Дань

Пролог

Ударения в словах и именах:

звания

Байбаши– главнокомандующий

Тыинбаши – десятитысячник

Инбаши– тысячник

Суубаши – сотник

Уонбаши – десятник

Майчин – рядовой воин

имена Нуров:

Хан Агчи

Хан Намчин

Хунан

Унгур

Фаэнчим

Исугэн

Айла

Эйсу

Сочигэл

Чаалун

Очир

Кучугур

имена Мирян:

Михал

Лесьяр

Божена

Млада

Добромир

Драгомир

Ингвар

Радомир

В истории человечества испокон веков происходят сражения. Они всегда оставляют за собой кровавый след. Именно такую цену платят те, кто развязывают войну. А целью становятся ресурсы и территории – для одних, власть и превосходство – для других. Одно государство захватывает, а другое, проиграв, теряет не только земли, но и свободу. Победитель же диктует свои условия.

В 1386 году нурский хан Агчи, опьяненный победными походами на соседние земли, что дали его народу и богатство, и рабов, решил заявить всему миру о могуществе нуров. Десять лет хан Агчи водил свое многотысячное войско по землям других народов и, проявляя неимоверную жестокость, грабил селения, убивал и захватывал в плен жителей, сжигая их дома. Слава о жестоком хане разнеслась по миру, словно ветер. Нуры казались непобедимыми. Высокие, статные воины со смуглой кожей, темными волосами и карими глазами вселяли ужас и страх в людей любого возраста и пола. Смолоду они познавали военное ремесло, а с двадцати лет в составе регулярного войска участвовали в сражениях. Лишь зимой они возвращались в свои города, чтобы увидеть родных, провести необходимые обряды и набрать молодых новобранцев, готовых пополнить орду. Все остальное время нуры проводили в походах, выстраивая в степях небольшие шатровые лагеря. И люди прозвали их степняками.

Однако и на пути свирепых нуров встречались отважные воины-защитники. Высокими крепкими стенами и превосходными войсками под командованием талантливых полководцев уберегли они свои народы от степняков. От того злее становились нуры с теми, кто все же покорился их силе. Среди побежденных были и такие государства, что не находили мира даже внутри себя. Потому были не способны противостоять хану великих нуров. Именно так и случилось с народом Мирии, чьи князья больше воевали друг с другом, нежели с внешним врагом. Нуры завоевали своенравных мирян и обязали их, как и других, ежегодно выплачивать дань.

Через год после завершения великого похода хан Агчи умер. На его место в возрасте тридцати трех лет пришел его старший сын Намчин, бывший в то время в звании байбаши – главнокомандующего войском нуров. Заняв трон хана, Намчин назначил на должность байбаши своего двоюродного брата, двадцати семилетнего Хунана. И хотя хан Намчин свято чтил традиции, доставшиеся ему от предков, того крутого нрава, что был у хана Агчи, не имел. Масштабных войн не вел, новых земель не покорил. Пытаясь удержать власть над завоеванными народами, год за годом он посылал отряды степняков объезжать порабощенные территории, подавлять бунты и собирать подать.

Глава 1. Значит не хотите по-хорошему

 Привычным маршрутом вел нуриец свою малочисленную группу. А для сбора дани много воинов и не требовалось. Степнякам всего-то и надо было забрать приготовленную телегу с дарами, да лишний раз попугать слабый народец. Отряды для таких походов, как правило, формировались каждый раз по новому. Обычные майчины заранее не знали, с кем окажутся в группе и куда отправятся. Поэтому большой привязанности между мужчинами не было, зато была жесткая дисциплина. Все действовали слаженно, как один. До деревни “Багряница” оставалось менее получаса верхом, и нуры неторопливо вели своих лошадей через цветущие луга. “Багряница” утопала в зелени. С одной стороны поселения раскинулись поля с высокой травой для пастбищ и будущей пашни, а с другой простирался густой лес с многовековыми дубами. Солнце первых апрельских дней 1406 года щедро дарило тепло людям, не деля их на мирян и нуров.

Отряд находился в дороге уже долгое время. Степные массивные скакуны, что славились своей выносливостью и скоростью, сейчас перешли на средний шаг. Две груженые телеги значительно замедляли движение. Впереди было последнее поселение перед возвращением в лагерь. Облаченные в доспехи, кожаные с меховыми вставками, нурские воины были предельно собраны и хранили молчание. В деревне их мог ожидать не самый теплый прием. Впрочем, к этому они были готовы. Мало кто из завоеванных народов проявлял полную покорность. Часто приходилось давить нарастающее недовольство, пока оно не переросло в бунт.

Возле дома старосты Михала уже ждали незваных гостей. И если старики тихо ворчали, то молодежь высказываться не стеснялась.

– Да сколько ж мы еще будем спины гнуть перед степняками? Уж десять, лет как подати собираем да в ножки кланяемся, – обратился к старосте молодой селянин Лесьяр.

– Верно говоришь, Лесьяр, да кто ж на защиту деревни встанет? – с грустью произнес Михал, – нашему воеводе не с руки с нурами ссориться, а князю Ингвару и вовсе дела нет.

– Стало быть, сами должны. Раз заступиться некому, – не успокаивался паренек. Молодая кровь закипала в его венах от несправедливости, а юный возраст толкал на бездумное геройство.

Староста ничего не сказал. Он, как и все остальные, смотрел, как по улочке медленно подъезжали нуры. Старший по званию нуриец пробежал взглядом присутствующих и, определив старосту деревни, обратился:

– Я байбаши Хунан, нет нужды говорить, зачем я здесь.

– Твоя правда. Кто вы и зачем приехали, мы знаем, – ответил Михал.

– Значит, ждать не придется. Где повозка с данью? – протянул байбаши на ломаном мирянском.

– Не будет больше повозок с податями. Уезжайте подобру-поздорову! – выкрикнул Лесьяр и зло зыркнул на Хунана.

Байбаши лениво взглянул на дерзкого мальчишку, перевел взгляд на Михала и спокойно произнес:

– Значит, не хотите по-хорошему…

Четкими отработанными движениями Хунан вынул из сапога небольшой нож и бросил его в сторону деревенских парней, стоящих неподалеку. Нож воткнулся в плечо одного из них. Юноша резко со стоном выдохнув, прижал руку к плечу. В толпе мирян испуганно заохали женщины.

– Со сколькими людьми ты готов расстаться, староста? – терпеливо спросил Хунан.

Жителей охватила паника. Кто-то пятился назад, кто-то прикрывал детей, а те, что посмелее, выставляли перед собой все, что оказалось на тот момент у них в руках – вилы и топоры. В строю нуров ни один всадник не шелохнулся.

«Ничего они, простые селяне, не смогут сделать против отряда вооруженных и тренированных воинов.» – тяжело вздохнув, подумал про себя староста и попросил. – Прикати повозку, Лесьяр.

– Но, староста! – возмутился было паренек.

– Кому говорю! – резко оборвал он юношу.

Лесьяр разочарованно посмотрел на главу деревни.

– Дядя Михал…

– Иди сынок, – устало повторил мужчина.

Оглянувшись на рядом стоящих соплеменников, Лесьяр увидел в их глазах лишь страх и смирение. Подчинившись, он направился за дровяной сарай, где стояла собранная телега с податью.

Один из нуров, проводив взглядом высокого светловолосого юношу, склонился к байбаши Хунану и что-то тихо шепнул. На что Хунан утвердительно кивнул, а нуриец, спешившись, направился в дом старосты. Миряне замерли. Михал, отследив перемещение степняка, с тревогой воззрился на Хунана.

– Что вашему человеку понадобилось в моем доме?

Байбаши не удостоил селянина ответом. Из-за построек показался Лесьяр, ведущий под уздцы лошадь, запряженную в телегу. Повозка была наполнена, как того требовали условия нуров.

– Байбаши… – снова позвал староста и вздрогнул. Дверь его хаты, резко отворившись, глухо ударилась о стену.

Нуриец, выйдя в сопровождении двух женщин, пересекал двор страной неровной походкой. Словно его все время дергали за спиной. Молоденькая девушка, всхлипывая и упираясь, изо всех сил тянула из рук степняка веревку, что петлей стягивала ее шею. Следом на подкашивающихся ногах, причитая и плача, ступала ее мать.

– Михал! Михал! – вцепившись в рукав старосты, в отчаянии повторяла женщина.

Мужчина, не замечая висящей на его руке жены, неотрывно смотрел на Хунана. Тревога нарастала в груди.

– Зачем тебе моя дочь?

– Пусти меня! Пусти, варвар!! Отец! Отец!! – продолжала сопротивляться девушка.

Неожиданно несколько деревенских мужчин и парней поспешили на помощь, но отступили, едва степняки обнажили свои кривые мечи. Почуяв волнение, лошади беспокойно зафыркали, приплясывая под седоками.

Нуриец же, не обращая внимания ни на селян, ни на попытки девушки вырваться, усадил ее на телегу с данью и привязал конец веревки к перекладине на повозке.

Байбаши Хунан смерил старосту презрительным взглядом.

– Ты посмел дерзить посланникам Великого хана Намчина. Твоя дочь будет твоим наказанием, чтобы впредь думал, как вести себя с нурами.

– Михал, не позволяй им забрать ее, прошу! – запричитала Божена.

– Оставь мою дочь, возьми меня, если надо, – стал молить отец.

– На что ты великому хану… – ухмыльнулся Хунан и отдал приказ своим людям, – поехали!

Не в силах остановить нуров Михал бормотал, цепляясь за лошадь байбаши.

– Нет, нет…

– Поганец!! – бросился к повозке один из братьев девушки.

Послышался свист плети. Юноша ощутил обжигающую боль и остановился.

– Добромир… – заботливо обнял его Драгомир, глядя как через порванный рукав старшего брата проступает кровь.

Хунан угрожающе вытянул руку с плетью в сторону старосты.

– Недостаточно жертв, Михал? Чьих еще дочерей мне забрать?

– Смилуйся, – дрожащими губами взывал к милосердию глава деревни..

– Тогда уйми своих людей, староста, – надменно посмотрел на жалкого и слабого мужчину байбаши Хунан.

Более никто из селян не стал делать ни единой попытки остановить нуров, и степняки отправились прочь, увозя с собой и подать, и девушку. Слезы капали не только из глаз несчастной юной девы, но и ее матери, обнимавшей уцелевших сыновей.

Опечаленные жители не торопились расходиться по домам, бросая недобрые взгляды в спины удаляющихся варваров. Даже задира Лесьяр стоял понурый.

– Что ж ты, Лесьяр, такие речи говорил перед нурами, а за невесту свою не вступился? Испугался? Или не люба она тебе? Так может, ты просто от скуки сватался? – жалил парня каждым словом Добромир.

Лесьяр покаянно опустил голову. Он не был трусом, да и девушку любил, а вот что ответить – не знал. Драгомир с сожалением посмотрел на друга и устыдил:

– Нечего сказать, хорош жених….

Юноша поднял голову и взглянул в глаза приятелю. Только оправдаться не успел. Неожиданно, резко прогнувшись назад, Лесьяр издал хриплый вздох, упал на колени и осел, уронив голову на грудь. Из спины торчала нурская стрела. Мать Лесьяра, закричав, бросилась к сыну. А большинство селян, растерянные и напуганные, торопливо покидали деревенскую площадь.

Глава 2. Вот после и отошлю

Солнце уже торопилось уйти за горизонт, когда нуры вернулись в свой лагерь. Забравший девушку из родного дома нуриец ехал позади колонны приглядывая за пленницей. Еще чего доброго сиганет сдуру с телеги да шею переломит. Отвечать потом перед ханом всему отряду. Девушка же вела себя покорно и мокрыми от слез глазами неотрывно смотрела в сторону своей деревни, всхлипывая время от времени. Ее сгорбленная фигурка смотрелась такой маленькой, что мужчина невольно пожалел ее. Растопчет хан этот юный прекрасный цветок. Своенравия мирянских женщин он не прощает.

В лагере нуриец сам снял пленницу с повозки и передал под опеку соплеменника, сунув ему в руку конец веревки:

– Кучугур, отведи ее в шатер байбаши Хунана и останься там, пока я или Хунан не вернемся.

– Да инбаши, – ответил Гучугур с коротким поклоном.

Войдя внутрь, девушка испуганно огляделась. Она впервые видела походное жилище степняков. Шатер хоть и был небольшой, но в полный рост стоять позволял. И представлял собой круглую постройку из тонких деревянных шестов обтянутых войлоком и кожей с небольшим отверстием на конусообразной крыше. Под ногами находился дощатый пол покрытый кусками войлока и шкурами. Из мебели был низенький стол, сундук с утварью и сундук для одежды. Вдоль стены снова шкуры сваленные в кучу, а посреди шатра очаг обнесенный по кругу ровными камешками.

“Неужели это мое будущее?” – ужаснулась девушка и робко спросила. – Что со мной будет?

Кучугур величественно поднял руку соединив вместе пальцы:

– Ты наложница самого хана, это честь!

– Может, для ваших женщин это и честь, а для меня – грех! – со страхом возразила пленница. – Если меня тронут, я на себя руки наложу!

Гучугур громко рассмеялся и, замахнувшись на мирянку, цыкнул:

– Молчи девка, это хану решать. Твоя жизнь отныне принадлежит ему.

Обида и отчаяние так сдавили грудь девушки что сдержать слезы было невозможно.

***

Шатер Великого Хана Намчина отличался от других прежде всего размерами и убранством. Помимо множества шкур, большого количества мягких шелковых подушек, пушистого ковра и сундуков с золотом и драгоценностями, в шатре был большой письменный стол со стулом, стол поменьше и огромный топчан, больше похожий на трон. На нем хан Намчин и принимал отчет о походе у байбаши Хунана и менее статусных инбаши и тыинбаши.

– Доброго дня и долгих лет правления, хан Намчин, – низко склонился Хунан, – подати с поселений "Вереск", "Белозерье" и "Багряница" доставлены.

Хан неспешно и молча кивнул. Видя нерешительность воина, Намчин махнул рукой, отпуская его. И даже после этого Хунан не спешил уходить.

– Ты что-то ещё хочешь сказать?

– Да, хан. В одном из селений проявили недовольство. Не хотели дань платить. Чтобы преподать урок, мы забрали дочь старосты деревни.

– Чтобы преподать урок, отошли ее голову обратно отцу, – в голосе хана слышалось раздражение.

– Мудрый совет, – склонился Хунан. – Великий хан не желает увидеть девушку прежде?

– Нет, – остался непреклонен Намчин и повторно махнул рукой.

Нежелание хана смотреть на мирянку было обусловлено его нелюбовью к этой нации. Разумнее было исполнить волю главного нурийца и как можно быстрее. Пока Хуанан торопился к выходу, обдумывая, кого пошлет в деревню с подарком, инбаши, увезший девушку, тоже обратиться к хану с прошением.

– Хан Намчин, да будут благословенны твои годы.

– Слушаю тебя, инбаши.

– Великий хан, ты разрешил выбрать мне любую награду за преданную службу. Я выбрал. Конь у меня превосходный и золота достаточно. Отдай мне мирянскую пленницу.

– Зачем она тебе? – при всей своей благосклонности к воину, недовольство относительно просьбы Намчин не скрывал.

– Наложницей своей сделаю, – нуриец был настроен решительно.

– Я велел отослать ее голову в деревню, – разозлился хан. Оспаривать указ правителя мог только полный глупец или отчаянный смельчак.

– Вот после и отошлю, – выпалил инбаши и внутренне сжался. Решение хана могло лишить его не только военной карьеры, в которую он вкладывал все свои силы, но и самого главного – жизни.

– Бери, – неожиданно разрешил Намчин.

Инбаши поклонился и спешно покинул шатер хана, пока тот не передумал. Нуриец никак не мог поверить в то, что он все еще жив, все еще является инбаши, и теперь девушка из Мирии принадлежит ему.

***

До шатра байбаши Хунана мужчины шли вместе, но ни один из них не промолвил и слова. Главнокомандующий понимал молодого воина. Понимал, но не одобрял. Петлю с девичьей шеи он перекидывал на свою.

– Иди за мной, – коротко приказал нуриец пленнице.

– Никуда я не пойду, – возразила девушка, попятившись.

Нуриец, которому возражает женщина, да еще и чужеродная, – слабый нуриец. А терять честь при соплеменниках мужчина не мог.

– Или ты идешь со мной или твоя голова едет к отцу в деревню! – вспылил нуриец и потянул за веревку, все еще удавкой сидящей на шее невольницы.

Перечить более мирянка не осмелилась. Покорно пошла за тем, кто украл ее вольную жизнь, обрекая на муки. Новый шатер ничем не отличался от предыдущего. Те же шкуры, столик, сундуки. Мужчина отобрал несколько шкур, подушку и бросил у стены.

– Спать здесь будешь.

– Здесь? – удивилась пленница. – Это шатер вашего хана?

– Нет. Это мой. – усмехнулся степняк. – А ты видать к самому хану метила?

Девушка рьяно замотала головой и указала на веревку. Нуриец кивнул. Избавив мирянку от удавки, он вынул из-за пояса кривой меч, снял доспех и кинул на сундук.

– Тебя как звать-то? – спросил степняк между делом.

– Млада, – не мешкая ответила девушка.

– Красивое имя, – проявил учтивость нуриец, усаживаясь поодаль на шкуры скрестив ноги.

– А тебя?

– Унгур.

– Странное имя, – ехидно заметила девушка, обрадовавшись, что спальное место варвара у противоположной стены шатра.

– А ты колючая, – рассмеялся Унгур, ничуть не обидевшись, – и красивая. Как Аралия. Голубые бутоны и острые шипы.

Слова степняка смутили Младу, да только помнились ей и другие его слова, брошенные в шатре Хунана. Обеспокоенная своей судьбой, она решилась выпытать, что ждет ее, горемычную. Плавно опустилась на пол и, взглянув из-под длинных ресниц, спросила:

– А про мою голову – это правда?

– Да. Хан приказал, – не стал скрывать мужчина.

– Неужто приказа Великого Хана ослушался? – позволила себе усмехнуться девушка.

– Нет. Я просил хана отдать тебя мне. В качестве награды. Раз ему не нужна, – осадил пленницу Унгур.

Млада насторожилась. И желание потешаться отпало. Слишком рано под спокойными речами она забыла, кто такие нуры:

– Зачем я тебе?

– Наложницей моей будешь, – не скрывая удовольствия, пояснил степняк.

– Наложницей? – с ужасом повторила девушка, и лицо скривилось в гримасе отвращения.

– А ты думала женой? – развел руками нуриец, забавляясь такой детской наивностью пленницы.

Млада вспыхнула и подскочила на ноги. Голубые глаза, ярче самого лазоревого яхонта, загорелись пуще прежнего, заставляя мужчину залюбоваться их глубиной и чистотой.

– Я с тобой жить не стану, ни с кем не стану. Руки на себя наложу!

– А разве у вас это не грех – самоубийство? – спросил Унгур с пугающим спокойствием.

– Уж лучше так, чем жить во грехе, – сделала последнюю попытку защититься от позорной участи девушка, но, потупив глаза в пол, жалобно попросила, – обещай только, что после смерти ты моё тело отцу передашь. Все тело целиком, пусть похоронит как того требуют наши традиции.

Унгур улыбнулся про себя. Да чтобы девица так быстро сдалась? Нет, только не мирянка! Нахмурив брови, он укоризненно покачал головой:

– Вот, сорока! Только послушай как стрекочет. Поздно уже, ложись.

– А не боишься, что сбегу? – опять расхрабрилась Млада.

– Нет, – буркнул нуриец, – если высунешь нос из шатра, тебя поймают и отдадут “майчинам” – нашим воинам, а потом убьют. А пока ты здесь – ты под моей защитой. Так что ложись и спи.

Склонив голову, Млада послушно легла. Да только не до сна ей было. Она так далеко от дома и совсем одна среди варваров. Отвернувшись к кожно-тряпичной стене шатра, девушка уткнулась в подушку, стараясь заглушить неровное дыхание от накатывающихся слез.

– Хватит сопеть, я все слышу, – проворчал Унгур. Ему тоже не спалось. Голубые бездонные глаза мирянки не давали покоя, маня и опьяняя. Он или покорит это море, или утонет в нем. – И не вздумай рыдать. Тебе еще никто ничего плохого не сделал.

– Угу, подожду пока сделают, – чуть слышно прошептала пленница, глубже зарываясь в шкуры. Отчаяние захлестывало с головой, и пришлось девушке прикусить палец, заглушая плач. Неизвестно, как этот варвар отреагирует.

Постепенно теплая тихая ночь, окутавшая весь лагерь, убаюкала и мирянку, и нурийца.

Глава 3. Так бы сразу и сказал, что твоя

Проснувшись, Млада первым делом осмотрелась. В шатре никого не было. Отсутствие Угура ее совсем не огорчало. Будучи от природы любопытной и большой любительницей совать всюду свой нос, девушка залезла во все сундуки и обшарила шатер. Не прошло и часа, как ее одолела скука. И голод. Помаявшись еще немного в одиночестве, она выглянула из шатра. Несколько нурийских мужчин время от времени неторопливо проходили по лагерю. Женщин видно не было.

"Ничего же не случится, если я немного взгляну на варварское поселение", – подумала Млада и вышла из шатра. Не успела она сделать и десяти шагов, как кто-то схватил ее за руку.

– Таа хаашэ боэй? – прошипел незнакомый нуриец, больно вцепившись повыше локтя.

– Не понимаю… – вытаращив глаза, испуганно промычала девушка

Мужчина презрительно охватил взглядом девицу. Сарафан вместо традиционной одежды, светлая кожа, пшеничные волосы.

– Куда идешь? – повторил на мирянском варвар. – Разве не знаешь, что нельзя девицам разгуливать по лагерю?

– Отпусти, я не гуляю. Я по делу, – солгала Млада.

– Гляди, деловая какая. Ну и кто тебя и куда отправил?

Не зная, что сказать, мирянка с жалостью посмотрела на мужчину. Прогулка вмиг перестала быть желанной.

Нуриец усмехнулся:

– Ха, так и знал, что брешешь. Идём, настоящим делом займешься, – и потянул пойманную девушку за собой.

– Куда? – оторопела Млада и, упираясь, закричала, призывая единственного, кто мог помочь. – Не пойду! Отпусти! Унгур! УНГУР!!

 В палатке главнокомандующего во всю готовились к дальнейшим сборам податей. Байбаши Хунан, тыинбащи и ибаши, склонившись над небольшим столом с картами, негромко обсуждали будущий поход в мирянские деревни. Выстраивали маршруты, формировали отряды. Крик мирянки неожиданно прервал разговоры, а протяжное и звонкое "Унгу-у-ур" заставило всех присутствующих посмотреть на инбаши Унгура. Хунан, чтивший дисциплину, был взбешен.

– Не твоя ли это мирянка кричит, Унгур? Угомони девку или другим отдай, если сам не можешь.

Среди нуров послышались негромкие смешки. Стиснув от злости челюсти, Унгур выскочил из шатра. Найти Младу труда не составило. Тем более, что крик привлек и других нуров. Встав на пути майчина и мирянки Унгур приказ:

– Отпусти!

– С чего бы? – нагло ответил майчин и не думая отдавать свою добычу. Все знали, что без сопровождения покровителя женщины по лагерю не бегают. Либо мужчина прилюдно заявлял о ней, и все знали, под чьей опекой она находится. Либо ничья, а значит, общая.

Девушка с надеждой смотрела на Унгура. Нуриец без раздумий и лишних слов ударил соплеменника в челюсть. Тот сделал пару неловких шагов назад, пытаясь удержать равновесие, но все же упал на землю.

– Так бы сразу и сказал, что твоя, – буркнул майчин, потирая подбородок.

– Так и сказал, – недовольно процедил Унгур, схватил Младу за руку и потащил обратно в шатер. Мирянке приходилось почти бежать, подстраиваясь под широкой шаг мужчины.

– Да что ж вы все меня так тянете? Руку же оторвете! – возмутилась девушка, осознавая, что синяков на руке ей точно не избежать.

Мужчина в ответ прибавил шагу, разозлившись еще пуще:

– Я тебя предупреждал! Почему не послушалась? А если бы я не услышал?

Нуриец раздражался все больше и больше, сильнее стискивая локоть мирянки жесткими пальцами. Не выдержав, Млада поморщилась и пропищала:

– Ты делаешь мне больно!

Залетев в шатер, Унгур, намерено, дернув за руку, швырнул Младу на пол.

– Больно? Ты еще не знаешь, что такое настоящая боль. Всего день в лагере, а от тебя уже неприятности. Я стал посмешищем из-за тебя! – злость, с которой говорил нуриец, заставляла девушку сидеть неподвижно.

– Надо послушаться хана Намчина и отправить твою голову в деревню, – произнес безжалостно Унгур, прежде чем выйти из шатра.

Испугавшись, Млада накрыла горло рукой. Горечь от обиды быстро нарастала в груди, и когда уже стало трудно дышать, девушка не сдержалась и заплакала. Она сидела, положив на согнутые колени руки и голову, и рыдала, отчего сотрясались не только плечи, но и все тело целиком.

Успокоившись, пленница сначала сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, ожидая прихода угрюмого варвара, а потом принялась ходить по шатру взад-вперед и вздыхать:

– Выходить не разрешает, а я уже задыхаюсь тут. Да у меня комната была больше, чем это шатер. Окон совсем нет. И на крыше отверстие прикрыл. Даже не знаю: день сейчас или вечер.

Пренебрегая запретом, она снова выглянула из шатра, чуть приоткрыв занавесь у входа. Вечерело. В нескольких шагах стоял ее ненавистный страж и спорил с кем-то из соплеменников.

"Интересно, они все такие грубые или просто у Унгура скверный характер?" – гадала Млада, наблюдая за ним издалека, пока тот не оборвал разговор и не направился к шатру. Испугавшись, что ее заметят, девушка юркнула внутрь и расположилась на шкурах. Ступив через порог, нуриец обвел взглядом пространство, выхватывая местоположение пленницы. Черные недлинные волосы были взъерошены, узковатые глаза прищурены, а плотно сжатые тонкие губы и вовсе превратились в узкую линию. Поняв по его виду, что ей не сулит ничего хорошего, мирянка обхватила себя руками и опустила глаза.

– Чего жмешься? Не бойся, не трону, – недовольно буркнул Унгур и подошёл к сундуку с одеждой.

Млада проследила за передвижением мужчины и робко позвала: