Мальчик, чьи желания исполнялись

Размер шрифта: 13

Helen Rutter

The Boy Whose Wishes Came True

* * *

Глава 1

Надо верить, что сны сбываются.
Лукас Бэйли, знаменитый нападающий клуба «Валли Роверс»

Прошлой ночью мне приснилось, что меня ел гигантский хомяк.
Арчи Крох

Раньше мама при каждом удобном случае напоминала, чтобы я загадал желание. Помимо обычных вещей, таких как свечи на торте, пух с одуванчика и радуга, мама находила тысячи других поводов для загадывания желаний.

Если мы вдруг говорили что-нибудь в один голос, тут же следовало: «Загадай желание!»

Увидели перо или какую-нибудь птичку, пусть даже это был облезлый одноногий голубь: «Загадай желание, Арчи!»

Даже когда попадалось что-то крайне неприятное:

– Фу, мам, у меня в яичнице твои волосы.

– Загадай желание, Арчи, быстро!

– Эм… Хочу, чтобы в моей яичнице не было волос, – пойдет?!

Если мы проходили под мостом в тот момент, когда по нему проезжал трамвай; если я нечаянно ударялся локтем; если ветер швырял в лицо листья; если вдруг начинал идти снег – каждую мелочь моя мама считала подходящим поводом загадать желание: «Если чего-то не пожелаешь, как же оно может произойти, а?»

Когда приходится загадывать так много желаний, то становится трудно придумать, что бы такое еще пожелать. Все обычные желания я уже перебрал: стать миллионером, уметь летать, иметь больше желаний, ну и, понятно, крутые кроссовки. Ничего из этого не сбылось – и не думаю, чтоб у кого-то было иначе. Ну, у меня уж точно не получилось.

Меня зовут Арчи Крох, и я довольно никчемная личность. Из тех, кто действительно ничего не умеет; то есть вообще НИЧЕГО. Обычно, если человек не особо силен, например, в математике, ему хорошо удается что-то другое, хотя бы искусство. Те, кто полный отстой на школьных уроках, блещут на спортивной площадке во время большой перемены, забивая голы, или же быстро бегают и высоко прыгают.

Даже Феликс Рэттон из моего класса, у которого правописание еще хуже, чем у меня, умеет разобрать и собрать газонокосилку. Мы об этом не знали, пока он не получил приз на школьной ярмарке с правом стать на один день «учителем» (хотя, как по мне, это похоже скорее на наказание, чем на награду). Все думали, что Феликс-учитель – это будет ужасно; но получилось все просто великолепно, лучший день! Феликс сказал, что у него дома есть шесть газонокосилок, которые он нашел на мусорке, притащил домой и починил. Похоже, он постоянно высматривает, не завалялась ли где поломанная газонокосилка. Он даже может определить модель газонокосилки по звуку. До того дня мы и не подозревали об этой его страсти.

На другой день после того, как Феликс давал нам свой урок, я был у папы и попытался разобрать и снова собрать его новенькую газонокосилку, чтобы проверить – а вдруг и у меня есть такой скрытый талант? В итоге я оказался в окружении металлических деталей и крепежных винтов, покрытый от волнения испариной и без малейшего представления, что там к чему. Папа и Джулия были в бешенстве.

Нет, газонокосилки – это точно не мое. Свой дар я до сих пор так и не обнаружил и уже начинаю терять надежду.

Учителя не устают твердить, что каждый хоть в чем-нибудь да хорош. Но мой случай особенный. Я полное днище во ВСЕМ. У меня нет абсолютно никаких выдающихся умений. Я отстаю по всем предметам, никак не выучу таблицу умножения, правописание у меня чудовищное, и пишу я как курица лапой. Недавно я подарил маме рисунок, и она подумала, что это чайник, хотя это был корабль – ну с чего бы вдруг я стал рисовать чайник?! Я не могу пробежать по прямой линии не спотыкаясь, не говоря уж о том, чтоб сделать хороший бросок. Даже в компьютерных играх я полный отстой.

Но маму больше не волнует, загадываю я желания или нет, – все равно она в последнее время почти не встает с постели: спит или делает вид, что спит. Я знаю, когда она притворяется: по дыханию всегда можно понять. Я тоже притворялся спящим, когда был маленьким, – тут фокус в том, чтобы дышать очень медленно. Когда я возвращаюсь из школы и просовываю голову в ее комнату, то вижу, что она лежит под одеялом с закрытыми глазами. При этом одеяло поднимается и опускается в такт дыханию – слишком быстро для человека, который действительно спит.

Не знаю, зачем она притворяется. Наверное, так устала, что не хочет разговаривать. Ну и нормально, я сразу ухожу, вытаскиваю свои футбольные стикеры и ем спагетти прямо из банки.

Иногда я даже беру спагетти к себе в кровать, прихватив заодно и стикеры, и составляю списки: стикеры, которые мне нужны, и те, которые у меня уже есть. Мне нравятся их красные блестящие упаковки, и я знаю буквально все об игроках. На обороте каждого пакетика можно прочитать самые вдохновляющие изречения, похожие на те, которые висят у Джулии в гостиной, вроде «ЖИТЬ – СМЕЯТЬСЯ – ЛЮБИТЬ», но только лучше. Мне все слоганы очень нравятся, но самые лучшие у Лукаса Бейли – я даже стараюсь им следовать. Только это редко получается.

Как можно следовать своей мечте, когда ее у тебя просто нет? Я понятия не имею, что бы я хотел делать, когда вырасту. Как это другие дети уже всё для себя решили? Ведь нам всего-то одиннадцать лет! А у всех, похоже, все уже продумано: Мышь хочет стать адвокатом, Марта – собачьим парикмахером, Киран мечтает заниматься фигурным катанием, и почти все мальчики хотят стать футболистами.

Ну, у меня даже надежды нет хоть когда-нибудь стать футболистом, так что я в основном вожусь со стикерами, то есть с наклейками, – теперь понятно? Приклеился к наклейкам! У меня целая куча двойных пакетов – может быть, больше всех в школе. Некоторые ребята идут на самый нелепый обмен: например, могут дать пятьдесят двойных за одну наклейку с эмблемой клуба, а я люблю двойные. Я держу всех своих Лукасов отдельно от остальных, их у меня пятьдесят два. Лукас Бейли – это мой любимый игрок. В последнем сезоне он забил тридцать пять голов – больше всех! А еще он тоже из нашего города и даже учился в нашей школе. У нас по всем коридорам развешены его фотографии, и в вестибюле стоит огромный стенд с газетными вырезками.

Иногда я с ним разговариваю. Знаю, это звучит глупо; я и сам иногда побаиваюсь – может, я чокнутый, раз со стикерами разговариваю? Но все равно не перестаю. Если бы у стикеров были маленькие ушки и они могли слышать, как много бы он обо мне узнал! Узнал бы, что Мышь – мой лучший друг и что в футболе она лучше любой девчонки из нашей школы – да, пожалуй, и получше многих мальчишек, если ее поставить на поле против них. Мы тренируемся пробивать пенальти у нее в саду, и при мне она ни разу не промазала. Просто поразительно!

Он бы узнал, какая противная эта Би-Би Банда: они говорят гадости абсолютно обо всех. Узнал бы, что на прошлой контрольной по математике я все списал у Марты, но потом мне было так стыдно, что я зачеркнул все ответы и в результате получил ноль баллов из двадцати.

Он бы узнал, что мое любимое число – девять, потому что девятка стоит на его майке, и что иногда я что-то повторяю про себя по девять раз, чтобы это наверняка произошло, или стучу по столу девять раз на удачу. Он был бы единственным в мире человеком, который узнал бы, что мама встала с кровати только раз на этой неделе.

Она поправится; она говорит, ей просто нужно время. Я знаю, мама старается. На Пасху она забронировала нам отдых в Скарборо, и мы несколько недель говорили о море и об игровых автоматах. Но за неделю до отъезда она снова стала лежать в постели. Все дольше и дольше. Говорила, что голова болит. Я сразу понял: об отдыхе можно забыть. За день до того, как мы должны были сесть на поезд, она начала плакать и говорить, как ужасно себя чувствует. В конце концов я сказал ей: «Да ладно, все хорошо», – хотя мне было совсем не хорошо.

Так бывает иногда у меня с мамой: она забирает себе все чувства, а мне ничего не остается. Как-то раз предполагалось, что ко мне на день рождения придут гости, будет нормальная вечеринка с попкорном и фильмом, и ребята останутся у нас на ночь. Мы убрали в доме, и все такое. И вот в день, когда я уже взял было в школу приглашения, чтобы раздать ребятам, она стала ходить, пошатываясь, и сказала, что не готова к тому, что в ее дом набьется куча народу; так что я в свой день рождения просто пошел в гости к Мыши на чай.

Мама всегда находит причину не прийти на школьный спектакль, или на спортивные соревнования, или на родительское собрание. Ну просто такое совпадение, она тут не виновата, правда же? Она и не хочет, чтоб так получалось. Так почему же я иногда так злюсь на нее?

Мама говорит, я никому не должен рассказывать, что она все время лежит. Все станут беспокоиться, начнут вмешиваться – а это последнее, что ей нужно. Если она слишком устает, чтобы разговаривать со мной, то представьте, как будет ужасно, если нам начнут без конца названивать учителя.

Когда я прихожу к папе, он всегда спрашивает: «Как мама?», но я понимаю, что это не настоящий вопрос, а так, для порядка. Вообще-то у людей есть масса ненастоящих вопросов.

На улице я иногда вижу, как взрослые на ходу здороваются: «Привет. Все в порядке?» – и даже не задерживаются, чтобы выслушать ответ. Это и есть ненастоящий вопрос, хотя я не понимаю, какой тогда смысл спрашивать. Вот и папа так же. Ему не нужен настоящий ответ, так что я всегда отвечаю: «Как обычно».

Его, похоже, это вполне устраивает. Я не хочу врать и говорю то, что близко к правде, хотя и не полную правду. Я НЕНАВИЖУ врать. Мой отец – лгун. Когда мне было семь лет, он сказал мне самую огромную ложь на свете. Я слышал, как они с мамой кричали друг на друга на кухне, а когда я спустился, он сказал мне, чтобы я не беспокоился.

Он сказал: «Все будет хорошо, Арчи». Но хорошо не стало. Несколько месяцев они продолжали ругаться на кухне, пока он не ушел в один прекрасный день. Теперь он женат на Джулии, у которой сияющая кожа и длинные сережки в ушах. У них родилась Скейдж, моя сестричка, и очень заметно, что ее он любит намного больше, чем меня. Вот тогда мама начала себя плохо чувствовать и ей потребовалось все время отдыхать. Год назад она потеряла работу, так что теперь ей вообще незачем вставать с постели.

Не стало «все хорошо». Теперь я вообще не верю тому, что он говорит.

К папе с Джулией я прихожу на выходные раз в две недели. Мне нравится у них бывать, и Скейдж тоже нравится, хотя она ужасно избалованная и получает все, что хочет. Ей три года, и она очень смешная. Вообще-то ее полное имя Скарлетт, но я зову ее Скейдж.

Джулия НЕНАВИДИТ это имя: «Арчи, прошу, не зови ее так. Так только беспризорников зовут».

Зато самой Скейдж это имя нравится. Когда Джулия принимается меня отчитывать, она напевает: «Скейджи – Скейджи – Скейджи – Ску!» – и прищелкивает языком.

«Восхитительно!» – всегда говорит Джулия, а мы со Скейдж хохочем и продолжаем петь песенку про Скейдж.

Моя сестричка обожает единорогов. Вся ее спальня ими заставлена, и там всегда пахнет как в кондитерской. Джулия одевает ее в пышные белые платьица с рюшами и позволяет играть только с одной игрушкой за раз.

Эти выходные я как раз провожу у папы. Я прихожу и веду Скейдж во дворик за домом. Там у них великолепный садик: каждая травинка в нем подстрижена, словно поработал искусный парикмахер. Я учу ее играть в футбол. Она единственный в мире человек, у которого я могу выиграть. Ей нравится играть, и она радостно визжит всякий раз, когда пытается ударить по мячу.

Когда восторга уже через край, она кричит и прыгает, а потом падает животом на мяч, и на платье остаются пятна от грязи. Конечно же, мне за это достается от Джулии.

«Господи, на что ты похожа, Скарлетт Роуз! Ну, Арчи, спасибо тебе, уж спасибо так спасибо, – причитает Джулия. – Иди переоденься да найди себе занятие поприличнее».

Скейдж идет наверх, чтобы переодеться и принести новую настольную игру в единорога, а папа уходит на кухню. Мы с Джулией остаемся вдвоем.

В их доме я чувствую себя большим, хотя на самом деле довольно маленький. Просто я вечно тут что-то роняю или разливаю, и все суетятся, чтобы снова навести порядок. Сегодня я пока что ничего не уронил и не разбил, но у меня еще есть время.

Не думаю, чтобы Джулия очень радовалась моим визитам. Вид у нее всегда какой-то напряженный, а если нам случается остаться в комнате наедине, она издает такое странное фырканье – что-то среднее между вздохом и смешком. Вот и сейчас она так делает:

– Ха-хм-м-м-м.

Я не очень понимаю, что означает этот звук, но чувствую себя при этом по-дурацки. Должен ли был я в ответ тоже что-нибудь хмыкнуть? Или что-нибудь сказать? Или так и сидеть в дурацком молчании?

Я несколько раз неловко вдыхаю и выдыхаю, а потом выдаю первое, что приходит в голову:

– Почему ваш диван так вкусно пахнет?

У Джулии лицо расцветает улыбкой.

– Я смешиваю кондиционер для ткани пополам с водой в пульверизаторе. Вот, смотри!

Она достает из ящика хорошенький стеклянный флакон и спрашивает, не хочу ли я прыснуть.

Я беру флакон. Он сделан в форме облачка из красивого прозрачного стекла с голубым отливом и больше подходит для дорогих духов, чем для спрея. Я осторожно беру флакончик в руки, ощупываю его и, глядя на переливы на стекле, нажимаю на головку пульверизатора.

– Этот кондиционер называется «Летний бриз» – это мой самый любимый запах, – признается Джулия. Она прикрывает глаза и делает глубокий вдох. Теперь, когда находится тема для разговора, вид у нее очень довольный.

Я сижу, вдыхая «Летний бриз» и думая, часто ли Джулии приходится общаться с одиннадцатилетними мальчиками. Наверное, нечасто. В следующий раз, когда пойду в магазин за продуктами, поищу кондиционер «Летний бриз». Мне бы очень хотелось, чтобы наш диван пах так же хорошо, как у Джулии. Хотя, может быть, кондиционер очень дорогой. Я старался навести порядок в нашем доме, чтобы все сияло, но у меня не получается. На ковре пятна, где я когда-то разлил томатный суп, и все время, что бы я ни делал, сохраняется какой-то отвратительный запах.

Вообще-то, когда я сижу дома, я не чувствую плохого запаха. Я замечаю его, только когда куда-нибудь ухожу, а потом возвращаюсь. Не знаю, как так получается. Возможно, в доме у меня срабатывает привычка к тому, что что-то не так, и мой мозг устраняет все плохое как по волшебству.

Я три раза подряд поддаюсь Скейдж в новой игре, и Джулия зовет нас обедать. Мы едим из одинаковых тарелок. Столовые приборы тоже одинаковые – с красивыми красными ручками. Скейдж хвастается, что выиграла у меня.

– Когда придешь в следующий раз, Арчибальд, я опять тебя обыграю, и еще раз, и еще, – смеется Скейдж.

Продолжить чтение