Семицветье

Глава 1. Ангел и хрустальный шар

В мире Воздуха танцевали ветерки, задорно толкая располневшие облака. Те тяжело качались в такт. Звонко повторяли мелодию птицы, радуясь, что выскользнули из волшебных снов и прилетели сюда на праздник. Ангелы пряли нити из золотистого света – света без солнца, без луны и без звезд, света, который всегда был и никогда не исчезнет.

Был День Жизни – нежные ветерки превратились в веселые вихри, облака пролились хрустальными дождями. Птицы разбились на пары – роняя перья, парили над миром. Ангелы создали из света сияющий кокон.

Мягко притянул к себе золотистый кокон легкость ветров и облачную пышность, трели птиц и любовь ангелов. И родился из него новый ангел – Мирикки, белокурая крылатая дева.

***

Ангелы – все братья и сестры, но особенно полюбила юную Мирикки мудрая Лорели. Когда настал следующий День Жизни, она ласково улыбнулась подруге.

– Вот и год прошел, милая сестра, как ты появилась на свет. Что я могу тебе подарить?

– Ты мудра и сильна, старшая сестра, – ответила Мирикки, – отпусти меня посмотреть на мир Воды.

– Ты еще слишком юна для таких путешествий, – возразила Лорели. – Боюсь, не справишься.

Мирикки опечалилась.

– Наш мир прекрасен. Но я так хочу увидеть больше!

– Что ж… Среди всех созданий во всех вселенных всегда рождаются те, кто хочет увидеть больше, – вздохнула Лорели. – И ты, видимо, из их числа. Хорошо, лети. Я буду присматривать за тобой.

Призвала она облака, повелела им собраться в кольцо и сотворила дверь в Водный мир.

***

Целый год прожила Мирикки в мире Воды. Каталась на переменчивых волнах, пыталась сплетать водные струи, как раньше сплетала ветерки. Создавала ожерелья из капель. В волшебных медуз смотрелась как в зеркало, танцевала с ундинами текучие длинные танцы. Читала стихи печальным водяным, вела ученые беседы с разумными рыбами. Мирикки спустилась в мерцающий полумрак, на самое дно Водного мира, и не переставала удивляться необычной красоте.

Однажды девушка-ангел вошла внутрь громадной ракушки. Закрыла серебристые глаза и почувствовала, как журчание неспешного мира убаюкивает ее. Еще немного – и затянет в непробудный сон. Мысленно позвала она Лорели, и та услышала. На ладони появилась крупная жемчужина, Мирикки поднесла ее к губам – и вернулась в родной мир.

– Как тебе понравился мир Воды, сестра? – спросила Лорели.

– Он всем хорош, но слишком уж неспешная там жизнь. Еще немного – и я заснула бы навеки. Но послушай, ведь прошел целый год, и сегодня новый День Жизни? Сделай мне подарок, Лорели, отправь в мир Огня.

– Как? – удивилась старшая сестра. – Даже не хочешь осмотреться, познакомиться с новорожденными ангелами?

Но Мирикки настаивала на своем.

– Что ж, да будет так.

И вновь Лорели открыла дверь в неведомый край.

***

Красота Огненного мира поразила девушку-ангела. С листьев пламенных деревьев сыпались искры, на ветвях зрели молодильные яблоки. Пылали жар-птицы, в корнях сверкали саламандры. Бабочки-огоньки отдыхали на горячих рубиновых цветах. И над всеми царил великий вулкан. Извергался он посреди озера лавы, в его жерле купались духи огня…

Прошло совсем мало времени, а Мирикки уже почувствовала себя неладно. Поспешила позвать сестру – и ощутила в ладони лавовый камень. Подув на него, Мирикки вернулась домой.

– Что-то ты быстро, – заметила Лорели.

– Именно так! Время там пролетает мгновенно. И не заметила бы, как стала древним ангелом, а мудрости бы так и не набралась. Нет, среди огней мне не место, а отправлюсь-ка я в мир Земли.

– В мире Земли живут люди, – предупредила старшая сестра. – Среди них нет такого единения, как у нас. Многие добры, но иные злее чудовищ. Но тебя, как я понимаю, не остановить? Расправляй крылья, но будь осторожна.

***

И вновь с помощью Лорели оказалась Мирикки в другом мире. Удивилась – сколько всего вокруг! Леса и степи, поля и бездны, различные звери, забавные птички, людские селения – большие и малые… Три года прожила Мирикки в мире людей. Вместе с травниками изучала волшебство дарованных Землей растений. Гуляла в рощах с дриадами – и лукавыми, и застенчивыми. Часами наблюдала за животными – лесными, полевыми, домашними. Видела зиму, весну, лето, осень… Узнавала людей. И чем больше узнавала – тем печальнее и взрослее становилась. Пускала других в свою жизнь. А с ними – рождение и смерть, любовь и злословие, простоту и коварство, чистоту и подлость.

Мирикки устала и перестала показываться людям.

Сидела она однажды у озера. По ее полупрозрачным крыльям стекали капли дождя – а девушка-ангел словно и не замечала.

– Любовь в этом мире острей, потому что может угаснуть, – рассуждала она. – И дружба ценней, потому что могут предать. И чем сильнее боль одиночества – тем теплее чувство. Но одиночество… почему?..

Закрыла глаза, полные грусти. В мире людей Мирикки стала одиноким ангелом.

Но вот дрогнули ресницы от солнечного прикосновения – оказалось, что дождь прекратился. Нежная радуга сияла над землей, и семицветная красота озарила сердце Мирикки. Как же случилось, что за эти три года она увидела радугу впервые?

– После печали дождя – небо слилось с землей в семи цветах. Словно образ надежды этого мира…

Притянула Мирикки кусочек радуги к себе в ладонь, и без помощи других ангелов возвратилась в домой.

***

– Как ты изменилась, сестра! – удивилась Лорели. – Повзрослела. Неужели в мире Земли время тоже спешит?

– Нет, – ответила Мирикки. – Просто я увидела другую сторону жизни.

– Я так и полагала, – задумчиво кивнула Лорели. – Но неужели и на следующий праздник ты отправишься куда-то?

– О, нет. Попрошу у тебя другой подарок. Подари мне хрустальный шар.

И вот наступил новый День Жизни. Ветерки превращались в бойкие вихри, облака проливались чистыми дождями, птицы разбивались на пары, ангелы созидали из света сияющий кокон… Мирикки лежала в пушистом облаке и смотрела в хрустальный шар.

Раз – и радуга из мира Земли расцветила его семицветьем. Семь разноцветных островов медленно поплыли по кругу в пустоте шара.

Два – жемчужина из мира Воды выпала из ладони ангела, стукнулась о хрусталь, растворилась, проникла в него. И явилась пятью новыми островами – призрачно-зыбкими, непостоянными.

Три – и лавовый камень из мира Огня вошел в шар, превратился в великий остров, на котором – так решила Мирикки – будут соседствовать зима и весна, лето и осень.

И вырвала девушка-ангел перо из своего крыла и дунула на него. Легко проскользнуло перо в прозрачный шар и обернулось белой птицей.

И тогда Мирикки вселилась в тело птицы. Взмахнула белыми крыльями – они принялись расти. И разбился шар, разбрасывая по облакам хрустальные осколки. И освободился новый мир. Увеличился, расширился, устремляясь в новое, незанятое еще пространство. Туда, где Создатель Всех Миров оставил достаточно места для творений своих детей – новых мироздателей.

Снова стала ангелом Мирикки, но теперь она могла обращаться в птицу семи обликов – создательницу и богиню мира Семицветья, мира радости, мира надежды…

– Надо же… – задумчиво произнесла Лорели. – Путешественники по мирам, те, кому тесно в своем, порой вот так и заканчивают. Хотя о чем это я? Для нее все только начинается. И ведь красиво получилось!

И Лорели, поймав плавающий меж облаков осколок хрустального шара, играючи превратила его в прозрачную крошечную птичку.

Глава 2. Колокольчики Сельны

История четвертая

Колокольчики Сельны

У людей существует поверье: срубишь дерево, у которого есть дриада-хранительница – и она погибнет. Тем лучше, может, эта выдумка побудит кого-то воздержаться от бессмысленного уничтожения лесов. На самом деле люди неправы, они нас просто не знают. Не подозревают, что деревья мы себе избираем сами, силой волшебства создаем связь. Да, порой она и впрямь настолько крепчает, что дриада, лишившись своего друга, погружается в глубокий сон, мало чем отличимый от смерти. И все же чаще всего, поплакав и погоревав, мы просто выбираем себе другое дерево.

Изредка нас называют древесными феями. Когда я начала немного разбираться в человеческих понятиях, то решила, что это, пожалуй, верно. Как и другие феи, мы рождаемся от союза мужчины и женщины. Сходимся с духами деревьев, когда они принимают обличье прекрасных юношей. А иногда и с людьми, но так бывает редко.

Настоящие же дриады воплощаются из одряхлевшего ствола – он сам собою раскалывается, отдавая дочери последние силы. Таких созданий люди боятся и называют лесными кикиморами, они ведь совсем дикие – ходят растрепанными и нагими, зыркают горящими глазищами и едва умеют разговаривать.

Говоря откровенно, сейчас бы я обрадовалась обществу и такой сестры. Кроме меня в этом лесу живет древесный дух, связанный с дубом у северной опушки, но с ним мы так долго существовали здесь вместе, что просто друг другу надоели. Когда-то нас было больше. Но одни погрузились в вековой сон, другие просто истаяли от старости. Мы все-таки тоже не вечны. Я и сама несколько раз ложилась вздремнуть ненадолго – лет на двадцать-тридцать. И чем старше становилась, тем яснее понимала – мы умираем, потому что надоедает жить.

Но мне не надоело. Может быть, потому, что я изучаю людей. Если в моих волосах распускаются цветы, моя кожа – цвета вишневых лепестков, а в венах течет древесный сок, это же не значит, что я не способна понять других существ? Правда?

***

Ночь. Из трактира доносятся звуки скрипки. Трактир – это такой дом, где останавливаются путники, а местные приходят по вечерам, едят, пьют и веселятся. Я и сама люблю невидимкой затаиться у окна, слушать музыку. Деревья тоже ее любят. Если бы люди знали, может, они приходили бы в лес играть для них?

Я бы и сама сыграла для людей, но боюсь. Они, вроде, и неплохие, но кто их знает, что сделают, услышав вдруг звуки ниоткуда? А раскрываться и того опаснее… И потому я жду и совсем уже глубокой ночью вхожу в дом Тэнго – молодого мастера-кукольника. Он мне нравится, он любит лес, а еще – вырезает игрушки из коряг. Хорошо, когда умершей части дерева дается новая жизнь… Вот они, стоят на полке – мои любимцы! Кот и кошка. Гладкие, округлые, блестящие, пестрящие веселыми разводами. Котик светлый – ольха, кошечка темнее – дуб. В них красота древесная, глаз не отвести. И я начинаю ворожить…

Хорошо поработал мастер Тэнго, вложил душу, вновь пробудил жизнь, мне надо лишь дать ей раскрыться. Как почке на ветке. Тихо-тихо запеваю я песню. Она ни о чем и обо всем. Люди, наверное, сочли бы ее сходной с легким, веселым шелестом листвы… Но вот эти кошки, когда-то сами бывшие деревом, понимают – это песнь весны, песнь пробуждения. И они оживают. Шерстка блестит, подрагивают ушки, легко ступают мягкие лапки. Светлый кот сразу прыгает с полки мне под ноги и начинает о них тереться. Темная кошечка ждет, лениво потягивается, потом надумает и наконец, изящно спрыгнув на пол, также подходит ко мне. А молодой мастер спит, и, наверное, слышит во сне мою песню. Но он не проснется, я этого не хочу, моя магия не даст.

Мне нравится этот дом, пахнет деревом, пахнет травами. Зла не чувствуется. И я начинаю играть. Хотя я с рождения – покровительница вишневых деревьев, но сейчас у меня в руках три стебля с гроздьями розовых колокольчиков. Они волшебные, разных размеров, и издают переливы чистейших звуков – ни у кого больше нет такого инструмента. Кот и кошка начинают мяукать – подпевают мне, ходят кругами. Весело!

Надоедает играть, и я опускаюсь на теплый дощатый пол. Луна ярко светит в окно. Кот и кошка садятся рядом, я глажу их пушистые спинки.

– Что, друзья, хотите узнать, откуда у меня эти колокольчики? – спрашиваю я их.

– М-р-р, – отвечает кошка.

– Мя-а… – отвечает кот.

– Тогда слушайте.

***

Случилось это давным-давно. Я была еще совсем девчонкой, хранительницей тоненькой вишни. В нашем лесу водились феи, духи и дриады, а вот эту деревушку люди тогда еще не отстроили. Город же ближайший сам походил на деревню. Проживал здесь лишь травник с семьей, но люди приходили к нему отовсюду, кто за снадобьем, а кто за советом – мудрый был человек.

Но нашла и на него напасть. Бродила в нашем лесу осенняя печальница. Маялась, неприкаянная, и однажды, встретив травника в лесу, навела морок. Слег, бедняга, жить расхотел и угасал понемногу.

Больше всех горевал его младший сын Иркас – паренек лет двенадцати, с волосами белыми, как цветы моей вишни, и с темными, как ее ягоды, глазами. Пришел он однажды в лес, сел у ручья как раз под моим деревом и горько заплакал. Я стояла рядом, невидимая, и раздумывала, как же его утешить.

Соткалась тут из тумана осенняя печальница, белесая, зыбкая, с трудом собирала себя в видимый образ. Ее глаза походили на болотистые водоемы, готовые затянуть в глубину. Взглянула она на меня – она-то меня видела! – и я испугалась. Молодая еще была.

Иркас тоже испугался, но не убежал, а сидел и смотрел на нее как завороженный.

– Не пугайся меня, дитя, – ласково зашелестела печальница. – Я помогу твоему горю. Обещаю, что отпущу твоего отца, если ты отдашь мне взамен силу своей молодости.

«Не верь ей!» – хотела я крикнуть, но Иркас тут же вскочил на ноги.

– Так это ты всему виной! Перестань отца мучить! Сделаю все что скажешь, – он прижал руки к груди. – Хочешь, хоть убей меня потом.

Печальница нагнулась к мальчику и поцеловала его.

– Вот и все, – сказала она. – Никого убивать не надо. Договор наш скреплен.

***

Прошли годы, семья травника разрослась, его старший сын взял себе жену из ближней деревни, дочку тоже сосватал один охотник – но не увел за собой, а сам тут у нас поселился. Новые дети народились. А Иркас всегда был один. Никогда не смеялся. Даже не улыбался. Родные считали его порченым и были правы. Поцеловала его печальница – и забрала себе молодые силы, сама получила что хотела – обрела постоянный облик…

Иркас же от этого поцелуя разучился радоваться и потерял жажду жизни. Только музыка могла его взволновать. Он научился играть на флейте и часто приходил под мою вишню у ручья – это было любимое его место. Иногда мелодии, что он играл, были тихими и спокойными, но чаще – пронзительно печальными. Я была рядом, в пору цветения осыпала его лепестками или же просто молча слушала. Мне-то ничего, а вот на людей от такой музыки навалилась бы тоска. Жаль мне было парня. И однажды я решила ему показаться – просто вышла к ручью. Он не испугался. Долго мы смотрели друг на друга. Иркас попытался улыбнуться, но у него не получилось, и он отвернулся.

Мы, дриады, многое знаем о том, что творится на свете. От листа к листу, от дерева к дереву передаются вести, а тут и ветер, играющий в кроне, их подхватит и несет в другой лес… Так я узнала, что ходит по лесам ангел – неслыханное дело! Я и попросила свою вишню – скажи, мол, ветру, пусть донесет он до ангела мое приглашение, чтобы и в наш лес пришел.

И вот лежала я как-то в траве под вишней и пыталась дыханием оживить засохшую яблоневую ветку, как делали порой старшие дриады. И тут увидела ее – прекрасную и сияющую, с полупрозрачной кожей и белыми волосами, с огромными крыльями, сложенными за спиной. Кажется, я застыла с раскрытым ртом, как какая-нибудь человеческая девчушка.

А девушка-ангел приблизилась и посмотрела на меня. Она ничего не сказала, но я мысленно услышала ее нежный голос:

«Мне сказали, что дриада Сельна позвала меня в этот лес. Скажи, это ты – Сельна? Я Мирикки»

Я вскочила на ноги, растерянно вертя в руках яблоневую ветвь, заглянула ангелу в лицо. Мирикки показалась мне слишком печальной для такого светящегося существа. Откуда она вообще здесь? Мне рассказывали старшие духи, что ангелы – одни из немногих созданий, которые могут перемещаться между мирами и давать эту способность другим, но они редко пользуются ею. И все-таки передо мной была обитательница Воздушного мира.

– Я Сельна… Я подумала, что ангел сможет помочь тому, кому никто уже не поможет.

В это время к ручью как раз шел Иркас со своей флейтой, и я просто указала на него. И увидела ее улыбку – улыбку ангела. Мирикки вежливо поклонилась мне и пошла Иркасу навстречу. Он остановился… они просто стояли и смотрели друг на друга. А я, отведя взгляд, увидела, как сама собой расцветает у меня в руках сухая яблоневая ветвь…

***

С тех пор Иркас и Мирикки каждый день встречались у ручья. Они просто сидели там и все так же молча друг на друга смотрели, а я, становясь невидимой, смотрела на них. Конечно, они мысленно разговаривали, а мне очень хотелось узнать, о чем… Люди бы сказали, что это не мое дело, но сами-то они в лесу не слишком стесняются его обитателей, доходит ли до секретных разговоров, поцелуев или еще чего-то… что ж с того, что и мы – духи, феи, дриады – привыкли все видеть и слышать и считаем это в порядке вещей? Но сейчас я могла слышать только мелодии, ведь Иркас часто играл ангелу на флейте. И хотя музыка была по-прежнему щемяще-печальна, что-то в ней изменилось… она стала как будто мягче, светлее… А однажды я увидела, как во время игры слезы медленно потекли у юноши из глаз.

***

Был вечер, Мирикки бродила по лесу по своему обыкновению, а я молча ходила за ней – куда она, туда и я. Наконец она обернулась и отрицательно покачала головой.

«Я ничем не могу ему помочь, – услышала я ее мысленный голос. – Он боится. Боится радости, боится того, что давно утратил. Не открывает сердце из-за этого страха, не дает себя исцелить».

– Но так ведь быть не должно! – воскликнула я вслух.

Я разозлилась. Как можно быть таким глупым, чтобы бояться радости? Говорят, что у людей чувства сложней, чем у нас, – чепуха! Все понимают, что такое веселье, свет, улыбка… а он, видите ли, не хочет.

Но девушка-ангел пристально посмотрела на меня своими похожими на звезды глазами, и я почувствовала, как в сердце рождается что-то новое… Мирикки не внушала мне никаких мыслей, я как будто сама училась думать по-другому. Иркас когда-то отдал часть себя, чтобы спасти отца, а почему бы и мне не отдать ему то, что я так хорошо понимаю и чувствую? Я всего лишь дриада или, по-другому, фея вишни, но ведь и у меня есть душа…

***

Этой ночью я пришла к Иркасу под окно и запела. Не так, как пою сейчас, я была взволнованной и шумной, словно дерево под порывистым ветром. Но все равно то была песня весны и цветения, и я вкладывала в нее все, что мог бы понять человек. Все, что есть общего у людей, дриад, ангелов, у всех, кто умеет любить и понимать весну…

И когда я закончила, сердце продолжало петь и ликовать.

– Вот так, Иркас, – прошептала я вслух на языке людей. – Вот так должен ты ей играть, вот так…

И убежала, чувствуя, как внутри у меня звенят невидимые колокольчики, а в волосах сами собой распускаются вишневые цветы…

Как же я удивилась, услышав на следующий день в мелодии, которую Иркас играл для Мирикки, отголосок собственной песни! Непривычно, робко, волнуясь, он пытался играть радость, и во взгляде его были свет и тепло… И я уже не замечала того, что стою совсем рядом, забыв про невидимость. Я просто тихо-тихо подпевала. А потом, приняв всю эту нежность в себя, я слилась духом с собственным деревом, проживая в тот миг всю полноту его цветения. Приняла – и вернула, вскинув руки, рассыпая с пальцев розовато-белые лепестки, которые падали и падали на человека и ангела… Я увидела, как Мирикки, просиявшая ярче обычного, собирает их в ладони, создавая маленькие пенистые вихри, бросает в Иркаса, и лепестки у него за спиной превращаются в белые, чуть тронутые розовым, крылья. И вот тогда-то он улыбнулся…

***

Дальше все было просто. «Иди, – сказала Мирикки так, что услышала и я, – теперь ты исцелен. И ты нужен людям, нужен своей семье. Может быть, мы еще встретимся».

И он расстался с ней с большим сожалением, а я, ощутив, как сильно устала, уснула под моей вишней и сладко-сладко проспала несколько лет. Когда же проснулась, чудесно отдохнув, мое дерево стало вполне взрослым, как и я сама. Я встретила Иркаса в разросшейся уже деревне, которую стали называть просто Травники, он жил там счастливо, играл на флейте – людям на радость. Вот только девушки по сердцу себе так и не нашел. И еще – оказалось, что никто, кроме меня, не мог видеть его крыльев.

Так-то, думалось мне, и закончилась эта история, да не тут-то было. Однажды осенним утром у ручья, под моим деревом, я вновь увидела Мирикки. Я сразу узнала ее и очень обрадовалась, хотя что-то в ней явно изменилось.

«Теперь я стала другой, – сказала мне она. – Меня называют Семиликой птицей. Ведь я сотворила собственный мир…»

Присев на берегу, крылатая дева опустила руку в ручей, и легкое сияние от ее пальцев передалось воде. Я не дыша смотрела, как яркие искры рождались и тонули, и вспыхивали снова. Я чувствовала, как вода меняется, как совершается что-то удивительное… А потом в ручей упало перо ангела.

«Вот и все, – Мирикки светло улыбнулась мне. – Теперь не для одной меня открыт путь из вашего мира в Семицветье и обратно. Этот ручей – отныне дверь, он связан с ручьем в моем мире. Тот придет ко мне, кому это действительно нужно. Приходи и ты, Сельна, если захочешь. Но только, когда устанешь от своего леса, ведь назад уже вряд ли вернешься…»

Вот тогда-то она, уходя, и подарила мне розовые колокольчики, умеющие играть чудесные мелодии. Как видите, я до сих пор не рассталась с ними.

Может быть, когда-нибудь я воспользуюсь приглашением Мирикки. Но пока, как бы ни было скучно, мне не хочется оставлять родной лес. Я знаю, что были те, кто прошел через ручей в другой мир. Ушел через него и Иркас. На прощанье он, обернувшись, улыбнулся мне и помахал рукой. И я увидела розовый отблеск на его крыльях перед тем, как он исчез в заискрившейся светлой воде…

Глава 3. Семь парящих островов

История пятая

Семь парящих островов

Говорят, осенняя печальница зародилась из слез девушки Аины, которая уходила плакать в лес в одиночестве, тоскуя по другу, нарушившему обещание. Что потом с ней стало, никто уже не помнит, но другая Аина, живущая в деревне Травники, что рядом с тем самым лесом, в последнее время часто вспоминала эту историю. Порой ей даже казалось, что дух тезки вселился в нее. Точно так же она доверяла, и не раз, – но напрасно, и боль обжигала душу, слезы были горячие, а холод осеннего ветра их не остужал.

Однажды Аина услышала легенду о том, что что когда-то давным-давно сын основателя поселения был одержим осенней печальницей, что помогло ей превратиться из бестелесного духа в живую женщину. «Если она из плоти и крови, – подумала Аина, – то ее можно убить». И она отправилась к ручью, где, по преданию, тот мальчик встретил печальницу. Шла вдоль течения, пока не устала, а потом присела отдохнуть на упавшее сухое дерево. Живые деревья переговаривались, указывая на нее ветвями, и бросали ей на плечи яркие разноцветные листья, но она ничего не замечала, вновь погрузившись в свою тоску. Слезы стекали по худому бледному лицу, и Аина не могла разглядеть красоту осеннего леса, она видела лишь серое небо да унылую пожухлую траву.

– Не меня ли ты ищешь? – услышала девушка тихий голос, такой же тусклый, как мир, каким воспринимала его Аина. Подняв голову, она увидела женщину с усталым выцветшим лицом. С головы до ног закутанная в серое покрывало, та смотрела в лицо Аины огромными глазами болотного цвета. А потом спросила:

– Ты, кажется, собиралась меня убить?

– Откуда ты знаешь? – девушка вовсе и не удивилась.

– Я знаю все, что знаешь ты, потому что ты – это я, – невесело усмехнулась женщина. – Ты не человек, Аина. Двадцать лет назад я родила тебя от озерного духа и подкинула в дом молодой вдовы. Я долго ждала, пока моя суть проявится в тебе. Ведь твое рождение отняло у меня столько сил, что теперь я с трудом удерживаю это тело. Что будет со мной, если ты убьешь меня? Может быть, ты станешь мной или я – тобой? Попробуй.

Но Аина просто молча смотрела на мать и ничего не говорила. Откуда-то она знала, что та не солгала.

– Если я стану духом, – вновь заговорила печальница, – то найду способ вновь воплотиться. Если бы мой дух перешел в тебя – это было бы самое легкое.

– Уходи, – сказала Аина бесцветным голосом, вставая с бревна и отстраняясь. – Я давно уже поняла, что для меня нет счастья в этом мире. Но я не стану убивать свою мать, кем бы она ни была.

– Я хотела попытаться, – вздохнула печальница. – Быть может, так было бы лучше для нас обеих. Ты ведь все-таки мое дитя. Но теперь я тебя не отпущу.

Она приблизилась к дочери и поцеловала ее. Аина, вздрогнув, отшатнулась, но было уже поздно. Все цвета стали уходить из ее тела, словно кто-то вытягивал их, выпивал. Обесцветились серые глаза и пепельные волосы… губы, щеки, ресницы, и без того неяркие, вовсе поблекли. Она поняла, что… нет, не умирает, но превращается в существо без сути, без света, без сил, без желаний. А все краски, вся ее жизнь, словно нити в клубок, скатывались в переливающийся радужный шар, причудливым облаком зависающий над головой.

И ни Аина, ни мать ее, осенняя печальница, жадно протянувшая руку к этому шару, не заметили ярко-рыжую, до красноты, лисичку, появившуюся словно ниоткуда. Лисичка бросилась Аине под ноги и толкнула в сторону ручья. И девушка, упав в воду, исчезла, а радужный шар рассыпался, опадая на землю пестрыми цветами. С воем печальница обернулась бесплотным духом и облачком улетела прочь…

***

Аина очнулась в осеннем лесу. Только был он совсем другой – пышный, сверкающий, как драгоценный камень. Нити золотистого света пробивались с неба сквозь уютные желтоватые облака. Рядом с ней сидела прямо на траве (на удивление свежей для осени) рыжеволосая девчонка с милым остреньким личиком, улыбчивая и веснушчатая. Одета она была и просто, и ярко – в размашистую белоснежную рубашку и длинную красную юбку, и все бы ничего, если бы не лисьи ушки и роскошный рыжий хвост.

– Привет, – сказала девушка-лисичка, – я Риккита… или Рикки. Не удивляйся, ты в Семицветье, в царстве Осени. Ты здесь потому что…

Из пещеры неподалеку вышли черноволосый юноша-красавец и стройная девушка с очень светлой кожей кожей и распущенными белыми волосами. Яркие глаза юноши так и впились в Аину, его спутница тоже задержала на ней прохладный синий взгляд.

– Э-э-э… – чуть даже растерялась Рикки. – Это мои брат и сестра, Раэль, Черный лис, и Юнэ, Снежная лисица. Проходите, проходите поскорее, нечего таращиться и смущать гостей.

Парочка послушалась и скрылась за деревьями.

Аина не смутилась. Она наблюдала за всем отстраненно, словно была во сне, и только спросила, почему у этих двоих, если они лисы, нет ушей и хвоста, как у Риккиты.

– А, – оживилась лисичка. –Вообще-то наша мать – королева царства Осени, Огненная лисица. Она однажды отправилась в Сумрачный мир и встретила там оборотня. Раэль – оборотень, как и его отец, ему ближе человеческая форма, чем лисья. А потом мама влюбилась в сына Зимнего короля и превратила его в лиса. Шума-то было! Мне рассказывали… Хотя парня благополучно расколдовали, мать до сих пор враждует со снежным семейством. Как бы то ни было, а Юнэ она все-таки родила от принца. Сестра тоже вроде как оборотень, белая лиса, а вторая форма – ледяная дева. Истинная принцесса! Ну а мой отец – настоящий лисий дух, он живет в царстве Весны, я с ним часто встречаюсь. И я – такая же, как он. А кто ты?

– Я не знаю, – ровным голосом ответила Аина. – Меня считали человеком, но среди людей я была несчастна. А теперь…