Дорогое утешение

Глава 1

Неопознанный труп в лесопарковой зоне

В средней полосе России ноябрь лишь формально считается осенним месяцем, в действительности в это время года бывает самая настоящая зимняя стужа: с морозом, с завыванием сильного ветра. По закоулкам и на обочинах дорог лежит спрессованный колючий снег, деревья выглядят почерневшими и облысевшими, а их ветви напоминают большие сосульки и гнутся под ледяной тяжестью. Дороги повсюду промерзшие и невероятно скользкие. Если ненароком поскользнуться и удариться головой об асфальт, легко можно потерять сознание, в особенности при шквальном и холодном ветре…

Именно такой выдалась середина ноября 1948 года.

Когда ненастным вечером случайные прохожие наткнулись на обледеневший, скрюченный труп мужчины (на вид ему было не более тридцати лет), лежащий на земле, то никто из них поначалу и не подумал о худшем. Мало ли что, гражданин крепко выпил накануне, неудачно упал, стукнувшись при этом лбом о мерзлую землю, в результате получил закрытую черепно-мозговую травму и банальнейшим образом замерз во время усиливающего мороза. Положение тела покойного было такое, как если бы он, неосознанно ища тепла, свернулся калачиком, неестественными выглядели разве что его руки, поднесенные к лицу, будто он хотел укрыться от леденящего ветра…

На место происшествия прибыл молодой оперуполномоченный городского отделения милиции старший лейтенант Гараев, на чьей земле был обнаружен труп. Поначалу он полагал, что имеет дело с обычным несчастным случаем, какие нередко происходят в начале зимнего сезона. И только осветив окоченевший труп электрическим фонариком, старший лейтенант милиции понял, что он имеет явно криминальное происхождение. Позвонив начальству, оперуполномоченный Гараев доложил о случившемся происшествии. Было решено передать дело об убийстве в отдел по борьбе с бандитизмом и дезертирством городского Управления МВД.

Звонок из дежурной части застал майора Щелкунова в тот самый момент, когда он перешагнул порог дома. День выдался непростым: три ограбления, а еще четыре квартирные кражи. Хорошо, что хотя бы особо тяжких преступлений не произошло. Хотелось немного передохнуть, даже лечь пораньше, чтобы на следующий день лучше соображать. И вот на тебе! Дождался, что называется…

Выслушав доклад дежурного, Виталий Викторович ответил:

– Принято. Выезжаю на место преступления прямо сейчас. – И положил трубку.

Место преступления уже было огорожено, немногие зеваки держались поодаль, замерзая под пронизывающим ветром в своих видавших виды пальто. Однако любопытство брало свое: они стойко терпели неудобства, но не спешили уходить. В центре огороженной территории лежал заиндевелый труп мужчины. Оставив машину поодаль, Виталий Викторович шагнул за ленточку. Поздоровавшись со всеми присутствующими сотрудниками, подошел к мертвому скрюченному телу, успевшему уже покрыться тонким слоем инея, и, едва взглянув на застывшее лицо, понял: произошло жестокое убийство. На горле мужчины просматривалась длинная ровная рана, рассекающая сонную артерию. Нанесена она была явно умелой, твердой рукой.

На месте происшествия уже находился эксперт-криминалист капитан Герман Иванович Левин – худощавый сорокалетний человек с заостренным лицом. Наклонившись к тропе, он тщательно производил короткой линейкой какие-то замеры, выискивал улики (наполовину сгоревшие спички, окурки, клочки бумаг, смятую пачку папирос) и длинными металлическими щипчиками аккуратно складывал их в небольшие самодельные пакетики.

– Герман Иванович, есть что-то сообщить? – с надеждой спросил майор Щелкунов.

– Кое-что имеется… Посмотрите на характер раны убитого: злоумышленник нанес жертве повреждение невероятно острым орудием, о чем свидетельствует ровная кайма раны и аккуратный разрез. Скорее всего, это был даже не нож – лезвие у него слишком толстое для такого образцового пореза – и тем более не ножницы… Мне думается, что рана была нанесена, скорее всего, медицинским скальпелем.

Старший лейтенант Гараев, стоявший рядом с экспертом, многозначительно добавил:

– Гражданина сначала по голове крепко приложили, а уже потом и по горлу полоснули. Видать, крепко насолил кому-то.

– Полагаете, что это месть? – поинтересовался майор Щелкунов, продолжая осматривать труп. – А палец тогда зачем ему отрезали? – указал он на отсутствующий средний палец левой руки.

– А на пальце, я думаю, обручальное колечко золотое имелось, – прозвучал вполне резонный ответ.

– Что же, это месть такая, получается? – с некоторой долей сарказма произнес Виталий Викторович. – Человека убили, а затем и палец с кольцом отрезали, чтобы ему дальше неповадно было этим пальцем пакости какие-то учинять. Так, что ли?

Оперуполномоченный Гараев не растерялся и тут же заметил:

– Так одно другому не мешает, товарищ майор. Очевидно, кольцо не снималось, вот и отрезали палец вместе с ним.

– Обручальные кольца носятся на правой руке. Разве не так?

– На правой, – легко согласился оперуполномоченный. – А может, покойный золотой перстень носил, фамильный, или он разведенный был, в таких случаях кольцо на левой руке носят, – не сдавался опер и с прищуром глянул на майора.

Некоторая правда в словах Гараева все-таки присутствовала, поэтому Виталий Викторович коротко ответил:

– Может быть, и так. Посмотрим.

Конечно же, неизвестного, который сейчас безмятежно лежал на тропе, равнодушный к натуженно завывающему ветру и ко всему происходящему вокруг, могли запросто убить из-за золотого кольца, тем более если предположить, что это было даже не кольцо, а массивный перстень, возможно, с дорогим, сверкающим камешком. В нынешнее послевоенное время убивают за куда менее дорогие вещи…

Виталию Викторовичу за многие годы службы в милиции не однажды приходилось сталкиваться с самыми бесчеловечными случаями. Чего уж там спорить! Послевоенное время выдалось сложным, голодным; сказалась и нехватка милицейских кадров, большая часть из которых полегла на фронте. Пользуясь нехваткой в рядах силовых ведомств, поднимала голову преступность: становилась все более агрессивной, нахальной, дерзкой, едва ли не ежедневно возникали новые преступные сообщества. Не могли сбить волну насилия и бандитизма даже комендантские часы, установленные в городе… Бандиты убивали за истертое пальто, за поношенные кирзовые сапоги, за буханку хлеба, за продуктовые талоны, вплоть до самой их отмены в конце сорок седьмого года. Дважды судимый за разбой Василий Драгов убил в 1944 году пенсионерку Авдотью Карамышеву за авоську гнилой картошки, которую она несла с рынка, чтобы накормить внуков. А в феврале сорок третьего двое подростков насмерть забили кастетами гражданина Азата Зиганшина за старенькое пальто на ватине и суконные штаны еще нэповских времен. Когда подонков задержали через несколько дней и стали изучать обстоятельства произошедшего, то на вопрос следователя: «За что же вы убили пожилого мужчину?» они ответили:

– Чтобы пальто со штанами у него забрать. Нам же холодно было. Морозы же сильные начались. Надо было как-то согреться, а ему все равно скоро помирать. Старый ведь!

Ответ ошеломил всех, кто слышал эти слова. Но не удивил…

…Однако интуиция подсказывала майору Щелкунову, что молодому мужчине перерезали горло вовсе не из-за золотого кольца (или очень дорогого перстня), которое у него забрали вместе с пальцем. Тут прячется нечто иное…

Надо было все как следует обдумать…

А может, все-таки прав этот расторопный молодой опер, и гражданин, что лежит сейчас бездыханным на мерзлой земле, действительно перешел дорогу кому-то очень серьезному, не способному прощать даже в малом. Вот за свою дерзость он и поплатился жизнью.

Труп мужчины был обнаружен вечером недалеко от городской клинической больницы в лесопарковой зоне, которую где-то с год назад начали облагораживать с целью создания из нее парка отдыха: со спортивными площадками, тиром, бильярдным залом, пунктом проката велосипедов и прочими удовольствиями выходного дня. Однако то ли руки у городской администрации не доходили, чтобы завершить начатое, то ли отсутствовали на благое дело бюджетные средства, только помимо двух прогулочных аллей, никуда, собственно, не ведущих, из задуманного ничего пока создать не удалось. И лесопарковая зона к парку не имела никакого отношения. А вот к хвойному лесу с широкими полосами орешника – на все сто!

Майор отметил для себя, что труп был найден недалеко от городской больницы, а рана на шее, по мнению эксперта, была нанесена предположительно скальпелем. Значит, после установления личности погибшего первым делом надлежит обратить внимание на близлежащую клинику. Вернее, на медицинский персонал, который работал в вечер убийства, и в особенности на тех, кто умело обращался с хирургическими инструментами. Может, и правда какой-нибудь хирург или ополоумевший медбрат, за что-то ненавидя погибшего, взял да и полоснул его со зла скальпелем. После прошедшей большой войны у многих в головах всякое творилось…

Вот только как установить личность потерпевшего, если при нем не обнаружилось никаких документов? Большой вопрос… Хотя безнадежным его тоже не назовешь. Следственными органами была разработана целая система всевозможных практик, не единожды показавших себя самым наилучшим образом в различных делах.

Наиболее надежным и быстрым способом идентификации трупа, конечно же, была дактилоскопия. То есть установление личности по отпечаткам пальцев. Только если убитый не проходил дактилоскопическую регистрацию, этот способ работать не будет.

Второе, что надлежало непременно сделать, это тщательно осмотреть одежду и обувь пострадавшего, чтобы иметь представление о роде его деятельности. Гардероб может указать также на привычки его владельца, рассказать немало интересного о его характере, сообщить о каких-то возможных физических недостатках. По обуви можно определить, обладал ли покойный какими-то физическими патологиями в опорно-двигательной системе. Например, рисунок потертости подошв может указать на косолапость, плоскостопие и даже подсказать степень развития болезни. С большой вероятностью можно определить, был ли он рабочим или служащим. А в зависимости от результатов выводов очертить круг подозреваемых, которые предположительно могли быть знакомы с покойным, после чего одежду и сам труп следует предъявить им на опознание.

Третье – это детальный осмотр трупа на наличие татуировок, родимых пятен, шрамов от полученных ранений, если убитый когда-то принимал участие в боевых действиях, или от перенесенных операций. Особое внимание следует обращать на руки, которые также могут поведать о профессии убитого. Если ладони лишены трудовых мозолей, с чистой кожей, то такого человека невозможно отнести к представителям рабочих профессий, скажем, к слесарю в ремонтных мастерских или к токарю в механическом цеху.

Также для установления личности жертвы организуется специальная фотосъемка, фиксирующая его лицо, особые приметы на теле, если, конечно, таковые имеются, чтобы впоследствии показывать фотографию убитого для опознания участковым оперуполномоченным, почтальонам, жителям близлежащих домов, где был обнаружен труп.

Майор Щелкунов с помощью следователя, лейтенанта Зинаиды Кац, последовательно и основательно провел все надлежащие действия.

Осмотр одежды потерпевшего ничего конкретного не выявил, кроме того, что убитый, скорее всего, входил в разряд инженерно-технических работников. Хотя не исключалась возможность, что человек этот занимался журналистикой или был канцелярским служащим, о чем свидетельствовали два размазанных чернильных пятна на ладонях.

Особых примет, кроме родимого пятна в форме темно-коричневого овала слева от пупка, на теле мужчины не наблюдалось, поэтому Виталий Викторович возлагал надежду на проведение детальной фотосъемки в морге. Пока дожидались эксперта-криминалиста, работники морга привели труп в подобающий вид. То есть с лица трупа смыли грязь и кровь, рану на шее аккуратно зашили и замазали воском, причесали волосы, открыли глаза и капнули в них по капле глицерина, чтобы они приобрели блеск и сделались как живые. Под веко левого глаза, все время закрывавшегося, работник морга был вынужден засунуть крохотную полоску ваты для его удержания. Затем грудь трупа прикрыли рубашкой и сделали несколько фотоснимков: в фас и в оба профиля (справа и слева). Также крупным планом были сфотографированы родимое пятно возле пупка и предметы одежды.

Ввиду позднего времени фотографии, как сказал, прощаясь с Виталием Викторовичем, эксперт-криминалист, будут готовы только завтра, причем ближе к обеду. Майор кивнул и, осмотрев еще раз одежду жертвы – не завалялся ли случайно в карманах какой-нибудь предмет, – тоже отправился домой.

Глава 2

Женщины всегда добиваются своего

Фотографии жертвы, несмотря на скверное освещение, получились весьма качественными: убитый мужчина смотрелся на них как живой, с широко распахнутыми глазами. Вероятно, в жизни потерпевший выглядел менее привлекательно, чем на полученных снимках, и в этом была несомненная заслуга умелого фотографа. Одну фотографию Виталий Викторович оставил себе – наверняка пригодится, остальные для выяснения личности убитого раздал участковым и своим оперативникам. Получил снимок и старший оперуполномоченный капитан милиции Валентин Рожнов. За короткое время службы в отделе он успел сформироваться в настоящего профессионала сыскного дела, и майор Щелкунов еще ни разу не пожалел, что перетащил его из отделения милиции городского поселка имени Серго Орджоникидзе в свой отдел по борьбе с бандитизмом и дезертирством городского Управления МВД.

Положив фотографию в полевую сумку, Рожнов тотчас отправился в районное отделение милиции, где отыскал участкового – старшего лейтенанта Ильяса Шакирова – и, представившись, объявил:

– Я к вам по делу.

Его встретил внимательный взгляд:

– Слушаю вас.

– На территории вашего участка найден труп неизвестного мужчины. Нам нужно срочно выяснить его личность. – Вытащив фотографию из сумки, Виталий Викторович протянул ее участковому и поинтересовался: – Вам не доводилось его видеть?

– Фотография посмертная? – с некоторым сомнением спросил Шакиров.

– Именно так.

– А ведь как живой выглядит… – покачал головой старший лейтенант, – никогда бы не подумал… Знаю я этого человека. Это гражданин Поляков. Константин Григорьевич Поляков… Возраст – двадцать девять лет. Заместитель директора и преподаватель химико-технологического техникума. Он проживает… точнее, проживал… в четырехэтажном доме рядом с Красными воротами.

– Адрес можете назвать?

– Улица Степана Халтурина, дом три, квартира четырнадцать.

– У него есть семья?

– Да, он женат, – ответил участковый, возвращая фотографию Виталию Викторовичу. – У него есть сын шести лет, зовут Ваней. Супруга у него… Как же ее зовут, запамятовал… Имя у нее еще такое иностранное… А, вспомнил! Инга Владимировна. В девичестве носила фамилию Фоменко. Насколько мне известно, нигде не работает, домохозяйка…

Вернувшись в отдел, капитан Рожнов доложил о своем разговоре с участковым начальнику отдела майору Щелкунову. Сведения Валентина Николаевича целиком и полностью совпадали с данными, полученными от старшего лейтенанта Шакирова.

– Это уже кое-что, – выслушав доклад подчиненного, сказал майор. – Вот что сделаем… Кто, как не жена, должна первой узнать о смерти мужа. Выслушивать подобное всегда очень тяжело. Зинаида, – перевел он взгляд на лейтенанта Кац, – ты сейчас пойдешь к вдове и сообщишь ей о смерти ее мужа, а потом деликатно ее допросишь. Как ты это умееешь…

– Хорошо, Виталий Викторович.

Зинаида прошла мимо Красной арки и вышла на улицу Степана Халтурина, в конце которой проживал ее дед, участник Гражданской войны. Любимым занятием старика со дня выхода его на пенсию оставалась история, а особый интерес вызывала именно российская хроника. Лет десять назад дед рассказал ей, тогда еще ученице средней школы, в честь кого была названа улица. Зинаида была очень удивлена, когда узнала подробности, о которых не сообщали в школе. Например, то, что во время взрыва в Зимнем дворце в 1880 году, осуществленного Степаном Халтуриным, в нижнем этаже дворца погибли одиннадцать военнослужащих нижних чинов лейб-гвардии Финляндского полка, а еще пятьдесят шесть человек были серьезно ранены. Все погибшие являлись героями Русско-турецкой войны. Особенно удивительно прозвучал тот факт, что Александр II повелел «зачислить на вечный пансион» семьи убитых гвардейцев.

Закрываясь от сильного ветра, Зинаида подошла к подъезду, перед которым, исколотый острыми длинными ветками, белым поломанным ангелом лежал на земле грустный снеговик. Понемногу вечерело, на небе через серую мглу едва пробивалась россыпь звезд, следующий день обещал быть таким же холодным и ветреным. Кроны деревьев под сильными порывами ветра гнулись и пошатывались, словно от сильного перепоя.

Зинаида вошла в сумрачный, стылый подъезд. Отыскав нужную квартиру, постучала в дверь, обитую черным дерматином. Ей открыла молодая, высокая белокурая женщина около тридцати лет в синем атласном халате. Ее можно было бы назвать привлекательной, если бы не слегка насупленный взгляд, с которым она встретила Зинаиду.

Показав удостоверение, лейтенант Кац произнесла:

– Я из милиции, разрешите войти.

Красивые губы едва шевельнулись, словно она собиралась возразить, но передумала, после чего уверенно произнесла:

– Проходите.

Зинаида вошла в квартиру. Обстановка в комнате обыкновенная, безо всяких излишеств. В ней имелось ровно то, что требовалось для проживания: шкаф для белья, стол для обеда, четыре стула, два табурета, панцирная кровать вдоль стены, на стене висел небольшой узорчатый ковер, какие висят в каждой второй квартире у граждан среднего достатка; на стене несколько довоенных и военных фотографий.

– Я вам хотела сообщить, что неподалеку от городской клинической больницы в лесопосадке был обнаружен труп мужчины. Его опознали как вашего мужа, Константина Григорьевича Полякова.

Известие о смерти близкого человека женщины встречают по-разному. Бывает, что, услышав подобное, некоторые просто падают в обморок. Хорошо, если кто-то находится рядом, тогда он может поддержать падающую (Зинаида Кац была готова к подобному исходу). Нередко случается, что при падении человек сильно травмируется, и к боли моральной, связанной с потерей близкого и родного человека, примешиваются и физические страдания от травм при падении.

Некоторые женщины вдруг впадают в глубокую прострацию. Тормошить их бесполезно, результат будет нулевой: стоит как истукан и даже глазами не моргает. Весьма опасное состояние. Газета «Городские ведомости» в пятнадцатом году написала про одну сорокалетнюю женщину по имени Феврония Малышева. Ее единственный сын погиб в марте 1915 года, в Первую мировую войну, во время Карпатской операции. Артиллерийским снарядом его разорвало пополам – нижняя часть тела отлетела на расстояние двадцать с лишним метров. Феврония, услышав трагическую весть, застыла от нахлынувшего горя и два с лишним дня так и простояла не шелохнувшись. На третьи сутки, отказавшись от еды и питья, она легла на кровать и, пролежав так с открытыми глазами еще три дня, тихо отошла в мир иной, не проронив ни слова…

Очень часто женщины встречают горькую весть истошным криком, в котором кроме неподдельного страдания слышны жалоба на немилосердную судьбу, мучения от потери любимого человека, тревога за малолетних детей, которых предстоит поднимать в одиночестве, без кормильца. От такого невыносимого зрелища даже у самого стойкого пробивается слеза и вспыхивает желание поддержать несчастную женщину хотя бы словом.

Но большинство вдов просто плачут от безысходности. Беззвучно или навзрыд.

Реакция Инги Владимировны отличалась от всех перечисленных. Известие о смерти мужа она восприняла внешне спокойно, только глаза ее заметно округлились…

– Я бы хотела с вами поговорить о вашем муже, – продолжала лейтенант Кац. – Может, ему кто-то угрожал в последнее время? Может, он был чем-то расстроен? Важно знать, с кем он встречался в последнее время, с кем разговаривал. Для нас имеет значение любая деталь. Возможно, именно она позволит нам раскрыть личность преступника.

Некоторое время Инга Владимировна молчала, а потом неожиданно приложила палец к губам и, посмотрев темно-бирюзовыми глазами на приоткрытую дверь второй комнаты, негромко произнесла:

– Тише, пожалуйста, вы можете ребенка разбудить, он очень чутко спит.

Лейтенант Кац лишь слегка пожала плечами. Странно, что хозяйка услышала в ее вопросах какие-то громкие интонации. Поведение вдовы выглядело довольно необычным. Не исключено, что женщина после ужасного сообщения находилась немного не в себе, такое тоже случается. Ей следует дать некоторое время, чтобы она успокоилась и смирилась с обрушившимся на нее горем.

– Как скажете, – тихо произнесла Зинаида. – Я зайду к вам в следующий раз.

Попрощавшись, она вышла из комнаты.

Вернувшись в управление, Кац рассказала о своей встрече с вдовой майору Щелкунову. Поведение Инги Владимировны тоже показалось ему своеобразным.

– Возможно, ты и права, – внимательно выслушав доклад лейтенанта, сказал майор. – Женщину, которая не в себе, не следует подвергать допросу, толку никакого не будет… Но опознание трупа завтра все равно придется произвести – таков порядок. Так что будь готова с утра вновь наведаться к вдове…

Виталий Викторович ободряюще посмотрел на Зинаиду Борисовну, в ответ она лишь слабо улыбнулась.

Прежде Зинаида никогда не верила в любовь с первого взгляда. Ей казалось, что это сильное чувство всегда развивается постепенно и крепнет только после того, как получше узнаешь человека.

Но все произошло прямо наоборот.

В сорок третьем, когда ее, помощника прокурора железной дороги, перевели в следственную группу в отделение милиции городского поселка имени Серго Орджоникидзе и приписали к отделу по борьбе с бандитизмом (соответственно, поменяли чин юриста первого класса на звание младшего лейтенанта), отделом руководил тогда еще капитан милиции Виталий Викторович Щелкунов. Едва она увидела капитана, как сразу поняла, что пропала! Будто окунулась с головой в омут, из которого нет возврата. Замерло девичье сердечко: что, если им не доведется быть вместе, тогда вся ее последующая жизнь станет не такой, о которой ей мечталось, – будет унылой и горькой, отравленной надеждой, которой не суждено будет сбыться.

С тех самых пор чувства ее к Виталию Щелкунову приобрели столь всеобъемлющий характер, что заполонили не только ее сердце, но и все ее существо. И совладать с этим не было ни сил, ни тем более желания…

Зинаида постаралась сделать все возможное, чтобы стать незаменимым работником в отделе капитана Щелкунова. Поручения Виталия Викторовича всегда исполнялись четко и в срок, да так, что не возникало никаких последующих вопросов и не существовало прочей неопределенной туманности.

Немногим позже Виталий Щелкунов получил звание майора и принял городское отделение милиции, а вскоре его перевели на должность начальника отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством уже городского Управления МВД. И он, правда не сразу, перетащил к себе двух незаменимых сотрудников из своего бывшего отделения: оперуполномоченного Валентина Николаевича Рожнова и следователя Зинаиду Борисовну Кац.

В тот день Зинаида чувствовала себя по-настоящему счастливой. Любящей женщине нужно не так уж и много – главное, чтобы мужчина, которого любишь, находился рядом: видеть его ежедневно, общаться с ним, смотреть в его ясные глаза. Однако со временем ее чувство начало приобретать горчичный привкус. Видеть его каждый день и всякий раз убеждаться в том, что любимый человек холоден к ней и не желает видеть в ней женщину, становилось для Зины нестерпимой мукой, справляться с которой было с каждым днем все труднее. А когда у Щелкунова появилась женщина – бывшая свидетельница по делу о пропаже студента Авиационного института Полина Терехина, – жить стало и вовсе невмоготу…

То, что у Виталия Викторовича появилась женщина, Зинаида Борисовна узнала весной сорок восьмого года, когда вместе с майором Щелкуновым проводила оперативно-следственные мероприятия по поводу кражи продовольственных товаров из железнодорожных вагонов на станции «Восстания». Встречи его с Терехиной носили регулярный характер, а это означало, что она занимает в судьбе Виталия Викторовича какое-то значащее место. Сделанное открытие было еще одним серьезным ударом по чувствам и самолюбию Зинаиды Кац и напрочь разрушало призрачные надежды, которые еще теплились в ее душе. Возможно, что на ее месте другая опустила бы руки, призналась себе, что любимого мужчину она не сумеет заинтересовать как женщина, однако Зинаида Борисовна была слеплена из другого теста. Она решила выяснить, куда это майор Щелкунов отправляется за женской лаской, чтобы понять, как следует поступать дальше. В один из вечеров ей удалось выследить Виталия и установить, что он захаживает в один небольшой домик с маленьким приусадебным участком в Ягодной слободе.

Вскоре она узнала о сопернице почти все: Полина Андреевна Терехина была вдовой погибшего фронтовика; имела на иждивении мальчика восьми лет и девочку семи. Познакомился же майор Щелкунов с ней в то время, когда вел запутанное и сложное дело о давней пропаже студента Авиационного института, случившейся в 1938 году. Тогда группа студентов ушла в поход на реку Свиягу, а вернулась обратно в город, недосчитавшись одного из них. Куда подевался их товарищ, никто ответить не сумел или не захотел. Майору Щелкунову удалось раскрыть это дело быстро, затем довести его до суда. Именно во время расследования этой темной истории он и сошелся с одной из свидетельниц…

Зинаида Борисовна стала всерьез подумывать о переводе из отдела в любое другое место, пусть даже и с понижением в должности. Главное, чтобы подальше от Виталия и уж точно не в городском Управлении Министерства внутренних дел. Ее даже вполне устроило бы – так она думала поначалу – вернуться в следственную группу отделения милиции городского поселка имени Серго Орджоникидзе, где она начинала свою службу как следователь милиции. Возможно, перевод в скором времени произошел бы, если бы с наступлением октября Зинаида не почувствовала, что Полина из жизни Виталия Викторовича исчезла. Подобные вещи женщины чувствуют практически безошибочно…

Что касается самого майора, он, конечно, не мог не заметить взгляды Зинаиды, которые не единожды ловил на себе. Они буквально взывали к ответной любви: «Почему же ты меня не замечаешь? Я хочу быть рядом с тобой и днем, и ночью! Всегда!» Виталий Викторович упрямо отводил глаза и быстро забывал об этом: не до женских немых вопросов, когда дел в отделе невпроворот. К тому же это весьма скверное дело – заводить любовные романы на службе. Как правило, ничем хорошим они не заканчиваются. Конечно, без женщины иногда бывало тяжеловато: хотелось душевного тепла, ласки, семейного уюта, но при нынешнем плотном графике работы обзаводиться какими-то отношениями не представлялось возможным, и какого-либо просвета в этом плотном графике у него не предвиделось.

Когда в его жизни появилась добрая и покладистая Полина, он, неожиданно для самого себя, стал прикипать к ней. Душевной теплоты и женской ласки в его жизни теперь присутствовало несравненно больше. Майор наведывался к Полине Терехиной в Ягодную слободу стабильно два раза в неделю. Они подолгу проводили время вместе, выходили с детьми на прогулки в лес, что-то обсуждали, порой весело спорили, их отношения где-то походили на образцовую семью, с которой всем остальным следует брать пример. Но – только походили. Полина не верила, что их общение может перерасти в нечто большее, хотя в нем присутствовало немало хорошего: долгие вечера, проведенные вместе; нежность, страсть и много чего другого. Виталий занимался хозяйскими делами: колол дрова, складывая их в аккуратную поленницу; привел в порядок покосившийся сарай; заменил в плетне прогнившие дощечки; нашел даже время, чтобы выложить камнями дорожку, ведущую от калитки к входной двери. Все у них было! Отсутствовали лишь общность интересов и желание как можно ближе понять друг друга. А без этого семья словно кирпичная кладка без связующего раствора – толкни такую стену, и она рассыпается.

Кроме того, Полину заботило только одно: накормить детей, одеть и обуть их, обстирать и сделать так, чтобы они как можно реже болели и чтобы в доме присутствовали чистота и порядок. Ее мало волновало, что Щелкунов последние два дня не мог сомкнуть глаз: сначала искал громщика[1] Емельяна Черпакова с погонялом Черпак и его помощника Василия Лыжина; затем вычислял, где могут затаиться преступники, устраивал засады в местах их возможного появления, караулил на блатхатах. И все без толку!

Виталию Викторовичу иногда хотелось поделиться с Полиной своими проблемами, рассказать кое-что о своей работе. Но как только он начинал говорить, сразу натыкался на ее отрешенный взгляд, и желание исповедоваться тотчас пропадало. Полина явно не слушала его и думала о чем-то другом. Это означало одно – отношения их непрочны, они уже дали ощутимую трещину и скоро придут к логическому завершению… Так оно в скором времени и произошло. Виталий Викторович стал приходить к Полине все реже, и однажды настал тот день, когда он вроде бы и отправился к ней, но вдруг остановился в задумчивости, постоял минуту-другую, повертел головой во все стороны и… повернул назад. Больше он в Ягодную слободу не приходил…

Как-то в один из осенних ненастных вечеров, уже в довольно позднее время, Виталий Викторович засиделся в своем кабинете за бумагами. Бумаги – это было тотальное бедствие в его работе: писать их он не любил. Обычно в самом начале рабочего дня целый час посвящал документам, чтобы как можно быстрее сбыть их с рук. Но последние три дня он находился в большой запарке, времени заниматься документами катастрофически не хватало, однако сроки сдачи отчетов и других сопутствующих документов поджимали. А ведь еще следовало составить анализ оперативной обстановки в городе; сделать прогнозы на ближайшие месяцы; завизировать заявления от граждан; расписать планы совместных мероприятий с прокуратурой… Важно глубоко вникнуть в возникшую проблему и правильно решить, кому следует поручить то или иное дело, чтобы успешнее выполнить поставленную задачу.

Особенно неприятны были жалобы, поступавшие порой на сотрудников отдела. Их следовало незамедлительно проверить, обжаловать и разъяснить вышестоящему начальству, что их деяния происходили в соответствии с установленным законодательством порядком. Если вовремя этого не сделать, то заявление будет направлено надзирающему прокурору. Чаще всего жалобщики в своем заявлении указывали, что к ним были применены жесткие меры во время задержания. Как же в противном случае следовало с ними поступить, если подозреваемые пытались оказать сопротивление сотрудникам милиции? Не по головке же их гладить!

Когда постучали в дверь, Щелкунов машинально ответил:

– Проходите.

Дописав документ, он оторвал взгляд от бумаг и увидел лейтенанта Кац, стоявшую у порога. Зинаида Борисовна стала говорить о каком-то допросе, который она только что провела, но Виталий Викторович не вслушивался в ее слова. Он как будто прозрел: смотрел и видел не лейтенанта-следователя из своего отдела, а очень даже привлекательную женщину, которую раньше – и куда только смотрели его глаза – почему-то не замечал.

Зинаида Борисовна взгляд начальника мигом прочитала и насторожилась. Щелкунов смотрел на нее не как руководитель, а как мужчина, которому она интересна как женщина. Поверить в увиденное было трудно. А вдруг ошиблась? Ведь без малого пять лет Виталий смотрел на нее совершенно иначе и не замечал в ней молодую, привлекательную женщину. А тут вдруг бац! – он смотрел на нее совершенно другими глазами. Случилось то, чего Зинаида так долго ждала. Но она вдруг растерялась и даже не понимала, что делать дальше: радоваться, что наконец-то сбылось то, о чем так долго мечталось, или задаться вопросом, чем для них обоих могут грозить близкие отношения?

Можно было, конечно, начать известную игру, что издавна происходит между противоположными полами: держать дистанцию, но и не отталкивать. Такая стратегия часто бывает затяжной и неизвестно еще, к чему приведет… Зинаида не захотела ни тянуть время, ни кокетничать – пусть инициатива исходит от него.

– Давайте я вас провожу, время позднее, – предложил Щелкунов, когда она закончила свой доклад.

Зинаида согласилась. На городских улицах царил осенний карнавал. Кроны деревьев принарядились в желтые и багряные наряды. Подкрашенные «румянами», в вышине проплывали косматые облака. Большую часть пути до ее дома прошли молчком. Тишина не тяготила, наоборот, в ней скрывалось какое-то волнующее таинство, в процессе которого происходил обмен не словами, а мыслями, что не менее значимо.

Прошли через площадь Свободы, повернули на небольшую улочку Малая Красная.

– Вот это мой дом, – сказала Зинаида, указывая на приземистый домик еще дореволюционной постройки. А потом, набравшись храбрости, предложила: – Я могу угостить вас чаем.

Отказываться майор Щелкунов не стал.

А ранним утром они проснулись в одной постели. И это было удивительное чувство! Можно было смотреть на спящее лицо любимого мужчины, коснуться его ладонью и ощутить тепло его сильного тела.

С этого самого времени у них завязались отношения, скрывать которые от сослуживцев становилось все труднее. Одно Виталию Викторовичу было не совсем ясно: сделать признание, после которого невозможно будет повернуть назад, или все-таки следует переосмыслить случившееся? С Зинаидой было как-то все иначе, нежели с Полиной. Это радовало и одновременно заставляло задуматься: а как дальше будут разворачиваться их отношения?

Утром следующего дня Зинаида Борисовна отправилась к вдове Инге Поляковой. Проходя мимо Красной арки, она вдруг остановилась и с чувством глубокой тоски притронулась ладонью к каменной шероховатой поверхности ворот.

Арка была построена к 100-летнему юбилею Казанского порохового завода. Именно поэтому на фронтоне имелась надпись «1788 СТО ЛѢТЪ 1888», а также сохранились вензеля Екатерины II, при правлении которой был основан завод, и Александра III, при котором она была возведена. На всех административных зданиях, включая государственный университет, гербы Российской империи и вензеля царских особ были сбиты прикладами и топорами еще тридцать лет назад революционно настроенными гражданами, а вот к этим символам царской власти рабочий класс прикоснуться не посмел. Да и другим не разрешил.

Высокая, с тремя арками, юбилейная арка была выполнена в форме триумфальных ворот: центральная – широкая, с чугунными воротами, две другие поставлены по обе стороны, уравновешивая композицию. Арка была раскрашена в красно-белых тонах, отчего ее прозвали Красными воротами.

Всякий раз, когда Зинаида проходила мимо ворот, она невольно вспоминала свою первую влюбленность – высокого темноволосого паренька с раскосыми глазами, с которым она училась в одной школе. Именно у Красных ворот он назначал ей свидание, каждое из которых Зинаида ждала с трудно скрываемым волнением. Как же давно это было… Будто бы и не с ней вовсе. Именно у этих ворот в июне сорок второго года Зина провожала парня на Волховский фронт, откуда он так и не вернулся.

Она вспоминала свою несостоявшуюся любовь, но многое и не вспомнить. Уже подзабылась дрожь, что она испытывала, когда паренек как бы ненароком касался ее ладони. Не без труда припоминала его лицо, забылся его голос. За последние годы в ее жизни случилось немало событий, в сравнении с которыми юношеские волнительные встречи выглядели малозначительными. А вот Красные ворота оставались безучастными ко всем тем встряскам, что прошли перед ними за последние полтора столетия, и каждого подошедшего красные кирпичи встречали с холодным равнодушием.

Ровно в девять часов утра Зинаида постучалась в дверь вдовы. Инга Владимировна открыла сразу, словно ждала гостей.

– Здравствуйте, сегодня мы должны с вами подъехать в морг для опознания тела вашего мужа.

Реакция вдовы была примерно такой же, как и накануне, когда Зинаида сообщила ей о смерти мужа: ее глаза сделались круглыми, как два больших пятака.

– Да что вы такое говорите! А куда мне, в таком случае, девать ребенка? За ним ведь присмотр нужен, не везти же мне его с собой в морг? – растерянно посмотрела она на Зинаиду Борисовну.

– А он что у вас, в детский сад разве не ходит? – удивленно поинтересовалась лейтенант.

– Ходит, – последовал ответ.

– Ну так в чем же дело? Вот давайте вместе и отведем его.

– Хорошо, я сейчас его переодену, – продолжая буравить Зинаиду Борисовну выпученными глазами, ответила вдова.

– Это как вам будет угодно. Вы пока одевайте сынишку, на улице все-таки прохладно, а я вас здесь подожду, – отступила к порогу Кац.

Переодевание не заняло много времени. Мальчик послушно делал все, что от него требовалось: то подставлял ручку, то вытягивал ножку, не капризничал, когда его шею обматывали теплым, но колючим шарфом. Для своего возраста он был довольно терпелив. После того как отвели ребенка в сад – мальчик оказался молчаливым и за всю дорогу не проронил ни слова, – поехали в морг.

Тело Константина Григорьевича лежало в отдельном сыроватом помещении морга – небольшой комнатке, в которой могло вместиться от силы человек пять или шесть – и дожидалось опознания. Здесь уже их ждали майор Щелкунов и мрачный патологоанатом (худощавый мужчина лет сорока), стоявший в сторонке. Когда Зинаида и вдова Полякова подошли к трупу, Виталий Викторович внимательно наблюдал за Ингой Владимировной. Патологоанатом аккуратно убрал с лица покойника простыню, и майор с удивлением отметил, что Инга Владимировна посмотрела на лицо покойного с откровенной неприязнью, что так не похоже на эмоции вдовы.

«А ведь эта Инга совсем не любила своего мужа», – отметил он для себя и невольно перевел взгляд на Зинаиду. Лейтенант Кац в ответ лишь слегка кивнула. Оба подумали об одном и том же.

– Инга Владимировна, вы подтверждаете, что это ваш муж? – суховатым тоном спросила Зинаида.

– Да, подтверждаю, – глухо ответила Инга Владимировна и быстро отвернулась. – Это мой муж.

На опознание ей предъявили также одежду покойного Полякова, лежавшую здесь же небольшой аккуратной стопкой, которую вдова так же без колебаний признала:

– Да, это одежда Кости.

После предъявления гардероба Зинаида Борисовна попросила Полякову проехать в управление для снятия допроса под протокол. Это предложение было формальным, но необходимым: даже если бы вдруг она стала отпираться, то ей все равно пришлось бы последовать в управление для дачи показаний. Таков порядок.

В допросной комнате лейтенант Кац заняла место за небольшим столом; Инге Поляковой предложила присесть напротив нее. Зашедший в допросную майор примостился в уголке комнаты и принялся внимательно слушать…

– Назовите свое имя и ответьте, сколько вам полных лет, – попросила, макнув ручку в чернильницу, Кац.

– Меня зовут Инга Владимировна Полякова, в девичестве моя фамилия – Фоменко, мне двадцать восемь лет.

– Чем вы занимаетесь? – последовал второй вопрос.

– В настоящее время я ухаживаю за ребенком. Домохозяйка…

Задавая простые вопросы, Зинаида Борисовна невольно рассматривала сидящую перед собой молодую, не лишенную очарования женщину. Одевалась она броско, со вкусом: на ней было бирюзовое демисезонное пальто из тонкой шерсти, с крупными бледно-розовыми перламутровыми пуговицами; на ногах модные демисезонные черные туфли на плоской подошве с закругленным мыском. Небольшие овальные ушки украшали золотые серьги с блестящими красными камешками; на ухоженных пальцах два золотых перстенька; на шее колье – золотая цепочка с небольшим сердечком посередине. Если все эти украшения сложить, то получится весьма внушительная сумма. Откуда у обычной домохозяйки столь изысканные украшения и откуда деньги на них? Учитывая, что ее муж работал учителем-педагогом в техникуме (даже не в институте!), пусть и на должности заместителя директора, он вряд ли был способен столь фасонисто одевать свою супругу и покупать дорогие подарки. Может, в свободное от основной работы время он «подрабатывал» спекулянтом где-нибудь на рынке? Тоже как-то не очень вяжется… В таком случае, откуда он находил время для своей коммерции, будучи целыми днями занятым в техникуме?

Решив поинтересоваться этим вопросом позже, Зинаида Борисовна продолжила допрос:

– А кроме преподавательской деятельности ваш покойный муж занимался еще чем-нибудь?

– Не знаю… Я никогда не вникала в его дела, – пожав плечами, бесцветным голосом ответила Полякова.

– Понятно. А какие обязанности у вашего мужа были в техникуме как у заместителя директора?

– Тоже не могу сказать. Наверное, как-то связано с хозяйством.

– Ну а можете назвать хотя бы предмет, который он преподавал? Наверняка он вам что-то рассказывал о своей работе, – продолжала допытываться у вдовы Зинаида, но, как оказалось, безрезультатно.

– Я мало интересовалась этим… То ли детали машин, то ли историю, – равнодушно промолвила Полякова, назвав два предмета, находящиеся в совершенно разных областях знаний.

– А вы можете сказать, как ваш муж оказался в лесопарковой зоне недалеко от городской клинической больницы?

– Для меня это тоже большая загадка, – снова пожала она плечами. – Он должен был быть или дома, или на работе.

– Как же это вы не интересовались делами своего мужа, как будто бы он вам совершенно посторонний человек? – не сдержавшись, с упреком в голосе спросила Зинаида.

– Такие вещи в нашей семье были не приняты. И потом, у меня всегда находились собственные дела… Хотя бы даже присмотр за ребенком. Зачем же в таком случае мне что-то выспрашивать у него, – холодно ответила вдова. – Он знал, что ему следовало делать. Если у вас ко мне больше нет вопросов, я хотела бы уйти. Мне нужно забрать сына из детского сада.

– Да, конечно. – Подписав пропуск, Кац протянула его Поляковой. – Можете идти, мы вас больше не задерживаем.

Взяв разрешение на выход, женщина быстро вышла из кабинета.

– Ну и какое у тебя впечатление об этой… дамочке? – спросил Щелкунов.

– Дела мужа и он сам ее совершенно не интересовали, – ответила Зинаида. – У меня сложилось впечатление, что ее вообще мало что в жизни интересует. Разумеется, кроме нее самой! Похоже, что этому интересу она посвящает все свое время…

Виталий Викторович одобрительно кивнул:

– У меня сложилось примерно такое же впечатление.

На следующий день капитан Рожнов посетил химико-технологический техникум, где заместителем директора работал Константин Поляков. Первый, с кем он встретился, был директор техникума Савелий Павлович – импозантный мужчина лет сорока с небольшой бородкой. На правом лацкане хорошо отглаженного темно-синего пиджака в белую полоску закреплен орден Красной Звезды; немного повыше него размещался галун золотистого цвета за тяжелое ранение; на левой стороне красовался значок «Ворошиловский стрелок II степени» (заветная мечта целого поколения довоенных стрелков; для такого норматива следовало выполнить норму по стрельбе из боевой винтовки). Нечасто можно было увидеть такой значок на костюме в послевоенное время – видно, своими достижениями Савелий Павлович гордился.

Разговор проходил в директорском кабинете. Савелий Павлович расположился за большим деревянным столом, на котором лежало керамическое пресс-папье с замысловатым узором на ручке и книга товарища Сталина «Краткая биография». Капитан Рожнов сел напротив.

– Смерть Константина Григорьевича для нас всех тяжелейший удар… Я, как директор, даже не знаю, кем его можно заменить, – развел руками Савелий Павлович. – Трудно отыскать такого человека, как он. Дисциплинированный, честный, с окружающими корректный и обязательно на «вы». И тут такое… Невозможно поверить! Это у какого же злодея поднялась на него рука?! И студенты его очень любили, и весь преподавательский коллектив к нему с большим уважением относился. Поверьте, вы не найдете ни одного человека, которого бы он хоть как-то обидел или оскорбил недобрым словом.

– Может, Поляков имел какие-то дурные пристрастия?

– Не пойму, о чем вы спрашиваете? – насторожился директор.

– Например, может, играл в карты, – высказал первое, что пришло в голову, Рожнов.

– Да вы что! – отмахнулся Савелий Павлович. – Он был идеальный человек! Нам бы всем так… Не пил, не курил! Как говорится, все, что заработано, все в дом!

– Может, у него были женщины на стороне?

– И женщин у него никаких не было, кроме своей жены, разумеется… Хотя мужик-то он очень видный… был. Коллектив у нас в основном женский. Девчонки все молодые и красивые, а мужиков всех война повыбивала. Им ведь много-то не надо, хотя бы иногда к мужскому плечу прислониться, так он даже этого не допускал, железный парень был! Почему это я все говорю… – посмотрел на Рожнова директор. – Ведь о покойниках как у нас бывает: или хорошо говорить, или вовсе ничего! А тут такой случай, что только хорошее и можно сказать.

– Кто еще может рассказать о Полякове, скажем, о его личной жизни? Кого бы вы мне посоветовали? У него были друзья в техникуме? – спросил капитан.

– С физруком можете поговорить, с Марком Петровичем, он с ним в очень хороших отношениях был. С ним можете пообщаться, – чуть подумав, сказал директор.

У физрука были занятия, но, узнав, кто его беспокоит, он распустил учащихся и предложил капитану:

– Пройдемте в мою каморку, там нас никто не побеспокоит, вот там и поговорим.

Прошли в небольшое помещение с крошечным окошком. С левой стороны стоял небольшой стол и три стула. Над столом закреплена полка, на которой стояли кубки и висели вымпелы, наверняка заработанные учащимися техникума. Левую сторону стены подпирали три черных мата, а в противоположном углу лежали два мяча: один – баскетбольный, другой – футбольный. Увидев оценивающий взгляд капитана, Марк Петрович протянул:

– Вот так и живем. Ничего, не в обиде! Располагайтесь, – показал он на свободный стул.

– Вы ведь были другом Полякова, – начал разговор Рожнов.

– Не скажу, что мы были друзья неразлейвода… Все-таки люди взрослые, у каждого своя семья, но вот хорошими приятелями точно были! Жалко его, что тут сказать… Славный он мужик был, да и преподаватель хороший.

– У него бывали какие-то конфликты на работе?

– Абсолютно никаких, насколько мне известно. Во всяком случае, я об этом ничего не знаю. Он вообще неконфликтный был человек, со всеми ровный и доброжелательный. А его как злодея какого-то… У кого только рука поднялась! В руководство тоже никогда не рвался, как некоторые…

– Но он же все-таки был заместителем директора. Руководитель должен распоряжаться, командовать, а это уже подразумевает какие-то трения, кому-то его поведение могло не понравиться.

– На руководящие должности он не рвался, это точно! Его просто назначили, вот ему и пришлось тянуть эту нелегкую лямку. Костя старался делать так, чтобы людей не обидеть, со всеми очень уважительно себя вел. Редко такое встретишь в большом коллективе. А как преподаватель… Ни на кого свою педагогическую работу не спихивал. А то как у нас происходит, – с ноткой возмущения произнес Марк Петрович, – займет кто-то административную должность и тотчас оказывается в привилегированном положении по сравнению с другими, у него сразу появляется куча всяких причин, чтобы свои лекции и прочие преподавательские дела на кого-то спихнуть. Что тут еще добавить… Честный он был, очень добропорядочный и в быту ничего такого себе не позволял…

– Может, все-таки женщина у него какая-то была? Ничем таким он с вами не делился? – продолжал допытываться Рожнов.

– Вот что я вам скажу, дорогой вы мой товарищ, – доверительно взглянул на старшего оперуполномоченного физрук. – У нашего директора недавно юбилей был. Полтинник ему стукнул… Все наши были приглашены… Так Костя после долгих уговоров единственную рюмку принял, посидел немного для приличия – и домой. «К жене, – говорит, – и к ребенку надо»…

Когда опрос в школе был проведен, капитан Рожнов решил поговорить с соседями покойного Полякова. Одна из соседок (себя она назвала тетя Маша), проживавшая в их подъезде, оказалась из породы женщин, знающих про своих соседей даже то, чего они сами про себя не ведают. Понизив голос, она поделилась:

– Поляков – мужик что надо. Всем бы такими быть… По бабам не шастает и на сторону не заглядывается. Не только что пьяным, даже слегка выпившим я его никогда не видела. Вот оно как!

– А жена его? Что она за женщина? – осторожно поинтересовался капитан, внимательно следя за реакцией тети Маши.

– А Инга его – бабешка совершенно иного склада, это я вам точно говорю, – презрительно скривила губы соседка и выразительно посмотрела куда-то в сторону, будто там находилась неприятная ей Инга.

– И какого же?

– Да потаскуха она самая настоящая! – безапелляционно заявила соседка и посмотрела прямо в глаза оперативнику. – Самая что ни на есть шалава. Вот почему так бывает, что хорошим мужикам курвы такие достаются? Куда только его глаза-то глядели? Сколько баб хороших без мужиков маются!

– И что, действительно имеются причины так говорить? – слегка опешил от недвусмысленного ответа Валентин.

– А то как же! – Губы у тети Маши снова скривились в пренебрежительной ухмылке. – Видели мы ее не однажды с разными мужиками. Та еще… рабыня любви!

– Вот как… – в задумчивости произнес Рожнов.

– Да, вот так, – кивнула соседка. – Вот недели две назад я ее видела с одним мужиком… С виду приличный такой, и лицо холеное, чистое, без морщин каких-то там пьяных. Она с ним под руку шла и все улыбалась, курва эдакая! А когда они прощаться стали, так прямо в губы поцеловались, не стесняясь никого… Так что все с ними было ясненько. Полюбовники они! А вот где-то с неделю назад с другим хахалем я ее углядела. Одного взгляда достаточно, чтобы понять – прощелыга он самый что ни на есть первейший! Одет с иголочки, дорого. Пальто с меховым воротником, явно на заказ пошитое, пыжиковая шапка, ботиночки кожаные… Лицо ухоженное такое, с тонкими усиками. Прямо щеголь настоящий! Уж точно не на заводе у станка человек вкалывает… В обнимку она с ним шла и явно была выпивши. А коли женщина выпивши, то, известное дело, с ней можно делать все что хошь, ни в чем отказу не будет.

– Ясно, – протянул Рожнов, выслушав тетю Машу, и поспешил на доклад к майору Щелкунову.

Из рассказанного следовало, что вновь испеченная вдова Инга Владимировна Полякова совсем не та женщина, каковой желает казаться. Слухи не вырастают на пустом месте, для них должна быть какая-то питательная среда. В биографии вдовы, надо полагать, не так все однозначно, как представлялось поначалу. Народ зря болтать не станет…

Глава 3

Очень интересная радиопостановка

Выслушав обстоятельный доклад Рожнова, Виталий Викторович решил лично наведаться к Инге Поляковой и поговорить с ней. То, что она не любила своего благоверного, майору Щелкунову стало ясно еще с того самого момента, когда он наблюдал за ней в прохладном помещении морга: на лице вдовы ни капли сожаления или участия, в глазах – лишь отвращение и неприязнь. По поводу смерти мужа, образно говоря, не было пролито ею ни единой слезинки.

Что касается слез, не все женщины плачут, это правда. Часто такое поведение связано с семейным воспитанием или религиозными постулатами. Например, в 1913 году в Казани пролетка насмерть сбила его сиятельство князя Сакая Черпакаевича Маматкозина-Секаева на улице Воскресенской. Его супруга, княгиня Бакира Чепкуновна, не пустила ни единой слезы, когда бездыханное тело мужа внесли в дом для прощания, не расплакалась и позже, когда мужа провожали в последний путь и предавали его бренное тело земле. Лицо княгини оставалось непроницаемым, будто бы бесчувственным. Разговоры по этому поводу в городе разные ходили: дескать, не любила княгиня мужа, и что у них, у магометан, плакать при кончине родственников якобы не положено.

А наша русская баба как? Любила она своего мужа при жизни или не любила, разницы-то особой нет, – обязательно заголосит, зальет застывшее лицо покойного супруга слезами и будет плакать безостановочно и вполне искренне. Да еще волосы на себе примется рвать, подвывая и колотясь лбом о крышку гроба. А что Бакира Маматкозина-Секаева? А вот что… Через неделю, выследив кучера той самой пролетки (как оказалось, в своей смерти был повинен сам князь Маматкозин-Секаев, поскольку был сильно выпивши и попал под колеса пролетки из-за того, что не сумел удержать равновесие на тротуаре и повалился на дорогу прямо под колеса), княгиня зарезала его кинжалом, нанеся тридцать восемь колото-резаных ран, шестнадцать из которых оказались смертельными. Выбросив нож, она спокойно удалилась в свой дом и стала дожидаться полиции. И опять ни единой слезинки не пролила!

Наличие у Поляковой любовников наводило на определенные невеселые размышления, первое из которых и, пожалуй, самое основное: уж не замешана ли сама Инга Владимировна в убийстве супруга? Подобное тоже, увы, нередко происходит. Скажем, в том же тринадцатом году недавняя выпускница казанской Мариинской женской гимназии Анна Николаевна Бахметева, дочь попечителя Средневолжского учебного округа, отравила мышиным ядом своего благоверного – статского советника и дважды орденоносца Георгия Константиновича Бахметева. В ходе следствия выяснилось, что убийство она совершила ради своего тайного возлюбленного, конюха Пантелея Скорохватко. Воспылала к нему страстью после того, как случайно увидела его выходящим из бани нагишом.

Женская душа – это вообще одни сплошные сумерки да потемки. Порой они и сами не могут разобраться, какие такие призраки будоражат их дамское естество и как с ними совладать. Именно поэтому Виталий Викторович решил лично поговорить с Поляковой, заглянуть в ее глаза и попытаться что-нибудь в них прочесть. Личное общение может сказать о человеке многое.

Когда майор Щелкунов позвонил в дверь квартиры Поляковых, ему открыла молодая женщина с безукоризненно выщипанными бровями, глазами цвета бирюзы, умело подкрашенными тонкими губами и с модной прической «холодная волна», весьма популярной в годы НЭПа да и поныне не утратившей своей актуальности. Особенность прически заключалась в том, что волосы укладывались локонами в форме волны, спускающимися в разных направлениях, что молодило лицо и придавало прическе и образу женщины в целом элегантность и некое кокетство.

Одета Инга Владимировна была не в домашний халат и отнюдь не в черную траурную одежду, как требовало того трагическое происшествие. На ней была темно-синяя слегка расклешенная юбка, легкая блузка малахитового цвета, поверх которой был надет атласный жакет с расширенными карманами и подплечниками. На шее в один узел был повязан белый шарф из тончайшего капрона. В руках Полякова держала небольшой берет и миниатюрную кожаную сумочку-конверт, куда кроме зеркальца, помады и небольшого флакончика духов мало что еще могло поместиться. На стройных ногах надеты чулки из тонкого фильдеперса, которые можно было купить исключительно на черном рынке за баснословные деньги, и босоножки на платформе.

– Здравствуйте, Инга Владимировна. Я – майор милиции Щелкунов, – показал Виталий Викторович свое удостоверение. – У вас найдется для меня немного времени?

Молодая женщина либо куда-то собиралась и визит милицейского майора нарушал ее планы, либо кого-то ждала и приоделась как раз к его приходу. Было заметно, что появление майора милиции никак не укладывалось в ее планы. Инга Владимировна слегка смешалась, но быстро взяла себя в руки и спросила:

– Вы, кажется, присутствовали на допросе, его ваша молодая сотрудница проводила.

– Присутствовал.

– У вас ко мне остались какие-то вопросы?

– Кое-что осталось, – ответил майор, продолжая разглядывать хозяйку квартиры.

– О чем вы хотели бы со мной поговорить?

– Я бы хотел поговорить с вами о вашем погибшем муже. Понимаю всю тяжесть вашей утраты, но что поделаешь, служба! Мы должны разыскать убийцу. И желательно сделать это как можно раньше.

– А можно вы зададите мне ваши вопросы немного попозже, – без всякой просительной интонации произнесла Инга Полякова. – Мне надо дослушать радиопостановку.

Только сейчас Виталий Викторович обратил внимание, что на кухне репродуктор передает радиоспектакль «Собака на сене» Лопе де Вега. Спектакль уже заканчивался, и слуга Тристан в исполнении лауреата Сталинской премии первой степени Бориса Толмазова уже выдал своего хозяина за исчезнувшего двадцать лет назад сына графа Людовико Теодоро, а далее… Диана, графиня де Бельфор, отказывается воспользоваться благородством Теодоро и тверда в своем намерении стать его женой. Счастью графа Лудовико нет предела: он не только отыскал сына, но обрел еще и дочь…

– Мы можем послушать вместе.

– Присаживайтесь, пожалуйста.

Майор Щелкунов послушно устроился на предложенном стуле и вынужден был дослушать радиоспектакль до конца. «Весьма необычно вдова Константина Полякова проводит дни траура. Есть такая оперетта Франца Легара “Веселая вдова”, – подумал он, продолжая разглядывать дорогостоящий парадный наряд хозяйки квартиры. – Уж очень она на нее похожа!» У него уже не оставалось никаких сомнений в том, что Инга Полякова не только не опечалена гибелью мужа, но явно удовлетворена трагической развязкой. «А может, смерть мужа прошла не без ее участия? – снова подумалось майору. – Не одеваются столь роскошно в дни траура. Как-то уж очень неприлично… Пусть даже если она совсем не любила своего благоверного».

– А вы ведь не любили своего мужа, верно? – спросил он после того, как завершился спектакль. Чего ходить вокруг да около – вдова заслужила такие вопросы.

– Не любила! – почти выкрикнула Полякова и с вызовом посмотрела на Виталия Викторовича. – Так бывает, знаете ли… Или это запрещено?

– Что же тогда жили с ним, если он был вам в тягость? – задал следующий вопрос Щелкунов, прекрасно понимая, какой его ожидает ответ.

И когда женщина заговорила, он понял, что не ошибся в своих предположениях. Как-то уж все они, эти «несчастные» женщины, обремененные нежелательным замужеством, предсказуемы.

– Глупость совершила по молодости. Не за того замуж вышла, а потом уже что-то менять было поздно, – мельком глянула на него Инга Полякова и стала говорить то, о чем Виталий Викторович уже и сам догадался: – Поначалу все было прекрасно, можно даже сказать, что я была счастлива. Затем война грянула, сынишка родился. А каково одной с ребенком мыкаться, тем более во время войны безо всякой поддержки… Вы знаете? – добавила она таким тоном, словно это именно майор Щелкунов был виновником всех ее переживаний и невзгод и теперь ему персонально надлежало отвечать за все лишения, выпавшие на ее незавидную бабью долю.

– Вы не одна такая, – сдержанно напомнил он. – К сожалению, война многим принесла несчастья. Пошли бы работать, к примеру, как это сделали многие, глядишь, все понемногу наладилось бы. Сейчас рабочие руки всюду нужны.

– Я ничего не умею делать… – поникшим голосом заговорила Полякова. – Специальности никакой у меня нет, я вышла замуж почти сразу после окончания школы, даже выучиться ни на кого не успела. Родился Ваня, пошли пеленки, распашонки…

– А посуду мыть вы умеете? – задал неожиданный вопрос майор.

– Разумеется… – не сразу ответила она.

– Ну, так пошли бы посудомойкой в какую-нибудь столовую или чайную.

– В столовую или чайную? Посудомойкой? – скривилась Инга Владимировна. – Чтобы я стала мыть посуду за кем-то? Вы что, меня обидеть хотите?

– А при чем тут это? – вполне искренне удивился Щелкунов. – Работу при желании всегда можно найти. У нас безработицы нет, мы ведь не какие-нибудь там Американские Штаты… А потом, в нашей стране любая работа в почете. Или вам в школе об этом не рассказывали?

Заметив, что эта тема Поляковой неприятна и она может замкнуться при дальнейшем разговоре и вообще перестать отвечать на вопросы, Виталий Викторович решил перевести беседу в иное русло. Вспомнив про ухажеров Поляковой, о которых ему рассказал капитан Рожнов, он без обиняков спросил:

– У вас есть какие-то мужчины, с которыми вы сейчас встречаетесь? Мне бы хотелось, чтобы вы ответили на мой вопрос откровенно.

– А разве это каким-то образом касается убийства моего мужа? – безо всякого смущения спросила Инга Владимировна.

– Это не личное любопытство. Если я задаю такой вопрос, значит, касается, – ответил Виталий Викторович, оставаясь невозмутимым. Слегка подумав, он добавил: – Причем касается напрямую.

– Что ж, если вы так желаете… – Полякова продолжала смотреть на майора, как люди смотрят на какие-нибудь неодушевленные предметы, не имеющие для них особого значения. Для себя она уже все решила. – Я встречаюсь с одним интересным мужчиной. Он мой любовник, причем уже очень давно.

– Мне важно знать, кто он и как его зовут, – продолжил допрос Щелкунов, явно заинтересовавшись любовником Поляковой.

Вытащив из кармана небольшой блокнот с хорошо заточенным карандашом, он приготовился записывать.

– Очень хороший человек. Врач. Хирург. Зовут его Степаном.

– Его полное имя?

– Степан Федорович Горюнов.

А вот это уже настораживало. При осмотре трупа судмедэксперт сказал, что рана на шее трупа была нанесена предположительно острым скальпелем, то бишь хирургическим инструментом. Да и сам труп был обнаружен недалеко от городской клинической больницы. Два совпадения – это уже не случайность, а некоторая закономерность. Неужели нашелся подозреваемый?

– У вас ведь ребенок… – в некоторой задумчивости произнес майор.

– И что с того? – с неким вызовом приподняла подбородок Инга Владимировна.

– Ребенок подрастает и начинает все понимать, как он отнесется к тому, что его мать изменяла отцу?

– Меня это не особенно интересует. Вырастет, у него будет своя жизнь, вот тогда поймет!

– Сын точно от вашего мужа? – поинтересовался Виталий Викторович.

– Какое это имеет значение? – слегка возмутилась Полякова. – Тем более сейчас…

– Большое, – твердо произнес майор и посмотрел прямо в глаза женщине.

– Думаю, что да, – после недолгого молчания ответила Инга Владимировна и слегка прикусила губу.

– Думаете, но не уверены?

Последующее молчание подтверждало, что она и сама не уверена, от кого прижила сына: от Полякова или от Горюнова. Значит, отношения с неким Горюновым действительно очень давние и гораздо более глубокие, чем может показаться на первый взгляд. И долгие годы замужества не сумели развести любовников в разные стороны.

– А ваш муж догадывался о вашем возлюбленном?

– Думаю, что догадывался, – прозвучал ответ. Не сразу, правда.

– И он молчал?!

– Видно, его все устраивало… – передернула плечами вдова.

– А где Горюнов работает, вы знаете?

– Конечно, знаю. Он работает в городской клинической больнице…

«Вот и подтверждение! – У Щелкунова пробежал холодок по спине. – Вряд ли это простое совпадение. Значит, в деле имеется подозреваемый». Он хотел уже распрощаться с хозяйкой квартиры, но вспомнил, что всезнающая соседка упоминала еще второго ухажера Инги Владимировны, с холеными усиками, и задал еще один вопрос:

– А ваш второй… ухажер? Кто он?

– Какой еще второй? – удивленно подняла бровки Инга Полякова. – Нет у меня никакого второго ухажера!

– Вас видела с ним ваша соседка. Импозантный мужчина с тонкими усиками, – напомнил Виталий Викторович.

– Уж не тетя ли Маша это вам сказала? – скривила губы Полякова. – У нее недостаток такой… Она о нас все знает! Сидит на лавочке, выдумывает всякие сплетни! Нет у меня никакого второго…

Глава 4

Железное алиби

При осмотре трупа Полякова были тщательно исследованы и следы на месте преступления, благо что на свежем снежке они просматривались весьма отчетливо. Одни следы принадлежали убитому Полякову, а вот вторые, и в этом не было никакого сомнения, были следами убийцы, потому что иных отпечатков ног возле трупа больше не обнаружилось. Следы соответствовали сорок первому размеру. В общем-то, не очень большому для мужчины, если, конечно же, убийцей действительно был мужчина.

Допросить хирурга Горюнова майор Щелкунов поручил Зинаиде, но она неожиданно свалилась с высокой температурой – имелось обоснованное подозрение на двухстороннее воспаление легких. Виталий Викторович купил на базаре небольшую баночку меда и велел ей никуда не выходить и дожидаться участкового врача. На что Зинаида Борисовна в шутливой форме ответила:

– Есть…

Можно было отправить в горбольницу Валентина Рожнова, но тот после признания Инги Поляковой опрашивал ее соседей по дому и бывших сослуживцев покойного. А это не один и не два человека. Опросы и записи отнимали очень много времени. А некоторых и вовсе предстояло допросить по второму разу.

Так что в больницу, чтобы опросить подозреваемого Горюнова и медперсонал, дежуривший в вечер убийства, Виталий Викторович отправился сам. Впрочем, не впервой!

Дело об убийстве Константина Полякова свалилось на майора буквально через неделю после завершения дела о так называемых «масочниках» – так оперативники и следователи называли дело о банде комсомольцев – передовиков производства (один из них был даже орденоносец, кавалер ордена Трудового Красного Знамени), грабивших в масках зверей: волка, лисицы, зайца, медведя и льва.

Поначалу они обворовывали по наводке знакомого участкового барыг и спекулянтов, нажившихся в годы войны на бедах и горестях простых людей. Среди ограбленных комсомольцами были бывшая заместитель начальника Управления нормированного снабжения Раиля Низамовна Низамутдинова, ведавшая до конца сорок седьмого года продовольственными карточками на хлеб, крупы, жиры, макаронные изделия, мясо, рыбу, не забывая при этом о себе, причем сильно не забывая… Весь неучтенный товар за большие деньги продавался в годы войны на черном рынке. Утрата продовольственных карточек грозила семье огромной бедой, нередко заканчивающейся голодными обмороками.

Был среди экспроприированных «ударниками труда» начальник отдела снабжения Республиканского треста хлебопекарной промышленности Яков Михайлович Шпейер, наживший на ворованной муке, яйцах и сливочном масле десятки тысяч рублей. Денежки хранились, естественно, у него дома. Также попал под «экспроприацию» комсомольцев-передовиков Рустам Мирзоевич Исаев, один из ответственных работников советской торговли, напрямую связанный с Центральным рынком города. Он ведал учетом и контролем, если иначе – воровал и себя же контролировал. А еще комсомольцы-налетчики весьма успешно ограбили заведующего сектором Госплана республики при Совете министров товарища Голохвастова Эдуарда Васильевича, также сильно пекущегося о своем личном достатке и благосостоянии. Никто из высокопоставленных чиновников в милицию по поводу ограбления заявлений не подавал. Потому как при перечислении похищенного имущества, а также наличности, составляющей десятки тысяч рублей, непременно возник бы вопрос: откуда, уважаемые товарищи, у вас такие деньги, когда вся страна живет по карточкам и едва ли не впроголодь?

Когда наводчика-участкового уволили из органов за пьянку, а деляги, торгаши и прохвосты, которых он вычислил, уже закончились, «передовики производства» после недолгого затишья принялись грабить магазины. Из «борцов за справедливость» (как они сами себя не без гордости называли) экспроприаторы превратились в обычных налетчиков, грабителей и убийц. Банда принялась грабить продуктовые и промтоварные магазины и даже совершила налет на сберегательную кассу, находящуюся на улице Пушкина. Не обходилось без жертв – гибли покупатели, продавцы, милиционеры. Без колебаний преступники избавлялись от свидетелей, увидевших их без масок. Поэтому отдел по борьбе с бандитизмом и дезертирством городского Управления МВД, в производстве которого было дело о «масочниках», довольно долгое время не имел никаких результатов по розыску и обезвреживанию банды – примет преступников попросту не имелось.

Два года банду не могли установить и обезвредить. Во время долгих и скрупулезных оперативно-разыскных и следственных действий все же удалось накопать информацию о личностях преступников и узнать приметы некоторых из них. Тогда никто не мог подумать, что костяк банды составляют молодые люди, активные заводские комсомольцы, передовики производства, работающие на оборонном авиационном заводе и ежедневно перевыполняющие производственный план, а не матерые уголовники, как это происходит в большинстве случаев.

Когда же членов банды удалось выявить и арестовать, сотрудники городского Управления милиции были крайне изумлены: безжалостными бандитами и убийцами оказались комсомольцы, получившие образование и воспитание уже при советской власти. Такого в Советской стране быть попросту не могло! А оно вон как обернулось…

Следствие по делу «масочников» еще продолжалось, требовалось уточнить некоторые детали, но было уже понятно, что за содеянное зло они получат по всей строгости закона…

Городская клиническая больница была построена недавно на месте развернутого в годы войны эвакогоспиталя. Это было новое здание в три этажа с новейшим медицинским оборудованием, включающим в себя рентгеновские аппараты с электронными трубками, что позволяло на раннем этапе диагностировать болезни, такие как рак и туберкулез, выявлять скрытые патологии, что значительно облегчало работу хирургов и весьма повышало качество лечения.

Хирургическое отделение располагалось на первом этаже.

Майор Щелкунов нацепил тряпичные бахилы с завязками и вошел в стеклянные двери. Усталая пожилая медсестра, сидевшая за столом, вопросительно глянула на него и громко спросила:

– Вы к кому, молодой человек?

– К Горюнову, – ответил Виталий Викторович, потоптавшись на месте.

– Степан Федорович сейчас на операции.

– И когда он освободится?

Медсестра, повернув голову, посмотрела на висевшие над головой большие круглые часы в черном корпусе и сказала:

– Не раньше чем через минут сорок. Операция серьезная, уже два часа идет.

– Можно я подожду его?

– Вон там у его кабинета посидите, – указала женщина на несколько стульев возле одной из дверей. – И наденьте, пожалуйста, халат.

– Слушаюсь, – дисциплинированно проговорил Щелкунов.

Он снял с вешалки у входа застиранный и не очень свежий белый халат, накинул его на плечи и прошел к кабинету Горюнова. Сев на стул, откинулся на широкую спинку, закрыл глаза и крепко задумался.

По какой-то неясной для него самого причине вспомнился комбат Еременко, его непосредственный командир, когда после четырехмесячных курсов Виталий Щелкунов получил звание младшего лейтенанта и был направлен на фронт. Капитан Василий Игнатьевич Еременко человеком был пожилым, степенным, и наверняка к его могучей фактуре подошел бы больше мундир генерала, на худой конец, полковника. Несмотря на то что Еременко был кадровый военный, он уже который год ходил в капитанах – с очередными званиями его почему-то обходили. Видно, на то была веская причина, о которой он умалчивал. На фронте, где нецензурная брань являлась нормой жизни, где ругались все, начиная от обозников и до самых высокопоставленных офицеров, Еременко среди всех отличался особой изощренностью в бранных словах. Оставалось только удивляться, где он отыскивает столь сочные и изысканные ругательства. Чужих мнений он совершенно не выносил, и когда на совещании у начштаба батальона кто-либо открывал рот, чтобы высказаться по поставленному вопросу, Василий Игнатьевич обрывал его и, глядя тяжелым взглядом ему в его глаза, крыл трехэтажным матом, а потом громким командным голосом строго проговаривал:

– Твой номер восемь. Когда надо – тогда спросим.

Когда же в сорок втором году лейтенант Щелкунов получил тяжелое ранение в грудь, именно капитан Еременко вместе с медсестричкой Феодосьей, которую солдаты звали Федей, вынесли его, обескровленного, из развороченной бомбой землянки и, оказав первую медицинскую помощь, доволокли до медсанбата. Вот так оно порой бывает…

Позже было долгое лечение в госпитале, а по выписке из него врачебная комиссия вынесла единогласное решение: лейтенанта Щелкунова комиссовать из армии вчистую, без возражений и проволочек. Через две недели по возвращении в Казань лейтенант Виталий Викторович Щелкунов уже служил в городском отделении милиции, в недавно учрежденном отделе по борьбе с бандитизмом…

– Вы ко мне? – вывел майора из оцепенения приятный мужской голос.

Виталий Викторович поднял голову и увидел стоящего перед ним мужчину среднего роста, с правильными чертами лица и начинающими седеть висками. Лицо усталое и задумчивое, видно, так и должен выглядеть хирург после серьезной операции.

– Да, и у меня к вам будет… разговор, – приподнялся со стула майор и представился: – Майор Щелкунов. Городское управление МВД, отдел по борьбе с бандитизмом и дезертирством.

– Очень приятно, – слегка оторопело промолвил доктор, несколько раз сморгнув. – Хотя, с другой стороны… как знать? Прямо скажу, весьма неожиданно. Горюнов Степан Федорович, – в свою очередь представился хирург.

– У меня к вам имеется целый ряд вопросов. Где мы могли бы поговорить так, чтобы нам никто не помешал?

– Проходите в мой кабинет, там нас никто не сможет потревожить, – открыл дверь своего кабинета Степан Федорович. – Только у меня времени полчаса, не больше.

– Не уверен, что мы сможем уложиться в полчаса, Степан Федорович, – сухо произнес Щелкунов и в упор посмотрел на Горюнова.