Развод в 45. Предатель, которого я любила

Пролог

Стоит машине мужа с сыном и дочерью, сидящими в ней отъехать, я вздыхаю и, ухватившись за ободки коляски, качусь через весь дом в главную спальню. Лида – домработница и большая подруга, как раз находится там.

– Уехали? – спрашивает, убирая постель.

– Да.

– Ой, ну с богом, – взмахивает рукой и продолжает поправлять одеяло, прежде чем накрыть кровать покрывалом.

– В прошлый раз, когда год назад мы с сыном вдвоем поехали, бог сделал меня инвалидом.

Грубые и совершенно неправильные слова даже для меня само́й слетают с губ очень быстро.

– А ну-ка, перестань, – звонким сердитым голосом Лида заполняет тишину огромного дома. – Вина была не твоя. И не твоего сына. И не вздумай об этом забывать.

– Я просто переживаю, – поднимаю руки к лицу и тру его, немного резко.

– Что с тобой? – она оставляет постель в покое, смотрит обеспокоенно.

– У меня просьба, – сглотнув, начинаю издалека.

– Какая?

– Помоги собрать вещи Никиты в чемоданы.

Эти слова как кость в горле. Но я должна. Пришло время.

– То есть? Едет куда-то?

– Все его вещи. Абсолютно все.

– Зачем? – ее взгляд непонимающий и это нормально. Думаю, до этого момента каждый, кто с нами знаком, и не подозревал, что семьи, по сути, уже и нет вовсе.

Я замираю и, прочистив горло, произношу дрожащими губами то, о чем ни разу ни с кем не говорила.

– Мы разводимся.

– Что? – голос Лиды становится потерянным.

– Да. Это нужно было сделать еще несколько месяцев назад или больше. Но у Артура было поступление. И я не хотела, чтобы он думал о чем-то кроме учебы. А развод не та новость, что сто́ит озвучивать перед экзаменами. Я не могла быть такой эгоисткой. Теперь же он отправился учиться, и пора поставить точку в этом изжившем себя браке.

– Олесь… а что случилось? – она садится на край кровати, прямо напротив меня, сидящей в инвалидном кресле.

– У Никиты любовница, – голос сухой и безжизненный.

– Ах, – она хватается за сердце и вздрагивает, словно ей, как и мне, стало больно. – Как же так?

– Уже давно, – киваю ей.

– Как давно? Как ты терпела-то?

– Ты знаешь, каким был этот год для всех нас.

– Конечно, знаю, – она поджимает губы, опустив взгляд на мои ноги.

– Я просто… – запрокидываю голову, стараясь сдержать слезы обиды.

Сколько раз я задавалась этим вопросом. Сколько раз искала ответ, но не находила. Я не понимаю его поступка. Я просто… не понимаю. Двадцать лет. Не идеальных, но точно счастливых, чтобы закончить вот так?

– Я просто не понимаю, Лид, – озвучиваю свои же мысли, даю им жизнь, иначе свихнусь. – Как он осмелился сделать это, когда я изо дня в день ищу в себе силы встать на ноги и быть прежней? Ищу поддержки в каждом из вас. Как он вообще… Откуда в нем столько жестокости и безразличия. Это бесчеловечно. Мало его обвинений в произошедшем, которые как кислота разъедают мое сердце, так он еще дальше пошел. Любовница, Лида. Другая женщина… И когда? Сейчас, когда я… так уязвима и…

Всхлип все же срывается с моих губ, и единственная слеза катится по щеке, растворяясь на дрожащих губах.

– Ну-ну, тише, – Лида подходит и обнимает, наклонившись ближе. – Соберу. Прямо сейчас и займусь этим. Поплачь. Пусть сегодня ты поплачешь, Олеся. А завтра улыбайся. И каждый день после. Сегодня еще можно. Можно, – шепотом приговаривает, и я медленно успокаиваюсь в руках подруги.

– Спасибо, – вытираю влажные щеки.

– А как же Леночка?

– Сомневаюсь, что ему есть дело до дочери. Мне главное, чтобы он пошел на встречу и согласился на условия по поводу дома. Сама я его не потяну. Да и большой он для нас с дочкой и сыном, который теперь учится за тысячи километров отсюда. А Лена останется со мной, где же еще. Только бы Артуру никто не говорил. Хочу, чтобы он первый семестр отучился спокойно, а там уже поговорю.

– Ой, не знаю, Олеся, сложно будет сдержать такое втайне.

– В любом случае, – вытираю глаза, – я имею то, что имею. Ни больше, ни меньше.

Несколько часов, как Никита повез сына в аэропорт, проходят как пара минут. Все вещи мужа помещаются в четыре чемодана. Подумать только. Четыре пластиковых коробки, которые таят в себе все, что важно человеку. Память, вещи, безжизненные и не особо нужные безделушки.

Дочь поехала вместе с братом и отцом, поэтому мне удалось осуществить этот сбор вещей за раз. А я не смогла поехать. Да и обузой в длительной поездке быть не хотелось. Плюс мой страх, что все повторится, словно я проклята. Нет. Не хочу. Пусть Никита отвезет сына. Так, я буду спокойна.

В прошлом году мы ехали с Артуром вдвоем. Решили прокатиться на машине. Он сдал первый экзамен, и на обратном пути произошла авария, разделившая все пополам. Он не поступил, из-за того, что был суд, а я осталась прикованной к коляске.

Год действительно выдался чудовищным. Еще и такие новости от мужа. Это действительно больно. Держусь из последних сил на самом деле.

Услышав, как ворота во дворе пришли в движение, выкатываюсь в гостиную и встречаю улыбающуюся дочь.

– Ну как съездили?

– Супер. Тоже хочу полетать как Артурик.

– Окончишь школу, поступишь, как он, и полетишь.

– Ага, до этого еще целый век.

– А куда тебе спешить в твои четырнадцать.

– Ну, ма, – закатывает глаза и проходит мимо, быстро поцеловав в щеку.

За дочерью входит Никита. Для него улыбки у меня не остается. И когда он сталкивается со мной взглядом, смотрит, нахмурившись.

– Все в порядке? – оглядывает меня с деланным волнением.

– Да. Но нам нужно поговорить.

Дожидаюсь его кивка и развернув коляску, еду в свой кабинет, слушая глухие шаги, следуемые за мной «по пятам».

– Закрой, пожалуйста, дверь.

Он удивляется, но делает это. Затем садится в одно из двух кресел у небольшого кофейного столика.

– Олесь, я в душ хочу, поэтому можно…

– Можно, – киваю, даже недослушав его просьбу.

Сохраняя спокойствие, присущее моей натуре, приподнимаю плечи на вдохе и опускаю их на выдохе.

Собираюсь с духом и говорю:

– Пришло время нам с тобой развестись.

Я звучу уверенно и могу сказать откровенно, что горжусь собой.

Мои чувства к мужу долгое время, оставались сильными. Я знала о его другой жизни уже некоторое время и терпела ради сына. И пока это длилось изо дня в день, я все еще надеялась на что-то. Мое положение сильно уязвляло. Сейчас, конечно, тоже. Но больше нет мотивации для дальнейшего спектакля.

Больше нас ничего не может удержать в этом браке.

– То есть как это, Олеся?

Никита сглатывает и, нервничая, опускает обе ладони на колени, потирая их.

– Все просто. Я знаю о твоей любовнице. И я терпела все это слишком долго ради сына и его спокойного поступления в университет. Теперь, больше нет смысла сохранять брак. Можешь быть свободен.

– Я? Свободен? – он вскакивает на ноги и принимается ходить от стены к стене. – Ты терпела…

Он нервно смеется, запустив пальцы в волосы.

– Я свободен, – бормочет под нос. – Я просто… Нет, я в шоке. И… и что? – заикается. – Что дальше? Расскажешь всем, что я ушел к другой? Так выходит?

– Почему тебя удивляет причина? У тебя появилась любовница. Ты мне изменяешь. Ты, а не я. Другой причины я не могу озвучить, потому что ее нет.

– Но именно ты заговорила о разводе. Не я.

Его слова меня так сильно поражают, что я недоуменно смотрю на мужа. Он что, серьезно?

– О, так ты решил жить с двумя женщинами и не быть в разводе? Это вообще как? Может быть, ты запланировал ее переезд в спальню сына, раз он уехал?

– Не неси чушь.

– Тогда будь мужиком, раз уж пошел налево, – прикрикиваю на него, и он удивленно поднимает брови.

Привык к тихой и робкой Олесе. Признаться честно, я сама в шоке от своей храбрости.

– И как же ты будешь без меня, а? Как? Все эти твои попытки встать на ноги, массажи и… реабилитация. У тебя очередная операция в сентябре.

– Так тебя все-таки волнует мое состояние? От боли за меня ты нашел себе другую женщину? Или из жалости? Откуда в тебе столько лицемерия, Никит? Откуда? И откуда столько трусости сейчас?

– Это не трусость, – чеканит чуть ли не по слогам. – Это сопереживание. Сочувствие. Поддержка.

– Синонимами меня поддержать решил. Спасибо. Но на этом все. Наш сын уехал. Сдал экзамены и поступил. Больше я тебя не держу.

– Ты… Она меня не держит. Потрясающе, – снова смеется, разговаривая сам с собой. – Знаешь, что, прекрасно, – разводит руками. – Просто отлично. Но, – поднимает в мою сторону указательный палец, держа его ровно, – ты берешь на себя ответственность в этом разводе. Сыну и дочери расскажешь, что ты приняла это решение.

Смотрю на него и так горько сожалею, что вижу некогда своего мужчину, в которого была влюблена двадцать лет таким слабым духом.

– Посмотрим, что ты скажешь мне через неделю или месяц, Олеся.

– Просто уходи, – разочарованно произношу. – Уходи. К ней.

Он кивает и, одарив странным, сожалеющим взглядом, вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью. А я вздрагиваю от этого удара. Словно кто-то сжал мое сердце настолько, что оно взорвалось, как воздушный шарик в тисках.

Глава 1

Проверив время, включаю ноутбук. Набираю номер своей ученицы и когда она принимает вызов, улыбаюсь в камеру.

– Карина, здравствуй.

– Здравствуйте, Олеся Ивановна.

– Как у нас сегодня дела?

– Все хорошо, недавно пришла со школы. Сделала уроки и сидела, ждала вашего звонка.

– Твое горло в порядке? Что сказал врач?

– Что я готова продолжать заниматься. Но оставила прогревания.

– Это очень хорошо. До концерта осталось три недели. Этого достаточно подтянуть то, что не получалось. Насчет игры ты уверена? Это может отвлекать от вокала. Требуется подготовка.

– Мама уже заказала синтезатор.

– Что ж, я только за, – улыбаюсь и поднимаю руки в знак согласия.

– Тем более у вас же получается.

– Мне не тринадцать лет, но я уверена, что ты тоже сможешь. Итак, начнем.

Девочка с улыбкой на лице садится прямо и ждет начала занятия. Я кладу руки на клавиши и киваю, дав понять, что мы начинаем.

Коротко перебираю ноты пальцами и вхожу в ритм.

– Давай-ка распоемся, – провожу по черно-белым полоскам пальцами, разминая их. – Подышим, – напеваю и тяну: – М-м-м… Повторяем.

Она делает следующие повторения за мной в точности. Я не веду с ней диалог. Я пропеваю его.

– Ла-ла-ла, открываем пошире рот. Тянем последнюю букву.

Ученица повторяет, и я киваю, слушая, как хорошо у нее получается. Перехожу на октаву выше, и мы пропеваем по кругу эти прекрасные: «ля», «но», «да».

– Молодец. Попробуем уйти вниз.

Мои пальцы порхают не сбиваясь. Сердце подпевает нам обеим, а тело словно плывет по волнам звучащих нот.

– Теперь вытягиваем шею и берем самую низкую ноту. Ищем ее глубоко внутри, расслабляем горло и позволяем ей выйти наружу. Не сгибаем шею, а держим подбородок ровно девяносто градусов по отношению к своему телу.

Она делает, и я повторяю снова:

– Умница. Ниже.

Когда у нее получается, я мягко заканчиваю и убираю руки с клавиш.

– Мне нравится то, как ты умело играешь со своим голосом. В качестве тренировки ты можешь ходить по дому и играть. Как по лесенке «А-а-а-а», – жестикулирую от нижней к верхней. – От низкой к высокой и обратно – а-а-а-А.

Показываю ей без музыки, чтобы она хорошо слышала эти переходы, когда из-за приоткрытой двери доносятся голоса двух разговаривающих женщин, проходящих мимо комнаты Карины.

– Ну а куда Никита уйдет? Она инвалид, Даш.

Первое, на что я обращаю внимание, – мужское имя «Никита», а второе сочетание слов «она инвалид».

Я не знаю, почему заостряю на этом внимание. Но голос матери Карины я узнаю́ сразу. Второй нет. Он даже не кажется знакомым.

– Ну он же ее не любит? – продолжают женщины.

– А какая разница? Старший Артур скоро поступит, а младшей дочери четырнадцать вроде, – вот на этом мое горло сжимает в тисках и кажется, что я больше ни одной ноты пропеть не смогу в своей жизни.

Артур – наш девятнадцатилетний сын, Лене действительно четырнадцать. Все верно. Я инвалид с некоторых пор, а моего мужа зовут Никитой.

Но кем является та женщина, которая знает такие подробности нашей, пока что тяжелой жизни.

– Плюс за ней нужен уход, – между тем полосует та другая, острыми как бритва словами мою душу. – Никита так и сказал, что пока никуда не уйдет. Жалко ему жену.

Вот в чем дело? Он так «добр» ко мне, что не собирается оставлять свою не ходящую жену? А что потом? Что, если я в итоге так и не смогу ходить? Куда он денет свою доброту?

Глаза увлажняются оттого, что я слышу такие вещи. И я почему-то верю. К сожалению… верю, что он их говорил.

Его отстраненность, нарочитая нежность и минимум объятий, с отмашкой на боязнь мне навредить. Так много всего, что я считала заботой, оказалось банальным наличием другой женщины и жалости уйти по-честному. А я так не хотела в это верить.

– Она в аварии пострадала, да? – спрашивает мама Карины, а я замираю в очередной раз.

– И сына их, чуть не угробила, представляешь? – сердце крошится, как ломтик хлеба в ее черствых руках. – Теперь вот еще мужика держит рядом с собой неходячей. А оно ему надо? Взрослый человек, сама разве не понимает, что ему жить хочется, а не с ней носиться. Сегодня ему снова обо всем скажу.

– Мам, – кричит моя ученица и в дверь заглядывает Дарья.

– Что? Ой, у вас же урок, забыла. Добрый день, – она прикрывает дверь, и мне в итоге так и не удается увидеть эту женщину.

– Добрый день.

– Как дела у Карины?

– Должна сказать вам спасибо, – проглатываю ком в горле, чтобы не выпустить слезы боли и обиды, сохраняя их в себе на ближайший час занятий. – Спасибо, что показали ее хорошему лору и провели лечение. Это важно для связок и ее дальнейшей карьеры певицы.

– Ну что вы, – она улыбается, и я не могу не сделать этого в ответ.

Она хорошая мама, и всегда нравилась мне как женщина. Ошибалась ли я в своем мнении? Или же у нее просто подруга – такая стерва?

Оставив нас одних, женщина выходит за дверь, и мне с трудом удается закончить занятие через час, а не раньше.

– До встречи.

– В четверг, да, Олеся Ивановна? – спрашивает с надеждой, Карина.

– Конечно.

Нажав на красную кнопку, закрываю ноутбук. А на телефон приходит сообщение от Никиты:

«Сегодня задержусь. Работы уйма. Если что-то срочное будет нужно – пиши или попроси Лиду немного задержаться».

Все мои подозрения оказались правдой. Я думала, что сошла с ума. Боялась выдавать свои сомнения за правду и рушить отношения. Но должна была прислушаться сильнее к голосу разума. Однако… и для молчания повод тоже есть.

– Слышала я твою работу, – разочарованно произношу вслух и опускаю голову, чтобы в очередной раз посмотреть на свои бесчувственные ноги. – Уж лучше я, чем сын, – как мантру повторяю эти слова и, схватившись за металлические ободки, выезжаю из моего импровизированного кабинета.

Теперь я преподаю только онлайн, а не в школе. Иногда приглашаю к себе, потому что онлайн всего не покажешь. Потому что именно работа и любимое дело спасают от дикого и ранящего душу одиночества.

Глава 2

Мама говорила мне, что женщина – хранительница очага. Женщина – опора семьи. Думаю, многие девушки слышали то же самое в свое время. На самом деле это странные понятия. Ведь мы всего лишь женщины, нам полезно быть стойкими, сильными, но становиться опорой и держать груз и вес семьи? Нет уж, увольте. Отбросим эти стереотипы, мама была старой закалки. Поэтому, когда меня все доставало, я просто опускала руки и говорила своим детям и мужу: «Папа опора семьи на все выходные, а я устала и беру отгул!».

Однако кое-что она говорила очень правильно.

«Олеся, у каждого есть чаша терпения, чаша любви и главное, самоуважения. Думаешь, откуда пошел миф о трех слонах или китах, держащих этот прокля́тый мир? От нас! – она шутила, и я любила ее юмор. – Когда одна чаша перевешивает, остальные три, наполняясь или, наоборот, баланс нарушается. Значит, пришло время, что-то менять. Никогда не выпускай из вида эти чаши и следи за тем, чтобы каждая была наполнена достаточно. Одинаково».

Мне было пятнадцать. Мои гормоны начинали бушевать, и слова мамы, я воспринимала никак иначе, чем закатыванием глаз или цоканьем. Я думала это очередная лекция. А я была сорванцом и ненавидела лекции, прежде чем стать ее поклонницей и полюбить музыку.

Эти слова мне вспомнились не так давно. На самом деле, это первое, что пришло на ум, когда мой муж впервые задержался на работе и не потрудился сообщить о причинах. Это было до того, как я услышала разговор матери моей ученицы и ее подруги. Теперь я о них знаю, об этих причинах. Уже, как несколько месяцев знаю.

Проблема в нашей семье была. Есть. Не повод для измены или наличия любовницы. Именно проблема. Испытание, с которым мы уже по факту не справились.

Одна чаша медленно перевешивает остальные, и я боюсь, что весь баланс в итоге нарушится.

Я смотрю на Никиту. Слежу за его передвижениями по комнате: от гардеробной, где он надевает пижамные штаны, до комода, где наносит на лицо лосьон.

– Рада, что ты пользуешься моим подарком, – улыбаюсь иронично и жду его реакции.

Этот факт тоже не ускользнул от меня, потому что в памяти жили его слова: «Я не буду пользоваться этой фигней, Олеся. Это у вас – у женщин всякие штучки для кожи и прочего, мне это не нужно».

Очевидно, сейчас мой муж изменил свое мнение на этот счет к сорока пяти годам.

Он улыбается мне в зеркало настолько криво, что это вызывает нервный смешок.

Женщины чувствуют все. Когда им это важно – они чувствуют и замечают абсолютно все в своем муже. Не замечают только те, кто хочет остаться слепой или когда просто наплевать. У меня не вышло окунуться в забвение. Не после услышанного мной разговора. Видя, как моя семья медленно погибает, ты ранишь себя попыткой оставить все как есть или изменить к лучшему.

У нас определенно есть проблемы. Но скоро они закончатся. И станут только моей проблемой. Проблемой моего сердца. Я его от нее освобожу.

Я уже под своим одеялом, когда он ложится на свою половину кровати и берет в руки журнал, надев очки для чтения.

Вздохнув, я тоже решаю почитать, так как диалог никак не получается, но мои очки остались наверняка в гостиной.

– Дорогой, ты не мог бы принести мне очки? Составлю тебе компанию.

– А ты… – начинает он и тут же замолкает.

Да, привычки остаются с нами навсегда.

– Конечно, – поправляет себя и встает, выходя из спальни.

Оставшись в тишине на целых три минуты, не меньше я запрокидываю голову к потолку и начинаю часто моргать.

Вот что я уяснила для себя: жалость – это не мое. Однако любая сильная душа способна плакать и быть слабой, особенно в минуты одиночества, которых в моей жизни стало слишком много.

Я люблю его. Так иронично, ведь я пытаюсь взрастить внутри что-то еще. Что-то, что поможет моему дикому сердцу перестать стучать. Но видимо, когда любовь настоящая и искренняя… ее слишком тяжело убить.

Когда Никита возвращается, я уже в порядке и улыбаюсь, протянув руку.

– Спасибо.

– Может, принести что-нибудь еще?

Забота. Она тоже обезоруживает. Обнажает и ставит в тупик. Особенно когда неискренняя.

У него есть другая. Женщина, которой он посвящает очень много времени, обделяя и обкрадывая свою семью. А когда он дома – забвение, все же наступает. Ненадолго, но оно есть.

Он мил, учтив и добр ко мне и своим детям.

Невольно сомневаешься. Думаешь, что все это ложь и твои подозрения ужасны и глупы, услышанное ранее вообще не имеет к вам никакого отношения. Пока не наступает новый день. Он выходит в парадные двери и уходит к ней. Оставляет позади жену инвалида, детей… семью.

– Нет, у меня есть все, что нужно, – отвечаю спустя длинную паузу.

Я не понимаю ни строчки из прочитанного объема и ложусь «спать» раньше мужа. Никита увлеченно листает страницы еще очень долго, затем выключает свет и на миг застывает.

Очередная привычка. Объятия, которых больше нет и которые меня задушат, если он прикоснется ко мне хоть раз.

У него есть официальное оправдание – мое состояние. Но это ложь.

С появлением проблем, лжи становится так много, что она проникается в каждую щель и заполняет собой даже крошечные уголки. Марает и марает остальное.

Утром, когда я открываю глаза и поворачиваюсь, Никита все еще спит.

Смотря на его спокойное выражение лица, я вспоминаю нас. И эти воспоминания прекрасны.

Теперь же, я выискиваю остатки любви в нем и все, что нахожу – это забота, терпение, доброжелательность, понимание и ложное уважение, потому что у него есть другая женщина, что перечеркивает это слово, да и многие из вышеперечисленных. Так странно ощущать любовь, но в то же время не понимать и задаваться вопросом «Почему же он разлюбил? Куда делась та сильная и крепкая любовь так скоро?»

К сожалению, сама я люблю его неизменно, а это большая глупость. Ведь он попрал все семейные ценности и не признался в этом. Наверное, даже не подумал, что стоило это сделать сразу.

Я встаю раньше мужа. Потому что не хочу под его наблюдательным взглядом пытаться быть прежней. Нормальной…

В мыслях, словно это было не год назад, всплывает его лицо и сказанные тогда слова: «Ты могла угробить нашего сына… как ты могла?»

Вздрагиваю от боли и перекатываюсь на край постели. Сажусь, отталкиваясь от матраса, держась за специальный поручень и подтянув коляску ближе, стараясь не пыхтеть, пересаживаюсь в мое средство передвижения.

Убедившись, что муж спит, я кручу колеса руками и закрываюсь в ванной комнате.

Может быть, мои ноги меня подвели, но я остаюсь женщиной. Красивой и ухоженной женщиной.

Никита просыпается, когда я заканчиваю все косметические процедуры.

Он смотрит сонно, но удивляется, будто так не происходит каждое утро.

– Не понимаю, зачем ты встаешь так рано каждый день, – бормочет, протискиваясь мимо меня в ванную комнату.

– Потому что я женщина, которая любит себя и хочет хорошо выглядеть. Так было всегда, – вскидываю бровь и качусь на выход из спальни, задрав подбородок.

Раньше, я вышагивала красивой походкой перед своим мужем и наслаждалась тем, как он провожает меня взглядом. Теперь же, я не успеваю доехать даже до двери, как он закрывается в ванной.

Остановившись в коридоре, касаюсь области сердца, где внезапно стало печь и больно стучать. На пару секунд закрываю глаза. Выдыхаю эту боль, затем качусь дальше.

На кухне уже вовсю готовит завтрак моя неизменная домработница.

– Доброе утро, – улыбается Лида и пристально оглядывает меня ухмыляясь.

– Что?

– Выглядишь так, будто у тебя была прекрасная ночь, да и утро тоже, – ее намек заставляет улыбнуться, потому что иначе я пущу слезу.

Ни с одной душой я не говорила о том, что знаю о любовнице мужа. О том, что она вообще у него имеется. И я не понимаю, как я могу выглядеть для нее сейчас так, словно у меня был секс с утра пораньше.

– Быть может, так и было, похотливая сплетница, – она задорно смеется и заставляет меня делать то же самое. – Доброе утро, Лида, – говорю ей отсмеявшись. – Мои дети, как обычно, хотят спать, а не трудиться?

– Как обычно. Это были вторые пять минут.

Усмехаюсь и подъезжаю ближе к столу, который практически ломится от вкусной еды… в очередной раз.

– Мне задавать вопрос?

– Нет, – отвечает так, словно ее ничего на свете не заботит. – Потому что и завтра я приготовлю так же много. Не ворчи и быстро за стол, твой кофе тебя уже ждет, а я пошла за Артуром и Леной.

– Ты лучшая, – говорю вдогонку.

– Поэтому больше никаких вопросов и препирательств, цени меня.

Я хохочу, останавливаясь там, где обычно завтракаю. Господи, если и есть что-то прекрасное, помимо детей, в моей жизни, так это она. Лида – это как второе сердце в моей груди. Она подруга, она защитник и опора. В какой-то степени мне порой хочется рассказать ей обо всем. Но тогда мне придется расплакаться, а я этого делать не хочу. Она все узнает потом. Просто еще не время.

У стола я фиксирую колеса ограничителями на всякий случай, да и чтобы не елозили туда-сюда, предпочитая безопасность, и тянусь к чашке кофе. Мне несложно пересаживаться на стул, я уже научилась. Помогло мне в этом стройное и миниатюрное телосложение и постоянные занятия до аварии и после тоже. В отличие от Никиты, который выше меня на полторы головы. Но мы купили специальный, невысокий стол, который удобен в пользовании не только мне, но и всем членам семьи. Поэтому, зачем мне это, если я, итак, чувствую себя комфортно?

Отпив немного бодрящего напитка, я слышу, как по коридору блуждают сын и ворчащая дочь, меняясь поочередно в общей ванной комнате. А приближающиеся шаги, с характерным шарканьем, позволяют подготовиться к тому, что на кухне появляется Никита.

– Лида, как всегда, постаралась, – комментирует он, садясь за стол, рядом со мной.

– Ты прав.

– Приятного аппетита.

– И тебе, – отвечаю и, дотянувшись до чайника, наливаю мужу кофе.

– Я мог бы сам…

– Лида не зря ставит его так близко ко мне, Никита, – говорю очевидное, потому что он каждый раз бросает подобные высказывания.

– Спасибо, – бормочет и нас прерывают вошедшие сын и дочь.

Лена, в своей манере целует меня в щеку, затем отца и падает на стул рядом с ним. Артур задерживает свое внимание на мне, затем просто занимает место за столом, опустив глаза.

«Когда-нибудь он себя простит», – говорю себе в очередной раз и начинаю завтрак.

Глава 3

После завтрака все быстро разъезжаются. Сын в библиотеку, чтобы готовиться к поступлению с нанятым репетитором, которое не случилось в прошлом году из-за аварии. Он проработал этот год, чтобы накопить денег, и постоянно повторял материал. Дочь в школу на практику, а муж на работу.

Когда дом пустеет, я остаюсь одна. Лида тоже уходит в магазин за продуктами к обеду.

Сегодня вторник и нет никаких занятий с врачом. Да, я не теряю надежды. Несмотря на то что прошел год с момента аварии и я все еще прикована к коляске, я верю в свои силы и восстановительную терапию. И, конечно, продолжаю работать.

Подъехав к синтезатору, я открываю на стоя́щем рядом столе ноутбук и включаю его. Мое рабочее место организовано идеально, так как мне пришлось отказаться от пианино и заменить его на электронный инструмент, стало даже немного удобней для работы по видеосвязи. Но это говорило и о том, как сильно изменилась моя жизнь.

Мои ноги больше не могли жать на педали и, наверное, тогда, в тот момент, когда я впервые после больницы подъехала к моему черному, глянцевому Аккорду и пальцы коснулись клавиш… я поняла, что мои ноги действительно не работают. Я почувствовала себя по-настоящему неполноценной и решила, что исправлю это во что бы то ни стало.

В те секунды, когда воздух стал ядовитым, а боль разлилась по всем внутренностям, я лишилась чего-то важного в своей жизни. Прекрасного и лучшего.

Тогда я еще не знала, что, лишившись моей отдушины, потеряю и любовь мужа… чуть позже.

Справиться с этим помог именно сын. Он купил мне отличный синтезатор на уже заработанные деньги и попросил больше не плакать. Однако, чтобы это осуществить, пришлось убрать в подвал и само пианино. Я не могла проезжать мимо него без душевных терзаний.

Музыка была частью моей жизни. Она вместе с ДНК передалась мне от мамы и текла по венам. К сожалению, моя дочь не разделяет это увлечение, как и сын. Поэтому я преподаю.

Мама дала мне основу – любовь к музыке, чувство ритма, природа подарила голос.

Я вхожу в приложение на ноутбуке и начинаю вызов.

Моя ученица – второклассница, которую привозит ко мне ее отец раз в неделю, плюс два дня мы занимаемся онлайн.

Видеозвонок принимает, как всегда, Всеволод.

– Здравствуйте, Олеся.

– Добрый день. Где моя любимая ученица?

– Побежала за тетрадью.

– Хорошо.

– Как ваше здоровье?

– Спасибо, хорошо.

С ним мы знакомы почти два года. Маша начала заниматься со мной, как только пошла в школу. Потом пришлось прекратить на время уроки, и не так давно мы начали вновь. Поэтому Всеволод спрашивает о моем состоянии.

Мария прибегает к экрану и просит отца скорее уйти. Мне симпатична ее стеснительность.

– Итак, начнем с того, чем ты занималась все выходные.

Занятия длятся полтора часа. Я знаю, что для семьи Маши оплата преподавателя по вокалу дорого обходится. Поэтому беру деньги за час, а следующие полчаса провожу бесплатно. Это несложно и приносит мне куда большую радость.

– Умница, – хвалю ее, закончив играть. – Твое дыхание стало лучше. Заметила прогресс? Новый вдох уже не заставляет захлебываться.

– Да, так удобней, – соглашается она.

– Гимнастику эту продолжай. Она тебе пригодится независимо от того, продолжишь ты петь или нет.

– Ни за что. Мне это очень нравится, – громко причитает она, садясь к экрану поближе. – Я стану певицей и буду выступать на большой сцене, когда займу первое место в конкурсе. А потом, когда у меня будет очень много поклонников и денег, я перееду в Москву и буду там жить с папой и бабулей. И у меня будет концерт в Крокусе.

Моя улыбка становится шире с каждым ее словом. И это прекрасно. Детские мечты потрясающие. Их должно быть много, как и целей, к которым они двигаются.

– Знаешь, у тебя очень хороший голос, Маша. Поэтому ты можешь сделать это. Главное верь в себя и свои силы. А твои родные и я вместе с ними, тебе поможем. Хорошо?

– А я и верю, – она поднимает брови, будто я сказала глупость.

– Умница.

– Кажется, тут уже закончились занятия, – доносится голос ее отца, прежде чем он появляется в фокусе камеры.

– Только что. В пятницу буду ждать вас у себя в четыре часа.

– До свидания, Олеся Ивановна.

– До свидания и не забудь о дыхании.

– Ни за что.

– Всего доброго.

– И вам, – улыбаюсь мужчине и отключаюсь.

– Каждый раз думаю о том, – в комнату входит Лида, – почему ты отказалась петь сама.

– Как это отказалась, – разворачиваю коляску в ее сторону. – Я пою. Разве ты не подслушивала?

– О, поверь, я подслушивала, – не стесняясь признается. – Но ответ на вопрос до сих пор не получила.

– Я не знаю, Лида. Я просто решила, что хочу «воспитывать» эти юные дарования и вести их к большой или не очень большой сцене. Вот и все.

– Ну не знаю. Ты потрясающая певица.

– Спасибо, мне этого достаточно. Кстати, Варвара собирается, как и в будущем Маша, пойти на пробы в Голос.

– Будем болеть за эту девочку.

Еще одна моя ученица, которая недавно окончила школу, и одна из выдающихся певиц. Природа была к ней благосклонна.

– Она сильная, – качаю головой, вспоминая то, к каким результатам мы пришли за семь лет непрерывных занятий.

Лида помогает мне доехать до спальни, хоть я и прошу этого не делать. Затем я ложусь в постель на полчаса отдыха.

– Приду за тобой к двенадцати.

– Хорошо. Спасибо.

– Кстати, а экзамены у Артура какого числа?

– На той неделе во вторник первый.

– А если поступит, когда отъезд?

Я вздыхаю, зная, что последует после отъезда сына.

– Он поедет в конце июля с Никитой. Осмотрятся. Затем вернутся за вещами, и уже тогда сын полетит на самолете сам.

– Вот и первый птенец.

– Ты права.

– Пока ты легла отдыхать, скажи, что приготовить к ужину?

– Давай что-нибудь легкое.

– Ладно.

– И, Лида, – она останавливается и смотрит на меня в ожидании того, что я скажу. – Приготовь поменьше, Никита снова не будет ужинать с нами.

– Снова? Я вообще забыла, когда он в последний раз в будние дни с вами за одним столом собирался.

Ее слова ранят. Потому что я знаю о причине. Но осталось совсем немного, и эта ложь закончится. Каждый будет свободен от ненужных отношений и бесполезного, изжившего себя брака.

Жаль, что с моей стороны, это будет не так просто. Я бы хотела прекратить его любить. Даже после всего, что я уже знаю, это глупое сердце никак не может успокоиться и перестать болеть.

– Все в порядке. У него много работы.

Лида пожимает плечами и выходит, прикрыв за собой дверь. А я еще долго лежу в постели и даже глаза закрыть не могу. Потому что под веками сразу же образуются слезы. Но вот плакать из-за него… я не стану.

Глава 4

К концу рабочей недели я полна прилива сил как никогда. Потому что по заверениям моего врача у меня образовался прогресс. Небольшой. Но это слово… оно дарит надежды больше, чем все остальные слова в этом мире.

– Полежите пять минут, затем можем аккуратно подниматься, – говорит массажистка, закончив разминать мои ноги.

– Хорошо, – отвечаю сдавленно, чувствуя себя расслабленной.

– Следующая неделя в клинике?

– Да. Буду приезжать на занятия в зал и массаж к вам.

– Отлично. Буду вас ждать. Мне остаться и помочь вам или вы с помощницей?

– Можете ехать. Спасибо. Мы с Лидой справимся.

– Тогда до скорой встречи, Олеся Ивановна.

– До свидания.

Приняв легкий душ. Лида помогает мне с одеждой. Затем я перекусываю вместе с Леной и обосновываюсь в кабинете, как раз в тот момент, когда приезжает Мария.

Всеволод, как всегда, провожает дочь ко мне, затем поздоровавшись, уходит по делам.

Мы немного беседуем, потому что я люблю общаться с этой девочкой, затем начинаем распевку.

Окончание занятия застает ее отец, тихо присев в кресло. Я знаю, что он любит видеть свою дочь такой откровенной в момент пения. Она раскрывается словно прекрасный цветок, позабыв о стеснении и прочей неуверенности.

Подняв руки с клавиш, я улыбаюсь ей.

– Умница.

– Согласен.

– Если хочешь, я поговорю с организаторами концерта на День города, и ты выступишь на большой сцене перед всем городом.

– Ой, а так можно?

– Это будет отличным началом. Организатор моя хорошая знакомая, уверена, она будет рада твоему участию.

Мария неуверенно смотрит на своего отца и, получив от него согласный кивок, подпрыгивает на месте с визгом «Ура».

После победного клича на меня сыплются вопросы о времени, костюме и прочих деталях, на которые я с удовольствием отвечаю.

Дверь в мой кабинет открывается, и с порога на нас смотрит Никита. Смотрит так, будто тут творится что-то неправильное или выходящее за какие-то рамки приличий.

– Одну минуту, – прошу его подождать, пока он рассматривает Всеволода и Машу.

Слава богу, закончив, он выходит и закрывает дверь.

– Увидимся во вторник онлайн. А если будет какая-то информация по концерту, я напишу твоему отцу.

– Хорошо. Спасибо вам, Олеся Ивановна, – она срывается и обнимает меня.

– Тебе спасибо, что такая замечательная вокалистка.

Когда они уходят, я не успеваю стереть улыбку с лица, как входит муж.

Никита останавливается почти на пороге и осматривает мой кабинет, словно находит что-то более интересное, чем я. Или же, я просто в каждом движении мужа ищу правду и ложь.

– Не знал, что это на постоянной основе.

– Что именно?

Пламя внутри медленно угасает и все снова возвращается на свои места. Настроение, память, легкость.

– Визиты в наш дом.

– Может быть, это потому, что ты всегда приезжаешь после ужина домой, Никит? Или потому что никогда не бываешь дома днем. Я веду эти занятия на протяжении многих месяцев, как сын купил мне синтезатор.

– Я работаю, – отвечает так, словно это ему нужно передо мной защищаться, а не мне после подобного вопроса.

– Но и я тоже.

Мы оба знаем, что я зарабатываю приличные деньги на своих частных занятиях. Особенно если ребенок готовится к какому-то важному конкурсу, которое напрямую связано с его дальнейшей жизнью и художественной деятельностью. Занятий больше, как и заработок.

– Ты меня упрекаешь?

– А есть за что?

– Олеся, – он вздыхает и смотрит так, будто я его утомила.

– Никит, в чем дело?

– Ни в чем, – поднимает плечи и резко выдыхая, опускает их. – Я вернулся домой, а тут какой-то проходной двор.

Качаю головой с усмешкой.

– Застань ты тут массажистку, прогнал бы ее таким же вопросом?

– Ты передергиваешь мои слова, – психует.

– Тогда скажи, чего ты хочешь своим недовольством? Я не понимаю.

– Ничего, – одним словом, просто отрезает любые развития этого разговора.

– Я работаю, Никит. Работаю именно так. Тебя это не устраивает? Мне снять студию и ездить в нее каждый день? Или бросить то, чем я привыкла заниматься? То, что до сих пор делает меня живой, а не… – дыхание перехватывает от тех слов, которые я произнести не могу.

– Я не то имел в виду, Олеся. Неважно, – отмахивается. – Где дети?

– Лена пришла с практики и пошла гулять с подругой после обеда. Сын…

– Мам? – доносится голос Артура, и в следующее мгновение он заглядывает ко мне в кабинет. – О, и ты тут?

Он удивленно смотрит на Никиту, который словно понимает, отчего такое вопросительно выражение у нашего сына. Я же поджимаю губы, дав понять, что это нормально – удивляться его присутствию дома в это время.

– Ты что-то хотел, сынок?

– А… такое дело, – мнется на месте. – Там есть вариант подзаработать. Хотел предупредить, что я задержусь допоздна.

– Нет, – отрезает Никита.

– В смысле? – переспрашивает, нахмурившись, Артур.

– Я сказал, нет. Ты должен быть дома ночью, а не где-то там.

– Я каждую пятницу работаю допоздна, отец.

Никита переводит взгляд на меня, словно пытается понять правда это или нет.

– Ты знала?

– Он работает на протяжении года. Несколько дней в неделю. В пятницу допоздна, если есть такая возможность.

– Работает, – недовольно фыркает муж, протискиваясь между Артуром и дверью, бросая злое: – А должен был учиться весь этот год, который пропустил.

Сердце обволакивает болью. Сын со злостью захлопывает дверь и подходит ко мне.

– Мам…

– Все в порядке.

– Так не должно быть, слышишь?

– Мы сделали все правильно, Артур.

Глава 5

Оставшись сидеть в кабинете в одиночестве, я подъезжаю к окну и смотрю в небо. Лида открыла одну створку, и потому теплый, летний воздух с щебетаньем птиц проникает в него.

Наполняю легкие воздухом до максимума и выдыхаю. Потому что в глазах скапливаются слезы. Я провела в одиночестве много первых месяцев. Особенно вначале.

Только врачи и больше никого. Я отрицала происходящее, что являлось нормой, вроде как. Возможно, была невыносима и потому запретила навещать. Только изредка, когда становилось невмоготу, я насыщалась поддержкой родных. Тогда я хотела верить, что я – это все еще я. Верить, что в следующий раз, когда меня увидят дети, муж, я уже буду в порядке. Но время все шло, и вера медленно угасала, хотя я отчаянно пыталась ее возродить.

Морально это принять действительно сложно. Ты всего лишь хрупкое существо на этой планете. Достаточно отобрать что-то и вот ты уже не тот, кто был вчера. Об этом не задумываешься, пока это «что-то» не заберут у тебя.

Мне кажется, по-настоящему я стала бороться именно в тот день, когда услышала разговор на занятиях с ученицей. Тогда я для себя все решила и иду к своей цели более уверенно, чем когда-либо.

Должна ли я была рассказать Никите все сразу? Должна ли я была рисковать будущей карьерой сына? Он хочет стать юристом. И у него действительно есть к этому талант. Университет, куда он поступил лучший.

И действительно ли я не виновата в той аварии? Ведь это я позволила ему сесть за руль. Прямая трасса. Ровная, недавно отремонтированная дорога. Кто знал, что все так получится?

И есть ли в этой тайне причина того, что мой муж пошел в объятия к другой?

Дверь кабинета позади меня тихо приоткрывается. Интуитивно я знаю кто там. Просто знаю.

Затем медленные шаги приближают его ко мне.

На плечи ложатся крупные ладони, а к макушке прижимаются губы.

– Прости меня, – шепот проносится через все тело будто разряд тока. – Сам не ведаю, что говорю.

Никита отрывается от меня, затем берется за поручни коляски и разворачивает к себе, садясь на корточки у моих ног.

От накатывающих слез ни следа. Мы сталкиваемся взглядами, словно две стихии. Но кто теперь он? А кто я? Помню, как мне казалось, что мы продолжение друг друга, потому что отражаемся в глазах напротив. А напротив, всегда был только он. Теперь в его глазах отражаются не только мои. Теперь я будто смотрю на нее. И это по-настоящему больно.

– Прости, – повторяет, а я поднимаю с колена ладонь и подношу к его лицу, чувствуя, как все мое самообладание летит к черту.

Почему я все еще люблю его? Почему все еще больно от его нелюбви?

А прощение? За что он хочет его получить? За другую? За слова, которыми так часто ранит? Или за все в целом?

Касаясь к его мягким щекам, я провожу по уже отросшей щетине пальцами. Она покалывает. Как всегда. Хотя у него влажные волосы, свежее лицо, которое он решил не брить.

«Так не хочется заниматься этим сейчас», – всплывают его постоянные, немного ленивые слова на вопрос: «Почему сразу не побрился?».

Но вот глаза мужа неожиданно становятся, как прежде. Там нежность, чувства… в них боль.

Куда все это пропало однажды?

Как мы могли исчезнуть так быстро?

Никита прижимается к моей ладони и прикрывает глаза. Мои собственные тоже закрываются, но лишь для того, чтобы почерпнуть сил и сказать следующие слова.

– Я… – хриплый шепот раскрывает пересохшие губы. – Никита, я никогда не смогу тебя простить. Раньше думала что угодно, но… не это, – на последних словах он открывает глаза, вздрогнув, а из моих глаз начинают течь слезы.

Я говорила о предательстве. И давала ему понять, что он сделал мне больно. Возможно, он тоже думал о том, что сделал с нами. Даже нет. Я надеялась на это. Потому что, когда я встану на ноги, рядом со мной будут стоять мои дети, а не он. Он будет по другую сторону верности. Она будто голубая река, которую он окрасил в багровый цвет.

– Олесь, – с сожалеющим лицом, он стирает мои слезы. – Не надо, слышишь? Мы все преодолеем.

На слове «мы» я усмехнулась, и слез стало гораздо больше. Сегодня я почему-то позволила боли пролиться перед ним. Но это в последний раз.

– Ты говоришь «мы», Никит? Но не знаешь, кто это. Посмотри, что с нами стало.

– Да, говорю. Потому что верю в это. Почему ты перестала?

Уворачиваюсь его пальцев, которыми он до сих пор водил по моим скулам.

– Ты поступаешь слишком жестоко. То лед, то пламя.

– Я стараюсь контролировать это. Я просто… наверное, я устал.

– Устал?

– Почему этот тон? – он напрягается и встает, а я запрокидываю голову, чтобы не прерывать зрительный контакт. – Думаешь, я не устаю? Думаешь оплачивать счета просто? Ты видела вообще чеки с больницы? А дети? Учеба Артура.

– Что? При чем тут финансовая часть?

– А ты думала, о какой усталости вообще идет речь?

– Я работаю вместе с тобой, Никита, независимо от моего положения.

Он смотрит на мои ноги и качает головой, начав ходить туда-сюда.

– Это я тоже знаю. И потому беру больше работы, чтобы все оставалось по-прежнему. Чтобы нам не приходилось экономить и урезать бюджет в чем-то другом. Олеся, – Никита останавливается и снова смотрит в глаза, – я пашу на работе и все мои опоздания к ужину, имеют смысл.

Ну разумеется. Она имеет смысл. Она, наверное, и есть его смысл теперь.

– Я не сомневалась в этом, поверь, – выдаю с горечью в голосе. – Ни разу.

– Что-то по твоему голосу и взгляду, все выглядит иначе.

– Многое в нашей жизни выглядит иначе с некоторых пор.

– Ты права. И я не знаю почему все так.

– Или предпочитаешь делать вид.

– Что с тобой? Где твоя улыбка? Где та женщина, которую я любил все эти годы?

А мне и ответить нечего. Потому что я боюсь того, что возможно она умерла в той аварии. А может, ей просто нужно больше сил, чтобы возродиться вновь.

– Ты перестал ее видеть, возможно, в этом вся проблема, Никита, – хватаюсь за ободки и уезжаю из кабинета. – У меня занятия через двадцать минут, пожалуйста, освободи кабинет, – бросаю напоследок.

Глава 6

Неделя до первого экзамена сына прошла незаметно.

– Буду единственным второгодником, – усмехается он, и я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

– Люди и в сорок получают образование. Кем их назвать можно?

– Понятия не имею.

– Ты готов, Артур. Поэтому я в тебе не сомневаюсь.

– Да, я вроде как тоже.

– Главное ничего не забудь, хорошо?

– Ни в коем случае.

– Эх, повезло тебе, – дочка бродит с ним рядом и трогает то паспорт брата, то другие документы в папке.

– Чем повезло?

– Выпускник. А меня школа достала, – морщится и плюхается рядом с рюкзаком.

– Ты уже в девятом классе, – подмечаю с улыбкой. – Не заметишь, как он закончится, а потом экзамены.

– Ага, а потом еще два года, – бурчит себе под нос недовольно. – Артур, как это называется в законе?

– Срок, – усмехается сын.

– Или в колледж, а потом в университет, – прерываю их диалог. – К тому же ты пока еще даже не определилась с тем, кем хочешь стать.

– Свободной, – расправляет руки и падает спиной на кровать.

Мы с Артуром переглядываемся и начинаем смеяться.

– Ма, а когда будем вещи в школу покупать? – резко поднимается с искрящимися глазами.

– Не в июне это точно.

– Ну просто мои подруги уже покупают заранее, – словно хитрая лиса ищет обходные пути.

– И к концу лета придется покупать снова, потому что они к концу лета, как это бывает с тобой, быстро вытянутся.

Дует губы и снова ложится на кровать.

– А может, хотя бы джинсы?

– Лен…

– Ну что? Эти старые уже, – дергает ткань своих штанов. – Я бы поехала и купила, пока папа Артура отвозит.

Качаю головой сдаваясь.

– Тогда я тоже не против прокатиться.

– Куда? – они оба спрашивают, а дочь садится ровно.

Только у Артура надежда в глазах, а у дочери сомнения будто.

– С тобой по магазинам.

Лена опускает глаза в телефон и кивает.

Никита заходит в комнату сына и хлопает в ладоши.

– Ну что, студент, машина готова. Все проверил, колоса подкачал, масло тоже, – смотрит на Артура и усмехается. – Ты-то сам готов?

– Конечно, пап.

Артур поднимает небольшой рюкзак и улыбается.

Мое сердце разрывается от любви. Он такой взрослый и самостоятельный. Я не ожидала, что мой ребенок окажется таким. Каждая мать желает, чтобы ее дети росли правильными мужчинами. Что-то в них иногда меняется не в лучшую сторону. Но смотря на своего, я испытываю только гордость и что-то щемящее теплое в груди. Он слишком быстро вырос, а теперь и дочь стремится быстрее оказаться вне досягаемости.

Тяжело оказываться в стороне и быть простым наблюдателем их жизни. А времена, когда они были маленькими и во всем зависели от тебя, как от родителя, кажутся такими далекими.

Еще бы, девятнадцать лет.

– Ой, а может, я с вами поеду? – Лена подскакивает и обнимает Никиту.

Он же переводит взгляд на меня и приподнимает брови вопросительно. Удивленно перевожу взгляд на нее.

– Ты разве не хотела в магазин?

– Тебе надо в магазин? – муж переводит взгляд вниз, на дочь.

– А, да ерунда, – отмахивается от своей же идеи. – Потом как-нибудь.

– Что скажешь, Олесь?

А что я еще могу сказать, по сути?

– Я не против. Но, Лена, это займет время, ты понимаешь?

– Ага. Погуляю как раз.

– Хорошо.

Никита и дочь уходят из дома первыми, а сын остается со мной.

– Ну что мам, какое твое напутственное слово?

Он садится передо мной на корточки, и я, чувствуя, как накатывают слезы. С трудом разлепляю губы.

– Просто верь в себя, как это делаем мы с твоим отцом. А результат… Ты готов к этим экзаменам, так что просто сделай это. Я люблю тебя.

– Спасибо, мам. Я тебя тоже люблю.

Крепко прижимая его к себе, я все-таки не выдерживаю и роняю слезу. Затем быстро ее стираю.

– Только не плачь, – предупреждает, снова смотря на меня.

– Ни в коем случае, – смахиваю эмоции и вздыхаю. – Обещаю. И позвоните, как доберетесь. И как выйдешь из аудитории. И…

– Обещаю, – снова обнимает, крепче прошлого раза и встает на ноги. – Пока.

– Пока.

Качусь рядом с ним до выхода из дома и провожаю долгим взглядом, пока машина не скрывается из глаз.

Не успеваю я проморгаться, чтобы не плакать им в дорогу, как коляску за поручни сзади хватает Лида.

– Ты что творишь, напугала, – прикладываю руку к груди.

– Мы едем на шопинг, – отвечает невозмутимо, толкая к машине, которую мы купили для передвижения со мной.

– Какой это шопинг?

– Терапия такая, не слышала о ней?

– Не хочу я никуда, – возмущаюсь, взмахнув руками.

– Конечно, не хочешь. Ты хочешь уставиться в окно и несколько часов плакать. Или грустно вздыхать, смотреть на часы и изводить себя до сумасшествия. Так что, знаем мы, какой у тебя план.

– Лида, я сегодня не…

– Не «не», а да. Не переубедишь, не стоит.

С улыбкой, которую уже не скрыть, я поддаюсь и позволяю ей усадить меня в машину и пожимаю плечами. Как с ней поспоришь?

– Что ж, как я вижу, все уже решено, так что кто я такая сопротивляться.

– Умная женщина. Люблю, когда ты покладистая.

Рассмеявшись от души на ее реплику, Лида закрывает дом, и мы выезжаем.

Сказать, что она была не права, я не могу. Потому что на самом деле все так и было бы. Но в итоге я провела несколько часов за походами по магазину. Любованием на торговый центр, который сейчас пестрил одеждой для пляжа, и мне само́й захотелось куда-нибудь на берег. Облачиться в купальник и позагорать, а лучше бы поплавать в море, а не в бассейне с инструктором и врачом, как я это делаю сейчас на занятиях в клинике.

Мысли о клинике тянут за собой цепочку других волнующих тем. Ссора с Никитой, деньги.

Он никогда не показывал мне чеки. И потому я не видела проблемы в финансовом плане. Что, если я была несправедлива к нему в тех речах на прошлой неделе? Точнее, частично. Мысль о его усталости, сразу подкидывает возмущенный голос незнакомки, и я начинаю злиться.

– О чем задумалась? – Лида подходит ко мне с мороженым, потому что стоит ужасная жара, и садится рядом на скамью.

– Да так, – опускаю свои мысли и прячу в дальний ящик, чтобы улыбнуться ей. – Чем еще займемся?

– Понятия не имею. Ты хотела купить книг. Поднимемся на третий.

– Жаль, Лена уехала. Знала бы, что ты меня повезешь меня в торговый центр, то не отказала бы ей в джинсах.

– Ничего, пусть покатается.

– Она любит длинные поездки на машине.

– А кто их не любит? – фыркает подруга.

– Мой муж, – усмехаюсь.

Представляю, как ему трудно сейчас. Хотя я надеюсь, что он не возражает против этой поездки. Побыть с Артуром и дочкой наедине, тем более что сын скоро уедет совсем. Я бы все отдала, чтобы быть сейчас там с ними.

Боль точным ударом пронзает сердце и становится невыносимой. Мороженое уже не кажется таким вкусным, как и яркие вывески, перестают радовать глаз.

Единственный вопрос, который я никогда не воспроизводила даже в мыслях, сейчас прямо-таки маячил перед глазами: «Что, если уже никогда не будет как прежде?»

И эта реакция дочери. Конечно, она становится старше. У нее сейчас гормоны и всплеск эмоций. Надеюсь, что она сможет пройти этот период и все устаканится.

Первый звонок поступил от Никиты. Мне удалось выдохнуть сдерживаемое напряжение. Они доехали, и это было главным. Через два часа позвонил уже сам Артур. Я как раз только что оказалась дома.

– Ну как прошло?

– Как и в прошлый раз. Ничего нового.

– Уверена, ты справился.

– Не знаю. Результаты опубликуют на сайте. Но как по мне, материал я знаю, так что должен был войти в средний балл.

– Не сомневаюсь. Ты сейчас где?

– Иду в кафе. Отец с сестрой там ждут. Голоден.

– Приятного аппетита. И Артур, – он замолкает, ожидая моих слов, – независимо от результата, мы с папой тобой очень гордимся.

– Спасибо, мам.

С улыбкой на губах я откладываю телефон в сторону и стараюсь не прислушиваться к скребущему глубоко в душе сожалению, что меня нет с ними рядом.

– Лида, – упорно качусь на кухню, где она выгружает посуду из посудомойки.

– Да?

– Приготовь, пожалуйста, на ужин праздничное меню.

– Звонил?

– Результатов нет еще, но я хочу немного праздника.

– Тогда ты его получишь. К их приезду как раз успею.

– Спасибо. Я переоденусь и помогу тебе.

– О, буду благодарна. Лишней пары рук на кухне не бывает никогда.

Глава 7

Можно сколько угодно оттягивать время. Делать вид, что оно стоит на месте. Оно все равно заканчивается.

Занятия в реацентре, работа, дети, экзамены сына и хмурый, чаще обычного, муж… я и не заметила, как экзамены Артура оказались позади.

Списки поступивших должны были опубликовать через неделю, и напряжение стало больше, ощутимей. Хотя я сомневалась, что настроение Никиты связано с поступлением Артура.

Он был отстраненным и задумчивым. Никита стал казаться мне очень запутавшимся человеком. Но я больше не была той женщиной, которая поможет ему найти ответ.

Лена только закончила уборку на кухне, как Никита вернулся с работы.

– О, а все поели уже?

– Ну пап, мы всегда едим в одно время, – дочь вытирает руки и быстро уходит, не забыв закатить глаза.

– Спасибо, дочь, – говорю уже вдогонку.

– Ага, – донеслось перед тем, как хлопнула дверь ее комнаты.

– Разве Лида не может заниматься этим?

– Может, но и нашей дочери нужно учиться самостоятельности и многим вещам по дому. Я отпускаю Лиду пораньше уже некоторое время.

– Ей четырнадцать, – он удивляется, затем хмурится.

– Вот именно.

– Поступай как знаешь, – поднимает руки, давая понять, что хоть и не согласен, но сдается и спорить не будет. – Так, ужин еще остался?

– Он всегда остается для тебя. Даже в холодильник еще не убирала.

– Понял, тогда сейчас переоденусь и приду, поем.

Когда Никита исчезает за углом, я смотрю на часы. Почти восемь.

– Я бы уже, итак, догадалась, что ты меня предал, – шепчу в пустоту.

Муж возвращается, когда я ставлю чашку с чаем на стол.

– Ты что делаешь? – выхватывает ее и опускает сам с громким стуком.

– В смысле?

– Я сам могу себе накрыть, Олесь. Ну что за детский сад?

От непонимания приходится замолчать.

– Ты о чем вообще говоришь?

– Одно дело краситься по утрам, потому что тебе это важно. Другое – заниматься всем этим на кухне.

– Никита, я… начала делать «это», как только смогла сидеть в кресле длительное время. Ты сейчас серьезно?

– Да, потому что не хочу, чтобы ты занималась работой по дому. Для этого у нас Лида есть.

– По-моему, тебя заносит. И не нужно со мной обращаться… так. Я многое могу делать самостоятельно. Я жива, Никита. Я жива, видишь? Просто не хожу на своих ногах. Просто мне нужно, немного… времени, – на последних словах я чувствую, как теряю самообладание.

Это не жалость. Нет. Это злость.

Злость становится нестерпимой, и я хочу закричать. Потому что это не опека, не забота с его стороны. Это черт те что.

– Ты можешь хотя бы постараться быть нормальным? Хотя бы немного. Наш сын поступает на такой важный факультет, в лучший вуз. Дай ему это сделать без нервов. Пусть он думает о поступлении, а не о том, как мы с тобой… выживаем на одной территории.

То, что я сказала в конце, не должно было прозвучать. Но я уже не могу держать в себе так много невысказанной боли. И если он сейчас догадается, то так тому и быть.

Однако, судя по взгляду Никиты, он думает совсем не об этом.

– Я не хотел, Олесь, – его голос спокойный и такой низкий. – Я просто за тебя волнуюсь. Вот и все.

– У тебя странная передача чувства, заботы. Непонятная мне, – хватаюсь за ободки на колесах. – Приятного аппетита, я поеду в спальню и приму душ.

– Может тебе помочь?

– Если мне понадобится твоя помощь, я нажму кнопку.

– Хорошо, – я вижу, как его кадык дергается, но он не говорит больше ни слова, отпуская меня, так, как есть. В растрепанных чувствах.

А мне и не нужны слова. Просто не нужны. Люди часто используют их, чтобы пустить пыль в глаза. Чтобы замаскировать свои грязные грехи. Слова – это просто. Это не тягостно. Ты просто открываешь рот и говоришь.

Я бы оценила один поступок, вместо миллиона слов. Всего один. Но что бы ни сделал мой муж, я буду вынуждена делить на два. Теперь только так.

Ложась в постель в одиночестве, я желаю одного: уснуть, пока не пришел Никита.

Сегодня мы с детьми долго играли в настольные игры. Раньше мы садились играть на наш мягкий ковер в гостиной. Настольные игры сменялись дженгой, или картами. Но таких моментов было так много. Теперь же мой старший ребенок уезжает строить свою жизнь. Младший ребенок хочет быть на месте старшего. А мне бы и самой перестать быть неумелым «ребенком».

Попытка уснуть не оправдалась. Никита лег в постель, застав меня за мыслями, и на этот раз не стал оставлять включенной свою лампу. Сразу лег, погасив ее, и замер.

Сердце стало метаться в груди, словно ища к нему путь. Глупое, безнадежное.

«Сколько еще ты вытерпеть готово, прежде чем разобьешься окончательно?» – сотни раз я задавала этот вопрос, но ни разу к ответу так и не приблизилась.

– Спокойной ночи, – сказала, заставляя его снова зашевелиться.

Субботнее утро тихое. Пока дети еще спят, я выезжаю к Лиде, которая, тихо прикрыв дверь, готовит завтрак.

– О, а ты чего так рано встала? Не спалось?

– Нет. Поэтому доброе утро.

– И тебе доброе.

Она ставит передо мной чашку кофе и порцию каши.

– Запеканка почти готова.

– Спасибо. Давай со мной.

– С удовольствием, – подруга опускается на стул напротив меня и смотрит с заботой. – Ты как?

– Большие планы на сегодня.

– Это какие?

– Хочу поехать с детьми и Никитой в торговый центр. Лена же джинсы хотела, так и не взяли. А сыну хочется купить всякого для учебы.

– Действительно, большие. Мне поехать с тобой?

– Если тебе несложно.

– Ну что за разговоры, Олеся? Лучше скажи мне, расписание на следующую неделю.

За разговором нас застает сначала сын. Он выходит, почесывая живот, и целует нас обеих, прежде чем сесть за стол. Затем появляется муж.

– Никит, поедем сегодня по магазинам?

– Не вопрос. У меня выходной. Что-то конкретное?

– В торговый центр нужно.

– Хорошо.

– Сынок, а ты занят будешь?

– После обеда хотел к друзьям сгонять. Они тоже скоро уезжают.

– Я займу тебя ненадолго, да и к обеду думаю, справимся.

– А я пойду разбужу спящую царевну, – Лида оставляет нас за столом одних.

Артур косится на отца, затем на меня. Но увидев мою улыбку, отвечает такой же.

По коридору слышится топот босых ног.

– А мы, правда, по магазинам?

– Правда. Собирайся давай, – киваю на ее пижаму в горошек. – Завтракаем и выезжаем.

– Все?

– Что все?

– Ну… тебе разве не сложно, мам?

– Нет, конечно.

– А вдруг ты устанешь? – снова задает вопрос, кусая губы.

– Лен, я в порядке. Если я устану, поеду с Лидой домой, а вы останетесь с папой, завершать покупки.

– М, ясно.

Она молча уходит с кухни, а я подавляю порыв отправиться за ней и снова задать тот самый вопрос, который вновь вертится на языке.

Глава 8

Была ли я права в своих подозрениях? Имела ли право обижаться на дочь?

Я так сильно запуталась, что все смешалось. Неверность Никиты, дочка, которая предпочитала быть ею дома, а не снаружи, маячащий на горизонте развод.

 Я должна в этом разобраться. Иначе это сведет меня с ума.

Мы приехали в торговый центр. Сын тут же попросил меня отпустить ободки и взялся за поручни коляски сам.

– Не хочу, чтобы ты устала, – прокомментировал он свои действия.

Было ощущение, что это он привез меня сюда купить что-то в подарок, а не наоборот. Так как я стала обладательницей красивой подвески.

«Сынок, ты работал не для этого весь год», – это все, что он позволил мне сказать, прежде чем оплатить.

Тогда я и задала вопрос в своей голове: «Стесняется ли моя дочь, мать инвалида?»

Ответить сил не хватило. Достаточно было посмотреть на то, как она сторонилась нас и шла чуть поодаль, словно случайно задерживаясь у витрин магазинов.

Что было странно? Муж, вышагивающий рядом с Артуром и повторивший несколько раз: «Скажи, когда тебя подменить, сынок».

Мой, теперь уже ответный подарок в виде наручных часов, сын принял с улыбкой. Он вырос. Он стал молодым мужчиной, и я хотела, чтобы у него был этот мужской аксессуар. Никита поддержал идею и купил хорошую, дорогую, кожаную сумку для учебы.

– Ого, вы прямо… Спасибо, – улыбка на его лице, поцелуй в щеку и горящие глаза были еще одним «спасибо». Он всегда умел принимать подарки.

Мужчины сели на лавочку, подождать ковыляющую позади Лену, а я отправилась в магазин одежды.

Спустя время, Лена вошла за мной. Народа было немало, а я как раз попросила консультанта мне помочь найти размер для дочери.

– Мам?

– А вот и ты. Давай, примеришь эти джинсы.

– Спасибо, – пробормотала она и, взяв вещь у консультанта, быстро ушла.

Я ждала ее в сторонке от выхода из примерочных, чтобы не мешать. Лена вышла уже переодетая обратно в свои штаны.

– Подошли.

– Ага.

– А чего не показала.

– Да… Не стоит. А, папа оплатит или ты? Там неудобно будет для коляски, я могу сама.

– Ладно, – спрятав за улыбкой накатывающую обиду, я дала ей карту и поехала на выход.

– Ну что, поедим давайте. Тут ресторан хороший, итальянский.

– Ты как мам? – сын посмотрел, и я снова улыбнулась.

– Было бы здорово.

– А Ленка… а, вон идет, – Никита кивнул дочери, как раз когда она подошла.

– Спасибо, мам, – протянула карту, но поцелуя я так и не получила.

– Носи на радость.

– А мы сейчас куда?

– Обедать. Сегодня Лида пусть отдохнет.

С собой мы ее так и не взяли. Она сказала, что приедет, если будет нужна. У нее болеет внучка, и я бы ни за что не просила остаться со мной и просто так таскаться позади.

В ресторане мест свободных было мало. Но на четверых столик таки нашелся у окна. Вид был прекрасным на все три этажа торгового центра. Сверху нам были видны фонтаны и высаженные в огромных горшках цветы, а также огромная люстра, свисающая с потолка чуть выше нашего обзора.

Попросив убрать стул, так как я немного устала на данный момент и пересаживаться было бы неудобно, как и держать спину ровной.

– Надо сделать фото, – вспомнил сын наш привычный ритуал, который не продолжался… долгое время.

– Артур, – Лена закатывает глаза.

– Давайте, ближе к маме, сейчас позову официантку.

Девушка делает несколько фото, принимает заказ и уходит, а мы рассаживаемся по местам.

Сидя за этим столом, я мысленно воспроизвожу сотни моментов, которые запомнились мне. Мы были хорошей семьей. Никита был замечательным мужем на протяжении многих лет, наверное, поэтому мое сердце отказывается прекращать его любить. Я понимаю этот многострадальный орган. Но мы все равно двигаемся к нашему финалу.

Развод.

Господи, я так боялась этого слова. Видя, как через это проходят наши друзья. Люди, которые были счастливы на наших глазах, а потом становились чужими друг другу. Я сопереживала им всем, крепче хватаясь за узы своего брака.

А теперь, у меня нет этой точки опоры. Эта точка опоры стала больным звеном в моей силе. Он стал моей слабостью.

Что же пошло у нас с Никитой не так?

Я обязательно задам ему этот вопрос. Когда придет время говорить начистоту, я задам этот вопрос и получу ответ. Если понадобится, то мы найдем его вместе. Но не для того, чтобы снова начать с нуля вместе. Чтобы понять. Чтобы суметь правильно отпустить друг друга. Мне это действительно важно.

Длинная неделя была действительно долгой. Погода внезапно испортилась, и мое самочувствие пошатнулось. Болеть в моем случае – это ужасной затеей. Но это была не простуда. Совсем недавно медсестра говорила, что такое может быть. Мышцы ноют, их выкручивает. Даже ноги, как бы это странно ни звучало. Что-то типа фантомных болей, но чувство отвратительное.

В итоге день дождя и после него я пролежала в постели, перемещая только в туалет и обратно.

Я так боялась, что к моменту отъезда Артура буду вялой. Но этого не произошло. И когда я выехала утром на кухню, он сидел за столом с Лидой.

– Ты почему не спишь, сынок?

– Доброе утро, мам. Жду результаты.

– Ох, родной, их же обещали к десяти опубликовать.

– Но спал я все равно плохо.

– Он выпил чашку кофе и просит еще, – Лида осуждающе посмотрела на него.

– Ну теть, Лид.

– Слышала? И этому мальчишке мне приходится противостоять.

Рассмеявшись, я подъезжаю на свое место и начинаю кушать.

– Лучше поешь.

– Ладно, – вздыхает не до конца согласный с нами обеими.

Никита вышел через полчаса, уже одетый в свой костюм.

– Всем доброе утро. Что за сбор в такой час?

– Сегодня списки должны опубликовать.

– Уже? Я думал в среду.

– Сегодня, – Артур улыбнулся немного нервно.

– Уверен, ты справился, – муж сжал его плечо, затем похлопал по нему и приступил к завтраку.

Спустя полтора часа Артур ворвался в мой кабинет и сказал, что все получилось.

Это была победа. Победа моего сына. Он шел к этому, и он это сделал.

В тот момент я не хотела даже думать, что это был отсчет нашего брака. Окончательный. Официальный. Я отдала свою радость моему Артуру.

Глава 9

– За Артура и его стремления, – в очередной раз за этот вечер прозвучали подобные слова.

Сегодня был именно тот вечер, когда не хотелось обращаться внимание ни на что. Боль, ревность, страх – все это я слала по известному адресу и веселилась в компании наших друзей и родных.

До его отъезда оставалась ровно неделя, и этот субботний ужин сплотил нас всех.

– Наверное, и мне сто́ит сказать что-то в ответ, – сын поднялся и посмотрел на нас всех с волнением и счастливой улыбкой на лице. – Знать бы еще, что говорить. Так себе оратор.

Мы рассмеялись.

– Я хотел поступить в этот университет. И вроде как поступил, – по комнате снова пробежали волнами смешки. – А теперь вот, еду туда и понятия не имею, какой будет следующая цель. Но, все стало возможным только благодаря двум людям, сидящим в этой комнате.

Мои глаза наполнились слезами, а Никита сжал мою руку, найдя ее на столе. Сегодня мы были одним целым. Иначе я не знаю, как бы справилась с эмоциями. Наш сын вырос, и впереди у него будущее, полное разных приключений. Мы оба были взволнованы, и сегодня, я впитывала его поддержку, несмотря ни на что.

– Мама, папа, если бы не вы, ничего из того, что я когда-либо хотел, не получилось. Вы дали жизнь, и вы помогли в ней найти ориентир. Спасибо… за все.

Его твердый голос надломился, а я расплакалась.

– Я люблю вас.

Никита притянул меня к себе, приобняв за плечи. Затем подошел Артур и поцеловал нас с мужем по очереди.

– Мам, ну ты чего? – задержался он возле меня, когда за столом возобновились разговоры.

– И тебе спасибо, сынок. Просто этот вечер очень эмоциональный.

Когда гости стали расходиться по домам, помочь прибраться остались сестра Никиты – Оля и наша подруга – Нонна. Наши мужья ушли в зал с детьми, откуда доносился мужской смех и грубые голоса, а мы – женщины, оставались на кухне.

У каждой были свои обязанности. Оля мыла посуду, Нонна полоскала, а мы с Лидой ее вытирали. Так как она готовила, я с трудом уговорила ее отдохнуть, тем более никто не возражал. Все воспринимали ее как подругу и члена семьи.

– Ох, Олеся, вот и первый птенец, – сестра мужа сжала мое плечо. – А потом второй и заживешь милая моя для себя.

– А мне почему-то грустно.

– Конечно, грустно.

– Мы когда Макса и Илюху отправили учиться, я грустила долго, пока не записалась на пилатес, стала посещать кулинарные курсы и… господи, девочки, расскажите ей.

Все засмеялись.

Мне нравилось то, как они спокойно говорили со мной, не дрожа на каждом слове, чтобы не задеть мои чувства.

Это было сложно сначала. Но когда пришло осознание моего положения, разговоры стали проще. Мне хотелось быть собой, а не раковой клеткой, которую все обходили стороной.

Когда одиночество меня достало, и я поняла, как далека стала от нормальной жизни, мне пришлось взять себя в руки. И сегодня я здесь, обсуждаю пилатес, сидя в инвалидном кресле.

– А я хожу на йогу. В фитнес-клуб на Советской. Так что, я забираю Олесю к себе, – Нонна, встает позади меня и кладет руки на плечи.

– Я, вообще-то, получаю курс массажа три раза в неделю, и мне никуда ходить не надо, – хвастаюсь им, и воцаряется секундная тишина, а потом они начинают говорить разом.

– Нет, ну ты на нее посмотри, она еще и хвастается.

Конечно, юмор выходил порой немного черный, но я первая, кто его понимал правильно.

Прощаться совсем не хотелось. Однако проводив гостей до двери, я помахала им и вернулась с крыльца в дом. Было немного прохладно.

Лида уехала вместе с Олей, так как им было по пути, и потом я самостоятельно направилась в комнату, чтобы принять душ.

Спина немного болела от долгого положения сидя. И как только я стала шевелиться, боль усилилась.

Я никогда не любила просить Никиту о помощи. Даже до того, как узнала о его любовнице.

Но сегодня, думаю, мне это было нужно.

Поэтому я нажала на кнопку.

Такая система установлена по всему дому.

Когда я нажимаю кнопку, сигнал типа звонка, раздается в каждой комнате, куда проведен динамик. А так как Никита не возвращался долго, я не могла ждать.

Первым в дверь ворвался Артур. Он даже не постучал, потому что волновался.

– Мам, что случилось?

– Мне нужна помощь папы. Можешь его позвать?

– А я могу помочь?

– Нет, сынок, иди отдыхай. Со мной, правда, все в порядке, просто позови, пожалуйста, отца.

– Хорошо. Он на улице, поэтому не услышал звонок.

– Кто-то еще не уехал?

– Нет, он по телефону разговаривает.

Мои глаза мгновенно увлажнились.

– Тогда… не нужно. Не зови.

– Точно?

– Точно. Думаю, что и сама справлюсь. Спокойной ночи.

– Доброй ночи, мам.

Жду, пока сын выйдет и злясь, беру вещи, еду в ванную комнату. Захлопываю дверь и позволяю слезам пролиться.

Он никогда не говорил вне дома по телефону. А теперь вот стал.

Оно и понятно, часа четыре просидел за столом. Ни разу к телефону не потянулся. А когда все разъехались, соскучился?

Я не стану просить его помочь. Ни за что.

Он говорит с ней, пока я нуждаюсь в помощи, которую не могу попросить у детей. Это как, поцеловать его, после ее губ.

Мерзкая волна тошноты прошлась по моему телу, и я принялась раздеваться. Затем с трудом пересела на стул в душе и помылась.

Конечно, было больно. Неприятно, но я справилась. Только руки стали совсем слабыми для одного вечера, и в итоге мне пришлось накинуть на себя халат и выехать в спальню, чтобы надеть на себя пижаму уже в постели.

Вот только, когда я легла и стала крутиться из стороны в сторону, я сдалась эмоциям и расплакалась.

Я так устала. Господи, как же я устала.

Оставшись лежать на спине, с натянутыми как попало вещами, я уставилась в потолок и долго смотрела на него.

Иногда так хочется бросить попытки встать на ноги. Иногда, я думаю, что все это ложь. Психую и отталкиваюсь от проклятой коляски, но валюсь обратно. Это глупое поведение, я знаю. Но этот надлом, он все еще есть и не уйдет, пока я не сделаю первый шаг в свое будущее.

Муж вернулся, когда я уже пришла в себя. Взяв книгу, я прочла целую главу, когда Никита появился на пороге и подошел к постели. Положил свой телефон на тумбу и стянул поло.

– У меня сегодня болит спина, ты не мог бы лечь в гостевой комнате?

За все это время я ни разу не просила его об этом.

– У тебя болит спина? Что ты имеешь в виду? Может позвать врача или хотя бы…

– Я приняла лекарство, – перебиваю его ложное волнение. – Но я прошу тебя переночевать в другой комнате. Не хочу, чтобы ты меня случайно ударил ночью.

– Я… ни разу… – округляет глаза.

– Но ты не обнимаешь меня, чтобы не навредить, разве не так? А сегодня ты выпил.

Тишина.

– Понял. Ты права, – кивает и нерешительно двигается к шкафу, достает вещи. – Я только душ приму.

– Принимай, – отвечаю равнодушно, но слежу за каждым его шагом, пока он не исчезает за дверью.

Ложусь набок в сторону его подушки и вижу, как его телефон светится. Никита всегда убирает звук на ночь.

Я не шевелюсь.

Но неотрывно смотрю на чертов мобильный.

Я не хочу этого делать.

– Я не хочу… – шепчу в пустоту хриплым голосом и, не отрывая головы от подушки, остаюсь на том же месте.

Я не хочу смотреть. Не хочу слышать. Не хочу сейчас унижаться просьбой быть со мной честным. Не сейчас.

Я терпела несколько месяцев, перетерплю еще пару дней.

Глава 10

В ожидании.

Сегодняшний день финальный, прежде чем наступит время перемен в нашей семье. Сын завтра уедет в университет. Завтра же я поставлю точку на своем браке. Во всяком случае, я дам понять, что мы готовимся к этой точке, что я его отпускаю.

Это больно. Несмотря на причину, мне действительно ужасно жаль, что прожитые годы обернулись рваной дырой в моей груди.

Если бы прошла любовь и мы об этом поговорили, вышло бы куда приличнее. А в итоге ощущение, что я вся в грязи. Для прочих, если между нами уже не осталось места.

Оставляла ли я шанс на то, что совпадение, услышанное во время разговора матери моей ученицы и той женщины реальное, или нет?

Я бы хотела солгать и сказать «нет». Но я знала, что я хотела верить в это. И, наверное, верила. Однако я была реалисткой.

Отвлекшись от своих мыслей, складываю кофту сына и убираю в сторону.

– Мам, ну а это зачем? – Артур встает рядом и смотрит на теплые вещи.

– Как это зачем? Ты начинаешь учиться в сентябре, или думаешь, что август будет длиться весь учебный год? Знаешь, какая там погода осенью? Не заметишь, как станет холодно.

– Ты еще зимние положи, – смеется сын.

– Вот об этом я и думаю. У тебя семестр без каникул. Летать туда-сюда дорого, и не дай бог, ты решишь работать по выходным. Мы с отцом поддерживаем тебя финансово, поэтому…

– Я знаю, мам. И я не буду отвлекаться от учебы. Слишком сильно хочу стать хорошим юристом.

– Хорошо. А с зимними вещами потом решим.

– Папа, если что может привезти. Или той же доставкой отправите и все.

– Ладно. Но эти оставим, – кладу руку на стопку вещей.

– Договорились.

Пока он складывает в другую сумку всякие мелочи, Лида упаковывает чемоданы. Дочка где-то у себя смотрит телевизор, так как ей наскучили эти сборы. Муж на работе. В общем, весело.

Несколько часов спустя я прокатываюсь по комнате Артура и строго разглядываю ее.

– Мам, – он усмехается, сидя на кровати.

– Ты прости, что я так дотошна, но не хочу, чтобы ты потом волновался из-за того, что не взял что-то… важное.

– Мам, да нормально. Куплю, если что. Заработал ведь.

– Ты прав. Тогда пойдем обедать.

Хоть заселение в общежитие начинается с двадцатого августа, Артур едет раньше, чтобы повидаться с друзьями. Плюс в том же городе, но другом вузе учатся сыновья сестры Никиты, у них уже обговорены все встречи.

После обеда я провожу урок онлайн с Машей. И после окончания прошу Всеволода подключиться к разговору.

– Я договорилась о выступлении. Моя знакомая согласилась. Нужно будет вам подъехать на первую репетицию в понедельник. Это в доме искусств на Гоголя. Большое такое здание.

– Да-да, я знаю его.

– Вот, Наталья вас встретит, и там уже с ней все обсудите. Костюм и прочее будет организовано. Главное привезите нашу звездочку.

Мария начинает визжать и хлопать в ладоши.

– Спасибо вам, спасибо.

– Мы вам, правда, благодарны, Олеся.

– Это вас нужно благодарить за то, что поддерживаете своего ребенка.

– А как иначе, – мужчина обнимает дочь за плечи и целует.

– Всего доброго.

– И вам, Олеся.

Следующие два часа я занимаюсь еще с двумя учениками и только после этого еду отдыхать перед массажем.

Мне приходится рассказать о недавней боли в спине, и на эту часть приходится основная часть сегодняшней терапии.

– Олеся Ивановна, вам не стоит так долго сидеть. Конечно, это необходимо, но не переусердствуйте.

– В тот день я иначе не могла. Сын уезжает учиться, это был семейный день.

– Понимаю. Но впредь, пожалуйста, соблюдайте режим.

Ее улыбка понимающая и милая. Я вообще рада, что эта девушка – моя массажистка.

– Обещаю.

– На следующей неделе будет встреча с вашим врачом. Нужно будет решить вопрос об операции и ее детали.

– Хорошо. Спасибо.

Когда она уходит, я остаюсь лежать, и, если честно, мне впервые не хочется шевелиться.

Лида стучит и тут же входит.

– Что с тобой?

– Не знаю. Просто хочу остаться в постели, – приоткрываю глаза и вижу ее улыбку.

– Ты можешь это сделать.

– Да, наверное. Никита еще не приехал?

– Нет, а должен был?

– Он обещал Артуру, что вернется до ужина. Его сын уезжает, стоит провести побольше времени всей семьей.

– Ну, пока его нет. А ты отдохни. Я поставила мясо в духовку.

– Хорошо. Я буду готова вовремя.

Снова прикрываю глаза, но Лида не уходит.

– Что с тобой в последнее время?

– Много перемен, много чего-то, что меняет всех нас, – с трудом проговариваю эти слова.

– Одним словом, ты застряла в жизненном отрезке, когда взрослый ребенок дает понять, что у него действительно своя жизнь. С этим связана твоя хандра?

– Ты права, – выдавливаю из себя улыбку, и Лида, наконец, уходит.

Отдохнув полчаса, я переодеваюсь в красивое платье и смотрю на мобильный, на коленях. Останавливаюсь в дверях и звоню мужу.

– Алло? – голос Никиты уставший.

– Ты еще на работе?

– Да. Что-то случилось?

– У нас ужин, Никита. Завтра тебе везти Артура в…

– Проклятье. Прости. Я сейчас же соберусь и приеду. У нас аврал, и я, должно быть, засиделся. Если честно, я не смотрел на часы уже некоторое время. Не отрывал глаз от бумаг.

– Мы тебя подождем.

– Не нужно. Я быстро приеду и сразу присоединюсь к вам. Пятнадцать минут и… может, чуть больше.

– Просто приезжай.

Убираю телефон от уха и сбрасываю вызов.

А если бы я не позвонила?

Подавив разочарование, еду на кухню и как могу, помогаю Лиде.

Приготовление ужина задержалось, и потому муж успел к тому моменту, как на стол было накрыто.

– Семья? – доносится его голос.

– О, папа дома, – Лена выбегает к нему навстречу, затем они оба входят с тортом в руках.

– Как же без сладкого?

Мне достается поцелуй в щеку, и мы, наконец, садимся за стол.

После ужина, загрузив посудомойку грязными тарелками, мы идем в гостиную. Лида ушла домой, чтобы прийти пораньше и успеть попрощаться с Артуром. А мы включили фильм, но в итоге говорили и говорили, сменяя темы одну на другую.

Это был хороший вечер.

Никита взялся за поручни, когда все стали расходиться, и покатил в комнату сам.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал и слушать возражения отказался.

А я действительно с трудом касалась ободков и потому послушно сложила руки на коленях.

– Ты сразу спать? – Никита сел на кровать, а мою коляску подкатил близко к себе, расставив в стороны ноги.

– Да, после массажа меня сильно разморило.

– Тогда я в душ и тоже лягу.

Его взгляд остановился на моих губах, и резкий вдох заставил его всмотреться в глаза.

– Я… люблю тебя, Олеся, – он взял мои ладони в свои руки и снова посмотрел.

Это непередаваемый вихрь.

Его слова, этот взгляд… будто он извиняется. Будто рассказывает историю предательства.

Горло стянуло будто удавкой, перекрав доступ воздуха.

Мои губы задрожали, потому что я, как могла, сдерживала порыв ответить теми же признаниями или попросить сказать правду. Задать главный вопрос: «Почему его любви было недостаточно для верности?». Но я просто молчала.

Просто женщина, которая на грани слез.

Никита коснулся моей щеки и скинул с нее маленькую слезу. А после встал и ушел в ванную.

На том месте, где он сидел, остался его телефон.

Я смотрела на него долго и когда он внезапно завибрировал и засветился, от испуга вскрикнула.

«Женя».

Мы знали всех в нашем общем окружении. Друзья, коллеги, родные и близкие.

Их имена выстроились в несколько столбцов в моей голове. И ни в одном не было имени «Женя».

Ядовитое, гнетущее и разрушающее душу чувство встало во главе разума, и я ненавидела мужа сейчас за то, что я стала настолько слаба перед этим чувством. Слаба настолько, что моя рука потянулась вперед, прежде чем мой мозг успел среагировать.

– Что ты творишь, Олеся? – шепнула самой себе, и палец соприкоснулся с сенсором, потянув зеленый кружок вверх.

Подношу мобильный к уху, откуда тут же раздается женская речь.

– Прости… Прости, что звоню тебе сейчас, в это время, – начала она говорить так быстро, что затуманенным от боли мозгом, я с трудом улавливала суть. – Но раз ты ответил, значит смог. Я просто хотела сказать, что ты прав. И я… не должна была этого говорить. Прости, Никит. Мне правда жаль.

Этот голос. Хоть и на другом конце провода, хоть и с помехами сотовой связи, но это тот же голос, который рассказывал о том, что мой муж не может уйти от меня, потому что я инвалид.

Я молчала. В данный момент я могла только молчать.

Она замолчала тоже.

Затем послышался резкий вдох. Наконец, поняв, кто поднял трубку.

– Мне жаль, – проговорила она так, словно это было правдой. Словно это могло что-то значить для меня или изменить.

Но на самом деле это были просто слова. Ничего не значащие для нее или для меня.

– Вам не жаль, – наконец сказала я, ощутив злость.

Как она посмела говорить такое?

Можно сожалеть, что наступил на ногу человеку, что забыл перезвонить, замотавшись в делах. Что забыл про день рождения, в конце концов. Но не потому, что ты влезла в чужую семью и разрушила ее.

– Я люблю его и не могу сожалеть о своих чувствах. Но мне правда жаль, что так вышло.

– Когда услышите в его трубке от другой женщины «Мне жаль», тогда я вам, возможно, и поверю. А пока что приберегите свои сожаления. Предавший однажды… как говорится. А дальше разберетесь вдвоем.

Отключаю вызов и отбрасываю телефон, будто способную меня укусить змею, и быстрыми движениями, как могу, пересаживаюсь на кровать, затем снимаю платье, под которым кружевная сорочка, и ложусь на подушку, погасив лампу.

Сегодня я буду трусом и сделаю вид, что сплю. А завтра будет новый день.

Глава 11

Стоит машине мужа с сыном и дочерью, сидящими в ней отъехать, я вздыхаю и, ухватившись за ободки коляски, качусь через весь дом в главную спальню. Лида – домработница и большая подруга, как раз находится там.

– Уехали? – спрашивает, убирая постель.

– Да.

– Ой, ну с богом, – взмахивает рукой и продолжает поправлять одеяло, прежде чем накрыть кровать покрывалом.

– В прошлый раз, когда год назад мы с сыном вдвоем поехали, бог сделал меня инвалидом.

Грубые и совершенно неправильные слова даже для меня само́й слетают с губ очень быстро.

– А ну-ка, перестань, – звонким сердитым голосом Лида заполняет тишину огромного дома. – Вина была не твоя. И не твоего сына. И не вздумай об этом забывать.

– Я просто переживаю, – поднимаю руки к лицу и тру его, немного резко.

– Что с тобой? – она оставляет постель в покое, смотрит обеспокоенно.

– У меня просьба, – сглотнув, начинаю издалека.

– Какая?

– Помоги собрать вещи Никиты в чемоданы.

Эти слова как кость в горле. Но я должна. Пришло время.

– То есть? Едет куда-то?

– Все его вещи. Абсолютно все.

– Зачем? – ее взгляд непонимающий и это нормально. Думаю, до этого момента каждый, кто с нами знаком, и не подозревал, что семьи, по сути, уже и нет вовсе.

Я замираю и, прочистив горло, произношу дрожащими губами то, о чем ни разу ни с кем не говорила.

– Мы разводимся.

– Что? – голос Лиды становится потерянным.

– Да. Это нужно было сделать еще несколько месяцев назад или больше. Но у Артура было поступление. И я не хотела, чтобы он думал о чем-то кроме учебы. А развод не та новость, что сто́ит озвучивать перед экзаменами. Я не могла быть такой эгоисткой. Теперь же он отправился учиться, и пора поставить точку в этом изжившем себя браке.

– Олесь… а что случилось? – она садится на край кровати, прямо напротив меня, сидящей в инвалидном кресле.

– У Никиты любовница, – голос сухой и безжизненный.

– Ах, – она хватается за сердце и вздрагивает, словно ей, как и мне, стало больно. – Как же так?

– Уже давно, – киваю ей.

– Как давно? Как ты терпела-то?

– Ты знаешь, каким был этот год для всех нас.

– Конечно, знаю, – она поджимает губы, опустив взгляд на мои ноги.

– Я просто… – запрокидываю голову, стараясь сдержать слезы обиды.

Сколько раз я задавалась этим вопросом. Сколько раз искала ответ, но не находила. Я не понимаю его поступка. Я просто… не понимаю. Двадцать лет. Не идеальных, но точно счастливых, чтобы закончить вот так?

– Я просто не понимаю, Лид, – озвучиваю свои же мысли, даю им жизнь, иначе свихнусь. – Как он осмелился сделать это, когда я изо дня в день ищу в себе силы встать на ноги и быть прежней? Ищу поддержки в каждом из вас. Как он вообще… Откуда в нем столько жестокости и безразличия. Это бесчеловечно. Мало его обвинений в произошедшем, которые как кислота разъедают мое сердце, так он еще дальше пошел. Любовница, Лида. Другая женщина… И когда? Сейчас, когда я… так уязвима и…

Всхлип все же срывается с моих губ, и единственная слеза катится по щеке, растворяясь на дрожащих губах.

– Ну-ну, тише, – Лида подходит и обнимает, наклонившись ближе. – Соберу. Прямо сейчас и займусь этим. Поплачь. Пусть сегодня ты поплачешь, Олеся. А завтра улыбайся. И каждый день после. Сегодня еще можно. Можно, – шепотом приговаривает, и я медленно успокаиваюсь в руках подруги.

– Спасибо, – вытираю влажные щеки.

– А как же Леночка?

– Сомневаюсь, что ему есть дело до дочери. Мне главное, чтобы он пошел на встречу и согласился на условия по поводу дома. Сама я его не потяну. Да и большой он для нас с дочкой и сыном, который теперь учится за тысячи километров отсюда. А Лена останется со мной, где же еще. Только бы Артуру никто не говорил. Хочу, чтобы он первый семестр отучился спокойно, а там уже поговорю.

– Ой, не знаю, Олеся, сложно будет сдержать такое втайне.

– В любом случае, – вытираю глаза, – я имею то, что имею. Ни больше, ни меньше.

Несколько часов, как Никита повез сына в аэропорт, проходят как пара минут. Все вещи мужа помещаются в четыре чемодана. Подумать только. Четыре пластиковых коробки, которые таят в себе все, что важно человеку. Память, вещи, безжизненные и не особо нужные безделушки.

Дочь поехала вместе с братом и отцом, поэтому мне удалось осуществить этот сбор вещей за раз. А я не смогла поехать. Да и обузой в длительной поездке быть не хотелось. Плюс мой страх, что все повторится, словно я проклята. Нет. Не хочу. Пусть Никита отвезет сына. Так, я буду спокойна.

В прошлом году мы ехали с Артуром вдвоем. Решили прокатиться на машине. Он сдал первый экзамен, и на обратном пути произошла авария, разделившая все пополам. Он не поступил, из-за того, что был суд, а я осталась прикованной к коляске.

Год действительно выдался чудовищным. Еще и такие новости от мужа. Это действительно больно. Держусь из последних сил на самом деле.

Услышав, как ворота во дворе пришли в движение, выкатываюсь в гостиную и встречаю улыбающуюся дочь.

– Ну как съездили?

– Супер. Тоже хочу полетать как Артурик.

– Окончишь школу, поступишь, как он, и полетишь.

– Ага, до этого еще целый век.

– А куда тебе спешить в твои четырнадцать.

– Ну, ма, – закатывает глаза и проходит мимо, быстро поцеловав в щеку.

За дочерью входит Никита. Для него улыбки у меня не остается. И когда он сталкивается со мной взглядом, смотрит, нахмурившись.

– Все в порядке? – оглядывает меня с деланным волнением.

– Да. Но нам нужно поговорить.

Дожидаюсь его кивка и развернув коляску, еду в свой кабинет, слушая глухие шаги, следуемые за мной «по пятам».

– Закрой, пожалуйста, дверь.

Он удивляется, но делает это. Затем садится в одно из двух кресел у небольшого кофейного столика.

– Олесь, я в душ хочу, поэтому можно…

– Можно, – киваю, даже недослушав его просьбу.

Сохраняя спокойствие, присущее моей натуре, приподнимаю плечи на вдохе и опускаю их на выдохе.

Собираюсь с духом и говорю:

– Пришло время нам с тобой развестись.

Я звучу уверенно и могу сказать откровенно, что горжусь собой.

Мои чувства к мужу долгое время, оставались сильными. Я знала о его другой жизни уже некоторое время и терпела ради сына. И пока это длилось изо дня в день, я все еще надеялась на что-то. Мое положение сильно уязвляло. Сейчас, конечно, тоже. Но больше нет мотивации для дальнейшего спектакля.

Больше нас ничего не может удержать в этом браке.

– То есть как это, Олеся?

Никита сглатывает и, нервничая, опускает обе ладони на колени, потирая их.

– Все просто. Я знаю о твоей любовнице. И я терпела все это слишком долго ради сына и его спокойного поступления в университет. Теперь, больше нет смысла сохранять брак. Можешь быть свободен.

– Я? Свободен? – он вскакивает на ноги и принимается ходить от стены к стене. – Ты терпела…

Он нервно смеется, запустив пальцы в волосы.

– Я свободен, – бормочет под нос. – Я просто… Нет, я в шоке. И… и что? – заикается. – Что дальше? Расскажешь всем, что я ушел к другой? Так выходит?

– Почему тебя удивляет причина? У тебя появилась любовница. Ты мне изменяешь. Ты, а не я. Другой причины я не могу озвучить, потому что ее нет.

– Но именно ты заговорила о разводе. Не я.

Его слова меня так сильно поражают, что я недоуменно смотрю на мужа. Он что, серьезно?

– О, так ты решил жить с двумя женщинами и не быть в разводе? Это вообще как? Может быть, ты запланировал ее переезд в спальню сына, раз он уехал?

– Не неси чушь.

– Тогда будь мужиком, раз уж пошел налево, – прикрикиваю на него, и он удивленно поднимает брови.

Привык к тихой и робкой Олесе. Признаться честно, я сама в шоке от своей храбрости.

– И как же ты будешь без меня, а? Как? Все эти твои попытки встать на ноги, массажи и… реабилитация. У тебя очередная операция в сентябре.

– Так тебя все-таки волнует мое состояние? От боли за меня ты нашел себе другую женщину? Или из жалости? Откуда в тебе столько лицемерия, Никит? Откуда? И откуда столько трусости сейчас?

– Это не трусость, – чеканит чуть ли не по слогам. – Это сопереживание. Сочувствие. Поддержка.

– Синонимами меня поддержать решил. Спасибо. Но на этом все. Наш сын уехал. Сдал экзамены и поступил. Больше я тебя не держу.

– Ты… Она меня не держит. Потрясающе, – снова смеется, разговаривая сам с собой. – Знаешь, что, прекрасно, – разводит руками. – Просто отлично. Но, – поднимает в мою сторону указательный палец, держа его ровно, – ты берешь на себя ответственность в этом разводе. Сыну и дочери расскажешь, что ты приняла это решение.

Смотрю на него и так горько сожалею, что вижу некогда своего мужчину, в которого была влюблена двадцать лет таким слабым духом.

– Посмотрим, что ты скажешь мне через неделю или месяц, Олеся.

– Просто уходи, – разочарованно произношу. – Уходи. К ней.

Он кивает и, одарив странным, сожалеющим взглядом, вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью. А я вздрагиваю от этого удара. Словно кто-то сжал мое сердце настолько, что оно взорвалось, как воздушный шарик в тисках.

Глава 12

– По крайней мере, он не отрицал наличие женщины, – делаю горчайший вывод и закрываю лицо руками.

Больше нет никаких иллюзий. Его слова выжигают сердце даже сейчас, когда разговор уже окончен. Как и слезы, которые стекают по лицу.

Он ждет моего поражения, он хочет, чтобы я пришла к нему за помощью… приползла. Почему? Откуда эта злоба? Да что я сделала ему такого, чтобы уходить вот так жестоко?

Просидев в одиночестве не больше пяти минут, как мне показалось, я вытираю слезы и кручу колеса к двери. Затем беру направление в спальню. Стоит открыть дверь, я сталкиваюсь с растерянным лицом мужа.

– Ты собрала мои вещи?

Закрыв за собой дверь, на что у меня ушло время, так как я не очень мобильна, я разворачиваюсь к нему, чтобы говорить, смотря в глаза. Мы никогда не убегали от разговоров. До прошлого лета мы никогда не были на грани. Один случай. Один год. Этого оказалось достаточно, чтобы пошатнулись все качества нас. Его. Мои. Нашей семьи.

Так почему он так настойчив в сохранении того, что мешает ему быть с другой женщиной?

Я же отпускаю его. Любя… но, отпускаю.

– Никита, я не понимаю, почему ты так удивлен?

Он отмирает и, закрыв лицо одной рукой, ведет ею ото лба до подбородка, покрытого щетиной.

– Олеся, я… Господи, я так запутался. Просто… – смотрит на меня умоляюще. – Прошу, дай мне минуту.

Теперь я была растеряна.

Если кто и знал этого мужчину напротив, то это я. Но сейчас, для меня самой он казался чужаком. Не физически, а эмоционально. Он был другим.

– Пожалуйста, прости, что прошу об этом, – продолжает, когда я молча смотрю на него, расхаживающего по комнате.

– Хорошо, – отвечаю отстраненно и тут же выкатываюсь из спальни.

Как бы мне ни хотелось получить свои ответы, я даю ему это время и остаюсь в своем кабинете еще какое-то время. Гораздо дольше, чем одна минута, которую он просил. Но он не приходит сам. А когда я снова возвращаюсь в спальню, его там уже нет. И дома тоже.

Я не спрашиваю ни у кого, куда уехал муж. Просто жду.

– Мам, можно я пойду погуляю с одноклассницами, – Лена выбегает в гостиную, где я сидела с книгой уже на самом деле одетая для прогулки. В тех самых новых джинсах.

– Конечно. Только держи телефон включенным и будь дома к пяти.

– Два часа всего?

– Лен, – смотрю на нее без улыбки, но мягко. – Нагуляетесь за это время.

– Да мы только со двора успеем выйти и уже домой. Давай хотя бы до семи?

– Дочь…

– О, папа приехал, пойду у него спрошу.

Тяжко вздыхаю, услышав ее вопрос, адресованный к Никите.

– А что мама ответила?

– Она сказала до пяти.

– Значит, до пяти.

– Да блин.

– Елена, – громко произношу ее имя и она, топая босыми ногами, идет в свою комнату, забирает сумочку и так же топая уходит.

Никита появляется в дверном проеме гостиной.

Нас обволакивает тишина.

В доме никого кроме нас. Лида ушла, я ее отпустила. Дочь гуляет.

Больше нет путей к отступлению. Пришла пора начать говорить.

– Итак? – я поджимаю губы и смотрю в его темнеющие глаза.

Муж проходит мимо меня и останавливается у окна.

– Как ты узнала?

– Случайно. Или может быть, кто-то решил, что пора бы мне узнать. Так вышло, что я была единственной, кто не в курсе, что нас в этом браке трое.

– Олеся, – он вздыхает так тяжело, словно мне просто.

– Услышала разговор двух женщин. Кто бы мог подумать, что занятия онлайн приведут меня к правде. Жаль, что не ты мне ее раскрыл.

Муж разворачивается в этот момент и смотрит с болью.

– Прости меня.

Его голос как тонкая вафля, которую кто-то безжалостно ломает в руке.

– Мы оба знаем, что этого невозможно.

– Но я хочу, чтобы ты знала, как мне жаль.

Опять слова. Так много важных слов для этого мира, которые в данный момент обесценивались. Потому что были ложными. Потому что ими пытались прикрыть ложь и боль.

– Я не должен был так реагировать в твоем кабинете и… то, что я сказал… Я так не думаю. Это были эмоции.

Но ему не хватило эмоций признаться в том, что у него другая, а на оскорбления хоть отбавляй.

– Уже и не знаю, какой вопрос будет правильно задать первым. Кто она? Почему она? Почему мы? А правда, почему Никит?

Стараюсь дышать ровно. Правильно задерживать дыхание, чтобы слез не было. Не каждый день ведешь беседы о том, почему рухнул брак. Но в ответ снова вздох. Снова далекий отстраненный профиль.

– Я не горжусь этим, Олеся.

– Я была бы очень удивлена, скажи ты другие слова.

Он кивает, соглашаясь, а я жду. Я хочу правды. Может быть, она угомонит мое сердце и остудит эти чувства.

– И все же, это было случайностью. Просто… ты стала другой, – удар сердца о ребра. – В доме было невозможно находиться. В него возвращаться не хотелось… – еще два удара, каждый сильнее предыдущего. – И я просто устал. Обвинять тебя в случившемся, злиться на себя за это… Видеть все это.

И словно не бьется вовсе.

Глава 13

Теперь и мне нужна была минута. Огромная минута, украденная у этого мира. Чтобы не заплакать от несправедливости, чтобы не разозлиться до бессилия.

Он устал, а больно ведь было мне. И сейчас тоже… больно.

С каждым мгновением Никита преображался. От мужчины, которого я безоговорочно любила, он быстро сдавал позиции. Словно над ним всегда были включены сотни лампочек и вот они взрывались. Одна за другой. Свет медленно рассеивался, тускнел.

Это угасала моя вера, моя любовь и надежда.

– Я знаю, это звучит ужасно. И как уже сказал, этим я не горжусь, Олеся. Я виноват.

Молчу.

Он сказал, что виноват. Сказал, что не гордится. Нет смысла тыкать его носом в эту подлость.

– Ты сказал, что это было случайностью?

– Да.

– Как? Ты подвернул ногу на асфальте и упал в кровать к какой-то женщине? – мне не была присуща подобная ирония, но сейчас она внезапно вертелась на языке. – Или познакомился в…

– Я приехал к тебе на работу. Это было незадолго до аварии. У тебя шло занятие, и я сел у школы искусств. Она привезла племянницу на вокал.

– Карину? – догадалась и без того.

– Да.

– Значит, я услышала тот разговор не совсем «случайно». Ясно, – грустная усмешка растворяется на губах. – Так ты общался с этой женщиной до того, как я стала «другой»? – возвращаю ему это слово.

– Нет… – машет головой. – Что бы ты сейчас ни думала, нет, Олеся. Она со мной поздоровалась. Подождала, пока девочка войдет внутрь, и завела обычную беседу. Мы не знакомились, ничего такого.

– Тогда как, Никита?

Он отводит взгляд. Касается подбородка и долго молчит.

– Она привезла ее к нам домой. На занятие. Я в тот момент вышел из дома. Ходил за двором.

– Ходил?

Слово застревает в горле. И подозрение закрадывается вместе с ответом, который он озвучивает.

– Ты была… не в настроении, – Никита сглатывает и снова смотрит в сторону.

Я помню те дни после больницы. Помню, какой уязвимой я была среди своей семьи. Боль, которую испытывала, привыкая к новой реальности.

В больнице было проще. Дома… я надеялась, что стены и родные люди придадут уверенности. Но на самом деле во мне было так много стыда, неловкости, что ждали за каждым поворотом. Наверное, я действительно стала другой. И слишком медленно приходила в себя. И пришла ли?

Достаточно ли этого, для оправдания мужа?

Скорее всего, мы поссорились. И он пошел прогуляться.

– Понятно.

– Мы просто общались.

– Общались? – в груди зарождается что-то похожее на смех. – Как много ты ей рассказал о нас?

– Олеся, – он пытается остановить.

– Наверное, ты рассказал ей о том, как тебе тяжело? Уверена, она с радостью тебя пожалела и утешила.

– Все не так.

– Никита, а давай без увиливаний? Думаешь, смягчив сейчас свой рассказ, это что-то изменит?

– Олеся, я не могу… Проклятье, – вскидывает руки и начинает ходить по кругу. – Я просто не могу иначе.

Нас прерывает шум у входа. Затем мимо проносится Лена.

– Ты же ушла гулять, – кричу ей вдогонку, подъехав к коридору, через который она пронеслась.

– Никто не вышел сегодня.

– Ясно.

Разворачиваю коляску к мужу.

– Как я уже сказала, разводу быть. И нам нужно обсудить условия…

– Господи, зачем торопиться?

– В смысле?

– Я знаю, что… Сейчас это сложно объяснить.

– Ты уже все объяснил. Не стоит. Нужно все рассказать дочери. Хотя Артуру я бы предпочла не сообщать так скоро.

Выкатываюсь из гостиной и еду в направлении спальни, так как мне нужно в уборную. Но он нагоняет и встает передо мной, очевидно, несогласный.

– Олеся я против развода, – его голос отнюдь не тихий. Никита на взводе.

– Почему? Теперь ты волен делать что пожелаешь. Тебя уже явно заждались, вне этого брака.

– Господи, почему ты меня не слышишь? – теперь он срывается практически на крик.

– Мам, пап? Что происходит? – дочь выходит из своей комнаты и смотрит на нас растерянно.

– Сам скажешь? – смотрю на Никиту, который замер.

– Олеся, – он шипит раздраженно и устало, и я принимаю решение.

– Мы с твоим отцом разводимся, Лена. У него… – горло так болит, словно в него льют раскаленное железо, но я продолжаю: – У него другая женщина.

– Как? – дочка снова теряется и смотрит то на меня, то на отца. Затем останавливает взгляд на Никите. – Стой, та женщина…

Я вслушиваюсь в ее слова, не до конца понимая, о чем речь.

– Дочка, – пытается вставить муж, но дочь перебивает.

– Та женщина, пап. Ты сказал, что просто подвез коллегу, так как она беременная. Это была она?

– Что? – с разочарованием и дикой болью смотрю на него. Его встречный взгляд полон сожаления. Но я не готова к этому. И схватившись за ободки коляски, разворачиваюсь и уезжаю в комнату, чтобы не слышать его извинения и попытки оправдаться.

Глава 13

Словно дикий, необузданный поток ледяной воды уносит меня в комнату. Я тону в этой бездне и не могу выбраться. С первым всхлипом первая слеза скатывается по щеке…

Я выдержала его рассказ о любовнице. Выдержала и смогла, как я думала, дать отпор. Дойти до точки в разговоре. Не разрушиться на его глазах. Я даже смогла открыть эту горькую правду дочери. Но ребенок…

У него ребенок. От другой женщины.

Это слишком. Это просто… слишком.

– Господи, – будто захлебываясь, хватаюсь одной рукой за горло, где все разрывается от боли, второй за боковушку коляски и проваливаюсь.

Стиснув зубы до скрежета, я рыдаю.

Если до этого я позволяла парочке слезинок оставить след на коже, то сейчас я не могу сдержаться. Я не могу.

Я готовилась к разводу. Думала, что готова. Но как же я ошибалась.

Стук в дверь заставляет вздрогнуть.

– Уходи, – ломким как стекло голосом прошу его. Он не может проситься войти. Не сейчас.

Только не сейчас.

– Мам? – голос дочери заставляет захлебнуться новым потоком слез.

– Я не могу, – отвечаю совсем тихо, так как голос будто пропал.

– Мам, – продолжает она. – Папа ушел. Я попросила его уйти. Мам, пожалуйста.

Как могу, стираю со щек слезы. Не пытаясь наивно их скрыть. А чтобы… попытаться попросить ее ненадолго оставить одну.

Дрожащей рукой, щелкаю замком, и Лена тут же вваливается в комнату.

– Мам, – слезно смотрит на меня, разрывая и без того раненое сердце.

– Все…

Но она не дает договорить. Она обнимает меня и плачет вместе со мной.

Мой ребенок, на которого я только что скинула бомбу.

– Прости, солнышко. Я не должна была…

Глажу ее по спине, прижимая к себе крепче.

– Прости, пожалуйста.

– Ты не виновата. Ты не виновата, мам…

С трудом оторвав ее от своего плеча, вытираю ее мокрое лицо. Хотела бы улыбнуться, но не могу. Никак не получается.

– Мне нужно прилечь, дочь, – смотрю на нее, поджав губы.

– Хорошо. Но я с тобой останусь, можно?

– Конечно.

Неловко забираюсь на кровать и ложусь на свою подушку, положив ее повыше. Лена забирается ко мне и тут же попадает в мои объятия.

Мы молча лежим какое-то время. Я глажу ее по плечу, заботливо обнимая. Боясь потревожить эти минуты.

– Так… значит, вы разводитесь? Ты знала о ней?

– Знала. Какое-то время знала. Но молчала и не поднимала этот вопрос.

– Из-за брата?

– Да. Экзамены – это хлопотно и ответственно.

– Понимаю.

– Пожалуйста, не говори ему пока что.

– Думаешь, он не узнает?

– Нет. Потом я скажу ему сама.

– Ладно. Но что нам делать?

– Если честно… Я сейчас и думать не могу. Это… тяжело, понимаешь?

Она отстраняется и поднимает голову.

– Ты его любишь, да?

– Да, – перевожу взгляд в сторону. – Хотела разлюбить. Каждый раз думала, что этот день, когда он опоздал на ужин, когда уехал раньше, – последний. И наконец-то смогу. Но… Возможно, эта новость образумит.

Из глаз снова вытекают предательские слезы, но Лена уже легла на мое плечо и не видит их.

Столько счастливых лет уместились в одно слово, разрушающее их слово «измена». И теперь их будто не было. Словно воспоминанием остались. Их нет.

– Не хочу… – врывается в мои мысли голос Лены.

– Что? – снова начинаю гладить ее по плечу.

– Чтобы вы разводились, не хочу. Это странно.

– Я понимаю, но… – она не дает договорить и перебивает возбужденным голосом:

– Как я буду жить? Артур хотя бы уехал, и ему не придется… бегать туда-сюда. А я? Ты могла подождать еще несколько лет. Почему ты не подождала, пока я не поступлю в университет и не уеду. Почему подождала только его поступления?

– Лена, – пытаюсь ее успокоить, с трудом проглатывая ее слова, но она резко садится и разворачивается ко мне лицом.

– Мам, ну, пожалуйста, – просит умоляюще, даже складывает руки в этом жесте. – Давай поговорим с папой, чтобы он бросил ту… И ребенка этого.

– Дочка, – воздух становится неожиданно ядовитым, отравляет все изнутри.

Конечно, она не знает о предательстве так много. Она растеряна и боится.

– Твой папа… Я не могу, понимаешь. Он обидел меня.

– Ну ты же сказала, что любишь его. Я скажу ему, чтобы он попросил прощения и все будет хорошо. Ну мам…

– Лена, – с горечью смотрю на нее, – это не работает так. Не все можно решить просто сказав: "Прости. Мне жаль". У него другая женщина. И она ждет от него ребенка.

– Я уже ненавижу этого ребенка, – чуть ли не кричит она.

– Господи, дочка.

– Что? – соскакивает с кровати и топает ногой. – Если бы не ребенок, ты бы простила папу и все. Я бы попросила его расстаться с ней, и ничего бы не было.

– Мы бы все равно развелись, Лена. Я сказала ему, что мы разводимся до того, как узнала о том, что его новая женщина беременна.

– Это не одно и то же.

– Милая, иди ко мне, – тыну руку, но именно сейчас ненавижу свое положение сильней всего.

Моя дочь расстроена и срывается в пропасть обиды и боли. Ей страшно, а я не могу ее даже утешить. Подойти и обнять.

– Пожалуйста, Лена…

– Нет, я пойду и все скажу папе. А потом вы поговорите.

Она открывает дверь и тут же натыкается на Никиту, стоящего на пороге комнаты.

– Вот и ты. Я против, ясно? Откажись от этого ребенка и попроси прощения у мамы. Мы семья. Я не собираюсь выбирать между вами. Мама вообще не ходит, а ты ребенка заводишь.

Муж сталкивается со мной взглядом, и я чувствую себя еще более жалкой, чем когда-либо. Словно я сама использовала бы когда-нибудь свою инвалидность для того, чтобы он остался.

– Поговори с ней, Никита. Может быть, она услышит тебя.

Он кивает и, обняв за плечи Лену, уводит ее из дома, так как я слышу, что входная дверь закрывается и наступает полнейшая тишина. Только стук моего сердца и прерывистое дыхание. Вот что осталось от женщины, которая недавно была счастлива и не подозревала, во что превратится ее жизнь в какие-то сорок пять лет.

Глава 14

Когда Никита и Лена вошли обратно в дом, показалось, что прошла вечность.

Дочка ушла в комнату. Я слышала, как закрылась ее дверь. Мне нужно поговорить с ней снова. Но позже, так как муж вошел в нашу спальню.