик, хотя сейчас по нему этого не скажешь: восстановительный период ещё не закончен – это дело времени! Но зато сам наночип не даст крови Красавчика быстро войти в соединение с нашей средой – иначе, с такой кровью, это его убило бы в считанные часы после первого же вздоха на поверхности. И самый главный подарок от наночипа «Q» – это качественное сопротивление крови всем видам нарушения человеческой органики, любая мутация для него практически невозможна, только со смертельным исходом. Для вашего лейтенанта, Гэбриэл, это самый насущный вопрос из всех первостепенных.

– Пожалуй!

– Главное предназначение жидкокристаллических наночипов – раствориться в крови таким образом, чтобы жизнеобеспечивающая субстанция стала пригодной для современного мира: перенастраивала и перебарывала смертельные химические вирусы, гуляющие по планете в немереном количестве, снижала сильно перегруженный радиационный и кислотный фон, переносила отсутствие нормального солнечного света. Все остальные наночипы типа «молодости», «силы», «военной полиции» и так далее – это только как дополнение к главному фактору: подготовить биоплазму к внешнему фону… Правда, человеческим детям это всё равно не помогает, но мы, как видите, живём.

– Почему же нашим детям приходится вот так – нет сил, чтобы выжить?

– Мы думаем, это радиация. Грязное солнце убивает человеческого ребёнка ещё при зачатии. И этот убийственный фактор слишком многолик, чтобы его могла выдержать развивающаяся клетка: ядерная, химическая, вулканическая и солнечная радиация просто вокруг нас и в нас самих – везде. Где-то больше, где-то меньше, но этого достаточно, чтобы всё шло к закату, а не к рассвету… А дети – это не взрослые, это рассвет – чистое солнце, чистое небо, чистая вода.

– Значит, всё-таки радиация убивает наших детей?

– Даже одного рема – рем: доза радиационного эквивалента человека – вполне достаточно, чтобы один человек из двух тысяч заболел раком и скончался в невыносимых муках. Генокеру при таких же условиях достаточно восьмидесяти-ста рем, людям-мутантам – двести рем. И всё же минимальную опасную дозу радиации определить практически невозможно – особенно теперь, когда весь мир большая ядерная помойка. Каждый имеет свой собственный порог чувствительности радиационного эквивалента… До Последней Войны каждый человек на планете получал годовую дозу радиации от естественных источников: космических лучей и урана в гранитных породах – в пределах полурема. Порогом облучения, относительно безвредного для здоровья человека, считалась годовая доза не более пяти рем. Хотя на самом деле не существует минимального предела облучения, который был бы совершенно безвредным для здоровья белкового эквивалента. Улавливаете разницу, Гэбриэл?

– Ещё бы!

– Поэтому война была такой короткой… На глупость земной цивилизации откликнулось даже небо. Гигантские пятна на солнце начали взрываться одно за другим – с очень маленьким временным разрывом, что привело к возникновению громадных протуберанцев на теле разъярившейся звезды. И когда однажды раздался ещё один сопутствующий детонирующий взрыв на Солнце, на Земле начался настоящий кошмар. Тучи сверхбыстрых протонов за несколько минут окутали Землю и Луну мощным ударным покрывалом: начался невидимый человеческому глазу протонный шторм невиданного размаха! Нарушилась радиосвязь на земле, в считанные часы были «расстреляны» и выведены из строя те орбитальные спутники, что ещё держались на плаву, штурмующие на сверхскоростях протоны беспрепятственно пронизывали скафандры астронавтов, что приводило почти к мгновенной смерти людей, и «разбирали на запчасти» компьютерные системы орбитальных станций и космических кораблей.

– Небо мстило человечеству за нанесённые оскорбления и неуважение к Законам Вселенной.

– Ещё и как мстило!! Энергетические протоны с энергией выше ста миллионов электрон-вольт моментально разрушали клетки и ткани человеческого организма. Солнечные протуберанцы достигали высоты семисот тысяч километров. Но это было там – над нами! А на земле в это время царил полный хаос: защитный баланс был нарушен окончательно и казалось – бесповоротно. Ядерный апокалипсис достигал своего апогея! Люди, получившие сто ремов радиации, подлежали немедленной госпитализации, при дозе четыреста ремов каждый второй был обречён умереть в страшных муках в течение шестидесяти дней. Но радиационный фон тех последних дней был куда страшнее, чем любые цифры.

– Что же тогда спасло нас от полного уничтожения?

– Один Бог знает… Но отец говорит, Луна встала на нашу защиту – она развернула энергетический щит и взяла на себя большую часть того смертельного ужаса, который обрушился из космоса и бушевал на нашей планете всего несколько часов, но этого хватило, чтобы человечество практически полностью прекратило своё полноценное существование. Что уж теперь говорить о том реальном кошмаре, что сегодня буквально лежит у нас под ногами. Откуда же возьмутся дети, которые смогут жить и оставаться теми, кто они есть – без мутационных процессов в своём слабом белковом организме? Мы выжили, приспособились, оснастились противорадиационными наночипами. Мы – люди и генокеры, монстры и люди-мутанты. Но не дети! А ваша команда, Гэбриэл, это те же дети, только большие – без наночипов моего отца вам не выжить в этом страшном и загаженном мире… Люди не заслужили на Небеса Обетованные! Но отец говорит, что шанс для Ноя всегда был и будет: он свято верит в Соломоновы Рудники. И никто уже его в этом не разуверит. И если Чёрная Смерть при взрыве послужит тем самым очистительным пылесосом, возможно, планета скоро снова сможет вернуться к своему нормальному существованию – только уже без всех тех, кто окажется по ту сторону зачистки.

– А ты веришь в Небеса Обетованные, Андрей? В Бога?

– Верю… Ведь Бог един! Значит, он для всех и для генокеров тоже. Отец всегда учил меня, что все мы Дети Вселенной: Лео и я – его дети, его наследие, он – ребёнок своего отца и своих предков, а все вместе мы – Дети Отца Небесного! Я ему верю! Ведь Джон Румаркер мне и отец, и учитель… И смерти он учил меня не бояться никогда: «Смерть есть дорога, дорога есть выбор, а выбор – всегда жизнь… смерти не может быть в том понимании, которому люди отдали свои реальные и нереальные страхи: невозможно бояться того, что ведёт тебя к Богу…» Нужно жить как человек и умереть как человек! Это главное, что я вынес из жизни моего отца… Я не боюсь смерти! Но не имею права умереть просто так: я должен защитить Лео, когда ей понадобится моя помощь.

– По-моему, ты оказываешь Лео помощь двадцать четыре часа в сутки, Андрей.

– Это малая, посильная помощь. Та помощь, за которую я отдал бы всю свою жизнь до последней капли крови, ещё впереди.

– Ты достойный парень, Андрей! – полковник с одобрением и поддержкой пожал плечо мальчишки-генокера. – Я хочу немного побыть один на один с Лео, подежурить возле её кровати. А пока я буду охранять сон и здоровье Лео, ты пойдёшь и полноценно поужинаешь. И не пытайся спорить со мной, Андрей! Это – приказ… И передай отцу, если он ещё не спит: пусть дождётся меня – мне с ним надо обязательно переговорить ещё сегодня.

– Отец в дальней экспериментальной лаборатории, заканчивает свои последние разработки. Он спешит, поэтому спит всего по два часа в сутки. Я передам ему вашу просьбу, Гэбриэл… Вот здесь, в углу монитора, коротковолновой переговорный криотоп: если вам что-то надо, вызываете меня или кого вам нужно на связь – криотоп «ракушка» ведёт переговоры по настроенной приглушённо-волновой частоте… Но я ещё должен сюда вернуться!

– Конечно, Андрей! Полчаса, у тебя на отдых полчаса.

Андрей молча кивнул. Ещё раз проверил капельницу, поправил одеяло, погладил синюшную руку Лео и пошёл в столовую.

Гэбриэл переставил с подноса стопку с веточкой мирта на лабораторную тумбу с другой стороны изголовья Лео. Вытащил из угла отгороженного бокса широкое и мягкое кресло – явно для длительных дежурств. Перекинул джинсовый комбинезон пэпээсницы с сидения на спинку и придвинул кресло к лабораторной кровати, которая сейчас была переведена из операционного режима в терапевтический. Гэбриэл расстегнул манжеты рубашки, закатал рукава до локтя и с облегчением откинулся на спинку высокого и очень удобного кресла.

– Ну что, инопланетянка? Без проблем ни шагу: ни себе жизни не даёшь, ни другим передохнуть от тебя ни на секунду. Ладно! Поболтаем, склочница? Теперь понимаю, откуда у тебя такой презент на шее: зуб саблезубого мутанта под силу добыть только такому же саблезубому мутанту. Значит, Крест, Серебряная Звезда и Пурпурное Сердце… гм-м, а так сразу и не скажешь… Никогда не думал, что в космосе могут рождаться такие крепкие парни. Я думал, только на Земле бывают такие, как Команда «Альфа», а там, у ваших «астронавтов», больше всякие зелёные человечки да марсиане-завоеватели с тонкими ручонками и хлипкими шейками. А оказывается, космос и мы – на одно лицо… м-даа, загадка… Однако, как ни крути, если бы не ты, вряд ли бы мы когда-нибудь ещё увидели этот мир и вряд ли когда-нибудь самостоятельно смогли бы выбраться из этих морозильников, в которые нас запихал Джон сорок лет назад. Так что должен сказать, мы благодарим тебя, мастер-сержант Лео Румаркер, за наше счастливое воскрешение… Чёрт! Как же хочется курить! Прямо сил нет… Андрей будет только через полчаса, кто мне может запретить? Никто не протестует – стены молчат! Со всеобщего согласия, сержант, я закурю.

Полковник вынул из наружного кармана рубашки сигару, которой он заранее запасся после столовой, неторопливо раскурил, блаженно выдохнул ароматным табачным дымом и снова вгляделся в серое безжизненное лицо Лео.

– Ни жизнь, ни смерть не могут повлиять на моё мировоззрение, уж такой я зануда и педант… И всё же почему-то мне кажется, что жизнь вот только теперь и начинается. Как будто ничего до этого не было или было уже в другой жизни, в прошлой. Похоже, работы за последние сорок лет для Команды «Альфа» насобиралось – расхлёбывать теперь хватит до Второго Пришествия или уже Третьего? Но знаешь что, пэпээсница, почему-то меня это даже… радует.

Гэбриэл курил, всё так же вглядываясь в серое лицо Лео… На него вдруг нахлынула череда длинных и болезненных воспоминаний: разрушенный землетрясением дом, мир другими глазами, армия, война, Корея, разведка, другие страны, снова война – Вьетнам и Команда «Альфа»… предательство и снова – предательство, мир другими глазами и вновь – по тому же кругу раз за разом! Как будто что-то заклинило в его жизни, как на старой заикающейся пластинке. Ему было странно осознавать, что всё так необычайно обернулось, как в каком-то голливудском фантастическом блокбастере: сорок лет фактической смерти в криогенной камере, чудесное «космическое» воскрешение, живой полковник Бэкквард опять дышит ему в спину, его парни – живые и здоровые… а ещё – Миша, Танго, Чукки, Андрей – генокер, Джон Румаркер – гений и давно выпавший из времени учёный-монстр, учёный-«франкенштейн»… и Лео – внучка Джона, последняя его надежда…

Гэбриэл остановил свой расплывающийся взгляд на лице Лео и внимательно всмотрелся в черты космического ребёнка. Просто невозможно поверить, что ей тридцать семь… четырнадцать – самое то, самое большее… Удивительно! Ребёнок – рождённый в космосе, и он – старый солдат и пожизненный беглец: судьба как одна! Те же потери, та же отчуждённость от мира, та же странная замкнутость, роднимая с одиночным и добровольным отшельничеством. А ведь это только начало… Но Лео – её нельзя назвать даже женщиной, даже девушкой – сущий пацан: упёртый подбородок, бескровные чёрные губы, славянский бесформенный нос, европейский разрез идеально посаженных глаз, несколько лопоухие уши – как это обычно у дворовых мальчишек, непослушная структура слегка вьющихся длинных волос старого золота – так до сих пор и стянутых в низкие «набитые» хвосты на металлической подушке… и ещё – эти короткие серые деревянные реснички… а глаза – какие они?.. за столом – во время «фужерного припадка» её глаза готовы были спалить всех вокруг своим сжигающим криогенным холодом: глубинная разрезающая на кусочки сталь с ярким синим ободком и золотой лучистой короной вокруг чёрного пульсирующего зрачка – такой взгляд бывает только у загнанного в угол раненого волка… А это тело подростка! Пять футов с кепкой? И даже под одеялом проступают все кости как есть. А за её постоянным и, кажется, единственным джинсовым комбинезоном, вообще ничего не проступает. Пацан – пацаном, если бы не два несерьёзных хвоста… А этот чёртов характер! Не доведись, когда с таким зверёнышем в тёмном коридоре по-хорошему не разминуться. Ну кто такое чудо природы замуж когда-нибудь возьмёт? Тридцатисемилетний подросток с детской грудью, бешеным темпераментом и уже давно съехавшей крышей. Да ещё ППС! В такие войска идут или фанатики, или совсем – пропащие. Нет! Парни за такими не бегают: таких боятся, как огня, как дикого необузданного пожара в пересохших прериях, или наоборот – готовы умереть за такое вот недоразумение… Да-а, видно и вправду перевелись мужики на земле: четыре бабы сидят в бункере – безвылазно. И какие бабы!

Полковник видел край татуировки, выглядывающей из-под рукава её серо-зелёной футболки, но никак не решался рассмотреть её полностью, – он точно знал, что там… Гэбриэл нерадостно вздохнул и подвернул короткий рукав. Двукрылый Георгий Победоносец на крылатом коне, пронзающий копьём змея и попирающий его копытами своего коня! Такие знаки отличия использовались только во времена побоищных войн: это неписаный закон всех военных… Вот они – настоящие парни Последней Войны! Хотя от Лео, кажется, можно ожидать ещё и не такого. Впрочем, что он может судить об этом маленьком сказочном эльфе, заблудившемся на перекрёстке миров – настоящем «крылатом» солдате. Для Лео каждый день – война! Война с генетическими уродами, с минами, с самой собой… И разве он сам не такой? «Георгий Победоносец, поражающий змея»: крылатая татуировка на правом плече – только для смертников, только тот, кто сам приговорён судьбой войны, кто отправил на тот свет свою первую боевую сотню и вернулся с того света, над кем довечно будет висеть дамоклов меч военного трибунала – только тот имел законное право носить такой особый знак отличия… Ничего святого не осталось в этом жалком мире – ничего! Мир поменялся, ритуалы остались те же.

Гэбриэл закрыл татуировку и в который раз всмотрелся в спокойное лицо Лео: серое безжизненное лицо подростка… Всё меняется – ритуалы остаются. Такого же Гавриила он заработал в Корее. «Счастливые» обладатели «Победоносца» и Красавчик, и Мэлвин, и Зулу.

– Что ж! Нашего полку прибыло: добро пожаловать в Клуб Профессиональных Убийц! Проблемы – это то, без чего «архангелы» жить не умеют, – Гэбриэл переложил правую кисть Лео на свою широкую ладонь. – И вот эти маленькие квадратные ручонки ставят противопехотные мины? Может, прав Джон: стоит ли существовать расе, которая прикрывает свои задницы вот такими детскими ладонями, изрезанными шрамами вдоль и поперёк.

Рука Лео вся в старых и рваных, давно залеченных шрамах, так и осталась лежать внутри ладони Гэбриэла: ему казалось, что так он передаёт этому солдату часть своей жизненной энергии – большее, что он мог сделать для этого солдата на этот момент.

– Гэбриэл, проснись… Гэбриэл!! Хватит дрыхнуть: сорок лет спал – не выспался. Говорю, штаны пропалишь!!

Полковник открыл глаза, вытащил давно потухшую сигару из сцепленных зубов и повернул голову на голос профессора:

– Я не сплю, Джон.

– Ага, как же! Я тут в лаборатории уже как два часа работаю: отправил Андрея принудительно отсыпаться, а сам тут – с вами, с обоими, вошкаюсь.

– Два часа?! И я ничего не слышал… Не может быть! Чёрт! Вот так разведка.

– Да ты на сигару свою посмотри – инеем покрылась! Ты как заснул, сразу же сработала автономная пожарная система: в комнате в локальной точке путём направленного пучка на несколько секунд стало «сыро» – твоя сигара заледенела, Гэбриэл.

Полковник покрутил сигару в пальцах:

– Точно – сырая… А я ничего не почувствовал.

– Я же сказал: локальная выборка, а не общая тревога. Общая система защиты криобункера сама решает, как и в каком направлении действовать.

– Удивительно, как за сорок лет прогресс ушёл в заоблачные дали.

Профессор как-то странно посмотрел на полковника, но не стал больше распространяться на данную тематику.

– Если бы мне не надо было сделать перевязку на руке Лео, я бы не стал тебя будить… И кстати! Убери свою заразную лапищу от руки Лео. Если ты держишь её за здоровую руку, это ещё не значит, что твои микробы не переползают на раненое место. Хватит того, что ты притащил в лабораторию кусок моего миртового дерева, варвар!

Гэбриэл только теперь почувствовал, как затекла от самого плеча его рука: он так и заснул в кресле, удерживая в своей ладони руку Лео. Полковник неловко вытащил свою ладонь из-под руки Лео, но своего смущения постарался ничем не выдать.

– В твоём стерильном криобункере даже рук не нужно мыть, Джон: здесь, наверное, и микробу угла не найти… И не дави меня своим миртовым деревом! Или ты думаешь, я не заметил, что ты ревнуешь своё дитяти даже к лабораторному столу, на котором она находится в полумёртвом состоянии чаще, чем общается с живыми.

Профессор хитро прищурился:

– Иди сюда, клещ заумный! Смотри, как правильно накладывать перевязочный пластырь на рану такого типа.

– Ну будто я не знаю, Джон!

– Не знаешь, Гэбриэл, не знаешь – я тебе говорю. Всему приходится когда-то учиться заново… Да ты не смотри на неё как на нечто абстрактное! Ты не думай, что ей сорок или четырнадцать: для таких как Лео, время попросту не существует.

– Да собственно… я ничего такого и не думал.

– А нужно думать! Век живи – век учись: мы учим детей мудрости жизни – они учат нас самой жизни.

– Это ты про свою внучку, Джон?

– Это я про жизнь, Гэбриэл, о ней нужно думать даже на виселице… Скажи лучше, как ты себя чувствуешь?

– Что ты имеешь в виду?

– А то и имею: вино, водка…

– Да ну, Джон, мне и не такое приходилось мешать ещё в недавнюю бытность!

– С Мишей на равных не пей – сопьёшься!

– Кстати! О полковнике Васильевой…

Профессор отмахнулся от Гэбриэла:

– Андрей через три часа сменит меня уже до утра… Часы здесь так – для красоты больше: здесь мы все в основном ориентируемся по внутренним биологическим часам – мы так уже привыкли. Но со временем и вы привыкните… А пока ты должен следить за стрелками своих часов. Сейчас пол-одиннадцатого, самое время поговорить с Мишей. Она ещё не спит, она вообще мало спит. Вы должны с ней прийти к единому консенсусу и выработать одну программу действий на всех. Нет-нет, я не оговорился, Гэбриэл: одну программу на всех! И меня не интересуют ваши обоюдопретенциозные права на лидерство. Единое мнение – это наш успех и наша единственная надежда на будущее.

– Знаешь, Джон! Что касается твоего полковника Васильевой…

– Молчи, Гэбриэл! Не заставляй меня брать на себя труд учителя… Солдаты погибают первыми, солдаты погибают последними, и расстояние между этими двумя пропастями – относительное. Смирение всегда приходит оттуда, откуда меньше всего ожидаешь.

Профессор неожиданно застонал, уронив руку Лео на физистол.

– Джон! Что случилось?

Профессор прижал свою руку к сердцу:

– Ничего, Гэбриэл! Ничего такого, что должно тебя беспокоить… Моё время на исходе и это нормально, особенно с учётом моего «застарелого» возраста. Я уже давно не человек, так – призрак. Ради Лео, Гэбриэл, ради этих – последних прокажённых из нашего мира людей.

– Хоть десятилетний, хоть тридцатилетний срок для солдата-смертника – немалый срок как для полной свободы: не мудрено и с ума сойти.

Профессор схватил полковника за рукав рубашки:

– Не шути с такими вещами, Гэбриэл! Между безумием и генеральскими приказами не такая уже и большая разница, чтобы весь мир не стал сумасшедшим. Ты должен дать слово, пообещать…

– Джон, я уже дал тебе слово… Но помни, что иногда человеческое обещание – не более чем протухшее яйцо на завтрак.

– Гэбриэл?!

– Джон, мы говорим о серьёзных вещах: ты хочешь, чтобы я спас твою внучку и заодно весь мир – и при этом даже не спрашиваешь моего согласия?

– Нет!!

– Я так и думал.

– Гэбриэл!! – старик-учёный в упор посмотрел в глаза полковника.

– Я сделаю больше, чем могу, Джон! Я дал тебе слово ещё в день нашего воскрешения… Но, честно говоря, я и не предполагал, что всё так серьёзно.

– Поверь мне, ты ещё ничего не видел, друг мой, ничего, – профессор посмотрел на мониторы. – Давление шестьдесят на триста семьдесят… так-так, так-так… плоховато, плоховато…

– Так не бывает! Что это за показания для человека: шестьдесят на триста семьдесят?

– Если бы, если бы так не было на самом деле… Надеюсь, летаргический припадок ненадолго. Гэбриэл, ты нужен ей! Только ты! И никто другой… Ты один такой на всю Вселенную – незаменимый!

– Чушь, Джон! Мы оба знаем: незаменимых не бывает.

– Бывает, ещё и как бывает! Ничего на самом деле мы с тобой не знаем, Гэбриэл, ничего… Я знаю точно только одно: Команда «Альфа» была незаменимой и через сорок лет осталась такой же – незаменимой!

– Особенно для твоей Лео.

– Точно! И шутки здесь неуместны!

– Ты слишком «заботлив», Джон. Если честно, мне трудно понять твоё маниакальное желание спасти Лео чуть ли не от самой себя. Насколько я помню этот мир, а заодно и тебя, обычно гений любит только свой гений, мало замечая остальное вокруг себя.

– Так и было, Гэбриэл! Так оно и было, каюсь… Миша права: за своим гением я не замечал так много простого и по-настоящему важного, что в конце концов потерял всё. Но у меня ещё осталась Лео.

Гэбриэл тяжело вздохнул:

– Трудно сказать, что она осталась именно у тебя.

– Вот поэтому мне и нужен ты! И ей нужен ты, именно ты! Ты нужен ей, Гэбриэл, нужен как воздух, как солнце, как вода…

Полковник снова тяжело вздохнул:

– А может, и наоборот, кто знает.

– Эти космические дети! Они всё знают про нас и поэтому не понимают нас – земных смертных… На всех самых «лучших» войнах были Пророки, на этой войне эта участь досталась нашим детям.

– Джон…

– Кх-гга! Кх-гга! Сейчас будет… Гы-кга-гаа!!

– Джон!!

– Не труси меня, Гэбриэл, я не тряпичная кукла. Схватись за что-нибудь, сейчас будет… кх-ггыыы!!

За долю секунды Гэбриэл почувствовал, как сердце вмиг оборвалось и со всего размаха въехало по пяткам – пронзительная боль стиснула всё тело. И сразу же за этим сильный дребезжащий сдвиг под ногами чуть не повалил его на пол. Полковник еле удержался на ногах.

– Что это?!

– Чёрная Смерть – сфера Соломоновых Рудников: подземные толчки силой в пять-семь баллов, пока что… Ядро планеты нервничает, а может быть – ядра! Хрен его теперь кто что знает.

– Джон!

– Ну что «Джон», Гэбриэл?! Мы ведь ничего на самом деле не знаем о центре нашей Вселенной так, чтобы быть уверенными наверняка, на практике. Точно так мы ничего не знаем о ядре нашей планеты. А ведь пространство планеты Земля дуально изначально – от своего сотворения в потрохах этой самой Вселенной. И это значит, что ответ на вопрос, откуда же берётся вся окружающая нас энергия, созидательная или разрушительная, в принципе, должен быть предельно ясен: два ядра сталкиваются – за счёт этого получается энергия, живая энергия. Впрочем, считай, что я ничего такого не говорил. Ядро – это как косточка у плода, правда, в косточке тоже две доли… Ах, чёрт! Эти ужасные сдвиги совершенно подорвали остаточный баланс моего здоровья.

– А как же город, Джон? Индианаполис?

– Весь мегаполис стоит на лазерных растяжках, сможет выдержать подвижки земной коры даже до девяти баллов, но не больше. И что бы там Миша ни говорила, завтра же пойдёте наверх, у вас осталось совсем мало времени – надо спешить! Скоро всему конец… Пойдём ко мне – время связаться с генералом Бэкквардом: с тех пор как из Наноцентра исчезла полковник Васильева, президент каждый день требует моих отчётов! После сеанса связи пойдёшь к Мише… Потом – спать: утро вечера мудренее! Нельзя пренебрегать мудростью своих предков, раз своего рассудка на сохранение созданного до нас «древними» нам не хватает. И вообще, тебе нужно хорошенько выспаться до завтра. Здесь пока всё, – профессор погладил Лео по волосам. – Пошли, Гэбриэл!

– Ты не герметизируешь крышку физирефактора?

– Волнуешься? Это уже кое-что… Сейчас физирефактор работает от восьмидюймового покрытия самого стола – этого вполне достаточно для летаргического состояния Лео. К сожалению, целой крышкой физигроба проблему не решить… Пошли, Гэбриэл, пошли: время!

Профессор покатил своё кресло-коляску на выход. Они прошли в соседнюю комнату – кабинет Джона. Комната была совсем небольшой и непритязательной – сразу было видно, профессор бывал здесь только перед сном и то, если не засыпал в своей инвалидной коляске в какой-нибудь из своих лабораторий. Но старые пожелтевшие фотографии в рамочках на стенах и полки с книгами древних философов и врачевателей всех времён и народов, горящая в дальнем углу подвесная лампада из тёмного зелёного стекла в золочёной резной чаше перед старыми почерневшими образами православных святых, немногочисленная мебель на старинный резной манер придавали анахроническому аскетизму кабинетного пространства глубокой живой наполненности всё ещё здравствующего вживе отшельника.

Профессор размашисто по-православному трижды перекрестился на красный угол с тускло мерцающей лампадой и низко преклонил седую голову перед единственно выделяющейся центральным светлым пятном иконой Матери Божией «Всех скорбящих Радость» в старом почерневшем окладе.

– До сеанса связи ещё шестьдесят шесть минут – поговорим, Гэбриэл… Сигары в коробке и налей себе в стопочку: сегодня стаканами пить нельзя – разум должен быть ясным. И присаживайся, друг мой, мне нужно тебя слышать!

Полковник взял с полки резной графинчик с профессорской наливкой:

– Я так понимаю, Джон, выбора у нас теперь по-любому нет.

– Мы всегда понимали друг друга с полуслова, друг мой.

Гэбриэл залпом выпил полстопки наливки и открыл коробку с сигарами:

– Такую водку я и в прежние-то времена чествовал только у тебя, а теперь и обыкновенной, должно быть, нигде не достанешь. Хорошую водку гонишь, Джон, настоящую: приглушает боль, прочищает мозги, почти русская медовуха – только что с ног не валит.

Гэбриэл раскурил сигару и сел на стул в красном углу – под иконами. Профессор поставил свою коляску у кровати.

– А что ты хотел?! Вот когда пригодилось всё, что получил в наследство от своих предков… Отец был шотландцем – занимался квантовой и атомной физикой, его самостоятельные разработки очень помогли мне в крионике. Мать русская из России – учительница русского и литературы, знала четыре иностранных языка, работала переводчиком в китайском и японском посольствах, отцу много помогала, ей было не до детей, хотя она очень меня любила. Моё воспитание – всецело дело рук моей бабки. Она меня, по сути, и вырастила, и дала всё родительское воспитание. И должен сказать, именно бабка научила меня не только отличному русскому, но и всяким дедовским премудростям – простым, но таким нужным особенно в трудные для человека времена: например, как варить русский самогон из всего, что есть под рукой, и делать из противной обжигающей мутной жидкости мягкое и чистое как слеза чудодейственное питьё, которое в России, между прочим, идёт как полновесное лекарство малыми и средними дозами. Впрочем, русским и большие дозы не вредят – с их-то чумным иммунитетом и водостойкими генами. А ещё научила меня бабка таким «бойскаутским» штучкам, как разжечь огонь при помощи двух простых булыжников, или как не замёрзнуть при минус сорока в голой степи или сибирском лесу в снегу выше крыши. А ещё научила жить не мозгами, которые то ли у тебя есть, то ли их нет – один Бог знает, а душой и сердцем…

– Зачем ты мне об этом рассказываешь, Джон?

– А затем, что будут мгновения в твоей теперешней жизни, когда вера и бесстрашие будут отступать даже от твоего закалённого сердца, Гэбриэл. Говорю, чтобы ты в самую тяжёлую лихую годинушку, которой тебе не минуть, не дал себе слабинки и не пал духом, и не дал потерять надежды другим!

– Но, Джон…

Профессор волновался и часто мешал американский с русскими словами:

– Эти дети, эти солдаты, они жили одним днём, как и вы, Гэбриэл. Пора дать друг другу ещё один шанс на жизнь! И не только одного дня. Дети должны иметь мечты и желания, у которых есть будущее… Они пойдут за тобой! Ты станешь их богом, их верой, их надеждой: ты дашь им всё это! Я не верю в роковую судьбу, Гэбриэл. Будущее – в движении, значит, оно не написано, не предсказано до конца, в нём нет точек, а есть только троеточия, за которыми и есть судьба – судьба, которую выбираем мы сами… Не верь тому, кто скажет тебе, что дальше нет пути – это конец! Всегда помни: раз за тобой идут, значит, дорога всегда подскажет правильный путь…

– Джон!

– Не перебивай зазря!! Время не терпит суеты… Поговорим о насущном! Этот криобункер полностью автономен, он может существовать здесь, внутри земли, вечно.

– Я так и подумал, это мне уже приходило в голову.

– Но это не выход, Гэбриэл, не выход – не путь спасения… Да! Со многим можно жить, со многим можно смириться и даже выживать. Многое зависит от того, как мы воспринимаем этот мир. Для генокеров, никогда не знавших ни своего прошлого, ни прошлого своих создателей, – этот мегаполис и есть вся вселенная! И они не страдают, как мы: они живут, они дома. А мы – люди! Мы должны жить на поверхности, а наши дети каждый день видеть настоящее солнце, голубое небо над головой и дышать чистым кислородом девственных лесов, луговых цветов и горных трав. Наше родное солнце оно нам просто необходимо, жизненно необходимо: оно – наша жизнь, наша надежда, наша вера для будущих поколений. Мы смотрим на него, и мы точно знаем, пока оно светит – жизнь никогда не прервётся, не порвётся серебряная нить нашего будущего… Но эта безумная война лишила нас самого главного: детей – нашей серебряной нити, нашего будущего. И это преступление, которому не может быть оправдания ни на Небе, ни в Аду! Мы – титаны генетики и боги индустрии человеческой органики и инженерной бионики – не более чем учёные дураки и мелочные торговцы. Мы научились делать себе подобных! Но не научились элементарному: делать «качественных» детей – таких, каких рожают нам наши женщины волею Божией…

– А генокеры?

– Конечно! Нам, дуракам-учёным, очень повезло создать генокера – ведь создать нечто более совершенное, нежели это сделал Господь-Бог, просто невозможно, ни при какой сверхгениальности. В биоорганизме ведь всё сбалансировано с самого начала: размеры, давление крови, гормональный фон. И природа умеет этот баланс защищать! Генокеры – дети генной инженерии, дети несовершенного, малолетнего по разуму, техногенного и амбициозного, да ещё и парадоксально жестокого общества дурней. Наши «дети» – это лишь наказание за гордыню, войны и пренебрежение божественными законами Вселенной. И пока мы ищем, экспериментируем, убиваем живую клетку ради «мёртвого тела», последние крохи человечества вымирают, как динозавры в последние дни своего существования… Я тебе скажу вот что: мы не успеем слепить «качественного» ребёнка, как бы ни старались, не успеем – понимаешь? Но то, что не может сделать человек-бог, без смертельных потуг может Мать-Природа – это, Гэбриэл, могут сделать «адам» и «ева»!

– В смысле, Танго и Красавчик?

– Не надейся, я не приму это как шутку – не пройдёт! Ты никогда не был дураком, Гэбриэл, именно поэтому ты здесь и сейчас… Только в этой реальности чистому ребёнку не выжить! Мы уже это знаем наверняка. А за куполом Чёрной Смерти реальная настоящая жизнь. Я знаю, я уверен, я верю!! Верь мне, Гэбриэл!! Всегда есть шанс: последний и единственный, но он всегда есть – даже тогда, когда его не может быть в принципе… Жизнь на планете Земля она, конечно, не идеал. Но она именно то, что нужно нашим детям: солнце, небо, цветы, вода и любовь!

– Подожди, Джон, сбавь обороты немного, передохни… Это только в кино нас стращают закрытыми зонами с уголовниками где-то там – на острове Монте-Кристо. Забудь про это! И давай подумаем о реальных вещах.

– Забыть про мечту? Про детей?

– Джон…

– По-твоему, Монте Кристо – чистая писательская фантазия?! А как же Америка, заселённая беглыми колонистами, или Австралия, напичканная сплошными уголовниками?!

– Я страхуюсь, Джон!

– Нет-нет, ты говоришь не про то, Гэбриэл… Я знаю!! Я знаю, о чём говорю и к чему стремлюсь. Послушай меня, друг мой! Приходится признать, что Третья Мировая – что-то вроде библейского Всемирного Потопа: мы заслужили эту войну. Да!! Заслужили!! К началу Последней Войны четверть населения земного шара попросту превратилась в смертников-камикадзе: целенаправленное уничтожение ближнего своего стало первостепенной навязчивой идеей целых стран, целых народов… Но нам, помилованных смертью, как и Ною дан шанс.

– Шанс…

– Я скажу тебе больше, Гэбриэл: Последняя Война стала спасительным избавлением для всего человечества!

– Как это, Джон? Я отказываюсь тебя понимать… Объясни!

– Клонирование, генная инженерия, волновая генетика – это страшное оружие в руках младенцев стало набирать катастрофические размеры! Трансгенез, ксенотрансплантация, биореакторы! Ещё немного и по Земле разгуливали бы стада людей-кроликов и людей-шакалов: рабов и хозяев. И это было бы похлеще кастового разделения общества, когда один человеческий «подвид» не мог бы уже никогда претендовать на роль другого.

– А ты точно не перегибаешь палку?

– Или так, нанотехнология – как ярко выраженное захватническое революционное направление в науке. Не случись этого резкого поворота в истории, как эта Последняя Война, нанотехнология «как пик вершины светлого будущего» наверняка уже в скором времени привела бы к созданию совершенно нового оружия массового уничтожения, по сравнению с которым ядерная бомба покажется просто детской хлопушкой… и может быть, ещё приведёт…

– Ты так и будешь меня радовать каждый раз чем-то новеньким?

Профессор только покачал головой:

– Во всех наших помоях ты просто захлебнёшься.

– Что ты имеешь в виду, Джон?!

– Если бы мы «подождали» с Третьей Мировой ещё пару-тройку десятков лет, сегодня человеческого мира как цивилизации, даже в том виде, который мы имеем на теперешний день, уже могло бы и не быть в помине! Потому что в случае с нанотехнологическими разработками, ни о каком сокращении нановооружений и контроле над ним соответственно не могло бы идти даже речи: нанооружие – невидимо, универсально и невиданной доселе мощности и эффективности! Я приложил максимум усилий, чтобы мой Наноцентр ушёл от военной программы как можно дальше – поэтому наш Наноцентр, через совместное соглашение с ОСОЗ, занимается исключительно медицинскими разработками… Итог применения нанотехнологического вооружения один: полное истребление населения враждебного государства. Мировой геноцид!

– И это ещё не всё?

– Представь себе, Гэбриэл, и это ещё не всё! Сейчас на наших перерабатывающих заводах запущена программа перераспределения отработанной энергии в работающую посредством произведения энергии из всё тех же Х-кристаллов. Но это теперь… А сразу после войны встал насущный вопрос об утилизации отходов всех типов: от атомных «кастрюль» до сточной канализации. Горячие головы предлагали создать и поставить на службу мегаполисов устройство для распыления всех видов отходов на атомы! Радея за чистоту нации, они совершенно не задумывались о катастрофических последствиях: ведь если произойдёт элементарный сбой, что является во всём обществе постоянным сопутствующим явлением всех наших техноразработок, «оно», это самое «атомное устройство», попросту начнёт уничтожать все полезные вещества биосферы, все подряд, включая, естественно, и нас самих, своих создателей…

– Картины рисуются прямо из Ада.

– А микророботы, которых мы всаживаем в последнее человечество, так ли уж они безобидны? Как ты думаешь, почему я сразу же отказался от концепции чистого техноробота и перешёл на поточную систему жидкокристаллического наночипа?! Да потому что, если наноробот, внедрённый в человеческий организм в качестве персонального домашнего доктора, даст сбой и произойдёт непредвиденное изменение программы – то сам человек уже может превратиться в потенциального робота-убийцу, запрограммированного изнутри зомби… Что, кстати, частично оговорено военной программой ОСОЗ. Я говорю о наночипе «военной полиции» – нанороботе с частичной программой одностороннего военного подчинения, когда солдат, став единожды солдатом, практически уже не может вернуться в лоно первичного выбора: он принадлежит армии! Нужно иметь такую неординарно сильную психику как у Танго – чтобы мочь в один день плюнуть на всё и пойти на волю. Или такую повёрнутую психику – чтобы как Чукки уже не вписываться в контекст полного и практически добровольного подчинения армии и её приказам. Или как Миша – чтобы иметь силу на принятие собственных штабных решений. Или как Лео – чтобы иметь чистую космическую кровь, плюющую сверху и на военную дисциплину, и на здравый рассудок.

– Андрей со мной поделился информацией по поводу военного наночипа.

– Да, штучка ещё та! Но выбора у меня на тот момент всё равно не было: Лео повязала меня по рукам и ногам – выбирать было не из чего… Наночип «военной полиции» вводится в мозг пациента. Положительные стороны: усиление нервной и мышечной системы, повышенное сопротивление организма к болезням и боли. Отрицательные стороны: частичная блокировка воли и самосознания – но и это не так уж страшно, если ты имеешь собственную силу духа от природы. Человек на то и человек, чтобы быть дитём божиим и иметь силу, равную Творцу! Другое дело, военный наночип меняет невидимое «покрывало» человека – его первоначальную и собственную чистоту человеческой расы. Это не просто наночип силы! Это серьёзное соперничество с личностным «Я» самого человека, это уже внедрение в те границы, за которые нам всё ещё никак нельзя: мы не готовы к таким самостоятельным прорывам и запредельным экспериментам – мы всё ещё несмышлёные младенцы не при здравом рассудке.

– Да, Джон, как и тогда – в нашу первую встречу, так и теперь – спустя целую жизнь, ты опять понаделал дел со своим необузданным гением. Тебе не кажется, на самом деле Лео всегда было с кого брать наглядный пример даже без лишней агитации?

Профессор покачал головой:

– Правительственный Совет ОСОЗ практически сразу наложил полномасштабный мораторий на программу всех разработок нанотехнологий, кроме медицинских. Мы вплотную подошли к черте, когда нанороботы в состоянии прожить без своего заносчивого создателя, и нанороботы-строители в этом отношении наиболее опасны: если их пустить в работу – можно считать, что с нами уже покончено! Их эффективность, при мгновенном самообучении для создания и воспроизводства бесчисленных копий самих себя, приведёт к моментальному захвату власти с венцов своих прародителей. Воспроизводясь подобно вирусам, они будут способны расти как сорная трава, потреблять любую частоту солнечного света, воду любой консистенции, минералы всех видов, питаться кислородом или даже углеродом, а также, как и большинство вирусов, органической материей и людьми как животными. И вот тогда может начаться настоящий кошмар… Что там мы – венцы природы! – со своими клонами и генокерами. Скорость, с которой могут размножаться нанороботы, не поддаётся осмыслению. Но могу сказать точно: один размножающийся наноробот воспроизводит «серую слизь», способную сожрать всё живое на Земле всего за пару дней или за пару часов.

– Господи! Джон…

– Так что мы можем – Дети Вселенной? А собственно, ничего такого! Мы даже не можем справиться с теми мутантами, которых понаплодили и повыпускали из своих лабораторий. Создав монстров, мы не в состоянии их контролировать… Да мы фактически даже своих детей никогда не могли контролировать, что уж тут говорить о генетически усовершенствованных мутантах. А потому метод восстановления порядка у нас всегда один: уничтожать всё, что неподконтрольно человеку! Точно так же, как мы запихивали своих детей в психушки и детские приёмники, когда не могли с ними справиться… А ты знаешь, почему всё так сложно? Почему нам до Творца как раком до Москвы? А я тебе отвечу: мало слепить кусок мяса! Оказывается, даже на образование формы физического тела влияет некое внешнее информационное поле: морфогенное – по науке! Это значит, что для описания живого человека необходимо как минимум 1025 бит информации, а ДНК способна сохранить максимум 1015 бит! А что мы знаем о душе, за сим поселяющейся в новом теле?

Гэбриэл нерадостно вздохнул:

– Мы сами для себя-то тёмный лес.

– Точно, Гэбриэл… Вот и получается, от старых прописных дедовских истин по-прежнему никуда не деться: основная часть информации о жизни и судьбе человека записана и вечно хранится в информационных полях мироздания – в Космических Книгах Судеб… Вот так мы, извини, в очередной раз обосрались со всеми своими нано, транс, ксено и всякой иной генной и просто технофобией! Единственная мутация, которую мы сегодня терпим в своей среде, это генокер: «человек самовосстанавливающийся» – homo stimus, в которого для собственной перестраховки мы чуть ли не с самого рождения запихиваем наночип «военной полиции», чтобы хоть как-то можно было контролировать существо «с нашего образа и подобия». Тем не менее, мы не забываем отправлять их на «разборник», когда нам становится страшно от их присутствия рядом с нами – слабыми, подлыми и бездушными царьками… А ведь всё шло по замыслу Божьему: на смену «человеку разумному» должен был прийти homo spiritus – «человек духовный». А вовсе не homo stimus – отвёрнутая ветка эволюции рода человеческого. Но мы же чтим себя «царями» – вот и получаем «детей от дьявола»!

– Ты говоришь тяжёлые вещи для моего мозга, Джон.

– А что, скажи мне, друг мой, значит наш гениальный человеческий мозг, когда дело касается глубинных страхов наших тёмных душ?! Да и сам этот так называемый человеческий мозг – даже этот царственный инструмент самовосхваления не у каждой особи сапиенса есть: у некоторых вместо серых борозд бульон из морского супнабора – вода водой!! Мы были почти на пороге физического вакуума как перехода к «человеку разумному», мы почти приблизились к истине понимания и осознания Мироздания – почти! Техногенное развитие нашей цивилизации в парадигме физического вакуума в своём итоге привело бы к отсутствию техники как таковой, оставив лишь её функции и переместившись от механических носителей технических функций на уровень полей и элементарных частиц. Ведь идеальная техника – это та, которой нет, но функции её по-прежнему выполняются. То же относится и к идеальному Духовному Началу – к Богу, которого как бы нет, но функции его налицо: Бог-Творец одновременно везде и всегда! Мы фундаментально подобрались к физическому вакууму, в котором находится такой ресурс энергии, что его в состоянии хватить на создание новой вселенной, когда само пространство может перемещать человека туда, куда он сам пожелал бы. Благодаря русским разработкам мы уже вплотную подошли к вихревой энергетике физического вакуума, оставалось совсем немного…

– Но мы в который раз свернули не туда.

– Точно, Гэбриэл!! Мы пошли по ложному пути «харпов» и «психотронников». Это можно было бы назвать началом конца, развязкой за наши собственные деяния… Впрочем, не следует при этом забывать, человечество уже неоднократно переживало и технические, и промышленные, и научно-трансгенные революции! Неизменным остаётся одно: любой технопрогресс – это тупиковая ветвь развития. Ядерная зима, ядерная жара, ядерный потоп – мы не первые, кто получает это за свои грехи! Человечество на протяжении тысяч и миллионов лет подвергалось подобным наказаниям за грехи всего рода человеческого… Но всегда был дан путь спасения – он всегда был! Не стоит отказываться от той последней лодчонки, что посылают нам во спасение, какой бы утлой она нам ни казалась. Всякий раз мы с этим справлялись – справимся и теперь, Гэбриэл!!

– Я так понимаю, ты снова возвращаешься к Соломоновым Рудникам?

– В самую точку! И в этом смысле Чёрная Смерть – уже наше собственное мировое очищение и всемирная надежда на очередное спасение… наш собственный апокалипсис…

– И всё же: почему ты так стремишься к Соломоновым Рудникам, если весь оставшийся мир считает их смертью, и никто не знает, что там на самом деле?! Где гарантии, как ты говоришь, последней лодки?!

– Этим ты мне и нравишься, Гэбриэл: гарантии! Одна из составляющих твоего успеха… Во все времена, друг мой, существовала и будет существовать ветвь, которая является определяющим фактором процесса развития информационной системы на нашей планете. До нас, я имею в виду многие миллионы лет назад, это были иные или параллельные ветви развития. Но так уж было угодно Творцу, что последней глубинной ветвью стали мы: люди! Такие, какими мы их знаем и теперь, всё ещё знаем. И даже сейчас, на краю очередного апокалипсиса, очередной всепланетной гибели всё ещё от нас зависит, каким путём выжившее человечество подастся в будущее… Должен, кстати, с тобой поделиться, как с человеком компетентным и осведомлённым: никакой из закрытых городов и ни одна из подземных баз иных, прежних народов, нас к себе не принимают – ни в гости, ни на постоянное место жительства.

– А как же Общество Девяти: МСОЗ – Мировое Сообщество Охраны Земли?! Частично вникнув в наше последнее «цивилизованное» положение, я уже был практически уверен, что ОСОЗ – это дочернее ответвление «девятки» по всемирному спасению человечества!

Профессор по-дурацки захихикал:

– Зря надеялся, совсем зря… А так хотелось бы получить помощь от супер-«девятки», понимаю, понимаю… хи-хик!

– Джон, перестань хихикать, как Мэлвин на гвоздевом складе!

– Да, Гэбриэл, дела из рук вон плохи – согласен! Своими сверхнеразумными действиями мы добились того, что на этом крайнем этапе, так сказать, эволюции «царей природы» от нас отвернулись все! Или почти все…

– Значит, всё-таки кто-то с нами?

– Если и существуют такие зоны как «города гениев», закрытые различными энергетическими щитами, то они где-то рядом с нами на одной планете.

– Ты опять возвращаешься к Соломоновым Рудникам, Джон! Не хочешь ли ты сказать, что один из таких «городов гениев» – это Соломоновы Рудники, накрытые Чёрной Смертью, смертельным полем чёрной дыры, позволю тебе напомнить.

Профессор снова хитро захихикал и даже потёр руки:

– Последняя лодка под чёрными парусами на Тропе Костей… Не знаю, это он самый или нет – «город гениев». Но то, что он под щитом, это неопровержимый факт! И не просто под щитом, а одним из самых мощных энергетических щитов даже как для Вселенной. К тому же, насколько теперь доподлинно известно, мало контролируемым, если этот энергощит вообще можно контролировать. Ведь всё, абсолютно всё в пространстве и во времени складывается из энергии. А мы знаем о Вселенной ровно столько, сколько нам позволено.

– Кем? Кем позволено, Джон?

– Вселенной… Не всё в нашей власти – как считалось раньше! И если кто-то там не хочет нашего окончательного прогресса, то у нас всё ещё есть шанс на спасение. Ведь если следовать определённой логике кругового спиралевидного расклада, всё движется до точки какого-то частотного импульса, соответствующего данному измерению, затем возвращается на круг золотого сечения – и снова падает до самой низшей, но ни в коем случае не конечной точки «родного стрельбища». Ты думаешь, у нас и сейчас прогресс? И мы всё ещё движемся со всеми своими технологиями вперёд? А что, если я тебе скажу: средневековье на пороге! И очередной апокалипсис этому прямое подтверждение… Я уверен, нам не дадут развить наши генетические эксперименты на «людской почве» до пункта нашего окончательного падения: всегда будет вот такой выход – как Соломоновы Рудники… или что-то в этом духе, что-то очень похожее…

– Зря я в тебе сомневался, Джон. Ты по-прежнему радикальный шовинист!

– Зря шутишь, Гэбриэл! Всё было предрешено заранее – я в этом уверен! Даты появления ключевых технических новшеств и наиболее бурный прогресс в соотношении с населением планеты пришёлся вовсе не на рубеж XX и XXI веков – как мы все думали, а на конец века XIX. Именно эта эпоха рождения электростанций, телефона и автомобиля оказалась самой знаменательной и плодотворной для всего мира! Впереди нас ждали уже не сияющие перспективы, а полный застой. Только мы ещё об этом, увы, не догадывались, рассчитывая на весомый и скорый прорыв на пути к собственному бессмертию. И ничего особенно нового мы не создали за последние сто лет, разве что усовершенствовали творения «древних» до собственного погребального мавзолея.

– Что ты хочешь сказать, Джон? Что своим скачком в технопрогрессе мы подписали себе смертный приговор – всё человечество?

– Третья Мировая Война – это не случайность, Гэбриэл! Техночеловечество как таковое, как индивидуум, себя полностью исчерпало, изжило на корню. Особенно в том виде, в котором мы наблюдали его последние десятилетия. Ты просто не был свидетелем этих последних сорока лет.

– Честно говоря, абсолютно не чувствую по этому поводу каких-то особых разочарований.

– Вот видишь, друг мой любимый. Говорю тебе в который раз, ты – счастливец! Если бы ты только знал, во что мы превратили нашу прекрасную планету… Война – это лишь закономерность в долгом процессе стремительного саморазрушения. Ты думаешь, что человек, коим ты узнаёшь его сегодня, как зрелище жалкое и убогое, стал таким теперь? Нет!! Он был таким уже и двадцать лет назад, и ещё шестьдесят лет назад, когда мы начали всем миром играться в опасные политические игрушки под названием «холодная война» и «гонка вооружений»… Войны, с их неизбежными жертвами и ужасными травмами, это более чем закономерность, это послание из будущего – нашего будущего! Это предупреждение о Последнем Судном Дне для тех, кто не хочет одуматься. Шанс, даже таким страшным путём, как война, он всегда дан! Шанс опомниться, остановиться… И поэтому все эти монстры за стенами города ничто – по сравнению с тем, что нас могло ожидать уже теперь, уже сегодня. И генокеры это всё ещё мы – люди! А вот люди-мутанты – это уже не мы, это новое ответвление, не имеющее ничего общего с цивилизацией людей. Ещё немного и люди-мутанты станут властителями этой планеты – по принципу нанороботов-строителей, потеснив даже такую массивную силу, как генетические монстры за стенами наших последних убежищ… Мой друг, мы всё ещё на пути очищения, на пути очередного Всемирного Потопа и нового Огненного Армагеддона.

– Нового Огненного Армагеддона?

– Гэбриэл, когда эта Последняя Война огненного очищения только начиналась, некоторые лаборатории таких стран, как Китай и Америка, успели запустить в открытый направленный эфир волновую информацию на самоуничтожение. Слава Богу, их успели остановить их же деяния: самоуничтожающая информация привела к частичному запуску ядерных установок и всякого другого космического звёздного мусора. Младенец, запустивший «машину времени», естественно, не смог с ней справиться, а тем более остановить разогнавшийся паровоз! Итог: жалкая кучка людей и мутантов! И всё же это лучше «мирного СВЧ». Лучше! Потому что наша американская программа ХААРП не оставила бы от нас всех даже жалких воспоминаний: «нанороботы» волновой генетики – это оружие полномасштабного самоуничтожения.

– Мы всегда знали, что нас курируют. Почему же не были поданы знаки спасения?

– Знаешь, Гэбриэл, знаки спасения подавались человечеству всегда – во все времена существования на этой планете и в Космосе вообще. Нас никогда ни в одной беде не оставляли на произвол Великому Хаосу Безвременья… Ты удивишься! Но самым сильным проявлением такого рода «знака» перед Последней Войной стали цунами. Да, да! Обычные сверхразрушительные цунами – как следствие отвратного отношения людей друг к другу. Человечеству приходится платить за неразумность своего поведения на Земле, и иногда эта плата становится больше, нежели по плечу призванного отвечать за свои поступки. Но Космос – это Творец и это Судья: он имеет право спрашивать!

– Подожди, Джон! А как же бесчисленные невинные жертвы?!

– Ах, Гэбриэл! Как это ни парадоксально, невинных жертв не бывает… Ведь и сегодня, уже после всепланетного апокалипсиса, люди всё так же направляют свои знания, силы, умения, творческие способности совершенно «не в ту степь» – как говорила моя бабка. А Космос – вовсе не проявление деградации, не хаос, а лишь совокупность законов эволюции духа и человеческого сердца. Естественно, что человечество, особенно техночеловечество, не желающее соблюдать законы того, чьим порождением оно является, обречено… Мы разрушили многое из того, что могло стать основой моста для перехода рода человеческого в настоящее будущее, в его новое состояние! Мы этого не сделали – даже ради своих детей. Мир вокруг нас, сегодняшний мир – лишь цепь причин и следствий, творимых нами же, нашими желаниями и нашими пороками… кх-гга!.. кх-гга!..

– Мрачная картина… и если честно, дружище, я ещё не всё понимаю…

– Я ещё не договорил! То, что мы имеем сегодня, это – расплата за вчера… Наши селения стали похожи на цветочный куст, насквозь поражённый грибком тления и неизбежного распада – вот что значит сегодня современный Индианаполис и ему подобные мегаполисы на Земле. Индианаполис: Город Молодых! Так его теперь называют. Почему? Ты увидишь завтра собственными глазами… Из стариков-людей остались жалкие островки: байкеры и «городские кондоры» – в нашем знаменитом Бруклин-городе, кое-что – в Форте Глокк, в Военном госпитале для ветеранов и ещё «старая гвардия». Всё!! Остальное – город молодых и людей-мутантов… И этот город обречён, Гэбриэл!

– Обречён? Может быть, ты всё-таки преувеличиваешь, Джон?

– Если бы… Весь этот так называемый прогресс в нанотехнологии и генной инженерии, в лазерной технике и в новом видении мира по-американски – всё это давно пройденный этап самопоглощения на довольно коротком этапе… Вот ты думаешь, Джон Румаркер – гений от науки и король нанотехнологий! Чушь собачья! Всё было до нас, всё будет после нас ещё бесконечное число раз! Только уже без нас – раз мы такие свиньи… Вселенная разумна как сам Творец! Вселенная каждому из нас предоставляет шанс начать всё сначала – каждому. А нанотехнологии! Так на зауральских реках находили тысячи «спиралек» размером с блоху и возрастом от двадцати до семисот тысяч лет, являющихся не чем иным, как деталями древних нанороботов, ничем не уступающих в качестве моим собственным «прорывным» нанотехнологиям. И электрические лампы светили себе на полную мощность ещё в Древнем Египте! Да и триста миллионов лет назад люди варили уху в железных котелках – можешь не сомневаться… Весь этот прогресс в нанотехнологии и лазерной науке – ничто! Раз вся духовность человеческого рода окончательно сошла на нет, раз прогресс науки и техники не сопровождается нравственным прогрессом человеческого общества. У такого человечества нет ни малейшего шанса на выживание! Индианаполис обречён – как Содом и Гоморра! Конец уже близок.

– Джон…

– Потому я и поднял из небытия Команду «Альфа»! Подобно тому, как ушедших богов возвращали на землю уже в лике пророков и мессий – в лике человека смертного… Ты здесь – никто, ещё меньше, чем там – в прошлом. Этот мир тебя не знает и не захочет знать: ты ему не нужен! Но ты был богом для этой пустыни человеческих страданий – и теперь это твой шанс довести дело до конца, твоё дело, Гэбриэл! А их – девчонок и моей внучки – шанс, наконец, обрести себя… Я говорю тебе честно: выбора я тебе не оставил, Гэбриэл! Сейчас ты этого ещё не понимаешь до конца, нужно немного времени для полного осознания. Город тебя вернёт в настоящую реальность, а сердце укажет тебе верный путь. Это придёт позже, но неизбежно… И сделал я этот выбор намеренно: у вернувшихся богов всегда есть определённая миссия! И пока они её не выполнят до конца, оковы с мессии не спадут, и свобода выбора будет ждать за углом… Ситуация полностью вышла из-под контроля. Один Господь-Бог ведает, почему мы всё ещё живы. Но так или иначе для нас путь спасения один: Соломоновы Рудники! Наш собственный путь спасения!

Профессор протянул Гэбриэлу полстопки водки, вторые полстопки он взял себе:

– Пей, мой верный друг! И я – с тобой…

– Тебе столько нельзя, Джон!

– Пей!! За моих детей и за твоих солдат: за Лео и Андрея, за девчонок – Мишу, Танго и Чукки – за твою Команду «Альфа»! – профессор сам стукнулся с полковником и залпом выпил водку.

– Команду «Альфа»?

– Команда «Альфа»! – профессор утвердительно кивнул головой. – Точно, мой верный друг! У твоих ребят большой опыт боевых действий. Вы доведёте Лео и моих девчонок до Соломоновых Рудников и обеспечите им полное прикрытие на случай непредвиденных обстоятельств, которых будет в избытке на всём пути на Тропе Костей, поверь мне.

– Я так смотрю, Джон, ты просто боготворишь своих «воспитанниц»… и эти твои девчонки-герои…

– Они не герои, Гэбриэл, просто им повезло – им удалось выжить, как и вам во Вьетнаме.

– А ты… точно не перегибаешь палку в отношении статуса Команды «Альфа»? Мы не всесильны! Даже несмотря на всю твою тяжеловесную веру в нас.

– Там, за куполом Чёрной Смерти, точно такие же люди, как и вы… Я верю! Я знаю! Я уверен! Вы справитесь, Гэбриэл! Я это знаю точно.

– Но…

– Никаких больше «но», Гэбриэл… Скоро всё будет окончено! Чёрная Смерть движется к центру планеты – энергия ядра становится нестабильной и подземные подвижки земли всё сильнее. Но не они причина моего настоящего беспокойства… Взрыв неизбежен! Но планета не погибнет – как выстояла и в худшие времена глобальных апокалипсисов: взорвётся не ядро, оно слишком хорошо защищено, а сфера чёрной дыры, которая накрывает Соломоновы Рудники.

– Насколько я что-то смыслю в данном вопросе, чёрная дыра всегда порождает своё подобие.

– Ничего ты не понимаешь! О «чёрной материи» неизвестно ровным счётом ничего. А я просчитал – высчитал: при взрыве чёрной дыры Соломоновых Рудников энергия всего купола Чёрной Смерти обратится в нестабильную неравномерную энергию в разрежённой среде Земли, а проще – в хаос…

– Вот успокоил!! И разве я не о том же? Но тогда, в лучшем случае, всё будет подчистую сметено с лица всей планеты – всё, что ещё осталось!

– Ничего не осталось, Гэбриэл, ничего… Мутанты, захватившие землю, кучка конченых людишек без способности даже к размножению, да ещё гнилые болота и безжизненные голые пустыни, кишащие генетическими и мутировавшими монстрами. Ничего не осталось, Гэбриэл, ничего… Да, многое будет сметено с лица этой планеты! И не только на поверхности. По моим расчётам не менее чем десять тысяч футов ниже уровня мирового океана будет здорово подчищено круговой волной хаоса – глубина будет варьироваться в зависимости от того, где какая пройдёт волна и сила удара.

– Ты похож на маньяка, Джон! Ты знаешь об этом?

– Я и есть маньяк: сумасшедший гений-учёный… уже давно…

– Но ведь всё уничтожить невозможно. Так или иначе, монстры всё равно останутся… где-то в глубинах земли, в расщелинах океанских впадин…

– Конечно останутся! Как когда-то осталась часть динозавров и тех, кто были до них и после. Но те, кто останутся в глубинах, по существу, там и останутся – вроде «лохнесского фактора». Новое поле Земли не даст им возможности какое-то время внедриться в новую оболочку планеты, а к тому времени, когда они адаптируются к новым условиям, пройдут десятки, а может, и сотни лет.

– А ударных волн – их будет несколько?

– Точно, Гэбриэл! Хаос восторжествует на несколько месяцев, а может, и лет.

– Ты уверен, что не на пару сотен лет?

– Год – два максимум! Мать-Природа не любит долгого беспорядка в своём доме… Сначала будет хаос! Потом начнутся дожди – библейские. Я высчитал: проливные дожди до сорока дней – не дольше. Но Всемирного Потопа не будет – нет! Слишком большая доля динамики пропорционального действия взаимоисключающих приложений. В любом случае после нескольких месяцев всепланетного хаоса начнётся новая жизнь, всё сначала, Гэбриэл! Кислотные дожди сойдут в первые же месяцы, и пойдут дожди жизни – земля и вода снова станут первородными и будут готовы принять новых поселенцев. Я всё-всё рассчитал – я высчитал, Гэбриэл!! Верь мне!!

– Джон, при всём моём уважении к твоему гению, ты не можешь такое просчитать до точного прогноза, который ты мне здесь выдаёшь: ты не Господь-Бог!

– Гэбриэл, Гэбриэл… Жизнь никогда не останавливается на полпути – никогда!

– Но ты действительно уверен, что Соломоновы Рудники окажутся теми самыми Райскими Садами, откуда обычно появляются при всём своём фиговом параде Адам и Ева? И которые приютят нас на время очередного всепланетного хаоса… Хаос не будет выбирать себе определённые места – ты сам сказал: сметёт всё на своём пути.

– В этом плане нет причин для серьёзных беспокойств… Как бы это попроще тебе растолковать?

– Лучше попроще, Джон… Знаешь, сорок лет полного отсутствия какой-либо информации действительно сыграли с нами злую шутку: я стал что-то туго соображать. И совсем плохо понимаю и тебя, и твоих «детей». Давай-ка, попространнее, Джон: хаос, бразильские рудники, чёрная дыра…

– Конечно, Гэбриэл, конечно! Всё как ты скажешь… Чёрная дыра? Пожалуйста! Чёрная дыра представляет из себя такой весьма интересный информационный парадокс – просто целое поле колоссальной информации, которую нельзя или просто невозможно проследить. Но согласно общепринятой до Последней Войны версии, все чёрные дыры внутри совершенно одинаковы и отличаются друг от друга лишь массой и диаметром так называемого горизонта событий, в пределах которого ничто не может покинуть этот объект. По вычислениям известного физика Стивена Хокинга получалось, что попавшая в чёрную дыру частица никак на неё не влияет, кроме, разумеется, соответствующего увеличения массы. Но эта теория – полный бред!! Она порождает противоречие с одним из законов квантовой механики: законом обратимости! То есть получается, что чёрная дыра уничтожает, «поедает» всю информацию… Какая просто наиглупейшая несуразность! Ведь этого попросту не может быть: элементарные теоретические вычисления должны быть в состоянии проследить любой процесс – вплоть до условий, которые запустили его.

– Чёрная дыра – пожиратель материи – это классика. А чего там «про ещё чего-то» я уже не понимаю.

– Хха!! До чего ж бывает туп простой обыватель и не простой – тоже… Да кто тебе сказал, что классическая чёрная дыра – простейшая классика?! Даже исходя из простейшей квантовой теории суперструн, мы запросто получаем самый классический из классических догматов: в разных чёрных дырах квантовая суперструнная чёрная дыра, или как её ещё называют «пушистый клубок», может иметь самые разнообразные формы! Это словно миллионы лиц на одном полотне… Чёрные дыры, как любая индивидуальность, уникальны и неповторимы! А это значит, что вот то самое чудовищное тяготение, которое и характеризует саму чёрную дыру, отнюдь не превращает окружающий звёздный материал в некую абсолютно классическую однородную структуру – нет! В этих прекрасных индивидуумах, чёрных дырах, ничего не растворяется бесследно: в запутанном переплетении квантовых струн остаётся вся самая полноценная информация о всех частицах без исключения, породивших космического монстра…

– Тебе не кажется, Джон, что ты слегка… увлёкся?

– И само пространство, и вся информация, попавшие в чёрную дыру, в ней сохраняются – обязательно сохраняются! Ты спросишь меня: для чего? Отвечу: для создания нового пространства… Ведь согласно квантовой теории суперструн, частицы приобретают в недрах чёрной дыры такую колоссальную энергию, что она их просто выбрасывает в девятимерное пространство.

– Чего?! Куда выбрасывает?!

– В девятимерное пространство!

– Нам только этого не хватало: из двадцать первого века – в хрен знает какое время, а из трёхмерного пространства – в тридевятое государство. Час от часу не легче! Чем больше я тебя слушаю, Джон, тем мне почему-то всё меньше и меньше нравятся твои как обычно бредово-гениальные идеи.

Профессор ударил ладонями по подлокотникам своей коляски:

– Остынь, друг мой! Я не ставлю телегу впереди коня: всему есть резон – коли на то время… Те чёрные дыры, о которых я тебе только что поведал, выполняют во Вселенной вполне определённую функцию: они являются своеобразными туннелями, через которые информация из нашей трёхмерной вселенной отправляется в многомерный мир – Океан Абсолюта, Мир Творца, Небеса Обетованные! Назови как хочешь – сути это не меняет… И таков путь многих, кто очутился в нашем измерении, пройдя это поле от края и до края, но не для тех – кто ещё здесь и сейчас!

– Не понял… ты же только что сам доказывал, что…

– Что чёрная дыра – это разрушающее созидание… Но!! В случае с Чёрной Смертью динамика чёрной дыры – это чистое обращение в себя как в зеркало. Планета Земля со всем её недоразвитым неандертальцем-лемурийцем очередного апокалипсиса оказалась ещё не готова к такому масштабному переходу – как Райские Сады Эдема! Когда Чёрная Смерть взорвётся из-за нестабильного перенапряжения внутренней энергии расшатанного ею же земного ядра, в месте её крайнего поля кольца замыкания образуется новый купол, который тут же опять замкнётся и накроет собой внутреннюю область Соломоновых Рудников, но уже не внутренней энергией, а внешней… и это будет уже не чёрная дыра, не её собственная динамика внутричудовищного тяготения – потому что её собственная перенаправленная энергия обратится в нестабильную энергию мыльного безвекторного пузыря… Проще объяснить не могу!

– Кое-что я понял… Но, Джон! Ты должен это знать наверняка, со стопроцентной уверенностью. Твоя безапелляционная вера в Соломоновы Рудники, которые для тебя самого тёмный лес, меня как-то… пугает.

– Доктор Дмитриев мне достаточно хорошо знаком – и по его практике, и по его теоретическим работам, чтобы иметь на этот счёт свои собственные твёрдые убеждения. И я совершенно согласен с его утверждением, что несколько параллельных страхующих оболочек, окружающих нашу планету – твёрдая, жидкая, газообразная, плазменная и одухотворённая, – представляют собой единую систему, предельно устойчивую к любым нашим и «ненашим» воздействиям! И человеку, даже при всём его титаническом старании, до конца её никогда не разрушить: она, как кусочек сохранившейся живой печени, в состоянии самонараститься буквально из ничего, из небытия, из полного хаоса. Твёрдый пример этому наше всё ещё существование – даже в таких ужасающих условиях. Неужели ты думаешь, я пошлю свою внучку и своих единственных друзей на верную гибель?! Я хочу спасти вас!! Вас всех: этих девчонок, Команду «Альфа», Лео…

– Лео, Лео! Не наседай на меня, Джон… Ты всё время говоришь о своей разлюбимой внучке! А как же твой сын? Пусть даже такой – «искусственный».

– Увы, потери неизбежны, ты это знаешь так же, как и я, Гэбриэл… Андрей – генокер, он не сможет пройти защитное поле Чёрной Смерти. И ему незачем туда идти!

– Жестоко…

– Жестоко, но неизбежно. Мой мальчик достаточно сильный, чтобы понимать: настоящая сила только та, что способна принести себя в жертву. И я с этим смирился, как и со смертью своих родных… Но я никогда не смирюсь с потерей Лео – как наше защитное поле планеты не мирится с нашими периодическими апокалипсисами. Пока я жив, я буду за неё бороться, даже за такую – непутёвую… Гэбриэл, я все расчёты проверил сотни раз, на самом наглядном примере «близкого контакта третьего рода».

– Каком это ещё «самом наглядном примере»? Чем ты опять меня пытаешься запутать?

– Чёрное море! Чёрное море на юге России – последние сотни лет оно стабильно было живым и мёртвым одновременно – модельный природный пример «нашей» чёрной дыры: вход есть – выхода нет! То есть он, конечно, есть, но на другой частоте – близкой к частоте параллельной, почти зеркальной. Это же можно показать модельно даже на примере нашей планеты. Вход есть – выход только на другой частоте, но не на той же, что и вход: чёрная дыра! Так вот, друг мой, когда Чёрное море взорвалось…

– Чёрное море взорвалось?! Само?!

– Само?! Когда это во времена таких глобальных войн что-то взрывалось само без приложения руки сапиенса премудрого? Так вот, когда Чёрное море взорвалось из-за нарушенной грани балансирующей нестабильности плазменной бионики, энергия хаотичного выхода образовала на время новую чёрную дыру совершенно иной частоты, которая моментально рассеялась – именно из-за нарушенного баланса чужеродной частоты… Смекаешь?!

– Не очень…

– Не размахивай своей сигарой у меня перед носом, Гэбриэл… Произошла сиюминутная разгерметизация стыка перехода одной энергии в другую – из-за несовместимости новой частоты и той действительности, в которой мы сейчас находимся. Но этого кратковременного момента оказалось вполне достаточно, чтобы на тот период времени пока сфера удерживалась, волна разрушающей хаотичной динамики ослабла – в результате чего остров Крым не только большей частью остался цел, но и частично сохранил своё энергетическое поле собственной биоструктуры! Осыпались только некоторые края, но это совершенно не меняет общей концепции и целостной картины спасительной реальности. Теперь ты меня понял, Гэбриэл?

– Может, я и отличный солдат, но все эти объяснения… хаотичная динамика, спасительная реальность… И всё же что-то есть в твоих словах, Джон, что всё-таки вселяет в меня определённую уверенность в твоём решении идти на бразильские рудники.

– Значит, ты поведёшь их? Их всех! Команду «Альфа» и этих девчонок: Мишу, Танго и Чукки – я ведь тоже выбрал их не случайно, Гэбриэл.

– Ну это уже три дня как не секрет… Но как ты делал свой выбор? На что ставил, Джон? И всё ли так понятно тебе самому в этих даже на вид непростых солдатах?

– Я слышу в твоих словах, Гэбриэл, и осуждение, и порицание, и даже всё тот же вечный щепетильный вопрос мужской гордыни: зачем?.. Не суди их строго! Они, конечно, не сахар, как вы, и даже не женщины в том понимании, которого требует от них наша извечная мужская логика. Но их жизнь – это год за десять! Не стоит судить о них только по их странному поведению, просто оглянись на себя самого и своих ребят. Да, признаю, все мои девчонки с большими изъянами: психика, кровь, пагубные привычки… Одна токсогенная кровь Миши чего стоит, она уже почти неподконтрольна даже мне.

– Очень мило!

– Но я приложил максимум усилий, чтобы вернуть им всем человеческое лицо! Никто из этих девчонок не имеет устойчивой психики – в нашем мире это просто невозможно. Но зато они все – люди! А это теперь, что песчинка настоящей жемчужины посреди песка мёртвого моря… Они – солдаты Третьей Мировой, как вы – солдаты Вьетнама. Они очень хорошие солдаты, они выжившие солдаты. И они в этом мире такие же чужие, как и вы, Гэбриэл.

– А зачем тебе полковник Васильева? Должен признать, фигура Миши – самая странная и противоречивая в этом твоём «джентльменском квартете». Ты и сам не будешь этого отрицать… Зачем она тебе, Джон? Эта смертница.

– Русская.

– Не понял!

– Да всё ты понял, Гэбриэл. Кто-кто, а русский выживет и с оторванной головой, да ещё и посмеётся над своим безмозглым «чайником» и спросит: «Кто потерял?» Русскому главное не потерять, что между ног… торчит!

– Джо-о-он…

– Нет времени на галантные расшаркивания, Гэбриэл! С наступлением рокового часа жизнь оценивается уже с позиции смерти, с позиции вечности… Впервые за всю историю человечества настолько стали размытыми сами понятия и жизни, и смерти, что теперь и бояться-то стало не за что: жизнь как человеческая ипостась утратила свой первостепенно заложенный смысл… Или что?! Тебя пугает, что Миша видит тебя насквозь, что при всех своих грубых штабных замашках она умеет тонко посмеяться над проблемой через чёрно-белый юмор, что для неё загнанный угол – двери на выход? Русских пугать концом света – всё одно, что выкрутить лампочку в доме, к которому не подвели электричество. Русский бессмертен: он может умереть, но только от одного – лопнуть от смеха! Миша – наш счастливый талисман, наша птица сирин, наша защитница-сирена! Наша Птица Счастья…

– Когда это сирены успели стать «птицами счастья» да ещё мировыми защитницами?!

– Когда поселились на Святой Русеи! Там, на Руси, Птица Счастья – крылатая Сирин весь мир держала под ногтем. И на Руси всякому люду была и матерью-покровительницей, и воином-защитником.

– Хха!! Полковник Васильева – сирена!! Сродни вспоротой кишками наружу консервной банке с разорванными тупым ножом рваными акульими краями.

– Что, зацепила, да? Рванула по самому краю сердца? Волхвовки они такие: зацепят – до смерти останутся непостижимой загадкой.

– Ну… не такая уж она непостижимая…

– Не зарывайся! Я же видел, она сразу потянула тебя к себе, как магнитом.

– Джон, нельзя пользоваться ударами ниже пояса.

– Можно! Теперь всё можно… Но помни всегда! Сила в Мише необыкновенная от рождения: уральская, гиперборейская, необъяснимая для современного человека… Она и до моих нанопримочек могла спокойно тащить на себе вес, превышающий её собственный. Её предки – викинги-берсерки! А те умели и с волками, и с медведями дружбу водить… Не сразу она тебе покажется – потому бойся её! Ну а как покажется, лучшего друга тебе не сыскать в этом мире. Дорожи её словом и делом, но не забывай: ручным медведь не бывает никогда!

– Угу! Ладно, пусть: поживём – увидим… А Танго! Чёрный рейнджер: «адский берет» с явно садистскими замашками «анаконды».

– Это тебе только кажется: не всё, что видишь, правда.

– А капитан Чукки Рур? Она совершенно не при своём разуме – это заметно даже слепому.

– Скоро ты убедишься, что лучшего советника и второго пилота тебе не сыскать во всём оставшемся мире.

– Лучшего лётчика, чем Мэлвин, мне уже не нужно!

– Тебе – нет! А Мэлвину? Ты не хочешь спросить его про второго пилота.

– По-моему, его уже бесполезно спрашивать! Мне кажется, он втрескался в твоего второго пилота с первого взгляда.

– Ты сам отвечаешь на свои сомнения.

– Хм… А Лео, Джон? Похоже, твоя воинственная внучка больна – серьёзно и навсегда. И сей продуктивный недуг имеет конкретное название: потерянность…

– Все мы больны им, Гэбриэл. И каждый старательно скрывает и замалчивает этот недуг, который от рождения и до смерти правит нами в той или иной степени. Ибо всякий недуг есть возвращение человеку его собственных ошибок – для осознания и коррекции в информационных полях нашего собственного бытия. Или ты скажешь, что ошибки не твоя компетенция, что ты никогда не действуешь методом проб и ошибок: страховка – твоя прививка от заблуждений…

– Джон, мне не тягаться с тобой в блудливом философизме… Извини!

– Не извиняю! Нет! Это слишком жирно для тебя – такого практика и безошибочного стратега… Но ты прав: Лео больна и больна так сильно, точно прокажённый, точно проклятый навеки изгнанник. И это не может не бросаться в глаза – особенно такому опытному разведчику и психологу, как ты, Гэбриэл. Но Лео не такая, как все! Это изначально был эксперимент, главой которого был я. У родителей Лео были серьёзные половые проблемы – у астронавтов и космонавтов это бывает намного чаще, чем у людей на земле. А это депрессия, низкая работоспособность и высокая смертность… Я выбил у НАСА разрешение провести собственный эксперимент по натуральному зачатию в космосе. Как известно, люди пока что этого не могут там, наверху! А это, чтоб ты знал, была моя дочь – моя родная дочь… Мне выдали право на проведение эксперимента: к тому времени я уже числился в гениях и мне многое позволялось. Эксперимент удался – хотя, если по совести, я рассчитывал пятьдесят на пятьдесят. На большее у меня не хватало духа… Лео! Моя космическая внучка и моя последняя надежда. А они там, ещё у себя в НАСА, определили, что у Лео крайне занижен уровень её собственного интеллекта: мягко говоря, коэффициент интеллекта ниже планки среднего уровня её умственных способностей!

– Практически записали Лео в дебилы.

– Но они не учли одну вещь: солдаты с таким низким уровнем интеллекта более устойчивы к войнам, а потому они практически не знают, что такое страх – он им попросту неведом. Лео всё равно – «быть или не быть», жить или умереть… Я же хочу, чтобы ты, Гэбриэл, не только научил её жить, но и самому желанию жить, чувствовать вкус жизни… Да, она не из этого мира! Её мир – Космос. А потому здесь, на Земле, ей многое недоступно, ей во многом отказано. Ты мог бы открыть для неё этот мир заново.

– Было бы что открывать! Ты забыл прибавить, Джон: мир, в котором ничего не осталось – ничего святого, насколько я понял.

– А ты, Гэбриэл? Ты! Твоя память, чистота твоей памяти… Если не тебе стать её проповедником из «древних», то кому же тогда?!

– В отличный мирок ты меня окунаешь, Джон, прямо с ушами – не страшно и утонуть.

– Чтоб ты знал: мои девчонки – лучшее, что осталось в этом мире! Ко всем их недостаткам, которые и являются их истинными и настоящими достоинствами, они, Гэбриэл… могут иметь детей!

– И даже Лео?!

– Не шути с этим, Гэбриэл… спички и сера – не лучшие игрушки в Аду…

Гэбриэл вздохнул и перекинул ногу на ногу:

– Им всем, насколько я понял, в среднем по сорок – хотя и выглядят они благодаря твоим нано и криоигрушкам на двадцать. Обычно в этом возрасте женщины уже имеют своих детей.

– Не суди по виду, Гэбриэл! Мне твои намёки уже по самое горло. Ну и что такого, что Лео так неперспективно выглядит?! Когда ей было одиннадцать, она еле-еле вытягивала на восемь, когда ей исполнилось шестнадцать, она уже перестала взрослеть в привычном для нас понимании, а в день своего совершеннолетия Лео уже имела тот вид, который ты видишь теперь: четырнадцать с натяжкой да шрамы вместо морщин! Она перестала меняться, расти, взрослеть… Она совершенно отбилась от рук эта дрянная упрямая чертеняка! Её главный девиз: «Дьявол на нашей стороне»! А когда я умру, кто останется с ней вместо меня, кто защитит этого бесшабашного и бездумного ребёнка так, как это может только мужчина?! Кто прикроет этого, япона-мать, солдата, чтобы не дать ему напрасно погибнуть на этой проклятой планете?! Зачем я, к чёртовой бабушке, тогда жил, Гэбриэл?! Если всё было бессмысленным в моей проклятой жизни…

– Эк, тебя понесло, Джон… Ты слишком много говоришь на русском, я за тобой не успеваю соображать! Сделай одолжение, разговаривай на нашем!

– Извини, Гэбриэл, разволновался. Миша часто разговаривает со мной на русском – поневоле привыкаешь… Но настоящий вид этих девчонок такой, какой он есть! И не благодаря моим наночипам, как ты считаешь: все эти девчонки имеют тот вид, который имеют, – это их собственное лицо и тело, что бы там ни говорила Миша. Ей всегда хочется поддержать меня хотя бы добрым словом, даже если так и не кажется на первый взгляд такому чурбану, как ты!

– Джон, ты зря…

Профессор нетерпеливо отмахнулся и обречённо покачал головой:

– Ах, Гэбриэл, Гэбриэл, ты всё ещё ничего не понял… Не от кого теперь иметь детей! Нет больше мужчин! Ни в переносном смысле, ни в прямом – ни настоящих спартанцев, ни обычных клерков… Мутанты, карлики, генокеры, кучка недобитых дезориентированных сограждан и старая гвардия – вроде меня и генерала Бэккварда. Заставь кого-нибудь из этих женщин-солдат иметь от такого сброда детей!

– А что, ты ещё способен зачинать детишек, Джон?!

– Шутник! Сегодня и в двести лет можно было бы иметь детишек, если бы не полная потеря нацией практики деторождения. Наночипы могут многое – не могут заставить мужскую сперму и женскую яйцеклетку быть работоспособными на действенное продолжение рода.

– Думаю, я наконец тебя понял, Джон. Но если ты в этом плане надеешься на нас…

– Выведи этих девчонок за купол Чёрной Смерти – и всё! Большего я у тебя не прошу, Гэбриэл.

– Так быстро всё выложить начистоту… и так цинично, – полковник хрипло рассмеялся. – Джон, Джон! Ты никогда не мог удержать всю правду в кармане дольше трёх минут.

Гэбриэл встал и, плеснув себе полную стопку наливки, сразу же залпом выпил.

– Ты не так меня понял, Гэбриэл! Я нисколько не хотел тебя и твоих ребят чем-то обидеть, уничижить…

– Насколько я тебя понимаю, Джон, ты всё-таки хочешь добиться своего и совместить несовместимое, но у самого и силёнок мало, и гения на это дело всё же явно не хватает.

– В самый омут, Гэбриэл, в самый омут… Сейчас для Земли наступили не лучшие времена, а как для человечества – так просто фатальные.

– Ты мне этим прожужжал уже все уши.

– Гэбриэл! Я хочу помирить истерзанную душу Земли и человека, который разрушил и всё ещё продолжает разрушать свою планету и самого себя.

Полковник нахмурился и посмотрел на старика с нескрываемым сочувствием:

– Помирить? Человека разрушающего и ту самую землю, которую он втоптал в грязь по самые лопатки?! Надежда умирает последней, Джон?!

– Надежда не умирает никогда! У нас ещё есть шанс и немного времени. Но у меня нет самого главного: посредника… Как ты сам понимаешь, такое дело не провернуть без нейтрального и понимающего посредника – это будет просто невозможно! И посредник должен быть не из нашего настоящего, но из нашего мира… Ты должен понять меня! И простить за всё, что я успел наворотить за свою жизнь: я ведь прекрасно осознаю, что плохого было в несколько раз больше, чем я мог бы сделать хорошего.

Полковник окутал себя непроницаемой пеленой дыма и внимательно посмотрел на профессора:

– Джон, не оправдывайся, я всё понял… Ты прав! Наше дело посредническое: вывести людей, за которыми нас прислали, из зоны смертельной опасности. Тут я с тобой полностью согласен!

– Гэбриэл, всё именно так… Но разве я могу тебя просить о большем, когда самое главное на этом этапе – спасение человечества!

– Спасение кучки съехавших с тормозов женщин-солдат! Будь всё же объективен в определениях всего человечества.

– Разве за первым этапом не следует второй, третий, четвёртый… Жизнь всегда продолжается, Гэбриэл, она никогда не останавливается, если её не останавливают насильно.

– Я тебя понял, Джон! Понял – хотя это совсем непросто… Для начала, как и когда мы сможем выйти из этого криоящика? Лично я не видел ни одной двери, ведущей на ту сторону бункера. И ещё! Мы глубоко под землёй, хотелось бы знать, что над нами расположено – в точности до дюйма.

Профессор сразу же оживился:

– Насчёт дверей не беспокойся, Гэбриэл, завтра мы их откроем… И запомни, прямо над нами подвалы старого криохранилища и мой дом-бункер, о котором все знают, как о моём постоянном месте проживания. Над старым криохранилищем – новая криолаборатория. Это всё под землёй! А уже на поверхности созданный мною Центр Нанотехнологий… Отсюда до поверхности немногим больше ста семидесяти футов.

– Не такая уж большая глубина, чтобы однажды ещё кому-нибудь не пришла в голову гениальная идея откопать твой бункер.

– Спутниковая система полностью уничтожена, а все их приборы обнаружения видят только базальтовую скалу, на какой и положено было ставить криохранилище. Я этот фактор досконально продумал ещё шестьдесят лет назад, когда уже начинал готовить себе пути отступления из их системы.

– Ты не знаешь полковника Бэккварда, Джон!

– Ещё и как знаю, Гэбриэл! Генерал-президент Бэкквард – наш любимый демократ! По крайней мере, он сам так считает… И это правда! Бэкквард – демократ. Особенно это касается того, с чем он не в состоянии справиться: подобное попадает в раздел «личной демократии» генерала Бэккварда… О! Время!.. так-так, так-так… Мы уже почти два часа с тобой болтаем, а генерал что-то сегодня задерживается со связью. Пора, пора с ним выходить на связь! И кстати, канал связи проходит непосредственно через криохранилище, в котором я живу постоянно вот уже как двадцать лет. Во время Последней Войны половина земного шара ушла под землю, только не многих это спасло… Так-то, Гэбриэл!

На приёмном пульте телебука загорелся индикатор вызова – и сразу же раздался настойчивый дребезжащий звонок, какой обычно бывает в допотопных хрипящих телефонах.

– А! – отмахнулся профессор. – Не обращай внимания, это из-за криосетки на бункере, мелочи…

Профессор показал Гэбриэлу на ту сторону стола – полковник зашёл за линию угла обзора с экрана телебука. Профессор посмотрел на рассечённое на квадраты цельное полотно считывающего пульта клавиатуры телебука и ткнул пальцем на кнопку развёртывания экрана: точка из приёмного пульта клавиатурного телебука тут же взметнулась вверх и развернула чёткий экран голографического монитора… На профессора Румаркера смотрело сердитое вытянутое лицо с гладковыбритыми щеками и холодными щёлками бесцветных глаз из-под чёрного козырька военной фуражки ОСОЗ.

– Профессор Румаркер, мы почти вас не видим и не слышим! Наноцентр получает устные уведомления с вашего домашнего телебука вот уже восьмой день!! Нас интересует ваша работа!! Что вы столько времени делаете дома?!

– И я рад снова видеть вас, Мистер генерал-президент… Должно быть, у вас опять был тяжёлый день, раз вы сегодня задержались со связью на целых полчаса. И как же я понимаю вашу раздражённость и эти тёмные круги под глазами! Советую чаще принимать на ночь прохладный душ и не пить так много дубового коньяка… Я болен и стар – и вам это прекрасно известно даже без доносов ваших верных прихлебателей: старость имеет право на снисхождение.

– Ай, перестаньте читать мне нотации, профессор! Я не ваш студент… Меня интересует ваша работа! Как скоро мы увидим от вас что-нибудь новенькое и существенное? Вы совсем перестали снабжать нас своим «ручным материалом». Индианаполис задыхается от нехватки качественных и продуктивных наночипов!

– То, что Индианаполис задыхается, не моя вина… А на каждый новый наночип типа «наномолодости» нужна светлая идея и немного таланта, Мистер генерал-президент: настоящие творения не рождаются по заказу, они приходят в виде божественного озарения.

– Вы нам нужны, профессор, Наноцентр требует вашего присутствия и ваших рук! Каффа снова просит помощи!

– Совету ОСОЗ снова не хватает наночипов нашего Центра Нанотехнологий?

– Наночипов им хватает и своих! Правительственному Совету ОСОЗ не хватает ваших индивидуальных «ручных» наночипов, профессор! И вы это сами знаете… Старейшина Каффы просит наших особых наночипов «молодости» и «живой органики».

– Снова? И зачем Старейшине такое количество «ручных» наночипов? Вы случайно не знаете, Мистер генерал-президент, он их что, ест на обед и закусывает ими на десерт?

– Перестаньте ёрничать, профессор!! Вы прекрасно осведомлены: особые наночипы нужны не Старейшине лично, а Правительственному Совету ОСОЗ и его задыхающимся мегаполисам.

– Нет – не мегаполисам, генерал! А солдатам и правителям этих самых мегаполисов!

– У меня нет времени на пустые пререкания, профессор! Вы забираете у меня драгоценное время… И вы опять от нас запрятали под своей крышей сержанта Лео Румаркер!!

– Ах, так вот какова истинная причина столь раздражённого визита! Вот что вас на самом деле так сердит, Мистер генерал-президент…

– Говорите по существу, профессор!

– Лео тяжело больна – я вам уже докладывал и не раз. Как вам известно, последний её дебош на бруклинской помойке закончился для неё весьма и весьма плачевно: потерей целого глаза и части руки… Сейчас я её полностью восстановил, но Лео снова находится в летаргическом сне, близком к метаболической коме. Так что вряд ли в ближайшее время она сможет выйти к вам на службу.

– Я вам верю, профессор: вот уже больше двух месяцев в Бруклин-городе непривычное затишье, а это значит, что сержант Румаркер снова отсыпается под крылышком своего всесильного покровителя… Сержант должна лежать в военном госпитале, а не у вас дома, профессор!!

– Лео сейчас не на постоянной службе в вашем Форте, если вы вдруг запамятовали, генерал. Она работает на ППС только по одноразовому найму, обычным наёмником! Почините пока что городские стены без неё – Наноцентр в достатке снабжает вас и солдатами, и военными наночипами… К тому же ваш Военный госпиталь для ветеранов – нездоровый рассадник смерти, генерал!

– У вас слишком безупречная репутация, профессор Румаркер, иначе я снова заподозрил бы вас в заговоре против народа Америки.

– Какие громкие слова о целом народе Америки, Мистер генерал-президент … И моя репутация тут ни к месту: гений наноэкспериментатора – вот цена вашего истинного терпения на небосклоне вашего довечного правления. И конечно же можете не переживать по поводу заговоров против ОСОЗ: их уже давно некому осуществлять! По крайней мере на необъятных и пустынных просторах нашей Великой Америки… У вас ко мне дело, генерал? Или вы старательно напрашиваетесь к публичному затворнику на чашечку бразильского кофе из нашей наногенетической лаборатории, или вам как всегда требуется очередная подтяжка кожи на скулах: наночип «молодости» уже не справляется с коньячной перезагрузкой, которую вы ему в изобилии презентуете каждый божий день? Не похоже, чтобы наши общие беды отражались на вашем подтянутом лице отъявленного негодяя.

– Самонадеянный цинизм всегда был вреден учёным такого ранга, как ваш, профессор Румаркер. И если я к вам соберусь одного дня на чашечку бразильского кофе, то, думаю, мой визит может затянуться для вас до неприличия надолго – как минимум на несколько лет Казематов! Штабной полковник службы ОСОЗ Миша Васильева бесследно испарилась именно из вашего Центра Нанотехнологий и до сих пор не найдена! Без своих ног она далеко уйти не могла. Говорят, здесь не обошлось без вашего личного вмешательства, дорогой вы наш кудесник.

– Публичные слухи – не более чем пища для досужих сплетен.

– Да?! А как насчёт пропавшего соломонова алмаза, Х-кристалла, прямо из сердца вашего Наноцентра, из главной лаборатории?! Моя охрана лично передавала его вам в руки месяц назад, а неделю назад он попросту испарился – в никуда! И ведь это не первый такой случай!

– Меня не было в моём, вернее сказать, уже давно в вашем Наноцентре, генерал, последние, как вы знаете, восемь дней! А до этого, насколько я помню, всё было спокойно… и Х-кристалл всё ещё находился в моей главной лаборатории…

– Это-то меня больше всего и настораживает!

– Чего-нибудь ещё изволите, генерал?

– Изволю! Не сомневайтесь… Честно говоря, я уже подумываю, не сделать ли мне основательную ревизию вашего старого криохранилища, любезный профессор?!

– Претензии охраны предъявляйте не ко мне, а к своим «загонщикам»: я не занимаюсь слежкой и отстрелами неугодных вашему демократическому режиму! Моя работа – удерживать на ногах тех, кто ещё может выстоять… Не вешайте мне на шею своих собственных собак, генерал!

– Ваша прямота – ваше спасение, профессор! Но помните, я – единственный человек в этом городе-государстве, который в состоянии дать вам возможность действительно жить и работать без каких-либо существенных помех.

– Я очень рад, Мистер генерал-президент, что всё ещё имею высочайшее покровительство со стороны вашего Правительственного Департамента Службы ОСОЗ.

– Если пропажа полковника Васильевой или Х-кристалла всё-таки окажется хоть как-то связана с вашим именем, профессор, ваши прежние заслуги не станут на сторону защищающего вас адвоката: вам придётся переехать на новое и постоянное место жительства, прямо ко мне под крылышко – в Казематы Форта Глокк. И как только сержант Румаркер проснётся, немедленно пришлите её на базу Форта: у меня для неё есть работа!

– Не сомневаюсь, что у вас всегда есть для Лео работа! Что, генерал Бэкквард, никто не хочет добровольно выходить за стены Индианаполиса? Даже солдатам-генокерам нужно святое знамя победы и духовная поддержка для безрассудной храбрости: все настоящие мужчины нынче на кладбище мировой истории…

Голографический экран телебука сузился в тонкую чёрную линию и погас.

– Чтоб тебе гореть в Аду со всеми твоими угрозами, свинья!.. узурпатор!.. тираннозавр чёртов!.. сволочь генеральская!.. Чтоб тебе клеша по самые гайки натянуло!!

– Угу… Да ты оказывается ещё тот вор, Джон: воруешь из собственного Наноцентра не только чокнутых солдат и дезертиров, а ещё и соломоновы алмазы потихоньку тягаешь из-под самого носа охраны Бэккварда? – Гэбриэл вышел из-за стола.

– Ах, перестань, друг мой! Сейчас не до этого. Видишь, какие проблемы сулит нам покровительство такого невидимого противника, как твой «лучший друг» и заслуженный инквизитор всех времён и народов – генерал Бэкквард!

– Что поделать, Джон! Люди любят приносить друг другу боль, они просто не могут без этого жить… Лица я не видел, но голос его – полковника Бэккварда.

– Да… мразь теперь ещё та: ничьей жизнью, кроме своей, естественно, не дорожит ни на йоту, правительственная сволочь! За последние пятнадцать лет он даже помолодел – то ли от новой крови, то ли от наночипа омоложения.

– Однако Бэкквард – человек слова! Думаю, Джон, тебе стоит подготовиться к визиту нежелательных гостей.

– Я уже сорок лет как готов. Но сначала пусть найдут мой бункер!

– Меня пугает твоя самоуверенность, Джон… А что, все генокеры теперь носят в себе наночип «военной полиции»?

– Нет, конечно! Военные наночипы у всех вояк – и людей, и генокеров, но только у тех генокеров, которые служат в армии. Остальные генокеры таких чипов не имеют. Это те, кто живут и работают в Центре и частично в Бруклин-городе, но все они, что называется, на галочке у Форта Глокк: шаг влево, шаг вправо – или «кресло разборки», или навсегда тикай в самые трущобы Бруклина – туда, куда даже военная полиция редко суёт свой нос… Да что мы на разговоры без дела тратим драгоценное время! Иди к Мише, Гэбриэл, сейчас иди… а мне ещё надо вернуться к Лео.

– Лео долго ещё будет спать?

– Гэбриэл, я никак не решался, всё откладывал… теперь скажу!

– Как?! И ещё не всё?!

– Зря подначиваешь – ещё много чего «не всё».

– Судя по всему, уже вряд ли меня обрадуют твои слова, Джон… Но ненавижу узнавать неприятности в последнюю минуту!

– Вот зачем ты так?

– Говори уже…

– Гэбриэл, чтобы удержать Лео в бункере на эти последние два месяца, я пообещал ей… я пообещал ей… заметь, мой друг, я дал ей слово!

– Ну что ты там ещё наобещал своей неуравновешенной внучке, Джон? Говори!

– Я пообещал Лео, что она станет частью Команды «Альфа»! Её полноправным членом, её солдатом… твоим солдатом, Гэбриэл!

У Гэбриэла чуть не выпала сигара изо рта:

– Ты с ума сошёл, Джон?! Ты не имел на такое обещание… никакого права!!

– Прости, Гэбриэл! Но ты никогда не был в моём положении.

– Я был в твоём положении, Джон, когда однажды спас твою шкуру от верной гибели.

– У меня нет больше возможностей на бесконечные погони за Лео, время уже не на моей стороне, Гэбриэл! Я должен был заставить её остаться в бункере: она нужна нам была живой и здоровой, а не расшитой по кускам где-то в Западном Бруклине или за стенами Индианаполиса. За это время Лео вышла бы за стены раза четыре! И день, и ночь бесчинствовала бы по всему городу в поисках новых приключений на свою бесшабашную голову!

– Безбашенность твоей внучки, Джон, не моя головная боль! Ты сам сказал: наша работа вывести на Соломоновы Рудники всю твою домашнюю команду.

– Не мою!.. уже не мою, Гэбриэл… Твою команду!

– Джо-о-он…

– Горе бывает не только от скудоумия, но и от большого ума.

– Что ты этим хочешь сказать?!

– Догадайся сам!

– Джон, даже гении не знают золотой середины.

– Потому что в одиночку это и невозможно – только в команде. Друг мой, Гэбриэл! Лео целых два месяца честно и даже почти что терпеливо отработала на вас, на Команду «Альфа». Никто, кроме неё, не возился с вами так – так много! Лео спала возле вас, обедала возле вас, ухаживала за вами, как за малыми детьми. А это очень тяжёлый труд сиделки, Гэбриэл. Из-за этого она сейчас в летаргической коме!!

– Не из-за этого!! Не утрируй, Джон.

– Я дал слово, Гэбриэл!!

– Ты… не должен был обещать ей того, что выполнить невозможно. Команда «Альфа» – это Команда «Альфа»! Нельзя менять того, что уже слажено: разрушения не избежать. Я ненавижу долги, Джон! И ты мне не оставил выбора, как когда-то нам не оставляли выбора военные трибуналы и ЦРУ… Но не проси о невозможном!!

– Когда-то… ты спас мне жизнь, Гэбриэл. И я в вечном долгу перед тобой! Но по какому-то роковому проклятию весь мой род, все мои близкие и родные мне люди давно в могилах. У меня осталась только Лео – моя малышка.

– Джон! Лео – убийца, профессионал…

– Кто ступил на эту тропу – может вернуться только через собственную смерть… Гэбриэл, Гэбриэл! Ты видно уже забыл: наша черта, к которой мы подходим или которую мы переступаем, зависит от тех людей, с которыми нам приходится сталкиваться. Не будь к Лео столь строгим, ты тоже не ангел, ты тоже – как и она: «крылатый»… И я хочу только одного, чтобы ты спас мою внучку!

– Спас?! Спас от чего?! От сумасшествия, от неуравновешенности, от неуправляемости, от неискоренимого желания быть супергероем? Она же сама – супермен, а я – только простой солдат.

– Супермену тоже был нужен кто-то, кто прикрывал бы и его спину. А я больше этого делать не могу, моё время на исходе!

– И ты решил найти себе замену – нового сторожа.

– Да!! Если хочешь – называй это так: сторожа! Нового и самого лучшего – в тысячу раз лучше меня самого!! Никого нет в этом мире лучше старой гвардии… И ты в этом очень скоро убедишься сам, Гэбриэл.

– Ты собрал для неё отличную команду! Но недостаточно хорошую, чтобы ограничиться только её потенциалом. Почему ты сразу не собрал мужскую команду, Джон? Почему – женщины, а не мужчины, если ты заранее знал о непродуктивности женской команды?

– Не смей так говорить о моих девчонках, Гэбриэл!! И потом, я мог вас и не поднять из ваших ледяных могил.

– Я задал тебе вопрос, Джон.

– Да потому первоначально собрал женскую команду, а не мужскую, что Лео нужны не новые проблемы, а нянька… нянька-надзиратель – как в тюрьме… А кто лучше справится с поставленной задачей, если не женщина-солдат или мужчина-ветеран, как ты, Гэбриэл!

– Ты сам-то веришь в то, о чём говоришь?! Страхуешь одно другим?!

– Черти тебя раздери, Гэбриэл!! Лео могла погибнуть только за этот месяц раз двадцать – не меньше! И это уже было бы на твоей совести.

– Это уже слишком, Джон!! Спасать человеческие души – это не моя иерархия, что бы ты ни делал и как бы ни старался переложить на другие плечи. Я не отпускаю грехи и не работаю перевозчиком мёртвых душ!!

– Ты отвергаешь новое, не имея что предложить взамен!!

– Никто не идеален, Джон. А я не люблю того, что нельзя объяснить! И моя безошибочная интуиция подсказывает мне, что твою внучку нельзя объяснить никакими разумными доводами и поступками. А это значит, она уже заочно ставит всю мою команду под нож гильотины… Я не могу так, Джон! Не могу – прости.

Гэбриэл оставил докуренную сигару и, прихватив пару сигар из коробки профессора, развернулся уже в дверях и поднял обе руки:

– Извини, Джон…

– Тебе всё равно придётся расхлёбывать эту проблему, Гэбриэл!! – профессор выкатил коляску на порог комнаты – полковник уже удалялся по коридору. – Много ты понимаешь, чёртов солдафон! От любви до ненависти, как от вздоха до выдоха, как от жизни до смерти… И теперь это твоя проблема – хочешь ты этого или нет.

Полковник не подавал виду, но у него буквально всё кипело внутри: эти три дня воскрешения стали для него настоящим психологическим испытанием, а тут ещё полковник Васильева выбила из него за столом не одну каплю кровавого пота. Но Джон его попросту доконал… Надо успокоиться и взять себя в руки – иначе для ещё одного разговора с полковником Васильевой ему может и не хватить сил, чтобы выстоять с мужским достоинством в этом неравном противостоянии разнополюсного интеллекта. И умеет же эта штабная штучка выбивать почву из-под ног и выворачивать шкуру наизнанку!

* * * * *

Ещё с десяток крошечных жилых комнат находились в противоположной стороне от главной лаборатории профессора – туда сейчас и направлялся Гэбриэл. Он прошёл мимо двух медлабораторий и ФЗ-кабинета, столовой-кухни и пошёл дальше по полузатенённому коридору.

Он остановился возле коридорного разветвления шести комнат-кают, находящихся друг против друга, в которых теперь и проживала вся Команда «Альфа».

За первой дверью направо сейчас была комната Гэбриэла. Слева напротив – Красавчика, но там было слишком тихо как на непоседливую индивидуальность последнего. За дверью соседней комнаты тоже было совершенно спокойно. А вот за плотно прикрытой дверью каюты Мэлвина были определённо слышны голоса как минимум двух человек и, кажется, они пытались что-то дружно напевать. Замков на дверях бункера не наблюдалось нигде – разве что на дальних экспериментальных лабораториях профессора да ещё на «подрывной» лаборатории Танго. Полковник несильно толкнул дверь каюты Мэлвина.

– Посмотри на меня – всё ещё будет…

– Всё повторится, всё будет снова…

– Всё ещё будет, всё к нам вернётся…

– Посмотри на меня – солнцем ночь обернётся…

Оба сидели на кровати капитана, подогнув под себя ноги: Мэлвин – спиной к двери, Чукки – лицом к нему. На сплетённых в замок пальцах обеих пар рук довольно развалилась блаженно похрюкивающая морская свинка… Явно находясь в каком-то подвешенном экзальтированном состоянии, Мэлвин и Чукки самозабвенно складывали накатывающиеся с потолка слова в строки нарождающейся песни, при этом совершенно ничего не замечая вокруг себя.

– Небо – это я, шорох листьев – это ты…

– Птица – это я, плеск волны – это ты…

– Оптимизм? Это хорошо, – Гэбриэл тихо прикрыл за собой дверь. – Дисциплинарное нарушение прямого приказа полковника Васильевой! Но вряд ли капитану Рур что-то за это будет: в конце концов Чукки в каюте, а в какой – своей или соседней – на это, кстати, чётких указаний не поступало.

Гэбриэл пошёл дальше по коридору – мимо комнаты Андрея и ещё одной пустующей… На правом повороте за угол он приостановился: из полураспахнутой двери одной из женских комнат доносилась негромкая дискомузыка старой и всемирно популярной в конце прошлого столетия шведской группы «АББА», и слышались внятные и очень знакомые голоса.

– Тебя стукнуть… или без предупреждений?

– Я подумал…

– Это не так!

– Но я подумал…

– Что бы ты там себе ни подумал, это не так! И не надо мне здесь рассказывать о всех прелестях военного быта – о постоянной человеческой вонище, потных мразливых неандертальцах в вонючей форме, безвременном отсутствии элементарной гигиены и мгновенном отмирании привычных человеческих отношений. Всё это не более чем классика обычной войны: грязь, вонь, кровь, животное существование! Если ты пытаешься набиться мне в сержантские инструктора…

– Что ты, что ты! Нет, я, конечно, тебя понимаю, Танго. Но три Креста, две Серебряные Звезды и рискнуть в одиночку ограбить один из денежных сейфов собственного Форта? Да ещё успешно сделать ноги!

Полковник засунул руки в карманы и прислонился к углу, чтобы, если что, видеть оба направления коридора.

– А чего? Хороший банк сорвать не каждому дано… Ну а не дезертировать после такого наглого налёта, разве не самоубийство?!

– Запланированное самоубийство! Бежать, как я понимаю, из этого города некуда.

– Был бы сыр – мышь дырку прогрызёт! К тому же я не собиралась довечно гнить в чёртовом Бруклине. У меня был план почище любого бестселлера: прихватить под какой-нибудь удачный шумок «сигару» из Форта и навсегда смотать удочки из этой дыры! На Каффе можно жить припеваючи! Там не так невозможно строго, как у нас… больше свободы и жить можно, а не доживать…

– А разве не следует быть осторожным в своих желаниях?

– Моим же салом меня по мусалам, козья морда?

– Н-не понял, а по-американски, пожалуйста.

– Баран неотёсанный, учи русский… или кати отседа, мудачина малахольная…

– Зачем мне учить русский, если для этого у нас есть Гэбриэл, а я и так неплохо понимаю, ещё с Вьетнама.

– Ага, я заметила – «как пела соловью кукушка»!

– Ну что это за манера нарываться на проблемы и втягивать за собой других? Честно говоря, я думал, у вас только сержант Румаркер ищет себе на голову постоянные проблемы.

– Лео всегда ищет проблемы на свою и чужие задницы! С ней за компанию лучше в город не выходить – целее будешь: обязательно или военная полиция загребёт в свои вонючие бараки, или ввяжешься в такую драку, из которой с целым куском своего тела уже не выберешься.

– Нашему Гэбриэлу будет с чем потягаться: проблемы – это его так заводит, он совершенно не выносит праздной скуки Багамских пляжей.

– Красавчик, Красавчик… – вздохнул Гэбриэл.

– С Лео захочешь – не соскучишься.

– Ай!!

– Твою в душу мать!! Не распускай рук, Красавчик!! Здесь тебе не бордель.

– Больно бьёшься…

– Миль пардон!.. мёсьё…

– Господи! Да я только хотел поинтересоваться, кто у тебя портной?! Классный прикид! Обшиваешься у кого?

– У Андрея! Он наш кутюрье, медик, сиделка, нянька, повар и самый надёжный друг! Понял, балабол?!

– Понял – не дурак… У тебя самые необычные волосы, какие я когда-либо видел: сине-чёрные или чёрно-синие, такие – притягательные, пахнущие, соблазнительные… Извини за вопрос, это твои или ты с ними что-то делаешь?

– Ты что, дурбазол?! Конечно, мои! Здесь всё моё, натуральное, котик! Делать мне больше нечего, как портить самое лучшее в мире тело со всем приложенным к нему аксессуарным набором божественного начала.

– Вот это самооценка! Это я понимаю… И я с такой оценкой божественного начала, должен признаться, полностью солидарен. Потанцуем, а?

Гэбриэл подошёл к крайней каюте лейтенанта Танго Танго и в той же позе, руки в брюки, прислонился плечом к косяку открытой двери… Танго – в своих чёрных начищенных до сияющего блеска сапогах и в своём соблазнительно-обтягивающем ярко-лимонном комбинезоне с раскрытой до глубокого декольте молнией – полулежала поверх тёмно-золотистого одеяла на алых атласных подушках своей узкой стандартной кровати. Красавчик – уже без пиджака и жилета, с распахнутой до пупа рубашкой и уже без своего шёлкового платка денди – ненавязчиво тулился на краешке кровати, приобнимая одной рукой Танго за плечи и теребя пальцами её шёлковые волосы, другой рукой при этом поэтично размахивая перед её маленькой, но ужасно заманчивой округлой грудью, выглядывающей в прорезь лимонного декольте, также нечаянно-ненавязчиво старался ухватиться за сверкающий замочек на молнии её комбинезона… Но Танго все его «невинные» попытки тактично и пока что ещё терпеливо, умело и быстро пресекала на самом корню.

– Гэбриэл!.. я сейчас занят…

Красавчик нервно пнул ногой дверь, и та захлопнулась перед самым носом полковника.

– Красавчик, Красавчик…

Снисходительно улыбнувшись, Гэбриэл с пониманием качнул головой и негромко постучал в каюту напротив – никто не ответил и на повторный стук… И Гэбриэл сам открыл дверь.

Это была комната Чукки – ошибиться было просто невозможно… Раскиданные по кровати старые видеокассеты, работающий без звука старый телевизор, невыключенный видик; несуразно-разношенные ботинки, торчащие мощными носками в разные стороны из-под сползшего с кровати на пол серо-зелёного одеяла; старые плакаты по стенам – улыбающийся первый русский космонавт Гагарин, морские свинки с розовыми бантиками на шеях, улыбчивые техасские ковбои на диких мустангах… длинная полка над кроватью – как попало приткнутые книги, торчащие плетёные закладки и даже вырванные мятые страницы из книг… Гэбриэл подошёл поближе, переложил несколько книг: «Таинственный остров» Жюль Верна, «Чёрная стрела» Стивенсона, «Одиссея капитана Блада» Сабатини, «Три мушкетёра» Дюма, «На кромке океана» Астафьева, «История инквизиции» Мейкока, «Энциклопедия мистицизма». Все книги были на языках современного оригинала: французский, староанглийский, итальянский, немецкий, русский… шесть книг Тита Лукреция «О природе вещей» – на латыни. Полковник поднял несколько разбросанных по кровати кассет: «Звёздный крейсер «Галактика», «Бегущий по лезвию», «Индиана Джонс и последний крестовый поход», «Солдаты в оранжевом», «Огни большого города», «Унесённые ветром» – весь двадцатый век.

Комната рядом принадлежала Лео… Все стены увешаны фотографиями! Фото её отца и матери, деда, её с дедом и конечно же её друзей военных – все молодые улыбающиеся мальчишки… На двери с внутренней стороны и над кроватью во всю стену – военные трофеи её застенной службы: зубы и клыки всех разновидностей и мастей! На телевизоре стояли два овальных медальона с мужскую ладонь: на одном отец и мать Лео – молодые и смеющиеся, на другом Джон, Лео и Андрей – в обнимку. Гэбриэл просмотрел кассетный ряд на полках под телевизором: «Касабланка», «Завтрак у Тиффани», «Дананг – переправа смерти», «Дикарь», «Крёстный отец», «Апокалипсис сегодня», «Дракула», «Беспечный ездок», «Джеймс Бонд» – четыре кассеты с Шоном Коннери, «Китайский квартал», «Полуночный ковбой», «Отверженный», «Гладиатор», «Леон-киллер», «Ковбой Мальборо и Харлей Дэвидсон», «Как был завоёван Запад», «Имя ему Смерть» – и ещё целый ряд фильмов с Клинтом Иствудом; на самой нижней полке – старые потрёпанные кассеты сериала «Команда «Альфа»… Гэбриэл заметил вставленную кассету в старый немецкий видеомагнитофон. Не долго раздумывая, он вытащил её и засунул себе за пояс.

– Вот и посмотрим, что Миша подарила тебе на День Варенья: откуда ж ещё в этой саблезубой пещере взяться кассете на русском?

Гэбриэл заглянул за створки старого деревянного шкафа… Как и предполагал! На одной половине пара одинаковых джинсовых комбинезонов в виде бесформенных квадратных лоскутов, два одинаковых драконьих пальто из шкуры песчаного змея, под ними две пары ботинок из шкуры того же песчаника, на другой половине шкафа на верхних полках – военная форма и драконьи штаны; под полками небольшой военный арсенальчик: три американские винтовки М16 и ручной пулемёт под девятимиллиметровый патрон. И это как бы женский одёжный шкафчик… Полковник вытащил нижний ящик и обомлел! Револьверы, вальтеры, парабеллумы, кольты и патроны всех калибров – вроссыпь и в железных коробках. У него в комнате такого «чёрного ящика» и в помине нет! Гэбриэл достал один из американских револьверов, зарядил, засунул за спину… И ещё заглянул в тумбочку возле кровати. Личное и любимое всегда под рукой: американский револьвер – девятимиллиметровый восьмизарядный! Рядом российский Макаров, пистолет выпуска шестидесятых – единственное на тот период в мире оружие, успешно прошедшее все испытания в комбусе – универсальных комбинированных условиях, когда образец испытывался последовательно: грязь, пыль, дождь, болото, песок, протирка и снова дождь, грязь, мокрый песок, болото. Об этой системе Гэбриэл знал всё!.. Но была здесь и ещё одна «игрушка». Гэбриэл вынул из кожаных ножен широкий мощный тесак: «Skinner APS US Army» – нож для выживания… подержал его в руке, приценился к внушительному весу, вздохнул и положил эту опасную штучку на прежнее место.

В каюте Миши никого не было – полковник вошёл и сразу же прикрыл за собой дверь… Полнейший порядок, безупречная могильная чистота! Два фото в деревянных рамочках и довольно объёмная прямоугольная резная шкатулка из красного дерева на тумбочке. Шкатулка интересная, вычурная, инкрустированная настоящим крупным чёрным бриллиантом посередине и множеством тёмно-красных аргентинских рубинов по краям… Старенькая потрёпанная гитара на двери, пара таких же старых и когда-то ярко-красных боксёрских перчаток на стене – и то, и другое с трудом вписывающееся в это стерильное состояние склепа в склепе. И в этот шкаф у стены полковник не полез бы, наверное, даже под расстрелом.

Взгляд Гэбриэла упал на книжную полку над кроватью Миши. Он подошёл поближе.

– Пушкин!.. Есенин, Достоевский, Чехов, Лермонтов, Толстой, Гоголь, Ильф и Петров, Дюма, Жюль Верн… И всё на русском! Конечно, как же ещё… А это что?

Он приподнял край выставленной пилоткой подушки:

– «Земля Сан-ни-ко-ва»… «Земля Санникова».

Гэбриэл перелистал страницы:

– Русский, русский… А ты что ожидал, парень? Японский? А это что?

Фото было цветным, ярким и на фоне какого-то жизнерадостного голографического панно: печально улыбающаяся трёх-четырёхлетняя девчушка на фотографии была в ярком кружевном платье цвета утренней зари. Внизу стояла красивая гравировочная надпись – «Руберта-Мария: я буду жить вечно!» У Гэбриэла защемило сердце… Он закрыл книгу и положил на прежнее место.

Гэбриэл присел на корточки возле огромного старого телевизора – на двух полках ровно выставленные ряды старых кассет и ни одной на американском, снова всё на русском. Гэбриэл расслабленно выдохнул: слава Богу, читать и говорить на русском он к счастью умел и довольно неплохо – Вьетнам и разведка оставили много рубцов и сколов на шкуре его жизни… Он вытащил первую кассету, вторую, третью и сразу же стало ясно: почти все фильмы только о ней – о войне!

– «Звезда», «Последний штурм», «Военный…» – нет!.. «Военно-полевой роман» – угу… «Баллада о солдате»: баллада – это песня на русском, памятливая песня – скорбная… Так! «Они сражались за Родину» – понятно… «Батальоны просят огня», «Летят журавли», «А зори здесь тихие» – о женщинах войны, о солдатах, ясно! «Офицеры», «Два бойца», «В бой идут одни «старики»… «В бой идут одни «старики»? И ничего о женских радостях, ровным счётом – ничего! Где плаксивые мелодрамы и классические мюзиклы? Миша, Миша… Что мне ещё ждать от этой русской сирены? Не сахар – это уж точно! Что тут у нас ещё?.. «Д`Артаньян и три мушкетёра» – ну просто что-то из сказочно невероятного для данной подборки… «Рождённая революцией» – снова: задавим не войной – так революцией! «Белое солнце пустыни» – белое солнце, белое… «Не-бе-са Обетованные», гмм… «Небеса Обетованные» – где-то я уже это слышал. «Земля Сан-ни-ко-ва»… «Земля Санникова» – и здесь русские необъятные просторы… М-да! М-да!

Полковник поднялся – ещё раз осмотрелся:

– Железная вояка и подпольная мечтательница!

Гэбриэл тихо вышел из каюты Миши и глубоко вдохнул, снова потерев рукой возле сердца, – после этой, последней комнаты он чувствовал себя совершенно разбитым и каким-то подавленным… Неспешно раскурив новую сигару, он с облегчением выдохнул и оглянулся – планировка всех комнат была практически одна и та же, но как разительно отличались эти «однослойные» каюты друг от друга своей неповторимо-универсальной начинкой.

Гэбриэл устало задумчиво прошёл мимо двух ванных комнат – тоже расположенных друг против друга: мужской и женской… и также тихо зашёл в библиотеку.

На одном из тренажёров шумно тягал железо Зулу.

– Что, сержант, решил после ужина размяться?

– А что ещё делать, Гэбриэл?! Газеты читать?! – Зулу вытер полотенцем шею и протянул полковнику старую пожелтевшую газету. – Здесь их много! Можете почитать, полковник, про нас всё ещё пишут.

Гэбриэл посмотрел на первую страницу газеты с крупным восклицательным заголовком:

– Про нас я уже читал, Зулу: этим газетам по сорок – шестьдесят лет! И это всего лишь старый архив профессора Румаркера… Ты ещё будешь здесь?

– Да! Буду! Надо форму подгонять – самостоятельно… Вся эта физитерапия доктора-мучителя, как по мне – всё равно что пороть дохлую лошадь!

– Согласен! И всё же советую перед сном не перегружаться, сержант.

Гэбриэл вышел из библиотеки и пошёл в обратную сторону, нужно было найти полковника Васильеву. Возле комнаты Мэлвина полковник приостановился: поют, хрюкают, щебечут… Пускай! Красавчик тоже под присмотром, а большего он всё равно не получит: тут чутьё Гэбриэла никогда не подводило. Все заняты! Значит, на время не будет лишнего шума и драчливых разборок.

Полковник зашёл в свою каюту. Вставил кассету в видеомагнитофон, накинул джинсовую куртку – только в жилых комнатах и столовой постоянно сохранялась комфортно высокая температура, во всех остальных помещениях и коридорах криобункера было достаточно прохладно. И сразу же пошёл в главную лабораторию профессора: нужно было узнать, где же теперь Миша. Но по пути Гэбриэл ещё раз заглянул в столовую, затем в ФЗ-кабинет и, наконец-то, нашёл там, кого искал.

– Не советую пользоваться оружием в криобункере, полковник Харрис, здесь это строго запрещено по известным причинам. Вы надели куртку, чтобы запрятать за спиной пистолет?.. Сейчас угадаю: восьмизарядный девятимиллиметровый револьвер из подпольного зашкафного арсенала Лео? Он может составить вам плохую службу, полковник. Профессор никому не разрешает иметь при себе оружие в пределах жилого сектора криобункера. У нас только Танго может пользоваться своими ножами – и только потому, что она чётко отвечает за свои действия, и её крайне затруднительно заставить снять свои сапоги, нашпигованные всякими железяками под завязку, а под плохое настроение так она даже спит в них. Так что, полковник?!

Гэбриэл вытащил из-за спины револьвер и положил на ладонь:

– Вообще-то в криобункере прохладно… Но у вас отменное чутьё, Миша!

Миша вскользь глянула на револьвер:

– Такой игрушкой дракона не завалить, полковник.

– А вы верите в драконов, Миша?

– Смешно…

– Похоже, вы здесь основательно обосновались: персональный компьютер, четыре стула-кресла для командного застолья, хорошая такая мишенька на стене для ручного пристреливания, лабораторные столы – под пристальным взглядом… Всегда и всё держать под полным контролем, полковник?

– Угу… было бы неплохо – под полным.

– Прямо штаб командного сбора!

– А чем тут ещё заниматься, если целыми сутками не протирать задницы… Бильярда в бункере, к сожалению, нет!

– А что здесь есть?

– Мы! И воля Джона: только то, что хочет он.

– Вам не нравится бункерная диктатура Джона Румаркера?

– Дело не в этом.

– А в чём?

– В желаниях… У Джона есть желания, которые давно уже не существуют в природе!

– С этим утверждением, пожалуй, трудно будет не согласиться.

Гэбриэл выдохнул густым кольцом сизого дыма и пристально посмотрел сквозь дымчатую пелену на невозмутимо продолжающую работать за своим компьютером Мишу.

– А почему вы не пользуетесь библиотечным компьютером? Там система посовременнее этой.

– Меня вполне устраивает этот компьютер. К тому же здесь спокойнее.

– Вы очень одиноки, Миша?

– Наполовину.

– Наполовину…

– Если вокруг полно одиноких людей, нельзя считать себя совсем одиноким… Вот сейчас рядом вы, значит, я уже одинока только наполовину.

– И всё-таки вам нравится одиночество.

– Скажем так, я отдаю ему предпочтение.

– А может, совсем иному предмету внимания?

– Какому именно предмету внимания, полковник Харрис?

– Ну не мы же, команда голых мужиков под прозрачными крышками физирефакторов, стали предметом вашего пристального внимания за последние месяцы.

Миша без тени понимания скосилась на улыбающегося Гэбриэла:

– Ещё чего!

– Лео – конечно же.

– Лео – конечно же! Кто же ещё?.. япона-мать…

Гэбриэл подышал на револьвер, потёр ствол рукавом куртки:

– Как скоро мы пойдём наверх?

– Скоро, – Миша всё ещё не отрывалась от экрана своего компьютера, и её пальцы не переставали перебегать с клавиатуры на квадратные сектора экрана. – Теперь такое оружие малоэффективно и нерентабельно: его ресурс быстро истощается, да и не из чего делать само оружие – слишком большие затраты при малоэффективной отдаче. На улицах тепловое, лазерное, дестабилизирующее оружие… Огнестрельный боеприпас нынче не в моде!

– Это формальность! Мясо всегда остаётся мясом – будь то наживка на лазерный крючок или на огнестрельный патрон.

– Трудно с вами не согласиться… Вы пришли ко мне, полковник Харрис?

Гэбриэл засунул револьвер обратно за спину:

– Угу… я пришёл поговорить, полковник Васильева.

– Джон просил?

– Ну в общем-то его было желание – правда. Но я тоже об этом думал… Я пришёл поговорить и обсудить наше дальнейшее будущее.

– У вас нет будущего, полковник, вы из прошлого: ваши люди никогда не примут этой реальности, для них всё это – слишком…

– Вот так – с разбега: нет будущего! Может, не стоит сразу же сбрасывать нас со счетов? Старая гвардия всегда чему-то может научить молодых солдат, предложить свою помощь. Как-никак, но опыта нам не занимать по многим полевым вопросам.

– Молодых солдат, говорите?

– Не стоит реагировать буквально отрицательно на каждое моё высказывание – это не приведёт ни к чему объединяющему и ни к одной общей цели.

– Без разницы! Не будем переходить на личности, полковник: на сегодняшний день здесь только мы с вами можем пока что удерживать в рамках очень и очень нестабильную ситуацию.

– Пожалуй, с этим я тоже соглашусь.

– У нас большие проблемы, полковник Харрис…

– Поэтому, наверное, мы здесь!

Миша наконец отлипла от своего компьютера. Она кинула на полковника ещё один не располагающий к тёплой беседе взгляд и вынула из бокового гнезда клавиатуры «ракушку» чуть большего размера, чем криотоп у неё за ухом. Воткнула её в ушную раковину, и сразу же, точно с потолка, полился её же, но уже чуть приглушённый голос со стальными, режущими ухо нотками – голос, от которого Гэбриэла буквально передёрнуло.

– Внимание всему военному составу бункера!! Надеюсь, никому не надо подтверждать, что вы слышите голос полковника Васильевой, а не Микки Мауса с планеты идиотов?! Всем мальчикам и девочкам отбыть по своим спаленкам, пока не заставила кого-то чистить унитазы личной зубной щёткой… Капитан Рур! Если через пять минут ты и лейтенант Танго не будете в отключке, наложу на вас штраф в виде публичного дисциплинарного взыскания… Рот!! Закрыть и меньше вякать… то-то, лейтенант… И, капитан, занеси-ка мне в ФЗ-кабинет большой кофейник… Хватит тормозить – меня не колышет твой напряг!! Шурши быстрее!! Успеешь за пять минут – отсчёт пошёл… Всем отбой!!

– Круто… А когда у моих ребят будут такие же криотопы, как у ваших солдат, Миша? С Джоном не договоришься: то настаивает – всё от Команды «Альфа» теперь зависит, то сам себе противоречит, кивая на ваши указания.

Миша поставила «ракушку» бункерного переговорного криотопа на место и, придвинув к углу стола пепельницу Танго, посмотрела на Гэбриэла:

– Не загоняйте в смерть лошадей, полковник: ваше не заржавеет – будьте покойны! Команда «Альфа» – мужчины, с которыми не знаешь, как себя вести. Присаживайтесь, полковник Харрис, присаживайтесь, в ногах правды нет, хоть волка ноги и кормят… Там, наверху, всё ясно, как ночь в пекле! А как вести переговоры с «древними», со старой гвардией, с легендой чуть ли не вестернов Дикого Запада, с живыми мертвецами, я пока что ещё не знаю и практики такой у меня – сдохший кот больше наплакал.

Гэбриэла от таких прямолинейных комплиментов всего передёргивало, но это был именно тот вариант, когда раз спасуешь и тебе конец – до скончания века! Он пододвинул себе стул-кресло и сел поближе к столу:

– Команда «Альфа» тоже во Вьетнаме имела статус команды ООН: отряда особого назначения… Думаю, выход есть, Миша!

– Ну?

– Начнём всё сначала – так будет проще.

– Хмм… Согласна! Спрашивайте, полковник, спрашивайте: тянуть резину – рассусоливать со смертью.

– Хмм… Вот так сразу! Ладно… А вы знаете, Миша, что Команда «Альфа» воскресла практически на Рождество. Верный признак хорошего «зачатия».

– Х-хы! Хорошее начало и отличный подарочек как на Рождество… Не думайте, полковник, что мы этого не заметили! Только теперь не до праздников: вот-вот Третье Пришествие Христа.

– И всё же вы нас недооцениваете, Миша.

– Я вас не знаю! А суждения со слов лабораторного фанатика и столетние газетные публикации – не более чем легенды, сказки, выдумки… А если почитать задним числом мифологию «древних», вообще становится ясно: добрая половина прежних героев не выдерживала испытание ни славой, ни временем – и очень скоро герои сами становились теми, от кого ещё недавно защищала тех, кто сам не мог себя защитить.

– Согласен, с чужих слов труднее судить, а газеты – это вообще королевство кривых зеркал.

– Не говоря уже о сериалах для домохозяек!

– Кстати, в отличие от Зулу, мне очень даже нравились эти ребяческие сериалы: Джордж Прайд был весьма реалистичен как на полковника звёздной Команды «Альфа»… Вам так не кажется, Миша?

– Не могу судить!

– Пока что…

– Время покажет!

– Время покажет…

В комнату вошла Чукки с подносом:

– Кофе, полковник!

– Пять с половиной минут.

– Я уже в гамаках… сэр!

Чукки поставила на стол высокий кофейник, две кофейные пары и сахарницу.

– Капитан, откуда ты знала, что надо две кофейные пары?

– Знала… – Чукки зыркнула на Гэбриэла, сняла свой заушный криотоп, закинула его в один из карманов своих «техасских лохмотьев» и исчезла за дверями ФЗ-лаборатории.

– Вам не приходило на ум, Миша, что вся эта ваша чокнутая четвёрка солдат до чёртиков смахивает на точную копию другой четвёрки Команды «Альфа»?

Миша ухмыльнулась:

– Я знала, что вы это скажете, полковник. Но вы также должны были отметить, как далека на самом деле от настоящего идеала формула новоиспечённой Команды «Альфа».

– Даже чересчур далека!

– Вот видите, даже вы не можете этого отрицать… Лично я считаю, что ничего такого нас с вами роднить не может, и тем более вряд ли что получится из такого союза толкового – я имею в виду общие полигонно-полевые операции.

– Как удивительно иногда могут совпадать некоторые вещи, которые ещё только намечаются где-то на подсознательном уровне, – Гэбриэл налил кофе и себе, и Мише. – Но, если судить по собственному опыту, то могу утверждать одно: в любом случае и при любом раскладе всё получится само собой, и результат всё равно будет, какой бы он ни был.

Миша отпила глоток кофе:

– Глубокомысленное замечание, полковник Харрис. Но, так или иначе, точка отсчёта и сама причина, по которой нас здесь столкнули некие силы, – Лео Румаркер!

– Согласен! Но, может быть, если рассмотреть все стороны дела повнимательнее, это не так уж и плохо: вы, Миша, и ваши солдаты – живы, Команда «Альфа» – я и мои солдаты – тоже… первый положительный результат налицо…

– Гмм… У меня такое чувство, что я вернулась к себе в штаб: налицо такое же хитроумное зубоскальное окружение.

– Кто водится с волками, научится выть.

– Вас хрен переговоришь, полковник Харрис! Только не вздумайте принять мои слова за комплимент.

Гэбриэл расплылся в широкой белозубой улыбке:

– Понимаю, не тот случай!

– Правильно понимаете, полковник! – Миша одним нажатием кнопки переместила своё кресло пониже и приняла свою любимую позу: вытянула ноги вперёд и сцепила руки на груди. – Джон давно уже свихнулся на идее вывести свою внучку из зоны тотальной смерти. Но для этого нужна команда – надёжная команда смертников, которым нечего уже терять… Так первой в бункере появилась Чукки – профессор вытащил её из «кресла разборки»: пускать мясо в безостановочное производство теперь в тренде! К тому времени Чукки уже была не менее чокнутой, чем Лео, но её надёжность и продуктивность были в её личном деле. Профессор многие годы внимательно отслеживал каждый необычный случай хотя бы с относительно «чистым материалом». Он следил чуть ли не за каждым пациентом своей наноклиники и соседнего военного госпиталя Форта с отделением для свихнувшихся ветеранов, к которому он имел полный и гарантированный допуск, – пока одного дня из его Наноцентра не пропал очень ценный и небезопасный агент: лейтенант Танго Танго. Генерал Бэкквард сразу же наложил вето на посещение гражданскими докторами военного госпиталя, а теперь даже Наноцентр круглосуточно под охраной и надзором военной полиции… Так вот, Джон долго и безуспешно искал, но не мог найти никакого для себя подходящего материала. И кто знает, как всё обернулось бы для вконец съехавшего к тому времени капитана ВВС Чукки Рур? Кто знает…

– Но время уходило – Джон спешил!

– И Джон принимает решение. Чукки – то что надо: смертник, человек, в бывшем безупречная репутация в плане надёжности и профессионализма самого высшего класса… Профессор долго бился над Чукки, почти полгода, прежде чем смог вернуть её в более-менее нормальное человеческое состояние. За пять лет Чукки ни разу не покинула бункера по собственной воле: ей не нужно было подниматься наверх, и замкнутого пространства её повёрнутые мозги благодаря трудам профессора Румаркера не боятся. Чукки может находиться в состоянии спящего транса достаточно долгое время – в закрытой клетке размером с кофейную чашку. А за Лео Чукки может отдать и последние крохи ума, а заодно и всю свою жизнь до последней капли… Несколько раз Лео пропадала, да так, что её не могли отыскать даже «загонщики» Бэккварда. А Чукки отыскивала её благодаря своему «третьему глазу», которым её предусмотрительно наградил наш дорогой доктор Франкенштейн.

– Что-то я пока что не заметил особой любви между Лео и Чукки.

– Х-хы!! – Мишу аж подкинуло. – Хотите всё и сразу – так, полковник?!

Гэбриэла пробило током от такой реакции Миши, но он не смел себе позволить эмоции, подобные женским.

– Я только сказал…

– Не говорите лишнего, полковник Харрис: за каждое слово следует держать ответ и перед собой, и перед другими… Лео – психопатка! Но не чудовище! Вы и сами заметили, полковник, Лео – гадкий подросток и по физическому развитию, и по разуму – особенно в вопросах элементарной логики и адекватной реакции.

– Может, Лео не такой уж и ребёнок: всё-таки пройти всю Третью Мировую Войну, играючи создать оружие смертоносного уничтожения, прекрасно чувствовать себя в своей шкуре, оставаясь вольным наёмником-смертником. Но, конечно, если сравнивать с вами, полковник…

– Неоправданное безрассудство присуще только мальчишкам.

– Вы меня не слышите! Лео – профессиональный убийца!

– Для этого мастерства много ума не надо.

– И всё же! Лео – профессиональный и жестокий убийца, судя по её щедрой и богатой на смерти биографии.

– Да!! Генокеры – её особо слабое место, да и монстры за стеной её не успокаивают… Но за двадцать лет после войны Лео не зашибла до смерти почти что ни одного человека. Прикалечивала – да! И всё… После Третьей Мировой вся её война – драки с генокерами по подпольным барам, часто со смертельным исходом. Но таково «селяви» нашего мира: хочешь выжить там, где выжить нельзя, убей противника, а лучше – двух. А монстры – особенно те, что за стеной города, – они у нас считаются такой же боевой единицей, как и условный противник на поле боя… Даже я понимаю, что Лео – она другая. Она не такая, как мы все. И если бы всё сложилось когда-то по-другому, разве же этот ребёнок из космоса так бездарно-расхитительно тратил бы свою драгоценную жизнь на такое ужасное насилие над собой и другими, на такую ужасную жизнь, которую и жизнью-то назвать кощунственно?! Да и что вы мне тут про Лео морали читаете?! Её позывной на войне был «Космос»! И она полностью оправдывала второе имя, данное ей при рождении Джоном, а потом использованное ею для создания собственной супермины: Лео сама была как её акустическая «лягушка» наживного действия – дестабилизирующая, одиночка-герой и безбашенно-опасная… Никто! Никто не хочет добровольно ходить чинить стены города и, самое главное, ремонтировать охранные минные поля. Как по-вашему, насколько надо быть действительно чокнутым, чтобы делать эту работу по собственной воле?! Только самые психологически стойкие солдаты-генокеры идут туда, заключённые-смертники и психопат сержант Лео Румаркер – всё! Лично меня туда и за миллион не заманишь! И так каждый… На самом деле больше всех именно Лео здесь не должно быть – в этом грязном сдыхающем Индианаполисе.

Миша с силой втянула в себя воздух и сжала кулаки… Гэбриэлу этот знак совсем не понравился. Он за один глоток допил остывший кофе Миши, налил горячий кофе в чашку и вместе с блюдцем подал ей прямо в руки.

Полковник выдохнула и взяла протянутую чашку:

– Спасибо… Потом профессор стащил с «разборника» Танго – ещё одну бесшабашную человеческую душу! Я её знаю ещё с войны – косвенно: по службе мы почти никогда не сталкивались бок о бок и уж тем более никогда не завязывали дружеских отношений, но дорожки наши частенько пересекались. На войне такие, как мы, были особо пользуемы, и на нас был большой спрос. После войны, как это обычно бывает, мы стали скорее опасными, нежели востребованными. И здесь ты или на стороне богемы, или «прощайте все заслуги перед Отечеством»!.. Танго после войны какое-то время служила в Объединённых Войсках ОСОЗ – в «Барракуде»: летала от Каффы на все точки последних мегаполисов. Потом пошла вниз: сначала была в звене охраны правительственных крейсеров Форта Глокк, послужила даже в «грязных загонщиках» Бэккварда… Но надо знать Танго! Главная её проблема – скука! Ей всегда надо быть в движении, что-то делать, куда-то лететь, кого-то убивать… Танго – стопроцентная автономная боевая машина: её собственная нейрокинетика выше обычной человеческой вдвое, она может поднять и посадить космических корабль любого типа, войти в неизвестное селение и выйти уже из полностью зачищенной зоны. Но её природная интуиция лучше всего работает, когда на то есть причина: настоящие военные действия, например! Но определяющее, конечно, первое и главное: у Танго менталитет прирождённого убийцы. Не знаю, как их там дрессировали раньше в чёрных рейнджерах, но то, что все эти качества были присущи Танго с самого рождения, я не имею на этот счёт ни малейшего заблуждения: сначала что-нибудь оторвать, а уже потом разбираться, что это было – мужской член или крысиный хвост?

Гэбриэл от неожиданности так икнул, что чуть было не пролил на себя свой кофе:

– Боже Милосердный!

– Да не переживайте вы за своего хныкалку! Руки-ноги у вашего Красавчика останутся целыми – пока! Пока она под моим командованием: подчиняться она умеет. А скука у нас тема запретная и точка!! – Миша саданула кулаком по столу и снова спокойно откинулась на спинку кресла. – Танго даже выполняла задания по программе Чёрной Смерти и даже года два работала со Вторым Отделом. Но и там мы мало контачили: я в основе своей занималась стратегической картой, а она сотрудничала с группой прямого уничтожения… Несносный характер Танго в конце концов сослужил ей плохую службу: её перебросили на «загонщиков», а потом – и на городскую службу. И зря они это сделали! Не занятый настоящей работой чёрный рейнджер – всё одно что быстро тикающая мина… И если уже говорить начистоту о том, кто здесь профессиональный убийца до мозга костей – так это Танго! И это не голословно: думаю, даже сама Танго не знает, скольких она отправила на небеса и куда подальше. Одну среднестатистическую армию – так точно… Добровольно, как и Лео, она конечно мало кого убила, но по приказу – без колебаний! Океаны крови на её руках! И добрая половина – люди: мужчины, женщины, дети, старики, солдаты и не солдаты, а вместе с ними домашние хомячки и сладкоголосые канарейки. Ей всё равно с кого сдирать кожу, а с кого общипывать перья. Была бы работа да повеселее! Даже я её с трудом понимаю. Лейтенант сама по себе очень скрытная натура – её почти невозможно разговорить, если она сама этого не хочет. Но может болтать без умолку часами, если ей дать отличный повод и если она доверяет. Ей не нужны ни награды, ни слава, ни популярность: для неё все эти понятия – пустая муштра на плацу! Совсем другое дело – свобода чёрного рейнджера, настоящее боевое братство и отличная резня… Её нарицательное имя: тень! Её кредо: быть неуловимой даже в собачьей конуре, незаметной даже в самом ярком камуфляже, смертельно опасной даже на виселице! Танго – это интеллект, интуиция, животный инстинкт выживания. И на самом деле никто, никто не знает сколько жертв на счету Танго. Верьте мне, полковник Харрис!

– Вы заметили, что восхищаетесь буквально фанатично вашим смертельно опасным лейтенантом?

– А разве это не заметно, полковник? Она особая, она не такая, как все: она избранная – это однозначно! Но Танго больше, чем просто убийца. Она отменно ориентируется в политике и прекрасно понимает, кому обязана жизнью. И если может показаться, что Танго без души, то другое точно – этот солдат не без чести… Ну а меня так судьба просто даром предоставила в руки профессора Румаркера. И может быть, я не считаю себя обязанной чем-то Лео, но Джону я обязана шкурой: долги – не мой профиль!

– Я так и подумал.

– Профессор создал эту команду, что называется, не мудрствуя лукаво – по готовому типажу. Я бы даже сказала, один в один с уже приговорённого на веки вечные шаблона: с Команды «Альфа»!

– Угу… Особенно Красавчик и Танго – большей похожести не отыщется во всей Вселенной.

– Эмоциональные выводы и ничего больше! Эмоции – не ваш профиль, полковник Харрис. Вы же слышали, что сказал Джон: Красавчик – избранный, но так и Танго тоже.

– Под таким углом зрения, похоже, и в нас с вами что-то общее да отыщется?

– Отыщется, отыщется… зря злорадствуете, полковник.

– И что же, по-вашему, Миша, нас – двух полковников разных эпох и разных войн – так роднит и объединяет вопреки всем прогнозам человечества?

– Диктатура пролетариата в её чистейшем виде! Вы – курите как сапожник, я – пью как верблюд, вы – сражаете наповал своей голливудской улыбкой, я – могу повалить буйвола взглядом. А если покопаться под микроскопом, поле выбора может расшириться до бескрайнего театра военных действий. Но различия между нами всеми, как вы сами понимаете, это различия между небом, под которым повезло родиться вам, и той ужасной серо-фиолетовой гнилой массой, под которой умираем мы… Но иногда – иногда обстоятельства берут верх над нашими судьбами. Мы лишь ваша тень, ваша тёмная сторона луны – и нас это устраивает. Всех, кто пытался «сиять» вроде Команды «Альфа», тех уже давно нет… и ничего уже нет… Политики и военные довоевались, генетики дохимичились: Адам на грани полного умственного и физического вымирания. Джон сказал правду: дети не хотят больше рождаться – без нормального солнца, без луговой травы и без чистой земли под ногами. А те, которые всё же родятся, приходят в этот мир на горе самим себе и доживают в среднем лишь до десяти лет. И те единицы, которым всё-таки повезло перешагнуть смертельный рубеж, они почти все мальчишки: одна девочка на пятьдесят пацанов. Но и это не решает проблемы.

– Как-то не вдохновляет.

– Остальные генокеры: дети генной инженерии, дети генетических пробирок – как их называют. Есть ещё мутанты: люди-мутанты! Те, кто вдосталь нахватался радиации, химии, кислотных дождей, и эти – хуже генокеров: им всё равно кого убивать и кого грабить… Есть ещё кое-кто, но эта часть населения почти недоступна для широкомасштабного общения с массами: такие как вы, полковник! И они особо и без причин не покидают своих казарм, правительственных департаментов и военных кабинетов. И у них свои закрытые клубы, попасть в которые невозможно даже за все деньги мира… Я двадцать лет в ОСОЗ и дальше своего штабного казарменного клуба не продвинулась ни на полшага – даже меня не пускают в такие закрытые заведения. Зато в одном из таких клубов очень даже хорошо знают Лео: она там свой человек! Ещё бы! Девяносто девять процентов «архангелов» – бывшие или нынешние пациенты профессора Румаркера.

– Лео «архангел»?

– А вы думали – нет? Ваше удивление поддельное, полковник, вам меня не обмануть! Лео и не Гавриил?! Это же нонсенс.

– М-мм, пожалуй.

– «Клуб Убийц» – официальное название у этого закрытого клуба «древних» гвардейцев: «старой гвардии» – по собственному позывному.

– Так вот она главная причина, по которой вы, Миша, не питаете особо дружеских чувств к Лео!

– Не утрируйте в идиотскую приколку, полковник! Есть вещи, о которых не стоит говорить с цинизмом… Этот клуб – для мужчин! Для настоящих мужчин… И потом, я – штабист! А это уже сверх меры даже для «Клуба Убийц»: штабных крыс, кроме самого Бэккварда, в клубе не терпят.

– «Клуб Убийц», как я понял – клуб для мужчин. Но Лео, как ни крути, не мужчина!

– Но и не женщина… совершенно нечто среднее…

– Тем не менее в «Клубе» она свой парень.

– Ещё и какой свой парень!

– Завидно?

– Ещё и как… И если вы уже намылились туда пойти, полковник, то не думайте, что без Лео вам удастся с разгона завоевать эту весьма и весьма специфическую публику и продержаться в среде этих ветеранов-«архангелов» хоть пять минут: вас попросту разорвут ещё на пороге «Клуба Убийц». Ветераны-«архангелы» здесь славятся своей невероятной несговорчивостью и жестокостью и не терпят новичков! Даже таких, как вы, полковник! Хоть вы тоже «Победоносец»… Но вы уже не из того прошлого – не из их прошлого: вы – из настоящего, которое ваши бывшие соратники по оружию в упор не принимают и ничего не хотят с нами, теперешними вояками, иметь общего. Эта Последняя Война выживших превратила в чудовищ, и думаю, вряд ли эти люди теперь захотят признать в вас своего собрата и побратима по одной крови.

– Всё относительно, полковник. Смотря под каким углом подходить к проблеме. А к любой проблеме можно подобрать свой ключ. Спешить не стоит – это да… В конце концов это можно проверить!

Миша глухо засмеялась:

– Не сомневалась, что вы это скажете, полковник Харрис. Но на этот счёт не беспокойтесь! Как только Лео проснётся, вам в полной мере будет предоставлена такая обязательная возможность. Обязательная – потому что я тоже хочу посмотреть на эту потеху.

– Почему же так надрывисто?

– Потому что с Лео вы туда войдёте – без проблем! Главное, чтобы вы вышли, как вошли. И если вы сможете со своими ребятами выйти оттуда живыми и без потерь, значит, Команда «Альфа» действительно чего-то да стоит.

– Вы меня заинтриговали по полной, Миша!

– Чушь! Интрига в другом – совсем в другом… Самое тяжёлое в этом мире, полковник Харрис, оставаться человеком. Вот выйдем в город и посмотрим, действительно ли вы так хороши, как вас расписывали все те газеты, что Лео зачитала до дыр, черти её раздери, или всё как всегда через задницу, япона-мать!

Миша стукнула пустой чашкой по столу и сцепила руки на груди, хмуро уставившись на полковника.

– Я так понял, Танго, как и вы, тоже превосходно владеет разговорным русским?

– Особенно матерным! Жаль, что Чукки – сама нечаянная интеллигентность: много понимает, мало может выразить… х-хы!!

– Вы не любите своих девчонок, Миша: вы ими восхищаетесь, и в то же время вы их ненавидите – это очевидно.

– Не вам судить! Вы же сами, полковник Харрис, только что утверждали относительность этого мира. Так что смотря под каким углом рассматривать проблему.

– Согласен… Тем более что вы для них, как учитель! Авторитарный или авторитетный – как хотите, но учитель!

Миша усмехнулась:

– Я так не думаю. Трудно научить кого-то, будучи недоумком, зато можно научиться самому – я учусь у них куда больше, нежели они от меня.

– Согласен… Но я так понимаю, независимо от ваших внутренних взаимоотношений, вы здесь главная – главная в команде! Они всё равно признали вас своим командиром, хоть вы и пришли последней в команду: признали – и по званию, и по духу… И даже Лео!

– У них нет выбора: никто больше не сможет быть мозгами этой чокнутой команды… Особого выбора нет и у меня! Мой возврат в Департамент Штаба Форта Глокк будет означать для этих парней смерть! И на этот раз без промашки… И я сделала свой выбор! Я осталась с ними: смертница – со смертницами. Хотя прекрасно вижу ваше ко мне недоверие куда большее, нежели к другим.

– Вы прошли через «промывочное кресло», Миша. Не думаю, что это не оставило на вашей психике подсознательных последствий – даже со всеми перестраховками Джона: «эффект матрёшки» не может остаться без серьёзных последствий.

– Да вы меня никак боитесь, полковник?

– Да! Я вас боюсь… «Дельта» и «Тета» всегда будут иметь своих последователей. И как я понял, «промывочное кресло» – это именно оно, то самое.

– Правильно поняли, полковник, интуиция вас не подводит. «Майнд контрол» с его Алленом Даллесом всегда будет иметь своих последователей… «Промывочное кресло» включает в себя не одну программу, а целый комплекс: промывка идёт по принципу нескольких оболочек-зомби. Только мне это «промывочное кресло» со всем его набором «матрёшек» – больше как мёртвому припарки: я с Урала! И я много чего могу и без этих навороченных вуду-муду штучек. Американцы всегда горели на своём чрезмерном самолюбии и переоценке собственных успехов в страстном стремлении использовать все возможные методы воздействия, в том числе и из области непознанного. Глупость – соизмеримая с держанием Бога за яйца… Но Джону я больше чем благодарна: он вернул мне душу, поставил на место сердце. Для меня главное, что я сегодня с этими девчонками, с этими съехавшими в кювет солдатами. А что будет завтра – определит судьба, но отнюдь не «промывочное кресло».

– Звучит несколько успокаивающе… Мне даже стало легче дышать!

– Чего с ваших мозгов точно не вымыть, полковник Харрис, так это постоянного желания шутить, где не следовало бы шутить.

Гэбриэл улыбнулся:

– На том и держимся.

– Так что во всём можно найти зерно истины. Но для меня главное, что я тут, что я что-то ещё могу для них сделать, для этих солдат, что я – с ними!

– Скажите мне, Миша, сколько вашим «парням» на самом деле лет? Я понимаю, что всё относительно, а войны делают нас стариками в любом возрасте, но всё же… Кто они – эти ваши солдаты? Кто они в обличье простого человека, а не супермена?

– Кто они – знает только тот, кто их создал: Творец! Я принимаю их такими, какие они есть… Что я знаю о них как о людях? Чукки читает – притчи её одержимость. Танго – выворачивает наизнанку и знает тысячу анекдотов. Лео – наше вдохновение! И ей разрешено всё! Всё, что она только пожелает и на что хватает её скудной фантазии… Возраст? Чукки – сорок два, Танго – тридцать девять, Лео – тридцать семь. Мне – сорок пять! Что? До сих пор не верится, полковник?

– Больше, чем с трудом.

Миша хмыкнула:

– Так и вашим как бы под стольник!

– И то верно!

– Существенное торможение времени, технологии профессора Румаркера и наша святая вера – вот наше настоящее! Вера в большее – нежели смерть и ничтожно малое – как жизнь. Плюс ко всем недостаткам такая ерундовая игрушка, как наночипы «жизни» гения…

– И всё же это не возраст!

– Пожалуй… Смешно умирать в этом возрасте – потому что теперь умирают в шестнадцать! Для этого прогнившего мира мы давно уже превратились в такой же раритет, как и вы когда-то для своего. Удивительно до абсурда, что порой может стать причиной объединения совсем противоположных субъектов.

– Войны! Именно они становятся причиной разъединения и смертей, но они же объединяют тех, кто в другие времена мог быть только врагами друг другу. Полюса ведь тоже разные, на противоположных концах планеты, а друг без друга существовать не могут – и планета не сможет.

– С нами или без нас – человечества уже нет!

– Слишком хмуро, Миша… Насколько я помню, американцы не такие уж пессимисты. Скорее наоборот: фанатичные патриоты и устремлённая в светлое будущее нация!

– Я знаю одно: всё хорошее когда-нибудь заканчивается – плохое становится ещё хуже. А ваши речи, полковник Харрис, подчас смахивают на высокопарную и весьма тоталитарную демагогию генерала Бэккварда.

Гэбриэл постарался улыбнуться как можно натуральнее – он показал на Мишу своей сигарой:

– Неужто действительно всё так драматично?

– А вам, полковник, всё дура-шутка… Драматично?! Намного хуже, чем вы себе можете представить!

– Миша, вы – русская! Больше, чем я могу себе даже представить… Даже если бы я этого не знал, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы вычислить русского из толпы.

– И по какому принципу это делаете вы, полковник?

– Вы, Миша, очень много умеете говорить – только так, как говорят русские и никто больше в мире: одухотворённо, красочно, много и многословно… А это умеют только русские, я знаю!

– Да, да, да, знаток человеческих душ… Я – русская! До мозга костей! И русской останусь даже после смерти… Мои отец и мать были русскими, муж – американец. Когда отец не выдержал нагрузок памяти Афгана, несправедливого отчуждения и полного игнорирования проблем ветеранов-афганцев своим неблагодарным правительством, он решил искать правды на стороне – в Америке! Как будто не для нас существуют избитые истины: хорошо там, где нас нет! И я, ставшая по воле судьбы гражданкой совершенно иного полюса планеты, сегодня истая патриотка последнего оплота Всея Великой Америки! Вот так оно бывает, полковник Харрис… Но здесь все русские! У Лео дед и прапра – русские. Чукки из семьи иммигрантов: русские, шотландцы и евреи из России – все давно погибли в этой Последней Войне. Танго из тех же иммигрантов: мать русская, отец поляк – они умерли, когда Танго был всего год… так что она больше нас всех великий гражданин Великой Америки… Все мы здесь, по сути, сироты-патриоты! Что делает нас ещё более не нужными никому и особенно этой стране надежд и мечтаний.

– Зато весьма удобными для профессора Румаркера.

Миша совсем уже недобро посмотрела на Гэбриэла:

– Человеческие сироты – материал нынче особенно ценный, потому что его больше нет. Зато полный город беженцев, генокеров и мутантов! В Москве сейчас тоже хватает беженцев со всей Европы и Азии. А на Каффе целая «ооновская» база пришвартовалась на постоянный прикол… Теперь мы не столько народ Великой Америки или России, сколько никому не нужные патриоты-вояки и беженцы от Третьей Мировой. Жалкие остатки человечества, задыхающиеся от нехватки чистого воздуха и отсутствия нормального солнечного света, умирающие из-за каких-то генетических мутантов и синтетической воды, вырождающиеся на смену генокерам – «клонам» уже бывшего человечества, почти бездушным, жестоким, берущим от нас самые худшие пороки… без детских душ и человеческой жалости даже друг к другу… Генокеры – детища профессора Румаркера! Которым он дал жизнь ради одного – чтобы мы могли вырваться из этого замкнувшегося круга самовырождающегося ада и найти пути для новой жизни, новых начинаний… нового каменного века…

– Но ведь что-то же должно было остаться от прошлого?

– Ничего не осталось, полковник Харрис. Ничего больше нет! Ни Рио-де-Жанейро, ни Антильских островов, ни той Аляски, ни её белых снегов и медведей. Нет больше «Маленького принца» – потому что его больше некому читать, нет больше «Робинзона Круза» – потому что нет больше того самого цветущего острова-прототипа, с которого можно было бы написать захватывающую приключенческую легенду о настоящей мужской храбрости и человеческой силе духа… Есть несколько мегаполисов-кладбищ, до крыш городских склепов забитых живыми трупами. И ещё Чёрная Смерть, пожирающая нас даже в том малом, что ещё осталось на земле.

– Я уже достаточно наслушался от Джона про Соломоновы Рудники, хотелось бы теперь услышать версию противоположного мнения: у каждой медали две стороны – светлую я уже слышал.

– Ничего не важно – ни чёрное, ни белое! Главное совсем в другом: пройти Чёрную Смерть может только человек, стопроцентный, рождённый в утробе матери-человека и без кодовых военных наночипов – это обязательное условие.

– Но таких людей…

– Но таких «чистых» людей почти что не осталось… Да и кто захочет лезть в Чёрную Смерть добровольно?! Вывести же кодовый наночип «военной полиции» из организма человека практически невозможно. Профессору Румаркеру удалось деактивировать военные прибамбахи Чукки и Танго и даже запустить через нейтрализующую структуру новый наночип, что позволяет ему оставаться на уровне полной невидимости для спецрадаров Форта. Теперь, если девчонки покидают бункер, их невозможно найти по кодовому наночипу военных – только по морде! А это для военных и охотников уже большая проблема… С Лео сразу номер не прошёл! Перед тем как Лео отправить в армию, Джон запустил в её организм чип «партизанского сопротивления»: сложный наночип, созданный на её же собственной крови – очень редкой крови. Организм Лео получил возможность отторгать любой спецкодовый наночип военных учёных. Поэтому Лео никто не в состоянии контролировать! И думаю, такого человека никогда не найдётся. Как говорит сам профессор, чтобы заставить Лео прислушаться к чьим-то словам, придётся сначала убедить её реальной надобностью этих слов. А Лео ни слушать, ни слушаться почти что не умеет.

– А вы, Миша?

– Что касается меня, профессор предоставил мне самой выбирать своё настоящее: наночип полной блокировки к допуску моего сознания – вот мой выбор! Никто не может больше ни воздействовать на меня, ни принудительно выудить из моих мозгов что-либо, кроме кишок! Да и всей вашей Команде «Альфа» Джон сделал большое одолжение, полковник. Если вас вдруг загребут и посадят на «промывочное кресло», никто из ваших и слова толкового связать не сможет: чип блокировки сознания – как мой собственный – заставляет человеческий мозг своего носителя выдавать такие перлы, что даже у «промывочного кресла» начинает заходить извилина за извилину! Правда, у Танго и Чукки такого новшества нет в связи с перегруженностью их крови другими препаратами и чипами, но существенно это в квадрат проблемы не переходит. Танго так и так нагородит с три короба – фантазии на её силу воли ей не занимать. А Чукки просто образец для всех видов экспериментов – вот где разжуёшь во весь рот все жемчуга вселенной… А ваших пацанов пришлось нагружать очень серьёзной дополнительной психологической защитой, полковник Харрис.

– И вы считаете, что Команда «Альфа» должна воспринимать насильственное внедрение такого сложного блокировочного наноробота в наши человеческие организмы подарком судьбы? Не получится ли так, что мы станем или уже стали какими-нибудь киборгами?

– Что?! Киборги – это люди с вживлёнными чипами-роботами, усиливающими их умственные и физические способности и ничего больше! В вас же ничего не вживлено в виде «модели»: наночипы профессора Румаркера – это «рассеивающиеся» чипы. Они видоизменяют структуру крови человека, чтобы мы могли выжить, и изменяются сами до состояния полного биохимического растворения на уровне клеточного атома… Киборги – это скачок через будущее, которое мы уже потеряли. Сегодня не киборги – генокеры вступают в фазу нашего наследия! Мы на пороге полного вымирания. И ваши наночипы, полковник, это ваше спасение – по крайней мере на сегодняшний день, а дальше… пусть это дальше сначала наступит…

Гэбриэл снова разлил кофе по чашкам… Миша сразу же отхлебнула из своей:

– Поверьте, полковник Харрис, вы ещё по достоинству оцените этот истинный подарок судьбы в виде золотого вложения в вас своего бесценного гения профессором Румаркером… Как показала Третья Мировая на практике, человечество в целом не столько продвинулось вперёд, как считалось по крайней мере последние сто лет, сколько здорово откатилось назад. Техночеловечество – то же самое, что и техносамоубийство… Джон прав, увы, всегда прав! Особенно, когда утверждает, что Третья Мировая – не просто война на поражение: человечество подошло вплотную к созданию ИИ – искусственного разума, искусственного интеллекта. Компьютер – это всё ещё абстрактное мышление, нанокомпьютер – это уже часть нас самих. Где та тонкая грань, которая в состоянии удержать нас самих от собственного падения в никуда? Так что с определённой точки зрения Третья Мировая – спасительный круг для тонущего в водовороте собственной мельницы.

– Но ведь была Вторая Мировая – и мир выстоял! В том числе и благодаря России… России – даже в первую очередь!

– Как тонка бывает черта между настоящим определением истины: Вторая Мировая была святой войной для России, Третья и Последняя – стала позором для всего человечества! Вы же знаете, полковник, что такое, когда мёртвых ещё не собирают с поля битвы, а живых уже некому собирать, когда раненые умирают в госпитале – так и не дождавшись своей очереди, когда ещё живых с нейроранениями как котят загоняют за колючий квадрат и дают им возможность «спокойно» в агонии отмучиться в течение нескольких дней… Вы же всё это уже видели, и мы видели! Паника – давно не самая большая проблема нашего мира. Любая техноцивилизация рано или поздно обречена на полное самоуничтожение, как только техно переходит черту пятидесятипроцентного процесса сотворения мира, если коллективное творчество цивилизации перегибается в сторону войн, техно и жажды власти. Так было всегда на Земле – во все времена до нас.

– Если нечто подобное было до нас, на этой Земле, почему же так мало свидетельств древнейших апокалипсисов сверхцивилизаций?

– Это просто, полковник! По самой банальной причине: потому что мы – чаще свидетели. Последние свидетели очередного апокалипсиса, а вовсе не та команда избранных, которым помогают спастись и начать всё сначала… Сегодня мы только бесславные свидетели Армагеддона. На этой войне мы уступили место монстрам – генетическим монстрам! Монстрам – за гранью и внутри нас самих. Человеческая цивилизация за чертой полного вымирания, а монстры благоденствуют и множатся.

– Лучше уступить место монстрам, чем самим стать ими.

– Поздно! Монстр внутри нас… Мутагенные эксперименты – излюбленная виртуальная игрушка генетиков: доигрались! Мы, Соединённые Штаты Америки, первыми открыли свои секретные лаборатории и выпустили на поверхность солдат генетических экспериментов. Учёные думали, что справятся с химерными детищами! Как же они ошибались, и как ошибались все остальные, последовавшие их примеру.

– Чтобы решиться на такой серьёзный шаг, сначала надо было проиграть эту войну!

– И проиграли… Последние президенты Великой Америки особенно убеждали своих сограждан, что никакая война нам не страшна! А Звёздный Щит, на который были угроблены несчитанные миллиарды долларов добропорядочных налогоплательщиков, оказался большим надувным пуком под самый нос этому самому добропорядочному налогоплательщику: один-единственный запуск русской ракеты «Добрыня» сводил на нет весь Звёздный Щит НАСА, а заодно и всю Космическую Программу США… Мы!! Соединённые Штаты начали эту войну, когда полезли на весь мир своим жадным до власти и чужих ресурсов толстым задом. Мы!! Соединённые Штаты первыми открыли наши секретные лаборатории и выпустили генетического монстра из бутылки. Мы!! Соединённые Штаты проиграли эту войну, оказавшись в полном коллапсе со всеми своими пустозвонными заявлениями и космическими ракетками…

– Но ведь война началась не с этого – не с запуска русских ракет.

– Козлу понятно! Официальный отсчёт Третьей Мировой: 22 июня 2007 года! Как считалось, война началась из-за сбоя военной компьютерной системы обороны одной из супердержав! Как бы там ни было «про одну из супердержав» – у нас это было так: на рассвете июня двадцать второго числа две тысячи седьмого года взбунтовалась система защиты военной базы с ракетами дальнего действия в Огайо. Были запущены сразу четыре ракеты с ядерными и химическими боеголовками: направление – Россия, Китай, Иран и Индия. Четыре страны – четыре супердержавы! В Иране с нашей ядерной не справилась ни одна система обороны. Щит над Индией разлетелся, как гнилой кусок дыни. Та ракета, что китайцы успели сбить над Тихим океаном, оказалась с химической начинкой – ветер разнёс заражённое облако на побережье Азии, Индонезии и даже северного побережья Австралии. Русские… русские в ответ запустили своего «Добрыню» со сверхядерной упаковкой.

– А дальше?

– А дальше случилось то, что и должно было случиться: цепная реакция! Вот когда во всей красе вскрылся самый злостно замаскированный процесс: всемирная декларация разоружения! Которая всегда была лишь завуалированным прикрытием всех политиков ещё более мощной гонки вооружений, чем даже та, что велась в открытую ещё во времена «холодной войны». Людей всегда обманывают их правители – так было во все времена. Поэтому гибель цивилизаций неизбежный процесс до тех пор, пока человечество не научится жить в относительном мире с самим собой и доверии к самому себе… А пока что, как и когда-то, от человечества почти ничего не осталось! И вряд ли нам удастся выжить как роду: человечество канает свои последние часы.

– Но, может…

– Не может! Третья Мировая – это террористическая война! Террористическая война всех против всех и политиков против всего народа: ядерные базы и арсеналы, секретные лаборатории и их тайное террористическое оружие, бездуховность, сексизм, повальный гомосексуализм, расслоение общества и нескончаемый духовный упадок. Мир превратился в один большой публичный притон, а киллеров развелось больше, чем всех священнослужителей и шаманов вместе со всеми семинаристами в мире! В ход были пущены все средства самоуничтожения, в число которых входили и резервы сверхсекретных военных разработок. Генетические мутанты-убийцы – действенные самодостаточные боевые единицы с мощью поражения целой артдевизии: серые драконы, песчаные змеи, африканские пчёлы-мутанты, аргентинские комары-убийцы, земляные кроты-черви. Когда начался всепланетный хаос…

– Учёные оказались самыми беспомощными существами на планете Земля.

– Наплодив машины для убийств, оказалось, что справиться со своими игрушками учёные не в состоянии. Сегодня лазерные щиты защищают нас не только от смертельного дыхания Пустыни Смерти, но и от таких монстров, о которых вы не читали даже в Х-файлах, полковник… Зеркальный хамелеон – генетическая боевая единица, способная исчезать у вас прямо на глазах, растворяясь на фоне любого ландшафта, и убивающая вас ещё до того, как вы успеете подумать о смертельной опасности. А что стоили миру вирусы-убийцы и газовые бомбы! К тому же взорвались две пятидесятимегатонные водородные бомбы – американская и китайская: тень от их грибных поганок накрыла планету почти на целых два года. На какое-то время даже стали популярны так называемые «грязные бомбы»: миниядерные бомбочки – особенно со стороны Соединённых Штатов! Целые города на планете вымирали заживо… Теперь уже никто не знает точно, из-за чего взорвался подземный вулкан Йеллоустон. Радовало одно: его сила была проявлена только на четверть, но и этого хватило с лихвой, чтобы Великая Америка в лице Соединённых Штатов сразу же забыла о превалирующем достижении мирового господства на Земле.

– Зато за мировое господство тут же с неистребимым энтузиазмом взялись монстры и мутанты!

– И самыми удачливыми из этой разношёрстной братии оказались те, кто победил не только всё человечество, но и себе подобных: в воздухе лидерство захватили серые драконы, на земле – зеркальные хамелеоны и всякая нечисть вроде песчаного дьявола, под землёй – земляные черви. Нам, «царям природы», место осталось только там, где за нами успели захлопнуться клетки-ловушки, которые раньше мы готовили на свою же дичь. Когда-то мы коренных индейцев сгоняли в резервации, а теперь сами пытаемся выжить в них. Просто удивительно, как мы вообще ещё дрыгаемся кверху лапами.

– Так кто же всё-таки начал эту проклятую войну?!

Миша потупила взгляд и нахмурилась:

– Первыми кнопку нажали средства массовой информации: пресса! Началась Большая Война Спутников – спутниковых телесистем: так ещё называли эту Третью Мировую в самом начале. Это потом она стала Последней… Настоящую войну шкурных подначиваний развязала пресса. Но, конечно, правды ради всё же придётся признать, Третья Мировая началась за много лет до начала Последней Войны! Великая Америка в своём имперском устремлении завоевания мирового господства куда серьёзнее переплюнула потуги какой-то там Фашистской Германии Второй Мировой. Писали потом, что Третья Мировая началась из-за революции на маленьком клочке суши в океане или с того, что в одной славянской стране выбрали не того «американского» президента. Разве это было уже столь существенно, что там решает написать пресса?!

– Главное, что началась «гражданская панихида»…

– Военный захват Ирака Америкой, естественно под эгидой «всемирного террористического борения», привёл к тому, что в 2004 году в Пентагоне была принята военная программа по уничтожению «некоторых» военных объектов в Иране и Китае с применением локального ядерного оружия. И всевидящее око Америки, естественно, не преминуло «общемировых демократических проблем не тех лидеров» и без какого-либо согласования с ООН, в одностороннем порядке и всецело по своей личной демократической инициативе, в очередной раз ввело свои войска в сто какую-то там по счёту точку на планете – где нет ещё натовских войск: «что б было»! А та разорванная на гражданскую плоть страна взяла и объединилась в духовном союзе перед лицом иноземного агрессора, да ещё попросила помощи и защиты у России – другой полюсной супердержавы… Осенью 2005 года военные конфликты перестали быть завуалированной ширмой для демагогий всесильных от мира сего и открыто распространились по всей территории земного шара. Начало стало концом! Ещё что-то нужно объяснять?

– Кажется, уже меньше…

– И при всём при этом мы – я имею в виду нас, людей – потратили в этой последней самоуничтожающей мясорубке не более десяти процентов всего мирового военного арсенала. Удивительно – да? Как иногда надо мало, чтобы всё уничтожить! И как недосягаемо много теперь нужно, чтобы хотя бы частично вернуть планете её прежний «человеческий облик». Земля всё ещё до макушки напичкана этим ядерным хламом, который мы распихали по самым заветным закоулкам своего ничтожного мелкобуржуазного мировоззрения. Неиспользованный ядерный арсенал уже несуществующего человечества на сегодня по-прежнему составляет девяносто восемь процентов успеха. И Чёрная Смерть может послужить тем самым последним детонатором для этой истерзанной планеты, а может – и наоборот! По теории Джона Румаркера Чёрная Смерть нейтрализует и рассеет на атомы весь этот смертоносный хлам сдохшего человечества эпохи последних динозавров.

– Похоже на полный бред сумасшедшего гения.

– Последняя Война перевернула всё с ног на голову, перекрасила белое в чёрное и в то же время расставила всё по своим местам и каждому определила его законное место – заслуженное… Третья Мировая! Но мир давно раскололся надвое – просто это было последней каплей в чаше терпения нашей планеты. И мир окончательно разорвался на две половины. Планета встала на рога Минотавра, и торжествующая Прозерпина явила себя миру во всей своей плазменной красе!! Пресса нагрела руки и сорвала глотку!! Военным, долго и настойчиво играющим в мирно-полигонные учения и оловянные солдатики, уже ничего не оставалось как протрубить всемирный сбор рекрутов. Одна «добрая душа» – то ли сдуру, то ли спьяну – нажала на ядерную кнопку. И ещё чья-то добрейшей души рука, в боготворимой надежде самообмана и злой вере на удачу, распахнула двери «матрасных» секретных лабораторий. Гулять так гулять!! Гуляли, правда, всего четыре месяца – зато от души: погуляли на всю оставшуюся жизнь!! И уже не имело ни малейшего значения на чьей ты стороне…

– А Америка?

– Америка! Великая Америка: Страна Жёлтого Дьявола! Как когда-то давно её называли во времена «жёлтой лихорадки»… Страна Жёлтого Дьявола полностью оправдала своё название: теперь это страна Великой Пустоши, миллиона миль мёртвой земли, жёлтого песка и серого камня. Жёлтый Дьявол, изрыгающий дьявольское пламя разбуженных вулканов и ядовитое семя убивающей радиации.

– Значит, первыми мировое ядерное соглашение нарушили Соединённые Штаты?!

– Вы всё ещё отказываетесь в это поверить, полковник? У нас в Америке всегда и на всё есть презумпция невиновности. Недаром мы – Великая Америка! – прямые наследники Атлантиды: такие же жестокие, бездушные, кровожадные, чернодушные и кровавые.

– Хмм… А Россия?

– Россия – наследница Гипербореи: её духовность в её дурацкой непосредственности перед маразматической глупостью. Однако даже такой полюсной контраст на этот раз не спас от тотального уничтожения ни тех, ни других…

– Мы ко многому стремились!

– Но к тому ли? Соединённые Штаты расходовали в год более пятисот миллиардов на производство энергии: выживание всегда напрямую зависит от состояния энергетики – хоть это пещерный огонь, хоть ядерный синтез. Направив свои усилия на централизованные исследования по трансмутации, США могли ещё успеть полностью обеспечить своё будущее, обеспечить неисчерпаемым источником энергии. Россия в это же время как всегда маялась мозгами: посадив свою передовую науку на нищенский паёк, Россия тем не менее каким-то чудом продолжала сохранять существенное преимущество в исследованиях по ядерной трансмутации. До создания мирового вечного двигателя оставались считанные шаги… Но недаром говорится, что история учит только тому, что ничему не учит.

– Никто ничего не успел!

– США не успели завершить работы по разработкам ядерного холодного синтеза и трансмутативного абсолютного оружия, которое собирались «пропагандировать» всему миру через ХААРП, и по сравнению с которым ядерная и водородная бомбы – просто детские хлопушки. А Россия, с её уникальными пространственными и природными резервами в соединении с технологическими и интеллектуальными ресурсами, так и не успела осуществить свою звёздно-гиперборейскую спасительную миссию: построить новую цивилизацию православного коммунизма, возвращающую человека к естественной жизни в звонком бору возле хрустального озера… Противоречия разрозненного мира оказались сильнее шанса на спасение! За Россию и Америку остальное доделала сама История… Вам очень повезло, полковник Харрис, пережить весь этот кошмар, не ведая Большого Вьетнама и Вселенского Армагеддона. И нам всем очень повезло, что Джон Румаркер многое умеет предвидеть на сто лет вперёд. Его слова: «Земля надеется на вас!» – означают именно тот прямой посыл, который даже не законспирирован под старину Нострадамуса.

– Пф-фуу… Такое впечатление, что мне пересказывают сюжет какого-то фильма ужасов: с каждым следующим кадром нарастает ощущение полной обречённости.

– Так по сути оно и есть, полковник Харрис. Мы обречены, Земля обречена! Мужской ген вырождается со скоростью спущенного с тормозов ракетоносителя – прямо на наших глазах: те мальчишки, которые родились когда-то вместе с нами, их давно уже нет, почти нет, а новые больше не родятся – почти не родятся. Сейчас от завышенного фона радиации вас спасёт только ваш персональный наночип вашего персонального доктора-гения. А их, наших мальчишек-однолеток, не только не спасали, а наоборот – безжалостно бросали в самое пекло всего этого ужаса Последней Войны… Мир, где больше не рождаются дети, мёртвый мир: всепланетное кладбище. Солнца становится всё меньше, чистой воды больше нет, леса превратились в гниющие, зловонные, отравленные болота и пустыни, ледники радиохимичны, небо и земля принадлежат генетическим мутантам, нами же созданными. Океаны заполнены кислотными дождями, которые постоянны, как постоянна наша человеческая глупость, и это ещё спасает нам жизнь – даёт нужный кислород. Кислотные дожди нейтрализуют вредные выбросы и испарения болот и гниющих лесов, они задерживают кислород на более низких высотах, и благодаря этому мы всё ещё живём, всё ещё дышим.

– Но что будет дальше?

– Рано или поздно этой песенке тоже придёт конец: кислород перестанет накапливаться в достаточном количестве, а его старые запасы быстро иссякнут. Но пока творение наших рук – кислотные дожди – всё ещё с нами, всё ещё губят и спасают наши никчёмные души. Творец и здесь к нам всё ещё милосерден! Хотя я бы на его месте не церемонилась: извела бы под самый корень это меркантильное и вшивое человечество – и никаких больше шансов! Никогда!

– Почему-то я в этом не сомневаюсь.

– Больше нет ничего: ни листьев, ни чистого воздуха, ни нормального солнца, ни бледной луны на звёздном небе, ни простого спасительного фотосинтеза, нет даже земли, по которой можно было бы безопасно ходить своими ногами. Теперь там, под нашими ногами, шныряют в поисках сладенького десерта такие монстры, каких вы не могли даже выдумать в вашем Голливуде восьмидесятых… Вы даже себе представить пока ещё не в состоянии, как права Лео, когда, возвращаясь из-за стен города, она говорит о смерти, которая бережёт нас в этой клетке под названием Индианаполис на десертный завтрак для тех самых генетических монстров, которые теперь истинно являются хозяевами этой планеты! Тех самых, которых мы готовили когда-то как лучших из лучших спецвойск на случай больших войнушек, для наших потенциальных противников. И где?! На круглом шарике под названием Земля! Кусаешь врага за голову и вдруг оказывается – это ты кусаешь самого себя за хвост.

– После войны все конечно спохватились, но было уже поздно.

– Спохватились! А куда ж было деваться, если вокруг Пустыня и ступить негде: генетические солдаты с лёгкостью и просто спецназовской быстротой выполняют поставленную перед ними задачу – плодиться и захватывать всё новые и новые территории! И неважно, что этот побочный эффект научных достижений техноцивилизации вступил в конфронтацию теперь уже со всем миром, а не с отдельно взятым врагом или государством. Мутантам начхать, что на десерт им порой попадаются их собственные папаши и мамаши, их же и породившие в своих экспериментальных лабораториях… И что теперь мы можем им противопоставить? Ничего! Чем можем от них отгородиться? Стенами и песком – всё! Песок, поглотивший землю, стал нашей смертью и нашим спасением.

– Это как?

– Поверхность земли буквально напичкана неразорвавшимися снарядами – песок покрывает всё это толстым слоем надёжного покрывала.

– А монстры?

– У монстров безукоризненное чувство опасности, поэтому-то с ними так сложно бороться. Им досталось всё! А нам достались голод, радиация, бесплодие, грязное небо, жёлтая вода. Ни птиц, ни собак, ни воскресных уикендов в городском парке и за городом у синего озера – ничего! Какое шикарное наследие и какое потрясающее завершение этой прожитой, исчерпавшей себя до дна, человеческой цивилизации… Облучение убило все законсервированные банки, пожалуй, самого большого человеческого сокровища: спермы! Даже золото – такое бесценное, такое вечно манящее, такое чёрное от крови – теперь стало никому не нужным: драгметаллы пошли в утиль! Золотые цепи стало некому носить и не перед кем пижониться. Нас людей осталось так мало и с каждым днём всё меньше: нас убивает облучение, синтетическая пища и полное бездушие.