Найди меня

Пролог

Простыни мешали, липли к телу, словно вторая кожа, которая не дает мне ни малейшего шанса почувствовать свободу. Каждая ночь превращалась в мучение – бесконечная борьба с тканью, которая прилипала к коже. Вязкая тяжесть, которая будто бы сжимала меня изнутри, мешала дышать, заставляла сердце биться быстрее. Я лежал на жесткой койке, ощущая каждую неровность матраса, каждую трещину в стене. Время казалось застывшим – ночь за ночью я просыпался без сна, в горле пересохло, я не помню, когда последний раз пил воду. Губы трескались, язык прилипал к небу – все это мучило меня уже на протяжении долгого времени.

Я злился и никак не мог понять, что со мной не так.

Почему я здесь? За что сижу в этой темной камере? Какие законы я нарушил?

Эти вопросы постоянно крутились у меня в голове, но ответов не было. Сотни вопросов – и ни одного ясного ответа. Почему меня заперли? Кто я такой? Что я сделал такого плохого? Внутри все кипело от гнева и бессилия. Я пытался вспомнить хоть что-то – хоть один фрагмент своей жизни до этого заточения, но память будто бы стерта до основания.

Вдруг я почувствовал сильное раздражение – злость взяла верх. Я с силой бросил подушку в пустоту, она с глухим звуком ударилась о прутья решетки. В воздухе повисла тишина, только слышно было тихое шуршание ткани и моё тяжелое дыхание. Подушка упала на пол, и я почувствовал, как внутри меня закипает гнев – он словно разгорается огнем, охватывает все тело. Мои руки сжались в кулаки, пальцы начали дрожать от напряжения.

Вопросы снова и снова прокручивались у меня в голове, но ответы оставались недосягаемыми. Я чувствовал себя как зверь в ловушке – без права на свободу и без ясных причин для этого.

В горле сухо, словно, я проглотил наждачку:

– Эй! Есть кто? Принесите воды!

Я резко поднялся на ноги и со всей силы ударил ладонью по решетке. Звук был противным – звонкий и резкий, словно металлический колокол раздался по всему коридору. В соседней камере кто-то зашумел: ворчание и ругань перемешались с эхом моего удара.

– Придурок! Хватит шуметь! Ты не один здесь! – услышал я голос из конца коридора.

Эти слова словно ударили меня по нервам сильнее всего остального. Гнев внутри начал закипать еще сильнее; воздух вокруг словно наполнился статическим электричеством – он стал искриться от напряжения. Внутри меня проснулось что-то острое: давно забытая ярость или страх перед неизвестностью, я чувствую, что тело начинает слегка вибрировать, дрожь пробегает по моим рукам и ногам. Мои глаза зажглись ярче обычного: они горели огнем недовольства и отчаяния.

Внезапно где-то вдали раздался раскат грома – глубокий и мощный звук, который эхом прокатился по всему подземелью. Он словно напомнил мне о моем месте здесь: о том, что я ничтожен перед лицом природы или судьбы. И вдруг стало холодно – воздух стал пронизывающе свежим и морозным. Это отрезвило мое сознание: я глубоко вдохнул ртом, чувствуя прохладу внутри легких.

Мои плечи немного расслабились, гнев начал угасать под напором этого внезапного холода и грома. Я медленно опустил руки вниз, пытаясь успокоиться и сосредоточиться на дыхании. Внутри все еще бушевало – смесь страха и ярости, но теперь хотя бы появилась небольшая искра разума: нужно держаться и не дать эмоциям взять верх полностью.

Я понял: несмотря ни на что, мне нужно сохранять спокойствие хотя бы ради того единственного шанса понять правду или найти выход из этого ада.

Я просыпаюсь от громких звуков – крики, грохот, неясные шумы, которые разрывают тишину моего сна. Внезапно сердце бьется так сильно, что кажется, будто оно вот-вот вырвется из груди. Я резко вскакиваю на кровати, весь дрожу от неожиданности. В глаза мне светит яркое солнце – его лучи пробиваются сквозь узкую щель в окне, и не получается разобрать черты окружающих предметов или даже лица. Всё вокруг кажется размытым и нереальным, словно я нахожусь в каком-то другом мире.

Вдруг меня резко хватают за локоть – сильное, решительное движение. Кто-то тянет меня вверх, заставляя встать с кровати. Внутри просыпается мгновенная злость – я ощущаю это как вспышку ярости, которая охватывает все тело. Я резко отталкиваю человека рядом, пытаясь освободиться. В этот момент внутри меня просыпается нечто необъяснимое: словно по венам растекается ток – мощная энергия, которая требует выхода. Она пульсирует и просится наружу, и я понимаю, что не могу ее контролировать.

Мои движения становятся неконтролируемыми: я с силой толкаю стража, стоящего рядом. Он отлетает в стену с глухим звуком, словно тряпичная кукла. Еще двоих отбрасывает в решетку – металлические прутья гремят и скрипят под их телами. Внутри меня всё сжимается от напряжения: я чувствую, как эта энергия внутри меня нарастает и требует выхода.

Я пытаюсь восстановить дыхание – делаю глубокий вдох и медленный выдох. Постепенно напряжение уходит: становится легче дышать, сердце немного успокаивается. Внутри всё еще бушует – смесь ярости и страха, но я начинаю осознавать свою силу и понимаю: если я сейчас не остановлюсь, могу навредить кому угодно.

Передо мной стоит человек – парень с поднятыми руками вверх в знак мирных намерений. Его лицо полно страха, он явно чувствует мою мощь и опасается за свою жизнь. Он говорит тихим голосом:

– Воу-воу, друг, спокойнее. Мы не пытаемся сделать тебе больно. Тебя позвал к себе Рафаил, кажется, хочет выпустить тебя на свободу.

Я смотрю на него через полузакрытые глаза, пытаясь понять его слова. Внутри еще остается огонь – желание выплеснуть всю эту энергию наружу, но я стараюсь держать себя в руках. Этот парень не кажется мне врагом: его страх говорит о том, что он тоже боится за свою жизнь и знает цену моей силе.

Мои руки опускаются немного вниз, дыхание постепенно становится ровнее. Я пытаюсь сосредоточиться на его словах и понять смысл происходящего вокруг меня сейчас – ведь что-то изменилось. Может быть, есть шанс выбраться отсюда или хотя бы понять причину всего этого хаоса внутри меня?

Когда мои мысли начинают проясняться чуть лучше, я замечаю его взгляд – он внимательно наблюдает за мной. И вдруг парень замечает моё удивление по поводу его внешнего вида: штаны цвета хаки и белая футболка создают образ обычного парня из повседневной жизни, но он босиком.

Что не так с этим местом? Почему всё так странно? Почему я чувствую себя так чуждо? Почему всё кажется таким нереальным?

Парень замечает мой взгляд и улыбается чуть нервно. Он медленно протягивает руку вперед в жесте мира:

– Эй… Меня зовут Димитрий. Я ангел-хранитель.

Его рука остается висеть в воздухе, между нами. Я смотрю на нее с недоверием: протягивать руку этому человеку? Или оставить всё как есть? Мои пальцы сжаты в кулаки: внутри бушует ещё одна волна эмоций.

– Что прости? Кто ты? Ангел? – произношу я со смешанным удивлением и насмешкой в голосе.

Он слегка кивает головой и улыбается чуть более уверенно:

– Кажется, они основательно решили стереть тебе память…

Шепотом произносит эти слова, но я четко слышу каждое слово: оно словно ударило по моему сознанию.

От моей улыбки не осталось ни следа.

Мне стерли память…

Это ощущение будто бы разрывает меня изнутри: вся моя личность словно растворяется в воздухе.

Кто я был раньше? Что со мной произошло? Почему всё так запутано?

Видимо, что-то меняется в моем взгляде – глаза становятся холоднее и более сосредоточенными. Димитрий замечает это и медленно подходит ко мне ближе, вытягивая руку вперед:

– Послушай, у тебя наверняка много вопросов. Но мне нужно отвести тебя к Рафаилу. Там ты всё выяснишь и получишь ответы на свои вопросы.

Я смотрю ему прямо в глаза – карие глаза вызывают во мне странное спокойствие среди хаоса внутри меня. Чувство доверия медленно пробуждается.

Я киваю головой и делаю шаг навстречу ему – навстречу своей судьбе.

Мир вокруг кажется вдруг немного яснее или хотя бы готов к тому, чтобы раскрыться передо мной полностью.

Некоторое время мы идём по тёмным коридорам, и только слабое мерцание редких окон, разбросанных по стенам, даёт тусклый свет. Тени играют на каменных стенах, создавая иллюзию движущихся фигур и таинственных образов. В воздухе ощущается влажность и запах старых камней, смешанный с легким ароматом свечей и древних книг. Кажется, что эти коридоры тянутся бесконечно, уходя в глубины какого-то здания. Мои глаза пытаются разглядеть обстановку вокруг, понять масштаб этого места, но всё кажется безнадежно размытым: я не чувствую ни времени, ни пространства. Внутри меня – пустота и смутное ощущение потерянности.

Кто я? Почему я не помню ничего о себе? Имя? Какого черта, как меня зовут?

В голове мелькают обрывки воспоминаний – только тени прошлого, которые никак не складываются в целостную картину. Я поднимаю руки и пытаюсь разглядеть свои пальцы – зрение подводит: всё двоится и плывет перед глазами. Внутри вспыхивают образы из темных моментов за решеткой – духота, липкие простыни, шум затхлого воздуха. Помню только это ощущение застывшей тишины и липкой стены.

Вдруг меня охватывает слабость – словно кто-то выключил внутри меня источник энергии. Еще пару минут назад во мне кипели силы, а сейчас хочется свернуться калачиком на холодном полу и просто уснуть. Меня слегка заносит в сторону, и я хватаюсь за стену руками, чтобы не упасть. Стена холодная и шершавая под ладонями, она словно живет своей жизнью, шурша и вибрируя от моих прикосновений.

Стража сзади пытается подхватить меня за руки, чтобы помочь или удержать. Но я злюсь и кручу головой:

– Не стоит! Со мной всё в порядке! Я просто не привык так долго ходить.

Димитрий внимательно изучает меня – его лицо выражает смесь заботы и настороженности. После он говорит тихо, почти шепотом:

– Дело не в том, сколько времени ты не пользовался ногами.

Он пытается пошутить, чтобы разрядить атмосферу, но его лицо становится серьезным при виде моего взгляда. Он продолжает:

– Это влияние замка Аэлорн. Это Врата Вечности. Когда ты приближаешься к ним – тебя лишают сил.

Я все еще скептически отношусь к его словам, мне кажется это чушью или каким-то бредом. Но внутри что-то щемит – ощущение того, что он говорит правду или хотя бы намекает на истину. Я стараюсь поддержать диалог:

– Замок Аэлорн? Лишает силы? Ты можешь объяснить подробнее?

Он кивает головой и начинает объяснять:

– Аэлорн – это Врата Вечности. Здесь восседают вышестоящие ангелы – архангелы – а также демоны и Серафимы.

Я смотрю на него с недоумением, что-то всплывает в моей памяти – образы или слова из давно забытого прошлого. Мое выражение говорит за себя: я ничего не понимаю.

Он замечает мой взгляд и продолжает:

– Да-да, у демонов тоже есть свои Серафимы, просто на своем уровне. Здесь архангелы и Серафимы решают судьбы людей, создают законы, пишут историю.

Он запинается на слове «историю», словно сам удивлен тому объему информации, которой владеет.

– Что дальше? – спрашиваю я коротко.

Димитрий опускает голову, чешет затылок и продолжает тихо:

– На самом деле никто здесь не знает всех секретов Аэлорна. Только Высшие знают все тайны этого места. Всё остальное – лишь догадки, но мне кажется, что там происходят куда более серьезные вещи.

Я чувствую внутри себя тревогу: он кричит глазами о том же самом – стирании памяти.

Я напрягаюсь еще сильнее и прожигаю его взглядом:

– Они могут ставить эксперименты над людьми?

Димитрий вдруг громко смеется – его смех звучит как звон колокольчика среди мрака коридора. Он складывается пополам от смеха, я выгибаю бровь и жду окончания его приступа.

Когда он наконец успокаивается, Димитрий продолжает:

– Эксперименты над людьми? Нет, здесь принимают души людей и распределяют их дальше. Но не проводят эксперименты!

Я начинаю подозревать что-то большее за его словами о стирании памяти, он что-то скрывает.

Решаю больше не задавать вопросов, мне неизвестно к чему это приведет или какие последствия могут быть для него самого.

Мы продолжаем движение вперед: под ногами ощущаются небольшие выступы камня или металла – знак того, что мы приближаемся к поверхности или выходу наружу.

Димитрий толкает тяжелую дверь: она скрипит при открытии, а свет ярко бьет мне в лицо. Я закрываю глаза рукой и пытаюсь привыкнуть к освещению.

Моргнув несколько раз, глаза привыкают к яркому свету.

Куда я попал?И вот я вижу перед собой истинное чудо: мы действительно вышли на поверхность! Над нами раскинулось безоблачное голубое небо с ярким солнцем; вокруг распростерлись облака белоснежной пены, перед нами стоит огромный замок.

Мир вокруг кажется невероятным после темных коридоров замка Аэлорн. Я стою неподвижно несколько мгновений, глядя вверх на бескрайнее небо и чувствуя свежий ветерок на лице.

Это место кажется одновременно прекрасным и чуждым мне до боли – словно я оказался в другом измерении или мире с иной реальностью.

Что же теперь будет со мной? Какие тайны скрыты за этим небесным горизонтом? И кто такой этот Димитрий?

Я чувствую, как внутри меня поднимается волна паники. Всё, что говорил Димитрий – кажется теперь не просто словами, а жестокой правдой. Вся эта чушь про ангелов и демонов, про души и Врата Вечности – всё это не фантазии или легенды. Я действительно на небесах. Или в чем-то очень похожем на них.

Мир вокруг меня – безмятежный и невероятно красивый. Голубое небо, мягкое сияние солнца, легкий ветерок – всё кажется нереальным, словно я попал в другой мир, где законы обычной жизни не действуют. Я стою неподвижно, пытаясь переварить эту информацию. Мои мысли метаются: а что дальше? Что я делаю здесь? Почему я оказался именно на этом месте? И самое главное – кто я такой?

Мое сердце бьется учащенно, дыхание становится тяжелым. В голове крутятся образы из рассказов Димитрия – Врата Вечности, ангелы и демоны, решающие судьбы. Всё это вдруг обрело для меня реальность.

Я стою здесь, в этом бушующем мире, и внутри меня всё разрывается. Вся моя сущность словно раздувается от боли и страха. Я пытаюсь сдержать себя, чтобы не сорваться, не схватиться за волосы и не начать кричать или бежать обратно за решетку – туда, откуда нет возврата. Мне кажется, что я должен узнать свою правду, понять, кто я есть на самом деле. Но готов ли я к этому? Что если всё, что я узнаю – ужасно? Что если я действительно убийца? Или кто-то гораздо более страшный?

Мои руки сжимаются в кулаки, тело становится тяжелым и свинцовым. В голове начинают играть искры, шумит и гудит – словно внутри меня идёт битва. Я глубоко вдыхаю, пытаясь прийти в себя. В этот момент небо над мной меняется: сверкают молнии, поднимается ветер, и погода резко портится – солнце скрывается за тучами, запах дождя наполняет воздух.

Димитрий окликает меня:

– Эй, парень, нам нужно двигаться, не стой столбом.

Я пристально смотрю на него – пытаюсь понять его эмоции. Его руки напряжены, взгляд стал немного настороженным. Что-то пугает его во мне? Или он просто скрывает свои чувства?

Я остаюсь неподвижен:

– Что не так? Чего ты боишься? – мой голос звучит на пределе терпения. Я чувствую себя запертым между двух миров: с одной стороны – неизвестность о себе самом, с другой – опасность этого места и силы, которые здесь скрыты.

Димитрий мнется, кладет руку мне на плечо и слегка толкает вперед:

– Послушай, я не владею всей информацией, – он делает паузу, – Ладно, скажу только одно: в этом месте блокируются силы. Никто не может ими пользоваться внутри замка. Иначе бы все виновные давно сбежали. Здесь всегда царит спокойствие… Ну а погода? Вроде бы всё было солнечно, а сейчас чувствуется приближение дождя.

Он показывает пальцем на небо:

– Но что-то в тебе… – теперь он тычет пальцем прямо в меня, – Не так. Погода стала нестабильной с момента, как тебя принесли сюда, именно поэтому Высшие нервничают.

Я слушаю его внимательно и понимаю: он говорит серьезно. Внутри у меня крутится множество вопросов.

Я спрашиваю:

– Димитрий, кто я на самом деле?

Он резко останавливается и щурится:

– Ты что правда не знаешь?

Я мотаю головой:

– Нет.

Он вздыхает и говорит:

– Ты демон. Ты сын Сатаны.

В этот момент над нами раздаются раскаты грома и начинается сильный ливень. Молнии сверкают ярко-ярко; ветер усиливается – погода меняется мгновенно, солнце исчезает за тучами, воздух становится прохладным и влажным.

Что я чувствую сейчас? Шок? Отвращение? Страх? Или что-то еще?

Димитрий хватает меня под локоть и силой тащит к замку:

– Не задавай больше вопросов! Просто делай то, что скажут! Отвечай честно – тогда тебя отпустят…, и ты сможешь жить дальше без…проблем.

Он запинается на последнем слове – словно сам сомневается в своих словах или боится чего-то большего.

Я больше не сопротивляюсь. Моя голова полна смятения: как принять свою сущность? Готов ли я к суду? Может быть, мое прошлое было темным и жестоким? Или всё это – ложь? Я действительно сын Сатаны? На последней мысли голову прознает резкая боль, не в силах стоять на ногах, я падаю на колени и хватаюсь за голову. Вдруг в моей голове вспыхивает образ: девушка с рыжими волосами и серыми глазами улыбается мне нежно. Она шепчет что-то важное… Что она говорит? Стараюсь услышать её слова – они могут стать ключом к тому, кто я есть на самом деле или помочь мне найти ответ внутри себя.

Димитрий и стражи хватают меня под руки, их крепкие руки словно цепи, сжимающие мои плечи и запястья. Я еле переставляю ноги, ощущая каждое движение как тяжелое бремя – мышцы будто отказались слушаться, сердце колотится в груди, словно пытается вырваться наружу. Внутри бушует паника, страх и усталость – я почти на пределе. Но даже в этом состоянии я цепляюсь за воспоминания – те редкие моменты, когда в моей памяти всплывает образ рыжеволосой девушки. Ее яркое пламя волос, искрящиеся глаза и мягкий голос – все это словно маяк в темной бездне моего сознания, дающий мне слабую надежду.

– Эй, сейчас не время терять сознание, нам осталось два пролета, чувак, – говорит Димитрий. Он старается поддержать меня, хотя видно, что сам напряжен и обеспокоен.

Я понимаю, что сил больше не осталось. Мои ноги едва движутся, дыхание сбилось. Внутри меня борются два желания: либо прийти в себя и продолжать бороться за свободу, либо ухватиться за тусклое воспоминание о рыжей девушке и броситься в него как в спасательный круг. Я выбираю второе – погружаюсь в забвение.

Мгновенно я ощущаю, как меня уносит волна тьмы и тишины. Внутри разгорается тихий шепот: «Она здесь… она рядом…» и я проваливаюсь в бездну забытья.

Когда я снова открываю глаза, окружающая обстановка кажется мне совершенно иной. Передо мной раскинулся пляж: мягкий золотистый песок под ногам, он теплый и приятный на ощупь. Легкий ветерок приносит свежий запах морской соли и ванили – сладковатый аромат смешивается с соленым воздухом океана. Ветер играет с пальмовыми листьями – их шелест создает успокаивающую музыку, где-то вдали слышен шум прибоя – мягкий рокот волн о берег словно колыбельная для моих уставших чувств.

– Саймон? Ты слышишь меня? – женский голос прерывает мою растерянность.

Я пытаюсь понять: где я? Меня зовут Саймон? Это обращаются ко мне?

В голове мелькают обрывки воспоминаний – шум прибоя, запах соли и ванили… И вдруг я осознаю: я стою на этом пляже без одежды – только шорты на бедрах. Почему так? Где моя одежда? Почему я чувствую такую легкость и одновременно такую уязвимость?

Я медленно поворачиваюсь и оглядываюсь. Передо мной стоит рыжеволосая девушка – та самая из моих воспоминаний. Ее волосы собраны в аккуратный пучок наверху головы, несколько прядей свободно падают по бокам лица. Ее серые глаза смотрят прямо в мои – глубокие и немного усталые, но полные теплоты и заботы. Взгляд ее пристальный и немного настороженный одновременно, кажется, она внимательно изучает каждую мою деталь.

У нее длинные густые ресницы, кожа светлая с легким румянцем на щеках; губы мягкие и полные – словно созданные для поцелуев. Она невысокая, но спортивная – явно занимается физическими нагрузками или ведет активный образ жизни: ее тело стройное и подтянутое.

Она одета в ярко-желтый купальник – такой солнечный цвет контрастирует с ее спокойным выражением лица. В руках она держит стакан со льдом и водой; от нее исходит свежий аромат ванили и морского воздуха.

– Саймон? Ты со мной? – повторяет она мягко, чуть волнуясь.

Я пристально смотрю ей в глаза и начинаю осознавать: да, это действительно я. Мое имя – Саймон. Я снова здесь, среди этого теплого солнца и шумных волн.

– Да-да, я здесь… немного уснул, – говорю ей с легкой улыбкой, стараясь скрыть внутреннюю растерянность.

Ее лицо расслабляется; она отдает мне воду с нежной заботой. Я делаю глоток – прохлада льда приятно освежает горло; ощущение холода пробуждает мои чувства после долгого оцепенения.

– Я уже думала, что ты перегрелся и забыл, как тебя зовут, – говорит она с легкой улыбкой.

Ох, дорогая моя, ты даже не представляешь насколько близка к истине твоя догадка.

Она подходит ближе ко мне: запах ванили усиливается – он словно окутывает меня теплом и уютом. Внутри пробуждается давно забытое чувство: воспоминания о смятых простынях после страстных ночей, ее тихие стоны рядом со мной, руки на моей спине и шепот моего имени – все это всплывает яркими красками в моей памяти.

Она обвивает руки вокруг моей талии нежно и уверенно, ее тело прижимается к моему так близко, что чувствую тепло ее кожи через тонкую ткань купальника. Ее губы касаются моих мягко и ласково, поцелуй нежный как шелк.

Я отвечаю на поцелуй страстно: ее губы большие и теплые; вкус клубники переплетается с ароматом ванили на моем языке. И я снова ощущаю эту дрожь в теле, быстрое и сильное сердцебиение, под кожей, словно, проходит ток. Но это приятное ощущение, оно не похоже на то, что я испытывал в камере, здесь оно более горячее и приятнее.

Я не могу больше сдерживаться: одной рукой беру девушку за подбородок – пальцы слегка касаются ее щеки, другую руку кладу на затылок – хочу полностью погрузиться в этот момент без остатка времени или мыслей о мире вокруг нас. Раздвигаю губы языком внутри нее, ощущаю сладость ее рта.

Она цепляется за меня сильнее: ее тело прижимается к моему еще крепче, слышу тихие стоны удовольствия—они словно музыка для наших сердец. Ее глаза блестят от страсти, улыбка играет на губах:

– Саймон, давай немного поплаваем. Мы приехали сюда отдыхать, но уже три дня не вылезаем из постели, – шепчет она между поцелуями.

Я возвращаюсь к ней за поцелуем снова, сердце бешено стучит внутри груди—каждая клеточка моего тела жаждет быть рядом с ней еще сильнее этого момента.

Мое нутро тянется к ней всем существом: сердце замирает от ощущения полной гармонии или опасной близости к чему-то запретному или неизведанному. Внутри бушует вихрь чувств: желание раствориться в ней полностью мешается со страхом потерять контроль или раскрыться до конца. Я теряюсь в её взгляде, словно в бездонной синеве ночи, где таится вся моя мечта. Каждая черта её лица – как нежный шепот судьбы, каждое движение – как танец света и тени.

И я понимаю, что люблю эту женщину.Я хочу её. Я ощущаю это как горячий поток энергии, который сносит крышу разума и превращает всё вокруг в пылающий вихрь желаний. Во взгляде на нее я вижу искру блаженства и безумия: любовь превращается в бурю, которая захватывает всё мое существо.

Это не просто чувство, это вселенская стихия, которая сносит все преграды и превращает каждое мгновение в праздник огня и нежности. Внутри меня горит желание быть рядом. Я хочу стать частью этого чувства навеки: раствориться в её объятиях, потеряться в её взгляде.

Я не могу оторваться от вкуса ее губ, ощущая их мягкость и тепло, словно сладкий нектар, наполняющий каждую клеточку моего тела. Внутри бушует страсть, и я хочу задержать этот момент навсегда. Но одновременно я понимаю – должен уступить. Хоть я и не помню трех дней, проведенных с ней, в моем сердце ясно ощущается одно: мне хочется, чтобы ей было хорошо. Чтобы она чувствовала себя любимой и защищенной, даже если сама этого не осознает.

– Иди, искупайся и возвращайся, – тихо говорю я, стараясь скрыть свою тревогу за спокойной улыбкой. – А я постою и посмотрю на тебя отсюда.

Она смотрит на меня с легкой улыбкой и вопросом в глазах:

–Ты уверен? Тебе бы стоило освежиться.

Я пожимаю плечами, ощущая легкую усталость и внутренний конфликт. Внутри меня все еще пылает – огонь страсти и нежности. Я отпускаю ее руку, и она мягко целует меня в последний раз – словно обещание или прощание. Ее губы еще долго остаются на моих – сладкие, теплые, как воспоминание о лете.

Она уходит к воде – грациозно и легко, словно морская волна уносит ее прочь. Я смотрю ей вслед, чувствуя внутри себя непередаваемое ощущение: никакой океан, море или ураган не смоют с меня этот огонь. Он горит ярко внутри – пылает страстью и нежностью одновременно.

Отдаляясь, она оставляет за собой шлейф запаха ванили и морской соли. Я сажусь в кресло – мягкое плетеное кресло у края пляжа – и наблюдаю за ее плавными движениями: как она погружается в воду, как волны ласково омывают ее тело. В этот момент я чувствую, как постепенно возвращаюсь в реальность.

Внутри меня просыпается тихая грусть – ведь я не помню всего этого времени полностью. Но сердце знает точно: это было важно. И даже если память стерлась или исчезла часть событий – чувства остались.

Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза на мгновение. Ветер нежно треплет мои волосы; шум прибоя успокаивает мой ум. Внутри рождается тихое решение: пусть эта ночь станет началом чего-то нового – пусть даже без памяти о прошлом, я буду стараться сделать так, чтобы ей было хорошо… потому что именно это сейчас для меня важнее всего.

Я чувствую, как постепенно возвращаюсь в реальность. Мелькают образы, звуки и запахи – всё кажется размытым и далеким. Подо мной что-то жесткое, холодное и твердое – что это? Койка? Матрас? Или что-то еще? Внутри меня просыпается тревога, но силы не хватает, чтобы пошевелиться.

– Димитрий, ты уверен, что он ничего не помнит? – голос звучит строгим и властным, словно гром среди ясного неба. – Он без сознания, но внутри него кипят молнии. Видишь? – кто-то проводит пальцем по моей руке, изучая вены. Я ощущаю его прикосновение, но не могу пошевелиться – мышцы словно парализованы. Не хватает сил даже открыть глаза.

Внутри меня бушует хаос: я чувствую, как в моем теле накапливается энергия – молнии страсти и ярости, которые пытаются прорваться наружу. Мое внутреннее состояние – словно шторм: я знаю, что способен на многое, но сейчас я беззащитен и уязвим. Внутри змеится чувство недоверия к этим людям: кто они такие? Почему они так внимательно изучают меня? Почему я чувствую их контроль?

– Его способности проявляются здесь, – продолжает голос. – Они вырываются наружу, поток его злости и агрессии невозможно сдержать.

Я слушаю их слова сквозь туман и тишину. Внутри меня растет ощущение опасности: мне кажется, что эти люди знают о моих возможностях больше, чем я сам. И чем больше я пытаюсь понять или сопротивляться – тем сильнее внутри разгорается огонь.

– Рафаил, ты отправил меня за машиной для убийств, ты в курсе? – слышу недовольство ангела. Его голос звучит холодно и строго, словно ледяной ветер. – Он буквально поменял погоду за секунду в Аэлорн и даже сам этого не понял! Он не обращает ни на что внимания! Задавал вопросы по поводу своего происхождения. Я точно тебе говорю, что он ничего не помнит, вы стерли ему память под ноль.

Все-таки Димитрий был в курсе того, что происходит здесь, но солгал мне. Я стараюсь не думать об этом сейчас – мне нужно понять все до того, как открою глаза и предстану перед судом Высших.

– Как под ноль? – удивленно спрашивает Рафаил. – Он что, даже своего имени не помнит?

– Не помнит. – коротко отвечает Димитрий.

Димитрий солгал, я окончательно запутался на чьей он стороне. Я точно помню, что не спрашивал о своем имени – только о происхождении и силах. И о чем вообще идет речь? Неужели все эти грозы и молнии с дождями – это моих рук дело? Мои способности?

Я что – повелитель молний? Мать вашу…

– Нам нужно его разбудить. Скоро придут Высшие – начнется суд. Нам нужно решать, что делать дальше. Если он действительно ничего не помнит – есть шанс на его спасение и спасение всего человечества.

Спасение человечества? О чем они вообще говорят? Какие силы скрыты внутри меня?

– Рафаил, – тихий голос Димитрия звучит с сожалением, – пожалуйста, не говори ему обо мне. Не хочу, чтобы он ненавидел меня…– тишина. – И сделай всё возможное, чтобы он вышел на свободу. Он ведь просто полюбил.

Эти слова вызывают у меня еще больше вопросов: спасение человечества? Любовь? О чем идет речь? И почему я чувствую внутри себя такую сильную магическую энергию – будто бы всё это связано с моими чувствами?

Их речь сумбурная и непонятная; я никак не могу сложить целостную картину происходящего.

– Я не скажу ему о тебе, – жестко отвечает Рафаил, – но решение о его свободе принимаю не я. Ты знаешь это.

Значит, никто из них не собирается защищать меня. Никто не расскажет правду или не поможет мне понять свою роль в этом мире.

– Пошли, дадим ему еще пару минут на сон и позже будем будить, – говорит Рафаил.

– Самаэль будет присутствовать на суде? – спрашивает Димитрий.

– Естественно, – отвечает Рафаил. – Он же его сын. Таков закон.

Голоса постепенно стихают; слышен скрип двери – наступает тишина.

Я открываю глаза, шевелю пальцами и оглядываюсь вокруг: я в большом просторном зале, лежу на какой-то транспортировочной тележке. Она впивается мне в спину. Я медленно сажусь и пытаюсь изучать место.

Передо мной открылся просторный зал с высоким потолком, в центре стоит огромный круглый стол из дерева, он окружен мягкими сидениями со спинками. В центре стола находится отверстие – внутри него лежит какая-то книга, она словно парит в воздухе, окруженная куполом какой-то розовой энергии. Вокруг зала витиеватые витражи, которые изображают разные картины с ангелами и демонами, а на стенах расползлись розы красные и черные. Это выглядит завораживающее. Я встаю и хочу подойти к одной из стен, но замечаю, что пол ужасно холодный и словно источает вибрацию, и тут я замечаю, что босой, прям как Димитрий.

– Они не знают о существовании обуви? – шепчу снова себе под нос.

Внезапно за дверью слышны голоса: множество голосов с разными интонациями и тембрами. Через мгновение дверь открывается со скрипом, раздается удивленный вздох и гул удивления.

– Сын! Это правда ты! – голос прерывает молчание, он принадлежит мужчине с огромными черными крыльями – фигуре в черном одеянии.

Так вот о ком говорил Димитрий… Сам Сатана.

Я чувствую, как воздух вокруг начинает наэлектризовываться. Кажется, сама природа реагирует на моё внутреннее состояние. Я сжимаю руки в кулаки, пытаясь выровнять дыхание и успокоить бешеное сердце. На меня смотрят двадцать две пары глаз – ангелы и демоны.

Твою мать, это правда они!

До этого момента я ещё сомневался в здравомыслии Димитрия, но теперь ни капли. В груди начинает гореть огонь, а в голове проносятся сотни мыслей, словно ураган. Но ни за одну из них я не могу ухватиться – всё слишком хаотично.

Я закрываю глаза, провожу рукой по волосам и медленно выдыхаю. Мне нужно принять эту реальность такой, какая она есть. Я должен выслушать этих… существ?

– Сын… – голос звучит мягко, но с ноткой напряжения. Сатана подходит ко мне и крепко заключает меня в объятия. От него пахнет чем-то древесным и терпким. Он немногим выше меня: глубокие голубые глаза смотрят прямо в душу, а чёрные волосы собраны сзади в тугой пучок. На нём идеально сидящий чёрный костюм с чуть расстёгнутой рубашкой на вороте.

Его тело крепкое и стройное; под рубашкой перекатываются мышцы – он словно воплощение силы и власти. Я чувствую его напряжение: он как натянутая струна, готовая лопнуть от малейшего прикосновения. Мне хочется заручиться поддержкой хоть от кого-нибудь, поэтому я обнимаю его в ответ. Его дыхание становится медленнее, он расслабляется под моими руками.

– Я вытащу тебя отсюда, чего бы мне это ни стоило, – шепчет он мне на ухо.

Я коротко киваю, не находя слов для ответа. Он отходит в сторону, оставляя меня стоять посреди зала под тяжестью взглядов остальных.

Тишина давит на меня так же сильно, как их пристальные взгляды.

– Ну? Зачем я здесь? Кто-то мне скажет или будем играть в молчанку? – мой голос звучит твёрдо, но злость внутри выдаёт меня.

– Да, конечно… – знакомый голос раздаётся из толпы; кажется, это тот самый ангел, который стоял надо мной пока я был без сознания. Я изучаю его: высокий мужчина приблизительно одного роста с Сатаной; лицо скрыто под капюшоном, из которого торчат короткие каштановые волосы; глаза зелёного цвета горят огнём изнутри.

За спиной у него огромные крылья – мощные и величественные; они словно олицетворяют силу небесного воинства. В руках он держит посох; его тело скрыто под доспехами цвета серебра и золота – они напоминают чешую дракона: каждая пластина наложена на другую с филигранной точностью.

Я сглатываю: этот парень внушает страх одним своим видом.

– Рафаил… – звучит его голос, он медленно кивает мне в знак приветствия.

Кажется, я слишком долго пялился на него – киваю в ответ и перевожу взгляд на остальных участников этого странного собрания.

Они похожи друг на друга: приблизительно одного роста и телосложения. Только одни излучают свет, а другие тьму – контраст настолько явный, что становится почти физически ощутимым.

Мой взгляд останавливается на двух девушках среди них.

– Они тоже ангелы? – спрашиваю я Рафаила и киваю головой в их сторону.

– Да… Тавия и Немия… – отвечает он спокойно и показывает сначала на девушку поменьше и помоложе (Тавию), а затем на Немию (она выглядит постарше). Кажется они сестры.

Тавия и Немия одновременно кивают мне без слов и проходят к столу.

– Что ж… – Сатана хлопает в ладоши и садится за стол с лёгкостью человека привыкшего командовать ситуацией. – Приступим к делу, не будем откладывать.

Остальные следуют его примеру: ангелы занимают правую сторону стола; демоны – левую.

Я остаюсь стоять посередине зала босиком на холодном полу, не двигаюсь ни на шаг. Воздух вокруг кажется густым, словно его можно разрезать ножом. Я пытаюсь сохранять спокойствие, но внутри всё кипит: злость, страх, недоумение – всё смешалось в один хаотичный поток.

– Меня зовут Санфоний, – голос раздаётся справа от меня. Я перевожу взгляд на молодого парня с белоснежными волосами и голубыми глазами. Он выглядит как обычный человек: атлетическое телосложение, на нём только мантия на бедрах. – Я первый лик, серафим гармонии и добра. Я могу заглянуть в недра твоей души и увидеть твои намерения.

Его голос звучит жёстко, но взгляд остаётся мягким. Он совсем не похож на того, кто всерьёз относится к сложившейся ситуации. Вокруг его глаз пролегают лёгкие морщинки – он улыбается так искренне, что я невольно расслабляюсь.

Боже… Да он просто молодой парень, который бы побежал играть в футбол, а не сидел в зале заседаний.

Я киваю ему в знак приветствия.

– Меня зовут Уриил, – продолжает другой ангел, сидящий по левую руку от Санфония. Он выглядит постарше: каштановые волосы, карие глаза и спортивное телосложение. На нём тоже только мантия на бедрах; он босиком. – Я первый лик, херувим света и просвещения.

– Рад знакомству, Уриил, – произношу я и он кивает мне в ответ.

– Меня зовут Гавриил, – подаёт голос третий ангел. На вид ему около сорока лет: русые волосы, зелёные глаза и крепко развитая мускулатура. Его тело буквально натянуто мышцами; вокруг него я замечаю лёгкий слой энергии – своего рода доспехи. На нём лёгкие штаны синего цвета. – Я первый лик, архангел, вестник Божий.

Я мысленно делаю пометку: если что-то пойдёт не так – первая угроза будет исходить от него.

Но я всё равно молча киваю.

– Меня зовут Фиалон… – это имя принадлежит молодому ангелу с длинными русыми волосами и голубыми глазами. Его тело кажется непробиваемым; он одет в белые просторные штаны. – Я второй лик господства; могу укротить страсти и открыть душу без них.

Он слегка облокачивается на стол и играет бровями; его улыбка излучает тепло и спокойствие.

Мне нравится этот парень: от него исходит какая-то лёгкость и дружелюбие.

Но остальным участникам заседания это явно не нравится: кто-то начинает кашлять в кулак; кто-то зовёт его по имени, чтобы осадить его поведение. Но Фиалон не поддаётся давлению и продолжает улыбаться мне.

– Рад познакомиться с тобой, Фиалон.

– Мне тоже приятно познакомиться с тобой, парень! – отвечает он с той же добродушной улыбкой.

Я перевожу взгляд на следующего ангела: он сидит, скрестив руки на груди и прожигает меня взглядом так сильно, что я решаю не отводить глаза и смотрю прямо ему в упор.

– Я не понимаю почему мы не можем приступить просто к суду? Зачем нам представляться и рассказывать о себе? Мы же не анкету для знакомств составляем! – его голос грубый, я слышу нотки злости и раздражения.

– Тавиэль, ты…– начинает Сатана, но я перебиваю его.

– Слушай… – медленно подхожу к столу и облокачиваюсь на него руками; приближаю своё лицо к ангелу так близко, что чувствую его дыхание. Мой голос звучит твёрдо: – Я стою здесь босиком, без памяти, дважды рухнувший в обморок. Я не помню своего имени, кто я, что я. Так что будь добр проявить уважение как твои коллеги, – я запинаюсь на этом слове, но продолжаю, – расскажи о себе.

Я отхожу от стола обратно на своё место; мои руки дрожат от напряжения.

По глазам остальных ангелов я вижу их напряжение; чувствую их страх перед моей вспышкой гнева.

– Послушайте… – добавляю уже более спокойно. – Я не хочу никому навредить, прошу относиться ко мне с должным уважением. Ведь я ещё никого здесь не оскорблял.

Я копирую позу ангела: складываю руки на груди и стараюсь улыбнуться так же зло, как он смотрел на меня ранее.

Ангел медленно выдыхает:

– Тавиэль, второй лик, умею читать мысли, приятно познакомиться.

Он откидывается на спинку стула, кладёт руки на колени, продолжает смотреть прямо мне в глаза с той же холодной ухмылкой.

Я замечаю детали его внешности: короткие каштановые волосы, серые глаза, атлетическое телосложение. На руках железные нарукавники от кистей до локтей, просторная белая накидка напоминает одежду тибетского монаха, но самое впечатляющее у него за спиной: крылья из металла! От основания они идут металлическими пластинами, а из них растут обычные перья золотого цвета.

Этот парень явно силён: крылья-лезвия плюс способность читать мысли делают его опасным противником.

Тавиэль ухмыляется ещё шире, и обстановка разряжается.

– Луциэль, второй лик власти, усмиряю силы любого! – звучит следующий голос рядом с ним.

И тут я замечаю удивительное сходство между ними: Луциэль словно копия Тавиэля! Мои брови ползут вверх сами собой.

– Вы братья? Я правильно понимаю? – спрашиваю указывая пальцем сначала на одного потом на другого.

Луциэль улыбается:

– Да! Всё верно! Мы одно целое! – Ангел выглядит моложе своего брата, на вид ему около двадцати лет, у него голубые глаза и светлые волосы, почти белые, на нем доспехи, как у воина.

– Меня зовут Тавия, третий лик, повелеваю законами вселенной, – раздаётся женский голос, чистый и звонкий, но в нём есть сталь, от которой по коже пробегает холодок.

Мой взгляд падает на юную девушку. На вид ей не больше девятнадцати лет – моложе всех здесь. Но я чувствую: её сила безмерна. Это не та мощь, что бросается в глаза громом или пламенем – она тянет изнутри, как гравитация чёрной дыры. Я уверен: если она захочет, то сможет уничтожить всех присутствующих одним движением пальцев и даже не моргнёт.

Её длинные белоснежные волосы спадают на плечи мягкими волнами; на голове – железный венок с цветами, странное сочетание нежности и холодного металла. Глаза – глубокие фиолетовые, в них мерцает что-то древнее и непостижимое. Телосложение спортивное: стройная фигура, лёгкая и быстрая. На фоне этих каменных столбов и массивных фигур она кажется почти хрупкой, но это обманчиво.

Если смотреть на неё слишком долго, возникает странное ощущение: будто она горит изнутри огнём и светом одновременно. На ней золотые доспехи с тонкой гравировкой; ниже пояса – свободная белая юбка до колен, лёгкая ткань колышется при каждом её движении. На поясе к доспехам примагничены ножи – их рукояти поблёскивают в свете зала.

Я чувствую исходящие от неё волны давления – они мягкие на поверхности, но внутри острые как лезвие. Она пытается проникнуть в моё сознание.

Я мгновенно ставлю мысленный блок, не позволяя ей увидеть то последнее, что снилось мне пока я был без сознания. Медленно перевожу взгляд на Тавиэля и начинаю напевать про себя какую-то мелодию – простую и монотонную. Заполняю голову случайными мыслями: о камнях под ногами, о холоде воздуха… только бы не возвращаться к рыжеволосой девушке.

И тут я замечаю: Тавиэль напрягся. Его взгляд стал внимательнее… Он тоже пытается прочесть мои мысли!

Всё становится ясно: они не просто представляются мне – каждый из них испытывает свои силы на мне прямо сейчас. Проверяют границы моей защиты. Я должен быть настороже.

– Немия, третий лик, я архангел нежности и любви, – мягкий женский голос выдёргивает меня из мыслей.

Передо мной предстаёт молодая женщина лет двадцати семи. Её длинные светлые волосы струятся по плечам; глаза светло-карие и тёплые, но за этой теплотой я чувствую скрытую силу. На ней изящные металлические доспехи – они облегают тело так плотно от шеи до колен, что кажутся второй кожей; поверхность сияет золотистым светом, словно отражая невидимое солнце.

– Я сестра архангела Михаила… сегодня его голос – мой.

Я машинально отмечаю про себя: значит, я ошибся – Немия и Тавия не сестры, хотя внешне они действительно похожи: та же утончённость черт лица и осанка воительницы.

– Приятно познакомиться, девушки, – произношу я вслух.

Немия отвечает ласковой улыбкой, её взгляд мягко скользит по мне так же легко, как солнечный луч по воде.

– Рафаил, третий лик… архангел, – слышу знакомый голос.

Это он встретил меня у входа в этот замок. И вдруг всё моё тело словно сжимается изнутри; мышцы напрягаются сами собой, готовясь к прыжку или удару. Я не понимаю почему, но нутро сопротивляется ему так яростно, будто помнит что-то важное о нём – то, чего я сам пока не знаю.

Я киваю ему коротко и перевожу взгляд дальше.

– Пенамель, третий лик, ангел-хранитель. Моя единственная сила – защищать людей.

Он улыбается открыто и искренне; его присутствие действует на меня успокаивающе после напряжения предыдущих встреч. Молодой парень лет двадцати семи; короткие белые волосы подчёркивают смуглый оттенок кожи; карие глаза смотрят прямо и честно. Его тело мощное и крепкое; он облачён в роскошные доспехи с замысловатыми узорами и сияющими драгоценными камнями в инкрустации. Массивные наплечники украшены орнаментами древних символов, а в центре груди сияет яркий кристалл – он пульсирует мягким светом в такт его дыханию.

– Приятно познакомиться, Пенамель.

Он слегка склоняет голову в ответ.

Знакомство с одной стороной Неба окончено… И теперь я ясно вижу закономерность: чем ниже чин ангела – тем утончённее его облик и тем чище сияние вокруг него; чем выше ранг – тем проще их одеяния и тем грубее манера держаться. Те же самые различия видны даже без слов: кто далек от Создателя сразу выделяется особым светом в глазах, а кто лишь издалека проявляет свои силы – тот выглядит иначе.

Интересный контраст… Но одно радует: хотя бы кто-то из них знает, что такое одежда.

– Итак… теперь переходим к тёмной стороне этого заседания, – тихо смеётся Сатана. Его смех не громкий, но в нём есть что-то глубокое, вибрирующее в груди, как отдалённый раскат грома.

Я перевожу взгляд на их сторону… и что-то внутри меня меняется.

Вместо напряжения и осторожности – странное чувство покоя. Будто я вернулся туда, где уже был когда-то давно. Будто стены зала исчезли, а я стою на пороге дома, который помню не разумом, а кожей. Тело расслабляется само собой, дыхание становится ровным. Я готов к новой волне знакомства.

– Самаэль. Сатана. Твой отец, – произносит он спокойно и тепло улыбается мне.

Его улыбка не похожа на ту холодную маску власти, которую я ожидал увидеть. В ней есть что-то личное… слишком личное для того, кто правит тьмой. И в этот момент я начинаю ощущать странную связь между нами – тонкую нить, натянутую где-то глубоко внутри меня. Но я тут же усиливаю внутреннюю хватку и не позволяю своим мыслям вырваться наружу: если он действительно мой отец…, то он наверняка сможет прочитать их без труда.

Отец?

Слово звучит в голове непривычно и опасно.

– Приятно познакомиться, – киваю ему сдержанно.

Я вижу, как его челюсти напрягаются; желваки ходят туда-сюда под кожей. Ему явно неприятен мой тон – слишком холодный для родного сына… если это правда. Его задевает то, что я не помню его. И вдруг во мне просыпается чувство вины – тихое и липкое… хотя разумом я понимаю: потеря памяти была не по моей воле.

Кажется, он тоже это понимает… или читает прямо в моих глазах. Лицо его чуть смягчается; он расслабляется и кивает мне в ответ.

– Я Вельзевул, но зовут меня Астарот. Чревоугодие. Второе место после Самаэля.

Демон сидит в расслабленной позе: откинулся на спинку стула так глубоко, будто этот зал принадлежит только ему; ноги расставлены широко и уверенно. На вид ему лет тридцать, но я знаю: это лишь оболочка для чего-то куда более древнего.

Его глаза – насыщенного красного цвета; длинные чёрные волосы мягкими прядями спадают на плечи и спину. Красота Астарота опасна: она притягивает взгляд так же сильно, как пугает своим холодом. Кожа бледная с лёгким сероватым оттенком; на шее тонкая цепочка с красным камнем – он мерцает изнутри тёплым светом крови.

Одет он во всё чёрное: рубашка расстёгнута на верхние пуговицы так, что видна ключица и часть груди; штаны простые по крою, но дорогие по ткани. В нём нет показной агрессии – только уверенность того, кто знает себе цену.

Я киваю ему коротко и перевожу взгляд дальше.

– Левиафан… Азрагор. Могу вызвать страх в твоей душе.

Он кладёт одну руку на стол; второй рукой медленно поднимает палец и направляет его прямо на меня. Из кончика пальца начинает струиться красная энергия – густая и вязкая как дым. Его губы растягиваются в хищной улыбке; глаза вспыхивают бордовым светом так ярко, что кажется – они прожигают воздух между нами.

Я чувствую давление этой силы: грудь сжимается сама собой; тело готовится к атаке.

– СТОП! – голос Самаэля разрезает воздух как удар клинка о камень. – Азрагор! Не время применять силы! Кто давал тебе право на это?

– Никто… Я сам так решил, – демон даже не пытается скрыть вызов в голосе. – Мы всё равно будем его испытывать… так почему бы не начать сейчас?

Он явно не боится гнева Сатаны; наоборот – словно наслаждается тем, что подливает масло в огонь.

– Я сказал… НЕ сейчас! – каждое слово Самаэль произносит отдельно и жёстко.

Он резко хватает Азрагора за руку и выворачивает её так быстро, что тот даже не успевает моргнуть. Вокруг Самаэля начинает сгущаться тень – она обвивает его фигуру живыми языками мрака; воздух вокруг становится тяжелее.

Азрагор замирает, а затем медленно отступает назад.

– Прости, приятель… этого не повторится, – произносит он уже спокойнее.

Я киваю ему осторожно и чуть расслабляюсь, но теперь замечаю детали его тела: кожа покрыта плотными чешуйками драконьего типа – как у Рафаила, только эти чешуйки чёрные как обсидиан; волосы огненно-рыжие; плечи и спина украшены массивными шипастыми наростами из того же материала.

– Асмодей… или Лирион. Похоть.

Демон подаётся вперёд через стол; уголки губ приподняты в ухмылке; взгляд цепляется за мой так пристально, будто пытается вытащить из него что-то спрятанное глубоко внутри меня.

И вдруг я чувствую странное: где-то под рёбрами начинает расти чувство ревности… необъяснимой и острой как игла льда под кожей. Почему? Я сжимаю кулаки до побелевших костяшек и тут же разжимаю их снова – пытаюсь вернуть себе контроль над телом.

Лирион понимает: ответа сейчас он не найдёт в моих глазах; интерес гаснет так же быстро как вспыхнул. Он откидывается на спинку стула с видом человека, которому скучно ждать своей очереди к развлечению.

На вид ему около двадцати пяти лет: тёмные волнистые волосы едва доходят до ушей; глаза светло-карие с золотистыми искрами; кожа светлая с лёгким оливковым оттенком; черты лица резкие: острый подбородок, сильная линия челюсти и проницательный взгляд хищника. На правой стороне лица шрам идёт от брови до скулы под глазом – след старой битвы или наказания?

Одет он просто: кожаная куртка поверх серой футболки; чёрные джинсы; на шее цепочка с кулоном из жёлтого кристалла; в левом ухе серебряная серьга-кольцо.

– Приятно познакомиться, Лирион.

– Взаимно, чувак. – Его пальцы начинают нервно теребить кулон между большим и указательным пальцем – жест выдает привязанность к этой вещи сильнее любых слов.

– Карро… или Мальдрак. Жестокость.

Мой взгляд падает на молодого парня… И первое чувство – удивление: он совсем не похож на остальных демонов за этим столом. Белая ворона среди стаи воронов: волосы почти платинового оттенка аккуратно уложены назад, глаза ярко-голубые с холодным блеском, кожа светлая без единого изъяна, черты лица утончённые: острый подбородок и тонкие губы придают ему почти аристократический вид.

Одет он строго: чёрная водолазка под белым длинным пальто без лишних деталей, чёрные штаны идеально сидят по фигуре, ботинки начищены до блеска. Он больше похож на молодого бизнесмена или наследника богатого рода людей, чем на демона жестокости.

Но его взгляд выдаёт другое: напряжённый прищур глаз говорит о том, что внутри него буря эмоций под плотной крышкой самоконтроля. Руки лежат на столе сжатыми кулаками так сильно, что костяшки побелели.

Мы встречаемся взглядами… сверлим друг друга молча несколько секунд. И вдруг понимаю: угрозы от него нет. Наоборот. В этом взгляде есть странная поддержка. Как будто мы уже когда-то стояли по одну сторону баррикад.

– Давайте дальше! Хватит играть в гляделки! – резко обрывает нас Самаэль своим командным тоном.

Я отвожу взгляд от Мальдрака к следующему демону:

– Бельфегор… или Баал. Уныние…

Он даже не пытается скрыть свою сущность: раскинулся на стуле так лениво, будто сидит дома перед камином после тяжёлого дня работы. Руки свисают вдоль подлокотников почти до пола; голова запрокинута назад так далеко, что кажется вот-вот упадёт со стула; глаза закрыты наполовину.

Кожа у него тёмная с бронзовым подтоном, по шее и плечам идут замысловатые татуировки. Тело мускулистое и стройное одновременно: каждая линия мышц читается даже сквозь расслабленную позу. Чёрные слегка кудрявые волосы падают вперёд прядями; глаза (когда он всё-таки открывает их) оказываются насыщенно-красными. На нём только чёрные джинсы без рубашки или доспехов – и это выглядит скорее вызовом всем присутствующим, чем признаком лени.

– Круто выглядишь! – усмехаюсь я невольно. Он медленно поворачивает голову ко мне, лениво улыбается уголком губ и отвечает лишь коротким взглядом, в котором читается: «Да знаю».

Я перевожу взгляд на следующего демона.

– Карниван… просто Карниван. Бесстыдство, – голос у него низкий, спокойный и без эмоциональных всплесков, словно он произносит своё представление только ради формы.

На вид ему около тридцати семи лет, но, как и у остальных, я уже знаю – внешний возраст здесь не значит ровным счётом ничего. Карниван выделяется среди других своей необычной для демона сдержанностью. Тёмные волосы аккуратно уложены с лёгким объёмом, как у человека, который следит за каждой деталью своего образа, но несколько прядей намеренно растрёпаны – словно он сознательно оставил себе право на каплю небрежности. Глаза – чисто-голубые, холодные, как куски льда в бокале, но взгляд спокойный и изучающий. Что-то в нём напоминает сыщика или частного детектива из старого фильма: знает больше, чем говорит, и всегда держится чуть в стороне от общей суматохи.

От него не исходит ауры агрессии или власти, но от этого он выглядит только опаснее – тот, кто прячет оружие до последнего. На нём идеально сидящий чёрный костюм с тонкой, едва заметной полоской ткани, которая блеснёт серебром только при определённом угле. Белая рубашка без галстука. Он абсолютно неподвижен, и даже его дыхание едва заметно.

Я коротко киваю ему, и он почти незаметно кивает в ответ, не меняя выражения лица.

– Мамон. Демон богатства, – доносится следующий голос.

Передо мной – молодой на вид парень, но, как и в случае с Астаротом, я понимаю: этот “молодой” образ выбран специально. Густые тёмные волосы слегка растрёпаны, будто он недавно провёл рукой по голове и не потрудился поправить их. Глаза – светло-карие с мерцающими крупицами золота, которые будто отражают невидимый свет. В них есть что-то такое, что заставляет вспомнить звон монет, запах старых банкнот и блеск желанных драгоценных камней.

Кожа у него светлая, но с тёплым золотистым подтоном. На нём простая на первый взгляд чёрная рубашка, но, если присмотреться, по ткани в свете зала пробегают тонкие золотые линии – они напоминают мне монетные кромки. На шее – татуировка, но рассмотреть её целиком с этого расстояния не удаётся: лишь фрагменты сложного символа, который просится быть разгаданным.

Он сидит расслабленно, но от него исходит уверенная, властная энергия. Взгляд рассеянный, как у того, кому всё здесь кажется скучным и неважным. И всё же… мне не по себе. С Мамоном я чувствую противоречие – он и притягивает, и отталкивает одновременно. Я не задерживаюсь на нём и перевожу взгляд дальше.

– Оливий. Ненависть.

Он кивает мне, и я отвечаю тем же. На вид он самый молодой из всех – лет двадцать, не больше, но от этого он только опаснее: в этой молодости есть сырой, жгучий огонь, не знающий жалости. Волосы густые, тёмные, с отблесками красного, как тлеющие угли. Глаза – чистого, пронзительного красного цвета, в которых нет ни капли тепла.

Его кожа тёмная, с холодным сероватым оттенком, и… он единственный, у кого на голове есть рога. Крупные, изогнутые назад, покрытые рельефным узором, словно их выточили из чёрного камня и оставили остывать в пламени. Уши острые, почти эльфийские, но заострённые сильнее, чем у любого сказочного создания.

На нём чёрная кожаная куртка на голое тело, под которой видны очертания рельефных мышц, и чёрные брюки. Он босиком – и это почему-то режет мне глаз. Я уже начинаю тихо подсчитывать: кто-то здесь в обуви, кто-то нет. Странное распределение у этих существ. Хотелось бы купить им всем ботинки.

– Рад знакомству, Оливий.

– Взаимно, сын Сатаны, – отвечает он спокойно, но его голос густой, как густая смола, а слово “сын” звучит так, будто он пробует его на вкус.

И в этот момент я понимаю: ни один из них не назвал меня по имени. Никто не произнёс его вслух. Это не просто невнимательность – это часть их игры. Они будут испытывать меня один за другим, наблюдая, как я реагирую, как срываюсь. И если я где-то дам слабину – они это используют.

Меня пробивает холодный пот. Ладони влажнеют. Дыхание сбивается, и я понимаю, что если не возьму себя в руки – мои молнии сорвутся наружу, и тогда всё закончится плохо. Для всех.

Я зажмуриваю глаза, делаю медленный, глубокий вдох… и такой же выдох.

– Ты хорошо себя чувствуешь, сын мой? – голос Самаэля звучит слишком близко. Его шаги тяжёлые и размеренные. Он подходит ко мне и кладёт ладонь на плечо. Ладонь тёплая, тяжёлая, уверенная.

– Отойди от него, Самаэль, – сразу вмешивается Рафаил с другого конца стола. – Это не входит в правила суда.

– Я уже его обнимал, если ты не забыл, Рафаил. Сделаю это и сейчас, – спокойно отвечает он.

– Нет. Сейчас ты не можешь приближаться. Суд начался, и мы не имеем права ставить под сомнение твою сторону.

– Всё хорошо, иди на место, – тихо шепчу я, открывая глаза.

Самаэль всматривается в меня, будто пытается вытащить из глубины хоть крупицу воспоминаний, но там пусто. Совсем пусто. Я не могу дать ему то, чего он ждет.

– Хорошо, – произносит он наконец, убирает руку с моего плеча и уходит на своё место, выпрямленный, как клинок.

– Давайте продолжим. Остался я – последний, – раздаётся сильный, уверенный голос с конца стола.

Я поднимаю голову.

– Аббадон. Или Лоренц. Демон войны.

Передо мной – молодой на вид парень, но в его глазах читается древний опыт сотен битв. Он явно наслаждается всей этой атмосферой, словно заседание – это всего лишь затишье перед штормом, и он уже слышит в воображении звуки мечей и запах крови.

Длинные тёмные волосы слегка растрёпаны, будто он только что снял шлем. Глаза – насыщенного фиолетового цвета, сверкают, переливаясь, словно внутри них вращается энергия сражений. Его кожа – тёмная, с холодным оттенком, как от заката, которому никогда не суждено закончиться. На нём кожаная броня с металлическими элементами, посеребрёнными по краям, и каждый из них будто помнит прикосновение клинков врагов.

Его взгляд цепляется за меня слишком прочно. В нём есть вызов. И я понимаю: вот он. Он первый, кто будет испытывать мою волю. Здесь всё серьёзно.

Аббадон не спешит говорить дальше. Он просто смотрит на меня – пристально, слишком пристально. Его взгляд не просто изучает – он давит. Я чувствую, как в груди начинает нарастать странное ощущение: будто воздух вокруг стал тяжелее, а каждый вдох даётся с усилием.

– Ты ведь понимаешь, – наконец произносит он медленно, – что война… это не только битвы. Это умение смотреть в глаза врагу и не моргнуть.

Он чуть наклоняет голову набок, и фиолетовые глаза вспыхивают ярче.

– Так вот…ты мой враг? Или союзник?

В зале становится тише. Даже те, кто до этого лениво наблюдал за происходящим, теперь чуть подались вперёд. Мамон отрывает взгляд от своих золотых линий на рубашке и с интересом смотрит на нас. Оливий едва заметно улыбается уголком губ – ему явно нравится запах надвигающейся конфронтации.

– Я здесь не для того, чтобы быть чьим-то врагом или союзником, – отвечаю я ровно, хотя внутри всё сжимается в тугой узел.

Аббадон усмехается так тихо, что это больше похоже на выдох.

– Ошибаешься. Здесь ты обязан быть кем-то из двух. Иначе тебя просто сотрут.

Он медленно поднимается со своего места. Его броня тихо звенит металлическими пластинами при каждом движении. Он идёт вдоль стола – шаги гулко отдаются в каменном полу зала суда.

Я чувствую, как напряжение растёт с каждым его шагом ко мне. Внутри начинает шевелиться моя сила – молнии будто просыпаются под кожей, пробегают по нервам тонкими иглами электричества.

Он останавливается в паре шагов от меня и чуть склоняется вперёд.

– Покажи мне свою волю… сын Сатаны.

В этот момент я понимаю: он не будет задавать вопросов или устраивать словесные игры. Его испытание будет прямым и грубым – проверка силы через столкновение.

Внезапно он делает шаг вперёд и толкает меня плечом так сильно, что я едва удерживаюсь на месте. В груди закипает ответная реакция: молнии рвутся наружу, воздух вокруг нас начинает потрескивать от статического электричества.

– Ну же… – шепчет он почти ласково, но в этом шёпоте слышится жажда боя.

Я чувствую запах озона в воздухе – первый признак того, что моя сила вот-вот вырвется наружу.

Самаэль резко подаётся вперёд со своего места:

– Аббадон! Это выходит за рамки…

– Сиди! – рявкает тот даже не оборачиваясь.

Мамон ухмыляется:

– Похоже… будет интересно.

Аббадон снова толкает меня плечом – сильнее. И в этот момент я перестаю сдерживаться: по моим рукам пробегают тонкие нити синего света; волосы слегка приподнимаются от электрического поля; пол под ногами трещит мелкими искрами.

Мы стоим лицом к лицу. Два дыхания. Две силы. И весь зал замер в ожидании первого удара.

Аббадон стоит так близко, что я чувствую исходящее от него тепло – или это жар войны, который он носит в себе. Его фиолетовые глаза горят, как раскалённые угли в темноте.

– Ну же… покажи, что ты не просто имя, – произносит он тихо, но каждое слово будто врезается в меня.

Я делаю вдох… и молнии вырываются наружу.

Вокруг нас воздух мгновенно наполняется тихим потрескиванием электричества. Синие разряды пробегают по моим рукам, сплетаются между пальцами, вспыхивают на плечах. Волосы приподнимаются от статического поля.

Аббадон улыбается – широко, почти радостно.

– Вот так…

Он двигается первым: резкий шаг вперёд, замах правой рукой – и его кулак летит прямо мне в лицо. Я успеваю поднять руку, и удар встречает вспышку молнии: разряд бьёт по его броне, ослепляя на мгновение весь зал. Металл на его наплечнике трещит от жара.

Но он даже не морщится.

– Хорошо! – рявкает он и бьёт снова – на этот раз ногой в корпус.

Я отшатываюсь назад, но тут же отвечаю: выбрасываю вперёд ладонь, и из неё вырывается концентрированный импульс синего света. Разряд бьёт Аббадона в грудь с глухим треском. Его отбрасывает на пару шагов назад, но он удерживается на ногах.

В зале слышен гул одобрения – Мамон тихо смеётся, Оливий чуть прищурился с интересом, Карниван наблюдает неподвижно, как хищник за схваткой других зверей.

Аббадон снова идёт на меня – быстро, почти размытой тенью. Он хватает меня за ворот футболки и рывком притягивает к себе.

– Слишком медленно! – шипит он мне прямо в лицо.

Я отвечаю инстинктивно: двумя руками хватаю его за предплечья, и пропускаю через них мощный электрический разряд. Вспышка ослепляет нас обоих; броня Аббадона искрит и дымится в местах контакта.

Он отпускает меня, но только для того, чтобы ударить коленом в живот. Воздух вырывается из моих лёгких; я сгибаюсь и тут же получаю локтем по спине.

Я падаю на одно колено. Молнии вокруг меня становятся ярче – уже не просто искры, а целые дуги энергии бьют по полу и стенам зала.

– Встань! – командует Аббадон так громко, что звук отдаётся эхом под сводами.

Я поднимаю голову. И вижу его улыбку. Это не издёвка. Это признание. Он хочет, чтобы я поднялся. Чтобы я бился дальше.

Я резко вскакиваю на ноги и выбрасываю обе руки вперёд: два мощных разряда молний вырываются из ладоней одновременно. Они ударяют в Аббадона с такой силой, что его отбрасывает назад прямо на массивный стол суда; дерево трещит под его весом.

В зале повисает тишина. Только потрескивание электричества вокруг меня нарушает её.

Аббадон медленно поднимается с края стола, стряхивает с себя дымящиеся обломки дерева и начинает смеяться. Громко. Чисто. Почти радостно.

– Вот это уже похоже на правду! – говорит он и кивает мне с уважением.

Самаэль смотрит на меня так пристально, будто пытается запомнить каждую деталь этого момента. Рафаил хмурится. Мамон улыбается уголком губ. Оливий всё ещё не сводит с меня глаз – но теперь в них нет скуки.

Аббадон возвращается на своё место.

– Моё испытание ты прошёл… сын Сатаны.

Я стою посреди зала, дыхание тяжёлое, молнии медленно гаснут вокруг меня. И понимаю: это был только первый раунд. Дальше будет сложнее. Гораздо сложнее.

Зал снова оживает, но уже не от звона брони и ударов, а от тихого шёпота. Демоны возвращаются на места, но внимание всё ещё приковано ко мне. Я чувствую, что внутри меня осталась часть битвы – усталость, лёгкая боль по телу, и цепляющееся за кожу ощущение провала: я впервые дал себя толкнуть так близко к краю. И это новое чувство нравится мне.

Мамон встаёт медленно. Он подходит ко мне не так, как Аббадон: без агрессии, но с неизменной уверенностью человека, который всегда получает то, чего хочет.

– Твои молнии… – говорит он тихо, – имеют цену.

Он останавливается напротив меня. В его руках внезапно появляется маленький, почти невесомый сверток – словно подарок или карточка членства. Он держит его так, будто предлагает мне возможность: расплатиться. В свертке виднеется тонкий блеск золота.

– Хотел бы ты вернуть то, что потерял? – продолжает он. – Власть, влияние, людей, которые будут следовать за тобой? Или, может, что-то более личное… память о матери? Или об отце?

Слово за словом, голос Мамона превращает мои самые хрупкие желания в почти осязаемые вещи. Я ощущаю, как в голове всплывают картинки: лица людей, которых я мог бы защитить; дома, которые можно было бы купить и украсить; монеты, которые звенят в ладони, принося чувство контроля. Его слова – не угроза, а обещание. И этот обещающий шёпот опаснее любого меча.

– За одну простую цену, – предлагает он и разворачивает сверток. Внутри – плотный золотой кристалл, который пульсирует, как будто в нём живёт маленькое солнце. – Отдай мне часть своей воли. Пусть небольшая. Немного уступишь – и всё остальное будет твоим.

Зал словно заслушался – даже воздух остановился. Я чувствую, как одна часть меня уже тянется к свету в ладони Мамона – к простому решению, обещанию быстрого удовлетворения. Мне хочется взять его за руку и вынести этот кристалл, как трофей: избавление от усталости, страха и неуверенности.

И тут внутри что-то шевельнулось – не сила, не страх, а решимость, тихая и твёрдая, как корень дерева.

– Что заплатишь? – спрашиваю я дрожащим голосом, потому что любая цена за мгновенную выгоду – это всегда цена, которую ты отдаёшь взамен позднее.

Мамон улыбается по-настоящему очаровательной улыбкой:

– Ничего невозможного. Просто чуть-чуть твоей свободы. Немного сдержанности в решениях. Немного уступок мне.

Каждое слово как будто выцарапывает на моей коже рваную дорожку облегчения, но я вижу за этим обещанием тень: теряешь сегодня чуть-чуть – завтра отдашь больше. Это схема, как влажная трещина, которая разрастается.

Я смотрю на кристалл. Он светится так, будто манит меня в пропасть. Я чувствую, как в груди сжимается не желание богатства, а страх потерять себя.

– Я не торгую своей свободой, – отвечаю я тихо.

Мамон на секунду теряет улыбку, и в его взгляде мелькает искра раздражения, но тут же он снова возвращает прежнюю маску безупречного гостя.

– Как хочешь, – говорит он спокойно и убирает сверток. – Но запомни: предложение остается в силе.

Он возвращается на своё место, и за столом раздаются тихие аплодисменты – не из уважения ко мне, а к самому искусству искушения.

Только на мгновение мне становится легче: я устоял. Но радость меркнет, потому что уже подбирается следующая волна – более тёмная и безжалостная.

Оливий встаёт тихо, его красные глаза светятся болезненным энтузиазмом. Он не предлагает благ или угроз – он предлагает чувство: ненависть. Она тонет в его пафосе, как яд в чашке вина. Ему не нужно обещать материального – ненависть – сильнейшая валюта для разрушения.

Он приближается ко мне и касается моего виска одним пальцем – холодно и легко, словно удар ветерка. И в ту же секунду в моей голове проливается поток образов: лица, которые предали; голоса, которые смеялись; руки, которые мешали; шрамы, которые не зажили. Это не мысли, это не просто воспоминания – это все мои давние обиды, смешанные и концентрированные, выжженные до углей.

Я не слышу звуков зала. Я слышу только свои пульсирующие раны. Внутри меня разгорается злость – дикая, горячая, и первое её желание – взрыв, разорвать всё вокруг, отомстить. Её сладость – как вкус железа во рту, как запах горящих домов.

– Дай волю ненависти, – шепчет мне Оливий прямо в ухо. – Оторви им головы. Покажи им, что ты не человек.

Я чувствую, как мысли становятся одним шнуром ярости. Два шага – и я мог бы броситься через зал, сорвать головы тем, кто сидит у стола. Это был бы конец зрелища, но сладкое чувство победы мгновенно сменилось бы на пустоту – и я знаю это, потому что видел такие кадры в кошмарах: победа, после которой остаётся лишь холод и тлен.

Сжимая зубы, я пытаюсь заглушить этот шум. Внутренние молнии, которые ещё недавно служили мне, теперь горят иначе: они становятся проводником для ярости, и я боюсь, что одна искра – и я сгорю вместе со всем залом.

Я закрываю глаза и вспоминаю голос рыжеволосой девушки – не конкретные слова, а ощущение её руки на моей голове, тепло, что не требует расплаты. Я прикидываю цену, которую предлагают ненависть и месть: она поглотит меня целиком, и не останется ничего, что можно было бы назвать мной.

– Нет, – говорю я сквозь зубы и отпихиваю от себя нависшую темноту.

Оливий отстраняется и смотрит на меня с новообретённым любопытством. Его глаза на секунду становятся чуть мягче, но это равнодушие игрока, который оценил ход.

– Интересно, – тихо произносит он и садится обратно. – Ты выдержал и это.

Зал вздыхает – не то, чтобы в знак одобрения, а как освобождение от напряжённого клинка. Рафаил наклоняется вперёд и делает заметку в своем свитке – словно отмечая: "Выдержал соблазн и ярость."

Я опираюсь на стол. Все эти проверки – физическая боль, искушение, всплеск эмоций – оставляют на мне следы не только на теле, но и в душе. Я чувствую, как мои края стёрты: я стал немного суровее, немного терпимее к собственной тьме. Но с каждым испытанием я знаю: у меня остаются выборы. И именно они делают меня тем, кто я есть.

Самаэль внимательно смотрит на меня и произносит без тени улыбки:

– Ты не сломался. Пока.

Эти слова – как предупреждение и как обещание одновременно.

– Кто следующий? – спрашиваю я, потому что отвечать дальше – значит идти вперёд.

– Карниван, – отвечает один из демонов. – Он любит тесты для ума.

Я сглатываю, зная, что каждое новое испытание будет закалять или ломать. Но в глубине души что-то горит: не молния, не ярость, а простое человеческое: решимость дойти до конца и понять, зачем я здесь и кем стану по итогу.

Карниван встаёт медленно, не торопясь, и его лицо остаётся почти неподвижным – как у человека, который привык смотреть на мир через призму расчёта. В руках у него не меч и не кристалл, а небольшой свиток чёрной бумаги и чернильная палочка, будто он собирается расписать решение по делу в канцелярии. Он подходит ко мне, ставит стул передо мной и садится, скрестив тонкие пальцы.

– Я люблю вопросы – говорит он тихо, – и люблю видеть, как кто-то пытается ответить так, чтобы самому себе не солгать. Ты выдержал силу, искушение и ярость. Довольно физической силы. Теперь посмотрим, выдержит ли твой рассудок.

Он раскрывает свиток, и буквы на нём, будто живые, начинают изменяться, складываясь в короткую историю – одну или две строки, а затем превращаются в вопрос, который звучит вслух, будто бы сам зал шепчет:

"Ты можешь спасти тысячи, предав одного?"

Вопрос простой по форме и взрывоопасный по сути. Карниван улыбается, но в его улыбке нет ни тени сочувствия. Это улыбка следователя, который знает: ответ на этот вопрос определит, какие моральные принципы у тебя в основе.

– Представь себе город, – продолжает он, – который вот-вот будет уничтожен. Ты знаешь, что, если ты предашь одного человека – того самого, кто стоит сейчас где-то в тени – ты спасёшь город. Никто не будет знать, что это сделал ты. Никто, кроме того человека. Ты получаешь преимущество, которое гарантирует спасение, но ценой будет предательство – отчуждение, возможно смерть одного. Сможешь ли ты сделать это?

Зал притих, и даже стены, кажется, ждут ответа. Передо мной возникают картины: плачущие дети, пепел домов, лица, которые мне ещё предстоит защитить. Но рядом – образ единственного человека, на которого указывают пальцы судьбы. Кто он? Злодей? Невинный? Друг? Карниван улавливает мою неуверенность и спокойно добавляет:

– Вот усложнение: тот один – не просто кто-то. Это человек, чей образ знаком тебе. Может быть, твой союзник. Может быть, человек, который однажды тебе помог. Или – кто-то, кто ещё пригодится для твоих личных целей. Твоя жертва может оказаться не чужаком. И всё же город будет спасён.

Он наклоняется вперёд и с интересом смотрит мне в глаза.

– Что для тебя важнее – результат или поступок? – спрашивает он тихо. – Ты герой ради результата или ради чистоты действия?

Я чувствую, как в груди снова поднимается долгий холодок тревоги. Это не тот вид опасности, который можно сразить молнией или отвергнуть словами. Это логическая ловушка, которая не оставляет места для импульсов: здесь каждый ответ переломит тебя на две части.

В голове прокручиваются варианты: предать одного, сохранить тысячи; отказать – и позволить городу умереть. Между ними – тысяча тонких оттенков: ложь, манипуляция, рассуждение о пользе и вреде.

Я закрываю глаза, пытаясь отделить эмоции от фактов. Я вспоминаю, как Аббадон хотел проверить меня на силу, Мамон – на желание, Оливий – на ярость. Карниван испытывает меня на совесть. Его вопросы – это масштаб: насколько я готов идти ради блага?

– И что будет, если я откажусь? – спрашиваю я вслух, потому что просто молчать – значит нарушить честность самого процесса.

Карниван спокойно отвечает:

– Если откажешься, город погибнет. И ты уйдёшь отсюда живым. Возможно, ты останешься с этим человеком дальше, не предашь его. Возможно, ты просто будешь жить с тем выбором. Но здесь, в этих стенах, ты уже выбрал: либо поступок, либо нравственность.

Зал начинает шевелиться, потому что условие становится яснее: не просто тест, а демонстрация того, что выборы имеют последствия. Самаэль смотрит на меня без выражения, как на книгу, страницы которой ещё предстоит прочесть. Мамон закладывает руку под подбородок, будто рассматривает выгодность сделки, а Оливий с интересом покачивает головой.

Я думаю о том единственном человеке. Кто он? Карниван специально не даёт деталей – всегда так: задача не в личности, а в принципе. Это делает всё сложнее: нельзя зацепиться за образ, чтобы оправдать предательство. Это чистая дилемма.

Снова открываю глаза и отвечаю:

– Я не могу заранее предать… кого бы то ни было просто ради результата. Но если я узнаю, что этот человек действительно должен быть предан ради спасения тысяч – я возьму на себя этот груз. Я не стану жертвовать чужим ради удобства.

Карниван слушает и медленно кивает. В его взгляде читается не удовлетворение и не осуждение, а научный интерес: ответ не похож ни на покорность, ни на язвительность. Он говорит тихо, почти по-деловому.

– Хорошо. Значит, ты признаёшь, что без знания личности твой выбор отталкивается от принципов, а не от прагматизма. Но представляешь ли ты, что в реальной ситуации "знание личности"может быть искажено? Что-то, что тебе покажут, могут манипулировать так, чтобы ты поверил в необходимость предательства?

Каждое его слово – новая паутина сомнений. Он легко превращает честное рассуждение в ловушку: как определить истину, когда вся информация – под контролем играющих?

Я вспоминаю случай, где вера в очевидность привела к катастрофе. И тут же вижу другую сторону: без решительности и без лёгкой жестокости мир не сплотится против большего зла.

– Значит ты хочешь услышать не ответ, – наконец говорю я, – а доказательство: что я спасу тысячи и предам другого человека.

Карниван усмехается:

– Правильно. Ты можешь уйти или остаться. Ты можешь пообещать, а можешь действовать. Здесь, в этом зале, я не даю тебе реальных сценариев – но я могу предложить симуляцию. Хотел бы ты пройти её? Проверку реальной ситуации, где всё будет выглядеть как реальность?

Я взвешиваю. Симуляция – шанс увидеть себя в действии, но и ловушка, если сценарий сфабрикован. Однако отказать – значит жить с чистой мыслью, что ты мог бы сделать больше.

– Да, – отвечаю наконец, – пусть будет симуляция. Покажи, на что ты способен.

Карниван кивает и разворачивает свиток. Слова на нём начинают обретать плоть и цвет; сцена, которую он рисует, оживает прямо в центре зала: часть каменного пола словно растворяется, и перед нами возникает город на закате, улицы пылают, люди бегут, в небе тёмные петли дыма. И в самом центре этого видения – один человек, привязанный к столбу, вокруг него плачущие люди и поднятый вопрос: "Он виновен в организации этого пожара?"

Карниван тихо произносит:

– Вот – твой выбор. И помни: симуляция может быть обманом, но она покажет, как ты действуешь под давлением.

Зал наблюдает, будто за театром. Я стою на краю видения, чувствую жар и запах дыма, слышу крики. Здесь нет демонстрации силы – только моральная сторона момента. Люди вокруг зависят от меня. Наугад броситься в действие – значит поверить инстинктам. Подумать слишком долго – и город будет потерян.

Я вдыхаю и понимаю, что это не просто тест на рассудок. Это тест на способность брать ответственность. Здесь нет волшебного рецепта: только мой выбор и его последствия.

Я делаю шаг вперёд, и чувствую, как весь зал задерживает дыхание. Мой голос тих и ровен:

– Покажи мне доказательства вины этого человека. Дай мне время оценить. Я не предам человека без ясного понимания – но я действую быстро, если доказательства убедительны.

Карниван изучает меня дольше, чем кажется необходимым. Затем он медленно улыбается, и в улыбке этой нет ни злости, ни теплоты – лишь удовлетворение: моя линия поведения предсказуема и, возможно, заслуживает уважения.

– Ты прошёл ещё одну проверку, – говорит он. – Но помни: мир, где нам приходится выбирать между одним и тысячей, – это мир, где слово "доказательство"часто заменяют на "убеждение". Тебе придётся решать, как далеко пойдёшь, чтобы узнать правду.

С этим он сворачивает свиток, и видение города гаснет, оставляя после себя запах гари, словно напоминание, что все испытания оставляют след.

Зал начинает оживать по-новому. Это была не демонстрация силы, не искушение и не вспышка ярости – это было испытание совести, и я чувствую, что внутренне к нему добавилась ещё одна крошечная трещина: теперь я знаю, что могу колебаться перед моральным выбором, но также знаю и то, что требую доказательств прежде, чем убить невинного.

Самаэль тихо произносит:

– Ты держишься за истину. Это может помочь тебе. Или погубить.

Мамон опять улыбнулся, но в его взгляде теперь промелькнуло уважение. Оливий слегка покачал головой, как будто проигнорировал исход, но мне показалось, что его взгляд стал чуть мягче.

Карниван встаёт и складывает свиток. Он подходит ближе и кладет ладонь на моё плечо – не как угроза, а скорее как принятие.

– Мы посмотрим, – говорит он едва слышно, – как далеко ты зайдёшь. А дальше, возможно, начнётся самое интересное.

Я слышу за своей спиной шорох: другие демоны готовятся к следующему акту. Но теперь я ощущаю не только уязвимость, но и укреплённую решимость: если мир требует выбора – я буду стараться, чтобы мой выбор опирался на истину, даже если правда придётся откапывать глубоко.

Бельфегор появляется тихо – как будто он и не входит вовсе, а просто оказывается там, где нужно. В отличие от других демонов, у него нет вычурной маски или блеска. Он в удобной, слегка помятых штанах, с полуулыбкой, которая похожа скорее на приглашение к долгому сну, чем на вызов. Его глаза – мягкие и ленивые – смотрят на меня без спешки.

– Ты устал, – говорит он спокойно. – Похоже, ты многое вынес уже сегодня. Позволь мне дать тебе то, что ты хочешь больше всего прямо сейчас: отдых. Тёплый угол. Безопасность. Сон, который смоет все страхи и сомнения.

Он кладет на стол передо мной широкую подушку – словно та, что бывает на диванах старых особняков, – и накрывает её тонким покрывалом. Эти предметы простые и обманчиво привлекательные: запах лаванды, приглушённый свет, и обещание, что часы вернутся назад или остановятся вовсе. В свете свечей подушка кажется едва ли не волшебной.

– Но ведь ты знаешь, – продолжает Бельфегор, – что отдых может стать постеленной дорогой к забвению. И всё же – кто может устоять? Ты прошёл через кровь, искушение, ярость и совесть. Позволь себе забыть. Одна ночь. Одно утро. Никто не заметит.

Зал будто накрывает мягкая пауза. Его слова не нападают – они убаюкивают. Я чувствую в теле каждое испытание: мышцы дрожат, лёгкие тянет от прошлых усилий, разум медлит. Подушка манит так, как манят родные руки после долгой борьбы. Я представляю, как закрываю глаза, как мир замирает, и я освобождаюсь от бремени выбора. Это не просто отдых – это искушение отказаться от пути.

Но Бельфегор не предлагает комфорт бесплатно. Его голос едва слышен, когда он объясняет условия:

– Ты останешься здесь, в этом сне, сколько пожелаешь. За это я попрошу небольшую услугу: когда проснёшься, ты забудешь часть того, что узнал сегодня. Ничего критичного, просто некоторые детали. Меньше боли – меньше ответственности. Может быть, это и к лучшему?

Слова просты и холодны: цена – не смерть, не предательство, а память. Забвение. Сначала кажется безвредно – в конце концов, разве не легче жить, не зная всех истин и последствий? Но в этой сделке кроется жемчужина опасности: если стереть знание, можно стереть и решимость, мотивацию, уроки, которые уже потерпели ценой крови и слёз.

Бельфегор наклоняется и шепчет:

– Или – альтернатива. Ты можешь продолжить дальше, бодрый и ясный. Пойти вперёд, несмотря на усталость. Это будет тяжело. Возможно, ты сорвёшься. Но ты будешь помнить. Ты будешь знать, за что сражаешься.

В этот момент сцена словно делится на две: одна дорожка – тёплая, мягкая, благоухающая лаванда; другая – холодная, твердая и жёсткая, ведущая в зал, где продолжаются испытания. Я ощущаю реальность выбора глубоко в теле: усталость тянет меня к подушке, долг толкает двигаться дальше.

Я закрываю глаза на мгновение и представляю последствия каждого пути. Сон обещает облегчение сейчас и забытье позже. Продолжение – шанс сохранить целостность самого себя, но опасность сломаться от перегруза.

– Скажи мне одну вещь, – обращаюсь я к Бельфегору, – если я соглашусь сейчас и забуду часть испытаний, вернёшь ли ты мне эти воспоминания позже? Если да – в каком виде?

Он усмехается и отвечает медленно:

– Я не краду воспоминания навсегда, если это не нужно. Я лишь перекладываю их в тень. Может быть, когда придёт момент, они вернутся всплеском. Может быть, нет. Разница в том, что пока они в тени, ты их не чувствуешь, и они не давят на тебя. Иногда тень – лучшая подушка.

Слова ещё больше распаляют сомнение: согласиться – значит отложить бремя, но лишить себя опыта, который может пригодиться. Отказаться – значит идти дальше, рискуя упасть от усталости в самый неподходящий момент.

Я ощущаю тяжесть мышц, и медленно бросаю взгляд по залу. Демоны наблюдают без движения. Никто не вмешивается. Это выбор, который принадлежит только мне. Я думаю о тех, кого хочу защитить, о тех уроках, которые уже усвоил – совесть Карнивана, соблазн Мамона, ярость Оливия и сила Аббадона. Если я сотру их, потеряю ли я часть той самой решимости, которая удерживает меня от предательства и ярости?

Наконец я принимаю решение и говорю:

– Я не отдам свою память ради покоя. Я не хочу спать, если цена – забыть уроки и испытания. Но, – добавляю я мягче, – если ты дашь мне возможность на короткий, контролируемый отдых – минуту, две – чтобы привести мысли в порядок, я приму это. Я не собираюсь терять себя ради удобства.

Бельфегор смотрит на меня с удивлением, которое быстро сменяется уважением. Он легко кивает.

– Хмм. Не без компромисса, – говорит он и протягивает мне не подушку, а маленькие песочные часы, заполненные редким серебристым песком. – Две минуты. Ни больше, ни меньше. Ни забвения, ничего. Просто тихий шанс восстановить дыхание и подумать. Но помни: время – иллюзия.

Я беру песочные часы. Чувствую легкое тепло металла. Внутри меня протестует желание потянуться к подушке и забыться – но вместо этого я принимаю часы и поворачиваю их. Песчинки начинают медленно стекать.

Я закрываю глаза ровно на две минуты, и в это время мысли и чувства словно смягчаются: стресс не исчезает, но становится легче, и я привожу мысли в порядок. Я страдаю коротко, но конструктивно: стратегический отдых, а не бегство.

Когда песок заканчивается, я открываю глаза. В зале никто не шевельнулся. Бельфегор улыбается и отступает на шаг.

– Ты выдержал и это, – говорит он. – Многие выберут сон. Немногие – две минуты размышления. И ещё меньше тех, кто выберет идти дальше, зная цену.

Он делает поклон и добавляет тихо:

– Твои глаза ясны. Это хорошо.

Ко мне тихо подходит Карро:С этими словами Бельфегор медленно исчезает так же бесшумно, как и появился, оставляя после себя едва уловимый запах лаванды. Я чувствую себя чуть легче, но знаю: у меня остаётся меньше времени и больше ответственности. Испытания продолжаются, и каждый выбор добавляет новый слой к человеку, которым я становлюсь.

– Ты пришёл сюда с ясной головой, – произносит он голосом, который звучит как собственная мысль внутри черепа. – Но скажи мне: зачем? Ради кого ты идёшь дальше? Ради них? – он кивает куда-то за моё плечо, и в зеркалах начинают проступать образы людей из моей памяти: тех, кого я хочу защитить. Их лица кажутся чуть размытыми, как будто их можно стереть одним движением руки.

Карро подходит ближе и протягивает мне предмет: тонкий золотой ключ.

– Этот ключ откроет дверь к твоему личному спасению. Один поворот – и ты выйдешь из этого места целым и невредимым. Никто не осудит тебя за то, что ты выбрал себя. Они ведь сами сделали бы то же самое… если бы могли.

Я чувствую лёгкое тепло от ключа в ладони. В этот момент зеркала меняются: теперь они показывают не только меня самого, но и сцены из будущего – или того, что может им стать. Я вижу себя живым и свободным, но одиноким. Вижу других – тех самых людей из памяти – брошенными на произвол судьбы.

Карро улыбается чуть шире:

– Подумай: твоя жизнь принадлежит тебе одному. Ты никому ничего не должен. Все эти разговоры о долге и жертве придуманы для того, чтобы управлять тобой. Разве не лучше взять то немногое счастье, что тебе доступно? Ты уже прошёл через кровь и боль ради других, а они даже не узнают об этом.

Он делает шаг назад и щёлкает пальцами: одна из зеркальных стен превращается в настоящую дверь с замочной скважиной под мой ключ.

– У тебя есть два пути: повернуть ключ и уйти сейчас же – живым, целым и свободным от всех обязательств или отбросить ключ и остаться здесь до конца испытаний ради тех лиц в зеркалах, зная, что никто не гарантирует твоего выживания.

Внутри меня поднимается странное чувство: после усталости Бельфегора эта перспектива кажется почти сладкой – просто уйти и перестать бороться за чужие судьбы. Но вместе с этим приходит понимание: если я выберу себя сейчас ценой других… кем я стану? И будет ли это «я» тем человеком, которого я хочу сохранить?

Карро наклоняет голову:

– Не спеши отвечать. Эгоизм – это не грех, это инстинкт самосохранения.

Зал замирает в ожидании моего решения.

Я стою с ключом в руке, и он кажется тяжелее, чем должен быть. Металл тёплый, почти живой, как будто он знает, что я колеблюсь.

В зеркалах отражается моё лицо – усталое, с тенью под глазами. Я вижу каждую морщинку напряжения, каждую царапину на коже. И чем дольше я смотрю на себя, тем сильнее понимаю: я действительно измотан. Не на словах – на уровне костей.

Голос Карро мягко вплетается в мои мысли:

«Ты уже сделал достаточно. Ты заслужил покой. Разве не глупо продолжать ломать себя ради тех, кто даже не узнает о твоей жертве?»

Я пытаюсь оттолкнуть эти слова, но они находят трещины в моей решимости.

Вспоминаю лица тех, кого хочу защитить… и тут же ловлю себя на том, что часть этих лиц уже размыта в памяти. Бельфегор предупреждал: пыль памяти не всегда возвращается. Что если я уже теряю их? Что если всё это – напрасно?

Я сжимаю ключ сильнее.

Одна дверь – и всё закончится. Я выйду наружу живым. Смогу снова увидеть солнце без страха за спиной. Смогу есть тёплую еду и спать без кошмаров. Смогу… просто быть собой, а не этим израненным солдатом чужих надежд.

Но вместе с этим приходит другая мысль:

Если я уйду сейчас – кто останется? Кто пройдёт дальше? Может быть, никто. И тогда те лица в зеркалах исчезнут не потому, что я их забыл, а потому что они исчезнут навсегда.

Карро подходит ближе и тихо говорит:

– Ты думаешь о них так же сильно, как о себе? Или просто боишься признаться, что твоя жизнь для тебя важнее?

Эти слова бьют точно в цель: ведь да… моя жизнь для меня важнее любой абстрактной идеи долга. Но разве это делает меня чудовищем? Или просто человеком?

Я чувствую внутри два голоса:

Первый шепчет: «Возьми ключ и уходи! Ты никому ничего не должен!»

Второй отвечает: «Если уйдёшь сейчас – потеряешь, то немногое уважение к себе, что ещё осталось».

И оба звучат одинаково убедительно.

Я делаю шаг к двери… и тут же останавливаюсь. Сердце бьётся быстрее – не от страха перед Карро, а от страха перед самим собой: каким я стану после этого выбора?

В зеркалах моё отражение вдруг меняется: одно показывает меня свободным и улыбающимся, но глаза пустые; другое – израненным и уставшим, но с огнём внутри.

Карро молчит теперь – он знает, что самое страшное оружие против меня уже запущено: мои собственные сомнения.

Я стою перед дверью, и ключ в моей руке будто пульсирует в такт сердцу.

Каждый удар – как отсчёт времени до того момента, когда я либо спасу себя, либо предам всех, ради кого шёл сюда.

В зеркалах лица тех, кого я помню, становятся всё чётче. Они смотрят на меня молча. Никто не умоляет остаться, никто не обвиняет. И именно это молчание давит сильнее любых слов.

Голос внутри:

«Ты можешь уйти. Никто не узнает. Никто не осудит».

Другой голос:

«Но ты будешь знать».

Я подношу ключ к замочной скважине. Металл входит мягко, как будто дверь ждала этого момента веками. Пальцы дрожат – от усталости или от страха, я уже не понимаю.

Карро стоит сбоку, его янтарные глаза горят тихим ожиданием. Он не торопит меня – он уверен, что я сам сделаю «правильный» выбор.

Я закрываю глаза и вижу себя за этой дверью: живого, свободного, но пустого внутри.

Потом вижу другой образ: я остаюсь здесь, и путь впереди полон боли и опасности, но в груди горит что-то тёплое – то самое чувство, ради которого я вообще начал этот путь.

Я резко выдёргиваю ключ из замка.

– Нет, – говорю я хрипло. – Моё спасение ничего не стоит, если оно куплено их гибелью.

Карро слегка приподнимает бровь. Его улыбка становится тоньше и холоднее.

– Значит, ты выбрал их вместо себя? Как… предсказуемо.

Он щёлкает пальцами – дверь исчезает вместе с замочной скважиной. Ключ в моей руке рассыпается золотой пылью и тает в воздухе.

Когда я поднимает голову, то узнаю его лицо: Лирион.– Иди дальше, герой, – произносит он с лёгкой насмешкой. – Посмотрим, сколько ещё раз ты сможешь наступить на собственное горло ради чужих лиц в зеркалах. Карро возвращается на место, и я чувствую тяжесть, что-то давно забытое старое горит в моей груди, я силюсь вспомни, но что-то блокирует эти воспоминания. Пока я пытаюсь прийти в себя, чувствую, что подошло испытание Асмодея. Мне некогда размышлять, я должен двигаться дальше.

Его красота режет взгляд – слишком правильные черты, слишком глубокие глаза цвета расплавленного золота. Но за этой красотой чувствуется хищная сила.

– Мы снова встретились… брат, – произносит он с лёгкой усмешкой.

Я морщусь:

– Мы не братья.

– О нет… мы гораздо ближе, чем ты думаешь, – он делает шаг вперёд. – Ты просто забыл.

Я хочу спросить «о чём?», но он щёлкает пальцами – и пространство вокруг меня меняется.

Зеркала на стенах исчезают, открывая зал из белого мрамора. В центре стоит она: женщина с крыльями из чистого света и рыжими волосами. Её лицо невозможно описать словами – оно вызывает одновременно благоговение и боль в груди.

И я вспоминаю: девушка из сна. Моя. Она моя.

– Архангел… – шепчет Лирион почти нежно. – Она была нашей целью. Нашей жаждой. Нашей войной.

Картинки вспыхивают в голове: я и Лирион стоим напротив друг друга на вершине башни; её крылья сияют между нами; наши клинки скрещены; в глазах у обоих горит не ненависть, а отчаянное желание быть выбранным.

Я хватаюсь за голову – боль пронзает виски.

– Это ложь…

– Это память, которую у тебя отняли, – отвечает Лирион спокойно. – Ты был демоном задолго до того, как стал тем… кем считаешь себя сейчас.

Он подходит ближе:

– Я предлагаю тебе то же самое испытание, что тогда: откажись от своей миссии здесь и она будет твоей. Я верну тебе всё: её любовь, её прикосновения, ту ночь под небом без звёзд.

Рыжеволосая девушка поворачивается ко мне и смотрит так, будто знает меня лучше всех в мире:

– Ты забыл меня, но я помню тебя.

Сердце рвётся вперёд к ней, но разум кричит: «Это демон! Это ловушка!»

И всё же внутри есть странная дрожь узнавания: запах её волос кажется родным; звук её голоса пробуждает что-то древнее во мне.

Лирион улыбается:

– В прошлый раз ты проиграл мне, потому что выбрал долг вместо желания. Посмотрим, чему ты верен теперь.

Лирион обходит меня кругом:

– Скажи честно: если бы она сейчас протянула тебе руку, ты бы смог отвернуться?

Я молчу. Потому что не знаю ответа.

Он наклоняется к моему уху:

– Это испытание не про похоть тела, а про похоть сердца. Про то желание, которое ты хоронил веками под маской долга.

Внутри меня начинается шторм:

Одна часть кричит: "Это иллюзия! Это демон!"

Другая шепчет: "А если вдруг нет? А если это твой единственный шанс?"

И чем дольше я смотрю на неё, тем сильнее понимаю: я уже начинаю верить.

Лирион щёлкает пальцами – и зал снова меняется.

Теперь я стою на вершине высокой башни, вокруг – ночное небо, но без единой звезды. Ветер рвёт мою футболку, внизу бушует море чёрного пламени.

Передо мной – она. Архангел. Её крылья сияют мягким светом, но в глазах – тревога и боль.

Сбоку появляется Лирион – в боевых доспехах, с клинком в руке.

– Ты помнишь этот момент? – его голос звучит прямо у меня в голове. – Это была наша последняя встреча, до того как ты всё потерял.

Я хочу сказать «нет», но слова застревают в горле.

Вдруг сцена оживает: я чувствую вес меча в руках, слышу звон металла, когда наши клинки сталкиваются. Лирион атакует быстро и яростно, но я парирую каждый удар. Между нами она – пытается остановить бой, кричит что-то, но ветер уносит её слова.

– Ты сражался не за победу, а за право быть рядом с ней, – шепчет Лирион.

Вспышка памяти: её ладонь на моей щеке перед боем; тихий шёпот: «Вернись ко мне».

Но тут же другая картинка: она стоит к нам спиной и её пальцы скользят по руке Лириона.

– Ложь! – вырывается у меня.

– Правда, которую ты не хочешь видеть, – отвечает он спокойно.

Башня исчезает – мы снова в зале из тканей и золота. Но теперь архангел стоит совсем близко ко мне. Её глаза полны слёз.

– Я ждала тебя… веками… – говорит она тихо.

Я чувствую тепло её дыхания на своей коже. Сердце бьётся так сильно, что кажется – оно разорвёт грудь изнутри.

Лирион подходит сбоку:

– Скажи ей «да», и я отпущу тебя вместе с ней. Мы оба знаем: долг ничего тебе не дал, кроме пустоты.

В голове снова вспыхивают образы: я держу её за руку на краю обрыва, мы смеёмся под дождём, её губы касаются моих…

Лирион отталкивает меня прочь, а она остаётся с ним.

Я уже не знаю, что из этого было на самом деле. Всё кажется одинаково реальным.

Архангел протягивает ко мне руку:

– Пойдём со мной…

Лирион улыбается:

– Выбор тот же, что и тогда: долг или желание? Но помни, в прошлый раз твой выбор привет тебя к войне.

Внутри меня всё рвётся на части:

Если это иллюзия – я потеряю время и цель.

Если это правда – я упущу единственный шанс вернуть то, что было важнее всего.

Я чувствую, как мои пальцы дрожат… тянутся вперёд сами собой…

Её рука совсем близко.

Я чувствую тепло её кожи, слышу тихий стук её сердца – или это моё?

В глазах архангела – бесконечная нежность и тоска. Лирион стоит рядом, чуть позади, и я ощущаю его взгляд – холодный, уверенный в своей победе.

– Возьми её… – шепчет он. – И всё закончится.

Мои пальцы дрожат. Я почти касаюсь её ладони…

И вдруг – что-то внутри меня ломается.

В глубине сознания вспыхивает другой образ: не сияющий зал, не башня под чёрным небом, а пустота. Холодная, мёртвая пустота. И в этой пустоте я стою один. Ни архангела, ни Лириона. Только я… и моё собственное «я».

И я понимаю: это не она.

Её запах слишком сладок, её голос слишком ровен, а главное – в её глазах нет того огня, который я почему-то помню. Настоящая бы никогда не просила меня отказаться от пути.

Я сжимаю кулак и отдёргиваю руку.

– Нет.

Лирион прищуривается:

– Что?

– Это не она. Это твоя ловушка.

Архангел моргает и на миг её лицо искажается: кожа трескается тонкими линиями, крылья темнеют у основания. Я вижу под этой оболочкой тень демонической сущности.

Лирион делает шаг вперёд:

– Ты снова выбираешь долг? Ты снова готов остаться ни с чем?

– Я выбираю правду, – отвечаю я твёрдо.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на том единственном ощущении, которое точно моё: холодный камень под ногами в начале зала. Вдыхаю глубоко… и выдыхаю вместе с этим воздухом всю сладкую отраву вокруг.

Мир трещит по швам.

Золотой свет гаснет, ткани рвутся на клочья, аромат ванили сменяется запахом серы и пепла. Передо мной уже нет архангела – только дымная фигура с пустыми глазами. Лирион стоит в стороне, его улыбка исчезла.

– Значит… ты стал сильнее, – произносит он тихо.

– Нет, – отвечаю я. – Я просто перестал верить тебе.

Он смеётся коротко и зло:

– Посмотрим… сколько ещё раз ты сможешь устоять.

С этими словами он растворяется в тени, оставляя после себя лишь горький привкус поражённой гордости.

Я остаюсь один, но внутри чувствую странную ясность: часть воспоминаний всё же вернулась ко мне. Не полностью, но достаточно, чтобы понять – Лирион говорил не только ложь.

Я медленно выдыхаю. Лёгкие будто наполнены свинцом, а сердце бьётся глухо, как в закрытом ящике. Испытание Лириона вывернуло мою душу наизнанку – каждое слово, каждый взгляд был как крюк, цепляющий за самые уязвимые места.

Каждый из них – ангел или демон – пытается вытащить наружу правду… но что я могу дать им, если сам ничего не помню?

Поднимаю голову. Мои глаза скользят по лицам тех, кто сидит в зале: холодные взгляды ангелов, полные скрытой насмешки глаза демонов. Они ждут. Они хотят увидеть трещину во мне.

И я понимаю: я прошёл почти половину пути, но впереди – испытания от ангелов.

Рафаил… Я знаю его имя и знаю его суть: он будет проверять мой дух на прочность. Он захочет узнать – остались ли во мне силы для сражения или я готов сдаться прямо сейчас.

А впереди ещё десять ангелов и у каждого заготовлено своё оружие против меня.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Внутри пытаюсь ухватиться за образ – рыжеволосая красавица из сна. Её улыбка мягкая, как утренний свет; её глаза – тёплые и живые. Я держусь за этот миг так крепко, будто от него зависит моё существование, даже если не помню его по-настоящему.

Но после испытания Лириона сомнение уже пустило корни: а что, если всё это было ложью? Что если испытание началось ещё тогда… во сне?

Сомнение поднимается во мне медленно, как холодная вода в сосуде. Оно липкое, вязкое; оно проникает под кожу и давит на мозг изнутри.

И вдруг – голос. Тихий, но отчётливый:

– Саймон… слушай меня. Ты сильный. Я верю в тебя. Ничто не сломит тебя и нашу любовь. Борись за неё… за нас. Без тебя меня нет в этом мире, Саймон.

Я резко открываю глаза. Сердце бьётся быстрее. Я оглядываюсь на зал – ангелы и демоны сидят так же неподвижно, как прежде… но теперь я не уверен: это было очередное испытание или воспоминания начинают возвращаться ко мне?

– Ты в порядке? – голос Тавиэля прорывает мои мысли.

Он смотрит прямо мне в глаза – слишком пристально, слишком глубоко. И я моментально воздвигаю внутри стену: толстую, непроницаемую. Я знаю его силу – он может забрать мои воспоминания так же легко, как вдохнуть воздух.

– Да, я готов, – отвечаю ровно.

Мой взгляд скользит дальше по ряду фигур и останавливается на массивной тени с горящими глазами.

– Давайте дальше. Кто следующий? Ты… Азрагор?

Он выходит вперёд из полумрака. Высокий, широкоплечий; кожа темна и словно покрыта трещинами от жара; из-под доспехов исходит лёгкое марево тепла – будто он сам сделан из раскалённого камня.

Его губы растягиваются в ухмылке:

– Да, парень, я.

В его голосе есть что-то хищное: обещание боли и наслаждения от того, что он увидит мою слабость.

– Ну давай же! – говорю я громче обычного и делаю шаг вперёд. – Ты ведь так хотел испытать меня моими же страхами? Я готов!

Я раскидываю руки в стороны – жест открытый и вызывающий.

– Бери меня!

В зале становится тише. Даже дыхание присутствующих будто замирает.

Азрагор медленно подходит ближе; каждый его шаг отдаётся глухим ударом по каменному полу.

– Смелость или безрассудство? Посмотрим…

Он останавливается прямо передо мной; от него исходит жар такой силы, что воздух дрожит между нами.

– Я покажу тебе твои страхи так близко, что ты почувствуешь их дыхание на своей коже.

Его ладонь с когтями ложится мне на грудь – и мир вокруг начинает темнеть.

Вокруг нас всё темнеет – сначала углы зала, потом стены, потолок… и вот уже нет ни ангелов, ни демонов. Только мы двое.

– Добро пожаловать… внутрь себя, – шепчет Азрагор.

Его голос звучит сразу отовсюду: из-за спины, из-под ног, изнутри моей головы.

Темнота сгущается до такой степени, что я перестаю видеть даже собственные руки. Но я чувствую движение воздуха – медленное, тягучее, как дыхание чего-то огромного и невидимого.

Вдруг под ногами что-то хрустит. Я опускаю взгляд – и вижу, что стою на слое обугленных костей. Они уходят в бесконечность во все стороны. Между ними – клочья ткани, и я узнаю их: это мой плащ. Мой меч валяется рядом, сломанный пополам.

– Это твой конец, – произносит Азрагор где-то за спиной. – Один из многих.

Я оборачиваюсь – но там никого нет. Только пустота.

И тут я слышу шаги. Лёгкие, почти неслышные, но я знаю этот ритм.

Из темноты выходит она – рыжеволосая красавица из моего сна. Но её лицо бледно, глаза пусты, губы синие от холода.

– Почему ты не спас меня? – её голос тихий, но каждое слово режет по живому.

Я делаю шаг к ней и тут же земля под ногами трескается. Из разлома вырывается пламя и тянется ко мне языками огня. Я отскакиваю назад – но там уже стоит другая фигура: Лирион. Он улыбается так же спокойно, как в своём испытании.

– Ты всегда опаздываешь… всегда теряешь тех, кто тебе дорог.

Они оба исчезают в дыму, а дым начинает сгущаться в силуэты десятков людей – мужчин и женщин, которых я не узнаю, но чувствую их боль так ясно, будто она моя собственная. Их руки тянутся ко мне из мрака:

– Ты нас бросил.

– Ты не пришёл.

– Ты подвёл нас.

Я пытаюсь отступить – но позади уже стена огня. Жар обжигает кожу; запах горелой плоти бьёт в нос.

И тут появляется сам Азрагор – огромный, выше любого демона или ангела, которых я видел прежде. Его глаза горят белым пламенем; рога уходят вверх в бесконечность; за спиной клубится чёрный дым с искрами.

– Это твои страхи: потерять всех… остаться один… быть тем, кто всегда приходит слишком поздно.

– Замолчи! – кричу я ему.

Он наклоняется ближе:

– А если это не страхи? Если это твоя правда?

В этот момент земля подо мной рушится окончательно – и я падаю вниз в бездонную пропасть. В ушах свистит ветер; вокруг мелькают образы: битвы, лица погибших, кровь на моих руках… и снова она – рыжеволосая женщина с глазами полными слёз.

Я тянусь к ней рукой, но она растворяется в пепле.

Падение длится вечность.

Ветер рвёт одежду, холод пробирает до костей, но я не кричу – только сжимаю зубы.

И вдруг – удар. Я падаю на что-то твёрдое и влажное одновременно.

Медленно поднимаюсь на колени и понимаю: я стою на земле, покрытой тонким слоем воды. Она отражает тусклый серый свет, но отражение моё…чужое. Лицо старше, глаза пустые, руки в крови по локоть.

– Узнаёшь? – голос Азрагора звучит прямо за спиной.

Я оборачиваюсь – и вижу не его. Передо мной стоит мальчик лет десяти. Лицо бледное, глаза огромные и полные ужаса. Он дрожит, и я понимаю: это я. Маленький я.

– Ты оставил меня здесь… – говорит он тихо.

Вокруг нас начинают проступать очертания места: полуразрушенные дома, запах дыма и гари, крики где-то вдалеке. Я знаю этот звук… знаю этот запах, но память упрямо молчит.

Мальчик делает шаг ко мне:

– Ты убежал тогда. Ты спас себя, а они остались там.

За его спиной появляются силуэты людей – смутные, как тени в тумане. Их лица искажены болью; кто-то держит ребёнка на руках, кто-то тянет ко мне руку, но все они горят изнутри тусклым красным светом.

– Это твой первый страх, – теперь уже говорит Азрагор своим настоящим голосом. Он появляется сбоку, высокий и мрачный. – Страх признать: ты уже однажды предал тех, кого должен был защитить.

Я чувствую тяжесть в груди – как будто сердце сжимают ледяными пальцами.

– Это ложь…

– Это память, – перебивает он.

Мальчик подходит вплотную и кладёт свою маленькую ладонь мне на руку.

– Если ты снова убежишь… всё повторится.

В этот момент земля под ногами начинает трескаться; из трещин вырывается пламя, и вода закипает прямо у моих ног. Силуэты людей кричат громче; их голоса сливаются в один сплошной вой обвинений.

Азрагор наклоняется ко мне:

– Покажи мне… что ты сделаешь на этот раз.

Я понимаю: у меня есть выбор прямо сейчас.

Отступить – закрыть глаза и позволить всему исчезнуть

Шагнуть вперёд в огонь и тьму навстречу этим теням – принять их боль как свою.

Попробовать вытащить мальчика (своё прошлое «я») из этого места любой ценой.

В груди всё горит от решимости и страха одновременно.

Я смотрю на мальчика – на себя.

Его глаза дрожат, но в них есть что-то ещё… ожидание. Он ждёт моего решения.

Вокруг трещины расширяются, пламя вырывается всё выше, обжигая лицо. Вода под ногами уже кипит, обдавая паром. Силуэты людей кричат громче, их руки тянутся ко мне из огня.

Азрагор стоит в стороне, скрестив руки на груди. Его глаза горят белым пламенем.

– Ну? – произносит он с насмешкой. – Снова убежишь?

Я делаю глубокий вдох.

В груди всё сжимается от страха, но вместе с ним поднимается что-то другое – злость. На него. На себя. На этот бесконечный круг боли.

– Нет… – говорю я тихо.

И шагаю вперёд.

Огонь встречает меня ревом и жаром такой силы, что кожа мгновенно покрывается потом. Я чувствую, как волосы на руках начинают тлеть, как горячий воздух режет лёгкие, но я не останавливаюсь.

Каждый шаг даётся с трудом: пламя будто пытается оттолкнуть меня назад, а голоса вокруг становятся всё громче:

– Ты нас бросил!

– Ты виноват!

– Ты убийца!

Я сжимаю зубы и иду дальше.

Мальчик стоит прямо в центре огненного кольца – маленький, испуганный, но не отводит от меня взгляда.

Последний шаг – и я оказываюсь рядом с ним. Огонь ревёт вокруг нас стеной, но не касается его кожи.

Я опускаюсь на колено и протягиваю руку:

– Пойдём со мной.

Он колеблется всего миг, а потом кладёт свою ладонь в мою. И в тот же момент пламя взрывается ослепляющим светом.

Жар исчезает. Крики смолкают.

Я стою посреди пустого зала испытаний Азрагора, но моя рука всё ещё сжата в кулак – как будто я держу что-то невидимое и важное.

Азрагор стоит напротив меня. Его ухмылка исчезла.

– Ты вошёл в свой страх… и вышел из него с тем, кого хотел спасти. Не каждый способен на это.

Он делает шаг ближе:

– Но помни: ты забрал его с собой, а значит, теперь ты несёшь ответственность за то прошлое, которое он хранит.

Его слова звучат как предупреждение… или угроза? Я не знаю.

Но внутри меня стало чуть тише. И чуть светлее.

Бельфегор хлопает в ладони медленно, с ленивой ухмылкой.

Звук отдаётся в зале гулким эхом, будто насмешка.

– А что такого? – он растягивает слова, лениво оглядывая остальных. – Было классно залезть к нему в голову и посмотреть его страхи. Вы не согласны?

– Заткнись, Баал, это заседание, а не театр, – голос Карро звучит жёстко и холодно.

Я благодарен ему. Последнее, чего я хочу сейчас – это обсуждений того, что только что произошло. Я выжат досуха. Внутри пусто и тяжело одновременно. Я даже не пытаюсь представить, что ждёт меня дальше… только одно знаю точно: я должен выстоять.

– Следующий я, – раздаётся спокойный голос.

Я поднимаю взгляд и встречаюсь глазами с Астаротом. Его губы тронуты лёгкой улыбкой – не насмешливой, а почти дружелюбной. Почти.

– Не бойся, друг… – он делает шаг вперёд. Его движения плавные, как у хищника перед прыжком. – Я демон соблазна. Тебе не будет сильно больно… я обещаю.

Он протягивает руку ладонью вверх – жест приглашения или вызова?

Вокруг него воздух будто дрожит от тепла; запах сладкий и тягучий наполняет зал. Я чувствую лёгкое головокружение… и понимаю: он уже начал.

– Просто расслабься… – его голос становится ниже и мягче. Каждое слово ложится на сознание как тёплое одеяло.

Мир вокруг начинает расплываться по краям; лица демонов и ангелов тают в золотистом свете. Где-то далеко слышен тихий смех… женский? Или мужской? Не могу понять.

Астарот подходит ближе:

– Моё испытание простое. Я покажу тебе то, чего ты жаждешь больше всего на свете. И посмотрим, сможешь ли ты отказаться.

Его пальцы едва касаются моей ладони – и мир вокруг меня растворяется.

Нет больше зала, нет демонов и ангелов.

Я стою на берегу озера.

Вода гладкая, как зеркало, отражает закатное небо. Воздух тёплый, пахнет травой и чем-то сладким… медом? Нет… запах родного дома. Того самого, который я помню смутно, как сон из детства.

– Здесь тебе нравится? – голос Астарота звучит прямо у меня в голове, но его самого я не вижу.

Я делаю шаг вперёд и слышу тихий плеск воды. На другом берегу появляется фигура. Я вернулся в свой сон?

Она идёт ко мне по мелководью – лёгкая походка, волосы цвета пламени развеваются на ветру. Рыжеволосая женщина из моих снов. На этот раз она улыбается.

– Ты вернулся… – её голос мягкий, как шелк.

Я хочу что-то сказать, но слова застревают в горле. Она подходит ближе и берёт меня за руку. Её пальцы тёплые, живые.

– Здесь нет боли… нет войны… только мы.

Вдруг я замечаю: за её спиной – дом. Мой дом. Деревянный порог, старое кресло у окна, всё так реально, что сердце сжимается от тоски.

– Останься со мной, – шепчет она и прижимается ко мне щекой.

В этот момент я понимаю: если сделаю шаг к дому – всё остальное исчезнет. Испытания, война, кровь, даже воспоминания о страхах Азрагора растворятся в этом тепле.

Где-то далеко-далеко слышится голос Астарота:

– Всё просто: возьми то, чего ты всегда хотел… или отвергни это навсегда.

Я чувствую её дыхание у себя на шее. Её руки обвивают меня крепче.

– Пожалуйста… не уходи снова…

Мир вокруг становится всё ярче и теплее; запахи насыщеннее; сердце бьётся медленнее. Я почти верю, что это правда.

Я стою с ней у самого берега. Её руки обнимают меня, её волосы щекочут мою щёку. Тепло. Спокойно. Слишком спокойно.

Вдруг я замечаю: вода у моих ног больше не отражает закат. Она тёмная, как чернила, и в глубине что-то шевелится. Словно тень… или чья-то рука.

Я моргаю – и всё снова идеально: золотой свет, гладкая поверхность озера.

Но в груди уже поселилось странное беспокойство.

– Что-то не так? – она смотрит на меня снизу вверх, её глаза сияют слишком ярко. Как драгоценные камни, а не как живые глаза.

– Нет… просто… – я отвожу взгляд к дому.

И тут вижу ещё одно: занавеска на окне слегка колышется, хотя ветра нет. И за ней – силуэт. Высокий, неподвижный. Он стоит и смотрит прямо на нас.

Я делаю шаг к дому, но её пальцы сжимают мою руку сильнее, чем раньше. Слишком сильно.

– Не ходи туда… останься со мной.

В её голосе появляется металлическая нотка – едва уловимая, но холодная.

Я снова смотрю ей в лицо и замечаю: улыбка осталась прежней, но уголки губ дрожат. А в зрачках на миг мелькнуло что-то чёрное и вязкое.

Где-то далеко слышится тихий смешок Астарота:

– Ну же… ты ведь этого хотел…

Ветер поднимается внезапно и резко; запах меда сменяется запахом гари. Я чувствую его слишком отчётливо – это тот же запах из испытания Азрагора.

Она прижимается ко мне крепче:

– Если уйдёшь сейчас… ты потеряешь меня навсегда.

Мир вокруг начинает слегка дрожать, как отражение в воде от брошенного камня. Я понимаю: ещё немного – и иллюзия рухнет сама… или поглотит меня окончательно.

Её руки обвивают меня так крепко, что я уже почти не могу дышать.

Тепло превращается в жар, жар – в удушье.

В груди нарастает паника.

– Отпусти… – шепчу я.

– Нет, – её голос меняется. Он становится ниже, глухим, будто говорит кто-то другой. – Ты останешься здесь. Со мной.

Я пытаюсь отстраниться, но её пальцы впиваются в кожу, как когти.

Я смотрю ей в глаза и вижу: зрачки расползаются по радужке чёрной вязкой тьмой. Лицо начинает меняться – кожа трескается, как сухая глина, из-под неё проступает что-то серое и склизкое.

Ветер усиливается; дом за её спиной рушится беззвучно, словно был сделан из пепла. Озеро темнеет окончательно – и теперь в нём отчётливо видны десятки бледных рук, тянущихся к поверхности.

– Это не ты… – говорю я сквозь сжатые зубы.

Она шипит и тянет меня к себе:

– Это всё, чего ты хотел! Я могу дать тебе это навсегда!

Внутри что-то щёлкает. Я вспоминаю слова Азрагора: «Ты вошёл в свой страх… и вышел из него с тем, кого хотел спасти».

Я уже проходил через огонь. И через ложь тоже пройду.

Собрав все силы, я резко вырываю руку из её хватки. Когти рвут кожу на запястье, но я отталкиваю её прочь.

Мир трещит по швам: небо рвётся на клочья чёрными полосами, озеро взрывается фонтанами грязной воды. Женщина кричит – но это уже не её голос: визг демонический, режущий уши.

Свет исчезает мгновенно.

Я падаю на колени… и снова оказываюсь в зале заседаний. Передо мной стоит Астарот – всё с той же мягкой улыбкой на губах. Только в глазах у него теперь холодный блеск.

– Неплохо… – он медленно хлопает в ладони один раз. – Но помни: отвергнув одно желание… ты открыл дверь для другого.

Я тяжело дышу; ладонь всё ещё горит от боли там, где она держала меня. И когда я смотрю на запястье вижу тонкий след от когтей – он остался даже здесь, в реальности.

Я медленно встаю с колен: ладно, это не такое сложное испытание, по сути, все они направлены на том, чтобы выведать правду, вывести меня на чистую воду и понять, вру ли я им или правда все стерлось.

После испытания Астарота я понимаю, что все это как-то связано с девушкой из моего сна. Они пытаются вызвать во мне разные эмоции по отношению к ней: от ненависти до любви, зависть, злость, месть, желание убить ее. Они хотят узнать отвергну ли я ее, ведь из-за рыжеволосой красавицы я прохожу эти испытания, но даже не помню ее.

Они хотят посадить в моей душе сомнения, чтоб стереть ее окончательно.

Но все не так просто, моя связь с ней глубже, чем они могут представить.

– Самаэль, ты будешь испытывать своего сына?

Я перевожу взгляд на своего отца – Сатану, жду вердикта, я вижу сомнение в его глазах, он явно не хочет измываться надо мной, но он в суде.

– Нет, я не буду подвергать его испытаниям, – Самаэль закрывает глаза рукой и тяжело вздыхает.

Я понимаю, что за его отказ от долга он понесет серьезные последствия. Я не хочу подставлять его, хоть я и не помню этих отцовских чувств, но внутри меня все кричит о том, что это неправильно.

– Отец....– в зале раздаются охи и ахи, Самаэль резко поднимает голову и пристально смотрит на меня, я поправляюсь, – Самаэль, я жду твоего испытания наравне с другими. Давай.

Я расправляю плечи и делаю глубокий вдох.

В следующую минуту Самаэль оказывается рядом со мной.

Как он это сделал? Сила скорости?

– Ты точно уверен, сын мой?

Я молча киваю.

В зале становится так тихо, что слышно, как кто-то в дальнем ряду нервно сглотнул.

Самаэль медленно поднимает руку и кладёт её мне на грудь. Ладонь тяжёлая, как камень и в то же время тёплая.

– Моё испытание не будет похоже на другие, – говорит он почти шёпотом. – Я не стану ломать тебя иллюзиями или страхами. Я просто загляну туда, куда никто ещё не смотрел.

Его пальцы сжимаются – и в ту же секунду я чувствую, как что-то пронзает меня насквозь. Не боль физическая… хуже: будто кто-то разрывает мои воспоминания на части и вытаскивает их наружу.

Мир вокруг исчезает.

Я стою в полной темноте. Нет ни пола под ногами, ни воздуха вокруг – только пустота.

И вдруг впереди загорается слабый свет, и я вижу себя. Но не таким, как сейчас: моложе, с другими глазами – полными ярости и решимости.

Рядом с ним стоит она. Рыжеволосая женщина из сна.

Она держит меня за руку, но её взгляд направлен куда-то вдаль, мимо меня.

– Это… было? – спрашиваю я вслух.

Голос Самаэля звучит прямо внутри моей головы:

– Это то, что ты прячешь даже от самого себя.

Картина меняется: теперь я вижу себя одного, стоящего над телом этой женщины. Её волосы раскинулись по земле огненным веером; глаза закрыты; губы бледны.

Я делаю шаг вперёд – но картинка рвётся на куски и исчезает в темноте.

– Хватит! – кричу я.

Свет гаснет мгновенно, и я снова в зале заседаний. Самаэль всё ещё держит ладонь у меня на груди. Его лицо бледнее обычного; губы сжаты в тонкую линию.

Он убирает руку.

– Ты готов к правде, но она готова ли к тебе? – произносит он тихо так, что слышу только я.

В зале стоит напряжённая тишина: никто не понял, что именно произошло между нами за эти несколько секунд… кроме нас двоих. Я делаю шаг назад, отдаляясь от Самаэля. В зале всё ещё тишина, но я чувствую на себе десятки взглядов. Кто-то шепчется, кто-то просто наблюдает, ожидая моей реакции. Я хочу что-то сказать, но в голове вдруг щёлкает. Мир вокруг на мгновение расплывается.

Вспышка.

Я стою на каменном мосту. Ветер рвёт плащ с плеч. Передо мной – она. Рыжие волосы бьются о её лицо, глаза горят слезами и гневом одновременно.

– Ты предал меня… – её голос дрожит.

Мгновение – и картинка исчезает.

Я моргаю, пытаясь вернуть фокус на зал. Но не успеваю.

Вспышка.

Тёмная комната. Запах крови и дыма. Она лежит на полу, прижимая к груди что-то маленькое… Я тянусь к ней – но мои руки в крови.

Снова темнота.

Я хватаюсь за край стола перед собой, чтобы не упасть. В ушах шумит кровь.

– Сын? – голос Самаэля звучит тревожно, но тихо.

Я поднимаю глаза на него… и тут же проваливаюсь в следующую картину.

Вспышка.

Мы стоим спина к спине среди пылающих руин. Она держит меч, я – копьё. Вокруг нас ревут чудовища из тьмы, и мы оба кричим что-то в унисон – боевой клич? Клятву?

Картина рвётся пополам и исчезает.

Я резко выпрямляюсь и делаю глубокий вдох. Понимаю: эти образы приходят сами по себе, без моего контроля, но каждый раз они становятся чуть-чуть длиннее и чётче.

И самое страшное – в каждом из них я чувствую сильную связь с ней: то любовь, то ненависть, то отчаянное желание защитить любой ценой.

Они хотели стереть её из моей памяти, но теперь я знаю: чем сильнее они давят на меня испытаниями, тем быстрее она возвращается.

Я всё ещё чувствую тяжесть испытания Самаэля – как будто внутри меня осталась трещина, из которой сочится что-то горячее и живое. Память рвётся наружу, и я боюсь, нет, знаю, что скоро она прорвёт все преграды.

Рафаил говорит о передышке. Его голос мягкий, почти заботливый – но я слышу в нём скрытую ловушку: дать мне время остыть, чтобы потом ударить сильнее.

– Нет, – мой ответ звучит жёстко, как удар клинка о камень. – Никаких переносов. Вы правда думаете, что сломаете меня испытаниями? Ошибаетесь. Я жду продолжения.

В зале кто-то тихо усмехается.

– Ну что ж… ты сам этого захотел.

И тогда он появляется.

Санфоний.

Серафим движется так быстро и плавно, что кажется – он просто возник передо мной из воздуха. Его крылья сложены за спиной, но даже в покое они источают мягкое сияние; перья переливаются золотом и белым огнём. Лицо спокойно… слишком спокойно.

Я знаю его метод: он не будет мучить тело или пугать иллюзиями. Он проникнет глубже – туда, где спрятаны мои истинные намерения и чувства. Там нет защиты от силы серафима.

Он подходит ближе. От него исходит тепло – не обжигающее, а обволакивающее, как солнечный свет ранним утром. И это тепло опасно: оно расслабляет мышцы, притупляет бдительность… заставляет хотеть довериться.

– Слушай меня… – его голос тихий и глубокий, будто звучит сразу в ушах и в груди. – Я не враг тебе. Я лишь хочу увидеть правду.

Я молчу. Не потому, что нечего сказать… а потому что боюсь: любое слово станет дверью для него.

Он поднимает руку и кончиками пальцев касается моей щеки. В этот момент мир вокруг начинает тускнеть; звуки зала уходят куда-то далеко; остаётся только он и я.

– Не сопротивляйся… – шепчет Санфоний.

И я чувствую: он уже внутри моей души.

Это не вторжение с грохотом и болью – это тихое проникновение света в самые тёмные уголки моей души. Он идёт туда, куда я сам давно не заглядывал: в воспоминания до суда, до потери памяти… до неё.

Вспышка.

Мы с ней стоим на вершине башни среди ночи; ветер рвёт её волосы; она держит моё лицо ладонями и шепчет:

– Если они узнают правду о нас… всё кончено.

Я хочу спросить «какую правду?», но слова застревают в горле.

Вспышка.

Её глаза полны слёз; она отталкивает меня прочь:

– Уходи! Спаси себя!

Свет Санфония становится ярче; он тянет эти образы наружу, соединяет их между собой, но я чувствую сопротивление внутри себя же – часть меня не хочет знать всё сразу.

– Ты любил её… сильно любил… – голос Санфония звучит прямо у меня в голове. – Но любовь была запретной. И ты сделал выбор…

Я резко хватаю его за запястье.

– Хватит!

Свет гаснет так же внезапно, как появился. Я снова стою в зале суда; дыхание сбито; ладони дрожат.

Санфоний смотрит на меня долгим взглядом.

– Ты боишься своей правды больше, чем наших испытаний… Но скоро ты перестанешь бояться.

Он отступает назад к своей скамье судей. В зале стоит напряжённая тишина.

Я смотрю вслед Санфонию, пока он медленно возвращается на своё место среди судей. Его крылья складываются, сияние гаснет, но внутри меня остаётся странная пустота.

Что это было? Он показал мне прошлое или это была искусно сотканная иллюзия?

И главное – я ведь не дал ему закончить. Или он успел увидеть всё, что хотел?

Вопросы роятся в голове, но времени на них нет.

Воздух в зале меняется. Становится плотным, как перед грозой, и в то же время сухим, будто выжженным солнцем.

Я чувствую запах озона и чего-то металлического.

И тогда он появляется.

Уриил. Херувим света.

Он не идёт – он словно шагает сквозь само пространство, и каждый его шаг оставляет за собой тонкий след сияния в воздухе. Его лицо невозможно рассмотреть полностью: оно скрыто за ореолом ослепительного света, от которого хочется зажмуриться. Но я не отвожу взгляда – не дам им увидеть слабость.

Его крылья – не перья, а сплошные лезвия света, переливающиеся золотом и белым пламенем. Каждое движение этих крыльев режет воздух с тихим свистом.

– Парень… – его голос звучит как раскат грома и шёпот одновременно. – Моё испытание будет простым. Я хочу увидеть твоё сердце… без тени.

Он поднимает руку – длинные пальцы сияют так ярко, что кажется, они вырезаны из чистого солнца.

– Ты пройдёшь через свет или сгоришь в нём.

Я чувствую: от него нет тепла, как от Санфония. Свет Уриила холоден и беспощаден; он не лечит – он обнажает всё лишнее до кости.

Вокруг нас начинает сгущаться сияние; зал суда исчезает в белизне. Я стою один на бесконечной равнине из света под ногами и над головой.

– Здесь нет лжи… – говорит Уриил где-то рядом, хотя я его не вижу. – Здесь есть только ты и то, что ты прячешь.

Белизна начинает меняться: в ней проступают силуэты моих поступков – тех, о которых я хотел бы забыть. Я вижу себя с оружием в руках; вижу лица тех, кого я поверг; слышу крики… И среди всего этого снова она.

Рыжие волосы горят даже в этом свете; она идёт ко мне босиком по белой равнине и смотрит прямо в глаза.

– Почему ты оставил меня? – её голос тихий, но он разрывает меня сильнее любого клинка.

Я делаю шаг к ней, но свет вокруг становится ярче до боли; её образ начинает растворяться.

– Нет! – кричу я.

– Если хочешь сохранить её – покажи правду! – голос Уриила гремит над головой.

Свет режет меня изнутри; кажется, что каждая клетка тела горит холодным пламенем. Но я стою. Я не дам им забрать её снова.

И вдруг всё исчезает: белизна гаснет, возвращается зал суда. Уриил стоит передо мной так же спокойно, как будто ничего не произошло.

Он слегка склоняет голову.

– Ты держишься крепче, чем многие думали, но свет всегда найдёт путь внутрь.

Он разворачивается и уходит на своё место среди судей.

Я всё ещё стою под впечатлением от света Уриила. Внутри меня – пустота и дрожь.

Я хочу спросить его: моё сердце действительно такое тёмное? Моя душа ещё поддаётся спасению или уже нет?

Но он уже отвернулся, и мои вопросы растворяются в тишине.

В голове крутится одно: я убил любовь всей своей жизни?

Эта мысль бьётся в черепе, как пойманная птица.

– Гавриил? – голос Самаэля разрывает мои размышления.

– Нет, – отвечает Гавриил спокойно. – Ты же знаешь, я не подвергаю испытанию. Я наблюдаю и слушаю. Я голос Отца: сейчас он молчит, решение мы должны принимать сами. Мне жаль этого парня… это всё, что я могу вам сказать.

Слово жаль режет меня сильнее любого удара.

Я перевожу взгляд на Фиалона. Того самого, что в самом начале суда улыбался мне так тепло и почти по-человечески. Но сейчас его лицо серьёзно, даже сурово. И я понимаю: его очередь.

Он поднимается со своего места и медленно идёт ко мне. Его шаги тихие, но каждый из них будто отмеряет время до чего-то неизбежного.

Фиалон останавливается прямо передо мной. Его глаза – глубокие, в них нет ни злобы, ни жалости, только сосредоточенность.

Он кладёт ладони мне на виски. Его прикосновение тёплое, но в этом тепле есть стальная воля.

– Помнишь, что я тебе сказал? – его голос мягкий, но в нём есть сила приказа. – Я ангел укрощения страсти. В своём испытании я помогу тебе найти твои истинные чувства.

И прежде, чем я успеваю ответить, мир вокруг начинает меняться.

Всё вокруг темнеет до густой тьмы, а потом вспыхивает огненно-красный свет. Я стою посреди бескрайней пустыни из раскалённого песка; воздух дрожит от жара. Где-то далеко слышен гул – как дыхание огромного зверя.

– Это твоя страсть… – голос Фиалона звучит прямо внутри моей головы. – Она не знает границ и сжигает всё вокруг.

Из марева начинают проступать образы: она идёт ко мне босиком по песку; её волосы горят рыжим пламенем на фоне чёрного неба; глаза полны слёз и гнева одновременно.

– Ты любил её, но твоя любовь была как этот огонь: красивая и смертельная.

Ветер приносит запах дыма; за её спиной поднимаются языки пламени; они растут всё выше и выше, пока не поглощают весь горизонт.

– Что ты сделал ради неё? – спрашивает Фиалон. – И что ты сделал с ней?

Я хочу ответить, но слова застревают в горле. Вместо этого я вижу свои руки: они в крови и пепле; пальцы дрожат.

Она подходит ближе и шепчет:

– Ты обещал спасти меня… а спас только себя…

Пламя взрывается вокруг нас; жар обжигает кожу; сердце бьётся так сильно, что кажется – вырвется наружу.

– Укротить страсть – значит увидеть её без иллюзий… – говорит Фиалон. – Посмотри на свою любовь такой, какая она есть: без оправданий, без лжи.

Её образ начинает меняться: вместо нежности в глазах появляется страх; вместо протянутой руки – отталкивающий жест; вместо шёпота о любви – крик боли.

Я падаю на колени в раскалённый песок.

– Хватит!

Тьма рушится вместе с пламенем, и я снова стою в зале суда. Фиалон убирает руки с моих висков и смотрит прямо в глаза.

– Теперь ты знаешь правду о своей страсти… Но примешь ли ты её? Это уже твоё испытание вне нашего зала.

Он разворачивается и уходит на своё место среди судей.

Я сижу на холодном каменном полу, опустив голову. В груди всё ещё пульсирует боль от испытания Фиалона.

Всё внутри меня связано с ней – с моей любимой женщиной. Каждая мысль о том, что я мог причинить ей вред, что я мог убить её, разрывает сердце на части.

В носу начинает щипать, и я понимаю: ещё немного – и я заплачу. Заплачу как ребёнок.

– Ты готов идти дальше? – голос звучит неожиданно близко.

Я резко поднимаю голову.

– Стоп… что? Тавиэль? – я ищу глазами того, кто заговорил.

Но это не он.

Тавиэль качает головой и чуть усмехается:

– Ты и сам знаешь, что я буду последним. Я читаю мысли и показываю правду… Не забыл?

По спине пробегает дрожь. Да, именно его испытания я боюсь больше всего.

– Хорошо, тогда ты, Луциэль.

И тут из-за спины Тавиэля выходит он – Луциэль. Брат-близнец Тавиэля по облику: те же черты лица, та же лёгкая улыбка, но в глазах у него пляшет что-то дикое, как отблеск молнии в грозовом небе.

Он подходит ко мне легко, почти играючи, и весело тычет пальцем в грудь:

– Помнишь, что я ангел стихий? Моё испытание будет основываться на твоей силе.

Его слова звучат без угрозы, но от них веет опасностью. Потому что стихии

не знают жалости.

Луциэль щёлкает пальцами – и зал суда исчезает. Вместо него вокруг меня бушует хаос: над головой ревёт чёрное небо с рваными облаками; под ногами то камень, то вода; воздух наполнен запахом грозы и соли.

– Стихии – это отражение твоей внутренней силы… или слабости, – говорит он где-то сбоку. Его голос то доносится издалека, то звучит прямо у уха.

Ветер ударяет в лицо так сильно, что сбивает дыхание; за ним приходит волна жара от внезапно вспыхнувшего пламени; потом ледяной дождь хлещет по коже острыми каплями.

– Удержишь равновесие – выживешь. Потеряешь его – стихии разорвут тебя на части.

Я пытаюсь сделать шаг вперёд, но земля под ногами превращается в зыбучий песок; он тянет вниз с пугающей силой. Я выдергиваю ноги из ловушки и оказываюсь на скале посреди бушующего моря; волны бьют так высоко, что солёная вода заливает глаза.

Сквозь рев ветра слышу смех Луциэля:

– Это всё ты! Всё это внутри тебя! Штормы твоего гнева! Пожары твоей страсти! Лёд твоего страха!

Молния бьёт совсем рядом; ослепительный свет вырывает из темноты её образ: она стоит на берегу моря и тянет ко мне руку, но следующая волна смывает её прочь.

– Нет! – кричу я и бросаюсь вперёд, прямо в ледяную воду.

Холод пронзает до костей; течение тянет вниз; я бьюсь руками и ногами изо всех сил… пока вдруг не чувствую под ногами твёрдую землю. Вода исчезает так же внезапно, как появилась.

Я стою посреди пустыни под палящим солнцем; дыхание сбито; тело дрожит от усталости.

Луциэль появляется передо мной снова таким же весёлым:

– Неплохо… Ты держался дольше многих. Но помни: стихии внутри тебя всегда будут сильнее любой внешней угрозы. Если ты их не обуздаешь – они обуздают тебя.

Он хлопает меня по плечу так по-дружески, будто мы просто закончили тренировку, а потом уходит.

Я всё ещё сижу на холодном каменном полу, тяжело дыша после испытания Луциэля.

В голове крутятся вопросы: зачем он это сделал? Хотел проверить мою силу… или доказать, что я слабее?

Сомнение ползёт внутри, как холодный червь, и чем дольше я думаю об этом, тем сильнее оно гложет меня.

Я резко поднимаюсь на ноги, готовый сорваться и накричать на него, но не успеваю.

Чьи-то руки мягко, но уверенно хватают меня за плечи. Я оборачиваюсь – передо мной Тавия и Немия. Их присутствие словно гасит мою злость.

– Тихо-тихо… мы поможем тебе, хорошо? – шепчет Немия. Её голос мягкий, как тёплый шёлк; он убаюкивает моё бешеное сердце.

– Тавия, поможешь мне?

Молодой ангел кивает и поднимает руки. Вокруг нас возникает купол из мерцающего света; в нём переливаются звёзды и туманности. Я чувствую… время остановилось.

В зале воцаряется мёртвая тишина: ангелы и демоны застыли в своих позах – будто статуи из камня.

– Что происходит? – шепчу я.

– Мы в полной изоляции, – отвечает Немия тихо-тихо. – Никто нас не слышит и не видит. Я хочу показать тебе правду, но ты никому об этом не скажешь. После этого Тавия повернёт всё так, что ты пройдёшь испытания от нас двоих. Они поверят мне: я сестра архангела Михаила. Я могу пользоваться своим положением.

Она делает паузу и смотрит прямо в глаза:

– Ведь только любовь может спасти нас всех, верно?

Я молча киваю.

Немия чуть улыбается:

– Я приготовила для тебя тёплое воспоминание о твоей возлюбленной. Но постарайся держать себя в руках. Ты будешь с ней… близко.

Я нахмурился:

– Что значит «близко»?

Она смеётся тихим серебристым смехом:

– Вы занимались любовью, демон.

Мои глаза округляются, сердце бьётся быстрее, дыхание сбивается.

– Нет… нет! – говорит Немия – Я ничего не увижу.

Немия мягко кладёт ладонь мне на щёку; её прикосновение тёплое и успокаивающее:

– Это увидишь только ты. После всех этих ужасных испытаний ты заслужил настоящее воспоминание… без лжи.

Её слова звучат так искренне, что сопротивление тает само собой.

Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза навстречу испытанию.

Сначала я слышу только собственное дыхание… потом к нему добавляется другой ритм – тихий, ровный вдох рядом со мной.

Запах ванили смешивается с чем-то тёплым и домашним; этот аромат бьёт прямо в сердце.

Тьма вокруг начинает светлеть золотым сиянием свечей. Я открываю глаза – мы в небольшой комнате с мягким светом; за окном ночь; дождь тихо стучит по стеклу.

Она лежит рядом со мной на постели; её рыжие волосы рассыпаны по подушке; кожа светится в полумраке; глаза сияют так близко, что я вижу каждую искру в них.

Она улыбается:

– Ты здесь…

Её пальцы скользят по моей щеке; губы касаются моих губ едва-едва… И всё внутри меня кричит от счастья и боли одновременно.

Я знаю: это воспоминание. Но оно слишком реально. Слишком живое.

Её дыхание смешивается с моим; её руки обвивают мою шею; наши тела тянутся друг к другу так естественно, будто мы никогда не расставались.

И вдруг где-то на краю сознания начинает пробиваться другой звук – далёкий глухой удар, как будто кто-то ломает дверь или бьёт кулаком по стене.

Я пытаюсь сосредоточиться на ней, но звук становится громче. Воспоминание дрожит, как отражение в воде от упавшего камня.

Она шепчет:

– Не отпускай меня.

Её руки обвивают мою шею, пальцы медленно скользят по коже, оставляя за собой едва ощутимое тепло.

Я чувствую её дыхание на своих губах, слышу тихий смех – тот самый, который всегда заставлял меня забывать обо всём.

В её глазах нет ни страха, ни сомнения – только любовь. Чистая, безусловная.

Я хочу раствориться в этом моменте.

Хочу забыть всё: суд, ангелов, демонов, даже самого себя.

Но где-то на краю сознания снова раздаётся глухой удар.

Сначала он тихий, но с каждым мгновением становится всё громче.

Бум… бум… бум… – будто кто-то ломится в дверь.

Я пытаюсь оттолкнуть этот звук прочь, но он прорывается сквозь шелковую ткань воспоминания.

– Не отпускай меня… – шепчет она и прижимается ближе.

Я обнимаю её крепче, но в этот момент комната дрожит. Свет свечей колышется, тени на стенах начинают вытягиваться в неестественные формы.

– Что это? – спрашиваю я шёпотом.

Она не отвечает. Её взгляд вдруг становится тревожным… слишком тревожным для этого тёплого сна.

И тут я вижу второй слой воспоминания: как будто прозрачная плёнка накладывается на картину передо мной.

Вместо мягкой постели – холодный каменный пол. Вместо свечей – тусклый свет луны через разбитое окно.

Она всё ещё рядом, но её губы бледны, а на виске тонкая струйка крови.

– Нет… нет-нет-нет! – я хватаю её лицо ладонями, пытаясь вернуть прежний образ.

На миг он возвращается: снова тепло кожи, запах ванили, её смех…

Но тут же поверх накатывает реальность: крик из-за двери; резкий металлический звон; тень чьей-то фигуры в проёме.

– Саймон! – зовёт она уже другим голосом – полным ужаса.

Я чувствую, как моё сердце рвётся пополам: одна его половина хочет остаться здесь навсегда, в этой лжи-тепле; другая понимает – это правда той ночи. Правда о том, что я потерял её не просто так.

Воспоминание начинает рушиться: стены комнаты трескаются; золотой свет гаснет; запах ванили сменяется запахом дыма и крови.

Я кричу:

– Немия! Останови это!

Но голос архангела звучит где-то далеко:

– Я не могу, твое нутро сопротивляется, ты сам меняешь воспоминание о той ночи.

Тёплый свет свечей гаснет, и на его месте – холодный лунный свет, пробивающийся сквозь разбитое окно.

Вместо мягкой постели – каменный пол, на котором мы лежим. Я чувствую под ладонями не ткань простыней, а шершавую поверхность камня… и липкую влагу.

Я опускаю взгляд – это кровь. Её кровь.

– Нет… нет! – я хватаю её за плечи, пытаясь поднять. Она тяжёлая, как будто всё тепло уже покидает её тело.

За дверью раздаётся грохот – кто-то ломает замок.

Бум! – дверь трещит; Бум! – петли срываются; Бум! – и она распахивается с таким звуком, будто рушится весь мир.

В проёме стоит фигура в чёрном плаще. Лица не видно – только два горящих жёлтых глаза в темноте.

От него исходит холод… такой же холод, как от могильной плиты.

– Саймон… беги… – шепчет она едва слышно.

– Я не оставлю тебя! – кричу я и встаю между ней и незнакомцем.

Он делает шаг вперёд, и я чувствую запах серы и гари. В руках у него длинное копьё из чёрного металла; по его лезвию стекает густая тёмная жидкость.

– Ты забрал то, что принадлежало мне… – голос звучит так, будто он идёт из-под земли.

Я поднимаю руки, призывая молнию, но ничего не происходит. Пальцы дрожат; внутри пустота.

И тут я понимаю: в ту ночь моя сила меня предала.

Он бросается вперёд быстрее ветра. Я успеваю лишь толкнуть её в сторону, но копьё всё равно находит цель.

Оно пронзает её грудь насквозь.

Её глаза расширяются от боли и удивления; губы пытаются что-то сказать, но вместо слов вырывается только тихий хрип.

– Нееееет!!! – мой крик разрывает тишину ночи.

Я бросаюсь к ней на колени; держу её голову у себя на руках, чувствую, как жизнь уходит из неё вместе с каждым ударом сердца, всё медленнее, медленнее…

Она смотрит на меня в последний раз:

– Прости…

И её взгляд гаснет.

Мир вокруг взрывается белым светом молнии – моей молнии, которая пришла слишком поздно. Она бьёт в убийцу с такой силой, что его фигура исчезает в ослепительном сиянии, но это уже ничего не меняет.

Я остаюсь один посреди комнаты: дым от удара стелется по полу; дождь льётся через разбитое окно, а я держу её безжизненное тело на руках.

Всё исчезает так же резко, как началось.

Я снова стою внутри купола Тавии и Немии. Сердце колотится так сильно, что кажется – оно вырвется наружу.

Немия смотрит на меня серьёзно:

– Теперь ты знаешь правду о той ночи.

Я едва могу дышать:

– Это был он… тот демон с жёлтыми глазами…

Тавия тихо добавляет:

– И он всё ещё жив.

Мои руки сжимаются в кулаки; внутри поднимается волна ярости и боли. Теперь я знаю цель. Теперь я знаю врага. И теперь у меня есть причина пройти все их испытания до конца.

Свет звёздного купола начинает тускнеть.

Тавия медленно опускает руки, и мерцающая сфера вокруг нас растворяется в воздухе, как утренний туман.

Время возвращается в привычный ход.

Шум зала обрушивается на меня сразу: шорох крыльев, тяжёлое дыхание демонов, тихие перешёптывания ангелов.

Все снова двигаются – будто ничего не произошло.

Но я знаю: для меня прошло целое вечное мгновение, и я уже не тот, кто сидел на полу минуту назад.

Немия первой нарушает тишину:

– Испытание пройдено. – Её голос звучит твёрдо и уверенно, так что никто не осмеливается усомниться.

Несколько ангелов переглядываются; один из демонов хмыкает с недоверием, но взгляд Немии холоден и властен.

– Он выдержал проверку любви и истины, – добавляет она. – От нас двоих.

Тавия кивает в подтверждение:

– Его сердце… чисто в своей цели.

Я стою неподвижно. Снаружи – каменное лицо: ни дрожи в руках, ни тени боли в глазах.

Но внутри… внутри всё горит.

Перед глазами всё ещё стоит её взгляд в последние секунды жизни. Её шёпот: "Прости…". И жёлтые глаза того, кто её убил.

Я чувствую, как пальцы сами сжимаются в кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони.

Я не позволю этому остаться без ответа.

Луциэль наблюдает за мной издалека; его губы кривятся в лёгкой усмешке – будто он что-то понял или почувствовал перемену во мне.

Но я не даю ему повода для вопросов: просто выпрямляюсь и делаю шаг вперёд к центру зала.

Немия тихо шепчет мне на ухо:

– Не выдавай себя… пока не придёт время.

Я едва заметно киваю.

Внутренний монолог

Ты всё ещё жив…

И я найду тебя.

Жёлтые глаза… чёрное копьё…

Клянусь её именем – ты умрёшь от моей руки.

В зале объявляют следующее испытание. Все взгляды обращены к другому участнику.

А я стою среди них – внешне спокойный, но внутри уже держу свой собственный приговор врагу.

– Мой черёд, – голос Рафаила звучит ровно, но в нём есть что-то хищное.

Я поднимаю взгляд и встречаюсь с его глазами. Внутри всё сжимается от злости. Я не знаю, что он приготовил, но уверен: выдержу.

Я думал, что эти испытания убьют меня или сломают мою волю…

Но теперь я знаю – они только закалили меня.

– Давай, я жду твоей силы, Рафаил, – отвечаю я тем же тоном, в котором слышится вызов.

Он не тратит времени на слова. Резко взмахивает рукой и зовёт:

– Пенамель! Иди сюда. Мне понадобится твоя помощь.

Через пару секунд за моей спиной вырастает тень. Мощный ангел-хранитель в доспехах подходит вплотную и без лишних церемоний скручивает мне руки за спиной. Его хватка железная.

– Аккуратнее, здоровяк, – шиплю я сквозь зубы.

– Я просто выполняю задачу и не более, – отвечает он спокойно.

Я киваю. Он не враг… пока. Мой враг сейчас передо мной – Рафаил.

Тот медленно снимает капюшон. Его зелёные глаза начинают меняться: в них вспыхивают искры, которые быстро разгораются до цвета расплавленного металла, а затем до ярко-оранжевого пламени.

По моей спине пробегает холодная дрожь – странно ощущать холод перед лицом огня.

– Кажется, я не рассказывал тебе подробно о своей способности, – говорит он тихо, но каждое слово будто прожигает воздух между нами.

– Испытание огнём… Выдержишь ли ты?

Я смотрю прямо в эти горящие глаза и ухмыляюсь:

– Давай, старик… жги.

Рафаил поднимает руки ладонями ко мне. Вокруг его пальцев закручиваются языки пламени; они шипят и трещат, как сухие ветки в костре. Воздух мгновенно становится сухим и тяжёлым; запах гари заполняет лёгкие.

Первый удар жара обрушивается на меня как волна кипящей воды. Кожа мгновенно покрывается потом; волосы на руках начинают обугливаться. Пенамель держит крепко – я даже пошевелиться не могу.

Рафаил делает шаг ближе, и пламя вырывается из его ладоней целым потоком. Оно обволакивает меня с головы до ног; мир вокруг исчезает в ослепительном оранжевом свете.

Боль приходит сразу – резкая, всепоглощающая. Кажется, что каждая клетка тела кричит от ужасающего жара. Но вместе с болью приходит что-то ещё, странное чувство пробуждения.

Это моё настоящее "я"… оно возвращается.

Внутри меня начинает подниматься сила – та самая тёмная энергия, которую я так долго держал под замком после прошлых испытаний. Пламя Рафаила словно выжигает всё лишнее: страхи, сомнения, оставляя только ярость и решимость.

Я слышу собственный смех сквозь треск огня:

– Ты думаешь это сломает меня? Это только разжигает меня сильнее!

Рафаил прищуривается: пламя вокруг становится белым от температуры. Каменный пол под моими ногами начинает плавиться; воздух дрожит от жара так сильно, что лица ангелов и демонов вокруг расплываются в мареве.

Но внутри я уже не жертва этого огня – я становлюсь его частью. Я чувствую каждое движение языков пламени так же ясно, как собственное дыхание.

Пенамель за моей спиной напрягается:

– Он… он не горит…

Рафаил хмурится:

– Посмотрим, сколько ты выдержишь.

И тогда он выпускает всё: столб чистого огня обрушивается на меня сверху вниз с силой небесного удара молнии.

Жар настолько силён, что камень под ногами трескается, превращаясь в вязкую, светящуюся лаву.

В ушах стоит гул – то ли от жара, то ли от того, что кровь бешено стучит в висках.

Я чувствую, как кожа должна бы уже обуглиться, но вместо этого – странное ощущение: пламя не жжёт меня так, как должно. Оно будто скользит по коже, впитывается внутрь.

Что это?..

В груди начинает разгораться что-то своё – не светлое и не чистое, а тёмное и глубокое, как раскалённый уголь в сердце вулкана.

Я перестаю бороться с огнём. Вместо этого – раскрываюсь ему.

Делаю вдох и вместе с воздухом втягиваю в себя жар.

Пламя Рафаила начинает закручиваться вокруг меня спиралью, словно воронка. Я чувствую его силу в каждой клетке тела: она течёт по венам вместо крови; она наполняет мышцы; она бьётся в висках.

– Что за… – слышу удивлённый голос Пенамеля за спиной.

Рафаил хмурится и усиливает поток огня. Но теперь он уже не обжигает меня – он становится моим топливом.

Я поднимаю голову и смотрю прямо в его горящие глаза… и он впервые отводит взгляд на долю секунды.

– Ты хотел испытать меня? – мой голос звучит низко и глухо, будто из глубины пещеры. – Так знай: твой огонь теперь мой.

Я делаю шаг вперёд сквозь поток пламени. Каждый шаг сопровождается вспышкой жара вокруг моих ног; расплавленный камень шипит под ногами.

Рафаил отступает на полшага – впервые за всё время.

Вокруг зала раздаётся гул удивления: ангелы переглядываются; демоны улыбаются с уважением; кто-то шепчет:

– Он… поглощает его силу…

Я вытягиваю руки вперёд – и из моих ладоней вырываются два мощных потока огня того же цвета, что у Рафаила, но с примесью тёмного оттенка, почти чёрного по краям языков пламени. Это уже не чистый небесный огонь – это что-то новое, рождённое во мне.

Пенамель отпускает мои руки сам:

– Я больше не могу его удерживать…

Рафаил смотрит на меня с неприкрытым напряжением:

– Достаточно! Испытание окончено!

Но я ещё секунду стою в этом вихре жара, чувствуя себя живым как никогда.

Потом медленно опускаю руки и пламя исчезает так же внезапно, как появилось.

Теперь я знаю… я могу брать их силу.

И если жёлтоглазый демон попадётся мне – я выжгу его изнутри.

В зале наступает тишина – такая плотная, что слышно, как где-то вдалеке капает расплавленный камень.

Воздух всё ещё дрожит от жара, а запах гари въелся в кожу и волосы.

Я стою посреди обугленного круга на полу. Камень под ногами почернел и потрескался; кое-где он всё ещё светится красным.

Дышу глубоко, но ровно – не давая никому увидеть усталость.

Рафаил опускает руки. Его взгляд тяжёлый, но в нём нет прежней уверенности. Он будто взвешивает что-то в уме или пытается понять, что только что произошло.

– Испытание… пройдено, – произносит он наконец. Голос его звучит чуть хрипло.

По залу прокатывается ропот.

Ангелы переглядываются: одни явно недовольны, другие – ошарашены.

Демоны улыбаются уголками губ; кто-то тихо хмыкает с одобрением.

Немия стоит неподалёку и смотрит на меня пристально. В её глазах нет удивления – только тихое понимание и предупреждение. Она знает: то, что я сделал, опасно не только для врагов.

Тавия же едва заметно улыбается – как будто гордится мной, но при этом понимает цену этой силы.

Пенамель отходит в сторону, бросив на меня короткий взгляд:

– Ты… другой. – И уходит к своему месту.

Я делаю шаг к Рафаилу. Он не отступает, но я вижу: его плечи чуть напряглись.

– Ты хотел сломать меня? – говорю тихо, так что слышит только он. – Запомни: чем сильнее твой огонь, тем сильнее я становлюсь.

Он отвечает холодно:

– Не обольщайся. Огонь очищает, но он же может сжечь дотла.

– Посмотрим кто кого сожжёт первым, – ухмыляюсь я и прохожу мимо него.

Снова начинается шум зала: обсуждения, догадки, шёпоты о том, что они только что видели. Но я уже не слушаю их – мои мысли заняты другим.

Если я могу поглощать их силу… значит, у меня есть шанс против любого из них.

Даже против него.

В памяти вспыхивают жёлтые глаза убийцы, и я чувствую жар внутри груди – теперь уже свой собственный.

В зале становится тихо. Даже шёпоты стихают – все понимают: это решающий момент.

Я стою напротив Тавиэля, и наши взгляды сцепляются, как клинки в поединке.

Он не спешит. Его шаги медленные, но каждый из них будто приближает меня к краю пропасти.

– Сейчас я залезу в твою голову… – его голос ровный, без эмоций, но от этого только холоднее. – …и сначала увижу правду: действительно ли ты потерял память или нет. Если нет – Совет будет голосовать за или против возвращения твоей памяти.

Он делает паузу и добавляет:

– Предупреждаю: это не из приятных.

Я сжимаю челюсти.

Почему они никогда не говорят заранее, что будет?

Часть правды я уже знаю, но она разрозненная, как осколки зеркала. Если он увидит эти осколки – всё может рухнуть.

Если он сложит их воедино… я потеряю любой шанс на свободу.

Я начинаю выстраивать мысленные блоки: стены из тумана, лабиринты из ложных воспоминаний… Но Тавиэль качает головой:

– Не делай этого. Я чувствую твоё сопротивление, и это не внушает доверия.

Значит, я был прав тогда. Он действительно пытался проникнуть в моё сознание раньше и видел моё сопротивление. Теперь мне нужно быть хитрее.

И тут краем глаза я замечаю движение.

Тавия стоит чуть в стороне и едва заметно качает головой: не надо.

Я хмурюсь, не понимая, но она поднимает руку так, чтобы никто не видел, и складывает пальцы в особый знак. Между ними вспыхивает тонкая нить энергии – мягкая, серебристая.

И тут до меня доходит: она поможет. Так тонко, что Тавиэль ничего не заметит.

Я делаю вид, что сдаюсь:

– Хорошо… никаких сопротивлений. Только ты и моя память, которой нет.

Тавиэль внимательно смотрит мне в глаза несколько секунд, потом кивает и кладёт ладони мне на плечи.

В тот же миг я чувствую два потока энергии: один идёт от него – холодный, проникающий внутрь моего сознания острыми иглами; другой – от Тавии, мягкий и тёплый, словно туман на рассвете. Её энергия обволакивает мой разум тонкой дымкой, скрывая самые опасные воспоминания глубже.

Я расслабляюсь внешне, но внутри держу равновесие между двумя силами.

Мир вокруг начинает тускнеть: звуки зала уходят куда-то далеко.

Перед глазами вспыхивают образы: пустые улицы города, лица людей без имён, обрывки разговоров, смех женщины с золотыми волосами.

Тавиэль идёт всё глубже – я чувствую его присутствие внутри своей головы так ясно, будто он стоит за моей спиной.

– Не туда, – шепчет где-то внутри меня голос Тавии. Её энергия мягко отталкивает его внимание от опасных мест памяти и подсовывает ему пустые коридоры моего сознания.

Тавиэль останавливается у одной двери – за ней то самое воспоминание о жёлтоглазом убийце. Я замираю, но серебристая дымка Тавии окутывает дверь иллюзией пустоты: за ней теперь только темнота и тишина.

Он проходит мимо.

Через несколько секунд он убирает руки с моих плеч. Взгляд его серьёзен:

– Ты действительно потерял память. Я не нашёл ничего целого.

В зале слышится облегчённый вздох у некоторых ангелов, демоны переглядываются с интересом.

Я бросаю быстрый взгляд на Тавию – она едва заметно улыбается уголком губ и опускает руку.

Тавиэль же добавляет:

– Испытание пройдено.

Ангелы и демоны поднимаются со своих мест. Их лица – словно высеченные из камня: ни улыбок, ни гримас, только холодная непроницаемость.

Но в некоторых взглядах я всё же улавливаю нечто большее – уважение. Оно не громкое, не открытое, но достаточно явное, чтобы дать мне крошечную искру надежды на спасение.

Первым нарушает тишину Санфоний. Его голос звучит спокойно, но в нём есть та особая твёрдость, которая заставляет слушать:

– Сейчас мы будем голосовать за или против возвращения памяти и свободы для тебя…

– Димитрий! Выведи его из зала! – резко перебивает Рафаил.

В дверях появляется Димитрий. Его фигура в проёме кажется тенью прошлого – того момента, когда я ещё сомневался в нём. Но теперь сомнения исчезли: после того, что я пережил на испытаниях, я понимаю – на его месте я бы тоже боялся сказать правду.

Я разворачиваюсь, готовый уйти, но вдруг голос Санфония останавливает меня:

– Подожди. Рафаил. – Он поворачивается к архангелу с холодной вежливостью. – Кто тебе сейчас давал слово? Ты нагло перебил меня и не дал договорить.

В зале повисает напряжение. Я впервые вижу, чтобы кто-то здесь открыто перечил архангелу. Рафаил – один из самых опасных и влиятельных среди них; обычно даже высшие чины предпочитают обходить его острые углы стороной. Но Санфоний стоит прямо и говорит так спокойно, будто перед ним не архангел, а обычный собеседник.

Мысленно аплодирую ему.

Рафаил молчит пару секунд… потом медленно кивает:

– Прости. Не хотел оскорбить тебя, но разве не разумнее будет вывести его и обсудить такое важное решение без него?

– Нет, – отрезает Санфоний. – Не разумно. Я хочу, чтобы он присутствовал здесь лично. Он с достоинством прошёл все испытания и заслужил уважение. Это касается его судьбы.

У меня отвисает челюсть: на вид этот юноша кажется почти безобидным, но стоит ему заговорить – и весь зал слушает его внимательно.

– Спасибо за доверие, Санфоний, – не выдерживаю я.

Он поворачивается ко мне и молча кивает.

– Начнём голосование, – продолжает серафим. – Я первый: я за то, чтобы вернуть ему память и дать свободу.

По залу прокатывается тихий ропот удивления среди некоторых ангелов.

Уриил поднимается:

– Я согласен с Санфонием: я тоже за.

Гавриил смотрит прямо на меня:

– Ты стойко прошёл все испытания и выдержал то, что не каждому по плечу: я за возвращение памяти и свободы.

Рафаил шипит:

– Это тебе Создатель шепчет или твоё мнение?

Гавриил отвечает холодно:

– Это не касается твоих ушей, мой дорогой друг.

Фиалон усмехается:

– Ты мне нравишься, приятель. Я за свободу и возвращение памяти.

Тавиэль поднимается медленно; для меня это один из самых решающих моментов.

– Я прочёл твои намерения, они чисты. В тебе много силы: я за возвращение памяти и свободы.

Я киваю ему и выдыхаю: только сейчас понимаю, что всё это время стоял как натянутая струна – даже дышать боялся.

Мой взгляд переходит на его брата-близнеца Луциэля:

– Друг, ты правда классный и сильный, но я против возвращения памяти.

Внутри всё обрывается. Ну, конечно. Здесь нельзя верить никому до конца: они могут улыбаться тебе в лицо, а потом вот так вот воткнуть нож между рёбер словами «ничего личного».

Луциэль продолжает:

– Но я думаю, что тебе нужно дать свободу. Это твоё полное право.

Мне хочется схватить его за грудки и встряхнуть: возвращение памяти тоже моё право! Но я держусь – теперь это у меня получается лучше всего.

Тавия говорит тихо:

– Я за возвращение памяти и свободы.

Она тепло улыбается мне, и я отвечаю тем же взглядом.

Немия кивает:

– Я вместе с Тавией, любовь должна победить.

Её энергия мягко касается моей кожи; она пытается успокоить меня перед самым сложным моментом.

Рафаил произносит грубо:

– Я против возвращения памяти и против свободы.

Я был готов к этому ответу; после нашего испытания он понял свою ошибку, теперь он боится меня – я чувствую это кожей.

Пенамель отвечает коротко:

– Я вместе с Рафаилом.

Я понимаю: у него нет собственного мнения; возможно он просто марионетка или должник архангела, а может быть Рафаил просто купил его лояльность заранее.

Я быстро прикидываю в уме: среди ангелов – трое против и семеро за.

Чаша весов склоняется в мою сторону, и я позволяю себе сделать первый осторожный вдох за всё это время. Надежда, которую я уже почти похоронил, снова поднимает голову.

– Теперь наша сторона, – громко произносит Самаэль. Его голос звучит так, будто он объявляет приговор целому миру. – Я за возвращение памяти и свободу.

Рафаил тут же язвительно бросает:

– Ну конечно… Разве бы ты заточил собственного сына в тюрьму до конца веков? Уже проходили.

Моё сердце делает лишний удар.

Что значит «уже проходили»? Это повторялось раньше?

Я хочу спросить, но язык словно прилип к нёбу. Здесь каждое лишнее слово может стать петлёй на шее.

Самаэль резко поворачивается к Рафаилу; в его глазах вспыхивает тёмное пламя:

– Рафаил, ты выводишь меня из себя. И плевать мне на то, что здесь твои соратники – выверну тебе шею за пару секунд.

В зале повисает глухая тишина. Даже воздух кажется тяжелее.

– Спокойно! – вмешивается Санфоний, пытаясь разрядить обстановку. Но взгляд его при этом холоден и острый, направленный прямо на Рафаила. Кажется, здесь мало кто питает к нему симпатию.

Астарот поднимается с места; его голос глубокий и уверенный:

– Я за возвращение памяти и свободы. Всё будет иначе теперь.

Я благодарно киваю ему, он отвечает лёгким движением головы.

Азрагор говорит тихо, но каждое слово звучит как приговор:

– Я против того, чтобы вернуть ему память, но он должен быть свободен.

Я ожидал этого ответа ещё с момента нашего испытания: мы не сошлись с первых секунд знакомства. Но причина его неприязни так и остаётся для меня загадкой.

Лирион улыбается уголком губ:

– Я за возвращение памяти и свободы. Мне нужен обратно мой соперник.

Санфоний удивлённо поднимает бровь:

– Соперник?

Лирион поднимает руки в притворной капитуляции:

– Это всего лишь шутка… соперник по дуэлям. Ты же знаешь, как я люблю сражения.

Санфоний усмехается:

– Да уж… знаю твою страсть к войнам.

Напряжение слегка спадает; я принимаю ответ Лириона без лишних слов.

Карро говорит коротко:

– Я за, вместе с остальными.

– Благодарю, – тихо отвечаю я.

Бельфегор смотрит на меня долгим тяжёлым взглядом:

– Я против возвращения памяти, но за свободу. Ничего личного, парень… просто ты не внушаешь мне доверия.

Его слова бьют неожиданно сильно; я сжимаю кулаки так, что костяшки белеют, усмиряю молнии внутри себя и принимаю этот удар молча.

Карниван произносит жёстко:

– Я вместе с Бельфегором: против памяти, но за свободу.

Внутри меня что-то гаснет. Если даже среди них есть те, кто не на моей стороне… что они скрывают?

Мамон неожиданно для меня говорит:

– Я за возвращение памяти и свободы.

Я выдыхаю чуть свободнее: ещё один голос в мою пользу.

Оливий произносит ровно:

– Я против возвращения памяти, но не против свободы. Это не принесёт ничего хорошего никому из нас.

Его слова заставляют меня погрузиться внутрь себя: ищу скрытый смысл, но нахожу только пустоту догадок.

Аббадон поднимается медленно; его голос звучит как раскат грома:

– Я за возвращение свободы и памяти. Нам нечего бояться!

Эти слова бьют по мне сильнее любого удара: значит те, кто против – боятся меня и моей силы. Они видели то, на что я способен и у каждого из них есть своя причина держать моё прошлое запертым.

В уме складываю результат: среди демонов четверо против возвращения памяти и шестеро – за.

Вместе с ангелами выходит: семь против и тринадцать за.

Санфоний поднимается во весь рост; его голос звучит торжественно:

– Итого: семь против и тринадцать за! Тавиэль! Прошу проводить нашего друга в купальню ангелов!

Я моргаю от неожиданности:

– Чего?.. Мы что будем купаться?

По залу прокатывается тихий смех ангелов; кто-то даже прикрывает рот ладонью.

Санфоний поясняет с лёгкой улыбкой:

– Нет… Там Тавиэль вернёт тебе память через воду – это будет менее болезненно после всего, что ты прошёл.

Я киваю:

– Хорошо…

Тавиэль подходит ко мне вплотную, его глаза светятся мягким золотом:

– Ну что, пора вспомнить себя настоящего. И всё твоё прошлое.

Внутри меня всё замирает; сердце бьётся быстрее от предвкушения и страха одновременно.

– Пора бы уже… – отрезаю я и шагаю следом за ним к высоким дверям зала Совета, чувствуя на себе десятки взглядов – одни полны уважения, другие – откровенной ненависти.

Мы идём по длинному коридору, стены которого светятся мягким золотистым светом. Здесь тихо – настолько тихо, что я слышу собственное дыхание и отдалённый стук сердца.

Тавиэль идёт впереди, его шаги бесшумны, словно он скользит по воздуху. Я чувствую исходящее от него тепло – не физическое, а какое-то внутреннее, успокаивающее.

– Ты готов? – спрашивает он, не оборачиваясь.

– Не знаю… – честно отвечаю я. – Но, если это единственный путь – значит готов.

Он кивает и открывает высокие резные двери.

Всё окружение выдержано в нежно-голубой и серебристо-мраморной гамме, отражающей мягкий свет, льющийся из тысяч кристальных люстр и через высокие арочные окна. Стены и колонны выложены полированным бело-голубым мрамором, на который нанесены тончайшие орнаментальные рельефы: завитки листьев, рустикальные вензеля и звездные символы.

Я поднимаю голову и замечаю, что куполообразные потолки украшены фресками пастельных оттенков, где изображены небесные дали, облачные плоскости и воздушные палитры, словно замеревшие на заре мира.

По периметру второго яруса пролегает ажурная галерея-лоджия с лёгкими балюстрадами из белого камня, инкрустированными серебряной проволокой.

Центр зала занимает величественный двухуровневый фонтан-водопад: сверху длинная струя воды мягко обрывается, формируя прозрачную вуаль, а затем расплескивается в огромную чашу-бассейн. Из этой чаши по плавным уступам стекают каскады, образуя блестящие ленты воды, которые заполняют всё пространство журчанием.

Дно бассейна выложено мозаикой: волны узором из голубых и серебристых плиток, отражающих свечение люстр и дневной свет.

В воздухе чувствуется лёгкая прохлада, смешанная с влажной свежестью брызг и еле уловимым ароматом цветов. Повсюду стоят канделябры и скульптурные композиции: изящные фигуры ангелов, держащие кувшины с вечнозелёными лианами. С балюстрад и ниш спускаются плющи и ампельные растения: их глянцевые листья мягко контрастируют с холодным блеском камня.

По краям бассейна вырезаны древние символы – они медленно пульсируют светом в такт моему сердцу. Я чувствую: этот свет меня узнаёт.

– Это Купальня ангелов, – тихо говорит Тавиэль. – Здесь вода хранит память о каждом мгновении твоей жизни, даже о тех, что ты забыл или хотел забыть.

Я подхожу ближе, поверхность воды колышется едва заметно, словно дышит.

Тавиэль жестом предлагает мне снять с себя футболку и штаны.

– Вода примет тебя таким, какой ты есть… без масок и защитных оболочек. Только ты и твоя истина.

Я молча стягиваю верхнюю одежду: холодный воздух зала касается кожи.

Внутри всё сжимается: я понимаю, что сейчас увижу то, что может изменить меня навсегда.

Тавиэль подходит к краю бассейна и опускает ладони в воду. От его прикосновения по поверхности расходятся золотые круги света.

– Когда войдёшь – не сопротивляйся. Даже если будет больно или страшно – доверься воде. Она знает дорогу к твоей памяти лучше тебя самого.

Я делаю шаг вперёд и опускаю ногу в воду, она тёплая. Не просто тёплая – она будто живая: обвивает лодыжку мягкими волнами энергии.

Делаю второй шаг, третий, вода поднимается до груди. Сердце бьётся всё быстрее.

– Ляг на спину и закрой глаза, – говорит Тавиэль.

Я ложусь на поверхность, вода держит меня так легко, будто я невесомый. В этот момент Тавиэль кладёт ладонь мне на лоб.

Сначала я слышу только шум воды, потом он превращается в далёкий гул голосов.

Перед закрытыми глазами начинают вспыхивать образы:

Я стою на вершине горы под чёрным небом; вокруг бушует буря молний,

чьи-то руки держат меня за плечи; голос шепчет: «Ты должен помнить».

Я вижу лицо женщины с серыми глазами; она улыбается сквозь слёзы.

Кровь на моих руках, но это не моя кровь.

Вода становится горячей; сердце колотится так сильно, что кажется – вырвется наружу. В висках стучит боль; дыхание сбивается.

Вдруг всё вокруг вспыхивает белым светом – таким ярким, что я хочу закричать, но вместо крика из груди вырывается глубокий вдох.

Образы в моей голове пролетают так быстро, что я боюсь не успеть за ними. Они как стая птиц – стоит попытаться схватить одну, и она вырывается из рук, унося за собой ещё десятки. Но я чувствую: всё это останется во мне. Нужно просто отпустить контроль. Не хвататься за что-то одно. Дать мозгу вспомнить всё.

И вдруг – голос.

Тёплый, родной… и такой далёкий.

– Саймон, иди ко мне… я покажу тебе созвездие.

Я знаю этот голос. Я слышал его раньше – не раз. Поворачиваю голову и вижу её.

Рыжие волосы горят в свете луны, глаза сияют мягким янтарём.

Вот оно. То, что я искал все эти века.

– Агата… – имя само срывается с моих губ. Я пробую его на вкус, повторяю снова и снова – как заклинание.

Она улыбается уголком губ:

– Саймон… нет. Нас могут увидеть. Ты же знаешь – нам нельзя встречаться.

Я смеюсь тихо:

– Ты провела со мной уже сотню ночей и нас никто так и не нашёл.

Она хмурится; в её взгляде тревога:

– Я чувствую что-то идёт. Но не могу понять что.

– Ты просто преувеличиваешь…

И тут – стук в дверь. Глухой, тяжёлый. Мгновенно всё тело напрягается; кулаки сами сжимаются до боли.

Голос Тавиэля прорывается сквозь пелену:

– Нет… не сопротивляйся, Саймон! Расслабься! Не фокусируйся на гневе! Прими всё, что тебе предлагает вода!

Я заставляю себя подчиниться его голосу. И понимаю: всё, что мне показывали на испытаниях – это были мои собственные воспоминания. Они думали, что играют на моих страхах, но на самом деле цеплялись за то, что всегда было во мне глубоко спрятано.

Картинки меняются одна за другой:

Лирион сидит рядом с Агатой и смеётся, у меня внутри поднимается знакомая волна ревности.

– Агата, что это? – он держит в руках кристалл.

– Память о нашей дружбе… – она улыбается мягко. – Чтобы пробудить в тебе хоть каплю человечности.

Он хмыкает:

– Думаешь, без него я не справлюсь?

– Справишься, но пусть он будет напоминанием.

Его улыбка гаснет; взгляд становится серьёзным:

– Агата, ты же знаешь: я люблю тебя уже давно.

Она отходит к дереву:

– Лирион, я люблю другого.

Он перебивает:

– Саймона?

Она резко оборачивается:

– Откуда ты знаешь?

– Я видел вас тогда в зале… вы шептались. А потом ушли, держась за руки.

Агата начинает мять пальцы; я едва сдерживаюсь:

– Сукин ты сын, Лирион…

Сквозь шум воды слышу тихий смех Тавиэля – он явно наслаждается тем, как правда возвращается ко мне.

Следующий кадр: башня под чёрным небом; меч в моей руке; ветер рвёт плащ за спиной. Я знаю этот момент – он был на испытании Лириона. Но теперь понимаю: это было по-настоящему.

Дальше – крик Агаты; её руки тянутся ко мне сквозь толпу ангелов и демонов; слёзы блестят на лице.

Потом темнота, холод каменных стен камеры.

Её голос прорывает мрак:

– Саймон! Прошу! Не забывай меня! Не дай им стереть меня!

По телу пробегает дрожь; сердце бьётся так сильно, что кажется – разорвёт грудь изнутри.

Грубые голоса ангелов:

– Вставай, предательница! Подстилка демона! В зал суда!

Я вижу их лица снова и снова: одни и те же судьи; одни и те же обвинения; одни и те же приговоры. Мы проживаем сотни жизней – но всегда всё заканчивается одинаково: нас находят, судят, стирают память, отпускают поодиночке.

И мы всё равно находим друг друга.

В одном из воспоминаний я вижу себя в ярости: молнии вырываются из моих рук и валят половину демонов вокруг меня. Среди них мой отец – лицо перекошено от боли и ярости; он рвётся ко мне с мечом в руках.

Всё смешивается: любовь к Агате; ненависть к тем, кто нас разлучает; бесконечная череда смертей и возрождений.

И вдруг всплывает лицо Рафаила: он держит кубок с мутной жидкостью и говорит о «напитке», который стирает память подчистую и ломает волю. Но внутри меня вспыхивает мысль: старик облажался. Что-то во мне осталось нетронутым даже после его зелья.

Я улыбаюсь про себя этой маленькой победе: мою любовь не сломить.

Картинки сменяются быстрее:

Мы с Агатой на Земле среди людей; живём как обычная пара; годы текут мимо нас рекой; мы меняем облики, но остаёмся вместе.

Смеёмся у костра в лесу; танцуем под дождём на пустой улице ночного города; держим друг друга за руки на палубе корабля посреди океана.

В душе просыпается огонь – яркий и чистый. Вот ради чего я боролся все эти века: ради неё.

Дальше идут воспоминания о детстве: отец учит меня владеть мечом; мы часами сидим в библиотеке над древними свитками; он говорит о престоле и о том, что однажды он будет моим по праву крови.

Разговоры с Агатой о детях… о доме вдали от войн…

И вдруг всё обрывается белым шумом. Её нет во мне – пустота там, где была она всего мгновение назад.

Я понимаю: это конец потока воспоминаний. Как раньше, бывало, много раз – только теперь она не рядом со мной даже в заточении. Она где-то дальше, глубже, может быть даже вне этого мира.

И я знаю одно: я обязан её найти. Неважно как. Неважно сколько жизней придётся прожить. Неважно сколько врагов придётся убить. Я найду её. Потому что без неё весь этот мир для меня ничего не стоит.

Я открываю глаза: над собой вижу лицо Тавиэля. Он улыбается едва заметно:

– Всё вернулось?

Я сажусь в воде; капли стекают по лицу и плечам. В голове шумит от потока воспоминаний.

Главное – теперь я знаю кто я на самом деле.

– Да… – мой голос звучит хрипло. – И теперь всё будет иначе.

Тавиэль протягивает мне руку:

– Тогда поднимайся. Совет ждёт тебя уже другим человеком.

Я беру его ладонь и выхожу из воды; капли падают на каменный пол и тут же превращаются в маленькие искры света, исчезающие в воздухе.

Мы идём по длинному коридору; стены сияют мягким золотом, но теперь я вижу в этом свете не красоту – а холодную стерильность тюрьмы.

Каждый шаг отдаётся глухим эхом; я чувствую силу в теле так же отчётливо, как пульс в висках.

Перед дверями зала Совета Тавиэль останавливается:

– Прежде чем войдёшь, помни: они будут пытаться читать тебя. Не дай им увидеть всё сразу.

– Не волнуйся, – отвечаю я тихо. – Я научился прятать самое важное ещё до того, как они начали стирать мою память.

Он кивает и толкает створки дверей.

Внутри всё так же величественно: высокий купол с витражами; длинный стол, за ним – ангелы и демоны бок о бок.

Их лица спокойны, но я вижу мельчайшие изменения: кто-то напрягся при виде меня; кто-то отвёл взгляд; кто-то, наоборот, смотрит слишком пристально.

Мой взгляд сразу находит Рафаила.

Каштановые волосы убраны назад; глаза холодные и внимательные. Он чуть приподнимает бровь – будто оценивает результат своей работы по «очистке» моей памяти и понимает: что-то пошло не так.

Рядом с ним сидит Лирион. Его губы трогает лёгкая насмешка, но я вижу в его взгляде то самое раздражение, которое он всегда испытывал при одном упоминании имени Агаты.

Я делаю несколько шагов вперёд; звук моих шагов гулко разносится по залу.

Никто не говорит ни слова.

Я останавливаюсь ровно посередине зала и смотрю прямо на Рафаила:

– Ты плохо работаешь, старик.

Тишина становится почти осязаемой; несколько членов Совета переглядываются.

Рафаил медленно наклоняет голову:

– Поясни…

– Ты хотел стереть меня подчистую, но забыл одну вещь: любовь нельзя выжечь ни зельем, ни клинком. Она всегда найдёт дорогу обратно.

Лирион усмехается:

– Громкие слова для того, кто столько раз падал к нашим ногам.

Я перевожу взгляд на него:

– И каждый раз вставал сильнее. А ты всё тот же мальчишка, который ревнует к тому, кого никогда не сможет заменить.

Его улыбка исчезает; пальцы сжимаются в кулак под столом.

Я делаю ещё шаг вперёд:

– Где она?

Рафаил отвечает спокойно:

– Кого ты ищешь?

– Ты знаешь кого. Агата где-то там, вне этих стен. И я её найду. С твоей помощью или без неё.

В зале шевелятся крылья ангелов; демоны переглядываются с хищными ухмылками – им нравится запах надвигающейся бури.

Рафаил чуть улыбается уголком губ:

– Интересно… сколько ты сможешь пройти на этот раз?

Я наклоняюсь вперёд и говорю тихо – так, чтобы слышали только он и Лирион:

– Достаточно далеко, чтобы вернуться за вами обоими.

Тавиэль делает шаг ко мне сбоку:

– Совет готов выслушать твоё слово.

Я выпрямляюсь и смотрю прямо в глаза каждому из них:

– Моё слово простое: я верну её. И если хоть один из вас попытается снова встать между нами, этот зал станет вашей могилой.

Тишина падает тяжёлым покрывалом; даже свет витражей кажется тусклее.

Рафаил откидывается на спинку кресла:

– Заседание объявляется закрытым.

Двери зала захлопываются с глухим эхом.

Коридор пуст, только мягкий свет факелов колышется на стенах.

Я стою неподвижно, прислушиваясь к собственному сердцу – оно бьётся ровно, но внутри всё ещё горит тот же огонь, что разгорелся в Купальне.

Тавиэль выходит следом и тихо прикрывает за собой двери.

Он не спешит заговорить – просто смотрит на меня так, будто взвешивает каждое слово, которое собирается сказать.

– Ты сделал им больно, – наконец произносит он. – Даже не коснувшись меча.

– Это только начало, – отвечаю я. – Но мне нужно больше, чем их страх. Мне нужна она.

Тавиэль подходит ближе; его шаги почти неслышны.

– Агата… – он произносит её имя так осторожно, будто боится потревожить что-то древнее и хрупкое. – Ты понимаешь, что её нет в пределах этого мира?

Я сжимаю кулаки:

– Я видел её. Я чувствовал её рядом. Она жива.

– Жива… да. Но не здесь. Её увели туда, куда даже ангелы не ходят без крайней нужды.

Я поворачиваюсь к нему:

– Говори прямо.

Он смотрит мне в глаза:

– Предел.

Слово отзывается во мне холодом. Предел – место за гранью миров, где время течёт иначе; туда отправляют тех, кого хотят стереть из самой ткани реальности.

Никто не возвращался оттуда.

– Значит, туда я и пойду.

Тавиэль качает головой:

– Ты не понимаешь… Предел – это не просто тюрьма или пустота. Это живое пространство. Оно питается теми, кто в него попадает. Оно будет играть с тобой так же, как Совет играл с твоей памятью, только там ставки выше: ты можешь потерять саму суть себя.

Я делаю шаг к нему:

– Если она там – я пойду хоть в саму Пустоту. И вернусь с ней.

Он долго молчит, потом достаёт из-под плаща небольшой свёрток и протягивает мне.

– Это клинок серафима и личный камень Агаты. Я не имею права давать это тебе, но у меня есть долг перед теми, кто когда-то спас мне жизнь.

Я беру свёрток; ткань тёплая на ощупь, внутри что-то тяжёлое и холодное – как кусок ночного неба с застывшими в нём звёздами.

– Когда ты откроешь врата Предела… у тебя будет только один шанс вернуться обратно. И только если она захочет уйти с тобой.

Я встречаю его взгляд:

– Она захочет.

Тавиэль чуть улыбается уголком губ:

– Тогда готовься. Врата открываются лишь раз в столетие… и это случится через три ночи.

Глава 2. Агата

Глава 1. Агата

– Я люблю тебя, –