Чермет

Глава 1: шлак

Холод пробирал до костей. Не ноябрьский, сырой, пронизывающий сквозь ватник, а тот, глубокий, что сидит в позвонках с тех самых проклятых гор. Андрей Сомов оперся плечом о ледяную стену трансформаторной будки, прислушиваясь. Завод жил. Не так, как днем – грохочущим, огненным исполином, а ночным, усталым зверем. Глухие удары где-то в цехах проката, шипение пара, далекий вой сирены – привычный фон. Но сейчас он ловил другое. Шорох гравия под колесами. Не грузовика, не крана. Легковушки? Слишком поздно для начальства.

Он сжал фонарь покрепче, рука сама потянулась к кобуре на поясе. Старый «Макаров» – верный спутник со времен второй чеченской. Там, в горах, холод был другим – острым, как нож, пропитанным запахом пороха и крови. Здесь холод был тяжелым, маслянистым, с привкусом серы и ржавчины. "Чермет", – мысленно усмехнулся Андрей. Черная металлургия. И его жизнь последние семь лет – сплошной шлак. Дембель, инвалидность (осколок в бедре, ходил, прихрамывая), поиски себя, и вот – ночной сторож на старом, полузаброшенном участке комбината «Востоксталь». Зона «Гамма» – склады лома, отжившие свое цеха, территория, куда днем-то редко кто заглядывает. Идеальное место для тишины и забытья. Или для чего-то еще.

Шаги. Не один человек. Андрей прижался к бетону, сливаясь с тенями. Фонарь выключил. Глаза, привыкшие к полумраку ночных смен, быстро адаптировались. Из-за угла заброшенного цеха сортировки лома вышли двое. Один – коренастый, в кожаной куртке, лицо не разглядеть, но походка уверенная, хозяйская. Второй – тощий, нервный, постоянно оглядывался. Они что-то несли. Не болванку, не лом. Ящик. Небольшой, метровый, но оба напряглись, ставя его на землю.

"Кража цветмета?" – промелькнула первая мысль. Медь, алюминий – на «Гамме» этого добра хватало, и охотники до чужого находились регулярно. Но зачем так скрытно? И почему именно здесь, у старой котельной, давно не работающей? Андрей прищурился. Ящик был необычный. Не деревянный, а металлический, с матовой серой поверхностью. По бокам – какие-то символы, нанесенные краской. Слишком аккуратно для обычного заводского хлама.

Кожаная куртка что-то сказал тощему, голос низкий, хриплый, слова не разобрать. Тот кивнул и полез в карман. Не за оружием. Достал… дозиметр? Андрей замер. Маленький прибор в руке тощего замигал тусклым зеленым светом. Мужчина поднес его к ящику, посмотрел на показания, что-то пробормотал. Куртка кивнул, довольный.

Ледяная волна прокатилась по спине Андрея, не имеющая ничего общего с ноябрьским холодом. Дозиметр. Серый ящик. Символы… Он напряг память, вытаскивая из глубин знания, полученные не на заводской инструкции, а там, в армии, на сборах по радиационной, химической и биологической защите (РХБЗ). Желтый трезубец на черном фоне. Знак радиационной опасности. И еще один – перечеркнутый круг с маленьким кружком в центре. Знак делящихся материалов. Уран?

Мысли смешались, сердце забилось чаще. Не цветмет. Нечто несравнимо более опасное и ценное. Откуда?! На комбинате был участок, где работали с источниками ионизирующего излучения для контроля толщины проката, но это были маленькие капсулы, под строжайшим учетом. Этот ящик… он выглядел иначе. Серьезнее. Обогащенный? Слово само по себе звучало угрожающе.

Тишину ночи разрезал приглушенный рокот мотора. Из-за груды ржавых труб, как призрак, выкатилась «Газель» без опознавательных знаков, с затемненными стеклами. Она остановилась в паре метров от мужчин. Из кабины вышел водитель – плотный, в шапке-ушанке, лицо в тени. Без лишних слов он открыл задние двери.

Куртка и тощий подхватили ящик. Видно было, что весит он прилично. Они загрузили его в фургон. Водитель что-то передал кожаной куртке – толстый конверт. Тот быстрым, профессиональным движением сунул его во внутренний карман куртки, даже не взглянув. Тощий нервно переминался с ноги на ногу.

Андрей понимал: он видит нечто запредельное. Не просто воровство. Сделку. С предметом, который не должен покидать особо охраняемые объекты. Кто они? «Черные металлурги»? Так в цехах между собой называли банду, которая подминала под себя потоки лома, цветного металла, а то и целые партии готовой продукции через подставные фирмы. Говорили, у них связи везде – и в охране, и в руководстве. Но уран… Это новый уровень. Уровень террора. Уровень конца света в отдельно взятом индустриальном аду.

Нужно было уходить. Тихо. Сообщить… Кому? Начальнику охраны? Комарову? Андрей мысленно представил его заплывшее лицо, вечно под хмельком. Или в «службу безопасности» комбината? Кто там сидит? Кому верить? Если «черные» везде, то сигнал может прийти прямо к ним. Паника, холодная и липкая, начала подбираться к горлу. "Ты не в горах, дурак", – прошипел он сам себе. "Здесь врага не видно. Он везде."

Он начал медленно, бесшумно отползать назад, к лабиринту старых трубопроводов, которые могли укрыть. Один неверный шаг, скрип гравия – и все. Его нога, та самая, с осколком, предательски заныла, напоминая о своей ненадежности.

И тут тощий парень резко повернул голову. Прямо в сторону Андрея. Его глаза, широко раскрытые от постоянного напряжения, уставились в темноту. Андрей замер, вжимаясь в бетон, перестал дышать. В ушах застучало. Секунда. Две. Тощий прищурился, всматриваясь.

– Чего там? – хрипло спросил кожаная куртка, следуя за взглядом тощего.

– Кажись, тень мелькнула… – нерешительно пробормотал тощий. – Или крыса…

– Крыс тут дохрена, – буркнул куртка, но его рука уже двинулась к поясу. Андрей увидел смутный контур оружия – пистолет или обрез. – Глянь, однако.

Тощий неуверенно шагнул в сторону труб, где прятался Андрей. Он достал фонарик. Луч света, резкий и белый, рванул тьму, пополз по ржавым трубам, бетонным плитам, залежам шлака.

Андрей прижался к холодной металлической трубе максимально плотно. Луч скользнул в сантиметре от его плеча, осветил гравий перед ним. Сердце бешено колотилось, ударяя в ребра. В горле пересохло. Он вспомнил выжженное солнце Чечни, засаду в ущелье, такой же липкий страх и абсолютную ясность: двигаться – смерть.

Тощий прошелся лучом еще раз, медленнее.

– Да вроде никого… – донесся его голос, уже с меньшей тревогой.

– Ну и хер с ним. Быстрее, – скомандовал кожаная куртка. – Заваливаемся.

Фонарик погас. Шаги заспешили обратно к «Газели». Двери захлопнулись. Двигатель взревел чуть громче, и фургон рванул с места, исчезнув в темноте между цехами, оставив за собой лишь запах солярки да облачко пыли.

Андрей остался сидеть на корточках, прислонившись к ледяной трубе. Адреналин отступал, оставляя после себя пустоту и дрожь в коленях. Он не сомневался ни на секунду: его увидели. Или почти увидели. Тощий парень что-то заметил. Тень, движение, отблеск фонаря на пряжке ремня – неважно. Они знали, что кто-то был. И этот кто-то видел слишком много.

Он медленно поднялся, превозмогая боль в ноге. Ночь вокруг внезапно показалась враждебной и тесной. Каждый шорох, каждый скрип металла остывающего цеха казался шагом преследователя. Завод, его тихая обитель забвения, превратился в гигантскую ловушку. Он был свидетелем. И он был мишенью.

Куда идти? Домой? Но если они знают, что он здесь работал… Квартира на окраине города не была крепостью. В отделение полиции? С какими словами? «Я, сторож, видел, как воровали ящик с радиационными значками, наверное, уран»? Поверят ли? А если поверят… кто в полиции «свои» у «черных металлургов»? Мысли путались, натыкаясь на стену недоверия и страха.

Он посмотрел на свои руки, грубые, в порезах и ссадинах от металла. На ватник, пропитанный запахом мазута и пыли. Ветеран. Инвалид. Ночной сторож. Человек, который хотел лишь одного – чтобы его оставили в покое. Чтобы шлак жизни покрыл прошлое толстым, непроницаемым слоем.

Но прошлое, как тот осколок в бедре, напомнило о себе. Война научила его одному: когда враг знает о тебе, бегство только отсрочит развязку. Иногда нужно не прятаться. Иногда нужно наступать. Особенно когда на кону уже не медь, а нечто, способное превратить его город, его убогий покой, в радиоактивную пустыню.

Он достал «Макаров», проверил магазин. Полный. Патрон в патроннике. Оружие было холодным и тяжелым. Знакомым. Там, в горах, оно было частью его, продолжением воли к жизни. Здесь, среди ржавых труб и пыльных складов, оно снова стало необходимостью.

Андрей Сомов глубоко вдохнул ледяной, пропитанный металлом воздух. Страх никуда не делся. Он сжимал горло холодным кольцом. Но поверх него, как закаленная сталь, ложилась решимость. Он видел их лица. Вернее, силуэты. Видел «Газель». Видел ящик. Это было все, что у него было. И это было больше, чем ничего.

Он выключил фонарь окончательно и шагнул в темноту, не к проходной, а вглубь промзоны, к старой диспетчерской, где был телефон. Нужно было звонить. Рисковать. Первый шаг был сделан. Он вышел из тени. Теперь тень преследовала его. И отступать было некуда. Шлак жизни внезапно стал слишком радиоактивным.

Глава 2: окалина

Холод в диспетчерской был иным. Не промозглый наружный, а затхлый, пропитанный пылью десятилетий и отчаянием. Андрей сжал в руке пластиковую трубку старого телефонного аппарата, вжимая палец в диск набора так, будто хотел выдавить цифры из металла. Гудки в трубке звучали насмешкой. Каждый – отсчет времени, которого у него не было. Кому звонишь, дурак? В милицию? В ФСБ? И что скажешь? "Алло, тут уран продают, приходите, адрес – зона "Гамма", старый цех сортировки"? Они либо не поверят, либо приедут через час, когда уже ничего не найти, кроме следов "Газели" на пыльной дороге. А потом… потом вопрос: кто звонил? И "черные" узнают первыми.

Боль в бедре гвоздем вонзилась в кость. Он прислонился к столу, заваленному пожелтевшими бумагами и пустыми пачками от "Беломора". Глаза устало скользнули по карте участка на стене, испещренной пометками, которых никто не понимал уже лет пять. Шлак. Все – шлак. Но теперь этот шлак мог вспыхнуть ядерным огнем.

Внезапно гудки прервались. Сухой, официальный голос в трубке:

– Служба безопасности комбината "Востоксталь". Дежурный Сидоров. Слушаю вас.

Андрей замер. Служба безопасности. Те самые, кто должен ловить воров и "черных металлургов". Но кто там сидит? Чьи люди? Голос звучал сонно, безразлично.

– Говорите, – повторил Сидоров, раздраженно.

Андрей сделал глубокий вдох, заставляя голос звучать максимально ровно, рабочим, не ночным сторожем с перегаром:

– Дежурный по зоне "Гамма". Сомов. Тут… подозрительная активность. Минут двадцать назад. Легковушка и "Газель" без номеров. У склада старой котельной. Что-то грузили. Быстро. Скрытно. Двое мужчин.

Он намеренно опустил детали про ящик и дозиметр. Слишком уж фантастично. Слишком… опасно для него самого. Пусть сначала проверят факт несанкционированного въезда.

На другом конце провода – пауза. Потом Сидоров, голос внезапно потерявший сонливость, стал резким:

– Что грузили? Кто именно? Номера машин? Ты их видел?

Вопросы сыпались слишком быстро, слишком целенаправленно. Не "что случилось?", а сразу в суть. Как будто ждали именно такого звонка.

– Не разглядел, – соврал Андрей. – Темно. Машины без номеров. "Газель" темная, легковушка – иномарка, кажется, темная же. Уехали в сторону промзоны "Дельта".

Еще одна пауза. Более длинная. Андрей слышал, как на том конце кто-то что-то бормочет, прикрыв трубку рукой. Потом голос Сидорова вернулся, неестественно спокойный:

– Понял, Сомов. Молодец, что доложил. Никуда не уходи. Оставайся на месте. К тебе выезжает группа. Подтверди факт. Понял? Никуда не уходи и никому не звони.

– Понял, – глухо ответил Андрей. – Жду.

Он медленно положил трубку. Ладонь была влажной. "Никуда не уходи". Приказ. Но звучал он не как забота о свидетеле, а как попытка зафиксировать мишень. "Группа". Чья группа? Службы безопасности? Или "их" группа? Время пошло по-другому. Каждая секунда – шаг навстречу либо спасению, либо пуле.

Он не мог ждать. Не здесь. Диспетчерская была ловушкой – один выход, окна наглухо заварены решетками еще при советах. Если приедут "они", он станет сидячей уткой.

Андрей выключил тусклую лампочку под потолком. Вспомнил горы. Засады. Правило первое: никогда не оставайся там, где тебя могут накрыть. Правило второе: используй местность.

Он бесшумно вышел из диспетчерской, пригнувшись, и юркнул не к проходной, а в лабиринд заброшенных железнодорожных путей, заросших бурьяном и заваленных ржавыми вагонетками. Отсюда был обзор на подъездные пути к "Гамме". И укрытий – хоть отбавляй. Он залез под огромную, перевернутую набок платформу для перевозки чушек, присыпанную шлаком. Отсюда, через щель между колесом и балкой, было видно дорогу. Холодный металл платформы впивался в спину, но Андрей не шевелился. Дышал мелко, рвано, прислушиваясь. "Группа". Сколько им ехать? Пять минут? Десять? Откуда?

Время тянулось мучительно. Шорох ветра в бурьяне, далекий гул ночного комбината, скрежет металла где-то в недрах – все звуки казались приближающимися шагами. Адреналин снова заструился по венам, обжигающе и знакомо. "Как на той заварушке у Самашек…" – мелькнуло, но он прогнал воспоминание. Здесь и сейчас.

Первыми пришли огни. Не мигалки, а просто фары. Две пары. Машины двигались без спешки, с включенным ближним светом. Одна – "Нива" службы безопасности комбината, Андрей узнал ее по характерному потертому камуфляжу. Вторая – темный внедорожник, "Тойота Ленд Крузер", дорогой и чужеродный в этой ржавой разрухе. Нештатный транспорт. У службы безопасности таких не было.

Машины остановились метрах в пятидесяти от диспетчерской, у самого въезда на территорию "Гаммы". Из "Нивы" вышли трое в форменных куртках СБ. Андрей узнал одного – здоровяка по кличке Громило, бывшего вышибалу из ночного клуба. Из "Тойоты" вышел один человек. Высокий, в длинном темном пальто, с гладко зачесанными назад волосами. Даже на расстоянии чувствовалась властная осанка. Он что-то сказал Громиле, тот кивнул и направился к диспетчерской, держа руку у кобуры на поясе. Двое других остались у машин. Человек в пальто закурил, не спеша, наблюдая.

Громила пнул дверь диспетчерской ногой – она была не заперта – и скрылся внутри. Через минуту он вышел, размахивая руками, что-то крича в сторону "Тойоты". Человек в пальто бросил недокуренную сигарету, раздавил ее каблуком и жестом подозвал Громилу. Они отошли в сторону, за "Ниву", разговаривали недолго. Громила что-то горячо объяснял, жестикулируя. Человек в пальто слушал, неподвижный, как статуя. Потом кивнул. Громила вернулся к своим, и все трое начали обыскивать территорию вокруг диспетчерской, светя фонарями. Не искали следы "Газели" или свидетелей сделки. Искали его. Сомова.

Человек в пальто стоял у "Тойоты", руки в карманах, наблюдая. Его лицо было скрыто тенью, но Андрей почувствовал на себе тяжелый, изучающий взгляд, будто тот сканировал темноту. Он знает. Знает, что Андрей был здесь. Знает, что он видел. И знает, что он где-то рядом.

Андрей прижался к холодной земле под платформой. Движения замерли, дыхание почти остановилось. Фонарный луч Громилы скользнул по ржавому боку его укрытия, задержался на колесе. Сердце Андрея ушло в пятки. Но луч двинулся дальше. Они искали не так тщательно. Или не хотели найти? Игра.

Через десять минут поиски прекратились. Человек в пальто махнул рукой. Все сели в машины. "Нива" и "Тойота" развернулись и уехали тем же путем, что и приехали. Тихо, без спешки.

Андрей еще долго лежал под платформой, не в силах пошевелиться. Холод проник сквозь ватник, сковывая мышцы. Но внутри бушевал огонь ярости и страха. Служба безопасности. Они приехали не расследовать. Они приехали его искать. По наводке? Или по приказу? И этот человек в пальто… Кто он? Не местный. Слишком лощеный, слишком уверенный. "Черные металлурги" вышли на новый уровень. Или он всегда был таким, просто Андрей, как слепой крот, копался в своем шлаке и не видел?

Он выполз из-под платформы, отряхиваясь от шлака и снежной крупы. Нога горела огнем. До конца смены оставалось три часа. Уйти раньше – значит подписать себе приговор, привлечь внимание. Остаться – ждать, когда они вернутся с более серьезными намерениями.

Андрей вернулся на свой пост – трансформаторную будку у входа на "Гамму". Он не включал свет. Стоял в темноте, опираясь на холодный бетон, и смотрел на раскинувшиеся во тьме корпуса комбината. Мир сузился до размеров ловушки. Каждый силуэт на фоне ночного неба мог быть наблюдателем. Каждый звук – сигналом к атаке. Он был песчинкой в жерновах огромной, враждебной машины.

Но ветеран в нем не сдавался. Они знают, что ты видел. Значит, ты – угроза. Значит, у тебя есть время. Мало, но есть. Нужна информация. Нужно понять, с кем он имеет дело. Кто эти "черные металлурги"? Откуда уран? Кто тот человек в пальто?

Мысль о доме была отброшена. Там его найдут первым делом. Нужно было легальное укрытие. И помощь. Одна мысль о доверии кому-то вызывала спазм в желудке. Но вариантов не было. Он вспомнил одно лицо. Грубое, обветренное, с сетью морщин вокруг глаз, привыкших щуриться от сварочной искры. Дядя Вася. Старый сварщик, работавший на "Востокстали" со времен его основания. Ветеран Афгана. Такой же отщепенец, как и сам Андрей, не вписавшийся в новые порядки, вечно ворчащий, но с репутацией честного и принципиального упрямца. Они иногда перекидывались парой слов у проходной, куря самокрутки. Общее прошлое "за речкой" создавало незримую связь. И Дядя Вася знал все сплетни, все подноготную завода. Если у кого и можно было попытаться выведать что-то, не вызывая немедленных подозрений, так это у него.

Смена кончилась в семь утра. Андрей сдал пост новому сторожу – хмурому мужику, вечно невыспавшемуся. Тот даже не взглянул на Андрея. На проходной Комаров, начальник охраны, с красными от похмелья глазами, пробурчал что-то невнятное, ставя печать в журнале. Андрей прошел, не задерживаясь. Он чувствовал, как спину пронизывают невидимые иглы. За тобой следят.

Он не пошел домой. Пошел в столовую №3, самую дешевую и шумную, куда ходили в основном рабочие с ночных смен и ремонтники. Там всегда была толчея, пар от борща, гул голосов – идеальное место, чтобы затеряться. Он взял поднос с пустой похлебкой и чаем, нашел свободный уголок за столом, где уже сидело несколько закопченных лиц. Сел спиной к стене, чтобы видеть вход.

Он ждал полчаса, машинано ковыряя ложкой в тарелке. Нервы были натянуты как струны. Каждый входивший мужчина заставлял его внутренне сжиматься. И вот он увидел знакомую сутулую фигуру в прожженной робине, заляпанной окалиной. Дядя Вася, с подносом в руках, оглядывал зал в поисках места. Его взгляд скользнул по Андрею, задержался на долю секунды – и пошел дальше. Но Андрей поймал этот взгляд. И кивнул почти незаметно.

Дядя Вася медленно, как бы нехотя, направился к его столу. С грохотом поставил поднос, уселся на табурет.

– Сомов, – хрипло выдохнул он. – Жив еще? Слышал, у вас на "Гамме" ночью шухер был. СБ каталась, как угорелая.

Андрей почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Уже знают. Новости распространялись по заводу со скоростью цеховой гудки.

– Мура, наверное, – пробормотал Андрей, делая вид, что отхлебывает чай. – Или крыс гоняли. У них работа такая.

Дядя Вася фыркнул, разламывая черствый хлеб.

– Крыс… Знаем мы этих крыс. Уж больно высоко летают последнее время. – Он бросил многозначительный взгляд на Андрея. – Ты, говорят, и был тем самым "муром"? Что сигналил?

Андрей замер. "Говорят". Кто говорит? Как быстро?

– Я дежурный был, – осторожно ответил он. – Увидел посторонних – доложил. Положено.

Дядя Вася наклонился через стол, запах металла, пота и дешевого табака стал резче.

– Положено, положено… – прошипел он тихо. – Только вот, Андрюха, на этом заводе не все, что положено, делается. И не все, что видится, положено видеть. Понял? Особенно на "Гамме". Особенно ночью.

Андрей почувствовал, как сжимается кулак под столом.

– А что там можно такого увидеть, дядя Вася? Цветмет воруют? Да его везде тырят.

Старый сварщик медленно покачал головой, его глаза, мутные и усталые, вдруг стали острыми, проницательными.

– Цветмет? Детский сад, Андрюха. Там… – он оглянулся, понизил голос до шепота, – …там сейчас другие игры. Большие. Очень большие. И играют не наши цеховые жулики. Играют… – он кивнул куда-то в сторону административного корпуса, – …те, кто повыше. И с пришлыми. Серьезными. Слышал про "Объединение"? – Он произнес слово с ненавистью.

Андрей насторожился. "Объединение" – это контора, которая недавно выиграла тендер на утилизацию промышленных отходов с "Востокстали". Говорили, что за ней стоят "черные металлурги", легализовавшиеся.

– Ну, слышал. Мусорщики.

– Мусорщики, – усмехнулся Дядя Вася беззвучно. – Да у них теперь пол-завода в кармане. И не только мусором пахнет. Слухи ходят… – он снова оглянулся, – …слухи, что они на старых объектах копошатся. Там, где раньше контроль был. Радиационный. Где источники лежали. И не только источники… Говорят, что-то тяжелое искали. Из прошлого. Из Союза.

Старые объекты. Радиационный контроль. Что-то тяжелое. Слова падали, как камни, в пустоту внутри Андрея. Ящик. Серый. Матовый. С символами.

– И что? Нашли? – спросил он, едва слышно.

Дядя Вася пожал плечами.

– Хрен его знает. Но если нашли… то это не просто находка. Это билет в один конец для тех, кто увидел не то. – Он посмотрел на Андрея прямо, без прикрас. – Ты, я смотрю, нервный сегодня. И хромаешь сильнее. Ночь выдалась?

Андрей ничего не ответил. Ответ был написан у него на лице. Дядя Вася вздохнул тяжело, поднялся.

– Держись, сынок. И смотри под ноги. Очень внимательно смотри. Окалина – она не только на металле бывает. Бывает и в людях. Нагорелая корка. А под ней… – он не договорил, махнул рукой и побрел прочь, оставив почти нетронутый завтрак.

Андрей остался сидеть, ошеломленный. "Объединение". Старые объекты. "Билет в один конец". Дядя Вася знал. Или догадывался. И предупредил. Значит, он не совсем один. Но это знание делало его положение еще опаснее.

Он вышел из столовой, ныряя в утренний поток рабочих. Солнце, тусклое и холодное, пробивалось сквозь смог. Но оно не грело. Андрей шел, автоматически переставляя больную ногу, чувствуя, как за каждым поворотом, из каждой подворотни за ним следят. Он знал, что домой идти нельзя. Но где тогда? Библиотека? Парк? Все открыто, все уязвимо.

Решение пришло само, рожденное отчаянием и военной смекалкой. Самое очевидное место. Работа. Следующая ночная смена. На "Гамме". Они не ожидают, что он вернется. Это элемент неожиданности. И это шанс. Шанс найти хоть что-то – след "Газели", забытый предмет, любую зацепку, которую они могли упустить. Риск безумный. Но другого выхода не было.

Он свернул в сторону общежития, где иногда ночевал после смен, если нога совсем не шла. Каморка на четвертом этаже, общая кухня и туалет. Убого, но временное укрытие. Он поднялся по лестнице, каждый шаг отдавался болью. Дверь в его комнату была… приоткрыта.

Андрей остановился как вкопанный. Рука сама потянулась к пояснице, где под курткой лежал "Макаров". Не дома, но все же… Он медленно, бесшумно толкнул дверь ногой.

Комната была перевернута. Матрас с кровати сброшен, тумбочка опрокинута, вещи из чемодана (у него не было шкафа) разбросаны по полу. Обыск. Профессиональный, быстрый, без лишнего вандализма. Искали что-то конкретное. Или просто проверяли, нет ли у него улик? Записей?

Он осторожно вошел, прислушиваясь. Пусто. Запах чужих духов – резкий, дешевый. Он подошел к окну. На подоконнике, в пыли, четко отпечатался след обуви. Не его. Значит, залезали через окно с пожарной лестницы. Быстро.

Андрей начал механически собирать вещи. Руки дрожали. Страх сменился холодной, ясной злостью. Они уже здесь. В его временном убежище. Знают, где он может быть. Значит, следующий шаг – или засада здесь, или на работе.

Он нагнулся, чтобы поднять валявшийся на полу потрепанный армейский альбом с фотографиями. И тут его взгляд упал на единственный предмет, который лежал не просто на полу, а был аккуратно положен поверх разбросанных вещей. Прямо посередине комнаты.

Маленький кусочек черного, обожженного металла. Окалина. Та самая, о которой говорил Дядя Вася. Нагорелая корка.

Предупреждение. Прямое и недвусмысленное. "Мы были здесь. Мы знаем. Следующий – ты."

Андрей поднял окалину. Она была холодной и шершавой. Он сжал ее в кулаке, пока острые края не впились в ладонь. Боль была реальной. Осязаемой. В отличие от призрачного урана и теней в пальто.

Он посмотрел в запыленное окно, на мрачные корпуса "Востокстали", дымившие в утреннем небе. Ловушка захлопнулась. Бежать было некуда. Оставалось одно.

Идти в самое пекло. На "Гамму". Сегодня ночью. Не как сторож. Как охотник.

Он сунул окалину в карман. Рядом с "Макаровым". Два куска металла. Один – для убийства. Другой – напоминание о том, что его самого уже считают шлаком, готовым к утилизации.

Но шлак, прежде чем стать пылью, может быть очень, очень горячим.

Глава 3: пожарная лестница

Тень Тощего висела над ним всю дорогу до проходной. Не метафорически. Андрей буквально чувствовал этот нервный, пронизывающий взгляд из прошлой ночи, ощущал, как тот луч фонаря скользит по ржавчине в полуметре от его плеча. Они знают. Предупреждение в виде куска окалины на полу разгромленной комнаты было кристально ясным: беги. Сгинь. Или станешь шлаком.

Но Андрей Сомов шел на работу. В самое пекло. Как на задание. Тот самый осколок в бедре горел раскаленной иглой с каждым шагом, напоминая о неповоротливости, о слабости. Он игнорировал боль. Игнорировал липкий страх, сковывавший живот. В голове крутилась одна мысль, заученная еще в учебке: "Лучшая защита – нападение. Особенно когда враг не ждет."

На проходной Комаров, начальник охраны, встретил его заплывшими, удивленными глазами.

– Сомов? Ты чо, одурел? – хрипло спросил он, запах перегара окутывал Андрея, как туман. – Вчера ж тебя СБ искала по всей "Гамме"! Громила чуть ли не с собаками! Говорят, ты им наврал про какую-то "Газель"! Начальство в бешенстве!

Андрей сделал вид, что поправляет ремень с кобурой "Макарова".

– Наврал? – флегматично переспросил он. – Видел – доложил. А что они не нашли – их проблемы. Может, сами проспали? Или собаки не те?

Комаров фыркнул, но в его взгляде мелькнуло что-то похожее на… уважение? Или просто удивление от наглости?

– Дурак ты, Сомов. Конченый дурак. Ладно, раз приперся – подписывай журнал. Но предупреждаю: если сегодня опять че-то "увидишь" – молчи в тряпочку. Или сваливай сразу. Понял? Мне лишние проблемы на хвост не нужны.

– Понял, – буркнул Андрей, расписываясь в журнале. "Сваливай сразу". Хороший совет. Только вот сваливать уже поздно. Он чувствовал взгляд. Чей-то тяжелый, недобрый взгляд со стороны стоянки служебных машин. Он не обернулся. Прошел на территорию, волоча ногу чуть заметнее обычного. Пусть думают, что он сломлен, напуган. Пусть недооценивают.

Ночь на "Гамме" встретила его ледяным дыханием. Но сегодня эта знакомая мрачная тишина, прерываемая лишь далекими стонами металла, звучала иначе. Как затишье перед бурей. Как засада. Андрей не пошел к своей трансформаторной будке. Он сразу свернул в лабиринт заброшенных цехов, к тому месту, где вчера видел сделку – к старой котельной.

Он шел медленно, используя каждую тень, каждую груду лома, каждую ржавую ферму как укрытие. Глаза сканировали темноту, уши ловили малейший звук, отличный от привычных ночных скрипов завода. "Макаров" был расстегнут на кобуре, холодный металл рукояти успокаивающе давил на ладонь. Он был не сторожем. Он был диверсантом на вражеской территории.

Котельная. Тот самый пятачок угасающего кирпичного здания, где стоял серый ящик. Андрей замер в тени огромной, покрытой инеем трубы. Никого. Только следы от колес "Газели" на замерзшей грязи, уже припорошенные свежим снежком. И… еще одни следы. Мелкие, неглубокие. Кто-то невысокий, легкий. Тощий? Он подошел ближе, включил фонарь, прикрыв ладонью луч. Снег был сметен в одном месте, будто кто-то что-то искал. Или ронял.

Андрей нагнулся. Между комками замерзшей земли блеснуло что-то маленькое, пластиковое. Он поддел это ногтем. Крышка от дозиметра. Та самая, что была в руках у Тощего. На внутренней стороне – стершаяся надпись: "РМ-1201". Модель. И крошечный, почти невидимый логотип: стилизованная буква "О" с молнией внутри. "Объединение". Дядя Вася был прав. Они тут.

Он сунул крышку в карман, рядом с окалиной. Улика. Маленькая, но улика. Сердце забилось чаще. Что-то нашел. Теперь нужно уходить. Быстро. Но инстинкт заставил его поднять голову и посмотреть на саму котельную. На ее высоченную, покосившуюся кирпичную трубу. И на пожарную лестницу, змеившуюся по стене почти до самого верха. Лестница была древняя, ржавая, местами проваленная. Но взгляд Андрея зацепился за что-то на одной из верхних площадок. Что-то неестественно блестящее в тусклом свете далеких прожекторов. Не снег. Металл?

"Взгляд сверху", – пронеслось в голове. "Там мог быть наблюдатель." И если наблюдатель что-то уронил… или забыл…

Риск был безумным. Лестница – идеальная ловушка. Но азарт разведчика, загнанного в угол, пересилил осторожность. Он подошел к основанию лестницы. Ржавчина хрустела под рукой. Первая ступенька жалобно скрипнула. Андрей замер, прислушиваясь. Тишина. Он начал подниматься. Медленно, выбирая менее проржавевшие ступени, прижимаясь к холодным перилам. Каждый скрип металла отдавался в тишине громом. Хромая нога подводила, цепляясь за выбоины. Холодный пот стекал по спине, несмотря на мороз. Он поднимался, чувствуя себя мухой на паутине.

Выше. Мимо заколоченных окон котельной. Выше. Вот и та площадка. Метров двадцать над землей. Блестел… небольшой нож. Не рабочий тесак, а точный, с тонким клинком и черной рукояткой. Дорогой. Рядом – окурок импортной сигареты. И… пятно. Темное, бурое, на ржавом металле площадки. Не масло. Кровь? Свежая? Андрей нагнулся, чтобы поднять нож.

И в этот момент мир взорвался.

Снизу, из-под навеса у основания котельной, рванул ослепительный луч фонаря! Он бил прямо в Андрея, выхватывая его с площадки как мишень на стрельбище. Одновременно раздался дикий, торжествующий вопль:

– Агаааа! Попался, сука! Я ж знал! Зна-а-ал!

Голос Тощего. Истеричный, пронзительный.

Андрей инстинктивно рванулся вверх, к следующему пролету лестницы, пригнувшись. Секунду спустя кирпичная стена рядом с ним звонко плюнула осколками! Пуля! Резкий, сухой хлопок выстрела прокатился по промзоне.

Обрез! Мысль пронеслась молнией. Андрей, не раздумывая, выхватил "Макарова" и, не целясь, дал два выстрела вниз, в сторону луча фонаря. Больше для шума, для подавления. Фонарь дернулся, луч закачался, но не погас. Ответный выстрел! Пуля ударила в металлическую ступеньку под ногами Андрея, высекая сноп искр! Острая боль пронзила ухо – осколок кирпича или рикошет.

– Не уйдешь! – орал Тощий снизу, его голос срывался от адреналина и злобы. – Сдавайся! Тебе же хуже будет! Босс хочет поговорить! Живооооом!

Андрей не отвечал. Он карабкался вверх по лестнице, игнорируя боль в ноге, в ухе, игнорируя панический крик разума. Вверх! Только вверх! Лестница вела на крышу котельной – огромную, плоскую, заваленную какими-то руинами и снегом. Оттуда… оттуда был шанс. На соседний цех, по вентиляционной галерее? Или просто больше пространства для маневра. Снизу он был как рыба в бочке.

Выстрелы гремели снизу. Тощий стрелял нечасто, но метко. Пули звенели о металл лестницы, откалывали кирпичи. Он явно не хотел убивать сразу. Хотел взять живьем. Для "Босса". Для Человека в Пальто. Эта мысль придала Андрею сил. Лучше смерть в бою, чем пытка и тихий уход в бетонный фундамент какого-нибудь нового цеха "Объединения".

Он вскарабкался на последний пролет, рванул дверь на крышу – она, к его удивлению, поддалась с скрипом. И вывалился на плоскую кровлю, заваленную снегом и какими-то ржавыми балками. Сразу же нырнул за массивный вентиляционный короб. Снизу донесся бешеный вопль Тощего и еще один выстрел – пуля шлепнулась в дверной косяк.

Андрей перевел дух. Кровь стучала в висках, в ухе горело. Он выглянул из-за укрытия. Крыша была огромным, открытым полем смерти. С одной стороны – обрыв в двадцать метров. С другой – соседний, более высокий цех металлопроката, соединенный старой, полуразрушенной вентиляционной галереей на уровне пятого этажа. Галерея была его единственным шансом. Но до нее – метров пятнадцать открытого пространства под прицелом.

Тощий показался в дверном проеме на крышу. Он держал обрез одной рукой, фонарь – другой. Луч метался по крыше, выискивая жертву.

– Выходи, сука! – кричал он, голос хрипел от напряжения. – Я тебя вижу! Галю! Галю вижу! Выходи, а то стрелять буду на поражение! Босс простит!

Врет. Он не видел. Но его следующий выстрел, шальной, в сторону вентиляционного короба, показал, что нервы у Тощего на пределе. Андрей прижался к холодному металлу. Нужно было отвлечь. Или заставить его потратить патроны. В кармане лежал кусок окалины. Тяжелый, с острыми краями.

Андрей швырнул окалину далеко влево, за груду ржавых труб. Металл грохнул о железо, гулко покатился по крыше.

– Ага! – завопил Тощий и дал очередь в том направлении! Пули запели, отбивая рикошеты. Луч фонаря метнулся к источнику шума.

Андрей рванул. Не к галерее. В противоположную сторону! К краю крыши, к тому самому обрыву. Он бежал, припадая на больную ногу, чувствуя, как каждое движение – агония. Он знал эту крышу. Когда-то, в первые месяцы работы, из любопытства забирался сюда. И помнил: прямо под краем крыши, метра на три ниже, шла старая, чудом уцелевшая пожарная лестница. Она вела вниз, к задней стене котельной, в глухой, никому не нужный закоулок.

Тощий опомнился быстро. Луч фонаря поймал Андрея, когда тот был уже в двух шагах от края.

– Куда?! Стой! – заорал он, и обрез снова заговорил.

Пули свистели у виска. Одна чиркнула по рукаву ватника, вырвав клок ваты. Андрей не остановился. Он прыгнул. Не вниз, в пустоту. Вперед и вниз, с расчетом. Руки схватились за верхнюю, обледенелую перекладину пожарной лестницы. Тело с размаху ударилось о ржавые ступени, боль пронзила грудь, руки. Но он удержался! Лестница страшно закачалась, заскрипела, осыпая его ржавчиной и снегом.

Сверху раздался бешеный вопль Тощего. Луч фонаря нашел его, висящего над пропастью. Андрей, не раздумывая, разжал одну руку, выхватил "Макарова" и выстрелил на свет! Не целясь. Заставить дернуться, отпрянуть.

Выстрел грянул почти одновременно с его! Тощий выстрелил сверху! Пуля прожужжала рядом, ударив в стену под лестницей. Андрей почувствовал, как что-то горячее ударило его по бедру, именно в то бедро, где сидел осколок. Острая, жгучая боль! Но не пулевая. Рикошет? Осколок кирпича?