Лагерь у озера Калина
Пролог
Между домиками и забором из крупной плетёной сетки оставалось метра три травы. В центре лагеря, вокруг дорожек и площадок, её стригли раз в неделю старенькой громкой газонокосилкой. Но здесь трава никого не волновала и росла спокойно, высоко; охранник подозревал, что газонокосилка в ней просто застряла бы.
Стебли доходили ему почти до колен. Впрочем, охранник был не очень высоким.
Он отошёл подальше от домика и достал из кармана сигареты. Для этого пришлось выключить фонарик и вернуть его на карабин – не хотелось случайно засветить лучом в окно отряда. Хотя дети наверняка спят в такую рань… Или лучше сказать "так поздно"? С другой стороны, с детьми в лагере никогда не знаешь наверняка.
Колёсико зажигалки в темноте трещало неестественно громко, и появившийся огонёк тоже казался тревожно-ярким. Почему-то стало не по себе. Охранник поспешно затянулся и зачем-то прикрыл огонёк тлеющей сигареты ладонью, чувствуя, как обтекают пальцы струйки дыма.
Он всё прислушивался, пытаясь понять, что его насторожило – кто-то всё же не спит? Тогда рано или поздно будут слышны шаги, шорох травы или гравия под ногами. Опыт подсказывал ему не кричать и не махать фонариком, а замереть и подождать.
Потом глаза наконец достаточно привыкли к темноте.
Охранник немного постоял, вглядываясь в окна ближайшего домика. За ними не промелькнуло ни тени; кружевные занавесочки неподвижно белели сквозь стёкла, словно через толщу воды. Если кто-то внутри и бодрствовал в три часа ночи, то наружу точно не собирался.
Ветра почти не было. Негромко шелестели верхушки деревьев за оградой; пару раз подала голос какая-то ночная птица. Далеко за лесом по трассе проехала машина – превышая, как показалось охраннику, разрешённую на этом участке скорость.
Ни шагов, ни шёпотка, ни даже громкого дыхания. Хотя он был уверен, что услышал бы его так же отчётливо, как слышит потрескивание волокон в своей сигарете во время осторожных затяжек.
Значит, можно докурить и идти.
На всякий случай всё ещё прикрывая сигарету, он переступил с ноги на ногу, разминаясь, и посмотрел вверх.
За что он любил это место, так это за звёзды.
На самом деле давно уже можно было махнуть в город – не на зиму, насовсем; друзья обещали рекомендацию в отличное охранное агентство, квартирка есть, а там и машину поменять, жена давно намекала…
Но ночью, когда детский лагерь затихал, он выходил к ограде, поворачивался так, чтобы свет фонарей с центральных дорожек не попадал в поле зрения, и видел Млечный путь, мерцающие вокруг огоньки, небо не чёрное, но какое-то бездонное под всеми слоями прозрачной синевы, присыпанной звёздами.
И все аргументы в пользу городской жизни становились неважными.
Глядя вверх, охранник затянулся в последний раз, уже не прикрывая огонёк, бросил окурок в траву и тщательно вдавил в землю. Поворошил ногой траву. Потом снова вытащил фонарик и включил, перед этим направив в сторону леса.
И тут же резко выключил.
Он не сразу понял, что увидел; сердце грохотало как сумасшедшее, заглушая шелест листвы. Почти машинально он поднял руку и вытер лоб, так же машинально пригладил волосы.
Он увидел…что?
Ребёнка?
Детскую фигурку прямо за широкими ячейками забора. Намного ближе деревьев. По колено в траве.
Он увидел ребёнка.
Осознав, наконец, свой испуг, охранник разозлился. Он сделал пару шагов в сторону забора и снова включил фонарик, второй рукой уже потянувшись к рации.
Может, стоило сразу окликнуть, сказать что-нибудь строгое – его всё равно уже заметили…
Он не сказал, не смог себя заставить, не смотря на злость: будто разом пересохло горло.
Как оказалось, хорошо, что не смог. За забором никого не было. Луч фонаря высветил только мокрую от росы траву и стволы деревьев.
Охранник повёл рукой в одну сторону, в другую – ничего.
На всякий случай он подошёл к ограде и посветил уже прицельно между деревьями, но не увидел и не услышал ничего, кроме обычного ночного леса. Даже птица больше не кричала.
Ладно. Показалось.
Охранник шумно выдохнул сквозь сжатые зубы и решительно зашагал через траву обратно к центру лагеря, на дорожку. Не понимая, что старается не поворачиваться к забору спиной.
Может, и пора уже действительно задуматься о переезде. В конце концов, сколько ему уже? Сорок восемь? Староват для лагерной романтики. Звёзды, детишки…
Проклятые детишки.
Уже на дорожке охранник понял вдруг, что его так напугало: тишина. Он же прислушивался; заметил бы, что кто-то идёт, раздвигая траву.
Но ведь не было ни единого звука.
Разве что если ребёнок давно стоял там, за оградой? Ещё до того, как охранник подошёл? А потом быстро убежал в лес и спрятался за каким-нибудь дубком.
Мог он убежать, не издавая ни звука?
Чем дальше от места перекура уходил охранник, тем выше была его уверенность, что мог. Хотя крохотное сомнение не сдавалось: ты слышал. То есть не слышал. Никаких звуков бега.
Дойдя до центральной аллеи, охранник остановился и минуту боролся с желанием повернуть обратно и проверить. Остались бы следы, правильно? Примятые стебли, стёкшая вниз роса. Это можно увидеть.
Да с чего он вообще взял, что что-то видел?!
Потому что ты видел, ответил голосок сомнения. Ты видел, и ты не слышал.
Такого не может быть, мысленно отрезал охранник. Я же пока не сошёл с ума. Хотя староват, да… Но не сумасшедший. Если так сравнить, слух у меня пока отличный, в отличие от зрения, которое начинает сдавать. Если бы был хоть один другой признак того, что там кто-то есть – хоть один подозрительный шорох, хоть что-то… Но он совершенно точно ничего не слышал. Значит, в темноте испугался какого-то куста.
Хорошо, что никто об этом не узнает, чтобы посмеяться!
Разобравшись в собственных ощущениях, охранник с облегчением зашагал к домику КПП, единственному, окна которого горели тёплым светом.
***
Ребёнок стоял по колено в траве и смотрел через ограду на окна спящего дома – то ли ожидая чего-то, то ли раздумывая, в какую сторону двинуться.
Он действительно не издавал ни звука.
Примерно в тот момент, когда охранник захлопнул за собой дверь сторожки, предвкушая кружку чая, ребёнок развернулся и ушёл в лес.
Глава 1: Прятки
– Да не играли мы, блять, в прятки!
– О, твой скандалит, – издалека оценила ситуацию Лиза. Даня вздохнул. Он и сам понял, что «его».
Лагерь как раз начинал оживать перед завтраком: кто-то уже выглядывал из домиков, сновали туда-сюда вожатые, старшая смена у шестого корпуса в открытую резалась в карты прямо на крылечке. Заметив это, Лиза моментально свернула и уже на ходу начала им выговаривать за нарушение порядка: прямо на крыльце! На глазах у младших! Могли хотя бы до вечера подождать!
Даня только ускорил шаг.
У «второго» корпуса Аня наседала на трёх малышей, тесня их к дверям. Даже со спины она выглядела угрожающе – руки чуть разведены, будто готовится ловить обегающих её по флангам детей, спина сгорблена. Дети, впрочем, не разбегались.
Из-под одной руки виднелась разноцветная макушка Ули. Из-под другой – переминающийся с ноги на ногу кудрявый мальчик, в котором Даня безошибочно определил Казика. Третьего ребёнка было не видно, зато прекрасно слышно:
– Как спросила, так и ответил! Как орать на нас на пустом месте, так нормально, а как ответили в таком же тоне…
– Так, что тут происходит? – вклинился в разговор Даня, сразу цепляя Аню за локоть и невзначай оттирая чуть в сторону.
Взъерошенный темноволосый мальчик ответил уже ему, в запале не собираясь понижать голос:
– Одна хреновая вожатая потеряла ребёнка и теперь распугивает тех, кто ещё на месте!..
Да, Тима Даня легко мог узнать и по голосу.
– Ах ты маленький… – вскипела вожатая, – никакого праздника вечером!
– Немного потеряю!
– Тихо, тихо, – прервал обоих Даня, стараясь говорить как можно спокойнее. – Аня, кого ты ищешь?
Аня немного сдулась.
– Маришку. Они часто вместе играют, вот и…
– Да блин! Ночь была! Как мы могли играть, перемигиваться из…
– Тихо! Развернулись и ушли все трое в корпус, – скомандовал Даня. – Выйдете, когда весь отряд пойдёт на зарядку.
– Почему? По расписанию ещё двадцать минут можем гулять! – возмутился Казик, при Дане явно осмелевший.
– Не можете. В наказание посидите до общей побудки.
– Да за что?! Мы её правда не видели!
– За мат, – осадил дальнейшие возражения Даня.
– Ты не можешь наказать всех за меня одного, – мрачно сказал Тим уже с нормальной громкостью.
– Не могу, – согласился Даня. – Но ребята ведь тебя не бросят, правда?
Больше возражений не нашлось. Хотя далеко дети не ушли: поднялись по ступенькам и демонстративно уселись на полу коридора сразу за порогом, всем видом изображая узников совести. Уля даже подобрала все свои длиннющие дреды, чтобы ни одна из неоновых косиц кончиком не пересекала воображаемую черту. Даня не стал обращать на это внимания – только потянул Аню на пару шагов в сторону от корпуса, на более открытое место.
– Теперь… Аня, орать – правда нехорошо.
– Ты серьёзно собираешься ругать меня, а не это маленькое хамло? – Аня надулась почти так же, как минуту назад – дети. Помимо воли Даня улыбнулся этому сходству.
– Тима ругать бесполезно. К тому же… Чего ты до них докопалась, в самом деле? Формально ещё даже день не начался. Они не могли ничего сделать, пока спали в корпусе.
– Могли успеть вчера до отбоя, – возразила Аня, но уже без напора. Вздохнула. – Ладно, я понимаю. Погорячилась. Просто я, ну, немножко в панике…
– Без паники, всё решим! – бодро сказала подошедшая Лиза и в доказательство помахала отобранными картами. – Что стряслось?
– Не может найти девочку из своих, – ответил Даня.
– Так, – посерьёзнела Лиза. – Давно?
– Ну… Вот сейчас пересчитывала по головам перед побудкой и заметила, что Маришки нет. В корпусе поискала, и у мальчиков, и по туалетам – нет нигде. Своих детей опросила, но все как один – не знают, не видели, спали… – Аня замялась. – Только знаете, думаю, она могла действительно не утром смыться, а раньше.
– Насколько раньше? – уточнил Даня. – Это важно.
– Не знаю, – совсем несчастным голосом сказала Аня. – После ужина детей Коля считал, я не проверяла… А перед сном могла обсчитаться. Я не уверена.
По-хорошему она заслуживала выволочки. Но у Ани это была не то что первая работа в лагере – первая смена, и устраивать разнос восемнадцатилетней девочке, только-только закончившей первый курс педа, не хотелось. К тому же, подозревал Даня, каких-нибудь пару-тройку лет назад она ездила сюда ещё школьницей, и теперь у старших не хватало моральной устойчивости относиться к ней как к взрослому человеку. Даже у Дани не хватало, хотя он не застал Аню ни как вожатый, ни, ещё раньше, как воспитанник.
– Сейчас беги к охране, скажи, пусть проверят камеры, – Лиза деловито постучала колодой по ладони. – Потом веди детей на зарядку, а когда у них начнутся занятия – расспроси учителей, была ли она вчера на вечерних. И Колю припряги, когда вернётся. А вообще знаешь, что, давай я сама к охране сбегаю, ты иди сразу к своим…
– Да, давайте, – поддержал Даня, – наших я сам отведу.
– Спасибо, ребят, – повеселела Аня, – сейчас так и сделаю! Голова совсем спросонок не варит… Спасибо!
Поглядев, как она бежит к седьмому корпусу прямо через газон, Лиза на секунду повернулась к Дане, закатила глаза – «новенькие, блин» – и ушла к центру лагеря. Даня развернулся к корпусу.
На крыльце к троице «наказанных» уже присоединилась другая ребятня. Судя по любопытным лицам и оживлённому шёпоту, стоило заранее попросить не рассказывать другим о пропаже.
Даня тяжело вздохнул. Потом сделал над собой усилие и улыбнулся.
– Ладно, идите уже сюда! Все, все. Дайте я вас посчитаю…
***
После завтрака в Синем лагере делалось шумно: у половины детей начинались спортивные активности, а вторая половина разбегалась по занятиям, и всегда находились те, кто потерялся или специально увиливает. Таких отлавливали вожатые, как убежавших цыплят, и разводили по нужным местам. Даня любил эту уютную суету и всегда старался прочувствовать её как следует, чтобы зарядиться силами на весь день. Но сейчас не время наслаждаться; у него важное дело. Он уже был в офисе, никого там не нашёл и теперь высматривает среди бегающих вокруг детей и взрослых одного конкретного человека.
Директриса семенила по дорожке, лавируя между людьми и аккуратно переставляя ноги на низеньких каблуках. К груди она прижимала толстые папки с документами – даже сейчас предпочитала бумагу компьютеру и заставляет всех печатать отчёты… Увидев её, Даня перешёл на бег:
– Валентина Пал-на! Валентина Пааал-на!
Услышав Даню, директриса замедлилась и заозиралась, подслеповато щурясь сквозь очки.
– А, Данечка, это ты? Как у нас дела, всё в порядке?
– Я как раз об этом…
– Всё уже готово к вечеру? Родители приезжают в четыре, ты помнишь?
Остановившись, Даня уставился на неё сверху вниз – даже с каблуками директриса была ниже него на голову – и попытался вспомнить, как у них дела с подготовкой к празднику.
– Ну, у нас немного не закончены декорации, мы собирались посадить детей рисовать после полдника…
Валентина Пална покивала и поправила сначала очки, а потом – высокий пучок на голове. Она была в белом платье в цветочек, что немного смягчало её строгий вид. Дети её не боялись. А вот взрослые… Взрослые знали, какой жёсткий человек стоит за этими милыми платьями и вечно падающими очками: человек, способный десять лет единолично управлять лучшим лагерем Нижегородской области, отфутболивая попытки выселить с участка, лишить финансирования, засудить за травлю детей (не было такого!) и растрату средств (ну… Здесь Даня был не в курсе).
– Это очень хорошо… Данечка, ты что-то хотел? Я должна перепроверить списки родителей, всё-таки много новых людей, служба охраны просит…
Даня собрался с духом. Остальные вожатые после короткого обсуждения выбрали его для этого поручения, потому что Даня был на хорошем счету; он дважды бывал в лагере как ребёнок и уже четвёртый раз – как вожатый. Таких частых обитателей Лагеря у озера Калины директриса запоминала в лицо и относилась к ним мягче. Авось и в этот раз…
– Валентина Пална, у нас тут происшествие… Пропала девочка. Мы сегодня это обнаружили…
Директриса перестала улыбаться.
– Когда пропала? Кто?
– Мы думаем, что вчера вечером или сегодня ночью. Маришка Семёнова, из второго отряда.
– Второй отряд… Кто там у нас сейчас, новенькие?
– Коля уже третий раз в лагере, – поправил её Даня, – а Аня да, в первый раз…
– Ясно, значит утром… Проходите, проходите, ребята, бегите по своим делам!
Пробегавшие мимо дети на секунду остановились, чтобы вразнобой прокричать:
– Доброе утро, Валентина Пална!
Помахав им свободной рукой, директриса снова поправила очки и посмотрела на Даню уже иначе – строгим, холодным взглядом:
– Никому об этом не говорите. Дети знают?
– З…Знают.
Директриса недовольно цыкнула.
– Что уже успели сделать?
– Опросили всех вожатых… Никто её не видел. Валентина Пална… Я думаю… Наверное, пора вызывать полицию?
Вдалеке прозвучал взрыв детского хохота. Даня с директрисой обернулись туда, но никого не увидели. Тут всегда так: звуки разлетаются далеко, поэтому в лагере всегда шумно. Хорошо, что большая часть этого шума – смех. Так и должно быть.
Даня очень любил это место – ещё с тех пор, как сам был здесь воспитанником. Хотя домики с тех пор несколько раз перестраивали, поменяли забор вокруг территории и обзавелись штатом охранников с видеокамерами – некоторые вещи не изменились. Вездесущие кусты калины на газонах. Походы купаться на озеро. Арбузы и черешня. Вечера с песнями под гитару. Праздник Больших Огней каждый месяц – свой для каждой летней смены… Сегодняшний будет тридцатым.
И детский смех, с утра до вечера эхом гуляющий по лагерю.
Даня на многое готов, чтобы сохранить его таким, как сейчас. Поэтому он переживает не только за пропавшую девочку – хоть бы с ней всё было в порядке! – но и за Синий лагерь.
Директриса вздохнула, приподняла очки и потёрла переносицу.
– Никого пока не вызываем. Завтра.
– Но…
– Даниил! Никого пока не вызываем!
Даня осёкся. Валентина Пална подхватила падающие папки и посмотрела на него строго, почти зло.
– У нас юбилейное мероприятие, – сказала она тихо и отрывисто. – Приезжает много гостей. Собственники… Мы не можем всё испортить! Вы сказали охране?
– Сказали, они проверяют камеры, – так же тихо ответил Даня. – Валентина Павловна, нам всё-таки стоит обратиться в полицию. Первые сутки после пропажи…
– Данечка, не суетись, – директриса похлопала его по плечу и поудобнее перехватила папки. – Ты мне рассказал, молодец, дальше этим делом займусь я с администрацией. А ты займись детьми. Делай свою работу. Ты же не хочешь поспешными действиями навредить лагерю, правда?
И засеменила дальше к главному корпусу, пресекая дальнейшие попытки спора.
Даня остался стоять и смотреть ей вслед, стискивая кулаки. Потом поднял голову.
Здесь, на проводах между столбами, висели разномастные кроссовки – наследие детей, когда-то приезжавших в лагерь. Один кроссовок висел отдельно: серебряный, с блестящей звездой на боку. Его не брала никакая погода; если другую обувь снимали с проводов, стоило ей хорошенько облупиться, то этот единственный кроссовок Даня помнил ещё с собственных детских летних смен. Кажется, он даже знал хозяина…
Обычно Даня махал кроссовку рукой – просто для себя, из-за собственной придуманной приметы. Вот и сейчас он хотел поднять руку, но замешкался и остановился.
Что ему делать?
У него самого нет времени на поиски. Пока ко всем начнут приезжать родители, Даня должен сделать другое важное дело, ради которого уже отпросился у Лизы.
Он же сказал о пропаже директрисе. Она знает, что делать. Верно?
***
Тех, кто не участвовал непосредственно в вечернем представлении и репетициях, ждала незавидная участь: весь день доделывать декорации. Сразу после полдника их, несчастных детей разных возрастов, согнали в один из общих залов с длинными широкими столами и кучей табуреток; на столах уже лежали ватманы, краски и груды цветной бумаги.
– Дети, – хлопнула в ладони Ната, вожатая четвёртой группы, – нам осталось сделать всего-то немного: гирлянду для сцены, задник для одного из номеров наших квн-щиков и костюм для Стасика… Стасик, как вы помните, изображает лешего. Ну что, кто чем хочет заниматься?
Тим закатил глаза. Вот это выбор. А он ведь даже не любит рисовать. Казик рядом тоже вздохнул и лёг лицом в стол.
– Тим, Тим, давай делать лешего! – зато у Ули энтузиазма было на троих. Она вцепилась одной рукой в него, другой – в Казика, и взволнованно шептала, переходя на восторженные вскрики: – Это же леший! Это прикольней, чем какая-то гирлянда!
– Не зна-аю… – протянул Тим. – Выглядит как слишком много проблем.
– Да ладно тебе! Ну давай!
– Да не хочу я, иди сама…
Но, пока они пререкались, набор в команду ответственных за костюм завершился. Уля надулась.
В качестве компромисса Тим быстро согласился на декорации.
Они пересели за стол с ватманом и стали ждать вожатую, которая инструктировала группу с гирляндой. Ладно, утешил себя Тим, вот кому не повезло! Он за три месяца в лагере успел сделать кучу этих гирлянд из треугольничков, дождика и бумажных фонариков – и смертельно не хотел заниматься этим снова. Задник так задник.
Почти сразу к ним подсела Олечка, невинно хлопая ресницами и как бы невзначай оттеснив Тима от друзей.
– Тии-им… А правда, что Маришка сбежала из лагеря?
– Я-то откуда знаю, – буркнул Тим, пытаясь нарисовать на ватмане большую птицу. Получалось больше похоже на какую-то ушастую собаку… Да ну его, и так сойдёт!
– А ты всегда всё знаешь, – подольстилась Олечка, хлопая ресницами ещё чаще. Нервный тик у неё, что ли? – Ну расскажи! Все же видели, как ты с вожатыми утром говорил…
– Они мне не отчитываются.
– Ну Тим!
– С чего ты вообще взяла, что она сбежала? Может, ей просто не нравится мастерить декорации.
– Да брось. Куда ещё она могла пропасть перед самым праздником?
– Дался вам всем этот праздник, – раздражённо сказал Тим и взялся за ножницы. – Ничего интересного, каждый раз одно и то же.
– Блин, точно! Ты же тут всё лето! Тим, расскажи, что будет-то! – подпрыгнул Казик и тут же кинулся ловить выроненный карандаш. Одновременно с ним Уля завопила, зажимая уши:
– Спойлеры! Спойлеры! Заткнись сейчас же, не хочу ничего знать!
– Ну мне скажи! Шёпотом!
– НЕТ! ЗАТКНИСЬ!
Тим ухмыльнулся Казику и развёл руками.
– Спойлеры, дружище.
– То есть, – вернула его к теме разговора Оля, – то есть на празднике будет неинтересно и Маришка могла бы его пропустить?
Тим вздохнул. Видимо, сегодня он не отвертится.
– Могла пропустить. Могла не пропустить. Я только говорю, что зрелище будет жалкое. Кучка детей корчит непонятно что на сцене, все хлопают и топают, потом каждому дают по шоколадке и жгут костёр. Короче, – Макс со злобным лицом помахал ножницами, так, что любопытствующая Олечка отшатнулась, – если Маришка сбежала, то я одобряю. Можно найти кучу более интересных занятий.
Он раздражённо уставился на вырезанную из ватмана птицу. Птица уставилась на него одним ошалелым глазом.
– Я закончил, – решительно сказал Тим и отодвинул птицу от себя.
– Закончил? А раскрасить?.. – удивилась Уля. Перед ней на ватмане растекалась лужа из разных красок, и понять, что там под ними нарисовано, было решительно непонятно.
– Это чайка. Чайки белые.
– Ну хотя бы клюв…
– Сказал же, я закончил! Оль, чего тебе ещё?
– Но…
– А Тим здесь? Ага, вижу. Извините, не отвлекайтесь…
Но все, разумеется, отвлеклись.
Даня закрыл за собой дверь в домик и виновато улыбнулся.
– Извините, – повторил он и пробежал глазами по комнате, ища Тима. А найдя его, улыбнулся уже иначе – радостно и светло, так, что почти невозможно не улыбнуться ему в ответ. Но Тим справился с собой и нахмурился: нечего тут, пусть не думает, что Тим забыл об утреннем наказании!
Зал потихоньку вернулся к своим занятиям. Даня о чëм-то тихо переговорил с Натой, а потом, бочком протискиваясь между лавками соседних столов, подошёл к ним и наклонился.
– Тим, ты уже закончил? Молодец, классный голубь…
– Это чайка, – из вредности оборвал его Тим. – И я не закончил, мне ещё клюв раскрасить надо.
– Чайка? Понятно… Тогда раскрашивай, а потом пойдёшь со мной. Мне нужна помощь в одном деле.
Пришлось докрашивать птице клюв – вышло ровно, Тим очень старался потянуть время – и вылезать из-за лавки.
Друзья проводили его без сочувствия:
– Ууу, что-то интересное будешь делать! – протянула Уля почти обиженно. Почти, потому что всерьёз обижаться она, кажется, не умела.
– Я передам твою чайку Нате. Развлекайся, – сказал Казик сдержанно. Он тоже явно предпочёл бы таинственное задание от Дани рисованию.
Тим вздохнул – предатели! – и поплёлся за вожатым, засунув руки в карманы. Но на самом деле, в тайне, ему тоже было немножечко любопытно. И чуть-чуть, самую малость, приятно, что его одного Даня забрал с занятий и куда-то теперь ведёт мимо жилых домиков, мимо подготавливаемой к вечернему представлению сценой, мимо… Они что, идут к КПП?
– Эй, куда… Ааа, вы вместе, – и Валентин Михалыч, высунувшийся было из будочки КПП у опущенного шлагбаума, успокоенно убрался обратно. Даня остановился, и зазевавшийся Тим чуть не врезался в него носом.
– Вы не будете нас записывать? – спросил Даня вежливо.
– Да зачем, – махнул рукой охранник, – мальчик же со взрослым выходит. Идите, идите, а то сейчас гости начнут приезжать…
– И всë-таки, по протоколу нас обоих нужно внести в таблицу учёта.
Дааааань, ну что ты к нему пристал, мысленно взвыл Тим, пошли уже! Какой протокол, ты что, с дуба рухнул!
Валентин Михалыч, судя по озадаченному выражению лица, думал о том же.
– Ладно, – сказал он после паузы и полез за журналом – пухлой синей тетрадью формата А4. И долго, долго царапал в ней ручкой, только один раз оторвавшись, чтобы спросить:
– Имя?
– Тимофей Зибелёв, – вежливо ответил Даня. Его имени охранник не спросил – видимо, знал и так.
Когда они всë-таки вышли через калитку рядом со шлагбаумом и пошли прочь от лагеря по выбитой в траве колее, то первое время молчали: Даня думал о чëм-то своëм и не улыбался, а Тим медленно закипал. Наконец от сунул руки в карманы, набрал побольше воздуха в грудь и позвал:
– Даня! ДАНЯ! – Крикнул так громко, что с куста, мимо которого они шли, вспорхнула стайка испуганных птичек.
– А?.. – словно проснулся Даня и повернул к нему удивлённое лицо.
– Нахуя ты так прицепился к этому журналу? – спросил Тим и постарался, чтобы это выглядело скорее зло, чем любопытно. Показывать Дане своë любопытство, вот ещё.
В ответ на его слова Даня страдальчески сморщился.
– Тим, пожалуйста, не ругайся матом. Хотя бы при мне…
– А то что? – заинтригованно спросил Тим.
– А то у меня уши в трубочку свернутся.
Тим против воли хихикнул, но тут же постарался сделать серьёзное лицо. Даня тоже посерьёзнел.
– Что до журнала – здесь речь про вашу, детей, безопасность. Нужно, чтобы мы знали, где вы и с кем… Ещё ничего, если вы занимаетесь своими делами в пределах лагеря, но выходить с его территории точно можно только в сопровождении старших и только под запись. Понял?
– Понял, понял, – пробурчал Тим и ударил нацелившийся в его лицо толстый стебель полыни. – Не душни.
Солнце было ещё высоко, но уже явно спускалось к горизонту. Тим с Даней шли по колее мимо зарослей травы и полевых цветов, тут и там высовывающихся на дорогу. Над ними высоко в небе вопили стрижи тонкими, резкими голосами – маленькие чëрные росчерки на ярко-голубом фоне.
Тим думал, что они идут к Горькому, ближайшему к лагерю посёлку и ближайшему магазину. Но, когда они вышли на перекрёсток, Даня уверенно повернул налево, в противоположную сторону. Тим удивился и даже ненадолго замер, растерянно оглядываясь на правую, ведущую к деревне дорогу. Но потом опомнился и заспешил за вожатым. Куда же они идут? Что там, слева? Только озеро, мучительно вспоминал Тим, уворачиваясь от высунувшегося на дорогу репейника с фиолетовыми цветочками на колючих соцветиях.
– Эй, Даня… А мы куда?
– К озеру Синему.
Да я и сам понял, раздражëнно вздохнул Тим и прибавил шагу, чтобы не отставать. Дане-то хорошо, у него ноги длинные! Чешет себе и чешет…
– А зачем нам к озеру?
– Увидишь. Это сюрприз.
Вот гад.
– Что, ты наконец-то устал и решил утопить меня? – съехидничал Тим. Цель достигнута: Даня споткнулся и обернулся с крайне возмущённым выражением лица.
– Ты же не думаешь так серьёзно?..
– Ну кто тебя знает. Ты вроде добренький, а как терпение кончится – всë, пиздец!
– Тим…
– Ладно, ладно, не ругаться матом.
Даня тяжело вздохнул и немного ускорился; только сейчас Тим понял, что всë это время вожатый подстраивал шаги под него.
Гад. Что бы ещё такого у него спросить, чтобы не воображал себе.
Но Тим так и не придумал, и дальше они шли молча, под звонкие голоса птиц.
– Ой!..
– Что такое? – Даня резко обернулся.
– Ящерка пробежала! – Тим ткнул пальцем в траву. Ящерка была большая, зелёная, с круглыми бочками – и всего лишь третья его ящерка за это лето. Тим каждый раз радовался как первый: в городе таких небось не увидишь! Есть и у летнего лагеря какие-то плюсы.
– Понятно, – заулыбался Даня. – Какого цвета ящерка?
– Зелëная… С синей шеей!
– Значит, самец.
Одного у Дани не отнимешь: он реально много знает. Правда, все эти знания какие-то нафиг никому не нужные. Вот зачем знать, как определяется пол у ящериц? Разве что затем, чтобы выпендриваться перед детьми вроде Тима.
А Тим вот ни капельки не впечатлëн.
– Мы пришли. Постарайся пока что не отходить от меня и ничего не трогать, ладно?
А то что, хотел спросить Тим и не успел: он поднял голову и увидел, что они у озера не одни.
Пляж на берегу озера Калины широкий – метров пять песка, камушков и колотых ракушек речных моллюсков с перламутровой изнанкой. Дорога выходила прямо к широкому деревянному причалу – сейчас он, огороженный ленточками, был на ремонте. Даня говорит, что летом в жару озеро мелеет, а осенью уровень воды поднимается, и весь этот песок прячут волны. Но сейчас пляж был сухой, рыхлый, и на этом сухом пляже стоял небольшой белый минивэн с открытыми задними дверцами. Внутри стояли разные ящики, рядом валялись какие-то палки, а ещё два мужика в футболках и шортах – один с рулеткой, второй с пучком разноцветных флажков на палочках – что-то размечали на песке и втыкали флажки.
Тим опешил и замедлил шаг. Даня же спокойно прошёл к ним, каждому пожал руку и о чём-то заговорил. Один из мужиков поднял руку и обвёл пляж рукой.
– …только начали…
– А мы пришли помочь, – и Даня обернулся и махнул рукой. – Ну, иди сюда. Это Тим…
Тим подошёл и остановился рядом с ним, чуть сзади, чтобы Даня закрывал его от незнакомых мужиков. Не то что бы он боялся, просто… Просто как-то… Не боялся он! Просто раз Даня его сюда притащил, пусть он и расхлёбывает!
– Здравствуйте… – всё же сказал Тим.
– Только к пороху его не подпускай, – мрачно сказал один из мужиков, в серой футболке. Второй, в футболке с изображением собаки, выглядел дружелюбнее:
– Поможете ямки копать! Давайте, приступайте, пока мы заканчиваем разметку!
– Хорошо, – покладисто сказал Даня и взял Тима за плечо. – Вот эти инструменты можно взять, да?
– Ага! Смотрите, ямки диаметром с кулак и глубиной сантиметров в сорок…
– Ясно!
Пока Даня копался в инструментах возле минивэна, Тим заглянул внутрь и обалдел: на ближайшем к нему ящике красовалась большая красная надпись "ВЗРЫВООПАСНО! НЕ ПОДНОСИТЬ К ИСТОЧНИКАМ ОГНЯ!" Такая же надпись была и на втором ящике, а глубже Тим залезть не успел – Даня ухватил его за шиворот, как котёнка, и пихнул в руки палку:
– Держи, будешь рыхлить. Запомнил? С кулак, сантиметров сорок глубиной.
–Даня, это что будет? Взрывы? – Тим не успел спрятать восторг в голосе и смутился. Даня улыбнулся в ответ.
– Это салют. Покажут вечером, после праздника. Не говори никому, это сюрприз!
А для меня уже не сюрприз, подумал Тим, я знаю обо всём заранее! Вау! Ух ты!
Он понял, что глупо улыбается, а Даня всё ещё смотрит на него и улыбается тоже. Тогда Тим резко нахмурился и поудобнее перехватил палку.
– Ну и для чего эти ямки?
– В каждую будет вставляться ракетница. Потом мастера свяжут фитили определённым образом, подождут тут до вечера и потом в девять запустят салют… После того, как у нас закончится представление.
– А почему здесь? – спросил Тим и тут же сам себе ответил: – Потому что у озера?
– Да. Можно запустить и поближе, но так будет безопаснее.
– А меня, значит, ты притащил в качестве рабочей силы, – пробурчал Тим. Не то что бы он сердился – помогать с запуском салюта намного интереснее, чем красить декорации, даже если ему нужно просто копать ямки. Но Даня неожиданно замялся, и Тим посмотрел на него удивлённо. В чём дело?
– Я подумал, что ты заслужил право на что-то интересное, – неловко сказал Даня и потёр шею свободной рукой. – Ну, то есть… Ты в нашем лагере всё лето, дольше всех детей, а это последний праздник, дальше только выпускной перед закрытием, и… В общем… Я подумал, что тебе будет интересно.
– Спасибо, – после паузы ответил Тим. Даня улыбнулся с явным облегчением.
– Ну что, давай приниматься за работу? Салют будет большой, ямок нужно много…
– Хорошо…
Даня потрепал Тима по голове – тот привычно сделал вид, что ему неприятно – и они отошли от машины. Рядом тихо плескали волны; ветер шелестел травой на берегу. Тим выбрал первый флажок, примерился и воткнул в песок палку. Это оказалось не так легко, как он думал!
Тим украдкой посмотрел на Даню. Тот уже во всю рыхлил песок возле синего флажка с серьёзным, сосредоточенным лицом. Тиму вдруг показалось, что у Дани была ещё какая-то причина, чтобы тащить его сюда из лагеря. Но какая? Не спросишь же так прямо…
Он вздохнул и посильнее налёг на палку.
Ямок оказалось много. Тим пытался считать, но уже на десятой сбился. Он работал медленнее Дани – тот давно продвинулся вперёд по линии берега и теперь делал круг, чтобы встретиться с Тимом посередине намеченной пиротехниками площадки. Мужики тем временем выгрузили коробки из машины и теперь доставали ракетницы и длинные, чёрные нити-фитили.
Ракетницы были красивые: толстые, в блестящих узорах, разных цветов и размеров. Интересно, они того же цвета, что и упаковка?
Тим понял, что отвлёкся, только когда Даня хлопнул его по плечу:
– Ну что, ты заканчиваешь?
– Я?.. Да… Сейчас…
Получается, большую часть работы проделал Даня. Ну и ладно.
Тим закончил последнюю ямку – чуть шире, чем надо – и опустил уставшие, натруженные руки.
– Что теперь?
Даня тоже выглядел уставшим и утирал со лба пот.
– Теперь… Спросим у мастеров, что да как.
Они подошли к машине, и Даня сложил их инструменты на песок. Мужик в серой футболке, прилаживавший шнур к фиолетовой ракетнице, резко вскинулся.
– А ну отошли!
– Федь, да ладно, – миролюбиво окликнул его второй. Но тот был неумолим:
– Если узнают, что мы ребёнка подпустили к пиротехнике, нам п… Полная жопа будет!
Тим хмыкнул и скрестил руки на груди. Он же не такой тупой, чтобы лезть руками к взрывающимся вещам! Могли бы и дать посмотреть, что ли, раз они с Даней вскопали им весь пляж!
Но Даня решил прекратить спор:
– Хорошо, мы посмотрим оттуда. Ладно?
– Ладно, – буркнул мужик. Второй только развёл руками – мол, извините. Не извиним, мысленно ответил Тим, уроды вонючие.
Они отошли к тому месту, где начиналась трава, и Даня тут же сел, с наслаждением вытягивая ноги. Помедлив, Тим сел рядом с ним, обняв голые колени.
– Вот козлы, – сказал он в полголоса. Даня покачал головой:
– Не ругайся, у них же тоже есть правила… Они не имеют права подпускать нас к оборудованию, они же за нас отвечают.
– Не нас, а меня.
– И меня тоже. Просто ты меньше, поэтому к тебе больше внимания.
Тим не стал отвечать на эти слова.
Пиротехник в футболке с собакой подошёл с красной ракетницей в центр пляжа, выбрал какой-то флажок и стал устанавливать ракетницу в соседнюю ямку, втыкая приделанную к ней палку в песок. Потом засыпал ямку, хорошенько прихлопнул, чтобы ракетница крепко держалась в вертикальном положении, а шнур фитиля торчал над песком. Вернулся к машине за следующей.
А как они будут связывать фитили? Надо же, наверное, чтобы они не пересекались…
– Эй, Тим…
Тим обернулся.
– Ты знаешь что-нибудь про то, куда ушла Маришка?
Даня выглядел очень серьёзно, спрашивая это, и не говорил глупостей вроде "тебе ничего за это не будет" или "не скажешь – ой что тебе будет!". Поэтому Тим помедлил и действительно ответил:
– Я думаю, она могла сбежать к маме. Она часто говорила, что хочет… И вчера, когда узнала, что её бабушка не приедет, очень расстроилась. Но вы это и так знаете, наверное.
Даня кивнул.
– Знаем, но всё равно спасибо. Послушай… Ты же скажешь мне, если ещё что-то узнаешь? Вспомнишь или услышишь от ребят…
Увидел, как Тим нахмурился, и добавил:
– Я не прошу тебя стучать или подслушивать. Просто, если посчитаешь, что это действительно важно – скажи мне сразу, пожалуйста. Хорошо?
"Если посчитаешь", мрачно повторил про себя Тим, оттягивая ответ. С чего ты вообще взял, что я буду помогать. Молодец Маришка, сам бы давно сбежал, если б только знал, куда.
Даня терпеливо молчал, глядя, как пиротехник выставляет в самом центре пляжа большую, чёрную ракетницу.
– Хорошо, – сказал наконец Тим, почти ожидая, что Даня улыбнётся и засюсюкает. Но Даня только кивнул серьёзно, и стало немного полегче.
– Спасибо. Ладно, пойдём потихоньку, пора готовиться к концерту… Ну, не закатывай глаза, это тоже важно. И не рассказывай никому про салют, ладно? Это сюрприз!
– Не буду, – Тим глянул напоследок, как пиротехник проверяет фитиль чёрной ракетницы, и с сожалением поплёлся за Даней. Солнце над ними еле заметно клонилось к горизонту. Ещё, наверное, часа три до концерта… И концерт этот нудный… Тим бы лучше тут посидел, но кто ж ему разрешит…
– Даня, – решился он и нагнал вожатого, чтобы идти рядом. – Может, заглянем в деревню? За мороженым…
Даня помялся, прежде чем ответить:
– Давай в следующий раз, ладно? У меня… Дела перед концертом.
И нахмурился. Так, подумал Тим.
– Какие дела?
– Важные… Но мы сходим в следующий раз, я тебе обещаю. Хорошо?
– Хорошо, – ответил Тим. Он смотрел на Даню во все глаза, а тот, кажется, даже этого не замечал – смотрел только перед собой, сжав губы.
Что это за дела, из-за которых он такой? Тиму надо выяснить!
***
– Нет времени объяснять, идите за мной!
Появившийся непонятно откуда Тим ухватил одной рукой Казика, а второй Улю, и потащил за собой. Пришлось бросить стулья, которые они перетаскивали к концертной сцене, прямо посреди дорожки – что Казик и сделал с настоящим удовольствием. А Уля про свой стул, кажется, тут же и забыла. Ну и ладно. Кто-нибудь донесёт.
– Ты вернулся! Где ты был? Что вы делали? Что мы будем делать? – Улю сыпала словами так быстро, что было непонятно, когда отвечать. Большую часть вопросов Тим проигнорировал.
– Мы должны проследить за Даней. У него какие-то секретные дела, и я хочу знать, какие! Мне кажется, это может быть связано с Маришкой…
Они сразу побежали на газон, к кустам, чтобы трое отлынивающих от работы детей поменьше бросались взрослым в глаза. И так, перебежками между кустами и клумбами, побежали к дальнему домику, в котором жили и спали вожатые – в то время, когда не дежурили в корпусе с детьми. По дороге нужно было пересечь центральную аллею; пришлось практически лечь на землю, прячась за клумбой, чтобы переждать проходящих по дорожке детей.
– А серьёзно, – прошептал Казик, – что вы с Даней делали?
– Это… Сюрприз, – с запинкой ответил Тим. – Чёрт, ну что они там встали…
Прямо напротив них на аллее застряла группа девчонок, сбившихся в плотную стайку и о чём-то хихикающих. Казик предположил бы, что они смотрят что-то на телефоне, если бы телефоны здесь не отбирали у детей и выдавали на час в день. Изверги. У него, может, вся жизнь там!
Что девчонки так долго делали без телефонов – решительно непонятно.
– Сейчас, – громко прошептала Уля, – я их отвлеку!
– Как…
– Всё будет путём, смотрите!
Оказывается, всё время, пока они сидели за клумбой, Уля выковыривала из её бордюрчика большие, круглые камни – и успела измазаться в земле с ног до головы: грязь была и на ногах, и на щеках. Теперь, приподнявшись над клумбой, она прищурилась, прицелилась и метнула один из булыжников на дорожку.
Камень прилетел точно в центр аллеи, покатился и замер. Девчонки отвлеклись от своего общения и обернулись.
Подождав три секунды, Уля метнула следующий камень. Он приземлился на полметра ближе к девчонкам.
– И ещё один… – пробормотала Уля, прицелилась и замахнулась.
– Мамочки! Пошли отсюда! – взвизгнул кто-то на дорожке, и девчонки убежали, озираясь вокруг.
– Готово! Бежим! – и Уля первая сорвалась с места, пробежав прямо через клумбу, как маленькое разноцветное чудовище. Да, подумал Казик, не даром её выбирают первой во всех спортивных соревнованиях, когда нужно формировать команды: Уля – это сила.
Казик с Тимом клумбу обошли, жалея не столько помятые цветы, сколько собственные коленки и руки. Улю они догнали, только пробежав мимо кинозала, учебного зала и всех спальных корпусов, почти у самого дома вожатых. Там запыхавшийся Тим схватил совершенно не уставшую Улю за локоть и сказал:
– В… Уф… Обход!
И они пошли в обход, снова по газону.
Домик вожатых – длинный, одноэтажный, белый с тёмной черепицей. Казик никогда не видел его внутри, а вот Тим за своё долгое лагерное лето там бывал и знал, какое окно им нужно. К счастью, оно было открыто нараспашку, выставляя напоказ сетку от комаров. Не медля, Тим опустился на корточки и пополз, опираясь ладонями о землю. Эта сторона дома была обращена к забору лагеря, и здесь траву косили не так тщательно, как в центре – вокруг везде торчали листья отцветших одуванчиков и метёлочки колосков. Быстро заглянув в окно, Тим тут же уселся на траву, пригнувшись, и жестами показал Казику с Улей, чтобы они подошли.
Почему Тим сам не спросит у Дани, какие у него дела, подумал Казик, устраиваясь на земле между друзьями поудобнее. Ему Даня мог и сказать. Тим за лето успел перезнакомиться со всеми вожатыми, но с Даней они уже… Ну, почти друзья. Если только дети могут дружить со взрослыми.
– Тим, а почему ты…
– Тссс! – Тим с очень суровым видом прижал палец к губам, и Казик замолчал. Ладно, он потом спросит. Хотя правильный ответ, наверное – просто так интереснее: играть в шпионов и подслушивать под окнами вожатского дома.
Слышно было хорошо; по доносящимся из-за подоконника звукам легко было представить, как Даня проходит из одного конца комнаты в другой, к кровати, стоит там какое-то время, потом возвращается к окну – там стоит рабочий стол – вздыхает, садится, скрипя стулом, и щёлкает кнопками ноутбука. Тот включается с мелодичным переливом; Даня долго что-то делает, щёлкая мышкой и клавиатурой.
Пьёт воду из стакана. Снова вздыхает. Щёлкает мышкой.
Звучат долгие гудки – как по телефону. Он что, кому-то звонит? Типа по зуму? Да, вожатым хорошо, у них-то есть интернет…
Гудки с бульканьем сменились тихими шорохами, и Даня откашлялся, а потом заговорил преувеличенно радостным голосом:
– Максим Львович, Оксана Петровна, добрый день! Спасибо, что нашли время на мой звонок…
– Давайте к делу, – оборвал его сухой мужской голос из колонок, – что вы хотели обсудить?
– Да. Конечно. Сразу к делу. Я хотел… Поговорить с вами по поводу Тимофея и его пребывания в лагере.
Казик вздрогнул и повернулся к Тиму с открытым ртом; то же сделала Уля. Тим им не ответил: он сидел с вытаращенными глазами и молча смотрел перед собой, прислушиваясь, видимо, изо всех сил.
Из колонок донёсся какой-то шорох – кажется, вздох.
– Что ещё он натворил?
– Ничего! На самом деле, Тим – замечательный. Умный, активный, любознательный, хорошо себя проявляет в самых разных активностях, и всегда крепко держится за своих друзей…
Послушать Даню, подумал Казик, так Тим просто идеальный ребёнок. И будто бы нет постоянных жалоб на плохое поведение, шалости и прогулы тех самых "активностей".
– Тогда зачем вы звоните? – равнодушно перебил мужской голос. Видимо, это папа Тима? А мама всё молчит…
– Видите ли… За это лето я заметил, что… Тиму не хватает вашего внимания. Вы ни разу не приезжали, и, насколько я знаю, не созванивались… Это… Даётся ему тяжело. И то, что вы не смогли приехать сегодня… Так же как и в предыдущие родительские дни… Могу я узнать, есть ли какая-то причина?
Неловко, подумал Казик. Теперь он изо всех сил старался не смотреть на Тима, чтобы не выдать своих мыслей. Тим никогда об этом не говорил, но Казик и так знал, что он скучает в лагере по родителям и расстроен, что его сдали сюда на всё лето, как собачку на передержку. Но они никогда это не обсуждали. И сейчас, Казик уверен, Тим жалеет, что позвал их шпионить за Даней вместе. Он бы не хотел, чтобы друзья это слышали.
– Даниил… Раз уж вы подняли эту тему…
Ой-ой-ой, сейчас Дане прилетит по шее…
– Мы прекрасно знаем, – сказал папа Тима очень устало, – что наш сын, простите, заноза в заднице. Не надо приукрашивать ситуацию, уверен, он и в лагере никому не даёт спокойно жить.
– Ну зачем вы так, Тим очень… – но тут Даня запнулся, и папа Тима хмыкнул.
– Вот-вот. Он "очень". И нас с женой на него, честно говоря, не хватает.
– Нет, послушайте, – судя по звукам, Даня взволнованно подпрыгнул на стуле. – Я знаю, что с детьми бывает нелегко, и иногда требуется время от них отдохнуть, летние лагеря ведь в том числе для этого и работают… Но можно же найти время и хотя бы позвонить?
– Даниил, вы…
– Нет, подожди, дай мне сказать, – произнёс взволнованный женский голос. Видимо, впервые за время звонка заговорила мама. – Даниил, вы не представляете себе масштабы нашей усталости. Постоянное хулиганство, грубость, он никогда нас не слушает, на всё у него своё мнение…
Ого, подумал Казик, вот это у неё накопилось.
– Да, но… – попытался вставить Даня, но мама Тима перебила его:
– Поэтому мы хотели бы, чтобы летний лагерь длился дольше… Возможно, всегда.
Повисла тишина, густая, как йогурт. Даже деревья шелестели будто бы тише. Казик боялся вздохнуть и изо всех сил – не смотрел, не смотрел на замершего рядом Тима.
– Но Тим же в этом не виноват, – сказал наконец Даня. – Он просто ребёнок. И его поведение… Просто показывает, что ему нужна помощь.
– И мы эту помощь оказать не можем, – твёрдо сказал папа Тима. – Мы исчерпали для этого все ресурсы. Поэтому…
– Мы подобрали для него хороший интернат, – будто бы немного оправдываясь, сказала мама Тима. – Во Владимирской области. Со спортивным уклоном… И дисциплиной… Там ему точно помогут. Вы правильно сказали, Даниил, ему нужна помощь…
– Я не это имел в виду!
Такого голоса Казик у Дани раньше не слышал.
– Ни один ребёнок не заслуживает того, чтобы его просто сдали… Вы не можете… Пожалуйста, не поступайте так! Тим тянется к людям, ему просто нужно немного участия и внимания…
– Молодой человек, мы уже решили…
– Подумайте ещё раз! Пожалуйста!
– Хотите, мы вам его уступим? – со вздохом спросил папа Тима.
Тишина. Потом Даня тихо спросил:
– В смысле?
– Вы так о нём беспокоитесь. Хотите, возьмите его под опеку. Попробуете с ним справиться сами. Серьёзно, хотите?
– Нельзя же так… С живым человеком, – произнёс Даня дрогнувшим голосом.
– Ага! – возликовал папа Тима, – сразу на попятную! Как вы после этого можете что-то нам говорить?
В этот момент Тим вскочил – даже не пригнулся возле подоконника – и побежал, завернув за угол вожатского дома. Казик с Улей ошарашенно переглянулись. И что теперь? Бежать за ним или остаться и дослушать до конца?
Снова переглянувшись, они остались сидеть под окном.
И не зря.
– Так что, молодой человек, не спешите осуждать…
– Если Тим согласится, то я за, – тихо сказал Даня. – Но только если он сам будет не против. Потому что он человек, а не вещь, чтобы без спроса его передавать из рук в руки.
Повисла тишина. Уля дёрнула Казика за руку, дождалась, пока он повернётся, и изобразила беззвучный вопль. Казик кивнул. Ему тоже хотелось закричать.
– Тогда спросите его сами, – сказал папа Тима. Кажется, впервые за весь разговор его голос звучал не слишком уверенно. – В принципе… Это решение не хуже, чем интернат, да, Оксана?
– Понимаете, просто не все люди созданы быть родителями, – как бы извиняясь, сказала мама Тима. – Может быть, у вас получится лучше. Если вы серьёзно.
– Я серьёзно.
– Хорошо… Тогда… Дайте нам знать, что вы там решите.
– Хорошо… А вы…
– Нам пора, – резко сказал папа Тима и снова стал уверенным. – Надеюсь, мы всё прояснили?
– Да, – сдержанно ответил Даня, – всё прояснили.
– Тогда всего доброго.
– До свидания, – вставила мама Тима поспешно.
Что-то пиликнуло, и повисла тишина. Видимо, звонок закончился.
Казик с Улей сидели, не дыша, и вслушивались в звуки из комнаты. Несколько, может быть, минут спустя что-то хлопнуло – закрытый ноутбук? – потом скрипнул стул и раздались удаляющиеся шаги; Даня вышел из комнаты и шандарахнул дверью.
Уля первая вскочила на ноги, заглянула в комнату и махнула Казику:
– Вставай, давай, его нет! Казик! Блин! Блиии-ин!
– Ага, – кивнул Казик и осторожно пошевелился. Ноги затекли.
– Блин! Блии-иииин! Надо ему рассказать!
Уля нетерпеливо притопывала на месте, и спросить у неё, от чего притопывает – от возмущения или восторга – наверняка не ответит. Сама не знает. Но бежать уже готова.
Казик же поднялся неторопливо, отряхнул джинсы и тогда только сказал:
– Мне кажется, не надо.
– Почему?! – возмутилась Уля, сама же на себя шикнула и намного тише переспросила: – Почему не надо? Такое ведь происходит!
– Да ничего на самом деле и не происходит, – объяснил ей, как маленькой, Казик.
– В смыыысле?! Но Даня собирается его усыновить!
– Дурья твоя башка, ничего такого Даня делать не собирается, – Казик начал загибать пальцы. – Во-первых, наверняка он это сказал просто чтоб с родителями Тима поспорить, потому что выбесился. И сам уже десять раз пожалел. Во-вторых, они и сами это сказали просто чтобы с ним поспорить, а не всерьёз. Кто ж отдаст своего ребёнка незнакомому человеку. В-третьих – они же сказали, что уже всё решили про интернат, а когда взрослые решили, спорить бесполезно, они же упёртые все как бараны.
Уля мрачно сопела, глядя себе под ноги. У Казика тоже пропало всё настроение рассуждать.
– Ну и в четвёртых, – всё же закончил он, – они говорили не про усыновление, а про опеку, это разные вещи.
– Чой-то, – полувопросительно буркнула Уля себе под нос.
– Усыновление – это когда кто-то другой полностью становится родителем. А при опеке родители остаются те же, но опекун может воспитывать ребёнка, возить его куда-то, в больницу там или за границу. – Казик помедлил, добавил: – Мне мать объясняла, когда разводились. Уговаривала, чтобы её новый хахаль стал моим опекуном.
– И ты не согласился?
– А нахрен мне это надо! Тут от двух лезущих к тебе взрослых не знаешь, куда деться, а она хочет, чтоб ещё и третий кто-то был. Ну нафиг. Я и с папой поэтому выбрал жить – он, конечно, полный придурок, но хоть не достаёт. А матери вечно что-то…
Уля громко шмыгнула носом, и Казик запнулся, поняв, что она его уже не слушает.
– Ну что ты ревёшь? – с досадой спросил он.
– Казик, я не хочу, чтобы Тим уезжал далеко.
Где-то в лагере заиграла музыка, послышался смех. От земли вверх по траве тянуло холодом, и когда Уля сморгнула слезинку – та упала и сразу затерялась в густых тёмных стеблях, как одинокая ранняя росинка.
– Я уже придумала, что мы сможем встречаться, когда начнётся школа. Ездить друг к другу в гости. Я хотела, чтобы вы пришли ко мне на день рождения.
– Вот именно поэтому и не надо ничего говорить, – перебил её Казик, чувствуя, что сам вот-вот заплачет. – Если нам грустно – представляешь, каково ему. И вообще… Зато он заранее об этом узнал, а не в конце лета. Есть время…привыкнуть…
– Казик, – позвала Уля, – а если мы попросим Даню правда усыновить… опекать Тима? Если мы очень попросим?
Теперь у неё на лице была отчаянная решимость уговорить кого угодно на что угодно. Но Казик покачал головой.
– Я три года просил родителей завести собаку. И что ты думаешь: как только они развелись, отец поставил аквариум, а мать купила какую-то лысую кошку! Дорогущую! А собаку так и не разрешили. Говорю тебе, взрослые делают только то, что сами хотят, а на наши просьбы им до лампочки.
– Но ведь тебе разрешили выбрать, с кем жить? – удивилась Уля.
– Так судья потребовал. Если бы не закон, мать бы меня в багажнике увезла и дома на цепь посадила.
Они медленно пошли в обход дома, глядя под ноги. Кажется, почти все крутились в центре, с музыкой, или встречали родителей – на окраине лагеря, возле их спального корпуса, никого не было. Входная дверь была распахнута, окно в дальнем конце коридора – тоже. Уля с Казиком заглянули сначала к мальчикам, потом к девочкам, но везде было пусто, только сквозняк трепал занавески.
Тогда они снова вышли и сели на крыльце.
Мимо них пробежала Лиза с папками в руках. Глянула удивлённо, но ничего не сказала.
Когда солнца уже не было видно – только рыжие, на всё небо облака из-за леса – послышались голоса возвращающихся в корпус ребят, и Казик заёрзал. Если их с Улей сейчас увидят вдвоём на крыльце, потом не отвяжешься от шуточек. Одно дело – когда они были вчетвером, ну или хотя бы втроём с Тимом. С Тимом вообще не страшно, он сам кого хочешь высмеет. А так…
– Это, Уль, я пойду… Ммм… – начал он, пытаясь придумать повод. Но она опередила:
– Эй! Смотри!
Из-за соседнего корпуса им махал Тим, всем видом показывая нетерпение. В одной руке у него был надутый белый пакет. Уля тут же понеслась к нему, перепрыгивая бордюры, и Казик с облегчением побежал за ней.
– Ну что, пошли? – бодро спросил Тим и поднял пакет. – Я подцепил нам еды со стола, займём место получше.
– На лавках у сцены? Ты же не хотел смотреть концерт, – удивился Казик.
– Да какой концерт! Важно, что будет после! Пойдём, нам надо пройти к офису, но так, чтобы никто не заметил, а то всё нам обломают.
Казик покосился на Улю – она выглядела так, будто с новой авантюрой успела забыть о результатах предыдущей. Тогда Казик повнимательней присмотрелся к Тиму, который вычислял самую незаметную дорогу до административного корпуса.
Тим казался очень бодрым и сосредоточенным, и глаза у него, как и у Ули, блестели от азарта. Вот только, как показалось Казику, припухли, будто их недавно яростно тёрли.
– Ладно, – сказал Тим и махнул свободной рукой. – Пошли пока просто по крайней дорожке вдоль забора. Хоть бы там было поменьше народу…
– Тим, а зачем нам к офису? – спросила Уля.
– Увидишь. Побежали!
Что бы там ни было, оно вовремя, подумал Казик и побежал, стараясь не отставать от остальных. Можно отвлечься. А то чёрт его знает, как обо всём этом разговаривать… Наговорился уже.
***
Хотелось бы сказать, что вид с крыши административного корпуса открывался потрясающий, но вид был никакой – только кусок леса, смутно темнеющий в поздних летних сумерках. Зато над ними уже высыпала целая куча звёзд, и позже их будет только больше. А если сощуриться и хорошенько присмотреться, становится видна бледная полоска Млечного пути. В городе такого не бывает!
Они лежали на покатой, покрытой шифером крыше, лопали фрукты, болтали и прислушивались к долетающим аплодисментам. К удивлению Тима, он слышал не только хлопки, которые были бы данью вежливости, но и смех – то есть происходящее на сцене кому-то всё-таки нравится.
В какой-то момент до него дошло то, что он за собственными проблемами как-то упустил.
– Уля, Казик, а где ваши родители? – спросил Тим и тут же пожалел – говорить о родителях ему хотелось меньше всего. Но сказанного не воротишь, и он порадовался, что, по крайней мере, уже темно и никто не видит выражения его лица.
– Моя мама не приехала, – радостно поделилась Уля, – у неё лазеринг! Или шугаринг… Что-то такое!
– А мой папа вообще-то приехал, – смущённо сказал Казик. – Мама тоже хотела, но я их с отчимом отговорил.
– А почему ты тогда здесь с нами, а не с папой? – спросила Уля.
– А что я с ним забыл? Я его и так дома всё время вижу. Наврал ему, что очень занят за кулисами, и ушёл. Надо будет потом спуститься проводить…
Стало не так обидно. Хотя, конечно, "не приехали на утренник" не сравнится с "собираются сдать в интернат насовсем".
Насовсем.
Пока он пытался прогнать из головы это слово, Казик покопался в пакете в поисках оставшихся фруктов, выудил что-то и сказал с набитым ртом:
– А бабушка Маришки тоже приехала.
– Да ладно! – вскинулся Тим. Всё-таки приехала!
– Ага. Мы видели, как она болтала с директрисой.
– Кому-то пиздец, – злорадно протянул Тим.
До крыши снова донеслись громовые аплодисменты. Скоро они там уже? Тим постарался скрыть зевок – видимо, дневные переживания его всё-таки утомили. Хорошо, что можно вот так спрятаться на крышу и не видеть никого. Ну, кроме Казика и Ули. Они ничего. Хоть что-то хорошее есть в этом месте.
Тим правда рад, что встретил их – даже если придётся расстаться… Насовсем.
Встретил их и… Всё-таки…
Послышался какой-то шум. Тим привстал, но Уля уже сорвалась с места и подползла к краю крыши, заглядывая вниз.
– О, идут!
Тим всё-таки подполз к ней и заглянул тоже.
От сцены двинулась целая толпа – родители, дети и вожатые, все вместе. Они шли на открытое пространство между домами, торопясь занять удобные места. Тим ухмыльнулся: самые удобные места у них! Надо только, чтобы Даня или другие вожатые не узнали, что они лазали на крышу по забытой стремянке. Ору будет…