Тимбилдинг
Пролог.
Все это безобразие, если вспомнить, началось солнечным апрельским утром, где-то на рубеже тысячелетий. Придя на работу, я обнаружил на своем столе официального вида письмо, содержание которого предписывало мне явиться к одиннадцати в кабинет нашего эйчар директора.
Заинтригованный таинственным посланием из офиса главного кадровика, я постарался привести себя в порядок. Уже без десяти я маячил в коридоре под дверью, терзаемый нехорошими предчувствиями и вспоминая все свои косяки.
"Не станут же они вызывать так официально, да еще сразу к директору по персоналу, чтобы просто уволить", – теплилась мысль в глубине сознания. Да и список служебных проступков, которые удалось припомнить, как-то не тянул на увольнение, максимум выговор.
Дверь приоткрылась. В проеме появилось лицо женщины средних лет.
– Сергей Игнатьев? – полувопросительно-полуутвердительно произнесла женщина.
– Он самый, вызывали?
– Входите.
Отступать было поздно, и я вошел в просторный кабинет.
К моему удивлению, помимо меня в кабинете присутствовали еще человек пять. Из них я смог опознать только Виталия. Не то чтобы мы были знакомы, но я его видел пару раз, когда мы работали над крупными проектами, в которых участвовало сразу несколько отделов. Он работал в отделе лингвистической адаптации продукции и сидел в соседнем корпусе.
Кроме него были молодая девица, лет двадцати-двадцати пяти, представленная как Маша Муромцева, специалист отдела по связям с общественностью, сама директорша по персоналу Ольга Александрова, а также два джентльмена иностранной наружности.
– Познакомьтесь, – представила их Александрова – это господа Гарри Хэнкс и Вильям Норт. Господин Хэнкс является руководителем российского отделения нашей компании, а господин Норт возглавляет международный отдел персонала.
"Ба, да нас посетили птицы высокого полета, – промелькнуло в голове, – ну чем дальше, тем интереснее".
– Здравствуйте, господа, – с заметным акцентом произнес Хэнкс, – мы собрали вас здесь, – он обвел взглядом нашу троицу "молодых" специалистов, – чтобы сделать вам предложение, которое, возможно, изменит всю вашу жизнь. Как вы знаете, наша компания ориентируется в первую очередь на молодых и перспективных. Вы – будущее компании. Каждый год компания проводит отбор среди молодых специалистов по всему миру и приглашает их на годовую оплачиваемую стажировку в головных офисах Соединенных Штатов Америки.
– В этом году мы с помощью госпожи Александровой, – Хэнкс кивнул хозяйке офиса, – провели большую работу, просмотрев тысячи анкет, и отобрали наиболее достойных кандидатов. Это вы, господа.
– Компания предоставляет вам возможность пройти обучение и стажировку в головном офисе, в знаменитой на весь мир Силиконовой долине. Пообщаться с выдающимися людьми и даже наравне с ними поучаствовать в создании новейших технологий, которые каждый день изменяют наш мир.
– Но всякое большое дело начинается с малого. Недостаточно одного желания работать, важно умение действовать в команде, выстраивать связи с коллегами, брать на себя ответственность. Принимать решения и выполнять их. Все это не просто. Именно для этого корпорация и разработала программу развития молодых специалистов.
– Лучшие из вас, пройдя все этапы программы, смогут стать не только лучшими в своей области, но и со временем смогут возглавить новые отделения и филиалы в разных странах по всему миру.
Говорил он долго. В целом большая часть последующей пафосно-возвышенной речи была мне уже известна. Судя по тщательно скрываемой скуке, методичку по корпоративной этике, выдаваемую каждому сотруднику при поступлении на работу в компанию, читал не я один.
Но видимо, тут требовалось соблюсти ритуал.
Суть всего этого вдохновенного спича сводилась к тому, чтобы создать впечатление, что единственной заботой корпорации является благосостояние ее сотрудников, а вовсе не зарабатывание миллионов и миллиардов долларов по всему миру.
Спустя минут пять Хэнкс перешел к конкретике.
– Как я уже сказал, вы были признаны самыми лучшими и перспективными специалистами. Теперь же я бы хотел предоставить слово господину Норту, который изложит вам условия стажировки.
– Ок, спасибо Гарри, – начал Норт по-английски. – Программа стажировки включает в себя двухнедельное посещение ЛА и Силиконовой долины, где будут проведены семинары и встречи. Также вы пройдете ряд тестов и консультаций, которые помогут лучше раскрыть ваши способности и таланты.
– Затем вам предстоит несколько недель путешествовать в компании с собранными со всего мира молодыми специалистами. В этом путешествии-приключении вы должны будете раскрыть свое умение работать в команде, выбирать лидеров, а возможно, и проявить собственные лидерские качества.
– По окончании путешествия лучшая команда сможет в течение года работать и учиться в Лос-Анджелесе, а наиболее успешные после стажировки смогут заключить пятилетний контракт и работать в головном офисе корпорации. Но и для менее успешных участников предусмотрены различные бонусы. Подробнее о сути тимбилд-тренинга вы узнаете уже на месте.
– А сейчас, если вы согласны на участие в программе, заполните вот эти формуляры на двух языках, – Норт вытащил из кейса стопку листов и разложил их на столе.
Безобразие началось.
Город Ангелов.
До этого момента с США в целом и Лос-Анджелесом в частности я был знаком только по голливудским фильмам и паре-другой сериалов.
В моем представлении это был город звезд, блестящий и праздничный, с аллеями пальм, песчаными пляжами и голубым океаном, по волнам которого скользят роскошные яхты и стройные серферы.
Город, в котором живут миллионеры и звезды экрана с мировым именем, рок-музыканты и владельцы крупнейших международных корпораций. Город, по улицам которого раскатывают в лимузинах и шикарных внедорожниках. Город роскошных особняков и сверкающих небоскребов.
Действительность, как говорится, превзошла все ожидания.
Во время поездки от терминала аэропорта до гостиницы, в голове все время крутилась цитата из "Двенадцати стульев":
"Да.... Это вам не Рио-де-Жанейро"....
Ни миллионеров в белых штанах, ни роскошных дам за окном автобуса не наблюдалось. Да и сам город производил странное впечатление.
Мне, так сказать, среднестатистическому москвичу, Город Ангелов показался поначалу какой-то большой деревней. Нет, не той деревней из российской глубинки, а скорее чем-то вроде бесконечного подмосковного дачного поселка, состоящего преимущественно из шестисоточных участков. Вот только поселок этот разросся настолько, что охватил и поглотил несколько промзон вполне опознаваемого унылого вида, и несколько городков, состоящих из многоэтажных зданий как старой, так и новой постройки. Старые двух-, трех-, пятиэтажные здания в нем соседствуют с новейшими высотками из стекла и бетона. Роскошные моллы сменяются крохотными магазинчиками-стекляшками "шаговой доступности" и ларьками с торговыми палатками. А все это окружено километрами и десятками километров одно-двухэтажных строений дачного типа, воткнутых на крохотные участи земли.
Именно дачного типа. Целые кварталы фанерных домишек и вариаций на тему строительных бытовок за заборами из сетки-рабицы или листовой жести.
При этом буквально за поворотом, за перекрестком, без каких-либо заборов и охраны, обнаруживается вполне себе современная улица, состоящая из коттеджей, которые в Подмосковье принято считать бизнес-классом. Сходство может дополняться детьми, катающимися по улице на велосипедах и неспешно трусящими по идеально чистым тротуарам дамами в мягкой спортивной одежде.
Еще минута, и мы едем по городу внутри дачного или коттеджного поселка. Потрепанные здания соседствуют с невообразимо навороченным кубистическим хайтеком. А когда вам начинает казаться, что вот он, настоящий город, привычные и уютные каменные джунгли, как неожиданно, буквально через три-четыре светофора, вы уже едете мимо роскошных особняков.
Лос-Анджелес город контрастов. Контрастов в концентрированном виде.
Улыбайтесь, шеф любит идиотов.
За прошедшие три недели я обнаружил для себя главное. До посещения Штатов я считал, что практически свободно владею английским. Будучи программером, я не испытывал затруднений, общаясь с англоязычным софтом, инструкциями и руководствами. Свободно понимал сюжетные изыски, о которых рассказывал торжественный голос "за кадром" в навороченной компьютерной игре. Да и англоязычные фильмы и сериалы я вполне спокойно смотрел без перевода.
С общением проблем также раньше не возникало. Отправившись посидеть за кружечкой пивка в Прагу или посетив Лондон, я всегда мог рассчитывать на то, что меня поймут, а я в свою очередь без каких- либо затруднений пойму то, что мне говорят.
Оказавшись в Штатах, я обнаружил, что понимаю от силы половину сказанного. И дело было даже не в каком-то особом слэнге или испанских словечках, которыми пестрела местная речь, не в сокращениях и переделках отдельных слов, дело было в самом произношении. Складывалось ощущение, что нет никаких общепринятых правил произношения. Одно и то же слово разные люди могли произносить настолько по-разному и с такими вариациями, проглатывая то начало, то окончание, что понять, о чем речь, зачастую становилось невозможным, даже зная в точности, что должно быть произнесено.
Я долго гадал над вопросом, заданным в аэропорту.
– Как ваш фрай? – осведомилась девушка с традиционной "наклеенной" улыбкой.
Вопрос поставил меня в тупик. Лишь спустя пару минут я сообразил, что это должно было значить "как ваш полет". Что уж говорить о более сложных вещах.
На официальной конференции и последующих семинарах я понял, что есть два языка. Официальный и остальной. Тот, который официальный, вполне понятен и доступен. Но как только официальная часть заканчивается, все начинают говорить на каком-то тарабарском наречии, как будто специально коверкая слова до полной потери их "понимабельности".
В целом американцы не злые. Они очень даже добрые. Добрые как дети. Даже если они что-то и сделают не так, то как правило не со зла, а либо из-за незнания, либо из-за непонимания.
Например, когда я просил повторить или пояснить то или иное слово в разговоре, они повторяли его. Очень медленно, по слогам, снисходительно глядя на меня, как умудренный опытом пятилетка смотрит на двухлетнего лепечущего малыша. Видимо им кажется, что каждый, кто не понимает исковерканного в обыденной речи английского, слаб умом. Отсюда наверно и проистекают расхожие образы иностранных идиотов, тиражируемые Голливудом.
При этом если вы не поняли, то вам с улыбкой повторят слово по слогам, с сохранением интонации и произношения. И даже не один раз, после чего улыбка начнет казаться уже издевательством. И это вместо того, чтобы просто произнести слово так, как оно должно звучать или заменить его синонимом.
В этом же непонимании коренится и подавляющая порой наивность. Будете в Америке, не пытайтесь шутить и рассказывать анекдоты. В большинстве случаев их просто не поймут, а могут и обидеться.
Попытка пошутить в ресторане, где подавалась азиатская кухня, произнести, задумчиво разглядывая кусочек мяса, насаженный на вилку: "интересно… а мясо у них лаяло или мяукало при жизни?", обернулась получасовым разбирательством между моими американскими коллегами и менеджером ресторана.
Пообщавшись с коллегами в неформальной обстановке, я понял, откуда у всего этого непонимания и незнания растут ноги. Все дело в системных дырах. И главная дыра, как мне кажется, находится в системе образования, в которую неизбежно попадает все аборигенное население с самого нежного возраста.
Система в целом наверно не так уж и плоха, во всяком случае она способна исправно действовать. Но у нее есть все же ряд неоспоримых минусов, главный из которых заключается в том, что она не учит думать.
Начиная с детсадовского возраста, всех американцев учат следовать инструкциям. Мораль сводится к тому, что тот, кто четко и правильно исполняет все пункты инструкции, станет хорошим парнем и все у него будет хорошо.
А дальше остается только заучить необходимое количество таких инструкций на все случаи жизни. И упаси вас бог задуматься или попытаться их оспорить. Вы попадете в различные базы неблагонадежности по тем или иным признакам. В особо тяжелых случаях вас или вашего ребенка, от этой излишней задумчивости даже начнут лечить, с использованием тяжелых психотропных препаратов. Что поделать, врачи ведь тоже в большинстве своем научены действовать по тому же принципу.
Так и получается, что люди живут, пользуются техникой, следуют правилам и даже не пытаются понять, почему оно действует. Отсюда и магическая власть различных табличек, начиная с банальных "Хода нет" и "Не влезай, убьет".
Все это следует помножить на то, что подавляющее большинство американцев не станет просто так, ради интереса, изучать что-либо, что потребует больше пяти-десяти минут их внимания. Каждый учит ровно то и ровно столько, сколько потребуется для получения за это денег или других бонусов, типа школьной отметки или строчки в резюме.
Все остальные знания о мире так и остаются за пределами их внимания.
Поняв это, я осознал, каким образом люди, которые не могут внятно логически связать несколько предложений, оказываются в Америке популярными политиками и даже президентами.
Не получив навыков думать в школе, понимать, а не действовать по инструкции, они и во взрослой жизни продолжают действовать в соответствии с заложенной моделью поведения, зачастую просто принимая на веру все, что сказано или написано.
В этом я удостоверился, когда на спор убедил одну миловидную мулаточку, между прочим, имеющую степень по истории, в том, что Российская империя с помощью своих спецслужб организовала заговор, в результате которого Римская империя пала жертвой германских племен.
Боже, какую чушь я нес, сохраняя серьезное выражение лица. Что характерно, спорили мы с немцем, который, так же, как и я, был рекрутирован из своего берлинского офиса на этот тренинг.
Надо было видеть лицо мулатки, когда она, светясь праведным гневом в отношении тиранов и угнетателей свобод, сдавшись под натиском "неоспоримых" аргументов, но желая сохранить позиции, доказывала мне, что Российская империя просто-напросто изгнала бедных германцев с их земель и те, спасаясь от тирании, идущей с востока, были вынуждены бежать в Рим.
В том, что Российская и Римская империи существовали в одно и то же время, она не усомнилась ни на секунду.
Научите меня жить
.
В Анкоридж мы прилетели под вечер. Полсотни молодых дарований со всего мира, которым щедрая корпорация решила подарить билет в большой международный бизнес.
Как выяснилось немного позднее, когда началась недельная подготовка к основному действию, весь мир был представлен строго в соответствии с американским его видением. Более половины участников оказалась родом из Штатов. Впрочем, видового разнообразия все же хватало с лихвой, чтобы тренинг мог считаться международным.
Подготовка с инструкторами по выживанию и рафтингу перемежалась небольшими выездами на экскурсии по живописным окрестностям. Нас вывезли посмотреть на китов в заливе, провели экскурсию в местном краеведческом музее и даже свозили на автобусе в индейское поселение.
После ЛА погода была прохладной, я бы сказал, вполне московской или питерской, когда в мае наступают так называемые черемуховые холода, так что особого дискомфорта, в отличие от многих других, более теплолюбивых участников, я не почувствовал.
Сама подготовка по выживанию сводилась к тому, что, собрав нас в зале или на большой поляне с идеально ровной травкой, инструкторы с серьезным видом рассказывали нам "что такое хорошо и что такое плохо". Временами в памяти всплывало давно забытое из детства – воспитательница в детском саду выводила нас в весенний парк и рассказывала нам о природе, показывая почки на деревьях, птичек и прочую ерунду, а мы дружно удивлялись и кивали.
Несмотря на то, что возраст участников тренинга был от восемнадцати до двадцати пяти, занятие по содержательности не сильно отличалось от моих детсадовских воспоминаний. И даже реакция слушателей поражала своим сходством. Удивленные или одобрительные ахи-охи, как реакция на банальные и, как мне раньше казалось, прописные истины. Все это перемежалось бурными овациями поле каждой смены инструктора.
В кульминации на широком плоском экране телевизора были показаны несколько фильмов студии "Дискавери". В основном о том, как отчаянные парни, бывшие военные из спецподразделений или опытные путешественники, порой в сопровождении жены или друзей, смогли протянуть несколько дней в дикой местности.
Из всего этого я смог извлечь всего лишь одну главную мысль. Как только вы оказались дальше, чем десяток километров от цивилизации, вам следует немедленно начинать жрать все что движется и надеяться на чудо, ожидая, что некие добрые дяди вас найдут и спасут.
Полезные, хотя чаще всего банальные, советы, в этих фильмах перемежались с бесполезными. Некоторые действия героев этих обучающих материалов мало поддавались логике. По здравому размышлению, некоторые действия уж точно никак не могли способствовать выживанию, скорее, наоборот. Но кто я такой, чтобы вмешиваться в процесс обучения, который ведут великие специалисты.
Весь мой опыт общения с природой сводился к двум месяцам летних каникул, которые я проводил у бабушки в деревне, в Перми, от восьми до четырнадцати лет, где я мог хоть до посинения любоваться красотами Среднего Урала и слушать байки местных выпивох-охотников. Да вынужденной командировкой в горы, в качестве "военспеца" по радиосвязи.
Тренировки по рафтингу проходили неподалеку от города. Нас научили как и куда грести, как надевать спасжилет, как проходить небольшие пороги и прочим премудростям сплава по реке.
В конце обучения был устроен небольшой ликбез по общению с местной фауной. На этом подготовка к главному этапу тимбилд-тренинга и была закончена.
Условия были просты, нас должны были путем жеребьевки разделить на четыре команды. Затем каждую команду на вертолете доставляли к началу маршрута. Маршруты у всех были разные, но как нас заверили, все они примерно равноценные.
Далее следовало как можно быстрее пройти маршрут и выйти в точку встречи на Юконе, к западу от Тананы. По прямой выходило немногим более сотни километров, но с учетом рельефа и изгибов рек получалось раза в два, а то и в три больше. На преодоление этого маршрута команде давали почти три недели контрольного времени, двадцать дней, если быть точным, по истечении которого ее снимали с дистанции и эвакуировали.
С каждой командой плыл инструктор, единственной задачей которого было присматривать за нами и ни во что не вмешиваясь, разве что вызвать помощь в случае критической ситуации. Для чего у инструктора имелся дорогущий спутниковый телефон. Этакий чемодан, весом в две полевые рации. Видел я такой. Из плюсов – не надо лезть с антенной на дерево или на перевал, как для радиосвязи, из минусов – аккумулятора едва хватает на пару звонков. Так что действительно – только экстренные случаи.
В остальном участники были предоставлены сами себе.
На старт. Внимание. Марш!
Не люблю ранние побудки. Что уж говорить о подъеме в шесть утра после посиделок в гостиничном баре.
Однако деваться было некуда. Нас, дрожащих от холода на промозглом утреннем ветерке, погрузили в автобус до Хили, откуда и должен был состояться вылет на маршрут, бравший свое начало где-то в окрестностях Денали Уайлдернесс Витин.
Часа через два поездки я окончательно проснулся и от нечего делать стал изучать пейзажи, проплывавшие за окном. Они того стоили. Временами казалось, что дорогу специально проектировали, чтобы возить туристов по самым живописным местам.
Кто-то из сопровождающих, сидевших в передней части салона, взял на себя роль экскурсовода и описывал все местные достопримечательности, проплывавшие за окном.
Десятки названий сливались и перемешивались в сознании, а я все никак не мог отделаться от мысли, что неожиданно каким-то чудом перенесся в Россию. Те же елки-березки. Озера да речки. Все такое знакомое и в то же время странно окультуренное, что ли. Вроде и пейзаж дикий, но какой-то уж очень идеалистический, как будто все вокруг это не дикая природа, а декорации. Ни поваленных ветром стволов, ни сухостоя, да даже кусты вдоль дороги как будто специально постригли, придав им максимально эстетический вид.
Воздух стал суше и холоднее.
По прибытии в Хили нас ждал плотный ужин, после которого состоялась жеребьевка.
Вот она, моя группа, с которой мне предстоит преодолеть несколько сотен километров по дикой местности и при этом умудриться выстроить какие-то там отношения и проявить себя членом команды.
Рассевшись в кружок, как это любят делать во всяких анонимных обществах любителей чего-то, началось знакомство друг с другом.
– Хай, айм Стефани Миллер фром Солт-Лэйк Сити.... – Хай, айм Марк Фостер фром Техас… – Хай, айм Майк Стюарт фром Чикаго и так далее.
Итого одиннадцать человек, включая меня. Да еще инструктор Роб, который представившись, сохранял молчание, выполняя команду наблюдать и не вмешиваться.
Так уж получилось, что председательство взял на себя техасец Фостер. Что возможно и стало причиной, по которой я стал тем самым недоумком-иностранцем и странным типом, которому надо было все повторять по два раза. Что такое официальный американский язык, Фостер не знал вообще. Из всей его речи, мне удавалось понимать лишь отдельные слова.
Атлетически сложенный красавчик, оживший герой вестернов, сразу задекларировал свое лидерство. Я был совсем не удивлен тому факту, что он оказался и капитаном школьной футбольной команды, и активным общественником в калифорнийском университете, и председателем какого-то там братства.
Под стать ему была и Стефани Миллер. Фарфоровая красотка с безупречно уложенными волосами. Она не просто говорила, она повелевала. Окинув нас снисходительным взглядом, не задерживаясь ни на ком, она стрельнула глазками в сторону Фостера, и, кратко рассказав о себе, не забыв помянуть господа, выразила надежду, что все мы сможем с помощью Всевышнего преодолеть причитающиеся нам испытания. В общем, смертельно опасная смесь расчетливой хищницы в юбке и божьей овечки.
Дороти Гэйбл, здоровенная полная негритянка из Массачусетса, была можно сказать ее полной противоположностью. Живая и непосредственная. Она всем телом реагировала на каждую реплику, радостно улыбаясь каждому говорившему, вздрагивая арбузными грудями и складками на боках. Хихикая даже при намеке на шутку.
Справа от нее сидел тощий задохлик в очках, у которого на лице было написано, какие мы все тупицы и какой он умный. А так же, как нам всем повезло, что он поедет с нами. Звался он Арви Милман.
Следующей в кругу, если быть последовательным и представлять всех по часовой стрелке, сидела китаянка Минь с абсолютно нецензурной фамилией, приехавшая из Гонконга. Говорила она мало, зато вежливо улыбалась, при этом слегка кивая.
Радом примостился застенчивый толстячок, который казалось всем своим видом, просил у собравшихся прощения, за то, что он здесь находится.
– Привет, я Майк Стюарт, – промямлил он и заткнулся до самого конца собрания.
После него шла совершенно невыразительная особа в растянутом старом свитере, представившаяся Сьюзан Коули из Висконсина.
Под стать ей был сидящий рядом длинный и тощий хмырь, с водянистыми, почти прозрачными серыми глазами. Дело было даже не в его физиономии. Вся его фигура вгоняла в скуку. Думаю, даже со спины он выглядел уныло.
Сохраняя какое-то траурно-торжественное выражение на лице, он представился Хансом Меером из Мюнхена.
– Рад познакомиться, – произнес он таким голосом, в котором при всем желании нельзя было бы найти даже намека на эту самую радость.
Еще были Рики Хатсон из Сиэтла и Пола Ньюман из Флориды, проживавшая на знаменитом Майами-Бич.
Ну и, собственно, я, избравший английскую форму своего имени.
– Хай, айм Серж Игнатьев фром Москоу, – произнес я заученную со школьной скамьи фразу.
Нам выдали карту, с обозначенным на ней маршрутом, которой сразу на правах самопровозглашенного лидера завладел Фостер. Вот на кой черт ему понадобилось хватать карту, если читать ее он не умеет?
Это я понял, когда убедился, что он держит карту вверх ногами и напряженно в нее всматривается, пытаясь увидеть на ней что-то одному ему понятное.
Впрочем, ему на помощь сразу пришел задохлик в очках. Милман вежливо, но настойчиво вытащил карту из лап "ковбоя" и разложил ее на низком столике.
Все склонились над ней. После того как умник довел до сведения присутствующих, что и как они видят, началось строительство наполеоновских планов. Как мы лихо всех обойдем, где можно срезать излучину реки пешком и так далее. Мы, иностранцы, как-то само собой, оказались вытеснены на периферию этого обсуждения.
Послушав пару минут сентенции, исходившие от активных участников обсуждения, немец с задумчивым видом произнес, обращаясь к стене:
– А вы вообще бывали в горах?
Поначалу, я думал, что его реплика останется незамеченной, однако Фостер услышал замечание.
– Конечно, сотни раз. У моего дяди ранчо неподалеку от Конкана, к тому же в детстве родители посылали меня в скаутский лагерь в Авалон Паркс.
Немец скептически хмыкнул, но похоже, что скептицизм заметил лишь я. Остальные вернулись к разбору маршрута и выработке стратегии.
Что ж, если нас не берут в игру, будем делать вид, что нам все равно, решил я для себя. Обернувшись, я заметил, что и китаянка Минь пришла к таким же выводам. Она тихонько сидела на стуле и, не переставая улыбаться, потягивала из бумажного стаканчика кофе из автомата.
Бросив прощальный взгляд на карту, я отправился за своей порцией кофию.
Увидев, что я ретировался, за мной потянулся и унылый немец, не предпринимая, однако, попыток завести более плотное знакомство.
И снова ранний подъем.
Нас обшмонали, отобрав телефоны и разнокалиберные гаджеты, отправив их к остальным вещам. Мы же, одетые в новенькое обмундирование от различных спонсоров из дружественных компаний, отправились вниз, к ожидавшему нас вертолету, в который уже были загружены баулы с вещами и продуктами, которые мы отобрали на складе вчера. Цельнометаллический топорик системы "Турист" с резиновой ручкой, прикупленный мной по незнанию еще в Анкоридже, мне позволили взять с собой. Фостер же отстоял свой здоровенный охотничий нож, пристегнутый к поясу. Я последовал его примеру, повесив топорик в удобном чехле на ремень.
Труднее оказалось протащить сигареты. Но где наша не пропадала. Блок "Кэмэла" покоился в рюкзаке, а едва початая пачка "Мальборо", перекочевала в карман штормовки вместе с зажигалкой.
Полетели.
7 часов по Гринвичу. Первые "радости".
"Харрис!!! Харрис! Вы знаете, я понял, что Джордж совершенно не приспособлен к путешествиям…"
Дж.К. Джером.
Высадка прошла буднично. Нас выгрузили из вертолета, помогли собрать, надуть и спустить рафт на воду. Пожелали удачи и, помахав на прощанье, улетели.
Было пасмурно и откровенно холодно. От силы градусов семь-восемь тепла, а то и меньше.
Засунув себя в гидрокостюм, натянув поверх него легкую штормовку со штанами и перепоясавшись ремнем, я почувствовал себя готовым лезть в воду.
Под деревьями лежал снег, сменявшийся редкой порослью молодой травы на полянах. Да и по воде время от времени проскальзывали несомые вниз по течению кусочки льда.
Перетащив и привязав снарягу, мы погрузились на плот, оттолкнулись от берега и заскользили вниз по течению к далекому Юкону.
Течение было неспешным. Река плавно скользила по каменистому руслу. Обступавший нас хвойный лес мок под легкой моросью.
– Тоска, – подумал я, глядя на проплывавший серо-черный пейзаж.
Моросящий дождь и серость, видимо, подействовали и на остальных. Разговоры потихоньку смолкли. Лишь Фостер, время от времени, пытался подстегнуть энтузиазм масс, предлагая подналечь на весла. Но вскоре и он сдался.
Время тянулось бесконечно.
К полудню дождь усилился, а прибрежные скалы поднялись выше, загоняя реку в узкий каньон. Река стала глубже, а течение заметно ускорилось.
Временами сверху падали комья смытой земли вперемешку со льдом, обдавая нас брызгами. Марк, обосновавшийся на корме и принявший обязанности рулевого, направил рафт в центр потока.
Не нравились мне эти оползни, учитывая, что с каждой минутой каньон становился уже, а окружавшие его скалы выше.
Об этом я и сказал инструктору, показывая на опасно кренящуюся сосну, цеплявшуюся за край обрыва.
– Все ок, – отозвался он и отвернулся.
Что значит ок, какого черта. Если дождем размоет грунт, то рано или поздно одна такая елка имеет все шансы сверзиться с верхотуры нам на голову. А дождь лишь усилился.
Остальные если и разделяли мое беспокойство, то вида не показывали, полагаясь на опытного инструктора, который хоть и не вмешивался в процесс, в критической ситуации должен был взять командование на себя.
Часа через два ливень разошелся окончательно, заставив нас подумать об остановке. Однако пристать было решительно некуда. И слева и справа возвышались на несколько десятков метров отвесные скалы. Оставалось только слушать, как по каске барабанят капли дождя, да время от времени работать веслом, чтобы поскорей миновать этот чертов каньон.
Опасность первым заметил немец. Видимо услышав мой вопрос, обращенный к инструктору, он поглядывал наверх.
– Берегись, – раздался его крик. – Быстрее влево, гребите!!!
Как водится, грести начала лишь пара человек, а остальные начали крутить головами, высматривая опасность.
К счастью, Фостер, быстро сообразив в чем дело, резко повернул весло. Возможно, это нас и спасло. Точнее – почти спасло.
Ах это слово "почти".
Целый пласт грунта вместе с деревьями сорвался со скалы на протяжении доброй сотни метров. Благодаря реакции Фостера, а также кратким, но титаническим усилиям Ханса и меня, нам удалось избежать большей части лавины, состоящей из земли, камней и льда, однако, спастись от падающих поперек каньона деревьев нам не удалось.
Огромный ствол рухнул прямо на рафт, с оглушительным хлопком распоров сучьями баллоны.
Мир завертелся. Я оглох и ослеп. Краткий миг полета сменился ледяной водой на лице. Что-то зацепившееся за ногу тащило меня на дно. Кровь и вода заливали глаза. Отчаянно барахтаясь, я вырвался и в очередной раз всплыл на поверхность. Кое-как протерев глаза, я увидел несколько ярких точек ниже по течению. Над помутневшей водой торчало несколько шлемов и спасательных жилетов. По реке плыли обломки деревьев. Рафта не было. Судя по всему, он лопнул и затонул, погребенный под грудой камней и земли вместе со всеми вещами и припасами.