Обскур

Посвящается всем любительницам тёмной стороны.

(На этой стороне не только печеньки, но и горячие злодеи…)

⠀⠀⠀⠀

⠀⠀⠀⠀

От автора

Это история строго для людей старше 18 лет. В истории встречается нецензурная лексика и затрагиваются некоторые триггерные темы (в частности: убийства, насилие, травмы, кровь, эротика и некоторые другие мрачные темы). Пожалуйста, НЕ читайте историю, если вам не подходит подобное.

⠀⠀⠀⠀

P.S. Да, эта история происходит в том же мире, где и «Аконит», «Фантом» и «Серпентарий», но сюжетно она не связана ни с одной из них, хотя и даёт некоторые отсылки. Тем не менее это одиночная история.

Cornix cornici nunquam oculum effodit.

Ворон ворону глаз не выклюет.

Обскур (лат. obscurus). Значение слова: тьма, темнота, тёмный. В зависимости от контекста может также подразумевать следующее: сумрачный, призрачный, неясный, запутанный, тайный.

Глава 1

КУКЛА

Что делать, когда за тобой гонится маньяк? Существует ли инструкция с последовательностью действий? Если да, то мне она неизвестна. Будучи студенткой-филологом, я перечитала множество литературы и с Древней родины1, и с Шарана2, но нигде не встречала список эффективных способов побега от убийцы…

Маньяк, будто издеваясь, насвистывает унылую мелодию, давая знать – он рядом. Мои белые кроссовки стучат по асфальту в такт барабанящему под рёбрами сердцу. В боку колет, голова кружится, но я боюсь остановиться, боюсь обернуться. Страх гонит вперёд, ведь за спиной – смерть. На пятки наступает палач, готовый лишить жизни случайную свидетельницу.

Звук свиста кажется далёким, но я не обманываюсь. Даже если убийца отстал, это не спасёт. Судя по его росту, у него широкие шаги, и если он решит догнать свою жертву, то сделает это.

Но он хочет поиграть…

Впереди виднеется крутой склон с лестницей, а ещё сгоревший когда-то дом. Понадобится время, чтобы вызвать помощь, а делать это на открытой местности, где у убийцы будет лучший обзор как минимум глупо, как максимум опасно. Поэтому я несусь к зданию с потемневшими от огня стенами и почти взлетаю на крыльцо.

Проскользнуть через приоткрытую дверь, висящую лишь на верхней петле, не составляет труда. Внутри дома слишком темно, чтобы разобрать путь, но света от нусфона3 хватает, чтобы не провалиться в дыру в полу и обойти осколки стекла.

Стекло!

Не раздумывая, я хватаю осколок, края которого тут же впиваются в ладонь. Приходится игнорировать боль, потому что сейчас это моё единственное оружие против преследователя…

Колени трясутся от каждого шага, но ноги несут вглубь комнат, а пальцы скользят по гладкому нусфону. Я стараюсь одновременно смотреть на экран и на хлипкий пол, скрипящий под подошвами. Наконец останавливаюсь у стены и нажимаю на идентификатор для вызова экстренных служб. Оператор отвечает почти сразу и выслушивает сбивчивые мысли про труп, преступника и погоню, а затем уточняет адрес.

«К вам уже выехал полицейский мобиль4», – успокаивает чужой ровный тон.

Внезапно раздаётся грохот. Близко.

Что бахнуло? Возможно, дверь упала от удара…

Как быстро убийца найдёт свою жертву в нескольких комнатах, почерневших от копоти? Я с трудом сглатываю, отключая нусфон, чтобы его свечение не привлекло внимание маньяка.

– Мы играем в прятки, Куколка? – рокочет низкий голос. Он вибрирует, насыщенный магией.

Глаза наполняются слезами, а страх петлёй затягивается на шее, мешая дышать. Я вжимаюсь в стену, пытаясь слиться с тенями и не шевелиться, чтобы стать частью мрачного пейзажа. Мне приходится прислушиваться к звукам за пределами сомнительного убежища, чтобы не упустить приближение опасности…

И тут установившуюся тишину пронзает свист…

Да он издевается! Предки милостивые, ну почему сегодня? Почему именно я оказалась в такой ситуации? Может, меня прокляли? Очень на это похоже…

***

Возможно, все в моей семье прокляты. Папа был поздним ребёнком и единственным. Его родители умерли ещё до моего рождения, а вот мамины…

Дедушка просто исчез однажды. Вечером он читал мне сказку, а утром его уже не было. Что произошло никто так и не понял, но его нашли в лесополосе неподалёку без единого ранения. Инфаркт.

Мне было пять.

Бабушка запомнилась вкуснейшими семлами5, которые поедались всегда строго с молоком. Никакого чая или кофе. Это была полная пожилая женщина с добрым лицом, которая умерла после непродолжительной деменции…

Мне было семь.

Папа носил окладистую бороду, которая щекоталась, когда я обнимала его. А ещё он имел отвратительную привычку есть вонючую рыбу и называть это традиционным блюдом. Папа работал перевозчиком грузов на крупногабаритном мобиле. Однажды зимой он просто не справился с управлением на заледеневшей дороге. Фура вылетела на встречную полосу и перевернулась, а папа скончался от травм, не дождавшись помощи…

Мне было тринадцать.

Мама, всегда добрая и ласковая, после потери близких стала бледной и вялой. А её сестра уговорила сходить в больницу, тогда и выяснилось, что мама больна.

Миазма – жуткая болезнь. Магия внутри тела вместо накапливания или высвобождения начинала создавать магические кристаллы. Они прорывали плоть, вредя органам, а итог всегда один… Миазма неизлечима. Можно лишь попытаться замедлить её…

Так мама выиграла три года, но затем и её прах развеяли по ветру…

Мне было шестнадцать.

Все близкие умерли, кроме маминой сестры, тёти Хильде. Она переехала в Нархейм, столицу Северного кантона, но, когда выяснилось, что сестра больна, примчалась обратно в Сахем. Мама работать уже не могла, а деньги были нужны. Так что тётя обеспечивала нас продуктами и лекарствами.

Примерно за год до гибели мамы, Хильде начала жить с нами и оформила опекунство надо мной. Так что я осталась с ней. Мы всегда отлично ладили, но смерть нашего последнего родственника лишь укрепила связь.

После выпускного в школе я решила покорять столицу, в чём Хильде меня поддержала. Мы продали квартиру. Тётя всё равно предпочла вернуться в отчий дом, а мне деньги пригодятся. Так что часть суммы пошла на то, чтобы я обжилась в столице, а часть ушла на накопительный счёт в банк.

Всё было так прекрасно, что плохое со временем начало тускнеть. Я жила в Нархейме, хорошо училась, общалась с одногруппниками, у меня даже появился парень… Впрочем, отношения не продлились и года, а на летних каникулах я уже плакала в плечо Хильде, которая обещала сделать заговор на понос нерадивому бывшему.

В Сахеме остались и две лучшие подруги – Ринда и Сага. Они и тётя были причинами, по которым я продолжала возвращаться в родной городок. Я старалась приезжать каждые каникулы, а иногда даже заглядывала на выходных. Путь был относительно недолгий – всего-то полтора часа6 и несколько минут7.

Хильде всегда готовила что-нибудь вкусное, и деревянный дом в старом районе Сахема наполнялся потрясающими ароматами. После я ехала к подругам. Они обычно собирались в квартире, где жила Ринда и её парень (тот предпочитал прятаться, пока девушки заседали на кухне).

Этот вечер начинался так же: встреча с подругами и позднее возвращение домой. По плану всё должно было пройти, как всегда: я спокойно замкнула бы дверь изнутри и сообщала бы Хильде, что уже ложусь спать. Но всё пошло совсем не так…

***

После вишнёвого сидра ощущается лёгкое опьянение. Зевнув, я запахиваю кардиган, ёжась от прохладного ветра. К счастью, маршрутку пришлось ждать недолго. Сидя в конце салона, я связываюсь с Хильде, рапортуя, что еду домой.

«Мия, ну почему так поздно? – сетует она. – И я на работе уже, не встречу».

Я фыркаю и напоминаю тёте, что не первый раз возвращаюсь в такой час, но всё всегда было в порядке. Хильде слишком суеверна. Утром к нам на балкон залетел ворон, и она уверена, что это к беде.

«А ещё мне перед сменой удачи пожелали», – добавляет тётя.

Желать удачи врачам и медсёстрам – очередная плохая примета, которой она доверяла.

«И вишнёвый пирог пригорел, – не удерживаюсь от напоминания я. – И что? Это тоже предвестник несчастий?»

«Говори что хочешь, Мия! Но помяни моё слово: вишнёвые пироги просто так не пригорают!» – заявляет Хильде.

Почти сразу после этого она отключается, чтобы сосредоточиться на работе, но напоследок, естественно, требует, чтобы я связалась с ней, как только дойду до дома. И если через четверть часа этого не случится, она начнёт поднимать панику и стучаться во все инстанции города.

Я только хмыкаю. Что может случиться плохого в этом районе? В основном здесь живут пожилые. Из «страшного» – немногочисленные ваканы, люди, которые поклоняются не духам предков, а духам леса. Их мужчин было легко вычислить из толпы – они носили длинные волосы, в которые вплетали ленты, бусины и даже перья. Кажется, именно они и основали Сахем…

Когда кантоны ещё были кнешествами, к ваканам относились откровенно плохо, приписывая им едва ли не все прегрешения. Однако после Войны за независимость и образования Конфедерации, многое поменялось. К ваканам относятся теперь куда терпимее, как и вообще ко всем, кто отличается. К тому же россказни об их кровавых ритуалах пока не подтверждались…

Я избавляюсь от задумчивости лишь в тот момент, когда вижу в окне, как остановка, на которой нужно было выйти, удаляется по мере движения. Морок8! Из-за рассуждений пропустила остановку! Я недовольно цокаю языком и выскакиваю уже на следующей.

Отсюда до дома идти немного дольше, а путь не настолько хорошо мной изучен. Тем не менее ориентироваться несложно. Впереди маячит обглоданный пламенем старый дом, а рядом крутая лестница, по которой даже днём небезопасно ходить… Едва ли кому-то взбредёт в голову прогуливаться здесь в такой час. Ну, кроме девчонки, пропустившей нужную остановку. Я кривлюсь от этой мысли и складываю руки на груди, чтобы согреться.

Даже в джинсах и водолазке под кардиганом, тело мерзнет из-за ветра, несущегося со стороны Великого леса. Прохлада подгоняет меня почти так же эффективно, как зловеще подмигивающий вдали фонарь, сгущающийся сумрак и покачивающиеся от ветра шпили хвойных деревьев.

Спеша оказаться в тепле, я ускоряю шаг, опасливо поглядывая по сторонам. Однако улицы пусты. Старики, обитавшие здесь, склонны выходить ранним утром, чтобы по какому-то мистическому зову заполнять собой маршрутки и очереди поликлиник или государственных учреждений. Ночью они, очевидно, не бродят.

Знакомый поворот не вызывает подозрений, а зря… Едва завернув, я цепенею от ужаса. Света немного, но достаточно, чтобы увидеть всю пугающую картину. Мои глаза широко распахиваются, подмечая всё: золотистый порошок, который высыпался из небольших пакетов, выпавших из какого-то чемодана; мёртвое тело с выпущенными наружу кишками; незнакомец в чёрном, сидящий на коленях перед трупом.

Медный запах крови свербит в носу, оседает в лёгких, но я не обращаю внимания. Всё, на что я способна – смотреть в лицо смерти. Прямо на убийцу.

На нём какой-то чёрный балахон, под капюшоном которого скрывается часть задранной сейчас маски, похожей на большой птичий череп. Острый клюв поднят, как козырёк жутковатой кепки, отбрасывая тень на лицо…

Оно кажется инфернальным, одновременно страшным и прекрасным. Безобразная красота отпечатана на каждой чёрточке: на высоких скулах, на смоляных изогнутых бровях, на прямом носу, на волевом подбородке, на чётко очерченной линии челюсти… Тёмные длинные пряди выбиваются из собранных волос и падают на плечи, оттеняя щёки и придавая облику ещё больше хтонического очарования. Рот незнакомца вымазан кровью, капли которой срываются с губ. Он выглядит диким и опасным хищником из мрачной чащобы, случайно забредшим в человеческую обитель.

Однако больше всего пугают глаза. Алые, они сияют во тьме.

Предки милостивые! Кто он? Что он?

– Тебя тут быть не должно, – звучит его чувственный низкий голос, обволакивая хрипотцой, соединяющейся с вибрацией магии. – Моя плюшевая игрушка выпотрошена, она уже не так забавна…

Фраза вынуждает снова опустить взгляд к изувеченному мертвецу. Он и правда странно похож на игрушечного медведя, которому разорвали живот по шву. Вот только вместо синтепона снаружи оказались человеческие органы.

От их вида меня мутит, и тошнота подкатывает к горлу. Её резкий привкус отрезвляет, побуждая сдвинуться с места. Одеревеневшее от шока тело едва подчиняется, но подошвы кроссовок всё же шаркают по асфальту.

– Может, такая куколка, как ты, станет хорошей заменой?

Мужчина плавно поднимается, словно вырастая из земли огромной тенью с широкими плечами. Я медленно отступаю, следя за движениями маньяка. Тот ухмыляется и слизывает кровь со своих полных губ. На его языке что-то на мгновение сверкает, а затем он опускает маску.

– Беги, Куколка. Пока можешь бежать, беги.

Это звучит как добрый совет, но от этих слов внутри всё холодеет. Я резко разворачиваюсь и срываюсь с места. Меня подгоняет ужас и свист убийцы, разносящийся позади.

Наконец я скрываюсь в доме и связываюсь по нусфону с полицией, а затем вжимаюсь в опалённую стену, надеясь остаться незамеченной.

– Мы играем в прятки, Куколка?

Когда слышится ещё и свист, мои колени дрожат. Этот звук сводит с ума. Он проникает под кожу, покалывая и вызывая новую волну паники. Что теперь? Молиться предкам в надежде, что они договорятся с судьбой и отведут опасность? Или попробовать вылезти через окно?

Хрупкие половицы потрескивают от каждого шага маньяка. Аромат крови и леса наполняет воздух, а на стене комнаты рядом замирает тень. Она походит на зловещий образ ворона, готового растерзать острым клювом плоть жертвы.

Похоже, тётя была права…

Ворон.

Свист снова рассыпается звуками в пространстве. Он звучит всё ближе и ближе.

Морок! Глаза щиплет от слёз отчаяния, а подбородок дрожит. Неужели я так погибну? Пальцы сжимают осколок слишком сильно, и края прорезают ладонь, но отпускать нельзя. Располосованные руки – малая плата за шанс выжить.

– Ох! Неужели моя куколка ранена?

Я почти задыхаюсь, меня трясёт так сильно, что приходится стиснуть челюсть, лишь бы не застучали зубы. Кровь тонкими струйками стекает по стеклу к самому острию. Резкий хлопок справа вынуждает среагировать и выставить осколок перед собой. Однако едва моя голова поворачивается в направлении звука, как на периферии зрения появляется движение. Большая рука, затянутая в чёрную перчатку, перехватывает моё запястье. Вороний череп возникает слева, из-под него слышится глухое хмыканье.

– А вот и ты…

Паника накрывает с головой. Я пытаюсь высвободиться, но ничего не выходит…

– Ш-ш-ш, – убийца тянется ко мне. Он подцепляет рыжий локон, заправляя его за ухо. – Твоя кровь пахнет так…

Карминовые глаза будто пульсируют, то становясь тусклее, то разгораясь ярче. Маньяк склоняется, снова поднимая маску. Во мраке лицо его плохо видно, но это не мешает заметить, как окровавленный рот распахивается, и длинный язык скользит между губ. Два металлических шарика пирсинга отражают красное свечение.

Что он делает? Убийца кажется полным психом. Абсолютно ненормальным. Не только потому, что расправился с кем-то, но и потому, что воспринимает людей, как игрушек. Сломалась одна, он находит другую.

Его язык касается осколка.

Мать его! Он слизывает кровь! Мою грёбаную кровь!

– О да! Какая же ты вкусная… – стонет маньяк.

Его голос вызывает мурашки. Плохие мурашки. Они ползут по коже, как насекомые. Меня потряхивает от ужаса, когда я понимаю, что этот урод наслаждается вкусом крови. Предки! А что, если убийца любит не только кровь, но и плоть? Перед глазами встаёт картина, которую мне не повезло увидеть. Чужие окровавленные потроха, вываленные наружу…

Даже мысль об этом вызывает тошноту. Она подкатывает к горлу, оставляя мерзкий привкус, а я едва способна дышать. Тело снова застыло в невидимых оковах. Я не шевелюсь даже тогда, когда маньяк вырывает осколок стекла, оставляя глубокие порезы на моей ладони. Он держит её перед своим лицом, а кровь стекает вниз, заливая рукава водолазки и кардигана.

Убийца сглатывает. Облизывается так, будто видит проклятый десерт, от которого текут слюнки, а не струящуюся свежую кровь! Я уже не удивляюсь, когда маньяк припадает к ране, прижимаясь губами к её краям и жадно посасывая. Этот морочий выродок поскуливает от удовольствия, когда сглатывает наполняющую его рот алую жидкость…

Металлический запах такой сильный, что я чувствую его вкус на языке… Если, конечно, не прокусила его. Внутри только ледяной страх, но я изо всех сил стараюсь найти где-то обжигающую злость. Она есть. Должна быть. Её подпитывает раздражение на саму себя, что нет новых попыток высвободиться, а лишь оцепенение.

«Шевелись! Сделай что-то!» – кричу я в мыслях. «Ты сдохнешь, если не сбежишь!» – продолжаются уговоры.

Сейчас.

Пока он занят.

НУ ЖЕ!

Я делаю глубокий вдох и медленно поднимаю ногу. Осторожно, чтобы Ворон не заметил. Впрочем, едва ли он сейчас способен отвлечься от лакомства. Замах небольшой, но его хватает с лихвой. Моё колено ударяет прямо в промежность убийцы. Лучшая награда – вой, который вырывается из его глотки от боли. Маньяк ослабляет хватку всего на мгновение, но этого достаточно.

Резко присев, я с силой вырываю свою руку и несусь прочь так, будто пытаюсь заработать золотую медаль на соревнованиях. Я бегу к окну, в котором нет уже ни стекла, ни даже рамы. Мне удаётся почти вывалиться наружу. Лодыжка ноет после неудачного приземления, но сейчас не до неё. На кону жизнь! Я вскакиваю, игнорируя пульсацию в раненой ладони, а адреналин помогает выбросить всё из головы и бежать.

Бежать!

Можно ли сбежать от смерти? Я не имею ни малейшего представления, но сдаваться не собираюсь. Нужно спастись. Нужно оказаться подальше. И кроссовки снова стучат по асфальту, заставляя радоваться тому, что мне не взбрело в голову напялить каблуки. Я мчусь к лестнице и начинаю спускаться в ужасе от неровности ступенек, их высоты и своего поступка…

«Я ударила его! Что он сделает со мной теперь, если поймает?» – маячит трусливая мысль. Страх густеет в жилах, словно снова пытается остановить.

Раздаётся свист.

Знакомая тягучая унылая мелодия. Она мешает думать, мешает дышать, мешает шевелиться. Свист рассекает воздух как хлыст.

Паника охватывает всего на миг, подвёрнутая нога запинается, и я взвизгиваю, рефлекторно выставляя руки вперёд. Первой хрустит (вроде бы) левая. Я падаю и кубарем качусь вниз, но вместо жизни перед глазами проносятся воображаемые заголовки газет.

«Девушка погибла от рук маньяка» – звучит трагично, жутко и захватывающе. «Девушка погибла, упав с лестницы» – несусветная глупость! Однако иррациональную обиду от нелепости смерти выбивает каждый новый удар о поверхность лестницы. Уши заполняются хрустящими и чавкающими звуками, спину прорезает острая невыносимая боль. Мне хочется кричать, но сил на это нет. Голова налетает на край ступеньки, и сознание отключается.

Испуганная и буквально разбитая, я прихожу в себя, уже лёжа на асфальте. Вокруг мутное тёмное пространство, вдали яростно воет сирена, а передо мной две алых точки – глаза. Лицо Ворона смазано, я едва могу разглядеть его.

– Кукла сломана… – раздаётся каркающий голос, будто это говорит настоящий ворон.

Кажется, он произносит что-то ещё, но боль настолько велика, что я задыхаюсь, снова пропадая в бесконечной темноте…

***

Я не сразу понимаю, где очнулась. Тело едва слушается, и даже когда веки поднимаются, тьма продолжает обнимать со всех сторон. Единственное, что позволяет осознать реальность – больничный запах антисептиков, бинтов и лекарств.

– Мия! Девочка моя! – вскрикивает тётя. А это явно она.

Её тёплые руки касаются щёк, лба, на который приземлится пара влажных капель. Хильде плачет…

– Всё в порядке, – кое-как бормочу я, чтобы успокоить её, хотя и сама не знаю правды.

Всепоглощающая боль уже не терзает меня, но что-то не так. Помимо того, что все мышцы и кости ноют после исцеления, что-то не так. Я пытаюсь подвигать пальцами на ногах, и те подчиняются, хотя и кажутся ватными. Что ж, похоже, позвоночник не сломан или был сломан, но не критично для магии… Её остаточный эффект наполняет тело назойливой вибрацией под кожей. Я узнаю её, потому что в юности ломала ногу, и тогда перелом исцеляли магией. Ощущения идентичны, только теперь расползлись по каждой клеточке организма.

– Я так испугалась, милая! – восклицает Хильде с надрывом. – Я пыталась связаться, но нусфон взял полицейский… А потом тебя привезли в нашу больницу… Предки милостивые! На тебе живого места не было! Но целители срастили кости, восстановление проходит хорошо.

Я одобрительно мычу. Мне не удаётся во мраке разглядеть тётю, хотя я улавливаю её цветочные духи и чувствую, как она целует меня в лоб и бережно гладит по макушке.

– Сколько я… спала?

– Два дня. Всего два, Мия…

– Сейчас ночь?

– Что? Нет. Почти полдень, – растерянно говорит Хильде.

Я точно знаю, что веки движутся при моргании, и могу поклясться всеми предками, что сейчас мои глаза открыты.

– Хильде… Тётя… – хрипло шепчу я, нащупывая мягкую руку и сжимая её. – Тётя… Я не вижу… Совсем ничего не вижу!

Слёзы наполняют глаза, они скатываются к ушам, а ужас облепляет разум, пуская свой яд по венам.

– Всё хорошо, всё хорошо, моя девочка, – теперь Хильде успокаивает меня, поглаживая моё предплечье. – Это временно, это пройдёт…

Я судорожно всхлипываю, но кое-как киваю, стискивая пальцы тёти. Та повторяет движение перед тем, как отстраниться.

– Подожди меня, ладно? Скоро вернусь, Мия.

Я нервно сглатываю, когда больше не ощущаю знакомого тепла, и стараюсь выровнять дыхание и не реветь. Спаслась от маньяка, спасусь и от слепоты.

Дверь хлопает, впуская насыщенный аромат тётиных духов и мужской голос:

– … побочного эффекта – исключено! Ты же следишь за больными, и лучше меня знаешь это, Хильде.

Вместо ответа тётя представляет:

– Мия, это целитель, доктор Штрауд.

От него пахнет больницей и древесно-ментоловым лосьоном после бритья.

– З-здравствуйте…

– Госпожа Силдж…

– Можно просто Мия, – поправляю я.

– Мия… Пожалуйста, попытайтесь расслабиться, я осмотрю вас с помощью магии, возможно покалывание.

Я терпеливо жду, пока целитель производит какие-то манипуляции. Кожу пощипывает, когда магия проникает внутрь. Штрауд молчит. Он молчит даже тогда, когда убирает руки. Я почти уверена, что в тот момент он и тётя понимающе переглянулись.

– Это точно? – едва слышно произнесла та.

– Вероятно, целители-хирурги были так увлечены её ранами и переломом позвоночника, что не заметили… Мне жаль, Хильде…

– Что? Что такое? – мой голос срывается.

– Потеря зрения вследствие травмы головы. Подобное случается, – продолжает целитель.

– Вылечи её! Магия может вернуть зрение!

– Это было бы возможно раньше, хотя бы двенадцать часов назад, но теперь… Теперь нам нужно проводить лечение традиционными методами и постепенно.

– Я теперь ничего не буду видеть? Совсем? – немного истерично уточняю я.

– В конце концов, если не получится, – Штрауд явно решает игнорировать меня, – всегда можно воссоздать глаза магией…

– Это не лучшее решение! Ты же целитель, Викар, сам знаешь!

– Прости, Хильде, но сейчас это всё, что можно сд…

– Я СЛЕПАЯ? – вскрикиваю я, не выдерживая.

Тишина повисает в палате, но в ней всё равно слышится утвердительный ответ.

Теперь я способна увидеть лишь тьму.

Глава 2

КУКЛА

Я лежу на больничной койке, скованная слепотой, и чувствую себя беспомощнее младенцев. Даже чтобы сходить в туалет, нужно прибегать к помощи, иначе я просто не найду дорогу или не нащупаю грёбаную кнопку для слива бочка унитаза.

Знаю, что ночь, что надо попытаться хотя бы задремать, но продолжаю кусать губы и всматриваться в черноту. Надежда различить хоть что-то сквозь неё тщетна. Но по крайней мере, я могу представить, как выглядит окружение в отличие от тех, кто слеп с рождения. Однако эта мысль ни капли не утешает, потому что это никак не отменяет того, что теперь всё, что мне доступно – мир абсолютной тьмы. И здесь можно полагаться на обоняние, осязание и слух.

Обоняние.

Я глубоко вдыхаю. Помимо запахов антисептиков, бинтов и хлорки, ощущается аромат цедры, лежащей на тумбочке после последнего мандарина, съеденного на ночь. В воздухе повисло и благоухание парфюма тёти с нотами жасмина и пачули. Раньше я никогда не чувствовала запахи так чётко, но чем больше времени провожу во мраке, тем проще разобраться в том, что улавливает нос.