Графоман

Аутодафе

На вопрос друзей, когда встречаю

Их на улице, за столиком в кафе,

Говорю, плечами пожимая –

Как дела?  Да просто доживаю,

Догораю в аутодафе.

Эта в русле вековых традиций

(Как известно нам из словарей),

Практика церковных инквизиций,

Метод, как от грешника добиться

Отречения от ереси своей.

Мне церковных палачей не надо.

Сам к себе сожженье применю.

Сам себе я Томас Торквемада,

В преисподнюю пылающего ада

Сам себя умело загоню.

Поступаю так, как запрещают

Делать мне нефрологи – врачи,

Что гемодиализом пугают,

Муками вселенскими стращают,

От проблем фильтрации мочи.

Ладно, пусть что будет, то и будет.

Что отмерено, то буду доживать.

Так и так болезни испаскудят

Организм. Но дети не осудят,

И уложат в смертную кровать.

Всё вернёте!

Объясните! Я не понимаю

В этих играх, в общем, ни шиша,

Уж четвёртый год, как в них играет

Вся Европа и немножко США.

Я о миллиардах, что зависли

В Евроклире – сунули в мороз.

Не могу избавиться от мысли,

Что умом там тронулись всерьёз.

Мол, потратим русские проценты,

И, возможно, весь российский нал.

Здравый смысл банкиров жадных, где ты?

Оглянись! Ты с дуба не упал?

Деньги – не картины, глазом зримы,

Там всегда в цене оригинал.

Те, действительно, неповторимы –

Не воротишь, если потерял.

Ну а деньги – даже не бумажки.

Это лишь в компьютерах нули.

Вот залезли в наш евро-загашник,

Ну и что там русского нашли?

Этак я, заём вернуть свой должен.

Но банкиру заявлю, как псих,

Что возврат кредита невозможен –

Я его потратил для других.

Так и эти дураки болтают –

Ваши деньги украм отдадим.

Неужель, убогие, не знают –

Всё вернём, когда мы победим.

Долг, проценты и ущерб моральный –

Может быть, вдвойне или в тройне.

И накажем за грабёж нахальный,

Нужно только выиграть в войне.

Ложь

(Предсказание)

Все нынешние беды человечества

Замешаны на безоглядной лжи.

Немного меньше лжи у нас в отечестве,

Но тоже – лучше правду не скажи.

И врут, и врут – от садика до пенсии.

И зачастую заставляет врать

Не страх, не боль, а жажда благоденствия,

Желание схалтурить и урвать.

Вот журналистика, стезя древнейшая.

Она, как проститутка, только врёт.

Но ни одна, собой торгуя, женщина,

Беды большой стране не принесёт.

А эти – журналисты и политики

Своим враньём такой приносят вред,

Устои, разобравшие на винтики,

Несут не правду, а кобылий бред.

Переворачивают с ног на голову

Мораль и честность, отрицают стыд,

Внушают право человека голого

Прилюдно выставлять себя на вид.

А извращенье называют гордостью,

И норовят устроить гей-парад,

Другие героизм равняют с подлостью,

Герой у них – тот самый мерзкий гад,

Которого в Нюрнберге победители

Повесили, а внук – теперь министр,

Пред Богом вы ответить не хотите ли?

Да жаль, что на расправу Он не быстр.

Но слишком долго эта вакханалия

Не может продолжаться, не должна!

Живыми все останемся едва ли мы,

Но человечество ждёт страшная война.

Без надрыва

(шутка)

Я не пью, не курю анашу, не колюсь,

И не нюхаю дрянь, ту, что коксом прозвали,

И поэтому ярость, презрение, грусть

Я сумею в стихах передать вам едва ли.

Я чужое читаю, и зависть берёт –

Как умеет поэт передать то, что хочет!

Столько чувств, что читающий это народ

Сердце рвёт и слезами страницу ту мочит.

Да, конечно, есенинский лапотный визг

Со слезами, соплями, и кучей страданий

Хорошо получается – пьяный он вдрызг

Всё писал, вот и выдержал столько изданий.

Надо, видимо, как-то мне нервы взбодрить.

Наркота ни к чему – лучше просто напиться.

Я попробовал водку стаканами пить –

Не желает и к пьяному муза явиться.

Кому звонить

Почувствовал неясное томленье,

Оно нередко у меня с утра.

Мне нужно для души успокоенья

Связаться с мамой. Кажется, пора.

Я трубку к уху, словно ногу в стремя,

Прикладываю – конь мой, телефон!

Спешу связаться, так диктует время,

Что стал теперь не нужен почтальон.

Но сразу тормоз мне включает память –

Ты сердце успокой, уж десять лет,

Как позвонить, старик, не сможешь маме,

Её давно на белом свете нет.

Я об отце всё реже вспоминаю,

Он умер тридцать восемь лет назад,

И где-то на краю иль в центре рая

Он роз вдыхает тонкий аромат.

Не мозг, но мозжечок – звони Толяну.

В чём занят, и сыграть что предстоит?

А память мне – ты, кажется, не спьяну! –

Ведь он на Троекуровском лежит.

Да, это так, сообразил я горько.

Но в памяти его увидеть рад.

Тогда я позвоню братишке Борьке.

Но, стоп! Ведь Боря умер год назад.

И всё. Из всей семьи лишь я остался.

Но дума мозг о скорой смерти жжёт.

Я, видно, ненадолго задержался,

И скоро подойдёт и мой черёд.

Степные ковбои

(Ода пастухам)

Вот если б местным беллетристам

Пришло на ум о них писать,

Да тиражом в тысчонок триста

И больше, всё публиковать,

Отбоя не было б в туристах.

У нас в степях Сары-Арки,

Где круглый год под ветра свистом

Живут казахи – степняки.

Тогда не только бы ковбои

(Название ласкает слух),

А наши местные герои –

Чабан, табунщик и пастух,

В рассказах, повестях, романах

Прославили б степной народ.

Ну что с того, что в разных странах?

И тот, и этот – скотовод.

Ковбой, наездник – «стетсон» шляпа,

«Смит – Вессон», ноги – колесо,

В натруженных и грязных лапах –

Незаменимое лассо.

Табунщик, «стетсона» не зная,

Простой степной пастух, чабан,

Все щеголяют в малахае,

И не лассо у них – аркан.

«Смит – Вессон» чабану не нужен,

Ведь он – всего лишь пистолет,

А наш пастух с камчою дружен,

В степи сильней оружья нет.

Что их койот? Полметра в холке.

Да у меня крупнее кот!

А вот у нас степные волки

Огромны, злы, быстры на ход.

И наш чабан камчой своею,

Добавив для размаха плеть,

Со свистом волка гонит в шею,

Хлестнёт три раза – волку смерть.

Ковбоя наш чабан не хуже,

На лошадь может так же сесть.

Но там и здесь пастух нам нужен –

Ведь все мы любим мясо есть.

Сатирику

Уже не счесть ни зим, ни вёсен, сколько я

Знаком с тобой, но как-то не привык

К твоим словам и метким шуткам. Колкие,

Они как бритва острые, как штык.

Когда слова твои других касаются,

То вызывают только смеха взрыв,

А тем, в чей адрес сказаны – икается,

И причиняют боль, как злой нарыв.

Дружу с тобой, и пользуюсь возможностью

С тобою быть причислен в остряки,

Но я шучу с примерной осторожностью,

Иронии обидной вопреки.

Но знаю – не мои слова запомнятся,

И шуточки – не репья на боках,

Цитировать, конечно, не захочется.

Но злость сатиры будет жить в веках.

Нервный срыв

Затоптано, заплёвано, до дыр лохматых выдрано

Покрытие интимное стиха,

И мною забракована, кикиморами, выдрами

Вползает в текст сплошная чепуха.

И нежно-загорелое, широкое, безбрежное,

Как пляж, что золотым песком богат,

Вдруг стало стынью белою, покрытой пылью снежною,

Где чахнет догорающий закат,

Покрылось коркой жёсткою, и в трещинах коростою,

Всё в ямках грязных от чужих сапог.

И губы сжав полоскою, и с миной лживо-постною

Идёт святоша, мерзкий демагог.

Пишу стишата бойкие, о чём – и сам не ведаю,

В надежде – бог не выдаст, хряк не съест,

Как будто на помойке я отбросами обедаю,

Амбре невыносимое окрест.

Вот написал, воистину, здесь ерунду убогую,

Без смысла, непонятную почти,

Надеясь легкомысленно на критику нестрогую…

Ты, если делать нечего, прочти.

Стихи – дети

Я очень много написал

Стихов – довольно разных.

И кое-что уже издал –

Надеюсь, не напрасных.

Коль напечатать каждый стих,

На тот девятитомник

Не хватит денег всех моих,

Бюджет семьи потонет.

Но даже и не в этом суть,

Спешу вас огорошить –

Не каждый стих готов блеснуть –

Из трёх – один хороший.

Ну что ж, масштабы неплохи –

Собрать в три тома можно,

Но в книгу отобрать стихи

Для автора так сложно.

Как выбрать лучшие из них?

Они ведь все как дети.

Когда рожаешь новый стих –

Он лучше всех на свете.

Один стишок сложён как бог –

Размером, рифмой чистой.

А если взять другой стишок –

Он нервный, и ершистый.

А этот дорог потому,

Что в нём воспоминанья

В душе родят волнений тьму,

Как первое признанье.

Отсев устроить сам не рад –

Пашу стихи, как трактор.

Разделит сливки и обрат

В издательстве редактор.

Я хороший

(шутка)

Я внутри себя такой хороший –

Мягкий, добрый и интеллигент.

Если зарабатываю гроши,

То жене их все несу в момент.

Бабушку веду через дорогу –

(Мне это совсем не по пути)

Припадая на больную ногу,

Стерпится, мой долг – перевести.

Я несу жене цветов корзину,

Часто я цветы таскаю в дом,

И моя рябая образина

Расплывается от радости пятном.

Ярок мир и яркая улыбка,

Я цвету как летом розы куст.

Я не подлый врун. Это ошибка.

Просто я враньём снимаю грусть.

Непризнанному таланту

Великие уж много раз сказали –

Таланту вечно нужно помогать.

Без помощи пробьётся он едва ли,

Он сам себя не может продвигать.

Ему творить – и то едва хватает

Идей, задумок, времени и сил,

Которые как лёд на солнце тают.

Он за себя ни разу не просил.

А бездарь – это парень энергичный,

Во все инстанции нахрапом прёт.

Мелькает он во всех кругах столичных,

И руки даже небожителям там жмёт.

Хочу такой я силлогизм построить:

Раз ты признания пока не получил,

Не думай, что творить тебе не стоит –

Твой шеф пока ресурс не подключил.

Баллада о нём

Он был плохим учеником, плохим студентом.

Он был спортсменом средним – первым не бежал.

Призёром стал бы, но не улучил момента,

И другом, кажется, плохим, хотя при этом

Не подличал, но колкостью их обижал.

Он стал потом плохим работником на стройке,

Азартом трудовым в работе не горел.

Он даже был плохим товарищем в попойке,

И к алкоголю не особо крепким, стойким,

Поскольку водку пить он толком не умел.

Друзья за то частенько не давали спуску,

Что пропуская тосты, водку не глуша,

И, алкогольную, не взяв на грудь нагрузку,

В застолье поедал почти что всю закуску,

За это на него и злились кореша.

Он другом был плохим и для своей подруги –

Носил штанов и пиджаков не тот покрой,

Не торопился, в общем, звать её в супруги,

Был невысок, и пресс его был не упругий,

Был без квадратиков – ну что он за герой!

Он для неё не стал примерным мужем,

Хотя в конце концов пришлось ей мужем стать.

Порою говоря – ей муж такой не нужен,

В скандале глупом, мелочном, из ничего, досужем.

Но парочку детей ей довелось рожать.

Конечно, стал он и плохим отцом в итоге –

Не так воспитывал, пример плохой давал,

К труду детей не приучал, и не был строгий,

Заштатный инженеришка, но слава богу,

Её к любовнику почти не ревновал.

Вот так и жил в среде глухой, застойной, средней,

Ни на работе, ни в быту не тратя сил.

Сказать по совести – мужчина не последний,

Не то, чтобы богатый, но совсем не бедный.

Вот только не понять – зачем на свете жил.

Где взять слова

Эх, где найти такие мне слова

Простые – чтоб без глянца и гламура,

Ведь тема эта вовсе не нова.

Нашёл зерно, глядь – это полова,

Что в пищу не годится даже курам.

Хочу я так о женщине сказать

Моей любимой, лучшей, ненаглядной,

Что для меня – любовница и мать,

Ей нежности души не занимать,

Красивой, ясноглазой, стройной, ладной.

Вот вышли строчки, да гляжу – не те,

Простые, да. Но в них так мало краски.

Неяркие, и в серой простоте

Они грунтовкой лягут на холсте,

Которую смывают без опаски.

Опять за рифмой нужной сути нет –

Лишь дребезг со стола упавшей чарки.

Где взять слова? Эх, кто бы дал совет –

Как сочинить шекспировский сонет,

Или к Лауре взять сонет Петрарки.

Хорошим стих могу назвать едва –

Не выразил любви и сотой доли.

Видать, совсем не варит голова –

Натянута для вышивки канва,

Цветочное на ней как вышить поле?

Из двадцати пяти наивных строк

О женщине своей, навек любимой,

И строчек вышло – то всего пяток.

А рифма повела куда-то вбок,

Банальностью сразив непобедимой.

Памяти Владимира Высоцкого

Время быстро летит. Скоро будет уходу Володи полвека,

С той минуты набатной, когда прозвучало – Высоцкого нет!

Только имя осталось теперь среди сонма комет и планет.

Ну а песни его, как и прежде, в машинах звучат,

будоражат седых пацанов то слезой, то припадками смеха,

И подружек их крашеных, стареньких бабок – девчат.

Те, кто помнят живого его как артиста, и как человека,

За билетом в Таганку, бывало, кто лез по чужим головам,

Кто с восторгом внимал до печёнок понятным правдивым словам,

Обожали его всей страной как певца и поэта,

Он не светочем был, он, скорее, певец полутьмы – полусвета,

Но порой в полутьме всё отчётливей видится нам.

Неужели уйдёт вместе с нами, исчезнет Володи эпоха?

И останется этот бунтарь лишь на полочках библиотек

В виде тонкого томика песен, где мелкий отчётливый текст.

(Говорят, что трёхтомник подарочный выпущен в свет).

Для поэта остаться в изданиях – тоже не так уж и плохо,

Но Высоцкий без голоса – значит Высоцкого нет.

Нет, не всё так прискорбно, друзья, и Высоцкий забытым не будет,

И сейчас он программы на радио не покидает совсем.

Может быть, нынче песни Володи понятны не все, и не всем,

Но они до сих пор нашим мыслям и душам приют.

Его песен горячий огонь времена до золы не остудят,

И не раз я слыхал, как Высоцкого внуки поют.

25 июля 2024 г.

День рождения Высоцкого

Ему сегодня восемьдесят шесть.

Что тут сказать – вполне почтенный возраст.

Да нет, годов ему теперь не счесть,

Они в костре его величья – хворост.

Казалось, он актёр и балагур,

И песенки его лишь развлеченье

Для тонких, да и всех других натур,

От быдловатости весёлое леченье.

Но вот прошло уже почти полвека,

Сорок четыре года позади,

Как нет его, артиста и поэта,

Чьи песни до сих пор у нас в груди.

Он всех прославил – лётчика, танкиста,

И алкоголика, и психа, и врача,

Шахтёра, пехотинца в поле чистом,

И зэка, и старателя – бича.

Короче, спел поэт про всю Россию,

Про всех людей, что жили и живут.

И люди все грехи ему простили,

И песни до сих пор его поют.

25.01.24 г.

1111!

шутка

Где-то мистик я, ребята –

Верю в силу стройных цифр.

Кажется, что в них упрятан

Счастья будущего шифр.

Я счастливые билеты,

Что кондуктор отрывал,

Сохранил доселе где-то,

А иные я сжевал.

Да, была примета, братцы,

Что счастливый тот билет

Должен тут же разжеваться,

Съеден на манер конфет.

Небольшое, но ведь счастье!

Разгорелся в сердце пыл,

Коль билет в зубастой пасти

Сжёван и проглочен был.

Скажут мне – вы это бросьте,

Есть билеты, словно суп!

Нынче – карты. Пластик жёсткий

Обломает целый зуб.

Знаю я – не в цифрах счастье,

Что билеты! Так, клише.

Оптимизмом жизнь украсьте,

Станет легче на душе.

               ***

Глянул счёт стихотвореньям

На странице на своей,

Рот раскрыл от удивленья –

Есть число, но нет нулей.

Там сплошные единицы –

Тыща сто одиннадц’ать!

Что ж к нулям начну стремиться,

Чтоб примет не отрицать.

Что ж к нулям начну стремиться,

Чтоб примет не отрицать.

Найти слова

Ничего не выходит приличного,

Блеклый слог как обноски одёж.

Овощ, зревший от света тепличного,

Только цветом и формой похож

Он на плод, что под солнцем неистовым

Зрел на грядке, томимый жарой,

И воды дожидался, как истины,

Чтоб не сохнуть шершавой корой.

Рифмы, стёртые частым хватанием,

Словно гривенник прошлых годов,

Но монеты цена с истиранием

Будет той же, а стоимость слов

С частым употребленьем снижается,

И оно дребезжит налегке,

Суть-сермяга в нём не отражается,

Нет надрыва в линялой строке.

Силы будто у тигра тряпичного,

Что привыкли мы с детства хранить.

Слово – кокон червя шелковичного

Не раскрутишь в блестящую нить.

Что же делать поэту, писателю,

Как читающий люд привлекать? –

В чистых водах, подобно старателю,

Мыть песок, самородок искать.

Температурные качели

Вот, тридцать восемь! Но не пневмония,

И не ангина гнойная взяла.

И хвори не какие-то другие –

В тени всего лишь градусы тепла.

«Кондюк» в машине я не выключаю –

Он охлаждение с натугою даёт.

Но вспомнилось – уже давно в трамвае

В такой денёк и я лил мешками пот.

Тогда на высоте теплоотдача

Была у крепкого здорового юнца,

И зной лишь в пот вгонял. Теперь иначе –

Остерегаюсь от жары конца.

Но хорошо – у нас жара недолго,

В конце недели будет двадцать пять,

И дальше жар от нас уйдёт полого,

И будем вновь потом тепла желать.

Играем в города

Мы с тобой вчера, дружок, играли

В детскую забаву – в города.

Напрягая память, вспоминали

Те, что раньше знали мы всегда.

Есть столицы, что чужими стали,

Где теперь враждебный нам народ.

Мне на ум пришёл случайно Таллин.

Как сейчас эстонец там живёт?

Выпало тебе на «эн» придумать

Городок, что я совсем забыл –

Николаев, за ногу твоЮ мать!

В нём когда-то в армии служил.

Он веками оставался русским,

С тех времён, когда османской был

Крепостью Очаков в устье узком,

Но Суворов турок победил.

Мне на «вэ» – Я вспомнил город Вильнюс,

Где литовцы раньше звались «жмудь»,

Но его в столицы Сталин вынес,

У поляков взяв земли чуть-чуть.

Так, на «эс». Конечно Севастополь.

Город славы русских моряков.

Как его бандера чуть не слопал –

(Я писать с заглавной не готов).

Остаётся лишь, друзья, дивиться –

Как за шестьдесят советских лет

Удалось хохлам не подавиться,

От Хрущёва получив привет.

Нынче не видать конца игры нам.

Доиграем после, через год,

И тогда страна не только Крымом –

Всеми бывшими краями прирастёт.

Графоман

(Самокопание)

Почитаю чужие стихи,

Как напьюсь из святого источника,

И увижу – мои все плохи,

Мягкотелые, без позвоночника.

Графоман, не могу не писать,

Я рифмую природу, события,

Где же чувства глубокие взять,

Коли вновь не приходит наитие!

То, что в юности душу рвало,

Что кипело со страстью невиданной,

На десятке восьмом всё прошло,

И осталось лишь книгой неизданной.

Но, быть может, о чём я пишу,

Для кого-то вполне интересное,

Слов, забытых, им смысл доношу,

Погружая их в море словесное.

Заболтался. Пора прекращать

Словоблудие. К шкафу стеклянному

Подойду, и начну поглощать

Пусть чужую, но страсть окаянную.

Астрономические сплетни

(шутка)

Луны и звёзд полночный перегляд,

Игривое неровное мерцанье…

Мне кажется, что звёзды говорят,

Между собой о тайнах мирозданья.

Туманность Андромеды вширь пошла,

А Орион пошёл не на охоту –

С созвездьем Лебедь у него дела,

В созвездии Дракона запил кто-то.

У Девы вдруг пшеничный сноп погас,

Она без колосков своих страдает,

Созвездие по имени Пегас,

Что зёрна он сожрал – подозревает.

А главный богатырь ночных небес

С Медведицей большой затеял склоку.

Как будто вовсе он не Геркулес,

А хвост Кассиопеи в виде сбоку.

Всех нас, конечно, звёздные миры

В священный трепет робкий повергают,

Но ради в астрономию игры

Меня великостью своей не испугают.

Дайте тему

Ну, когда, появишься ты, тема?

Чтобы мне от скуки не уснуть,

Чтобы ямба и хорея схема

Проявилась, обнажая суть.

Мысли бы доверились бумаге,

Свежие как ветерок морской,

Колкие, как остриё у шпаги,

Чтоб ушёл сонливости покой.

Штампы чтоб бумагу не марали,

И основу укреплял уток,

Чтобы чувства сильные взыграли,

И с напором в жилах шёл поток,

Вызывая волны дикой страсти,

И метафор тонких парадокс,

Чтоб душа захлёбывалась счастьем,

И пылала, словно в домне кокс,

Вызвав волны нежности сыновней,

Чтоб воспоминания прожгли

Кожу толстой грубости слоновьей,

И до сердца каждого дошли.

Мускулы стальными чтобы стали,

Распрямился согнутый хребет!

Все поэты о таком мечтали.

Жаль, что тем таких в помине нет.

Найти слова

Ничего не выходит приличного,

Блеклый слог как обноски одёж.

Овощ, зревший от света тепличного,

Только цветом и формой похож

Он на плод, что под солнцем неистовым

Зрел на грядке, томимый жарой,

И воды дожидался, как истины,

Чтоб не сохнуть шершавой корой.

Рифмы, стёртые частым хватанием,

Словно гривенник прошлых годов,

Но монеты цена с истиранием

Будет той же, а стоимость слов

С частым употребленьем снижается,

И оно дребезжит налегке,

Суть-сермяга в нём не отражается,

Нет надрыва в линялой строке.

Силы будто у тигра тряпичного,

Что привыкли мы с детства хранить.

Слово – кокон червя шелковичного

Не раскрутишь в блестящую нить.

Что же делать поэту, писателю,

Как читающий люд привлекать? –

В чистых водах, подобно старателю,

Мыть песок, самородок искать.

Вес взят!

(невесёлая шутка)

Я взял на грудь – не вес предельный штанги,

Чтоб мировой рекорд установить.

Нет, я на грудь взвалил всего полбанки,

А мог и больше – было бы что пить.

Мы, люди пьющие, почти родня штангистам,

Мы тоже на себя нелёгкий груз

Принять готовы. Я, семьёй освистан,

У магазина в тройственный союз

Вступить готов с такими же друзьями,

Чтоб вместе ценник – штангу приподнять

На тот напиток крепенький, что сами

Мы в одиночку не сумеем взять.

Эх, жаль, не присуждают нам медали!

За наш тяжёлый ежедневный труд.

Да, слава Богу, хоть "люлей" не дали!

И дома жёны нас не гонят – ждут.

Урок стихосложения

О чём писать, не знаю, братцы.

Что толку попусту орать?

И за перо не стоит браться,

Над смыслом жизни изгаляться,

(Как делал в детстве, лет в пятнадцать),

Не стоит белый лист марать.

А если про любовь придумать,

И бросить в бой сравнений полк,

Добавить капельку парфюма,

И симфонического шума,

Да слов включить прокатный блюминг,

Глядишь, какой-т о выйдет толк.

Боюсь, что выйдет побрякушка –

Набор пустых красивых слов,

Которые – как к чаю сушка,

На в полдник сладкая ватрушка,

Как срок, нагаданный кукушкой –

И смыслов нет, и стих готов.

Но нет, я выведу, конечно,

Из праздных слов какой-то прок,

Не всё совсем уж безутешно,

Хоть и карябал строчки спешно,

Не утоплю во тьме кромешной

Стихосложения урок.

Слабохарактерный

(ироничный портрет приятеля)

У него насчёт пожрать характер слабый,

Отказаться выпить – тоже слаб.

От чего ж так нежно любят его бабы,

Если он дурных привычек раб?

Он не храбр, скажу – скорее даже робок,

В драку не полезет ни за что,

Трусость у него всегда живёт бок о бок

С клоунадой типа шапито.

С девушками как приказчик он галантен,

Что торгует в лавке у купца.

Вид его хорош, порой экстравагантен,

Красотой усатого лица.

Враль первейший. Сразу веры поубавьте,

Коль с апломбом говорит порой,

О друзьях – артистах, брате – космонавте.

Врёт, как будто он и сам герой.

Почему же Светка и Наташка,

Надька, Зинка, Анька, Фарида

Липнут все к нему? Да просто он милашка,

И другим не будет никогда.

Ну и ладно, что другим мужик не будет,

Пусть останется, какой он есть.

Важно, что всерьёз друзей не опаскудит,

Втихаря тебя живьём не съест.

Без глютена

(шутка)

Вот модная сегодня тема

Не сходит из карминных уст –

Ищу продукты без глютена.

Позвольте! Ведь глютен – не дуст.

Глютен – простая клейковина,

Белков важнейших сложный ряд.

В нём нет крысиного стрихнина,

Глютен, друзья, отнюдь не яд!

Он – разновидность протеина,

Да с ним бы мускулы качать!

Энергию даёт мужчинам

Клетчатка, протеинов мать.

Я помню – раньше клейковина

Ценилась в хлебе, как алмаз,

Она, а также стекловидность

Зерну давали высший класс.

Глютен всегда основа хлеба,

Крестьянину давал он сил.

Будь пахарь я, глютен и мне бы

И мощь, и силу приносил.

Глютен негож тому лишь люду,

Кто «целеакией» сражён.

Вот тем он вреден, врать не буду –

Нерасщеплённым станет он.

Не трусь, читатель мой почтенный,

Хлеб свой насущный поглощай,

А на пометку «без глютена»

Внимания не обращай.

Философия кончины

(мрачная шутка)

Каждый умирает в одиночку,

В мир иной повестку получив,

Там не попеняют за просрочку –

Не являлся, значит был он жив.

Каждый умирает в одиночку,

Был он в жизни смел или труслив,

Но последнюю свою поставит точку,

Он один, ни с кем не разделив.

Лучше так – уснул и не проснулся.

Это сразу финиш, он же старт –

Тихо в сон блаженный окунулся,

И во сне явился миокард,

Не один – с напарником инфарктом.

Хлоп – тебе уже готовят гроб…

Я почту удачей или фартом,

Коль в сосуде оторвётся тромб.

Главное – без длительных страданий,

Захворал – лечись, переболей.

К Богу не бывает опозданий,

Только овощем лежать не смей…

            ***

Вот такую мне наслали черти

Мысль о неминуемом конце

В сумрачной ненастной круговерти.

Всё, ни слова о грядущей смерти!

Сил ещё во мне – как в жеребце.

Годовщина

Я сегодня пьян и весел –

Я иду к Наташке.

Вечер фонари развесил

Вдоль пятиэтажки.

В небе месяц как полтинник –

Круглый, светлый, чистый,

Аппетитный, словно финик,

Сладкий и мясистый.

У подруги драгоценной,

У моей Наташки,

Есть запас – бидончик цельный

Ароматной бражки.

Я несу с собой в подарок

Маковые сушки,

И пакет гусиных шкварок,

Для своей подружки.

Будем праздновать с Натальей

Сердца именины –

Первой встречи беспечальной

Нашу годовщину.

Дыхание осени

(На стихотворение Ольги Юрченко 21)

Небо остыло, озеро – рябью

Серые воды морщит,

В поле чернеет пахота зябью,

Стынут суглинков толщи.

Осень пришла на землю…

Кончилось лето, что ли?

Кончилось, да! Я внемлю

Мыслям печальной Оли.

Оля лодкой плывёт по полюшку,

В облачном небе тает.

Жухлые травы шепчут: «О-люш-ка!»

На зиму обрекают.

Время предзимья стылое,

В грустной своей юдоли

Часто несёт унылые

Мысли и чувства Оле.

Осень, пора ты прегрустная,

Сладко горчащая брага.

Думы, что были лишь устными,

Вдруг приняла бумага.

В строки вписалась прелестные

Грусть с отголоском боли.

Кончится осень, и песнею

Выльются строчки Оли.

Рецензия на стих

Журналы Юлё Колесниченко

Мы люди-журналы, друг друга читаем.

Спокойно, лениво за месяц, за два.

Случается часто, порой понимаем.

Бывает, понять не дано никогда.

Бывает, прочтём и бросили в топку.

Скорей бы из памяти просто убрать.

А если храним? Так с этого толку?

Зачем нам не нужное что-то читать?

Есть люди —журналы и люди – открытки.

Есть люди как файлы – лишь вам выбирать.

И тех и других уж поверьте в избытке.

За жизнь не успеть их порой полистать.

         Рецензия (шутка)

Есть люди- журналы, и люди открытки,

В которых и юмор, и мысли и свет.

Но чаще – такие, как яйца, в избытке.

И все как одно, в яйцах разницы нет.

Но разница есть, не узнать его ценность,

Пока ты яйцо не расквасишь в омлет.

Тогда и увидишь куриную бренность,

И яркость желтка, и структуру, и цвет.

А как же понять, что под тонкой скорлупкой -

Ядрёный оранжевый свежий желток,

А может под этой овальностью хрупкой -

Всего лишь тухлятина, вони глоток.

И как же нам быть? Как же в нём разобраться,

Открытка, журнал – кто пред нами опять?

Не знаю, но всё же советую, братцы,

Нутрянку его, не разбив, распознать.

Не дано

Не могу писать я песен, не умею.

Разве что элегию, романс

Про былое, что порой туман навеет,

В прошлое укутывая нас.

Вот не получается, а жалко –

Раз-два-три четыре, и вперёд!

Глядь, уже и детская считалка

В этих строчках простеньких живёт.

Если не порхают мои мысли,

Словно бабочка, с цветочка на цветок,

Тормозят – как файлы, вдруг, зависли,

Видно, в песнях я не понял толк.

Знать, не мне, зануде, доведётся

Шлягеры, хип-хопы сочинять,

Рэпера речитатив совьётся,

Но не мной, занудливым, опять.

Лёгких мыслей нет необычайных –

Всё какая-то тяжёлая мура.

Эх, зачем стихов я музыкальных

Не писал, чудак, позавчера!

1000

Вот и всё. Стихов я не пишу.

Пусть останется их ровно тысяча.

Посижу, немного погрущу

Над монбланом строк, что мною высечен.

Это ж, если вздумать издавать

Всё подряд, без авторских сомнений,

Выйдет шесть томов, ну, может пять –

Целое собранье сочинений.

Если всё внимательно прочту

И отброшу часть бумажным комом

Тех стихов, что я за дрянь сочту,

Всё равно получится три тома.

Только кто издал бы те тома,

Нынче за изданье книги сам плати,

Как тот проводник – «сама, сама»,

Где же деньги, Господи меня прости!

Да, писать стихи – бесплатный труд.

Но надежда тянет, как телегу вол –

Вдруг когда-нибудь да их прочтут,

А пока, что написал, засуну в стол.

Буду просто тихо созерцать

Божью красоту, лежать в ночном стогу,

Да вот только вовсе не писать,

Я, чудак, до самой смерти не смогу.

Галине Слайковской

рецензия

"Солнечный экспромт

Галина Слайковская

Закатаю солнце

в банку от варенья

и поставлю в погреб

вплоть до зимних дней.

А когда открою, -

всем на удивленье,

лето засияет

в комнате моей!"

Шуточная рецензия

Закатаю солнце в бочку с огурцами,

Чтоб придать солёным праздничный букет.

Солнце, да с укропом! Посудите сами -

Для холодной водки закусь – лучше нет!

И тогда из бочки огурец хрустящий -

Словно солнца лучик на губах блеснёт.

Твой стишок, Галина, цельный, настоящий,

Пусть не очень длинный, сладок, словно мёд!

Графоманы

Все поэты – графоманы.

Пушкин тоже графоман.

Это он с письмом Татьяны

Целый вымахал роман.

Нам не следовать совету –

«Не пиши (едрёна мать!),

Всякой чуши несусветной,

Если можешь не писать».

То советы фарисея –

Самому ему под стать.

Графоман ведь тот, скорее,

Кто не может не писать.

Если ты большим поэтом

Возомнишь себя в тиши

На диване кабинетном,

Сам возьми, и не пиши.

Но не тот поэт, кто строчкой

Добывает провиант,

Длинной или же короткой,

Громких премий номинант,

И не важно, ты тетрадку,

Книжку или фолиант

Нацарапал в жизни краткой.

Здесь мерилом – лишь талант.

Так что, братцы, графоманьте!

И сестрицы, дайте класс!

Николашки, Аньки, Маньки,

Пусть читатель судит нас.

Юлё Колесниченко

Рецензия на Глинтвейн

(шутка)

Мне неведом напиток глинтвейн.

Чую – дрянь, но звучит романтично.

По душе мне обычный портвейн,

Если он из хороших, приличных.

Заглянул, как всегда, в словари.

Оказалось – глинтвейн этот модный

Сделать просто – вино повари,

И добавь туда специй и мёда.

Полагаю, что этот шмурдяк -

Не компот, и не сбитень народный

Мне не будет по нраву никак.

Лучше пить самогон, но холодный.

От него не появится шок,

Да и спазм он не вызовет рвотный…

Эх, зачем этот милый стишок

Я опошлил, гусар анекдотный!

Судьба стихов

Всё дрянь. И всё нелепая фальшивка.

Слова, похожи, как на стройке кирпичи.

Метафора – как латка, как нашивка,

Горячий уголёк в погашенной печи.

Да и она, метафора, избита –

Не сам её придумал – где-то прочитал.

Сверкнёт как медный грош в лучах софита,

Но в блеске золотым дукатом грош не стал.

Легко собрать слова в четверостишья,

Наладить ритмов, рифм трескучий барабан,

Да только все они – рваньё на теле нищем,

Как в юной рощице берёзовый чурбан –

Лежит в траве, не всякому заметен,

Но кто его увидит, сразу же поймёт,

Что в молодом лесу он не на месте,

Удел его – лишь печь, огонь и дымоход.

Ностальгическое ни о чём

Я встретил друга Гену, одноклассника.

Когда-то мы дружили, как не всем дано.

И в старших классах весело по праздникам

Бывало, пробовали брагу и вино.

Мы вместе начинали с ним и с Ниною

Курить «Байкал», и «Север», и «Прибой»,

И это зло – привычку никотинную

Носили тяжким грузом много лет с собой.

А Нина, школьная подруга верная,

Пацанка в ореоле пепельных волос,

Вдруг, повзрослев, такою стала стервою,

Каких мне видеть до сих пор не довелось.

Но, жаль её, сей бренный мир покинула

Она давно уже – сгорела молодой.

Уж много лет от скорбной даты минуло,

Но в памяти у нас портрет её живой.

Мы с Геной много-много лет не виделись,

А встретившись, спросили: «Как дела, братан»?»

Ну что у друга можно выведать,

Когда всё общее осталось где-то там,

Куда вернуться нынче не получится,

Туда лишь изредка приходим мы во снах,

И хорошо б кошмарами не мучиться,

И не испытывать во сне ни стыд, ни страх.

Поговорили о делах сегодняшних –

О детях, внуках, кто и где, чего достиг,

И о приятелях, почти всех померших,

Но детство прошлое вернулось к нам на миг.

Стихи и книги

Я не такой, как Вознесенский,

Я не Есенин и не Блок.

Нет, просто я поэт Узденский –

Не хуже многих, видит Бог.

В прошедшие года и дали,

Когда печатали стихи,

А, главное, что их читали,

Мои б казались неплохи.

В них нет несбыточных фантазий,

Мешок сравнений диких пуст,

И экзальтированной фразой

Я не давлю слезу из чувств.

Я не люблю в стихах надрыва,

(Надрывов – в жизни пруд пруди),

И лишь намёками, стыдливо

Пишу о том, что жжёт в груди.

Хочу быть с логикой не в ссоре,

И мысль в стихе хочу подать,

В которой сам расстался в споре,

Но возвращаюсь к ней опять.

Но не печатают, прохвосты,

В редакциях кругом полно

Друзей, детей – свои там звёзды.

Они бы Пушкина – в окно,

А Заболоцкого – в корзину,

А Мандельштама – под сукно.

Похоже, что и магазины

С редакторами заодно –

Там продают такие книжки,

Что впору в унитаз спускать,

В них звёзд вонючее бельишко,

Вам предлагают поискать.

«Проблемы личностного роста»!

Советов и не сосчитать –

И как в министры выйти просто,

И как легко богатым стать.

Но верю – так всегда не будет.

Культуру им не загнобить,

И снова грамотные люди

Начнут поэзию любить.

Не читают…

Смотрю статистику на сайте – не читают!

Но в чём же дело, что случилось, почему?

Я новый выложил стишок – они не знают,

Не открывают сайт, хоть их сажай в тюрьму!

И сразу мысль в мозгу – стишки твои корявы,

Не будоражат чувств, и к смыслу бытия

Не добавляют черт. Ты пишешь для забавы,

Суха, пустынна, блекла лирика твоя.

Пиши не просто так – от скуки и безделья,

Пиши, когда в мозгу созреет как нарыв

Стиха сюжет, тогда на сердце слова келья

Откроет дверцу настежь, счастье ощутив.

Тогда стихи читать, возможно, станут люди,

И кто-то пару строк рецензии черкнёт.

А, впрочем, написал, а дальше – будь что будет.

Когда-нибудь, и кто-нибудь, авось, прочтёт.

Пластилиновая воля

Вот твёрдый глиняный брикет,

Поверхность из рельефных линий.

Возможно, запаха в нём нет,

В куске цветного пластилина,

Но мне почудился сейчас

кусок иного пластилина,

Который в детстве мял не раз,

Вдыхая запах вазелина.

Сначала твёрдый и тугой,

Но мнёшь его в ладони долго,

И он мягчеет под рукой,

И вот, почти уже растоплен.

И тянешь ты его лапшой,

И вьёшь косой девичьей тонкой,

Примнёшь лепёшкой небольшой,

Собачку лепишь, поросёнка.

К чему мне вспомнилось сейчас

Сырьё для милой детской лепки?

Возможно, каждому из нас

Пришлось являть характер крепкий,

И отвечать железно «нет!»

На чьи-то просьбы и желанья,

И отрицательный ответ

Давать отместку, в наказанье.

Но если ваш проситель к вам

Опять придёт, и будет клянчить,

То, может быть, к его словам

Вы отнесётесь чуть помягче.

А на четвёртый, пятый раз,

Когда он просьбу произносит,

Мелькнёт – да он не напоказ

Меня зачем-то слёзно просит.

Быть может это для него

Важней всего? Позволить, что ли?

А мне не стоит ничего.

Эх! Пластилиновая воля!

Не напишу шедевра

Я никогда не напишу шедевра.

Такого мне таланта не дано.

Сижу, и плачу – где ж ты, муза, стерва?

Ко мне не приходила ты давно.

Как можно с лёгкостью (конечно, внешней)

Сложить, казалось, простенький стишок,

Который выдавит слезу у женщин,

Но вызвать я слезы у них не смог.

Я знаю все слова, что в стих ложатся,

Возможно, даже больше знаю слов,

Чем знает тот поэт, и что ужасно,

Их так сложить в строку, и я готов.

Но выйдет стих, похожий только с виду,

И сразу ясно – это не шедевр.

Ну так кому мне высказать обиду?

К кому с ехидством совершить маневр?

Одни и те же и слова, и фразы

В строке стоят, но, видимо, не так.

И вроде бы стихи блестят, как стразы,

Но видно, что они не бриллиант.

Не разгоню эмоциями строки,

На чувственность скупа моя душа.

Катрены все стройны, не кривобоки,

Да только вот – не стоят ни гроша.

Не орошу слезами, как Есенин,

Не передам тревоги я, как Блок.

Ремесленный пошиб моих творений

Сравним с пошивом кирзовых сапог.

Завис

(шутка)

Непонятно, что же с ним случилось.

Ну погас на три мгновенья свет.

Эка невидаль! Скажите мне на милость,

У кого проблем подобных нет.

Но теперь в «ворде» я не хозяин –

Не могу настроить новый лист,

Чтоб писать стихи как прежде – занят

Этот файл, частично он завис.

Он не слушает движенья клавиш,

Жми – не жми хоть пальцем, хоть ногой.

Нипочём его ты не заставишь

Перейти теперь в формат другой.

Что мне делать с этой железякой?

Я в компьютере ни в зуб ногой, старик.

Но в башке гудит от рифмы всякой –

Взять опять перо – уже отвык.

Как мне быть? Вопрос звенит неистов.

Кто настроит это барахло?

Где мне взять нормальных программистов,

А не тех, кто тянет лишь бабло.

Подожду. С экрана глаз не сводит

Мой нетерпеливый зуд-поэт.

Говорят, бывает, сам проходит

Глюк компьютерный. А почему бы нет!

Рукопожатие

Подлец, каких не видел свет,

Принёс больших проблем мне кучу,

В душе я дам ему в ответ

По морде наглой, я не струшу.

Скажу я прямо подлецу,

О такте и не беспокоясь:

«Тебе, я вижу по лицу,

Неведомо понятье совесть.

Тебя я видеть не могу,

Да и, по правде, не желаю,

Хоть ты передо мной в долгу,

Тебе, подлец, его прощаю!

Ко мне ты и не подходи,

Я не хочу с тобою знаться,

И в жизни, той, что впереди,

Нам лучше будет не встречаться».

Но вот, подходит, подмигнул,

Блестя фальшивою улыбкой,

Привычно руку протянул,

С ладонью неприятно липкой.

И что со мной случилось вдруг?

Я не, промедлив и мгновенье,

Ответил, и к сплетенью рук

Направил встречное движенье.

Потом я так себя корил

За это вот рукопожатье!

Быть может, под гипнозом был

Не смог ему не отвечать я.

Какой я всё-таки урод!

Что заставляет, сам не знаю,

Хотя уверен наперёд,

Что руку подал негодяю.

Я – последний

Я завтра – в Омск, оттуда на машине

До Павлодара как-то доберусь,

Хоть вроде слёзы не к лицу мужчине,

Но что поделать – горе, траур, грусть.

Братишка умер, старший и любимый,

Хотя и младшего я искренне любил,

Но тот шесть лет назад наш мир покинул,

И я тогда его похоронил.

Теперь Борис, и нету больше братьев,

И папа с мамой, милые мои,

Ушли от нас давно, свой срок истратив,

Я жив один из нашей всей семьи.

Конечно, нам на смену наши дети

Уже пришли, и многие из них

Живут шестой десяток лет на свете,

И дети их – невесты и жених.

Есть внуки, что давно уже большие,

Числа потомков нам не перечесть.

И в поколеньях вроде мы живые,

Но сам я – могикан последний есть.

Моменты раздумий

Как бывает зябко на душе моей

В солнечный погожий летний день,

Словно в скорлупе папье-машеевой

Хрупким стал я, шевельнуться лень.

Силы вдруг меня совсем покинули,

Воля – как тряпичный истукан,

Безразлично – буду жив я, сгину ли,

Галстук давит шею иль аркан

Что со мной в такой момент случается?

Будто стержень личности моей,

Ржавыми кусками распадается,

Хоть иголкой те фрагменты сшей.

Хочется заплакать малой девочкой,

И лицом уткнуться в платья край

Мамы дорогой, да только где она?

Сколько лет уж, как попала в рай.

Может быть, когда мы беззащитные,

Как когда-то дети-глупыши,

Нам даруются моменты истины –

Вехи неприкаянной души.

Чтобы что-то в этот час открыли мы,

Не снаружи, а внутри, в себе,

Чтобы попусту махая крыльями,

Не всухую проиграть судьбе.

Уже девятисотый проскочил

Вот, круглой цифры я достиг –

Есть повод веселиться.

Гляжу, девятисотый стих

Вдруг на моей странице.

Его сегодня я не ждал,

Не думал напрягаться,

Но в омут памяти упал,

И начал стих слагаться.

Я знаю, много из того,

Что здесь я публикую,

Порой не стоит ничего –

Об этом не тоскую,

Поскольку есть и те стихи,

Что сделаны добротно.

Простятся мне мои грехи,

За то, что я вольготно

Со словом поступал подчас,

Нескромно, как невежа,

Что ради вычурных прикрас,

И ради рифмы свежей

Такие фразы я искал,

Рисуя мир с натуры,

Как будто в школе пропускал

Часы литературы.

Не обращу вниманья я

На критика – зануду,

Да, пусть стихи – галиматья,

Писал, пишу, и буду.

Анамнез

(немножечко нытья)

Обо всём, что меня мучило, тревожило

Я уже стихами рассказал.

Чувства истинного, да и чувства ложного

Тонкие оттенки разобрал.

Жаль, что с возрастом в груди всё чаще ноет –

Не тоска любви, но сердца боль,

И в кардиограмме пики синусоид

Скачут, если выпьешь алкоголь.

Чувствуешь, как спину нудно тянет сбоку,

В стороне от позвонков столба –

Это почкам занеможилось не к сроку,

Разболелись, значит не судьба

Фильтровать всё то, что полностью и сразу

Подаёт на почки организм,

Всю, что съедена, белковую заразу –

Почкам это нынче катаклизм.

Сочинил стишок. Заранее известно –

В лирике он не оставит след.

Может, это терапевту интересно,

А читателю, конечно, нет.

Но поэт, он просто в рифмах излагает

То, о чём душа его болит.

А талант, коль есть, всего лишь помогает

Мыслям тем придать достойный вид.

Я писем больше не пишу

Я перестал писать вам письма,

И ни одно не напишу.

Не потому, что жизнь зависла,

Лишённая и чувств, и смысла,

Или несвежестью прокисла.

Я не по этому грущу.

Обидой губы плотно сжаты,

Что страстное письмо моё

Летит как пуля в кучу ваты.

А это промах, он солдату

Грозит посадкой в гауптвахту

За неумелое ружьё.

Воспринимаю я молчанье

На каждое письмо в ответ

Как ложку дёгтя – невниманья,

И молчаливого признанья,

Что ни к чему мои страданья,

Что связи между нами нет.

Правда и ложь

Конечно, мы слышали песню забавную

О том, если правда и ложь

Махнутся одеждой в часы послебанные,

То, кто из них – кто, не поймёшь.

Но я о другом. Как же так получается,

Что многие люди из нас

Воспримут всю ложь, что брехнёй называется,

А правде не верят подчас.

Да, правда прямая, она примитивная,

Как кухонный стол, табурет,

И если её разукрасить картиною,

То правды в помине уж нет.

А ложь, та имеет десятки возможностей

От правды прямой отойти,

Навешать лапши и придумать подробности,

Свидетельствами обрасти.

Конечно, когда-нибудь правда откроется,

Всем следует правде служить,

Но правый не раз прежде кровью умоется,

А может совсем не дожить.

Ведь истина, словно младенец, беспомощна,

Не может себя защитить,

А ложь, будто хряк, пожирающий овощи,

Которые нужно растить.

Но что же нам делать, наивным, ушастым,

Чтоб правду, чтоб истину знать?

Мозги подключать, а не СМИ – педерастам

Свой слух для лапши подставлять.

Из дневника сочинителя

Античных героев когорты и сонмы –

Работа на множество дней.

Но мозг устаёт, наступает истома,

И тупость приходит за ней.

Желательно что-то новей, современней

В стихах поскорей сотворить -

Наделать прекрасных сибирских пельменей,

С лавровым листом их сварить.

Я не о еде, я о пище духовной,

Она ведь различна порой:

Есть блюда десертные, сладости полны,

Есть с мясом, есть с красной икрой.

Есть блюда духовные – с вычурной темой

Непонятых редких словес.

Но есть и такие, которые все мы

Готовы хоть ложками есть.

Где мысли понятны, и чувства знакомы,

Известны поступки, дела,

Такие, как будто их бабушка дома

На поде из теста пекла.

Вот это шедевры, вот это вкусняшки,

Такие нужны всем стишки,

Для лёгкого чтения – гречневой кашки,

С капустой сойдут пирожки.

И я, наглотавшись имён непривычных,

Набивши оскомину, враз

Теперь отойду от сюжетов античных,

Вернувшись в сегодня, в сейчас.

Какие титаны, какие там боги,

И нимфы речные в воде!

Все в пробках московские нынче дороги.

Свобода движения где?

Господи, скости!

Господи! Скости мне тридцать лет!

Как раскаявшегося грешника помилуй,

Чтоб глазам увидеть яркий свет,

Чтобы снова кровь играла в жилах.

Или разум вовсе отними.

Разум старческому телу стал не нужен,

Коли органы бессильны и больны,

И сустав любой скрипит, натужен.

Если доведётся доживать,

Получая бесконечно помощь,

Лучше уж совсем не сознавать

Самого себя, и гнить как овощ.

Кара к нам идёт на склоне лет.

Всех она когда-то настигает.

Жаль, в коробке жизни «задней» нет,

И амнистий тоже не бывает.

Читает Рождественский

Нескладный картавый заика

Негромко читает стихи свои.

Без пафоса и без крика

Просто он делится мыслями –

О женщине в одиночестве,

О нелёгкой судьбе красавицы,

Что в конкуренции с прочими

Не часто ей приз достанется.

Что в жизни не это главное.

Ноги, глаза или талия –

Всего лишь повод для зависти,

Гарантия счастья – едва ли.

Что раньше не жили мы – спали,

Но взяты любовью жадною

В оковы, что крепче стали.

Порвать их дано не каждому.

Слова простые, не вычурные,

Правдивые и сердечные.

Из строчки такие не выкинешь,

Не сложишь в мешки заплечные.

И слушая голос заики –

Негромкое бормотание,

Я чувствую, слышу – великий

Поэт нам стихи читает.

Почему поют

Почему люди в душе поют?

Если даже не все, то многие.

Может тёплый журчащий уют

Размягчает сердца нам мокрые.

Может, радостно нам на душе

От журчащих струек становится.

Грязь смывается, и уже

Что-то чистое в душу просится.

Может, всё, что налипло на нас,

Смоет вместе с дурными мыслями,

И в квадратный поддона таз

Утечёт настроенье кислое.

Связка – песня и чистота.

Может вместе они и созданы,

Если песня, конечно, та,

Что звучит над полями с берёзами.

Может, струйка сама нам несёт

Песню ту, что в детстве оставлена,

И не нужно здесь знание нот,

И без них всё споётся правильно.

Почему люди в душе поют?

Я не знаю, и знать не надо мне.