Аляска наша

Аляска наша

Глава 1

Теперь только начало года, но уже совершенно ясно, что с наступлением лета янки пригонят к нашим берегам свой флот. Наша контрразведка в таких случаях не ошибается, и главное – я в этом нисколько не сомневался, я предвидел такой поворот. Об этом еще полвека назад предупреждали волхвы, об этом на своих собраниях говорили масоны, о чем потом донесли наши агенты, и предупреждал знаменитый провидец Дурново.

Наша встреча произошла у него дома, в Петербурге, где я бывал по делам с регулярностью раз в год. Время было тревожное, 1905-й год и будущее России вызывало у меня серьезные опасения. Наше знакомство было "шапочным" и он передал свое приглашение через моего давнего друга. От своих знакомых я слышал о Дурново лишь самые положительные отзывы и потому без колебаний явился в его дом.

Он встретил меня в прихожей сам и провел в гостиную, предложил сигареты и я, разумеется, отказался. Тогда он предложил кофе, чай, коньяк. В начале беседы он полушутя посетовал на то, что в прессе нас, жителей Аляски, называют многоженцами, что наносит урон нашему престижу, хотя, лично он не против таких отношений и Чехов также это одно время практиковал. На что я ему кратко отвечал, что это следствие того, что у нас женщины не продаются, но сами выбирают мужчин. Мы немного выпили, я попросил чаю, а тем временем он развивал больную для нас обоих тему о том, куда катится Россия. Оказалось, что мы одинаково оцениваем создавшееся положение, но если я с трудом предвидел развитие событий, то он это делал вполне правдоподобно, но все его прогнозы оказались чудовищными. Он предрекал скорую гибель страны, если только не принять драконовских мер, к чему царь не готов. О династии в целом о рассуждал пренебрежительно. Относительно Аляски от также сделал грозное предупреждение. Наше государство, согласно его предвидению, сразу после гибели России подвергнется агрессии или со стороны Англии, или со стороны США, которых манит наше золото. До сих пор их сдерживает близкое соседство родственной, дружественной России, но каково нам будет оказаться в одиночестве против всего мира?

Именно так он поставил вопрос, а затем задал логически следующий за первым второй вопрос: Что должно делать государство в ожидании агрессии? Я его понял и сразу же парировал, что пограничная охрана у нас уже в 70-м году была морская, а через два года и сухопутная. Он скептически хмыкнул: Пограничники против английского или американского флота? А ведь эти – хищники известные!

Он убедил меня, в особенности после еще одной встречи в столице. Я побывал на приеме у давнего знакомого, где некий незнакомец, очень издалека, за рюмкой, начал со мною весьма неожиданный разговор о моих делах на Аляске и нашем государственном устройстве. Затем он довольно категорически осудил наше государство и наши древние законы. Интересно то, что он постоянно выступал от имени некоей группы лиц и вот я, заинтригованный, прямо спросил его: Кого вы представляете? И вдруг тот господин без обиняков ответил: Масонов.

Раз уж мы перешли на откровенности, то я так же прямо спросил его: Вы нам враги? И незнакомец, немного смутившись, ответил: Враги. Почему же? А потому что вы показываете всему миру иной способ жизнеустройства и пока вы не примете наш способ пребудете нашими врагами. Ну, ваш способ мы хорошо знаем и ни за что его не примем! – решительно ответил я и на том мы расстались. Более я его никогда не видел, но ведь дело не в нем. Беда в том, что масоны правят миром и горе тем, кто этого не понимает, то есть почти всем.

Однако, та встреча подвигла меня на многие действия, вызвавшие непонимание многих моих друзей и единомышленников дома. В том году я, как президент Аляски, начал создавать вооруженные силы в полном объеме, причем каждый новый логически следующий в этом деле шаг мне приходилось обосновывать своим единомышленникам, привлекая в союзники главу контрразведки, который один в полной мере понимал насколько необходимы нам вооруженные силы. Разумеется, мы принимали на службу офицеров предпочтительно из России или других славянских стран, мы основали военные училища и военные заводы, ввели воинскую повинность.

Я не сторонник милитаризма, не выношу бряцанья оружием и не терплю солдафонства, но придется теперь все это принять как неизбежное зло.

Пусть гонят к нам свой флот. Каков бы он ни был, он будет разбит если не пушками, то оружием не менее мощным – нашим золотом. Именно так, пушками и золотом мы и будем побеждать, я в этом уверен! А золота у нас столько, сколько у всего остального мира и пока оно у нас мы непобедимы. В этом и состоит слабость этого продажного, падшего мира!

Сейчас начался 1918-й год. Странное и удивительное случилось в моей судьбе – русская Аляска, мое творение, оказалась готова к полной самостоятельности ко времени переворота в России. Мы ежедневно принимаем, правда с разбором, поток беженцев из России, не менее сотни каждый день. И это несмотря на жестокие морозы и трудности переброски от Владивостока до Новоархангельска. А сразу после переворота, в ноябре мы принимали иной день по тысяче человек. Мне исполнилось семьдесят семь, пора подводить итоги и, делая это, всякий раз я мысленно возвращаюсь к началу моего пути.

Глава 2

Я появился на свет в отцовском имении недалеко от Пензы, совсем рядом с милою рекою Хопер. И самые светлые мои воспоминания всегда были связаны с рекою и садом, а еще с дворовыми детьми. Подобно половине окрестных помещиков отец был отставным офицером, которому хоть и не пришлось воевать с Бонапартом,– сей удел достался деду, – но довелось быть на Сенатской площади во время мятежа, где он остался верен царю и присяге. Брат отца и мой дядя был сугубо штатским, да еще профессором философии и притом непримиримым противником отца по основным вопросам внутренней и внешней политики. Странно то, что не влияние отца, но огромные знания и насмешливый ум дяди определили сферу моих интересов и мое мировоззрение.

И если отец и дед были православными, то дядя Сильвестр был убежденным атеистом, что в те времена было сродни Каиновой печати. Но в спорах он всегда побеждал безупречной логикой и знаниями, всегда опрокидывая все смехотворные доводы тех, кто только в Библии искал ответы на все вопросы. Именно дядя привил мне интерес к философии и истории, чего ни отец мой, ни дед ни понимали. Они считали это временным моим чудачеством более "душеполезным", нежели игра в карты или пустое молодечество моих сверстников. Однако, мою неприязнь к балам и визитам они открыто осуждали, считая ее выражением презрения к людям нашего круга.

Отец мой воевал на Кавказе, а еще ранее в Польше, откуда привез жену, мою матушку. Благодаря ей я с детства бегло говорил по-польски, по-немецки, играл на гитаре и пел. Моими друзьями с детства были крепостные дети нашей дворни. Старшие из них называли меня барином, но младшие общались со мною на равных и это мне нравилось. И еще в положенное время ко мне приставили гувернера-француза.

Итак, получив домашнее образование, благодаря в основном стараниям дяди, в семнадцать лет я поступил в университет на юридический, чем сильно разочаровал отца и деда, видевших во мне продолжателя офицерской традиции. И годы спустя я ни разу не пожалел о том, что так и не стал офицером. Вероятно, мой интерес к жизнеустройству и страсть к справедливости привели меня в юриспруденцию. Но едва я понял на каких именно основаниях зиждется общество как почувствовал глубокое разочарование в избранном поприще. Это случилось на втором курсе и сразу после годичных экзаменов я принял решение покинуть университет.

Из Казани, где учился, до Пензы я ехал в подавленном настроении, хотя был июнь и стояла великолепная погода. Едучи домой я заранее представлял себе какие сцены мне придется выдержать и какие слова выслушать. И оказался прав. То, что мне пришлось выдержать по приезде в деревню, оказалось тяжелее принятого решения.

– О чем ты только думал, Александр! – возопил мой батюшка, едва я объявил ему о своем решении.

Затем, спохватившись, крикнул обступившим нас слугам: Что стоите? Прочь от меня!

– Чего ты хочешь от жизни, о чем помышляешь? Скажи мне, сын!

– Менее всего я желал вас расстроить, отец. Но я ничего не могу с собою поделать. Душа не лежит к юридическим наукам.

– А поначалу было иначе…

– Так ведь поначалу не был я знаком с сим предметом, а узнавши его получше, почувствовал к нему отвращение.

– И что так-с?

– Закон и справедливость идут разными путями, отец. И пути их разошлись очень давно.

– Допустим. Гм…Кажется, начинаю тебя понимать. Но куда думаешь приткнуться, чем займешься? Ужели станешь помещиком? Прежде не замечал за тобою такой склонности. А может к дядьке своему под крыло отправишься? Знаю, он тебя примет, философии обучит – к ней ты имеешь способности…

– Нет, отец, я знаю твердо, что не к наукам расположена душа моя. Хочу большого, настоящего дела, чтобы жить было интересно.

– И каково будет твое дело?

– Точно не скажу, но знаю наверное – свет будет презирать меня.

– Отчего же?

– Оттого, что оно промышленное и лишь благодаря укорененному предрассудку предоставлено на малое разумение низшего сословия.

– Замолчи! И выброси из головы эти бредни! Завтра же поедем с визитом к Гнездовым. Они давно числят тебя женихом своей Соньюшки. Я уверен, она с радостью за тебя пойдет.

– Да, да, отец. И получится из меня еще один образцовый помещик, "всегда довольный сам собой, своим обедом и женой".

– Опять ты за свое! Начитался…Онегин да Печорин…

– Да, батюшка. Почти все люди нашего круга – откровенно лишние в этой жизни. Не станет их и никто этого не заметит. Просто совершенно бесполезные существа и неважно что они сами о себе думают.

– Так ты и меня, небось, держишь за таковского? – подскочил ко мне отец, занеся руку для удара. – Отвечай, не медли!

– Таковским вас не считаю, поскольку вы военный герой и только это вас с дедом оправдывает перед отечеством.

– Добро же, – отец, остыв, отступил, внимательно вглядываясь в меня.– Оказывается, я плохо тебя знаю. Как это могло случиться? Вот отчего ты презирал ездить на балы да визиты.

– Да, отец, да. Я с детства чувствовал себя заключенным в искусственный мирок. Он когда-нибудь рассыпется оттого, что построен на ложных основаниях. И это станет трагедией для многих. Уже одно крепостное право…

– Опять ты за прежнее! Однако… – тут отец неожиданно приложил руку к груди и уселся в ближние кресла.

Я тотчас босился к экономке за настойкой, хранимой для такого случая, и получив ее, вернулся обратно.

Итогом того памятого разговора стало наше устное соглашение, предоставившее мне право действовать по своему усмотрению. Но самое главное заключалось в отцовском письме к Федору Попцову, еще недавно нашему крепостному.

Неделю спустя, надолго попрощавшись с домашними, как сказочный богатырь я отправился искать свое счастье. Я направлялся в Соликамск. Чтобы мне не бедствовать отец положил мне небольшое месячное содержание, по моему настоянию разделив наследство между братом и сестрою, которой уже исполнилось шестнадцать. Невесте нельзя без приданого. На дорогу до Соликамска ушла почти неделя и вот я уже стучал в ворота купеческого дома.

Мне открыла толстая баба и невзирая на мой господский вид, подозрительно глянув на меня, отрывисто спросила: Тебе кого, барин?

– А мне хозяин твой надобен. Доложи Федору, что явился к нему Самсона Лозинского сын.

Баба молча кинулась в избу и пары минут не прошло как на крыльце появился Федор, которого я знал с детства. Однако, теперь его было не узнать, по всем статьям купец – одеждой, пробором на голове и даже часами на золотой цепочке. За чаем и закусками я честно рассказал хозяину о своих мытарствах и намерениях. Все его немалое семейство, все пятеро детей, сидели за столом, раскрыв рты, но молчали. Говорили только мы – я и Федор. Дело мое было доселе небывалое – барин пришел к мужику и просится в ученики. Хозяин был смущен, пожалуй, более домочадцев, поскольку не знал как держаться со мною – как начальнику или на равных. Понимая его колебания, я пришел к нему на помощь.

– Федор Игнатьич, забудь то, что был нашим крепостным, так же как я забыл кем был еще недавно. Я начинаю новую жизнь по твоему примеру, поскольку будущее не за барином, но за купцом, промышленником.

– Так-то оно так, Александр Самсоныч. Но вот как к тому твои родные отнесутся? Неужто батюшка не огорчился?

– Еще как огорчился! Насилу его уломал. Так ответь мне, Федор Игнатьич. Берешь ты меня в ученики? Если да, то дай мне в том слово купецкое. Если же нет, так я пойду к другому.

– Ну, уж нет! Того не допущу, чтобы такой грамотный ученик ушел к моему супротивнику. Это было бы огромадным упущением.

– Так даешь мне при всех слово купецкое, что с сего дня я твой приказчик?

– Даю, с одним условием, что станешь учить сынов моих. Собираюсь отдать их в ниверситет. Они по сей день только умеют кое-как читать и писать.

– Неправда ваша, тятенька, – возмутился старший сын, увалень лет пятнадцати, румяный да курчавый.– Мы еще закону божьему учены.

Я улыбнулся и хозяин, заметя это, сердито ответил недорослю.

– Да кому он будет нужен в ниверситете? Там ученость в цене.

Так, прямо за столом, в первый же день мы заключили устное соглашение, согласно которому я, как приказчик, получал положенную плату, но первое время просто изучал дело и попутно обучал сыновей Попцова основам математики, физики, химии, а также истории и географии. Но самым трудным, как вскоре я убедился, оказалось учить их немецкому языку, поскольку без оного им никак не поступить в университет.

Подобно другим купцам Соликамска Федор занимался в основном добычей и извозом соли, что по простоте организации было несравнимо даже с отловом и засолкой рыбы, не говоря уж о выплавке чугуна, чем занимались иные на Урале. Но дело его расширялось и он уже затевал новое, на новом месте – добычу драгоценных камней на Урале, за сотню или более верст от дома. Именно меня Попцов хотел отправить туда приказчиком.

Через пару месяцев я уже легко разбирался в бухгалтерии и знал все тонкости соляного дела. В конце августа Федор на правах приказчика отправил меня в Троицко-Печерск, на прииск. За два месяца обучения его сыновья сделали большие успехи в учебе, что неудивительно – я занимался с ними шесть дней в неделю по четыре-пять часов. Но, как я и ожидал, немецкий им не давался и я посоветовал найти им немца-учителя.

Добравшись до Троицко-Печерска, я представился городничему и вскоре направился в горы, на восток, по проселочной дороге, в пролетке, которой сам и правил. Ее вместе с лошадью мне вручил Попцов на прощание со словами: Пригодится.

Приехав на прииск и осмотревшись я был крайне удивлен и возмущен. Избы для рабочих пребывали в ветхости, штольни, будучи обустроены кое-как, были просто опасны. По отзывам работников они получали плату почти вдвое меньшую, чем полагалось и нетрудно было догадаться кому доставались недоданные деньги. Вследствие того все рабочие при первой возможности прятали найденные камни в естественном проходе для выноса с прииска, таким образом благополучно минуя обязательную проверку. А потом уж, скинувшись, посылали в город доверенного человека, который сбывал украденное за полцены бакалейщику. Последнее я разузнал уже много позже, зимою, когда наладил с рабочими вполне человеческие отношения.

Отрешив от должности прежнего вороватого приказчика, я спешно бросил половину работников на строительство и ремонт жилья, а также хозяйственных построек. Другая часть рабочих

укрепляла штольни. Зато к началу холодов в конце сентября эти работы были завершены и я выплатил деньги за работу из хозяйственных средств. На другой же день все они отправились в штольни. Поразмыслив, для постоянного снабжения работников рыбой я нанял двух рыбаков, отца и сына. А мужиков на прииске, не считая баб и детей, было двадцать пять душ и надо было заботиться об их прокормлении. Наконец, в начале зимы, с оказией я отправил в Соликамск подробный отчет и посоветовал Федору стребовать с вора-приказчика все им украденное, назвав вычисленную мною сумму.

Чтобы прекратить воровство на прииске я приказал на выходе из штольни каждому десятому выпивать касторки с последующей проверкой экскрементов. Тех, которые были уличены, я уволил и отправил в город с семьями. Это сильно напугало остальных и они остереглись воровать, к тому же в этом уже не было надобности – люди получали плату вдвое больше прежнего. Едва подморозило в конце октября,– а зима там наступает рано,– как с партией самоцветов я отправился в Соликамск, имея при себе пистолеты на всякий случай, но добрался до места без приключений. Однако, мне пришлось по пути задержаться в Печерске по поводу уволенного мною работника. Поэтому я был должен познакомиться с полицмейстером, который записал все, что мне известно о жулике. Последний, оказавшись в городе в начале зимы, совершил пару краж и скрылся от погони. Из этого случая я сделал важный вывод для себя – впредь давать предпочтение семейным мужикам, которые не такие прыткие. Весь вопрос в том, где их взять и его я собирался задать хозяину.

В доме Попцова после долгих рассказов и расспросов Федор полностью одобрил мою деятельность, даже найм рыбаков за его счет. Вдвое возросшие доходы все издержки многократно перекрывали. Пользусь моей юридической подготовкой Федор в течение недели уладил свою давнюю земельную тяжбу. А потом я устроил настоящий экзамен по всем изучаемым наукам его сыновьям, которые все время моего отсутствия занимались самостоятельно. К тому времени я уже достаточно был известен в Соликамске то ли как чудак, то ли как опустившийся барин. Во всяком случае на улицах меня приветствовали вовсе незнакомые мне люди, а купцы ласково зазывали в гости, но я отказывался, ссылаясь на занятость. Этот непростой моральный вопрос я давно для себя решил – пускай считают меня хоть тем, хоть другим, главное – не воспринимать всерьез их суждения на свой счет. Впоследствии, годы спустя я много раз сталкивался с тем, что незнакомые мне люди при первой встрече не знали как со мною держаться. По воспитанию, разговору и одежде я был как будто дворянин, а по роду занятий купец. И меня полностью не принимали за своего ни те, ни другие, но и в той и в другой среде я всегда умел найти понимающих меня людей.

Пробыв в Соликамске в доме хозяина менее двух недель, я поехал на прииск с новыми планами. Во все время отсутствия меня не покидало беспокойство о моих людях, оставленных мною под честное слово старосты. Странно то, что я уже считал их своими. В Троицко-Печерске к моему приезду уже лежал снег по колено и я обязательно должен был по приезде заменить свою пролетку санями, которые потом пригодятся для редких поездок от прииска в город. Кроме саней, я накупил для прииска товаров, в основном муки и круп, чтобы не ехать порожняком.