Капитаны песка

Размер шрифта: 13

Jorge Amado

CAPITÃES DA AREIA

O GATO MALHADO E A ANDORINHA SINHA

A MILAGRE DOS PASSAROS

A BOLA E O GOLEIRO

Published in Brazil in 2008 by Editora Companhia das Letras, São Paulo

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Вместо предисловия

Живые глаза, быстрые движения, воровской жаргон, изможденные голодом лица – эти мальчишки бродят по улицам города, попрошайничая, иногда воруя. Более сорока лет назад я написал о них книгу. Те, кого я знал в то время, стали теперь взрослыми людьми: бродягами, фабричными рабочими, профессиональными ворами, но капитаны песка по-прежнему существуют, заполняют городские улицы, спят под открытым небом. И это не случайное событие, но непреходящее явление в жизни города, порожденное голодом и нищетой беднейших слоев населения. Число беспризорных детей постоянно растет. Газеты регулярно сообщают о преступлениях этих подростков, которые знают только одно к себе отношение – жестокость; и только одну воспитательную меру – побои в полиции. Они похожи на маленьких агрессивных зверьков, не боятся никого и ничего, но при случае легко пускают слезу; они очень сообразительны и остры на язык. Им известны все горести мира уже в том возрасте, когда другие дети верят в сказки и думают, что их принес в клюве аист. Печальное зрелище на улицах Баии, эти капитаны песка.

Но никого я не люблю такой глубокой и искренней любовью, как этих маленьких бродяг, одиннадцатилетних воришек и налетчиков, которым не на кого надеяться, кроме самих себя. Они живут в гавани, под причалами, в подъездах домов; попрошайничают, оказывают мелкие услуги, а теперь еще водят туристов в мангровые заросли. Они жертвы социальной системы, и благотворительностью эту проблему не решить. Что могут изменить приюты или колонии, рассчитанные на 15–20 человек? Капитаны песка по-прежнему существуют. Одни вырастают, на их место приходят другие, их с каждым годом все больше и больше. Только уничтожив голод и нищету, можно изменить безрадостную жизнь этих детей, у которых никогда не было игрушек, школы, домашнего очага, материнской ласки, самого детства.

Капитаны песка – изголодавшиеся, но непокоренные.

Глава из книги Жоржи Амаду

«Бухта Всех Святых», 1977 г.

Предисловие переводчика

Странные совпадения бывают иногда в этом мире.

Много лет назад, выступая на Втором съезде советских писателей, Жоржи Амаду сказал: «С сердцем, полным благодарности, вспоминаю я сейчас глубокое, неизгладимое впечатление, которое произвел на меня первый прочитанный мною советский роман («Железный поток» Серафимовича. – Прим. перев.)…

С тех пор я чувствую себя связанным с романом и писателем, связанным с этим миром, рождающимся в буре, я чувствовал свою связь с идеями, которые дают людям, защищающим их, эту героическую силу гигантов».

Примерно то же самое произошло со мной. Только перевернула мою жизнь не книга, а фильм американского режиссера Холла Бартлета «Генералы песчаных карьеров». Помню, как я выходила из кинотеатра, оглушенная, потрясенная его силой и красотой. Душу переполняли гнев против социальной несправедливости и восхищение его героями. Эти беспризорные, выброшенные из общества мальчишки, лишенные дома, семьи, человеческого тепла, обреченные на нищету и преступления, вопреки всему не только не утратили своего достоинства, но и воплотили в себе лучшие человеческие качества: душевную чистоту и благородство, стойкость и мужество, верность в дружбе и способность любить. Нечеловеческие условия жизни, жестокость окружающих и постоянные унижения не сломили их, не поставили на колени – они не хотят быть жертвами, они борются за свою свободу, за право называться человеком, право жить и любить.

А какая в этом фильме музыка! Поют на незнакомом языке, но, кажется, каждое слово понятно, и самые чуткие душевные струны отзываются ей, и уже в самом сердце звучит эта печальная и мужественная мелодия:

Моя жангада уплывает вдаль,
Судьба моя, ты так трудна…

(Позднее я узнала, что автор этой и других песен из кинофильма – друг Жоржи Амаду, Доривал Каи́мми, который, кстати, сыграл роль Жоана де Адама.)

«По роману Жоржи Амаду «Капитаны песка» – было написано в титрах. В то время я, еще школьница, не знала этого имени и понятия не имела, на каком языке он пишет. Но в ту минуту, когда в зале зажегся свет, я поняла, что судьба моя решена. Эти прекрасные сильные люди и земля, вскормившая их, стали моей жизнью. И я дала себе клятву, что когда-нибудь обязательно переведу эту книгу, на каком бы языке она ни была написана. И если ты, дорогой читатель, держишь ее в руках, значит, мечты иногда сбываются, а упорство чего-нибудь да стоит.

…А потом были книги Жоржи Амаду и его письма. Да-да…

Три с лишним года переписки и несколько десятков писем, от которых кружилась голова. Удивительное чувство: на другом конце земного шара живет человек, который думает и чувствует так же, как и я, ставит перед собой те же вопросы и отвечает на них так же и теми же словами, как это сделала бы я. И тогда близкой стала далекая Бразилия, страна мужественного, неунывающего народа, стал родным Салвадор-да-Баия, загадочный город на холмах, который я не видела, да, наверное, и не увижу. Но шли годы, и мне стало казаться, что не жгут мою душу «капитаны», что я забыла о них: занималась нелюбимым делом, писала никому не нужную диссертацию.

И тут снова вышли на экраны «Генералы песчаных карьеров» и снова перевернули мою жизнь. Защищать диссертации, делать карьеру, быть благополучной и довольной собой – это нехорошо, это… неправильно! Это было бы предательством «капитанов», предательством себя. Потому что капитаны песка – это не выдумка автора, это суровая реальность. Жоржи Амаду написал эту книгу в 1937 году. За прошедшие годы в Бразилии произошли серьезные изменения: на смену военному режиму пришло демократическое правительство, но положение «капитанов» не стало от этого лучше, напротив… Если 55 лет назад их было несколько тысяч, то в 1990 году, по данным ЮНИСЕФ, в стране насчитывалось уже 12 миллионов беспризорных детей.

Несмотря на все попытки правительства стабилизировать обстановку, экономическое положение Бразилии ухудшается, растет нищета, а вместе с нею – беспризорность и детская преступность. Полиция оказалась не в состоянии справиться с валом подростковых правонарушений, и тогда обыватели стали по-своему защищать свой покой и свою собственность. Так называемые «эскадроны смерти», которые раньше занимались убийствами политических противников режима, теперь за деньги уничтожают беспризорников. Убийство уличного подростка стоит от 40 до 50 долларов. У федеральной полиции есть доказательства, что предприниматели и торговцы в штатах Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу, Амазонас и Баия не только финансировали, но и организовывали «эскадроны». По данным «Национального движения в защиту детей улиц», с января 1988 года по декабрь 1990 года от рук наемных убийц погибли 4611 детей. Другая правозащитная организация считает, что 16 % бездомных детей погибает от рук самих полицейских, хотя более половины не совершают никаких противозаконных поступков. Иногда подростков убивают только за то, что они беспризорные. В 1989 году в Рио-де-Жанейро было найдено тело 9-летнего Патрисио Илирио да Силва. К его шее была привязана записка: «Я убил тебя, потому что ты не учился, у тебя не было будущего. Правительство не должно позволять, чтобы подростки захватывали улицы нашего города». В общем, по меткому выражению английской газеты «Индепендент», «Бразилия решила проблему беспризорных – они попросту уничтожаются».

Но самое ужасное то, что происходит сейчас в Бразилии, это не наше прошлое, это наше будущее. И если мне скажут, что это условия моей свободы, я от такой свободы отказываюсь. И я говорю вслед за Жоржи Амаду: «Капитаны, капитаны песка, моя вечная любовь, моя вечная боль!» Уже много лет вы живете в моем сердце, порой мне кажется, что вы зовете меня. Вы дали мне счастье общения с Жоржи Амаду и счастье творчества, вы поддерживали меня в минуты отчаяния. Но что я могу для вас сделать? Только заставить других полюбить вас так же, как люблю я.

Матильде[1]

Мы играли в фанты.

Мы катались на повозке, запряженной быками.

Мы жили в доме, полном привидениями.

Мы разговаривали с девушками и чародеями.

Для тебя Баия была загадочной и огромной.

Вся поэзия этой книги исходит от тебя.

Письма в редакцию

Малолетние грабители

Преступления «капитанов песка» – город наводнен беспризорниками, живущими воровством, – судья по делам несовершеннолетних и начальник полиции должны принять безотлагательные меры – вчера произошел еще один налет.

Уже не первый раз наша газета как истинный выразитель чаяний и надежд жителей Баии публикует сообщения о преступных действиях «капитанов песка» – так называется банда несовершеннолетних налетчиков и грабителей, буквально заполнивших наш город.

Эти дети, так рано вступившие на скользкий путь преступлений, не имеют постоянного пристанища, по крайней мере, до сих пор таковое обнаружить не удалось. Также не удалось найти и место, где они прячут свою добычу – плоды налетов, ставших теперь ежедневными, что требует незамедлительного вмешательства судьи по делам несовершеннолетних и начальника полиции.

По достоверным источникам, эта банда несовершеннолетних грабителей насчитывает более 100 мальчишек разных возрастов – от 8 до 16 лет. Дети, которым с рождения не были привиты христианские добродетели, естественно, по молодости лет встали на путь преступления. Их называют «капитанами песка», потому что их штаб-квартирой стали песчаные пляжи гавани. За командира у них 14-летний парень, безусловно, самый опасный из всех: за ним числятся не только грабежи, но и нанесение тяжких телесных повреждений во время вчерашнего налета. Личность главаря, к сожалению, не установлена.

От полиции и суда по делам несовершеннолетних ждут принятия безотлагательных и самых решительных мер, которые помогут уничтожить эту банду, а малолетних преступников, безнаказанно терроризирующих наш город, отправить за решетку.

А сейчас сообщаем подробности вчерашнего разбойного нападения, жертвой которого стал всеми уважаемый коммерсант, владелец крупного мануфактурного магазина на улице Португал. Нанесенный ему ущерб превышает миллион рейсов. К тому же его садовник ранен жестоким главарем шайки малолетних бандитов.

В доме комендадора[2] Жозе Феррейры

На аллее Витории[3], которая по праву считается сердцем аристократической части Баии, возвышается особняк комендадора Жозе Феррейры, одного из самых состоятельных и респектабельных негоциантов нашего города. Вид этого утопающего в зелени старинного особняка доставляет истинное наслаждение. И вот вчера этой обители покоя и честного труда пришлось пережить минуты неописуемого волнения и страха, вызванного нападением «капитанов песка».

Часы пробили три пополудни, и город буквально изнемогал от жары, когда садовник заметил, что несколько оборванных мальчишек крутятся у ограды особняка комендадора. Садовник прогнал непрошеных гостей. Те, не задерживаясь, пошли своей дорогой, а Рамиро, садовник комендадора, занялся делами во внутреннем дворике. Однако не прошло и пяти минут, как был совершен

Налет

Вдруг садовник Рамиро услышал доносившиеся из дома пронзительные крики. Так кричат смертельно напуганные люди. Вооружившись серпом, садовник вбежал в дом и едва успел заметить нескольких мальчишек, которые как чертенята (по меткому замечанию Рамиро) выскакивали из окон, унося с собой все ценное из столовой. Служанка, поднявшая крик, пыталась привести в чувство супругу комендадора, упавшую в обморок из-за пережитого ею ужаса. Садовник, не теряя времени, выбежал в сад, где произошла

Схватка

А в это время прелестный одиннадцатилетний малыш, внук комендадора Рауль Феррейра, гостивший у бабушки с дедушкой, разговаривал в саду с главарем банды, которого опознали по шраму на лице. По своей наивности Рауль мирно беседовал со злодеем, который наверняка собирался его ограбить. Садовник, не раздумывая, бросился на грабителя, не ожидая, что парень мастерски владеет приемами обороны и даст ему такой отпор. В результате, пытаясь задержать главаря шайки, садовник получил удар ножом в плечо, затем в предплечье и вынужден был отпустить преступника, который тут же скрылся.

О случившемся тут же сообщили в полицию, однако до сего момента никаких следов «капитанов песка» не обнаружено. Комендадор Жозе Феррейра в интервью нашему корреспонденту оценил нанесенный ему ущерб более чем в миллион рейсов, так как только часики, украденные у его супруги, стоили 900 крузейро.

Нужно срочно навести порядок

Обитатели особняков этого аристократического района не на шутку встревожены участившимися грабежами, так как это отнюдь не первый налет, успешно осуществленный «капитанами песка». Поэтому необходимо срочное вмешательство правоохранительных органов для того, чтобы преступники понесли справедливое наказание и был гарантирован покой самым достойным гражданам нашего города. Мы надеемся, что многоуважаемый начальник полиции и не менее знаменитый судья по делам несовершеннолетних собираются принять должные меры против столь юных, но дерзких преступников.

Святая наивность

Наш корреспондент взял также интервью у маленького Рауля, которому, как сообщалось, одиннадцать лет, но он уже один из самых прилежных учеников колледжа им. Антонио Виейры[4]. Рауль продемонстрировал незаурядное мужество, сообщив нам о своем разговоре с опасным главарем «капитанов песка».

– Он сказал, что я дурачок и не знаю, что такое настоящие игры. Я ответил, что у меня есть велосипед и много игрушек. Он засмеялся и сказал, что зато ему принадлежат порт и улица. Мне он очень понравился, он был похож на тех мальчиков, которые в фильмах убегают из дома на поиски приключений.

Полагаем, над этим стоит задуматься. Почему кино внушает нашему юношеству столь превратные представления о жизни? Эта деликатная проблема также заслуживает внимания судьи по делам несовершеннолетних. И мы к ней еще вернемся.

(Репортаж опубликован в газете «Вечерняя Баия» в разделе криминальной хроники с фотографией дома комендадора и его самого в момент награждения орденом.)

Письмо секретаря начальника полиции в редакцию «Вечерней Баии»

Сеньор главный редактор!

Начальник полиции ознакомился со статьей, опубликованной вчера во втором выпуске вашей газеты, где сообщается о преступной деятельности банды малолетних правонарушителей, известной под названием «капитаны песка», и о нападении этой банды на особняк комендадора Жозе Феррейры. В этой связи начальник полиции спешит довести до вашего сведения, что решение данной проблемы входит в компетенцию скорее судьи по делам несовершеннолетних, нежели начальника полиции. В такой ситуации полиция может действовать только в соответствии с указаниями судьи по делам несовершеннолетних. Но тем не менее нами будут приняты серьезные меры для того, чтобы подобные злодеяния больше не повторялись, а виновные были арестованы и понесли заслуженное наказание.

Из вышеизложенного становится ясно, что полиция не заслуживает обвинений в свой адрес за невнимание к данной проблеме. Мы не предпринимали решительных мер, потому что не получили соответствующих указаний от судьи по делам несовершеннолетних.

Примите наилучшие пожелания, секретарь начальника полиции.

(Опубликовано на первой странице «Вечерней Баии» с фотографией начальника полиции и пространными хвалебными комментариями.)

Письмо судьи по делам несовершеннолетних в редакцию «Вечерней Баии»

Его превосходительству

сеньору главному редактору

«Вечерней Баии»

г. Салвадор, штат Баия.

Дорогой земляк.

Просматривая вашу великолепную газету в редкие минуты досуга, которого почти не остается из-за многочисленных и разнообразных обязанностей, налагаемых на меня моей должностью, я ознакомился с письмом неутомимого начальника полиции штата, в котором он объясняет, почему полиция не смогла до сего дня организовать как следует похвальную кампанию против малолетних преступников, наводнивших город. Начальник полиции пытается оправдаться тем, что не получил соответствующих указаний от суда по делам несовершеннолетних. Совершенно не желая обвинить выдающегося и неутомимого начальника полиции, я обязан во имя истины (той самой истины, которая как светоч озаряет весь мой жизненный путь своими животворящими лучами) заявить, что это всего лишь отговорка. Она не имеет под собой никаких оснований, так как розыск и арест малолетних преступников не входит в компетенцию суда. Его задачи – определить исправительное учреждение, где они будут отбывать наказание, и назначить куратора для наблюдения за ходом судебного процесса. Суд по делам несовершеннолетних не должен ловить малолетних преступников, его дело – заниматься их дальнейшей судьбой. И многоуважаемый начальник полиции должен знать, что я всегда исполняю то, что велит мне мой долг. Я никогда не уклонялся от этого за все 50 лет моего незапятнанного жизненного пути.

Только за несколько последних месяцев я отправил в колонию для несовершеннолетних множество малолетних преступников и беспризорников. Но не моя вина, что они бегут оттуда, что их не вдохновляет возможность исправиться, которую предоставляет им наше учебное заведение.

Они живут в этой обители, окруженные величайшей заботой, наслаждаясь покоем и честным трудом. Но они убегают и ожесточаются еще больше, словно полученный опыт пошел им во вред. В чем причина? Решение этой проблемы под силу разве что профессиональным психологам, а не таким философам-дилетантам, как ваш покорный слуга.

В заключение со всей определенностью хочу заверить вас, сеньор редактор, что начальник полиции всегда может рассчитывать на нашу всестороннюю поддержку для усиления кампании по борьбе с малолетними правонарушителями.

С искренним восхищением и признательностью, судья по делам несовершеннолетних.

(Опубликовано в «Вечерней Баии»

вместе с фотографией судьи

с небольшим хвалебным комментарием.)

Письмо швеи, матери подростка, в редакцию «Вечерней Баии»

Сеньор редактор.

Простите за ошибки и плохой почерк – не мастерица я письма писать и если сейчас обращаюсь к вам, то для того только, чтобы вы знали правду. Я увидела в газете заметку о кражах «капитанов песка», а потом полиция заявила, что будет их ловить, и тогда судья, что занимается несовершеннолетними, сказал, что жаль, что они не исправляются в колонии, куда он отправляет этих несчастных. Вот для того, чтобы рассказать об этой самой колонии, я и пишу вам, как умею. Я бы хотела, чтобы ваша газета послала человека в эту колонию посмотреть, как обращаются с детьми бедняков, которые на свою беду попали в руки бессердечных тюремщиков. Мой сын Алонсо пробыл там полгода, и если бы мне не удалось вытащить его оттуда, не знаю, продержался бы бедняжка еще столько же. Самое малое, что выпадает на долю наших детей, это порка два, а то и три раза в день. Тамошний вечно пьяный директор любит смотреть, как кнут пляшет по спинам несчастных мальчишек. Я сама много раз это видела, они нас не стесняются и говорят, что урок только на пользу пойдет. Поэтому я и забрала оттуда своего сына. Если вы пошлете туда кого-нибудь, то узнаете, чем их там кормят и какой у них рабский труд, не всякий взрослый мужчина выдержит, и какие побои они терпят. Но нужно сделать это тайно, а то они сумеют вам очки втереть. Идите туда без предупреждения, и увидите, кто из нас прав. Из-за всего этого и существуют «капитаны песка». И я предпочитаю видеть своего сына среди них, чем в такой колонии. Так что если вы хотите увидеть нечто такое, что может разбить сердце, сходите туда. Также если хотите, можете поговорить с падре Жозе Педро, который был там духовником и все видел. Он вам расскажет то же самое, только лучше меня.

Мария Рикардина, швея.

(Напечатано на пятой странице

«Вечерней Баии», в разделе объявлений,

без фотографий и комментариев.)

Письмо падре Жозе Педро в редакцию «Вечерней Баии»

Да хранит вас Господь.

Сеньор редактор.

Прочитав в Вашей уважаемой газете письмо Марии Рикардины, которая считает меня человеком, способным разъяснить, каковы условия жизни детей в исправительной колонии для несовершеннолетних, я счел своим долгом откликнуться и заявить вам, что, к сожалению, Мария Рикардина не преувеличивает. Дети в упомянутой колонии содержатся как дикие звери, это чистая правда. Воспитатели забыли заповеди милосердного Учителя, и вместо того, чтобы завоевывать доверие детей добрым к ним отношением, они еще больше озлобляют их, подстрекая к сопротивлению бесконечными побоями и бесчеловечными физическими наказаниями. Я пришел в колонию, чтобы нести этим детям утешение и веру, но вижу, что они мало расположены к восприятию христианского учения из-за ненависти, накопившейся в этих юных сердцах, столь достойных сострадания. Из того, что я видел, сеньор редактор, получилась бы целая книга.

Благодарю за внимание.

Падре Жозе Педро, слуга Божий.

(Письмо опубликовано на третьей странице «Вечерней Баии» под заголовком «Неужели это правда?» без всяких комментариев.)

Письмо директора исправительной колонии в редакцию «Вечерней Баии»

Многоуважаемый сеньор редактор.

С огромным интересом я слежу за кампанией, которую ваша газета, этот выдающийся представитель байянской прессы, руководимый столь блестящими умами, ведет против ужасных преступлений «капитанов песка», банды беспризорников, которая держит в страхе весь город, лишая его покоя.

Прочел я также и письма с обвинениями в адрес руководимого мною учреждения, которое из-за скромности (и только скромности, сеньор редактор!) я не буду называть образцовым.

Что касается женщины из простонародья, то ее письмо не стоит того, чтобы на него обращали внимание и удостаивали ответом. Без сомнения, она одна из тех, кто пытается помешать исполнению нашего священного долга по воспитанию их же собственных детей. Эти дети растут на улице, где привыкают к паразитическому образу жизни, и когда здесь, в колонии, им прививают уважение к законам нашего общества, их матери первые поднимают крик, возмущаясь строгостью порядков, хотя им следовало бы целовать руки тем, кто пытается сделать из их сыновей порядочных людей. Сначала они приходят просить места для своих сыновей. Потом понимают, что не могут обойтись без детей, вернее, без их добычи, и тогда начинают жаловаться на колонию. Но, как я уже сказал, господин главный редактор, не стоит обращать внимание на это письмо. Разве малограмотная простолюдинка может понять, какую титаническую работу провожу я во главе данного учреждения?

Что повергло меня в изумление, сеньор редактор, так это письмо падре Жозе Педро. Этот священник, забыв о своем звании, выдвинул против руководимого мною учреждения серьезные обвинения. Этот служитель церкви (которого я назвал бы прислужником дьявола, если бы здесь были уместны каламбуры, сеньор редактор) злоупотребил своим положением, чтобы проникнуть в наше учебное заведение в часы, запрещенные уставом, и я могу выдвинуть против него серьезное обвинение: он подстрекал несовершеннолетних, которых государство вверило моим заботам, к неповиновению, к мятежу. С его появлением случаи неподчинения и нарушения дисциплины резко возросли. Этот падре – всего лишь растлитель трудных подростков, находящихся под моей опекой. Поэтому я вынужден закрыть для него двери нашего воспитательного учреждения.

Тем не менее, сеньор редактор, я присоединяюсь к словам швеи, написавшей в вашу газету, и также прошу прислать в колонию вашего корреспондента. Я просто настаиваю на этом. Таким образом, и вы, и ваши читатели получат точную и объективную информацию о том, как обращаются с воспитанниками Байянской исправительной колонии для несовершеннолетних преступников и беспризорников. Я жду вашего сотрудника в понедельник. И если я не приглашаю его посетить нас в любой день, то потому лишь, что подобные визиты должны осуществляться в дни, разрешенные уставом, и не в моих правилах нарушать устав по какой бы то ни было причине. Поэтому и только поэтому я приглашаю вашего корреспондента именно в понедельник. Заранее благодарен вам за это, как и за публикацию моего письма. Этим вы устыдите новоявленного лжепророка.

Ваш покорный слуга и постоянный читатель, директор Байянской исправительной колонии для малолетних преступников и беспризорников.

(Опубликовано на третьей странице «Вечерней Баии» с фотографией колонии и уведомлением о том,

что в ближайший понедельник ее посетит корреспондент «Вечерней Баии».)

Образцовое учреждение, где царят мир и труд.

Директор – друг воспитанников.

Прекрасная еда.

Дети работают и отдыхают.

Малолетние воришки на пути перевоспитания. Необоснованные обвинения.

Пожаловался только один, неисправимый.

Байянская колония – это одна большая семья.

Вот где должны находиться «капитаны песка».

(Заголовки репортажа о Байянской

колонии, напечатанного во вторник

во втором выпуске «Вечерней Баии»

и занимающего всю первую страницу,

с несколькими фотографиями здания

и одной фотографией директора.)

Под луной, на старом заброшенном складе

Портовый склад

Под луной на старом заброшенном портовом складе спят дети. Когда-то здесь было море. Волны то с грохотом разбивались, то нежно лизали огромные черные камни в фундаменте здания. Под причалом, там, где раньше плескалось море, спят дети, залитые желтым светом луны. К этой изъеденной морем и ветром дощатой пристани причаливали раньше бесчисленные парусники, порой огромные, каких-то немыслимых расцветок, чтобы заполнить свои трюмы. И отсюда уходили они, тяжело груженные, навстречу опасности морских дорог.

Тогда перед складом простиралась таинственная гладь океана, и ночи здесь были темно-темно-зеленые, почти черные, того загадочного цвета, каким бывает море после захода солнца.

Теперь ночи здесь светлые. Белый морской песок делает их такими. На многие метры простирается теперь перед складом песчаная полоса пляжа. Под причалом уже не бьется волна: всем завладел песок. Медленно, шаг за шагом отвоевывал он все новые и новые территории. И море отступило. Не причаливают больше к этой пристани разноцветные парусники, не работают мускулистые негры, словно сошедшие со старинной гравюры. И не поет больше на старом причале свою песню тоскующий по родной земле моряк. Белый-белый песок простирается перед складом. И уже никогда больше не заполнится этот огромный склад тюками, мешками и ящиками. Люди оставили его. Так и стоит он, заброшенный, полуразрушенный, – черная точка на белом полотне песка.

Долгие годы единственными обитателями склада были крысы. Они с визгом носились друг за другом, грызли массивные деревянные ворота и чувствовали себя здесь безраздельными хозяевами. Как-то в поисках убежища от дождя и ветра туда забрел бездомный пес. Первую ночь он совсем не спал, охотясь на бегающих крыс. Он провел там несколько ночей, воя перед рассветом на луну: уже тогда часть кровли обвалилась, и лунный свет свободно лился внутрь на толстые доски настила. Но бродячий пес не привык к постоянному жилью и скоро ушел искать пристанище в другом месте: в темноте пустого подъезда, под аркой моста, у теплого тела суки.

И опять хозяйничать здесь стали крысы, пока заброшенный склад не попался на глаза «капитанам песка». К тому времени ворота уже сорвались с петель, и кто-то из «капитанов», обходя однажды свои владения (ведь все побережье Байянской гавани, впрочем, как и сам город, принадлежит капитанам песка), забрался внутрь.

Он сразу сообразил, что гораздо удобнее ночевать здесь, чем на голом песке или под причалами других складов, откуда в любую минуту может смыть волной. И с этого дня большая часть «капитанов песка» спит на старом портовом складе, под желтой луной, в компании с крысами. Впереди – громады песка, белизна без конца и без края. Вдали бьется о берег море. Сквозь дверной проем видны огни причаливающих и покидающих порт кораблей, сквозь дырявую крышу – звездное небо и луна, освещающая пристанище «капитанов».

Вскоре они перетащили сюда свои пожитки. Странные вещи появились тогда на складе. Впрочем, не более странные, чем сами ребята, мальчишки всех возрастов и цветов кожи от 9 до 16 лет, которые спят на полу или прямо на песке, под причалом, не обращая внимания ни на ветер, что, завывая, кружит по бараку, ни на проливной дождь. Зато с каким вниманием всматриваются они в сигнальные огни кораблей, с какой жадностью ловят слова доносящихся с парусников песен…

Здесь вы найдете и вожака песчаных «капитанов», Педро Пулю. Это прозвище он получил рано – в пять лет. От полицейской пули погиб его отец. Матери своей он не знал. Сейчас Педро пятнадцать. Уже десять лет бродяжничает он по улицам Баии, изучив ее вдоль и поперек. Сейчас в городе нет ни одного переулка, магазина или кафе, о которых ему не было бы известно. Когда он попал к «капитанам песка» (в то время только что построенный порт притягивал к себе всех беспризорников города), вожаком у них был Раймундо по прозвищу Кабокло[5], здоровый меднокожий мулат. Но недолго пробыл Раймундо вожаком песчаных «капитанов». Педро Пуля был гораздо решительнее и умнее, мог лучше спланировать «дело», умел с каждым наладить контакт. Он был прирожденным лидером: какая-то особая сила светилась в его глазах, звучала в голосе. Однажды они сцепились. На свою голову Раймундо выхватил нож и полоснул Педро по лицу (след этой битвы остался у него на всю жизнь). А поскольку Педро был безоружен, ребята встали на его сторону и положили конец драке. Все понимали, что этим дело не кончится, и стали ждать реванша. И не ошиблись. Однажды вечером Раймундо хотел задать трепку Бузотеру. Педро вступился за негритенка, и драка началась. Впервые песчаные дюны пристани стали свидетелями столь грандиозного сражения, Раймундо был намного выше и старше. Однако Педро Пуля, с развевающимися белокурыми волосами и багровым шрамом на лице, обладал необыкновенной ловкостью, и с этого дня Раймундо утратил не только лидерство над «капитанами», но и сами песчаные пляжи. Вскоре он нанялся матросом на какой-то корабль и навсегда покинул Баию.

Все безоговорочно признали Педро Пулю вожаком, и скоро город услышал о «капитанах песка» – беспризорных мальчишках, промышляющих воровством. Их было около сотни (точнее не знал никто), и почти половина ночевала в развалинах бывшего портового склада. Оборванные, грязные, полуголодные, дерзкие, то и дело сыплющие ругательствами, с неизменным окурком в зубах, они были настоящими хозяевами города, в совершенстве знавшими и беззаветно любившими его, они были его поэтами.

Ночь «капитанов песка»

Величественная мирная ночь спустилась на Баию. Она пришла с моря, окутала парусники, форт и волнолом, простерлась над холмами и куполами церквей. Колокола не поют уже «Аве Мария»: время службы давно прошло.

Склад отчетливо выделяется на белом фоне песка, хранящего следы «капитанов», собравшихся к этому часу в своем убежище. С такого расстояния слабо мерцающий свет фонаря над входом в таверну «Приют моряка» едва различим. Резкий холодный ветер бьет в лицо, поднимает песчаные вихри, сбивает Жоана Длинного с ног. Он идет согнувшись, с трудом преодолевая сопротивление ветра, и его рубашка надувается пузырем и бьется на ветру, как парус рыбачьей лодки. Жоан – высокий и сильный негр с короткой курчавой шевелюрой и стальными мускулами. Он самый высокий и сильный в банде, хотя ему только тринадцать лет, четыре из которых он пользуется абсолютной свободой, бродяжничая с «капитанами песка» по улицам Баии. В тот самый день, когда его отец, здоровенный ломовой извозчик, попал под грузовик, пытаясь перевести лошадь на другую сторону улицы, Жоан решил не возвращаться домой. Перед ним лежал загадочный город, и он отправился завоевывать его. Город Баия, языческий и благочестивый: почти такой же таинственный, как само зеленое море. И Жоан Длинный не вернулся в лачугу на холме.

В девять лет он попал к «капитанам песка», когда вожаком был еще Раймундо и о них мало кто знал, потому что Кабокло не любил рисковать. Очень скоро Длинный стал одним из главных в банде, и его никогда не забывали позвать на совет, где обсуждалось очередное «дело». Но не потому, что он был хорошим организатором или отличался живым умом. Напротив, всякий раз, когда приходилось шевелить мозгами, у него от напряжения болела голова. Зато каким огнем загорались его глаза, когда при нем обижали слабых. Тогда у него сами собой сжимались кулаки, и негр не раздумывая бросался в драку, как бы ни были велики силы противника. В любом случае его огромная физическая сила внушала страх, и с ним не решались связываться.

Хромой говорил про него:

– Этот негр глуп как пробка, но силища как у быка.

А новенькие, малыши, с опаской вступавшие в шайку, видели в нем самого надежного своего защитника. Педро, вожак, тоже любил его и прислушивался к его мнению. И Жоан Длинный знал, что вовсе не своей силой заслужил он дружбу Пули. Педро считал негра добрым и не уставал повторять:

– Ты хороший парень, Длинный. Ты лучше нас всех. Ты мне нравишься, – и хлопал Жоана по плечу, чем очень смущал его.

Жоан Длинный торопится на склад, сгибаясь под порывами ветра. Ветер хочет помешать ему, бросает в лицо песок. Он возвращается из «Приюта моряка», куда зашел выпить стопку кашасы[6] с Божьим Любимчиком[7], вернувшимся сегодня с уловом из южных морей. Божий Любимчик – самый знаменитый капоэйрист[8] города. Кто в Баии не знает и не уважает его? В искусстве ангольской капоэйры[9] нет ему равных, никто не может соперничать с ним, даже Зе Задира, оставивший о себе громкую славу в самом Рио-де-Жанейро. Божий Любимчик поделился с ним последними новостями и пообещал на следующий день появиться на складе, чтобы продолжить уроки капоэйры, которые берут у него Педро Пуля, Кот и сам Длинный. Подходя к складу, Длинный закуривает сигарету. Ветер тут же заметает следы его больших ног. Негр думает, каково приходится тем, кто вышел в море в эту штормовую ночь.

Жоан Длинный проходит под причалом – ноги вязнут в песке, – стараясь не потревожить тех, кто уже заснул, заходит на склад. Несколько минут нерешительно осматривается, пока не замечает Профессора. Вот он там, в самом дальнем углу барака, читает при свете свечи. Пламя колеблется на ветру, вот-вот погаснет. Жоан Длинный думает, что свету от этого огарка даже меньше, чем от фонаря «Приюта моряка» и что Профессор совсем испортит глаза, читая книги с такими мелкими буковками. Жоан Длинный идет к Профессору, хотя сам он спит у входа, как сторожевой пес, и нож у него всегда под рукой – мало ли что случится. Осторожно обойдя спящих, Жоан садится на корточки рядом с Профессором, долго наблюдает за ним. А тот настолько поглощен книгой, что ничего вокруг не замечает.

Жоан Жозе по прозвищу Профессор с того самого дня, когда стащил сборник рассказов из библиотеки одного дома на Барре[10], не упускал случая стянуть очередную книгу. Но он никогда не продавал их, а прятал в своем углу под кирпичами, чтобы не изгрызли крысы. Он читал книги запоем, с какой-то лихорадочной, почти болезненной страстью. Ему хотелось знать обо всем на свете. И часто долгими вечерами он рассказывал «капитанам» удивительные истории о моряках и путешественниках, о легендарных храбрецах и героях. Взволнованные его рассказами, еще пристальнее всматривались мальчишки в морскую даль, в огни на холмах загадочного города. И такая жажда героических подвигов и приключений светилась в этих живых глазах! Из всех капитанов только Жоан Жозе умел бегло читать, хотя пробыл в школе всего полтора года. Книги разбудили его воображение, и, может быть, он единственный из всех сознавал героику их собственной жизни. За эти знания, за умение интересно рассказывать Профессора уважали в группе. Но многое знание рождает многие печали. Поэтому, наверное, с такой грустью смотрели из-под черной челки его близоруко прищуренные глаза. Жоан Жозе был прозван Профессором за умение показывать фокусы с платком и монеткой (ему как-то попалась книга с описанием несложных трюков). Но, наверное, настоящее чудо он совершал, когда своими рассказами, иногда прочитанными в книгах, а чаще придуманными, он переносил слушателей в другие миры, и живые глаза «капитанов» сверкали, как самые яркие звезды в небе Баии. Педро Пуля ничего не решал, не посоветовавшись с ним, и часто как раз воображение Профессора подсказывало наилучший план ограбления. Но никто тогда и представить не мог, что спустя годы именно ему суждено будет рассказать своими картинами, которые потрясут всю страну, историю жизни «капитанов» и многих других людей, всех тех, кто боролся и страдал.

Может быть, это известно лишь донʼАнинье[11], матери святого[12] на террейро[13] Крус де Опо Афонжа, потому что она узнаёт о будущем от самой богини Ийа[14], гадая на ракушках в грозные штормовые ночи.

Жоан Длинный долго смотрел, как читает Профессор. Ему самому эти буквы ничего не говорили. Его взгляд перебегал с книги на колеблющееся пламя свечи, а оттуда – на растрепанную шевелюру Профессора. Наконец ему это надоело, и он спросил своим глубоким теплым голосом:

– Интересная, Профессор?

Только тут, оторвавшись от книги, Профессор заметил негра, самого пылкого своего почитателя, и хлопнул его по плечу:

– Отличная история, Длинный. – Глаза Профессора сверкали.

– О моряках?

– О таком же негре, как ты. Вот это молодчина!

– Расскажешь?

– Когда кончу читать – расскажу. Увидишь, какой это был негр…

И снова уткнулся в книгу. Жоан Длинный зажег дешевую сигарету, другую молча протянул Профессору и курил сидя на корточках, словно охраняя покой товарища.

На складе смеялись, разговаривали, спорили. В этом гуле Жоан Длинный ясно различал голос Хромого, гнусавый и резкий. Хромой громко говорил, много смеялся. Он был разведчиком в банде, мог проникнуть в приличный дом и остаться там на неделю, притворяясь мальчиком из хорошей семьи, потерявшим своих родителей в огромном враждебном городе. Хромой с детства приволакивал ногу, из-за чего и получил свое прозвище. Но этот физический недостаток помогал ему разжалобить добродетельных сеньор. Да и у кого не дрогнет сердце, когда увечный мальчик, такой испуганный и несчастный, стоит у твоих дверей, моля о куске хлеба и пристанище на одну ночь.

Сейчас посреди барака Хромой высмеивал Кота, который потратил целый день на то, чтобы украсть массивное кольцо с камнем винного цвета, оказавшимся подделкой, ничего не стоящей стекляшкой.

Еще неделю назад Кот во всеуслышание объявил:

– Видел я, братцы, здоровое кольцо, прямо как у епископа. Отлично будет сидеть у меня на пальце. Шикарная штучка. Сами увидите, когда я его уведу.

– В какой же витрине эта драгоценность?

– У одного фраера на пальце. Этот толстяк ездит каждый день на трамвае из Бротас на Байшу-ду-Сапатейро.

И Кот не успокоился, пока не добился своего: в трамвайной давке в час пик ему удалось не только снять кольцо, но и улизнуть в суматохе, хотя хозяин перстня почти сразу спохватился. Очень довольный, Кот показал надетое на палец кольцо.

Хромой рассмеялся:

– Рисковать головой из-за такого дерьма. Ведь вещица-то – дрянь.

– Ну и что? Лично мне оно нравится.

– Ты настоящий осел. У барыги за него и гроша ломаного не дадут.

– Зато как смотрится! Может, подцеплю на него какую-нибудь цыпочку. – Кот имел в виду, конечно, женщину, и остальные поняли это, хотя самому старшему едва исполнилось шестнадцать. Очень рано узнавали «капитаны песка» тайны любви.

Появление Педро Пули предотвратило назревавшую драку, спорщики разошлись. Только Хромой все никак не мог успокоиться, с усмешкой цедил сквозь зубы что-то язвительное в адрес Кота. От этого занятия его отвлек Педро, позвав вместе с Длинным и Профессором на совет.

…Какое-то время все четверо сидели молча. Хромой, смакуя, курил бычок дорогой сигары. Жоан Длинный вглядывался вдаль, туда, где в дверном проеме за кромкой песка виднелась узкая полоска моря.

Наконец Педро Пуля сказал:

– Сегодня я говорил с Гонзалесом, хозяином 14-го ломбарда…

– Что, ему опять нужна золотая цепочка? В прошлый раз… – не дал ему договорить Хромой.

– Нет, сейчас ему нужны шляпы. Только фетровые. Соломенные не подходят, на них нет спроса. И еще…

– Чего еще ему надо? – снова вмешался Хромой.

– Он говорит, что слишком поношенные тоже не нужны.

– Много хочет. Если бы хоть платил как следует.

– Ты же знаешь, Хромой, Гонзалес – парень надежный, трепаться не станет. Может, платит он и не больно хорошо, зато нем как могила. Из него и крючком ничего не вытянешь.

– Но платит-то он всего ничего. А трепаться не в его интересах. Если раскроет рот, то никакая «лапа» не вытащит его из тюряги.

– Ладно, Хромой, не хочешь участвовать в деле, уходи, не мешай нам обмозговать все как следует.

– Да нет, я не отказываюсь. Просто я думаю, не стоит связываться с этим мошенником-гринго[15]. Но если ты хочешь…

– На этот раз он обещал заплатить лучше. Это дело выгодное. Только шляпы должны быть фетровые и новые. Вот ты, Хромой, и занялся бы этим с кем-нибудь из ребят. Завтра вечером сюда придет человек Гонзалеса и принесет деньги.

– Хорошее место для этого – кинотеатр, – сказал, обернувшись к Хромому, Профессор.

– Нет, уж лучше на Витории, – презрительно хмыкнул Хромой. – Там публика шикарная. Полчаса – и шляпы обеспечены.

– Охраны там тоже хватает.

– Дворника испугался? Если б хоть легавые… А дворник – это так, в догонялки поиграть. Идешь со мной, Профессор?

– Иду. Да мне и самому нужна шляпа.

Педро Пуля подвел итог:

– За операцию отвечаешь ты, Хромой. Бери кого хочешь, только Длинного и Кота оставь – мне они завтра нужны для другого дела. – Педро повернулся к Длинному: – Это дело Божьего Любимчика.

– Да, он мне говорил. И еще сказал, что придет завтра на капоэйру. – Хромой уже собрался уходить (он хотел обсудить с Фитилем, кого они возьмут завтра с собой за шляпами), когда Педро напомнил ему:

– Слушай, Хромой, предупреди ребят: если кто-то засыплется, пусть смывается в другую сторону. Не вздумайте привести сюда хвост.

Педро попросил у Длинного сигарету и отправился на поиски Кота, чтобы обговорить завтрашнее дело. Вернувшись, он лег рядом с Профессором, который опять уткнулся в книгу и читал до тех пор, пока свеча не догорела и темнота не окутала барак. Жоан Длинный не спеша пошел на свое место и лег у двери с кинжалом за поясом.

Хромой нашел Фитиля в его углу. Фитиль был очень худым и высоким, с изможденным желтоватым лицом, глубоко запавшими глазами и большим неулыбчивым ртом. Для начала Хромой язвительно поинтересовался, успел ли Фитиль помолиться, и только потом приступил к делу. Они обсудили, кого возьмут завтра с собой, наметили план действий и разошлись.

Фитиль отправился на свое обычное место. Он обосновался в углу барака, где аккуратно разложил пожитки: старое одеяло, подушку, украденную из отеля, куда он проник, поднося чемоданы какому-то туристу, брюки, которые надевал по праздникам с линялой, но довольно чистой рубашкой. К стене маленькими гвоздиками были прибиты два образка: один – святого Антония с младенцем Иисусом на руках (христианское имя Фитиля было Антонио, и он слышал, что его святой был бразильцем), а другой – Богородицы Семистрельной с пронзенной стрелами грудью. За эту иконку был засунут увядший цветок. Убедившись, что цветок уже ничем не пахнет, Фитиль положил его в ладанку, которую носил на груди, а из кармана старого пиджака достал красную гвоздику, сорванную в одном саду прямо на глазах у сторожа, в этот неопределенный час на границе дня и ночи, когда сумерки стирают очертания предметов. Фитиль засунул цветок за иконку и, не сводя с Богородицы благоговейного взгляда, опустился на колени. Вначале капитаны, видя, как Фитиль молится стоя на коленях, смеялись, но потом привыкли и перестали обращать внимание. Фитиль начал молиться. Он побледнел и осунулся, и эта недетская суровость, простертые к иконе худые руки еще больше усиливали его сходство с юным аскетом. Его лицо излучало какое-то необыкновенное сияние, а в голосе слышались интонации и волнение, непонятные его товарищам. Словно он был в каком-то ином мире и видел перед собой не старый разрушенный склад, а саму Деву Марию. И молитва его не была заучена по катехизису, она была проста и шла из самого сердца: он просил Богородицу помочь ему поступить в тот колледж, где учат на священников.

Вернулся Хромой, чтобы обсудить кое-какие детали завтрашней операции. Он хотел было отпустить очередную шуточку и посмеивался, предвкушая, как разозлится этот святоша. Но, увидев простертые к небу руки, отрешенный взгляд, восторженное выражение лица (Фитиль словно светился счастьем), Хромой замер, язвительная ухмылка сбежала с губ, он следил за Фитилем почти со страхом, охваченный каким-то странным чувством, в котором были и зависть, и отчаяние. Хромой смотрел как зачарованный. Фитиль не двигался, только губы слегка шевелились. Хромой привык насмехаться над Фитилем, как и над всеми остальными ребятами: даже над Профессором, которого любил, даже над Педро Пулей, которого уважал. У новичка, попавшего к «капитанам», сразу складывалось о нем самое нелестное мнение, потому что Хромой тут же награждал его прозвищем, высмеивая какую-нибудь фразу или жест. Он издевался надо всем на свете, часто лез в драку. Многие считали его очень жестоким. Однажды он долго мучил забравшуюся на склад кошку. В другой раз ударил ножом официанта только за то, что тот не хотел отдавать жареную курицу. Когда на ноге у него образовался нарыв, он хладнокровно разрезал его перочинным ножом и выдавил на виду у всех. Многие не любили его, но те, кому удалось преодолеть неприязнь и подружиться с Хромым, говорили, что он неплохой парень. Просто он острее других переживал их общее сиротство и загонял эту боль в глубину своего сердца. Эти шуточки, громкий смех были его спасением – так он пытался убежать от своей тоски. Сейчас Хромой, затаив дыхание, наблюдал за Фитилем, поглощенным молитвой. На лице молящегося застыло какое-то странное выражение, вначале Хромой подумал, что это счастье или радость. Но, поразмыслив, решил, что это иное, неведомое ему чувство, название которому он вряд ли сможет подобрать. У него самого никогда не возникало потребности помолиться, обратиться к Богу, о котором часто рассказывал приходивший к ним падре Жозе Педро. Возможно, потому, что не нужно ему вечное блаженство на небесах. Он хотел счастья, хотел радости в этой жизни, на земле. Хотел убежать от горя, от душившей их нищеты. Правда, у «капитанов» была безграничная свобода уличных мальчишек. Зато никто никогда не погладил их по голове, не сказал доброго слова. Фитиль искал счастья на небе, в иконах, увядших цветах, которые он приносит Богородице, как романтический влюбленный – своей невесте. Но Хромой не понимал, как можно довольствоваться этой жалкой заменой. Он хотел – и немедленно – чего-то, что сделало бы его счастливым, освободило от необходимости смеяться над всем и вся, спасло от тоски, от непрошеных слез дождливыми зимними ночами. Но того, в чем находит утешение Фитиль, ему не нужно. Ему хотелось радости, хотелось, чтобы кто-нибудь погладил его по голове, заставил своей любовью забыть увечье и долгие годы (может быть, это были всего лишь месяцы или недели, но Хромому они казались годами), когда он скитался в одиночестве по улицам города. Его толкали прохожие, гнали дворники, били старшие мальчишки.

У него никогда не было семьи. Раньше он жил в доме булочника, которого называл «крестный» и который часто его бил. Хромой убежал оттуда, как только понял, что бегство – это свобода. Он голодал, однажды попал в тюрьму. Он мечтал о ласке, о том, чтобы кто-то нежно провел рукой по его лицу и прогнал прочь воспоминания о той ночи в тюрьме, когда пьяные солдаты заставляли его, хромого, бегать по камере, подгоняя длинными резиновыми дубинками. Раны на спине затянулись, но боль в душе жива до сих пор. Он бегал тогда по камере, как затравленный собаками зверь. Больная нога отнималась, и дубинка гуляла по его спине всякий раз, когда он падал от усталости. Сначала он горько плакал, но потом, неизвестно почему, слезы высохли. Наступил момент, когда силы оставили его, он повалился на пол, истекая кровью… И по сей день он не может забыть, как веселились солдаты и как смеялся тот человек в сером жилете с дорогой сигарой в зубах.

Потом он попал к «капитанам песка» (его привел Профессор, встретив на скамейке в парке) и остался с ними. Очень скоро он выдвинулся, потому что умел как никто изображать неизбывное горе и дурачить богатых сеньор, в чьи дома наведывались потом «капитаны», прекрасно осведомленные обо всех обитателях и о том, где хранятся ценности. А Хромой испытывал истинное удовольствие, представляя себе, какими словами ругали его сердобольные сеньоры, приютившие бедного сироту. Так он мстил им, потому что его сердце было полно ненавистью. Подсознательно ему хотелось иметь бомбу (вроде той, о которой однажды рассказывал Профессор), чтобы стереть с лица земли весь город. Тогда он был бы счастлив. Но, может быть, для счастья ему нужно было совсем другое – чтобы нашелся кто-нибудь, например, седая сеньора с нежными руками, которая прижала бы его к груди, погладила по лицу и освободила от тюремных кошмаров. Тогда он узнал бы, что такое счастье, тогда ушла бы из сердца ненависть. И он не испытывал бы больше презрения и злобы к Фитилю, который с помощью веры убегает из мира страданий в чудесный мир рассказов падре Жозе Педро.

До Хромого долетают возбужденные голоса, нарушая воцарившуюся на складе тишину. Хромой вздрагивает. Фитиль по-прежнему молится, не замечая ничего вокруг. Хромой бросает ему в спину смешок, потом пожимает плечами, решив отложить разговор на завтра. На склад вошли четверо мальчишек, громко обсуждая свои похождения. Хромой не хочет ложиться, он боится своих снов. Поэтому он идет навстречу четверке, просит закурить, отпускает язвительные замечания насчет их хвастливых рассказов:

– Ну кто поверит, что такие сосунки, как вы, способны снять девчонку. Наверняка это был переодетый гомик.

Те кипятятся:

– Ты что, придурок? Если не веришь, пойдем завтра с нами. Сам увидишь, какую шикарную штучку мы отхватили.

Хромой язвительно смеется:

– Я не люблю педерастов, – и идет дальше по складу.

Кот еще не спит. Он всегда уходит после одиннадцати. Среди капитанов только Кот тщательно следит за своей одеждой. Когда он появился на складе, белокожий, с нежным румянцем, Сачок попытался заполучить его. Но уже тогда Кот отличался необыкновенной ловкостью и попал к капитанам не из хорошей семьи, как думал Сачок, а из банды беспризорников, обитающих под мостами Аракажу. Путь до Баии он проделал на крыше товарняка. Коту шел пятнадцатый год, он отлично знал жизнь уличных мальчишек и сразу понял, что на уме у Сачка и почему этот некрасивый приземистый мулат так предупредителен с ним: угостил сигаретой, поделился ужином и предложил прогуляться по городу. Потом они стащили пару новых ботинок из обувной лавки на Байша-ду-Сапатейро. Сачок сказал:

– Не волнуйся, я знаю, где их пристроить.

Кот оглядел свои старые башмаки:

– Я хочу взять их себе. Мне нужны новые.

– Да у тебя и эти хорошие, – удивился Сачок, который очень редко надевал ботинки, и в тот вечер тоже был босиком.

– Я отдам тебе твою долю. Сколько ты хочешь?

Сачок внимательно посмотрел на него. Кот был в рваном пиджаке, но при галстуке и даже – подумать только – в носках!

– Хочешь шикарно выглядеть, да? – улыбнулся Сачок.

– Эта жизнь не по мне. Я рожден для большого света, – повторил Кот фразу, услышанную однажды от какого-то коммивояжера в Аракажу.

Сачок решил, что Кот очень хорош собой. И, хотя в его красоте не было ничего женственного, он определенно нравился Сачку, которому, кроме всего прочего, не везло с женщинами, потому что он, невысокий, сутулый, казался гораздо моложе своих 13 лет. Кот же в свои четырнадцать был высок, и над верхней губой у него появился нежно лелеемый пушок.

В эту минуту Сачок действительно любил его и поэтому сказал:

– Можешь взять их себе. Дарю.

– Заметано. Не беспокойся, за мной не пропадет.

Сачок тут же решил воспользоваться обстоятельствами и начал наступление. Он попытался погладить Кота по бедру, но тот ловко уклонился. Кот усмехнулся про себя, но ничего не сказал. Сачок решил не настаивать, чтобы не испугать мальчишку. Он ничего не знал о Коте и представить себе не мог, что тот разгадал его игру.

Они бродили по городу, любуясь вечерней Баией (Кот был поражен!), и около одиннадцати вернулись на склад. Сачок представил Кота Педро Пуле и отвел в свой угол:

– У меня есть одеяло. Обоим места хватит.

Кот улегся. Сачок растянулся рядом. Решив, что Кот уснул, Сачок одной рукой обнял его, а другой начал стягивать штаны. В мгновение ока Кот уже был на ногах:

– Ты ошибся, приятель, я настоящий мужчина.

Но Сачок уже ничего не видел, его ослепляло желание овладеть белым телом Кота, зарыться лицом в его кудри, ощутить крепкую плоть его бедер. И он бросился на Кота, намереваясь опрокинуть его и овладеть силой. Но Кот ловко увернулся, поставил подножку, и Сачок грохнулся носом об пол. Вокруг них уже собралась толпа.

Кот объяснил:

– Он решил, что я гомик. Ну и придурок же ты.

И, захватив одеяло Сачка, ушел спать в другое место. Какое-то время они были врагами, но потом помирились. И теперь, когда Коту надоедает какая-нибудь девчонка, он уступает ее Сачку.

Как-то вечером Кот прогуливался по улице, где обитают определенного сорта женщины. Его волосы блестели от дешевого бриллиантина, вокруг шеи был повязан галстук. Он шел развязной походкой, насвистывая, явно подражая замашкам профессионального сутенера. Женщины разглядывали его и одобрительно улыбались:

– Посмотрите-ка на этого петушка. Интересно, что ему здесь нужно?

Кот отвечал на улыбки и шел дальше. Он надеялся, что какая-нибудь позовет его в свою постель. Но бесплатно. Платить он не собирался. Не только потому, что в кармане звенела одна мелочь, просто «капитаны песка» не привыкли платить женщинам. У них хватало молоденьких негритянок для забав на берегу.

Проститутки без стеснения разглядывали Кота. Им нравился этот красивый юнец с задатками альфонса, и многие хотели бы заняться с ним любовью, но им надо думать о завтрашнем дне, о куске хлеба и крыше над головой, а в это время появляются клиенты с деньгами. Вот почему женщины не приглашали Кота, ограничиваясь смехом и шуточками. Они чувствовали, что из него выйдет один из тех проходимцев, которые отбирают у женщин деньги, награждая взамен оплеухами, но они же скрашивают им жизнь, даря любовь. Многие хотели бы стать первой женщиной этого столь юного мошенника. Но было десять вечера – час мужчин, которые платят за любовь. И Кот без толку бродил по улице из конца в конец. Тут-то он и увидел впервые Далву. Она шла по улице, кутаясь, несмотря на летний вечер, в меховой палантин. Она прошла мимо, даже не взглянув на Кота. Это была женщина лет тридцати пяти с крепким телом и очень чувственным лицом. Кот тут же потерял голову. Он пошел за нею следом, видел, как она вошла в дом, даже не оглянувшись. Кот не уходил, ждал, что будет дальше. Вскоре она появилась в окне. Кот стал расхаживать взад-вперед под ее окном, но Далва не обращала на него никакого внимания. Вскоре какой-то старик принял ее приглашение и вошел в дом. Кот ждал. Но, даже когда старикашка вышел, стараясь остаться незамеченным, она не появилась. Вечер за вечером возвращался Кот на свой пост, чтобы только увидеть ее. Теперь на все добытые деньги он покупал поношенную одежду, чтобы произвести впечатление на Далву.

Коту природой дано было особое изящество, характерное для карточных шулеров и альфонсов. Оно проявлялось скорее в походке, манере носить шляпу, умении небрежно завязывать галстук, чем в выборе одежды. Кот хотел во что бы то ни стало завоевать Далву. Он страстно мечтал о ней, как голодный – о куске хлеба, как умирающий от жажды – о глотке воды. Кот уже не откликался на зов других женщин, когда после полуночи, заработав на завтрашний день, они искали юной любви маленького мошенника. Только однажды он принял предложение, но лишь для того, чтобы побольше разузнать о жизни Далвы. Оказалось, у нее есть любовник, флейтист из ресторана, который отбирает у нее деньги и устраивает колоссальные попойки, мешая работать проституткам всего дома.

Кот каждый вечер возвращался на свой наблюдательный пост. Далва ни разу даже не взглянула на него. Но он только сильнее любил ее. Он томился мучительным ожиданием примерно до половины первого ночи, когда появлялся флейтист, целовал сидящую у окна Далву и заходил в темный подъезд. Тогда Кот возвращался на склад, и каждый раз в голове у него вертелась одна и та же мысль: а вдруг однажды флейтист не придет? Вдруг он умрет?.. Флейтист – парень хлипкий, наверное, с ним нетрудно справиться. Так думал Кот и крепко сжимал рукоятку своего ножа.

И вот однажды флейтист не пришел. В эту ночь Далва бродила по улицам как безумная, вернулась домой поздно, мужчин не принимала и сейчас стоит у окна, хотя уже давным-давно пробило двенадцать. Улица постепенно пустела, вскоре они остались вдвоем: Кот на улице и Далва у окна. Кот понимал, что эта ночь – его, и ликовал в душе. Далва была в отчаянии. Кот стал прохаживаться под ее окнами. Наконец женщина заметила его и подозвала жестом. Он тотчас подошел, улыбаясь.

– Послушай, мальчик, это ты стоишь каждую ночь на углу?

– На углу – это точно, я. А что касается мальчика…

Она улыбнулась невесело.

– Сделай одолжение… Я хочу кое о чем тебя попросить… – но потом передумала и махнула рукой. – Хотя нет, ты наверняка ждешь свою подружку и не станешь терять время попусту.

– Да нет, отчего же… Та, кого я жду, сегодня не придет.

– Тогда, сынок, сходи на улицу Руя Барбозы. Дом 35. Найди там сеньора Гастона. Он живет на втором этаже. Скажи, что я его жду.

Никогда еще Кот не испытывал такого унижения. Сначала он решил никуда не ходить и больше не видеть Далву. Но потом ему захотелось увидеть человека, у которого хватило духу бросить такую красивую женщину. Он нашел нужный дом (грязное многоэтажное здание), поднялся по лестнице на второй этаж и спросил у дремавшего в коридоре мальчишки, в какой комнате живет сеньор Гастон. Комната оказалась в конце коридора. Кот постучал. Дверь открыл флейтист. Он был в кальсонах, а на кровати Кот заметил какую-то женщину.

– Я от Далвы, – сказал Кот.

– Скажи этой шлюхе, чтоб она наконец оставила меня в покое. Во как она мне осточертела! – Он провел ребром ладони по подбородку. Из комнаты раздался голос женщины:

– Кто этот сопляк?

– Не твое дело, – отрезал флейтист, но тут же добавил: – Парня прислала эта шлюха Далва. Мечтает, что я к ней вернусь.

Женщина рассмеялась бесстыжим пьяным смехом:

– Но теперь ты любишь только свою Пьянчужку, правда? Ну, подойди, поцелуй меня, мой падший ангел.

Флейтист тоже засмеялся.

– Сам видишь, парень, что тут у меня… Так и скажи Далве.

– Ну, вижу, гремит костями какая-то кляча. Ну и ворону ты себе подцепил, приятель!

Флейтист вдруг серьезно посмотрел на него:

– Не смей так говорить о моей невесте. – И тут же: – У меня есть неплохая кашаса. Хочешь сделать глоток?

Кот вошел. Женщина на кровати прикрылась простыней.

Флейтист засмеялся:

– Он же совсем мальчишка, не обращай внимания.

– Этими мощами меня не соблазнишь, – ответил Кот, – я на кости не бросаюсь.

Кот выпил кашасы. Флейтист уже сидел на кровати и целовал женщину. Они не видели, как Кот вышел, прихватив с собой сумочку проститутки, забытую на стуле под ворохом одежды. На улице Кот пересчитал деньги – шестьдесят восемь милрейсов. Он выбросил сумочку под лестницу, сунул деньги в карман и пошел насвистывая к дому Далвы.

Далва ждала у окна. Кот пристально посмотрел на нее:

– Я зайду… – и вошел, не дождавшись ответа.

Далва еще в коридоре спросила:

– Так что он сказал?

– Скажу в комнате. Показывай, куда идти.

Они вошли в комнату. Коту сразу же бросилась в глаза фотография: Гастон в смокинге, играет на флейте. Кот сел на кровать, не отрывая взгляда от портрета. А Далва испуганно смотрела на Кота и едва смогла повторить вопрос:

– Что он тебе сказал?

– Сядь сюда, – Кот показал на кровать.

– Каков петушок… – прошептала она.

– Слушай, крошка, он путается с другой, поняла? Ну, я им обоим сказал, что надо, а потом обчистил эту шлюху. – Кот сунул руку в карман, вытащил деньги. – Мы это разделим поровну.

– Значит, он с другой. Но господь их накажет. Обоих разобьет паралич. Господь Бонфинский – мой покровитель.

Она подошла к иконке Господа Бонфинского, дала обет и вернулась.

– Оставь деньги себе. Ты их заработал.

– Садись, – повторил Кот.

На этот раз она села. Кот обхватил ее и опрокинул на постель. А потом, после того как ласки и оплеухи, которыми он ее награждал, сорвали стон с ее губ, она прошептала:

– Да ты настоящий мужчина.

Кот встал, поддернул брюки и, подойдя к портрету флейтиста, разорвал его в клочья.

– Теперь поставишь сюда мой портрет.

Женщина рассмеялась:

– Иди ко мне, мой котеночек. Ах, какой же любовник из тебя получится! Я тебя этому научу.

И заперла дверь. Кот сбросил с себя одежду.

Вот почему Кот уходит каждый вечер около полуночи и возвращается только утром, чтобы вместе с остальными участвовать в дневных похождениях.

Подойдя к Коту, Хромой съязвил:

– Собираешься ослепить ее этим перстнем, да?

– Не твое дело, – отрезал Кот, закуривая. – Хочешь, пойдем со мной, посмотрим, найдется ли такая, что захочет иметь дело с тобой, хромоногим.

– Не беспокойся, если понадобится, найду себе что-нибудь получше уличной девки.

Кот был явно не расположен к обмену любезностями, и Хромой ушел. Хромой привалился к стене, не зная, как убить время. Он видел, как около половины двенадцатого ушел Кот. Хромой усмехнулся: Кот умылся, намазал бриллиантином волосы и направился к выходу, покачиваясь, – походкой бродяг и моряков. Потом Хромой долго глядел на спящих мальчишек. Здесь их было около пятидесяти – беспризорных детей без отца, без матери, без наставника. Что было у них? – Только безграничная свобода, только улицы и пляжи этого города, где они вели не всегда легкую жизнь, добывая еду и одежду всеми возможными способами: подносили чемоданы, воровали бумажники и шляпы. Иногда грабили, иногда просили милостыню. Вообще-то в банде было около сотни ребят, но остальные не ночевали на складе. Они разбредались по подъездам небоскребов, устраивались под причалами или перевернутыми баркасами на песке у Дровяной пристани. Они никогда ни на что не жаловались. Случалось, они болели и умирали от неизвестной болезни. Если в это время на склад заходил падре Жозе Педро, или донʼАнинья, или Божий Любимчик, больной получал какое-нибудь лекарство. Но никто не заботился о них, как о других детях, у которых есть дом, семья. Хромой задумался. Нет, слишком высокую цену приходится им платить за радость свободы. И она не окупает нищеты и убожества их жизни.

Размышления Хромого прервал какой-то шорох. Он обернулся: негритенок Бузотер на цыпочках крался к выходу. Хромой подумал, что мальчишка хочет спрятать свою добычу, чтобы не сдавать ее в общий котел. А это преступление против законов капитанов. Хромой решил выследить негритенка и последовал за ним, лавируя между спящими. Небо было усыпано звездами, и Хромой хорошо видел, как Бузотер вышел из барака и торопливо свернул за угол. Хромой понял, что он направляется к противоположному концу здания, где песок еще мельче, и решил обойти склад с другой стороны. Он успел вовремя: Бузотер как раз подходил к кому-то. Хромой сразу же узнал Алмиро, пухлого и медлительного двенадцатилетнего парня. Они улеглись вместе, негр стал ласкать Алмиро. Хромой подошел поближе и услышал шепот: «Мой сыночек, мой сыночек». Хромой отпрянул. Неизбывная тоска снова навалилась на него. Все ищут человеческого тепла, чего-то такого, что заставило бы забыть убожество их собственной жизни: Профессор – в книгах, которые он читает ночами напролет, Кот – в постели уличной женщины, которая дает ему деньги, Фитиль – в преображающей его молитве, Бузотер и Алмиро – в ласках на песчаном берегу. Хромой почувствовал, как тоска все сильнее сжимает ему сердце. Как избавиться от нее? Спать нельзя: если уснет, вернутся тюремные кошмары. Если бы он мог выместить на ком-нибудь свою боль: избить, исхлестать до крови кнутом. Он подумал, не поджечь ли спичкой ногу кому-нибудь из спящих. Но, заглянув на склад, Хромой почувствовал только жалость и безумное желание убежать. И он бросился бежать по берегу, не разбирая дороги, спасаясь от своей тоски.

Педро Пулю разбудил какой-то шорох. Он спал ничком и мог видеть все происходящее, не поднимая головы. Какой-то мальчишка поднялся и, стараясь не шуметь, пробирался в угол Фитиля. Спросонья Педро Пуля подумал было, что это какой-нибудь гомик. Он насторожился, приготовившись выгнать виновных, законы банды не допускали педерастии среди «капитанов». Но, окончательно проснувшись, он сообразил, что это невозможно, ведь Фитиль не из таких. Тут явно пахло кражей. Действительно, парень уже открыл сундучок Фитиля. Педро Пуля бросился на него. Борьба была короткой. Кроме Фитиля, никто даже не проснулся.

– У товарищей воруешь?

Виновник молчал, потирая ушибленное место.

Педро Пуля продолжил:

– Завтра же уберешься отсюда. Видеть тебя не хочу. Нечего тебе с нами делать. Ступай к ребятам Эзекиела, это они воруют друг у друга.

– Я только хотел посмотреть…

– Что это ты хотел посмотреть руками?

– Клянусь, я только хотел посмотреть его медальон.

– Выкладывай все по-честному, а не то получишь как следует.

Тут вмешался Фитиль:

– Оставь его, Педро. Может, он и вправду только хотел посмотреть медальон. Тот, что мне подарил падре Жозе.

– Это правда, – подтвердил мальчишка, – я только хотел посмотреть. Вот честное слово!

Он трясся от страха, понимая, как трудно приходится тому, кого выгнали «капитаны песка». У него только два пути: либо вступить в банду Эзекиела (а его ребята что ни день – в тюрьме), либо подыхать в исправительной колонии.

Фитиль снова вступился за парня, и Педро вернулся на свое место рядом с Профессором. Тогда мальчишка сказал Фитилю все еще дрожащим голосом:

– Я скажу, чтобы ты знал. Я познакомился сегодня с девочкой. Там, в Соломенном Городке. Я забрался в магазин, хотел стащить пиджак. Но тут вошла она и спросила, что я хочу купить. Мы разговорились. Я сказал, что приду завтра с подарком для нее. Потому что она добрая, она хорошо отнеслась ко мне, понимаешь? – Теперь он кричал и, казалось, вот-вот забьется в истерике.

Фитиль повертел в руках подаренный падре медальон, внезапно протянул мальчишке:

– Возьми! Подари ей. Только Пуле не говори.

Сухостой[16] вернулся в барак на заре. Его темный силуэт четко вырисовывался в предрассветном воздухе: волосы мулата-сертанежо[17] всклочены, на ногах – альпаргаты[18], как будто он только что приехал из каатинги[19]. Он перешагнул через Жоана Длинного, сплюнул, растер ногой плевок. В руке он сжимал газету. Сухостой внимательно осмотрелся. Увидев Профессора, направился прямо к нему и, несмотря на столь ранний час, стал будить:

– Профессор… Профессор…

– Что случилось? – Профессор никак не мог проснуться.

– Проснись, у меня к тебе дело.

Профессор сел. В темноте он едва различал хмурое лицо Сухостоя.

– Это ты, Сухостой? Что тебе?

– Прочти мне заметку про Лампиана[20]. В «Диарио» напечатана. Там и фотография есть.

– Оставь, завтра прочту.

– Прочти сейчас, а завтра я научу тебя свистеть канарейкой.

Профессор поискал свечу, зажег и стал читать газетную заметку: банда Лампиана ворвалась в поселок в штате Баия, убиты восемь полицейских, изнасилованы женщины, ограблен сейф префектуры. Мрачное лицо Сухостоя просияло. Сжатые губы расплылись в улыбке. Он ушел счастливый и унес газету, чтобы вырезать портрет Лампиана. И в сердце у него расцвела весенняя радость.

Район Питангейрас

Они ждали, когда полицейский наконец уйдет. А тот не торопился: то окинет взглядом пустынную улицу, то посмотрит на небо. Трамвай исчез за поворотом. Сегодня это последний трамвай на линии Бротас. Полицейский закуривает. Из-за сильного ветра ему это удается только с третьей попытки. Потом поднимает воротник плаща: из садов, где ветер качает мангейры и сапотизейро[21], тянет холодом и сыростью. Трое ребят ждут, когда уйдет полицейский, чтобы перебежать на другую сторону улицы и юркнуть в немощеный переулок. Жаль, что с ними нет Божьего Любимчика.

Весь вечер капоэйрист прождал в «Приюте моряка» одного человека, а тот так и не появился. Если бы тот человек пришел, все было бы намного проще: с Божьим Любимчиком он не стал бы спорить, хотя бы потому, что слишком многим ему обязан. Но он не пришел, сообщение было ошибочным. А Божий Любимчик больше не мог ждать, он должен был везти груз в Итапарику. Весь вечер на маленькой площадке в глубине таверны он обучал ребят капоэйре. Кот со временем обещал заткнуть за пояс самого Божьего Любимчика. Педро Пуля тоже был очень способным. Хуже всех усваивал эту науку Жоан Длинный. Хотя в обычной драке, где он мог применить свою огромную физическую силу, равных ему не было. Все же и он усвоил достаточно, чтобы освободиться от более сильного противника. Устав, они перешли в зал. Там они заказали по стаканчику кашасы, Кот вытащил из кармана колоду карт. Старую колоду истрепанных, засаленных карт. Божий Любимчик уверял, что человек, которого они ждали, обязательно придет. Ему сообщил об этом один надежный парень. Дельце было выгодное, и Божий Любимчик предпочел позвать своих друзей, «капитанов песка», чем каких-нибудь портовых жуликов. Он знал, что капитаны стоят многих взрослых и рот у них всегда на замке.

В этот час «Приют моряка» был почти пуст, только двое матросов с корабля Байянской судоходной компании пили в глубине зала пиво и разговаривали.

Кот выложил колоду на стол:

– Сыграем разок в ронду?

Божий Любимчик взял карты в руки:

– Они хуже крапленых. Уж больно старые.

– Если у тебя есть другие, пожалуйста.

– Нет, давайте этими.

Кот открыл две карты, и игра началась, Педро и Божий Любимчик поставили на одну, банк был на другой. Вначале Педро Пуля и Божий Любимчик выигрывали. Жоан Длинный играть отказался (он слишком хорошо знал колоду Кота), а только наблюдал и белозубо улыбнулся, когда Божий Любимчик сказал, что ему везет, потому что сегодня день Шангу[22], его святого. Длинный знал, что везение продлится недолго: когда Кот начнет выигрывать, его не остановишь. И такой момент наступил. Выиграв в первый раз, Кот сказал с печалью в голосе:

– Давно пора. Мне чертовски не везло!

Жоан Длинный улыбнулся еще шире. Кот снова выиграл. Педро Пуля поднялся, собрал выигранные деньги. Кот подозрительно посмотрел на него:

– Ты что, больше не играешь?

– Сейчас нет. Пойду отолью… – И ушел в глубь бара. Божий Любимчик опять проиграл. Длинный откровенно смеялся, а капоэйрист шел ко дну. Вернулся Педро Пуля, но играть не стал. Смеялся вместе с Длинным. Божий Любимчик уже спустил весь свой выигрыш. Жоан Длинный процедил сквозь зубы:

– Теперь вытрясет из него и остальное…

Тут он заметил, что Педро вернулся.

– Рискнешь еще разок? Ставь на даму.

– Надоело играть. – Педро Пуля подмигнул Коту, намекая, что ему придется довольствоваться Божьим Любимчиком. Божий Любимчик проиграл уже пять мильрейсов из своего кармана. В последних партиях он выигрывал всего дважды, и в душу ему закрались сомнения. Кот снова перетасовал колоду и вытащил две карты – короля и семерку.

– Ну, кто будет играть? – спросил он.

Но никто не захотел. Даже Божий Любимчик, которому колода казалась все более и более подозрительной.

Кот спросил обиженно:

– Думаешь, крапленая? Можешь проверить. Я веду честную игру. – Тут Жоан Длинный не выдержал и расхохотался во весь голос. Педро Пуля и Божий Любимчик тоже засмеялись. Кот зло глянул на Длинного:

– Ты что, совсем идиот? Не видишь разве?..

Он не закончил, так как оба матроса, довольно давно наблюдавшие за игрой, подошли к их столу. Один из них, тот, что пониже ростом и попьяней, обратился к Божьему Любимчику:

– Можно вступить в игру?

Божий Любимчик указал на Кота:

– Спрашивайте у этого парня. Банк у него.

Моряки недоверчиво посмотрели на мальчишку. Тот, что пониже, пихнул своего приятеля локтем в бок и что-то прошептал на ухо. Кот усмехнулся про себя, потому что точно знал, что тот говорит: мол, легко вытянуть деньги у такого сосунка.

Матросы подсели к столу, и, к удивлению Божьего Любимчика, к ним присоединился Педро Пуля. Напротив, Жоан Длинный не только не видел в этом ничего странного, но и сам подсел к играющим. Он знал: для того чтобы надуть моряков, свои ребята тоже должны проигрывать. Матросы, как это было и с Божьим Любимчиком, поначалу выигрывали. Но скоро колесо Фортуны повернулось, и выигрывать стал один только Кот.

Педро Пуля повторял время от времени:

– Уж если этому Коту пошла масть, то надолго…

– Но если начнет проигрывать – тоже на всю ночь, – возразил Жоан Длинный, и это его замечание успокоило моряков, внушив веру в честность банкомета и возможную удачу. И они снова ставили и снова проигрывали. Только низенький все время повторял:

– Должно же нам повезти…

Другой, с усиками, играл молча и каждый раз поднимал ставки. Педро Пуля – тоже. Наконец этот, с усиками, обратился к Коту:

– Примешь ставку в пять мильрейсов?

Кот почесал затылок, делая вид, что колеблется, чего, естественно, не было и в помине.

– Ладно, приму. Только для того, чтобы вы смогли отыграться.

Усатый выложил пять мильрейсов. Низенький – три. Оба поставили на туза. Кот – на валета. Педро Пуля и Жоан Длинный тоже поставили на туза. Кот стал открывать карты. Первой была девятка. Низенький барабанил пальцами по столу, другой нервно теребил усы. Второй была двойка, и низенький сказал:

– Теперь туз. Двойка, потом единица, потом… – и барабанил пальцами.

Но выпала семерка, потом десятка и, наконец, валет. Кот сгреб выигрыш, а Педро Пуля, притворяясь огорченным, пообещал:

– Вот увидишь, завтра тебе не повезет, и я тебя разделаю под орех.

Низенький признался, что он на мели. Усатый пошарил в карманах:

– У меня только мелочь – за пиво заплатить. Ну, этот парень – хват.

Они поднялись, попрощались со всеми, заплатили за пиво. Кот предложил встретиться на следующий день. Но низенький ответил, что их корабль уходит этой ночью в Каравелас. Вот когда вернутся… И они ушли под руку, обсуждая постигшую их неудачу. Кот подсчитал выигрыш. Не считая денег, проигранных Педро Пулей и Жоаном Длинным, получилось тридцать восемь мильрейсов, Кот вернул деньги Пуле, потом Длинному. Подумав немного, вытащил из кармана пять мильрейсов, которые раньше проиграл ему Божий Любимчик.

– Держи, мастак. Не хочу прикарманивать твои медяки, я ведь мухлевал.

Довольный Божий Любимчик поцеловал бумажку, хлопнул Кота по спине:

– Далеко пойдешь, парень. Эти карты тебя озолотят.

Но солнце уже село, а человек, которого они ждали, так и не пришел. Они заказали еще по рюмке. С наступлением сумерек ветер с моря усилился. Божий Любимчик начал терять терпение. Он курил одну сигарету за другой. Педро Пуля следил за дверью. Кот разделил выигрыш на троих. Жоан Длинный спросил:

– Интересно, как там у Хромого дела со шляпами?

Никто не ответил.

Похоже, этот человек уже не придет. Наверное, приятель Божьего Любимчика ошибся, и они понапрасну потратили время. В этот час в «Приюте моряка» пусто и тихо. Даже песня, долетавшая с моря, больше не слышна. Сеу[23] Фелиппе, хозяин кабачка, клюет носом за стойкой. Но очень скоро таверна заполнится посетителями, и тогда ничего у них не выгорит. Тот парень наверняка не захочет говорить о деле, если в зале будет полно народу: ведь больше всего он боится, что его могут узнать. А уж «капитанам» известность и вовсе ни к чему. По правде, Кот вообще не представляет, о чем пойдет речь. Да и Педро Пуля с Длинным знают не больше – только то, что сообщил им Божий Любимчик, но и у него самого сведения весьма неопределенные. Ему предложили выгодное дельце, и Божий Любимчик согласился в расчете на Педро Пулю и «капитанов песка». А суть дела должен был изложить человек, назначивший встречу в «Приюте моряка». Но уже шесть часов, а его нет. Ребята совсем было собрались уходить, но тут появился посредник, тот, что раньше договаривался с Божьим Любимчиком. Он объяснил, что его клиент не смог прийти, но будет ждать Божьего Любимчика в час ночи на своей улице. Божий Любимчик ответил, что сам он прийти не сможет, но пошлет вот этих ребят, «капитанов песка». Посредник недоверчиво посмотрел на мальчишек.

– Ты что, никогда не слышал о «капитанах песка»? – спросил Божий Любимчик.

– Как же, слышал. Только…

– Как бы то ни было, делом займутся они. Значит…

Посредник вроде бы согласился. Договорились на час ночи и разошлись. Божий Любимчик отправился на свой баркас, «капитаны песка» – на склад, а посредник затерялся в толпе на пристани.

Хромой еще не вернулся. На складе вообще никого не было. Должно быть, еще бродят по улицам города, добывая себе пропитание. Троица снова вышла: они решили поесть в дешевой закусочной на рынке. В дверях Кот, ужасно довольный выигрышем, внезапно обхватил Педро и попытался сбить его с ног. Но тот легко освободился и уложил Кота на обе лопатки:

– Вот болван, я же этот прием знаю.

Так с шумом, хохотом они вошли в закусочную. Старик-официант подошел к ним с опаской. Он знал, что «капитаны песка» не любят платить, а этот, со шрамом, самый опасный. И несмотря на то что в закусочной было много народу, старик сказал:

– У нас все кончилось, больше ничего нет.

– Брось трепаться, дядя. Мы есть хотим, – сказал Педро Пуля.

Жоан Длинный стукнул кулаком по столу:

– А не то перевернем эту забегаловку вверх тормашками.

Старик не знал, на что решиться. Тогда Кот выложил на стол деньги:

– Сегодня мы гуляем.

Довод подействовал: официант принес сарапател[24], затем фейжоаду[25]. Кот заплатил за всех. Педро Пуля предложил сразу отправиться к месту встречи, так как путь туда неблизкий.

– Не стоит садиться на трамвай, – заметил Педро, – лучше, чтобы никто нас не видел.

Тогда Кот сказал, что у него есть еще кое-какие дела и он придет попозже, прямо на место. Ему надо было предупредить Далву, чтобы не ждала этой ночью.

И вот они здесь, в районе Питангейрас, ждут, когда полицейский уйдет. Мальчишки притаились в подворотне. Очень тихо. Слышно, как стаи летучих мышей атакуют деревья, чтобы полакомиться спелыми плодами сапоти. Наконец-то полицейский сдвинулся с места. Дождавшись, когда он скроется за поворотом, капитаны перебегают дорогу, сворачивают на аллею между рядами загородных вилл и снова прячутся в подворотне.

Тот человек не заставил себя ждать. Он вылез из автомобиля на углу, расплатился с шофером и зашагал по аллее. Ночную тишину нарушали только его шаги да шелест листвы в садах, где гуляет ветер. Когда мужчина приблизился, Педро Пуля вышел из укрытия. Следом – двое других. Они встали у Педро за спиной как телохранители. Мужчина испуганно прижался к стене. Педро пошел навстречу и, поравнявшись, спросил:

– Сеньор, огоньку не найдется? – В руке зажата потухшая сигарета.

Ни говоря ни слова, мужчина достал коробок спичек, протянул парню. Прикуривая, Педро внимательно разглядывал мужчину. Потом, возвращая коробок, спросил:

– Это вы сеньор Жоэл?

– А в чем, собственно, дело?

– Нас прислал Божий Любимчик.

Тут Жоан Длинный и Кот подошли ближе. Мужчина не скрывал изумления:

– Но вы же совсем дети. А у меня дело серьезное.

– Говорите, что вам нужно. А уж мы сумеем все сделать как надо, – возразил Педро Пуля.

– А если дело такое, что, может, не всякий взрослый?.. – И он зажал рот рукой, испугавшись, что сказал больше, чем следует.

– Да вы не беспокойтесь, мы умеем хранить секреты, у нас – как в сейфе. «Капитаны песка» всегда делают работу хорошо.

– «Капитаны песка»? О которых столько шумят газеты? Банда беспризорников? Это вы?

– Да, это мы. И мы там главные.

Мужчина, похоже, задумался. Наконец он решился:

– Я бы предпочел поручить дело взрослым. Но у меня осталось только одна ночь, выбирать не приходится.

– Всё будет нормально. Не бойтесь.

– Пойдемте со мной. Только держитесь от меня в нескольких шагах. Так будет лучше.

Ребята повиновались. У ворот своего дома мужчина остановился, отпер их, но не вошел, ждал чего-то. Потом к нему подбежала огромная собака и стала лизать руки. Только тогда хозяин впустил мальчишек, провел их по аллее к дому. В гостиной сеньор Жоэл бросил на стул плащ и шляпу и сел сам. Ребята переминались перед ним с ноги на ногу. Хозяин знаком велел садиться, но они только недоверчиво разглядывали большие удобные кресла. Вернее, разглядывали Педро Пуля и Длинный, потому что Кот тут же уселся, нисколько не стесняясь, небрежно закинув ногу на ногу. Еще один знак, и Педро с Длинным тоже садятся, причем Жоан – на самый краешек стула, словно боится его испачкать. Сеньор Жоэл слегка улыбнулся. Вдруг он поднялся и заговорил, обращаясь к Педро, в котором безошибочно признал лидера:

– Это дело – и трудное и легкое одновременно. Самое главное, чтобы никто ничего не узнал.

– Всё останется между нами, – заверил Педро Пуля.

Мужчина достал из кармана часы:

– Сейчас четверть второго. Он вернется только в половине третьего. – И снова с сомнением посмотрел на «капитанов».

– Тогда у нас не так много времени, – сказал Педро. – И если вы хотите, чтобы мы успели, лучше расскажите все как есть.

Сеньор Жоэл наконец решился:

– Это в двух кварталах отсюда, предпоследний дом справа. Нужно отвлечь собаку, ее наверняка спустили с цепи. Собака злая.

– А кусок мяса у вас найдется? – вмешался Жоан Длинный.

– Зачем?

– Для собаки. Одного куска хватит.

– Сейчас поищу.

Он снова испытующе посмотрел на ребят, словно спрашивая, можно ли им доверять:

– Надо обойти дом кругом. Во дворе, рядом с кухней, в пристройке над гаражом – комната слуги. Но сам он должен сейчас быть в доме, дожидаться там хозяина. Вот в эту комнату над гаражом вы и проберетесь. Там вы должны найти сверток – такой же, как этот (из кармана плаща он вытащил маленький пакетик, перевязанный розовой ленточкой), в точности такой же, запомните. Я не знаю, там ли еще этот сверток. Может быть, слуга носит его в кармане. Если так – все пропало, тогда сделать уже ничего нельзя. – Внезапно его охватило отчаяние. – Если бы пораньше. Тогда он наверняка был еще в комнате. А теперь кто знает? – И сеньор Жоэл закрыл лицо руками.

– Даже если он у слуги, его ведь можно вытащить, – заметил Педро.

– Нет. В этом-то все и дело: никто не должен заподозрить, что сверток украден. А ваша задача – поменять свертки, если тот еще в комнате.

– А если он у слуги?

– Тогда… – Мужчина снова изменился в лице. (Жоану Длинному показалось, что он прошептал какое-то имя, вроде бы Элиза. Но, может быть, это было плодом его воображения? Порой Длинный слышал и видел такое… Негр был большой выдумщик.)

– Тогда мы все равно поменяем свертки. Не беспокойтесь. Вы еще не знаете «капитанов песка».

Сеньор Жоэл, хоть и был ужасно расстроен, не мог не улыбнуться, услышав похвальбу Педро Пули:

– Что ж, идите. Вам надо успеть до двух. Потом возвращайтесь сюда. Но только тогда, когда на улице не будет ни души. Я буду вас ждать. Тогда и рассчитаемся. Но хочу вас честно предупредить: если вас заметят и поймают, вы меня в это дело не впутывайте. Я ничего для вас делать не буду. Мое имя вообще не должно упоминаться. Постарайтесь уничтожить этот пакет и никогда ко мне не обращайтесь. Тут уж либо пан, либо пропал.

– Если так, – сказал Педро Пуля, – лучше договориться заранее. Сколько вы нам заплатите?

– Даю сто мильрейсов. По тридцатке на каждого и десять тебе, – он указал на Педро. Кот заерзал на стуле. Педро сделал знак, чтобы он помолчал.

– Вы даете нам по полсотни на брата, всего сто пятьдесят монет на троих. И, похоже, для такого дела это совсем не много. Иначе свертка не будет.

Сеньор Жоэл взглянул на часы и не стал долго раздумывать:

– Хорошо.

Но тут вмешался Кот:

– Не то чтобы мы вам не доверяли, сеньор. Но может случиться так, что мы загремим. А вы останетесь в стороне, сами сказали.

– Ну и что?

– Если по-честному, вы бы должны заплатить нам вперед, хотя бы часть.

Жоан Длинный одобрительно кивнул. Педро Пуля тоже поддержал Кота:

– Да, так будет по-честному. Ведь потом мы не сможем к вам обратиться.

– Справедливое требование, – согласился Жоэл. Он достал бумажку в сто мильрейсов, протянул Педро:

– Теперь пора. А то опоздаете.

Уходя, Педро сказал:

– Не беспокойтесь. Через час мы вернемся со свертком.

Уже у самого дома (вокруг не было ни души, все давно спали. Только в одной комнате на втором этаже горел свет. В окне четко вырисовывался силуэт женщины, нервно расхаживающей из угла в угол.) Длинный хлопнул себя по лбу:

– Мясо для собаки забыл!

Педро Пуля, смотревший на освещенное окно, обернулся:

– Ладно, обойдемся. А тут пахнет любовными делишками. Этот наш типчик спутался со здешней кралей, а слуга нашел письма, которые они писали друг другу, и теперь хочет поднять шум. Этот сверток пахнет духами. Значит, и другой тоже.

Пуля велел Длинному и Коту оставаться на месте, а сам пересек улицу и подошел к воротам усадьбы. Не успел он к ним прикоснуться, как с лаем подбежала огромная собака. Не обращая внимания на пса, который бегал вдоль ограды, негромко лая, Педро привязал к засову веревку и подозвал остальных.

– Ты, – указал он на Кота, – стой здесь. В случае чего – свистнешь. А ты, Длинный, пойдешь со мной.

Они забрались на ограду. Педро Пуля, потянув за веревку, поднял засов, и ворота открылись. Кот завернул за угол. Собака, увидев открытые ворота, выскочила на улицу и стала рыться в мусорном ящике. Ребята спрыгнули во двор, заперли ворота, чтобы собака не смогла вернуться, и пошли через сад к дому. В окне все так же метался женский силуэт.

– Жалко мне ее, – шепнул Жоан Длинный.

– А кто ей велел ложиться с другим?

Негр остался у фасада, чтобы в случае чего предупредить Пулю об опасности (для таких случаев существовал особый свист), а Педро, обогнув здание, направился к кухне. Дверь в кухню была открыта, и Педро, прежде чем подняться в комнату над гаражом, заглянул туда. В буфетной горел свет, какой-то человек раскладывал пасьянс. «Наверное, это и есть тот самый слуга», – подумал Педро и бросился к гаражу. Перепрыгивая через четыре ступеньки, поднялся в комнату. Света не было. Педро закрыл дверь и зажег спичку. Кроме кровати, сундука и вешалки на стене, в комнате ничего не было. Спичка погасла, но Педро уже сориентировался: обыскал постель, пошарил под матрацем. Ничего. Потом зажег еще одну спичку и, держа ее в зубах, тщательно перебрал всю одежду в сундуке. Тоже ничего. Педро выплюнул спичку (но, подумав, что слуга может быть некурящим, поднял ее и сунул в карман) и направился к вешалке. Пошарил в карманах, но и там ничего не нашел. Педро Пуля зажег новую спичку и еще раз внимательно оглядел всю комнату:

– Наверняка пакет у слуги. Вот теперь-то начнется самое трудное.

Педро спустился с лестницы и снова заглянул в кухню. Слуга был еще там. Тут Педро заметил, что он сидит на пакете – был виден уголок. Педро решил, что все пропало. Как можно стащить пакет, если человек на нем сидит? Если только они с Длинным отнимут пакет силой. Но тогда наверняка поднимется шум и все раскроется. Этого как раз и не хотел сеньор Жоэл. И вдруг его осенило. Вернувшись на то место, где он оставил Длинного, Педро тихонечко свистнул. Жоан тут же появился.

– Слушай, Длинный. Этот чертов слуга сидит на свертке. Ты сейчас иди к воротам, позвони, а потом сматывайся. Он пойдет открывать, а я подменю сверток. Только смывайся сразу, чтобы он тебя не видел. Тогда он решит, что ему просто почудилось. Только не сразу звони, дай мне дойти до кухни.

Педро быстро вернулся к кухонным дверям. Через минуту раздался звонок. Слуга сразу поднялся, застегнул пиджак и направился по коридору к парадному входу. Педро Пуля проскользнул в буфетную, поменял пакеты и стремглав бросился из усадьбы. Перепрыгнув через ограду, он свистнул своих товарищей. Кот появился сразу, зато Жоан Длинный исчез. Они походили по улице взад-вперед, но негр не появился. Педро забеспокоился: вдруг слуге удалось схватить Длинного? Но ведь он не слышал никакого шума.

Педро сказал Коту:

– Если через минуту не появится, придется снова туда лезть.

Они опять посвистали и не получили ответа.

– Пошли, – решил Педро Пуля.

Но тут они услышали ответный свист, а через минуту и сам Длинный стоял рядом.

– Куда ты запропастился?

Кот схватил собаку за ошейник и втолкнул во двор. Потом они сняли с засова веревку и быстро пошли прочь. Только теперь Жоан Длинный объяснил:

– Когда я нажал на звонок, эта дама наверху ужасно испугалась. Подбежала к окну, распахнула. Я подумал: хочет выброситься. А взгляд такой, что даже страшно. И плачет. Мне так жалко ее стало… Я взял и забрался по трубе, сказал, чтоб не плакала – не из-за чего. Сказал, что стянули мы эти бумаги. Ну, пока объяснял все, задержался малость.

Кот, очень заинтересованный, спросил:

– Ну и как она? Хороша?

– Да, очень хорошая. Погладила меня по голове, сказала: спасибо, благослови тебя бог.

– Ну и осел же ты. Я тебя спрашиваю, хороша ли она в постели. Ну, бедрастая ли и все такое…

Негр не ответил. Педро Пуля хлопнул его по плечу, и Жоан Длинный понял, что вожак одобряет его поступок. Тогда его лицо расплылось в довольной улыбке. В эту минуту к дому подъехал автомобиль.

– Хотел бы я посмотреть, какая физиономия будет у этого португалишки, когда его хозяин развернет пакет, а там совсем не то, что они думают, – негромко заметил Длинный.

И «капитаны» (они были уже на другой улице) громко расхохотались. И смех этот – такой заразительный, безудержный и свободный – звучал как гимн простого народа Баии.

Огни карусели

«Большая японская карусель» была всего лишь маленькой отечественной каруселью, вернувшейся из печального странствия по сонным провинциальным городкам штата, где она скрашивала едва теплившуюся жизнь в долгие зимние месяцы, когда дождь льет не переставая, а до Рождества еще так далеко[26].

Из-за того, что яркие прежде краски выцвели и синий стал грязно белым, а красный – бледно-розовым, а некоторые лошадки поломались, хозяин карусели, папаша Франса, решил поставить ее не в центре города, а на окраине – в Итапажипи. Люди там не такие богатые, есть чисто рабочие кварталы, а ребятишки из бедных семей будут рады и такой старой облезлой карусели.

Кроме всего прочего, парусиновый тент разорвался в нескольких местах, в центре зияла огромная дыра, и работа карусели зависела теперь от погоды.

Ах, какой красивой была когда-то карусель – гордость детворы в Масейо[27]. В то время она стояла рядом с колесом обозрения и театром теней на одной из центральных площадей. По воскресеньям и праздникам дети из богатых семей – мальчики, в матросских и бархатных костюмчиках, и девочки, в тонких шелковых платьях или фламандских народных костюмах с белыми передничками – приходили покататься на своей лошадке, а самые маленькие садились на скамейки, вместе с гувернантками. Их отцы шли на колесо обозрения или в театр теней, где в толкучке могли, будто случайно, прижаться к бедру соседки. В те времена луна-парк папаши Франса был радостью города. И больше всего прибыли давала карусель, крутясь без устали и сверкая разноцветными огнями. В то время папаша Франса считал, что жизнь – отличная штука, что все женщины – красавицы, а мужчины – верные друзья. К сожалению, еще он считал, что выпивка – тоже вещь неплохая: она делает женщин еще красивее, а мужчин – дружелюбнее. И он пропил сначала театр теней, потом – колесо обозрения. Затем подошла очередь карусели. Но поскольку папаша Франса испытывал к карусели особую привязанность и ни за что не хотел с ней расставаться, то однажды ночью с помощью друзей разобрал ее и отправился в странствие по городам Алагоаса и Сержипи[28]. А многочисленные кредиторы отводили душу, кляня его последними словами. Много поездил папаша Франса со своей каруселью. Побывав во всех городишках обоих штатов, не пропуская по пути ни одного бара, он добрался наконец до штата Баия, где и произошла его встреча с бандой Лампиана. Папаша Франса застрял тогда в одном бедном поселке, в глубине штата. У него не было денег не только на перевозку карусели: он не мог заплатить за жалкий номер в единственной в городке гостинице, за глоток кашасы, за кружку теплого пива – он был бы рад и такому. Карусель, сооруженная на траве Соборной площади, стояла без дела целую неделю. Папаша Франса надеялся, что в субботу и воскресенье ему удастся собрать какую-нибудь мелочь, чтобы перебраться в местечко получше. Но в пятницу в поселок вторгся Лампиан с двадцатью двумя головорезами, и карусели пришлось покрутиться. Известные своей жестокостью бандиты, на совести которых были десятки загубленных жизней, восхищались красотой карусели и были счастливы как дети, любуясь ее кружащимися огоньками, слушая старинную мелодию пианолы, взбираясь на поломанных лошадок. И карусель папаши Франса спасла городок от разграбления, девушек – от позора, мужчин – от смерти. Только двоих солдат байянской полиции застрелили кангасейро, когда те чистили ботинки у полицейского поста, но и то до того, как увидели карусель на Соборной площади. Потому что в эту ночь, испытав наивысшее счастье, Лампиан мог помиловать даже полицейских. Да, они радовались как мальчишки, потому что в детстве, в глухом и нищем сертане им не довелось узнать, какое это счастье – забраться на деревянную лошадку и покататься на карусели под звуки пианолы, любуясь разноцветными огнями – синими, зелеными, желтыми, фиолетовыми, красными…

Красными, как кровь замученных жертв.

Все это папаша Франса рассказал Сухостою (тот был ужасно взволнован) и Хромому в тот вечер, когда познакомился с ними в «Приюте моряка» и пригласил в помощники на все время, пока карусель будет стоять в Итапажипи. Он не мог назначить им твердого жалованья, но, возможно, милрейсов по пять за вечер они и получат. А когда Сухостой продемонстрировал свое умение подражать разным животным, папаша Франса пришел в совершеннейший восторг, поставил еще бутылку пива и заявил, что Сухостой будет зазывать у входа публику, а Хромой помогать ему с машиной и следить за пианолой. Он же будет продавать входные билеты во время остановок, а во время работы карусели этим займется Сухостой. «А время от времени, – сказал папаша Франса, – один сходит промочить горло, пока другой работает за двоих». Никогда ни одно предложение мальчишки не встречали с таким восторгом. Они и раньше много раз видели карусель, но всегда издали, в ореоле тайны, а на ее быстрых лошадках восседали богатые капризные мальчишки. Хромой однажды (в тот день, когда ему удалось пробраться на площадку аттракционов в Городском саду) дошел даже до того, что купил билет на карусель, но сторож прогнал его, потому что он был в грязных лохмотьях. Потом кассир не хотел возвращать ему деньги за билет, и Хромому не оставалось ничего другого, как сунуть руку в открытый ящик билетной кассы, схватить мелочь и как можно быстрее исчезнуть из парка. Везде раздавались крики: «Вор!», «Держи вора!», поднялась ужасная суматоха, а Хромой преспокойно спустился к Гамбоа де Сима, унося в карманах по крайней мере раз в пять больше, чем он заплатил за билет. Но Хромой, без сомнения, предпочел бы прокатиться на карусели, верхом на сказочном коне с головой дракона – самом загадочном и притягательном элементе того чуда, каким была для него карусель. С этого самого дня он еще сильнее возненавидел сторожей и полюбил недоступные карусели. И вот теперь, вдруг, появляется человек и совершает чудо: предлагает провести несколько дней рядом с настоящей каруселью, кататься на ее лошадках, видеть вблизи, как кружатся ее разноцветные огни, да еще угощает за это пивом. Для Хромого папаша Франса не был жалким пьяницей, которого он встретил в дешевой забегаловке. В его глазах он был существом сверхъестественным, чем-то вроде Христа, которому молится Фитиль, или Шангу, в которого верят Жоан Длинный и Божий Любимчик. Ни падре Жозе Педро, ни мать святого дон’Анинья не могут совершить этого чуда: байянской ночью на площади в Итапажипи по воле Хромого закружатся как сумасшедшие огни карусели. Это какой-то сон, но совсем не похожий на те кошмары, что обычно терзают его бесконечными тоскливыми ночами. Хромой почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, впервые в жизни вызванные не болью или ненавистью. И он взирал сквозь слезы на папашу Франса, как на божество. Ради него он был готов… любому перерезать горло ножом, который носил за поясом под черным жилетом, служившим ему пиджаком.

– Красотища, – сказал Педро Пуля, разглядывая карусель.

Жоан Длинный тоже смотрел во все глаза. Уже были развешаны лампочки – синие, зеленые, желтые, красные.

Да, карусель папаши Франса и старая, и облезлая, но есть в ней какое-то особое очарование. Может, оно скрывается в разноцветных лампочках, в музыке пианолы (забытые вальсы ушедших времен) или в деревянных лошадках и уточках для самых маленьких. В ней есть свое очарование, это признают все, но, по единодушному мнению «капитанов песка», она великолепна. Пусть она старая, разбитая и облезлая, какое это имеет значение, если она приносит радость детям?

Это была потрясающая новость! Когда Хромой сообщил, что они с Сухостоем будут несколько дней работать на карусели, многие не поверили, думая, что это очередная шуточка Хромого. Решили спросить у Сухостоя, который, как всегда, молча сидел в своем углу, нечесаный, с растрепанными курчавыми волосами, и вертел в руках револьвер, украденный в оружейной лавке. Сухостой утвердительно кивнул и добавил:

– На ней катался сам Лампиан. Лампиан – мой крестный.

Хромой сказал, что завтра к вечеру карусель установят, и тогда можно будет на нее посмотреть. Он пригласил «капитанов» полюбоваться каруселью и ушел на встречу с папашей Франса. В эту минуту все на складе почувствовали в глубине своих маленьких сердец зависть к Хромому, к его невероятному счастью. Даже Фитиль, у которого были его иконы, даже Жоан Длинный, который должен пойти вечером с Божьим Любимчиком на кандомблэ Прокопиу в Матату, даже Профессор, у которого были его книги, и, кто знает, может быть, даже Педро Пуля, который не питал зависти никогда и ни к кому, потому что он был вожаком. Да, все завидовали ему и Сухостою, который не обращал на товарищей никакого внимания. Презрительно щурясь и скаля зубы в злобной гримасе, он целился из своего револьвера то в кого-нибудь из мальчишек, то в пробегавшую мимо крысу, то в усыпанное звездами небо.

На следующий вечер все «капитаны» вместе с Хромым и Сухостоем (которые целый день помогали папаше Франса) пошли посмотреть на собранную карусель. И мальчишки замерли, ахнув от восхищения, до глубины души пораженные ее красотой. Хромой показал им все, каждую деталь. Сухостой подводил одного за другим к лошадке, на которой катался его крестный отец, Виргулино Феррейра Лампиан. Их было около сотни – столько мальчишек любовались старой каруселью папаши Франса, пьянствовавшего в этот час в «Приюте моряка». Хромой показывал механизм, приводящий в движение карусель, с такой гордостью, словно маленький, часто выходивший из строя мотор был его собственностью. Сухостой не мог расстаться с лошадкой Лампиана. Хромой очень боялся, как бы ребята не испортили карусель, и не давал к ней даже прикоснуться.

Вдруг Профессор спросил:

– А ты уже умеешь управляться с машиной?

– Нет еще, – с явной неохотой признался Хромой, – завтра папаша Франса меня научит.

– Значит, завтра, когда все разойдутся, ты сможешь пустить ее только для нас. Включишь – и мы покатаемся.

Педро Пуля с энтузиазмом поддержал эту идею. Остальные, затаив дыхание, ждали, что ответит Хромой. И когда тот согласился, многие захлопали в ладоши, другие закричали «ура!». Сухостой оставил наконец лошадь Лампиана и подошел к ним:

– Хотите, покажу кое-что?

Конечно, все хотели. Сертанежо забрался на карусель, завел пианолу, и полилась мелодия старинного вальса. Суровое лицо Сухостоя потеплело. Он смотрел на пианолу, смотрел на счастливые лица мальчишек. Как в храме внимали они звукам, что лились из самого сердца карусели. И только для них, нищих и отважных «капитанов песка», звучала волшебная музыка, умножая магию этой байянской ночи. Все молчали, потрясенные. Какой-то рабочий, увидев на площади группу мальчишек, подошел к ним и замер, покоренный старинной мелодией. И тут из-за тучи выплыла огромная луна, и звезды заблистали еще ярче, и море совсем успокоилось (может быть, сама Йеманжа вышла на берег послушать музыку?), и город казался огромной каруселью, где на невидимых конях кружились «капитаны песка». И в эти минуты они чувствовали себя хозяевами города. И любили друг друга как братья, потому что им, никогда не знавшим ни заботы, ни ласки, музыка дала и нежность, и человеческое тепло. И Сухостой наверняка забыл сейчас о Лампиане. Педро Пуля не мечтал стать когда-нибудь вожаком всех бродяг Баии. А Хромому не хотелось броситься в море, чтобы видеть прекрасные сны. Потому что музыка льется из сердца карусели только для них и для этого рабочего. Это был вальс, старинный и печальный, всеми забытый в этом городе.

Люди стекаются со всех улиц. Сегодня субботний вечер, завтра не нужно идти на работу, поэтому они не торопятся домой. Многие сидят в барах: в «Приюте моряка» полно народу, но те, у кого есть дети, идут на площадь. Она плохо освещена, зато лучше видны летящие огни карусели. Дети любуются ими и хлопают в ладоши. У входа Сухостой подражает голосам зверей, зазывая публику. На нем надет патронташ, крест-накрест, словно он только что из сертана. Папаша Франса подумал, что это привлечет внимание публики, и Сухостой в самом деле похож на настоящего кангасейро в кожаной шляпе, с патронташем на груди. Он кричит на разных голосах, пока перед ним не соберется толпа: мужчины, женщины, дети. Тогда он продает желающим билеты. Площадь охвачена весельем: огни карусели радуют всех. В центре Хромой, на корточках, помогает папаше Франса завести мотор. И карусель крутится вместе с детьми, пианола играет свои старинные вальсы, Сухостой продает билеты.

По площади гуляют парочки влюбленных. Матери семейств покупают пломбир и эскимо. Какой-то поэт, сидя у моря, сочиняет поэму об огнях карусели и радости детей. Карусель освещает всю площадь и все сердца. Ежеминутно с улиц и переулков вливаются на площадь все новые и новые толпы народа. Сухостой, одетый кангасейро, зазывает публику. Когда карусель останавливается, дети гурьбой бросаются к ней, на ходу показывая билеты, их невозможно сдержать. Если кому-то не хватает места, он остается, чуть не плача, и с нетерпением ждет своей очереди. А когда карусель останавливается, многие не хотят слезать, и тогда приходится вмешиваться Хромому:

– Ну-ка, давай, давай отсюда. Или покупай другой билет.

Только так дети покидают полюбившихся лошадок, без устали бегущих по кругу. Их место занимают другие, и вновь несутся неутомимые скакуны, летят разноцветные огоньки, сливаясь в один удивительный нимб, и пианола играет свои старинные мелодии. На скамейки садятся влюбленные, и пока карусель крутится, шепчут друг другу слова любви. А некоторые даже целуются, когда мотор выходит из строя и огни гаснут. Тогда папаша Франса и Хромой склоняются над мотором и ищут неисправность, пока бег не начнется снова, положив конец возмущенным крикам детей. Хромой узнал уже все тайны мотора. Наступает момент, когда папаша Франса велит Хромому подменить Сухостоя на продаже билетов, чтобы тот мог покататься на карусели. И мальчишка всегда выбирает лошадку, которая служила Лампиану. Карусель вращается, Сухостою кажется, что под ним настоящий конь, а в руках – карабин. Он целится в тех, кто сидит впереди, нажимает на курок и видит, как, сраженные пулей, они падают, умытые кровью… А лошадь бежит все быстрей и быстрей, и Сухостой снова и снова нажимает на курок и убивает всех вокруг, потому что все они полицейские на службе у богатых фазендейро. Потом он грабит деревни, города, поезда, всегда верхом на своем коне, не выпуская винтовки из рук.

Теперь очередь Хромого. Он идет молча, весь во власти какого-то странного чувства. Идет, как верующий к мессе, как любовник – в объятия любимой, как самоубийца – навстречу смерти. Идет, бледный, еще сильнее волоча ногу. Взбирается на синюю лошадку со звездами на деревянном крупе. Губы его плотно сжаты, уши не слышат музыки пианолы. Он видит только огни карусели, которые крутятся вместе с ним, и ему кажется, что он такой же, как все эти дети, у которых есть дом, отец и мать, которые целуют и любят его. Хромой представляет себе, что он один из них, и закрывает глаза, чтобы надежнее сохранить эту иллюзию. Он уже не видит ни мучивших его солдат, ни того человека в жилете, который смеялся. Сухостой убил их всех. Хромой, как натянутая струна, боится шелохнуться. Теперь он летит над морем прямо к звездам, это самое чудесное путешествие на свете, даже Профессор не рассказывал о таком. И сердце его бьется, бьется, словно вот-вот выскочит из груди.

В эту ночь «капитаны песка» не пришли. Не только потому, что карусель работала допоздна (в два часа ночи на ней еще катался народ), но и потому, что многие из них, в том числе Педро Пуля, Сачок, Бузотер и Профессор, были заняты своими делами. Решили пойти на следующий день часа в три-четыре утра. Педро Пуля спросил Хромого, умеет ли он обращаться с мотором:

– Не хорошо, если ты что-нибудь сломаешь, – убыток твоему хозяину, – объяснил он.

– Да я уже знаю все как свои пять пальцев. Это для меня пара пустяков.

Профессор, игравший в шашки с Длинным, заметил:

– Не заглянуть ли нам на площадь сегодня днем? Вдруг что-нибудь выгорит?

– Я, пожалуй, схожу, – ответил Педро Пуля. – Но думаю, что всем вместе идти нельзя. Могут заподозрить неладное, если увидят такую ораву.

Кот сказал, что днем пойти не сможет: ему надо кое с кем встретиться, предупредить, что ночью он будет занят.

Хромой ухмыльнулся:

– Ты дня не сможешь прожить, чтобы не трахнуться со своей шлюхой. Смотри, еще подхватишь что-нибудь.

Кот не ответил. Жоан Длинный тоже отказался: они с Божьим Любимчиком были приглашены к доне Анинье на фейжоаду. В конце концов, решили, что днем на площади будет действовать небольшая группа «капитанов». Остальные идут куда хотят. И только ночью все вместе пойдут кататься на карусели.

– Ребята, нужно принести бензин для мотора.

Профессор (он обыграл Жоана Длинного уже в трех партиях) собрал со всех деньги на два литра бензина:

– Я принесу.

Но в воскресенье днем пришел падре Жозе Педро, один из тех избранных, кому было известно постоянное убежище «капитанов песка». Падре Жозе Педро довольно давно стал их другом. А началось все из-за Сачка. Однажды Сачок пробрался в ризницу церкви после мессы, которую служил падре Жозе Педро. Он сделал это скорее из любопытства, чем с какой-то определенной целью: Сачок был не из тех, кто утруждает себя заботами о хлебе насущном. Он предпочитал не вмешиваться в течение жизни и ни о чем не заботиться. Он был самым злостным паразитом в группе. Изредка, когда у него появлялось желание, Сачок забирался в какой-нибудь дом и уносил ценную вещь или снимал часы с прохожего. Он почти никогда не сбывал краденое перекупщикам – отдавал Педро Пуле как свой вклад в общий котел. У него было много друзей среди портовых грузчиков, в домах бедняков в Соломенном Городке, повсюду в Баии. Он ел то в одном доме, то в другом. В общем-то, он никому не докучал. Довольствовался женщинами, которых сплавлял ему Кот, и, как никто другой, знал город, все его улицы и достопримечательности, все праздники, где можно выпить и потанцевать. Когда после его взноса в общий котел проходило значительное время, он делал над собой усилие, добывал что-нибудь ценное и отдавал Педро Пуле. Он в принципе не любил никакой работы: честной или нечестной. Зато ему нравилось лежать на песчаном берегу, часами наблюдая за кораблями, просиживать на корточках все вечера у ворот портовых складов, слушая рассказы о подвигах и приключениях. Он ходил в лохмотьях и не пытался раздобыть себе одежду, пока старая не истлевала окончательно. Он любил бесцельно бродить по городу, выкурить сигарету на скамейке в парке, любоваться позолотой старинных церквей, фланировать по улицам, вымощенным большими черными камнями. В то утро, увидев, что месса кончилась, Сачок вошел в церковь и беспрепятственно пробрался в ризницу. Он все там осмотрел: алтари, святых, посмеялся над очень черным святым Бенедиктом. В ризнице никого не было, а ему приглянулась золотая вещица, на которой он мог бы хорошо заработать. Он еще раз огляделся и, никого не увидев, протянул руку. Но тут кто-то тронул его за плечо. Это был падре Жозе Педро.

– Зачем ты это делаешь, сын мой? – спросил он с улыбкой, забирая из рук Сачка золотую дарохранительницу.

– Я только хотел посмотреть, ваше преподобие. Красивая штучка, – выкручивался порядком напуганный Сачок. – Вот красотища-то, правда? Только не подумайте, что я хотел унести. У меня и в мыслях такого не было: поставил бы на место. Я из хорошей семьи.

Падре Жозе окинул Сачка взглядом и улыбнулся. Сачок тоже посмотрел на свои лохмотья:

– Это потому, что у меня умер отец, понимаете? А до этого я даже ходил в школу… Я говорю правду. Зачем мне воровать эту штуку? – Он указывал на дарохранительницу. – Да еще из церкви. Я ведь не язычник.

Падре Жозе Педро снова улыбнулся. Он прекрасно понимал, что Сачок врет. Но он давно искал возможность установить контакт с городскими беспризорниками. Он считал, что таково предназначение, уготованное ему Богом. Он несколько раз посетил с этой целью исправительную колонию для несовершеннолетних, но там ему чинили всевозможные препятствия, потому что он не разделял некоторые весьма странные представления директора о воспитании. Иными словами, он не считал, что детей надо бить, чтобы удержать от греха. Падре не раз слышал о «капитанах песка» и мечтал познакомиться с ними, чтобы привести их сердца к Богу. У него было огромное желание работать с этими детьми, помочь им исправиться. Поэтому он разговаривал с Сачком как можно мягче. Кто знает, может, с его помощью он попадет к «капитанам песка»? Так и вышло.

Падре Жозе Педро не считался выдающейся личностью в среде духовенства. Напротив, он был едва ли не самым жалким из целого легиона байянских падре. До поступления в семинарию он пять лет проработал на ткацкой фабрике простым рабочим. Однажды эту фабрику посетил епископ, и хозяин, желая продемонстрировать свое великодушие, заявил:

– Сеньор епископ, вы жаловались, что сейчас мало истинных пастырей. Поэтому я готов оплатить учебу одного семинариста или того, кто хочет стать священником, если у него есть призвание.

Жозе Педро, стоявший за станком, услышал это и сказал, что хочет стать падре. Как для епископа, так и для хозяина фабрики это было полной неожиданностью.

Жозе Педро был уже не в том возрасте и не имел никакого образования. Но хозяину было неудобно перед епископом отступать от своего слова, и Жозе Педро поступил в семинарию. Большинство семинаристов смеялись над ним. Ему никак не удавалось стать хорошим учеником. Он был очень старательным, это так. К тому же одним из самых преданных церкви, искренне верящих. Но он часто не соглашался с тем, что творилось в семинарии, и другие ученики его третировали. Ему не удалось проникнуть в тайны философии, теологии и латыни, но сердце его было открыто чужой боли, и он хотел наставлять в вере детей или индейцев. Жозе Педро пришлось многое вытерпеть, особенно когда через два года хозяин фабрики перестал платить за него и он был вынужден подрабатывать педелем[29], чтобы продолжить учебу. Однако, несмотря ни на что, ему удалось окончить семинарию и получить сан. Теперь, в ожидании собственного прихода он служил в одной из байянских церквей. Но больше всего на свете он хотел стать наставником городских беспризорников, мальчишек без отца и матери, которые живут среди всяческих пороков, добывая свой хлеб воровством. Падре Жозе Педро мечтал открыть им свет истинной веры, привести их сердца к Богу. С этой целью он стал посещать исправительную колонию для несовершеннолетних преступников, где вначале директор встретил его с распростертыми объятиями, но когда падре решительно высказался против телесных наказаний, против того, чтобы детей по несколько дней морили голодом, все сразу изменилось. Ему даже пришлось написать по этому поводу письмо в газету. В результате дорога в колонию была для него закрыта, а в архиепископство направлена жалоба. Поэтому у него до сих пор и нет своего прихода.

Однако больше всего ему хотелось познакомиться с «капитанами песка». Проблема малолетних преступников и беспризорников, не волновавшая, казалось, никого в целом городе, была главной заботой падре Жозе Педро. Он пытался сблизиться с этими детьми не только для того, чтобы обратить на путь истины, – он хотел просто помочь им, улучшить их жизнь. Попытка падре как-то повлиять на «капитанов» не приносила большого успеха. Вернее, вообще никакого. Он даже не представлял, что нужно сделать, чтобы завоевать доверие маленьких воришек. Но он знал, что эти мальчишки лишены любви и заботы, зато с лихвой хлебнули голода и бесприютности. И если падре не мог дать им кров, еду и одежду, то, по крайней мере, у него всегда было для них доброе слово и сердце, исполненное любви. В одном заблуждался вначале падре Жозе Педро: он полагал, что «капитаны» согласятся променять свою безграничную уличную свободу на сытую жизнь. Конечно, падре не собирался агитировать этих ребят за исправительную колонию: слишком хорошо он знал ее законы, писаные и неписаные, и прекрасно понимал, что это учреждение никого не может сделать ни лучше, ни честнее. Падре рассчитывал на своих пожилых прихожанок, с которыми у него сложились дружеские отношения. Они могли бы взять на себя заботу о «капитанах песка», об их обучении и воспитании. Но тогда «капитанам» пришлось бы отказаться от всего того, что было для них главным: от свободы, от полных опасности приключений на улицах самого таинственного и прекрасного города в мире – Баии Всех Святых. И познакомившись через Сачка с «капитанами песка», падре Жозе Педро тут же отверг эту идею, понимая, что, сделав подобное предложение, он навсегда утратил бы их доверие. Мальчишки просто уйдут со склада, и он никогда больше их не увидит. К тому же у него не было абсолютного доверия к этим одиноким старым богомолкам, которые буквально не вылезали из церкви, а в перерывах между мессами сплетничали и злословили. Он помнил, как они обиделись на него в первый день его службы в этой церкви. Когда обедня закончилась, группа богомолок окружила его с явным намерением помочь ему снять облачение. Раздались взволнованные голоса:

– Преподобненький… Архангел Гавриил…

Одна тощая старая дева молитвенно сложила руки:

– Мой Христосик…

Это было невыносимо, и падре Жозе Педро взорвался. Хотя он знал, что большинство священников не возражают против такого обожания и получают неплохие подношения в виде кур, индюшек, вышитых носовых платков, а иногда даже старинных золотых часов, которые передаются в семье из поколения в поколение. Но у падре Жозе Педро было иное представление о своей миссии, он осуждал подобное поведение святых отцов и поэтому реагировал чересчур страстно:

– Вам что, нечего делать? У вас нет дома, вам не о ком заботиться? И я не Иисусик и не архангел Гавриил… Идите домой… работать, готовить обед, ужин.

Богомолки смотрели на него так, словно он был самим Антихристом.

– Работая по дому, вы лучше послужите Богу, чем здесь, нюхая подолы священников. Идите, идите… – закончил падре.

И даже когда они ушли, напуганные, он все повторял скорее с болью, чем злостью:

– Христосик… Поминают имя Господа всуе.

А старые святоши побежали прямиком к падре Кловису, своему любимому духовнику, который был толст, лыс и всегда находился в прекрасном настроении, и рассказали, стеная и охая, о том, что пришлось им только что претерпеть. Падре Кловис ласково смотрел на них и утешал как мог:

– У него это скоро пройдет. Это поначалу. Потом он увидит, что вы просто святые, истинные дщери Господни. Это пройдет. Не печальтесь. Прочтите «Отче наш» и не забудьте про вечернюю службу.

Когда они ушли, он рассмеялся и пробормотал самому себе:

– Ох, уж эти новоявленные падре. Портят жизнь себе и людям.

Позднее прихожанки снова сблизились с молодым священником. Но, по правде говоря, полного взаимопонимания им достичь не удалось. Суровый вид, сдержанность, отвращение к церковным интригам были причиной того, что его скорее уважали, чем любили. Тем не менее с некоторыми, в основном с вдовами и с теми, кому не повезло в семейной жизни, он все-таки подружился. И еще одно препятствовало их сближению: падре Жозе Педро был никудышным проповедником. Никогда не удавалось ему описать ад с такой убедительной силой, как падре Кловису, говорил он бесцветно и путано, зато был человеком глубоко верующим. А вот верил ли падре Кловис хотя бы в черта, сказать трудно.

Вначале падре Жозе Педро хотел отвести «капитанов песка» к этим прихожанкам. Он думал, что спасет этим не только детей от голода и нищеты, но и богомолок от губительной пустоты их существования. Он мог бы добиться, чтобы они заботились о детях с такой же пылкой преданностью, с какой служат церкви, всем этим толстым священникам. Падре Жозе Педро догадывался (скорее догадывался, чем знал), что, проводя все дни с утра до вечера за пустыми разговорами в церкви или вышивая платки для падре Кловиса, богомолки пытаются придать хоть какой-то смысл своей неудавшейся жизни, ведь у этих старых дев никогда не было ни мужа, ни сына, которым они могли бы отдать свою заботу и нежность. А теперь у них появятся сыновья. Долгое время лелеял Жозе Педро этот проект. Он даже привел в дом одной из своих прихожанок мальчишку из исправительной колонии. Это случилось еще до того, как падре познакомился с «капитанами песка», когда он знал о них только понаслышке.

Опыт закончился плачевно: мальчишка удрал из дома старой девы, стащив столовое серебро. Он предпочел уличную свободу, пусть голодную и бесприютную, хорошей одежде и гарантированному обеду: уж лучше умирать с голоду и ходить в лохмотьях, но быть свободным, чем громко молиться три раза в день и торчать в церкви с утра до вечера. Потом падре Жозе Педро понял, что опыт провалился скорее по вине старой девы, чем мальчика. Ведь, очевидно, думал падре, невозможно превратить беспризорника в святошу. А вот честным, работящим человеком он стать может. И падре собрался, еще не зная «капитанов», свести их с одинокими прихожанками, надеясь, что на этот раз, хорошо все спланировав, он добьется успеха. Но, попав в банду и немного узнав «капитанов», он понял, что нелепо даже мечтать об этом, потому что любовь к свободе – единственная страсть, владеющая сердцами этих мальчишек. Тогда он решил искать другие пути.

Вначале «капитаны» смотрели на него с недоверием. Они много раз слышали, что со священниками лучше не связываться, что ходить в церковь – не мужское дело. Но падре Жозе Педро был раньше рабочим и знал, как найти к ним подход. Он обращался с ними как со взрослыми, как с друзьями и таким образом сумел завоевать доверие даже тех, кто, как Педро Пуля и Профессор, не любил молиться. Труднее всего ему было с Хромым. Если Профессор, Педро Пуля и Кот были просто равнодушны к словам падре (Профессору, однако, он нравился за то, что приносил почитать книги), а Сухостой, Жоанн Длинный и особенно Фитиль внимательно к ним прислушивались, то Хромой все воспринимал в штыки, оказывая поначалу упорное сопротивление. Однако, в конце концов, падре победил: теперь все «капитаны» доверяли ему, а у Фитиля открылось призвание к служению Богу.

Но в тот вечер падре был встречен без особого энтузиазма. Фитиль поцеловал ему руку, Сухостой тоже. Остальные просто поздоровались.

– Сегодня я хочу всех вас пригласить в одно место, – объяснял падре Жозе Педро.

Мальчишки навострили уши:

– Пришел звать вас к вечерне. Хотелось бы посмотреть, кого соблазнит… – хотел сострить Хромой, но прикусил язык, встретив грозный взгляд Педро Пули.

Но падре улыбнулся по-доброму. Он уселся на ящик, и Жоан Длинный увидел, какая у него старая и пыльная сутана. Заштопанная в нескольких местах черной ниткой, она была слишком велика для его худой фигуры. Жоан ткнул локтем Пулю, но Педро и сам это заметил.

– Ребята, – сказал Пуля, – падре Жозе Педро – наш друг. У него что-то для нас есть. Ура, падре Жозе Педро!

Жоан Длинный понял, что Пуля сказал так из-за рваной и слишком большой сутаны. Остальные ответили громким «ура!». Падре улыбнулся, жестом требуя тишины. Не сводя глаз с сутаны падре, Длинный думал, что Педро Пуля – настоящий вожак. Он все видит и все понимает. За Педро Пулю Жоан Длинный дал бы изрубить себя на куски, как тот негр из Ильеуса за Барбозу, знаменитого предводителя кангасейро.

Падре Жозе Педро вытащил из кармана молитвенник в черном переплете, а из него несколько бумажек по 10 мильрейсов:

– Это вам… Приглашаю всех вас покататься сегодня на карусели на площади в Итапажипи.

Он представлял себе, какая радость вспыхнет в их глазах, какое необыкновенное веселье воцарится в бараке. Это помогло бы падре убедить себя, что содеянное им – угодно Богу, что он совершил не слишком большой грех, когда из пятисот мильрейсов, что дона Гильермина Сильва дала на свечи к алтарю Пресвятой Богородицы, он взял пятьдесят, чтобы повести капитанов на карусель. Но этого не произошло, мальчишки смущенно молчали, и падре, растерянный, с деньгами в руке, беспомощно обвел взглядом толпу мальчишек. Педро Пуля запустил пятерню в длинные, закрывающие уши волосы, хотел что-то сказать, но, не найдя слов, вопросительно посмотрел на Профессора. Он-то все и объяснил.

– Вы хороший человек, падре. – Профессор хотел было сказать, что падре такой же хороший, как Жоан Длинный, но подумал, что священник может обидеться, если его сравнить с негром. – Но дело в том, что Хромой и Сухостой работают сейчас на карусели. И мы приглашены, – здесь он сделал небольшую паузу, – хозяином, их другом, покататься ночью бесплатно. Мы не забудем вашего приглашения… – Профессор говорил медленно, тщательно подбирая слова, чувствуя всю деликатность момента, Педро Пуля при этом одобрительно кивал головой. – Но лучше в другой раз. Вы не обидитесь на нас за то, что мы отказались? Не обидитесь, правда? – Профессор пристально вглядывался в лицо заметно повеселевшего священника.

– Конечно, не обижусь. В другой раз, – он смотрел на мальчишек с улыбкой. – Так даже лучше. Ведь эти деньги… – и умолк на полуслове, пораженный внезапно пришедшей в голову мыслью: ведь это сам Господь решил преподать ему урок, указать, какой грех он совершил. У падре было такое выражение лица, что мальчишки невольно сделали шаг вперед. Они смотрели на него, ничего не понимая. Перо Пуля наморщил лоб, как обычно, когда ему надо было решить какую-то сложную проблему. Профессор безуспешно пытался найти нужные слова. И только Жоан Длинный понял все, хотя считался самым глупым:

– Это из церкви, падре? – И с досадой хлопнул себя по губам. Другие тоже поняли. Фитиль подумал, что это великий грех, но решил, доброта падре искупает его. Тогда Хромой, приволакивая ногу сильнее обычного, вплотную подошел к священнику. Голос выдавал его внутреннюю борьбу: вначале он кричал, а закончил почти шепотом:

– Мы можем положить их на место. Для нас это пара пустяков. Не печальтесь… – и улыбнулся.

Эта улыбка Хромого и те чувства, которые он читал на лицах «капитанов» (неужели в глазах Длинного слезы?), вернули падре Жозе Педро покой, душевную ясность и уверенность в правоте своего поступка и своего Бога. Тогда он сказал уже обычным голосом:

– Одна старая вдова дала мне на свечи пятьсот мильрейсов. Я взял пятьдесят, чтобы вы могли покататься на карусели. Господь рассудит, хорошо ли я поступил. Теперь куплю на эти деньги свечи.

Педро Пуля чувствовал, что обязан чем-то отплатить священнику. Он хотел, чтобы тот знал, что они все понимают. И, не найдя ничего лучшего, чем отказаться от дела, которое они запланировали на этот вечер, пригласил падре:

– Мы сейчас идем к карусели посмотреть на Сухостоя и Хромого. Хотите с нами, падре?

Падре согласился, понимая, что это еще один шаг к сердцам «капитанов песка». Группа ребят вместе с падре отправилась на площадь. Некоторые не пошли: Кот, например, которому надо было повидаться с Далвой. Но те, кто пошел, были похожи на мальчиков из хороших семей, возвращающихся из воскресной школы. Если бы они были хорошо умыты и одеты, их можно было бы принять за учащихся колледжа, так дисциплинированно они себя вели.

Вместе с падре они обошли всю площадь. С гордостью продемонстрировали, как Сухостой, одетый кангасейро, кричит на разных голосах, а Хромой самостоятельно управляется с каруселью, потому что папаша Франса ушел в бар выпить пива. Жаль, конечно, что днем лампочки не горят. Поэтому карусель не такая красивая, как вечером, когда кружатся разноцветные огни. Но все равно они гордились Сухостоем, который так здорово подражал разным животным, и Хромым, который приводит в движение карусель и управляется с оравой ребятишек; одни при этом рвались на карусель, а другие не хотели слезать. Профессор огрызком карандаша нарисовал на куске картона Сухостоя, одетого кангасейро. У него был особый дар к рисованию, и иногда он зарабатывал деньги, рисуя мелом на тротуаре портреты проходящих мимо мужчин и сеньорит, гуляющих со своими женихами. Парочки останавливались на минутку, улыбались, разглядывая незаконченный рисунок.

– Как похоже… – восхищались девушки.

Профессор собирал монетки, и дальше совершенствовал рисунок, вводил новых персонажей – моряков и проституток, пока полицейский не прогонял его с тротуара. Иногда вокруг него собиралась толпа зрителей, и кто-нибудь обязательно говорил:

– Этот мальчик подает большие надежды. Жаль, что правительству нет никакого дела до способных детей.

И зрители вспоминали случаи, когда уличные мальчики при определенной поддержке становились великими поэтами, певцами, художниками.

Профессор закончил рисунок (он изобразил еще карусель и упившегося до бесчувствия папашу Франса) и подал его священнику. Они стояли тесной группой и рассматривали рисунок, который священнику очень понравился, как вдруг услышали:

– Да ведь это же падре Жозе Педро… – Какая-то старая карга навела на них свой лорнет, как боевое оружие. Падре Жозе Педро от неожиданности потерял дар речи, а ребята озадаченно разглядывали жилистую шею старухи и костлявую грудь, где сверкала в лучах солнца очень дорогая брошь. Несколько секунд никто не проронил ни звука. Наконец падре Жозе Педро пришел в себя и сказал:

– Добрый день, дона Маргарида.

Но вдова Маргарида Сантос снова навела на них золотой лорнет:

– Как вам не стыдно, падре? Служитель Господа Бога, уважаемый человек, и здесь, среди этого сброда!

– Это дети, сеньора.

Старуха смотрела надменно, презрительно скривив губы. Падре продолжил:

– Христос сказал: «Пустите детей приходить ко мне…»

– Тоже мне дети… – словно выплюнула старуха.

– «Горе тому, кто причинит зло одному из малых сих» – так сказал Спаситель, – падре Жозе Педро возвысил голос над злобным шипением старухи.

– Это не дети, это преступники. Мошенники, воры, но не дети. Может быть, это даже «капитаны песка»… Ворье, – повторила она с ненавистью.

Мальчишки уставились на нее, ничего не понимая. Только в глазах Хромого сверкнула злоба.

Педро Пуля шагнул вперед, пытаясь объяснить:

– Падре просто хочет помо…

Но старуха отпрянула от него и буквально завизжала:

– Не смей, не смей приближаться ко мне, мразь. Если бы не падре, я бы уже давно позвала полицию.

Тут Педро Пуля расхохотался, подумав, что если бы не падре, то у старухи уже давно не было бы ни брошки, ни лорнета. Старуха удалилась, всем своим видом демонстрируя чванливое превосходство и презрение ко всякому сброду, не преминув сказать падре Жозе Педро:

– Так вы не далеко пойдете, падре. Вам следует быть разборчивее в своих знакомствах.

Педро Пуля хохотал все громче, и священник тоже рассмеялся, хотя ему было совсем не весело из-за этой старухи, ее злобного непонимания. Но карусель по-прежнему вращалась, все так же бегали деревянные лошадки с нарядно одетыми мальчиками и девочками на спинах, и глаза «капитанов песка» опять обратились к ней, горя желанием взобраться на этих скакунов и лететь по кругу вместе с огнями карусели.

– Настоящие дети, – подумал падре.

1 Первая жена Жоржи Амаду.

2 Комендадор – кавалер военного ордена. Звание это, однако, можно было приобрести за деньги.

3 Когда-то поселиться на аллее Витории считалось наивысшим шиком: здесь строила особняки знать времен империи. Теперь же, как пишет Жоржи Амаду, «эта некогда красивейшая улица Бразилии превратилась в невообразимый и устрашающий лес небоскребов» («Бухта Всех Святых», Рио-де-Жанейро, 1977. С. 70).

4 Иезуитский колледж, где в 1922–1924 годах учился сам Жоржи Амаду.

5 Кабокло – португало-индейские метисы.

6 Кашаса – водка из сахарного тростника.

7 Божий Любимчик, настоящее имя – Самуэль Франсиско де Соуза Баретто (1892–1950), реальное лицо. Жоржи Амаду пишет в книге «Бухта Всех Святых», что познакомился с ним, когда тот был уже пожилым человеком, но его мастерство даже тогда было поразительным.

8 Капоэйрист – мастер капоэйры.

9 Капоэйра – уникальный вид боевого единоборства, синтез акробатики, борьбы и танца. Исполняется всегда под аккомпанемент музыкального инструмента – беримбау. Содержит много оригинальных приемов, в частности удары ногами из стойки на руках. В свое время капоэйра была грозным оружием самообороны для черных рабов. Поэтому была официально запрещена.

10 Барра-авенида – улица в богатом районе Баии.

11 Дон’Анинья – Еужения Ана дос Сантос (1869–1939).

12 Мать святого – старшая жрица, наивысший сан в иерархии афробразильского религиозно-фетишистского культа кандомблэ, завезенного в Бразилию неграми-рабами из Африки.

13 Террейро – место, где совершаются обряды кандомблэ. Байянские террейро делятся на четыре основные группы, в зависимости от того, к какому африканскому племени принадлежали их основатели: жеже-наго, конго, ангола. К четвертой группе относятся кандомблэ кабокло, т. е. метисы. Церемонии на террейро, принадлежащих к разным группам, несколько отличаются друг от друга. Террейро Крус де Опо Афонжа, принадлежащее к группе жеже-наго, обладает рядом уникальных черт, т. к. мать Анинья, его основательница, происходила из племени грунси. В частности, только там сохранился титул оба – жреца-распорядителя.

14 Ийа – главное женское божество кандомблэ.

15 Гринго – иностранец.

16 Антонио дос Сантос (род. в 1914 г.), по прозвищу Сухостой, реальная личность. Родился в штате Сержипи.

17 Сертанежо – уроженец сертана, внутренних засушливых районов Бразилии.

18 Альпаргаты – сандалии из кожаных ремешков.

19 Каатинга – полупустыня с низкорослыми деревьями и кустарниками.

20 Виргулино Феррейра да Силва, по прозвищу Лампиан (1898–1938) – знаменитый главарь бандитов-кангасейро, действовавший на северо-востоке Бразилии.

21 Мангейра, сапотизейро – фруктовые деревья, приносящие плоды манго и сапоти`.

22 Шангу – бог молнии и грома в афробразильской мифологии.

23 Сеу – сокращение от слова «сеньор».

24 Сарапател – блюдо из свиной крови и ливера.

25 Фейжоада – блюдо из фасоли и мяса.

26 Не следует забывать, что в Южном полушарии Рождество приходится на середину лета.

27 Масейо́ – город в штате Алаго`ас.

28 Алаго́ас, Сержи́пи – штаты северо-востока Бразилии.

29 Педель – младший воспитатель в учебных заведениях, следящий за дисциплиной учащихся.

Продолжить чтение