Испытание

Часть 1.

Ночь выдалась тревожной. В тесной каморке, дрожа под ветхим одеялом, он тщетно пытался унять холод, что исходил не столько от сырости стен, сколько от страха, ледяной волной сжимавшего его сердце. Ему чудилось: вот-вот раздастся стук в дверь, и тяжелая рука возмездия ляжет ему на плечо. Каждая тень за окном казалась шорохом шагов, каждый скрип половицы отзывался в груди болезненным толчком. Он зажмуривал глаза, повторяя шепотом: «Это сон… просто дурной сон…», – но веки сомкнуты, а перед внутренним взором стоял лихорадочный облик содеянного. Страх за будущее перемешался с лихорадочной мыслью: а был ли выбор?

Тусклый лунный свет прорезал комнату, выхватывая из темноты очертания стола. На краю его лежал узелок – клок старой ткани, внутри которой пряталось то самое украденное добро. Едва взгляд его падал на узел, в груди поднималась печаль и горькое отвращение к себе. Он вспомнил лицо матери в последний её день. Она печально улыбнулась ему, сжав его руку, и прошептала: «Не смей делать зла во имя добра, сынок. Всё в жизни меняется…». Но он не послушал. Он решил, что жизнь не оставила ему иного пути, как переступить через себя. И вот – жалкие крохи чужого добра, добытые ценой его чести, лежат теперь перед ним мертвым грузом. Ни облегчения, ни радости, о которых он мечтал, не пришло. Вместо них душу разъедала тяжелая тоска и печаль о непоправимом.

Он медленно сел, свесив голову, и с усилием провел дрожащими пальцами по лицу. Нужно было мыслить трезво, со всей серьёзностью. Паника и слезы не вернут времени вспять. Он попытался убедить себя, что поступил во благо: ведь украденные деньги должны было спасти жизнь его маленькой дочери. Разве грех спасения может быть столь уж страшен? Разве Господь не простит отца, рискнувшего душой ради ребенка? В сознании всплыли отчаянные серьёзные доводы, которыми он оправдывал себя еще накануне преступления. Тогда, в горячке, ему казалось все просто: цель оправдает средства, и потом он замолит грех. Но реальность оказалась сложнее. Сейчас, в холодной тиши ночи, рассудок отрезвился. Его сердце противилось сухим доводам разума. Совесть не желала утихать.

На рассвете он вышел из дома, спотыкаясь от усталости. Серое небо висело низко, утро было бесцветным и хмурым, будто отражая его смятение. По дороге ему встретился сосед – пожилой учитель, всегда относившийся к нему с теплотой. Старик поздоровался, пристально вглядевшись ему в лицо: «Вы плохо выглядите… нездоровы?» – проговорил он с искренним участием. Герой лишь отмахнулся и отвернулся, чувствуя, как краска смущения бросилась в щеки. Ему стало невыносимо стыдно: казалось, добрый учитель сейчас увидит на его лице печать злодеяния. Он промямлил нечто невнятное, онемев от смущения, и поспешил прочь, оставив старика в недоумении. В груди его боролись стыд и раздражение на самого себя. Как жалок он должен выглядеть со стороны – жалкий воришка, укравший копейки и дрожащий от собственной тени!

Днем тревога на миг отступила – нужно было достать лекарство для дочери, и заботы отодвинули муки совести. Но стоило ей уснуть, как тяжкий груз вновь дал о себе знать. К вечеру весть об украденном дошла и до него: хозяйка лавки, у которой он работал, негодовала, собираясь идти в полицию. Он украдкой слушал разговоры на рынке: люди шептались, и кто-то уверял, будто видел, как некий бродяга крутился у лавки той ночью. «Должно быть, это он и украл; ты, брат, человек честный, тебе доверяли, не о тебе речь», – заключил знакомый лавочник, хлопая его по плечу. От этих слов у него внутри всё похолодело. Смущение и ужас вспыхнули разом: невиновный бродяга мог понести наказание за его грех! В висках застучало, дыхание сбилось. Он едва сдержался, чтобы не закричать на месте.

Уже стемнело, когда он вернулся к себе. Дочь тихо спала, и в полумраке он опустился на колени у её постели. Грудь сдавило судорогой страдания. Он смотрел на безмятежное лицо ребенка сквозь пелену жгучих слез и думал: неужели её жизнь, спасённая ценой его души, окажется построенной на неправде? Не станет ли и она когда-нибудь жертвой чьей-нибудь лжи? Ведь если он сейчас спасётся обманом, то что удержит зло от новых витков? Страдание его было невыносимо – казалось, сама душа рвётся на части от мук совести и страха за будущее. Ему захотелось исчезнуть, провалиться – лишь бы не видеть рассвета следующего дня, когда, возможно, арестуют того бродягу. Он понял: ещё немного – и этот груз раздавит его окончательно.

Минуты тянулись мучительно. Он метался по комнате, терзаясь. Внезапно взгляд его упал на старую иконку в углу – образ Богородицы, оставшийся от матери земной. Отчаяние выплеснулось из груди хриплым шепотом: «Господи, наставь… прости…». В ту же секунду он принял решение.

Утром городская площадь уже пробудилась, когда он, пошатываясь от изнеможения, пересекал её к полицейскому участку. В голове стоял звон пустоты, но в сердце – странная решимость. Он вошёл внутрь и с бледным спокойствием произнёс первые слова признания…